Сердце добровольца

© Гудожников С. С, 2025

© «Издание книг. ком», о-макет, 2025

Благодарность

Губернатору Пензенской области Мельниченко Олегу Владимировичу

Главе Башмаковского района Пензенской области Павлуткиной Тамаре Анатольевне

Главе СПК Петровский Фирюлину Алексею Ивановичу

Бородину Олегу Алексеевичу, г. Москва

Иванкову Сергею Николаевичу, г. Пенза

Тимуру из города Москва

Гражданам Башмаковского района Пензенской области, Москвы и Московской области за тот вклад, который они вносят в победу нашей славной и доблестной России над нацизмом.

Лучше прожить один день как лев, чем сто лет как овца.

Посвящается моему боевому брату Хосроеву Алану Вячеславовичу, человеку, который отдал всего себя на благо своей Родины, человеку с чистой душой, истинной отвагой и сердцем льва. Прекрасному и талантливому врачу-травматологу. Это невосполнимая утрата. Спи спокойно, брат. Пусть земля тебе будет пухом. Россия никогда не забудет твоего подвига. Память о тебе всегда будет жить в наших сердцах.

Посвящается моему коллеге Марченко Олегу Александровичу, другу, прекрасному врачу, патриоту великой России. Человеку, чьи помыслы и действия всегда были направлены на сохранение и спасение человеческой жизни. Спи спокойно, дорогой мой друг. Пусть земля будет тебе пухом.

Посвящается моему брату Трухтанову Всеволоду Витальевичу, человеку, который, превозмогая страх, недуг и печали, физические лишения, сквозь пули и разрывы снарядов, выполняя свой долг перед Родиной, вернулся за истекающим кровью Рузаем и, выполняя эвакуацию с передовой, на призывы оставить его и уходить, сказал свою коронную фразу: да пошел ты, хрен тебе.

Благодаря тебе я жив, брат. Я скорблю о тебе и бережно храню воспоминания о нашей службе. Спи спокойно. Пусть земля тебе будет пухом.

Посвящается Бурсюк Ольге Сергеевне. Знаменательная встреча с позитивным, сильным и жизнерадостным человеком, огоньком, ярко светившим во тьме ярости и негодования ВСУ и всего прозападного. Каждодневная ее работа, направлена на обеспечение всем необходимым подразделений, выполняющих и несущих свою службу на территориях проведения СВО. Ее доброта, смелость, умение находить нужные слова в тяжелых обстоятельствах и ситуациях делает ее примером для всего волонтерского общества нашей необъятной Родины.

От автора

Мои уважаемые друзья, не судите строго человека, который рискнул написать на данную тему. Места и некоторые лица были заимствованы из моей памяти, часть – из моих исторических запасов, часть – из моего собственного опыта.

Эх, жизнь!.. Кому нужна бесцельно прожитая и скучная жизнь?! Тебе? Не думаю, мой друг. Что вообще ты ищешь в жизни? Богатство, почести и роскошь? Думаю, это не последнее в твоем огромном списке на ближайшие девяносто лет. Предаваясь людским грехам, мы забываем одну простую мудрость, которая дошла к нам через века и поколения. Я надеюсь, что она будет посеяна в твоем сердце благими семенами, которые непременно дадут всходы:

«Оставить след, с благой думы, навеки запечатлев себя, как человека, который превозмогая страх и разочарование, недуги и печали, НЕС СВЕТ ЛЮДЯМ. БЕСКОРЫСТНЫЙ СВЕТ ДОБРОТЫ И ПРАВДЫ, СТОЯЛ НАСМЕРТЬ ЗА ЧЕРТОГИ СВОЕЙ РОДИНЫ И ОТЧЕГО ДОМА».

И помни, мой друг, наши предки, пребывая в светлых садах, тихо прогуливаясь по пустынным аллеям, осведомляются у Бога нашего: «Как поживает мой потомок?» И неужели нам будет приятно, если Бог разведет руками и печально промолчит?

23 ноября 2013 года

Ноябрьское небо, серое и мрачное, утопало в дождливых тучах. Порывы ветра взбивали пожелтевшую листву на ветвях деревьев. Первые тяжелые капли дождя забарабанили по железным крышам советских многоэтажек. На пересечении улиц Крещатика, Софиевской, Житомирской и Костельной было очень людно. Столь разношерстная масса людей двигалась колоннами в сторону площади Незалежности. Со стороны переулка Тараса Шевченко и улицы Городецкой громогласно, словно огромная волна цунами, маршировали многотысячные группы с плакатами, кричалками:

«Януковича – на Соловки! Слава Украине! Не хочешь в Европу, иди в жопу!»

Столь многочисленные лозунги были обращены к действующей на тот момент власти во главе с легитимным президентом страны Виктором Януковичем. Суть акции движения была не чем иным, как средством волеизъявления, протеста людей против улучшения и нормализации экономических отношений с Российской Федерацией и слепой готовности интегрироваться в Европейский союз. Основными движимыми политическими «шестеренками» на тот момент были: Арсений Яценюк из партии «Батькивщина», Виталий Кличко из партии «Удар» и Олег Тягнибок, представляющий партию «Свобода». Трио весьма эксцентричных политиков (и в случае с Виталием Кличко весьма далеких от политики) было на виду у людей. Виталий Кличко, словно гора на рассвете, возвышался над толпой. Он громогласно и торопливо подгонял идущих с плакатами на площадь митингующих. Спеша высказывать свои идеи, Кличко глотал слова, коверкал и менял местами целые предложения, поэтому для неподготовленного ума данная речь показалась бы абсурдной.

Яценюк, пытаясь согреть заледеневшие ладони, улыбался в свойственной ему манере. Внешне этот лысый человек смахивал на кролика: его непропорциональные зубы, отличавшиеся неестественной белизной, то и дело выпирали из-под верхней губы. Он горделиво и по-простецки похлопывал всех по плечу и, бросив вслух несколько лозунгов, обращался к Тягнибоку.

– Олег, распределяй людей на площади, – Яценюк указывал на пустые места подле монумента.

«Берегиня» печально и устало со своего шестидесятиметрового постамента наблюдала за происходящим. «Куда же вы глупцы?» – взывала она к митингующим. Словно предчувствуя неотвратимость беды и несчастья, Тягнибок подтягивал последние ряды людей. Председатель партии «Свобода» был среднего роста, брюнет, с окрашенными сединой прядями. Он довольно сдержанно улыбался, узкими полосками губ, то и дело бубня лозунги протеста, а зрачки мелких глаз сновали взад и вперед. Народ стянул ряды и, расположившись подле монумента, стал разворачивать стяги и плакаты. На каменных ступенях молниеносно образовывались кучи мусора. Полевая кухня в виде палаток и расставленных столов начала свою работу. Перловая каша и сладкий чай в ноябрьское морозное утро пришлись по душе митингующим. На их простецких лицах читалась готовность к длительным протестам и политической осаде. На импровизированном постаменте, наспех сконструированном рабочими руками, стали появляться лидеры евромайдана.

– Наша победа – в движении в сторону европейских стран! – Яценюк, брызжа и окропляя слюной присутствующих, обращался к народу. – Долой Таможенный союз, долой псевдобратские узы между Незалежной и Россией. Митингующие одобрительно закивали головой. Из толпы послышались первые призывы к действию вкупе с оскорблениями россиян. Кличко, изрыгая клубы горячего воздуха, заходился в своего рода политической истерике. Жестами, словно глухонемой, он указывал пальцем в сторону Рады. Его пофыркивания были в большей степени обращены к Януковичу, а потрясывание огромными кулачищами подтверждало воинственный настрой. На ступенях импровизированной трибуны появился Парубий. Он легонько потянул за рукав Тягнибока, предлагая отойти в сторону.

– Олег, готовы тенты и палатки, – тихо произнес Парубий.

– Отлично, Андрюша, – отозвался Тягнибок.

Он мельком и слегка исподлобья окинул взглядом присутствующих. – Разворачивай по периметру, а штаб… – Тягнибок призадумался, – …а штаб мы организуем чуть поодаль трибуны.

Парубий, удовлетворительно хмыкнув, ушел в толпу. По бокам трибун, тотчас же, словно по велению волшебной палочки, стали подниматься брезентовые тенты. Народ одобрительно закивал головой, загудел, словно улей роящихся пчел. Раздались единичные рукоплеcкания. На политическом помосте митингующих показался Кириленко. Бывший вице-премьер Украины кутался в двубортное пальто. Он пританцовывал, словно марионетка, пытаясь согреться. Гордящийся своей новой должностью на майдане – начальник информационно-пропагандистской службы – он с головой постарался уйти в работу. Первые клацанья и щелчки фотоаппаратов раздались перед трибуной. Новостные репортеры, цепкой хваткой сжимая трость длинного микрофона, судорожно передавали отчеты в свои новостные студии.

