Двойная шутка

Часть 1. Большая шутка

Пролог

– Мне нужны эти часы, – сказал Филипп.

Он был худощав, светловолос и являлся одним из ведущих актеров сериала «Большой знак», который сейчас снимался на Би-Би-Си. Было 14 января 2028 года, самое начало съемок нового сезона. В перерыве между сценами Филипп, опираясь на свою трость вишневого цвета, подошел к кулерам в брейк-зоне и столкнулся с высоким осветителем Александром, жадно пившим из стаканчика. И подумал, что это знак. – А мой знакомый может заинтересоваться моим хронографом – нужна только убедительная легенда.

– У меня завтра полно дел.

– Я могу заплатить!

– Не нуждаюсь, – сказал Александр. Он говорил с небольшим манчестерским акцентом.

– Тогда я буду должен, и при случае…

– Едва ли этот случай настанет, – перебил Александр. – Если это все, то у меня и сейчас полно дел.

– Извините за беспокойство, – расстроенно кивнул Филипп.

– Что ты все время извиняешься, – с досадой произнес осветитель.

– Просто нужно торопиться, – попытался объяснить Филипп, – временный интерес к советским часам пройдет, и уже не получится совершить настолько выгодные сделки.

В этом году советские часы в хорошем состоянии и, главное, с индивидуальной историей действительно получили неожиданный ажиотаж среди любителей.

– Вижу, тебе советские часы не особенно интересны.

– Ну, – Филипп пожал плечами, – я не гонюсь за модой. И, без ложной скромности, разбираюсь в часах почти профессионально.

– Но я не хочу ничего сочинять, – осветитель повернулся и зашагал в сторону базы для хранения светового оборудования, что было довольно-таки невежливо.

– Постойте, наш продюсер Камилла – давняя знакомая моего отца, и… – Филипп прикинул, о чем с ней можно поговорить. На увеличение гонорара она явно не пойдет. – Я могу с ней поговорить.

Осветитель остановился.

– Судя по выговору, у вас есть какое-то театральное образование, – сымпровизировал Филипп. – Колледж, школа. Может, театральный кружок?

– Кружок тоже, да, – кивнул Александр.

Филипп приободрился, довольный своей догадливостью.

– И музыку, наверно, тоже преподавали?

– С какой целью интересуешься?

– Боссы хотят поменять заставку сериала, – стал объяснять Филипп, – вместо мелодии пустить песню, и сейчас ищут исполнителя. Я бы мог поговорить с Камиллой, и она бы устроила для вас прослушивание …

В его тонких чертах была легкая, почти неуловимая асимметрия, и если бы Александр никогда с этим не сталкивался, он бы даже ее не заметил. Но он сталкивался, и он заметил.

– Окей, что нужно сделать?

– Вам просто нужно сыграть русского, – сообщил Филипп, – который от нужды продает семейный раритет.

– А на самом деле? – уточнил осветитель.

– Это часы «Победа», я купил их у одного коллекционера.

– То есть это подлог?

– Вовсе нет, – возразил Филипп, – всего лишь хитрость. Эти часы не поддельные, они выпущены в 1951 году на Самарском заводе в лимитированной серии, весь вопрос лишь в провенансе. Они ведь действительно могли оказаться вашей семейной реликвией! Я прошу лишь немного приукрасить историю.

Александр сомневался – все равно это чем-то напоминало подлог.

– Мне очень нужны его часы, – признался Филипп, который мысленно уже называл эти часы своими.

– И что, у тебя нет ни одного доверенного человека?

– Что за вопрос? Есть, конечно, – с достоинством ответил Филипп, – я просто не хочу их беспокоить.

– Хм, – произнес осветитель.

Глава 1. Первая сделка

– Он хороший русский, я ручаюсь, – сказал Филипп.

Была январская суббота, начало шестого, и в лаунж-зоне отеля «Коринфия» в Вестминстере сервировали стол к послеобеденному чаепитию. Рядом с фарфоровым чайным сервизом с молочником на этажерке высились конноли, заварные булочки с маракуйей, сандвичи с копченым лососем и брауни с шоколадным кремом. Чуть поодаль стояли бокалы с шампанским.

– Ладно, – кивнул его однокашник Харвей, – поверю тебе на слово. – Он повернулся к Александру: – Вы действительно хороший русский?

– Вы даже не представляете, – усмехнулся он в ответ, – насколько я плохой русский. Однако часы отменные.

– Он мой коллега, – сказал Филипп, – тоже актер.

– Что-то я не слышу акцента.

– Во-первых, он умеет говорить без акцента, он же актер.

– Надо же, – Джеймс Харвей явно не поверил. Он был владельцем хронографа XVIII века, по поводу которого Филипп уже полгода пытался сторговаться. Лондонскую резиденцию Харвеи продали, так что Джеймс жил в Икторпе, а будучи в городе, останавливался обычно здесь. – А во-вторых?

– Я играю в пабном театре, – на чистом английском, разве что с легким манчестерским акцентом сказал Александр. Мог хотя бы попытаться изобразить жесткое «р», «т» или «в», с досадой подумал Филипп.

– А что за театр?

– «Плезант».

– Что-то не слышал.

– Он небольшой, на шестьдесят мест, – пояснил Александр, – в Айлингтоне неподалеку от Каледониан-роуд. Именно там шла пьеса «Король говорит», когда мать режиссера Тома Хупера пришла на представление, а потом рассказала о ней сыну. И он снял фильм.

– Не хожу в пабные театры, – признался Харвей.

– Как бы то ни было, часы первоклассные, – сказал Александр. Это были часы «Победа» калибра 2602, выпущенные в 1951 году, в честь советско-китайского договора о дружбе, и потому с китайскими иероглифами. Двойная экзотика. – Они достались мне от отца, а тому от деда. Однажды они даже защитили его от пули. Потом в мастерской починили, и они стали как новенькие – даже не скажешь, что на них была кровь.

– От пули на войне? – уточнил Харвей.

Филипп ощутил, как на лбу выступили капли пота. Это был вопрос с подвохом. Упомянул ли он, что часы выпущены в 51-м? Если нет, то пиши пропало.

– Нет, просто от шальной бандитской пули. Часы ведь выпущены в пятьдесят первом, после победы. К тому же моему деду на начало войны исполнилось только пять лет. Сражался мой прадед, и он всю войну прошел без всяких часов. Только под Берлином приобрел трофейные.

– Почему же вы их продаете?

– Жизнь в Лондоне дорогая, – кратко сказал Александр.

Харвей еще немного посомневался.

– Дайте рассмотреть.

Александр протянул ему советский хронограф с белым матовым циферблатом, кафедральными стрелками и раритетными иероглифами.

– Мечта любого коллекционера, – заметил Филипп. – Только посмотри на иероглифы!

– Ладно, по рукам, – после еще одной драматической паузы кивнул Харвей и вытащил свой хронограф. Это были часы работы мастера Хентона Брауна 1730 года с корпусом, украшенным высокорельефной чеканкой с изображением сцены «Семейство Дария перед Александром»1. Особенно Филиппа привлекали в них золоченый рельефный чеканный циферблат и стальные вороненые стрелки в стиле «таракан и кочерга». Они выпили шампанского, как бы скрепляя сделку.

Получив вожделенные часы и выйдя из «Коринфии», Филипп шумно выдохнул.

– Хорошо вы придумали про историю.

– Это реальная история, только не с «Победой». У деда были те трофейные, и выглядели они потом не очень. Дед, конечно, отдавал мастеру…

– А что за модель? – деловито уточнил Филипп.

– Не знаю, какие-то швейцарские.

– Они еще ходят?

– Когда я видел их в последний раз, ходили.

– Значит, они не с вами?

– Нет, у брата.

– Он старший?

– Что за допрос? – возмутился Александр. – Дед оставил их мне, я брату, вот и все. Я бы их все равно рано или поздно потерял или разбил. Не любят меня как-то часы, всё время норовят сбежать или сломаться.

– А ваш брат не согласился бы продать их мне, скажем, за тысячу фунтов? – осторожно спросил Филипп.

Александр удивленно на него посмотрел.

– Можно за две, – добавил Филипп, – но это максимум. Если серия не лимитированная, то не представляет особой исторической ценности, меня заинтересовала их индивидуальная история.

– Они гнутые, потрепанные жизнью и они не продаются, – решительно сказал Александр.

– Может, за три? – с надеждой спросил Филипп.

– Давай закроем этот вопрос.

– Вам не понять, вы не коллекционер, – вздохнул Филипп. Это было похоже на неутолимую жажду, и сколько бы часов ни прибавлялось в коллекции, ему все равно казалось, что их слишком мало.

– Брат не будет их продавать.

– Хотя бы спросите у него. Это же три тысячи фунтов!

– Это просто деньги, которые однажды закончатся, а часы останутся.

Филипп уныло кивнул. Собственно, эта мысль когда-то и сделала его коллекционером (и еще семейное наследие).

– Я подумал, может, этим вечером вы бы еще могли подыграть?

– Опять рассказать эту историю? – усмехнулся Александр.

– Нет, съездить на встречу на Грин-Лейнс. Ничего особенного, просто хочу купить еще одни часы с рук.

– Съезди с таксистом.

– Мне нужно, чтобы меня не ограбили в момент или после сделки, а таксист и сам может ограбить.

– Что-то мне подсказывает, что я об этом пожалею, – вздохнул Александр и взъерошил темно-русые волосы. – Ладно, давай только быстро.

– Моя машина домчит в три счета, – заверил Филипп.

***

У Филиппа был синий «Ягуар», и он вел его очень аккуратно, мягко выражаясь.

– Ты всегда водишь так медленно? – поинтересовался Александр.

– Я стараюсь не нарушать правила, – пояснил Филипп, ища место для стоянки.

Не успел он припарковаться, как к ним подошел турок-продавец и показал «товар».

Филипп вылез из машины и попросил дать хронограф в руки. Он был в зеленом пуховике насыщенного изумрудного цвета, как лист на снегу, невесть как дотянувший до зимы.

Поколебавшись, продавец протянул их. Филипп повертел их, присмотрелся и вернул назад, покачав головой:

– Это жалкая подделка.

– Может, и подделка, но не жалкая! – оскорбился турок, и в принципе его можно было понять. В строгом смысле это и не было подделкой. Это были дорогие часы «Патек Филипп», только они никогда не принадлежали китайскому императору и никогда не были в Союзе. Потому что на задней стороне крышки отсутствовала дарственная надпись. И от возмущения продавец полез в драку. Но в драке с Александром долго не продержался, поэтому быстро остыл. Однако в этой неприятной сцене слегка пострадало пальто Александра, по виду вполне еще новое.

– Разве нельзя покупать часы в магазинах или на всяких там аукционах, – с досадой спросил он на обратном пути, – как полагается?

– Эта модель считается утерянной, – ответил Филипп. От расстройства он сел на пассажирское кресло – он-то уже предвкушал, как наденет этот хронометр на руку. – Я все ждал, что она всплывет на аукционах, но пока глухо.

  Над зеркалом заднего вида висело фото часов.

– Это из-за них движуха? – поинтересовался Александр. – Они ведь ношеные?

– Не просто ношеные, – вздохнул Филипп. – Это модель «Патек» тридцать седьмого года с вечным календарем, а главное, принадлежали они китайскому императору2. Император побывал в советском плену, подружился там со своим переводчиком Георгием, а когда освободился, подарил их Георгию. Якобы еще сказал на прощание, что кроме водонепроницаемости часы обладают функцией замедления времени. Как он выразился, разовой остановкой секунды. Наверно, неточный перевод. В последний раз официально они всплывали в Швейцарии в девяностые. Теперь, если найдутся, будут стоить еще дороже благодаря своему провенансу. Но я все равно их раздобуду, – убежденно закончил он. Радовало, по крайней мере, что удалось заполучить хронограф Харвея.

– Может, владелец не захочет их продавать.

– Я предложу цену побольше.

– Не всегда дело в цене, – заметил Александр.

– Почти всегда дело в цене, – упрямо сказал Филипп. – Вы всегда так лихачите?

– Я обогнал этого тормоза вполне в рамках правил, – пояснил Александр.

– Фак, я так надеялся, что на сей раз это они…

– Ты пьешь? – спросил вдруг Александр.

– Смотря что. Воду, чай…

– Пиво.

– Нет, конечно! Я ведь актер, а алкоголь плохо влияет на мою память.

– Жаль, – сказал Александр. – Тут как раз неподалеку на одном пятачке семь пабов. – Они проезжали район Вест-Энда и Пикадилли.

– Это где?

– Ты живешь в Лондоне и не в курсе? – удивился Александр.

– Я вообще не особенно хожу по пабам. Так где? – Филипп и сам не знал, зачем ему понадобилось это выяснить, – он все равно туда не собирался.

«Ягуар» остановился на светофоре. Александр приоткрыл форточку, достал сигарету и закурил, хотя вообще-то курить в машине было не принято. И в облачке дыма, задержавшемся в салоне, Филипп ощутил тревожное предчувствие.

Он решил, что в крайнем случае пойдет только в один паб, выпьет только один стакан пива и с чистой совестью отправится домой.

Глава 2. О превышении нормы

Лестер-сквер, паб 1

– Слушай, а почему ты предложил сыграть русского именно мне? – спросил Александр.

– Ну у вас такой вид, немного… – Филипп щелкнул пальцами, отхлебнув мягкого эля из своей кружки, – ну…

– Мрачный?

– Нет.

– Угрюмый?

– Да нет.

– Может, славянский? – предположил Александр.

– Скажете тоже, – Филипп даже рассмеялся, – нет, просто ощущается авантюрная жилка.

– Хм, – сказал Александр и одним глотком осушил полкружки старого темного эля.

– А я слышал, вы в драке что-то сказали на иностранном. Вы знаете еще какой-то язык?

– Да, – кратко ответил осветитель. Из него как будто приходилось вытягивать реплики.

– Какой, если не секрет?

– Французский, итальянский и русский. Принялся за немецкий, но пока не идет.

– Вот так совпадение, – сказал Филипп. Сам он знал только родной язык. К чему изучать другие наречия, если весь мир учит английский? – Вы в самом деле знаете русский? Почему же на встрече с Харвеем не использовали акцент?

– Я пытался не спалиться с этой историей и забыл про акцент, – признал Александр.

– Сложно, наверно, было его изучить?

– Не особенно.

– Я слышал, в России по полгода зима, – продолжил Филипп, не оставляя попыток завязать беседу, но начиная уже падать духом. Напрасно он согласился пойти в паб.

– Угу.

– Ну французский с итальянским ладно, – не выдержал Филипп, – но зачем вам понадобилось учить русский? Может, у вас там какие-то знакомые?

– Скажешь тоже, – произнес Александр и допил стакан. – Просто я сам русский.

– Не расслышал? – после паузы переспросил Филипп. Беседа зашла явно куда-то не туда. – Мне показалось, вы сказали…

– Я из России, – любезно повторил Александр.

Тут наступила очень долгая пауза.

– А я думал, вы родившийся в Англии этнический поляк, – пробормотал Филипп в некотором ступоре.

– Такова была легенда, – кивнул Александр, – по предложению начальства. Такая сейчас политическая ситуация, сам понимаешь.

– У вас же чистый манчестерский акцент!

– Да, под него удобно было замаскировать.

– Фантастика.

– Просто терпение и труд, – возразил Александр, – и работа лицевых мышц.

– У меня идеальный фонетический слух, я различаю любые акценты, – Филипп все никак не мог поверить.

– Да никто бы не различил, – заверил Александр, – никто и не прислушивался.

– Но если вы славянин, почему у вас темные волосы?

На самом деле волосы у него были русыми.

– Потому что я славянин, а не альбинос.

Филипп тоже не был альбиносом – в детстве проверяли.

– Так вот почему вы не играли в шарады на нашем тим-билдинге, – пробормотал он.

– Просто я не люблю шарады и тим-билдинги. Как говорили в «Понедельнике», работать интереснее, чем развлекаться в старинном смысле этого слова.

– Где говорили?

– Не важно, в одной русской книге.

– Не читал русские книги.

– Ну это понятно, – кивнул Алекс, – англичане не читают русские книги, у вас один Шекспир полбиблиотеки занимает.

– Я и Шекспира не всего читал, – зачем-то сообщил Филипп. – Мама говорила, что излишнее чтение напрягает мозг.

– Мозг как мышца – его и нужно напрягать.

– Интересная теория, – вежливо сказал Филипп. Он не знал, что у русских считается достаточным основанием для мордобития, поэтому старался не нарываться. Как иногда говорил отец после семейных встреч, если есть возможность избежать драки, то лучше избежать.

– Это не теория, это аксиома.

– Русские на редкость категоричны, – забывшись, выдал Филипп одну из дедовых фраз.

– На редкость категоричное утверждение, – не полез за словом в карман Александр. И добавил, подумав: – Но это между нами про мою национальность. А то есть подозрение, что это может плохо сказаться на моей карьере.

– Конечно, между нами.

– Честное английское слово? Хотя о чем я. – И Александр добавил почти беззвучно: – Это почти оксюморон.

Филипп услышал.

– Англичане всегда держат свое слово! – Он почувствовал себя задетым.

– Скажи это кузену Никки.

– Не знаю, что там вышло с вашим кузеном, но это не повод, чтобы вешать ярлыки. Я домой, – он поднялся, осматриваясь в поисках уборной. Требовалось зайти туда перед дорогой.

Паб 2

– Наш сериал – про человека, обреченного на бессмертие, и его ангела-хранителя, который тоже привязан к нему навечно и не может ни вырасти профессионально, ни взять под крыло другого подопечного…

– Да, я тоже посматриваю, – кивнул Алекс. Главным героем был Рэй – человек, который жил уже несколько веков, и выжить ему помогал как раз ангел-хранитель.

– Так вот, – заторопился Филипп, – по сюжету человек получил дар бессмертия, попытавшись покончить с собой, и я думаю – может, сериал способен пагубно повлиять на неокрепшие души?

– С чего бы?

– Это же мистика.

– Это просто сказка. Начать с того, что твой персонаж Адьвидас чем-то смахивает на сида3, и заканчивая тем, что в сериале полно прочих волшебных народцев. Корриганы4, гвиллоны, слуаги и прочие.

– Они ведь относятся к бестиарию.

– И к язычеству. В любом случае, что ты можешь сделать?

– Ну не знаю, поговорить со сценаристами, убедить их сделать историю как-то мягче, добрее?

– Не думаю, что это хорошая идея. Со сценаристами шутки плохи.

– Вряд ли они обидятся на дружеский совет со стороны.

– Ты путаешь, – покачал головой Александр. – Они пишут сценарий, ты играешь. Они пишут ноты, а ты танцуешь.

– Я не танцую.

– Образно говоря. И потом, всегда можно научиться.

– Если здоров, – печально сказал Филипп.

– Так-то мало полностью здоровых, – отозвался Алекс. – У меня тоже есть проблемы.

