Период распада

1

– Вас будто приворожила эта картина. Что вы здесь видите?

– Мужчину и женщину, которые из отдельных людей превратились в какое-то месиво, в, извините, биомассу.

Низ её платья перетекает в его брюки. Толком не различишь, где что. Не разъединить: только вырвать с кожей, с мясом. На двоих – одно лицо. Ни глаз, ни губ, ни бровей своих.

– Всепоглощающая любовь. Мунк весь об этом, – сказал подошедший мужчина.

Он сложил руки на груди, потрогал свои губы, взглянул на Юлю. Ему явно понравился глубокий вырез её свитера.

– Если это можно назвать любовью, – Юля скользнула взглядом по незнакомцу.

Густая седина, уложенные волосы. За пятьдесят, но одет стильно: приталенный пиджак, очки с титановыми дужками, тонкими, как нити. Бизнесмен какой-то. Пришёл на выставку, чтобы поддержать статус интеллектуала и/или вести вот такие нетривиальные смолтоки с молодыми девушками.

– А как бы вы назвали? – спросил.

– Не знаю. Может, не всему нужно давать определение. Говорят, мысль изречённая есть ложь.

– Интересно. Судя по всему, вам знакомо это чувство.

– Мне? – Юля словно очнулась, огляделась: тусклая галерея, на красных стенах картины, мимо неё проходят люди, тихое жужжание голосов, поскрипывают полы.

– Мне? – повторила.

И вот перед ней снова… Пятый курс института. Смоленск. Миша.

Звонкий удар посуды…

Её веки дёрнулись.

Суповая тарелка с пельменями пролетела и разбилась об стену. Осколки долго ещё звенели на полу. Пахло кислым молоком и луком. По блёклым старым креслам растеклись капли сметаны, распластались по их ковровой обивке. Последствия большого взрыва: эти белые жирные лучи. Как брошенная в злости тарелка могла стать причиной такой природной гармонии?

Миша испуганно посмотрел на пятна и осколки, как будто сам не верил, что сотворил такое. Но заметив, что она смотрит, тут же огрызнулся:

– Как ты меня достала!

Весь в красных пятнах, он ходил из комнаты на кухню и обратно. В той его однушке и ходить было больше некуда. Для пары студентов – нормально. Он платил, она вспомнила, двенадцать тысяч рублей с коммунальными.

Юля опустилась на диван, окинула взглядом грязную стену, заляпанные кресла. Ощутила ужас от того, что вот сейчас происходит что-то значительное. Она допивает последние капли его терпения и любви.

– Не поеду, – вдруг услышала она свой же голос. – Проваливай сам. Только сначала приберешь за собой всё это.

– Что? – с кухни донеслись быстрые шаги. – Что ты сказала?

Миша вбежал в комнату и встал перед диваном, где сидела Юля, будто хотел навалиться и ударить. Глаза горели, руки тряслись, плечи поднимались, опускались, он тяжёло дышал. Юля стала подниматься, не хотела смотреть в его ширинку, но он подступил так близко, что ей не удалось распрямить колени.

Она толкнула его в грудь с рычащим: «Отойди». Миша в ответ налетел на неё всем телом, сел сверху и придавил голову подушкой к дивану.

– Ты, блин, больной! – крикнула Юля, когда ей удалось вырваться. – Не трогай меня!

Миша вдруг слез с неё, отшвырнул подушку и вскочил с дивана весь красный, пружины простонали под ним.

– Ты пожалеешь об этом, – сказала она.

– Не могу видеть тебя. Уезжай, убирайся отсюда! – он почти срывался на визг.

Юля зарыдала. Она не могла поверить, что всё это с ними происходит. Лохматая, слюнявая, скрючившаяся на этом старом, бабкином диване. Губы, вспухшие, как два воспалённых фурункула, скривились, и изо рта будто сам по себе вырвался стон.

Это точно конец. После – ничего не будет, ничего не может быть. И это чувство принесло ей и страх, и облегчение.

Миша бросился к телефону. Встал с ним посреди комнаты, губы тряслись.

– Алё, Ольга Егоровна. Заберите её! Юлю заберите. Она сумасшедшая. Что? Со мной всё в порядке, это она…

Он ушёл на кухню, но Юля слышала, что он говорил её маме.

– Я собрался на мероприятие. Институтское…

Ага, собрался. Только не на какое-то там мероприятие, а на «Мисс СТИ», прокомментировала про себя Юля. Она уже перестала рыдать и стала прислушиваться.

Его, как старшекурсника, пригласили в судьи конкурса, в котором участвовали перво- и второкурсницы. Юля видела, как он сам не свой стал после этого приглашения. Избегал её, прятал глаза. Попросила отказаться. Но он оскорбился: сказал, что она не даёт ему вздохнуть. Всё равно пошёл. И понеслось.

– …Устроила скандал, ага. Почему я должен отменять свои планы из-за её капризов?.. Нет, вместе не хочет… Она вообще идти не хочет. А я хочу.

Опять врёт. Он не предлагал. К нему через два часа должны были завалиться дружки, все без девушек. Попробуй угадай, что они будут делать на афтерпати.

– Повыбрасывала мои вещи в коридор… У меня уже сил нет… Вы приедете за ней?.. Да, это точно конец.

Как за собакой. Так легко – поиграл и заберите, уже не надо.

Юля стала одеваться. Она сама уйдет, к чёрту его. Иначе просто убьет его, заколет какой-нибудь вилкой.

Миша вошёл в комнату.

– Ладно, я уйду. Чтобы к моему приходу тебя здесь не было. Иначе все твои вещи окажутся на улице, ясно?

– Что?

Юля посмотрела на него с каким-то нездоровым блеском в глазах.

А потом ринулась к его компьютерному столу и наотмашь снесла его монитор на пол, а потом и процессор на пол, клавиатура повисла на проводе, не достигнув пола. Грохотнуло, как после молнии.

Миша метнулся к монитору и стал судорожно жать на кнопки.

– Дура! Никогда тебя не прощу.

Юля знала, с каким трудом он копил на всю эту технику, ударила по самому ценному.

Выскочила за дверь, и перед глазами – мутное нечто, темнота подъезда, стоптанные лестничные ступени. Нашарила в темноте кнопку. Толкнула тяжёлую дверь. Дневной свет резанул глаза. Юля вытерла рукавом слёзы.

Под ногами весенняя грязь и тёмные лужи, в которых всё равно отражается небо. Заброшенный детский сад, облупившиеся голубые перила с дырками. Полгода с ним в этой квартире. Теперь всё. Юля поправила куртку и быстро зашагала к остановке.

– …Извините за вопрос, – услышала Юля знакомый голос и ещё раз всмотрелась в того взрослого мужчину, стоящего вместе с ней перед картиной Мунка.

Он был явно обеспокоен:

– Вам воды, может быть? Там есть бар.

Показал куда-то в сторону. Юля кинула последний взгляд на «Поцелуй» и со слабой улыбкой ответила:

– Нет, спасибо. Искусство вызывает сильные чувства, но со мной уже всё в порядке.

Мужчина слабо кивнул и медленно, с тихой задумчивостью перешёл к другой картине.

Юля направилась к выходу. Прокручивая успокоительное «со мной уже всё в порядке», она вышла из краснокирпичного павильона на Обводном канале и, прошагав по песочному снегу до дороги, села в серебристую вольво.

– Ну и как выставка? – услышала она родной голос.

2

Восемь лет назад

Один человек сказал мне когда-то: снять бы про всё это фильм. Хорошая идея, подумала тогда я, но я не сценарист, я писатель, поэтому я пишу. Обычную историю, кому-то показавшуюся достойной фильма.

Здесь многие узнают себя и смогут отгоревать то, что не забылось. Кто-то точно скажет, что всё бред, так не было. Кто-то разозлится, что я об этом написала, а вы прочитаете и будете думать про всех нас, героев этой жизни, плохо. Но я всё равно пишу.

Эта история началась 14 апреля 2011 года. Юля Метельская тогда училась на четвёртом курсе института и жила в самом длинном доме Смоленска, который назывался китайской стеной за свои десять подъездов.

В тот день она вернулась домой к четырём (по четвергам у неё было лишь четыре пары). Переоделась в домашнее: лосины и длинную футболку с мультяшным псом, плюхнулась на стул перед угловым рабочим столом. Скуластое лисье лицо, на щеках ямочки. Чёрное каре едва прикрывало её уши. Что-то было в ней, наверное, от художницы Фриды Кало.

Юля застучала по клавиатуре, чуть только загорелся экран компьютера, но через минуту остановилась и улыбнулась переписке во «ВКонтакте».

«Ну и что ты думаешь? Он мне написал!!!», – восторженно кричала в сообщении Сашка Водонарова, одногруппница и лучшая подруга ещё со школы.

«Кто? Я уже запуталась в твоих ухажёрах. Ты про Волосача?» – дописав сообщение, Юля прикусила нижнюю губу и уставилась в экран. Глаза белели, отражая бело-синий интерфейс соцсети.

«Не-е, – протянула довольная Сашка. – Этот, которому я лайк поставила под авкой, с пятого».

И Сашка скинула Юле ссылку на профиль Никиты Понявина. Юля перешла: с главной фотографии на неё смотрел широкоплечий парень с прямоугольным лицом, тяжелым подбородком и узким, как у азиата, разрезом глаз, русые волосы выстрижены по бокам почти до нуля, пряди сверху уложены набок и блестят.

«Гель, – с отвращением отметила Юля, а ответила: – Ого, и что пишет?»

Юля напичкала свой ответ смайликами, чтобы поддержать подругу в эмоциональном восторге, а сама была уже голодная, как гиена африканская. В столовку они с Сашкой заскочить не успели.

Покрутилась на стуле и остановила взгляд на лилиях, стоявших в вазе на столе. Мысль, что с той первой смски Андрея прошло шесть лет, приятно щекотнула Юлю. И он до сих пор дарит ей лилии, удивительно живучий цветок (как и их отношения). Андрей принёс в воскресенье, и вот уже четверг, а цветы и не думают коричневеть и обламываться.

Как волнующе было тогда, в девятом классе, когда после долгой переписки он наконец раскрыл ей, кто пишет с незнакомого номера. Смотревшая рядом «Дом-2» мама хихикнула, что это Андрей Костин, точно он, но Юля упорно не хотела верить. Он был самым обожаемым парнем в их параллели, и её дневники были исписаны его именем.

Она бы и дальше вращалась на стуле, блуждая взглядом по молочному тюлю и скелетам деревьев за ним, но желудок свело спазмом.

Юля отправилась на кухню. В пять вечера в двухкомнатной квартире, где она жила с мамой и отчимом, было по-уютному серо. И без родителей дышалось свободно. Можно было включить музыку и танцевать в коридоре, перед зеркалом, висевшим над обувной тумбой, перед зеркалом, растянувшимся во весь рост по створке маминого шкафа или перед зеркалом в ванной. Можно было ещё достать мамино красное платье. И, кружась в нём, превратиться в красную герберу. В середине – жгуче-чёрная макушка и кроваво-красный, весь в волнах подол.

«Это красное платье

Для чего ты надела,

Словно пламя в объятьях

Вольного костра?

Это красное платье,

Да бутылка мадеры –

Вот бродячее счастье

С ночи до утра!»

Так кричали-надрывались слабые динамики по обе стороны от монитора.

Студенческие будни и столетняя жизнь Юли в городе на триста с лишним тысяч человек – не дружили ни с бутылкой мадеры, ни с бродячим счастьем. И страсти, которыми была пронизана её любимая песня, давно погасли в братско-сестринских отношениях с Андреем. Но Юля кружилась и кружилась, до тех пор, пока дыхание не стало совсем тяжелым и не появился пот в ложбинке у горла. А потом платье надо было спрятать туда, где ему было место: на верхнюю полку маминого шкафа. Платье было маминым, но, в отличие от Юли, мама никогда его при ней не надевала. Но и не выбрасывала.

Юля клацнула по кнопке электрического чайника, и кухня начала заполняться шипением. Она пошарила в холодильнике, но не нашла там ничего, кроме сыра, которого она не ела, и каких-то банок с консервами. Мама почти не готовила, обедала на работе, на ужин делала быстрый салат. Юля такое не любила, но ела, потому что самой готовить было лень. Донамазывала себе разве что бутерброд каким-нибудь рыбным паштетом из банки.

Но паштеты кончились, и Юля, не найдя в холодильнике ничего сытного, решила перебиться чаем с конфетами. Из верхнего шкафчика она достала кружку, а с нижней полки вытащила коробку с чаем и открытый пакетик с блёклыми сушёными травами, положила заварку и ещё напичкала тубу сухими стеблями из пакетика (непонятно что это, но мама обычно кладёт).

Налила затем кипяток, и белый пар от него поднялся к лицу, разошёлся над столешницей. Заварник окрасился цветом янтаря.

Вернувшись в комнату, Юля первым делом бросила взгляд на экран и увидела в правом нижнем углу сообщение. О, Сашка ответила! И Юля поставила поднос на диван. А сообщение оказалось не от Сашки. Юле написал некто с мультяшным облачком на аватарке. Облачко недовольно смотрело куда-то вбок. Называлось оно Михаилом Ревенко.

Вот и пища для обсуждения с Сашкой. Косточки таких, как: «Привет! Чем маешься?», они с Сашкой обгладывали с десяток за неделю (каждую неделю!). Нужна была новая кровь, и вот, пожалуйста.

Их парочку «Тёмненькая Барби & Светленькая Барби» всегда замечали: слишком выделялись они на фоне болотных институтских стен и выцветших аудиторий, где проходили общие с инженерными группами пары. Пойманные на воблер, жертвы начинали выискивать их во «ВКонтакте». Юля с Сашкой потом уже, на парах и вечером в переписке, сортировали добычу: деля на плотву и что пожирнее, заслуживающее внимания.

«Привет! Я искал девушку, с которой познакомился в маршрутке, но увидел твою фотку в выдаче по институту. Ты понравилась очень».

Юля возмутилась то ли глупости, то ли дерзости. Этот парень использовал интерес к другой девушке как легенду для подката, ну-ну. Наверняка страшный, как атомная война, раз прикрылся мультяшкой. Она перешла на страницу профиля: город Омск. Судя по всему, общажная крыса. Ну отлично. Юля поджала губы, сделав заметнее подбородок с ямочкой. В другой ситуации она бы даже не ответила (сценарий был уже не раз отработан), но хотелось добыть материала для шуток с Сашкой.

«Привет! Ты перепутал меня с кем-то?»

«Не совсем. Я фильтровал по институту, чтобы найти свою знакомую, а высветилась ты».

«Ну так ищи дальше».

«А я больше не хочу искать».

Юля улыбнулась: ничего нового, но приятно. Комплимент заставил её вернуться в профиль облачка и разузнать о нём что-нибудь ещё.

Но на странице была всего одна человеческая фотография. На ней женщина с короткой мелированной стрижкой и в прямоугольных очках в толстой оправе держала под руку широкоплечего, но костлявого парня. Они стояли на фоне обшарпанной стены. Его школа? В нашем институте нет таких ядрёно-зелёных стен.

Пепельные, почти блондинистые волосы лезли парню на уши и оттого торчали по бокам. Убогость. По тому, с какой восторженной, но дистантной гордостью женщина наклонялась к нему, Юля догадалась, что это всё-таки учительница. Полистав страницу, она увидела ещё несколько мемов, один раз даже издала сухой смешок (мем был достаточно остроумным), но фотографий там больше не нашла.

Перед тем как вернуться в диалог, Юля бросила взгляд на строчку с вузом «СТИ ВТ-08». Парень с третьего курса, а значит, должен был быть на год её младше. В строке с датой рождения: 12.12.1989. Нет, всё наоборот: он был старше и на целых два года.

«Ты с третьего курса, что ли?» – решила она прояснить нестыковку между курсом и возрастом.

«С третьего, да».

«Но тебе двадцать два. Почему на третьем-то?»

Юля отвечала ему небрежно, он не привлекал её внешне, даже отталкивал, и ей не хотелось тратить время на переписку с ним.

«Долгая история. Я учился здесь, в военной академии, потом решил уйти и перевелся в СТИ. Препод знакомый помог, зачислили в середине года».

Вот почему она не вспомнила его. Он только-только перевёлся. С Сашкой они знали почти всех парней в институте, ежедневно проводили инвентаризацию: высматривали, обсуждали, делили на классы и подвиды. Профессор философии Блохин поставил бы за такой аналитический труд пятёрку автоматом, но это если бы он не узнал своё место в той пищевой цепочке.

Юля мысленно налепила красный крест на ворчливое облачко и, как бы закончив с ним на том, перешла в переписку с подругой.

Сашка уже прислала ей сообщение от Никита Понявина:

«Привет! Видел тебя в институте, хотел написать, но не мог найти. Ты здорово помогла».

В сообщении Понявина была хоть какая-то игра. Юля поняла, что с этим будет интересно, и позавидовала подруге.

«Позвал меня гулять», – щёлкнуло новое сообщение, и Юля позавидовала ещё сильнее.

Несмотря на статус «почти замужней», Юля втайне от Андрея всё же похаживала на свидания, но без всяких там поцелуев. Не потому, что парни не хотели, а потому, что Юле это было не нужно. Их комплиментами и ухаживаниями она, точно веником, смахивала паутину со своей унылой личной жизни, и на миг снова ощущала себя, как Сашка, свободной девушкой, в жизни которой ещё было место сюрпризам.

Не могла она знать тогда, что сюрпризов будет много. Не могла знать и того, что будет умолять об островке стабильности и покоя, когда сюрпризы начнут один за другим давать ей увесистые пощёчины.

«Нам с тобой надо книгу писать “Тысяча и одно свидание”», – написала Сашке.

«Почему книгу? Учебник!».

И только теперь Юля вспомнила про чай, который, должно быть, остыл, и она поспешила открыть во «ВКонтакте» группу «Отчаянные домохозяйки». Нашла серию, на которой остановилась, открыла видео на весь экран и повернула монитор к дивану.

Разложив диван на две половинки, она подоткнула под спину подушку и налила себе чая, подумала с удовольствием, что наконец-то мама перевела сервиз, подаренный клиентом, из категории памятника в категорию на каждый день. Теперь можно почувствовать себя в роли Бри Ван де Камп

Юля развернула конфету, кинула блескучую обёртку на поднос. Шоколад таял и оставлял следы на пальцах. Юля облизнула их. Пока возилась с чаем и конфетой, выяснилось, что Габи завела роман с садовником и изменяет мужу.

«И зачем ей этот подросток, когда рядом Карлос?», – вспомнила Юля мексиканца с сексуальной бородкой и порадовалась интрижке: потому что так даже интереснее.

Очередные сообщения из «ВКонтакте» стали вдруг наслаиваться одно над другим, подобно кирпичной кладке, в правом углу экрана. Юля сощурилась и увидела, что в каждом таком кирпичике витает это противное мультяшное облачко. Теперь ничего не увижу из-за его сообщений. Разозлилась, но подниматься, чтобы убрать уведомления, не хотелось. Через минуту, к счастью, стена из сообщений исчезла сама, а Юля решила распаковать ещё одну конфету.

Досмотрев серию, она на коленках доползла до стола, с дивана дотянулась до мышки и включила следующую. Так прошло несколько часов, после чего Юля вернулась во «ВКонтакте». От Сашки там уже висели четыре сообщения. Юля нажала на переписку и с удивлением обнаружила знакомое имя.

«Михаил Ревенко – это кто? Он добавился ко мне».

Сашка переслала ей всю переписку:

«Можно познакомиться?»

«Знакомься».

«Чем занимаешься?»

«Музыку слушаю. Собираюсь уходить уже. Чего решил добавиться?»

«Понравилась».

«Понятно. А где ты меня нашёл?»

«У Юли в друзьях. Юлю Метельскую знаешь?»

Лавина злости сошла в Юлиной груди. От этого крушения маслянисто-серым облаком пыли к горлу поднялось: пшёл в бан!

Не ответив Сашке, Юля перескочила в диалог с Мишей. Кликнула на три точки возле аватарки и выбрала «Заблокировать». Видимо, тебе плевать, с кем общаться. Любая сойдет. Но я – не любая.

Потом Юля вернулась в разговор с Сашкой. Та уже успела накидать сообщений:

«У тебя на него планы? Я с ним переписывалась. Ты не обиделась там?»

«Да этот сегодня добавился. Из института нашего. Сказал, я понравилась. Но судя по всему, он ещё не определился», – ответила Юля и дописала: – «Я не обиделась, ты что».

***

В пятницу в институт ко второй. Юля проснулась и несколько минут смотрела на бледно-серый прямоугольник окна. Она уже почти забыла про вчерашнего знакомого. Нашарила в кровати телефон: уже полдесятого. Поесть не успею, только накраситься. Поем в институте. И начала набирать сообщение Сашке:

«Привет! Не хочешь прогулять Сененкова? Я бы в столовке потусовалась».

Ответа дожидаться не стала (Сашка едва ли откажется от возможности прогулять пару). Поднялась, растрепавшееся каре после ночи стало похоже на расклёшенную юбку. На щеках, как на запотевшем окне, проступил румянец. Юля села и ощутила прохладу паркета. Половица издала лёгкий треск, когда Юля на неё наступила.

Выйдя из комнаты в трусах-стрингах и футболке, едва прикрывающей попу, она обнаружила, что в зале горит свет.

Родители должны были уже уйти. Забыли выключить, что ли? У мамы всегда всё чётко, как в армии. Она не оставила бы свет включённым. Должно быть, Игорь. Может, он ещё дома? Юля подошла к деревянной двери и сквозь жёлтые вставки из мутного стекла увидела в зале фигуру.

Юля в ужасе распахнула дверь и замерла: там, в кресле, в тонкой стёганой куртке, с розой в руке сидел Миша Ревенко.

3

Миша смотрел на неё испуганно. Юля заметила, как дрожат его руки, и стебель розы блестел под пальцами.

– Привет! – его по-лягушачьи длинные губы изогнулись в виноватой улыбке.

– Ты Миша? – произнесла Юля, вцепившись в дверную ручку.

Миша, сглотнув, кивнул. Выровнялся как первоклассник. Сколько он здесь просидел? И…

– Как ты вошёл?

– Твоя мама меня впустила. Они с твоим отцом как раз на работу выходили. Мама твоя посмеялась, когда я ей всё объяснил, и предложила подождать тебя.

– Это не мой отец, – отрезала Юля, развернулась и пошла в ванную.

Впустить в дом… Оставить рядом со спящей дочерью… И всё это время он сидел возле шкатулки с мамиными украшениями!

Миша робко двинулся следом. Он был всё ещё в куртке и держал розу.

– А адрес ты откуда узнал?

– Подруга твоя сказала.

– Ох, это ещё лучше. С ума, что ли, все посходили? Я тут одна, сплю, а ты, может, вообще маньяк какой-то!

