Остров Лемпо

Любое использование текста и иллюстраций допускается только с письменного согласия Издательского дома «Самокат».

© Валлу Кананен, текст, 2024

© Лийса Кананен, иллюстрации, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательский дом «Самокат», 2025

1.

Путешествие

Скоростной поезд «Сапсан» идет от Москвы до Петербурга всего четыре часа. Но к середине пути дети устали и вели себя плохо. Они это и сами понимали. Плохое поведение как вирус. Сначала заболевает кто-то один, потом все. И даже взрослые иногда заражаются плохим поведением от детей.

На этот раз первой была Пундель. Она уже не помнила, что поначалу рассмешило ее, но теперь смеялась всему подряд. Поезд мчался по высокой насыпи над заливными лугами. Папа пытался рассказать, что весной на всей земле тает снег, вода собирается в ручейки, ручейки складываются в маленькие реки, высокая вода маленьких рек добирается до больших рек и те разбухают. И вот, дети, это очень большая река Волхов, смотрите, как она разлилась.

Ничего смешного в лекции о разливе рек не было, но Пундель хохотала, и папа замолчал. Засунул наушники в уши и стал слушать книгу. Глаза у него были грустные. Может быть, оттого что история у него в ушах была печальной, а может – оттого, что Пундель хохотала, как бешеный бабуин.

На сколько хватало глаз, над землей стелилась вода. Ветер рябил воду, рябь сверкала. Дома, деревья и заборы стояли в воде. Вдоль заборов ехал, утопая на полколеса, трактор, а по дворам и садам среди цветущих яблоневых деревьев плавали гуси. Мимо всего этого поезд проносился со скоростью двести километров в час. И Пундель смеялась так, что строгая тетенька с соседних кресел поругала ее и пожурила за нее маму. Но Пундель не могла остановиться.

Тем более что Атя показывала Пундели палец. Когда в горле застревает смешинка, если показать человеку палец, человек смеется еще пуще. Атя махала у сестры перед носом указательным пальцем и шептала:

– А вот посмотри, какой смешной пальчик.

Пундель сдерживалась, старалась не смеяться.

– А вот смешная сторона пальчика.

И тут уж Пундель разражалась хохотом. Мама шипела: «Прекрати!», папа грозил пальцем, и ни мама, ни папа, ни злая тетенька с соседних кресел не понимали, что Пундель хохочет, потому что Атя – провокатор.

Банка тем временем валялся в кресле с краю, качал ногой и нудел на одной ноте:

– «Маша и медведь», «Маша и медведь»…

– Я не могу поставить тебе «Машу и медведя», – шептала мама. – Поезд едет очень быстро, интернет плохой, понимаешь?

А злобная тетенька с соседних кресел хмыкнула:

– Вы показываете детям мультфильм «Маша и медведь»? Неудивительно, что дети после этого так себя ведут.

Пундель заметила, что маме от этого замечания стало обидно и грустно, но все равно продолжала хохотать.

– По-моему, дети голодные, поэтому такие бешеные, – сказала мама папе.

Достала из дорожной сумки три йогурта и три ложки, раздала детям. Но не успела Пундель донести первую ложку с йогуртом до рта, как поезд въехал на мост. Внизу засверкала река.

– Смотрите, катер! – крикнула Атя и подалась к окну.

Толкнула Пундель под руку, йогурт выплеснулся на кофту. Пундель крикнула «Гений!», что было в ее устах ядовитым ругательством, и толкнула Атю локтем. Атя взвизгнула и повалилась на Банку. А Банка – он не просто упал в проход между креслами, он еще, падая, так взмахнул рукой, что его йогурт вылетел из руки и расплескался по всей злобной тетеньке. Тетенька вскочила и стала верещать. Папа вскочил и стал извиняться. Мама закрыла лицо руками. А Атя прошептала:

– Тыдыщ!

Одним словом, в поезде дети вели себя отвратительно.

Зато выйдя из поезда, сразу стали вести себя хорошо. Платформа была запружена народом, металлический голос из громкоговорителя объявлял о прибытии поезда, на котором они приехали. Китайские туристические группы выстраивались в две шеренги за гидами, которые держали над головой разноцветные зонты вместо знамен. Папа катил два больших чемодана, мама – маленький чемодан, дети шагали, держась за руки, и все люди вокруг смотрели на них с улыбками, потому что люди всегда улыбаются, когда видят большую и красивую семью – маму, папу, девочек одиннадцати и десяти лет и почти пятилетнего мальчика.

