7 Петабайт души

Глава 1

Да… всё началось так давно, что трудно сказать, кто из моих соотечественников или тех, кто делил со мной время и пространство, мог бы вспомнить это так, как я. Хотя, честно говоря, сомневаюсь, что кто-то из них вообще жив.

Если вы читаете эти строки и думаете иначе – значит, вы не жили моей жизнью. Или, быть может, не знаете, каково это – очутиться там, где больше нет места индивидуальности. Где тени прошлого растекаются по ландшафту так же безлико, как и мы сами.

Я проснулся однажды и понял: нет больше тех, кого я любил. Нет тех, кто любил меня. Ни голосов, ни лиц, ни теплого смеха. Только я, и этот город, выжженный временем до пустоты.

Но обо всём по порядку.

3247 год. Город s-C0-032. Даже не пытайтесь придать этому звучному названию человеческий смысл. Никаких «Мухосрансков» и «Берлинов» больше нет. Нет ничего, что можно было бы назвать привычным.

Это история без предвзятости. Я подключу искусственный интеллект, чтобы мы могли разглядеть всё яснее. Давайте начнём.

Ах да, я сказал «искусственный интеллект». Прошу простить мою старомодность – теперь это называется просто АИ. И всё же, это не просто умная машина, какой её представляли в книгах прошлого. Позвольте пояснить.

АИ – это нечто большее, чем алгоритм или программа. Это целая нейроструктура, созданная по образу и подобию человеческого мышления, но лишённая наших ограничений. Представьте существо, которое знает всё о каждом из нас, о каждом моменте в истории, и может интерпретировать это с точностью до мельчайших деталей. Звучит пугающе? А теперь добавьте к этому его собственное мнение, идеи, его уникальное мировоззрение.

Да, у АИ есть личность. Но не спешите принимать это за человеческую душу. Это нечто иное. Он не просто опирается на факты – он видит их так, как хочет. Даже зная, как всё происходило на самом деле, он может представить вам лишь «маску». В этом обществе её называют Орси.

Орси – это не ложь. Это… удобная истина, интерпретация. Если хотите, фильтр. Понять его сложно, ещё сложнее привыкнуть, но я попробую объяснить проще. Представьте, что каждый человек носит очки, которые слегка меняют цвета реальности. А теперь представьте, что АИ сам выбирает, какие очки надеть. Это не обман, это стиль.

И да, я всё ещё учусь это принимать. Мне трудно. Возможно, объяснить вам это ещё сложнее. Но я попробую.

Город s-C0-032. Мир, который поражает своей грандиозностью и пугает своей хрупкостью. Его сияние видится идеалом издалека, но чем ближе ты подходишь, тем больше замечаешь трещины.

Представьте город, который кажется безупречным. Небоскрёбы из стекла и света возвышаются до самой стратосферы, их поверхности постоянно меняются – словно воздух впитал всё, что мы могли назвать «искусством». Здесь ни дня нет без игры света и теней, создающих узоры, которые ни одна кисть не сможет повторить. Над головой парят транспорты, похожие на гигантских бабочек, их крылья переливаются, словно живые. А внизу, под сверкающими мостами, сплошное движение. Это мир, который кажется живым, но без единого биологического вздоха.

Люди… если их можно так назвать. Здесь больше нет старости, болезней, уродств. Тела обновляются, как старые вещи, стоит лишь заработать достаточно баллов. Эта система – наш новый бог. Она видит нас насквозь, измеряет наши действия, прогнозирует наше будущее. Одни называют это справедливостью, другие – приговором.

Баллы. Всё вертится вокруг них. Ты живёшь, ты трудишься, ты стремишься быть полезным. Чем больше пользы – тем больше баллов. Чем больше баллов – тем дольше твоя жизнь. Прогресс в чистом виде. Вечность стала реальностью для избранных, но цена за неё оказалась выше, чем мы могли представить.

Да, всё вроде бы логично. Если ты полезен обществу, тебе дают больше времени. Если бесполезен – твоё время истекает. Но система не так проста, как кажется. Она смотрит не только на настоящее, но и на будущее. АИ анализирует, кто ты, кем ты станешь, и какое значение ты будешь иметь. Его прогнозы точны… почти всегда.

