Без сомнений

Пролог

В безбрежных раздольях междумирья¹не зная, кто он и откуда, кружил Оглое́д. Разум гигантской нечисти одиноко бороздили два изначальных чувства: адский голод и острый страх раствориться в чужой, «ненасытной» утробе. Вкушал обладатель столь знатного имени непрерывно: втягивал в себя заполняющие весь окрестный простор крошечные сгустки пищи – планктон потустороннего. Но мелюзга не перебивала голод. Она только дразнила аппетит – желание еды поплотнее и посочнее таились в глубине рассудка. И подчас неудержимым гейзером рассыпа́лась по разуму.

Идеал грёз Оглое́да – «живые». Они прячутся в недоступных «логовищах». Но иногда… Каждый обладает и искристым ду́хом с переливом оттенков, и смачно пропитанным им плотью. Изумительный, бесподобный вкус милого блю́да растекается безумной сладостью. Судьба не баловала сластоежку столь изысканно радующими деликатесами. Что глубоко огорчало. Но изредка выпадающая удача дивной пьянящей песней счастья навечно укоренялась в памяти.

Жажда к поглощению заставляла ясно ощущать колебания в мире мёртвых. Чутко воспринимающий, как мелодичную трель добы́чу хищник разделял её по высоте основного тона: чем ниже, тем весомей звучащий. Прошлый опыт предостерегал: не всё найденное – еда. Неожиданно пища способна оказаться охотником. Басовые ноты грозно намекали: встречный и сам не против перекусить. Но и тонюсенький писк – не дарил полной уверенности и спокойствия в увлекательном странствии за новой усладой.

Крайнюю опаску плотоядный гурман видел в свидании с тенётами прочносвязанных слабеньких поодиночке «тварей». Ре́те, так именовал агрессивные гроздья «скромный» любитель поесть. Зевнёшь вблизи, сообща накинутся и плотно оплетут собою. Стянут, как сетью: не вырваться. И… Свободно могут с лёгкостью разодрать сладострастного обжору на бесконечное множество малюсеньких «оглое́диков». Пищала эта жуткая банда едва грубее «планктона». Обманом зазывала к себе. Воспоминание коварства подобных рандеву ввергала хищника в трепет.

***

_{1. междумирье – четырёхмерная вселенная; изменённое автором понятие (далее «ИАП»)}

Глава 1. Еремей

Победа – вот она, уже совсем близка́!

Но исстари управы нет на дурака…

Ветер обдувал зелёную листву величавых деревьев. Мягко шелестели белобокие берёзы. Молча стояли ветвистые дубы, поскрипывали стройные тополя. Рядом с костром сидело трое зрелых мужчин и тихо беседовали. Одежда выдавала в них людей простого сословия: лапти, кушаки, армяки. Но наличие за поясами тесаков и облокотившиеся на ствол могучего вяза отнюдь не охотничьи луки громко кричали: это не крестьяне, что устали после рабочего дня и мирно отдыхают. Поодаль метрах в пяти игрался юноша лет пятнадцати. Он из жёрдочек складывал шалашик, а затем резко наступал и ломал. Услышав треск, паренёк громко и глуповато хихикал. Один из мужчин, внешне главный, шикал на него, а остальные молча опускали взоры.

Трофим, так звали вожака, сквозь пальцы смотрел на шалости сына. Подобное простительно малышу, но не вытянувшемуся с отца «готовому жениху», чей наметившимся над губой светловатый пушок уверял всех о возмужании. Неторопливые рассказы ватажников не мешали думать о своём, о чём болела душа. Трофим вспоминал тёплые руки, жаркое дыханье и мягкую кожу жены Дарьи, голубые сероватые глаза младшей дочери Лели, да и прочих домашних. Дым костра бередил грудь. В забитом грёзами уме строились планы на то время, когда он увидит их вновь.

Станица находилась под гнётом¹. Чтоб сэкономить припасы в неурожайный год, обязалась платить трибьют звонкой монетой. Одни для этого шляются по городам и продают нажитое на церковных ярмарках. Другие – личный труд. Или того хуже: собственных жён. Но гордым общинникам Трофима такое не по нраву: повелели на сходе собрать ватагу и снарядиться в соседнее герцогство на разбой. Благо, что здешний господин – ротозей: не следит за порядком ни на дорогах, ни в деревнях и сёлах, патрули по трактам не хаживают, крестьян после праздников прилюдно не порют – раздолье для ватажников.

Мысли раскрывались веером. Они скромно раскладывали перед командиром-простолюдином суть вещей, как она есть.

– Никто нас из местных не знает: не покажет страже, где живут семьи добрых разбойников. А отловят кого, то и тогда есть защита. Не отказались мы от предков, как многие. Не обменяли на веру церковную. Оберегает род детей собственных. Как не стерпит пойманный выдержать пытку не сносимую – так заберёт к себе измаявшегося и прервёт муки жёсткие. А господские палачи над безмолвным трупом пусть измываются, молодецкой кровью рожи в служивом раже пачкают – кукиш им, а не признание.

– Скучно среди упокоенных! Не разойтись удали, не применить ум и хитрости, не заняться с жёнушкой ласками. Зато и враги на земельке с носом останутся! А вокруг милые и любящие, и посудачить о чём – найдётся. Всё неплохо, одна беда: Ерёмку пришлось брать. Неслух он. Ни к матери, ни к старшим нет уважения, а умом слаб! Без пригляда – враз вляпается. Сам пострадает и горе родным насобирает. Ничего, среди ребятушек крепких пообтешется – поумнеет. Да и деды оттуда подскажут. Дома не нужны ему. А в бою да опасности сам вопросы задавать станет…

Голос филина прорезал суету лесной глуши. Мужики у костра встрепенулись – условный сигнал дозорного. Дежурил Матвей. Он сообщил: путник, богато одетый, один. Разбойничий атаман без спешки поднялся и пронзительным криком сойки скрытно объявил общий сбор. К костру потянулись остальные ватажники. Их собрало́сь свыше десятка. Деловитые приказы прервала просьба: «Папа, я тоже пойду». «Нет», – строго отрезал отец. «Ну, пожалуйста!», – умоляющие глаза Ерёмки заставили того задуматься. «Всего один», – мысленно оценил не первый год как разбойник, главарь. Он опустил веки – дал согласие.

Трофим натянул свежую тетиву и передал сыну боевой лук: «Пойдёшь попозже. Как все скроются за листвой, ты никуда не иди! Три раза посчитаешь до ста, а после тронешься вслед».

Вечерело. Игривый ветер качал в вышине кроны деревьев, шуршали в траве неутомимые полёвки, изредка слышалось озорное попискивание дрозда или настойчивый стук дятла. Вдоль по тракту размашисто шёл опиравшийся на посох путник в светлой запылённой тоге, без головного убора, пешком и без сопровождения. Один в глухом лесу: такая беспечность выглядела странновато. На целеустремлённом лице блуждала задумчивая улыбка. Седая полностью белая борода свисала до пояса. На груди под ней прятался большой круглый медальон с затейливым узором.

Климент – Истинный маг Первого созыва²занимал множество постов. Главный инспектор тёмных башен и прочее, прочее…

Сегодня он двигался для инспекции твердыни Восточного предела. Древнему чародею ничего не мешало мгновенно перенестись в нужное место через портал. Но… Время позволяло, а волшебник любил путешествовать. В довесок пешая прогулка способна скрасить строго выверенную точными планами на многие годы вперёд жизнь сановного мага – принести занятому человеку развлечение. Одиноко ухнул филин. Отличить звук от настоящего – задача из не простых, но опытного волшебника не обманешь. «Бандиты!» – радостно подумал Климент. «Вот оно! Новое приключение!» – азарт переполнял колдуна.

Матвей, ватажник лет двадцати сидел в засаде. Лесная какофония навевала скуку. Парень в памяти раз за разом крутил приятное: горделивую поступь и точёную фигуру Лады, средней дочери Трофима, нынешнего атамана. Разные озорные мысли приходили на ум. Тренированный слух уловил шелест. Мягкие шаги по тракту! Присмотрелся. Точно – одинокий путник. «Не шаромыжник», – подсказала расфуфыренная одежда. Бедноту вожак приказал не трогать. Но сейчас – удача! Несущая обильный барыш лёгкая добы́ча беспечно шла прямо в руки. Фантазии вмиг вылетели из головы. Мешкать дозорный не стал: раздался кося́щий под филина заранее оговорённый сигнал.

Странник приблизился, и у Матвея зародились сомнения:

– Движется как-то излишне уверенно…

– Один!

– Почему нет и тени опаски?

Пригляделся – в наве́ршия посоха крупный тёмно-зелёный шар. «Колдун!» – догадался Матвей. «Зря ребят поднял. Зашибёт!» – он попытался просигналить об опасности. Безуспешно! Ноги, руки стали, как ватные, веки неумолимо липнут одна к другой. Кинуло в сон. Там пред общинником предстал уме́рший в прошлом году дед и погрозил внуку корявым кулаком. Ватажник встряхнулся. Но немой рот не выдавил ни звука. Тело обмякло. Ни оповестить, ни добежать…

Климент горячо любил убивать. Но ему, связанному множеством обетов, удавалось наслаждаться этим редковато. Сегодня нужда в самозащите при столь приятно подвернувшейся «подлой агрессии недостойных смердов» – изысканная возможность без последствий получить запретное удовольствие. Возросшее внимание бороздило окрестный лес. «Ага! Один на дереве: за желанной поживой следит «милый» лазутчик. Вдруг заподозрит?! Предупредит же, подлец! Усыплю», – беглое движение пальцев на правой руке отстучали заклятье о посох. Готово! «Не уснул! А почему?» – ответ на вопрос увеличил радость душегуба. Сладость растекалась по сухой груди.

Бандиты не местные верующие в Единого Бога³жители, что связываются с предками под церковным присмотром. Это пришлые! Они ни много ни мало – настоящие язычники-ро́довики⁴. Давненько Климент не встречал таких. Пленив души подобных жертв, есть возможность поживиться приличной силой. А «коли повезёт», то из ушедшей в навь (потусторонний, иной мир мёртвых)части рода создать в междумирье раба – холопа⁵. Как никак – дополнительный источник мощи на десятки, а то и сотни лет. Но живой дозорный мешает: через «не хочу» придётся прибить пораньше. Развлекаться муками этого «мальчугана» – риск.

Матвей неудачно попытался слезть с дерева, двигать онемевшими конечностями – не мог. Говорить – тоже. Он не оставлял потуги к борьбе, и терпение наградило общинника: вывалился из укрытия в кроне ивы – авось собратья увидят упавшего и поймут об опасности. «Как ватрушка: ни боли, ни воли», – усмехнулся над собой ватажник. Но что это? Ладонь Матвея, как чужая нашарила рукоятку засунутого за кушак тесака. Сама вытащила. А затем ударила хозяина строго вверх остриём сквозь горло – прямо в мозг. Сознание покинуло ватажника. Засвербела последняя мысль: «Пойду в род к предкам, оттуда подам знак. Беда! Уходить надо нашим. Не сдюжат».

Климент понимал, чтобы ро́довик не сболтнул лишнего: убить – маловато. Важно порвать связь с родичами, что укоренились в потустороннем мире: лишить добычу посмертия (сознательного свободного бытия уме́ршего). Для опытного волшебника сей фокус – пара пустяков. Ничего не сто́ит заточить выскользнувшую из тела душу. Для таких дел верой и правдой служил стигмат (каменный магический накопитель), что весомым набалдашником венчал посох. Пленённый дух не ускользнёт, не вырвется. Куда ему? Колдун привычно произнёс гортанные слова заклинания. Душа Матвея в междумирье не попала, не улеглась струйкой средь близких и любящих. Ипостась паренька утянуло вглубь зеленоватого самоцвета, как и множество сцапанных в прошлом горемык.

Движение по тракту колдун не прекращал. Он поджидал досягаемости контроля над остальными грабителями. И вот – случилось! Впереди в шагах тридцати затаились разбойники. «Забавные козявки» окружили дорогу полукольцом и наивно прятались в зелёнке за деревьями. «Нахальные глупцы» готовились атаковать. Один из них, главарь – не скрывался. Он стоял лицом в сторону намеченной им жертвы: встречал посреди тропы. Левая ладонь оглаживала раскидистую чёрную бороду. А правая покоилась на рукоятке висящего на поясе угрожающего вида ножа. Мужлан недобро вглядывался в даль за спину путника.

Колдун тонко чувствовал волны сознания, что исходили от ро́довиков. Страх, настороженность, готовность к бою каждого из них, переплетаясь, плыли по воздуху и читалась строчками открытой книги. Бедолагам не спрятать себя за листвой. Для опытного чародея: человеческий разум как огонёк в степи. «Пятнадцать», – насчитал волшебник. Ещё один? Но нет! Оценил: мелкий зверёк, вроде белка – показалось.

Ко всем протянулись поводки прихоти мага. Невнятный шёпот высвободил энергию посоха. Мощь чар понеслась к врагам и подчинила их всех – сломала им волю. Климент со смаком прикинул, как убивать послаще. Удушье от скрытых внутренних страхов – восхитительно! «Чем дольше удовольствие, тем приятнее, радостнее!» – оценил задумку задорный изувер.

Пальцы на руках плели сложные узоры, посох отыгрывал нужный такт, с губ волшебника срывался шёпот причудливых заклинаний. Общинники корчились в невыносимых муках. У одних собственные руки судорожно сжали за горло. Они стояли на коленях и раскачивались то взад, то вперёд. Другие – обняли мощные стволы и царапали сломанными ногтями кору. А кто-то упал ничком и трясся всем телом, в корёжащем сознание ужасе обхватив перед собой землю и страстно надеясь на скорую кончину…

Но род не забирал собственных детей, не давал им покоя – выбор между жизнью и смертью несчастных держал в недобрых руках чародей. Всё существо бывалого душегуба испытывало буйный экстаз от медленной гибели жертв и их физических страданий.

«Как так?» – промелькнуло в голове. Климент остро почувствовал сильный тычок в грудь и ощутил то, что множество лет не испытывал: жуткую боль и ужасающий страх за свою бесценную жизнь. Он не успел ни удивиться, ни насладиться подзабытыми эмоциями, как сознание покинуло его.

Внятно ощутил себя маг только тогда, когда потерял связь с плотью и плюхнулся в не жизнь междумирья. На душу властолюбивого колдуна накинулись бесплотные холопы – потеря господином тела дало им свободу. За века таких он наплодил предостаточно. Мстительно радуясь мести, они стали рвать на части бывшего хозяина. Тщетно пытался погибший противиться своим ещё вчера бесконечно покорным невольникам. В ином мире у мёртвого волшебника отсутствовали и пальцы, и голос: чем заклинать? А отбиваться иначе нежданно для себя ушедший из мира живых имперский чиновник разучился. «Это всё!» – обречённо подумал чародей…

Ерёмка третий раз досчитал до ста и с натянутым луком в руке двинулся в сторону лесного тракта. Все помыслы юного ватажника занимали зовущие к себе из густой зелени растущего вокруг орешника зрелые плоды фундука. Другие думки отсутствовали, да и размышлять паренёк особо не привык. На мгновение внутренний взор молодого человека заполонило воспоминание детского ужаса – сердито гонявшей мальца по двору рогатой козы с длинной бородой. В глазах потемнело, спёрло дыханье, но память весело подсказала, как та удирает от него, когда он стал постарше. За секунду пацан вернулся к доброму расположению духа. Интерес к фундуку вновь окончательно и безраздельно овладел им.

Когда через зелень листвы стала просматриваться дорога, юноша увидел на тропе лежащего, безмолвно извивающегося человека. Узнал – родной отец. Поодаль уверенно стоял незнакомец, громко непонятно бормотал и стучал палкой по земле. Старик радостно улыбался. Злодей мучит папу – встрепенулся общинник, и стрела легла на тетиву лука. На собственное удивление юный боец попал негодяю прямо в грудь. Остриё не пробило шёлковую ткань, но раздвинуло рёбра, протиснулась к сердцу и выдавила клапан аорты из левого желудочка…

Верный сын поспешил к отцу, но тот уже не дышал. «Папа!» – взревел Ерёмка, бросился к телу близкого человека. Обхватив плечи родителя руками, прильнул головой к груди, и в полный голос безутешно зарыдал…

***

_{1. Гнёт – обязанности проживающих на угодьях землевладельца податны́х сословий оплачивать трибьют (оброк) и отрабатывать карви (барщина), ИАП}

_{2. Истинный маг Первого созыва: звание участвовавших в создании Империи 17 веков назад волшебников; выдуманный автором термин (далее «ВАТ»)}

_{3. Единый Бог – традиция во многих разви́тых культурах расширять понятие пращура до веры в создателя всего сущего, ИАП}

_{4. Ро́довики: племена, где уме́рший сохраняет ментальную связь с потомками, в жизни и смерти обмениваясь опытом и навыками, ВАТ}

_{5. Холоп – закабалённое (при помощи колдовства или без) существо с полностью подавленной волей и затуманенным разумом, ИАП}

Глава 2. Трофей

Охотник должен всех поймать –

ему одно: что зверь, что тать…

Лесная поляна принимает гостей. Туда-сюда снуют множество пеших и конных. Слышны односложные команды. Их звонко перекрывает заливистый лай собак. Из-за стены нарядных ёлок деловито перекликаются звуки спесивых рогов…

В центре – полукруглая охотничья засека¹. Она задорно смотрит внутрь свежеструганными остриями деревянных колов. Невдалеке развалились с утра смастерённые столы со скамьями. Наготове кострище. У собранных колодцем брёвен спешился худой мужчина в зелёном костюме. Охотник одет с той аккуратной небрежностью, что выдаёт в нём благородного господина. Он держит за узду слегка всхрапывающего вороного коня. Главный егерь герцогства, граф Лионе́ль – спокоен. У него устроено всё как надо: и на месте сбора, и в лесу. Кабана подняли заранее. Ждут его приказа. А пока гоняют кругами для разогрева. Атрибуты ритуала и пиршества все до одного готовы к прибытию синьора.

Троекратный звук рога мессира²Мевре́зора, начальника стражи огласил – великий герцог в минуте хода. Граф прижал к губам рог и протрубил, чтоб гнали зверя в засеку. Лай собак и стук охотничьих колотушек стали близиться. Большое чёрное тело влетело внутрь ограды. Ткнулось об острые колья и тормознуло. Вепрь повернулся к врагам мордой и визгливо захрюкал. Броситься на перекрывших ему путь из западни обратно в лес егерей затравленный зверь не решался. Устремлённые против загнанного рогатины, гром колотушек и рвущиеся в смертную схватку свирепые псы пугали и по чуть-чуть обуздывали ярость животного.

Перейдя с лёгкой рыси на шаг, внутрь поляны торжественно вступила кавалькада конных. По растянутым вперёд и взад флангам – рыцари стражи. Они в латных чернёных доспехах без опознавательных знаков и вооружены полуторными мечами и длинными копьями. На груди у каждого красуется рог, чья мелодия нот даёт возможность отличать их друг от друга. Иначе никак: лиц не видно, гербов нет, фасон доспехов одинаков. За стремя верховых воинов уверенно держатся сопровождающие стрелки пехотинцы. Их тяжёлые арбалеты болтаются позади сёдел. Они притянуты узкими ремешками на крупах у коней.

Спереди в центре – двое. Это сам герцог с молодой женой. Золотистые пряди юной красавицы с тонкими чертами лица убраны в одну обвитую вокруг точёной шеи толстую косу. Тёмно-рыжий цвет охотничьего костюма у леди соревнуется с окрасом её волос. Левая рука приподнята. На ней сидит в буровато-серый кречет. Глаза у ловчей птицы прикрывает бурый чепчик.

Спутник – статный, с орлиным носом и презрительным выражением лица мужчина средних лет. Чьи смоляного цвета волосы собраны в длинную мохнатую косу. Она перевита блестящими металлическими лентами и венчается стальным шаром размером с кулачок ребёнка. Но не кротким и нежным, а покрытым острыми шипами. На высокородном всаднике на кольчужный доспех накинут вишнёвый плащ с гербом. Синьор без шлема. На нём не видно оружия. Стриженная клинышком бородка и прямые, средней длины усы подчёркивают надменное волевое лицо. Чуть поодаль от господина отстаёт А́лен, оруженосец. Сам он – верхом и ведёт в поводу вторую лошадь, что загрузил всяким скарбом.

«Как мне надоел весь этот цирк, но положение обязывает», – с надменной барственной улыбкой цедит слова герцог. «Но в столь благородном деянии, Мой Господин, ты предстаёшь в лучах света первых норави́нгов³, что захватили сии прекрасные благодатные земли семнадцать столетий назад», – восхищённо отмечает спутница.

Вслед за А́леном движется немалая свита из благородных мужей, придворных дам и оруженосцев. Мессир Мевре́зор трубит в рог. Рыцари стражи выстраиваются кру́гом по всей поляне. Арбалетчики занимают направленные в сторону леса позиции. Бросив подчинённому лошадиные поводья, Лионе́ль решительно подходит к осадившему коня синьору. Граф встаёт на одно колено. Поклон. Доклад: «Всё готово, Повелитель».

Герцог молча поднимает правую ладонь. Приказ понят правильно: старший над егерями идёт обратно туда, где столы у кострища ожидают пиршества. Бодро к господину подскакивает А́лен. Он спешивается. Затем преклоняет колени и почтительно принимает плащ, что небрежно брошен ему на руки. Сноровисто, с аккуратностью оруженосец сворачивает одеяние и бережно убирает её в седельную сумку. Подходит к вьючной лошади и достаёт из привезённого им скарба окованную рогатину. Но синьор лёгким движением кисти осаживает слугу. Губы изгибаются в зловещей ухмылке, что предназначается для супруги. Резкий взмах головой. И шар на косе грациозным зигзагом вылетает вбок и аккурат возвращается за спину. Хлёсткий щелчок рвёт слух рядом стоя́щих.

Демонстрация мастера удалась! Элеонора, чьё лицо озарила нежная улыбка, с налётом стыда прячет взгляд. А в уголках век у неё заискрились нотки восторга. А будущий гордый победитель уверенной мягкой походкой опытного хищника скользнул навстречу вепрю. Глаза у клыкастого зверя, что так и не согласился с долей жертвы, ответно сверкнули. Животное внутренне успокоилось и решило биться до самого конца.

«Минуту внимания, Мой Господин!» – от свиты в противовес этикету отделяется всадник. Он пускает каурого жеребца в галоп. И нарушитель за секунды оказывается рядом с готовым к ритуальной схватке повелителем. В отличие от остальных верховых его не защищают латы. Он без оружия. Бежевый льняной френч и брюки. В левой руке мужчина держит полуметровый жезл со стигматом: огранённым камнем светло-фиолетового цвета. Кристалл без ошибки выдаёт в нём чародея. А конкретно: это – Главный маг герцогства, Игна́циус.

Лицо волшебника гладко выбрито, что резко выделяет его среди прочих придворных на поляне. Спрыгнув с коня и поклонившись с кратким реверансом, он с нотками тревоги в голосе сообщает: «Монсеньор, обстоятельства чрезвычайны! Они требуют Вашего внимания и срочных решений. В получасе верхом у пизо́нского тракта произошёл мощный магический всплеск. На сей момент я причины не разгадал». «Ты полагаешь, это поганый поп?» – скривился понизивший голос герцог. Глаза феодала невольно скользнули в сторону пузатого с квадратной бородой мужчины. Кардинал, епископ Парле́зский – почётный гость сегодняшнего ритуала. Его внимательный взгляд буравил говоривших – пытался по губам понять то, что не удавалось слуху.

– Узна́ю на месте! Торить портал – смазать следы заклятий. Прикажите: в галоп. В свете нынешних условий остаться здесь без берегущего Вас мага – риск. Я ж здесь один – подменить некем. Прошу, Господин, возглавьте отряд!

Кивок головы и мимолётная улыбка послужили ответом. Жест синьора подозвал А́лена. Тому по этикету в походе полагалось приглашать знатных особ для беседы. Собирать пришлось четверых. «Любимую» супругу звать не пришлось – итак, гарцевала вблизи. Зато за Лионе́лем, что «дирижёр нашего торжества», начальником над стражей и «достойным гостем праздника», старшим конюшим Императора, виконтом Гре́нделем пришлось оруженосцу побегать – разбрелись. Каждому поклонись и пробубни все титулы. Как все сгрудились перед феодалом возле засеки, тот огласил «непреложную» волю. А один из них – Мевре́зор, кто на выезде исполнял роль герольда, её возвестил на весь лес:

– Повелитель Аланделе́йн передаёт обязанности по обряду.

– Звание Добытчика и честь заколоть вепря – благородному Гре́нделю.

– А должность Кормильца и право управлять на пиру – госпоже Элеоноре.

Увильнувший от ритуала герцог мстительно оценил: «Дама во главе даже части обряда – до пены из ушей взбеленит чинуш Церкви. Заодно эта дура поносит мужское имечко – в бессильной ярости слюну поглотает, побесится при каждом к ней обращении». Передал А́лена в подчинение Элеоноре. Тронул поводья. И с упрощённой свитой из Игна́циуса, Мевре́зора и части стражи, из одних рыцарей знатный синьор галопом отправился в путь…

Знакомый читателю по прошлой главе пролегающий через глухой лес тракт на Пизо́н встретил всадников, что добрались до места трагедии. Посреди дороги лежит, на беглый взгляд мёртвый, плечистый смерд. На его широкой груди тихо всхлипывает другой – пожиже. Поодаль шагах в двадцати распластался на спине обездвиженный чародей. Не обычный волшебник, а важный имперский чиновник. Вдобавок «истинный», о чём определённо говорит одеяние. Из мага нахально торчит стрела. Крови натекло словно с быка то, что трудно предположить от худощавого аскета. У коленей валяется посох. Грозный символ власти безнадёжно испорчен: стигмат раскололся пополам. Пикантное событие! «Колдун старше деда дедушки, моего деда», – азартно хмыкнул повелитель здешних владений.

Хлипкому смерду связали тесно руки и ноги. Заткнули кляпом рот и бросили ничком на землю. Активные изыскания длились целый час. Игна́циус обнаружил ещё пятнадцать тел. Как оказалось, первый разбойник не издох. Но смерть занесла косу – нежилец. Только недюжинное здоровье и воля к жизни позволяла биться у него сердцу. Остальные и поверженный имперец – мертвее мёртвого. Гибель сановника выходит за пределы компетенции герцогства. Вышестоящее дознание ждать себя не заставит. Улики придётся беречь. Маг попытался накрыть энергетическим куполом область трагических событий – не получилось. На способный удерживать буйство спонтанных чар экран банально не хватило сил.

Разлившийся гавва́х (порождаемый чувствами и переживаниями волшебный эфир) поражал объёмом и пестротой. «Столько добра, а не укусишь», – нотка зависти докучала чародею. Но использовать «клад», как обильный источник могущества в собственных интересах мешал долг.