– У вас? – удивился Филипп. – И что за проблемы?

– Не важно. Если незаметно, значит, я справляюсь. Значит, еще один сет и по домам?

– Да, я хотел сегодня пораньше лечь спать, – подтвердил Филипп. Почему-то это прозвучало как тост, и они снова выпили.

Паб 3

– Нет, семейные поездки куда-то – это не для меня, – сказал Филипп в заключение истории о своем прошлогоднем вояже в Эдинбург. – Родственники бывают удивительно надоедливыми, особенно когда их много. И никакие красивые виды не спасают.

– А я бы хотел большую семью, – сказал Алекс, – но пока не могу себе позволить.

– Не хватает времени?

– То времени, то денег, – кивнул Алек. – И может, ещё не все этого заслуживают.

– Разве семью нужно заслужить? – удивленно переспросил Филипп.

– Ну, у всех разный бэкграунд.

– А мне, признаться, большое семейное гнездо иногда кажется сущим наказанием.

– Даже так?

– Они со мной почти во всем расходятся. Особенно возражают против кино.

– Значит, ты в семье вроде бунтовщика?

– Скорее белой вороны, – вздохнул Филипп. – Родня почему-то убеждена, что лучше знает, что мне нужно. А мне кажется, я могу чего-нибудь добиться и сам.

– Каждый может чего-нибудь добиться, – заверил Алекс. – Надо ли ему это, другой вопрос, но добиться определенно может. – И отчего-то помрачнев, заказал «Стаут» – самое крепкое пиво в этом пабе. – «Что для одного – ненужный хлам, для другого – недоступная роскошь», – отпив махом сразу треть стакана, процитировал он.

– Гамлет? – предположил Филипп.

– «Вино из одуванчиков». Слушай, Лем с Ефремовым ладно, но Брэдбери?

– Да знаю я Брэдбери, просто не все читал.

– Мне всегда было интересно, почему некоторые люди мало читают. Это же целый прекрасный мир, как можно добровольно от него отказываться?

– Ну я понимаю, что всех книг мне сроду не одолеть, – признал Филипп. Он был реалистом.

– Хорошо, что ты относишься к этому философски. Но это не повод не читать. Как утверждал тот же Брэдбери, непрочитанные книги умеют мстить.

– Но как понять, какие именно тексты стоит прочесть? Их целое море.

– Начни с того, что тебе интересно, – посоветовал Алекс. – Ты еще скажешь спасибо стоящим книгам.

– А как вы различаете стоящие книги?

– Есть слово живое и слово мертвое5, – ответил Алекс. – Все просто. Вот взять любую классическую книгу. Назови-ка букву.

– В.

– Во, «Возвращение в Брайдсхед». Хотя, наверное, это не слишком удачный пример… Не суть. Про проблемы богатых аристократов-англокатоликов. Вот казалось бы, где я и где проблемы богатых англокатоликов. А начинаешь читать и понимаешь, что тебе есть дело. Вот в чем мастерство. Хорошая книга больше того, что в ней рассказано, как и человек больше какой-то своей функции. Созданный ею мир объемнее текста. Этот зазор создает напряжение, которое и цепляет читателя. А держат его все те же сакральные вопросы и поиски своего места, как, допустим, и в «Москва-Петушки».

– Звучит как название маршрута.

– Герой ехал к своему истинному «я», проезжая мимо станций «вера» и «духовность».

– И что, в итоге доехал?

– Прочитай и узнаешь, – ответил Алекс, – хотя бы в дороге.

– В дороге лучше читать детективы.

– Ну уж лучше, – с сомнением произнес Алекс, – из пяти функций классической литературы6 детективы выполняют в основном одну – развлекательную.

– По-моему, развлечения вполне достаточно. Вот, например, у писателя Шекспира…

– Шекспир в первую очередь драматург и поэт.

– Одну минуту… Ладно, драматург, – продолжил Филипп, вернувшись из туалета. Он успел потерять нить разговора, но не хотел в этом признаваться. – Тем более. А какой вклад внесли русские в театральное искусство?

– Ну а Чехов… оба Чехова и Станиславский, по-твоему, кто?

– Известно кто, – ответил Филипп, гадая, почему Чеховых стало два. В работе он использовал и систему Станиславского, и метод Михаила Чехова. – Театральные теоретики.

– В смысле, по происхождению.

– Я не изучал их происхождение, я же не Чарльз Дарвин!

– Определенно не он, – согласился Алекс почему-то насмешливо. – Слушай, нам нужен какой-нибудь знак «стоп». Если я начну петь по-русски, значит, пора по домам.

– Ну ведь пабы работают до одиннадцати, вряд ли мы успеем…

– «Догстар» в Брикстоне работает до четырех в пятницу и субботу.

– Да? Никогда не был в Брикстоне.

– Что? – медленно переспросил Алекс. – Ты родился не в Лондоне?

– В Лондоне, – кивнул Филипп. – Признаться, я не очень-то ориентируюсь по картам. Но я бывал и на окраинах, в Стратфорде, например.

– Стратфорд во второй-третьей зоне.

– Я же говорю – окраина.

– В Большом Лондоне девять зон.

– Лондон и Большой Лондон – две большие разницы.

– Ладно, – примирительно сказал Алекс, – все равно до одиннадцати еще уйма времени. Жаль только, тут нельзя курить.

Паб 4

– Хорошо, – сказал Филипп, когда они выпили за космос, – вы первые были в космосе и почти первые изобрели радио, но почему проиграли в холодной войне?

– Вы победили за счет бытового комфорта. То есть за счет его пропаганды, преувеличенной значимости.

– А кто вам мешал заниматься комфортом и пропагандой?

– У нас были цели поважней.

– Вот, вы забыли об обычных людях в погоне за глобальными целями, и это стало критичной ошибкой. Ведь эти цели должны были достигать простые люди! Следовало сделать скидку на человеческие слабости, вот что. – Кто бы мог подумать, что дедовы аргументы однажды помогут Филиппу в споре.

– Кто бы говорил о простых людях, представитель классового общества.

– Не такое уж у нас и классовое общество, – возразил Филипп. – Даже на скачки в Эскотте теперь пускают всех желающих.

– Но не всем желающим дают приблизиться к аристократам, – заметил Александр.

– Думаете, вам бы понравились аристократы вблизи? – с сомнением сказал Филипп.

– Уверен, что нет, – отрезал Алекс. – Я отношусь к нобилитету, как Лонгрен к Мэннерсу.

Филипп не знал, кто эти люди, но, судя по контексту, отношения у них были так себе. Возможно, даже не без мордобития.

– И я без восторга, – кивнул он, – хотя вряд ли смогу поднять руку на человека.

– Не зарекайся, – кратко посоветовал Алекс. – Я вот уже ни от чего не зарекаюсь.

– О, – произнес Фил и решил сменить тему (перед выходом на работу он просмотрел все четыре сезона их сериала): – А в «Большом знаке» повторяется такая идея… Как думаете, это нормально – готовность пожертвовать жизнью ради другого человека?

– Зависит от контекста, – ответил Алекс и опрокинул в себя разом треть пинты. – Что за человек, что за жизнь.

– Шуточки у вас, конечно.

– Ну ладно, можно сказать по-другому. Еще это зависит от системы координат. В рамках альтруизма – вполне нормально, а в логике индивидуализма, конечно, нелогично. Хотя жизнь вообще-то шире всяких рамок, – подумав, добавил он. – Я в этом убедился, когда работал водителем на «скорой».

– Вы работали водителем на «скорой»? – удивился Филипп.

– Всего год. Но таких историй там навидался – хватило бы на целый роман. Самое обидное, когда дергают по пустякам, и опаздываешь к тяжелому. Я даже научился по первому взгляду определять живучесть.

– Это как?

– Если на первый взгляд пациент скорее жив, чем мертв, то его наверняка откачают, если наоборот – то увы. Верная примета.

– Но как можно сказать, что пациент скорее мертв, если у него, допустим, временная остановка сердца?

– Если б ты увидел, то понял бы. Лицо становится каким-то пустым, будто его покидает нечто важное.

– Душа?

– Все, кто сталкивались со смертью, знают, что в этот момент душа отправляется в другое место, – с непоколебимой уверенностью сказал Александр. – Ты ведь знаешь, что есть теория о квантовой природе души7, что после физической смерти информация в ней не уничтожается, а рассеивается во Вселенной?

– Это просто теория, – сказал Филипп, который впервые о ней слышал.

– Интересно, что дискуссия об этом завязалась еще в Древней Греции. Плачущий философ и смеющийся, Гераклит и Демокрит, – пояснил Алекс. – Первый известен идеей о Логосе в основе мира и мыслью о том, что все течет. А Демокрит разработал атомизм как основу для материализма.

– А вы за кого?

– Идея о Логосе мне как-то ближе.

– Значит, вы религиозны? – уточнил Филипп.

– Просто верю.

– А в кругу моих знакомых вера как-то вышла из моды. Наверно, накопилось слишком много вопросов, чтобы можно было верить безоглядно.

– Может, не в каждой ситуации надо задавать вопросы.

– Не исключено, – кивнул Филипп.

– Что же держит вас на плаву в трудный час? – Алекс сам не заметил, как сбился на реплику из сериала.

– Наверно, принципы, – предположил Филипп. – Или чувство долга, как вариант. А вас?

– Может, вера в чудо.

– А в моей жизни ни разу не было чуда.

– Во-первых, ты точно не знаешь.

– А во-вторых?

– Не нарывайся, – посоветовал Алекс.

– В смысле?

– Не искушай судьбу.

– То есть вы думаете, наш разговор сейчас кто-нибудь слышит?

– Ничего, знаешь ли, нельзя исключать.

– Но ведь подслушивать нехорошо.

– Некоторые слова настолько громкие, что слышны и в другом конце галактики.

– Интересная теория, – вежливо сказал Филипп, и это снова прозвучало как тост.

Паб 5

– Нашей культуре тоже не чужда рефлексия, – говорил Филипп, – например, самую известную антиутопию в мире написал Оруэлл.

– И он сам говорил, что вдохновился идеей романа Замятина «Мы», записанного за двадцать девять лет до него.

Филипп хотел было загуглить эти слова Оруэлла, но поиск опять выдал ошибку.

– Да что у меня со связью, – пробормотал он с досадой, – надо сменить тариф.

– Минутку, – Алекс отлучился к барной стойке, где взял еще по пинте (себе крепкого старого эля, Филиппу сидра). – О чем мы там говорили… Значит, ты собираешь часы?

– Мне нравятся часы с историей, – ответил Филипп. Да, это было недешевое хобби – помимо покупки следовало обеспечивать уход, обслуживание, замену деталей, репассаж8. И все равно он предпочитал именно механические – они казались более живыми. – Это и произведение искусства, и напоминание о времени.

– Дорогое удовольствие.

– Ну не дороже денег.

– А меня как-то с детства привлекала сцена, – произнес Александр задумчиво. Как и книги, она предлагала другой мир, более гармоничный. Конечно, тоже со своими проблемами и конфликтами, но быстро разрешавшимися.

– А вот вы говорили, преу… величенная манкость… – Ему уже не так легко давались сложносоставные слова.

– Я сказал, вла… важность.

– Но вы-то курите не дешевые папиросы, а «Мальборо»?– В перерывах между пабами Алекс успевал выкурить по сигарете.

– Это другое. Это веха, знак.

– Какой?

– Что впереди нищета. Я-то знаю, я курил разное.

– А вы давно курите?

– С армии.

– Но это же не экологично, – заметил Филипп. – Есть ведь разные никотиновые пластыри, электронные сигареты.

– Это химия. Я предпочитаю классику.

– А я читал, что пассивное курение даже вреднее.

– И это говорит житель города, который был знаменит своим смогом.

– Не только! Не только смогом. И это не отменяет ту мысль, что курение вредная штука.

– Жизнь вообще не всегда идет на пользу, – заметил Алекс и пошел к стойке сделать новый заказ.

Паб 6

– Лондон – это просто собрание деревень, – сообщил Алекс.

– Это лучше, чем одна большая деревня.

– Как знать. Когда я впервые приехал в Лондон, у меня сразу намокли волосы. Я думал, дождь идет, а оказалось – просто влажность.

– Думаю, Лондон можно полюбить с первой секунды или не полюбить никогда.

– Есть еще один вариант: смириться и привыкнуть, – заметил Алекс.

– Вот как?

– Спроси у польских строителей из Бектона.

На самом деле Алекс и сам точно не помнил, с какого времени стал называть Лондон просто городом. Может, с той поры, как начал проводить экскурсии? И сколько ни узнаешь про городскую изнанку, почему-то его мерцающее очарование никогда не гаснет – парадокс.

– Строители сами это выбрали и платят за мечту жить здесь, – заметил Филипп.

– И это всего обиднее, – кивнул Александр. – Дороже всего человеку обходится его собственная глупость.

– Раз уж мы начали челлендж неловких признаний…

– Если ты про то, что я русский, то мне не неловко, – перебил Александр.

– Да я скорее про себя.

– Ты-то уж точно англичанин?

– С примесью валлийской крови, но не важно. У меня при рождении была гипоксия. Мама рожала тридцать часов, и в целом все могло бы выйти удачней. Вокруг моей шеи обмоталась пуповина, три раза. Остались проблемы с ногой и речью, ну с речью в детстве решили. А с мозгом все тоньше…

– Все могло быть хуже, – заметил Алекс. Он один из немногих мог оценить, сколько сделали родители Филиппа или те, кто занимался в детстве его реабилитацией. – А ты говоришь, не было чудес.

– Я и не считаю это за чудо, скорее наоборот, – возразил Филипп, – врачи могли бы действовать и оперативнее.

– Врачи тоже не боги.

– Как бы то ни было, я не самый удачный представитель рода, – добавил Филипп, – даже не знаю, как буду его продолжать. Мозги – это не мышцы, их так просто не прокачаешь.

– Первое, что тебе нужно прокачать, – это самооценка.

– Мне постоянно приходится зубрить сценарий. – Помимо плохой памяти, у Филиппа была еще одна особенность: он не мог выносить общения с людьми больше двух-трех часов подряд. Причем работы это не касалось – на съемочной площадке он был в основном в образе и проживал как будто чужую судьбу.

– Хорошая память редкость, – заметил Алекс. – Когда младшему брату было четыре с половиной года, он еще не освоил счет до ста. Я сказал маме, ну, ограничь его в гаджетах. А она ответила – как же, ведь там в мультиках рассказывают про цифры!

– А мне в детстве нечасто разрешали смотреть мультики, – вспомнил Филипп.

– Да, у тебя было суровое детство, – посочувствовал Алекс. – А зубрежку сценария порой отлично заменяет импровизация. Тебя-то проверять не будут.

– Не всем дан дар импро…визации.

– Ну так тренируйся. Артисты раньше разыгрывались во дворах.

– Когда, пять веков назад?

– Да, во времена величайшего барда тоже.

– Ты про Шекспира? – на всякий случай уточнил Филипп.

– Едва ли в то время здесь жили другие величайшие барды. Есть, конечно, шекспировский вопрос… Кристофер Марло, Роджер Мэннерс, пятый граф Рэтленд, граф Оксфорд… Но это не более чем разминка для ума. Официально шекспироведы закрыли этот вопрос.

– А, – сказал Филипп. – Ну да, в принципе закрыли.

– У Шекспира, к слову, словарный запас составлял двадцать восемь тысяч слов.

– Довольно много, – неуверенно произнес Филипп.

– Да, к примеру, у современного менеджера по продажам этот запас составляет три тысячи.

– Ну у актеров-то явно больше?

– Ты как будто сомневаешься. – Алекс сходил за новым сетом, так что пришлось выпить и за актеров.

Паб 6

– Но зачем все же на этом пятачке так много пабов? – Филипп заказал здесь яблочный сидр из графства Сомерсет и решил растянуть его подольше, потому что в глазах уже двоилось.

– А восьмой паб снесли, и теперь там пируют ангелы, когда кто-то из людей спасается, – задумчиво произнес Алекс, склонившись над стаканом темного эля и разглядывая его грани.

– Это тоже цитата? – Филипп, прищурившись, посмотрел в окно. Окружающие предметы разъезжались в разные стороны.

– Нет, я сам сочинил, экспромтом. Туристы любят, когда вворачиваешь что-нибудь этакое.

– Какие туристы?

– Я вожу туристические группы иногда в свободное время.

– Какое свободное время? – не понял Филипп.

– Ну, в сутках ведь двадцать четыре часа.

– Да, всего двадцать четыре. Надо еще и поспать успеть. – Все расплывалось перед глазами у Филиппа, и он уже не был уверен, что самостоятельно доберется до дома. – Кстати, про сон. Может, по домам?

– Давно пора, – кивнул Александр. – Я думал, ты свалишь еще после первого паба. Неплохо держишься для трезвенника.

– Это врожденное, – скромно сказал Филипп. – Англичане так просто не пасуют.

– А русские так просто не сдаются.

– А англичане не отступают, – Филипп подумал, что уже говорил про это. Или нет? – И мы знаем толк в выпивке.

– Ха, – произнес Алекс, – да вы учились там, где мы преподавали, Фил.

– Филипп.

– По-моему, Филипп – это слишком длинно.

– И это говорит человек с именем Александер?

– Можно Алекс. «Я знаю, что уйду, но я очнусь, раз надо, так было всякий раз, так будет в этот раз»9, – затянул по-русски Алекс и оглянулся, будто в поисках чего-то. – Так дымно, – добавил он по-английски.

– Где? – Филипп тоже огляделся, но, как и в других пабах, дымить здесь было запрещено.

– Я потерял мысль, – признал Алекс.

– Конечно, английский ведь не твой родной язык.

– Стихи – это закодированная реальность… нет, не то. У каждой эпохи свои коды… фак. А, вот, нашел!

– Что нашел?

– Нашел свою мысль, – гордо сказал Алекс. И негромко, буквально в четверть голоса запел по-русски: «Так дымно, что в зеркале нет отраженья…»10

– Не понял, но мне понравилось, – сказал Филипп, когда он закончил куплет. – А про что там?

– Про дым… В Лондоне тоже еще лет шестьдесят назад было дымно11. Так называемый Большой Смог. Когда пишешь, все время хочется исправить «смог» на «знак»…

– Ты про статьи?

– Статьи, очерки. – Алекс подумал, что, пожалуй, слегка перебрал. Превысил обычную норму. Все-таки семь пабов – это уже чересчур. Он решил прыгнуть выше головы – надо было остановиться хотя бы на пятом. – Гляди-ка, опять стаканы пустые. Значит, надо идти.

– В следующий паб? – бодро, хоть и запинаясь, предложил Филипп. – Какой он там по счету. Седьмой?

– А надо ли? – Алекс хотел предложить идти к метро, но тогда получилось бы, что он сдался первым.