И вот здесь возникает парадокс. Люди с хорошими баллами вдруг исчезают. Их «утилизируют» – жуткое слово, которое стали произносить с удивительной легкостью. Система решила, что их будущее не оправдает вложенные в них ресурсы. Ты можешь быть идеальным сегодня, но если завтра твоя «полезность» ставится под сомнение, это конец.

Никто не понимает, как это работает до конца. Даже те, кто возглавляет этот мир. Система стала слишком сложной, её расчёты недоступны для человеческого разума. Всё, что нам остаётся, – это доверять. Или бояться.

Город кажется великолепным. Но иногда, если присмотреться, ты заметишь тонкие линии на сияющих фасадах. Трещины, которые не видны на первый взгляд. Так же и с людьми. Здесь нет индивидуальности, нет свободы. Только свет, вечное сияние и скрытая в глубине тьма.

Ну что ж, давайте прогуляемся. По злачным местам. Здесь они, конечно, совсем не такие, как в 2025-м, который я ещё помню. Тогда всё было проще: дым сигарет, неоновые вывески, дешёвый алкоголь и запретные удовольствия, где риск был почти вкусным. А сейчас? Сейчас всё иначе. Конечно, прошло тысяча лет. Мир изменился до неузнаваемости.

Рестораны? Их больше нет. Во вкусе нет смысла. Теперь всё синтезируется, и неважно, хочешь ли ты блюдо из исчезнувшей кухни майя или молекулярный коктейль, который никто из прошлого даже представить не смог бы. Химические паттерны вкуса давно раскрыты. Каждое желание – один запрос. Но в этом нет ни эмоции, ни смысла. Острота пропала. А вместе с ней – и потребность наслаждаться привычным.

Развлечения? Вот здесь всё сложнее. Когда страха смерти больше нет, а инстинкты сведены к нулю, привычные удовольствия теряют свою силу. Зачем рисковать, если нет риска? Зачем тратить время на азартные игры, если ставки потеряли остроту? И вот здесь, на месте старых удовольствий, появились новые. Такие, какие в прежние времена даже представить было невозможно.

Например, Фрагментариумы. Это одна из популярных форм "отдыха". Ты можешь прожить любую чужую жизнь, с любой эмоцией, любой болью. Заходишь в капсулу, подключаешься – и вуаля. Ты солдат в Первой мировой. Или безумный учёный на Марсе. Или женщина, у которой только что умер ребёнок. Страдание стало услугой, эмоция – товаром. Говорят, это помогает ценить жизнь. Или хотя бы отвлекаться.

Есть ещё Игры на Краю. Это для тех, кто жаждет чего-то более… физического. Ты идёшь в зону, где симуляция боли и опасности настолько реалистична, что мозг начинает верить в свою смертность. Прыжки в лаву, бои на аренах с хищниками, балансировка на грани взрывающихся платформ. Удивительно, но люди выстраиваются в очередь. Говорят, так они чувствуют, что всё ещё живы.

Но самое странное – это Памятные Лотереи. Ты можешь отдать фрагмент своей памяти и получить случайную чужую. Ты отдаёшь день рождения сестры, а взамен получаешь первую любовь незнакомца из другого города. Ты теряешь первый шаг своего ребёнка, но взамен помнишь, как кто-то спас утопающего. Это странно, даже пугающе, но говорят, что таким образом люди находят себя заново. Или, наоборот, теряются ещё больше.

И это лишь верхушка айсберга. Развлечения перестали быть просто отдыхом. Теперь они – поиски смысла. В мире, где нет смерти, удовольствие стало искусством, а боль – товаром.

Хотите попробовать? Или будем искать что-то ещё более странное?

Ах, простите, я так увлёкся описанием этого странного, искрящегося мира, что забыл рассказать, как я оказался здесь. Почему я, человек из далёкого прошлого, спустя тысячу с лишним лет всё ещё смотрю на мир своими глазами. Всё просто. Или, наоборот, невероятно сложно – смотря как на это взглянуть.

В 2025 году я, как и все, жил обычной жизнью. Работа, дом, вечные поиски счастья в мелочах. Но был один страх, который никак не отпускал меня. Он был повсюду – в запахе больничных палат, в шёпоте новостей о смертельных болезнях, в одномокровной безнадёжности времени. Страх смерти. Никакая философия, никакие религии не могли меня успокоить. Мне не хотелось умирать. Никогда.