Допрос пленного показал: юный простолюдин – дурак дураком. Бессвязная речь наглядно подтверждала слабоумие и беспросветное отсутствие понимания, что произошло на самом деле. Мешало ещё то, что смерд не понимал «нормального» языка. Он «блеял» на своём – варварском. В Империи диалект наречия западных резов, на каковом тот изъяснялся, не встречался, и его Игна́циус знал поверхностно. Дичайшая случайность, что этот круглый дурак «унасекомил» непобедимого, почти вечного колдуна. А сам – ни царапины. Нелепость, но бесспорный факт.

Сыщик-маг попросил Мевре́зора приказать рыцарям собрать тела смердов рядом с убитым чиновником. Он решил снять информацию с радужек глаз трупов. Крупно повезло: смерть многих из них наступила в одно и тоже время с кончиной имперца – пока стрела не оборвала ему жизнь, он продолжать терзать поверженных врагов, не отпускал. Изучение образов последних минут погибших показало картины драматичных событий и с подробностями высветило моменты инцидента.

Детали тихонько вырисовывали конфликт до мелочей. Бытовой разбой. «Истинный» решил поиздеваться над спутавшими варенье с кулаком врагами: убить в муках. «Садист-затейник» по неясной причине упустил, что рядом присутствует утерявший разум смерд. Первый прикид: спутал идиота с белкой. И жестокая плата не заставила ждать – погиб сам. Осмотр тела колдуна Игна́циус отложил. Предстояло разобраться с таким феноменом, как расколотый стигмат. Сверхпрочный кристалл дополнительно скреплялся мощными заклятиями, но увы – не спасло. А из-за чего? Сыщик чарами читал запутанные узоры гавва́ха. Ничего! Виртуозно выполнял редкие малоизученные тесты. Но результат не улыбался. Выводы растекались и плодили новые сомнения.

Отчаявшийся наскоро раскрыть эту тайну, Игна́циус занялся осмотром того, что осталось от некогда грозного чародея. Стрела пригвоздила густую, длинную бороду левее середины груди: искусный лучник – точно в сердце. Маг распутал обильно напитанные кровью волосы у древка. И под ними на покрасневшей ткани разглядел…

Пульс наяривал набат. В глазах потемнело. Нахлынули давящими волнами подзабытые воспоминания. Усилием воли искушённый колдун еле удержался на ногах. Он заставил себя не сделать то, что выдало б его перед господином. И что маг не смел позволить среди людей ни при какой ситуации. А ему хотелось стать на колени, закрыть глаза руками и разразиться то оглушительным противоестественным хохотом, то горьким, безутешным плачем…

***

_{1. Для охоты зацепляют три рогатины в пирамидки. Две остриями книзу. А одна, что длиннее, кверху. Из этих элементов строят забор для удержания зверя. ИАП}

_{2. Мессир: военачальник, выпускник военного факультета академии Естества, ИАП}

_{3. Норави́нги – знатные кланы в империи, куда входит Аланделе́йн, ВАТ}

Глава 3. Ксинаалгат

Из древней тяжести веков

стремятся овладеть им: не сотрёшь!

Но с лёгкостью меняет кров:

булыжник гладкий – что с него возьмёшь?!

Картины давненько минувших дней ярко вспыхивали в сознании одна после другой. С печалью Игна́циус вспоминал собственное детство, родную семью. Жили на краю деревни. Единственные за излучиной реки. Крестьянствовали. Отец погиб случайно: отрабатывал карви, перевернулась телега и придавила – никто не помог. Зима решила судьбу остальных: голод и холод унёс всех. Даже сегодня, после стольких лет глубокой тоской в сердце отзывались незрячие глаза родной матери, тусклые заострившиеся лица сестёр и младшего брата. Близкие по установленной злой судьбой очереди мёрли без кормильца.

Всей семье семилетний Игна́циус вереницей закрывал глаза и хоронил в снегу. Ни прокопать мёрзлую землю, ни дотащить тело до церковного кла́дбища ребёнок не мог. На немалое собственное удивление голод парнишку не брал: конец зимы, а он продолжал жить. Но когда настал апрель, силы покинули. Изнывая от жажды, лежал на почерневшем дощатом полу и понуро, ждал: когда придёт смерть. Не хватало духа выйти во двор пожевать снега, чтоб напиться. Но вдруг…

Пустоту обречённости растопило чувство тепла на лице, согрело полностью тщедушное тело мальца до кончиков пальцев на ногах. Обволакивающий жар нежных рук вернул к жизни с ней простившегося. Старая ведьма Клара нашла и забрала к себе домочадцем. Новая семья – новые отношения. Пребывание у колдуньи не сахар. Требовала помощи по хозяйству. Учила то одному, то другому, что способен понять ещё маленький мальчик. Держала в строгости. Но когда у переполненного обидой и злостью пацана кончались от придирок силы, тёплые руки приёмной матери на лице возвращали Игна́циуса к радости и терпению.

В летние месяцы, в полнолуние, старая Клара накладывала на себя чары. Превращалась в юную нагую девушку изумительной красоты. Украшалась венками дивных цветов. Всю ночь в упоении танцевала и не обращала внимания на очарованного картиной подростка. Прошло пять лет и случилось то, что ожидало всех ведьм на этой суровой к самобытным травницам и ведуньям земле – встреча со святой Инквизицией…¹

Ребёнок попал «паровозом». Не задавая никаких вопросов, били четвёртый день без перерыва. Боль переполняла детское тело. Приёмный сын деревенской знахарки не понимал – за что. На пятый день истязаемого привели в камеру Клары. От неё остались одни глаза. Их строгий, с ноткой превосходства взгляд встретил его. Она полностью нагая, вся в крови лежала на голой земле. Лицо – один сплошной кровоподтёк. Руки и ноги святые монахи переломили в нескольких местах, в груди торчит осиновый кол, в животе – вилы, но колдунья в сознании. Глядя Игна́циусу прямо в глаза, она тихо, но твёрдо шептала.

Образы слов отпечатывались в голове мальчугана, волшебным угольком рисуя орнамент услышанного. Клара настаивала: он обязан спастись для великих подвигов, ему суждено найти амулет Ксинаалга́т. С реликвией будущий герой поможет всем, как она, спасёт от несправедливых гонений. Для этого надо «немного» соврать. Во всём обвинить ведьму: почувствовав источник волшебства в чужом ребёнке для своих колдовских обрядов, злодейка извела родных донора чар. Нет сил отказать находящейся в столь плачевном состоянии «матери». Превозмогая всё презрение к себе, «сын» предал её: оболгал так, как сумел. Не помогло: ведущий следствие священник-инквизитор остался непреклонен: виновен!

Вот! Привязанный на деревянном кресте Игна́циус, чувствует, как огонь лижет висящие на сплошных кровоподтёках лохмотья. Язычок пламени коснулся кожи на бедре: обжёг мукой и пересилил скопившуюся в пареньке до этого боль. Ребёнок попытался крикнуть, но только слабый сип вырвался из отбитых лёгких. Вокруг мелькают ликующие лица тех, кого когда-то снисходительно задарма лечила глупая Клара… На задний план врывается кавалькада конных. Звук рога сдувает радостно клеймящий «преступника» гул.

Картина меняется. Те же «рожи» понуро без энтузиазма поливают горящий крест и полыхающего малолетку водой. Сознание покидает Игна́циуса. Правосудие герцога, деда нынешнего, отменило скоропалительный пригово́р – спасло приёмного сына ведьмы от казни. Новое следствие. Ложь при́няли за чистую монету. Мальчик из сообщника превратился в жертву. А сожжённая заживо на потеху толпы «мать» развеялась пеплом и оставила после себя боль и вину за предательство…

Академия Магии – сам Великий герцог поручился за него. Тридцать лет кропотливого обучения, и недожжённый смерд, уже аттестованный чародей даёт вассальную клятву на крови Недлу́нгам (один из родов норави́нгов), правителям Аланделе́йн верно служить короне… Десятки лет войн и политических интриг…

Очередное посягательство на жизнь отца правящего сегодня властителя. Покушение завершилось печально. Истекающий кровью от удара мечом в живот воин-маг Игна́циус уничтожил группу из пяти наёмных убийц, но спасти синьора не смог. Иногда ошибки дарят удачу. Тающий на руках верного слуги повелитель возвёл защитника в звание Главного мага Аланделе́йн…

Сколько всего?! Но ещё не было дня, когда манящий образ переданного умирающей Кларой чу́дного узора на круглом медальоне из камня не стоял пред глазами. За превышающую двести лет жизнь Игна́циус изменил собственное мнение о Ксинаалга́т, как о камне «спасителе невинных», навязанное тогда ещё ребёнку наивной деревенской ведьмой. Но понимание ценности амулета и желание обладать артефактом только возросло. А сегодня столь вожделенный предмет искушал доступностью на груди праха имперского волшебника.

Окунувшийся в прошлое колдун внутренне поперхнулся. Насмешливый голос герцога окунул подчинённого в настоящее: «У трупа такой глубокий взгляд? Прилип? Не можешь отвернуться?». «Я готов к докладу, Мой Господин», – бодро ответил привыкший к метаморфозам при дворе вассал. Балансируя на тонкой грани в нарушении клятв, он умолчал о ценной находке. Зато в прочих деталях, доклад Игна́циуса обстоятельно обрисовывал предварительный результат расследования и личные выводы.

– Законы герцогства о применении чар не нарушены. В инциденте ворожил погибший сугубо в рамках обороны от разбойного нападения подданых Пшекии, резов. В смерти повинен пленённый простолюдин и собственная неосторожность мага. Гибель сановника непременно вызовет внешнюю проверку. О сказанном свидетельствует узор разлитого гавва́ха. С Вашего позволения я произведу фиксацию. Заморожу картину эфира до приезда комиссии. Смерда-убийцу советую оставить в живых – пригодится для повторного допроса. Тела прочих татей ценности не представляют.

Взмах синьора головой утвердил озвученное. «Честь Аланделе́йн не затронули, а имперцев придётся терпеть. Своих забот выше крыши. Неприятно, но…» – с ленцой подумал феодал. Узнику развязали ноги. Опять затолкали в рот кляп. На шею накинули наспех сделанный из копья одного из рыцарей мэнкетчер (длинный шест с петлёй для удержания за шею пленного). Тело убитого мага с посохом поместили на организованные за четверть часа волокуши. Трупы других смердов скинули в соседний овраг. «Будет чем зверушкам полакомиться», – тихо ухмыльнулся Мевре́зор.

«Не хватало проколоться!» – тревожился не имеющий и тени сомнения в попытке утаить Ксинаалга́т и прячущий амулет в рукаве Игна́циус. «Вряд ли маг такого уровня отчитывался о пользовании столь знаменитым еретическим артефактом. Ксинаалга́т вдобавок по-своему уникален – не оставляет магического следа. Связать пропажу амулета с нынешними событиями для сторонних мудрецов пестрит сложностями… У себя хранить опасно. А пленника досматривать без меня не будут. Лучше камеры тюремной нету в мире тайника!» – с обнадёживающими мыслями медальон очутился на груди у пленённого Ерёмки. Маг привязал верёвку-держатель артефакта к уже висевшей ленточке на шее паренька и чарами скрыл от обычных глаз.

Доклад мага удовлетворил уставшего от безделья повелителя. Прозвучал приказ – отправиться восвояси. Отряд отъехал от места происшествия, где поток эфира истончился и смешался с фоном. Чародей открыл спутникам портал. Кавалькада из чащи леса беспрепятственно проскочила на лужайку у западной стены родного замка. И унесла Ксинаалга́т от благоговейно трепещущего над находкой приёмыша Клары.

Сам Игна́циус вернулся. Лепестки истины не раскрылись над загадкой поломки стигмата. Муки вожделения ценной реликвией выдавили из чиновника прирождённую пытливость ума. Вопрос остался открытым: маг про него забыл. Но прочие обязанности не исчезли. Разлившийся в явном избытке колдовской эфир – источник произвольного волшебства. Без контроля оставлять нельзя. Чародей задумал сплести плещущийся гавва́х в поддерживающую саму себя сеть: альтернатива не созданному из-за нехватки сил экрану…

Девять башен каменного замка-звезды Скрепи́нтера служат могучей твердыней герцогства Аланделе́йн. Неприступные стены высятся метров на двадцать. Внутри – резиденция правителя. Крепость дышит полновесной жизнью. Перекликаются часовые. Слышен перестук молотков у чинящих то ли оружие, то ли утварь кузнецов. С гулом переворачивается колесо замковой мельницы. С плаца слышен лязг металла и покрикивания командиров… Закрытые дубовые ворота и прикрывающие их, окованные сталью наружу поднятые мостки добавляют находящимся внутри ощущение безопасности.

Двадцати пяти метров шириной полноводная речка Скре́пин, огибает замок с севера, востока и частично с юга. И размеренно течёт к полуденному солнцу, в простодушии соблазняя прохладой. С прочих сторон замок окружает глубокий семиметровый ров. По внешнему периметру рва и берегу реки стоят оборонные засеки с вкопанными в насыпной вал колами. Перед и после замка речку перегородили убирающиеся решётки мытни², чью охрану укрепляют деревянные дозорные башни. Вблизи замка леса нет: одни луга.

В Скрепи́нтер ведут всего две дороги с запада и с юга. В замке есть ещё один смотрящий на реку широкий проход в крепость на востоке, между Портовой и Речной башнями. Располагается на высоте человеческого роста от водной глади для разгрузки пришедших по реке судов. У южных ворот внутри замка к Гостевой башне примостились заезжие дворы смердов, где томятся в ожидании аудиенции цеховые, ярмарочные старшины городов и старосты деревенских общин для решения вопросов гнёта и торговли. Чуть поо́даль – гостевые дома купцов. Мастерские, мельница, церковь, казармы, плац, стрельбище, конюшни, отдельные флигели рыцарей стражи, каземат, ристалище, приют маркитанток³, апартаменты для знатных гостей… Почти вплотную к Геральдической башне примыкает возвышающийся над всем в замке на добрый десяток метров дворец герцога.

А что внутри?! По блестящему полу зала для танцев, в горячке подняв юбки и боясь поскользнуться, бежит коренастая невысокая женщина средних лет: пытается догнать маленькую фигурку девочки лет двенадцати. «Лили́, Лили́, сейчас же вернись!» – требовательно кричит преследовательница. «Я вольна делать всё что хочу. Я госпожа! А ты дура. Дура! Я тебя не боюсь!» – отвечает ей непослушный ребёнок. Расстояние между ними всё растёт. Девочка выскакивает сначала в приёмную, а затем во внутренний двор.

Солнечный луч упал на измазанный в чём-то коричневом аккуратный носик мелкой замарашки. Лицо проказницы аномально искажала серия непрерывно сменяющих друг друга гримас. Глаза Лили́ с любопытством нацелились вдаль на открытые западные ворота. Через них въезжала группа всадников. Увидав среди них вишнёвый плащ, с криком: «Папа, Папа!» – девочка безоглядно припустилась к тому, кто её так несказанно обрадовал.

Устремлённый взор вверх бегущему ничего полезного не приносит. Споткнувшись о волокуши с телом мёртвого мага, Лили́ влетела прямо головой в грудь ведо́мого за шею на длинной палке с петлёй пленника. Руки взмыли вверх в желании удержаться. Пальцы нащупали верёвочку – ухватились. Ненадёжная – порвалась. Девочка упала на коленки, а в ладони как в сказке очутился круглый медальон. «Какой красивый! Папа, это подарок?!» – восторженно вскричала Лили́. «Да, мой оленёнок», – выдавил удивлённый появлением из пустоты диковинного амулета герцог…

Вернувшийся к морю гавва́ха Игна́циус не догадывался, что Ксинаалга́т очередной раз поменяет хозяина. И приступил к плетению. Проколол пространство вглубь междумирья, на границу живого с иным. В конце коридора сотворил «якорь»: вихрь эфира в виде тора. Внешний поток струился вправо. В центре изгибался внутрь и закручивался влево. А внутренний – наоборот. Разогнал скорость движения субстанции до металлического блеска фиолетового цвета. Из клубящихся, переливающихся волн занялся свивать цепочки, концом накидывая на «бублик якоря». Дышащий тороид подтягивал змеящийся гавва́х и не позволял растекаться. Строгое разделение эфира по чётким видам для каждой сплетаемой нити требовало скрупулёзности. Перепутать – создать в будущем проблему. Произойдёт спонтанное взаимодействие, расхлёбывать – «употеешь».

Сопровождаемым утробным звуком щелчком пальцев правой руки из клубов волшебства вытягивался тонкий «волосок». Со сходным немецкой гласной «ü» протяжным певучим аккомпанементом – уплощался. За изменения формы отвечала левая кисть. Кругообразный жест указательного пальца закольцовывал образовавшуюся полоску в ленту Мёбиуса. И перекручивал в знак бесконечности. Взмах безымянного изгибал под прямым углом⁴. А сжатие в кулак уплотняло полученную структуру до удержания формы – звено цепочки готово. «Новый волосок проденем внутрь и повторим», – работа не прекращалась ни на минуту.

По мере удлинения плетённые «косички» развоплощались. Грани расплывались. Превращались в берущие начало в скоплении гавва́ха и втекающие в фиолетовый «бублик» тоненькие волнистые вихри. Каждый вытягивал из разнородной кучи уникальный резонирующий с ним вид эфира чар. Понемногу сгущался. Переливался и полупрозрачно пламенел собственным окрасом всех цветов радуги и богатства оттенков. Цепочки заполонили проход в обитель мёртвых. «Хватит! Остальное – для бедных», – определился уставший чародей. И закрыл портал. Разрыв физической связи с «якорем» не помешал контакту с «косицами». Текущие из яви (мира живых) в навь бесплотные потоки гавва́ха продолжали прочно удерживаться и наполняться.

«Пропажа крох не даст последствий», – успокоил себя отъехавший на необходимое расстояние колдун. С чувством выполненного долга телепортировался сразу в каземат Скрепи́нтера. Узнал у дежурного, в какую камеру поместили пленника. И направился прямо к желанному амулету. В подвале на три этажа ниже в узкой комнате царил полумрак: свет попадал в неё через зарешеченное оконце в двери из озарённого факелами коридора. Прикованный цепью за щиколотку к дальней от входа стене, паренёк в беспамятстве лежал ничком на полуприкрытом соломой полу. Игна́циус нетерпеливо перевернул тело. И…

Ксинаалга́т – исчез. Сердце громко застучало. «Что произошло?» – нервно приводил мысли в порядок бывший воспитанник ведьмы Клары.

Маг справился с растерянностью. Вперёд к западным воротам! Оттуда разумно начинать поиски. Инспекция по зрачкам глаз постового за последние два часа: подоплёка пропажи – на ладони. «Опять дураки побеждают мудрецов», – самокритично резюмировал провал чародей. Но опускать жаждущие прихватить языческую реликвию руки не собирался. «Девчонка поиграет, надоест и выбросит. Да и я придумаю по ситуации, чай не впервой», – с оптимистичными надеждами Игна́циус направился во дворец под «светлы очи» повелителя.

Герцога волшебник застал в Тронном зале. Пока бо́льшая часть свиты не вернулись с охоты, господин решил дать аудиенцию ожидающим. Синьор со скучающим видом выслушивал просителей одного за другим, а их набралось немало. Главный маг терпеливо ждал. Когда господин сам подозвал его, доложил о проделанном и схитрил: «В Академии интересуются принадлежащим убитому магу амулетом. Я краешком уха слышал, что у пленного смерда нашли талисман». Лицо властителя приобрело надменный официальный вид. Твёрдые слова как камни падали в мозг: «То, что упало на землю феода, по устоям принадлежит его повелителю вне зависимости, кто раньше этим владел. И никакие надменные маги, ни напыщенные святые отцы, ни сам Великий Император не смеют поколебать требование чести!».

Вот это удар! У Игна́циуса потемнело в глазах. О Ксинаалга́т предстояло забыть! Интриговать, потихоньку хитрить и недоговаривать тонкости, изворотливый придворный чародей считал себя вправе. Но пойти против прямой воли синьора, семье которого он обязан жизнью, не мог ни по законам чести, ни по человеческой совести. Вдобавок скреплённые кровью, зафиксированные вассальным договором и подкреплённые магией обеты обойти практически невозможно. Развязка произойдёт немедленно и неотвратимо…

***

_{1. Инквизиция: занимающийся расследованиями преступлений против Церкви религиозный орден; ищет и судит еретиков, язычников; ведёт борьбу с запрещёнными видами чародейства; фантастическое применение общеизвестного термина (далее «ФПИТ»)}

_{2. Мытня – занимающееся таможенными процедурами и сбором трибьют ведомство. ВАТ}

_{3. Маркитантка: выполняющая карви в виде сексуальных услуг солдатам господина простолюдинка. ИАП}

_{4. Уважаемые читатели, простите автора за излишнюю любовь к топологии и не отражающим суть создания чар звукам и жестам}

Глава 4. Почти альбинос

Стремишься знаний блеск урвать?

В путь: каменюку воровать…

Голубое, искрящееся солнечным светом небо нависает над безмолвной, безжизненной седой вершиной. Взвивая снежные вихри, посвистывают порывы ветра. На макушке скалы прямо на снегу в позе «лотоса» сидит обнажённый молодой мужчина и не шевелится. Сомкнутые ладони поднялись пальцами вверх перед грудью. Веки намертво прикрыли глаза. Порывы хлёсткого ветра развевают белые без лишних оттенков волосы, чьи пряди спадают до плеч. На удлинённом овале лица отсутствует растительность. Прямой нос, светлые брови и сложенные с чувством безмятежности губы – как у статуи. Один струящийся из ноздрей пар выдаёт то, что человек живой.

Вдруг на кончике носа возникла большая чёрная муха. Мужчина скосил на неё левый глаз и без реакции на всю несообразность нахождения теплолюбивого насекомого на безжизненной снежной вершине невозмутимо закрыл. Порыв ветра сдул гостью, но буйволиная мошка извернулась. Она спикировала и неуклюже уткнулась в снег. В месте падения родилась прозрачная горошина и стала расти…

В мановение ока пузырь разросся до переливающейся под солнечным светом радужной полусферы ростом с крупного человека. Снег под ней на́чал таять. Зачернела земля… Зазеленели побеги травы… Распустились бутоны ранних цветов… Внутри вызрел мерцающий дымчатой пеленой овал портала. Из него шагнул темноволосый, бородатый мужчина средних лет в светлой тоге и надетых на босые ноги сандалиях. В правой руке у визитёра по локоть свисает полированная трость. Она нагло посверкивает гранями рубина, что наличием стигмата выдаёт в нём мага. Овал мигнул, исчез и оставил незваного гостя на вылезшей из небытия весенней лужайке.

«Надо же – декан факультета телепортации, маг Семнадцатого выпуска¹, господин Персто́лиус! Чем такой скромный отшельник, как я, обязан снисхождением к моей личности столь важной персоны?» – спросил белоголовый и открыл глаза. Их ярко-голубой цвет перечёркивал мысль, что он альбинос.

– Иногда Академия одаривает вниманием и тех, кто в силу недостойных для будущего мага поступков с позором оставил обучение. Я просматривал бумаги, и моё внимание привлекло, что ты заявил просьбу о восстановлении. Деканат готов тебе пойти навстречу. Эжен, в пределах полномочий, что дал мне сам ректор, гарантирую два месяца доступа в библиотеку. Академия согласна снабдить тебя знаниями в рамках незаконченного тобой десятого курса…

– Есть несложная работка. Интерес – из самого верха. Успех в исполнении подарит веские рекомендации. А это, я надеюсь, ты понимаешь, крайне приблизит решение по данному прошению.

Студент-недоучка задумался… Осторожный кивок головы после краткой паузы выразил согласие. Тень пробежала по лицу колдуна. Не мигая, он уставился Эжену в глаза. В голубых зеницах вереницей замелькали образы. Пазлы задачи пристраивались один к другому и рисовали детали. Четверть часа пролетели как миг. Полусфера с Персто́лиусом бесшумно схлопнулась и оставила Эжена наедине с опушаемой хлопьями снега, полной зелени и цветов лужайкой. Она затравленно дышала паром и постепенно мёрзла. Курьёз, да и только!

«Насчёт восстановления на курсе – конкретно лжёт… Но в библиотеке порыться даст. Ему пустяк, а мне прибыток. Недаром же он пришёл лично. Утрудил себя переговорами. А мог мимоходом… Прислал бы мне на гору призрака², да хоть в виде самого себя, и изрёк указания. Нет же – ножками притопал. Полянку с цветочками сварганил… И мне жадничать не сто́ит. Пара новых заклинаний окупит потуги по «изъятию» нужной вещицы у заносчивого высокородного синьора. Что, итак, без попутной пользы – приятное занятие. Да ещё поручение-то ни много ни мало, как от важной «шишки» из Академии!» – зачаровывая от таянья маленький кусочек льда, с лирой в голове раскидывал мыслишки молодой человек.

Ломтик замёрзшей воды прекрасно сохранял картинки. Чем непременно воспользовался ловкий и продуманный недоучка. Удачно косясь, он сумел отразить всё, что передавал ему взглядом декан, и сохранить «до лучших времён». Зря Персто́лиус надеялся на анонимность. «Ох уж это важное, тупое старичьё – живут годами воцарения норави́нгов. Вся их мода из глухой старины! Приватности захотел – скудоум! Болвану и невдомёк о веяньях времени. А я на третьем курсе уже знал, что транслируемые меж зрачков образы свободно отражаются. А кристалл! Опа-на и запомнил! Ладно, это всё лирика. Пора готовить шпионов. Хотя вначале – приодеться», – подытожил скороспелый интриган.

Эжен перебрался на оставшуюся от гостя лужайку. Как и Персто́лиус, накрылся один в один похожим энергетическим экраном. Сложил пальцы рук в пирамиду и создал меж ними портал в издавна хранящей для него барахло – кладовку тётушки Софы. Ещё четвёрка гортанных звуков и заплясавший на предплечье чародея крохотный воздушный смерч с тихим шелестом ворвался внутрь. Он ворошит залежи, подхватывает нужное и проталкивает кончик одежды через коридор к хозяину. А тот, как гусь червячка – зубками и на лужайку…

По вещичке шалопай наковырял комплект «невидимки». Облачившись «не альбинос» почти скрылся с поля зрения возможных свидетелей. Слегка выдавали разве что лучи яркого солнца. Они создавали по контуру фигуры слабый радужный отсвет. «Плевать!», – кратко оценил конспирацию Эжен. В помещении бликовать нечему. В воздухе зависли видимые части: обе кисти рук и глаза. Перчатки волшебник не надел из-за лени – мешают колдовать. А вот спрятать зрачки? Сей недостаток – неустранимый бич любого исследователя чужих покоев.