Ни для кого не стало секретом, что постоянное правительство молниеносно отреагировало на акцию протеста, и на передовых позициях площади майдана произошли первые стычки протестующих с полицией. Цепь правоохранителей, пытаясь обойти митингующих, нарвалась на довольно жесткий отпор. Самые ярые противники режима Януковича с остервенением налетели на ряды полицейских. Завязалась драка. Часть протестующих полегла под тяжелыми взмахами дубинок. Схватившись за головы, они повалились на холодный камень. Задние ряды митингующих постарались втянуть павших товарищей обратно в толпу. Где-то это увенчалось успехом, где-то силы правопорядка оказались проворнее, и вот уже не один десяток людей ведут в припаркованные у обочины дороги автозаки. С трибун продолжали вещать лидеры оппозиции. Их речь эхом прокатилась по рядам протестующих. Вверх взметнулись стяги Евросоюза, жовто-блакитные тряпки и изображения УПА. Полицейские, видя превосходящие силы противника, отошли на несколько десятков шагов назад и, организовав цепь из живой силы, замерли.

Так закончился первый день многотысячной акции протеста.

24 ноября 2013 года

Ноябрьское солнце устало показалось на голубом небосводе. В воздухе повисла долгая пауза молчания. Десятки тысяч людей, оппозиции, выстраивались на площади. Второй день акции протеста привнес в атмосферу мятежа дух осознанности и бесовства. Практически каждый второй из пришедших на Майдан держал в руках знамена бунтарства и новой власти. В глазах митингующих горел огонек новшества и стремления доказать свою псевдоправоту. Многие бесновались, обматывая кулаки колючей проволокой и самодельными кастетами. Они били ногами о плиты площади, словно быки на испанской корриде. Они требовали крови. На трибуне, подняв руку в призыве успокоиться, появился Яценюк. Его писклявый голос был лишен некоего авторитета и харизматичности, присущий настоящим лидерам. Он улыбался.

Он был доволен увиденным и после того как стих гул толпы, обратился к людям:

– Дорогие соратники, братья. В это морозное солнечное ноябрьское утро я лицезрею, стоя здесь на трибуне, начало нового мира. Начало новой Украины. Новой Украины, лишенной советских и российских отголосков, – Украины, нацеленной на движение вперед, в Европу.

Раздались одобрительные возгласы первых рядов протестующих.

– Мы вместе с вами построим новую Украину. Дорогие друзья, – голос Яценюка задрожал. Кое-как справившись с волнением, он продолжил: – По всей стране мы соберем миллионы подписей в поддержку евроинтеграции, принятия Незалежной в ЕС. Нашими общими усилиями мы добьемся смены президента и власти. И в распростертые объятия ЕС мы войдем с новым, обновленным кабинетом министров и главой нашей страны.

Народ закричал. Послышались единичные, а затем всеобщие возгласы одобрения и поддержки произнесенных с трибуны слов. Складывалось впечатление, что тотальная пелена дезинформации, лжи и коварства застилала взор присутствующих. В дальних рядах митингующих появились двуручные стяги с изображением нацистских преступников Бандеры и Шухевича. Словно реликвию, они крепко сжимали деревянные древки, боясь уронить сатанинские лики кровопийц, предателей и убийц. Яценюк был в явно прекрасном настроении: он захлопал в ладоши и, выбрав из толпы некую даму, жестом пригласил ее подняться. Это была девушка лет двадцати пяти – тридцати, с ничем не примечательной внешностью. Ее серо-голубые глаза источали холодность вперемежку с презрением. Легким движением руки она смахнула каштановую прядь с лица и, обнажив ровный ряд слегка пожелтевших зубов, улыбнулась. Яценюк сделал повторный жест рукой, вновь приглашая ее на трибуну. Девушка не спеша, почти вразвалку, поднялась на помост. Яценюк приобнял ее за талию и, показав народу, отошел в сторону.

– Дорогие мои друзья, братья и сестры, меня зовут Евгения Тимошенко. Как вы могли догадаться, я дочь небезызвестной Юлии Тимошенко, главы партии «Батькивщина», – ее голос отдавал металлическими нотками. – К сожалению, моя мать не смогла присутствовать здесь из-за подорванного здоровья, находясь сейчас в следственном изоляторе. Все мы знаем, насколько верна и патриотична моя мать. Она блюдет и чтит законы нашей страны. Каждое ее решение было направлено на благо нашего народа и процветание нашей Украины. Процветание в рамках демократической Европы, а не в кандалах и устоях, навязанных нам постсоветской страной, называющей себя нашим братом. Тьфу, – она сплюнула на пол, продолжая, – моя мать подготовила письмо, которое вам зачитаю. – Порывшись за пазухой, она показала на свет свернутый вдвое лист бумаги.

Народ утих.

«Дорогие граждане свободной и независимой Украины. Я обращаюсь к вам как истинная патриотка своей страны. К сожалению, в настоящий момент я не могу присутствовать здесь и сейчас, рядом с вами. Мое подорванное здоровье не позволяет мне этого. Но всеми мыслями, каждой частичкой своего патриотичного сердца, души я здесь. Мы все дети сильной и гордой страны Украины. Мы едины в своем порыве наконец-то быть независимыми. Мы поднимаемся с колен и сбрасываем с себя путы, навязанные нам Советским Союзом и отголоском всего советского. Каждый из присутствующих здесь своими действиями, убеждениями солидарен со мной и лидерами „Новой Украины“. Дорогие друзья, позвольте мне поздравить вас с началом новой эпохи нашей великой Родины. Слава Украине!»

Народ одобрительно загудел, рукоплескал услышанному. В глазах собравшихся появились огоньки надежды, стремления закончить начатое. В лагере протестующих накалялась обстановка. Все чаще можно было слышать гневные лозунги и ярые призывы к действию. То тут, то там стали появляться сомнительные личности. Укрывшиеся под маски и черные капюшоны, они словно заводилы, стремились сцепиться в рукопашную с представителями легитимной власти. В их руках звенели цепи и металлические трубы. Они усмехались и, подойдя вплотную к милиционерам, вызывали их на бой.

– Мрази, твари, идите сюда, – один из протестующих жестом подзывал людей в форме к себе. – Отведаешь этого? – словно торговец на площади, он указывал на свою длинную цепь, часть колец которой тащилась за ним по плитке.

Кто-то бросил дымовую шашку. В воздухе повис густой, практически молочный смог. Кучка правоохранителей стройными шагами выдвинулась вперед. Самые нерасторопные из митингующих попали в их цепкие руки. Щелкали браслеты. Правоохранители оттаскивали бунтующих в сторону автозаков.

Утром в помощь органам правопорядка прибыли колоны бойцов подразделения «Беркут». Без головных уборов, в доспехах, словно средневековые рыцари, они медленно выходили из автобусов. На их каменных лицах был отпечаток некоей тревоги вперемежку с решительностью. В руках были щиты и резиновые дубинки. Стройной шеренгой «Беркут» выдвинулся к передовым позициям протестующих.

– Вы посмотрите, кто это у нас? – толпа загудела.

С дальних рядов ввысь взметнулись стяги с лозунгами и ликами бесов Шухевича и Бандеры. Толпа, словно океанская волна, стала напирать вперед. В воздухе просвистели камни и пустые бутылки. Бойцы «Беркута», подняв вверх щиты, укрывались от летящих в них импровизированных самодельных снарядов. Толпа подошла практически вплотную. Поток ругани и словесного мата не прекращался. «Беркут», сомкнув ряды, не поддавался на провокацию. В лица правоохранителей полетели плевки, сопровождаемые насмешками. Первые удары дубинок принял на себя молодой лейтенант Алексей Кужель. Это был среднего роста широкоплечий, приятной внешности парень. В его светло-голубых глазах застыла печать печали и смутной тревоги. Нет, в них не было страха, какой-то агрессии, возможно, боль, такая едкая и тяжелая, боль за свою страну и своих близких. Скомканные под шлемом черные волосы мешали четко видеть происходящее. Алексей, подняв вверх щит и приняв удар, инстинктивно оттолкнул нападавшего. Последний упал на брусчатку и, словно насекомое, отталкиваясь локтями и ступнями, полез обратно. «Беркут» еще плотнее сомкнул ряды. Каменные лица, словно мраморные бюсты, четко и целенаправленно смотрели вперед. Митингующие отошли.