– Не маньяк. Я Сашу очень просил, – ответил Миша с улыбкой и с каким-то нежным удивлением, словно он таких, как она никогда не видел, а может, всему виной была слишком короткая её футболка. – Ты меня вчера не так поняла. Я хотел объясниться.

Юля умывалась.

– Могу куртку снять? – спросил Миша.

– Снимай. Но ненадолго. Я в институт уже ухожу.

– И мне тоже ко второй.

Он положил замученную розу на тумбу и снова подошёл к ванной, прислонился к стене и с улыбкой смотрел теперь, как Юля мажется кремом.

Вскоре она повернула на него лицо, всё в жирных разводах. Рубашка какая-то стариковская, джинсы классические. Одевается как мой папа. Затем придвинулась к зеркалу и, рассматривая то нос, то щёки, продолжила массировать кремом лицо. Делала она всё это с каким-то вызовом, мол, раз пришёл, то любуйся.

– Чай уже не попьем. Времени мало, – Юля вытерла руки о полотенце и, проскользнув под Мишиной рукой, направилась в комнату к шкафу. – Подожди, пойду оденусь.

Миша показался ей каким-то липким, что-то вроде козявки, не слезающей с пальца, сколько ни тряси. А его манера удивленно улыбаться на каждую её фразу просто раздражала. Прикрыв за собой дверь в комнату, она выдохнула.

По пути к остановке шли молча. Юля думала только о том, как бы побыстрее добраться до института. Переживала, что там их могут увидеть вместе. Особенно Андрей, который учился на четвёртом курсе энергообеспечения и которому по расписанию сегодня было к первой. Он уже точно приехал. Да и Сашка, как увидит, засмеёт её нового ухажера в остроносых туфлях.

Юля шла быстро и рукой прижимала к себе огромную (в два раза шире себя) красную из искусственной кожи сумку. Внутри – пара тетрадей на кольцах, расчёска, ручка и телефон.

Миша был выше на голову, поэтому на два её шага он делал один. Шёл браво, как морячок, но неуверенность нет-нет да сквозила в его улыбке. Не мог он не видеть, что она стеснялась его. И Юля была уверена, что он жалеет, что пришёл.

На остановке Миша попытался заговорить, но Юля ответила сквозь зубы, и он замолчал. В маршрутке Юля, привыкшая к тому, что Андрей всегда платит, отметила, что Миша не остановил её, когда она протянула ему десяти- и пятирублевую монеты.

Миша не попадал в камертон её жизни. Немудрено, ведь с одиннадцати до восемнадцати, пока она ездила с родителями по Египтам и Таиландам, он учился на шестидневке в военной школе-интернате для мальчиков и жил не дома, а в казарме.

Девятая маршрутка завернула на Энергетический проезд, и Юля увидела белый «Форд Фокус» Андрея, он был припаркован напротив института. Андрея внутри не было, что уже хорошо. Миша попросил маршрутчика остановиться, не доезжая до остановки. От неё пришлось бы идти до института добрых сто метров. Высадились напротив крыльца.

Была перемена, и из института постоянно кто-то выходил. Двери открывались со скрипом и с грохотом закрывались. На крыльце Юля увидела группу парней, человек семь, и все, по её мнению, были задротами. В джинсовых рубашках, в тяжёлых ботинках-говнотопах, в дедовских очках, а кто-то – во всём и сразу, да ещё с прыщами. Все они дёргались от смеха, подкалывали друг друга.

Мишу с Юлей они заметили сразу и с сальными улыбками наблюдали, как те шли от маршрутки. Семь пар глаз из группы ВТ-08. Зная, что Миша живёт в общаге за институтом, одногруппники уже, перешёптываясь, достраивали романтическую историю его прибытия в институт с дамой на маршрутке.

Юля прошла мимо и почувствовала, что произвела впечатление. Парни из Мишиной группы наперебой удивлённо хмыкали, кто-то уже начал шёпотом расспрашивать Мишу, кто это с ним. Юля нарочно распустила пояс голубого плаща, его подол был будто бы разрисован акварелью.

Оттягивая на себя тяжелую входную дверь, она, наконец, улыбнулась.

Сашка должна была ждать её в холле. Не возле аудиторий, а на лавках, которые тянулись перед входом длинной змеёй вдоль окон первого этажа. Там они часто прогуливали пары, нога на ногу, болтая, высматривая и осматривая входящих и уходящих. Там всегда можно было попасться на глаза кому-то из знакомых парней, обменяться с ним многозначительными взглядами, а потом с волнением ждать сообщение в «ВКонтакте».

Увидев Сашку, Юля почувствовала облегчение. Позор окончен. Это точно её последняя встреча с этим Мишей. Господи, как же всё глупо вышло-то! Сашка поднялась с лавки, глядя на Юлю с недоумением. Светлые волосы льняного цвета (свои, не крашеные!), уложенные на прямой пробор, доходили Сашке до пояса, и Юля была уверена: это всё, что парням в ней нравится. Ну и разве что чувство юмора ещё. Ну и точно всё. Она считала себя во много раз интереснее, умнее Сашки, хоть и никогда не призналась бы в этом.

Если бы не слишком большой Сашкин рот, рассуждала Юля, её можно было бы сравнить со сказочной принцессой. Да, точно можно было. Но в принцессий облик никак не вписывался голос: грудной какой-то, непривычно низкий для девушки.

– С кем это ты? – через окно во входной двери Сашка презрительно всмотрелась в компанию парней на крыльце.

Юля увидела, что Миша пристроился в круг и весело, как ни в чём не бывало, болтает с каким-то парнем, таким же широкоплечим и коренастым, как он сам.

– Ты зачем ему мой адрес дала? – шутливо наехала на Сашку. – Он ко мне припёрся. Сидел там с розой, как идиот.

Сашка выпучила от удивления глаза, засмеялась.

– Юль, я, честно, думала, он цветы хочет тебе отправить. Ну, чтобы извиниться. Я и не думала, что он соберётся…

– Да, понятно. Ладно, я ж не обвиняю. Просто он оказался каким-то чудиком, – она взяла подругу под руку. – Пошли в столовку. Есть хочу, аж живот сводит.

Они шли по блёклой плитке внутреннего коридора, освещаемого скудным светом из окон. Слева и справа тянулись аудитории. Проходя мимо институтской кафешки, которую студенты называли «Витаминка», Юля спросила: «Может, здесь?», Сашка поджала губы и покачала головой: «Пошли в столовку. Может, встретим там кого-нибудь».

В столовке в старом корпусе только инженерные аудитории, а значит – там больше парней. Юля уловила эту логическую цепочку без слов. Они поднялись на второй этаж и повернули налево, в стеклянный переход, который вёл из нового корпуса в старый.

Новый, старый – кодовые названия для тех, кто в теме, на самом деле и новый корпус был не новым, пристройку сделали аж в 1976 году. И, если в старом корпусе было больше мелких ходов, коридорчиков, маленьких лабораторий со странными приборами на полках, то новый выглядел как типичное советское здание: широкие лестницы, низкие потолки, большущие окна в шелушащихся деревянных рамах. В новом корпусе учились в основном экономисты и менеджеры, и девушек там всегда было больше.

На подходе к старому корпусу они встретили Андрея. Тёмные, густые волосы его были взъерошены. Он шёл, задумчиво глядя в окно. Любитель Ницше и фильмов Тинто Брасса. Через плечо у него была перекинута сумка, болталась, билась о правое бедро. Чёрная водолазка закрывала широкую шею, а ещё на нём были чёрные джинсы. Минимализм во всём, кроме учёбы. В учёбу он тогда нырнул с головой. Учился на энергообеспечении с упоением, хотя в школе и не думал поступать в технический. Но желание учиться рядом с ней всё пересилило.

Андрей скользил взглядом по веренице окон в переходе, пока наконец не остановился на Сашкином свитере. Ядрёный розовый цвет. Сашкин свитер всем выжигал глаза. Они встретились и обнялись. Юля прижалась щекой к его груди, она была ниже Андрея на полторы головы.

– Заеду сегодня за тобой? – спросил.

Порой ей казалось, что влюбилась она не в него, а в его глаза. Удивительно-красивый разрез. Как у актёра Алексея Макарова. Да-да, точно так.

– Тогда где-то в восемь. С тренировки я сразу к тебе.

– Хватит уже, голубки, – шутливо поворчала Сашка, всё это время она стояла рядом, сложив руки на груди и корча недовольные гримасы.

На самом деле Сашка уже успела привыкнуть, их отношения развивались у неё на глаза, начиная с девятого класса. С Сашкой Юля сидела за одной партой. Учительница тогда решила, что, если разлучить Юлю с её лучшей подругой Леной и подсадить к ней тихую хорошистку Сашку, разговорчики на третьей парте закончатся. И поначалу так оно и было.

Юля с Сашкой питали друг к другу исключительную неприязнь: Юля крутилась, болтала и кокетничала то с соседом спереди, то с соседом сзади, шелестела обёртками от шоколадок и хрюкала от смеха, переглядываясь с Леной, которую упекли на ряд дальше. Сашка же слушала учителей, всё дотошно записывала, всегда носила учебники и была в контрах с соседом спереди и сзади.

Каким-то чудом они, такие разные, через пару недель подружились и начали шелестеть обёртками уже вместе.

Хихикая над тем, что Юля якобы начала утром с одним, а закончит с другим, они с Сашкой дошли до старого корпуса и спустились по маленькой, будто бы потайной лестнице в столовую инженеров.

***

После тренировки по борьбе Андрей с ещё влажными волосами ждал Юлю у подъезда. Он постукивал по рулю и покачивал головой в такт песне Трофима. Белый свет перед фарами подёрнулся тёмно-синим: это Юля обежала машину и плюхнулась на сидение рядом.

Андрей потянулся к ней, провёл рукой по её коленке.

– Ну что? В «Центрум»? – уточнил, трогаясь.

Спросил только для виду: в «Центруме» они закупались каждые выходные перед тем, как пойти домой к Андрею. Его родители в пятницу после работы уезжали на дачу. На целых два дня трёхкомнатная квартира с высокими резными потолками на улице Бакунина, в центре города, принадлежала только им двоим, двум студентам. Но закупались они не как студенты.

Андрей платил карточкой, привязанной к счёту отца, Дмитрия Костина. Тот был достаточно известным в Смоленске судьёй, а точнее он был заместителем председателя Арбитражного суда. У Андрея всегда были деньги: и на каждодневные походы в рестораны, и на регулярные налёты на магазины с играми и фильмами, и на покупки в «Центруме». Отец Андрея едва ли замечал эти траты, а если и замечал случайно, то воспринимал их спокойно, с понимающей хитрой улыбкой – денег на девушек сына он явно не жалел, а про то, что была всего одна и довольно давно, он, наверное, и не знал.

Целую вечность они простояли в отделе готовой еды, выбирая ужин, и в итоге в тележке оказались две рыбы под крабовым соусом, два мяса «Фокус» под помидорами и сыром, пигоди и корнетики.

– Ореховый рулет взял? – уточнила Юля, когда уже подходили к кассе. У «Центрума» была собственная кондитерская и пекарня, и десерты там были самые вкусные в городе.

Андрей кивнул и вдруг вспомнил, что у них почти закончилась интимная смазка. При Юле покупать он её не хотел, некрасиво как-то, решил: тормознёт возле аптеки.

Приехав домой, они принялись раскладывать еду на кухне. Юля потянулась поставить пакет с сахарными ушками на верхнюю полку и увидела синюю тарелочку, а на ней – два сырника, присыпанных пудрой.

– Мама оставила, – пояснил буднично Андрей. – Каждый день их мне перед работой готовит. Не могу уже есть. Может, ты хочешь?

Юля помотала головой, мол, не хочу. Эта ажурная тарелочка и непригоревшие сырники Юлю взбесили. Её мама вообще мало готовила. С утра онамогла разве что грозно молчать или, бегая между кухней и зеркалом в коридоре, где ей удобно краситься перед работой, причитать, что опаздывает.

Андрей выкинул свои красивые сырники в мусорку.

Потом он перенёс табуретки с кухни, и они расставили на них еду в спальне родителей (матрас там приятно пружинит). Включили «Дом-2». Но почти сразу сделали телевизор тише и выключили свет. Из того вечера мало что запомнилось, только его прерывистое дыхание, и что было больно, и что он шептал что-то про лошадку. Хотелось, чтобы поскорее закончилось, хотя в целом было не так уж плохо, скорее, непонятно.

А потом Андрей ушёл в другую комнату. На рекламе, выйдя в туалет, Юля взглянула на тёмную волнистую макушку под яркой настольной лампой. Склонившись над столом, Андрей сосредоточенно водил линейкой и карандашом по белому ватману. Сел за домашку по черчению? И это в пятницу вечером? Он не оглянулся, не заметил её.

Андрей изучал астрофизику, историю боевых искусств, увлекался железными дорогами и поездами, учился играть на гитаре, временами даже спал на полу, тренируя волю, пытался порвать стальную цепь, которую купил специально в товарах для дачи и сада, и хранил её в шкафу. Он был слишком полон собой, и Юле это в нём даже нравилось бы, если бы не приходилось смотреть в одиночестве телевизор.

Она вернулась в кровать его родителей. Длинный ворс покрывала обнял тело. Всю неделю она скучала по этой плюшевой мягкости, по этой комнате в тёплых оранжевых цветах и по виду из окна на тенистую дорогу с каштанами.

Всё, кажется, было уже сделано, и Юля загрустила. Их с Андреем времяпрепровождение напомнило ей жизнь семейной пары за тридцать: он занят очень важными делами, она скролит соцсети под мирный трёп телевизора. Перерыв на ужин, секс, душ и снова каждый в своё. А что если так навсегда? Тогда Юле думалось, что именно навсегда. Потому что – ну а кто лучше Андрея?

Она вдруг вспомнила, как он встречал её после посиделок с подружками, да ещё всех потом развозил. А как поджёг туалетную бумагу на снегу у неё под окном, и загорелись большие буквы «ЮЛИЯ». Она и теперь видела, как он стоит там внизу, раскинув руки и улыбаясь шальной улыбкой.

Он был волшебником. Только он, казалось, мог прибежать ночью накануне её отъезда с родителями на отдых, чтобы она с утра нашла в почтовом ящике письмо с признаниями в любви.

А ведь ещё было время, когда он дарил по розе каждый день. Она тогда думала, что это никогда не кончится, но нет, всё заканчивается. И привет – он корпит над чертежом в растянутых штанах, и видна часть задницы. На ногах – носки, на пятке – дырка. Дырка на пятке – дырка в отношениях.

Всё. Он уже привык к ней, как и она к нему. И ничего с этим не сделать.

Экран телефона засветился. Опять Ревенко.

«Думаю о тебе, ничего не могу делать. Юль, давай хотя бы сходим на свидание?»

Уютная оранжевая комната стала ярче, всё вокруг словно оживилось, а отсутствие рядом Андрея теперь не так обижало, точнее, совсем не обижало. «Дом 2» всё ещё шумел на фоне, создавая алиби, а она, улыбаясь экрану, с головой ушла в переписку.

4

Домой Юля вернулась около часа ночи. Ночевать у Андрея ей не разрешали, но иногда она всё равно оставалась у него. В те дни, когда и его, и её родители были на даче, и мама не могла проверить наличие Юли дома.

В субботу она проснулась в одиннадцать, и поняла, что чуть не проспала свидание с Мишей. Собираться пришлось бегом, а голову и не мыть вовсе. Просто присыпала корни мукой, чтобы убрать жирный блеск и добавить объёма. Так ещё мама делала.

Миша уже ждал внизу, у подъезда, и с усмешкой наблюдал, как, прикрыв глаза, по стене у входной двери, свесив синеватую руку в задранном рукаве, катается какой-то белобрысый паренёк. Из-за голубоватой кожи он напоминал вампира.

В какой-то момент доходяга открыл глаза и произнёс:

– Приветствую, мужчина!

Миша кивнул и отвернулся. Неадекватное поведение этого парня не пугало. Там, где Миша рос, дворовые наркоманы были делом привычным и даже забавным, что-то вроде блаженных юродивых.

Ветер не был весенним, он налетал и резал щёки маленькими лезвиями. Чтобы согреться, Миша переминался с ноги на ногу, поджимал плечи к ушам, а уши активно тёр. Дозвониться до Юли не получалось уже полчаса. И даже к домофону никто не подходил. Тонкая стёганая куртка греть перестала, да и она была дырявой. Холод пробирался сквозь мелкие протёртости в правой подмышке. Миша старался не задирать руку высоко. Незаношенными у Миши были разве что джинсы, подарок мамы на Новый год.

Миша приподнял туфлю подошвой кверху, и та на глазах разошлась как слоеный язычок. Ничего, скоро он купит себе новую одежду, а пока… Деньги, которые в первых числах апреля прислали родители, те восемь тысяч, он запланировал сегодня частично потратить на Юлю. Потом будет зарплата, а потом, может, и потеплеет уже.

Несмотря на холод, белобрысый парень у подъезда чувствовал себя вполне комфортно даже в тонкой трикотажной кофте. Вдруг дверь распахнулась, наркоман отвалился к смежной стене, а из подъезда выскочила Юля.

Руки затряслись прямо как вчера, когда он предложил ей встретиться. Он тогда отдыхал после пар в общаге, разглядывал Юлины фотографии в «ВКонтакте». Не верилось, что она с ним общается. Её фотографии были как с разворота глянцевого журнала, почти все от профессионального фотографа. Старенький «Эйч-ти-си» становился липким в его руках: его бросало в пот от этих ракурсов.

Сосед по комнате Ванька Дельфиненко сгорбился над столом, из углов которого, точно мясо из вспоротого тела, торчали щепки ДСП. Студент второго курса кафедры энергообеспечения, Ванька просиживал всё время, когда не учился и не дрых, на странных форумах, и там без конца поносил чиновников и ситуацию в стране. Вот и сейчас он что-то яростно печатал, бормоча то, что следом пишет, себе под нос. Миша увидел, как отскочили капли слюны из Ванькиного рта на клавиатуру и нахмурился, а потом снова погрузился в профиль Юли, как в лучший из миров.

Как поленца в камине, потрескивали клавиши на Ванькиной клавиатуре. По комнате струился политически-заговорщический шепоток, для Миши – очень сонный. Он прикрыл глаза и вдруг так ясно увидел белые ягодицы. Они покачивались, полные, но упругие. Полукруглый контур. Сахарно-белые ноги. Вдруг эти ноги задвигались, зашагали. Прекрасное женское тело пришло в движение, и Миша сам приподнялся на кровати, подтянулся к стене.

– Завтра уезжаешь? – спросил он соседа.

– Ага, а чё тебе? Приведёшь кого-то?

– Ну типа того.

– Ту, грудастую?

– Не.

– Уже другую?

Миша угукнул. Не отрывая взгляда от клавиатуры, Ванька ухмыльнулся. А Миша подумал, что такого изгиба бедёр, как у Юли, он, пожалуй, не видел ещё, и деньги, которые дали ему родители на гардероб, точно стоят того, чтобы к этим ягодицам приблизиться.

***

– О, Юлька! – радостно простонал наркоман. Юля, не оборачиваясь, прошла мимо.

– Хороший мужик у тебя. ХО-РО-ШИЙ! – последнее слово белобрысый отчеканил особенно громко.

Юля встретилась с Мишей глазами. Ей явно было неловко.

– Пойдём? – сказала она.

И они зашагали вдоль дома, а наркоман крикнул им вслед:

– Одобряю! А меня да, забудь меня, не вспоминай. Да в жопу меня!

Юля заметно нервничала, и Миша, заметив это, усмехнулся: сейчас она не пыталась быть крутой, она растерялась и очень этого стеснялась. Его это удивило и тронуло, хотелось защитить её от всех.

– Ай, всё, захлопнись уже! – крикнул, обернувшись, и тот белобрысый, словно только и ждал приказа, прислонил палец к губам и вернулся к первоначальному состоянию, продолжил кататься по стене.

Юля сначала просто улыбалась, а потом начала хохотать, сотрясаясь всем телом и прикрывая рот рукой.

– Бывший твой? – решил ещё сильнее рассмешить её Миша.

– Мой, да.

От смеха у Юли выскочили слёзы, она ловила их пальцем у внешних уголков глаз, чтобы не потекли тушь и подводка.

– Это Була, наркоман с седьмого этажа. В девятом классе свататься ко мне приходил со своей группой поддержки. Он ещё тогда нормальный был. Ну… кхм-кхм … относительно, конечно.

Пока она говорила, Миша разглядывал её лицо, всматривался в мимику и удивлялся, какая она бывает смешная, когда не ворчит и не капризничает.

В серых сапогах на небольшом каблуке, в джинсах и кожаной куртке с меховым воротником непонятно какого зверя, она аж подпрыгивала от смеха и даже вся раскраснелась. Если бы у него потом спросили, когда он понял, что влюбился. Он точно назвал бы тот случай. Что-то в ней тогда сильно его зацепило. Может, то, как она искренне стеснялась и пыталась скрыть своё стеснение, или её шутки и смех, неясно…

– Вот у меня даже ручной наркоман есть. И знаешь, на этой улице так даже спокойнее. Он среди своих, так сказать, словечко за меня замолвит. А ты теперь у него будешь на карандаше.

Вскоре они оказались возле оживлённой трассы, и разговор начал тонуть в грохоте машин.

– Куда пойдем? – прокричала Юля.

– На два я столик забронировал в «Чао Италии». Ты вроде туда хотела.

– Пойдем не через дворы, а так? – она повела пальцем в воздухе. – Хочу через институт пройти. Нравится улица, которая к нему ведёт. Как её? Переулок Юннатов вроде.

Миша кивнул, и они пошли. Из-за дождевых туч, набежавших с утра, пробилось немного солнца. Воздух был жарким, водянистым, и её каре потихоньку превращалось в облако. Юля расстегнула куртку. Миша иногда мельком, так, чтобы она не заметила, разглядывал её.

– А чего ты академию свою бросил? Наш СТИ, что ли, лучше?

– Не, не лучше. Просто понял, что быть военным – не моё.

– А родители как отнеслись к таким переменам?

– Да нормально, я от них давно живу отдельно и сам всё решаю.

Незачем ей знать все подробности, это лишнее, это может спугнуть.

У родителей был свой новый ребёнок, Мишина младшая сестра, дел хватало. Они переезжали из одной военной части в другую, не успевая обустроиться. А ещё это их вечное безденежье… Но Миша не доставлял хлопот, у него всё хорошо, он справляется и даже на работу устроился охранником в ресторан, зарплата, конечно, небольшая, но на еду хватает. А остальное – нет, зачем им знать, тревожить ещё, и Юле тоже незачем.

Они уже дошли до переулка Юннатов, а Юля всё продолжала его допрашивать.