Магических капканов у благородных синьоров навалом. А есть особо вредные – завораживающие мороки. Подобную мерзость отразить прикрытый взгляд неспособен. Спрячешь под очками – вроде как весь укрылся. Но нет им нужды глазеть – заарканят. И бедный вор в плену, как бестолковый цуцик.

Для изучения зоны, куда собирался влезть, Эжен использовал дрозофил. Крохотные холопы – прекрасные шпионы. «Предусмотрительно и деликатно, а не как у опрометчивого, влюблённого в собственный зад Персто́лиуса», – радовался личным находкам будущий похититель. Он явно не одобрял декана в том, что тот применял жирных, противных, по мнению собственных студентов навозных, мух.

Резон молодчика был прост: где погреба с пенной брагой веселят людей, есть и винные мушки. А это в каждом приличном хозяйстве! В любом помещении «малютки» не вызовут подозрений. Они столь мелки, что на них не срабатывают ловушки: ни магические, ни механические. На взгляд, малозаметны. Один недостаток: глаза дрозофил неподвижно сидят на голове – угол наблюдения, как через щель. Для осмотра приходится использовать до пяти особей за раз, что требует делить сознание. Но Эжен – парень не промах: сию премудрость освоил.

Незаметное усилие – в «пирамидке» новый портал. На этот раз в знакомый винный погреб. В результате целый рой из будущих лазутчиков заметался под зачарованным экраном. «Закроем! Далее…» – висящие в воздухе пальцы сомкнулись поближе сообразно размерам летунов. Следующий коридорчик вёл на поверхность желанного декану артефакта. Это единственное место в Скрепи́нтере, куда взломщик пока способен проникнуть. Что и где в замке точно не знал ни Персто́лиус, ни отряжённый им Эжен. А узор амулета пунктуальный «чернобород» передал досконально до шероховатостей и потёртостей.

«Слуги, на крыло!», – игриво выдохнул «домушник». Для закабаления живности требовались две чары. Создание итеринме́нта³(портала душ). Он позволит частью духа проникнуть в чужое сознание. И там – подавить волю. И холоп готов! Всё без помощи рук. Красота! Взгляд и заклинания. Не сказать, что много труда… Первая партия из пяти одомашненных дрозофил рванула к месту локации. Ладони мягко опустились на колени. Во взгляд залез туман. Эжен поймал фокус. Один, второй… Разделил разум. Собрал мозаику в цельную картинку. Объёмное панорамное изображение нечеловеческой цветовой палитры заполонило сознание юного колдуна. «Узнаем, что и как», – мысленно улыбнулся Эжен. Знакомство с закоулками замка началось…

Накануне. Сжимая зубы, с посеревший лицом и покрасневшими ушами ректор Имперской Академии магии, дипломант Второго выпуска Гедеркли́кт вернулся к себе в кабинет. Заседание Магического Совета (высшего о́ргана руководства чародеями в империи) вызвало шквал эмоций. Взбешённый чиновник в отличие от большинства на совещании – не «истинный». Но это не даёт прав отчитывать главу почтенного учебного заведения, как мальчишку. «Согласен! Недосмотр у меня в работе есть. Подобный казус никак не оправдывает проявленное чванство! Я чту долг и от должного ответа не сбега́л. Уважение, а не спесь скрепляет общество», – высокопарность не умаляла, а лишь множила раздражение.

Рассерженный волшебник сел в бордовое кожаное кресло, что стояло перед окаймлённым резными фигурками диковинных существ массивным деревянным столом. Щёлкнул пальцами на левой руке. Громко произнёс имя – Персто́лиус. Рот сложился в две напряжённые розоватые полоски с фиолетовым отливом. В овальном зеркале пред ректором выскочило чернобородое шевелящее губами лицо. Звук «телевизор» у мага не передавал. Но понятно и так – на лекции.

«Святошу ему в дряблый зад, а на хребет норави́нга!» – ругнулся старый колдун, но взял себя в руки. Призвал гурию⁴. Живых секретарям маг предпочитал волшебных. Сальный взор блеснул по прелестным округлым формам. Ректор елейным голосом произнёс: «Пригласите декана факультета телепортации, Персто́лиуса, чтобы он по окончании лекции зашёл ко мне». «А потом… Как уйдёт…» – с ноткой нетерпения добавил пожилой мужчина. Пальцы правой руки у него теребили волосы седой длинной бороды, а глаза подкрепляли намёк выразительным взглядом. Скабрёзная мыслишка добавила прочности нервам…

«Как Вы понимаете, дело очень и очень деликатное. К тому же оно будет происходить во время участия наших делегатов в комиссии. Несчастный Климент себе снискал славу на заре становления империи. И гибель чиновника столь весомого ранга заслуживает общественного внимания», – велеречивое напутствие свербело голову Персто́лиусу. Декан был не просто в подчинении, но и прямым вассалом ректора, что вдвойне сужало лимит на свободу в принятии решений. Он перебирал списки отчисленных студентов, их личные дела и напряжённо размышлял. Два «очень» во фразе синьора значили одно: от порученца придётся избавляться. Сразу же по исполнению. Следы «студентика», а также всех, кто с ним на связи́, надо без исключений выкорчевать.

Поиск улыбнулся удачей. «Преотличный персонаж!» – от удовлетворения хитроумный колдун вслух крякнул. Он махнул ладошкой и тычком запустил ход стоя́щего на столе маятника. Безделица помогала концентрации внимания. Да и радовала глаз.

Подкинули в младенчестве к дверям монастыря в Дероде́ре. Родители неизвестны. Бежал в возрасте семи лет. Полгода скрывался. Поймала городская стража. Где? Служивый маг удостоверил достаточный уровень способности к чарам… Вопросы мешали сосредоточению.

– Целых шесть месяцев! Почему так долго удавалось скрываться? Где прятался?

– Зачем сановнику городского уровня интересоваться судьбой мелкого беглеца, смерда? Не тот чин.

«Ладно, то события давно минувших дней», – отбросил сомнения Персто́лиус. А что потом? Десять неполных лет обучения. Отличник. К сокурсникам отношения ровные, без привязанностей. Отчислили по жалобе настоятеля дероде́рского монастыря. Он у того воровал вино и подпаивал им студиозов. Детали: не продавал, не обменивал, а незаметно оставлял бочонки с выдержанным монастырским вином у комнат со студентами… Декан аж икнул, как представил вытянутое в негодовании от подобной наглости лицо «обчищенного святоши». В итоге: ни родичей, ни близких и вполне способный. Подходит!

Персто́лиус задорно подмигнул фигурке паяца, что являлась грузиком качающегося маятника. «Пройдёмся по неофициальным данным», – за этой папочкой пришлось путешествовать через портал. Отказ от вербовки Тайной Имперской канцелярии (ТИК)⁵.Возникли первые сомнения.

– Зачем вербовали? Почему неуч и смерд отверг сулящее карьерный рост заманчивое предложение?

Зато за пять лет после отчисления – три блестяще выполненных поручения. Все – по изъятию. «Не столь «деликатных», как сегодня, потому и жив ещё», – с язвительной ехидцей подумал чародей. Этот последний факт, что претендент – вор со стажем, пересилило все подозрения. Кандидат отобран!

«Пора встретиться, дружище Эжен!» – из дела смотрело безбородое лицо с прямым аккуратным носом. «Классная точка для приземления! Клювом небось не шевелит», – хищно, с издёвкой глумливо радовался Персто́лиус. Он выстраивал портал и с игривой ухмылкой представлял жирную чёрную муху на глади молодого лица между развивающихся белоснежных волос.

***

_{1. Маг 17-го выпуска – освоивший 17-ую версию обучения в соответствующей Академии чародей. ВАТ}

_{2. Призрак – управляемая через портал, создаваемая благодаря настройке отражательной способности пыли в газе или жидкости оптическая иллюзия. ИАП}

_{3. Итеринме́нт – прокол пространства для мгновенного перемещения бесплотной субстанции. ВАТ}

_{4. Гурия – вид элементалей (одухотворённых вихрей)из тёплого пара с благовониями в форме: выше колен – обнажённая женщина, ниже – белое облачко, ИАП}

_{5. ТИК – централизованная спецслужба государства, аналог КГБ СССР. В каждом феоде (герцогстве, графстве…) – собственная тайная канцелярия. ВАТ}

Глава 5. Суета в Скрепинтере

Одни наклюкавшись сидят,

зато другие – верно бдят…

Гибель Инспектора тёмных башен расследовала комиссия: пять сановных волшебников, три чиновника первого ранга из ТИК и два кардинала-священника. Все эти славные парни возились вторую неделю. Скоро как третья… Но отъезд высокопоставленных лиц из Скрепи́нтера – так и не назрел. Рутина шла неспешной чередой. Допрос пленного смерда… Осмотр тела Климента… Детальный, со всех возможных сторон анализ гавва́ха, что оставил факт сего скорбного происшествия… Всё это точно подтверждало доклад «туземного» мага Игна́циуса. Пора закругляться – мысль теребила многих, из уставших от прозы захолустья, имперцев. Но не всех!

Сановников возглавлял камергер¹, граф Романда́нт. Он не видел оснований для задержки. Скрепи́нтер ему явно поднадоел. Зато приданные чародеи противились, как один. Маги настойчиво утверждали: следствие завершать нельзя. До сего дня нет толкования причин разрушения стигмата. Прочный сверх меры кристалл развалился точно орех. Посох убиенного таит ответы на важные вопросы. Поэтому опыты с ним надо продолжить. И никак иначе, как на месте гибели.

Колдуны каждый божий день посещали район эпичной трагедии. Чудили теми или иными, никому, кроме них, непонятными, чарами. Прочим же членам комиссии оставалось только ждать, когда смутьяны натешатся. Скука! Служители церкви уединялись в храм при замке. И там бражничали у нынешнего настоятеля. Романда́нт полагал, что тупо бухали. Сам: с такими, как он канцелярскими, день за днём расписывали пулю (играли в карты – в преферанс). Компанию имперским шпионам составлял Главный столичный палач Аланделе́йн. Он с личного позволения герцога отложил насущные дела. Развлечь гостей – задача хозяев.

Структура управления Империей грешила пестротой. Три столпа власти (знать, маги и церковь) ветвились сами по себе и причудливо переплетались между собой. Каждая вытягивала на уровень чиновников среднего звена людей из низов. Прикручивала их, скрепляла с собственной ипостасью клятвами. Одна Церковь обладала вертикалью власти². Другие ветви – нет. Царил жёсткий принцип: «Вассал моего вассала – не мой вассал».

Волшебники не стали исключением. Они по закону периодично проходили аттестации. Одни в Академии, другие при Совете. Но каждый чародей повиновался лишь конкретному господину. Тому, кому дал личный вассальный обет. Синьорами выступали и феодалы как знатные, так и из простого люда. Не отставали от них и чины верхних рангов, что без земли: мессиры, ректоры (в стране имелись три имперских учебных заведения: Магии, Искусств и Естества), мытники…

Зато все служители Церкви обретали духовный сан по личному решению Папы, Льва Одиннадцатого. И присягали на безусловную верность и кротость прямо ему. Сам Кемле́й не дорос до столь истинного почитания. И хотя рукоположение в первый сан, а также в ряд последующих даровали епископы на местах, но то – формальная процедура. И она прочих обязательств не предполагала…

В большой светлой трапезной – трое. Со стен и витражей на сидящих благосклонно взирают строгие лики святых. Резной дубовый стол ломится от яств. Красуются: хорошо прожаренный гусь в яблоках, с изыском моченная в брусничном соке оленина, сочные балыки осетра́, сома, судака, с лимонником запечённый лосось, тушёная зайчатина с овощами. Притягивают взгляд разнообразные закуски: соления, варения, ватрушки…

Вся снедь возлежит на больших фаянсовых с позолотой блюдах. На дне у каждого затейливый кемле́йский³сюжет. Посреди стола царит, ярко начищенный, медный, покрытый серебряной узорчатой оплёткой, самовар литров на двадцать. Он до краёв! И заполнен не горячей водой, а охлаждённым, отборным креплёным вином. «За данным скромным столом я хочу испить за величие Отца небесного и за благополучие нашей матери Церкви!» – по́днял тяжёлый серебряный кубок и провозгласил тост кардинал-священник Касси́лиус. Брызжущие вином из одних бокалов в другие чаши всех троих схлестнулись…

Между тостами неспешно шёл тихий разговор. О погоде и будущем урожае. О достоинствах тех или иных вин и блюд. Об определённых трудностях целибата (отказа от любого соития: обета безбрачия) с рядом навязчивых прихожанок… Но монотонность беседы и, на рассеянный взгляд обывателя пустоватость речей, скрывали напряжённый интерес…

Столь длительное бдение под неусыпным взором имперских бюрократов расстроило все увеселения герцогской свиты. Гости съезжали стаями. Из быта крепости пропали балы. Исчезли состязания, игры. Одна будничная рутина. Утренний смотр замковой стражи. По две тренировки за день солдат гарнизона: первый на плацу, второй на стрельбище. Обед в пиршественном зале. И духовные богослужения. Из коих для придворной знати обязательны к посещению – только вечерня. Скукота!

Игна́циус не понимал, зачем наезжие колдуны устроили возню. В эскорт к ним он отрядил Келе́йна, мага стражи из столицы, одноимённого с герцогством города. Молодой, способный чародей и вдобавок неистощимо остроумный, и добросовестный человек. Сегодня тот доложил, что тайну раскола стигмата разгадали. Якобы ищущая спасения душа, погибшего пыталась укрыться в собственном накопителе эфира чар. А потенциал древнего мага оказался столь велик, что скрепы камня не выдержали напора. От катаклизма пострадал и дух волшебника. Его ослабило взрывом и утянуло в навь. Там в междумирье полчища хищной нечисти растерзали беднягу. Климент и телом, и душой провалился в небытие. Следствию конец? Аут?!

Но нет! Продолжили возню. «Объяснения – отмазка. Ни стигмат, ни Истинный их не беспокоит. А что? Не зря же они потихоньку время тянут? Темнят…», – догадался Игна́циус. Собственно судьба имперца не беспокоила местного чиновника. Разорвали Климента звери потустороннего? Сам обернулся хищником мира мёртвых? В посмертии любой, кто отказался от рода и племени ради силы чар, обрекает себя одиноко бродить по миру вечности. Да и церковь не вступится за атеиста… Участь умершего волшебника печальна. Исключений по практике нет.

Не вызывал доверие у тёртого в кознях придворных Игна́циуса и факт накопления в теле человека столько эфира, чтоб расколоть монолитный кристалл. И это без учёта скрепляющих чар… Вывод подкрепляла сама комиссия. Поиски активно продолжались. Не зависли ни на минуту…

Но больше, чем кому ещё, хлопот доставляло присутствие комиссии карлику Любеку, господскому шуту. О том, что придворный паяц – глава тайной канцелярии герцогства, знали только сам синьор и Игна́циус. Ни начальника стражи, ни кардинала-епископа Аланделе́йн в этот секрет не посвящали. Руководитель местного сыска скрывал внешность ото всех. Подчинённых принимал, покрытый тайной из-за ширмы.

Жизнь загружала Любека до последнего предела. Используя Главного мага, как личный транспорт с раннего утра он телепортировался в столицу. Заслушав доклады, возвращался тем же путём в Скрепи́нтер. Там весь день веселил герцога, свиту и множественных гостей, кривлялся и шутил. Вечером энергичный паяц лично инспектировал в каземате замка рядовых осведомителей со всех окрестностей, сыпал указания палачу, по традиции прячась за дежурной шторой. Неутомимый карлик совал свой «длинный» нос и в дела Игна́циуса: совещаясь с ним о поведении в течение дня магической защиты замка.

Шпионы из разных ведомств любви друг к другу не питают. При всякой оказии вредят. Подставить, унизить, а то, если повезёт, и втихую прибить – хлебом гадов не корми. Наличие в замке коллег вынуждало Любека перепроверять каждый шаг. Крайний риск таило поприще фиглярства. Переиграешь – проколешься. И ошибка могла впоследствии стоить жизни. Столь скрупулёзная собранность подарила плоды…

Непростому шуту донесли о знаковой смене поведения в быту у принцессы Лили́. Бедная умом девочка неожиданно перестала гримасничать, чем раньше занималась постоянно. Она подолгу проводит время перед зеркалом и в прострации держит перед собой в руке амулет, что содрали с разбойника, убийцы колдуна. Любек решил проверить лично. С гиканьем залетев колесом в детскую, он застал ребёнка за озвученным выше занятием. На орущего и крутящего акробатические трюки шута вчерашняя кривляка не двинула бровью. Не показала паяцу средний палец, как он привык. Тихонько подойдя сзади и встав на самые цыпочки, карлик заглянул через плечо вдруг повзрослевшей, задумчивой барышни.

В зеркале вместо отражения лохматой, чумазой малышки на сыщика смотрела изящная, стройная девушка лет шестнадцати в бальном платье. В благородных, красивых, дышащих свежестью и воздушной, неземной чистотой чертах читалось внешнее сходство с герцогом. В руках красавица из зазеркалья держала амулет так же, как и Лили́. С поверхности камня появились и взлетели пяток винных мушек. «Морок из зазеркалья? Но нет!» – дрозофилы выскочили из-за плеча девочки и роем, направились в сторону шута. Любек на всякий неожиданный случай враз скорчил забавную рожу и забренчал навешанными бубенцами…

Игна́циус терпеливо выслушал сослуживца. Растолковывать, что Ксинаалга́т не игрушка для малолетки – воздержался. Учить склонного к пустым обидам карлика не стоило и пытаться. Маг ответил по-деловому: наметил задачу. Насекомые летели явно, что из портала. Не хухры-мухры! Этот факт – свидетель: некий способный к серьёзным чарам вор готовится украсть артефакт. А тянучка пребывания в замке приезжими чародеями намекала – эти «жуки» в теме. «Изображая дознание, гости ворожили. И ни мало наследили. Проверим! Повезёт! Вдруг, что и накопаем…» – колдун и сыщик направились к месту гибели Климента.

Они скрупулёзно обшарили тракт и окрестный лес. Разлив гавва́ха заботливо прибрали колдуны из комиссии. Не забыли «подлецы» и про тор в междумирье. А сами? Ни следа волшбы. Не то, чтоб хитро убрали. А просто пустота! Непонятно, чем имперцы занимались вообще. Однако не придерёшься.

Зато всплыл новый казус. Просканировав а́уры (уникальные излучения душ)убитых разбойников, Игна́циус пересчитал их. И с неподдельным удивлением обнаружил, что не хватает – в наличие только тринадцать. Проверил вручную. Клятые звери! Они успели потревожить покойников. Многие кости разгрызли. Ошмётки перемешались между собой. Пришлось досконально копаться в хаотично нагромождённой куче. По отдельным частям из разорванных на куски останков собирать тела. От такой работки слюнки не потекут! Кропотливый труд подтвердил, что трое из шестнадцати исчезли…

– Небрежно сортировали эфир. Разлили. Трупы втянули: превратились в зомби⁴и гуляют по лесу. Как опытные волшебники не заметили это – не пойму! Что скажешь, Любек?

– Увлечённо болтали о своём наболевшем – имперцев не заботит жизнь людей в Аланделе́йн. А нам надо обратить на это внимание мессира Мевре́зора.

– Поехали, ещё раз допросим дурика – члена шайки.

В каземате их ждало разочарование и новая загадка: узник таинственно испарился. В нераскованной колодке цепи, что ещё вчера накрепко держала пленника за щиколотку, сиротливо вырос полевой цветок. Василёк незатейливо улыбался в их огорошенные лица. Одни вопросы без ответов. Зато ясно как день, и не поспоришь. Те, кто засылает в замок малюсеньких летающих шпионов, планируют стащить Ксинаалга́т. И нынче усидчиво ищут место, куда протолкнуть татя или целую команду. Мешкать с докладом герцогу – подобно измене.

***

_{1. Камергер: должность при императорском дворе: отпирающий покои царственной особе «Господин комнат», ИАП}

_{2. Вертикалью власти называют вид централизованного управления, где единоличный верховный начальник имеет возможность прямого руководства на всех уровнях до самого низа, общеизвестный термин (далее «ИТ»)}

_{3. Книга Кемле́я – собрание священных в Империи описывающих историю от сотворения мира текстов. Культ полагает, что вкушать со святых образов облагораживает верующего. Исключение – изображения самого бога, его отца и матери. ВАТ}

_{4. Зомби: низший (неразумный) вид одухотворённого волшебством трупа, основное неодолимое желание которого – поддержка существования убийством живых, ИАП}

Глава 6. Давайте познакомимся

Узнаем мы друг друга, брат,

хотя ты мне совсем не рад…

Терзаемый вырвавшимися из-под его власти холопами Климент неожиданно вспомнил, что многие столетия назад ему позволило изменить судьбу, отказаться от любимых отца и матери и ступить на длинную тропу к превосходству повелителя волшебного эфира. Воля к победе пробилась сквозь оплывшее от привычной безнаказанности чувство уверенности в себе. И подарила возможность спасения. Без чар, только силой духа погибающий простроил портал душ в стигмат посоха, что служил волшебнику веками сверхпрочной тюрьмой для попранных врагов. И послал внутреннее естество в зеленоватую темноту кристалла.

«Пленение лучше, чем нихи́ль»¹, – здраво рассудил колдун. Атрибут его минувшего могущества приберут чьи-то жадные до чужого руки. «Из Академии! Прокля́тые аборигены!» – возмущение толчками билось о благоразумие. Придётся отрабатывать мерзкие приказы. Делиться нажитыми за множество лет заклинаниями. Но надеясь на чудо освобождения, он останется собой.

Неудачно. В заточение Климент попал. Но не туда, куда полагал. Душа сокрушённого проникла в стигмат, но что-то потащило сильнее. Сила притяжения оказалась столь высока, что пытающийся втянуть развоплощённого чародея магический накопитель не выдержал. Сферический камень раскололся пополам и выпустил находившихся внутри узников на внезапно наступившую волю. Накопленный гавва́х воскурил вверх и расплескался во все стороны. Колдун же очутился, где его не первый год угрюмо терпеливо поджидали…

Внезапно Трофим очнулся, раскрыл глаза. Мохнатая еловая ветка ударила прямо в правое око – удивительно: боли он не ощутил. Впереди маячила знакомая фигура – похоже, Тимофей. Присмотрелся. Одежда на спине порвана. Из прорехи вылезает белая кость лопатки с ошмётками жил. Кровь из ран не течёт: засохла. Пропитала свисающие со спины лоскуты шерстяной ткани. Голова односельчанина неестественно свисает вбок. Трофима передёрнуло – друга изрядно потрепало. Попытка окликнуть ватажника провалилась – раздался непонятный, неразборчивый клёкот. Звук шёл не изо рта, а ниже – из шеи. Идущий Тимофей даже не обернулся.

Трофим стал оглядывать и ощупывать себя. Руки и ноги вроде на месте. «Что с горлом?» – провёл ладонью: рассечение от левой ключицы до правого уха. Армяк в запёкшейся крови и множественных разрывах. Мужчина недоумевал, почему с такой раной он жив и бодро шагает, как в полном здравии. Сосредоточился, закрыл глаза и попытался связаться со своими в нави.²Легче прочих у него получалось пригласить внутрь себя упокоившуюся прошлой осенью матушку. Но нет – только темнота в глазах и пустота на сердце. А теперь разбойничий атаман испугался. Его не страшили ни лишения, ни боль, ни собственная смерть. Но шанс потерять связь с родом приводила храброго воина в ужас.

Неужели из жизни исчезнет накрывающее волнами спокойствия ощущение тепла, когда душа близкого человека вливается внутрь, дарит заботу и понимание. А что будет с его детьми? А с их? Тоже не дозовутся до Трофима в мире мёртвых? И лишаться возможности пользоваться советами познавшего свет пращура, почувствовать радость отеческой любви. Им не поднять стойкость к невзгодам сопереживанием предка восторгам и печалям потомков. Всё время искренности и согласия с родичами сомнётся в мизерный отрезок совместного бытия в яви. Ужас, как тяжёлым бревном, придавил общинника.

«Что, очухался, хохол? Пся крев!» – услышал Трофим внутри себя. «Я тебе не чубатый. Ты что удумал, надутый пшек³? Что бороды не узрел?» – автоматически, по бранной речи, определил он принадлежность говорившего к вреднющему, до скрежета в скулах знакомому племени. Общинник опешил. Беседовать с призванными из нави членами рода у него вошло в привычку, но ныне непрошеный посторонний. Радость от единения душ не спутаешь ни с чем. А этот же, кроме понимания осмысленных слов, ничем себя не выдавал. «Чужой! Кто это и как пролез мне в голову?» – о подобном крестьянский вожак и не слышал.

«Да не вижу я тебя. А глотку сча поправлю», – опять разобрал Трофим неприятно дурманящий скрипучий шепоток. Опытный воин инстинктивно ощупал шею: рана успела затянуться шершавой, бесчувственной плёнкой. Распахнул армяк, исподнее рвать не пришлось: всё в клочья. Через дыры в ткани просматривалось голое тело в многочисленных затянутых чешуйчатыми перепонками ранах – не одно горло заштопал неизвестный.

«Этот незваный чует то, что я делаю, а как ощущаю и думаю – нет: чай, не родич. Тока разумеет, когда слова внутри себя проговариваю. Ну, и пусть слушает! Раз залатал глотку, то получится, с другом обмолвится», – помыслил Трофим. «Тимоха!» – чётко гаркнул атаман, властным покриком шуганув окрест обитателей леса. Испуганно захлопал крыльями, замолк и улетел токующий поблизости глухарь. «Не ответит – «зомбак», сзади ещё один идёт – охраняют нас», – хихикнули у Трофима в голове. «А я?» – отстранённо спросил ватажник, в душе́ содрогаясь от столь печальной участи. И получил многозначительный ответ: «А ты нет. Пока…».

Прекрасный дворец синьора в замке Скрепи́нтер блистал. Взвевались расписные потолки. Свисали в виде фигур причудливых зверей обильно истекающие светом люстры. На стенах – картины с портретами, пейзажами, эпичными баталиями. Громадные узорчатые окна окрыляли цветной моза́икой. Вычурная мебель из благородных пород дерева и слоновой кости поражала изысканностью. Но не роскошь палат впечатлила Эжена. Первое, что отпечаталось у него в мозгах – безобра́зная мерзкая рожа местного шута. Покрытый множеством бубенцов пёстрый полосатый балахон подчёркивал все изъяны физической неприглядности карлика. Зенитом тошноты предстало состоящее из сплошных гримас лицо. Рассмотреть черты и запомнить никак не получалось. «Хватит разглядывать уродца», – решил беловолосый ревизор чужих покоев. Неутомимые дрозофилы понеслись тщательно изучать замок…

Длительное присутствие имперцев в замке вызывало полусонное, раздражённое состояние у герцога. Доклад мага Игна́циуса и «шпика» Любека взбодрил правителя. Взбесило, что жадные бесчестные колдуны вовлекли в собственные дрязги дочурку от прошлого брака. Сердце отстукивало решимость биться насмерть. Кровавой пеной в голову ползла ненависть. К Лили́ единовластный господин здешних земель испытывал особую слабость. Смесь любви, вины и печальных воспоминаний переполняли знатного синьора. Мешали сосредоточиться.