«Народное вече», так себя называвшие обычные преступники и предатели собственной родины и своих законов, собрались в центральном шатре, оцепленном импровизированной охраной в масках и противогазах. Под потолком, раскачиваясь взад-вперед, тускло светила лампа. В центре стоял раскладной стол, заваленный бумагами и планами площади. Порывистый ветер сотрясал хлипкие стены шатра, заставляя присутствующих еще сильнее кутаться в одежду. Яценюк обежал всех глазами и после недолгой паузы молчания представил человека.

– Друзья, позвольте представить вам Джона. – Яценюк указал на человека, стоявшего в дверях. Это был высокий широкоплечий мужчина старше пятидесяти лет. Его седые волосы, аккуратно уложенные на левую сторону, отливали серебром. Высокий лоб, интеллектуально развитые надбровные дуги делали его взгляд хищным, даже немного коварным. Узкие полоски губ расплылись в ухмылке. Он не спеша, как и полагается главным героям представления, подошел к столу. Яценюк улыбнулся.

– Джон, представьтесь, пожалуйста.

В ответ он заговорил на английском:

– Меня зовут Джон Смит. Я прибыл к вам из Теннесси.

Присутствующие одобрительно закивали головами, словно стадо телят. Кличко, в свойственной ему манере, тупо оскалился.

– Наверняка вы задаетесь вопросом, что я здесь делаю. Что ж… Мое правительство и правительство Евросоюза горячо сопереживают вам и вашему стремлению отколоться от постсоветского режима и стать частью интеллектуально развитой Европы. – Стадо вновь закивало головой. – Так вот, я прибыл сюда с одной-единственной целью – помочь вам в этом. У нас имеется огромный опыт проведения так называемых революций, – Смит изобразил руками импровизированные кавычки. – Запомните, мирным путем ничего не получится. Слишком глубокие корни устоявшейся легитимной власти, вырвать которые словами и плакатами не получится. – Смит прервался. Вероятнее всего, он давал возможность переосмыслить сказанное. Повисла недолгая пауза молчания. – Мы применим силу! – кулак Смита обрушился на стол. – Что от вас потребуется, вы уже поняли – воинственный настрой толпы. Он словно костер, его необходимо поддерживать, дабы огонь не угас. Хворостом для этого будут наши деньги и наши возможности. В течение недели сюда, на площадь, будут прибывать мои люди под видом местных. Это хорошо обученные профессиональные военные, каждый из которых прошел не одну «горячую точку».

Собравшимся разговор пришелся по душам. Кто-то потирал ладони, предвкушая предстоящий пыл битвы, кто-то в некотором роде скептически отнесся ко всему происходящему, предпочитая плакатную акцию агрессивным действиям, а кто-то просто, словно болванчик, впитал в себя услышанное и медленно переваривая, вышел из шатра.

Сознание человека, обремененное житейскими проблемами, лишенное собственного стержня, легко подается внешнему воздействию. Словно пластилин, он податлив и мягок, словно масса, из которой так легко ваять и творить нужные формы.

После якобы силового вмешательства бойцов подразделения «Беркут» информационное поле раскалилось до предела. Вседоступные каналы вещали о нечеловеческом подавлении мирной акции протеста, о попытке силового воздействия на оплот оппозиции, конституционные права граждан, чьи лозунги и убеждения так бесцеремонно и так явно постаралась пресечь правоохранительная система, поддерживаемая легитимной властью. 19 декабря 2013 года, под давлением общественности, средств массовой информации большинством голосов парламентариев Верховной рады было принято постановление о прекращении всех уголовных дел в отношении лиц, принимавших участие в акциях протеста и массовых мероприятиях, проходивших на территории площади Майдана. Как была воспринята эта новость? Сказать что сдержанно, значит просто отмолчаться. Это был эффект разорвавшейся бомбы. Эффект вседозволенности, принятия осознания того, что масса движется в правильном направлении, поддерживая европейский вектор. Словно волна цунами, поднимавшаяся из глубин океана, шествие принимало катастрофические объемы. Признаками агрессии и перехода движения в более масштабное русло стал захват здания Киевской городской администрации членами террористической организации «Правый сектор». О мирном урегулировании конфликта никто уже на тот момент не вспоминал. Словно дикари, вооруженные дубинками, трубами и металлическими шестами, группа из 15–20 человек, разбив стекла и выломав входные двери, ворвалась в главный вестибюль здания. Сотрудники, опешив и не без основания переживая за свою безопасность и жизнь, прятались в кабинетах. Дом профсоюзов пал под напором митингующих, возглавляемых членами партии «Батькивщина». Лишенные адекватного восприятия данной ситуации, партийцы сметали все на своем пути, формируя в здании так называемый «штаб национального сопротивления». То тут, то там вспыхивали стычки митингующих с правоохранителями. Вооруженные подручными средствами, они с остервенением, яростью доказывали свою псевдоправоту. Их лица, полные ненависти, агрессии, скрывали импровизированные маски. Их руки сжимали древки дубин, металлические шесты, мотки колючей проволоки. Это была война. Война между легитимной властью, президентом, изначально избранным народом и толпой, жаждущей смены власти и прихода на родную землю европейских ценностей. Разрозненные группы протестующих кооперировались вокруг особо рьяных и агрессивно настроенных евромайданщиков. В пылу протеста им подносили бутыли с зажигательной смесью, которые тут же летели в сторону здания администрации президента. Языки пламени весело и игриво поползли по отделанным резным деревом дверям и фасаду.

– Слава Украине! – словно зигуя, изображая нацистское приветствие, кричали протестующие.

Несколько смельчаков завели бульдозер и попытались въехать по ступеням к администрации президента.

Алексей Кужель стоял в первом эшелоне оцепления. Молча и невозмутимо, словно изваяние, он наблюдал за беснованием митингующих. Сверху поступил приказ – отнестись максимально лояльно к протестующим, оружие не применять. Все что оставалось – это надежда на скорое завершение конфликта и договор о мире. Алексей думал о детях. Яне уже исполнилось восемь, а Кирилл только-только собирался пойти. Словно маленький и любознательный паучок, он ползал под ногами у родителей, исследуя каждый закуток ведомственной квартиры. Алексей вспоминал каждую мелочь, связанную с домом. Спину тянуло. Пару недель назад они всей семьей ездили в Донецк к родителям, и отец, сославшись на плохое самочувствие, попросил его помочь со старенькими «Жигулями». Ох как сложно было перебирать мотор этой старушонки! Весь день провозившись с ним, наутро Алексей еле поднялся с постели. Благо дело, Любушка – жена была рядом, растерла спину и сделала массаж. Последние спокойные дни, проведенные в окружении семьи, и вот поступает приказ. Слишком мало дней на сборы, слишком мало дней, чтобы попрощаться с семьей. Любушка стоит с Кириллом на руках, а Яна держится за мамино платье. Алексей всматривается в лицо жены, такое милое и такое родное. Он пытается запомнить и впитать в себя каждое мгновение перед расставанием. Яна плачет, она понимает, что работа у папы слишком опасная. Тихими и нежными шагами она подходит к Алексею и, протянув свои тоненькие миниатюрные ручки, просится к нему. Алексей поднимает ее. Ладонью он смахивает детские слезы и, улыбнувшись, заверяет, что скоро вернется домой. Дочь обнимает отца и все сильнее прижимается к его исполинской груди. Кирилл еще многого не понимает. Он улыбается, думая, что отец, как всегда, шутит и играет с ним. Алексей подыгрывает. Он улюлюкает с ним и, пощекотав по животу, целует в едва покрытую волосами головку. Любушка держится. Ее волнение заметно лишь по тому, как она закусывает верхнюю губу. Алексей нежно целует ее, шепча нежные слова о любви на ухо.