– Получается, ты жил в настоящей казарме? – в её взгляде он прочитал жалость, и ему стало стыдно.

– Нет, здесь я почти сразу женился. И жил у жены.

– Женился? Ты женат? Или когда это было?

Юля остановилась. Миша так волновался в эту минуту, что начал смотреть в сторону, не зная, что сказать.

– Блин, – наконец, сказал. – Я хотел как-то получше время выбрать, чтобы сказать… Но вот, – Миша развёл руками.

– Что сказать? Что ты был женат?

– Ну да. И что… что ещё женат.

Они стояли посреди тротуара, и их обтекали ручьи прохожих. С интересом разглядывали, прислушивались к их разговору, видимо, со стороны, казалось, что они выясняют отношения, и это было любопытно. Юля ответила не сразу. Они уже снова пошли, а она всё молчала.

– …мы готовимся к разводу, – заговорил Миша. – Мы вместе не живём уже, ты знаешь. Я от неё съехал пару недель назад в общагу.

– Я вляпалась.

Они шли через рощу. У Юли над головой колыхались ветки деревьев с редкой листвой. Лужи на тротуаре подёрнулись рябью, и заморосил дождь.

– У тебя, случайно, зонта нет? – кивнула Юля на Мишин рюкзак.

– Нет, но общага рядом. Там сейчас никого, сосед уехал. Хотя бы дождь пересидим.

В институтском общежитии Юля была лишь раз за всё время учёбы: на дне рождения одногруппницы. В тот раз именинница оставила на общей кухне вариться картошку, но кто-то украл кастрюлю прямо с плиты, а на следующий день, как потом рассказала та же одногруппница, ей под дверь подкинули пустую кастрюлю (и даже помыли её!). Общага казалась Юле местом смешным, но дурно пахнущим. Местом, после посещения которого не мешало бы помыться.

Они вбежали в общежитие, уже промокшие (дождь не пытался разгоняться, а сразу полил со всей силы). Вахтёрша неохотно отвлеклась от телевизора и зыркнула на Юлю.

– Давай-давай, – Миша показал на лестницу. Бесцветно-розовые стены фойе навеяли мысли о больнице.

– С ночёвкой нельзя! – крикнула им вслед вахтёрша.

Они поднялись на четвёртый этаж, повернули налево и дошли до конца коридора. Там во всю стену растянулось окно в белой облупившейся раме. Юля видела чёрные кресты веток каштанов, берёз, клёнов. Они вырастали не то из земли, не то из тёмно-коричневой плиты; такой промёрзло-неживой казалась земля.

Миша открыл дверь комнаты, снял в маленьком тёмном коридоре куртку и разулся. Юля же застыла в общем коридоре у окна, разглядывала обстановку. Было тихо, дождь барабанил по металлическому подоконнику, будто кто-то за стенкой дёргал гитарные струны. Перестукивались ветки за окном.

Миша проследил за её взглядом.

– Все разъехались, – сказал. – Никого не будет.

На последнем слове у него как-то сбилось дыхание:

– Ты проходи. Но не разувайся только, тут не сильно чисто.

Свободных крючков на стене не было, на каждом уже висели какие-то куртки, и этот ком из верхней одежды занимал всё пространство в маленьком коридорчике, отгороженном от комнаты шкафом. Миша повесил её куртку на дверь. Слева от входа стоял холодильник, на нём были разбросаны разноцветные блескучие флакончики, очевидно, то была женская косметика.

– С вами девушка живёт?

– Только к соседу приходит.

Света и места в коридорчике было так мало, что Юля пару раз наступила на чью-то обувь. А чтобы она смогла пройти между шкафом и стеной, Миша прилёг на сугроб из курток. Обходя его, она случайно коснулась его живота. Он дышал быстро, сильно волновался. Пройдя дальше, в комнату, Юля больно стукнулась низом живота об угол стола.

– А это, кстати, мой стол, – весело сказал Миша. – Ты жива? Садись ко мне на кровать, вон туда.

Миша указал на кровать с блестящими перилами, стоящую в углу, и схватился за веник, стал подметать. Юля оглядела комнату: между столом и кроватью тряпочкой лежал рюкзак, на стене – деревянная полка с парочкой книг в ветхих переплётах, видимо, учебников, там же лежал обруч чёрных наушников.

Металлическая сетка кровати разложилась под ней как гармонь почти до пола, коленки поравнялись с животом. Справа стояла такая же кровать, ещё один стол и стул. На стуле лежала куча темноватой одежды.

– Пойду чай нам сделаю, – сказал Миша, через минуту отставив веник.

Пальцами ноги он вытащил из угла резиновые тапки, надел их. Перед тем, как пойти на общую кухню, он подошёл к кровати и опустился на корточки. Коснулся Юлиных ног, извинился и со скрежетом вытащил огромный пластиковый контейнер, достал из него зелёный велюровый плед.

– У нас отопление отключили… Это чтобы ты не замёрзла тут у меня.

Потом подошёл к ноутбуку на столе, и по комнате закружилась музыка. Дзынькая пустым чайником, он вскоре вышел. Юля осталась одна, разглядывала книги на полке, слушала его плейлист.

Играла песня «How You Remind Me», группы «Nickelback». И сердце сжалось, потому что она часто играла у Андрея в машине. Через тебя, через наши отношения я лучше узнаю себя, и да, это может быть больно.

Ветер проносился у окна со свистом. В комнате было серо и правда холодно. Юля запряталась в плед поглубже, подняла ноги с пола. Руки начали дрожать, и она теперь поняла, что голодна. Если бы не голод, плюнула бы на бронь в ресторане и осталась здесь.

Дверь распахнулась. Миша вошёл. Весело, как добычу, он показал ей заварник и кружки.

– Кажется, зарядил до вечера, – сказал. – Притом так, что стеной.

– Давай останемся. Только, может, что-нибудь закажем?

– А я уже сделал горячие бутерброды. Они бомбические, но если тебе такие не понравятся…

Он передвинул деревянный стул от рабочего стола к кровати, выставил туда чайник, кружки и тарелки с бутербродами: батон, сливочный и плавленый сыр, колбаса, помидоры. Юля попробовала, сказала: «Делай мне эти свои бутерброды всегда», и запнулась: она ещё не решила, что будет дальше, что делать с Андреем. Но Миша, кажется, всё понял и просиял.

– Я тебе не сказала, – проговорила она, жуя. – У меня тоже кое-кто есть.

– Тоже замужем? – пошутил Миша.

– Нет, но почти. Я шесть лет в отношениях, школьная любовь, – ответила Юля и почувствовала, что после того, как она произнесла «школьная любовь», по спине побежали мурашки.

Кажется, Мишу это не смутило. Он продолжил разливать чай (рука не дрогнула), потом протянул горячую кружку Юле и сказал:

– Только не говори, что у меня нет шансов.

Юля задумалась: и вправду, а есть ли шансы?

Эта встреча, втайне от Андрея, соприкосновение телами, которое ей понравилось (понравилось!), кажется, всё изменила. Не сделав и глотка, Юля прижала кружку к животу и опустила туда же взгляд. Миша поставил свою кружку на табурет и потом сделал то же самое с Юлиной. Его рука, горячая от чая, опустилась на Юлину ногу.

Закрыв глаза, она ощутила, как непривычно колит на губах. Его двухдневная щетина. У Андрея над губами вырастала только пара волосков и всё, такая генетика. А тут… Колкая, неудобная, болезненная. Настоящая щетина взрослого мужчины, под которой хотелось прогнуться, впустить эти иголки в себя. А ещё приятно схватывало от волнения живот, такого с ней не было давно. В этой сереющей комнатке, на продавленной тахте, до чёртиков скрипучей, Юля словно скатилась с горки в сладостный морок и там пропала.

Туча накрыла общежитие, и комната совсем погрузилась в темноту. Из ноутбука пел Эрос Рамазотти. Музыка нитями, лентами расползалась по комнате, закручивались в спираль. Юля хорошо запомнила тот момент. Тогда и случился их первый поцелуй.

Опершись на левое предплечье, Миша крутил и сжимал Юлино правое бедро. Его рука то и дело сползала на ягодицу и под кофту, поднималась вдоль спины. Юля как будто перезаряжалась, её тело подрагивало. Щёки горели.

Сколько прошло времени?

Юля упёрлась рукой в Мишину грудь, посмотрела на него серьёзно и сказала: не сейчас. Миша незаметно выдохнул, словно с облегчением.

Перед тем, как спуститься к такси, Юля подошла к зеркалу, которое висело у входа, возле холодильника. Без расчёски, руками она пригладила всклокоченные волосы. Припудрила пятнистую кожу у рта. Вспухшие, точно у клоуна, её губы растянулись в улыбке, когда она попыталась напустить на себя нормальный вид.

Миша вышел проводить её к такси. И, когда села туда, Юля заметила, что он протянул в окно таксисту сто рублей. Машина отъезжала, а Юля и Миша не могли перестать смотреть друг на друга. И в тот момент она уже понимала, что всё решила.

Дома Юля растеклась по кухонному дивану, настиг отходняк после пережитого волнения. Она хрустела огурцом, смотря «Давай поженимся». Трое женихов боролись за сердце невесты – та щеголяла накладным хвостом и синими тенями до бровей. Подошло время творческого подарка, и на сцену вышел мужчина в обмякшем коричневом пиджаке, с перьями жёлто-русых сухих волос, перья очевидно прикрывали лысину.

– Ну это вообще нечто, – закатила глаза мама Юли, Ольга Метельская. Она специально отошла от плиты, чтобы посмотреть сольный номер жениха.

На плите шкварчали драники. Ольга готовила ужин в боевом рабочем макияже: глаза жирно-прежирно подведены чёрным, маска из тональника на лице и немного, отдельными мазками, на шее. Волосы светлые, ниже плеч, зачёсаны назад и для верности залиты лаком, да так, что ни одной волосинки не выпадало по бокам, словно прическа была подколота невидимками.

Ольга повернулась к телевизору, уперлась рукой в бок, и выкатился её мягкий живот.

– Ты только погляди. Ему сколько? Мне кажется, под семьдесят.

Разочарованно покачав головой, она поддела лопаткой жирный драник, перевернула и прибавила:

– А вообще хорошо, даже правильно, современно даже. Вот, может, и я в свои сорок два ещё замуж выйду.

Юля не слушала маму, она прокручивала возможные сценарии: что будет, если она порвёт с Мишей и если расстанется с Андреем.

Нет, она без него не сможет.

Стоило только подумать про Мишу, как по-новому, приятно кололо в животе и перехватывало дыхание.

Но как помягче разойтись с Андреем? Юля тут же вспомнила, как лет в одиннадцать нашла в энциклопедии для девочек какой-то заговор на любовь, там требовалось вписать имя возлюбленного и повторять заклинание двадцать раз, каждый день в течение недели. Она повторяла и повторяла, и всё сработало. Через четыре года, правда, но сработало же: Андрей Костин написал ей. Шифровался сначала под инициалами, но она его раскусила за пару смсок.

Весь восьмой класс и начало девятого Юля наблюдала за интрижками Андрея, в том числе и с её одноклассницами. Королевы класса и их фрейлины на уроках шептали его имя, а теперь она хотела его бросить. И хотела ли на самом деле? Или это было просто эффектом новизны?

Пустым взглядом Юля смотрела на маму, согнувшуюся над плитой. Ей вспомнилось и четырнадцатое февраля, когда Андрей прошёл мимо них с подружкой. Он нёс розу для своей очередной пассии. Даже не взглянул на них, точно они были привидениями. Но Юля всё повторяла и повторяла после школы эти дурацкие заклинания…

– Хорошо сходили? – спросила её мама, смахнув тыльной стороной руки слёзы (чистила лук).

– Ага.

– Получается, с Андреем всё?

Юля поёжилась, почувствовала, что мама своим вопросом её буквально раздела, и вот она теперь перед ней, как есть: сексуально-озабоченная лгунья. Другая бы не стала изменять своей первой любви, рушить крепкие отношения, которым завидуют подруги и не только.

К счастью, снова запестрила заставка «Давай поженимся». В комнате жениха – Олег Батраков и пара его дружков – ожидают вердикта невесты. Лицо Олега крупным планом, морщинистое, с бородавкой на лбу.

Юля только взглянула на деда-жениха, как сразу мысленно провалилась в урок русского.

Андрей пришёл к ним в класс на перемене, пришёл для вида к одному парню, приятелю, а на самом деле – к ней. Пять месяцев они переписывались, гуляли по городу, сидели в обнимку в подъезде возле её квартиры, ходили в кафе, а в школе решили делать вид, что их ничего не связывает.

Юля улыбалась в лицо Олегу Батракову, вспоминая.

Конечно, со временем в школе все узнали. Потом уже, когда он заглядывал к ним в класс, девчонки завистливо косились на Юлю, смотрели на её реакцию.

– Чего молчишь? – мама повернулась к ней. – Вы ж нормально сходили?

Мама и сама видела, что сходили нормально, спрашивала, только чтобы разговорить её. Вот румянец на щеках, взгляд в одну точку, улыбается непонятно чему – всё ясно же.

– А кто родители мальчика?

– Какого? Миши?

Ольга покачала головой с наигранной укоризной.

– Задумалась я просто! Не знаю я ничего пока.

– Это как так?

– Ну, мам! Ну, из Омска он, приехал учиться, военную академию бросил, у него папа военный, перевёлся потом, живёт в общаге, – перечислила Юля с раздражением. – Тебе вряд ли такое понравится.

Нарочно ведь сказала про общагу, чтобы услышать от мамы, что вся эта затея с новым парнем – полный бред и пора бы ей одуматься, но мама повела себя иначе.

– Почему не понравится? Ты меня плохо знаешь, дочь. Я по твоим словам поняла, что парень он самостоятельный, много повидал.

Мамин ответ только раздраконил её. Чтобы шокировать маму, решила достать из рукава козырь:

– Повидал, да, тут ты права. Был даже женат, и до сих пор – зло усмехнулась. Ей почему-то хотелось теперь доказать маме, что парень никакой и научит её плохому.

Ольга с удивлённой улыбкой уставилась на Юлю.

– Даже так? Сколько ж ему лет?

– Я ж говорила: на год старше.

– Интересно. Женился он здесь, в Смоленске?

– Ну да. На какой-то женщине.

Умолчала, что «женщина» была старше Миши всего на пять лет.

План не удался: мама не стала её отговаривать. Смотрела на все эти молодёжные перипетии с иронией, мол, всё это молодость, а в молодости и не такое бывает.

– Я считаю, что достаток мальчика – это хорошо, но никак в жизни не поможет. Подстраховка у тебя будет, квартира эта, мы для того и задумали тебе её оставить, она будет твоим золотым ларчиком. Но а дальше что? Будешь работать и зарабатывать, ты девочка умная и…

Ольга не успела договорить, на «Первом» закончилась реклама, снова зазвучал голос Ларисы Гузеевой.

– Я в следующую рекламу тебе расскажу, как одну мою знакомую муж бросил, а она нигде не работала. Вот наука, – Ольга подняла кверху жирную лопатку и погрузилась в передачу.

Загорелся экран телефона. Юля почему-то решила, это Миша, но когда всё-таки взяла телефон, оказалось, что ей написал Андрей:

«Я заеду? Поцелую тебя и убегу, сегодня дела дома. Ок?»

Только не это. Только не он. И не сейчас.

Но дрожащими пальцами напечатала:

«Приезжай, конечно. Попьем чаю».

Андрей приехал через пятнадцать минут: его спорткомплекс был на соседней улице. Он влетел, как ураган, быстро разулся в коридоре, провел по Юлиной спине рукой и быстро чмокнул в губы.

– С тренировки к нам? – спросила Ольга, взглянув на его мокрые волосы, и пошла ставить чайник. – Покушаешь? Я драники приготовила.

Кухня залита тёплым светом, словно в воздухе растворили густое деревенское масло. Зелёные обои с цветами, овальный стол из светлого дерева. Синие прямоугольники вечерней улицы перечёркнуты крест накрест белой пластиковой рамой. Ажурные зелёные занавески. Тёмно-зелёный гарнитур и сменяющиеся картинки по телевизору (мама выключила звук). Шипит на плите чайник.

Андрей сел на табурет у окна, что-то рассказывал, что-то про нового тренера, при этом слишком рьяно жестикулировал. Юля смотрела на него и почему-то, сама не понимала, почему, улыбалась.

– Что это с тобой? – Андрей заулыбался ей в ответ, а потом перевёл непонимающий взгляд на Ольгу.

Когда он отвернулся, Ольга округлила глаза, мол, не подставляйся, как будто строго, но вся эта деликатность ситуации на самом деле её забавляла.

– Юль, ну как дурочка, – Ольга покачала головой и принялась засыпать заварку в чайник.

Не переставая улыбаться, Юля рваным движением протянула к Андрею руки, тот их погладил, хоть и продолжал недоумевать. Ольга поставила возле них тяжёлый заварник и теперь со звоном доставала чашки из кухонного шкафчика. Андрей продолжил рассказывать про свою секцию.

– Так это ты на айкидо ходишь? – спросила Юлина мама. – Или как там? Дзюдо, айкидо? Я не разбираюсь. Чаю?

– Вольная борьба. Это почти то же самое, что вы сказали, но по-другому, – Андрей отправил в рот конфету.

Он хотел рассказать что-то ещё, но Ольга вдруг поднялась и загремела посудой в раковине, зато заговорила Юля:

– А что мы дальше делать будем?

– В смысле что делать будем? Завтра? – Андрей улыбнулся, вероятно, решил, что это какой-то стёб.

– Нет, вообще. После института, например.

– А, ну работать, – Андрей посмотрел на неё с недоумением. – Или ты про что?

– Я про совместную жизнь.

– А, ну, – он коротко посмеялся, взглянул на Юлину маму, но та, видимо, нарочно не поворачивалась, усердно мыла посуду. – Мы?.. Ну, поженимся когда-нибудь…

– Когда когда-нибудь?

Юля смотрела на него твёрдым, даже злым взглядом.

И тут Ольга резко повернулась:

– Юля, что ты пристала? Не срывай своё плохое настроение на других!

Андрей кивнул Юлиной маме, мол, в порядке всё, привычно.

Выходя с кухни, мама покачала головой. Когда они остались вдвоём, Андрей сказал:

– Мы поженимся, Юль. Мы же обсуждали планы. С чего вдруг такие вопросы?

– Да-да, я помню, но… Ты как-то сказал, что до тридцати тебе лучше встать на ноги…

– Да? Ну может сказал… Я не помню… Я не думал про это ещё.

Юля кивнула. Она получила, что хотела. Андрей пересел к ней на диван, обнял, и она прилегла к нему на грудь. Они посидели так ещё немного, Андрей рассказывал Юле, как они поедут в Питер, как сделают крутые карьеры и будут жить в квартире с окнами до пола и из этих окон будут они смотреть на Финский залив, или на Неву, или на какой-нибудь канал. Тут уж как ты, зайка, хочешь.

Юля улыбалась, иногда упиралась носом в его шею, вдыхая его запах, и понимала, что эта жирная кухонная плита у них перед глазами, эта плитка с масляными брызгами – это последнее, на что они посмотрят вместе.

Андрей засобирался. В коридоре, пока он завязывал шнурки, Юля смотрела ему в спину. Она хотела ещё что-то спросить или сказать, сама не знала, что, так и проводила его – молча.

5

Через неделю к Сашке приехала подруга из Москвы. Вечером Юля собиралась встретиться с ними, а до этого погулять с Мишей и, походя, заглянуть к Андрею за вещами (тот сказал, что поищет, что она могла у него забыть).

На безумную Юлину идею притащиться вместе к её бывшему, Миша согласился. Подумал, что всё это, конечно, как-то странновато, но раз Юле это надо, то что ж.

– Он уже и так в курсе всего, – объясняла Юля, когда они выдвигались в сторону Андрея. – Я ему во вторник рассказала, что у меня новый парень. Ну, не рассказала… Я ему в «Квипе» написала.

– А он? – Миша непроизвольно улыбнулся.

– Не поверил сначала, сказал, что я шучу, наверное.

На Нормандии-Неман они перешли дорогу и снова юркнули во дворы, чтобы выйти на Николаева.

Пока шли, Юля рассказывала, как познакомилась с Андреем, как они начинали встречаться и какие замечательные у них были отношения – когда-то. Говорила она всё это с таким упоением, что сама не замечала, как на неё начинали посматривать прохожие. Миша тогда улыбался и мягко просил её говорить потише.

За разговорами они быстро оказались возле Лопатинского сада и, пройдя его насквозь, вышли на Бакунина. Там по бокам двухполосной дороги стояли дома 20-30-х годов постройки: белые, розовые, жёлтые, с балкончиками из маленьких колонн. А во дворах уже блестели балконы домов новых: пластиковые окна, газон и клумбы возле подъездов, «БМВ» и «Лексусы» под навесами.

В пять вечера никого здесь не было, кроме школьников, которые партиями отгружались с крыльца соседней школы, были слышны их матерные выкрики и гиений смех.

Юля и Миша минули школу, ещё пару домов и завернули во двор. Обогнув слой сталинских четырехэтажек, они вскоре подошли к металлическим воротам. Юля толкнула дверь: калитка оказалась незапертой. Миша усмехнулся: даже в таком элитном доме всё сделано по-раздолбайски.

– Я заберу и тут же спущусь, – сказала Юля и пошла к подъезду, поглядывая на окна квартиры на шестом этаже, Андрей жил там с родителями.

Дом стоял рядом с обрывом. Миша присел на лавку возле него. Отсюда была видна дорога, петлявшая между бараками и частными домами до набережной Днепра. Ещё среди деревьев Миша разглядел верхушку Крепостной стены и купола Успенского собора. С таким видом и подождать было нетрудно, хотя было и прохладно.

Миша сунул руки в карманы, сидел и думал: а что вообще было в его жизни до того, как он встретил Юлю? За неделю их общения прошлое побледнело, стало невзрачным, скучным и неважным. Прежним подругам не хотелось даже отвечать, хотя они ещё продолжали ему писать, одна даже приглашала в гости, намекая на секс. Но это перестало будоражить. Наблюдать, что ещё выкинет Юля, что скажет, как на него посмотрит, было теперь куда интереснее.

Подумал, что надо бы разблокировать Ноготкову, хотя бы на время, хотя бы для того, чтобы договориться, к какому времени подойти в ЗАГС на развод.

С женой, как он надеялся, скоро-бывшей, прожил два года какой-то не своей жизнью, а жизнью мужика средних лет: по выходным они встречались с друзьями, все были старше Миши лет на пять, как и сама Ноготкова. Её родители держали рыбные ларьки, и бизнес набирал обороты. Ноготкова работала в одном из ларьков продавщицей, но получала не ежемесячную зарплату, а сумму, куда большую: родители их практически содержали. Миша же тогда пропадал в академии с утра до вечера и, соответственно, не работал.