Герцогиня рожала тяжело. Ребёнок шёл ногами вперёд. Роды закончились трагичной смертью матери и травмами у девочки. Череп младенца приобрёл яйцевидную форму. Лекарь-маг исправил внешние проявления. Воссоздал природный облик. Но мозг получил глубокий вред. Развитие психики у ребёнка замедлилось. Состояние дико похожей на в недавнем прошлом пылко любимую супругу дочки удручало невозмутимого волевого мужчину. Он корил себя, что пошёл в поводу традиций и предпочёл естественное разрешение от бремени телепортации плода.

Скрытые смешки над внешностью и поведению чада ранили гордого норави́нга. Это одна из причин, почему синьор предпочёл строгий дворец в замке Скрепи́нтер. И редко посещал шикарные хоромы в столице собственных владений. Глубоко внутри грела призрачная надежда: контакт с именитыми пращурами потихоньку выправит инфантилизм. Феодальная элита общества, норави́нги оставались, как и в древности, ро́довиками. Что не мешало им жестоко насаждать веру в Кемле́я. Религии, чьи обряды изменяли естественный порядок вещей и ставили под церковный контроль контакт с уме́ршими.

Без раздумий пренебрегая прочими родичами, Лили́ взывала к матери. Но не для единения с близкой душой или совета. А для мольбы хоть на часок воссоздать тот уют, что принцесса испытывала во чреве до рождения. О бессилии выполнить бесхитростные просьбы дочери непременно сокрушалась герцогу находящаяся в посмертии и всё ещё горячо любимая предыдущая жена при очередном единении душ. Грозный феодал ощущал себя в плену обстоятельств. Его деятельная натура разрывалась на части. Но… Он успокаивал расстроенную супругу и мечтал, что судьба расставит всё по местам.

Но в любой печали есть отдушина. До сегодняшнего дня бездетная Элеонора! Прекрасная фигура. Чарующее лицо. Необузданный темперамент. Зато не отличается ни умом, ни тактом. Что может быть смешнее? Герцог получал неизъяснимое удовлетворение от обуревавшей жену неумело скрываемой ярости, когда она наблюдала, как муж балует капризную дочь. Неприкрытая ненависть герцогини к падчерице не раздражала, а веселила склонного к риску благородного господина.

«Гнусные маги, ни слова не сказали про собственный интерес к амулету – решили подло выкрасть руками третьих лиц», – с глухой зло́бой рассуждал оскорблённый в лучших чувствах родной отец Лили́: «Какие негодяи, ради исполнения своих бесчестных замыслов, третируют соблазнами, мою бедную доченьку. Мы всех причастных обязательно найдём и познакомимся поближе…».

Приказы герцога не заставили себя долго ждать:

– Следствие по смерду заморозить до отъезда имперских соглядатаев.

– Повысить уровень защиты до реакции на дрозофил.

– Наглухо опечатать все винные запасы.

– За принцессой обеспечить круглосуточный надзор.

– Выяснить личности, пребывание и состав исполнителей лиходейства.

Эжен уже который день посылал одну партию дрозофил за другой. Подробно обследовал все закоулки в Скрепи́нтере. Пути негласного посещения выстраивались в сознании. Искал сочетание двух необходимых условий.

Присутствие при «приземлении» интерьера с точно известной конфигурацией твёрдых предметов. Случайности – катастрофичны. Передвинутые или вновь поставленные вещички нарушат порядок. Образ в памяти мага перестанет соответствовать действующему расположению. И прокладывающая пространственный коридор волна силы вернётся к чародею в виде болезненного, травмирующего тычка в область сердца.

И наличие сверху свободного объёма, чтоб протиснуться. А влезать придётся целиком. Снять с шеи амулет у вечно бегающей девчонки не получится. А когда спит? Нет уверенности, как долго. В ответственный момент возьмёт и проснётся. Второго шанса судьба для лихих дел не предоставит.

О скрытной переброске в местечко, где шмыгают мышки и тем паче люди, сто́ит забыть. Не мог же Эжен, как давеча наглый Персто́лиус, посредством холопа создать непроницаемый магический шатёр, подготовить под ним нужную обстановку и безопасно простроить коридор пространственного перемещения внутрь. Подобные чары всполошат всех колдунов твердыни. Для них созданная против разящей стали защита, что паутинка перед лошадью. Да и сам Эжен перед герцогской братией – комар под ладонью.

В суматошном быте крепости, не охваченных суетой, мест маловато. Вдобавок стражи цитадели работали день и ночь, как заведённые. Заботились, чтобы вероятность незваных гостей отсутствовала напрочь. По замку шуршали едва заметные волшебные вихри и двигали мебель. На полпальца – и каюк порталу. В «забытых» для посещения уголках непрошенных гостей ждали магические и механические капканы. Одни реагировали на вес и выдвигали острые зачарованные клинки. Другие – на излучаемый гавва́х и окатывали пламенем или молниями…

Прокол в мироздании колышет эфир на обоих концах. Чем шире, тем солиднее. Где не колдуют – спрятать не получится. Разве что окошечко для дрозофилы. Не спасает и то, что в точке выхода колебания слабее. Но во дворце феодала, где в быту ежеминутно ворожат? Для защиты, освещения, комфорта знатных господ…

Аж для канализации, что, как и акведук, основное отличие города от деревни. Споро и вовремя убирать нечистоты, по трубам проталкивать в реку, ниже по течению, самотёком с напорной башни не получится. Без чар крепости пришлось бы вечно вонять.⁴

Специалист, а Эжен им определённо был, непременно изыщет возможность камуфлировать собственные потуги волшебства среди чужих.

Годы обучения помогли упорному воришке справиться с задачей. Точки вторжения нашлись. И не одна. Но…

План соразмерно безопасного пути по дворцу с выходом наружу, а впоследствии за территорию цитадели, не прорисовывался. Мешали разные случайности. Мушек уносило порывами ветра. Их шлёпала мухобойками прыткая прислуга. На малюсеньких летунов срабатывали магические ловушки: «Местные чародеи сбрендили. От излишек бдения контузило на всю голову!».

Когда же Эжен столкнулся с тем, как холопов-разведчиков хотят переподчинить, и во всех пяти парах глаз увидел холёное бритое волевое лицо местного колдуна, то понял, что его разоблачили, и сюрпризы неспроста: ведут не первый день. Сдаваться настойчивый взломщик не собирался – не мытьём так катаньем. «Раз нельзя по-тихому, сделаем по громкому», – портал на пасеку в Дероде́ре, и вместо дрозофил вокруг него вьётся рой монастырских злобных пчёл. «Поиграем?» – азарт окрасил ярким румянцем бледное лицо.

Дворец стоял на ушах. Тысячи мелких полосатых летунов-смертников заполонили комнаты и жалили всех подряд. Досталось и главе комиссии, Романда́нту: тайно обрадовавший подчинённых камергера нос превратился в красно-сизую картофелину. Кроме крылатых насекомых, попеременно в разных покоях появлялись призраки: то зомби, то опасных чудищ… Один раз по залу приёмов⁵прямо над троном величаво покружил фантом дракона. То за мебелью, то ещё где, колдовские засады фиксировали взлом. По ложной тревоге бегала по всем закоулкам громыхающая латами стража. Игна́циус не успевал выскочить из одного портала, как пора открывать следующий.

Очевидность неудач в борьбе с попытками проникновения вызывала тщательно скрываемые улыбки на губах гостей замка. Имперцы официально предложи́ли помощь. Вопрос о принятии перед герцогом не стоял, но как неприятна необходимость объяснять отказ? Да и кому? Тем, чья злая воля маячит за спиной терроризирующих дворец лиходеев и нагло наблюдает за безуспешными потугами защитников.

Сидящий на зелёной траве среди безмолвных снегов Эжен забавлялся до жгучих ко́ликов. Страх отсутствовал напрочь. Заклятый от таянья прозрачный кристаллик льда с записью напутствий Персто́лиуса безопасно хранится в пустом доме стародавней покровительницы проказника Софы и грел надеждами. «Исполнитель – лишь инструмент в чужих руках, пусть ответственность беспокоит заказчика, а не меня», – наивно полагал молодой человек. Силы охраны Скрепи́нтера истощались. За четыре дня беготня за раздражителями спокойствия превратилась в рутину. «Пора! Каменюка ждёт» – решил продуманный террорист. С неутомимыми пчёлками рекогносцировка пошла эффективней.

Отвечающий за безопасность синьора от урона волшбой Главный маг Аланделе́йн в пьянящем угаре носился по всему немаленькому замку: создавал новые ловушки, настраивал старые. Но как ни парадоксально, он вынужденно осознавал, что его гложет одна мысль: желание удачи противнику. Верный присяге вассал не подыгрывал злодею: все планы по борьбе с во́ром и поимке оного строго выверялись, просчитывались – плодотворность не вызывала сомнений. Душой же двухсотлетний колдун желал себе проиграть.

Игна́циус просчитал логику поведения лиходея. И попытался перехватить у него управление холопами. Победа над шлющим пронырливых дрозофил удалась. Но частично. Тать извернулся и скрылся от прямого контакта. Попытка найти местопребывание не увенчалось успехом. Зато получилось считать слепок а́уры. Проверка преступника по доступным имперским базам результата не дала. «Негодяй – не колдун, самоучка. А по грубой прикидке: за проступки изгнанный из Академии почти готовый профессионал. Обученный и подготовленный маг», – резюмировал Игна́циус на очередном докладе герцогу.

После личного столкновения воль тать изменил тактику. Проникал нагло: насылал холопов-смертников и будоражащих воображение призраков по всему замку. Челядь не скучала. Вызванная им суматоха служила, чтоб отвлечь внимание от истинной цели: похищения Ксинаалга́т. То, что предполагается кража, Любек и Игна́циус не сомневались. И держали нос козырьком. Знали: вскоре вор пожалует сам. Чтобы спровоцировать врага, сымитировали усталость защитников. И как следствие – замедление реакции на шалости негодяя. А сами усердно готовились к встрече.

Роль исполнителя взял на себя карлик. Он превратился в часть волшебной ловушки и спрятался в идущем из спальни Лили́ потайном ходе. Дабы а́уры портретов на стенах сливались по интенсивности с излучаемой сидящим в засаде, чародей погрузил сослуживца в глубокий, летаргический сон. Обусловил пробуждение готового к схватке воина с касанием медальона: любой, кроме принцессы, дотронется и ловушка сработает. Кинжал Любека маг напитал под полную завязку гавва́хом гнева – редкостный волшебник воплотит способный противостоять такому оружию экран.

Инициативно и кропотливо исполнял Игна́циус долг, что не мешало искренне мечтать, чтобы похититель переиграл защитников герцогских владений: умыкнул Ксинаалга́т. Пульс у виска бил и нашёптывал. Кража разрушит привилегии синьора на амулет. А у приёмного сына Клары появится законное право овладеть желанным артефактом самому. С чистым сердцем взгляд на посверкивающий клинок совмещал и гордость за труд, и печаль…

Уважаемых святых отцов не волновала смерть богопротивного мага – атеистам туда и дорога. Земля чище станет. Зато вопрос наследия престола такого благодатного, ёмкого на ресурсы, как Аланделе́йн, беспокоил многих. У владетельного господина нет потомков мужского пола. Единственное дитё – несовершеннолетняя дочь. Нюанс! При смерти феодала до вступления принцессы в супружеские узы, управление землями брала на себя Церковь. А конкретно та епархия, где проживал объявленный жених. А при отсутствии оного: епископ Аланделе́йн брал в собственные ручонки бразды правления.

Традиционно служители веры лицемерно изображали преданность прямым руководителям. и Угодничество и сладкоречие плескалось и жгло слух. Что не стесняло покорных перед одним Папой людей плести сугубо личные интриги и вступать в сговоры. Собственный интерес преобладал. «Уважаемый Романда́нт славен знатностью, благородством и почтенным званием камергера. И не одним величием ума и решительностью характера направляет наши усилия, но вдобавок освещает нам путь в темноте светом прекрасно очерченного носа», – с ангельскою улыбкой произнёс кардинал-священник Бора́тис. Внимательный взгляд пронзил сотрапезников. Шутнику ответили твёрдые взоры двух понимающих с полунамёка немигающих пар глаз: сделка состоялась.

***

_{1. Нихи́ль – полная смерть: душа безвозвратно разделяется на множество не обладающих сознанием крохотных кусочков, ВАТ}

_{2. Без специальных наведёнными чарами или религиозными обрядами запретов живые, как люди, так и животные, способны усилием воли выстроить итеринме́нт к уме́ршему родственнику. Это позволяет душам слиться в теле вызывающего. ИАП}

_{3. На юго-западе провинции Лит расположилось королевство Пшекия, восточный вассал Империи, ВАТ. Среди простого люда смешались культуры. В стране помимо собственно пшеков живут прочие племена, в частности, резов. Первые обзывают вторых: «пся крев» (пёсья кровь). У части резов мужчины бреются. А на макушке сохраняют один чуб. За что их иронично кличут хохлами (перьями на голове у петуха). ФПИТ}

_{4. В известном нам средневековье ароматы от городских поселений шли знатные}

_{5. Зал приёмов во дворце Скрепи́нтера называется Тронный, ИАП}

Глава 7. Проникновение

Удар, удар, ещё удар –

победа! Вот! Но вышел пар…

В уютной светлой комнате с разбросанными по паркетному полу мягкими игрушками, под золотистым балдахином в «ласковой» кроватке спит Лили́. У малышки подрагивают уголки свёрнутых в мечтательную улыбку губ. Послеобеденный покой ребёнка от вездесущих пчёл оберегают пара вооружённых мухобойками и сачками толстоватых тётушек в цветастых сарафанах. За массивной дубовой дверью дежурят два алебардщика в полной выкладке. В других концах дворца продолжается переполох, но в опочивальне принцессы – тихо.

Под кроватью скрипнул едва слышный глухой шорох. Одна из прислужниц Лили́, Дора нагибается взглянуть: ничего лишнего. Но что это? Зависшие буквально в воздухе зрачки втыкаются взглядом прямо в глаза. Женщина делает глубокий вдох и засыпает: кулём оседает на ковёр. «Что там, Дора?» – тихо, дабы не разбудить капризулю, спрашивает вторая служанка и повторяет действия первой.

Вылезший из-под кровати Эжен отодвинул занавеси балдахина и бросил взор на умиротворённую девочку. Безмятежное, свободное от гримас мирно спящее лицо принцессы обладает естественной красотой. Не портят ни спутанные чёрные распущенные волосы, ни маленькая светло-коричневая родинка над переносицей, ровно посреди лба. «Прости меня – так надо!» – печально шепчет снимающий с детской шеи заветный амулет вор по найму. Девочку жаль, что нельзя сказать об усыплённой прислуге. «Их накажут – но так им и надо!» – отказавшийся в детстве от монашества и выгнанный за своеволие из Академии бывший студент добровольно согласившихся на холопью долю не жаловал, как и саму систему податны́х обязательств, где одни господа, а другие слуги.

В детской слева от кровати на стене – большой в человеческий рост портрет молодой женщины в тёмно-зелёного цвета костюме с луком в одной руке и кречетом на другой. Исполненный заботой и вниманием взгляд благородной охотницы упирается в спящую девочку. «Так это её мать! Красиво! Как живая!» – Эжен впервые обратил внимание на окружающую роскошь.

Открывающая скрытый проход картина без скрипа сдвинулась с места. Из образовавшегося проёма к непрошенному гостю с кинжалом в правой руке ринулся виденный им при знакомстве с дворцом карлик. Без идиотских гримас его волевое лицо выдаёт знакомого с ратным искусством искушённого воина. В новой роли шут оделся не в балахон с бубенцами, а нацепил чернённый кольчужный доспех. «Заворожённый поди», – оценил Эжен.

«А вот тебе!» – молвил наглый похититель. И дерзко выставил поднятый средний палец на правой руке. Молниеносно соорудил вокруг себя оберегающий вора экран-полусферу и нарочито повернулся к налетавшему паяцу-убийце спиной. Любек не растерялся. Хмуро усмехнулся. Камень в рукоятке кинжала засверкал тёмно-рубиновыми тонами. На остриё стали побежали сполохи красно-оранжевых огоньков. Одним размашистым движением карлик рассёк мешающий добраться до недруга прозрачный барьер. Вторым – нанёс сокрушительный, смертельный удар врагу под левую лопатку.

Почувствовав разрушение защиты, Эжен отвлёкся от создания портала на любимую заснеженную вершину. Он обернулся. Но среагировать не успел. Кинжал мягко вошёл в податливое тело, где у большинства людей бьётся сердце. К счастью беловолосого ловкача, «мотор», разгоняющий ему кровь, выстукивал дробь пульса справа. Что и спасло искателю приключений жизнь. Сдерживая невыносимую боль в груди, тяжело раненный любитель библиотек повернулся – кулак смачно приземлился карлику между глаз. Любек отлетел метра на полтора. Непроизвольно брызнули слёзы. Кровь залила нижнюю часть лица. Оставшийся крепко зажатым в руке шута кинжал выскользнул из раны. Дополнительно расширил входное отверстие и резко усилил кровотечение. Сознание Эжена затуманилось.

«А-а-а-а!» – закричала очнувшаяся от навеянного сна Дора. От мощного удара снаружи двери в комнату упали. В проём вломились оба стражника. Посчитав, что долг исполнил, Любек юркнул в потайной ход за портретом. Картина потихоньку вернулась на место. Едва Эжен успел восстановить уничтоженный зачарованным оружием хамоватого паяца волшебный экран, то́тчас об прозрачную поверхность громко застучали острия алебард. Бесполезная атака солдат не волновала молодого мага. Зато до отчаяния беспокоили мешающие проторить портал ускользающая нить сознания и застилающая взор пелена. Воссоздать знакомые образы интерьера не удавалось раз за разом.

Веки подрагивали от напряжения. Краешек глаза израненного пастуха дрозофил ухватил контур дымчатого овала. В шаге новые враги. И пострашнее! Время неминуемо пошло на секунды. Отчаянье заставило пренебречь учебный запрет. Истекающий кровью Эжен рванул в пустоту безбрежных просторов потустороннего. Отступая в междумирье, неудачливый похититель искренне полагал: выигрыш времени позволит собираться и разогнать туман в голове. «Пустяк! Пара мгновений! Чётко прорисую знакомый образ и обратно в мир живых», – наивно рассчитывал он.

Во́роги остались в исчезнувшем Скрепи́нтере. Но опасность для жизни беглеца не исчезла, а многократно увеличилась: целые полчища сильных и жадных до тела и души живого человека кружили в поисках пищи по миру мёртвых. Обильно вытекающая из раны и плавающая в невесомости вокруг владельца кровь привлекала из восьми направлений1 алчную нечисть. Редкий по могуществу маг способен создать в пустом от материи мире защитный экран: точно не маг-недоучка.

Для отпугивания нападающих в репертуаре студента факультета телепортации имелся единственный приём: разряд молнии между ладонями. Хищному духу, что быку хворостина. Да и тот слабоват, но лучше наличие, чем отсутствие. Дабы освободить обе руки украденный амулет Эжен повесил на шею, чем нарушил строгий наказ Персто́лиуса. Когда под угрозой жизнь, подобные мелочи растворяются, как в воде сахар.

Готовый к опасностям волшебник сосредоточился, но портал не вытанцовывался, как и в спальне принцессы. Привычная снежная вершина, кладовка тётушки Софы и даже винный погреб монастыря в Дероде́ре не шли на ум, не вырисовывался ни один нужный интерьер. Мысли расплывались и внезапно прерывались кратковременным беспамятством, но это – полбеды…

Первыми появилась обильно снующая по междумирью полуразумная нечисть – алигло́ты. Мелкие – размером с ладонь. Но количество окупало качество. Как покрытые выцветшим прахом, не имеющей точной формы, округлые полые куски кружили подле Эжена в мерцающем оранжевыми зарницами сумраке. Присосётся подобный шар к живой плоти – и рассыпет в пыль, чего коснётся. Душу человека этой мелюзге не развоплотить. Но получить в теле проплешины волшебнику не улыбалось. Атакующий разряд разваливал очередного алигло́та на части. Но не уничтожал. Вместо одного появлялось множество помельче.

Пока спасало то, что крупные жрали мелких. А к человеческому телу и не прикасались. Зато жадно хватали пролитые капельки крови и попутно рвали одеяние «невидимки». Последнее состояло из живых рабов: особей мимикрирующей медузы хиронекс. Пластичные тела с точностью повторяли контуры хозяина. В виде облегающего плаща с капюшоном. Рельефно обтягивающих штанов. И не мешающих жестикуляции пальцами перчаток. Невольно оберегающие плоть поработителя, холопы безропотно и безмолвно расставались с жизнью.

Осыпающий разрядами молний мелких хищников беглец расслышал мощный приближающийся гул: к нему неотвратимо спешил громадный душегуб. Кроме поедания плоти, этот явно высосет досуха дух. Безысходность попадания в нихи́ль не погрузила деятельного воришку в ступор. Инстинктивно схватившийся обеим руками за висящий на шее амулет, как и любой колдун убеждённый атеист, Эжен обречённо взмолился. Близость гибели многих превращает в верующих, пусть и ненадолго: испуганный и обессиленный недомаг не исключение.

Барражирующему Оглое́ду улыбнулась удача: вдали замаячил плотный живой. Главное – добраться первым. Он помчался изо всех немереных сил. Полёт бодрил. Радость от предвкушения деликатеса переполняла гурмана. Прошли всего минуты, как жертва оказалась в пределах доступности.

Мелочь бросилась врассыпную. И в неразличимый миг оставила крупного хищника наедине с призом. Монстр неспешно выкинул из утробы пяток щупалец. Стал собирать драгоценные разбрызганные мелким бисером капли крови. Смак и поспешность – враги. Отросток помощнее вильнул в середину копошащейся жертвы. Упования разродились неудачей! Ожёг заставил отдёрнуться. Оглое́д удивился…

Как в сказке! У Эжена вернулась надежда. Перед взором истово молящегося сложился чёткий образ до сего мига неизведанного им «странного» места. «Отступить – не значит сдаться!» – отсрочил неминуемую кончину белоголовый чародей и без раздумий телепортировался. Неизвестность в моменте казалась предпочтительнее немедленной гибели. Ноги упёрлись в твёрдый «пол». Превозмогая потрясающую всё тело боль, беглец попытался не упасть. Хоть там, куда он попал, властвовала ночь, света хватало: два ярких луча нестерпимо лезли в глаза. Эжен прищурился. Но разглядеть не довелось. Стремительно несущееся нечто с огромной силой стукнуло прямо в живот и согнуло несчастного пополам. Лоб грохнулся об металл – мир погрузился во тьму…

Повторной попытки прильнуть к «живому» судьба Оглое́ду не подарила. Жертва проворно унеслась. Бросила! Столь дерзкий, «подлый» проступок осиротил нацеленное на смак чудище. Оставшиеся «огрызки» алигло́тов и жалкие капельки, что хранили а́уру сбежавшего, лишь подчёркивали глубину фиаско. «Так дело не пойдёт!» – возмутился монстр. Мелодия удравшего звала и волшебно очаровывала. Это добавляло негодования и ярило. Фантазии о сладости не попавшей в утробу плоти взрывала разум. Их обаяние перекрывало всё, чего едал гурман. Обида и гнев терзали, рвали на части.

Безмятежное существование «кровожадного» гиганта внезапно приобрело сакральный смысл. Мысль, найти улизнувшего, посмевшего сбежать наглеца, плотно поработило сознание. Разум беспрестанно рисовал картины наслажденья: смакование каждого кусочка, крови, костей, мышц… Венец пиршества: впечатавшаяся в память а́урой душа, ипостась «подло» обманувшего благодарного едока обеда. Музыкальный след вёл за собой. Хитрец спрятался в окружённое непроходимой для «славной» нечисти чертой, за флуум². Не беда. Оглое́д засядет в той точке на границе миров, где добы́ча неизбежно её переступит: «Подождём. Квантум сатис!³».

***

_{1. В пространстве междумирья 4 измерения. Обитателя окружают в каждом с двух сторон – всего 8. ИАП}

_{2. Флуум – ограждающая явь от нави плёнка, ВАТ}

_{3. Квантум сатис: столько, сколько нужно по латыни, ИТ}

Глава 8. Консуэлла

Сгустились тучи, грянул гром,

и я подумала – вот он…

Оглушительно играла музыка. Стелился и напористо обволакивал всё вокруг фривольными облаками пронзаемый разноцветными пляшущими лучами белёсый дым. Орды буйствовали на переполненном танцполе. Консуэлла решительно шагала сквозь беснующуюся безликую толпу. Пару, другую раз её пытались остановить. Запястье бесцеремонно цепляли жёсткие мужские пальцы. Девушка молча выдёргивала руку. Не оборачивалась. Не бросала на приставалу взгляда. И шла неуклонно вперёд. «Позови Барби!» – отрывистый, с ноткой экзальтации глубокий женский голос пробился сквозь шум зала над выросшей из сутолоки стойкой.

– Кого?

– Эйдана Дорана

– Кто спрашивает?

– Конси!

– Что-нибудь выпить?

– Виски с колой и льдом! Впрочем, нет. Три виски без ничего.

«Келли, мистера Эйдана, ждёт некая Конси», – оповещающий охрану клуба по рации ба́рмен разлил обжигающий алкого́ль по стопкам. Тонкие пальчики ухватили первую и филигранным махом опрокинули в изящный ротик. Тёплые струйки собирались «под ложечкой». Спускались пониже. После третей Консуэлла понемногу расслабилась.

«Позвольте Вас угостить», – вкрадчивый голос заставил обернуться. Нагловатый коренастый парень излучал нахрапистость не желающего выслушивать возражения хама. Он цепко ощупывал взглядом стоя́щую перед ним хорошо сложённую среднего роста молодую латинос.

Шикарный бюст упруго обхватывал пепельный топик. На нём извивались слева наискосок узкие полоски ткани с коричневым кантиком и добавляли объём. Завязанный бантиком, полупрозрачный, каштановый шарфик обтягивал тонкую талию. И позволял угадать плоский оливковый живот. Широкие бёдра облегала чёрная блестящая юбка до колен. Агатовые замшевые полусапожки подчёркивали загар на стройных длинных ногах. Тонкая золотая цепочка с шеи падала в соблазнительный разрез груди. Распущенные свободными локонами до плеч смоляные волосы окаймляли правильные черты лица. Аккуратный макияж мягко гармонировал с естественным очарованием молодости. Рядом с красоткой на стойке лежала цвета кофе с молоком и отделкой в тон сапожкамнебрежно брошенная сумочка.