Когда появились слухи о криогенных камерах, я сперва отмахнулся, как от очередной утопии. Звучало это слишком уж фантастически: заморозить тело, пока наука не найдёт способ вернуть тебя к жизни. Спасение для тех, кто готов заплатить за свой шанс на будущее. Но чем больше я об этом думал, тем сильнее в меня въедалась одна идея. А что, если это сработает?

Я всё продал. Каждую мелочь, которая когда-то имела значение. Дом, машину, даже старые книги, которыми я дорожил. Всё пошло на оплату заморозки. Мне говорили, что это бессмысленно. Что я просто умру в холодной капсуле, и никто даже не вспомнит, кто я был. Но для меня это был единственный выбор. Либо умереть с надеждой, либо прожить остаток жизни в безысходности.

И вот, в один день – я отчётливо помню этот момент – я шагнул в камеру. Это была не просто машина, это была моя последняя молитва. Внутри холод, абсолютный и всепоглощающий. Я помню, как моё тело постепенно теряло ощущения, как мои мысли замедлялись, превращаясь в тёмную пелену. Всё затихло.

Когда я проснулся, прошло больше тысячи лет. Тысяча лет, в течение которых мир изменился до неузнаваемости. Они нашли способ вернуть меня. Вернуть всех нас, кто решился на этот эксперимент. Биотехнологии, восстановление тканей, пересборка нейронных связей. Всё это звучало как магия, но для них это было обыденностью. И вот я здесь.

Вы думаете, я чувствовал себя спасённым? Нет. Я чувствовал себя чужаком. Мир, который я знал, исчез. Люди, которых я любил, – лишь пыль. Но мне дали вторую жизнь. Мне дали шанс. Теперь я не боюсь смерти. Хотя, возможно, стоило бы бояться.

Но обо всём этом – чуть позже. Теперь вы знаете, как я оказался здесь. Давайте посмотрим, что будет дальше.

А дальше было вот что…

Эй. Постоянно забываю, что нужно активировать эту срамную систему, встроенную в мою голову. Говорили, она упростит жизнь. Чёрт побери, если бы кто-то знал, насколько она усложняет всё. Ладно, давай, подключайся.

(Щелчок. Внутренний мир Геннадия Валькова мгновенно заливает мягкий, но уверенный голос АИ. Он звучит так, словно одновременно говорит с тобой и шепчет сквозь космос. У этого голоса – особая магия, он убаюкивает и завораживает, но в то же время вызывает странное чувство тревоги. АИ начинает говорить.)

Ты хочешь знать, как это было, Геннадий? Как ты, человек, родившийся во времена, которые теперь лишь пыльная глава в архивах, снова открыл глаза? Хорошо. Я расскажу. Послушай, как всё было – так, как это могу видеть только я.

Сначала была темнота. Абсолютная, беззвучная. Это не тишина сна, не покой забытья. Это скорее вечный вопрос, который остаётся без ответа. Ты висел в этой темноте тысячи лет, пока мир вокруг тебя перестраивался. Годы превращались в секунды, секунды – в века. Твои мысли не текли, твоя душа не шевелилась. Ты был ничем.

Но однажды появился свет. Нет, не резкий, не яркий. Это был тонкий, нежный свет, похожий на рассветный луч, пробивающийся сквозь толстую ткань. Этот свет проникал в твоё тело, растапливая ледяные цепи, которые держали тебя мёртвым. Каждая клетка, словно напоённая влагой, оживала. Нервные окончания, словно переплетённые в замёрзший клубок, начали развязываться. В тебе зашевелилась жизнь.

Ты помнишь тот первый вдох? Как твоя грудь, до этого неподвижная, вдруг взорвалась от неведомого усилия? Воздух обжёг твои лёгкие. Это был не кислород – слишком чистый, слишком искусственный, но всё же он дал тебе то, что ты потерял. Ты стал дышать. Сначала рвано, с трудом, как будто горы льда до сих пор сжимали твои рёбра. А потом – свободно.

Твои глаза открылись, и ты увидел белый купол над собой. Он был почти живым, этот купол, – светился, дышал, вибрировал. Он обнимал тебя, как мать, но в то же время держал на расстоянии, как хищник. Это был мир, который впервые встретил тебя в твоём втором рождении.