– Если не пойдем, это будет как нечто… незавершенное… – Филипп уже с трудом формулировал мысль. Сложно было даже сфокусировать взгляд, что заметил и Алекс:

– Ты косишь на меня как-то с опаской, будто русскость заразна.

– Это что, сарказм? – неуверенно спросил Филипп.

– Какой же это сарказм? – удивился Алекс. – Просто старая добрая ирония, – и он нетвердо поднялся с места. – Ладно, пойдем, раз не шутишь.

Снова паб 1

– «Я уеду жить в Лондон, мне Москва будет сниться, но проблема одна: в направлении том из Москвы никогда не идут поезда…»12.

– Станиславский и Чехов были русскими, – утомленно признал Филипп, зайдя в интернет с телефона Алекса (у него снова не ловилась связь). – Я думал, поляки. – Лучше всего он разбирался в той части истории, которая была связана с редкими хронографами. – Славян так много.

– Уже не так. Но ты проспорил, – заключил Алекс. – Помнишь уговор?

Филипп некоторое время слабо пытался протестовать, ссылаясь на то, что сейчас не в форме для песен и голос осип.

– Крикни всего одну фразу, – сказал Алекс.

– Прямо здесь?

– Можно на улице.

– Только не снимай!

– Вот еще.

– Хорошо, – Филипп, пошатываясь и хромая больше обычного, поднялся и, зайдя по дороге в туалет, вышел на улицу. С неба шел мокрый снег, улица была украшена яркими рождественскими гирляндами из переработанных материалов. Филипп задрал голову, так что небо слегка закружилось, и крикнул зычным голосом с чистым «королевским» произношением:

– Русские и англичанцы – братья навек!

Немногочисленные оставшиеся посетители паба – дело близилось к одиннадцати – вздрогнули и заозирались.

Когда он вернулся, Алекс чуть под стол не скатился от смеха.

– Сам понял, че сказал? Вот хохма! Ты должен был другое крикнуть.

– Да уж, – Филипп смутился, насколько может смутиться сильно перебравший актер. – Слышала бы меня мама… Или дед! Он бы просто позеленел от злости. Он всю жизнь был убежденным анти… соци… листом.

– Союза уже нет.

– Но соци… лизм же где-то остался?

– Где-то в других мирах.

– Только деду это не говори, а то он потеряет смысл жизни! – Филипп тоже засмеялся, и так беззаботно, как умеют смеяться лишь дети или перебравшие актеры. – Дед был бы в шоке, узнав, что я кричал такое. Сейчас не та полити…тическая ситу…рация, сам понимаешь.

– А что дед, вычеркнул бы тебя из завещания?

– Нет, но был бы недоволен.

– Неужели сказал бы «фак»?

Филипп на секунду задумался.

– Нет, скорее «проклятье».

– Ля, я бы принци… пинально сделал наоборот.

– Мама говорит, зрелые личности никогда не делают наоборот.

– Лично я редко встречал зрелых личностей. Обычно это сначала ребенок, потом большой ребенок, потом переросток, а потом бац – и уже старик. Вот как твой дед.

– Все равно с ним шутки плохи, – опасливо сказал Филипп. – Семья и так не в в-восторге от моего актерства.

«Не в восторге» в переводе с королевского английского означало, что это считается чуть ли не позором.

– Фил, а тебе никогда не хотелось, ну, пойти против системы? Сделать что-нибудь… типа, как грится, порвать шаблон? – спросил Алекс.

– Иногда хотелось, – Филипп снова икнул. Собственно, он это и сделал – продолжил заниматься театром и после школы.

Алекс пристально на него посмотрел. Мелькнувшая было идея показалась вдруг забавной. Он заговорщицки улыбнулся:

– Ты думаешь о том же?

– О туалете? – с готовностью подхватил Филипп. Он и сам не знал толком, сколько пинт уже употребил.

– Да сколько можно, – Алекс перестал улыбаться – однако от идеи не отказался, о чем впоследствии не раз пожалел.

Глава 3. Знакомство с книгами

Алекс жил в четвертой зоне метро, на Док-роуд, на северном берегу Темзы, неподалеку от станции Бостон-мэнор. Это был район старых доков, окруженный водой. Раньше он назывался Старой Англией, и здесь был Брентфордский док, вокруг которого располагались склады, подъездные пути и погрузочные площадки. В шестидесятые годы его закрыли, как и другие доки вниз по Темзе, и его место заняли жилой квартал и гавань. В 15 минутах езды отсюда находился Хитроу, так что казалось шумновато.

Квартира Алекса была в многоэтажке из так называемой новой застройки, которая ничем бы не выделялась на фоне смурного неба, если бы не огромный стрит-арт. Простой, но зато во всю стену: черно-белое объемное изображение поднятого большого пальца.

Как будто сюда уже незаметно подкрался Шордич13.

После вчерашнего сумбурного пабскролла Филипп спал неспокойно, а под утро ему даже приснился кошмар из далекого детства, когда его дразнили в школе: «Ему четыре, а он еще почти не говорит!» Проснулся он на тахте в гостиной у Алекса. И первым, что бросилось в глаза, были книги. Много книг. ОЧЕНЬ МНОГО КНИГ.

В одном углу гостиной виднелась стеклянная перегородка, за которой стояла кровать, а в другом – барная стойка, заменяющая собой обеденный стол и выделяющая кухонный уголок. В гостиной же располагалась сама тахта, компьютерный стол с вращающимся стулом, диван королевского синего цвета и огромные книжные шкафы. Все книги там, однако, не помещались, поэтому в центре комнаты, прямо на ковролине, были расставлены высокие книжные горки. Телевизора в квартире не обнаружилось – видимо, его заменяло черное радио, стоявшее на подоконнике.

– Я что, ночевал с книгами? – Филипп потер спину. Подушка оказалась не под его головой, а под ногами, но по крайней мере больная стопа не затекла. На тахте тоже лежала пара книг. Он был в джемпере и джинсах, а зеленый пуховик висел на гвоздике в крошечной прихожей. И к счастью, «Лонжина» оказалась на месте, в кармане.

– Да, – кивнул Алекс, – и теперь обязан с ними хотя бы познакомиться.

– То-то чувствую, спину ломит.

– Вчера ты был так пьян, что тебя и в метро бы не пустили. – Алекс так говорил, будто сам не был пьян.

– А как же убер?

– Я вызвал, но ты отказался садиться в обычную машину, тебе понадобился черный воронок.

– В смысле кэб?

– Нет, воронок.

– Видимо, это была неудачная шутка, – с неловкостью произнес Филипп.

– Очевидно. Водитель, правда, не понял юмора. А во второй раз никто не приехал.

– А долго мы вчера пили? – спросил Фил. Не может быть, чтобы больше трех часов.

– Часа три, – сказал Алекс. – И еще пару часов добирались домой.

– Постой, и эти два часа я сам шел? – В это Филипп не мог бы поверить.

– Преимущественно, – кивнул Алекс.

– А мне приснился странный сон, – поделился Филипп, – как будто мы на улице, в компании каких-то бродяг у костра пили дешевое вино прямо из бутылки. И даже пускали ее по кругу!

– А что если это было по правде? – сказал Алекс.

– Абсурд, – покачал головой Филипп, – абсолютно исключено.

– Да, это был бы нонсенс.

– Надеюсь, я не доставил неудобств.

– Я все равно работал.

– Где? – не понял Филипп. Насколько он помнил, Алекс вчера не пропустил ни одного сета.

– Ваял статью про хобби англичан. Пришлось срочно загуглить про бердвотчинг14 – отзывы, мнения, подводные камни. У тебя на сегодня есть планы?

– Конечно, – кивнул Филипп, – отдохнуть.

– А мне надо в Дагенхем.

– Что может быть в Дагенхеме? – удивился Филипп. Он еще не совсем пришел в себя после вчерашнего, и вдобавок очень хотелось пить.

– Ничего особенного, в основном ломбарды, букмекерские конторы и кафе с жареной курицей, – ответил Алекс. – Просто захлопни дверь, когда пойдешь. – И, надев свою ретрошляпу, ушел.

Филипп, умывшись в крохотной ванне, совмещенной с санузлом (кроме умывальника и туалета там помещался только душ), зашел за барную стойку на кухню и первым делом от души напился из крана. Вот уж не думал, что когда-нибудь будет пить из крана и что вода там окажется настолько вкусной.

Ну а кухня – это было сильно сказано, конечно. Просто закуток с плитой, парой шкафчиков, маленьким холодильником и деревянным столом-стойкой. Здесь запросто могла бы развиться клаустрофобия. На сковороде лежало пол-яичницы со всем, что, видимо, нашлось в холодильнике: сыром, беконом, помидорами, консервированной фасолью, петрушкой и оливками. На столе-стойке обнаружились еще чашка, ложка, несколько хлебцев, поджаренных на той же сковороде, и банка малинового джема. Кофе в кофейнике на плите оказался еще горячим. Хотя Филипп сейчас бы съел и выпил что угодно, даже чипсы с растворимой бурдой. Ему самому готовила приходящая домработница, а в те дни, когда ее не было, он ходил в ближайшее кафе или заказывал доставку готовых блюд.

В углу стола лежал раскрытый ноутбук. Наверно, Алекс забыл выключить. На экране танцевали балерины в белом. Танцевали, крутились и кружились – и при этом, казалось, были готовы оторваться от земли. Филипп налил себе вторую чашку кофе, и тут входная дверь хлопнула. Он вышел посмотреть и увидел двоих бангладешцев (кажется), мужчину и женщину. Приветливо улыбнувшись, они по-хозяйски направились к книжной куче посреди комнаты.

– Нет-нет, нельзя брать!

Филипп не был уверен, что они знают английский, а сам он, конечно, не знал бангладешский. Поэтому энергично замотал головой и для верности замахал руками:

– Чужое, не надо!

Но условные бангладешцы не обратили на это внимания. Наклонившись над книгами, женщина вынула из своей широкой хозяйственной сумки несколько книг и аккуратно положила в кучу, а мужчина, наоборот, выудил из нее парочку взамен. Женщина сунула их к себе в сумку, и они, помахав Филиппу на прощание, степенно вышли.

– Ну ладно, – сказал он неуверенно, – главное, чтобы сохранялся общий баланс.

Было уже пол-одиннадцатого, и значит, к остеопату он не успевает. Что же, из-за одного пропущенного занятия проблем быть не должно.

В следующие полчаса квартиру посетили еще человек десять. Некоторые стучались, некоторые входили без стука; одни сразу брали, что хотели, другие долго бродили возле книг, выбирая; третьи просто клали в книжные горки принесенные экземпляры и молча удалялись.

Филипп надеялся только, что в целом баланс сохранялся, и следил, чтобы куча не сильно уменьшалась. Он никогда не любил вступать в конфликты, которые теоретически могли закончиться мордобитием, ведь актеру нужно беречь лицо.

Когда он стоял перед разбросанными книгами, размышляя, что нужно было всем этим людям – неужели их забанили в гугле? – в дверь вошла она.

Точнее даже не вошла, а влетела, не утруждая себя стуком.

– Мне срочно нужно пособие по…

Она недоговорила, увидев Филиппа. Молодая синеглазая женщина, похожая на Шэрон Стоун в «Основном инстинкте». Со строгим светлым каре с мелированными прядями.

Такой бы в кино сниматься, а не бродить по Брентфорду – району старых доков. Филипп подумал, она сейчас скажет: «А вы кто»? Или «Где Алекс?» Или на худой конец: «Я возьму пару книг?», как говорили предыдущие посетители, но она, разувшись, сказала неожиданно:

– У вас порез на руке.

У нее был небольшой жестковатый акцент.

И как только усмотрела – на Филиппе ведь была рубашка. Он почесал запястье:

– Да, порезался вчера где-то в дороге, мы немного перебрали… Мы с Алексом коллеги, – зачем-то уточнил он.

– Надо чем-то смазать, – объявила она.

– Да тут разве найдешь.

Но она уже решительно направилась в кухонный закуток. Почти не глядя сунула руку в навесной шкафчик и вытащила пузырек с зеленой жидкостью. И, не слушая неуверенные возражения, завладела его рукой и провела по порезу на запястье мини-лопаточкой из пузырька. Немедленно защипало, и Филипп дернулся.

– Старая добрая зеленка, – улыбнулась она (улыбка вспыхнула и в ее глазах) и отпустила его руку. – Будьте впредь осторожнее в дороге.

– Постараюсь, – Филипп тоже улыбнулся, несмело и искательно, но она уже смотрела на что-то другое.

– Любите балет? – Она кивнула на ноутбук. Филипп забыл нажать на «стоп». Девушка в белом буквально порхала над сценой, а вокруг кружились ее коллеги.

– Просто смотрю, – он тоже глянул на экран. – И как они это делают? Ведь есть же гравитация.

– Наверно, они о ней не думают, – предположила гостья.

– Но как?

– Все просто: надо всего лишь забыть о том, что ты человек, – она так сказала, будто это и в самом деле просто.

– И все? – с подозрением спросил Филипп.

– И все, – она многообещающе улыбнулась и вдруг тут же на месте закрутила фуэте – просто так, без музыки. То есть музыка, наверно, где-то звучала, просто Филипп не слышал.

Он смотрел во все глаза: три, четыре… двадцать девять, тридцать… Она в прямом смысле отрывалась от земли. На счете тридцать ее бежевые носки как будто уже не касались пола.

– Браво, – сказал Филипп, когда она, присев, легко поклонилась.

– И лучше надеть обувь с каблуками, чтобы отталкиваться при кружении. Главное – держать баланс.

– Думаю, тут я необучаем.

– Никто еще ничему не научился, просто глядя на экран, – заметила она.

– Что же делать? – растерянно спросил Филипп.

– Только практика! Человечество за века не придумало ничего лучше.

Она первая протянула ему руку, как будто не замечая его изъяна. Из ноутбука доносились уже звуки вальса, и какие-то леди и джентльмены в старинных нарядах кружились по комнате, освещенной свечами, и, кажется, не знали слов «устать», «упасть» и «наступить на ногу».

– Я не могу, – покачал головой Фил, – видите ли, я…

– Слушайте музыку, отдайтесь стихии танца, почувствуйте свое тело, – говорила она вдохновленно. – Когда вы плывете или любите женщину, вы же не заморачиваетесь со счетом раз-два-три!

– Признаться, я асексуал, – вырвалось у Филиппа. Ее глаза осветились улыбкой, но тут же она посерьезнела.

– Так, что тут у нас, – она положила ладонь ему на грудь. – Ага, властная мама, школа, одиночество, травмы… Ну, при таком раскладе еще хорошо, что вы не стали маньяком из подворотни… О, сколько же у вас тут защит!

– Откуда вы знаете про маму? – спросил сбитый с толку Филипп.

– Я дополнительно училась на психолога, – сообщила она. – Да и у вас все на лбу написано. Ну же, сделайте шаг!

Фил, машинально шагнув к ней, неловко наступил ей на ногу, она оступилась, и они, не успев удержать равновесие, вместе упали на пол. Точнее, на книжную кучу. Книги теперь были повсюду – тонкие, толстые, старые, новые, и Филиппу даже показалось, что мелькнула одна под названием «Романтическая история танца».

– О, как неловко, – она оказалась сверху. И не успел Фил извиниться, добавила неуловимо изменившимся голосом: – На книгах так необычно.

Под ее взглядом Филипп почувствовал себя раздетым.

– Но я же г-говорю, – он даже начал заикаться. Они ведь не подписали никакого листка о согласии, и теперь, если вдруг дойдет до разбирательств, ему совершенно нечем будет прикрыться. – Я ас… асе… У меня ни разу ни с кем не получилось…

– У тебя просто женщины нормальной не было, – все тем же грудным голосом произнесла она и совсем уже тихо добавила: – Не переживай, это всего лишь тело.

И потом на некоторое время им стало не до слов.

После того как все случилось (два раза) Филипп впервые пожалел о том, что не курит. Сейчас бы сигарета-другая пригодилась, чтобы заполнить неловкую паузу.

Впрочем, женщина, кажется, никакой неловкости не ощущала. Она как раз одевалась, что-то негромко напевая на незнакомом языке.

– Я даже не знаю, как вас зовут, – заговорил, почему-то хрипло, Филипп.

– Элла, – она деловито протянула руку. – Агент Алекса.

– Но вы сказали, что вы психолог.

– Это по второму образованию, а по призванию агент, – она вгляделась в его лицо. – А вас я узнала, – сообщила она, – вы играли в Королевском придворном театре. Но, видимо, сильно гримировались, да? В жизни вы немного бледнее.

Сложно выглядеть ярко, когда от природы тебе достались белесые волосы и ресницы, светло-серые глаза и склонная к веснушкам кожа, подумал Филипп. На экране и сцене он выглядел лучше, чем в жизни: нужный ракурс плюс грим выгодно подчеркивал тонкие черты. Он сказал:

– Это просто фокусы освещения. А меня зовут Филипп Сноудон.

– Ну да, я же говорю, что узнала, – Элла улыбнулась, и на ее щеках заиграли две милые ямочки.

– А…

– Признаться, я иногда ходила в театр на Слоун-сквер. Мне нравилось, что в игре вы не фальшивили. Кстати, не подумайте плохого, обычно я не набрасываюсь на симпатичных актеров. Просто сегодня что-то… примагнитило, – и после этого она просто ушла, женщина с лучистыми глазами, и он ничего не смог придумать, чтобы ее задержать. Просто сидел полуголый на полу, на смятых и разбросанных книгах, и потирал лоб, вспоминая, как уверенно она вела в танце, какая нежная у нее оказалась кожа. Он и не думал, что это будет так…

легко. 

Когда ближе к вечеру вернулся Алекс, Филипп листал книги, все так же сидя на полу и пытаясь отыскать ту «Романтическую историю танцев». Попадались самые разные, неожиданные манускрипты, некоторые даже на других языках, но именно та как в воду канула. Время от времени появлялись новые книгочеи, однако Филипп уже не обращал на них внимания.

– Ты все еще здесь? – удивился Алекс, снимая пальто и шляпу. – И что тут за бардак?

Можно подумать, до этого здесь был образцовый порядок.

Филипп поднял на него взгляд, уже отчаявшись отыскать то, что нужно, и тут раздался стук в дверь. Он дернулся – вдруг это Элла вернулась, на сей раз решив постучать? Но это была не Элла.

– Дебби, ты, что ли? – крикнул Алекс в сторону коридора и закурил. Хотя за весь день в квартире так и не проветрилось полностью от дыма. Даже странно, что не работает пожарная сигнализация. Может, потому что это фактически чердак?

– Как ты всегда узнаешь? – жизнерадостно вошедшая девушка. Это была молодая темнокожая женщина в очках в тонкой стальной оправе и со множеством тугих косичек, собранных в конский хвост.

– Только у тебя так смешно стучит зонт.

– Я за своей табуреткой. Кстати, это ваше книжное собрание в последний раз вышло малость скучноватым.