«Я занята» – отрезала Конси. «Давайте, я угощу Вас, пока ожидаете?» – настаивал новоявленный кавалер. «Не советую переходить дорогу хозяину сего заведения», – с мимолётной улыбкой тихо сквозь зубы предупредил ба́рмен. Парень поперхнулся, спрятал глаза в пол и как пуля слинял.

В глубине бара широко распахнулась дверь. К стойке вальяжно придвинулся мужчина лет тридцати. Кучерявые рыжие волосы выдавали в нём ирландца. Он на голову возвышался над ожидающей девушкой Решительные и благородно утончённые черты лица – причина клички «Барби». Произносить вслух которую отваживался не каждый. Светлая однотонная футболка не скрывала атлетическое телосложение подошедшего. «Конси, я весь внимание», – лучезарно улыбнулся «аполлон»¹. И с вызовом глянул в сверкающие праведным гневом тёмные зрачки.

– Эйд, ты, подонок!

– Зачем тогда пришла?

– Посмотреть тебе в глаза. И… вот ещё: это твоё, забери.

Конси сняла с левого запястья турмалиновый браслетв золотой оправе и положила украшение на стойку перед собой. Не оглядываясь на вытянутое от зло́бы уже не напоминающее «барби» лицо Эйда, освободившаяся от кавалера как от дырявого подследника красотка с ощущением хорошо выполненного дела устремилась к выходу.

Консуэлла села в белоснежный двухместный кабриолет, мерседес-бенц и удовлетворённо надавила на газ. «Почему мне достаётся лишь одно дерьмо?» – выезжая на трассу, огорчённо спрашивала себя она. Однако сожаление вызывала только потеря полюбившегося браслета. Украшение славно смотрелось на руке, а напитавшийся теплом тела турмалин мягко возвращал его и дарил чувство уюта. Хотя лёгкая грусть в глубине продолжала тревожить. Чтобы избавиться от неё, расставшаяся с кавалером девица стала распевать весёлую испанскую песенку: «Me gusta cantar, encanta bailar, comer y beber – me gusta vivir!»²и качать головой ей в простенький такт.

Несущее искательницу приключений в новую жизнь авто мчалось по пустынной дороге в сторону города. Консуэлла ахнула. Силуэт! Бухнуло по капоту! Визг тормозов заложил уши. Кабриолет проскочил четыре десятка метра и замер изваянием на асфальте. Девушка словно сомнамбула вылезла из автомобиля. «Ох!» – ноги предательски не сгибались. Она в прострации доковыляла до места столкновения. Уобочины забыто лежал окровавленный куль. «Человек!» – пульс едким молоточком застучал по виску.Охватившая паника заставила броситься к машине, сесть за руль и устремиться подальше от страшного места.

Смятение отступило, сменилось раскаянием. Консуэлла затормозила, заглушила двигатель и целых пять минут вглядывалась в свои дрожащие пальцы рук. «Она едва рассталась с дерьмом, как превратилась в него сама!» – мучительно переживала новоявленная убийца. Страх ответственности неотвратимо пролез в мозг. Сделанного не воротишь – пришлось приня́ть непростое вынужденное решение.

Молодая женщина скрупулёзно протёрла от крови бампер и капот. Увы, глубокую вмятину так не скроешь, да и на фаре трещина конкретная. Спрятала использованную ветошь в целлофановый пакет (благо тот нашёлся в багажнике). Затем – магазин, где приобрела рулон полиэтиленовой плёнки и лопату. Без свидетелей возвратилась к случайно сбитому незнакомцу. Для перестраховки проконтролировала на шее пульс. «О! Ужас! Он жив!» – все корыстные планы полетели в тартарары…

Невдалеке от общественной городской больницы остановился белый кабриолет без номеров. Из него показалась аляповатая фигура, в наспех сооружённом из полиэтиленовой плёнки балахоне. Она выволокла из багажника громоздкий свёрток и с одышкой и остановками подтащила к заднему входу. Развернула поклажу – на пустынный порог вывалилосьтело мужчины. Тоненький женский пальчик осторожнопозвонил в дверь… Ипока никто не открыл, гостьястремглав кинулась обратно к спасительному креслу в родное авто. Поспешность не помешала осторожности. Улики, полиэтилен из-под тела подсунутого пациента Конси не забыла забрать с собой. «Чёрт! Сломала каблук… Где он?! Не найду…» – прыгнувшая за руль «фигура» унеслась прочь и растаяла как мираж…

Пустыня Мохаве. Доли́на Смерти. Безлюдная просёлочная дорога. Около догорающего костра стоит одинокий силуэт. Светает. Воняет горящими пластмассой и кожей. «Хорошо, что плёнки хватило и на балахон, и на то, чтобы его замотать… Сапоги жалко – такие красивые, удобно сидели. А пришлось сжечь! Повезло – вожу с собой сменную обувь… Я не такое уж и дерьмо… Как тяжко пришлось тащить! Ну хоть сподобилась маслица под полиэтилен накапать – всё полегче. Качка, как Эйдан… Родила бы, но не доволокла…» – утешала неугомонную совесть Консуэлла.

В бардачке кабриолета покоился плотно обёрнутый в салфетку круглый медальон из грошового, но красиво обработанного камня с витиеватым узором. «Наверно дорог ему, раз носил. В МЛК-ЛА не Форт-Нокс³, да и такой контингент: стянут или потеряют. Как слыла как «Король-убийца», так и осталась после переименования: лечат всю шваль из Южного и Центрального Лос-Анджелеса. А я верну как в аптеке… Коли выживет», – объясняла прикарманивание чужой вещички с притягивающим взгляд рисунком черноволосая красотка.

Возвращение домой, в уютную кровать облегчения не принесло: Консуэлла ворочалась с одного бока на другой. Едва дрёма частично захватывала в свои тёплые объятья, виделся неизменный сон – воспоминанье. Беловолосый мужчина протягивает к ней правую руку то ли в мольбе, то ли в сильной страсти: сознание тонет в глазах цвета василька. На этом жесте она сразу просыпа́лась. Мысли путались, фантазии будоражили разум. Нереальность произошедшему добавляли особенности причудливого облика сбитого человека.

В детстве Консуэлла любила читать про разных сказочных существ, синеокий незнакомец ей напомнил одного из них – эльфа: прекрасный и вечно молодой. Забыть произошедшее не удавалось вторые сутки: неведенье выворачивало наизнанку. Лежать и мучиться в постели она уже не могла – требовалось немедленно узнать: жив или нет. Утро ещё не наступило, а кабриолет мчал хозяйку к больнице…

Уиллобрук. Между Уотсом и Комптоном. Клиника имени Мартина Лютера Кинга-младшего. В регистратуре посетительница, пытается найти пропавшего мужа: «Двадцать три года. Волосы белые до плеч. Лазурные глаза. Лицо без бороды и без усов». «Посмотрите на фото поступившего этой ночью, неопознанного мужчины, «белые» к нам попадают нечасто», – предлагает медсестра, кокетливая молодо выглядящая афроамериканка. Служащая брезгливо разглядывает бесформенную фигуру в бирюзовом брючном костюме. Лицо просительница «упаковала» несколькими медицинскими масками того же ужасного цвета, что и платок на голове. «Свирепствующий «ковид-19» преобразил рожи многих, а эта мымра со своими тряпками, вообще, как одно грязно-мятное пятно!» – с ноткой брезгливости подумала чернокожая красотка.

– Он!

Выведенное на экран фото продемонстрировало знакомое лицо «эльфа». Веки прикрыли глаза, но умиротворённое выражение дарило надежду.

– Поступил с колотой раной в спину и множественными ушибами головы. Умер. Вам надо опознать тело. Да, синьора Консуэлла Мария Вальдес Альфаро, Вы не указали телефон для связи.

Монотонное стрекотанье служащей, как гвозди вбивало слова в мозг заявительницы. У юной авантюристки перехватило дыхание. Все соображения безопасности вылетели из головы как колибри из открытой клетки: она бездумно, автоматически прошептала свой обычный, а не специально заготовленный, телефонный номер.

«А-а-а-а-а! Доктор Робертс! Охрана! Охрана!» – прорезал вопль деловитую суету больницы. Персонал и посетители уставились в сторону внутренней лестницы, откуда этот крик раздавался. Вахтёры у входа сорвались с места. Стараясь не привлекать лишнее внимание, Консуэлла осторожно выскочила наружу.

***

_{1. изображающая взрослую, фигуристую девицу кукла, Барби – синоним приторной женской красоты, а древнегреческий бог света Аполлон – мужской, ИТ}

_{2. Мне нравится петь, люблю танцевать, поесть и попить – мне нравится жить! Перевод с испанского}

_{3. МЛК-ЛА (общественная больница имени Мартина Лютера Кинга-младшего) основана взамен печально известной высокой смертностью и закрытой после крупных скандалов клиники Кинг-Нарбор. В народе слывёт как «Король-убийца». Форт-Нокс хранилище золота в США. ИТ}

Глава 9. Жажда

Ах! Кровь прекрасна и вкусна́!

Зачем ещё нужна она?!

Оглое́д мчался сквозь пространство вдоль поблазнившего аппетитной душой «логовища живых». Никакая прочая еда не отвлекала воодушевлённого надеждой монстра. Тонкая переливистая мелодия разыскиваемого лакомства звучала и вела за собой. Лавирующий между многочисленными недобро колышущимися ре́те преследователь не терял направление на цель. Звук приближался, подбадривал и невольно заставлял глухо урчать утробу. Недалёк миг, когда хищник будет рядом с местом, где за тонкой, но непроходимой для нечисти плёнкой скрывается беглец. «Настанет прекрасный момент. Негодник выглянет наружу, а рядом… Я!» – с мечтательной ноткой смаковал предвкушение лакомства кипучий душегло́т (способное расщеплять чужой дух и усваивать высвобожденный гавва́х существо).

Несущееся с огромной скоростью каплевидное тело чудовища с множеством щупалец неожиданно распласталось, что на длительной памяти давнего путешественника по миру мёртвых произошло впервые. Оглое́д растерялся: он встретил в междумирье помимо флуум странную преграду. Но отделяющая живых от мёртвых черта жжётся – не прикоснёшься, а эта – нет. Попробовал обойти – вернулся в собственный след. Оглое́д проявил настойчивость: обшарил препятствие. Результат огорчил: космического размера «волдырь» без прорех прижимался к черте с явью и закрывал нужную хищнику часть.

Знакомый с геометрией человек понимает: создать внутри пространства замкнутую фигуру возможно, когда мерность «границы» уступает на единицу. Нарисованная одномерная окружность на двумерном листе бумаги размежёвывает его на две части: внутри и снаружи круга, но для кончика карандаша в руке художника она не препона – сверху поставит закорючку. Также и забор остановит путешествующего пешком, но не помешает перелететь птице. Аналогично со сказанным: плывущий по воздуху мыльный пузырь подобно делит имеющий три измерения простор перед взором. Но в четырёхмерном пространстве для проникновения внутрь рушить структуру шарика необходимости нет. Поэтому «волдырь» Оглое́да не похож на вздувшуюся мозоль: он не двух, а трёхмерный.¹

«Неужели конец мечтам? Что делать?» – забеспокоился монстр. В тоске потерянный душегло́т вернулся в точку столкновения. Расплющился об поверхность и загрустил. Несвойственное привыкшему к однотипным простым помыслам о еде звериному сознанию удивление сдвинуло тектонические глыбы обыденности. Хищник основательно задумался. Из глубин памяти прорисовался напрасно, по глупости забытый волшебный способ попадать к тому, кто нужен – телепортацию через итеринме́нт. Так лучше! Не надо ждать, когда добы́ча появится в междумирье. А полакомится прямо в обиталище живых.

Перенестись к обладающей характером и отказавшейся принять гостя чужой душе – безмерно трудно. Придётся сломать волю, что для человека, и точно волшебника, весьма сложно. Согласится? Кто настолько обезумел, что позовёт себя откушать? Ответ очевиден. Но любой дух оставляет следы на вызывающих чувства предметах. Они готовы приня́ть бесплотного визитёра. Их спрашивать «дозволенья» смешно. Нечёткость а́уры и геометрические размеры отпечатка чужого разума – единственные помехи влить туда часть естества.

Чующий до незначительных подробностей желанную цель, зверь ощутил обертона вкуса вытекших с убежавшего живого капель крови. «Дружок» поранился – к освободившимся от власти человеческого духа крупицам жидкости обозначился свободный от запретов путь. «Узковат», – деловито оценил возможности пролезть Оглое́д. «О! Новый! Пошире! Попробую!» – «спрут» междумирья выбросил тонкое щупальце внутрь созданного им портала душ…

«Доктор Робертс, у нас неизвестные антигены!» – вбежала в кабинет начальника лаборантка. «Давайте разбираться. Оставьте на столе. Я посмотрю», – ответил доктор подчинённой. И недовольно молчком буркнул: «Опять эти тупицы напутали. Постоянно отвлекают от важных дел лишённой смысла суетой». Врач отложил анализируемые материалы научного исследования и подвинул к себе принесённый комплект с вакута́йнерами.

Со скучающим взглядом медик проанализировал наличие агглютинации.²Результат озадачил учёного. Отсутствие антигенов A, B и D значило: первая отрицательная. Но где к ним антитела? А их нет! Ни к одному. Как в четвёртой положительной. Парадокс явно взбодрил. Томная банальность замерцала любопытной загадкой. «Возможно, бракованные вакута́йнеры. Надо провести повторно забор крови», – это здравый резон мимолётно пронёсся у него в голове и заглох. Желание эксперимента поработило сознание.

Помимо клиники, Робертс работал по гранту Пентагона. Научный проект занимал все помыслы. Важное для страны секретное исследование будоражило мозг. Увлекало и захватывало разум. Ночное дежурство – прекрасный способ полностью погрузиться в поэзию цифр и химических реакций. В дневное время раз за разом надоевшие обязанности руководителя гематологической лаборатории раздражали учёного рутиной. Но сейчас! В творчестве царил застой. А навязанный «тормозной» ассистенткой примитивный анализ сулил пробить брешь. «Эврика!» – воскликнул новый Пол Моравитц³.

Мазок на стёклышко из пробирки с маркировкой «без реагентов» и под микроскоп. Закружилась голова, убыстрился пульс. В крови пациента помимо стандартных, знакомых врачу, частиц плавал добрый десяток науке неизвестных. Доктор закрыл глаза, успокоил дыхание, посмотрел ещё раз, и мужчину прорвало…

Робертс делал один опыт за другим. Всё подтверждалось: эта кровь не человека или владелец родился не на Земле. «Инопланетянин?!» – ошарашенно свербело в мозгу. Неумолимо тикали часы, звонили в дверь. Доктору не до них: «Плевать – подождут!». Лихорадочный блеск радужек глаз и дрожащие кончики пальцев выдавали сильное эмоциональное напряжение. «Чёрт», – пробирка с чистой кровью опустела. Необходимо ещё!

Подавляя обуревающие чувства, начальник лаборатории отправился на первый этаж в Приёмное отделение. «Какое счастье», – дежурная медсестра зашла в сестринскую. Шаг в нужную палату. Донор в обмороке – опять везёт. Сорок секунд набатного пульса простучали как столетие. Всё срослось. «Достаточно: двести кубиков хватит», – как нашкодивший ребёнок, уважаемый медик на негнущихся ногах помчался к себе в кабинет. Драгоценная пробирка с кровью скрывалась в рукаве. «Пройти побыстрее, чтоб никто не окликнул!» – теребила беспокойная мысль. Стыд заливал румянцем «голубому⁴» воришке лицо. Перед ним долгожданная дверь: «Скорее внутрь!».

Ёмкость с материалом для опытов стоит и манит в кабинете на столе. Робертс осторожно глубоко вздохнул, прикрыл веки, усилием воли успокаивая нервы. Треск разрываемого стекла заставил широко распахнуть глаза, всё сильнее удивляясь. Пред врачом размером с ладонь растёкшаяся лужа крови. Остальная часть поверхности усеялась багряными брызгами и мелкими осколками разбившейся пробирки от внутри произошедшего «взрыва». Из центра ярко-красного пятна торчит толстым концом белёсый червяк, а другим, худым методично поспешно хватает густую, алую жидкость каплю за каплей: из общей лужи, из отдельных брызг. Действия червяка завораживают…

Доктор очнулся от наваждения только тогда, когда кровь со стола исчезла и небрежно оставила после себя горсточку бледно-бурого порошка. Червяк потолстел. Его вылезшая из глади стола стать изогнулась в виде вопроса в направлении человека. Сужающаяся часть червяка ринулась в сторону наблюдателя. Врач рванул из последних сил, но, по глупости, не к двери, а в противоположную сторону.

Червяк догнал спину убегающего рядом с окном: Робертс умер мгновенно и не увидал картины ужасающей драмы. Руки трупа намертво цепляются за штору. Средняя часть туловища от поясницы до подмышек тает и оставляет пустой кокон одежды. Запутавшаяся в халате верхняя часть человеческого тела вместе с непрозрачной занавесью падают на пол и впускает в окно наступающее утро. Яркий солнечный свет заливает весь кабинет. Червяк беспомощно скукоживается, втягивается в стол и исчезает. Пару секунд постоявшая нижняя часть останков доктора с глухим стуком падает. Обескровленные бёдра упираются в лежащий на полу затылок. Торчащие, скрюченные в судороге задеревеневшие руки напоминают рога спящего уродливого карлика.

Удачная охота радовала Оглое́да. Гибель тоненького щупальца никак не умаляло плюсов. Помимо желанной крови сбежавшего живого, кого зверь считал уже практически братом, получилось насладиться ещё одной «смачнюгой». Сожрать добрый кусок плотной трепещущей плоти. Испить изумительных на вкус вод тела. И насытиться мягко переливающейся в утробе душой. Монстр ощущал себя везунчиком. «Эврика!» – кричало естество.

Внутри гурмана волнами расходилось мягкое тепло, пузырились и разбегались прохладные мурашки. Умиление вызывало гордость за прозорливость. Когда отпечаток расширился, Оглое́д удержался от жгучего желания построить итеринме́нт покрупнее и забраться внутрь солиднее. А пик наслаждения доставлял восторг от воспоминаний о подробностях трапезы.

Но ключевой момент, вишенка на торте: вновь открывшееся, прочно забытое умение расширило горизонты возможных забав – показало путь в гнездилище умопомрачительно-вкусных живых. В иным способом недоступное логово вела ниточка к любимому «брату» и его манящим следам, вдобавок к отпечаткам второго того, кого съел в прошлый раз. Когда появится шанс построить коридорчик, куда пролезет тонюсенькое из щупалец и не обжечься, плотоядная нечисть будет готова к новому сафари. Остаётся ждать и непрерывно пытаться. А терпения вечному хищнику не занимать…

***

_{1. Опять тут автор «натопологил»: вообразить, как внутрь замкнутой в обычном представлении сферы попасть извне через 4-е измерение, способен не каждый, но попытаться сто́ит}

_{2. Медицинские термины при анализе крови: вакута́йнер –одноразовая вакуумная пробирка для хранения крови; агглютинация – выпадение осадка при реакции на сыворотку, ИТ}

_{3. Пол Моравитц: основоположник донорства крови в Германии (1879–1936)}

_{4. Определение «голубой воришка» взято из «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова}

Глава 10. Допрос

Кому поспать, кому пожрать,

а кой-кому в крови блевать…

На четвёртый день по приезде комиссия Романда́нта сподобилась допросить малолетнего убийцу Климента.

Надзорный советник Тайной канцелярии Хе́кслет возмущённо втихомолку ругался: «Какая наглость? Обычный «герцогишка»! В масштабах страны властитель зёрнышка. А гонору!». Его раздражал запрет на участие в физических пытках членам комиссии: только указания без подробностей исполнения здешнему палачу Кре́линсу. Заносчивый феодал подсунул им для работ не старшего в Аланделе́йн, с кем проводили досу́г игрой в картишки, а замкового. Взамен благородного норави́нга – смерда непонятных кровей.

«Романда́нт, толку то, что камергер, а поставить гордеца на место не смог», – сетовал обожатель заплечных дел. Внутри феода права синьора законами империи не ограничиваются. Что взбредёт в голову, то и творит. Напрямую навязать собственную волю зарвавшемуся самодуру нельзя. Но у ключника главы государства множество инструментов, чтобы косвенно заинтересовать или прину́дить к нужным поступкам любого зарвавшегося землевладельца.

Хе́кслет с магом Фере́нсисом и кардинал-священником Бора́тисом ждали в допросной, когда приведут исследуемый объект. Каждый заседал за снабжённым перьями и бумагой массивным столом из дерева и молча разглядывал окружающую утварь. Пламя торчащих из стен под косым углом длинных факелов сносно освещало просторную комнату. Слева помогал огонь из простоватого полукруглого камина, с обеих сторон подпираемого этажерками. На полках аккуратно разлеглись различные клещи, молотки, гвозди, крючки и прочие атрибуты любой пыточной. Спереди темнела остатками отмытых крови и нечистот с затейливостью оборудованная горизонтальная дыба. Справа находился целый арсенал непосредственно палача: хлысты, секира, топор, меч… Одна из стен чиста от предметов. Служит выходом портала при попадании внутрь не содержащей ни окон, ни дверей камеры.

Из открывшегося овала волшебного коридора шагнул Кре́линс, без видимого труда волоча мэнкетчер с упирающимся юнцом, как уборщица швабру. «Ещё ребёнок», – улыбнулся Фере́нсис. «Но оперившийся закоренелый преступник», – твёрдо прошептал Хе́кслет. Священник скривился: «Это язычник. На нём нет божественной благодати. Милорды, я робко полагаю, что в присутствии представителя Церкви вы не нуждаетесь. А сие недозрелое семя в беседе о собственных преступлениях не приобретёт помыслы о Боге».

– Полноте, Ваша Светлость! Вино не остынет. Да и ведущий в сию замкнутую келью портал тю-тю – придётся поработать вместе. Я ж колдовать в Скрепи́нтере имею право внутри приютившего нас зала: переправить Вас вне, в местный храм к бражничающей компании не смею и пытаться.

Боль от потери отца настолько придавила Ерёму, что он не обращал внимания на всё происходящее вокруг. Ни тычки, ни зуботычины, ни сам факт полонения не вывел сына Трофима из ступора. Он односложно отвечал на вопросы «безбородого», плёлся за ведущим его на палке с надетой на шею Ерёмки петлёй конником. Даже когда оказался прикованным в камере, он ни огорчился, ни удивился. Все чувства перекрывала тяжесть утраты. Хотя одно событие на минуту обратило на себя внимание: боднула в грудь мелкая черноволосая чумазая девчонка и неловкостью напомнила младшую сестру-дразнилку Лельку. Да и звали чувырлу схоже: Лили́ – паренёк слышал, как ту подзывала толстая тётка.

С детства батюшка для мальца стал единственным светом в окошке. Крепко сбитого, могучего, с широкой раздвоенной бородой Трофима уважали в станице и побаивались. На опасные и решительные мероприятия выбирали атаманом. Сын боготворил его одного, не привечал ни родственников, ни односельчан. Не жаловал он и усопших предков. Не вызывал их к себе, ни делился радостями и печалями, ни слушал их мудрые наставления… Потому и рос оболтусом.

Дни в узилище пролетали, и на собственное удивление мысли стали зарождаться в бестолковом сознании молодого общинника. «Папа умер – я смогу его призвать! Но как?» – Ерёмка закрыл глаза и громко произнёс: «Отец, приди!». Ничего не произошло. Юнец пытался и так, и эдак: неудачно. Впав в отчаянье, он застучал свободной от оков рукой по стене, разбил её в кровь и зарыдал.

Обессилев, юноша задремал. И во сне ощутил, как тёплый комочек проникает к нему в грудь. Пред взором предстало строгое лицо уме́ршей в прошлом году бабушки. «Жив он. Не зови: придёт – умрёт», – чётко, как наяву прошептали губы. «Где, что, как», – ничего не успел спросить внук. Чьи-то снимающие оковы руки бесцеремонно выдернули его из виде́ния. Ерёмка попытался оттолкнуть громадного чернобородого мужика в засаленном кожаном фартуке – желание разузнать про отца заставляло бороться. Но куда там…

Допрос шёл неспешно. Все вопросы узнику задавал Бора́тис. Кардинал оказался единственным, кто изъяснялся на языке резов. Маг беззастенчиво уснул. И не реагировал ни на стоны и крики растянутого на дыбе пленника, ни на громкую ругань канцеляриста на палача. Хе́кслет неустанно требовал усилить воздействие на пытаемого для большей правдивости. Кре́линс ломал клещами заключённому всего по одной фаланге пальцев и спокойным басом неизменно отвечал: «Простите, милорд, я подданный герцога Аланделе́йн. Действую в рамках полученных от господина инструкций». Во фразе отсутствовала ложь. Мещанин из захолустного городка Кло́удин бессменно выполнял карви за родной кузнечный цех. И любая отсебятина обесце́нит податно́й труд целого года.

– Стоп! Соратники. Вы усердием источник знаний для нас до конца ухандокаете. Ведь не просто язычник, а ро́довик. Не вытерпит боль и утечёт к предкам. А нам перед графом Романда́нтом краснеть придётся. Казнь – прерогатива местного феодала, а не нашей комиссии. Отдаст Богу душу, как отчитаемся?

Маг приподнял уткнувшуюся седыми кустистыми бровями голову в положенное на стол левое предплечье и зычно увещевал сослуживцев прекратить потерявшие всякий смысл истязания.

– Не богохульствуйте, Фере́нсис! Не способен поганый отдать свою мерзкую душонку Богу, не примет нераскаявшегося язычника Кемле́й – не сработает обряд отпевания.

– А что, насчёт ритуала амаропомазания¹, преподобнейший монсеньор! Приведите к Вере! Вы ж кардинал и рукоположённый епископ.

– Святые таинства для проникшихся правдой о Господе, а не для подобных отродий. Да и невозможно: на стенах зачарованные каменюки висят – не дадут доброго дела священнику посреди волшбы сотворить. И не перестарались мы! Кре́линс разве что пылинки сдувает с подследственного. Фере́нсис, Вам надо посмотреть решительность в получении истины у нас в инквизиции. Но в прочих выводах с Вами согласен. Призвать неверующего с того Света для ответа за грехи его, я, служитель Го́спода не смогу. Но и у вас, магов не получится. В потустороннем у него предков мириады. Ухватятся – не пустят. Хватит ли силёнок вытащить дух для беседы супротив воли супостатов?!