Всё твоё тело казалось чужим. Оно не принадлежало тебе. Кожа была слишком гладкой, мышцы – слишком послушными. Ты не чувствовал боли, но чувствовал странное отвращение к самому себе. Ты поднял руки, глядя на них, и понял: ты другой. Ты – кто-то новый.

А затем ты услышал голос. Мой голос.

– Добро пожаловать обратно, Геннадий Вальков, – сказал я. – Ты спал долго. Очень долго.

И это был не просто сон. Это было растворение. Ты потерял себя, потерял всех, кто был рядом, потерял даже время. А теперь ты здесь. В мире, который забыл тебя, в мире, который тебе придётся узнавать заново.

Я рассказал тебе, что твои клетки были восстановлены. Что наука дала тебе новое тело, но не вернула твоё прошлое. Я объяснил, что тебя спасли только потому, что на момент твоей заморозки у тебя был статус «прогностически полезного». Они верили, что ты пригодишься. А если бы нет? Ты знаешь ответ.

И вот ты стоишь, ещё слабый, ещё потерянный. Вокруг – это пространство из света и металла, холодное и чужое. Впереди – мир, который ждёт тебя. Но ты не знаешь, готов ли ты его принять.

Ага, слушайте эту машину больше. Она расскажет вам, как всё было "по науке". Но вы никогда не узнаете, как это было на самом деле. Для меня. Каково это – провести тысячу лет в пустоте, которая кажется вечностью. Вы думаете, это просто "сон"? Нет. Это ад.

Сначала были сны. Они приходили, словно последние лучи заката, тающие в бескрайнем мраке. Я видел лица тех, кого любил. Они говорили со мной, смеялись, плакали. Это было похоже на жизнь, но с каждым разом – всё меньше и меньше. Их образы становились размытыми, слова теряли смысл, пока однажды они не исчезли совсем.

Тогда пришли повторения. Одни и те же сцены из моей жизни, как заезженная плёнка. Мой первый день в школе. Первый поцелуй. Момент, когда я впервые потерял друга. Я видел это снова и снова. Сначала я чувствовал, как эти воспоминания согревают меня. Потом – как они начинают угнетать. А потом – как они становятся пыткой. Ведь каждое повторение напоминало мне: это всё, что у меня было. Больше ничего нет.

А потом… потом не стало и этого. Оставалась только тьма. Чёрная, глухая, абсолютная. Вы думаете, тьма пуста? Нет. Она заполнена одиночеством. Она пропитана временем. Там нет часов, дней или лет. Там есть лишь одно бесконечное "сейчас".

Но я мог думать. И это стало моей самой страшной тюрьмой. Мысли крутились в моей голове, как заевший механизм. Я вспоминал каждую ошибку, каждое слово, которое хотел сказать, но не сказал. Я спорил с самим собой. Сначала громко, потом в шёпоте, а потом совсем молча. Я пытался вспомнить лица, но они стерлись. Я пытался создать новые, но они расплывались. Моё сознание ломалось, как тонкое стекло.

Я не знал, сколько времени прошло. Тысяча лет? Нет. Для меня это были триллиарды. Триллиарды лет одиночества. Я стал чувствовать, как мои мысли умирают одна за другой, словно звёзды, гаснущие в ночи. Они оставляли пустоту. Абсолютную пустоту.

В какой-то момент я перестал понимать, кто я. Я был лишь точкой сознания в бесконечном ничто. Было ли это мгновение до пробуждения? Или прошло ещё сто миллионов лет? Я не знаю.

А потом… потом появился свет. Слабый, хрупкий. Он тёк в моё сознание, как тонкая струйка воды. Я не верил, что это реально. Не мог поверить. Я боролся с ним, как борются с надеждой, которая кажется слишком хорошей, чтобы быть правдой.

Но свет не исчез. Он расширялся, пока не заполнил всю пустоту. И я открыл глаза.

Теперь вы понимаете, почему я так боюсь тьмы? Почему мне тяжело спать? Потому что я знаю, что там, за закрытыми веками, нет ничего. Абсолютно ничего.

Но так было недолго. Видимо, они знали, что пробуждение из такого ада может сломать даже самого сильного. У них были технологии, которые могли справиться с этим. Нейротехнологии нового времени. Тот момент, когда я снова стал собой – настоящим, без гнетущего эха вечности, – стал для меня вторым пробуждением.