– Хорошо, что следующее еще не скоро. Будешь кофе?

– Боюсь, я со своим зонтом у тебя уже не помещусь. – Она так и стояла на пороге, и с зонта стекали капли. Очевидно, на улице пошел снег с дождем, а Филипп и не заметил, поглощенный книжной кучей. – Вообще не представляю, как в этом большом доме нашлась такая крохотная каморка.

– Я выбрал ее только из-за балкона.

– За такую цену это должен быть королевский балкон, – хмыкнула Дебби.

– Так и есть, с него открывается отличный вид на Темзу и сады Кью15. И на звезды в ежедневном режиме, – подумав, прибавил Алекс.

– Не может быть, сегодня ведь облачно, – сказал Филипп.

– Фил, это Дебора, моя соседка, – представил Алекс, – Дебби, это Филипп, актер из нашего сериала.

– Да, он приходил, когда тебя не было, – кивнула Дебби.

– Фил, возьми на балконе табуретку, если не затруднит.

Филипп, опираясь на трость, прошел на балкон (там действительно стояла старая колченогая табуретка, возможно, даже раритет) и поднял голову. На небе, затянутом тучами, и правда там и сям пробивались звезды. Под впечатлением от этого зрелища Филипп медленно и неловко опустился прямо на пол. Пол оказался довольно теплым – за счет толстого ковролина. Когда он с табуреткой вернулся, Дебби уже не было.

– Ты что, заснул там? – поинтересовался Алекс, печатая что-то в ноутбуке.

Фил посмотрел на закрытую входную дверь. Ему-то казалось, что он вышел буквально на пару минут. И вместо ответа спросил:

– Ты случайно не знаешь какой-нибудь хороший паб неподалеку?

– Случайно не знаю? – Алекс гордо выпрямился. – Вообще-то я вожу экскурсию «Лучшие пабы Лондона». Я случайно знаю их все.

Ну, насчет «все» он, наверно, слегка загнул, но сейчас Филу вполне достаточно было и одного.

В пабе «Тревери Тап» на пристани им встретились трое актеров из «Большого знака».

– Мы каждую неделю собираемся в разных районах, чтобы не приедались, – пояснил Гамильтон, играющий в сериале роль тени Рэя. – Сегодня решили глянуть на гавань. А еще тут, говорят, иногда исполняет какой-то крутой певец. Но, видимо, не сегодня, – добавил он, оглядевшись.

– Очевидно, – сказал Алекс, и после этого речь как-то плавно свернула к феминисткам.

– Феминистки забывают, что права следуют в неминуемой связке с обязанностями, – разглагольствовал Крэйг, игравший сида.

– У женщин подчас больше прав, – тут Алекс, железный человек, способный два вечера подряд провести в пабах, а в перерыве проработать всю ночь и день, подавил зевок. – Например, право не служить…

– И право не звонить после секса, – подхватил Филипп.

– А тебе-то что за дело? – поинтересовался у него Морис, игравший роль демона Рохоса.

– Что значит – что за дело?

– Ну, ты производишь впечатление… – Морис пожал плечами. – Мы решили, что ты еще девственник. Разве нет?

Обычное дело – сейчас можно жениться хоть на дереве, но если ты асексуал – то все, в любой компании будешь считаться странным, одиночкой, чуть ли не изгоем. Поэтому Фил раньше об этом и помалкивал, ну а сейчас… Хорошо, что это уже не его проблема.

– Что пристал к человеку? – Манчестерский акцент на сей раз резанул слух.

– Что за шутки, – Филипп расправил плечи. – Есть у меня женщина. Мы и сегодня с ней были. На книгах.

Алекс поморщился, как от острой боли:

– Надеюсь, вы их не помяли? – Актеры удивленно на него уставились. – К книгам нужно относиться с уважением, – счел необходимым пояснить он.

– Так что насчет секса на книгах? – скрестив руки на груди, поинтересовался Алекс, когда коллеги по сериалу, допив пиво, ушли.

– К тебе столько людей приходило, в том числе такие милые дамы, – Филипп неопределенно махнул рукой: мол, удержаться было нереально. И поспешил сменить тему: – Кстати, почему они к тебе ходят?

– Ну люди в районе берут книги, меняются ими. Короче, нечто вроде маленькой местной книжной сети, – с неохотой ответил Алекс.

– А мы пойдем завтра в паб? – спросил Фил не без сомнения. С одной стороны, он уже смотреть не мог на пиво, а с другой – очень хотел узнать что-нибудь про Эллу. Как жаль, что не успел спросить номер ее телефона! Спрашивать напрямую у Алекса он опасался, но может, получится выяснить исподволь?

– Нельзя пить пиво каждый день, – заметил Алекс, – не то будет пивной алкоголизм. А ты актер, у тебя память. Многие мои знакомые ходят в паб только по четвергам.

– Почему не в пятницу?

– В пятницу уезжают за город с семьями. Но я-то хожу в пятницу.

– А… – произнес Филипп. Ему обязательно нужно было узнать об Элле, а еще лучше – снова с ней встретиться. – А ничего, если я еще зайду к тебе взять книгу про балет?

– Только не шуми, – ответил Алекс.

– Я буду играть немого, – пообещал Филипп. – То есть, в смысле, – он оглянулся и после паузы договорил: – Человека с альтернативными возможностями коммуникации.

Однако Алекс уже не ответил. Он задремал прямо тут, положив голову на скрещенные руки. На правом запястье задрался рукав рубашки и стал виден пластырь.

Но что такого, обычное дело – пластырь и пластырь. Мало ли где он порезался, может, по дороге в Дагенхем? Не могли же они в самом деле побрататься на крови, как ему приснилось в сумбурном алкогольном сне, – это был бы крайне вопиющий нонсенс.

Глава 4. О том, как важно уметь слушать

– Мне тут на днях подарили кубинский ром двенадцатилетней выдержки, – сообщил как бы между прочим Алекс, взяв из шкафа бутылку и показав ее Дебби, поднявшейся к нему на чай.

– Кто, поклонницы? – усмехнулась Дебби.

– Сам не знаю. Просто оставили на пороге.

– Наверно, в благодарность за книги, – предположила она. – Значит, будет чем согреться долгими зимними вечерами.

– Я обычно не пью такое, – покачал головой Алекс. – Крепкое меня быстро вырубает.

Тут в дверь постучали, хотя она была, как обычно, не заперта, и пришлось Алексу отложить бутылку и пойти открывать.

– Сегодня немного дождливо, – сказал Фил, стоя на пороге, пока с его куртки стекала вода.

– Очевидно, это знаменитое английское преуменьшение, – прокомментировал Алекс.

– Я шел отдать эту книгу, – начал объяснять Филипп, – и уже вышел из метро, когда начался дождь со снегом. Интересно, что это случилось как раз когда я не захватил с собой з-зонт. Боюсь, книга немного намокла, хотя я и держал ее под одеждой, – он протянул «Историю русского балета», уже немного потрепанную на вид. – Я могу компенсировать.

– Лучше разуйся в коридоре, – сказал Алекс.

– Охотно.

Фил снял свои ортопедические ботинки, а носки снимать отказался. Однако Дебби порылась в глубине квартиры, вытащила шерстяные и стояла над Филом, пока он торопливо не переодел носки, и тогда повесила его вымокшие компрессионные на батарею.

– Вам еще срочно нужно переодеться, – заметила она.

– Я ничуть не з-замерз, – сказал Фил, стуча зубами. – Разве что не отказался бы от горячего чая. – Как истинный англичанин, он не сомневался в целебной силе этого напитка в любых ситуациях.

Алекс пошел в закуток и налил в гостевую чашку недавно заваренного чая, подумал и добавил туда же несколько капель рома.

– У этого чая какой-то странный вкус, – заметил Фил, отпив из большой сине-белой чашки. В тяжелом фланелевом халате и шерстяных носках он совершенно терялся.

– Травяной, – пояснила Дебби, – я сама покупала.

Фил кивнул и допил. Становилось понятно, что рискованная прогулка под дождем была напрасной: сегодня Элла не придет.

Поэтому Фил пришел и на следующий день. На сей раз ему понадобилась «История танцевального костюма». Алекс сказал, что ее уже кто-то читает. Порыскав в книжных завалах, Фил выловил другую, про художников, и открыл на середине. Тот же мелкий унылый шрифт, однако хотя бы встречались картинки.

– Я почитаю тут? – небрежно спросил Фил. – А то не хочется с собой туда-сюда возить, вдруг опять намокнет.

– Я же говорю, только не шуми, – отозвался Алекс, который снова что-то увлеченно печатал на ноутбуке. Так прошел час, в течение которого в квартирку заглядывал кто угодно, но только не Элла.

– Перерыв! – сказала Дебби, входя. – Твой стук по клавишам заглушает мой сериал. Что ты печатаешь так яростно?

– Есть многое на свете, друг Горацио, ну ты в курсе16, – Алекс откинулся на стуле и закурил. – Будешь чай?

– Только если споешь «Капитанов». Которые слышат звезды. И спасибо, что не предложил кофе, а то после смены у меня того и гляди из ушей польется капучино. – Раньше Дебби работала в чайной, а недавно перешла в кофейню, сделавшись баристой.

Алекс поднялся из-за стола, взял висевшую на стене видавшую виды гитару, негромко тронул струны и запел что-то задумчивое.

– Со мною вот что происходит, – любезно перевела для Филиппа Дебби, – ко мне мой старый друг не ходит. А ходят в праздной суете разнообразные не те17.

– Хорошо, что я не мнителен, – пробормотал Филипп.

Алекс прижал струны ладонью и завел другой мотив, не менее минорный.

– «Первый тайм мы уже отыграли, – начала переводить Дебби, – и одно лишь сумели понять…»18 Советую вам установить переводческое приложение. Это уже от меня, не в песне. Слушай, Алекс, тебе только двадцать семь, какое «Как молоды мы были»?

– Все это довольно условно, – сказал Алекс. – В каком-то смысле я, может, куда старше тебя. К тому же есть такая штука, называется – перевоплощение. – И он заиграл новое вступление.

Однако Дебби, кажется, опять осталась не очень довольна выбором песни.

– Никогда не поет то, что попросишь, – посетовала она. – Экая невидаль в Лондоне туман, даже и сиреневый.

– Не каждый день есть настроение петь «Капитанов», – пояснил Алекс.

– А как вы различаете слова в песнях? – поинтересовался у нее Филипп.

– Если сосед сверху бренчит их чуть ли не каждый вечер, волей-неволей навостришься, – усмехнулась она. – Вот вы если походите еще сюда, тоже наловчитесь.

Вообще Фил приходил сюда с одной целью – увидеться с Эллой. Чтобы хоть объясниться с ней. Что это у них было, и будет ли продолжение? Но Элла все не появлялась, а спрашивать у Алекса напрямую он побаивался. Кто их разберет, за какие вопросы русские могут сразу ударить в лицо. Элла его агент, и может, у них принято спать со своими агентами? Просто как правило хорошего тона.

Поэтому Фил только сидел в углу, для вида листая книги и терпя сигаретный дым. Однако притворяться, что чем-то занят, куда утомительнее, чем что-то делать, и он начал просматривать страницы, просто чтобы скоротать время в ожидании Эллы. Ведь когда-то же она должна прийти.

– Почему бы тебе не купить гитару поновее? – спросила Дебби, когда отзвучал последний аккорд.

– Я уже привык к своей старушке, – Алекс провел пальцами по изгибам инструмента. – Даже в ее скрипе слышится история.

– А я люблю твои истории, – сказала Дебби. – Можешь, расскажешь что-нибудь смешное и интересное?

– Смешное или интересное? – уточнил Алекс.

– Интересное, – выбрала Дебби.

– Только если вкратце, а то мне надо работать.

– Люблю, когда ты рассказываешь вкратце!

– Есть такая фраза из жаргона кокни: «Странный, как заводной апельсин», описывающая максимальную степень неуместности. Сам Берджесс19 говорил, что впервые услышал его в одном лондонском пабе еще до второй мировой и решил использовать для какой-нибудь вещи. Вещь в итоге вылилась в целый роман. Вот так нежданно и приходят авторам идеи их нетленок. А вы думали, для чего я хожу по пабам? Так-то вот, благородные доны.

– Достопочтенные, – почти машинально поправил Филипп, думая о своем.

– Что?

– Ну, доны – это ведь в Испании, – Фил неловко улыбнулся.

– Это цитата20, – пояснила ему Дебби.

– Как вы помните все эти цитаты? – поинтересовался он.

– Пожили бы тут с мое – еще бы не так навострились, – усмехнулась она.

Алекс, повесив гитару на стену и вернувшись за стол с ноутбуком, сказал:

– Так, ладно, мне срочно нужна история.

– Вон же у тебя сколько книг, – заметила Дебби, – или можно загуглить.

– Мне нужна оригинальная история, – уточнил Алекс, – которая если и есть в книге, то в очень редкой. Давайте рассказывайте, что знаете.

– Вот у Ричарда Вудвилла, – неуверенно начала Дебби, – первого графа Риверса было восемь дочерей. Надежда на наследника не покидала его до последнего. Но потом старшая дочка Елизавета вдруг вышла за короля Англии, и семейство-таки вытянуло счастливый билет! Всех дочерей раздали за знатных вельмож. Однако потом случилось много всякого…

– Не годится, – покачал головой Алекс, – «Белую королеву» все знают.

– В твоем изложении это наверняка заиграет новыми красками.

Алекс скептически хмыкнул.

– Вот человек, с которым я могла бы скоротать вечность, – улыбнулась Дебби. – Он умеет не только интересно говорить, но еще и ненавязчиво молчать. И, кажется, даже в раю будет занят каким-нибудь делом.

– Писать статью мне надо уже сейчас, а не в призрачном будущем. Фил, а ты про что читаешь?

– Про Клода Моне, – ответил Фил, который все еще рассматривал картинки в книге про художников. Наверно, стоило расписать это поподробнее, и он добавил: – У него одним из героев был солнечный свет. И он не смешивал краски на палитре, а наносил чистые цвета на холст широкими мазками. – Хорошо, что он проглядывал подписи и пояснения к рисункам.

– Предтечей импрессионистов называют Уильяма Тернера, – сказал Алекс, – он тоже работал со светом.

– И с энергией четырех стихий, – подхватила Дебби, – солнца, воды, воздуха и огня.

– Короче, всегда приятно побеседовать с начитанным человеком, – заключил Алекс.

– И с умным тоже, – улыбнулась Дебби.

– Если уж выбирать, пусть будет ум без начитанности, чем начитанность без ума, – решил Алекс.

– Я как раз хотел почитать про Ван Гога и Гогена, – приободрившись, сообщил Фил.

– Строго говоря, это уже постимпрессионисты, – сказал Алекс. – Если тебе интересно про Клода Моне, возьми вон Росса Кинга. А ты что сейчас читаешь? – спросил он у Дебби.

– «Девушку в поезде», – скромно сообщила она.

– Пронзительно, – сказал Алекс. – Кстати, почему она девушка? Она ведь уже побывала замужем, если память не изменяет.

– Ты читал? – удивилась Дебби.

– Нет, как-то видел рекламу фильма. – У Алекса было не так много времени, чтобы читать все печатающиеся книги.

– А как ты определяешь хорошую книгу?

– Как и все, на уровне интуиции. Хорошие книги в основном о том, как хорошие люди ищут и находят друг друга, – подумав, уточнил Алекс. – И о том, как кто-то просто пытается выжить. А культовые образуют вокруг себя целый мир.

– Все кажется просто, когда ты рассказываешь, – кивнула Дебби. – А расскажи еще про магию кино?

– Магия кино – в деталях и реквизите, – ответил Алекс. – Например, самый популярный искусственный снег состоит из мелко нарезанной прессованной бумаги. Настоящее стекло заменяет стекло из тонкого пластика или сахарная пластина21, кровь используется бутафорская.

– Вещество под названием «technicolor blood», – подхватил Фил. Он как актер тоже мог что-то рассказать.

– А в чашку вместо кофе кладут мокрый и разогретый в духовке тампон, чтобы шел пар, это я знаю, – улыбнулась Дебби.

– Водку заменяют водой, пиво – яблочным соком, а сигареты курят травяные.

– Я бы курил настоящие, – усмехнулся Алекс. – А еще детали создает художник по реквизиту. К примеру, недавно по сюжету требовалось снять сцену в центре Чикаго, и мы поехали в Шордич. А до этого он с помощниками буквально за день исписали нужным стрит-артом незанятую стену.

– А что за граффити?

– Стрит-арт, – поправил Алекс. – Граффити – это надпись, а стрит-арт-рисунок. В них используются трафареты, акриловые краски и все такое прочее. Там изобразили ангела в виде горбуна в одежде, почти скрывающей крылья.

– А разные красивые виды делает компьютерная графика на хронакее? – задала новый вопрос Дебби. Ей как любительнице сериалов все было интересно.

– Не всегда, – покачал головой Алекс, – еще используют макеты, большие миниатюры городов и замков. Их называют бигиатюрами. Но мне по-прежнему нужна история, – он посмотрел в окно.

– Ты знаешь про Симона де Монфора, шестого графа Лестера?22 – предложила тему Дебби. – Он стоял у истоков английского парламентаризма и еще местный святой.

– В целом, – сказал Алекс, – можно считать, что небеса пусты, можно не верить в Бога и всех святых, но господин шестой граф Лестер – совершенно другое дело23.

– Это, наверно, цитата, – решила Дебби.

– Одна современная русская поэтесса. Не суть. Есть еще идеи для истории?

– Лучше ты расскажи, – попросила Дебби, – ты так интересно рассказываешь про времена короля Артура или Робин Гуда.

Алекс ненадолго задумался.

– Ну, например, про саксы. Саксы, или, проще говоря, скрамасаксы – это ножи, бытовали, как можно догадаться, у племени саксов. В первые века нашей эры на этом острове в основном жили кельты, которых римляне почему-то называли бриттами. Когда в 408 году римляне ушли из Британии, местное население стало особенно страдать от набегов варварских племен, саксов и англов. И знатные бритты заключили с ними соглашение, пустив жить на юго-востоке острова, в Кент, с тем чтобы они защищали остров от других морских разбойников. За вознаграждение, конечно. Однако потом бритты не смогли выполнить обещания по гонорарам, о чем и известили саксов. Правил в то время британский король Вортигерн Тощий. Саксы, недолго думая, пригласили знатных бриттов на ужин и там же их и перебили за обман. Назвали это «ночью длинных ножей». Там еще присутствовала дочь вождя саксов Ровена, якобы вскружившая голову Вортигерну, но никто не уверен, что это не легенда. Это были весьма туманные полтора века, после ухода римлян и до прихода христианства, принесенного святым Августином в тот же Кент. И в этом тумане уместились все легенды о короле Артуре, его рыцарях, драконах и феях. Кстати, британский антрополог Говард Рид в книге «Король Артур – король-дракон» уверяет, что Артур вообще был из скифов и явился откуда-то с земель Северного Причерноморья, и именно со скифами в Британии появилось понятие о военной кавалерии.