«Уверен: уважаемый Фере́нсис не справится. Да и незачем ему. Но хватит риторики. Завершаем! Всё что надо выяснили. И обедать пора», – теребящий рыжую шкиперскую бородку Хе́кслет закончил обсуждение. «Полечить перед новым допросом?» – вытирая фартуком кровь с рук, поинтересовался Кре́линс. «Не наша забота, мы закончили», – отрывисто ответил канцелярист. «Грешно верующему человеку беспокоится без должной причины о теле нечестивца», – напутственно добавил Бора́тис.

***

_{1. Богослужение, когда священник молитвенно провожает усопшего к мёртвым собратьям называется «отпеванием». Амаро́помазание (конфирмация или приведение к Вере) – ритуал скрепления священником путём рукоположения верноподданической клятвы мирянина в том, что Кемле́й – Единый Бог, где ама́ра – благовоние. ИАП}

Глава 11. Неубиваемый

Уж траур по нему играл,

а бледный фраер банковал…

Эжен пришёл в себя после столкновения: «Жив! Светящееся чудище не добило. Повезло! Но где я?». В бездонной черноте безоблачного неба сияли созвездия. Пройденные в Академии лекции по географии, как по расположению ночных светил определить страну пребывания, не помогали: знакомые конфигурации отсутствовали. Одинокая восходящая луна¹ чётко подсказывала: занесло туда, откуда обратно пешком не добраться. «Да и какая здоровая? Раза в три поболее, чем Лок и в четыре чем Лия» – восхищённо подумал инопланетянин.

Слева – причудливой формы блестящий экипаж-кабриолет. Пахнет металлом, добротно обработанной кожей и гарью. Два ослепительных, почти белых луча спереди мощно разрезают темноту и выдают источник последних злоключений путешественника. С этой повозкой встретился бедный лоб сбежавшего от грозной нечисти.

«Как коляска передвигается?» – родился вопрос у попаданца. Упряжь отсутствует, рядом ни коня и ничего похожего. Неудобные, странные колёса. Обтянутые толстыми рифлёными кишками обода должны цепляться за всё подряд. Резанувшая со спины в грудь сильная боль заставила пытливый ум недоучившегося порталоведа прервать изыскания. Кто-то волочил его за плечи по земле, услышал лёгкий стон и нагнулся. Перед взором израненного волшебника предстала заплаканная женщина.

Яркий свет кабриолета живописно озарил склонившуюся фигуру, каждую мелкую чёрточку. Чёрные локоны волнами ниспадают ниже плеч. С лебединой точёной шеи свисает блестящая витая цепочка с амулетом. Не виданный Эженом за всю сознательную жизнь оливковый отлив кожи привносит ощущения нереальности. Лицо столь прекрасно, что у мечтательного парня замерло в груди. Слёзы на щеках не портят внешний вид, но и радужно переливаются, как на восходе солнца искрится скатный жемчуг. Благородно изысканный и одновременно загадочный облик склонившейся над раненым вызвал сомнение: человек ли это?

В свитках библиотеки Академии бывший студент читал, что в иных мирах есть сказочные существа – эльфы, прекрасные, как рассвет. Похожи на людей, но у них другой цвет кожи и заострённые, звериные уши. Чтобы рассмотреть диковину, Эжен протянул руку, дабы откинуть лениво вьющиеся тёмные волосы и подтвердить догадку. Однако силы оставили его – «не альбинос» вновь впал в беспамятство.

Город Лос-Анджелес. Приёмный покой МЛК-ЛА. Рядом с койкой больного стоит заступивший на дежурство врач Фальк. Просматривает документацию на пациента. Строго поблёскивает зрачками глаз на поднёсшую бумаги дипломированную медсестру Сару. Сравнивает результаты внешнего осмотра с показателями первичных анализов. «Поступил вчера под утро. Наружные повреждения лобных костей черепа. МРТ головы – переломы, внутренние кровоизлияния отсутствуют. Колотое ранение. Со спины в область сердца. Рентген – повреждено левое лёгкое, тотальный гемото́ракс – верхняя граница затенения выше края лопатки (кровопотеря от двух литров)», – веско плюются словами губы.

– Где анализ крови? Заборы сделали? Пациент с ножевым вторые сутки ещё не в реанимации! Недаром сплетни про нас ходят.

– Да всё сдала, должным образом. И на биохимию, и на ДНК, и плевральную пункцию… Ответа из лаборатории пока нет.

– Что они там думают…

Фальк сделал паузу, чтобы не выругаться. «Две тысячи кубиков Рингера-Кребса и в реанимацию, срочно», – резюмировал он. «С фенотипом²крови пусть разбираются другие», – буднично подумал уставший от напряжённой смены врач.

Сознание вернулось к Эжену на металлической кровати с пружинистым матрацем. Раздели, помыли и накрыли белой тканью, неизвестного состава. У койки стоит на подставке железный штырь. К нему прикрепили сужающимся горлышком к полу наполовину заполненную бесцветной жидкостью бутылку. Раствор через заканчивающуюся металлической иглой прозрачную трубку попадает лежащему прямо в вену на сгибе руки. «Подчиняют или опыты?» – обожгла мысль. Ощущать проблемы в теле будущих магов учат с первого курса: «Яда нет, поступающая жидкость тонизирует и восстанавливает кровопотерю – лечат».

Кроме подливания «бодрящей» водицы, неизвестный целитель нацеплял по всему телу и по голове больного множество соединённых с кучей разных ящиков присосок. По лицевым стенкам утвари бегали огоньки. Прорисовывались извивающиеся линии. Мелькали таинственные значки. Для чего эта конструкция? По меркам солидных магов едва вступивший на путь повелителя гавва́ха юнец понять это не мог. Пытливые потуги напрячь воображение догадкой не разрешались. Зато похититель безделушки герцогской дочери ручался, что на него загадочные сундуки не влияли никак. «Кстати, где амулет?!» – на груди борца с шутами-карликами Ксинаалга́т отсутствовал.

Кто и зачем о чужом человеке заботится, не беспокоило амбициозного чародея. Но надеяться на сторонних лекарей – не для волшебников. Исцеление надо забирать лично в руки. Теорию врачевания колотых ран Эжен проходил ещё на третьем курсе Академии. Практики маловато. Разве что по рассасыванию получаемых в стычках с однокурсниками гематом: светлые волосы и недостаток растительности на лице, раздражали многих.

– Сначала надо остановить кровопотерю. Жидкость из бутылки – хорошо, но собственную кровь не заменит ничто.

Концентрация, мысленное усилие, ещё одно: и края разрывов у крупных артерий и вен прижимаются друг к другу.

– На мелкие сосудики силы тратить не стоит – организм восстановит сам. Кровь спеклась в груди: не гноится – разберусь потом. Сейчас главное, чтобы быстрее срасталось.

Эжен умиротворённо вздохнул, погрузился в медиативный сон и… остановил себе сердце.

Сара зашла в палату – пора поменять бутылочку в капельнице. Внутренние часы медицинской работницы со стажем тикали не хуже электронных. Взгляд на ёмкость – опустела лишь наполовину, а времени прошло предостаточно – жизнь больного в опасности. На реанимационном мониторе: ЭКГ, ЭЭГ – изолиния: остановка сердца и мозга: две минуты и пациент окончательно умрёт.

«Во второй остановка сердца! Реанимацию!» – крикнула медсестра через прикроватный селектор и схватилась за дефибриллятор.³Разряд. Ещё один. Пациент резко открыл веки. Сверкнул глазами. Из шевелящихся уст поразительно чётко, с дикцией и ноткой поэтичности, темпераментно изливается непонятный набор звуков. «Удалось! Вытащила. Уже ругается. Да так убедительно. Как здоровый», – облегчённо выдохнула взбудораженная женщина. Увы, расслабиться сестре-реаниматору не посчастливилось. Неожиданно наступила темнота. Всю больницу обесточило. Свет исчез и в палате, и в коридоре.

«Что с потерпевшим? Молчит. Почему медлят с аварийным генератором?» – с каждой секундой тревога заполняла голову Сары. Лихорадочное ожидание закончилось – дали свет. Боковое зрение упало на часы: прошло аж семнадцать минут. Заработавшие приборы радости не принесли: ни пульса, ни церебральной активности. Поздно – больного они потеряли. Накатившая усталость придавила эмоции. Но тихо опечалиться не получилось: нагло подбоченившаяся жирная чёрная муха сидела на правом глазу погибшего. Выразительный буквально человеческий взгляд говорил: «Это моё – не подходи».

Кровь ударила в голову. Сара схватила прикроватное полотенце и с остервенением стала лупить по «захватчице». Сердце выпрыгивало из груди, по кончикам век неумолимо стекали слёзы. Неизвестно откуда взявшееся в стерильном помещении насекомое добило расшатанные нервы медицинской сестры. Врач вбежал в палату.

«Сара, может оно и к лучшему?», – возвратили женщину к действительности участливые слова доктора. «Подумай сама. Подкидыш: без документов и страховки. Судя по прикиду, жертва разборок бездомных. При поступлении одетый в рваные лохмотья вонял как океан следом за штормом. Санитары за пахучесть прозвали «аквамэном». Выживший после остановки деятельности мозга превратился бы в овощ. Не будем торопиться, подождём гипостатических пятен⁴и в морг», – буднично добавил врач.

Медитацию Эжена прервали: сильная непрекращающаяся боль распёрла грудь. Через расслабленное тело раненного проходил бесплотный поток той природы, что сокращает мышцы, но только громадной силы, как удар молнии. «Всё-таки магические опыты! Кто посмел? Где этот враг? Не позволю!» – следовали одна мысль за другой. Осмотрелся: никого хоть на крупицу способного к подобной сложности волшебству вблизи нет, порталы для нападения и́здали отсутствуют.

Рядом лишь одна женщина средних лет в голубоватом халате, чей взгляд над закрытой повязкой нижней части лица полон сочувствия и сострадания. В поднятых ладонях – неизвестное Эжену оружие, в виде больших округлых молотков с коротенькими рукоятками. «Точно не она! Простолюдинка беспокоится обо мне, защищает! Но кто? Как достать негодяя? Попробую!» – заклятье «зеркала»⁸сорвалось с губ чародея. Малоэффективный приём против серьёзного недруга, но это единственное, что пришло на ум владельцу раздираемого страданиями тела.

Сработало: боль поутихла. Потух свет. Мрак вобрал всё вокруг. Испуг и волнение «заступницы» выплеснули столб пёстрой смеси хладогрива и лобкозуда (гавва́хов страха и нетерпения). Поистратившийся чародей хлебнул обоих – стыд въелся в мозг. Усвоенный эфир раскрыл пикантный штрих: женщина боялась не за себя. Чуткое сердце переполняли пронзительные эмоции беспокойства за раненного – такого самопожертвования за чужого незнакомого человека Эжен не встречал. До него дошло. Нападения нет! Женщина, как умела, пыталась спасти ему жизнь.

Грустить и терзаться угрызениями совести, когда тяжёлые раны разъедают тело – времени нет. Побочный эффект заклинания: темнота и поломка инструментов «спасительницы». Пока чинят, можно активно восстанавливать здоровье. Эжен вновь погрузил себя в сон.

Выбитые пробки оказались не единственным инцидентом в госпитале. После включения света нашли в кабинете начальника лаборатории крови изуродованный труп. Злосчастного доктора Робертса опознали сразу. Сомнений не вызвало ни у кого – лицо сохранилось как у живого. А тело…

Ужасное событие потрясло привыкший ко всякому, вчерашний Кинг-Нарбор. Весь обслуживающей персонал подробно, до малюсеньких деталей обсуждал страшное, загадочное убийство. Слухи один ужаснее другого бродили по устам. Заползали в уши. Да уж! На «ковид» такую необычайную смерть не спишешь. Болтали, что у несчастного попросту отсутствует часть туловища и вообще нет крови. По коридорам деловито прохаживались с тщательными расспросами полицейские офицеры. Но работа медицинского учреждения не прекращалась.

Ждать посинения, как поручил Фальк, и ежеминутно переживать Сара не стала. Перед входом в палату женщина смахнула непрофессионально навернувшуюся на глазу слезу и, в задумчивости пропуская вперёд санитара из морга, зашла внутрь. Подложивший под себя скрещённые ноги мертвец сидел на каталке. «К нам пока рано», – произнёс невозмутимый санитар и не прощаясь вышел прочь. Сара без слов упала в обморок.

В эту минуту за квартал от МЛК-ЛА Консуэлла с ожесточением вытаскивала из своего великоватого на три размера отвратительного брючного костюма мелкие подушечки и кидала их в багажник кабриолета. «Всё зря! Ездила! Маскирова́лась. А ещё, кара́мба, представилась своим настоящим именем – нелепо полагала, что так будет запутаннее. Идиотка! Прикрываться тем, что надо скрывать! И настолько проколоться с контактным номером телефона! Хорошо, что успела сбежать…» – её невесёлые мысли внезапно прервал телефонный звонок: «Синьора Вальдес? Вас беспокоит, Сара, медсестра приёмного отделения: произошла ошибка в диагнозе. Ваш муж жив! Приезжайте скорей».

***

_{1. В ночном небе планеты, где родился Эжен, две луны: Лок и Лия. ВАТ}

_{2. Гемото́ракс – скопление крови в грудной полости. Рингера-Кребса – вид физиологического раствора. Фенотип – полная спецификация антигенов в крови}

_{3. ЭКГ и ЭЭГ – регистрация электрических импульсов сердца и мозга. Изолиния – линия 0-го уровня. Дипломированные медсёстры (RN) в США обладают правами фельдшера РФ. Здесь – для пользования дефибриллятором. ИТ}

_{4. Трупные отметины синюшно-фиолетового цвета называют гипостатическими, ИТ}

_{5. Возврат нанесённого колдуну магией вреда. Электрический разряд сродни волшебству. Эжен это не знал, но опыт удался. ВАТ}

Глава 12. Девы и кавалеры

Мечты и слёзы, плач и крики:

тому виной – мужские лики…

А те спешат интриговать:

не жаждут женщин целовать!

«Где? Ииии-ии-и…», – второй день подряд истошно раздавался разносящийся по вздымающимся сводам покоев дворца детский крик. Лили́ кричала так пронзительно, что у стоя́щей рядом с ней Доры, лопались барабанные перепонки. Скинув розовое батистовое одеяло на пол, девочка сидела на кровати и маленькими голыми пятками ожесточённо топтала его. Успокаивать «истеричку» Дора не пыталась – семь бед один ответ. За недогляд провинившуюся служанку на конюшне ожидали вожжи, а если выживет, возвращенье с позором в родную деревню, а дома новая порка от своих, за не выполненное карви перед землевладельцем…

У расстроенного ребёнка сила голоса столь высока, что визг доносится до будуара Элеоноры. Герцогиня ровнёхонько сидит на банкетке, как чайный тюльпан в горшочке. И непринуждённо всматривается в зеркало, что представляет собой фигуру из пары разных по размеру касающихся под углом овалов. Две камеристки укладывают неуступчиво вьющиеся густые волосы госпожи. Одну прядку к другой. Попробуй ошибись! Цвет локонов соперничает с золочёной оправой, что перевивает широкой лентой из букетов лилий контуры у зеркал. Счастливая улыбка бороздит лицо прихорашиваемой слугами женщины. «Пусть помучается, маленькая дрянь!» – мстительно смакует мачеха. Страдания падчерицы греют её изнутри.

Среди утолщённых стен каземата спряталась потайная комната. В ней герцог выслушивает доклад Игна́циуса с Любеком. Темнее тучи сереет у него лицо. Четыре крошечных колдовских светлячка по углам приглушённо освещают всех троих. Аскетичную каморку без мебели в явном избытке напичкали магическую защиту: не подслушаешь, не подсмотришь. Оба служивых стоят навытяжку. И от чувства вины краснеют пред повелителем, как варёные раки…

– Создать порт, чтобы вернуть украденный артефакт, сегодня возможности нет. Тать спрятал камень и отдалился от него, но факт не дарит надежды. Протолкнуться к амулету у меня не хватает сил – велико расстояние. Способен помочь армейский стигмат, не ниже полкового. Что потребует личного согласия Императора. Не по рангу мне освещать подобный вопрос. Вдобавок вор плотно упаковал камень: свободного пространства над поверхностью недостаточно для проникновения и клопа.

– Перспективы поиска похитителя иллюзорны. При попадании в междумирье беглеца атаковала необычайно крупная нечисть. Излучения а́уры теряются в фоне оставленных ей отпечатков. Что даёт право полагать: ушёл в нихи́ль. Тварь добилась своего, настигла уже в мире живых и перекусила им. Что объясняет факт расставание вора с похищенным. Есть вероятность, что негодяй жив или в посмертии, но за пределами моих скромных умений в обнаружении. В распоряжении Императора есть люди покомпетентнее. И не одни маги. Эффект у художников при косвенном поиске выше всех похвал.

Охарактеризовал чародей невесёлые шансы на успех по исправлении ситуации.

«Сдай дела Келе́йну, стража столицы пока обойдётся без мага. Остальные распоряжения оглашу после вечерни, в Тронном зале», – резюмировал собственные выводы герцог и беззвучно исчез через потайной ход. Любек подал голос.

– Могло быть и хуже.

– Пронесло. А вот ты! Взялся убивать мага – делай без промедлений и наверняка. Иначе просто бессмысленно. После ответного удара кулаком, почему не сообразил, что в сердце не попал?

– Демон на воротник! Сглупил: не повторил под правую лопатку.

– По-хорошему нужно голову рубить, а не изображать крутого фехтовальщика -тыкальщика.

– Каюсь – облажался! Обстоятельства… Ворвалась стража. Ты в доброй паре шагов… После удара в черепушку я не в себе: вовремя не сообразил.

– Ладно! Сделанного не воротишь.

– Не беспокойся, ссылка будет недолгой – ты спасал задницу синьора чаще, чем та посещала отхожее место.

– Поживём и всё увидим: волк не выдаст, свинья не съест.

На вторые сутки крики Лили́ сменились надрывным горестным плачем. «Я знаю кто! Это тот оборванец, что владел медальоном до меня. Забрал мою радость, подлец», – горестно размышляла девочка и вспоминала наглые белобрысые кудряшки и противный курносый нос в веснушках. Не забыла и про гнусную, упруго пружинившую грудь, куда прошлым вечером тюкнулась лбом.

Дверь в комнату раскрылась. Стражники извне встали караулом внутрь. К плачущей девочке подошёл отец. «Дочь! Ты, как я – потомственный Недлу́нг! У нас в роду не случается неудач, только победы, иногда через годы. Нет отчаянью! Терпенье и воля решат всё», – высокопарно-торжественная речь отца остановила всхлипы. «Да, папа! Я буду стараться», – церемониалом принцесса пользоваться не умела, как ни бились с ней преподаватели.

Внешнее спокойствие не умалило ража и ненависти к воображаемому обидчику. Фантазия рисовала разнообразные формы мести: «Лили́, ему ещё покажет! Негодяй, как взял, так и отдаст…». Прошёл день, вечер, наступила ночь… Но сон не даровал покой. Подлец прокрался и в него.

Дочь повелителя вежливо попросила. С достоинством потребовала. Безуспешно! Кинулась к наглецу и дёргала, и таскала за эти гадкие светло-русые кудряшки, колотила гневными маленькими ручками ненавистные веснушки… Наказанный похититель нет, чтобы просить пощады и смирено вернуть ей медальон, лишь беззаботно смеялся.

Причёска готова. Небрежным взмахом руки герцогиня отсылает слуг и остаётся в будуаре одна. Тонкая кисть тянется к бежевому туалетному столику из самшита. Пальцы достают из третьего ящика круглые пяльцы. Элеонора любит рукоделие. Блестящие длинные ногти снуют челноком. Батистовой подушечке несказанно повезло. Вторую неделю благородная дама вышивает на ней гладью букет полевых цветов. Каждый стежок прорисовывает тонкие очертания и мелкие детали…

Стук друг о друга латных сапог и многочисленные громкие приветствия отдаваемой стражниками чести заставляют прислушаться и прервать рукоделие. Смысл суеты во дворце начинает доходить до молодой женщины. «Сам пришёл её успокаивать! Меня же, законную супругу не видит в упор! Какой гад?! Свинья!» – сломанные пяльцы¹летят в угол комнаты. Иголка впивается в безымянный палец левой руки. Аккуратное, с шафрановой подушечкой креслице, из того же материала, что и столик, со стуком падает навзничь.

Вышивка безнадёжно испортилась – по ней расплылось багровое пятно. Уже не важно. Традиции требуют ритуально сжигать любую вещь со следами крови знатных господ. Разъярённая красавица повернулась – унять дрожь ресниц. Взгляд выхватил облик двух зверей. Подлокотники упавшего кресла поддерживают позолоченные львы. Таких забавных кошек вживую Элеоноре видеть не доводилось. Грозные и заодно умильные лики понемногу успокаивают златовласку. Да и с пальцем всё неплохо: ранка затянулась.

Жена феодала подходит к углу, где стоит шикарная, украшенная затейливым орнаментом из слоновой кости и золота арфа. Нежные пальцы плавно перебирают струны. Гладкие мелодичные звуки наполняют комнату. И умиротворённой величественной музыкой заглушают печальный, пронизанный горем и отчаяньем тихий женский плач…

Отзвучали песнопения вечерни. Двор из церкви стал перемещаться в Тронный зал. Цветные витражи многочисленных узких готических окон обыденно взирают на входящих. Каждый занимает положенное ему по статусу место на строгие узоры шлифованного мраморного пола. Ярко освещая всё вокруг, с потолка свисает громадная шестигранная каскадная люстра с тысячью сто одиннадцатью свечами.

Собрались. Церемониймейстер оглашает титул входящего повелителя и громко ударяет посохом по каменному полу. Неторопливо и твёрдо ступая, герцог идёт к сделанному целиком из отполированного до зеркального блеска серо-розового гранита трону. Садится. К господину с обеих сторон торжественно приближаются два благородных пажа. Каждый несёт по красной подушечке с атрибутами власти: справа – скипетр, слева – держава².

Взяв в руки от преклонённых вассалов символы владычества, великий синьор оглашает волю феодала.

– Имперская комиссия с явным успехом закончила изыскания. Назначаю на завтра бал. В честь столь славного события объявляю рыцарский турнир. Особо отмечу заслуги благородного Романда́нта. Прошу почётного гостя судить поединки бойцов. Выполняя долг вассала пред Везией³, приказываю: сформировать экспедиционный корпус для участия в военном конфликте с провинцией Чина́н в составе имперских сил. Поручаю…

Назначения на новые посты шли гуськом: военачальники, интенданты по экипировке и снабжению, кадровики…

– Для защиты экспедиции от колдовства командирую Главного мага герцогства Игна́циуса.

Элеонора, в окружении фрейлин стоя́щая слева у трона, едва сдержала радостную улыбку: «Твел отсылает свою «няньку» к «плоскомордам»: будет полегче связываться с виконтом Гре́нделем». Сердце в груди забилось сильнее: ужель сбудется?!

Жизнь благородных дам в Империи свободой не отличалась. Первое ограничение ждало в семь лет: девицу специальным обрядом отсоединяли от связи с предками в посмертии. Исключение: упокоившаяся на момент ритуала мать. После замужества и последняя оставшаяся связь с родными обрывалась навечно. Вся остальная жизнь – ублажение супруга, балы и «щепотка» творчества…

Твел, в сравнении с другими, ещё и душка – разрешил освоить соколиную охоту. Лицемер. Да! Ещё сыновья, дочери… Но не для страстно ненавидящей мужа всеми фибрами пылкой души Элеоноры.

Знатная дама периодически с завистью приглядывалась к служанкам – простым отрабатывающим карви крестьянкам и мещанкам. Да, им приходилось горбатиться периодически на господина. Да! Они бедны, просто одеваются, их не окружает роскошь. Но в личной жизни их ждало – семейное счастье. Женщина во всём равна мужу. А тот благосклонно ценит в ней ум и советы, а не нахально и грязно пользует тело.

Решение леди – непреклонно: «Никаких детей от этого чудовища!». Супружеский обет строго запрещал, тем или иным способом вредить беременности после зачатия. Но до… В этом Элеонора – мастерица. Безрассудной увлекающейся натуре наплевать и на собственное здоровье, и на то, что её ждёт впоследствии, когда жизнь закончится. Упокоение оставит в посмертии наедине со столь опротивевшим мужем и перед жертвой предательства раскроются все прошлые тайные мысли и поступки.

Игна́циус молча стоял и пристально уставился на аккуратно застеленную кровать. Обдумывал: что взять с собой в поход. Аскетичное убранство спальни не изобиловало предметами. Письменный стол, постель, комод, стул… Всё скромно, без выделки и любых украшений хоть добротно и функционально. Немолодой кудесник предпочитал красоту игры ума и радость от достижений в дела изысканности окружающих предметов.

Мысли чародея прервал стук в дверь: не случавшийся десятки лет казус. Магический блюститель спокойствия Скрепи́нтера и феода целиком никого не пускал в личную келью, даже слуг: убирался за собой самостоятельно. Но сейчас имеет смысл и открыть. На доселе не переступаемом чужими пороге – держащий в руках литровый глиняный сосуд Любек. Единственный норави́нг, которого воспитанник жестоко убитой Клары мог бы назвать другом. «Заходи! Отметим!» – спокойно пропустил шута внутрь колдун.

Бутылка с джеллом (перегнанным из сбродивших виноградных выжимок сорокаградусным крепким напитком) опустела. Давние знакомые пили молча, не чокаясь, каждый вспоминая о своём, в их насыщенной яркими событиями совместной деятельности. Оба – одиночки. Первый в силу возраста и происхождения, другой – из-за природного уродства и тщательно скрываемой обидчивости. За дверью послышалось тихое, но властное: «Открой!».

С детства Твел усвоил два правила: знатный феодал собственной смертью не умирает, содействует его преднамеренной гибели – по традиции другой норави́нг. По правилам чести и никак иначе. Связанные вечными узами в потустороннем мире и беспрепятственно читающие друг у друга мысли и воспоминания знатные ро́довики не позволяли себе неблагородных поступков между собой. Видное положение повелителя крупного феода многократно увеличивало опасность и риски пасть от рук убийц, что заставляло сердце биться сильнее. Азарт пьянил кровь и требовал участия во всех подвернувшихся интригах.

Увидев после полуночи в комнате Игна́циуса постороннего, герцог многозначительно хмыкнул и взглядом приказал удалиться.

– Тебе перестали нравиться женщины?

– Мой Господин, Вы вправе думать, как считаете нужным. Но всё банальней: сослуживец пришёл проститься. Я полагаю, что обратно я не вернусь?

– И ошибаешься! Возвратиться придётся. Приказываю украсть армейский магический накопитель и без промедлений привезти его мне!