На площади темно, лишь прожектора и оставшиеся в живых фонари освещают происходящее. Костры горят по периметру, в ход идет все – доски, сваленные в кучи покрышки, изрыгающие в небо черный и густой дым, пластик и бумага. Все это напоминает поле боя. Снова стычка митингующих с представителями власти. Подразделение «Беркут», растянувшись в цепь, удерживает позиции. Алексей краем глаза замечает как коктейль Молотова врезается в гущу силовиков. Цепь прервана. Языки пламени агрессивно и молниеносно расползаются по людским телам. Он слышит истошный вопль и нечеловеческий крик. Сотрудники пытаются потушить одного из силовиков. Гул одобрения, крики и возгласы, довольные вопли митингующих наполняют и без того раскаленную до бела атмосферу площади Незалежности. Радости нет границ. Еще чуть-чуть и протестующие пустятся в пляс. От одной лишь мысли, что человеческая жертва, единица, скорчившись, в неестественной позе, обугленная до черноты, прекратила свое существование, у людей с четкими жизненными принципами, моралью, сердечной составляющей, вызывает горечь, грусть и непонимание. В противовес стаду, лишенному этических и моральных принципов, Алексей внутренне содрогнулся, поежился, но не от холода, а от увиденного. По долгу своей службы он часто встречался с проявлением агрессии, людским насилием, но здесь было что-то другое, больше смахивающее на средневековые игрища, побоища с гильотиной и деревянными колодками, но никак не признаками цивилизованного общества. Раздались выстрелы, затем автоматная очередь. Послышались крики и сдавленные стоны. Часть раненых силовиков поспешно выводили за задние ряды оцепления, чтобы постараться помочь им. Чуть поодаль, вблизи насаждений, ровными рядами аккуратно лежали тела убитых бойцов «Беркута». Алексей молчаливо оценивал ситуацию и внутренне сокрушался от одной мысли, что они, бойцы элитного подразделения, фактически лишены права на ответные действия. Он сжал кулаки и еще сильнее притянул к себе гладкую поверхность щита.

Соседнее здание по улице Крещатик было серым и ничем не примечательным. Окна, выходившие на площадь Незалежности, были завешаны шторами, где-то был выключен свет. Складывалось впечатление, что здание пустовало и было заброшено. Алекс Корвел ловко пробирался в толпе. Крепко сжимая лямки футляра, что висел у него за спиной, он перебежал дорогу и, не оборачиваясь, прошмыгнул в одну из открытых дверей подъезда. Внутри было темно. Где-то на верхних этажах шумела кабина лифта. Он, не останавливаясь и не сбавляя шага, побежал по ступеням. В его висках шумела барабанная дробь, сердце выпрыгивало из груди. Это был адреналин. И так было постоянно. Ирак, Ливия. Все одно и то же. На площадке восьмого этажа он остановился. Электронные часы на запястье показали четверть десятого. Еще есть время. До лестницы на чердак он дошел ровным шагом. Замок был открыт. Подъем дался легко. В нос ударил запах голубиного помета и кошачьих испражнений. Было темно, лишь слабый свет пробивался из полуовального окна, выходившего на площадь Незалежности. Алекс не спеша, почти демонстративно, приблизился к окну. Окинув беглым взглядом картину происходящего, он остался доволен увиденным.

– Приступим.

Максимально комфортно расположившись перед окном, Алекс расстегнул футляр. В нем покоилась винтовка «Ремингтон-700». Нежно, почти с нескрываемым восхищением, он провел ладонью по холодной стали. Электронные часы показали ровно десять. Приготовление заняло не больше минуты. Дыхание Алекса до этого момента было прерывистым. Он сосредоточился. Пульс стал меньше. Выходной зрачок прицела показал всю картину стихийного столкновения, происходившего на площади Незалежности. Зрачок медленно и плавно переходил с одной цели на другую. В некоторых местах глаз Алекса закрывался. Отблески с кострищ и разрывы светошумовых гранат мешали ему. Объектив прицела остановился на выстроенной в массивную цепи подразделения «Беркута». Алекс улыбнулся. Про себя он отметил всю нелепость положения цепи и скученности правоохранителей. Где-то глубоко внутри просыпался дух отважного охотника и ковбоя диких прерий. Щелкнул затвор, и патрон молниеносно оказался в стволе. Целей было предостаточно, выбирай любую. Зрачок замер на одном из бойцов «Беркута». Алекс плавно, выдыхая порцию горячего воздуха, спустил спусковой крючок.

Алексей посмотрел на часы – было две минуты одиннадцатого. По правую руку боец Михаил разворачивал свернутые в фольгу бутерброды. Он толкнул под бок Алексея, максимально незаметно протягивая ему один из них. Алексей улыбнулся. Раздался выстрел. Алексей почувствовал, что все происходящее скрылось под темной и непроглядной пеленой. Ему вдруг стало очень трудно дышать. Во рту мгновенно появился тошнотворный привкус крови. Перед глазами возникла размытая фигура Михаила. Алексей почувствовал, что его тянут куда-то в сторону. Он слышал речь, словно в вакууме. Обрывки фраз и неоконченные предложения.

– Леша, брат, держись! – Михаил прижимал рукой входное пулевое отверстие на груди Алексея. Его руки окрасились кровью, которая нескончаемым потоком сочилась между пальцами.

Алексей подумал о Любе, дочке Яне и сыне Кирилле. В уголках глаз появились слабые ручейки слез.

– Леша!

Алексей не слышал его. Восковой взор застыл в одной точке. Черты лица вмиг заострились. Отблески костров отбрасывали печальные тени во мраке ночи…

На протяжении пяти месяцев история Украины переписывалась росчерком воинственного пера. Писали всем: начиная с агрессивной риторики и заканчивая цевьем огнестрельного орудия. Группы кооперировались в целые армии. Каждый из них верил в свою псевдоправоту искренне и всем сердцем. Доселе спавшие и выжидавшие своего часа террористические организации поднимали головы. Они чувствовали безнаказанность. Образ Христа им сменил образ героев Холокоста. Идейными лидерами стали Степан Бандера, Шухевич. Плечи украшали шевроны с изображением У ПА в цвете красно-черной огранки, нацистской символики. Централизация и скопление данного контингента по всей стране обесценивали наличие власти как таковой. Средства массовой информации, перебивая друг друга, словно борясь за право быть первыми, выставляли все в положительном свете для евромайданщиков. Газеты, радио, телевидение при поддержке широких и бездонных карманов Нового Света и дяди Сэма не скупились на бравады и похвалы для тех, кто якобы боролся за процветание и независимость новой Украины. Рукоплесканием встречали жесты ликвидации всего советского на территории Незалежной. Триколор России попал под запрет. Каждый человек, симпатизировавший братьям славянам, мог запросто оказаться лежащим с проломленным черепом, кормящим червей у обочины дороги.

Юго-восточные регионы Украины ответили полномасштабным отказом, непринятием нового правительства в Киеве. Массы людей, единые в своем порыве сохранить связь с великой Россией, вышли на протесты. В первую очередь ими двигало непринятие обозримых в будущем европейских ценностей. Их русский дух, наполненный до краев христианскими ценностями семьи, общей историей, правды, не давал склонить головы перед разношерстной публикой киевских псевдополитиков и агрессивно настроенных радикалов. В Донецке и Луганске были проведены легитимные референдумы, которые показали практически стопроцентную солидарность народа в избранном векторе движения своих регионов. Ответом нового правительства Украины стало проведение так называемой антитеррористической операции на территории Луганской и Донецких областей. Киевские власти анонсировали данную операцию как искоренение русской заразы. Националистические батальоны, получив полный карт-бланш на ведение боевых действий на территориях самопровозглашенных Донецких и Луганских народных республик, с остервенением, агрессией, присущим нелюдям и националистам, выполняли боевой приказ верхушки киевских властей. Колонны бронетехники, автомобили, груженные солдатами, самоходные артиллерийские установки, кооперировались на границах самопровозглашенных республик. Начались полномасштабные боевые действия. Залп за залпом, выход за выходом, и днем и ночью, бойцы АТО сокрушали и уничтожали так называемых сепаратистов. Во главе с проевропейскими и американскими политиками людям, чьим ремеслом в рамках мирного времени было врачевание, учение, вождение автомобиля, добыча полезных ископаемых, воспитание детей и прочие мирные специальности, киевские власти навесили ярлык. Были спутаны все грани. Грани мирного и военного времени…

Горловка

Город, расположенный в 70 км от Донецка. Пригороды Горловки, с его торговыми рядами, узкими улочками и зелеными парками, аккуратными насаждениями, испытали на себе всю мощь артиллерийских орудий ВСУ. Нескончаемым потоком, рассекая воздушное пространство, ракетные системы залпового огня отрабатывали приказы по мирным целям. Ужас вперемежку с непониманием, горечь, муки и телесные страдания – стали постоянными спутниками жителей города. Счастливые солнечные дни постепенно сменялись затхлыми и серыми видами подвалов и бомбоубежищ. Сгрудившись вместе, женщины и дети, старики пережидали ракетные обстрелы родного города…

Ане было чуть больше десяти лет. Прежде это была веселая и жизнерадостная девочка, мысли которой были полны детского счастья, улыбок, воздушной ваты и мягких игрушек. Ее открытое и нежное лицо, лишенное двойственности и негатива, искренне, словно лучезарная звезда, дарило свет. Своей ручкой она прижимала к себе младшую сестру Елену, которой на тот момент было пять годиков. Малышка, уткнувшись носом в бок Анны, сопела от страха.