У выхода из вокзала их ждала машина, вернее маленький автобус, потому что в обычное такси они перестали влезать с тех пор, как родился Банка. Водителя звали Сергей. Он весело приветствовал детей, а с Банкой даже поздоровался за руку.

– У меня, между пйочим, чейез две недели день йожденье будет. – Банка не выговаривал букву «р», точной даты своего дня рождения не знал, но водитель все равно заулыбался.

– День рождения? Отлично. Поздравляю!

– С днем йожденье меня-а-а! – затянул Банка громким басом, так что все люди оглянулись.

Водитель расхохотался и стал помогать папе грузить в машину чемоданы.

– Как тебя зовут-то, именинник?

– Пётай! – отвечал Банка, на секунду прервав пение.

– Как?

– Пётр, – подсказала Пундель. – Но на самом деле его зовут Банка.

Ехали они медленно по городским пробкам, но в машине было просторно и удобно. Мама раздала детям круассаны, папа рассказывал – про Невский проспект, про реку Фонтанку, на берегу которой жил поэт Некрасов, про реку Мойку, на берегу которой жил Пушкин, и про реку Неву, на берегу которой жил царь Пётр Первый.

– Пётай Пейвый? – переспросил Банка и снова заголосил: – С днём йожденье меня-а-а!

Взрослые засмеялись. Про дурное поведение детей в поезде было забыто.

Вскоре машина выехала за город. Мчалась по широкому новому шоссе в сторону Сортавалы, и папа рассказывал:

– Та часть Ингрии, где дедушкина дача, принадлежала раньше Финляндии.

– Дедушкина? – переспросил Банка, старательно выговаривая недавно освоенную букву «ш». – Какого дедушки? В кепочке?

– В кепочке, в кепочке, – улыбнулся папа. – Так вот, это раньше была Финляндия, потом Россия часть Финляндии завоевала, но старую границу хорошо видно. Сейчас смотрите: вот шоссе спускается в овраг, вокруг березки, и выглядит очень как Россия. А сразу за оврагом пойдут сосны, валуны и песок, самая что ни на есть Финляндия.

Пундель прижала нос к окну. Действительно, пока машина спускалась в овраг, по обеим сторонам дороги росли березы, рябины и ольха. Но как только, достигнув дна, машина стала подниматься и мелькнул на обочине перечеркнутый дорожный указатель «Всеволожский район», пошли сосны, огромные, как светящиеся янтарные башни, валуны, похожие на окаменевших мамонтов, а между сосен и валунов не было никакого кустарника, валежника или бурелома, а лежал мох, похожий на мягкий зелено-серый ковер, и лес был прозрачным.

– Всё, мы в Финляндии, – сказал папа.

– С днём йожденье меня-а-а! – заголосил Банка.

Только Пундель не могла точно вспомнить, ни что такое Ингрия, ни что такое Финляндия. Кажется, страна, в которой живет Дед Мороз.

2.

Купание

Примерно через час машина поравнялась с большим озером, нестерпимо сверкавшим на солнце, и свернула под шлагбаум, над которым красовалась фанерная надпись «Добро пожалова_ь в Лемпоярви». Отвалившаяся буква «т» висела на проволочке, и веселый ветер раскачивал ее. Еще километр по лесной дороге – и машина подъехала к обветшалому дачному дому, который дети часто видели на семейных фотографиях, а воочию – впервые.

Дедушка в кепочке – он действительно всегда ходил в бейсболке, чтобы не сгорала на солнце лысина, – встретил детей, сидя почти на вершине сосны, которая росла вплотную к террасе.

– Эх, не успел, – сказал он вместо приветствия.

– Дед, что ты делаешь на сосне? – тоже вместо приветствия крикнул папа.

– Антенну прикручиваю, детям мультики смотреть.

– Папа, тебе восемьдесят два года, что ты делаешь на сосне?

– Вот именно! Было бы семьдесят два, давно бы прикрутил и успел бы.

Дед ввернул последний шуруп, спустился с дерева, ловко передвигая вдоль ствола стальные кошки. Дети повисли на старике, он потрепал их по головам, а Банку даже подбросил вверх.

– Лови! – заорал Банка.

Дедушка поймал его, обнял и поставил на землю.