Детей не было. Общего имущества тоже. Съехал с её квартиры – и всё на этом. Вспомнить даже нечего. Или отшибло память, когда появилась Юля?

Теперь он студент обычного вуза со всеми бонусами: походами в клубы, КВНами, первокурсницами и прочим. Ни строевой, ни казармы. Ещё и Юля теперь с ним… Миша улыбался. Деревьям, серому сонному небу, бело-розовому дому Юлиного бывшего.

Скоро он выйдет на новую работу. И всё развернётся совсем по-другому. Юля ещё удивится, подумал он, тому, как они заживут.

***

Юля поднялась на шестой этаж. Отделанная деревом и кожей тяжёлая дверь открылась с лязгом, как дверь тюремной камеры. На пороге в растянутых подштанниках её встретил Андрей. Он махнул, мол, проходи, и завозился с сигнализацией на стене: нажимал какие-то кнопки, и те противно пищали. Раздевшись, Юля сразу направилась к нему в комнату.

– Останешься? – спросил.

– Нет, меня там ждёт… Неважно… А где пакет?

Тёмно-синие шторы плотно закрыты. В комнате ни капли живого света, только настольная лампа прожигала чернеющее пространство апельсиновым лучом. На столе – белый лист, а на нём – карандаш и ластик, и ещё какой-то рисунок блёклый. Юля его не разглядела. Только теперь, оглядываясь на застывшие в темноте предметы Юля, кажется, поняла, что их долгая-предолгая, красивая-прекрасивая история на самом деле закончилась.

– Я нашёл твою расчёску и ещё какую-то фиолетовую кофту. И так, по мелочи.

Андрей вышел в коридор, вероятно, за пакетом с вещами.

Юля шагнула к столу, всё-таки хотелось рассмотреть, что он там рисует. Это был карандашный набросок женской фигуры. Андрей только начал прорисовывать лицо и причёску: тёмное каре до мочек ушей. Она провела пальцем по рисунку, и лист внезапно выскользнул из-под руки: Андрей вытащил его и резко перевернул, при этом он посмотрел на Юлю исподлобья, всучил пакет.

Надевая обувь, Юля улыбалась: всё как в романах, как в фильмах. Между ней и Андреем теперь такое напряжение, теперь всё так живо, словно со свежей раны сорвали корку. А ведь она уже даже решила, что разлюбила его. Почему же теперь так хочется его обнять?

Когда уходила, почему-то взглядом зацепилась за его глаза: они были серыми, штормовыми. И она всё-таки не выдержала, подалась к нему, но Андрей отступил к шкафу и покачал головой. От неожиданного отказа она почувствовала себя глупо и не менее глупо хихикнула.

Бежала по лестнице, словно убегала от какого-то чудовища, понимая уже тогда, что чудовище это – совсем рядом, оно внутри.

Перед Мишей она появилась уже с улыбкой, словно и не хотелось минуту назад разреветься.

– Как прошло?

– Я нашла у него на столе свой портрет.

– Хреново ему, наверное.

Юля не ответила, но, выходя со двора, обернулась и посмотрела на шестой этаж, третье от угла окно. Потом, набрав в лёгкие сырого воздуха и выдохнув его со всей мочи, она выпустила не случившиеся слёзы, взяла Мишу под руку, и они пошли.

– Зайдем куда-нибудь? – предложил он.

– Давай.

– В «Шоколад»?

– В «Шоколад»? – Юля удивилась: откуда деньги?

Миша смущённо заулыбался.

– Чего ты такой довольный?

Катя, то есть Екатерина Борисовна, то есть его какая-то там тётя, которая, оказывается, живёт в Смоленске, а точнее, в Печерске, предложила ему переселиться к ней, а точнее, к ним с мужем Романом. Она же устроила Мишу на новую работу, туда, где работала сама: на мебельную фабрику.

– Теперь буду водить тебя в твои любимые рестораны. Пока тебе не надоест. Пока ты не превратишься в шарик, состоящий из роллов «Осака», – радовался Миша.

– Я не знала, что у тебя здесь живёт тётя.

– Двоюродная, вроде.

– Вроде?

– Какая-то мамина сестра.

– Понятно. А что на фабрике делать надо?

– Что-то куда-то отнести-принести. Пока так, зато платят больше, чем в ресторане. Со временем смогу на станке доски пилить, и будет ещё больше.

– Но ты же учишься.

В Юлиной семье считалось, что пока ребёнок учится, работать он не может.

– Так это же после пар. Фабрика совсем рядом с Катиным домом.

– Печерск? Тебе ж два часа оттуда до института добираться.

– Две пересадки, да. Но вечером я всё равно смогу к тебе приезжать. Я всё это для нас делаю. Катя, кстати, хочет с тобой познакомиться, так что держись, сейчас будет ещё одна новость: она зовёт тебя в гости!

– Ты ведь ещё не развёлся. Как они отнесутся к… нам?

– Вот знаешь, – Миша хохотнул. – Они слишком хорошо знали Аню, поэтому они полностью на моей стороне, и даже рады, что мы с ней всё-таки расстались. Ну и вообще: соглашайся! Заодно посмотришь, где я теперь живу.

Хотелось отказаться, сказать, что, мол, рано ещё, после развода будет комфортнее. Но возникла и другая мысль: может, лучше уже сейчас узнать его родственников и, если что, соскочить, пока не поздно?

Победило любопытство. Юля неуверенно кивнула.

***

Не успев проработать ни дня на новой работе, Миша уже заказывал в «Шоколаде» направо и налево: две порции «Осаки», оливье с домашним майонезом, тоже два, Юле «Тирамису», себе «Наполеон» и чайник марокканского чая (дважды, и не просто кипятка подлить).

Больше никаких маршруток и трамваев. Миша говорил, что они будут ездить теперь только на такси. Вот и до Сашкиного дома Миша вызвал такси из ресторана, правда, не до подъезда, а до «Николаевского», собирались там прикупить что-то, чтоб не идти с пустыми руками.

Сашка жила в тускло-голубой, в мелкую плитку девятиэтажке, в обычной панельке. Целая россыпь таких коробок стояла в том районе.

Мишу и Юлю встретил нарисованный чёрным баллончиком знак анархии, а за их спинами скрипнула единственная детская карусель, скорчившаяся на один бок.

– Поднимешься на минутку? – спросила Юля, и Миша, как всегда, не отказался.

Лифт не работал, поэтому на двенадцатый этаж поднимались пешком. Юля чувствовала мелкую дрожь в теле: как Сашка и её подруга, девушки с претензиями, посмотрят на её Мишу? Он точно не вписывался в их представления о крутом парне. И, в первую очередь, из-за денег.

Дверь им открыла та самая подруга из Москвы, Юля знала, что её зовут Ия, видела фотографии. Первым делом Юля уставилась на её рот – по форме извивающийся червяк, по цвету – морковь. Голова в огненном облаке мелких кудряшек. На правой руке, от плеча до локтя, татуировка, чёрное кружево и ещё какие-то силуэты, но Юля их не разглядела.

– Привет! – сказала Ия и крикнула в сторону кухни. – Саш, я открыла!

Из кухни появилась Сашка: она слизывала крем с пальцев, под волосами тряслись и шелестели длинные, как маленькие люстры, многосоставные серёжки.

– О, ты с Мишей! Класс! – и снова скрылась в кухне.

Вернулась через минуту и мокрыми руками стала их по очереди обнимать. Миша впервые как будто засмущался, привычная улыбка заползла на лицо.

– Ия моя, – погладила Сашка плечо подруги. – Из Москвы, наконец, причалила.

Улыбается как дурочка, отметила про себя Юля. На Ие был тонкий плетёный топик, в котором заметно топорщились соски. Юле не хотелось, чтобы Миша заметил.

Все потянулись на кухню.

– Помнишь, ты у меня книжку брала в том месяце? Помнишь, я тебе говорила, что это подруга моя написала? Так вот, это ж она и есть, – сказала Сашка.

– Ну я так и поняла, – ответила Юля и прибавила: – Миш, там рулет и шампанское в коридоре. Я забыла.

– А ты до сих пор, наверное, не прочитала, – закатила глаза Ия в укоризну Сашке.

Юля достала рулет из принесённого Мишей пакета и как бы невзначай, словно и не сильно ей это интересно было, спросила у Ии:

– Ты книги пишешь? Или только вот эту одну написала?

– Одну, – Ия взяла чипсину из круглой миски и, сомкнув на ней морковные губы, громко хрустнула. – У меня мама издатель. Напечатала по приколу. А так, я в основном рассказы пишу.

– И их тоже где-то печатают, – снова влезла Сашка. – Людмила Улицкая наша. Правильно же назвала эту тётку? Или как её?

Ия странно покосилась на Сашку. Ей было явно неловко рассказывать про свои литературные успехи при чужих.

– Это я так, для института делаю, для пар по литмастерству, – сказала она, глотая чипсы и слова.

Литмастерство? Юле хотелось бы разузнать у неё всё про это. Она и сама хотела поступать на филологический, метила в СПбГУ, только после школы мама не отпустила, сказала: «Там с тобой обязательно что-нибудь случится, а СТИ возле дома и престижно, престижно для Смоленска». Юлина тётя, сестра папы, забила последний гвоздь в крышку гроба: с экономическим образованием не пропадёшь, а это всё твоё литмастерство – трали-вали какое-то. И всё было решено.

– А где учишься? – спросила Ию ещё.

– Филологиня она, – Сашка расставляла бокалы под шампанское и всё хохмила, поглядывая на Мишу, который сидел молча и как будто чувствовал себя неуютно.

– На четвёртом курсе РГГУ, на переводе, – ответила Ия.

– У вас там сильное отделение творческого письма, я слышала.

– Откуда такие познания? – хихикнула Сашка.

– Я когда искала вуз для поступления, читала много на форумах.

– Ого, не знала, – Саша снова прыснула от смеха. Юле стало не по себе.

– И я не знал, – произнёс Миша, и Юлю это совсем взбесило: с чего это он должен всё про неё знать? Андрей да, знал. Вспомнилось, как он поддерживал её, когда она пыталась отстоять перед мамой поступление в Питер. Он её понимал, а этот просто поддакивает в тупом разговоре.

– Я пишу с детства, сколько себя помню, – прервала её мысли Ия. – Чем-то другим заниматься бы не смогла. Да я ничего больше и не умею.

Юле это всё было понятно. У неё самой дома, под стопкой старых тетрадей лежали дневники со стихами, которые она писала с шести лет. Но говорить на эту тему уже перехотелось.

– Андрей, – обратилась она к Мише, – подай мне тот пакет.

И, кивнув на пакет, стоявший у стены, она вдруг поняла, что сказала. Было видно, что Миша растерялся, заулыбался.

– Ну ты даёшь, – Сашка осуждающе посмотрела на Юлю.

Ия смотрела на всех попеременно. Она не знала, кто такой Андрей, но примерно понимала, в чём тут дело. Миша шутливо махнул рукой: всё, мол, нормально.

– Я случайно, – сказала Юля Сашке.

– Это правильно, что вы шампанское взяли, – Сашка затараторила, желая чем-то поскорее забить неловкую ситуацию, но Миша, как будто не обиделся вовсе, – а то я как-то всего двумя бутылками запаслась, а нас тут четверо.

– Миша вообще скоро пойдёт, – сказала Юля.

– Как? Куда? Зачем ты его прогоняешь? Миша, оставайся, – начала умолять Сашка.

Выпили по бокалу, а потом всё-таки проводили Мишу, который и не упирался вовсе. Раз Юля сказала, что Миша уйдёт, значит ему и правда пора, разве нет?

– У вас уже было эт самое? – захлопнув за Мишей дверь, спросила Сашка.

– Не, – смутилась Юля, но сразу же постаралась напустить на себя более развязный вид, тронула волосы.

Сашка никогда раньше не спрашивала её про секс, всё и так было ясно: у Юли один Андрей и уже давно. Но и Юля Сашке вопросов не задавала. Ей тоже всё было понятно: парень со двора приходил к Сашке домой, а фотограф Василевс (неясно, настоящее ли это имя) бесплатно снабжал Сашку новыми аватарками. Бесплатно ли?

Зато между Ией и Сашкой всё, кажется, было иначе.

– А у тебя как с котом Базилио продвигается? – спросила Ия, и они с Сашкой так рассмеялись, словно были только вдвоём на этой кухне.

– Прекрати меня смешить, – отмахнулась Сашка и достала с навесной полки белую пачку сигарет. – Кто будет?

– А что это? – спросила Юля. То, что Сашка курит, для неё стало сюрпризом.

– Сигариллы. Я так, иногда.

Юля знала, почему Сашка говорит ей не всё: Юля, по её мнению, ничего не знает про взрослую жизнь, она живёт в семье, с родителями, в то время как сама Сашка, начиная с одиннадцатого класса, живёт одна.

Сашкины родители развелись, отец запил и съехал от них к своей матери. А мама после развода смоталась в Москву за лучшей жизнью и работой, но зато, в отличие от отца, присылала деньги.

После института Сашка планировала к ней переехать. Переводиться в Москву она не хотела. Говорила, что из-за дружбы: Юля была ей как сестра.

Наверное, как раз потому, что они были практически родственниками, Сашка и не рассказывала ей про анальный секс с Василевсом, про Пэла и Кэла, ночевавших у Сашки попеременно, а один раз даже вместе, и совсем новую историю с сорокашестилетним Евгением она тоже скрывала. Если бы не эти пьяные разговоры с Ией, Юля, наверное, никогда бы так хорошо не узнала свою подругу.

– Он разводится со своей сейчас, – сказала Сашка про этого Евгения.

Сашка положила в рот тонкую сигарету, стрельнула зажигалкой у самого кончика и, вскинув голову, выдула первый дым, затем, прищурив один глаз, посмотрела на Юлю.

– Клубничные? – спросила Ия и потянулась взять себе.

– Ты будешь? – спросила Сашка так, словно испытывала.

Она протянула Юле не пачку с сигариллами, а тот свой мир, который раньше так старательно скрывала. Мы с тобой одной крови? Юля не может, не должна была отказываться.

– Жена продолжает ему названивать? – спросила Ия.

– Ага, и всё по ночам. Я как бы понимаю… Она бухгалтер у него на фирме, он с ней во всём советуется. Но я-то вижу, что она просто поводы выдумывает. Про детей что-то задвигает ему. Они так могут часа по три говорить.

– Вот, сто процентов он её трахает, когда к детям ходит, – сказала Ия и откашлялась.

– Может, и трахает. Но мы ещё только месяц вместе. Я пока не могу ему вот так сказать, мол, не бери трубку. А вдруг это по работе?

Они рассмеялись. Юля потягивала шампанское и делала вид, что всё понимает и совсем не удивлена. В руках она крутила сигариллу, надеясь, что Сашка про неё не вспомнит и не подожжёт.

– Он уже у тебя оставался? – спросила, чтобы хоть как-то поддержать разговор.

– Ну так, пару раз, – ответила Сашка. – Я собиралась тебе рассказать как раз, не обижайся. Я сама просто ни в чём не уверена ещё.

– Понимаю, – кивнула Юля.

– Я, кстати, на практику, наверное, к ним в компанию пойду. Если хочешь, могу и тебя пристроить.

В июне у них должна была начаться производственная практика. Три недели в реальной компании. Решай, где – или место тебе предоставит кафедра. И если в прошлые годы Юля с Сашкой только писали практические работы, то в этом нужно было ходить на практику, как на работу.

– Я уже договорилась с мамой, – ответила Юля.

– Ну как хочешь. У Женьки нам бы и ходить не пришлось. Он подпись поставит, что всё чики-пуки.

– У Саши будет постельная практика вместо производственной, – засмеялась Ия.

– Горловая, ага, – ответила Сашка и затушила сигариллу.

– Кстати, без шуток. Для горла это даже полезно, – важно закивала головой Ия.

– Спроси Юльку, она в этом мастер. С первым парнем только этим, считай, и занималась.

– Серьезно? – удивилась Ия, взглядом потребовала подробностей. – И сколько протянули?

– Со школы, – ответила Юля. Сашкина шутка ей не понравилась.

– Года три мурыжила парня. Представляешь? – продолжала Сашка. – И он не уходил, наоборот, как котёнок у её ног вился. Рестораны тебе, подарки. Он ей однажды медведя на полкомнаты припёр. В институт отвозил-встречал. Там такие отношения были…

Сашка закатила глаза. Теперь уже Ия смотрела на Юлю, как на телезвезду. У Юли внутри всё расширилось и потеплело: вспомнили про Андрея, и словно он тут, с ней рядом оказался.

– И ещё Андрей этот её очень красивый, – мечтательно глядя в потолок, добавила Сашка. – Ну правда, он мне всегда нравился. Но этот тоже хороший.

– А почему расстались? – спросила Ия так серьёзно, словно собиралась куда-то себе записать.

– Миша, – ответила Юля.

– Куртизанка, в общем, – пожала Сашка плечами, а потом предложила выпить за новые Юлины отношения.

Юля сделала глоток и пошла в туалет: выкинуть, наконец, эту мерзкую сигариллу в унитаз. Она так ни разу и не затянулась, надоело держать её между пальцев. И с шампанским она уже незаметно для себя перебрала: пока шла по коридору, её качало.

А в туалете начались вертолёты. Казалось, что где-то здесь, за спиной стоит Андрей. Она даже запах его ощутила, древесный и немного ягодный, его любимый одеколон.

– Я буду рядом, – говорил он. – Ты же моя… Моя… Он тебя совсем не знает, а мы как одно…

Юля шевелила побелевшими губами, что-то отвечала в пустоту.

– Через десять лет мы снова будем вместе, – Андрей тускнел, сквозь него уже проглядывали ниши в туалетной стене: туалетная бумага, бутылки с чистящими средствами.

Юля держалась за стенки и висела, опустив голову.

– Ты моя любовь… И всегда будешь… Первая и единственная…

Андрей исчез. Юля рухнула на унитаз, и её стошнило.

6

Ольге Метельской было двадцать четыре, когда она пришла устраиваться в «АгроПромБанк» младшим кассиром. Не верила, что возьмут. Это был крупнейший государственный банк, из десятки лучших, а у неё ни опыта, ни вышки, и за спиной только экономический колледж да декрет.

Но на собеседовании Ольга понравилась заведующей филиала, та сказала: «Эта девка землю грызть будет, и тяжелого труда не побоится. Берём, без но и если!».

И как в воду глядела: уже через год солдатского режима «работа-дом» Ольга доросла до старшего кассира (на счастье, Юлька так же, по-солдатски, ходила в сад и почти не болела). А спустя пять лет в Смоленской области открылись ещё четыре филиала, и Ольгу назначили заведующей одного из них. Потом, в две тысячи шестом – замом регдиректора. Прежняя ушла на повышение в Москву и на своё место порекомендовала Ольгу.

Ольга работала чётко, но без фанатизма: уходила в шесть и не минутой позже, по пятницам – в пять, отгулов не брала. Директриса ценила такую Ольгину умеренность: во всяком случае, такая замша её не подсидит.

Так, спустя два десятилетия не особо усердного, но регулярно-рутинного труда, Ольга стала директором всей филиальной сети области: к марту две тысячи одиннадцатого филиалы под её руководством исправно делали планы. Московское руководство выписывало благодарственные письма и, конечно, более крупные, чем раньше, премиальные.

Всё работало как часы, а Ольга – и радовалась, и грустила. Радовалась, потому что, наконец, догрызла ту самую землю. Из ободранной комнаты в общаге, куда они с тогдашним мужем Вадимом принесли из роддома Юльку, они переместилась в двушку в центре города с евроремонтом. И грустила, потому что больше «грызть» было как будто бы нечего, а за карьерой в Москву она ехать не собиралась. Оставалось следить, чтобы ничего из построенного не сломалось. Сломать же всё было непросто: растущая экономика тащила банковский сектор, как солёное море своих пловцов, а крупные банки, вроде «АгроПромБанка», и подавно не страдали.

Главный филиал банка находился на улице Коммунистической в историческом здании сорокового года постройки. Там у Ольги был типично-директорский кабинет: просторный, с рабочим столом, основательным, точно сделанным не из дерева, а из мрамора, и примыкающим к нему длинным столом для переговоров; с шкафом для хранения верхней одежды и кофемашиной «Delonghi» (двенадцат видов кофе). На столе – традиционный настольный набор для руководителя: подставка для визиток, канцелярский нож, лоток для бумаг, чёрная кожаная накладка на стол, золотистые перьевые ручки, которыми никогда не писали (для таких случаев в этом же лотке торчали обычные шариковые). На стене в золотистой раме висела карта с филиалами «АгроПромБанка», помеченными, как точки сражений, красными флажками.

Сотрудники Ольгу любили и немного побаивались. Или лучше: побаивались и немного любили. Рабочие костюмы у неё были как футляры, но каждый с капелькой искусства: с какой-нибудь брошкой из драгоценных камней и металлов, и всегда в виде чего-нибудь прекрасного: птицы, цветочка, жучка или стрекозки, ну или в непростые дни – логотипа банковского значка.

Кабинет был на втором этаже. Окна его выходили на новый жилой дом, отделанный под старину. На его первом этаже находилась любимая кофейня Ольги – «Кофейня Гримм». В обед она ходила туда морально выдохнуть.

Над кофейней, напротив Ольгиных окон, была жилая квартира. Мужу и жене на вид по сорок, но моложавые, и у них девочка семи лет. Когда Ольга впервые заметила её, прыгающую по их модерновой кухне, аккуратные косички летают вверх-вниз, то с тоской вспомнила, что Юлька такой не была, с этой всегда были проблемы, чтобы причесать, а сделать хвост – и подавно. После трёх лет с ней и сам чёрт бы сладить не смог. Не ребёнок, а наказание. Вредная, капризная. Чуть что не по её было, сразу нахохливалась.

Ольга следила за этой семьёй от скуки, но себе объясняла, что так тренирует зрение. Просто улица – слишком тихая и безлюдная, тренировать зрение там было не на чем. Только изредка к дому напротив набегали мамочки с детьми (там, через стенку от кофейни, работал центр детского творчества). Поэтому в ту пятницу двадцать второго апреля Ольга снова погрузилась в рутину семьи напротив.

В коротком шёлковым халате мамаша намазывала масло на кругляшки багета. Её муженёк потянулся облизнуть ей пальцы, жена убрала руку. Он ещё наклонился и почти потерял равновесие, но в итоге чмокнул её в щёку, женщина засмеялась.

Ольга сделала глоток кофе. Тепло и уютно было в тёмном кабинете. Ещё пара глотков и свет всё-таки придётся включить, загудят потолочные лампы, и дверь тоже придётся открыть, чтобы каждый мог не только зайти и доложить о делах, но и увидеть, что директор на месте, звонки делаются, встречи проводятся.