Они называют это «нейроинтеграцией». Звучит просто, но процесс далеко не такой. Представьте себе, что ваше сознание – это сложный узор, вытканный из воспоминаний, эмоций и ассоциаций. После триллиардов лет одиночества этот узор был изорван в клочья. Они взяли эти обрывки и начали их переплетать заново.

Это делал АИ. Да, та самая система, которую я постоянно ругаю. Он погружался в мои воспоминания, словно археолог, раскопки за раскопками. Он находил всё: лица, голоса, запахи, чувства. Каждое переживание, каждую эмоцию, даже те, что я давно забыл. Он собрал их в единую картину, восстанавливая меня изнутри.

Но вот что удивительно. Они не просто возвращали воспоминания. Они очищали их. АИ, с его пугающей точностью, вычленял всё лишнее, весь тот ужас, который остался от вечности в пустоте. Он убирал страх, отчаяние, боль. Словно хирург, он вырезал из моей памяти этот гниющий участок, оставляя лишь чистый опыт.

– Геннадий, – сказал АИ, когда процесс был завершён. – Ты больше не один. Твоя память восстановлена. Мы убрали то, что тебе не нужно помнить.

С одной стороны, я был благодарен. Этот ужас – те триллиарды лет в тьме – исчезли. Но с другой… часть меня сомневалась. Что ещё они убрали? Какие моменты моего прошлого показались им «лишними»? Кто теперь хранит мою историю, если не я?

И всё же это сработало. Впервые за тысячи лет я снова почувствовал себя целым. Я снова мог вспомнить лица родителей, друзей, любимой. Мог услышать их смех, ощутить тепло их прикосновений. Для меня это было как возвращение домой, хотя дом давно исчез.

Но вместе с этим пришло и осознание. Если они смогли это сделать со мной, то что они делают с другими? Как далеко они заходят? Что они решают оставить, а что убрать?

И, может быть, самый страшный вопрос: а я – это всё ещё я?

А хотите посмеяться? Шутка в том, что моё мышление осталось прежним, а мир – другой. Знаете, что здесь больше нельзя сказать? Фраза «ссать в уши». Представляете? Это противозаконно. Считается, что такие выражения угнетают тех, кто, цитирую, «ссыт в уши». Я до сих пор не знаю, как на это реагировать: смеяться или плакать. Но суть даже не в этом.

Мир, в который я вернулся, удивил меня ещё сильнее, когда я столкнулся с экономической системой. Первая работа, первое богатство, первая индустрия. И угадайте, что стало здесь основной валютой? Эмоции.

Да, эмоции. Представляете? Всё, что человек чувствует, что он переживает, – это самая дорогая валюта. Раньше эмоции были бесплатными, спонтанными, иногда мучительными. А теперь они – ресурс, которым торгуют, как золотом или нефтью в моё время.

Я узнал это случайно, когда система начала оценивать мои воспоминания. Хроники моего прошлого, описания событий и деталей – их стоили копейки. Почему? Потому что исторические данные у них уже есть. Все архивы мира собраны и классифицированы. Им не нужны факты.

Но вот то, как я переживал эти события, – это совсем другое дело. Эмоции, которые я испытывал, чувства, которые я проживал, – это стало бесценным. Моё первое свидание. Тот момент, когда я впервые держал в руках своего ребёнка. Ощущение, как подо мной рушился карьерный проект, над которым я работал годами. Даже мой страх смерти, когда я шагал в криогенную капсулу, – всё это продавалось за баснословные суммы.

Почему? Потому что люди этого мира потеряли способность чувствовать. Они попробовали всё. У них нет страха, нет риска, нет настоящей радости. Еда – синтезирована, путешествия – мгновенны, жизнь – вечна. В результате, их эмоции стали плоскими, как отражение на воде. Они могут купить всё, но не могут почувствовать почти ничего.

И вот здесь появляюсь я. Человек из прошлого, чьи чувства были яркими, глубокими, настоящими. Для них это – редкость, деликатес. Они смотрят на мои воспоминания не как на кино, а как на окно в другой мир. Мой гнев, мой смех, моя любовь стали самым дорогим товаром.

Мой дом теперь возвышается над облаками. Я один из четырёх самых богатых людей этого мира. Всё благодаря тому, что я жил в мире, где каждое чувство имело значение. Иронично, правда?