– Восемьдесят два года? – переспросил с уважением водитель Сергей у папы, помогая ему разгрузить чемоданы. – Один тут живет?

– Только летом, – папа улыбнулся и расплатился.

Сергей церемонно пожал Банке руку и уехал.

Потом были сырники. Дедушка в кепочке любил готовить только два блюда – шашлык на ужин и сырники на завтрак. Время было обеденное, но никакого супа дедушка варить не любил.

После сырников мама осталась дома разбирать вещи, а дети с папой пошли купаться на ламбушку.

В Финляндии много озер. А в финском языке много слов, означающих «озеро», и разные виды озер называются разными словами. «Ярви» – это большое, холодное, глубокое и строгое озеро. Дедушкин дом стоял почти на самом берегу ярви. А «ламби» – это маленькое лесное озеро. В тех местах, которые раньше были финскими, а теперь стали российскими, такие озера называют ламбушками. В ламбушках хорошо купаться, они теплые и с песчаными берегами. Но идти до ближайшей ламбушки от дедушкиного дома надо было минут двадцать через лес.

Шагали по мягкому ковру из мха. Папа показывал детям приземистые кустики, на которых через месяц должна была созреть черника. Сосны вокруг напоминали светящиеся колонны. Дети играли, как будто они пришли в лесной дворец к эльфам или у кого там еще бывают лесные дворцы. И вот они идут по торжественной зале, а в конце…

– А давай в конце там нас встретил… кто? – спросила Атя.

– Королева эльфов? – предложила Пундель. – Или единорог? – Она была помешана на единорогах.

– Огр, – прошептал папа.

– Кто? – переспросили девочки.

– Кто это? – Банка на всякий случай взял папу за руку.

– Лесное чудовище, – папа говорил таинственным голосом. – Я не шучу. Там правда огр.

– Я не боюсь огйа, – заявил Банка. – Йадость его покусает.

Радость – так звали маленькую плюшевую собачку, которую Банка всегда таскал с собой и по три раза на дню терял.

– Не надо огра кусать, – улыбнулся папа. – Он добрый. Он берет детей на руки и купает, вот увидите.

Минуты через три дети действительно увидели огра. То есть, конечно, это были две огромные сосны, росшие на берегу лесного озера. Но они и правда были похожи на великана. Их стволы поднимались из песчаного пляжа, как мощные корявые ноги. Метрах в двух над землей стволы встречались, перекручивались и образовывали как бы кряжистое тело. Две толстые и длинные ветки свисали почти до самой воды, и это были руки. А наверху в переплетавшиеся стволы когда-то ударила молния, ее горелый след напоминал как будто нос и улыбку, и молодые побеги вокруг обугленной вершины были похожи на африканскую прическу, только зеленого цвета. К ветвям-рукам были привязаны две веревки. Папа объяснил, что еще в его детстве на этих веревках раскачивались и прыгали в воду. Вот и получалось, что огр купает детей.

Было жарко. Девочки немедленно разделись, схватились за веревки, и огр закинул их почти на середину ламбушки. Озерцо было неглубоким. Атя до дна не доставала, а Пундель, если постараться, могла стоять на кончиках пальцев и, задрав голову, высовывать из воды нос.

– Спасайте меня-а-а! – заорал Банка, пролетая на одной из веревок и плюхаясь в воду. Плавать он не умел.

– Спасаю тебя-а-а! – прокричал папа и, раскачавшись на другой веревке, плюхнулся в воду рядом с сыном.

Банка успел, конечно, немножко утонуть, но папа достал его, и оба счастливо отфыркивались.

Купались они долго. Прыгнули из рук огра в воду раз сто. Первым замерз папа. Он вышел на берег и обернулся полотенцем. Потом папа вытащил Банку. Банка упирался, скандалил и, когда папа уже вытер его и одел, еще раз плюхнулся в воду в одежде. Потом замерзла Атя. А Пундель совсем не замерзла, только когда на двадцатый папин окрик «немедленно вылезай!» она все же вылезла, у нее стучали зубы и ногти на руках и ногах были синие.

– Мы еще вчейа купаться пойдем? – спросил Банка, одетый, как в халат, в папину рубашку.

– Вчера не пойдем, – отвечал папа. – Завтра пойдем. Малыш, вчера уже было вчера. А сегодня после ужина мы пойдем на рыбалку.

– После ужина же ночь? – удивилась Пундель.