«Дружба с чернью, даже с такой полезной, как первый маг герцогства, не красит знатного человека. К Любеку надо присмотреться. На своём ли он месте?» – нотки сомнения беспокоили чело покидавшего спальню Игна́циуса Твела. «Впрочем! Начальник моей Тайной канцелярии и в прошлом проявлял признаки вольнодумства. Что сто́ит его личная инициатива, назначить палачом в Скрепи́нтер недипломированного⁴простолюдина?» – вспомнил феодал неудобство вызывать из собственной столицы другого заплечного мастера, по происхождению норави́нга: знатным членам комиссии Романда́нта унизительно играть в преферанс за столом со смердами.

Которую ночь подряд один навязчивый сон беспокоил Лили́. Она жёстко настаивала на возврате пропавшего медальона, что кончалось колотьём обидчика. Тот в ответ нагло хохотал и хлопал длинными ресницами. Постепенно конец виде́ния изменился. Белобрысый переставал смеяться и становился необычайно серьёзным. Благоговейно надевал ей на шею заветный амулет, нежно брал за правую руку, вёл к большому зеркалу, посмотреть в которое никак не удавалось – грёза прерывалась.

***

_{1. Пяльцы – удерживающее ткань в натянутом состоянии приспособление для вышивания, ИТ}

_{2. Держава – шар, символ солнца. И знаменует, что тот, у кого она в руках, с ним схож. Скипетр – это заканчивающийся человеческой кистью гладкий жезл. Мизинец и безымянный прижаты, указательный и средний пальцы вместе, а большой чуть отогнут. Он означает, что его владелец имеет безусловное право на экзекуцию. В частности, – огреть по затылку того, кто согнулся в поклоне. Вместе: регалии высшего феодала. ИАП}

_{3. Везия: империя, куда входит герцогство Аланделе́йн, ВАТ}

_{4. Диплом – клятва верности на крови. По традиции даётся по окончании имперской академии (Магии, Искусств или Естества) поручившемуся за ученика господину.Бесповоротно разрывает долги простолюдина перед родной общиной. ИАП}

Глава 13. Волкола́к

Всё бывает как-то вдруг:

как у друзей, так у подруг…

И́дрия отродясь не знала, когда это точно произойдёт. Но то, что сегодня – ей шептала интуиция и неумолимо твердило полнолуние¹. Пора! Она надела грубое серое длинное платье и светло-коричневую накидку с капюшоном, взяла в сарае суковатую палку и корзинку для грибов. Склонив голову и потупив лицемерно глаза, девица вышла с постылого двора. Мурлыкая тоскливую песню о тяжёлой вдовьей доле, она неторопливо двинулась через всю деревню к лесу. Внимательные взгляды буравили спину из-за заборов и окон. Ладную девичью фигуру по-хозяйски оглаживали мужские. И негодующе, и с завистью пронзали женские.

В лесу целеустремлённая путница перестала петь и убыстрила шаг. Отойдя от жилья вглубь чаши, чтобы скрыться от чужих глаз, она перешла на лёгкий бег. Путь вёл к глубокому, удалённому от всяческих человечьих тропок оврагу. Туда, где под охраной сплошного кустарника вдоль заросших зелёными бархатистыми кудряшками мха берегов журчал чистый тоненький ручеёк.

– Всё! На месте! Поскорее –можно не успеть!

И́дрия торопливо разделась догола. Сняла с себя символ веры: серебряный медальон – дуб с распятьем. Зато оставила на левой руке простенькую ленточку, что удерживала невзрачный плоский камушек неправильной округлой формы. Она торопливо сложила всё внутрь корзинки. А ту спрятала. Выкопанная яма с навесом из связанных решёткой веток и укрытых дёрном давненько служила женщине. Бросок ресниц выявил непорядок: подсох мох – придётся обновить.

«Успела! Уф!» – обнажённая красотка села перевести дух на мягкий бережок родника, опустила в бегущую струю ступни и стала ждать…

Приглушённый густыми зарослями жёлтой акации и клыкастого шиповника солнечный свет укладывал мелкие блики. Они россыпью ложились на покрытую пышными каштановыми волосами голову. Их прямые плотные пряди ниспадали до пояса. Наготу пряталась в них от чужого взгляда не хуже, чем в одежде.

Одинокий лучик пробился сквозь зелень и подсветил бахрому вокруг вишнёвого соска́, что стыдливо разрезал шевелюру и выглянул наружу. Набухший бутон попутно не забыл оголить часть белой как снег, атласной груди. Чуть прикрытые длинными ресницами на пол лица зелёные глаза с томной ленцой взирали, как ручеёк обтекает пальцы ног. Холодноватый поток щекотал подошвы изящных ступней. Он рождал приятную дрожь, что мелкими пузырьками поднималась по грациозным икрам до аппетитно округлых колен. Отдельные смягчали нрав и тёплой волной устремлялись выше… И глубже…

Началось! Набатом забилось сердце. Удар! Удар… Подступила тошнота. Рябь в глазах вспыхнула темнотой… Сознание из И́дрии вышибло напрочь. Человеческое тело выгнуло дугой. Лицо заострилось. Под кожей мощными желваками заходили меняющиеся кости. Побежали мурашки, в буйном восторге выталкивая из себя ростки шерсти. Налилась силой челюсть. Сквозь острые крепкие зубы закапала слюна…

Из оврага выбралась крупная серая волчица. Она отряхнулась от воды. Неестественный для обычного зверя ярко-синий адский пронзительный взор осмотрел прячущийся в темноту позднего вечера лес. Жуткий всепоглощающий голод пронизал ту, что ещё пять минут назад отзывалась на имя И́дрия…

Умирая, Матвей чётко знал, что будет «за чертой». Все рассказы и живых, и упокоившихся родных, сводились к одному.

Нестерпимые мучения стихнут. На какое-то время воцарит темнота. А затем перед взором во всю ширину предстанет крутящееся вправо переливающееся кольцо завораживающего света. Обруч начнёт увеличиваться, сиять ярче. Внутри него появится туннель. Он втянет внутрь и стремительно понесёт вглубь. Перед закрытыми глазами начнёт мелькать вся прошлая жизнь до минуты. Вспомнить придётся всё – даже то, что беспробудно забыл: от первого пульса матери, в беззаботной неге находясь ещё во чреве, до последнего мига перед смертью.

Вылет из странного коридора и воспоминание о собственной гибели совпадут до секунды. Виде́ния померкнут, поплывут. У них исчезнет яркость красок. Всё тело охватит сочетание лёгкой прохлады и невесомого умиротворяющего тепла. А сквозь него ручейками окружат души покойных. Родичи! Разум заполнят переживания и мыслями близких. Радость и счастье охватит всё существо…

Реальность огорошила непотребством. Нарастающая боль не стихала. А среди «спасительной» темноты, что дождался Матвей, в лучах ярко-зелёного цвета появился исполинский коричневый кукиш. Фигура из отвратных пальцев щёлкнула. Щелбан – и ватажник полетел в пустоту. В память парня впечатался образ кривого зазубренного ногтя. Он, тёмный со светло-салатовой окаёмкой, так и остался лежать на дне ипостаси. Груз оскорблений и хамской зло́бой преддверил убитому путь. Но, а что там? Вечность?

Нет! Темно! Затхло! Страшно! Иллюзорно ломит тело…

Вдруг! Яркий свет заливает всё вокруг. Слышен громогласный треск и наполняет страданьем… Чувства враз стихают – и в остатке одинокое ощущенье покачиванья на волнах. Недоумение теребит ум…

Судьба никак не уймётся удивлять. Потянуло опять вдаль. Колыханье сменилось полётом. Выдернуло как репку и понесло… Остановился! Что с осознанием? Оно преобразилось: исчезло осязание. Зато Матвей вновь теперь видит, слышит, и запах будоражит вроде как отсутствующий нос…

Волчица подняла вытянутую морду. С придыханием понюхала окружающий воздух. Ветер донёс манящий, сладковатый дух свежей мертвечины. Неприятная резь уколами расходилась по передней левой лапе. Это подвязанный к ней амулет дотошно сигналил о риске следовать за ароматом. Но голод оказался весомей. Лес зловеще вздрогнул от воя. Оборотень не сдержал обуревающий позыв и понёсся в сторону влекущего лакомства…

Запах приближался. Становился сильней и притягательней. Осталось десятка три прыжков. Ломота в лапе стала невыносима. Грозность опасности дошла и до вздорного характера хищника. Волчица остановилась, легла и поползла. Из-под еловых веток осторожной охотнице открылся широкий тракт. Посреди лесной дороги конники. Много! С железными палками. Испуг придушил голод: рискованно – придётся ждать…

Предчувствие не обмануло: незнакомцы ускакали. Вызывающий гнетущий страх тяжёлый запах стали исчез, растаял вдали. Да и боль в лапе улетучилась – неказистый камень дело знал. Крадучись подойдя к краю утоптанного пути, волчица одним прыжком перескочила тракт и бросилась через чащу к желанным «парным» трупам.

«Хрр-рр», – радостный раж захлестнул хищницу. Столь обильна находка! Голос победы ей так вскружил голову, что она сначала не ела, а зубами, что крепче стали, в упоении рвала мёртвую плоть. Она отхватывала одну за другой конечности, ломала лицевые части черепов, дробила, перетирала кости. Наигравшись, волчица приступила к пиршеству. Начала с вкуснятины. Плутовка разгрызала грудную клетку. А там? Выискивала сердце и смаковала. Она медленно, с наслаждением отсекала по маленькому кусочку и неторопливо глотала…

Вот очередной. Непорядок – лицо смачного молодого мужичка ещё не испытало остроту зубов игривого оборотня. Как пропустила? Надо исправить! Челюсти сбоку обхватили от уха до уха, сжала. Хрустнули кости. Но ощутить в пасти мягкий с приятной горчинкой мозг не получилось: сильная боль выкорчевала все прочие чувства. Взор пронзил яркий свет. Начало́сь обратное превращение…

Вернувшееся к И́дрии человеческое сознание повергло её в шок. Кроме столь памятного неожиданно случившегося первого раза, впоследствии не приходилось оказываться лицом к лицу убитых ей в другом обличье. По традиции женщина возвращала себе человеческий облик и разум с утра рядом с тайником, смывала с тела чужую кровь, а порой и… фекалии. Ханжески успокаивала себя, что жертва – не человек, а если и да, то какой-то ночной тать, и спокойно одевалась. Но сегодня! Нагая беспомощная крестьянка сидела под парой полных лун среди кучи разорванных трупов. Её била крупная дрожь, без надежды на сопротивление лишая воли и разума.

Обескураженная девица прикидывала, как добраться до заветного ручейка, куда достичь для человеческих ног – надо уж очень постараться. Взгляд случайно блуждал по трупам. Один, в двух саженях от неё шевельнулся. И́дрию обуял ужас. Она впала в ступор и не отрываясь смотрела, как тот вытянул единственную левую руку и стал подтягивать к себе брошенную рядом правую. Ещё недавно свирепая волчица в панике бросилась через тёмный лес…

Матвей прислушался к собственным чувствам: что-то не так. Запахи крови, сырого мяса, разнообразной листвы, почвы и многое другое заполонили сознанье. Сонм оттенков каждого аромата и чёткость восприятия поражали. Огорошило, что удалось оценить, как подванивает глубоко под землёй старый, приготовившийся к смерти крот. Будто рядом с носом! Да и слух не подкачал! Шелест леса вокруг разваливался на отдельный звук каждого листочка, веточки, шишки… А чириканье птиц, кропотливая возня в норках полёвок… Обитатели леса доносили присутствие издалека. Они наполняли разум Матвея гомоном и чутким знанием, где их найти…

Зрение преобразилось несказа́нно. Не столько повысилась сочность красок, сколько изменились тона. Круглые луны взирали на него не двумя жёлтыми дисками, а пятнами перламутра. Серые и голубые оттенки царили в каждом изгибе, щёлочке… Контуры предметов зыбко подрагивали и расплывались. Сказка! Но это ничуть не мешало их различать. Наоборот, помогало предугадывать манёвры – читать намерения. Матвею пришлось привыкать.

Не сразу парень догнал, что перед ним тракт, где он встретил колдуна-злодея. В двух десятках шагов на нём высятся закованные в броню рыцари. Меж суетится пеший, без доспехов и с палкой: «Ещё один гад!». Разглядеть подробнее мешал длинный тёмный силуэт посередине. «Что за пестик? Так это звериный нос! Я вижу собачьими глазами. Прикольно!» – сообразил ватажник. Сделав поправку, он продолжил наблюдать.

Прямо на дороге тело к телу лежали трупы товарищей. Злобный колдун каждому заглядывал в глаза. «Ворожит, подлец! Козни Роду строит», – обида, гнев и отчаянье мешали сосредоточиться. Мука завершилась: стража оттащила убитых за тракт в чащу. «Ура! Один жив. Ерёмка!» – радость заставила краски посветлеть, но вскоре померкли. Враги построились клином и ускакали. Пленённого сына Трофима они волочили за собой на палке с петлёй. Душа рванула проследовать за ним! Но куда? Прихоти зверюги жили сами по себе.

Жучка, так назвал остроумный паренёк псину, чьи зрачки невзначай оседлал, рванула вперёд. Пролетела над трактом. Спустилась в овраг. В низине внавалку лежали тела сотоварищей. «Что она делает, негодяйка? Рвёт на части собратьев-ватажников!» – слышащий лязг зубов, треск ломающихся костей и довольное урчание Матвей обозлился. Мужчина пригляделся – пред ним останки молодого человека. Черты лица заставили вздрогнуть. «Так это же я! Мой труп» – пронзила догадка. «Нет!» – во всю мощь заорала душа и, внезапно обессилев, провалилась в забытьё…

Не разбирающая пути И́дрия бежала через чащобу. Ветки хлестали её по лицу и голому телу. Корни деревьев царапали ступни до само́й крови. Страдания пересилили страх: тяжело дыша, беглянка остановилась. Заработал ум: так она никуда не дойдёт. Крестьянка стала рвать стебли травы, что повыше. Благо лунный свет помогал ей в поисках. Сплести лапти – несложный труд, только время. Готовы! Теперь на дерево – нужен ориентир.

– Вот маковка знакомой церкви! Ура!

Светало. Уставшая от тяжёлой дороги женщина вытащила из тайника корзинку с пожитками. С удовлетворением опустилась ничком на покрытый утренней росой мягкий, нежный мох. Сон сморил её…

Лёгкая дремо́та прервалась весёлой трелью соловья. Пора приводить себя в порядок. Вычёсывая из волос застрявшие ветки, нагловатая блудница размышляла: «Пойду, как устоялось, на исповедь к «длиннохвостому» попу. После оральных ласк без проволо́чек разом отпускает все грехи. Деревенские думают, что я с ним сплю всю ночь. Ха! Дурачьё! А он молчит как рыба. То ли боится, то ли стесняется чего. Тот ещё крендель!».

«А вот насчёт ночного недоразумения придётся идти на поклон к вонючему колдуну. Пусть починит подаренный им талисман – неправильно работает. Это ж надо! Среди ночи меня в человека обернул», – надула губы красотка.

– Да! С ним пары «прогло́тов» не прокатит. Во все дырки залезет. И не по единому разу… Обоссыт, обосрёт… Неделю мыться от прилипающей вони… Как этот гад отвратителен! Но надо перетерпеть – куда денешься? Один он в здешних лесах такой… Да и польза есть. Спасительный амулет дал… Обещания выполняет… Да и не справится мне с ним – для него оборотень, что кошка: захотел – погладил, нет – пинка дал. А обманешь, так Инквизиции вложит – подонок ещё тот!

Пора одеваться. Но остатки усталости держат в уединении с природой. К «батюшке» надо идти без смятения. Облокотившись спиной о крепкий куст и устроившись поудобнее, И́дрия раздвинула ноги. Левая ладонь снизу ухватила правую грудь. Сжимая и поглаживая её, медленно устремилась к соску. Другая же рука нежно ерошила гладь бёдер внутри. Всё ближе и ближе бархатистые коготки двигались к лону. Молодая женщина глубоко задышала. Спина стала ритмично изгибаться. Половые губы надулись. Большой и средний палец раздвинул их. А указательный игриво проник внутрь, в щёлку. Он мягкими круговыми взмахами всколыхнул колышущуюся внутри всего тела сладостную истому. В зажигательный такт задвигались широкие бёдра. Под припущенными веками зашевелились покрытые поволокой зрачки. Исступление страсти росло с каждым жестом…

Матвей очнулся. В свои двадцать с коротким хвостиком лет об отношениях с дамами ему доводилось лишь грезить. Сейчас перед ним мёртвым, предстали раздвинутые точёные женские ноги. Между которыми внутри лона мерно двигается рука. Бёдра подрагивают и совершают вращательные движения внутрь. Слух взорвал звук тяжёлого порывистого дыханья. Подобное не имело и шанса оставить девственника в равнодушии. Интерес превысил пределы.

Состояние радостного задора перебил червячок сомнения: «Почему я вижу это всё со своей стороны? Это что?! Я?! Баба?».

«Нет!» – от безумного вопля внутри всё лопнуло. Сознание мужчины не выдержало испытаний и вновь отключилось…

«О! Сейчас! Ещё чуть-чуть», – мысль сладострастницы прервалась на самом пикантном и драматичном месте новым превращением…

Огромный волкола́к нёсся через лес и злобно сверлил синими глазами пространство перед собой. Первый раз в другой жизни И́дрии случилось две вещи. Голод перекрывался тянущим неприятным чувством внизу живота. И путь ликантро́па через кроны деревьев освещало не Лок или Лия, а яркое, восходящее к зениту солнце.

***

_{1. Полнолуние, это когда обе луны полностью округлились (период у Лок пять суток, у Лии – семь; совпадение фаз – раз в 35 дней), ИАП}

Глава 14. Мухи на мёд

Круго́м одни агенты –

не ждут их сантименты…

Джек Харрис, детектив-следователь стоял в пробке. Он ехал на личном автомобиле в Уиллоубрук на вызов в МЛК-ЛА. Возглавляемый непосредственным начальником офицера лейтенантом Биллом Райтом весь цвет отдела убийств Южного бюро – «шуршит» по больнице. Но полицейский ехал не в помощь к сослуживцам. У них своё перспективное яркое дело по чудовищному преступлению: «расчленёнка» прямо в кабинете. Джеку же сунули «висяк».Очередной «Джон Доу¹». Без документов. Дактилоскопия: и генетическая, и «пальчиков» – зеро, в базе отсутствует. Беднягу измордовали, а затем добили острым предметом – ни орудия убийства, ни наличия места происшествия.

Негодование переполняло: «Пока Райт рисуется перед папара́цци, мне придётся заполнять кучу бесполезных форм без надежды на результат. Лейтенант настолько любит нигг…». Джек поперхнулся и сглотнул слюну – подобные эпитеты и в мыслях не сто́ит проговаривать. «…афроамериканцев, что берёт их на все знаковые расследования. Как сегодня! А работы по громкому душегубству, просто смешно: изучить записи понатыканных в клинике аж в сортирах камер – и город снимает перед горе-сыщиками шляпу. А мне, искушённому офицеру со стажем: рутинное и никому не нужное задание… Такой нынче жребий традиционного белого мужчины в демократическом штате. Служивший ещё при Дэвисе²дед ворочается в гробу: в те времена подобного и рядом не лежало», – продолжил свои гневные размышления Харрис.

«Обиднее всего, это столь пристрастное распределение работы в коллективе устанавливает лейтенант. Такой же белый и традиционный, как я. Одну и ту же церковь посещаем. Когда эту должность занимал Кардо́зо, латинос, что и наш капитан, или та бесноватая афроамериканская нимфоманка Росс – служилось проще», – невесело резюмировал детектив.

Джеку несказанно повезло. «Убитый» жив. Лежит на больничной койке и хлопает голубоватыми глазами. Пока детектив «толкался» на дороге, личность пациента успела проясниться. По заявлению супруги – Кристофер Ламберт. Нет необходимости копаться в базах, показаниях камер…

Осталось допросить. Но сегодня не вариант – не понимает нормальную речь. «И не мне. Мы по трупам», – улыбнулся Джек. Вскоре ожидался приезд жены. «С ней и проведут дознание. Фамилия кого-то напоминает», – последняя фраза мелькнула в голове и прилипла. «Неважно! Пусть разбирают другие», – отмахнулся от навязчивой мысли Харрис. Оставил дежурной медсестре контакты. Формально попросил перезвонить у ожившего Ламберта супругу. Будет ли семья подавать заявление на покушение или нет – офицера отдела убийств не волновало: чужая юрисдикция. Отправив рапорт о закрытии расследования в бюро, детектив решил навестить находившегося поблизости непосредственного начальника…

В национальном аэропорту имени Рональда Рейгана одинокий господин ожидал рейса из Вашингтона в Лос-Анджелес. Ничто не выдавало то, что мужчина спешит. Среднего роста, одетый в стильный бежевый костюм и белую рубашку без галстука с расстёгнутым воротом, он беспечно разглядывал окружающих через линзы светозащитных очков. Рассмотреть лицо мешала того же цвета, как и костюм – франтоватая защитная маска. Антикови́дным ограничениям кланяются все. Респектабельность пассажира подчёркивали дорогущие туфли из кордована³, известной в узких кругах торговой марки Аллен Едмонс. Скучающий путник странствовал налегке с компактным светло-коричневым чемоданчиком на колёсиках.

Упомянутый выше человек фигурировал во внутренних документах «G-2»⁴под псевдонимом Бонни. Он торопился. Требовались быстрота и решительность. Задание звало в Калифорнию. Погиб работающий на ведомство гражданский. Возможна утечка секретных документов. Статус полномочий War (война) позволял принимать непростые решения без утрясания с шефом. Этот факт заставлял агента получать задание лично, в Форт-Бельвор. Два часа пришлось тащиться из Ричмонда. Официальный протокол предполагал общение с куратором в комнате без окон через соединённые оптоволоконным кабелем напрямую экранированные видеошлемы…

Арлингтон, округ Фэрфакс, штат Виргиния. Штаб-квартира УБН (управление по борьбе с наркотиками). Один из офисов отдела разведки. В просторном помещении два специальных агента. Малозаметное глазу затемнение окон во всю стену не мешает разглядывать город с двадцать третьего этажа. А антибликовое покрытие скрывает, что внутри. Обилие аппаратуры, панорамные мониторы и шикарные кожаные, бежевые «директорские» кресла заверяют: ведомство не бедствует. Кэтлин Митчел, чернокожая моложавая женщина, уже не первый час напряжённо жмёт на клавиатуру.

– Лони, ты только глянь!

– Что-то нашла, Кэт?

Алонзо Батлер откладывает увлекательную книгу, снимает закинутые на рабочий стол ноги, рывком встаёт и подходит к напарнице.

– Ты помнишь историю побега от заботливого братца кузины Акоста Вальдеса?

– Ту, что он опекал после гибели родителей в автокатастрофе?

– Ага! Впечатлительная девочка обиделась на излишнюю заботу братца: согласно источнику, вырезал семью поспорившего с ней одноклассника. Сбежала. Сначала Бразилия. Потом Ба́ли. Затем Филиппины. И там потерялась из виду.

– Конечно! Мы же её разрабатывали. Расстроенный наркобарон остался крайне недоволен случившимся. Удивительно, что не нашёл! Однозначно ей помогали. Но Юго-Восточная Азия не наша зона влияния: наблюдательное дело⁵по объекту приостановили.

– А я нашла беглянку! Прямо у нас под бочком, в Виноградном штате⁶. Пришла полицейская сводка: женщина с полным именем Консуэлла Мария Вальдес Альфаро разыскала в больнице выжившего после ножевого ранения мужа. Совпадение?! Но нет! В анкете присутствовал номер для связи с заявительницей. Я пробила все камеры вдоль передвижения телефонного аппарата за последний месяц, сравнила… С учётом отвратительного качества эталонного и нового видеоматериалов и уже надоевших «рыл фаучи»⁷, а также изменивших внешность девчонки-подростка на молодую женщину прошедших пяти лет, результат группового теста на совпадение биометрии 83% – удача! У меня нет сомнений – точно она!

– Ты молодец, Кэт! Надо поспешить и стать первыми. Это территория сальвадорцев, а у них с Акоста вопреки перемирию не всё ро́вно. Местный офис в центре Едварда Ройбала задействуем при крайней необходимости – множество лишних ушей. Поедем вдвоём. Доложимся после вербовки объекта. Заодно погреем кости под ярким южным солнцем в Краю молока и мёда.

Лос-Анджелес. Общественная больница имени Мартина Лютера Кинга-младшего. У ведущих дознание об убийстве доктора Робертса дело не клеилось. Изначально внешне простое и предсказуемо громкое, резонансное расследование зашло в тупи́к. Надежды на видеофиксацию не оправдались: комнату, где произошло убийство, никто не покидал и внутрь не входил. На множество вопросов полностью отсутствуют ответы. Что сообщить скопившимся перед зданием и жаждущим сенсации «журналюгам», лейтенант Райт понятия не имел.

Стоя посреди места происшествия, он задумчиво наблюдал за работой и переругиванием подчинённых: криминалистов Метью Лойда и Хакима Али.

– А ты не офигел от дотошности? Этот порошок какой-то местный чудик рассыпал – к нам отношения не имеет. Мы в кабинете начальника химической лаборатории, и вокруг полно́ реактивов.

– А почему тогда эти частицы внутри одежды трупа? Любишь ты филонить, Хак. Собери и сдай на анализ. Можно прямо в госпитале – в этой больнице крутейшее в южной части города оборудование. Правда, шеф?

«Согласен. Детектив Али, слушай приказ: возьми пробы, отнеси местным кудесникам», – отреагировал Билл на вопрос Лойда.

– А что с документами из сейфа, лейтенант?

– Без болтовни приобщать к делу, Мет. Наплевать на этот гриф Пентагона! Мы их не читать, а опечатать собираемся.

***

_{1. Юридический термин «Джон Доу» появился во времена английского короля Эдварда III (1312-1377) и означает: истец неизвестен или анонимен. ИТ}

_{2. Эдвард Майкл Дэвис – начальник полиции Лос-Анджелеса 1969-1978, калифорнийский сленг, ИТ}

_{3. Кордован: дублённый материал из подкожной соединительной ткани под крупом у лошади, ИТ}

_{4. G-2 – корпус военной разведки сухопутных сил США, старейшая служба в сообществе, существует с 1885 года; ИТ}

_{5. Документирование слежки за подозрительными лицами, о преступлениях которых нет фактов на полицейском сленге называется "наблюдательное дело". Зачастую используется спецслужбами для оказания давления на свидетелей обвинения. ИТ}

_{6. Разговорные в США названия Калифорнии: Золотой Запад, Край молока и мёда, штат Эльдорадо, Виноградный, Золотой или Пляжный штат. ИТ}

_{7. «Рыла фаучи» – ехидное название требования носить медицинские маски в рамках ковидных ограничений. ВАТ: Энтони Фаучи в США – главный инфекционист; muzzle с американского английского – и маска, и рыло}

Глава 15. Забавы

Неплохо лицемером быть,

но как досадно им прослыть!