– Мне страшно, – шептала Лена, все сильнее зарываясь в кофточку своей сестры.

Снаружи продолжали рваться снаряды, со свойственным им свистом и тяжелым гулом сотрясая стены и пороги подвала. Аня сильнее прижимала сестренку к себе, нежно гладя ее по волосам.

– Ничего, скоро все закончится и выйдет солнышко.

– Ты обещаешь?

– Конечно, – она ущипнула Лену за бок и, хихикнув, чмокнула в щеку.

Нежности и игривое расположение сестры подействовали на малышку. Она стала потихоньку забываться. На ее ангельском личике появилась улыбка.

– Хочешь Потапыча? – в руках Лены появился старый плюшевый медведь. Правой лапки у него не было, кое-где торчал поролон и порванные нитки.

– А что это с Потапычем? – спросила Анна.

– У него нет лапки, – грустно ответила Лена, – ты сможешь ему помочь?

Анна улыбнулась.

– Конечно, скоро мы его подлечим, – она оглядела глазами присутствующих.

В углу, оперевшись на трость и опустив голову, сидел дед Миша. Его сын, Паша, был в рядах ополчения. Напротив – тетя Галя, воспитательница из детского садика «Улыбка». Ее нежное, почти материнское лицо, выражало тревогу и озабоченность. Она то и дело смотрела на входную подвальную дверь, мысленно прося Господа прекратить обстрелы. Анна думала о маме и папе. Когда начался обстрел, ее мать, тридцатидвухлетняя продавщица из местной пекарни, с сотрудниками укрылась в подвале помещения. Анна чувствовала тревогу за маму, но, боясь испугать младшую сестру, не показывала вида. Отец девочек, как и большая часть мужского населения, сражался в рядах ополчения. Анна частенько представляла, как вернется папа, пыльный и уставший с дороги, а она, надев свое выходное платье, встретит его в дверях. Он поднимет ее на руки. Она проведет ладонью по его густой щетине и, улыбнувшись, поцелует. А он, как всегда, щекоча и смеясь, назовет ее своим маленьким солнышком. Слезы навернулись на глазах. Но Анна, смахнув их рукой, взяла Потапыча у Лены.

– Давай что-нибудь придумаем ему вместо лапки.

– Давай, – с надеждой ответила Лена.

Ее глаза искрились. В них не было страха, несмотря на продолжающийся обстрел.

Где-то в три часа дня все смолкло. Тишина немного давила, даря мнимое ощущение покоя. Из приоткрытой подвальной двери пробивалось полуденное солнце. Анна с опаской и не спеша поднялась по ступеням. За ней, словно маленький хвостик, семенила Лена. Она прижимала к груди однолапого Потапыча.

– Ань, не бросай меня!

– Ты чего, а? – взяв за руку сестру, ответила Анна. – Как считаешь, успеем к маме?

Сестренка молча кивнула головой.

– Девочки, а вы куда? – спросила тетя Галя в свойственной ей воспитательной манере, приблизившись вплотную к сестрам.

– Теть Галь, мы к маме, – ответила Анна, открывая все шире подвальную дверь.

– Мама на работе, на пекарне?

Девочки кивнули.

– У меня есть идея. – Тетя Галя обняла их по-матерински. – Давайте-ка я вас провожу. Хлеба у меня дома нет, куплю заодно.

Девочки улыбнулись. Встав по обе стороны от воспитательницы и взяв ее за руки, они вышли вместе на улицу. Летний ветер качал могучие кроны вязов, посаженных возле дороги. Визуально, на асфальте кучно зияли следы от прилетов ракет. Где-то дымились одноэтажные постройки. На нижних этажах пятиэтажек были выбиты стекла вместе с рамами. На улице стали появляться люди. С опаской, озираясь по верхам, они спешно покидали точки укрытий. Пекарня была всего в паре сотен метров от подвала. Тетя Галя, крепко сжав руки девочек, заспешила вперед. Ее подгоняло чувство тревоги. Мысленно она отсчитывала пройденные шаги.

– Пятьдесят шесть, пятьдесят семь, пятьдесят восемь.

Вдалеке замаячила местная булочная. Девочки не отставали. Впереди два перекрестка. Пустые, безжизненные. Светофоры автономно переключали цвета, томно выполняя свою работу.

– Сто восемьдесят пять, сто восемьдесят шесть, сто восемьдесят семь.

Очертания пекарни становились все яснее и ближе.

– Теть Галь, вон и булочная, – по-детски улыбаясь, сказала Аня. Она вытянула тоненькую ручку вперед. – Еще чуть-чуть.

Лена улыбнулась. Она крепко держала Потапыча, прижимая его к груди. Она вспоминала данное ей обещание сестры, что Потапыч поправится, и у него снова будет две лапы.

– Двести сорок один, двести сорок два, двести сорок три.

Справа на пригорке возвышалась местная церковь. Отблески от позолоченного купола весело искрились на солнце. Над входом в святое учреждение, словно освящая всех внутрь входящих, висела икона Богородицы.

– Двести шестьдесят семь, двести шестьдесят восемь, – тетя Галя все больше чувствовала прилив уверенности. Ее неспокойное дыхание становилось тише и ритмичнее. – Девочки, скоро уже будем.

Внезапно, разрывая воздух, со свистом и глухим гулом, раздались выстрелы артиллерии. Где-то там, со стороны ВСУ, пошли выходы. Раз, два, три. Свист приближался, он был практически рядом. Тетя Галя, рванув вперед, сжала еще сильнее ручки сестер. Сто двадцатые мины целенаправленно и с предельной точностью разорвались в нескольких метрах от бегущих вперед воспитательницы тети Гали и двух сестер, которым на тот момент было пять и десять лет. Огромная взрывная волна, доверху начиненная смертоносными осколками, словно цунами, отбросила в сторону девочек.

Удар был настолько сильным, что тетя Галя погибла мгновенно. Осколок, ударив ее в грудь, разорвал ей сердце. Аня, словно в тумане, попыталась встать, но боль, словно острое шило, била ее снова и снова. Краем глаза она увидела маленькую фигурку своей пятилетней сестры. Лена лежала на спине и не двигалась. Ее ситцевое платье было красным от крови. Слипшиеся каштановые кудри сбились колтунами на лице. Аня попыталась произнести имя сестры, но слабость и нарастающая боль не позволяли ей это сделать. В руке Лена сжимала однолапого Потапыча. Анна попыталась закричать, но крик потонул где-то внутри. Голова становилась все тяжелее. Она не чувствовала своих рук и ног. Глаза бороздили просторы необъятного голубого неба. Она не хотела умирать. Ей хотелось жить. Она хотела обнять маму, обнять отца. Она хотела сделать Потапычу вторую лапку, чтобы ее сестренка больше не плакала. Дыхание Анны стало прерывистым. Она задыхалась. Ее узкая детская грудь в попытках зачерпнуть как можно больше воздуха поднималась все реже и реже. Взор затмила густая молочная пелена. Ее редкие вздохи терялись в оратории канонады выходов артиллерии ВСУ. Через несколько минут Анны не стало.

Дом профсоюзов

2 мая 2014 года войдет в историю как день, когда народ Одессы, смирно и покорно, опустив свои головы и внезапно лишившись языка и силы в кулаках, лицезрел казнь больше 100 человек. Людей, кто искренне верил и допускал братско-соседские отношения с матушкой Россией. Мирная акция по сбору подписей о сохранении и придании государственности русского языка переросла в кровавую бойню.

…Ирине на тот момент исполнилось 26 лет. Это была яркая белокурая девушка, с веснушками на лице и щеках. Ее задорный взгляд широких зеленых глаз притягивал и манил. В них читалась воля и желание жить. Она была хрупкой, миниатюрной. Внутри этого человека было скопление положительных эмоций, доброты, любви. Ее чистая речь, лишенная бессмысленных лозунгов, была спокойна и рассудительна.