– Здесь летом белые ночи, – сказал папа. – Ночью светло.

Папа стал объяснять, почему в Петербурге ночью светло, но Пундель не поняла.

3.

Рыбалка

Ужин был вкусный. Мама приготовила копченку. Это такое блюдо из мяса и картошки, его готовят обязательно на улице, потому что, когда готовят копченку, идет дым. Мясо кладут в большой котел, но не на дно, а на решетку. Мясо и картошка как будто висят посреди котла. Под котлом разводят огонь. Жир с мяса капает на дно и горит. В этом дыму все и готовится, и получается очень вкусно, особенно если есть с капустным салатом и соусом из черного уксуса. С этим соусом Банка ел всё. Банку и звали Банка, потому что без банки своего соуса он вообще за стол не садился. А когда садился за стол, обязательно орал во все горло: «Банка-а-а!» – такой у него был боевой клич, прежде чем напасть на еду.

После ужина папа взял две удочки и немного кукурузы. Велел детям одеться потеплее, и они пошли. На улице действительно было светло.

Озеро рядом с домом совсем не было похоже на ламбушку. Вода в нем казалась черной. И никакого песчаного пляжа, лес подступал к самому берегу и стоял в воде. Противоположного берега не было видно. Дети и не думали, что бывают такие огромные озера. Вдали из воды поднималось несколько больших черных островов. А подойти к воде можно было только по дощатым мосткам, которые начинались на тропинке, метров десять тянулись над водой и заканчивались просторной площадкой с двумя скамеечками. Таких мостков по берегам озера было много. Каждая семья в поселке строила себе над озером свой мосток.

Папа размотал удочки, нацепил на каждый крючок по два зернышка кукурузы, дети уселись и стали смотреть на поплавки. Поплавки не двигались.

– Папа, пап, – не выдержал Банка. – А скойо йиба поймается?

– Ш-ш-ш, – папа прижал палец к губам. – На рыбалке надо сидеть тихо.

– Тихо сидеть скучно, – сказала Пундель.

– А скоро рыба поймается? – переспросила Атя, она была провокатор и нарочно повторила вопрос брата, чтобы тот начал скандалить.

В этот момент из-за мыса послышался скрип уключин и показалась лодка, некрашеная, серая от старости, а в лодке сидел серый от старости рыбак.

– Этого еще не хватало, – прошептал папа, когда стало понятно, что рыбак направляется прямо к ним.

Лодка подплыла, рыбак развернул ее кормой к мосткам, и тут дети смогли рассмотреть его: лицо морщинистое, кожа бурая от солнца и ветра, на темном фоне особенно выделялись совершенно голубые глаза.

– Терве! – воскликнул рыбак, широко улыбаясь, так что видно стало, что у него не хватает нескольких зубов.

– Терве, – отвечал папа. – Но… Как это… Эн пуху суомеа.

Старик засмеялся.

– Пап, что ты сказал? – прошептала Пундель, толкая отца под локоть.

– Да вот договорился продать вас этому дедушке за три рыбы, – пошутил папа.

Старик засмеялся громче.

– Не надо нам йибы! – крикнул Банка и отступил за девочек.

– Да не бойтесь вы. – Папа потрепал Банку по голове. – Дедушка со мной поздоровался, а я сказал, что не говорю по-фински.

– Ты по-фински сказал, что не говоришь по-фински? – уточнила Пундель.

Рыбак подплыл поближе.

– Детти ловятт рыппу?

– Да вот что-то не очень ловится, – папа развел руками.

– Наддо наживку посмотретть. – Смешной был акцент у этого старика: он сдваивал согласные звуки.

Папа вытянул удочку и направил в сторону рыбака, чтобы тот смог посмотреть крючок. Старик поймал крючок бурыми узловатыми пальцами и продвинул кукурузные зерна так, чтобы жало крючка вышло наружу.

– Наддо крючок показатть. Иначче рыппа не клюнетт, да-а-а.

– Зачем же? – удивился папа. – Я думал, наоборот, надо крючок спрятать, чтобы рыба не видела, что ее ловят.

– Рыппа знаетт, – старик покачал головой. – Рыппа всё знаетт. Он не против умеретть. Он не любитт, когда обманываютт.

Папа закинул удочку снова. Почти в тот же миг поплавок дернулся и заскользил в сторону по воде короткими рывками.

– Жуёт! – заорал Банка.