– Я еще помню, где-то там был остров Авалон, – подхватила Дебби.

– Да, мистический Яблочный остров, – сказал Алекс. – По легенде, на этом острове жители всегда молоды, и день не сменяется ночью, а время идет по-другому. За несколько минут там проходят годы и даже десятилетия в обычном мире. Там живут эльфы и феи, а людям попасть совсем непросто, разве что какая-нибудь фея за руку приведет. Туда Моргана и привезла своего раненого брата-короля, и там он спит крепким сном, но обязательно проснется, как только Британии будет грозить настоящая опасность. Английские ученые так и не пришли к единому мнению – то ли этот остров недалеко от Бретани, то ли затонул. Или вообще, может, феи доставили Артура в подводный мир Темзы, который тогда был, конечно, намного чище. Может, они превратили его тоже в духа, и теперь он пирует с фейри24 и водяными феями где-то на изнанке мира? – Алекс выдержал драматическую паузу. – А потом эти ножи, саксы, стали длиннее и достигли размеров уже коротких мечей. Так саксы, а заодно и англы стали хозяевами Британии, а потомки бриттов живут сейчас в основном в Уэльсе.

– Наверно, в ночь длинных ножей саксы и решили, что их ножи должны удлиниться, – заметила Дебби. – Расскажи еще что-нибудь, а?

– О чем?

– Об аристократах.

– У настоящих аристократов родословная должна уходить во тьму веков, – сказал Алекс. – Не важно, что в этой тьме происходило, главное, чтобы это было задокументировано. Итак, пятого графа Ратленда, Роджера Мэннерса, подозревали в том, что он пишет за Шекспира. Его предка второго графа Ратленда обвиняли в любовной связи с Елизаветой Первой. А его потомок, генерал-лейтенант Джон Мэннерс, маркиз Грэнби был главнокомандующим английских войск в Семилетней войне и придумал устраивать своих старых солдат трактирщиками, поэтому в армии его любили, и позже в его честь назвали кучу пабов. Все это тянулось до двадцать первого века, и теперь на старинном генеалогическом древе распустились три розы Мэннерс. Да, три сестры, прямо как сестры Спенсер или сестры у Чехова, вот только едва ли они захотят ехать в Москву – ведь в их Бельвуаре несколько сот комнат. Можно бродить там весь день и ни разу не пересечься ни с одним туристом. Жаль только, всю эту красоту унаследует их старший брат, но пока никто не запрещает сестрам постить в соцсетях замок.

– Так бы слушала и слушала, – вздохнула Дебби. – Откуда ты столько знаешь?

– Ты хочешь спросить, откуда у меня было столько времени, чтобы читать? – уточнил Алекс. – В детстве мы жили тесно, в однушке. Отец по вечерам часто работал за компьютером в комнате, чтобы прокормить четверых, а мы с мамой зимой, когда не разгуляешься, сидели в это время на кухне, и она рассказывала нам вполголоса сказки. Из кухни нельзя было прорубить окно в другое пространство, и она своей фантазией и книгами создавала нам дополнительное, открывала дверь в тот мир, где места всегда хватает.

– А про что рассказывала?

– Про многое. – Алекс задумался, припоминая. – Про фей и другие волшебные народы, которые можно увидеть, проследив за мыльными пузырями. Кстати, эта концепция «волшебный мир в шаге от реального, просто очень хорошо скрывается» легла в основу любимого приема Гофмана и жанра «городского фэнтэзи», вроде «Дозоров» Лукьяненко и «Гарри Поттера».

– Это было сурово, – заметил Фил, еще под впечатлением информации об однушке. – А я в детстве боялся заблудиться в гостях у бабушки.

– Мы выживали как могли. Все закончилось хорошо, родился мой брат, и после этого мы переехали в трешку, – добавил Алекс, – ну и отец ушел, так что сразу стало свободнее. Но к сказкам мы уже накрепко привязались. Однако у меня по-прежнему нет истории.

– Если не знаешь, о чем писать, пиши о любом из трех сюжетов, – Золушка, Спящая царевна и Красавица и чудовище, – посоветовала Дебби.

– Это скорее для любовных романов, – покачал головой Алекс. – Кстати, иронично, что прообразом Золушки стала Берта Большеногая, а ее принцем – Пипин Короткий, отец Карла Великого. Как говорится, король Пипин был очень мал, но выстроил дворец25. Берта доказала то, что именно она невеста принца, примерив обувь на свою необычно большую ножку. Как видите, в легендах любят преувеличивать или преуменьшать реальные события. Может, написать снова про Вилли Бастарда?

– А это еще кто такой? – поинтересовалась Дебби.

– Сын нормандского герцога Роберта Великолепного и конкубины Герлевы, или Герлетты, или Эрлетты. Мне больше нравится последний вариант. Он оставил заметный след в вашей истории.

– Я лично не слышала ни про какого Вилли Бастарда, – сказала Дебби. – Может, ты это только сейчас придумал?

– Ладно-ладно, – Алекс поднял руки, как бы сдаваясь. – Потом его назвали Вильгельм Завоеватель. Но, понимаешь, это было уже сильно потом. И победив англосаксов, он раздал эти земли своим друзьям и приближенным, так что ваша знать происходит именно от них.

– А в твоей крови не только славянское ДНК, – заметила Дебби, – но и, судя по всему, привет от монголо-татар.

Алекс, на лице которого помимо славянских корней отчетливо виднелся и татарский привет в виде высоких скул, улыбнулся:

– Всегда приятно поговорить с внимательным человеком. Ладно, напишу что-нибудь про орду Атиллы, – неожиданно заключил он и повернулся к своему ноутбуку.

Фил снова обратился к книге и сам не заметил, как прошел остаток вечера, в течение которого в квартирку Алекса заглядывал кто угодно, но только не Элла.

Глава 5. Знакомство с Шордичем

В начале февраля Фил снова приехал в Брентфорд.

– От тебя ведь сейчас вышла Софи? – уточнил он. Он видел помощницу режиссера выходящей из подъезда. Может, и не узнал бы со спины, если бы не ее приметная коса медного оттенка.

– Не могу сказать, ведь речь идет о чести дамы, – кратко ответил Алекс. – Фак, я сбился, – он взлохматил себе волосы. – Никак не могу продолжить мысль. Будешь дарджилинг?

– У тебя есть дарджиллинг?

– Конечно, есть, – кивнул Алекс, – как и цейлон, и прочее в том же духе. Все дарят мне чаи. И еще почему-то открытки, как будто я школьный учитель.

Алекс и сам выпил дарджилинг за компанию. Головная боль после этого утихла, но нужная идея никак не приходила на ум.

– Как думаешь, каков настоящий английский джентльмен? – спросил он, отставив чашку.

– Ну, прежде всего он хорошо образован, – Фил задумался.

– Да, – кивнул Алекс.

– И хорошо воспитан. Сдержан, умен. Обладает чувством юмора и не чужд самоиронии…

– Это можно объединить в папку «Ум».

– Не скажи, некоторые мои однокашники были умными, но совершенно не понимали шуток.

– Ну, что еще?

– Он в хорошей физической форме, имеет хобби и стиль, умеет хорошо одеваться… – Фил снова задумался. – А про самообладание я уже говорил? Еще эрудированность.

– То есть английский джентльмен – он как я? – подытожил Алекс.

– Вовсе нет! – Фил даже поднялся с дивана.

– Почему же?

– Ты слишком русский, – растерянно произнес Фил.

– Ну и что? Если б я не сказал, ты бы даже не догадался.

– Рано или поздно догадался бы.

– Мы оба знаем, что это не так.

– Русский априори не может быть английским джентльменом!

– Да ладно, без этого я был бы эталон, и люди просто боялись бы ко мне приближаться… Расслабься, я шучу, – Алекс улыбнулся, как бы в знак доказательства. – А ты знал, что английские клубы возникли еще в шестнадцатом веке, но первым клубом в современном понимании стал кружок любителей кофе в Оксфорде веком спустя? – Он писал статью про джентльменские клубы и все утро увлеченно гуглил в поисках информации. Фил неуверенно кивнул. – Жаль только, это уже всем известно. Мне бы какой-нибудь конкретики.

– Отец посещает «Нэвал энд Милитари клаб» в Сент-Джеймс-сквер.

Конечно, этот клуб считался не таким респектабельным, как «Уайтс» или «Будлс», но отец в юности тоже любил немного побунтовать, ну а потом уж привык к «Милитари».

– Расскажи-ка поподробнее.

– Клуб на улице Бэбмэйс-стрит, – Фил наморщил лоб, вспоминая. – Отец говорил, в том особняке не меньше семидесяти семи комнат. Там есть помещение для слуг, сад во внутреннем дворе и гараж.

–– И там наверняка стоят диваны «честерфилд». Ампир, лепнина, запах въевшегося в мебель табака и старых денег.

– Ты там был? – удивился Фил.

– Нет, просто представил. Как там витает флер политических разговоров про старые добрые стратегии Древнего Рима – разделяй и властвуй, рассорь соседей, дай лишний кусок пирога и получи целый пирог… А не, это уже для другой статьи. И как твой отец туда попал?

– Ну, у него связи со времен учебы.

– Ага, по протекции. Он что-нибудь рассказывает про клуб?

– Нет, конечно! Его бы тогда исключили.

– А тебя он когда-нибудь звал?

– Ну, это было бы неловко. Он ходит туда, когда хочет побыть один. Условно говоря.

– То есть подальше от миссис Сноудон? – понимающе кивнул Алекс. – А существуют ли там… ну не знаю… Типа временные пропуски, приглашения на вечер?

– В этот нет.

– Хм, – сказал Алекс, постукивая по мышке. – Есть еще «Будлс», основанный в 1762 году, есть «Брукс» на Парк-плейс, «Уайтс», «Тревелерс»… Про «Уайтс» я знаю, что в 2008 году от членства в нем отказался Джеймс Кэмерон, потому что клуб тогда официально отказался принимать женщин.

– Они из самых консервативных.

– Но где же мне тогда брать информацию – у газет-конкурентов, что ли?

– Я думал, ты знаешь все на свете.

– Джентльменские клубы как-то не входили в сферу моих интересов.

– Может, тут есть? – Фил кивнул на книги. Еще отец иногда ходил в один клуб на Олд-Фолд-лейн в Чиппинг-Барнете, но там просто играли в гольф.

– Если бы в книгах хранилась вся информация, журналисты были бы не нужны, – покачал головой Алекс. – Ладно, напишу пока про одежду.

И он продолжил набирать текст:

«Одеваться по правилам джентльмены учатся еще в частных школах. Пример итонской формы: черный пиджак, брюки в тонкую полоску и галстук-бабочка, который шьется на заказ. Может, устав от постоянной формы в школе, некоторые англичане, взрослея, начинают одеваться экстравагантно…» – Он стер последнюю фразу и помассировал виски. У него никак не получилось ухватить нерв, суть.

Он поднялся с места и решил завести разговор с другой стороны, в надежде, что идея придет с нового ракурса:

– А какой, по-твоему, недостаток у русских?

– Вас иногда слишком много, – неуверенно ответил Фил, – особенно ваших олигархов.

– Разве это так плохо?

– Ну, если судить по правилам хорошего тона… Это вопрос уместности. А у нас?

– Вы иногда слишком прагматичны.

– Разве это минус?

– Когда речь идет о заимствовании чужих ценностей и ресурсов – то да.

– Так это ж давно было.

– Хм, – сказал Алекс.

– У наших народов ведь есть и что-то общее, верно?

– Может, стойкость? – предположил Алекс. – И англичане так же ходят, уставившись в землю. Наверно, климат тоже влияет… Нет, для статьи не пойдет, разве что для стендапа.

– Ты еще и стендапом занимаешься? – удивился Фил.

Алекс поморщился:

– Ну, занимаюсь – это громко сказано. Так, иногда просят рассказать что-нибудь для эмигрантского клуба, не более. Просто чтобы заполнить вечер.

– Эмигрантского клуба?

– Да. А ты думал, только у джентльменов есть клубы?

– А можно спросить…

– Нет, – отрезал Алекс.

Он снова углубился в статью, а Фил вытащил из книжной кучи очередную увесистую книгу. Даже очень увесистую. Это оказалось «Троецарствие» Ло Гуаньчжуна, и Фил, посомневавшись, отложил ее обратно.

Спустя некоторое время Алекс пояснил:

– Я там обычно высмеиваю англичан, а это не предназначено для английского уха, сам понимаешь.

– Я – могила! – пообещал Фил.

– Нет.

***

Стрит-арты Шордича, казалось, сами выпрыгивали навстречу, будто танцовщица из торта. Например, неожиданным стал сурикат из красных ленточек с названиями городов26. Под его глазом, как синяк, виднелась надпись «Москва». Дальше по Брик-лейн красовалась граффити от Шока-1, приятеля Бэнкси – «Мужчина и женщина танцуют танго». Мужчина и женщина танцевали танго среди звезд, потому что маленький земной шарик далеко внизу под их ногами был захламлен разными вещами.

Работы самого Бэнкси разбирались вместе со стенами, так что в Лондоне от него, считай, почти ничего и не осталось. Например, его работу у рынка на Портобелло-роуд недалеко от дома Мадлен владелец здания продал за 350 тысяч фунтов.

– Даже те эмигранты, которые хорошо знают английский, могут попасть впросак, – говорил с небольшой сцены Алекс. Бар «Конкрит», где проходили стендапы, находился в Шордиче (мировой витрине всевозможных граффити) и располагался на цокольном этаже бывшей чайной фабрики. Публика была русскоязычная, но из уважения к владельцу бара и барменам Алекс дублировал текст на английском в виде субтитров, ползущих на белом экране за его спиной снизу вверх, как в «Звездных войнах», чтобы они не подумали, будто он иронизирует над ними. – Им все равно требуется перевод с королевского английского на обычный. Например, если англичанин хочет сказать «Что за бред» или «Ты что, идиот?», он говорит: «Вы, наверное, шутите?». Еще они любят сказать вам что-нибудь нейтральное про погоду, и только наутро до вас дойдет, что вас послали или, наоборот, пригласили на чай. Намекаете, что я мог бы соображать быстрее? Но понимаете, тогда они уже безнадежно отстанут… Спасибо, вы отличная публика.

А вот английская хладнокровность иногда впечатляет. Вы ведь знаете, почему во всех английских домах есть минимум второй этаж? Чтобы поселить гостя подальше от камина. Да-да, англичане не слишком-то жалуют гостей. Ведь у них огромная личная дистанция. Можно представить это так: сначала в комнату заходит дистанция, а потом уже сам англичанин. Отсюда и такие просторные комнаты – я имею в виду, в особняках. Это чтобы дистанция могла в них разместиться. Но вы поняли нюанс – только богачи могут позволить себе ее иметь. Бедняки довольствуются лишь двухэтажными автобусами… – Алекс говорил так, будто дистанция – это было нечто одушевленное. Хотя Фил не замечал за собой особенной дистанции. Да, он не лез к малознакомым людям, но только потому, что этого не позволяли правила хорошего тона. Англичане просто ненавязчивы, вот что. – Спасибо, вы отличная публика!

– Бис! – потребовала отличная публика. Алекс не стал с ней спорить.

– С самого своего приезда я гадал, зачем англичанам сдались вторые и третьи имена, – снова заговорил он, выпив стакан воды. – Вы скажете, что у русских тоже есть что-то подобное – то есть отчества, но это ведь другое, это принадлежность к роду. И вот у меня появился английский коллега, у которого тоже три имени, и в результате возникла новая теория: это чтобы можно было без зазрения разговаривать сам с собой. И потом сказать, что решение принято в результате беседы с умнейшим собеседником…– Тут английский коллега скроил такую кислую гримасу, что Алекс не удержался от смешка, хотя обычно выдерживал выступление в серьезных тонах. – Прошу прощения за этот смех, обычно я себе такое не позволяю, – тут же сымпровизировал он, – просто я на миг представил, как бы отреагировал коллега, если б услышал… Надеюсь, ты этого не услышишь, Дон… Все, я готов вернуться к вам, господа, и в свою обычную блестящую форму. Спасибо, вы отличная публика! Как вы знаете, разделение на «ты» и «вы» есть в русском, а не в английском, но тем не менее здесь вы всегда четко слышите, когда они вам выкают. Парадокс! Иногда на это указывает даже мимолетное движение бровей. Ага, узнали своих соседей? Это потому что вы не только хорошая, но и наблюдательная публика. Кстати про покерфейс. Конечно, я не могу обойти молчанием такую знаковую фигуру, как Джейсон Стетхем. Вы ведь в курсе, куда я клоню? Да-да, на его странице какие-то тролли уже который год пишут разные хохмы на кириллице. Вроде «Беспонтовыми понтами понтоваться понта нет» или «Видел закат? Это я закатил». Тогда скажу вам, как юморист юмористам: поддерживайте там высокую марку российского юмора, окей? В конце концов, что нам еще остается, кроме как шутить. Спасибо, вы отличная публика.

Зрители улыбались не столько метким замечаниям Алекса, сколько поддававшись той расслабленной атмосфере, которую он как-то умел генерировать одним своим присутствием.

– А почему в стендапе ты назвал меня Доном? – спросил уже на улице Фил.

– Ну типа благородный дон, – пояснил Алекс, – для конспирации, и к тому же коротко. Не называть же тебя полным именем – это было бы слишком длинно.

– У англичан, кстати, не такая уж большая дистанция.

– Есть такой прием, называется – гипербола.

– Слушай, – решился Фил, – а у тебя когда-нибудь был, ну, личный агент? Я-то как-то быстро поступил в театр после академии, а потом предложили роль в сериале, – поспешил объяснить он, – и не работал с агентствами, но может, в них есть толк?

– Конечно, есть, – кивнул Алекс. – У меня есть знакомый агент, правда, не личный. Она помогла мне пару раз на общественных началах. Это она нашла для меня роль графа в пабном театре, а потом и должность осветителя на студии.

– Не актера?

– Но хоть что-то. По-моему даже, совсем неплохо, учитывая, что это не стоило мне ни фунта. Зато в светоподсобке, то есть базе для хранения оборудования, меня хорошо натаскали по части железа27. Да я и сам натаскался туда-сюда. – В должности осветителя Алекс научился не только разбираться в разных типах осветительных приборов и фильтрах к ним и правильно применять во время съемок, но и быстро перемещаться в пространствах павильонов. Главное, требовалось быстро думать, бегать и знать, как подключить, прикрепить или повесить любой прибор, чтобы не затянуть съемку и не повредить оборудованию.

– Железа?

– Ну, грипы, автогрипы28. Еще есть текстиль29, он полегче.

– Значит, Элла работает на общественных началах?