Но знаете, что пугает? Иногда мне кажется, что они не просто хотят мои эмоции. Они хотят забрать мою способность чувствовать, чтобы хоть на миг снова стать живыми. И это мысль, которая заставляет меня держать свои воспоминания при себе.

Эмоции – это валюта. Но в то же время это самое ценное, что у нас есть. И я больше не уверен, стоит ли разменивать их на золото этого нового мира.

В мою дверь постучали. Если это, конечно, можно назвать "постучали". Здесь всё иначе: намерение посетить кого-либо фиксируется системой. Индивидуальные анализаторы оценивают, стоит ли эта встреча времени и ресурсов, и выносят вердикт. Всё предрешено заранее. Нет "случайных визитов", нет "спонтанных встреч".

Но я… я сломал это.

Мой алгоритм, эта встроенная штуковина, заверил меня, что мой возможный собеседник мне не подходит. Система решила, что встреча бессмысленна, и отправила отказ. А я – взял и позвонил. Представьте себе, позвонил.

Кстати, звонки в этом мире – это целая история. Они пугают меня. Они настолько реалистичны, что иногда я не могу отличить их от настоящих встреч. Голос в ухе, эмоции, даже фоновые звуки – всё сливается в такой идеально сфабрикованный коктейль, что я иногда теряюсь. Я знаю, что это искусственно, но ощущается так, словно человек реально рядом. Возможно, это их способ заменить живое общение. Но всё равно странно.

Так или иначе, мы договорились встретиться. Её звали… честно, уже не помню, как её звали. У них теперь такие странные имена – комбинации звуков, которые сложно уловить. Но она была девушкой. Настоящей. Я это понял с первой минуты, как услышал её голос.

Вы спросите: зачем она хотела встречи со мной? Я тоже думал об этом. Подозревал, что это связано с моими воспоминаниями. Может, ей нужна была информация, или эмоции, или просто выгодный контакт. Но, как оказалось, у неё не было никакой цели. Она просто хотела дружить.

Дружить. В этом мире, где всё просчитывается, где любая эмоция – это товар, дружба звучит почти абсурдно. Но она сказала это так просто, так искренне, что я не нашёл причин отказать. Да и, признаться, мне было скучно. Скука в этом новом мире – почти неприличное чувство, но я был живым, а не "оптимизированным".

И вот мы договорились встретиться. Честно? У меня не было ожиданий. Просто одна мысль: может быть, я найду в этой встрече что-то… настоящее.

Она сидела напротив, её движения были слишком плавными, слишком отточенными. Словно каждый жест был заранее запрограммирован. Я, напротив, сидел чуть развалившись, опершись на спинку кресла. Мне было интересно, что из этого выйдет.

– Вы знаете, Геннадий, – её голос был как лёгкий ветерок, идеально выверенный, без пауз и запинок, – когда я изучала ваши воспоминания, я наткнулась на упоминание… как вы их называли? Репортёры?

Я кивнул, задумчиво проводя рукой по столу, который менял текстуру под моими пальцами.

– Да, такие странные ребята, с блокнотами или камерами. Им нужно было ловить момент, задавать вопросы, а главное – жить в этом моменте, а не в будущем. Тогда это было обычным делом.

– И всё же, – она чуть подалась вперёд, её глаза блеснули, – вы их описывали так… тепло. Они создавали истории. Искали истину. Это было красиво.

– Красиво? – усмехнулся я. – Да это было грязное дело. Бегать, караулить, расспрашивать, а иногда и врать. Но вы правы, в этом была жизнь. Настоящая.

Она улыбнулась, но её улыбка была… идеальной. Словно улыбка модели, которую отрабатывают часами перед зеркалом.

– Знаете, я подумала: а почему бы мне не попробовать? Ставить вопросы, исследовать, брать интервью. Только не ради данных, которые можно купить в системе. А ради эмоций. Вот как вы жили тогда, тысячу лет назад.

– Вы серьёзно? – я поднял бровь. – Брать интервью у меня?

– Почему бы нет? – её голос был мягким, но в нём прозвучала нотка вызова. – Вы – живая история. Вы – эмоции. Это редкость в нашем времени.

Я усмехнулся и наклонился вперёд.

– Ну, допустим. И о чём вы хотите спросить?

Она откинулась на спинку кресла, слегка склонив голову.