– Не жуёт, а клюет, – поправила Пундель.

Это была ее удочка. Девочка уже подводила к мосткам изрядно сопротивлявшуюся рыбу. Атя взяла сачок и помогла вытащить довольно большого леща. И почти сразу же дернулся ее поплавок. Через минуту на мостках лежали, шлепая хвостами, две рыбы. А детей охватил азарт. Папа насаживал наживку, следя, чтобы жало крючка торчало наружу, девочки забрасывали удочки и тянули рыбу. Банка прыгал, колотил себя кулаками в грудь и кричал:

– Дайте мне! Дайте мне!

– Рыппа знаетт, – улыбнулся старик. – Детти ловят рыппу, он знаетт, да-а-а.

Ударил по воде веслами и быстро поплыл прочь от берега. Дети даже не успели его поблагодарить, только помахали ему вслед. И он помахал им, не отпуская весел.

Вскоре лещей набралось десять или двенадцать. Папа сказал:

– Ну всё, хватит.

– Не хватит! Не хватит!

– Хватит. Нельзя ловить больше, чем можешь съесть.

Они собрали рыбу в садок. Садок оказался такой тяжелый, что девочки могли нести его только вдвоем. Папа довел их до калитки, поставил у забора удочки и сказал:

– Бегите домой к маме. Я один на озере посижу, а то вы так орали, что у меня лопнул мозг.

Мама удивилась улову. Дедушка в кепочке одобрительно покачал головой, отложил три рыбы, чтобы приготовить завтра на ужин, а остальных понес в сарай солить и вялить.

Пора была умываться и спать.

Уже в постели Банка вдруг вспомнил:

– Йадость, где Йадость?

Потере собачки никто не придал значения. Банка терял ее каждый день по несколько раз.

– Завтра найдем, малыш, спи, – сказала мама и поцеловала Банку в лоб.

– Ну, пожалуйста… – Банка попытался заплакать.

Мама почти уже согласилась прямо сейчас идти искать собачку, но Пундель уговорила Банку.

– Ты, наверное, на мостках на озере Радость забыл. Папа принесет. Ты проснешься, а Радость с тобой.

И они уснули. Странно засыпать, когда за окнами совсем светло, но день был долгим и утомительным – и они уснули, едва коснувшись головами подушек.

4.

Завтрак

Наутро, когда Банка проснулся, Радости рядом с ним в кровати не было. Но малыш не очень расстроился. Радость сто раз терялась и всегда находилась. Девочек тоже не было в спальне, но малыш не расстроился и тут – сестры тоже всегда находились.

Банка встал и босыми ногами зашлепал в сторону кухни. Только он, наверное, перепутал направления, потому что оказался не в кухне, а в дедушкиной комнате. Тут почти ничего не было, кроме кровати, телевизора и комода. А на комоде стояла фотография грустной седой женщины, которую Банка не помнил. Это была бабушка, но она умерла за десять лет до того, как родился Банка. Он немножко испугался, что заблудился и что седая женщина на него смотрит. Хотел было сесть на пол и заорать, чтобы его нашли. Но тут послышались голоса девочек, и Банка пошел на голоса.

В кухне на большом столе мама и Атя накрывали завтрак. Атя была, с одной стороны, провокатор, но с другой стороны, Золушка – всегда помогала маме по хозяйству, мыла посуду, подметала, одевала Банку. Если мама велела Пундели сделать что-нибудь по дому, то Пундель почти всегда перепоручала задание Ате, а сама снимала в Тик-токе ролик про то, как Атя работает. Пундель и сейчас снимала.

Атя разложила на блюде бутерброды с килькой и вареным яйцом, принесла миску сырников, которые напек дедушка, пока дети спали. К сырникам полагался мед, брусничное варенье, сметана и сахар. Банка облизал палец, запустил в сахарницу, снова положил палец в рот, и во рту стало сладко.

– Банка, подожди, – одернула Атя. – Сначала соленое, потом сладкое.

– Дуйа! – сообщил Банка спокойно.

– Сам дурак!

– Дети, прекратите!

– Папа завтйа нашел Йадость?

– Не знаю. – Мама варила какао. – Папа уехал в магазин. Вернется, найдем твою Радость. Садитесь. – Мама подошла к двери и крикнула наружу: – Дедушка, завтрак!

– Банка! – заорал Банка, подбежал к холодильнику, достал свой соус, взгромоздился за стол, облил соусом бутерброд с килькой и откусил почти половину.