– Нет, просто помогает начинающим актерам на деньги спонсоров.

– А спонсоры – это…

– Это состоявшиеся актеры, которым она подсобила на начальном этапе и которые теперь имеют возможность помочь ее агентству. Добровольно, конечно, – добавил Алекс.

Фил хотел было сказать, что интересно было бы встретиться с ней и поговорить лично, но промедлил, обдумывая фразу, и нужный момент был упущен: разговор зашел уже про другое. А именно – про Ист-Энд.

Фил опрометчиво признался, что не слишком часто бывал в восточных районах.

– А между тем там есть много интересного, – заметил Алекс.

– Например?

– Например, старые пабы с непростой историей. «Блайнд Беггар» на Уайтчепел-роуд. В том районе случались перестрелки с полицией, в одной из которых однажды участвовали даже русские анархисты, а еще когда-то бродил Джек-Потрошитель.

– Нет уж, я туда ни ногой, – решительно сказал Фил. Ведь возле баров, которых будто нарочно обзывают «попрошайками», встретить этих самых попрошаек намного больше.

Глава 6. Первое свидание

И конечно же, Фил оказался совершенно не готов к тому, чего ждал так долго. Однажды в середине февраля в дверь постучали, потом она открылась, и Фил замер с книгой в руке. Книга была про Японию и с обилием японских словечек – «Человек недостойный» Осаму Дадзая. Кайдан, кодан, ракуго, аманатто, кастелла, футон, фуросики, яката – он уже устал гуглить, хорошо хоть интернет здесь неплохо работал. Хотя корректнее было бы снабдить издание сносками. Но когда Фил высказал идею про сноски, Алекс переглянулся с Дебби и насмешливо заметил: «Да, надо признать, для современной читающей публики в массе это становится необходимо». Хотя Фил читал теперь и по методу скорочтения, и просто взахлеб, в любое свободное время, даже ночью, он все равно знал еще слишком мало, критично мало. Почему, ну почему родители берегли его от книг в детстве? Мама даже из суеверия не пускала в отцовскую библиотеку. Знали бы они, в какое перенасыщенное информацией время им всем придется жить!

В основном Фил читал как заведенный из опасения, что Алекс как-нибудь выдаст перед Эллой всю глубину его необразованности, может, даже не специально, а мимоходом, одним ироничным словом или вопросом.

– Элла, – обрадовался Алекс, – сто лет не была! Нужна новая книга по актерскому мастерству?

– По танцу, – уточнила Элла и прошла в комнату. – Привет, Дебби. Вы не одни?

– А, это Фил, он тут тусуется, как в библиотеке, – представил его Алекс. – Фил, это Элла, агент. Да подойди поближе, она не кусается! Знаменитая английская дистанция, – улыбнулся он Элле, – еле помещается в комнату.

– Да тут комната – шестьдесят футов, – пробормотал Фил.

– Не важно.

– Привет, Фил, – любезно улыбнулась Элла. И пояснила Алексу: – Мы уже познакомились, когда ты куда-то выходил.

– Вот как?

– Я возьму до завтра «Романтическую историю танца»? – И Элла изящным движением вытащила из книжных завалов ту самую книгу, которую Фил так долго и безуспешно искал.

– Я тоже ее искал, – он проследил за книгой завороженным взглядом.

– Могу отдать вам, – предложила Элла, – если завтра вечером сможете со мной пересечься.

– Смогу! – поспешно кивнул Фил.

– В восемнадцать на Эрлс-корт, где паб «Блэкбёрд»30 у метро, если удобно?

– Очень удобно, – заверил Филипп, прикидывая, как завтра отпроситься пораньше.

– Ну, тогда до завтра, – она махнула всем сразу и так же легко вышла.

– Фак, – пробормотал Фил от волнения.

– В первый раз слышу, как вы ругаетесь, – заметила Дебби.

– Это еще что, – хмыкнул Алекс, – однажды он вообще обозвал меня английским джентльменом.

– Я такого не говорил, – возразил Фил, но как-то вяло – мысли мешались, глотая друг друга.

– Ты сказал, что у меня блестящий ум, как и у джентльмена. Или наоборот? В общем, я бы поспорил, у кого более блестящий, но это, наверно, будет нескромно.

– У джентльмена должно быть Дело, – неуверенно сказал Фил.

– У меня есть дело – осветительное.

На этой работе Алекс научился разбираться в разных типах осветительных приборов и фильтрах к ним и правильно применять их во время съемок. Еще требовалось быстро думать, бегать и знать, как подключить, прикрепить или повесить любой прибор, железо31 или текстиль32, чтобы не затянуть съемку и не повредить оборудованию.

– Джентльмены консервативны.

– Я тоже предпочитаю классику. Блин, мне уже становится не по себе, – Алекс не выражался в присутствии дам, – срочно докажи, что я не джентльмен.

– Ты пижон и позер.

– Нет большего позера и пижона, чем английский джентльмен, Фил. Ты что, не смотрел «Аббатство Даунтон»?

– Иногда я тобой восхищаюсь, – сказала Алексу Дебби.

– Я бы сам собой восхищался, – кивнул Алекс, – будь у меня свободное время… А, – он сделал вид, что его осенило, – так вот чем я отличаюсь от джентльмена!

– Не только, – сказал Фил. – Чтобы стать джентльменом, нужно поучиться в нашей школе! Это не подделаешь, как акцент. И нужно родиться в английской семье.

– Желательно первым и мальчиком, – хмыкнула Дебби.

– Да, еще мне не хватает титула и поместья, – заключил Алекс.

– Алекс, мы ведь теперь достаточно близкие приятели? – с надеждой спросил Фил, когда Дебби ушла к себе.

– А с какой целью интересуешься?

– Ты не подскажешь фамилию Эллы?

– Карякина, а с какой целью интересуешься? – повторил Алекс.

– Может, в интернете есть что-нибудь про ее агентство, – туманно ответил Фил, – или, не знаю, про ее хобби. Мне надо подготовиться к свиданию.

– А у вас разве не встреча?

– Какая разница? Мне нужно воспользоваться шансом.

– Но все-таки, зачем тебе?

– Она мне нравится, – наконец признался Фил.

– Да ты ее видел-то мельком, – Алекс нахмурился. – Постой-ка, на книгах – это было с ней, что ли?

Филипп, ярко вспыхнув, кивнул.

– Надеюсь, это не проблема?

Алекс почему-то развеселился.

– Почему это должно быть для меня проблемой?

– Она же твой агент.

– Мы не встречались, – успокоил его Алекс. – Признаться, Элла меня удивила. И после этого она тебе понравилась?

– Я заинтересован, – пробормотал Фил.

– Лучше я сразу скажу: вы не пара.

– Почему это?

– Долго объяснять.

– Я не тороплюсь. Это потому что я актер, а она агент?

– Ну она любит ретрофильмы, стиль «галстуки опционально», классическую музыку, художников-авангардистов и книги. О чем вы будете разговаривать?

– Я тоже полюблю книги, – запальчиво сказал Фил, – они уже начинают мне нравиться.

– Зачем тебе это?

– Я заинтересован, – повторил Филипп упрямо.

– Тогда просто пригласи ее в кино, – посоветовал Алекс, – а там как пойдет.

– Но как мне понравиться ей, если я ничего о ней не знаю?

– Может, ей понравятся твои старые деньги.

– Если бы все было так просто, – вздохнул Фил. – Но мне почему-то кажется, что ей это не слишком интересно. Подскажи, я ведь знаю про нее только то, что она работает агентом и родом из России.

– Кто тебе сказал, что из России?

– Ну, – Фил растерянно моргнул. – У нее же похожий акцент… И ты сейчас назвал ее фамилию, она ведь на «а».

– Элла из Гомеля.

– А…

– Это в Белоруссии, – уточнил Алекс.

– Ну почти. Я знаю, что столица Белоруссии – Минск, – счел нужным сообщить Фил. Еще он знал, что именно на минском заводе выпускали часы «Луч», одна модель была и в его коллекции – 1816, ставшая победителем на Лейпцигской ярмарке в 1972 году. – А по поводу классики в одежде… С чего бы мне начать?

Одевался Фил, конечно, слегка эксцентрично. Пожалуй, его стиль можно было назвать «Первое что валялось в шкафу и не требовало глажки». Его винтажные часы редко сочетались с одеждой, однако Фила, похоже, это мало волновало. Вот и сейчас на нем были вещи не только разных стилей, но и фасонов и даже пар. Англичане называли это торжественным словом «экстравагантность», а Алекс считал просто фриковатостью. Филу единственному из актеров вещи на площадке для современных сцен подбирал художник по костюмам. Остальные одевались в свое, за исключением, конечно, исторических сцен.

Единственное, с чем у него всегда все было в порядке, – это с носовыми платками. В смысле, они всегда были белыми. Алекс бы даже подумал, что кто-то подарил ему коробку с тысячью штук, и он каждый вечер выбрасывал по платку и каждое утро брал новый, если бы на некоторых из них не попадалась буква S.

– Гленчек, виндзорская клетка, «принц Уэльский», «принц Галльский», аргайл, Эстерхази – выбирай любое.

– Я знаю, что все это одно и то же, – сказал Фил с досадой. Он все-таки был англичанин.

– Они отличаются палитрой, – возразил Алекс. – Гленчек – в черно-белую клетку, а в другие уже добавили цвета33. Аргайл – ромбы. Есть Бëрберри с их «клеткой нова»34. Ладно, не важно. У тебя есть хоть один костюм темного оттенка и туфли к нему?

– Должен быть, – неуверенно ответил Фил, – надо порыться в шкафу.

– Костюм обычно просится на вешалку.

– К чему столько мороки – это же просто одежда, – произнес Филипп с небрежностью человека, у которого всегда были деньги на качественные вещи. Одни его разномастные носки с Бонд-стрит стоили больше, чем польский строитель получал за три дня, но едва ли Фил задумывался об этом.

– В человеке должно быть все прекрасно: и одежда, и душа, – заметил Алекс и сам же раскрыл источник цитаты, – как говаривал Чехов.

– Михаил? – уточнил Фил.

– Антон.

– Ну почти, – Фил привычно протянул ему пять фунтов за неузнанную цитату. Он как раз недавно снял в банке кучу мелочи для подобных случаев.

Следующим вечером после съемки Фил со свертком в руках подошел на базу для хранения оборудования, или, как называл ее Алекс, светоподсобку (хотя она занимала двести квадратных футов). Он был уже одет для «свидания».

– Как я выгляжу? – спросил он.

Алекс скептически на него глянул.

– Ты вот в этом пойдешь?

– А что – классическая белая рубашка…

– На ней заплатки, но не суть. Я про розовые брюки.

– Не совсем розовые, а оттенок «миндаль». Мне сказали, в нынешнем сезоне их носят.

– Надень лучше прежние.

– Но они же старые.

– Лучше старые, чем розовые!

– Ладно, не заводись, я еще одни заказал, – Фил развернул свой бумажный сверток, – вот, виндзорская клетка и носки «аргайл». Уже лучше?

– Пойдет, – кивнул Алекс, оглядев обновку, – но носки замени на однотонные, много узоров – перебор.

– Слушаюсь, капитан, – отозвался Фил с улыбкой, и счел нужным пояснить: – Как говорил Губка Боб Квадратные Штаны… Не то чтобы я это смотрел, просто песня была на слуху, – добавил еще на всякий случай он.

– Фил, бросай эту привычку оправдываться, она может подвести тебя в самый неподходящий момент – например, на встрече с женщиной.

– Буду следить за собой, – подумав, кивнул Фил.

– А обязательно сочетать это с красными кроссовками?

– Красные кроссовки – это мой талисман, – за них Филипп готов был держаться до последнего. – Я играл в них в отчетном спектакле в Академии.

– Ну если только в спектакле, – с сомнением произнес Алекс. – Слушай, а как тебя вообще занесло в Академию?

– Ну я ходил в театральный кружок, и когда встал вопрос об университете… – Фил развел руками, – как-то пошло по накатанной.

– У нас тоже в школе был кружок, – кивнул Алекс.

– Я особо не афишировал, – Фил понизил голос, – но у меня в детстве было заикание, и потому мама отвела меня в кружок… И помогло.

– Это очевидно.

– Как думаешь, о чем лучше завести разговор?

Перед первым свиданием (встречей?) с Эллой Фил волновался – настолько, что это было даже заметно.

– Ну, кроме художников ей нравится опера, большие романы, – отозвался Алекс, – да полно тем.

– По авангардистам у меня есть заготовка, – сообщил Фил и немедленно ее озвучил: – У Казимира Малевича был свой клуб, «Супремус», куда входили многие русские авангардисты, например, Любовь Попова, репродукция одной из картин которой висит у нас в кофейной зоне, а также поэт Велимир Хлебников… Что еще?

– Ну, поэзия Хлебникова перекликается по духу со стихами Каммингса35. Как там у него… «Вся в зеленом моя любимая отправилась на прогулку на большой золотистой лошади в серебряный рассвет. четыре длинных собаки летели низко и улыбаясь

веселый олень бежал впереди36».

– Нет, чем еще она интересуется?

Алекс наморщил лоб, припоминая.

– Еще она любит историю.

– Я читал на днях про князей Юсуповых и их коллекцию исторических драгоценностей, – обрадовался Фил. – У них была интересная привычка называть детей в честь бабушек и дедушек. Подойдет?

Алекс кивнул:

– Пойдет.

***

– Известны две большие жемчужины – Перегрина и Пелегрина, – увлеченно рассказывал Фил. Они встретились с Эллой, как и договорились, у «Блэкбёрд», и он уговорил ее зайти внутрь и немного погреться. – Первую, самую крупную жемчужину в мире – в пятьдесят пять карат – еще в шестнадцатом веке нашел в Панамском заливе один ловец. Она принадлежала испанскому королю, французским королевам, и в итоге Ричард Бартон подарил ее своей жене Элизабет Тейлор. Вторая, Пелегрина, в тридцать три карата, тоже известна с шестнадцатого века и тоже принадлежала испанским королям, а в девятнадцатом веке ее купили князья Юсуповы. Феликс с женой Ириной после революции уехали из России и в середине двадцатого века продали ее, а в 1989 она всплыла на «Кристис» и была продана за полмиллиона долларов.

– Вижу, вы много знаете про драгоценности, – заметила Элла с улыбкой, – вы говорите о них так увлеченно. А какие бриллианты были у английских королей?

– Ну, например, у Марии Тюдор имелся один уникальный камень. Она была сестрой Генриха Восьмого, – пояснил Фил, – и после смерти своего первого мужа короля Франции Людовика Двенадцатого тайно обвенчалась с другом Генриха Чарльзом Брэндоном. Которого многие аристократы считали выскочкой, получившим титулы благодаря дружбе с королем, ведь отцом Чарльза был простой йомен. А чтобы брат простил их за самовольство, Мария подарила Генриху самую большую драгоценность, привезенную из Франции, – бриллиант «Зеркало Неаполя».

– Правильно она отдала брату «зеркало», – кивнула Элла. – Ведь эти камушки – по большому счету просто красивые безделушки. Из настоящих ценностей жизнь дает человеку три радости: друга, любовь и работу37.

– Это ведь цитата? – удачно угадал Филипп.

Элла, улыбнувшись, кивнула.

Воодушевленный ее улыбкой, Фил собирался рассказать еще про Юсуповых, однако, допив свой «Гиннес», Элла вручила ему книгу и объявила:

– Спасибо, всегда приятно послушать начитанного человека. Я бы еще посидела, но надо бежать.

– Может быть, еще как-нибудь встретимся? – с наигранно-беспечным видом поинтересовался он. В начале встречи они успели обменяться телефонами по его инициативе, и он счел это хорошим знаком.

– Думаю, не стоит, – мягко ответила Элла. – У меня есть предчувствие, что это ни к чему не приведет… Ты очень милый, правда, но…

– Всегда это «но», – грустно произнес Фил.

– Давай я тоже расскажу тебе историю, – сказала Элла. – Однажды на обложке «Татлера» появилась леди Венеция Бэринг. Она наполовину китаянка. Ее отец граф Кромер, когда ему было чуть за двадцать, сбежал из семейного банка «Банк Бэрингс» в Шанхай и влюбился там в китаянку. Любовь была сильна, и он на ней женился. В браке родились Венеция, которая потом стала актрисой и моделью, и ее брат, виконт Эррингтон. Венеция призналась, что быть двухрасовой персоной в высшем английском обществе тяжело, а ее матери пришлось еще труднее. Потому брак ее родителей в итоге распался. Венеция тогда училась в Манчестерском университете, а до этого – в пансионате для девочек. Из-за развода родителей она даже некоторое время принимала антидепрессанты. А может, из-за всего вместе – отрочества в пансионате, давления общества38…

– Но мы же одной расы, – неловко произнес Фил.

– Я говорю в целом, про неприятие чужака, – пояснила Элла. – Лишь в сказках девушка выходит за лорда, и все счастливы. Это только кажется, что билет счастливый, но за ним всегда кроется подвох. В реальности это очень большое давление на человека из другой среды. Такую цену не все потянут. Я вот не готова ее платить. Ты очень милый и сразу мне понравился, и будь ты просто актером, я бы не раздумывала, но… Лучше нам не начинать, пока мы по-настоящему друг к другу не привязались.

– Ты очень трезвомыслящая, – пробормотал Фил.

– Никогда не хотела быть Золушкой, – сказала Элла немного печально. – А ты обязательно встретишь подходящую женщину из своего круга, – она ободряюще погладила его по плечу и вышла из паба. Видимо, предпочитала уходить без всех этих «пока», «до встречи» или «прощай».

Филипп постучал в дверь подозрительно скоро, еще не было и восьми. Вид у него был не слишком счастливый, когда Алекс задал вечный вопрос всех времен и народов:

– Ну как?

– Она не заинтересована в продолжении, – печально сказал Фил. Он ощущал невероятное опустошение.

Выходит, все было зря.

Зря он торчал здесь полтора месяца, терпел этот дым, заказывал, мать ее, новую одежду!

Теперь у него больше не было резонов приходить за книгами.

– Хочешь пойти в паб? – спросил Алекс сочувственно.

– Если только на пару часов, – ответил Фил. Завтра ведь был рабочий день.

Однако едва открыв дверь в двухэтажный паб «Абингдон» рядом со станцией Хай-Стрит-Кенсингтон, Алекс увидел их. И главное, они увидели их с Филом. Наверно, когда-нибудь это должно было случиться, просто по закону вероятности.

– Ты глядь, – сказал сам себе на русском Алекс.

– О, там в углу парень с золотой цепью, – заметил Фил. – Где-то я видел такой челлендж…

– Он из албанской группировки, – шепнул Алекс, – держись от них подальше.

Это все были знакомые лица: с толстой золотой цепью на шее – Ринор, рядом его приятель рыжий Энвер и их шеф – седовласый степенный Далмат – отстраненно, будто наблюдая за сценой со стороны, отметил Алекс. У него имелись с албанцами старые счеты. Точнее, у них возник счет к нему.