Зная, насколько священен этот первый час рабочего дня, секретарша Леночка к приходу Ольги – а Ольга никогда не опаздывала – ставила на директорский стол поднос с кофе и с хрустящими бискотти с миндалём и сушеной клюквой. Такие продавались только в одном магазине в городе, и Леночку всегда отпускали в рабочее время пополнять запасы.

За тем, чтобы директриса ни в чём не нуждалась, Леночка бдила по-военному ответственно. Она даже изобрела для начальницы особый рецепт кофе: капля эфирного апельсинового масла и щепотка корицы.

Ольга говорила, что Леночка – душа коллектива, хотя Леночка сидела не в основном зале, который был на первом этаже, а в приёмной, на втором, в общем-то в одиночестве, не считая ожидающих аудиенции сотрудников и клиентов. Ольга ценила энтузиазм и заботу секретарши и одаривала ту бОльшей порцией личного общения. В отличие от других подчиненных, с которыми Ольга держала необходимую для работы дистанцию, с Леночкой она разрешала себе обсудить и отпуск, и косметику, и десерты в кофейнях города. Всё потому, что по финансам, если вычесть траты Ольги на Игоря и дочку, они с Леночкой были практически ровней.

В банке Леночка получала двадцать две тысячи, ещё около пятнадцати она зарабатывала на своих «маленьких увлечениях». Год назад это были нумерология и энергопрактика, теперь вязание игрушек и рисование мандал, а также гадала по чужим мандалам, но такие заказы появлялись нечасто. Кроме того, у Леночки был джокер в рукаве: карта, привязанная к счёту мужа, держателя игровых автоматов.

Вот уже полгода как Леночка вязала игрушки из плюша и львиную долю выручки делала прямо на рабочем месте. Стоило какому-то сотруднику войти в приёмную и усесться на стул, как из тумбочки хитро улыбавшейся секретарши выскакивали собачки, кошечки, зайчики.

Дети банковских сотрудников из всех отделов: из обслуживания физических и юридических лиц, ипотечного, валютного, а также отпрыски кассиров, безопасников и даже инкассаторов – все играли в Леночкины игрушки. Одной только Ольге Леночка ещё не предлагала свой товар: то ли боялась порицания за партизанскую торговлю, то ли по поджатым губам начальницы понимала, что спроса не будет. Да, в этом они не сходились, но было у них другое: Леночка несла Ольге личные неурядицы, могла даже всплакнуть в чашку с кофе: то задержка у неё случится, то со свекровью снова скандал, то муж загулял, тоже снова.

Удивительным образом у Ольги находился совет на любой случай: она не осуждала, лишь журила с высоты личного опыта. И это Леночку успокаивало: ходила к Ольге в кабинет как на исповедь.

Опыт у Ольги был богатый. Ну хотя бы целых восемнадцать лет семейной жизни с Вадимом Метельским, «человеком неимоверно трудного характера, но с моторчиком»: когда-то он даже прославился на весь Смоленск благодаря тому, что в своём бистро «Мастер Шеф» стал предлагать посетителям первые в Смоленске бургеры и картошку фри, и лишь много позже после него в городе появились другие рестораны быстрого питания, сети, типа «Домино» и «Макдоналдс».

Будучи в хорошем настроении, Ольга говорила о бывшем муже с гордостью. Такие хвалебные речи оказывали хорошее влияние на мужа нынешнего, а именно, вселяли в Игоря страх, что Ольга ещё может вернуться к Метельскому, который вроде бы, с её слов, был очень даже за.

С Игорем Ольга познакомилась, когда ещё была замужем. Три года назад он пришёл к ней в банк собеседоваться на вакансию клиентского менеджера VIP-сегмента.

Ольга и её заместительница Дарья Киселёва изучили резюме. Молодой, тридцать два всего, но послужной список приличный. Начинал с младшего операциониста в «Россельхозе», дорос до главного операциониста, затем до руководителя группы. С менеджерским опытом, предприимчивый, трудолюбивый (другие долго в банках не живут). Смущал лишь один факт.

– А почему уходить решили? – спросила его Киселёва.

– Знаете, не вижу перспектив для развития. И финансовых перспектив тоже не вижу. Готов… чувствую, что готов, брать больше ответственности. И зарплату, конечно, хочется побольше.

– Понятно, – протянула Ольгина замша. – Ну что сказать? Мы развиваемся активно. И платим хорошо своим сотрудникам. Но абы кого мы не берём. Нам нужны профессионалы. Учить, как говорится, у нас на передовой некогда.

Ольга была благосклоннее: Игорь ей сразу понравился. В нём она увидела молодую себя: как и она, Игорь приехал из маленького городка, из Рославля (почти тот же посёлок, что и Ольгина Ельня). Игорь – шестой ребёнок в семье, а Ольга – единственная у мамы, но та тянула её без отца, так что на табло один-один. Он пробивался с низов – ни знакомств, ни удачи, только тяжёлый честный труд. Ольге всё про него было ясно.

Как опытный руководитель, она не могла не учесть его пол и возраст. Должность клиентского менеджера предполагала общение со средним и крупным бизнесом. Это всегда были по большей части грузные мужики, владельцы коммерческой недвижимости, сетей кафе, аптек и стоматологий, прилетающие с Мальдив и Швейцарий в родной город, чтобы перекредитоваться, или другая вариация той же модели – лысеющие деды, акционеры производственных предприятий. Такие всерьёз воспримут только мужчину, не слишком молодого и не слишком старого. Как раз такого, как Игорь.

Он и внешне был представительным. Гладко выбритые щёки блестели. Русые волосы с тёплым бежевым оттенком были уложены на ровный пробор. Парфюм неброский, но точно какой-то модный. На собеседование он пришёл как итальянский модник: всё выглажено, чуть ли не накрахмалено. Зажим же на галстуке, который Ольга с удивлением обнаружила у него к концу встречи, поставил жирную точку в вопросе: брать его или нет.

Всё сработало так, как и предполагала Ольга: клиенты принюхались и признали Игоря, и всё чаще мимо её кабинета шли прямиком к нему в кабинет. Планы он тоже делал споро. Жаль, только что проработал у них всего три года.

Жаль банку, а Ольге совсем не жаль, ведь со всей своей лощёностью и готовностью к подвигам Игорь перешёл в полное её ведение, на ставку любовника. С Вадимом на тот момент Ольга жила уже почти по-соседски. Секс, хоть и водился, но был редким и пресным. Она претерпевала интим с мужем как повинность, чтоб не бухтел. Вадим был старше её на два года, но у него уже появилась одышка (от курения нон-стоп и пьянства на рыбалках) и прочие проблемы со здоровьем, о которых Ольга стеснялась рассказать даже близкой подруге, директрисе из «АлюмБанка» Марине Вяземской.

Месяц они с Игорем поездили на съёмную квартиру, и она всё же объявила Вадиму, что уходит.

Через неделю она, утомлённая и непривычно вспотевшая от постельных дел, засыпала с Игорем уже в своей кровати. И теперь перед сном она гладила не рыхлый кожаный шар, а россыпь напряжённых волосатых кубиков.

Конечно, Ольге завидовали. И не только Вяземская и другие региональные начальницы и предпринимательницы из дальнего круга, но и сотрудницы её же банка. Первые надеялись, что Игорь познакомит их с какими-нибудь друзьями, а, может, и сам нет-нет, да обратит внимание (Ольга подозревала, поэтому бдила). Вторые верили: если усердно работать, то однажды и они станут директорами и сменят своих застиранных потолстевших мужей на таких же, сексуальных и галантных.

Завидовать было чему: Игорь ухаживал за Ольгой, как за королевой, благо времени у него теперь было много. С тех пор, как у них начался роман, Ольга попросила его уволиться. В банке не должно быть романов, да и родственникам нельзя работать вместе, конфликт интересов, за такое Ольга могла враз потерять своё место.

Поначалу Игорь хотел устроиться куда-то ещё, но Ольга отговорила. Работать у её знакомых, директоров других банков, всё-таки несолидно. «Ну ты подумай, будешь обслуживать бизнес, который ко мне ходит и меня знает? Игоряша, тебя ж засмеют!»

Ольга вспомнила те первые месяцы их совместной жизни и улыбнулась. Только глаза остались грустными. Секс, кофе в постель, походы в кино, театр и рестораны – всё это с каждым днём блекло и уменьшалось, точно кто-то потягивал через трубочку всё то внимание и трепетность, с которыми раньше относился к ней Игорь.

Если бы Ольга не закрывала глаза на то, как он мается, сидя дома, она бы поняла, в чём причина потухшего энтузиазма.

Спустя два года безуспешных поисков бизнес-идеи (у Ольги каждая вызывала скепсис, а так как она была единственным инвестором, то ничего не продвигалось), Игорь окунулся в спорт. Ездил в загородный отель почти каждый день. Шёл по одному маршруту: в тренажёрку, бассейн и потом в сауну. Когда встречал в тренажёрке нового друга, местного завсегдатая-качка, то задерживался и позволял себе не забрать Ольгу с работы. Ольга, впрочем, говорила, что только рада добираться домой самостоятельно: мол, пока она едет в трамвае (а ей нравилось именно в трамвае), мысли о работе успевают выветриться, и вообще она так отдыхает, но вечером всё равно говорила с Игорем через губу.

Засыпали уже не в обнимку. В десять Ольга выключала телевизор и откладывала мемуары какой-нибудь актрисы или детектив, а Игорь уходил на кухню и до ночи смотрел телевизор. Секс тоже обмелел. Сначала Ольга думала, что он завёл кого-то, но в телефоне всё было чисто, оттого не находила она себе места и старалась при случае радовать гражданского мужа то внезапными билетами в кино и театр, то всякими поездками.

В эту пятницу Игорь снова написал, что забрать не сможет: приятель купил себе мотик, после тренажёрки они доедут до его гаража – посмотреть. Ольга вспомнила, что и Юлька сегодня у Сашки тусуется, значит домой можно было не торопиться.

В шестом часу сотрудники расходились по домам. В пятницу – день сокращённый. Ольга решила воспользоваться тишиной и покоем, чтобы с толком подготовить Игорю сюрприз к дню рождения в июле: рассчитать отпуск на двоих.

Зашла на сайт туроператора: забила условия и выписала на листочек даты, посчитала в столбик траты. Задумавшись, нужен ли sea view или обойдутся, прижала нижнюю губу перьевой ручкой и, кинув взгляд на переговорный стол, вздрогнула. За ним каким-то чудом материализовалась Леночка и что-то беззвучно лепетала. Ольга с недоверием посмотрела на стоящий перед Леночкой чемодан и вздрогнула при мысли, что секретарша сейчас начнёт втюхивать ей свою вязаную игрушку.

– Ольга Егоровна, можно я тут вам кое-что покажу?

– Что это у тебя за ридикюль? – усмехнулась Ольга с той же снисходительностью, с какой взрослые реагируют на детские поделки.

– А вот! – Леночка засияла, потянула молнию, откинула крышку, и Ольга увидела много маленьких пузырьков с разноцветными этикетками.

– Масла эти, знаю такое, – закивала Ольга, уже раздумывая, как бы так мягко выпроводить Леночку.

– Очень качественные, рабочие. От мигрени помогают, от невралгии, от сердца, – Леночка перечислила то, что, на её взгляд, могло бы заинтересовать Ольгу, но начальница уже отвернулась от неё к экрану компьютера.

– Да-да, я знаю, в курсе. Это … как это… у меня родственница тоже торгует таким.

– Oilterra, – подсказала Леночка, смутившись от слова «торгует», она предпочитала «распространять». – У меня скидка есть, пятнадцать процентов.

– У меня новая туалетная вода. Только купила. Так что пока не надо.

– Ольга Егоровна, это же не совсем духи. Это для здоровья, для красоты, для энергетического баланса в организме, – голос Леночки становился всё более тихим и сбивчивым, прежний запал скудел.

Так и не взглянув на неё, Ольга что-то промычала, намекая, что разговор окончен. Леночка всё поняла, но, понадеявшись на карт-бланш, выданный их задушевными беседами, позволила себе сделать ещё одну попытку.

– Знаете… – заговорщически произнесла она. – Не знаю, прилично ли говорить…

Ольга отвлеклась от экрана и посмотрела на Леночку сурово, нахмурив брови.

– Тут есть такое масло… «Феерия страсти»… Я как намажусь – всегда, так сказать… интим происходит.

Тут уже Ольга развернулась к Леночке всем телом. Ничего не говоря, она, тем не менее, смотрела внимательно, как бы побуждая Леночку говорить дальше.

– Что там в составе у нас? – Леночка всё поняла и начала копошиться в боковом кармане чемодана в поисках буклета. – Жасмин, роза…

– Интересно, – задумалась Ольга. – А где мажешь? Или это выпить надо?

– Пить тоже можно, пару капель тогда в кофе или чай, или протеиновый коктейль, если вы пьёте такое. Ещё можно растереть в руках, чтобы разогреть, – Леночка капнула себе на ладонь, кабинет заполнился ядрёным цветочным ароматом.

Теперь Леночка водила тонкими пальцами с ярко-красными ногтями по своей белой тонкой шее. Ольга замерла, наблюдая за ней, точно впала в гипноз. Аромат был и возбуждающим, и расслабляющим, и что-то между всем этим. Внутри у Ольги словно чиркнули спичкой и развели огонь. Она попросила буклет и стала, морща лоб, вчитываться.

– Мне не то, чтобы такое надо… У меня как бы всё хорошо с этим… – неловко усмехнулась Ольга. – Но запах в самом деле приятный. Дома приятно пахнуть будет.

– Конечно-конечно! Я сейчас вам принесу, это у меня выставочный образец, – Леночка выскочила в приёмную.

Пока её не было, одурманенная Ольга бросила буклет на стол, с блаженной улыбкой прикинула, что можно кое-что да придумать со всем этим и поменять, так сказать, расклад. Она поднялась с кресла, потянула за верёвку от жалюзи, и окно затянули скрипучие ленты. Забрав у вернувшейся Леночки свою баночку «Феерии страсти», она заторопилась домой, чтобы всё подготовить для романтического вечера.

На первом этаже в клиентском зале из десяти человек к шести часам оставались работать две операционистки: двадцатидевятилетняя Наталья и тридцатисемилетняя Гульнара. Серые неподвижные лица были обращены к экранам, но девушки сразу же изобразили энергичные улыбки, когда Ольга спустилась по лестнице и в развевающемся чёрном вязаном пончо простучала каблуками мимо них к выходу.

– Хорошего вам вечера, Ольга Егоровна! – сказали практически хором.

– До свидания, девочки! Долго не сидите!

Ольгу провожали мелькающие на рабочих столах заставки: в пустоту клиентского зала улыбались женщина, мужчина и ребёнок, играющие на ярком-зелёном, ненатурально-сочном газоне: реклама «АгроПромБанка».

Небо уже окрасилось розовым, и всё вокруг было таким чётким: парочки, идущие в Лопатинский парк, машины, подъезжающие к «Кофейне Гримм», мамы с детьми, стекающиеся к центру детского творчества. Сырой вечерний воздух врезался Ольге в нос. Предвкушая вечер, она запахнула пончо и пошла на трамвайную остановку.

***

Домой добралась только к восьми: улицу Николаева разрыли и зарывать, судя по всему, никто не собирался. Поставила пакеты с продуктами в коридоре и выдохнула, потом повесила пончо. Опершись на стенку, стянула тонкие, в облипку, кожаные сапоги.

Дома было тихо. Значит, Юля уже ушла. Ольга вспомнила, что звонила ей днём. После пар они с Мишей ещё были здесь, кажется, сериал смотрели. И Ольга похвалила себя за демократичность и современный взгляд на воспитание.

Миша – парень неплохой. Скромный, вежливый. Но чутьё подсказывало Ольге, что всё это у них с Юлей ненадолго. Дочери нужен кто-то поярче, побойчее, а этот, уже сейчас видно, слишком волочится за ней. Ольга посмотрелась в зеркало над комодом, поправила чёлку и усмехнулась: мне тоже в её годы с таким было бы скучно, но с возрастом понимаешь больше.

И всё же на всякий случай в Юлину комнату она заглянула: мало ли, просто уснули. На диване было смято постельное, глухо гудел компьютер, мигали огоньки на процессоре, но монитор был выключен.

Ольга закрыла дверь и пошла переодеваться. Шкаф с её одеждой стоял в коридоре, был встроен в стенку. Переодеваясь, она с приятным чувством подумала, что в новой квартире, в двушке в Боровой, у неё наконец-то будет своя гардеробная. У них с Игорем, то есть. К концу года, когда там закончат ремонт в ванной и во втором туалете, они туда переедут.

В шортах и футболке, в которых когда-то ходила на улице Юля, а теперь в своей домашней одежде она, подхватив пакеты, двинулась на кухню. Включила телевизор и занялась стейками лосося: замариновала их в соевом соусе, на каждый положила сверху веточку розмарина – и в духовку.

Пока в «Пусть говорят» приглашённые эксперты ругались с героями, Ольга нарезала фиолетовую капусту для салата. Она почти медитировала: впереди любимый вечер недели, пятничный, и можно даже засидеться допоздна. Никаких сделок, подписания документов, чужих кредитов, заявлений об увольнении и звонков из Москвы (Ольга до сих пор дёргалась от каждого, несмотря на внушительный рабочий стаж).

Дорезав салат, она бросила взгляд на экран телефона. Хотела достать из холодильника йогурт для заправки, но в итоге свернула в коридор, пробурчав, что «совсем забыла». Рукой Ольга нашарила в сумке пузырёк и телефон. Была уже половина девятого, Игорь вот-вот должен был подъехать. Был и пропущенный от него.

– Игоряша, ты звонил?

– Оля, что купить? Что-то надо? – говорил сквозь шум машин. – Я могу заехать в магазин. Уже еду. Возле дома почти.

– Возле дома? Ну приезжай уже. Ничего не надо. Я всё-всё уже купила, только тебя не хватает.

Ольга кинула телефон назад в сумку и, довольная, направилась в зал, который был также их спальней. Забралась на расстеленный диван и накапала несколько капель под подушки. Присела, вслушиваясь в запах, но ничего толком не поняла. Никакого эффекта. Просто пахнет цветами, да и всё. Но в целом приятно.

Возвращаясь на кухню, разглядывала бутылёк, пыталась прочитать, что за масла в составе, но поняла только «afrodiziak». «Слышала про такое. Леночка, значит, всю правду сказала».

Ольга достала из кухонного шкафчика пульверизатор для растений и капнула в воду немного той «Феерии», затем распрыскала зелье над обеденным столом. Прикрыв глаза, вдохнула ещё раз. И закашлялась. Девятиметровую кухню заполонил такой приторный запах, что в горле у неё запершило. Открыла окно – пусть чуть подвыветрится, и будет в самый раз.

Когда тарелки, вилки, ложки, салатница с салатом, заправленным йогуртом и присыпанным кедровыми орешками, появились на столе, Ольга потянулась к полке над телевизором. Там у них скапливался бар, пополнялся подарками от клиентов и подарками, которые Ольга дарила Игорю. На сегодня она достала «Кьянти» и давно открытую, но недопитую «Хеннеси» и, когда ставила бутылки на стол, услышала звонок в дверь. Пошла открывать.

– Ты чего такая довольная? – улыбнулся муж, всматриваясь в её лицо.

– А вот, – Ольга покрутилась кокетливо, поймала себя в зеркале: короткие шорты облегали стройную ещё попу. – Посидим сегодня. Я достала «Хеннеси». Закусок купила всяких в «Центруме».

Игорь бросил спортивную сумку в коридоре, повесил тонкую куртку-пуховик, скинул кроссовки, наступая на задники.

– Ты чего такой взъерошенный? – Ольга погладила Игоря по голове. Короткие русые волосы, хоть и были тонкими, но торчали кверху, как иголки на еловых ветках.

– Да я ж с тренировки. Сегодня ноги делали. Хотя… Лёва не ноги, а руки. Или всё же ноги?.. А, один хрен… Потом в сауну забежали, а потом ещё в гараж дёрнули. Ну, классная «Хонда», скажу я тебе.

– Ага, понятно, – Ольга вернулась на кухню проверить рыбу.

Игорь пошёл мыть руки, из ванной прокричал:

– А Юлька что?

– Так нет её, с подружками, – криком ответила с кухни Ольга.

Она достала из духовки керамический поддон с лососем. Игорь появился на кухне в футболке с надписью «Sex Instructor»‎ и в спортивных штанах из комплекта. В голове Ольги пролетела мысль, что за последние три года он из деревенского парня, пусть и прихорошившегося, превратился в подкаченного холёного красавца. И ведь даже загар ещё не весь сошёл после Таиланда.

– Красота! Маленькая моя постаралась, – глядя на рыбу, похвалил её Игорь, потом стал крутить в руках бутылку с «Хеннеси». – А я так и не понял, Юлька где? Девятый час уже.

– Говорю ж, допоздна её не будет. У подружки она сегодня.

– С ночевой что ли? Ну ты даешь.

– А что я даю, Игоряш? – Ольга отвернулась от плиты, где раскладывала закуски: маринованные патиссончики с творожным сыром, морепродукты в оливковом масле, сыры с плесенью. – Я ничего не разрешала. Ночевать только домой. Как всегда.

– Понятно-понятно, – Игорь бухнулся на диван, приставленный к столу. – Сядем уже?

– Да, давай. Я только чайник поставлю, – потом повернулась к нему, спросила: – Чувствуешь, чем пахнет?

– Ничего не чувствую. Чем? – Игорь задрал голову, поморщился. – Оль, да зачем нам чай? Потом всё, садись.

– Ну да, ладно, потом… Просто я купила ещё пирожные, такие интересные… Тоже в «Центруме»… Новые какие-то.

Ольга села на стул, напротив Игоря, обвела взглядом кухню и вкрадчиво, как бы между делом, добавила:

– Ароматы для дома я прикупила. Приятно пахнет, да?

– А, ну чувствуется. Цветочный какой-то, что ли?

– Ну да, жасминовый.

Игорь подложил себе салата и принялся за лосося.

– А хлебушек есть? Я такой голодный.

Ольга достала из кухонного шкафчика плетеную корзинку с нарезанным хлебом, поставила на стол.

– Я просто думала, что вечером не стоит мучное, – сказала.

– Не стоит тем, кто не впахивает в зале, – усмехнулся Игорь, не отрывая глаз от еды.

Ежедневные тренировки Игоря уже сидели в печёнках. Два часа в зале и потом два в сауне и бассейне, иногда ещё на массаж заруливает (но там, благо, женщина в возрасте работает). Так его день и проходит. Теперь, конечно, у него фигура древнегреческого бога, а у Ольги пара новых жировых складок за это же время и вдобавок брыли на лице.

– Мм, понятно, – ответила.

Игоря понял, что сплоховал.