– Обязательно так орать? – скривилась Атя.

– Дуйа! – парировал Банка.

Но Атя не стала ссориться, погладила Банку по голове и заправила брату салфетку за ворот пижамы, потому что Атя была не только провокатор и Золушка, но умная и взрослая девочка, и если брат с сестрой поддавались на ее провокации поминутно, то сама Атя не поддавалась на провокации почти никогда.

К тому времени, как завтрак кончился, папа еще не вернулся, и Банка решил сам пойти на озеро посмотреть, не осталась ли Радость на мостках. До озера было метров пятьдесят, но мама сказала, что идти на озеро одному и в пижаме нельзя, а можно только с сестрами, то есть на мостки нельзя и с сестрами, а можно дойти до берега и с берега посмотреть, не лежит ли на мостках Радость. И если лежит, то пусть Пундель сходит, а Банка пусть ждет с Атей на берегу – Банка не очень слушал. Он позволил себя одеть, позволил сестрам взять его за руки и вести.

Когда дети дошли до забора, куст жасмина, который рос возле самой калитки, вдруг подпрыгнул и сказал:

– Бу!

– А-а-а-а! – заорал Банка.

Девочки тоже немножко заорали, но быстро перестали. Куст жасмина оказался мальчиком примерно Атиного возраста. Мальчик был одет в зелено-бурый пятнами военный комбинезон, и ко всем частям тела у него были привязаны жасминовые ветки. Очень много веток.

– С приездом, – сказал мальчик.

– Привет, – холодно отвечала Атя. – Ты типа ниндзя?

– Я Гоша, меня никто не может найти.

Атя снова взяла Банку за руку. И бросила через плечо:

– Очень хорошо. Сейчас мы заняты, а потом с удовольствием поиграем с тобой в прятки. – Атя умела так говорить – обидно, как взрослая.

Банка шел с сестрами вперед, а смотрел назад. Он видел, что мальчик-жасмин как-то завял и стоит, опустив ветки.

– Идешь вперед, смотри вперед, – сказала Атя.

Вскоре они дошли до озера. Плюшевой собачки на мостках не было. Дети хотели развернуться и пойти домой, но тут из-за мыса послышался скрип уключин и показалась серая от старости лодка, в которой сидел серый от старости рыбак.

– Девочки, – воскликнул Банка, – это тот дедушка в шапочке, который завтйа научил нас ловить йибу!

Лодка быстро приближалась.

5.

Лодка

– Терве! – воскликнул старик, ловко разворачивая лодку и причаливая кормой к мосткам.

– Здравствуйте. – Дети смущались и оттого были притихшие.

Старик дождался волны побольше и, когда лодка соскользнула с нее в водяную ямку, слегка шевельнул веслами. Корма зашла под мостки, и лодка образовала с мостками одно целое.

– Где паппа?

– Папа в магазин поехал, скоро вернется, – отвечала Пундель, хотя родители и не разрешали детям говорить с незнакомцами.

Но этот рыбак был ведь не незнакомец. Они же познакомились с ним вчера. И улыбался он им как знакомый.

– Воддяных светтляков видели? – Старик сложил весла так, чтобы одним концом они касались мостков, а другим лодки.

– Светлаки?! – Банка вытаращил глаза, будто там инопланетяне за мысом, а не светляки.

– Хотел вам светтляков показатть, – старик махнул рукой, как будто неуверенно приглашая детей сесть в лодку.

И Атя почувствовала подвох. Она всегда чувствовала, а Пундель нет. Пундель сказала:

– Папа скоро приедет.

Но старик покачал головой:

– Светляки быстро погаснутт. Ладдно.

Он взялся за весла, но Атя снова почувствовала подвох. Она видела, что старик не очень честно пожимает плечами, не очень честно говорит «ладно» и не очень честно собирается отчаливать. Атя хотела сказать об этом Пундели, но…

– Светлаки! Лови меня! – заорал Банка.

Сестры не успели остановить его. Он пробежал по мосткам и с ходу запрыгнул в лодку.

– Банка, нам нельзя! – крикнула Атя. – Пу, нам даже на мостки нельзя без взрослых. Пундель! Мы даже без телефонов!