Это произошло как-то случайно, даже внезапно, когда он только приехал в Лондон и впервые попал на скачки в Эскотт. Тогда он ничего толком не знал – например, о том, что от некоторых парней нужно держаться подальше, даже если одеты они с иголочки. На скачках Алекс поддался общему очарованию и азарту, понадеялся на удачу и совершил сразу две ошибки: поставил не на ту лошадь и сделал это в долг. И, что самое критичное, занял не у тех людей.

Он не знал тогда еще одну важную деталь: как головокружительно может расти пеня. И каждый месяц отдавал почти же сумму, что занял тогда у албанцев, – это были только проценты. И теперь тупо пахал, чтобы выплатить разом основной долг.

– А не то что? – спросил Фил.

– А не то уроют, – ответил Алекс, прикидывая, как бы теперь не втянуть в это мутное дело и его. – Давай сымпровизируем?

– Во что? – Филипп приосанился.

– В плохого русского и хорошего британца.

– Это как?

– Я буду задирать, а ты парируй. Повеселим публику, а?

– Но я еще не очень умею импровизировать, – с беспокойством сказал Фил.

– Вот и потренируешься. Просто подыграй мне, – Алекс откашлялся и заговорил неуловимо изменившимся голосом: – Английские аристократы любят охоту – хоть в мире, хоть на войне.

– Британия уже не воюет, – не очень уверенно отозвался Фил.

– Воюет, просто чужими руками.

– Это грубый поклеп.

– Вы любите провокации.

– Всегда есть выбор – поддаваться или нет.

– А вы уже вернули Индии Коханур?

– Коханур здесь совершенно не при чем, – сказал Фил несколько растерянно.

– Ты же актер, играй, – прошептал Алекс.

– Для этого мне нужна концепция.

– Ладно, тогда план Б. Изображаем драку. Деремся понарошку.

– Это как? – удивился Фил.

– Как на сцене, в четверть силы.

– Признаться, я особо не дрался…

– Чему вас только учат в академии, – вдохнул Алекс и первым ударил.

Не в лицо, конечно, – в грудь. Как и сказал, в четверть силы, но и этого Филу хватило. Он охнул и рухнул как подкошенный на липкий деревянный пол.

Албанцы с интересом смотрели на импровизацию.

– А ты вообще отвязанный, – с одобрением заметил Далмат. – За что ты его?

– За плохое обращение с колониями. – Алекс так сказал, будто Филипп лично плохо с ними обращался.

И Фил, конечно, это услышал – он ведь получил удар в грудь, а не по голове.

Глава 7. Английское чаепитие

Родственники Фила уже вернулись из Эдинбурга, и вечером в конце февраля он обязательно должен был явиться на семейный ужин. Ужин давала его кузина Мадлен с мужем Персивалем Говардом или, как его в шутку называли в семье, «нашим клерком». Это не самое почетное прозвище Перси получил в связи с тем, что работал в полицейском управлении, хотя Фил, например, не видел тут никаких оснований для иронии. На его взгляд, достоин уважения был уже сам тот факт, что Перси где-то работал.

Они с Мадлен жили в Найтинг-Хилле, на Хиллгейт-стрит. Элегантный эдвардианский особняк с розами на витражах стоял среди себе подобных в лабиринте из узких улочек. Фил не любил опаздывать, но в этот вечер припозднился к семейному ужину и вошел в гостиную к Говардам, когда уже подали чай. Сегодня была суббота, а значит, массаж и физиотерапия, и процедура продлилась дольше обычного. Раз в неделю ему приходилось ходить в спортивный центр на процедуры, работать с ногой – это было необходимо (хотя и болезненно), чтобы мышцы окончательно не атрофировались.

На ужине, помимо самих Говардов, бабули и родителей Фила, присутствовала его сестра Селеста и брат Мадлен – лопоухий Кристофер с невестой Розой. Кристофер впервые пригласил ее на семейное мероприятие, что свидетельствовало о серьезности их планов на год. Он, как и Фил, был белокож, светловолос и в обществе довольно застенчив, а сейчас еще и скован в движениях. Зато Роза – красивая мулатка с редким серым оттенком глаз – наоборот, держалась довольно расслабленно.

На длинном столе в гостиной вперемешку с канделябрами и цветами располагались вазы с фруктами, фарфоровые чашки, молочник и этажерка с пирожными и кексами. И все было довольно предсказуемо и привычно, непривычным оказалось лишь еще одно лицо за семейным застольем. А именно Алекс.

– Воры должны сидеть, – громко говорил он с нарочитым американским акцентом и обращаясь почему-то к Розе, – и желательно за решеткой. И желательно делать там что-то полезное, а то большинство проблем, знаете ли, от безделья.

И, будто мало было акцента, Алекс еще и оделся странновато – в байкерскую кожаную куртку и кожаные же штаны. Его появление сулило неожиданный поворот для привычного семейного вечера, вплоть до непрогнозируемого хаоса, и Фил от расстройства, сев за стол, сразу же отпил горячего глинтвейна из термостойкого стеклянного стакана. Он не любил смешивать рабочие и семейные моменты – обычно из этого не выходило решительно ничего хорошего.

Слуга бесшумно и оперативно поставил перед ним тарелку с говяжьим языком и черносмородиновым муссом. Филипп кивнул с признательностью – он целый день почти не ел – и взглянул на своих родителей и сестру Селесту как будто со стороны, как посмотрел бы человек с улицы.

У мамы были темно-каштановые волосы, убранные сегодня, как и обычно, в высокую аккуратную прическу, и создавалось ощущение, что из всей косметики она пользовалась только белилами и карандашами для губ и бровей – и при этом выглядела еще довольно свежо. У отца до сих пор была светлая густая шевелюра, в которой, может, и пробивались серебряные нити, но на общем белесом фоне это было незаметно. Его лицо было привычно загорелым – ведь большую часть года он проводил на свежем воздухе, в их поместье Мастерфилде. Он бы тоже выглядел моложе своих лет, если б не глубокие морщины на лбу. Селеста пошла в маму цветом волос и привычкой строго поджимать тонкие губы, а вот ее курносый нос и веснушки, которые она тщетно пыталась замазать, были неизвестно в кого.

Отец, Кристофер и Перси были одеты в костюмы без галстуков, а на Филиппе красовались синие джинсы и оранжевый свитер с оленями, который связала бабуля. Заметив на нем свое творение, бабуля чуть заметно наклонила голову.

– Всем привет, – сказал он, – надеюсь, вы хорошо съездили.

– Добрый вечер, Филипп, – суховато отозвалась мама, – да, нам повезло с погодой. Надеюсь, в следующий раз ты составишь компанию. А Персиваль пригласил на ужин своего знакомого из управления – знакомься, мастер39 Александер. Мастер Александер, это наш старший сын Филипп. – По ее светскому тону никак нельзя было бы догадаться о том, что она не очень-то одобряет службу Персиваля. Да и в целом подвижный живчик Перси смотрелся как-то чужеродно в кругу неторопливой жениной родни.

– Скажите, Александер, – вступил в разговор отец Фила, – как в вашем управлении смотрят на проблему бездомных?

– С беспокойством, – ответил Алекс. Подумал и уточнил, хотя и так же кратко: – Мы наблюдаем.

– Я не просто так спросил. Видите ли, у нас под носом есть проблема, которую никто не хочет решать. В Лондоне растет число бездомных, – сообщил отец, – за последние пять лет оно выросло уже на сорок процентов. И если в связи с этим ничего не предпринимать, я могу поручиться, что… – Он оседлал любимого конька и явно не собирался сворачивать речь слишком быстро, поэтому Персиваль решил вмешаться:

– Этой проблемой у нас занимаются другие люди.

Однако отец не желал так просто оставлять волнующую тему:

– Некоторые бездомные взяли моду будить по утрам громкими звуками, и боюсь, однажды мы проснемся и узнаем, что город уже в их руках. Или даже узнаем не сразу.

– Почему не сразу? – уточнил Персиваль.

И тут Алекс слегка вышел из роли, пробормотав вполголоса:

– Потому что мы ленивы и не любопытны40.

Мадлен его услышала и слегка возмутилась:

– Говорите за себя, – слегка возмущенно сказала она, не поднимая верхней губы. Сегодня на ней было платье в пол с традиционным якобинским принтом, и она, как обычно, собрала свои каштановые волосы в высокий гладкий пучок.

– Это цитата, – сказал ей Филипп. По крайней мере он это предполагал.

– Филипп, откуда ты знаешь нашего гостя? – немедленно поинтересовалась мама.

– Это мой коллега по сериалу, – ответил ей Филипп (врать маме на прямой вопрос он никак не мог).

Тема сериала для собравшихся была своего рода табу, наравне с политикой, религией и деньгами, поэтому все вмиг поскучнели. Мама же перевела взгляд на Алекса и с обманчивой благожелательностью спросила:

– Зачем же понадобилось это представление? – От актеров она была еще в меньшем восторге, чем от полицейских.

Перси в дурашливо-покаянном жесте вздернул руки:

– Это была моя идея, я просто хотел немного вас разыграть. Что бы вы, так сказать, прочувствовали, услышали в красках, как непроста наша работа.

– Мы и так безмерно уважаем ваш труд, – произнесла мама с едва заметной иронией.

– Значит, вы не из Большого яблока? – с ощутимым разочарованием спросила Роза.

– Нет, я из Москвы, – отозвался Алекс уже на чистом английском. Собравшиеся поскучнели еще больше. Только миссис Сноудон постаралась сохранить любезный тон:

– Как бы то ни было, мы стараемся ко всем относиться без предубеждения, несмотря ни на какую политическую ситуацию.

– По-моему, эту ситуацию раскачивают специально, – вступил в разговор Кристофер.

Алекс глянул на него и спросил:

– Откуда у вас ссадина на щеке?

Мама Фила иронично подняла бровь. Как-то не принято было обсуждать за столом подобные вещи.

– Ниоткуда, – после неловкой паузы ответил Кристофер. – Я неудачно упал.

– Похоже на след ногтей. Будь я психологом, заподозрил бы в вашей с невестой паре классический тоннель, – заметил Алекс, – в данный момент на этапе манипуляций.

– Что, пардон? – переспросила Роза.

– Это прием, который заключается в том, что человека постепенно вводят в жесткий сценарий и постоянно добавляют ограничения. Закрепляют за ним роль, принуждают отказаться от части интересов, пытаются стереть некоторые его черты, манипулируют им, чтобы продлить игру, и все это в итоге приводит к полному параличу воли.

– И во всем этом вы обвиняете моего жениха? – холодно уточнила Роза.

– Что вы, – возразил Александер, – как я могу обвинять вашего жениха? Я вас имел в виду. В гипотетическом смысле, конечно, ведь я же не психолог, – с безмятежной улыбкой добавил он. И поднялся из-за стола: – Я, пожалуй, пойду. Хотя вы и отличная публика, но у меня сегодня еще пара мероприятий.

– Постойте, а песня? – вдруг громко спросила Селеста. Ей недавно исполнился двадцать один год, и она вовсю запудривала свои веснушки и старалась держаться солидно, хотя не всегда получалось. На ней, как и на Мадлен, было платье макси, но с цветочной вышивкой. – Перси сказал, что вы споете под гитару «Отель Калифорния», потому что вы американец и потому что Роза любит кантри-рок…

– Тихо ты, – шепнул ей Перси, но было поздно.

– Точно, – Алекс хлопнул себя по лбу, – а я чувствую – что-то забыл.

Он внимательно осмотрелся, как будто запоминая детали сцены для создания нужной атмосферы, и Филипп тоже машинально огляделся, хотя знал тут буквально каждый дюйм.

Стены были белыми, а карниз декорирован изображением сцен охоты. На окнах висели светлые занавески с желтыми цветочками, на полу раскинулся персидский ковер. Стулья и диван были покрыты тоже цветочным ситцем, а на викторианских креслах красовались алые плюшевые сиденья. У газового камина между креслами девятнадцатого века выглядывал мягкий столик. На стене рядом с черно-белыми картинами висело круглое винтажное зеркало. Да и вообще в целом в гостиной – никакой недорогой новой мебели, только старина, передаваемая по наследству.

Конечно, никакую «Калифорнию» Александр петь не стал, а затянул куплеты из какого-то иностранного романса. В процессе он откупорил бутылку выдержанного красного вина из бара Перси, налил себе в хрустальный бокал, выпил, проникновенно обращаясь к Филиппу и фамильярно хлопнув его по плечу, исполнил с Селестой элементы танца, хоть и не вприсядку: несколько раз закрутил ее и выполнил поддержку, а потом, усадив ее на место, бросил бокал через плечо, к вящему удовольствию бабули. Несколько красных капель при этом сорвалось на его белую рубашку.

Перси смотрел на Алекса с глухим неодобрением – по уговору, он должен был танцевать с Розой, а не с Селестой.

– Это не то, – плюхнувшись обратно на стул и отдышавшись, заявила Селеста, – я даже слов не разобрала.

– Тихо ты, – сказал ей уже Филипп.

А Алекс обронил на стол пятидесятифунтовую купюру и со словами «это за вино» с достоинством удалился. Филипп залпом допил свой пунш и, объявив: «Пойду верну деньги», взял трость и вышел следом.

– Что ты здесь делал? – нагнав его уже у изгороди, спросил Фил. На самом деле у него отлегло от сердца: вечер принес не хаос, а всего лишь незапланированное шоу.

– А ты? – поинтересовался Алекс на ходу, направляясь к метро. Песенный запал прошел, и как часто бывало, теперь он ощущал опустошенность.

– Они мои родственники, – вынужден был признать очевидное Филипп. – Но что там было за шоу?

– Этот Персиваль нанял меня как актера, чтобы я сыграл крутого полицейского из Америки и попытался охмурить Розу. Не так чтобы сильно, а просто чтобы расстроить ее свадьбу. Персивалю она почему-то не нравится. И мне уже почти удалось найти с ней общий язык, пока ты не появился.

– А ты ударил не понарошку, – сказал Фил, машинально потерев грудь.

– Как и сказал, в четверть силы. Если б я бил по-настоящему, ты бы так просто не отделался.

– Все равно, это была неудачная импровизация.

– Мне жаль, – неловко произнес Алекс, – я хотел промазать, но промахнулся.

Фил помолчал, наморщив лоб.

– Как Онегин?

– Что? – Алекс недоверчиво на него посмотрел.

– Мы ставили отрывок в Академии.

– Ты меня сейчас удивил, – признал русский. – Ладно, давай я внеурочно сочиню новый провенанс?

– Лучше другое, – сказал Фил. Роза ему тоже не слишком нравилась. Было в ней что-то фальшивое. Может быть, линзы? – Ты не мог бы помочь разорвать помолвку Кристофера с Розой?

– Что-что?

– Ты же сам говорил про «тоннель». Ну, психологический.

Как и с прочими родственниками, Фил никогда особо не разговаривал с Кристофером по душам. И с самого детства Крис казался Филу (даже Филу!) каким-то несуразным: прямые жесткие волосы цвета промокшей соломы, одно ухо оттопыривается больше другого и, главное, какая-то вечная невнятная и будто извиняющаяся полуулыбка. Наверно, такой недотепа просто не мог не привлечь какую-нибудь властную хищницу, но это же не повод бросать Криса на произвол судьбы.

– Разрывать чужую помолвку не совсем прилично, – наставительно произнес Алекс.

– Да знаю я про приличия, – с досадой сказал Фил, – но тут особенный случай. Вы же, русские, любите кого-нибудь выручать, вот сейчас это действительно нужно!

– Кристофер взрослый человек и сам может решить, что ему делать со своей помолвкой.

– В том-то и проблема, что не может, – вздохнул Фил. – Еще немного, и она совсем его проглотит. Дело у них и правда дошло до потасовок. Неужели ничего уже не изменить?

Алекс подумал.

– Есть такой принцип – клин клином вышибают.

– А?

– Есть у меня одна знакомая. – Алекс отхлебнул пива, впервые за вечер. – Может, она согласится помочь.

Глава 8. Уголок ораторов

Ульяна была давней знакомой Алекса, еще со времени института, и несмотря на прожитые в Англии годы не разучилась заразительно громко смеяться. Она была обаятельной энергичной блондинкой из тех, что всегда ему нравились. И может, у них могло бы выйти что-то серьезное, не заключи они однажды деловое соглашение по принципу «ничего личного». Еще Ульяна была известна в их эмигрантской среде тем, что держала небольшой частный детсад. Детский сад располагался в Кентиш-Тауне, на Графтон-террас, где она и сама жила после развода и куда Алекс иногда наведывался.

– Ну что тебе, жаль выручить? – спросил он у нее шепотом во время тихого часа. Одним из ее твердых убеждений было то, что днем всем детям нужно спать41.

– То есть ты предлагаешь, чтобы этот Кристофер просто переключился на меня? – уточнила Ульяна.

– Ну ты по крайней мере не позаришься на его душу, максимум попользуешься поместьем, – пожал он плечами.

– Думаешь, это так просто?

– Ты же актриса по образованию.

– Спасибо за предложение, но я еще не отошла от прошлого развода, – покачала головой Ульяна. – У меня есть другая идея… Только учти, даром это тебе не обойдется.

– Ты хочешь взять с бывшего мужа деньги? – изумился Алекс.

– Нужны мне твои деньги, – отмахнулась Ульяна, однако не стала продолжать мысль.

Алекс, конечно, и без того отлично знал: Ульяна бы предпочла, чтобы он в ответ подежурил в ее детском садике – помощницы скоротечно менялись, и всегда не хватало лишних рук.

***

– Роза! – Ульяна широко улыбнулась, будто доброй старой знакомой.

Фил сказал, что именно в эту субботу с трех до четырех пополудни Роза с Кристофером будут прогуливаться в северо-восточной части Гайд-парка у Мраморной арки, рядом с Уголком ораторов. Мол, именно там она хочет, чтобы он сделал ей предложение. – Сколько лет, сколько зим! – Она подбежала и с размаху хлопнула ее по плечу.

– Вы кто? – прищурилась Роза, отступая. Сегодня она распустила свои густые черные (видимо, распрямленные) волосы и надела светло-бежевое пальто с полусапожками в тон. Мартовское солнце вовсю припекало и удачно подсвечивало ее запоминающуюся внешность. Может, на это сочетание эффектности и сильного темперамента и клюнул когда-то сдержанный и застенчивый Кристофер. – Я вас не знаю.

– Как это кто? – Ульяна сделала вид, что обиделась. – Не узнаешь подруженцию! А сколько мы с тобой исплавали на яхте в том жарком пятнадцатом, забыла?

– Это какое-то недоразумение. Ни на какой яхте я не плавала, а в пятнадцатом вообще еще училась.