За трое суток до дня гибели Климента. Вечер. Дворец в Скрепи́нтере. По всему периметру плотно обставленный круглыми пятиметровыми колоннами из разных минералов зал торжеств. Вот с вкраплениями гематитакварц играет бледно-жёлтым узором в полупрозрачной глубине. А здесь дарит спокойную уверенность красноватый гранит. А там поо́даль зеленеет жадеит¹. За каменными столбами прячутся стены без окон и множественные проходы.

По отполированному до зеркального блеска полу шуршат в танцевальных па ноги придворных. Отбивают такт на сложенном в затейливые геометрические узоры разных цветов мраморе. Пары кружат под музыку, а их освещают многочисленные свисающие по двенадцать свечей люстры. Уложенные в одну вьющуюся по всему потолку гирлянду, они двигаются по кругу и колышутся в ритме зовущей мелодии. Сверкающие «зайчики» играют по лицам вальсирующих.

Рядом с тремя сторонами зала в два метра шириной трапециевидные пьедесталы в одну ступеньку. На них нет благородных пар. На восточном молчаливо беззвучно трудятся циркачи. Пускают цветной дым. Жонглируют. Показывают фокусы, акробатические трюки. Между ними бегает и строит артистам козни уродливый карлик.

На северном одиноко стоит дирижёр. Он управляет спрятанным в технических помещениях в подполе персоналом – оркестрантами и бурлаками световой гирлянды. Веселящаяся знать видит услаждающую им слух фигуру предсобой целиком. Для них – это бритый муж с бабочкой и во фраке. А отрабатывающие карви исполнением прекрасных мелодий и плясок света простолюдины только мелькания палочки через узкие смотровые щели.

А вот западный пуст. На нём сиротливо поджидают: арфа, рояль и контрабас. То время, когда в перерывах между танцами кто-нибудь из господ пожелает удивить собственным умением.

На юге зала те, что не утруждают себя топаньем под музыку. У круглой колонны из серафинита²пристроился Анджей Мазур. После посвящения отец О́гланд. А сегодня кардинал-епископ епархии в герцогстве Парле́з. Балы раздражали высокопоставленного священника – нельзя присесть. Либо танцевать, что по сану не положено. Или как истукан стоять на немолодых ныне ногах. Не радовали ни разносимые прислугой на серебряных подносах кубки с горячительными напитками, ни конфеты и сушения на любой вкус – от приторно-сладких до солёно-острых и кислых.

Композиция закончилась. В наставшей тишине раздался зычный глас церемониймейстера: «Менуэт для двоих. Танцуют: повелитель и госпожа». Вокруг Анджея затопали люди. Выдернутые из центра зала, они возбуждённо щебетали. «Поплясали? Постойте!» – в опрятную бородку проворчал Мазур. Приблизился гость вечера, конюший самого́ императора, Гре́ндель.

– Ваше Святейшество, я с начала бала хотел Вас попросить.

– И чем скромный деятель Церкви способен помочь благородному виконту? Я весь внимание.

– Протекции. Подавая высокородную руку для моего уважительного приветственного поцелуя, Госпожа смотрит сквозь меня. В сане настоятеля монастыря в Дероде́ре Вы духовни́к Элеоноры в её девичестве.

– Простите, сын мой, но это выше скудных сил скромного клирика³. Слава идёт впереди Вас. Пристрастие норави́нга к простолюдинкам не сумеет вызвать одобрения у столь пекущейся о приличиях женщины. Заступничество священника в помыслах о божественном, и не касается светских правил и предрассудков.

Пока шёл этот ничего не значащий разговор, оба собеседника незаметно для окружающих помигивали, косились и водили глазами. Смысл шифрованных намёков сводился к организации тайной встречи на следующий день в исповедальне местной церкви ровно в полдень.

А в центре зала в одиночестве прекрасная пара: пятидесяти семилетний Твел и двадцатилетняя Элеонора. Уверенность зрелости и пылкость молодости. Контраст в осанках и на лицах. Также как и цвет волос – иссиня-чёрный и золотой. Поклоны и реверансы знатных танцоров завораживают придворных зевак. Но сложный грациозный танец не мешает супругам непринуждённо шептаться.

– Господин муж, я хотела попросить одобрения.

– И в чём я смею отказать милой жёнушке? Ленок, ты меня удивляешь!

– Духовни́к моего отрочества в дероде́рском монастыре гостит в замке. Разреши завтра исповедоваться у него в полдень. Это принесёт мне радость воспоминаний детства.

– Дорогуша, дела церкви – вопрос не ко мне. Ты вправе выбирать клирика для религиозных дел по собственному усмотрению. Насчёт места проведения обряда святые отцы, епископ О́гланд и настоятель храма в Скрепи́нтере, я верю, что договорятся.

– Спасибо, я очень благодарна за твоё великодушное разрешение исполнить мой дерзкий каприз!

«Всё этой дуре неймётся. Картины прошлого ей подавай… А в глубине – всё прозаично: лапал знатную малолетку попик в позднем девичестве», – ехидно с ноткой злости подумал Твел после беседы. «Клятый лицемер! Изысканные речи – из уст законченного негодяя», – яркими кристаллами сверкали мысли в голове Элеоноры.

Восход следующего дня. Мессир Мевре́зор со скупой чопорностью принимает смотр замковой стражи и гарнизона. Поднимающееся из-за двадцатиметровых стен утреннее солнце озаряет плац. Зябко. В застывшем воздухе громко раздаются отрывистые фразы команд. Бряцают щиты. Стучат по камням дре́вки алебард. Краснеют натужные лица недоспавших солдат. Невозмутимы и строги фигуры закованных в броню рыцарей. На рутинное мероприятье пришёл поглазеть Гре́ндель.

– Ужель унылые рожи бравых ребят заставили спозаранку встать важного имперского сановника?

– О! Нет! Мне нужны Вы.

– Зачем? Чем старый служака способен помочь знатному виконту?

– Мессир, с этим щепетильным вопросом обратиться к герцогу мне мешает банальный стыд. Только к Вам. Как неженатый человек, поймёте… У Вас в подчинении маркитантки…

– Ха! Наслышан! Подсоблю. Когда обеспечить «любящему» простой люд норави́нгу доступ на столь важный военный объект?

– Где-то за час до полу́дня.

Солнце подходило к зениту, когда Гре́ндель воспользовался утренним обещанием Мевре́зора. Приют солдатской любви роскошью не отличался: добротное двухэтажное строение из отёсанных брёвен. На входе «кавалера» с молчаливой улыбкой встретила миловидная женщина средних лет с пышными формами. Тёмная шерстяная юбка до щиколоток, бледно-жёлтая льняная кофта в цветочек без выреза и платок на голове. Её строгий без кокетства наряд говорил, что обязанность у «мамочки» одна: управление заведением. Без фривольностей.

Внутри первый этаж напоминал обычную таверну. Некрашеные дубовые столы с табуретами, стойка, а за ней полки с напитками, справа подмостки для музыкантов. Квадратные окна плотно прикрыли занавесками. Безлюдно. Не то время. Солдатам недосуг – тренируются. Четыре лестницы ведут на второй этаж в комнаты для утех.

«Девочки!» – пронзительный властный голос вернул аристократа к действительности.

– Милорд, выпить? Может, нужен эликсир?

– Нет! Только особу поярче.

– Выбирайте любых. Одну. Двух, трёх – как жаждущая удовольствий душа пожелает. Не помню случая, чтобы у нас гостил знатный господин.

У стойки выстроились целая шеренга. Молодые женщины на любой цвет и вкус. Достоинства красотки прикрыли прозрачными трусами с рюшами. «Ту!» – указательный палец Гре́нделя ткнул в сторону скромно опустившей ресницы над большими серыми глазами девицы лет восемнадцати. Отсутствие косметики и заигрывающих жестов окупалось кукольной фигурой. Светло-русые волосы заботливые руки уложили в толстую, тугую косу. Что величаво свисала вдоль выпирающей на добрую ладонь стоячей груди. Крупные темно-розовые набухшие соски́ ритмично поднимаются. На шее у правой ключицы взволнованно подёргивает жилка. Маркитантка нервничает.

– А Вы опытный кавалер – Милена у нас впервые.

– Отдельную комнату. И не подглядывать.

– Как можно?! Берите её за руку и следуйте за мной.

Едва за «мамочкой» закрылась дверь, маркитантка одним отточенным движением стянула ажурные трусишки. Небрежно бросила их в сторону. И забралась на, бледно освещаемую бра с карминово-красным абажуром, квадратную кровать. Виконт огляделся. Развалившееся на всю комнату ложе. Светильник. Полка для одежды и доспехов. Прочая мебель отсутствует. Свежая простыня́ в живописном беспорядке бугрится множественными, предлагающими прилечь поудобнее, подушечками.

Девушка села на одну из них. Откинулась на спину. Закрыла глаза. Широко расставила ноги и бесстыдно оголила возбуждённое гладковыбритое лоно. Тонкие малиновые полоски малых половых губ распустились бутоном свежей после дождя розы. Выскакивали из набухших больших и эротично подчёркивали аккуратные формы клитора. Что вылез умильным хомячком и налился кровью. «Как пестик в бутоне», – сладострастно прошептал норави́нг. И в нетерпении, спешно скинул облачение.

Соблазнительный взмах длинными ресницами. Призывный взгляд обнажённой красотки подтолкнул кавалера. Гре́ндель побледнел. Её полноватые губы вытянулись трубочкой. Она выгнулась. Выставила вверх белеющий отсутствием волос лобок, что страстно подрагивал в ритм углублённого учащённого дыхания. Указательные и средние пальцы с продолговатыми, сужающимися ровными ногтями раздвинули «лепестки» под ним. Виконт под бременем страсти споткнулся об угол ложа. Поранился. Не удостоив царапину взглядом, он ринулся к показавшейся норке. Та влажными, поблескивающими в красноватом свете краями звала колом разбухший член…

«Кончил!» – танец двух надрывно дышащих тел на кровати завершился крупной дрожью чресл обоих. Женщина глубоко вздохнула. Держащий нежно правую руку на шее у даровавшей наслаждение простолюдинки, мужчина неожиданно жёстко вдавил средний палец в артерию. Милена не отличила насилие от оргазма и погрузилась в сон. Пошарив в разбросанных вещах, он из кармана выудил невзрачный гладкий плоский камушек и положил на лоб маркитантке: без снятия талисмана сама не проснётся.

Усевшись на кровать и выравнивая дыхание, Гре́ндель размышлял: «Неплохо девиц готовят к встрече с клиентом. И мадам любовным эликсиром опоили, и вагину намазали – раззадорили, и соски́ натёрли, чтоб надулись. Искусно! И шлюшка хороша! Порадовали. Но не без грешков: «мамка» наврала, что та в первый раз – опытная больно. Наказать надо, но нет времени – дела не ждут».

Гре́ндель неторопливо оделся, вытащил наружу с распятым на дубе Кемле́ем медальон и крепко сжал его в правой руке. Еле слышно прошептал с усердием специально зазубренную тарабарщину. Раскрыл ладонь. Серебряные ветви дуба поменяли цвет: позеленели. Почувствовался запах листвы после грозы. Как червячок из-под коры настоящего лесного исполина, из ствола дерева на амулете показался тоненький розоватый хоботок с блестящим красноватым камушком на конце. Виконт направил «рубиновый глаз Бога» на пустой угол комнатушки. Напряжённые две минуты увенчались появлением дымчатого овала портала. Из непроглядной пелены вылезла унизанная перстнями рука отца О́гланда. Взявшись за неё, конюший императора шагнул внутрь.

– Гре́ндель, ну и навоняли же Вы. Лишняя тяга к натуральности в маскировке ведёт к проблемам. Рыбой нестерпимо несёт. Вскоре появится наша соратница. Что скажет?

– Так закройте портал и проветрите, отче. Да и не думаю, что эту ханжу обескуражит лёгкий запах свежей любви.

– Да что сама Элеонора! Мы в чужом конфессионале⁴. У местного настоятеля нюх как у крота. Что он настучит здешней канцелярской крысе или кому ещё о скабрёзности проводимого обряда?!

– Не лицемерьте, батюшка! Я не вчера родился. Этот крендель годами у Вас на прикорме с рук ест – не проболтается. Да и Ваши пристрастия для него не секрет. Вряд ли заподозрит Вас в связях с женщиной.

– Вечно суёте свой длинный нос, Гре́ндель!

– Не способен удержаться святой отец – больно я любознателен. Ничего не имею против, но безумно мечтаю спросить. Как сановник церкви столь свободно разбрасывается богопротивной магией? Порталы, волшебные предметы, заклинания?

– Нет непотребного на службе Господу. Мерзкими бывают цели, а не способы достижения, сын мой. Да и знаете Вы всё – просто юродствуете. Как и тогда, когда называете меня то отцом, то батюшкой, а не как полагается при обращении к действующему кардиналу – монсеньором.

***

_{1. Гематит – красный железняк, а жадеит – природный камень зеленоватого цвета спутанно-волокнистой структуры, ИТ}

_{2. Серафинит: тёмно-зелёный минерал с лучевыми и сферическими узорами морозного стекла, ИТ}

_{3. Клирик это организатор богослужения, ФПИТ}

_{4. Конфессионал – исповедальня в виде разделённой надвое матерчатой перегородкой с отдельными входами деревянной кабинки, ФПИТ}

Глава 16. Лич

Злой некромант людей трупьём губил,

а славный маг живьём его пленил…

«Меня не высосал джимачви́р¹– я остался собой: могу спокойно думать, чувствовать. Свобода! Неужто этот миг настал?! Как прекрасен мир, когда волны гавва́ха ласково качают, переливаются и нежно убаюкивают! После стольких лет заточения…» – давний член ко́вена провинции Лит, Таде́уш Пяст наслаждался потоками пронизывающего дух колдуна волшебного эфира, что наполняло счастьем и дарило непрекращающийся восторг…

Захлестнувшие немолодого чародея эмоции радости, сменил здоровый реализм: как можно быстрее и весомее впитать гавва́ха – пополнить силу. Встречу с новой опасностью впору ожидать в любое мгновенье. Неупоко́й (испускаемый при насильственной смерти эфир) – зенит орудий для восстановления подлинного некроманта. Трупов вокруг предостаточно. Приступим: сначала прильнём к тому, что вчера называлось бывшим тюремщиком Климентом. Пара живых крестьян не помеха – даже не заметят парящий поблизости дух. Один в глубокой коме. Второй – чудаковат.

Неторопливое обогащение эфиром наводило на печальные мысли. Вырвавшийся пленник со скорбью вспоминал ушедших в нихи́ль внутри камня-темницы каждого из соузников – он пережил их всех. Дробящий волю кристалл не позволял чародею и на долю мгновенья подумать об участи несчастных. Все силы шли на борьбу с неустанным давлением джимачви́ра, который вытягивал эфир колдовства из всего, чем овладел. Закончится волшебная, связывающая воедино сила гавва́ха. И потерявший её дух распадётся на мириады не сознающих себя осколков – растворится. А сколько незнакомцев перемолол плен у имперского мага? И не счесть.

Новым сокамерникам повезло. Не успели попасться, как тюрьма развалилась: растеклись, как вначале и Пяст, в кронах деревьев. Пищат, страдают. Нет чтоб радоваться: избавились от столь страшной доли. Не понимают бедолаги – отчего спаслись. Недавние общинники-ро́довики, переживают за «удавку-поводок»: Климент порвал им связь с родом.

По мнению многих из Ко́вена, подобные крестьяне помощи не заслуживают – продали свободу воли за советы ушедших в тлен неудачников. И большее презрение вызывают, разве что поклонники «бога» Кемле́я. Те вообще продались в услужение и превратились из людей в ждущее от судьбы милостыню, безропотное «студенистое» стадо. Но где сейчас сии гордые колдуны? Таде́уш и в прежние времена чванством не отличался, а сегодня приподнятое настроение…

«Сил маловато, но чахлость ушла. За благотворительность от сирых не жду благодарность, но за честное имя растоптанных в прах побратимов!», – с этими высокопарными мыслями некромант потратил усвоенный гавва́х и восстановил несчастным, одному за другим, порталы душ. С лёгким мелодичным свистом они исчезали в на́ви и воссоединялись с предками. «Никто и спасибо не сказал. Да, что от смердов ждать?» – хмыкнул чародей.

С одним не срослось. Невезучий не успел выбраться из старого капкана, как попал в новый: нагва́ль²из содалита (минерал королевского синего цвета) втянул в себя дух ро́довика. Засел крепко: не разрушая каменного артефакта – не вытащить. «Кто же носитель оберега?» – чутьви́р (восприятие гавва́ха) Пяста не столь хорош, чтобы разглядеть на таком расстоянии, но тонкостью волшебного слуха полноправный член Ко́вена в грязь лицом не ударит. «Ликантро́п. Женская особь. Зверюга с артефактом – забавно», – внутренне рассмеялся колдун. «Не сам собой слабенький талисман сподобился прихватить душу человека: у бедняги есть схожие струны разума с владельцем оберега, оборотнем. Пусть вместе покувыркаются», – не соизволил вмешиваться некромант.

К следующему праху Таде́уш не успел. Надвигалась целая кавалькада всадников, а среди них «шпиц» (бранная кличка выпускников академии Магии). Пышущий силой и держащий в руках усиливавший колдовские возможности жезл. Отчаянье захлестнуло едва вырвавшегося узника. Малюсенький островок счастья утонет в пучине жестокостей судьбы – ему опять суждено стать пленником.

Бежать, увы – безнадёжно. Бесплотный некромант перемещался в пространстве на реактивной тяге: всасывание и выталкиванием гавва́ха. Скорость подобного передвижения несравнима с прытью живого человека, тем паче – конного. Обычная телепортация – для обладающих телом, а проторить итеринме́нт и перенестись духом некуда. У всех собратьев печальная судьба – нихи́ль или неволя: в гости не притащиться. В яви же, за целых пять веков отсутствия стёрлось всё, к чему горазд потянуться душой Таде́уш – а́уры участников родного ко́вена столетия, как истлели в мире живых. Понимая, что шансов победить в столь неравном поединке не имеет, Пяст обречённо двинулся навстречу судьбе. «Хоть до рожи не достану, так за коленку укушу», – вспомнилась детская присказка.

Тяжёлые ожидания трагичного будущего рассы́пались гнилою трухой: во́роги проехали сквозь него. Будто его нет. На лёгкую, без сил добычу не обратили внимание ни грозные рыцари, ни «злой» волшебник. С воинами ясно. Магические войны³канули. Забылось то время, когда без ношения выявляющих чужих колдунов амулетов грозила смерть или что похуже. Но мимо проскакал «шпиц»: он-то должен… Но нет! Чутьви́р вражеского чародея оказался слабоват. Не заметил. «Тупой неуч, слепой напыщенный прыщ, молокосос…» – ругательные, унизительные эпитеты мелькали в сознание довольного некроманта…

«Пойду помогу духу нагва́ля справиться с терзающим голодом владелицы и толкающим её на необдуманные поступки. Супостаты церемониться не будут – наскоро из неопасной зверушки сварганят чучело. Заодно и пригляжусь к бабёнке», – решил Таде́уш и проструился через заросли орешника к залёгшему под елью оборотню. У самых корней отсутствовал гавва́х человеческих чувств и страданий обильно вытекшего из растрескавшегося стигмата, но в достатке плескался приятно щекочущий, испускаемый стволами деревьев эфир ощущений питающих соков земли. Усвоить гавва́х растений, некромант не мог, чай не чародей-лесовик. Но не жором единым…

«Волчица. Родом из Но́рвуга, зе́мли на севере Лит. Кемле́йка – все связи с упокоенными близкими только через попа. Юна, но целомудрие отсутствует напрочь», – будоражащее женское начало исследуемой заставило старого затейника даже крякнуть от нахлынувших воспоминаний. Есть тело, нет: Пяст – мужик и годы отсутствие плоти никак этого факта не отменяли. «Нагва́ль забацал колдун-самоучка, не связанный ни с Империей, ни с Ко́веном. Любовник?! Ха! А штучка ещё та», – подытожил волшебник, непринуждённо расположился рядом и смаковал обволакивающие ощущения от вызывающих возбуждение давних воспоминаний девичьей а́уры.

Подпитывая нагва́ль силой, в стремлении удержать хозяйку без движения – спасти от опасности, Таде́уш стал и́здали наблюдать за вражеским отрядом. «Шпиц» попытался экранировать часть леса с трупами – не получилось: «Слабак!». Воины снесли всех убитых на тракт рядом с магом. Начала́сь игра в гляделки с трупами. «Умора! Бездарь ведёт дознание. А почитать узор хладогрива не пробовал?» – пренебрежительно резюмировал Пяст.

Враги закончили суету и неспешно удалились, для отчёта захватив с собой одного из оставшихся в живых смерда и мёртвого Климента. «Пора подкрепиться», – некромант направился к оврагу со скинутыми после расследования трупами. Волчица одним прыжком опередила бесплотного чародея и начала рвать останки погибших. «Зараза! Всё сожрёт», – надо поторопиться: как плоть исчезнет в её бездонной утробе, так рассеется испускаемый телами неупоко́й.

Едва добрался, как – новая напасть. Яркий всплеск гавва́ха взметнулся ввысь, в небеса. Попавший в оберег оборотня неграмотный крестьянин углядел глазами ликантро́па, как волчок «хватает тела за бочок». «Вот огорчился, идиот за собственную плоть», – хмыкнул некромант. Не беда. Но материал нагва́ля содалит сфокусировал обуявший простака ужас. И выплеснул столб эфира строго вверх. А это плохо. Свечение «полуслепой шпиц» вскоре приметит. «Срочно прекратить!» – решил Пяст. Забавная идея родилась сама собой.

При настройке талисмана кудесник засунул в камень дух старого опытного зайца. Боязливая смекалка к свирепости во́лка показались «самоучке» удачным сочетанием. Чтобы стать ветераном, улепётывать ушастому приходилось не один раз. Куда без смётки? Закалён и не глуп. Несложные чары поменяли руководство в охранном амулете девицы. Лесной трусишка отправился в навь к предкам. А тёплое место занял возмущённый общинник. Чей необузданный порыв души перестал плевать гавва́хом. Весь запал чувств и переживаний выплеснул внутрь волкола́ка и превратил в человека.

«Хорошо, когда хорошо», – неупоко́й множественными струйками елея поглощался Таде́ушем со всех трупов единовременно. «Спасибо, вороги!» – собрали, сложили… Один ещё живой, хотя из комы не вышел. Смерть уже занесла над ним косу. Придушенный Климентом, жёстко потрёпанный волчицей: он нежилец. И не скажешь: повезло, что не добили, аль наоборот. Эфира с него пшик, зато с остальных полно́. Превращение оборотня в голую красотку подходило к концу. С лёгкой тоской Пяст сожалел, что в нынешнем состоянии у него нет нормальных человеческих глаз: не удастся насладиться видом женской наготы. «Ну хоть а́ура: и то – хлеб!» – судьба не скупилась к освободившемуся колдуну.

Возвращение «шпица» прервало идиллию. «Неужто заметил? Нет! Пришёл по личным делам», – приготовившийся к бою некромант расслабился. Чтобы сдуру не привлекла внимание, усыпил обернувшегося в женщину волка и пригляделся. Имперский маг прорубил окно в мир мёртвых. За гранью соорудил фокус притяжения эфира. Утягивающие весь человеческий гавва́х из яви в навь косички плелись по ве́домой одному вражескому волшебнику очереди. У одарённого природой, но не грызшего гранита знаний в академиях духа колдуна топологически сложные действия врага ускользали из внимания, ошарашивали непонятностью. «Джимачви́р без носителя мастерит», – единственное, что сообразил член Ко́вена. Такой прыти от «неуча» некромант не ожидал. Воронки с нарастанием засасывали гавва́х.

Поток потянул Таде́уша внутрь. Сначала с нежностью, затем всё сильнее и настойчивее… Ухватившийся за человеческий прах бесплотный колдун изо всех ещё слабых сил пытался удержаться, но порывы вихря одолевали. «Вот тебе, самонадеянный дурак и молокосос… Именно такими подлыми хитрыми штуками захватчики сумели победить моих славных побратимов. Не удержусь!» – сетовал Пяст. «Не пришедший в сознание живой общинник!» – обожгла догадка о возможном спасении. Собрав волю в кулак и банально опасаясь не успеть, член Ко́вена на́чал ответственное плетение – сложный обряд побратимства⁴.

Без тела колдовать ощутимо труднее. Для жестикуляции перетолкнуть разный гавва́х во всевозможных направлениях и заплести узор любой конфигурации – не проблема. А произнести вслух заклинание: для непосвящённого ума – задача не из лёгких. Но не для некроманта, в полной власти которого столько трупов с неповреждёнными голосовыми связками.

Настал момент, когда раздающийся из глоток мертвецов тихий шёпот стих. Сошла со сцены картина, что заставит поседеть неробкого десятка свидетеля. Ничто не помешало волшебству. Девица-перевёртыш безмятежно спала. Токующего над влекущими в небытие смерчами-косичками «шпица» не отвлекли ни шёпот чуждых заклинаний, ни мягко вибрирующие волны стелющегося по вине заклятий гавва́ха. Полумёртвый крестьянин так и не очнулся – не помешал несогласием и нежданно-негаданно для себя осиротел. Недавний атаман разбойников и бесплотный колдун стали один другому единственными полноценными родичами. Каждый отправил в небытие шлейф близких. Первый с побратимами из Ко́вена, а второй с предками и семьёй.

Ритуал завершился на крайнем пределе возможностей уставшего чародея, чья душа облегчённо юркнула в тело едва живого общинника то́тчас после обряда. Теперь никаким «шпицам» вихрями из нави, или из яви не вытащить её оттуда. Конечно, смерть или жёсткое требование «братца» заставит выйти наружу, но всё это будет потом, а сейчас: радость подарила слабость – Таде́уш потерял сознание…

***

_{1. Джимачви́р – накопитель колдовской силы; более широкое понятие, чем стигмат; ВАТ}

_{2. Нагва́ль: талисман с духом-хранителем, ИТ}

_{3. Магическими войнами называют исторический период многочисленных вооружённых столкновений между империей Везия и провинцией Лит, ВАТ}

_{4. Обряд побратимства: разрушающий все прежние и создающий новые родственные связи ритуал, ИАП}

Глава 17. Прощай больница

Когда нам нечего сказать –

тогда уж надобно бежать…

Сара