Клинок Смерти- Чёрная падь

Глава 1

Эпизоды жизни человечьей

Звеньями цепи у парапета

Той дороги к Богу бесконечной

Скорбью душ людских, ища ответа

Простирались в вечности затона

Мрака бездны, жажде пониманья

В той Печати Синей небосклона

Постигая истину сознанья.

1952 год. Лето.

Казбек жил в Ташкенте, работал в депо помощником машиниста, ездил на поездах в Россию. Прежние разбойные привычки налётчика болотом тягучим проявили себя ухарством к лёгкой, но рисковой добыче. В городе, он сколотил себе банду, занимался кражами по области и награбленные ценности перевозил в Россию на поезде. Добычу во время перевозки прятал под углём в закроме. По приезду в Россию добро награбленное сбывал барыгам, деньги делил с подельниками, свою долю прятал в Ташкенте в своём маленьком доме, который купил на окраине города. Руки его после ожога были без отпечатков пальцев, фамилию и легенду сменил, и о нём все позабыли. С авторитетами Казбек не связывался, жил тихо в своё удовольствие. В его банде вместе с ним было ещё два человека; наводчица Галина, красивая женщина тридцати девяти лет и молодой дерзкий парень по имени Рустам, татарин по национальности, кличка Хан.

Грабили они дома и квартиры по наводке Галины. На дело выходили редко, осторожничали. Чистили закрома тех, у кого рыло в пушку было. Про старые дела Казбека члены банды не знали и звали они его Сидор.

***

Вечером, на складе по заготовке инвентаря для уборки территорий и разных причиндалов для хозяйственников, где, на должности, заведующей складом, состояла Галина, подельники собрались скоротать время и обсудить свои махинации за кружкой крепкого чая. Расположившись за столом, стоявшим у стены напротив входа, Галина и Хан пили чай с малиновым вареньем, намазав его на хлеб с маслом. Казбек сидел напротив подельников, подперев голову рукой, и смотрел на своё отражение в начищенном чайнике.

– Хороший навар у нас с барыги получился. Молодец Галина, складно работаешь. Интересно, где ты его подцепила? – уплетая за обе щеки, бубнил Хан.

– Барыга в пивную зашёл, а там Маняша, моя подруга сердечная пиво бодяжит,– щебетала надуто Галина, – она то и увидела, как Кролик и Мустафа с барыгой за столом разговор вели. Пивная та не простая, туда не каждый ходит. Там лютого народа кишмя кишит. Ну, бывает, с привоза мужики заходят, но в основном вся наша публика собирается и деловые приходят. Публика разномастная, под шумок дела обсуждают, просто и не так заметно. Барыги там всегда трутся. А на железке на гоп-стоп приняли приезжих из Москвы, инженеры видно были. Оставили их, в чём мама родила. Так вот все думают, что это Мустафа с Кроликом их оприходовали, место то их.

– Я тебя про барыгу спрашивал, а ты мне за Мустафу лепишь, – приструнил её Хан.

– Так всё одно к одному, Хан ты мой кареглазый. Они с барыгой пиво цедили, а потом Мустафа ему под столом передал куль. Половой видел всё и Маняше сказал, та мне при встрече рассказала. Мустафа просто так с барыгами не встречается по мелочам. А, раздели приезжих, до нитки и легавых была, тьма тьмущая. Видать приезжие телегу накатали, не боялись засветиться. Везли они, как я услышала от людей, что там, на месте крутились детали какие-то для станков изготовленные в Москве по заказу завода. Ну, в общем, дело государственной важности, – отрапортовала Галина.

– Взяли-то мы рыжьё у барыги, причём тут Мустафа с железками своими? – хмурился Казбек.

– Так я у тебя Сидор не просто так хлеб ем. За неделю назад ко мне на склад с завода их завхоз приезжал, получал мётлы и совки по накладной. Так этот козёл мне ноги задрал, прямо здесь, на вениках, насильно. Я-то потерпела, и не такие, бывало топтали. Потом с ним встречаться стала у него на дому. Он мне по пьяному разговору и выболтал, что детали заводские вернули на завод в обмен на деньги, через каких-то посредников. Детали важные были. Руководство милицию привлекло, но те не смогли найти ниточку кто это был и на них человек вышел за обмен поговорить. Как уж они там всё это провернули, я не знаю, но денег, думаю, отвалили. Я и смекнула, что кулёк переданный Мустафой барыге, имеет связь с наградой за детали. Я рассчитывала, что у него деньги будут, но он, наверное, золото купил на них у кого то, – рассказала Галина.

– Почему не сказала, что завхоз приставал? – спросил Казбек.

– Кому из вас надо было сказать? – косо посмотрев сначала на одного, потом на другого, ответила Галина.

Казбек и Хан посмотрели друг на друга и рассмеялись, понимая, что Галина намекала на их общее отношение к ней.

– Хоть кому, – рассмеялся Казбек.

Галина, молча, смотрела на двух крепких мужиков и каждый из них, был ей по нраву. Отношения всех троих между собой ничуть не мешали общему делу, но бабий мозг всё же с досадой сверлил её голову, Как рой пчёл жужжали в голове Галины мысли и она подумала:

« Как доску стиральную шмурыгают меня, а вид делают, будто не знают, что оба спят со мной по очереди».