– Маленькая, ну что ты. Ты в прекрасной… в хорошей такой… форме! Я не тебя имел в виду.

– Ты уже сказал всё. Я тебя прекрасно поняла. Я жирная. И старая. У тебя старая и жирная жена.

– Я так не говорил…

– … Но кому-то ведь в этой семье надо работать. Чтобы оплачивать твои, вот эти, посиделки в ресторанах, сауны и тряпки.

– Оля, я же не в претензию. Давай со мной! Я разве против?

– Когда? Днём все нормальные люди работают! – Ольга вскинула руки, все в веснушках, на предплечьях затряслась лишняя кожа.

– Вечером можем. Комплекс до десяти открыт.

– Вот скажи мне, Игорь: что ты ловишь там каждый день? Баб? Я смотрю инстаграм* «Веранды»… по этой, как его… геолокации… там простикомы одни плавают. Содержанки мужиков, которые ходят к нам за кредитами! – Ольга почти перешла на крик, сухие блондинистые волосы растрепались.

– Да ты сдурела! – Игорь подскочил. – Знаешь… А, ничего!.. Хотя нет, скажу… Я работать хотел, я носил резюме в банки. Меня уже почти взяли, это так, для сведения! Но ты же не даешь!

Ольга бросилась к нему, обхватила руками твёрдую талию.

– Игоряша, прости! Я не то имела в виду. Присядь. Присядь, пожалуйста!

Игорь взглянул на стол, на стакан с виски, из которого не успел ещё отхлебнуть, на жалобные глаза Ольги. Впрочем, эти претензии к нему были не первыми, он уже привык. В минуты особой обиды открывал «Хедхантер» прямо при Ольге, но она слёзно просила прощения, и он всегда смирялся. Как и теперь. Он опустился на диван и обречённо посмотрел на тарелки с едой.

– Надоело мне жить здесь. Эту квартиру ведь твой бывший заработал.

– Ну, во-первых, я тоже зарабатывала, квартира и моя тоже. А во-вторых, мы уже съедем скоро. Ремонт только закончим и съедем. Кстати, про ремонт. Вот занялся бы, – Ольга гладила Игоря по руке, и мелкие чёрные волосы выбивались из-под его рукава, тянулись даже по тыльной стороне ладони. Ольге нравилось, что её муж такой первобытно-волосатый.

– …Правильно ты говоришь: содержанец! – Игорь отпил из стакана. – Я даже не муж тебе, ерунда какая-то.

– Игорь, хватит. Ты знаешь, что это не так. Мы начнём бизнес, надо только хорошую идею придумать, – Ольга поёрзала на стуле, выпрямилась и почувствовала себя увереннее. – Муж – не муж. Мы взрослые люди, к чему нам эти формальности?

И всё же ей было приятно, что Игорь ещё хочет быть мужем, что его это задевает. Ольга незаметно улыбнулась.

– Вспылил тут. Ишь! Ну Игоряш, ну что ты? Мы же с тобой уже всё решили. Мои деньги – это наше общее. Куда ты вот пойдешь? В банк к Вяземской или, может, к Светлане Петровне? Не смеши, они все меня знают. Так не делается.

– А вот так делается, да? – Игорь уже подостыл и ворчал теперь просто так, потому что резко заканчивать было бы странно.

– И так не делается. Да, это бабские закидоны. Да, я женщина, я эмоциональная, и я тоже хочу в спа.

– Так езди со мной, я же сказал. Мне до баб дела нет, я на них не смотрю. Мы с Лёвой обсуждаем другое.

– Да, возьму, наверное, абонемент, – кивнула Ольга, разглядывая кусочек сыра на вилке, потом указала этой же вилкой на высокий, пухлый, точно женская грудь, стакан:

– Ладно, поухаживай за мной.

Игорь потянулся за бутылкой.

– За нас с тобой, Игоряша! – и чокнулись.

– Хороший коньяк.

– Хороший, – кивнула Ольга.

– Я хотел тебе про байк рассказать же. Лёва взял подержанный, но ничего такой. Как новый.

– Ага-ага. Ну это хорошо, но всё же опасно. Неоправданный риск, мальчишество, – ответила Ольга, взрыхляя белый от йогурта овощной салат.

– Не опасно, если нормально ездить.

– Ты что, тоже захотел?

– Ну я б взял. А что? Хочется, Оль. Я вот смотрел… Можно тоже «Хонду» взять. Недорогую.

– Сколько?

– Шестиста тысяч хватит, – ответил Игорь и закашлялся, отпил воды и продолжил: – Я хочу кредит взять, буду сам платить.

Ольга покачала головой, неприятно удивившись.

– Игорь, какой ещё кредит?

– Обычный. В банке, – Игорь уставился в тарелку. – Я начну с лодками мутить, как собирался. Помнишь? С продаж буду платить.

– Игорь… – Ольга наклонила голову, как делала часто, когда Юля не слушалась и делала по-своему. – Мы же обсуждали.

– Оль…– Игорь серьёзно посмотрел на неё. – Давай ещё раз обсудим.

– Давай не сегодня. Голова и так болит от работы, а ещё ты теперь со своим бизнесом. Всё будет, но потом.

Доев лосось и закуски, оставив лишь пару ложек салата в салатнице, полупустую «Хеннеси» и пустую бутылку вина, Игорь подхватил Ольгу на руки и понёс в зал. По пути Ольга заливалась смехом от его щекочущего дыхания и от того, что её попа постоянно съезжала вниз (Игорь порой едва удерживал равновесие). Вот так, смеясь, они добрались до зала и упали на диван.

Через полчаса Ольга, уткнувшись в волосатые Игоревы руки, протянула:

– Любимый мой, хороший.

Игорь поцеловал её в лоб, натянул трусы и засобирался на кухню смотреть телевизор. Ольга повернулась на бок и с улыбкой уснула.

7

Наутро после посиделок у Сашки было плохо: голова была тяжёлой и живот крутило. На спинке дивана нащупала телефон. Было десять минут двенадцатого. На экране висели два сообщения: от Миши и от мамы.

Миша желал доброго утра: значит, не обиделся на вчерашнее позорное «Андрюш». Он написал, что Катя, видимо, желая произвести хорошее впечатление, с утра припахала его к уборке дома. Давно не видел её такой взволнованной, написал. Юля подумала, что теперь и ей страшно. Родителей Андрея она словно знала всегда: ради знакомства с ней никто не устраивал специального ужина.

От мысли об Андрее кольнуло в животе.

Вчера он довёз её до дома. Сначала они, правда, заехали в «Домино» на Дзержинского, единственное, работавшее круглосуточно. У Сашки же былитолько чипсы и торт, Юля вышла от неё пьяная и голодная.

Андрей усмехнулся, увидев, как она идёт к машине, сказал, что её надо срочно накормить чем-то сытным, это поможет.

Юля вспомнила тёплые отблески фонарей на лице Андрея. Сам он в огромном папином свитере, и воротник высокий, доходил до мочек ушей. Потом он всё-таки отдал этот свитер Юле.

Пока сидели в кафе, Андрею позвонил друг, спросил, где он, а Андрей ответил, что с самой прекрасной девушкой на свете. Юля, в это время ещё пьяная и уже сонная, уплетала блины. А потом Андрей пригласил её на чай… Сидели в гостиной в квартире на Бакунина. Его родители, как обычно по выходным, были на даче. Андрей налил себе вина, и она зачем-то начала ему рассказывать про своего нового парня, да ещё с апломбом таким, бросала в лицо.

Господи, да не надо было ему вообще звонить!

Юля зажмурилась от стыда.

Вторым было сообщение от мамы. Она написала, что поехала в «Макси» погулять по торговому центру и что договорилась с Игорем: он отвезёт Юлю в Печерск. Подъедет к полдвенадцатого, сказала, и чтобы Юля была к этому времени готова, спустилась к подъезду.

Ей оставалось двадцать минут. Юля резво поднялась: Игорь ворчит, когда приходится ждать, а ей меньше всего хотелось что-то от него выслушивать.

Она открыла шкаф и принялась выбирать, в чём же поехать. Для тёти надо одеться скромно: Юля достала сиреневую водолазку с высоким горлом и с тряпичным цветком на правой стороне, шерстяные шорты. Да, отлично: водолазку можно заправить в шорты, а под шорты надеть капроновые колготки. К сиреневому верху подойдут не чёрные и не телесные, графитовые колготки. Бросила всё на диван и ринулась в ванну: надо было ещё успеть что-то сделать с волосами.

Умылась, над раковиной помыла голову и наспех уложилась феном. Оставалось накраситься. Губы можно было не красить, Миша всё равно всё съест. Прошлась по губам гигиеничкой (с тех пор, как она встретила Мишу, без неё уже было не обойтись) и, накинув кожаную куртку, надев сапоги, выбежала из квартиры.

Успела! Но «Лексуса» Игоря у подъезда всё ещё не было. В короткой кожаной куртке и тонких колготках Юля быстро замёрзла и думала уже подняться домой, переодеться в штаны, как по дворовой дороге пронеслась чёрная машина. Игорь затормозил так резко, что казалось: машина сейчас перевернется. Юля прыгнула на переднее сиденье.

– Не дёргай дверь. Говорил же! Нежнее надо, – буркнул Игорь.

– Она сама так распахнулась, – ответила Юля и подумала, что у Игоря всегда найдётся повод повозникать.

Не успела она договорить, как машина снова сорвалась с места.

Игорь жевал мятную жвачку, и его челюсти очерчивали большой круг в воздухе. Возможно, он даже чавкал, но слышно не было: Стас Михайлов, кричащий на весь салон «Ты. Ты. Ты. Только ты. Мне отогрела душу, когда остывала кровь», перекрывал все остальные звуки.

– Что у тебя играет? – спросила, желая поддеть.

– А я не слушаю. Это так, на фоне, – и, глядя перед собой, прибавил сухо: – Говори лучше, куда ехать.

– Заболоцкая, 8.

– Это где такое?

– В Печерске же.

– В Печерске?! – Игорь повернулся.

– Мама сказала, что ты отвезёшь меня, ну, к Мишиной тёте. Они же в Печерске живут.

– Раз Ольга Егоровна сказала, что отвезу, – Игорь сделал многозначительную паузу и цокнул языком, – значит отвезу.

Он достал из бардачка телефон и набрал кому-то: всё-таки выяснил, куда ехать. Юля заметила, что Игорь говорит по новому телефону.

– Это новый? «Нокиа»? E6?

– Ага.

– И как?

– Что как? Нормальный телефон, обычный. Мне ж для работы, – ответил Игорь, словно от чего-то защищаясь.

Юля улыбнулась в лобовое: никакой работы у Игоря нет, он знает, что она знает, и упрямо продолжает выдавать свои мыслепланы насчёт бизнеса по продаже лодок за существующую работу.

Зная, что с манерой вождения Игоря они доедут до Печерска уже через сорок минут, Юля решила не терять время и морально подготовиться к встрече.

Они неслись по городу, и всё превращалось в светло-серую ленту из деревьев, домов и луж. Лужи были повсюду, и Игорь не считал нужным тормозить перед ними. Юля злилась на него за это, но молчала.

За окном летели кирпичные пятиэтажки, панельные и кирпичные девятиэтажки, рынки, школы, похожие на больницы, и больницы, похожие на школы. И только начинающие оживать деревья выделялись на фоне блёклого пейзажа: редкие их листочки – как капли гуаши на сером полотне города. Как человек, который родился и вырос в Смоленске, Юля знала: скоро, уже в течение месяца, город станет таким зелёным, что любой приезжий удивится.

Заоконный пейзаж укачал, и в полусне Юля увидела себя в средневековой арочной галерее в бархатном платье, расшитом тесьмой, кружевом и драгоценными камнями. Тонкая талия утянута корсетом. Красиво выпирают хрупкие ключицы под кожей. Волосы спрятаны под такой чепец, как в сериале… Нет, без чепца… Пусть волосы падают волнами до талии, а несколько передних прядей надо собрать на затылке… Да, так…

Юля представляла себя в роли Анны Болейн, второй жены Генриха Восьмого, того самого, который в итоге Болейн обезглавил, а потом стал роком и для других своих жён. В сериале «Тюдоры», который они смотрели с Мишей после пар, кровавый исход их любви выглядел не так страшно, скорее, наоборот, возбуждал. И Юлю, и Мишу. Они смотрели серию за серией и так привыкали друг к другу физически.

Конечно же, долгое лежание в обнимку приводило к поцелуям, но пока ни разу не кончилось сексом. Член Миши поднимался, но потом, перед тем, как войти, обмякал. Миша волновался. Юля это видела и делала вид, что всё нестрашно, но с каждой неудачной попыткой словно измазывалась в противном чувстве жалости к нему. Эти случаи, хоть и происходили нечасто, но заставляли Юлю всякий раз вспоминать Андрея, у которого с этим было всё в порядке.

В остальном Миша возбуждал её так же сильно, как Джонатан Рис-Майерс в роли Генриха Восьмого. И ведь как всё сходилось: Генрих, как и Миша, бросил первую жену – Екатерину Арагонскую, или Анну Ноготкову – ради страсти к любовнице, Анне Болейн, или Юлии Метельской. Правда, от первого брака у Генриха был ребёнок, а у Миши, к счастью, нет. Ради того, чтобы иметь возможность жениться на любовнице, Генрих объявил религиозную реформацию в стране, а Миша… Юля задумалась… Что же Миша?.. Ну, Миша ради неё разводится.

Пока Юля мысленно обживалась в шестнадцатом веке, Игорь уже проехал Заднепровский рынок.

Проехали железнодорожный вокзал, и Юле вспомнилось, как она пошутила, что Миша казнит её, как Генрих Анну, и женится снова. Миша, конечно же, сказал, что остановится на второй жене, больше ему не надо. Но против истории не пойдешь: однажды он казнил и её, и женился снова, а потом снова и снова. И, наверное, даже превзошёл того самого Генриха. Но, кажется, я тороплюсь: побудем ещё немного в той части истории, где король и его возлюбленная пребывают в начале своей большой и трагичной любви, и видят в туманном будущем только хорошее.

– Ну и куда дальше? – спросил Игорь.

Юля вынырнула из средневековых фантазий и увидела берёзы вдоль трассы и двухэтажные кирпичные домики за ними. Это был Печерск.

– Перед церковью – налево, дальше – по дороге.

– Понял.

Игорь съехал с трассы так резко, что Юля чуть не вылетела в окно. Лишь в последний момент она успела схватиться за сиденье. Асфальт кончился, и перед ними теперь вилась грунтовая дорога, вся в пробоинах, лужах и грязи.

– И здесь прошёл, значит, – вздохнул Игорь про дождь.

Машина проваливалась в ямки и иногда завязала там. В какой-то момент Юля испугалась, что из очередной ямки они просто не выберутся.

– Да не едь ты туда. Я дойду. Вон и Миша.

– Да? Ну тогда здесь и выходи.

Юля открыла дверь, почувствовала приятный запах мокрой травы, но, заметив под подножкой грязевую жижу, сказала:

– Тут месиво. Ты можешь отъехать?

– Да куда я отъеду?! Тут везде так. Иди давай! – Игорь отвернулся.

Юля начала прицеливаться на относительно сухой островок, как вдруг подошёл Миша и, улыбаясь, подхватил её на руки.

– Привет! – сказал он Игорю и добавил: – Донесу свою женщину сам.

– Давай-давай, неси! – усмехнулся Игорь и крикнул Юле: – За тобой в пять?

Юля крикнула, что да, и они пошли.

Игорь был простым в общении, заточенным на дело, только вот дел с тех пор, как он ушёл из банка, у него поубавилось, поэтому и бесился.

На неделе он развозил Ольгу и Юлю по делам. Первую охотно и с радостью, а вторую – по большой просьбе гражданской жены. Перед Юлей он старался казаться занятым человеком, для этого держал лицо невозмутимым, много не болтал, но любил желчно пошутить над бывшими коллегами, какие они бесправные буратинки в своих банках.

В тонких шортах, футболке и в шлёпках Миша нёс Юлю почти до дома. Пальцы ног то и дело погружались в дорожное месиво, хотя он и старался прыгать только по сухому. На каждый такой прыжок Юля кричала, что они сейчас завалятся. Редкие прохожие засматривались на них и шли мимо с улыбкой.

Когда вышли на дорогу без грязевых кратеров и стали видны дома на пригорке, Миша вернул Юлю на землю.

– Как вы вчера посидели? Ты же на такси вернулась? – спросил Миша, пока она поправляла шорты, по дороге ставшие трусами.

Услышав это, Юля чуть не поставила зацепку на колготках. Поднимать голову и смотреть Мише в лицо не хотелось. Она буркнула «ага» и стала дальше рассматривать подошву сапог.

– Дальше будет сухо, но, если что, я пронесу, – потом пауза, и снова про то. – Ия, конечно, видно, что из Москвы, такая…

Юля подняла голову.

– Понравилась?

Даже обрадовалась возможности зацепиться за Ию. Тем более, вчера ей показалось, что та бросала на Мишу слишком заинтересованные взгляды, а он под ними слишком уж смущался. Так же, как смущался с ней в начале.

– Юль, – Миша наклонил голову, посмотрел с полуулыбкой.

– Что? Я просто предположила. Симпатичная девушка всё же, писательница.

– Ты тоже симпатичная, – сказал он, и Юля с грустью подметила, что не писательница.

– Я переживал, как ты доедешь. Встретить же не разрешила, вредина!

Юля с удивлением осознала, что она уже тогда, когда Миша уходил, неосознанно решила позвонить Андрею, иначе попросила бы Мишу её встретить.

Вспомнила, как с Андреем лежали у него дома на полу, на скинутой им с дивана шкуре, вспомнила, как сминался под её спиной искусственный белый мех. Ну не могла она знать, что всё так выйдет!

А ведь начиналось прилично: Андрей слушал её, потягивал вино, делал вид, что ему нравится новый парень его бывшей. Юля знала, что ему больно, но всё равно зачем-то рассказывала и рассказывала, хотелось что-то в нём такое разбудить… Ревность?

Юле казалось, что есть у неё такая суперспособность: чувствовать мужчин. Стоило ей «правильно» поговорить, как парень начинал смотреть на неё заинтересованно. Но секс с бывшей был не в правилах Андрея. Не то, чтобы она это знала наверняка: полноценных бывших у Андрея не было, и она была у него первой, но как-то по нему было понятно и так: он бы себе такого не позволил. Нет, он бы не стал.

Но! Пара взглядов, точное построение предложений, правильная поза. И вот он уже крутит её по полу, и, наверное, винит себя, а потом диалог в его голове замолкает, остаётся только слабый свет потолочных звёзд и эта примятая белая шкура, и весь этот их личный космос…

– Мы вчера много выпили, – объяснила Юля своё долгое молчание. – Сегодня тошнит.

– Знакомо! Значит, сейчас буду отпаивать тебя чаем.

Они дошли до голубого дома, свежепокрашенного, плоского, как большая лепёшка с бетонным фундаментом. Миша открыл калитку. Залаяла собака. Юля дёрнулась, но потом заметила цепь, которая едва ли дотянула бы до забора, и успокоилась. На вид собака была обыкновенной дворняжкой.

Миша потрепал пса по вихрастой чёрной голове:

– Это мой дружище.

Вошли в застеклённую пристройку, где на лавках стояли пустые тазы и банки, а на полу было много старой обуви. Не задерживаясь, Миша сразу же открыл следующую дверь.

Комната, в которой они оказались, была чем-то вроде веранды. Там стоял диван, накрытый красноватым выцветшим ковром, а перед ним – пузатый облупившийся шкаф. На крючках возле входа – чернота курток.

Пока Миша пытался прицепить Юлину куртку на и так переполненный крючок, дверь, ведущая в дом, распахнулась, и на пороге появился мальчик лет пяти. За ним шла худенькая маленькая женщина средних лет, с пакетом в руках. Выходя, она говорила:

– Кать… Кать, ну успокойся. И так надавала уже… Савелий, говори Кате спасибо. Ох, теперь со всем этим потащимся до остановки, – она подняла круглые пакеты и посмотрела Юлю и Мишу с виноватой улыбкой, потом снова вскрикнула:

– Оппа, Мишка! Ну, здравствуйте. Вы Юля, да?

Юля подумала, что, возможно, это и есть та самая Катя.

– Проходите, мы с Савелием уже уходим.

Нет, всё-таки не тётя.

Гостья с пакетами и Савелием ушли, а Миша пошёл в туалет.

Юля зашла внутрь одна и увидела полноватую женщину с короткой рыжей стрижкой. Юле она напомнила фею-крёстную из «Шрека». Взмахивая руками, словно держала волшебную палочку, и проговаривая себе свои же действия, Катя ходила вдоль столешницы. На вид ей было за пятьдесят.

Женщина поправила очки в красной прямоугольной оправе и встретила Юлю строгим взглядом.

– А вот и вы! Вот и вы! Проходите, Юлия.

Кухня была большой и просторной. Справа от входа было всё кухонное: плита, духовка и холодильник, а слева стоял длинный стол со стульями и диваном у стенки. По тому, каким большим был этот стол, Юля сделала вывод, что гостей здесь любят.

Через арку просматривался тёмный зал, а из зала, через приоткрытую дверь, была видна ещё одна комната. По потолку тянулся дым, и поначалу Юля подумала, что что-то подгорело. Но потом заметила пепельницу с дымящейся сигаретой. Катя поймала её взгляд и сказала без всякой неловкости:

– У нас курят. Тебе это ничего?

– Нормально, – соврала Юля.

– А то смотри, я окно открою.

Но Юля повторила, что ей нормально.

– Я курю, муж курит, а Мишка уже привык к нам.

Катя взяла из пепельницы дымящуюся сигарету и, зажав её во рту, принялась переносить тарелки с кухни на обеденный стол, но потом остановилась, посмотрела на Юлю поверх очков и сказала то ли в шутку, то ли серьёзно:

– Если что, для тебя я Катя. Только так и никак больше. Не люблю «Екатерина Борисовна» и вот это всё, понятно?

Юля не сразу поняла: Катя сейчас шутит или нет, но потом увидела скупую её улыбку и тоже улыбнулась.

– Мишка, тарелки расставь! Глянь, он стоит руки в боки, – Катя прикрикнула на появившегося в дверях племянника и подмигнула Юле.

Пока Миша и Катя расставляли посуду и тарелки с едой, Юля, не решаясь садиться, держалась за спинку стула и рассматривала над диваном полки с книгами. Просмотрев корешки, Юля обнаружила Шолохова, Толстого, Ремарка и даже Гомера с Платоном, сильно удивилась такой библиотеке в поселковом доме.

– Это всё отцовское, – услышала она Катин голос. – Отец был инженером от бога… Многие его знали… Мужик на все руки… Дом этот… Своими руками… Представляете?.. Своими руками…

– Дом хороший у вас, большой, – сказала Юля.