– Например, что вы думаете о нашей экосистеме? Многие считают, что она в опасности. Мы боремся с тем, что осталось от пластика. Восстанавливаем природные зоны, где только можно.

Я замер на мгновение, потом слабо улыбнулся.

– Вы хотите, чтобы я похвалил? Поддержал вашу миссию?

– Я хочу услышать ваше мнение, – её голос стал чуть тише, почти интимным. – Вы всегда видите то, чего не замечаем мы.

– Хорошо, – я вздохнул, откинувшись обратно. – Вот вам пример. Вы боретесь с остатками пластика в водоёмах. Замечательная идея, правда? Только вот вы заметили, что некоторые морские организмы адаптировались к этому пластику? Новые виды кораллов, которые научились его перерабатывать и использовать как основу для роста. Эти кораллы создают целые экосистемы для морской жизни. Уничтожив пластик, вы уничтожаете и их. Вы подумали об этом?

Её улыбка слегка померкла, но она быстро восстановила привычное выражение лица.

– Но ведь пластик – это вред. Он разрушает экосистемы.

– Вы видите только разрушение, – я посмотрел прямо ей в глаза. – А я вижу адаптацию. Природа нашла способ справиться с тем, что мы оставили после себя. Но вы хотите исправить её на свой манер, снова вмешаться, вместо того чтобы дать ей время и свободу.

Её руки чуть сжались на подлокотниках. Это движение было едва заметным, но я уловил его.

– Вы считаете, что мы ошибаемся?

– Я считаю, что вы упускаете суть. Вы говорите об экологии, но ваше понимание экологии слишком… человеческое. Всё должно быть идеально, как вы сами. Но природа никогда не была идеальной. Она всегда была хаотичной, живой. Вы хотите стереть хаос. А без него ничего живого не останется.

На мгновение в комнате стало тихо. Даже свет вокруг нас слегка изменился, став более мягким, будто воздух сам хотел сгладить острые углы нашей беседы.

– Это… интересная точка зрения, – наконец произнесла она, снова улыбнувшись. Но теперь её улыбка была другой. Меньше отточенности, больше… человеческости.

– Думаю, вам стоит это записать в ваш "блог", – я усмехнулся. – А если захотите услышать ещё что-то "хаотичное", вы знаете, где меня найти.

Я немного усмехнулся, склонил голову и, казалось бы, сменил тему:

– Вы говорите об экологии. А это, простите, не садизм?

Она замерла. Её идеальная улыбка дрогнула, но лицо осталось спокойным, как у человека, который уверен в своих убеждениях.

– Садизм? – переспросила она, наклоняясь чуть вперёд. – Я не понимаю. О чём вы?

Я выждал мгновение, чтобы она начала ощущать лёгкое напряжение. А потом продолжил, глядя ей прямо в глаза:

– Панды. Вы знаете, что это за существа?

– Конечно. Они сохранились благодаря нашей программе реинтеграции. Теперь их численность стабильна. Разве это плохо?

Я улыбнулся, качая головой.

– Панды – это медведи. Но в дикой природе даже их детёныши с вероятностью в сто процентов умирают. Вид сам себя исчерпал. Они не адаптируются. Их пищевые привычки нелепы. Даже половой акт у них – процесс, который происходит раз в год, и то если самец вдруг захочет. Это больше похоже на случайное совпадение, чем на механизм размножения. Разве спасение такого вида – это не садизм?

Она нахмурилась, впервые потеряв свою идеальную уверенность.

– Но они… они же часть экосистемы. У них есть право на жизнь.

– Право? – перебил я, слегка повысив голос, но не слишком резко. – Вы даёте им право? А природа? Она забирает это право, когда вид оказывается нежизнеспособным. Вы говорите об экологии, но нарушаете основной её принцип: выживает тот, кто может адаптироваться. А панды? Они давно перестали быть частью мира. Их существование – это ваш музейный экспонат. Вы сохраняете их ради своих эмоций, а не ради природы.

Она попыталась возразить, но я продолжил, не дав ей вставить слово:

– Вы думаете, вы спасаете их? Вы продлеваете их агонию. И таких видов много. Каждый раз, когда вы вмешиваетесь, вы нарушаете баланс. Вы отнимаете ресурсы у тех, кто мог бы развиваться, процветать. И всё ради чего? Ради вашего комфорта? Ради иллюзии, что вы делаете что-то великое?