Атя кричала, но было поздно. Не только Банка сидел в лодке на коленях у старого рыбака, но и Пундель залезала уже в лодку, потому что была старшей сестрой и – не говоря уж о том, что действительно интересно было посмотреть светляков, – не могла оставить брата.

На берегу осталась одна Атя. Но положение ее было незавидным. Если Банка и Пундель поплывут смотреть светляков, то Ате придется вернуться и первой рассказать маме об этой шалости. Одной – плохо. А если остаться на берегу и ждать, пока Пундель и Банка вернутся, то все равно – одной. Одной – плохо. Можно, конечно, пойти поиграть с этим невидимкой Гошей, пока все вернутся. Но тогда все увидят светляков, а она нет. Все покатаются на лодке, а она нет. Размышляя таким образом, Атя прошагала по мосткам и залезла в лодку.

– Карошша, – улыбнулся старик. – Мы нне долго. Только зайти наддо за ниéми.

Атя не поняла, что именно старик называл ниеми, кажется, поросший ольхой мыс. Но вот что она поняла, что почувствовала, так это подвох в обещании старика вернуться скоро. А еще Атя вспомнила, что они клятвенно обещали маме никогда никуда не ходить ни с каким чужим человеком, даже если он будет говорить, что его послали мама и папа. Никогда, пока этот человек не произнесет пароль. А пароль был «Банка».

Впрочем, беспокойство вскоре рассеялось.

Старик греб, казалось, без всяких усилий, размеренно раскачиваясь всем телом, погружая весла в воду ровно настолько, чтобы скрылись под водой лопасти, но ни на сантиметр глубже. Греб даже лениво, но неуклюжая круглобокая лодка шла по воде стремительно. Через пару минут мостки и дедушкина дача скрылись за мысом. Ате опять стало страшновато, но тут старик вытащил из воды весла и кивнул, предлагая детям смотреть за левый борт:

– Смотритте, горятт!

– Ух ты! – Банка чуть было не кувырнулся в воду, но рыбак вовремя поймал его за шиворот.

И это было действительно ух ты. Атя не знала, какая под их лодкой была глубина, но глубоко, очень глубоко. Оттуда из черной глубины широкой воронкой к поверхности поднимались зеленые огоньки величиной с булавочную головку. Они кружились, вспыхивали, тускнели, вспыхивали снова. Их многотысячный хоровод неспешно пересекали большие и маленькие рыбы, огоньки цеплялись за жабры и плавники, рыбы плыли некоторое время, украшенные, как новогодние елки, а потом светлячки отцеплялись от рыб и возвращались в хоровод.

– Красиво, да, – прошептала Пундель.

– Кьюто, вау! – согласился Банка.

Но у Ати, которая тоже любовалась светлячками и тоже восхищалась, в глубине души таилось беспокойство: мерещилась ей в светлячковом подводном танце какая-то опасность.

Из самой глубины, из темноты медленно к лодке поднималась большая рыба. Она была не круглая, как вчерашние лещи, а длинная, с острым носом. Атя подумала, что если бы были на свете круизные подводные лодки, то выглядели бы именно так – все в огнях, но длинные и хищные.

– Хаукикала, – проговорил рыбак.

Рыба коснулась лодки, и это словно бы был сигнал. Старик взялся за весла, уперся ногами в поперечные доски-шпангоуты и принялся грести на этот раз уже совсем не лениво, а мощно, раскачиваясь всем телом. Лодка плыла быстро, но не в сторону дома, а наоборот, в открытую воду, к дальним островам.

– Эм? Куда? – спросила Пундель. – Нам домой надо.

Атя тоже хотела что-то сказать, но сразу поняла, что это бесполезно. Банка заплакал.

День был теплый, на мостках по берегам озера загорали люди. Можно было бы докричаться до них. Но дети сидели тихо.

– Сплаваем ко мне в гостти. К Лемпо в гостти, да, – старик радушно улыбался, продолжая бешено грести. – Уггощу вас настоящей ухой, господа детти. Будетте довольны. Покушаетте на здоровье.

Лодка отошла далеко от берега. Но дедушкин дом снова стало видно. Тут был сильный ветер и довольно большая волна. Лодка взлетала на волну и падала. Сверкающие брызги летели через самый ее нос, форштевень, и еще с весел. Дети сидели, вцепившись в скамеечки.

Банка явно боялся открытой воды. От его шумного озорства и следа не осталось. Атя подумала, что хорошо было бы ободрить брата, и сказала:

– Банка, Банк. А знаешь, как называется в лодке скамеечка, на которой ты сидишь?