– Основательный. Всё, как отец любил… Но ты, наверное, и лучше дома видела.

Катя затушила сигарету, окинула придирчивым взглядом стол и, что-то вспомнив, подняла указательный палец, направилась к кухонным шкафчикам.

Юля выцепила Катины слова про то, что она видела дома и лучше, и решила, что это, наверное, как-то связано с должностью её мамы. Слишком часто ей приходилось чувствовать себя белой вороной, особенно среди людей, знающих маму, а таких было в городе немало. Некоторые люди делали на этом акцент: то негативный, то, наоборот, приторно-позитивный, в зависимости от их отношений с Ольгой. И даже здесь, в печерском доме, должность регионального директора филиальной сети «АгроПромБанка» догнала Юлю.

На столе уже стояли бутерброды с маслом и красной икрой, порезанный ломтями куриный рулет с черносливом, поддон с холодцом и квашеная капуста, кабачковая икра, какие-то соленья и большая миска, видимо, с варёной картошкой (была плотно укрыта полотенцем).

– А потом будем делать плюшки с яблоками и корицей. Я уже, вон, тесто с утра замесила, – Катя кивнула в сторону столешницы.

– Обожаю твои плюшки, – сказал Миша и прокомментировал Юле: – Катя очень вкусно готовит.

– А Юля мне помогать будет. Такое у меня правило: кто пришёл в дом, тот помогает. Ты, давай-ка, тоже тарелки расставь. Уселся он!

Сказав это, Катя шлёпнула Мишу, который после её слов лениво поднялся, по попе. Уткнувшись взглядом в бутерброды, Юля сделала вид, что не заметила этого. Может, в их семье ничего плохого не видели в таких жестах?

Миша расставил тарелки, разложил приборы. Всё было готово для обеда. Юля, уже очень голодная, положила себе картошки и взяла кусок куриного рулета. От стеснения вкуса она почти не чувствовала. Зато Миша наворачивал холодец, и картошку, и всё, что здесь было. Катя же не ела, следила за тем, как едят они, и как будто бы умилялась.

– Молодой организм! – усмехнулась она и потянулась за пачкой сигарет.

– Ты вкусно готовишь, что я могу поделать? – ответил Миша с набитым ртом.

– Вкусно готовишь, – передразнила его Катя, затянулась и, выдохнув дым кверху, как-то пристально посмотрела на Юлю. – Получается, в институте познакомились?

– Я же тебе рассказывал.

– Ты, оболтус, мне так, вкратце рассказывал. Я хочу у девочки узнать.

Юля рассказала, как ей написал Миша, как он потом пришел утром с розой. Любопытство тёти ей было понятно: самой нравилось слушать чужие истории отношений. Умолчала только, что она знает о Мишиной жене и о грядущем разводе, но Катя перешла к этому сама.

– Бывшая жена выдворила его, считай, на улицу, – Катя покачала головой и злобно покосилась куда-то в сторону: – Парню нужна была помощь.

Юля кивнула.

– А у нас тут комната… Вот такая дрянь… Ну ничего, Мишань…

Катя переглянулась с Мишей. Юля удивилась, что такие близкие доверительные отношения могли сложиться между взрослой женщиной и молодым парнем. Наверное, Катя так реализует своё невостребованное материнское чувство, ведь детей, насколько было известно Юле, у них с мужем не было.

После Катиных слов возникла пауза. Но, к счастью, в кухню тут же вошёл пожилой мужчина. Спортивные штаны еле держались на его костлявой талии, в них была заправлена футболка из синтетики, вся в катышках. Его русые волосы были такими сальными, что блестели в свете люстры. В жилистых руках он держал пачку сигарет и зажигалку.

– Здравствуйте, – сказал он и уставился на Юлю большими голубыми глазами.

Юля поздоровалась.

– Ром, уйми Боба. Иначе я ему сейчас бошку разможжу. Чего он разлаялся? – обратилась к мужу Катя.

– Ничего-ничего, – сказал Роман Маркович, говорил он спокойно и как будто с иронией, а глядел с хитринкой. – Сейчас дам ему поесть, и он уймётся. Мне знаешь что?

Катя сморщила лоб и наклонила голову, мол, ну что ещё.

– …Леонидыч звонил. Говорит, что подарок тащат огромный. Я говорю, вы чего там удумали? Слона подарить решили? – Роман Маркович посмеялся, отрывисто, словно закашливаясь. Всё это время, пока стоял у входа, норовил засунуть в рот сигарету, но всякий раз не доводил её до рта, рука зависала на уровне груди.

– Передай Витьке, что не надо мне подарков, – сказала Катя, по её лицу скользнула улыбка, и Юля поняла, что это всё то же грозное кокетство, которым она приправляла все свои слова. – Ладно, иди. Я сама Галине скажу.

Катя махнула рукой на Романа Марковича, и тот послушно скрылся за дверью. После – потянулась к подоконнику за телефоном, начала набирать сообщение, приговаривая:

– Это сегодня у нас друзья собираются… По случаю моего дня рождения…

– Я не знала, – Юля смутилась. – Поздравляю вас!

– Не, не сегодня день рождения.

– У Кати уже был. Во вторник, – объяснил Миша.

– Решили собраться в субботу, посидеть. Так всем удобнее, – Катя наконец отложила телефон и заговорила быстрее. – Все свои. Миш, ты всех знаешь… Витька с Галей, Скворцовы, Максим с Леной… Шершеневич, наверное, будет… И вы…

– Спасибо, но я, наверное, не смогу, – Юля выразительно посмотрела на Мишу, мол, помоги мне отмазаться. Они с Мишей собирались поехать к ней и провести вечер вместе.

– Я тоже поеду. С Юлей, – Миша неуверенно посмотрел на Катю.

– Уедешь? – она подняла брови.

– Да.

– А я думала, ты поможешь мне тут. Ладно, езжай. Когда ещё, если не в вашем возрасте. Потом, знаете…

Катя начала суетливо собирать со стола тарелки. На последних её словах в кухню снова вошёл Роман Маркович и, притулившись у дверного косяка, стал наблюдать за женой с той же иронией во взгляде, с которой, кажется, глядел всегда.

– …в пятьдесят четыре совсем другая жизнь начинается, – продолжала Катя.

Роман Маркович усмехнулся.

– …Совсем другая жизнь, – сказала она, а потом каждое слово повторила, но уже с особой интонацией. – Совсем… Другая… Жизнь…

– Ай, Кать, – усмехнулся Миша, с тревогой наблюдая за её беготней между столом и раковиной. – Чего ты?

– Какая я тебе Кать? – с наигранным возмущением ответила. – Я уже взрослая девочка. Тётя Катя… Екатерина Борисовна, вообще-то… Ты на работе, мне смотри, не катькай!

Она закинула тарелки в мойку и на снова чистый стол с громким звуком водрузила миску с тестом.

Наблюдая за Катей, Юля испытывала трепет. Она была такой неожиданной в своём поведении, невозможно было предсказать, загрустит или развеселится она в следующую минуту, и вообще, серьёзно ли она сейчас с тобой говорит или шутит, взгляд у неё был неизменно строгий.

Юля заметила, что Катя, говоря с ней, часто смотрела не на неё, а как бы на макушку, и вначале её это смутило, но постепенно стала к этому привыкать, как привыкла и к непредсказуемости и к хлёстким выражениям.

– Давайте помогу, – сказала Юля.

– Конечно, давайте. Вместе быстрее сделаем. И оболтус пусть помогает, а то расселся как султан.

Катя сделала вид, что замахивается дать Мише подзатыльник.

– А где руки помыть? – спросила Юля.

– Вон, иди девочке покажи, туалет где.

Миша пошёл на веранду, и Юля за ним. Туалет – пластиковая дверь в дальнем углу веранды. Там – душевая кабина, унитаз, раковина с пластиковым зеркалом. Миша и Юля стояли там друг к другу впритык. В туалете было холодно, и от их движений хрустела пластмасса на стенах и полу, точно это был домик Барби и Кена.

Юля покрутила кран и сунула холодные руки под горячую воду, и не столько мыла, сколько грела. Миша обхватил Юлины руки, стал гладить под водой.

– Всё хорошо? – спросил.

– Ага.

– Катя забавная. Строгая, но добрая. Не испугалась её?

– Нет, я её поняла. И ещё поняла, что у вас близкие отношения.

– Она просто помогает мне… С ней, если поговорить… Она вообще очень глубокий человек, умная женщина.

– Она не против, что тебя не будет здесь вечером? Ты можешь остаться, ничего страшного.

– Не, я с тобой хочу. Ну что мне, со стариками сидеть, что ли?

Прикрыв глаза, Миша водил теперь носом по Юлиным волосам.

– Твои родители сегодня на дне рождения же? – спросил.

Юля кивнула и, вытерев руки о полотенце, висящее на таком же хлипком, как и всё в этом туалете, крючке, вывернулась из Мишиных объятий. Миша намекал на очередную попытку заняться сексом сегодня у неё дома, но после вчерашнего ей было противно об этом думать.

– Пойдём уже, – сказала.

Миша вышел за ней из туалета, и они вернулись на кухню, где Катя уже раскатывала тесто.

– Нарезайте вот на такие квадраты, – Катя указала на свой идеальный квадрат теста. – Сначала давайте так, а потом покажу, как сворачивать.

Юля посмотрела на стол, там уже была рассыпана мука. Тихо играло радио. В серости, надвигающейся из окон, кухня с запахом теста показалась островком уюта. И она принялась нарезать квадраты, как показала Катя.

– Мирка тоже в банке работает. Мирка с Савелием, ну вы видели. Пацан – заноза в заднице. Твоя мама в этом, как его? В Агро… А Мирка в «Сбербанке». Пришлось выйти… Дома сидела… Савелий её… болезненный… Вот, мужик её загулял. Да, вот так… Развелись… Но сейчас у неё уже новый…

Из нагревающейся духовки тёк оранжевый свет. Всё это напомнило Юле время с прабабушкой: как Юля лепила пироги под её руководством, как весь стол был в муке и велись разговоры обо всём. Хорошо было, но быстро кончилось: через пару лет бабушка, которой было уже прилично за восемьдесят, умерла.

– Начинка будет «яблоки»? – спросил Миша, лёжа на диване.

– Яблоки, изюм, корица, – ответила Катя и, поставив миску с начинкой возле Юли, начала сворачивать из квадратов конвертики и выкладывать их на смазанный маслом чёрный поднос. Юля делала то же самое, но сидя, и Катины пальцы были у неё на уровне глаз. Полные, ловкие, от курева они были слегка пожелтевшими, а ногти неровными, неухоженными. Юля ощутила тогда брезгливость, как ко всем курящим людям. Из её родственников курил только папа, но с ним она с пятнадцати лет не жила под одной крышей, а из женщин в семье не курил никто.

Вскоре поднос заполнился конвертиками.

– Вот и всё! Через двадцать минут теперь приходите.

Миша взял Юлю за руку и потянул за собой в тёмный зал.

Уходя, Юля обернулась и посмотрела на Катю: та задвинула поднос в духовку и снова придвинула к себе по столешнице пачку сигарет, а потом и зажигалку, отошла к окну, закурила. И осталась стоять так, молча глядя в окно.

Они прошли гостиную, вошли в следующую комнату, кажется, в спальню. Там стояла кровать, застеленная покрывалом, всё в оттенках – золотого, чёрного, белого. Алые сатиновые шторы закрывали всю стену и комкались внизу. Над кроватью висел, тоже во всю стену, чёрный ковёр с изображением леопарда в джунглях.

Всё здесь было под стать Катиному темпераменту, но совсем не подходило её мужу. Юля подумала, что совсем не представляет, как он и она могут заниматься любовью на этой африканской кровати. Ну разве что это было с ними когда-то давно.

На спинке стула, стоящего возле туалетного столика, висели, вот так, не скрываясь, синий полупрозрачный пеньюар, лифчик и трусы. Юля подумала, что Миша, должно быть, перевидал много Катиного белья.

В Мишину комнату можно было попасть только из этой спальни. Скорее всего, планировалась как гардеробная или кабинет, прикинула Юля, оглядывая обстановку, здесь помещались только стол и односпальная кровать. На столе лежал уже знакомый Юле ноутбук.

– Стол какой у тебя большой. И фотография тут моя уже стоит. Ты где её взял?

– Распечатал из «ВКонтакте». А стол Катя с фабрики привезла. Классный, да? Эту доску я сам шлифовал, – Миша погладил столешницу из светлого дерева.

Потом сел на кровать, опёрся спиной на спинку кровати и, широко улыбаясь, протянул к Юле руки, позвал к себе.

– Тебе норм так жить? – спросила Юля, чуть понизив тон.

– А что такое?

– Я имею в виду, тут спальня их, так близко.

– Да, вообще без проблем. Они вместе всё равно не спят. Маркыч в зале спит на диване, здесь только Катя.

– Хм, я почему-то так и подумала.

– Что подумала?

– Ну, что они не спят вместе.

– Ну, ты оказалась права. А я знаешь что? Я с твоей фотографией в конкурсе участвовать буду.

– Что? – Юля поднялась и удивлённо посмотрела на Мишу. – В каком ещё конкурсе?

– В конкурсе красоты. Принесу твою фотку, и ты по фотке победишь, – Миша сильнее сжал Юлю в объятиях. – В фотошопе буду делать работу на базе твоей фотки. Ты не против? Я прям влюбился в неё.

– Да, делай, – ответила Юля и, помолчав недолго, спросила: – А у них детей нет?

– Не, нет.

– А почему?

– Не знаю, встретились поздно. Решили, что не надо им. Да я, Юль, если честно, и не лезу в такое. Не спрашивал я, а Катя сама не рассказывала.

– Понятно. А чья она сестра? Я так и не поняла.

– Мамина.

– Родная?

– Нет, двоюродная вроде, – Миша повернул Юлю к себе, и его губы оказались рядом с её губами. – Я скучаю по тебе… Ну как бы… По всей тебе.

Шутливо простонал, а Юля почувствовала твёрдое у копчика.

– Теперь придётся посидеть-подождать. В таком виде идти нельзя, – усмехнулся Миша и кивнул на член, набухший под штанами.

Через десять минут Юля с Мишей появились на кухне, держась за руки. Катя уже выключила духовку и перекладывала плюшки на расстеленное на столешнице вафельное полотенце. Выложив все, она посыпала плюшки сахарной пудрой.

Миску с выпечкой она поставила на обеденный стол. Сели пить чай, и Катя снова удивила Юлю. С чаем она съела целых три плюшки. Ела с аппетитом, разглядывая начинку. Юля подумала, что её мама и в страшном сне не стала бы есть мучное в таком количестве. Да и сама Юля не позволила себе съесть больше одной, хотя с таким удовольствием делала их.

– Напишу уже Игорю? – шёпотом спросила Мишу.

Миша посмотрел на часы, было почти пять. Юля вышла на веранду за телефоном, оставленным в кармане куртки. Вернувшись, увидела, что Миша с Катей о чём-то напряжённо шепчутся. При её появлении они резко замолчали. Юле показалось, что Катя была недовольна, но заговорила вполне спокойно:

– Не хочу, Юля, чтобы ты обижалась. Миша просто обещался помочь собрать стол и так, по мелочи. Я на него рассчитывала. Я не ожидала просто, что он уедет сегодня.

– Я понял, Кать. Я останусь, – сказал Миша и виновато посмотрел на Юлю. – Завтра приеду, хорошо?

– Да, конечно, – сказала Юля, сама же она была озадачена такой быстрой переменой.

А ведь он знал, что сегодня у них была возможность заняться сексом! Что тётя сказала Мише, что он так быстро изменил планы?

Допили чай и сели в гостиной ждать Игоря. Катя зашумела посудой на кухне: доготавливала что-то для гостей. Ждать пришлось недолго: к моменту, когда Юля написала Игорю, тот, видимо, сразу выехал, так как через двадцать минут Юля уже увидела из окна, как чёрный «Лексус» ехал по дороге в сторону дома.

Миша вышел проводить Юлю, довёл до машины, поцеловал и помахал Игорю и Юлиной маме. Юля обрадовалась, увидев маму, уже предвкушала, как по дороге расскажет ей всё. Но мама заговорила первая, как только они снова выехали на трассу и машина загудела мерно по асфальту:

– Тётя Миши – это та, что с короткой рыжей стрижкой?

– Да, а ты откуда знаешь? – удивилась Юля.

– Какая-то женщина из того дома всё разглядывала нашу машину. Я так и подумала, что это она, – ответила Ольга и добавила: – Смотрела как-то зло, будто была чем-то недовольна. Что вы там натворили?

Юля озадаченно посмотрела на маму:

– Да ничего. Мне казалось, мы отлично посидели.

8

Девятнадцатилетняя Ольга не видела себя в роли матери, но жизни было на это наплевать. Неделю назад она сходила к гинекологу и узнала, что её задержка – совсем не задержка. С тех пор она не жила, а только смотрела, как живут другие, скользила призраком по дому и по району своему, Сортировке, где стоял их одноэтажный барак. Ещё год учиться: ну и куда теперь со всем этим? Ольга слишком много терпела, чтобы всё пошло прахом.

Она уже училась на банковского работника в Орле. Каждое воскресенье шесть часов тряслась в автобусе по разбитой дороге. В будни до вечера просиживала в холодной библиотеке, так как в общаге находиться было невозможно.

Её соседкой была деваха откуда-то из-под Орла, с неизменной жвачкой за щекой и с претензией к миру. И вроде бы ничего, таких и в Сортировке хватало, но с ней ещё проживал её парень. По утрам, когда соседка крутила волосы на плойку, он лапал её и противно мурчал, а потом ещё вся комната превращалась в лабораторию для химопытов: соседка забрызгивала лаком свои букли, а у Ольги до слёз чесалось в горле.

Правилами женской общаги сожительство, конечно же, было запрещено, и парня гоняли, когда замечали, но чаще ему удавалось улизнуть от вахтёрши. Сама же Ольга его не сдавала, хоть и много раз хотелось. Лишь однажды так расхрабрилась, что спросила у соседки: кто оставил ложку в банке с её вареньем, на что та цокнула и адресовала вопрос этому своему, и они издевательски смеялись. «Ты за кого нас принимаешь?» – говорила соседка сквозь смех. Ольга почти расплакалась, но после этого как-то собралась и твёрдо решила молча дотерпеть до конца учёбы, всё равно курс последний.

Ольга умела терпеть, терпела многое: учёбу в Орле ради перспективной работы, мужа ради мести бывшему парню. Теперь ещё надо было терпеть и огромный живот? Пелёнки-распашонки? Нет, на это сил уже не было.

Детей любила, только конкретно этого, будущего – нет. С детства она хотела стать учителем и с удовольствием возилась с детьми во дворе. Но жизнь не для удовольствий: пора повзрослеть и начинать бороться за своё место под солнцем. Так, как боролись её мама и бабушка. Отец напивался и избивал маму, прямо при детях, но она умела терпеть. А если уж смогла она…

После пьяной смерти отца наконец-то зажили спокойно. Наталья Андреевна вышла в котельную на две смены, и деньги, хоть и меньшие, чем при отце, водителе междугороднего автобуса, водились. Ольга видела, что мама счастлива оттого, что девочки не нуждаются, но замечала и трясущиеся руки, и долгий стеклянный взгляд по вечерам в окно.

Ольга была готова на многое, лишь бы всё, что делала мама, оказалось не зря. Поэтому отложила до лучших времён идею о педагогическом и зацепилась за поступление в банковский колледж в Орле. Весной к ним как раз приехали из приёмной комиссии, рассказывали про вступительные испытания и возможности прямого трудоустройства в государственный (!) банк после окончания. За лето Ольга с матерью съездили в колледж раза три-четыре, и счастью Натальи Андреевны не было предела, когда в конце лета обнаружили Ольгу в списках.

Устроиться на работу с маленьким ребёнком будет сложно. Не было бы у её мамы двоих детей, стала бы она жить с отцом? Нет, ушла бы. Значит, всё из-за них с сестрой, хоть мама никогда в этом не признается.

Ольга слышала, что в таких случаях можно сделать аборт. Мамины подруги даже на ночь в больнице не оставались, всё очень быстро. Девчонки в колледже тоже болтали, что можно и таблеткой, выпила и как в туалет сходила. Только бы не узнала мама, думала Ольга, она бы не пережила. Она ведь всю жизнь вокруг детей выстроила, дети – всё, что ей было важно, она жила только для неё и сестры.

Кажется, и свадьбе её с Вадимом мама была рада только потому, что после этого можно было ожидать внуков. Юный возраст Ольги и Вадима— девятнадцать и восемнадцать не смущал Наталью Андреевну совсем. Она и сама родила Ольгу в двадцать.

Но Ольга своему браку с Вадимом долгих лет жизни не желала: теплилась в душе робкая надежда, что когда бывший парень вернётся из армии, то сразу осознает, кого потерял, и они снова будут вместе. Он закидает её извинениями за то, что не писал, или что ещё важнее – писал не ей, а она сразу разведётся с мужем и выйдет замуж снова, теперь уже по-настоящему. Надо только устранить одно недоразумение – эту беременность.

Поэтому тогда, в октябре восемьдесят девятого года, собираясь на пары, она закинула в сумку все документы, которые у неё были: справку о беременности, выданную в поликлинике по месту жительства, где она постеснялась спросить про аборт, и паспорт. Посмотрела в зеркало и подумала, что едва ли можно предположить по её внешности отличницы-заучки, за чем она идёт в поликлинику.

Щипаное тёмно-русое каре. Глаза словно прячутся за младенчески пухлыми щеками. Ольга нарочно не красилась, чтобы не ловить косые взгляды преподавателей, и от этого её глаз будто бы не было вовсе. Из шкафа, где висели мастерки соседки и её парня (они даже в мороз их носили, надевая на свитер), Ольга сняла свою удлиненную куртку на пуху, надела на свитер с горлом, горло расправила, вытащив наружу, и посильнее затужила куртку в талии.

Вышла из общаги и сразу свернула во дворы. Там, в паре метров, находилась поликлиника, про которую ей подсказали одногруппницы. В регистратуре её долго не замечали. Женщины-тумбы в белых халатах, надетых поверх свитеров, деловито сновали между шкафчиками, из которых торчали корешки грязно-бежевых «дел», и иногда стукались животами и грудями. Ольга с удивлением обнаружила, что нельзя вот так взять и прийти к врачу, надо как-то прикрепиться, а как, в регистратуре, будто бы назло, не отвечали.

До девятнадцати лет Ольга дожила, зная про поликлиники и больницы только приблизительное. Наталья Андреевна лечила детей сама: содой, ромашкой, молоком с барсучьим жиром и шерстяным платком, перетянутым до затруднённого дыхания через всю грудную клетку. А болели Ольга с сестрой часто. За ночь из их барака уходило всякое тепло, даром, что топили вечером, по утрам всё равно просыпались в сырой холод. Когда мама работала в ночь, она, конечно, успевала протопить печь ещё раз с утра, но в другие дни Ольга с сестрой как могли, так и справлялись.