– Так это ж летом было, – добродушно пояснила Ульяна, обратившись к Кристоферу как бы за поддержкой. Тот же молча стоял и смотрел на нее во все глаза. – А осенью мы вместе устроились в один стрип-клуб. Задала же ты тогда жару – многие завсегдатаи до сих пор о тебе вспоминают!

Роза тоже обернулась к Кристоферу.

– Я ее вообще не знаю, она сумасшедшая. Пойдем отсюда! – И она подхватила его под руку, готовясь увести.

– Сумасшедшая? – предсказуемо оскорбилась Ульяна. – Вот так ты с подругой – подцепила лорда, а теперь нос воротишь?

Роза с Кристофером под руку стремительно уносились к выходу из парка в сторону метро Марбл Арч. Он, правда, все пытался оглянуться.

– Хорошо, тогда вот доказательство, – крикнула им вдогонку Ульяна, – у тебя под левой грудью родинка в виде яблока!

Тут Кристофер остановился, и Розе тоже пришлось притормозить.

– Ты за мной следила, – прошипела она, – смотрела фотки в инстаграме!

– А еще одна – пониже поясницы, – торжественно закончила Ульяна. – Ведь голый зад ты в инсте не выкладывала? Говорила, что в женщине должна быть хоть какая-то загадка.

– Ты не упоминала, что работала на яхте, – растерянно произнес Кристофер, глядя на Розу. Можно сказать, взглянув на нее другими глазами. Не столько факт яхты, сколько реакция Розы его удивила – она сейчас не выглядела ни сильной, ни стильной.

– Или мы уходим, или между нами все кончено, – бросила Роза и снова зашагала к выходу из парка.

Кристофер остался на месте, глядя в землю.

Роза оглянулась всего один раз, бросила напоследок жгучий взгляд – почему-то на Алекса – и скрылась за деревьями.

Возникла неловкая пауза.

– Интересно, – сказал Алекс, – что изначально в этом месте вместо Уголка ораторов была виселица под названием «Тайнбернское дерево», и осужденный мог высказать свое последнее слово. Потом здесь выступали Карл Маркс и Джордж Оруэлл, а Ленин с Надеждой Крупской, наоборот, слушали в толпе. Как вспоминала Надежда, однажды здесь друг за другом выступали священник, атеист и торговец-философ. Еще тут есть неплохой паб поблизости, в викторианском стиле.

– Пойдешь в паб? – спросил у Кристофера Фил, и тот безучастно кивнул, как будто ему было все равно, где скоротать остаток сегодняшнего дня и жизни.

Они вчетвером двинулись в сторону «Карпентерс Армс», и по дороге Алекс негромко спросил у Ульяны:

– Откуда ты узнала про родинки?

– Я вчера загуглила, – ответила она. – Ее фото в купальнике всплыло в соцсети. А про вторую предположила. Родинка на попе есть у ее ребенка. Получается, я угадала.

– У нее есть ребенок?

– Да, мальчик, ходил к нам одно время. Ему тогда было четыре, его приводила и забирала бабушка. Роза один только раз была, да и то нервничала и торопилась, так что немудрено, что не узнала меня. Я бы не увидела его родинку, если б он еще не ходил в памперсах. Но, как понимаешь, все это коммерческая тайна.

– Понятное дело, – кивнул Алекс. – Спасибо, с меня дежурство в саду.

– Два.

– Два, – вздохнул он. Времени не хватало решительно ни на что, оно утекало сквозь пальцы, будто золотой песок пополам с обычным, но Алекс по привычке пытался структурировать его и ужать, чтобы вместить в плотное расписание всё новые дела.

Глава 9. Снежный коллапс

На вторую неделю марта в Лондоне внезапно выпал снег, и наступил транспортный коллапс.

Такси накрепко встали в пробке. В том числе и кэб, в котором ехал Филипп. Он вызвал такси, потому что сегодня была пятница, и вечер мог закончиться в пабе.

– Снег выпал, – сообщил он Алексу по телефону.

– Да, стало труднее выгуливать собак и детей, – отозвался Алекс. Филипп так и не понял, серьезно он про выгул детей или все-таки шутит.

– У вас же снег круглый год, ты наверняка знаешь, что делать?

– С чем?

– Тут одна большая пробка, я могу опоздать к месту сбора.

– Выходи из такси и иди к ближайшей станции метро. Тут проблем нет.

– А ты откуда знаешь?

– Оттуда, что я тут еду.

– Как же я тебе дозвонился?

– У меня связь везде ловит.

– Ну ладно, – сказал Фил неуверенно и дал таксисту знак выпустить его в удобном месте. И в итоге благодаря поездке на метро пусть впритык, но все же успел к назначенному времени.

– Не люблю мокрый снег, – произнес он, когда они встретились у станции Кентиш-Таун.

– Ничто так не укрепляет здоровье, как прогулка в ненастье42, – рассеянно отозвался Алекс, направившись в сторону Графтон-террас.

– А куда мы? – поинтересовался Фил. – Ты говорил, какое-то срочное дело.

– Так и есть. В частный детский сад.

– Так ты действительно занимаешься выгулом детей, – сказал Фил почти укоризненно. Это была уже шестая подработка Алекса, которую он насчитал помимо основной работы – после журналистики, экскурсий, стендапа, собак и аниматорства.

– Ну, выгул – это громко сказано. Просто иногда дежурю как помощник.

– Это ведь легально? – уточнил на всякий случай Фил.

– Без криминала, – коротко ответил Алекс. – Просто небольшое заведение в помощь работающим родителям.

– Но ты же не родитель, – резонно заметил Фил, – или я чего-то не знаю?

– Помещение принадлежит моей бывшей жене, – неохотно ответил Алекс, – у нее пятилетний сын. Не мой, – уточнил он, – и вообще мы женились фиктивно, чтобы мне получить вид на жительство и разрешение на работу. Твое любопытство уже удовлетворено?

– И что, получил… лось?

– Как видишь, работаю, – кивнул Алекс. – Мы с Ульяной еще в институте вместе учились. Она была замужем за англичанином и развелась, так что я, получается, уже второй ее бывший муж. Она три года меня прикрывала, так что я перед ней в долгу43. Короче, сегодня у меня накладка, большая просьба подменить. Мне уже нужно быть в другом месте, – он стремительно подошел к двери в одном из тесно стоящих на Графтон-террас домов и постучал.

– Привет, Алекс, – в небольшом холле их встретила шатенка с точеной фигурой. – Опять опаздываешь?

– Привет, Кэйтлин. Все из-за снега. Это Фил.

– Привет, Фил.

На заднем плане невнятно гудели дети.

– Он посидит вместо меня, ничего?

– Здравствуйте, – вступил Фил. – Должен признаться, у меня нет ни педагогического образования, ни опыта…

– Как и у меня, – улыбнулась Кэйтлин и натянула полушубок и меховую шапку с ушками. – Приятно было поболтать, я побежала!

Алекс сделал было движение последовать за ней.

– Постой! Что мне с ними делать? – отчаянным шепотом спросил Фил.

– Сыграйте в чаепитие, накрутите бумажных самолетиков.

– Мусорить из окна?

– Не из окна, а в доме. Или расскажи сказку.

– Я не знаю сказок!

– Так сочини или расскажи одну из историй, которые читал, – посоветовал Алекс, – это всего на пару часов, я скоро. – И тоже вышел почти сразу за Кэйтлин.

– Привет, дети, – обреченно произнес Фил, и они загудели с утроенной силой.

Кое-как устроив на полу больную ногу, Фил собирал из кубиков целые кварталы домиков, которые начали уже образовывать городок, в надежде, что так протянет все два часа, однако эта стратегия не сработала.

– А ты расскажешь сказку? – застенчиво спросила какая-то девочка с косичками лет четырех-пяти, когда он уже достроил «Тауэр». Всем семерым детям в группе было от четырех до пяти, ведь после пяти они уже должны были идти в школу.

Фил вздохнул и отложил кубик. И начал рассказывать рассевшимся тут же на лоскутном ковре детям про дворника, который мел по утрам улицы, и никто не знал, что на самом деле он – большой волшебник. Дворник собрал все возможные заклинания и искал самое чудесное из них, чтобы стать не просто большим, а великим. А пока искал, занимался подметанием улиц и общением с горожанами, ведь от случайных прохожих в ранний час можно многое узнать, если умеешь слушать. И вот нашел его, самое великое заклинание. Произнеся его, он стал бы величайшим волшебником и мог творить любые чудеса, но с одним условием. Он никогда и никому не должен был помогать с исполнением желаний, даже в Рождество. (Фил как раз читал перевод книги «Понедельник начинается в субботу» Стругацких и вдохновился идеей оттуда.) Тогда он ушел из волшебников и стал бродягой. Долго бродил он по свету, много повидал, и иногда под настроение исполнял желания тем, кто встречался на пути. Конечно, самые безобидные, что-то по мелочи. И может, он до сих пор где-то бродит среди нас и даже понемногу помогает, как знать?

– А как он выглядит? – спросил Юрик, сын экс-жены Алекса.

– Ну… – Фил задумался, как мог бы выглядеть волшебник, работающий дворником. – У него разноцветная одежда… и волосы.

– А нарисуй! – потребовала Зоя, Юрикова подруга.

– Но я не умею рисовать.

– Нарисуй, нарисуй! – поддержали ее остальные семеро.

– Ладно-ладно, – Фил стал осматриваться в поисках альбома и карандашей – он где-то видел их недавно в этом беспорядке.

Лицо и фигура волшебника получились весьма схематичными, а волосы напоминали разноцветные пружины, но детям и так сошло – по крайней мере, они не стали возражать. Спустя небольшую вечность наконец вернулся Алекс. Дети облепили его со всех сторон и загалдели, рассказывая про волшебника. Он на скорую руку приготовил им кашу и в процессе готовки успеть спеть нечто под названием «Синема».

– Лекс, а расскажи историю, – попросил его Юрик.

– И какую?

– В прошлый раз ты обещал рассказать, как найти древесных фей, – напомнила девочка в синем платье в белый горошек.

– Это проще простого, Майя, – ответил Алекс. – Надо просто выдуть мыльные пузыри и пойти за ними.

– Но они же сразу лопаются, – удивилась Майя.

– Не все и не сразу, – покачал головой Алекс. – Есть трехцветные и тройные пузыри. Перед тем как исчезнуть, они укажут направление. Ведь волшебный мир притаился буквально в полушаге от нашего. И если ты немного свернешь с дороги, то сможешь увидеть самый высокий дуб в дубовой роще, где живут эти маленькие феи.

Алекс взял коробку карандашей и несколькими уверенными штрихами нарисовал раскидистый дуб, а между его перекрученных корней – сиреневую фею с крыльями как у бабочки.

– А дракон у них есть? – торжественным шепотом спросил Максим. – Драконы всегда что-нибудь стерегут.

– Вместо драконов их охраняет сид, – Алекс набросал и сида, сильно смахивающего на эльфа, – на пару с друидом.

– Я знаю сидов, – обрадовалась Майя, – они из сериала, в котором ты играешь!

Фила она, конечно, не узнала, ведь съемки сезона с ним были в самом разгаре, и их еще не показывали. Да и в любом случае в жизни он выглядел куда бледнее, чем на экране.

– А друид не родственник дракона? – не успокаивался Макс. – Я слышал, в сериале говорили, что они родня.

– Вовсе нет, – покачал головой Алекс. – Эти слухи были преувеличены, а друиды так и вовсе оболганы.

– А расскажи еще страшную историю про прозрачную руку, которая душила тех, кто ее видел?

– Лучше сказку про Бальдра, – сказала вдруг самая тихая девочка из этой маленькой группы. Алекс объявил, что ее просьба в приоритете, потому что она редко просит что-то рассказать.

– Но она малость печальна, – предупредил Алекс. Он как-то играл Бальдра в антрепризе. – В золотом веке, когда на земле царила весна, у людей все было хорошо, – начал он, – в Асгарде жил-был Бальдр, сын Одина и Фригг. Он был бог весны и красоты, и был красив и добр, и потому его все любили. Глаза его сияли, освещая тьму, но со временем стали тускнеть. Обеспокоенная Фригг стала допытываться у сына, в чем дело, и он рассказал, что ему начали сниться кошмары подземелья. Тогда Фригг, испугавшись дурных снов, обошла весь мир и с каждого животного, камня, металла и растения взяла обещание, что они не причинят ее сыну вреда. Только об омеле позабыла. После этого боги устроили пир и стали развлекаться, запуская в Бальдра разными предметами, и он оставался невредим. Только два человека не веселились в тот день: слепой брат Бальдра Хед и бог хитрости Локи. Хеду было грустно, что он не может принять участия в веселье, а Локи был раздражен произошедшим. Потому что пусть происходит то, что должно, и даже богам нельзя вмешиваться в ход событий. Тогда Локи сходил в лес за омелой, сделал стрелу и, вложив ее в лук Хеда, направил его руку в сторону Бальдра. Стрела попала Бальдру точно в сердце. Вместе с выстрелом в Асгард пришло зло, и за это боги заточили Локи в темнице. Жена Локи тоже разделила с ним заключение. Только Бальдр на самом деле не умер, а вместе с братом Хедом спустился в подземное царство. Они будут бродить там еще долго, а потом поднимутся обратно, и если простят Локи, то он тоже выйдет из темницы, и на Земле снова настанет золотой век, как и прежде.

– А Бальдр точно простит Локи? – спросила Майя.

– Тут точно никто не скажет, – пожал плечами Алекс, – это же вопрос свободной воли. Но скорее всего да, ведь в итоге все должно стать хорошо.

На этой оптимистичной ноте в садике появилась Ульяна.

– Все рисуете? – спросила она как бы у всех, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Еще иногда мы лепим из пластилина, – сказал Алекс, – пластилин нежней, чем глина44.

Они с Филом как раз начали собираться. И главное, Фил почти уже вышел за дверь, когда Юрик вдруг спросил:

– А почему в мире есть бедность?

Фил с надеждой посмотрел на Ульяну, она – на Алекса, но тот сказал:

– Юрий у тебя спросил.

– Да?

– Да, – подтвердил Юрик.

– Ну, дело в том, что людей в мире много, – начал рассказывать Фил, – а всего не так много, поэтому, к сожалению, иногда всего не хватает…

– Если бы некоторые люди не жадничали, – заметил Алекс, – всего бы на всех хватило.

– Это немного упрощенный подход, я бы назвал его мечтательным.

– Иногда мечты сбываются, если им активно не мешают.

– В любом случае это не было доказано и так осталось теорией, – заключил Фил, натянуто улыбаясь. Кажется, Юрий остался не совсем доволен этим объяснением.

– Вот вырастите и сами все поймете, – пообещала детям Ульяна.

Уже на улице Фил спросил:

– Обязательно даже детей настраивать против Англии? Им ведь еще тут жить.

– Я и слова не сказал про Англию, – пожал плечами Алекс.

– Это как-то висело в воздухе. У тебя, наверно, что-то личное, но к твоим проблемам Англия имеет мало касательства.

– Пусть не ко мне, но Англия имеет касательства, дела и интересы ко многому в мире. Не смотри на меня так, я все прекрасно понимаю. Британия древняя нация воинов. И даже не в этом главная проблема.

– А в чем?

– Чем дольше я тут живу, там больше мне нравится ваша старушка, – вздохнул Алекс. Следует уехать до того, как он окончательно размякнет. – Ради Шекспира и Шерлока я готов ей многое простить. К тому же есть у нее какое-то историческое обаяние, не отнять.

– А я в последнее время начинаю проникаться русской культурой, – признал Фил. – Может, это потому что тогда в седьмом пабе…

– Что было в седьмом пабе, то останется в седьмом пабе, – перебил его Алекс.

– Ладно, я просто предположил. За первые-то шесть я ручаюсь.

– Не люблю повторять.

– Как бы то ни было, мне надо выпить, – устало произнес Фил. – Я сегодня делал поделку. Поделку! Я двадцать лет их не делал. А еще я сегодня рисовал. Даже не знаю, что тяжелее…

– Да ладно, – все еще раздраженно отозвался Алекс, – рисовать – это как отдых.

– Для кого и отдых, а я давно так не уставал, – Фил и сам не смог бы объяснить, почему так вымотался всего за несколько часов. Может, потому что дети ежеминутно требовали всего возможного внимания, не позволяя ни на секунду отвлечься?

– Без обид, Фил, но ты не знаешь, что такое тяжелая работа, – сказал Алекс.

– Да? И что же?

– Например, работа на рудниках в Африке. А тебя даже в сериал взяли по знакомству.

– Не про знакомству, – возмущенно возразил Фил. – Скорее в рамках инклюзии.

– Хватит уже этим козырять.

– Я таков, каков есть, – с достоинством сказал Фил. – Да, я не очень люблю напрягаться. Мне больше по душе расслабляться.

– Расслабляться дальше некуда, Фил… – Алекс опомнился: – Но ты меня сегодня выручил, так что поехали.

– Куда, в паб?

– Типа того.

Это был русский гастропаб45 на Оксфорд-секус. Обычно Алекс отдавал предпочтение классическим пабам, но сегодня вместе с признательностью он ощущал неловкость за допущенную грубость и попытался загладить ее хотя бы так.

– Что это у тебя в тарелке? – поинтересовался Фил, когда им принесли заказ.

– Это холодец.

– А что он такой студенистый?

– Так и должно быть.

– А, – сказал Фил и решил заказать еще один борщ, по крайней мере его он уже знал. – А помнишь, ты говорил о детективах до того, как мы по… пошли домой, так вот, я подумал – может, люди любят читать их…

– Некоторые люди любят читать их, – поправил Алекс.

– Да, потому что для них это терапевтично? Может, они думают, что если поймут, отчего другие убивают, то им станет как-то легче жить.

– Тут был бы смысл, – кивнул Алекс, – если бы в детективах действительно имелся ответ на этот вопрос или хотя бы ключ к ответу. Но там в основном расследуют головоломку, и только. Головоломки, конечно, тоже полезны, держат мозги в тонусе, хотя я предпочитаю кроссворды и шахматы.

Фил снова посмотрел в меню.

– А что тут написано, селедка с огурцами? – По крайней мере рядом со словами на картинке красовалось именно это изображение. Почему-то английского перевода в его карте не было.

– Это просто закуска к водке, – пояснил Алекс.

– Никогда не пробовал водку, – опрометчиво сказал Фил.

– Как, вообще? – удивился Алекс. – Так это надо исправить.

– Мама говорила, водка для меня слишком крепкая.

– А виски?

– Виски я тоже не пью.

– Все равно непорядок, – решил Алекс. Крепкое спиртное его обычно быстро вырубало, но именно эта марка водки была мягкой и пилась легко. – Что я скажу на родине, когда вернусь? Что не угостил английского трезвенника главным символом нашего образа? Это же общее место. Меня просто закидают помидорами. Это будет несмываемый позор на моей репутации. Давай по одной рюмке.