Утром, проснувшись в своей двухкомнатной квартире в районе Куликова поля, Ира быстро соскочила с постели и, просунув ноги в тапочки, побежала умываться. Было без четверти восемь. В соседней комнате играло радио. Дедуля уже встал. Ира улыбнулась. Она приоткрыла дверь в комнату.

– Дедуль, доброе утро.

– Доброе, Ириш.

Ира рано лишилась родителей, и воспитанием ее занимался дедушка. Виктор Степанович был фронтовиком. В углу на дверце комода на вешалке висел его пиджак, увешанный медалями и орденами. Виктор Степанович начал войну под Москвой, а закончил, в связи со своим ранением, в 1944-м под Варшавой. Идейно подкованный глубокомыслящий, с большим и добрым сердцем человек чисто советской закалки, никак не мог понять того, что происходило в его родной стране. Он сокрушался, частенько отстукивая палкой по полу. Его кустистые брови хмурились, отчего морщин на старческом лице становилось еще больше.

– Глупцы, – часто говорил он и, смахнув слезу, глядя на шевроны и плакаты с военным преступником Бандерой, замыкался.

Ему было невдомек, отчего процветающая страна, которая меньше семидесяти лет назад испытала такое потрясение во времена Второй мировой войны, вновь добровольно становится на эти рельсы. Отчего вдруг военные преступники, повинные в смертях сотен тысяч человек, стали чуть ли не святыми. Идейными идолами.

– Ир, ты сегодня идешь на встречу? – голос дедушки задрожал. Он знал, чем живет Ира и теперь, в связи с последними событиями, очень переживал за нее.

– Да, дедуль, – Ира ответила из ванны.

– Ира, – дедушка не спеша, шаркая тапочками по деревянному паркету, вышел из комнаты. Его печальные глаза были полны тревоги. Старческие кисти слабо сжимали рукоять трости. – Ир, не ходи сегодня!

Ира вышла из ванны и молча подошла к дедушке.

– Дедуль, ты чего, – она по-родственному обняла старика и, поцеловав в щеку, усмехнулась, – чего ты переживаешь?

– Переживаю, посмотри, что творится в стране.

– Дедуль, у нас же мирная встреча, мы не собираемся кому-либо что-то доказывать. Просто сбор подписей. Ты же знаешь.

Дедушка кивнул головой. Он знал. Но понимание того, что львиная доля свободного населения страны вдруг стали ярыми националистами, повергала его в шок. Он обнял внучку. От нее пахло душистым мылом и цветочными духами, которые он подарил ей на прошлый день рождения. К сожалению, он слишком хорошо знал Иру. Ее пламенное сердце не могло оставаться в стороне. Слишком идейная, слишком непоседливая. Сердце старика сжалось. Скупая слеза показалась в уголках глаз.

– Береги себя, солнышко, и будь осторожна, – тревога дедушки передалась и Ире. Она постаралась отогнать плохие мысли и, чмокнув деда, ушла собираться.

Утро на редкость выдалось солнечным. Лето принимало свои права от уходящей весны, даря всем прекрасное и легкое настроение. Ветер теплыми порывами нежно ласкал лица улыбающихся прохожих. Палаточный лагерь по сбору подписей находился на поляне Куликова поля, недалеко от Дома профсоюзов. Это был наспех сконструированный лагерь, с палатками и столами. Ира приветствовала всех улыбкой. Присутствующие отвечали ей взаимностью. Достав из кармана повязку с триколором, она повязала ее себе на шею.

– Ира, ну ты чего опаздываешь? – молодой человек с косматой и нечесаной шевелюрой подошел к Ире. Его глаза, скрытые круглыми оправами очков, сузились, а полноватые губы расплылись в улыбке. – У нас уже все готово.

– Андрей, прости, проспала, – Ира улыбнулась. – Как все идет?

– Отлично, все по плану, – приобняв ее, Андрей проводил Иру к столу. – Слышала, что учинили нацики в Кривом Роге?

– Нет, а что?

– Очернили памятник Пушкину, – Андрей опустил глаза.

– Вот же какие!.. – Ира по-детски сжала свои кулачки. – Ничего святого.

– И я об этом, – Андрей замолчал. Он указал на папку с документами. – Люди приходят, расписываются.

– Много народу было?

– Много, и мы ожидаем еще больше. – Все идет так, как надо.

Ира осмотрелась. Десятки людей, движимые одной целью, скооперировавшись, выполняли свою миссию. Кого здесь только не было: вот Сергей Витальевич, педиатр из городской больницы. Ему за шестьдесят, но возраст мало сказался на подтянутом и энергичном человеке. Он верит в то, что делает. Его дочь живет в Москве, и он часто ездит к ней. Запрет на знание русского языка и русских традиций для него не приемлем. Вот Клавдия Петровна, местный художественный руководитель театра. Она постоянно цитирует русских классиков и просто обожает свои поездки по Алтаю. Когда был брошен клич, она тут же отложила свои дела и пришла поддержать идею движения. И стар и млад пришли на помощь активистам.

Шум, раздавшийся в дальнем конце лагеря, привлек внимание активистов. В нескольких десятках шагов от центральной палатки, грубо толкаясь, срывая плакаты с лозунгами «Не дадим умереть русскому языку», показалась толпа людей. Столь разношерстная публика вызвала недоумение и опаску. Из толпы вышел молодой человек в баффе. Он был крепко сложен, с широкими плечами и огромными руками. Его короткая стрижка скрывалась под надетым набок серым беретом. Облаченный в военную форму, с шевронами террористической организации «Правый сектор», он на правах хозяина демонстративно публично достал из кармана увесистых размеров кастет.

– Ну что, ублюдки, – в его голосе слышались металлические нотки. Он говорил на украинской мове. Хищный проницательный взгляд остановился на мужчине, на шее которого висел платок с триколором. – Вот оно что. Когда наша страна воюет за свою свободу, вы, уроды недоделанные, крысы, собрались тут на полянке, шепчетесь себе, подписи собираете, чтоб язык ватников государственным стал.

Он подошел к мужчине с платком и, не думая, ударил его наотмашь. Послышался скрежет и хруст ломающихся костей. Мужчина, словно подкошенный, повалился на землю. Из толпы к нему тут же бросились на помощь. Мужчина был без сознания. Его нижняя челюсть была повернута в неестественном положении. Ира опешила. Она потеряла дар речи. Толпа правосеков засмеялась. Им пришелся по вкусу мастерский удар воинственно настроенного вожака.

– Вы что творите? – вперед выступил Андрей. Он поправил рукой съехавшие на нос очки. – У нас мирная акция. Приходят все желающие, никого насильно мы не принуждаем.

Повисла недолгая пауза молчания, после чего последовал взрыв смеха в толпе правосеков.

– А ты кто? Руководитель? Ребятки, разнесите тут все к чертям собачьим.

Толпа восприняла приказ с энтузиазмом.

– Перестаньте! – Андрей попытался помешать вандализму.

Толпа напирала, круша все на своем пути. Часть из присутствующих активистов тут же полегла под ярым напором правосеков. В ход шло все: дубинки, трубы, ножи и кастеты. С дальних рядов полетели бутылки с зажигательной смесью. Матерчатые палатки тут же вспыхнули, словно спички. Огонь быстро распространялся. Ира, как вкопанная, продолжала стоять на месте. Крики с призывами разделаться с активистами вывели ее из ступора.

– Ира, нужно уходить! – над правой бровью Андрея зияла широкая рассеченная рана. Кровь заливала глаза.

– Долбаные ватники! – правосеки методично и последовательно расправлялись с активистами.

Ира краем глаза увидела как девушка лет 25, с повязкой жовто-блакитного флага на лице с яростью и остервенением глумилась над бездыханным телом Сергея Витальевича. Снова и снова она наносила удары металлической трубой, пока голова врача не превратилась в бесформенное месиво.

– Ира! – Андрей, схватив ее за руку, бросился бежать в сторону Дома профсоюзов.

Вслед за ними еще около сорока активистов, с побоями, хромая и держась за голову, побежали вперед.

Дом профсоюзов представлял собой здание советской постройки с массивными колоннами, верх которых украшал гипсовый декор. Большие окна выходили на Куликово поле. Активисты поднялись на верхние этажи. Они спрятались в кабинетах, предварительно забаррикадировав входные двери.

– Ира, отойди от окон, – Андрей понемногу успокаивался. Он приложил кусок футболки к ране над глазом.

– Андрей, посмотри!

За окном, глумясь и крича лозунги, собиралась толпа правосеков. Некоторые из них зиговали, вскидывая руку вверх. Молодые девушки, скромно и неброско одетые, заливали горючую жидкость в стеклотару. На их лицах читалась вера в свои действия и безнаказанность. Для пущего эффекта их плечи покрывали национальные флаги Украины.