Мальчик ничего не ответил.

– Банка, скамеечка в лодке называется «банка», смекаешь?

Атя улыбнулась. Ее приободрила собственная шутка и особенно любимое словечко капитана Джека Воробья, которое удалось ввернуть. Атя чувствовала себя одновременно похищенной и играющей в пиратов.

Но Банка молчал.

6.

Верлиока

Когда лодка подошла к большому острову, берег, от которого дети отплыли, превратился в темную полоску на горизонте. Люди там на мостках казались маленькими, едва различимыми, но Атя все вглядывалась, все ждала, что искать их к озеру выйдет мама. И страшно было подумать, как мама испугается, увидев, что их нет.

Лодка пошла вдоль острова, близко, под нависающими над водой деревьями. Неожиданно из-под самого форштевня взлетела цапля. Пундель вскрикнула:

– Смотри, Банка, смотри!

– Кто это? Койшун? – Банка даже привстал со своей банки.

Но Атя все оглядывалась. Все ждала, когда дедушкин дом и мостки исчезнут из виду, и боялась этого момента. К счастью, он так и не наступил. Старик ударил по воде левым веслом, лодка круто повернулась, не теряя скорости, и ткнулась носом в узкий песчаный пляж. Пляж был окружен соснами. Ветер выдул песок у сосен из-под корней, корни оголились, висели подобно осьминожьим щупальцам, и оттого казалось, что сосны как будто танцуют.

– Ну-кка, пойдемте, я вас поккормлю, детти, да!

Рыбак спрыгнул в воду, вытянул лодку на берег, взял Банку под мышки и поставил на песок. Пундель спрыгнула сама. Атя продолжала сидеть в лодке.

– Боишься? – улыбнулся старик, протягивая ей руку. – Держись.

Атя убрала руки за спину.

– Вы должны обещать, что вернете нас домой, – сказала девочка строго. – Иначе я никуда не пойду.

Старик поднял брови, как будто удивился.

– Обещай, дедушка, – встрял Банка, – ты вчейа вейнешь нас домой к маме.

– Обещаю. – Старик присел перед Банкой на корточки. – Вчера верну вас домой к маме.

– В один или в два? – переспросил Банка, потому что любил уточнять всякие бессмысленные цифры.

– В два, – кивнул рыбак.

Атя почувствовала, что момент упущен, что ей, по крайней мере сейчас, не удастся настоять на возвращении домой.

От пляжа с танцующими соснами вглубь острова шла довольно широкая тропинка, усыпанная хвоей. Хвои было столько, что ноги утопали по щиколотку и шагать было мягко. Но по сторонам тропинки лес выглядел совсем не так, как вокруг дедушкиной дачи. Лес был не то что непрозрачный, а совсем непроходимый. Выше Атиного роста, как будто специально чтобы образовать живую изгородь, переплетались стебли малины и крапивы. Позади них плотным строем стояли в три Атиных роста кусты орешника, а дальше ничего не было видно. Лес был таким густым, что идти по тропинке было даже немножко темно.

Но вот в конце тропинки забрезжил свет. Старик вывел детей на большую поляну. Посреди поляны стояла избушка, хозяйственные постройки и изгородь из наискось уложенных жердей. Старик сел перед детьми на корточки и спросил, как кого зовут. Дети представились, старик в ответ воскликнул:

– А меня Лемпо!

– Как? – переспросила Пундель.

– Лемпо, Лемпо!

– Это имя? – уточнила Атя.

– Так меня зовутт. Лемпо.

– А отчество? – снова уточнила Атя.

– Просто Лемпо. А теперь послушайте. Сейчас вы увидите Верлиокка, да. Будьте храбрые, детти. Верлиокка не обидитт. Только от него нельзя бежатть. Если от него бежатть, он думает, что должен ловитть. И он всегда ловитт.

Атя подумала, что Лемпо говорит про собаку. Со стороны хозяйственных построек до них действительно доносился радостный визг. Атя не боялась собак, даже больших, но… Из-за изгороди выбежал и помчался в их сторону, подпрыгивая и повизгивая, огромный человек. Он был в два человеческих роста. Атя была ему, наверное, чуть выше колен. Она вдруг почувствовала себя маленькой, крохотной, таким беззащитным созданием, которое, если и может спастись, то только бегством, и Атя…