Ольга металась вдоль регистрационной стойки, пытаясь задать важным регистраторшам вопрос про прикрепление, но вот уже несколько раз была перебита уверенными и даже угрожающими речами полноправных посетителей, у которых такое прикрепление уже было. В конце концов ей всё же кинули серую бумажку и после заполнения выдали, как награду, талон к врачу.

Через два часа, дождавшись своей очереди, Ольга робко заглянула в кабинет. Там, за столом, сидела врач в белом халате, надетом, как и у женщин в регистратуре, на свитер. Из-под белого колпака лезли баклажановые перья прилипших к широкой шее волос. Она беззвучно шевелила губами и писала под свою же диктовку в желтостраничную книгу.

– Можно? – тихо спросила Ольга, не распознав настроения врача. Женщина кивнула.

Справа от неё на стене была кнопками прибита картинка с тремя щенятами, жавшимися друг к другу: календарь за тысяча девятьсот восемьдесят девятый год.

– Дата рождения, – врач вперила в Ольгу прямоугольнички очков в позолоченной оправе.

– Двадцать семь. Ноль шесть. Семидесятого.

– Первый день последних месячных.

Ольга выпалила дату, которую успела запомнить, как свой день рождения.

– Проходите, готовьтесь, – женщина кивнула в сторону гинекологического кресла.

Ольга засуетилась:

– А одежду куда?

– Вы словно в первый раз, – врач глянула исподлобья. – Вон, на кушетку кладите.

Неуютный белый свет заливал холодный кабинет. Тюлевые шторы висели на веревке, как тряпка, закрывая лишь часть окна. Стягивая шерстяные колготки, Ольга увидела, как во дворе бегали за мячом мальчишки, и дед выбивал ковёр, перекинутый через турник. Сняв колготки, юбку, затем трусы, она положила всё на кушетку, обитую коричневым дермантином, и забралась на кресло. Оно показалось ей ледяным.

– Ну-с, – врач поорудовала в ней пальцами и после некоторой паузы сказала буднично так: – Беременность, что ли?

– Да, – ответила Ольга.

– Ага.

Врач вернулась к столу, оставив Ольгу лежать, раскинув ноги и ощущая холод теперь ещё и в промежности.

– Это у нас, получается, три недели, – протянула и записала себе: – Сейчас мазки возьмём.

Когда мазки были взяты, она разрешила Ольге вставать, а сама уселась за стол. Ольга оделась и опустилась на стул перед столом врачихи. Собираясь с духом, чтобы попросить то, что хотела, она принялась рассматривать обглоданные кроны деревьев, мелькающие в окне. Потом решила, что лучше произнести задуманное вот так, глядя не на врачиху, а в окно, так проще:

– А аборт можно?

– Что? – врач отвлеклась от своих записей, поморщилась так, словно силилась разглядеть Ольгу.

– Аборт, – сказав это, Ольга запнулась. Теперь даже кроны деревьев не помогали, стыд словно ударил по голове и лишил слов.

– Замужем?

Ольга кивнула, сглотнув слюну.

– Нагуляла?

Ольга затрясла головой изо всех сил.

– Ну а как так получается? – усмехнулась врач. – Рожать боимся, что ли?

– У меня учёба, – растерянно произнесла Ольга.

– Понятно. Это тебе сколько? Девятнадцать? – врач посмотрела на Ольгу со злой иронией.

Ольга кивнула.

– Так, милочка. Иди-ка ты мне анализы сдай сначала, там посмотрим. Готовы они будут… – врач бросила взгляд на щенят. – Ну вот в конце месяца и будут готовы.

– А сдать когда? – растерянно посмотрела туда же, на щенят Ольга.

– А сдать… Завтра к восьми утра в лабораторию нашу приходи. Это двести второй кабинет. Принеси мочу, – она окинула Ольгу хитрым взглядом. – Там посмотрим.

Ольга попросилась в регистратуре на приём через две недели, а на следующий день, в пятницу, послушно явилась с баночкой мочи и сдавать кровь. После этого пошла на пары, отсидела, глядя в окно невидящим взглядом, заскочила в общагу за сумкой и, чувствуя онемение по всему телу, поплелась на автобус.

***

Подъезжая к смоленскому автовокзалу, Ольга заметила Вадима. Как кипарис, он возвышался над толпой ожидающих, а рядом с ним, переступая с ноги на ногу, стояла мама Ольги, низенькая и плотная женщина в длинном стёганом пальто и в шерстяном платке на голове.

Ветер взъерошивал светло-русые волосы Вадика, из-под усов его свисала сигарета, и, о чём-то задумавшись, он пожёвывал её. Тяжелые мысли про беременность на время стянулись куда-то вглубь. Домой возвращаться всегда хорошо. А если бы можно было не уезжать…

Вадик и сестра Ольги не ценят того, что им не надо уезжать из родного дома, собачатся по любому поводу. Ольга знала, что сестра втихаря возмущается матери, что этот пришёл жить к ним в барак, хотя его-то мать живёт, как царевна, в трёхкомнатной квартире. Ольга знала и то, что мама никогда не намекнёт на такое ни ей, ни Вадиму. Для неё большое счастье, когда дети рядом.

Пока Ольга была на учёбе, Вадим стал для её мамы первым помощником: он колол дрова для печки, таскал сумки с рынка, приносил с завода, где работал, колбасу и мясо, проносил в прямом смысле слова на себе, закладывая в рукава и под майку. Наталья Андреевна потом распродавала провиант среди знакомых, и на вырученное у них дома появлялось и масло, и сгущёнка. С Вадимом они точно стали жить лучше, легче.

– Давай сумку, – сказал Вадим, когда Ольга выходила из пазика, исчерченного чёрным льдом.

Протянула ему спортивную сумку с одеждой для стирки. Подошла мама, захотелось обнять её, но Ольга не стала, застеснялась.

– Пришли вот встретить, – сказала мама. Она прикрывала рот рукой, словно мёрзла, но сильных холодов ещё не было.

Вместе они зашагали к остановке маршруток.

– Ты выходная или в ночь? – спросила Ольга.

– В ночь.

– Мёрзнешь, мам?

– Нет, это я так, – отмахнулась и тут же сменила тему: – Какая-то ты худющая, Оля.

– Чего это? – усмехнулся Вадик. – Вон, щёки торчат, как у эскимоса.

– Да не худющая я, мам. Ты ж мне сумки снаряжаешь. Где мне худеть?

– А ты ешь? – беспокойно поинтересовалась Наталья Андреевна.

– Ем.

– С ребятами делись, с соседками, – сказала мама.

Ольга промолчала про этих своих «соседок», они сами берут что хотят, не спрашивают. Не хотелось огорчать маму. К счастью, подъехал нужный пазик, и больше вопросов не было. Ольга и Наталья Андреевна уселись на свободные места, Вадим встал рядом.

– А вы как тут? – Ольга окинула обоих радостным взглядом.

– Хорошо мы. На рынок ходили, купили по мелочи, сейчас кормить тебя будем.

– У врача была? – тихо спросила Ольга.

– Была, – ответила мама. – Мне уже лучше. Может, и не надо больше ходить. Само наладится.

– Может, и не надо? Ирина Сергеевна так сказала? – с подозрением спросила Ольга, но самой очень хотелось верить. Маме тридцать восемь всего, дай бог обойдётся.

Наталья Андреевна ответила как-то неопределённо и уставилась в окно. Наконец, они доехали до родной остановки. Оказавшись возле дома, мама кивнула на несущегося к Ольге дворового пса.

– Гляди, кто тебя заждался.

Ольга же первым делом направилась к почтовому ящику, провела рукой по щели и поймала тревожный взгляд мамы, который та потом устремила на Вадима.

– Не писал, дочь, – шепнула Наталья Андреевна. Но Ольга знала, что мама с Вадимом могли запросто выбросить письмо.

Никита не писал с мая. Двадцать седьмого июня Ольге исполнилось девятнадцать, и он не объявился и тогда, не поздравил. От школьной подруги Ольга слышала, будто бы адрес его части добыла Ритка Федюкина. Написала, и он вроде как ей ответил, иначе не стала бы она бросать высокомерные взгляды на Ольгу, когда они встречались то тут, то там в Сортировке.

Пусть так. Ольга тоже кое-что приготовила ему к возвращению из армии.

В сентябре Ольга вышла ему назло замуж.

Летом Вадим приехал к ним в клуб. Он тогда, после развода родителей ушёл из дома, жил у двоюродного брата. В спортивной куртке и майке с орлом, висящей на нём тряпкой, он стоял у стены, беседуя с братом и девчонками, местными общепризнанными красотками. Почему-то среди всех он выбрал её, пошёл провожать и сказал, что женится на ней. Так уверенно сказал, а Ольга только посмеялась, чудик какой-то и слишком наглый.

Откуда знал?

План мести созрел в голове Ольги не сразу, пришёл с первыми холодами, когда письма от Никиты не приходили вот уже четыре месяца. Вадим жениться не передумал: сказал – сделал. До свадьбы он переехал жить к ней в барак. Ольга и не поняла, как это случилось, но мама против не была. Парень ей сразу понравился – спокойный, добрый, с юмором. Она была уверена, что за ним Ольга точно будет как за каменной стеной. Что-то своё увидела она в Вадиме тогда, чего не замечала Ольга.

После свадьбы Ольга попросила школьную подругу написать Никите в армию и рассказать про свадьбу, но он и подруге не ответил.

***

Через две недели Ольга снова сидела под дверью уже знакомого кабинета, сложив руки на животе, будто бы там болело. Вскоре выглянула врач и строго, по фамилии пригласила Ольгу войти.

– Ну что ж, – вздохнула она, сев за стол. – Посмотрим.

Она пролистывала толстыми пальцами стопку серых, почти прозрачных бумажек, мелькали перламутрово-розовые ногти.

Наконец, нашла нужную и, поджав малиновые губы, изучила результаты с каким-то отвращением. Снова вздохнула, кинула неодобрительный взгляд на Ольгу, примостившуюся воробышком на лавке между входом и врачебным столом.

– У мужа надо бы резус проверить, – сказала.

– А так нельзя? – тихо спросила Ольга, и от волнения на лице её растянулась неуверенная улыбка. Ольга хотела её согнать, понимая всю неуместность, но не удавалось, улыбка натягивалась сама собой. Врачиху это, судя по виду, раздраконило.

– Так – нельзя! – она окинула Ольгу с ног до головы презрительным взглядом.

Потом – пауза. От неё Ольге, которая и до этого чувствовала себя бесплотным существом, совсем стало худо.

– Приходят тут… Деловые… Хотят побыстрее отделаться… А у самих, – она подняла бумажку из лаборатории, которую разглядывала пару минут назад. – Резус-фактор отрицательный. А это знаешь что, дорогая моя?

Ольга вцепилась пальцами в шерстяную юбку и молча смотрела на врачиху.

– Это значит, что детей больше не будет. Да, вот так! – она говорила и разглядывала что-то в книге, не вчитываясь. Ольга подумала, что врачихе, наверное, противно смотреть на неё, мерзкую абортницу. Ей и самой было бы противно.

Откричавшись, врач продолжила спокойным тоном:

– Я не пугаю. Это просто медицинский факт. Если у мужа положительный резус-фактор, при аборте будет смешение крови матери и эмбриона. Образуются антитела… Ладно. Просто запомни, что потом будешь скидывать всегда. Ясно?

Ольга уткнулась взглядом в коричневую шерстяную плиссированную юбку, потеребила пальцами её складки.

– Ты же замужем. С мужем хоть посоветовалась?

– Нет, – тихо ответила Ольга.

Врач неодобрительно покачала головой.

– Уже и мужья переменятся, а матерью стать не сможешь. Думаешь, мало у меня таких тут ходит? Крокодиловы слёзы льют, а поздно… Это с этим не хочешь, а с другим захочешь.

– Я хочу доучиться.

– Доучишься. Все доучиваются. Дитё не помеха.

Ольга подняла на врача мутноватые с красными ниточками глаза и посмотрела так обречённо, что врач засуетилась.

– Поняла меня? Вижу, что поняла. Иди домой, дорогая. Иди, – она махнула Ольге на дверь и уже в спину бросила: – Хорошо всё будет у тебя.

В девяностом году родилась девочка. Ольга назвала её Юлей, созвучно месяцу, и испугалась, что когда-то хотела избавиться от ребёнка. Ольга, Вадим, мама и сестра – все сгрудились над беспокойной малышкой. Даже сестра Вадима, школьница Полина, начала приезжать нянчиться. А через два года Наталья Андреевна умерла от лейкемии. До последнего она просила сажать непоседливую внучку к себе на кровать, чтобы петь ей песни.

После смерти матери Ольга с мужем переехали ближе к центру, в комнату в коммуналке, которую подарил им на свадьбу отец Вадима, он тогда как раз женился во второй раз и переехал из коммуналки к жене.

Ольга сразу легла к стенке. Вернувшись из ясель, маленькая Юля бродила вдоль маминой кровати, стучала ей в спину и накладывала горкой игрушки. Ольга вставала лишь на работу.

Сестра Ольги, оставшись наедине с пустыми комнатами барака, начала видеть мёртвых. Узнав это, Ольга отвела её к врачу, и ей поставили диагноз – шизофрения. Ольга хотела забрать сестру к себе, в коммуналку, но родственники вразумили: у вас и так места нет. Её устроили в психоневрологический интернат, и там, через пару лет, она была задушена кучкой больных, которым мешала спать своим громким душераздирающим криком.

9

В пятницу у Миши был выходной, и после института он с Юлей сразу пошёл к ней домой. К семи им надо было в общагу, там намечались посиделки с Мишиными одногруппниками.

Включив на кухне телевизор, Юля стала разогревать рассольник. В тот день на главных каналах транслировали свадебную церемонию принца Уильяма и Кэйт Миддлтон.

За рассольником она вводила Мишу в курс дела: рассказывала, как познакомились Уильям и Кейт (в университете), один раз чуть было не расстались, но в итоге – это так мило – женятся.

Как поели, Юля составила тарелки в мойку, развернулась и, облокотившись на столешницу, с улыбкой посмотрела на Мишу.

– Пойдем? – спросила, и в этом не было никакого призыва, обычно днём они просто спали или смотрели сериал. С сексом не ладилось: Юля всё ещё привыкала к Мише.

В комнате Миша потянул сидушку дивана на себя и опустил, разложив на две половинки, достал одеяло. Юля подложила себе под голову одну из диванных подушек. Тишина и призрачность обстановки не убаюкивали, а, наоборот, намекали на то главное, что должно было сегодня случиться. Она почувствовала, как в животе что-то сжалось.

– Фильм посмотрим? – её голос дрожал.

– Давай.

Миша снял рубашку. От его голой спины и груди шёл особый запах: тёплый, такой естественный. Запахи имеют свойство врезаться в память. Юля потом ещё долго не могла забыть и этот.

Она вылезла из-под пледа, доползла до стола и стала искать фильм в «ВКонтакте».

– Что думаешь посмотреть? – спросил Миша.

Обернувшись, Юля подумала, что мышцы на его руках, как волокна в сыре-косичке. Грудь в тёмных волосках и мягкий живот. Впервые Миша показался ей красивым.

– «Английского пациента» смотрел?

– Это про врачей? Я «Клинику» смотрел.

– Это не то, – Юля включила видео, повернула экран. – Мой любимый фильм. Там Рэйф Файнс в главных ролях, который Волан-де-Морта в «Поттере» играл, помнишь?

Миша не смотрел.

Пока шёл фильм, Юля всё сильнее отстранялась от Миши, словно в той реальности, куда она погрузилась, его не должно было быть. На моменте, где главная героиня ждала в пещере своего возлюбленного и писала дневник, Юля беззвучно заплакала.

«Мы умираем. Мы умираем. Мы умираем, обогащенные любовью, путешествиями, всем, что вкусили. Телами, в которые вошли, по которым плыли, как по рекам, страхами, от которых прятались, как в этой мрачной пещере.

Хочу, чтобы все это оставило след на моем теле. Мои истинные страны, а не те, что наносятся на карты, что носят имена могущественных людей. Я знаю, ты придешь. Придешь и отнесешь меня во дворец ветров. Это все, чего я хотела – отправиться в такое место с тобой, с друзьями. На землю без карт.

Лампа погасла, и я пишу в темноте… Жаль, что любовь не вечна. Жаль, что всё кончается. А может, это всё делает лучше».

Как же глупо, – подумала, вытирая лицо. Слёзы никуда не девались, продолжали стекать по рукам.

Со слезами её словно покидало и то, что было запрятано, зажато, а теперь, до предела нагноившись, прыснуло и текло-текло.

Миша притянул её к себе. Слёзы изменили русло, потекли теперь ему на грудь. Было нечем дышать и стало до дурноты душно. Ещё и Миша задышал ей в голову. Жарко. Юля села.

– Трогательный момент просто, – объяснила.

Миша притянул её к себе.

Какой абсурд! Она плачет из-за Андрея на груди у Миши. Именно с Андреем она посмотрела этот фильм в первый раз. Но Андрея больше не будет. Их пути разошлись, и любовь кончилась. Всё кончается. А может, это всё делает лучше?

Мишины глаза блестели нескатившимися слезами, фильм его тоже тронул. Они встретились взглядом, и Миша поцеловал её. Сначала еле ощутимо, потом настойчивее. Он шепнул что-то, потом сходил в коридор, дзинькнули ключи в кармане, вернулся с квадратиком презерватива в руке.

В этот раз получилось. Юля даже не успела осознать, как всё началось, она словно съехала с горки, и дыхание перехватило от неожиданности. Диван под ними стал влажным. И сладко пахло смазкой на презервативе. В памяти о первом их разе остались: покалывание щетины, тяжесть тела, больно-приятное распирающее чувство между ног.

– Я люблю тебя.

Юля встретила его серьёзный взгляд, но не смогла ответить тем же. Андрея она любила, в этом была уверена. Первой, детской любовью любила, а Мишу… С ним она чувствовала себя взрослой. И секс с ним был другим, без обязательств и ожиданий, которые накладывает любовь первая. И это было важнее и интереснее теперь, чем просто говорить «я люблю».

– Это развод с Ноготковой так на тебя повлиял? – пошутила Юля.

Хотелось скорее разбавить то, что теперь у них было, чем-то обыденным и забавным.

– Почему? – ответил Миша, стягивая соплевидный презерватив.

– Ну до этого у тебя падал.

– Нет, не думаю, не знаю. Волноваться перестал просто.

Юля видела лишь его спину и по голосу поняла, что её шутка ему не понравилась.

– Стало всё равно?

Прикрывая одеялом грудь, она водила рукой в поисках сарафана.

– Тебе и так и сяк плохо, – повернулся и заулыбался Миша.

Провалялись до шести. По негласному правилу до прихода мамы и Игоря нужно было успеть одеться, убрать одеяла и стереть следы помятости на диване. Миша помылся и стал одеваться. Накинул рубашку и у зеркала в коридоре сказал:

– Дашка сказала, что мне идёт голубой. Дашка – из моей группы.

Юля, стоя в ванной, протирала подмышки. Услышав это, хмыкнула.

Миша застегнул рубашку и повторил:

– Дашка сказала, что мне идёт голубой. А ты как считаешь?

Юля вышла из ванной, по пути в комнату кинула на Мишу ироничный взгляд.

– Мне странно, когда мужчине настолько важно, что какие-то там девушки думают про его внешний вид.

– Я в этом ничего такого не вижу.

Юля поняла, что обидела его, и внутренне отчитала себя за сказанное, потому что знала: сказала она это специально, ему в пику.

До семи нужно было успеть забежать в магазин, купить всякого. Миша сам взял основную закупку на себя. Решили идти во «Второй дом», там продавали сухарики, которые всем нравились.

– Эти макаки не могут посчитать, по сколько скидываться, – возмущался.

Всю дорогу рассказывал Юле, как в группе всё организует и принимает решения, которые никто, кроме него, принять не может. Юля слушала молча, иногда одобрительно мычала, но в некоторые моменты ей было сильно смешно от его наивного бахвальства.

– За неделю не смогли договориться… Я сказал: давайте по две сотни, и я всё куплю. Детский сад! А когда надо было по алкоголю решить – тоже началась ромашка. Костя говорит: вискарь дорого, себе сам пивас куплю, вычти из моих. И так все. Выпьют своё и потом давай вискарь глушить. Что я, не знаю?

«Второй дом» растянулся во весь первый этаж кирпичной пятиэтажки. Через двадцать минут они вышли из него – Миша, навьюченный пакетами, и Юля налегке. Пошли по Кирова в сторону общаги.

– О, идут! – улыбнулся Миша.

Смех – единственное, что тем вечером нарушало тишину в районе советских двухэтажек, обступивших полукругом их институт. Старые здания с облупившимися стенами. Чёрные дыры выбитых окон кое-где заколочены досками или заклеены мутной грязной клеёнкой. Вечером Юля старалась здесь не ходить.

Когда Юля и Миша подошли к институту, Ярик Иванов раскручивал пакет и, замахиваясь, подгонял им Костю Соловьёва. Костя оглядывался на Ярика и на его летящий пакет и отбегал вперёд.

– Что вы тут устроили? – спросил Миша и поздоровался с обоими за руку.

Юля тоже поздоровалась, но в ответ ничего не услышала. Парни так были заняты собой, что даже не взглянули на неё.

– Этот пёс должен мне сникерс, – объяснил Ярик и махнул в сторону Кости. – Сказал, что пригласит Настьку в кино на неделе. Что думаешь? Позвал?

Ярик снова угрожающе закручивал пакет.

– Настька нормальная баба. Чего ты? – спросил Миша Костю.

– Ай, форева элон, – ответил за него Ярик.

Костя молчал и загадочно улыбался, этот издевательский разговор ему явно приносил удовольствие. Юле показалось странным, что друзья заставляют его позвать кого-то в кино, обзывают, а он ещё и веселится от этого.

Миша рассказывал ей про Костю: девушки у него не было (по крайней мере, с Мишей и Яриком он ничем таким не делился), норм шарил в программировании, но прогуливал так же много, как и вся их компания, поэтому преподы считали его способным, но, как и всю их компанию, бестолковым.

– Смотри, хавчик не растряси, – сказал Костя Ярику, когда тот в очередной раз шлёпнул его пакетом.

– Что у вас там? – спросил Миша.

– Да всякое: чипсы, сухарики, кола. Должен был быть мой сникерс, но этот пёс зажал, – недовольно покосился в сторону Кости Ярик. – Дашка сказала, что они салаты сами сварганят, надо будет только скинуться им на продукты.