– Что они хотят сделать? Почему нет полиции? Это же произвол, убийство, Андрей!.. – голос Иры срывался. Она утерла слезы рукавом кофты.

– Какая полиция Ир, им все равно… Будь они нормальными, разве допустили бы они это?

– Фашисты, – сквозь зубы процедила Ира, горько вспоминая слова и предупреждения дедушки.

Звук разбитого стекла в соседней комнате заставил Иру отойти от окна. Затем крик. В нем мало что было человеческого. Крик животного, попавшего в западню. А на улице смех и ор. Запахло гарью. Из-под зиявших щелей медленно и кучно пополз дым. Андрей снял футболку и положил ее под дверь. Снова крики, теперь уже на улице. Ира поняла, что активисты пытаются спастись, выпрыгивая из окон. Ей стало очень страшно. Она инстинктивно прижалась к Андрею. Последний постарался ее успокоить. Они отошли в дальний конец помещения. Звук разбитого окна заставил ее вздрогнуть. Коктейль с горючей смесью разорвался в комнате. Огонь тут же охватил деревянные стены, столы и стулья. Гарь и едкий дым стал заполнять легкие Иры и Андрея. Он разъедал глаза. Нечем было дышать. Мутное очертание окна казалось единственным выходом. Ира взобралась на подоконник и, перевалившись через край окна, повисла на руках. Она кричала и плакала. Но ее крик растворялся в адовом смехе и приступе веселья правосеков, наблюдавших драматическую картину с улицы.

– Андрей! – Ира продолжала висеть на подоконнике.

Из окна валил густой дым и вырывались языки пламени. Андрея не было. Руки постепенно стали уставать. Ира приготовилась. Внезапно раздался выстрел. Ира почувствовала острую боль в животе, словно внутрь заливали кипящее масло. Она закричала, отпуская руки.

– Сеня, ты красавец, – один из правосеков держал на вытянутой руке пистолет Макарова. Словно в тире, он расстреливал живые мишени. Точный выстрел оборвал жизнь юной Иры, активистки. Ей было всего 26 лет.

Что за безумие охватило юные и зрелые умы той Украины, которую мы знали? Символики трезубцев, волчьих крюков, УПА, черно-красные фоны, которые ждали и вымаливали фашистские изваяния. Что это? Честь, право влиться в так называемую тусовку неонацистов? Агрессивная военная риторика, направленная на популяризацию того, что так долго и упорно ценою многомиллионных потерь Советский Союз пытался уничтожить? Да что там говорить… Мой тоненький писк о рациональности всего происходящего тонет в тысячном факельном шествии. Стройные ряды, и стар и млад, сжав древки импровизированных факелов, укрывшись под маской, шагают по площадям и узким улицам украинских городов. В толпе лозунги – Степану Бандере. Антихрист изображен на стягах, словно это святыня. Его фон черно-красный, словно та, далекая память о геноциде евреев, белорусов, просоветских украинцев. Как уже упоминалось ранее, все, что имело русское корни, уничтожалось и попадало под запрет. В один миг все встало с ног на голову. Начиная со школьной скамьи, дети – еще не окрепшие умы, губки, которые так нещадно впитывают все то, что вещает им их учитель – принимают за чистую монету бредни и словесные козни о вреде всего русского. Им твердят о том, что Россия с их триколором, Советский Союз с серпом и молотом – яд, который так беспощадно уничтожит в них украинские и будущие европейские ценности. Для кого-то это быстрый процесс, со смешками и ухмылками, для кого-то болезненный. Им приходится с корнем вырывать все то, что было в них заложено предыдущим поколением. Они становятся пленниками новой системы, и голос протеста, который, может быть, зрел и зреет в их душе, приходится гасить в себе. Почему? Да потому что это реально опасно для жизни. Стать изгоем – это еще полдела. Погибнуть, лишиться своего имущества, положения – вот что было страшным. Бред лавиной поглощал умы украинцев, тотально заставляя их верить в те небылицы, которые вещались по всем информационным каналам. Украина произошла от греков? Ха, скажите еще, что это высшая раса. Ничего не напоминает? Арийство, шаблон блондинистых красавчиков, которые как один, на подбор интеллектуальны, спортивно развиты, без какой-либо внутренней аномалии. Чувствуете, куда клонится жовто-блакитная земля? Лозунги, общая клоунада со словами: «Кто не скачет, тот москаль». Взгляните в их бесноватые лица. Вы не увидите там ничего христианского, доброго. С пеной у рта они доказывают, что колорад должен быть уничтожен. Раз и навсегда. Эх, бедная наша Георгиевская ленточка, наш добрый, мужественный символ великой Победы. Он затоптан ногами. Втоптан в грязь и пыль теми, кто напрочь забыл свои корни и страницы великой истории.

Король говорит. Народ слушает. Конфетный принц, размахивая своими пухленькими ручками, то и дело изрыгает проклятия на мове. Он твердит одно и то же: сепаратисты должны поплатиться за свои деяния. В его речи напрочь отсутствует намек, интеллектуальное осознание и понимание слов народного референдума и желания народа.

– Наши дети пойдут в садик, а ихние дети будут сидеть в подвале. – Он тычет пальцем с трибуны, явно удовлетворенный своим ораторским потенциалом.

Его широкое лицо, обрюзгшее, с большими мешками под глазами, расплывается в улыбке. Король говорит, народ слушает. А дальше продолжение антитеррористической операции против своего же народа. Дальше Азов, Донбасс и правый сектор, чувствуя свою безнаказанность, продолжает штурмовать мирные цели. Как же хочется крикнуть: «Куда же вы, глупцы?!» Но что такое один голос против миллионной зомботолпы… Дальше церковный раскол. Долой православие и устоявшиеся христианские традиции. И ничего, что православная церковь веками поддерживала своих прихожан на территории страны.

Украина свежа на нововведения. Чего только стоит желание народа избрать шута и скомороха на пост президента в такое тяжелое и неспокойное время для страны. Вспомните сценку с Зеленским, где он без рук наигрывает веселую мелодию на пианино своими причиндалами на канале развлечений в России. И это представитель многомиллионной нации? Предназначение шута – шутить и веселить. Предназначение же правителя – мудро править вверенным ему Богом государством. Править на благо народа. А что Володя, спросите вы? А Володя – субъект, лишенный стержня, хребта, совсем не имеющий своего голоса. У него есть шикарная обертка власти, та, которую он представляет на мировой политической арене. Только вот обертка-то пуста. Нет в ней содержимого. Конфликт на Украине посредством вмешательства Российской Федерации на дипломатической арене удалось частично погасить, вернув всех за стол переговоров. Минские соглашения, словно нити, так тонки и ненадежны. Не в этом случае. Не сидеть великой, интеллектуальной державе в лице России за одним столом с псевдопатриотами и лицами, получившими власть в результате государственного переворота. Минские соглашения один раз, два, три, да хоть сто. Когда за душой нет патриотичности, нет цели, сплоченности, нет истории, и будущего здесь не будет.

Определение добровольца

Кто такой этот самый доброволец и почему в это самое тяжелое для страны время это так актуально? Доброволец – это тот человек, который по своему желанию отправляется в зону проведения боевых действий. Ему не приходила повестка от Министерства обороны, не было приказа, не было всеобщей мобилизации, но человек изъявляет свою волю идти на фронт. Движимые им соображения различны, но в первую очередь это патриотизм, глубокая вера в правильность вектора своего государства, своего президента. Как истинный сын, своих предков, он заботится и печется о безопасности своих детей, пожилых родителей. Человек искренен в своих побуждениях. Он верит в свои силы, верит в боевое содружество, братство. Он знает, что он на правильном пути. Вспомните, издревле во время надвигающейся опасности мужчины оставляли плуги, соху, невозделанное поле и, вооружившись, пополняли ряды ополчения и дружины, стояли насмерть за чертоги своей Родины. Сквозь века к нам проносится песнь о великих деяниях и подвигах наших предков, кто плечом к плечу, под стягами Христа, сражался и умирал. «Нет большей любви, чем умереть за свою Отчизну». В сердцах добровольцев – правда, выкованная историей, подогреваемая огнем патриотичности, глубиной любви к своей Родине. Это мощный и нерушимый кулак. И скуден и смешон тот западнический разум, который так сильно верит в безуспешность нашей правды.

24.02.2022 Президент Российской Федерации Владимир Владимирович Путин выступил с громким и всеобъемлющим обращением. Президент говорил как Глава Великого Государства, как истинный патриот всего русского на территориях нашей страны и Новороссии, отмечая уничтожение, попрание наших великих ценностей, православия. Более того, видя геноцид русскоязычного населения на территории Донбаса, Запорожья, Херсонских областей, видя зарождение, популяризацию нацизма на территории Украины, принял непростое решение о начале проведения специальной военной операции на территории Донбасса. Ее цель – защита людей, которые на протяжении долгих восьми лет находились под гнетом, издевательством нелегитимных киевских властей. Ее цель – демилитаризация и, что самое важное – денацификация Украины, той самой Украины, где в 1943–1944 годах шли кровавые бои с нацистской поганью, грозившей полным уничтожением советского человека.

Западная общественность, возмущенная таким поворотом событий, окрестила Российскую Федерацию агрессором и убийцей. Нас называли орочьей ордой, которая якобы вторглась в земли прекрасных, добрых идейных рыцарей в сияющих доспехах и венцах. Весь мир во главе с Европейским союзом и Соединенными Штатами Америки осудил, заклеймил то, во что верила Россия – ту правду, которая была доступна общественности во всем мире на протяжении долгих восьми лет. Но нет, в европейских головах, лишенных обычных моральных принципов, христианства, добропорядочности и наконец здравого смысла, не проснулось ничего, от слова совсем. Цели России показались им агрессивными и в какой-то мере смешными. Их политика тут же сменила формат общения с дипломатии на агрессивную риторику. Возрастало и санкционное давление, ежедневно, в геометрической прогрессии. Уничтожались дипломатические связи, общие политические и экономические проекты. Цепные шавки в лице прибалтийских государств открыто, чувствуя обозримую и весомую поддержку блока НАТО, усиливают гонения русскоязычного населения. Мир постепенно сходит с ума.

Внутри России часть так называемой культурной элиты: певцы, артисты, комики – осуждают действия родной страны на территории Донбасса. Словно скулящие псы, поджав хвосты, они переметнулись в противоположные лагеря, восхваляя действия Незалежной и проевропейских сил. Те, кто прекрасно говорил на русском языке, коверкая слова, перешли на украинскую мову и чопорный английский язык. Почему-то в их сердцах, душах, мыслях и действиях больше не находится места родному русскому. Им стало стыдно за Александра Сергеевича Пушкина, Льва Николаевича Толстого, Лермонтова. Почему-то красивые пейзажи горного Алтая, объекты архитектуры Санкт-Петербурга, Москвы, Самары померкли на фоне загаженных пляжей Испании, наводненных афроамериканцами улиц Парижа, Лондона и Марселя. Находясь в Европе, США, участвуя в своего рода шалманах, культурных посиделках, клоунских стендапах, каждый уважающий себя перебежчик был просто обязан поглумиться над матушкой Россией на потеху разношерстной публике.

Некоторые индивидуумы пошли еще дальше, открыто поддерживая и выражая полную солидарность с действиями Незалежной. Что наша великая страна потеряла от всего этого? Ничего. Очистилась. Стала еще светлее, краше и чище. Дорогие европейцы, встречайте ваш новый биологический мусор: псевдоэлита, бумажные звезды и гении фонограммы.

Я помню тот день, когда, сидя в просторной и светлой ординаторской, расположенной на шестом этаже городской клинической больницы города Жуковский, принял решение отправиться добровольцем в зону проведения специальной военной операции. Это было взвешенное и обдуманное решение. Осознанное. Как патриот своей страны, врач, оперирующий хирург, я посчитал, что просто не имею права оставаться в стороне. Отсидеться точно не получится. Не в этот раз. Мои жизненные принципы, основанные на почитании предков, любви к своей Родине, лишенные фальши, предательства и меркантильности, толкали меня вперед. И я шел. Шел, часто встречая отклики одобрения и уважения. Иногда (пауза), иногда это было непонимание и недоумение, частенько с пальцем у виска. С чего бы? Вроде как святая цель, доброволец, патриот своей страны. К сожалению, часть общества до сих живет по принципу: тебе хорошо, пусть так и будет. К чему менять светлый кабинет и комфорт обыденной жизни на быт солдатских будней? Док, ты совсем ку-ку? Остановись! Быть может, так и было где-то в кулуарах светской жизни. Но решение принято, и оно было окончательным.

Выбор подразделения, где я должен был проходить свою службу, пал на добровольческую разведывательно-штурмовую бригаду имени Александра Невского. Бригада была образована в 2022 году. На тот момент это был отряд добровольцев, объединенных одной общей целью – служение своей стране и Отчизне. В декабре того же года отряд принял активное участие в боевых действиях на Артемовском направлении. В 2023 году добровольческий отряд получил статус бригады, которая вошла в состав Первого армейского добровольческого корпуса группировки «Юг». В 2023 году бригада сосредоточила свои силы на Соледарско-Артемовском направлении. Показывая недюжинную силу, мастерство в обороне и атаке, бригада выполняла сложнейшие задания на вверенном ей участке фронта. Это были профессионалы, подкованные идейно, связанные общими патриотическими помыслами, силой русского духа. Это был четко слаженный механизм, основой которого и движимой частью была и оставалась любовь к Родине.

Исторически каждый аспект развития подразделения строился на людях, чьи подвиги и действия граничили с самопожертвованием, несгибаемой волей к победе. Такими людьми, кто кровью доказал свою нерушимую позицию, приверженность к заповедям и устоям бригады, были и есть добровольцы с позывным Тимоха, Барракуда, Дерзкий. Люди жесткого характера, скорые на дела военные, выполнение поставленных боевых задач в тяжелых условиях. Для них нет лучшей смерти, чем сложить главы за други своя, Отчизну. В тяжелых боях под с. Водяное Донецкой Народной Республики, Соледаром добровольцы бригады «Невский» проявили чудеса героизма, стойкости и отваги. Словно исполины, преисполненные чувством долга, патриотизма, они бились за каждую пядь земли исконно русской. Бились даже тогда, когда не было сил, когда множественные осколочные ранения от вражеских снарядов полностью обсыпали их тела. Раненые, но не сломленные, люди сильного духа. Настоящие патриоты своей Родины.

Приготовление и сборы заняли не больше двух недель. И вот в назначенный час с рюкзаками наперевес я стоял у КПП тренировочной базы бригады. Меня встретил человек с позывным Крот, который любезно согласился помочь мне с вещами. Мы беседовали на отвлеченные темы, пока размеренным шагом двигались в сторону места расположения. На улице стояла прекрасная летняя погода, с порывами теплого, порой горячего ветра. Кроны деревьев, величаво и неспешно покачивались в разные стороны, отбрасывая полуденные тени на асфальт.

– Вон уже и располага, – Крот указал в сторону палаточного лагеря. – Вон там вагончики командования, а тебе туда. – Он указал на одну из палаток.

– Спасибо, Крот!

– Да что уж там, – он поставил мой рюкзак на землю и, попрощавшись, оставил меня одного.

Внутренне я был немного встревожен. Новое место, новый коллектив. Я не был из тех людей, кто смущался при первой встрече, не был застенчив, считал, что достаточно быстро иду на контакт. На дальнем конце площадки, бойцы-добровольцы отрабатывали маневры. Они были в полной боевой амуниции. Их руки сжимали автоматы АК-74.

– Лежа, ползком! – командный голос инструктора гремел, словно раскаты грома.

Он подгонял бойцов, заставляя до автоматизма отрабатывать перемещение по полю. Кто-то выказывал недюжинную прыть, ловкость и физическую выносливость, кому-то данные маневры давались с трудом: при каждом движении они замедлялись, отставали, стараясь украдкой перевести дух. Но визуально было видно, что каждый доброволец на уровне подсознания, двигаясь, старается выкладываться по полной, понимая и осознавая, каковы ставки в этом конфликте.

Палаточный лагерь был расположен обособленно. К нему вела импровизированная тропинка, выложенная досками. Палатки представляли собой металлические конструкции, укрытые брезентом. Каждая из них вмещала до двадцати человек. Между жилищем на деревянных срубах стояли длинные столы с лавками, за которыми добровольцы собирались после занятий, вели беседы и чистили оружие. Возле входа в мою палатку я увидел довольно крупного человека. Он вальяжно, словно на отдыхе, курил сигарету, выпуская струи дыма в воздух. Обратив на меня внимание, он улыбнулся, обнажая ровный ряд белых зубов.