Казбек, улыбаясь, сказал Галине:

– Что застыла, отомри. Тебе прямо книжки писать. Это, как подумать надо, чтобы выстроить логическую линию? У тебя Галина мозги, наверное, все расплавились от напряжения. Ты, я понимаю, и жаловаться не стала на завхоза, а просто навела нас на него в отместку. Как говорится у бабы меж ног не гиря, а вес имеет.

– Смейся, сколько хочешь, главное про долю мою не забудь, – резала Галина

– Правда это или нет, трудно сказать, но то, что мы хорошо подмели у барыги на дому, это факт, – дунув на чай в блюдце, сказал Хан.

– Это всё так, но вы не думаете, о другом, – произнес, хмурясь, Казбек.

Хан облизывал пальцы от липкого варенья и с удовлетворением в голосе успокаивал Казбека:

– О чём ты говоришь Сидор? Печали вроде нет никакой. Золото ты скидываешь в России. Ты же официально, на поезде помощником гоняешь туда и обратно. Что беспокоиться? Здесь мы не светимся, дружбу не с кем не водим. Живём скромно, не шикуем, с деловыми не пересекаемся. О нас вообще никто не знает, только Галина, иногда на перекупку вещи отдаёт, но это не страшно.

Казбек приблизил своё лицо к чайнику начищенному, как зеркало, рассматривал своё отражение. Он потрогал рукою щёки и нос, приоткрыл рот, обнажив зубы и, произнёс:

– Я нутром чую, не трогают нас, пока не разобрались, откуда ветер дует. Давно бы на нож налетели, кабы не скромность наша.

Хан подлил себе в кружку кипятку из чайника и проговорил с набитым едой ртом:

– Таких, как мы, хоть пруд пруди.

Так они и сидели, пили чай, курили и болтали. Откровенно говоря, идти каждому из них было некуда, кроме конечно места проживания. Одиночество этих людей сближало и они, бывало, частенько засиживались допоздна на складе, находя любой предлог после работы собраться у Галины вместе и не идти в свою ночлежку. Все трое соблюдали субординацию. Казбек был главным и его авторитет не оспаривался в их общем деле.

У каждого из двух мужчин сложились интимные отношения с Галиной, но они делали вид, что никто из них с ней не имеет близости.

Татарин относился к любви с женщинами спокойно, справлял, как говорят нужду и ничуть не ревновал Галину к Казбеку.

Казбек, любивший задирать подол бабам, довольствовался близостью с Галиной, руководствуясь безопасностью в плане здоровья, так, как подцепить «птичью болезнь» на ту пору было очень просто. Все трое сохраняли интимные отношения, которыми управляла Галина в тайне. Такие отношения между собой всех устраивали на данный момент их совместной деятельности. Галине так и вообще было хорошо. Каждый ей дарил подарки и не имел претензий.

Уже время подошло к десяти часам вечера и подельники закруглялись. База закрывалась, и надо было опечатывать склад. В дверь кто-то постучал. Галина насторожилась.

Казбек вынул финку из-за голенища сапога, встал за дверь и кивнул головой Галине.

Галина прошла через склад, открыла дверь.

На пороге стоял высокий худой мужчина, одетый в одежду работника депо. На голове кепка, на вид лет под пятьдесят. Галина с удивлением посмотрела на мужчину, у которого на лице было написано « пошла прочь с дороги», но голосом вежливым он произнёс:

– Войти разрешите гражданочка?

– Вам кого надо дядечка? – по-хозяйски спросила Галина.

Отозвавшимся эхом прошлого в мыслях Казбека, стоявшего за открытой дверью, прошло мимо него, шаркающей походкой тревожное воспоминание, о глупости за которую ему придётся расплачиваться очень дорого.

***

Сапожнику пришлось очень долго и упорно разыскивать Казбека, как говорят иголку в стоге сена. Сапожник в прошлом опоздал на встречу с Сивым и только издали, с обратной стороны дома увидел Казбека, вылезавшего через лаз из-под сарая соседского дома, с баулом. Сапожник запомнил в лицо Казбека. Старый, умный Сапожник только потом понял, что Казбек и был тот человек, о котором он с Сивым разговаривал на счёт плана коммуникаций, подельник его покойного брата, Прохора.

По просьбе мужика из партизанского отряда Сивый дал распоряжение встретиться ему в архиве с человеком и достать план складов. Сапожник тогда ещё заартачился и напомнил на свою голову Сивому о понятиях. Сивый ничего не ответил ему на это.

На следующий вечер после смерти Сивого, не повезло Сапожнику, он встретил партизан. Взгляд Левшина полоснул его железом, лютым холодом проморозил до костей. И жёстко спрашивали Сапожника люди того мужика, из партизанского отряда, выпытывая куда сбежал Казбек, да так, что вор потом кровью неделю ходил по малой нужде.

Его величество случай помог Сапожнику встретиться с Казбеком. В Москве Казбек сбросил золото барыге Лапе. Сапожнику тоже приходилось иногда общаться с такими людьми, как Лапа. Мир тесен, не так было много надёжных людей. Вот Сапожнику и указал Лапа от кого золото пришло. Помощники Сапожника выследили Казбека.

***

Посмотрев на Рустама, сидевшего за столом в нахлобученной на голову шапке и пившего чай, Сапожник перевёл взгляд на кепку Казбека, лежавшую на столе.

Галина прикрыла дверь, подошла к столу, повернулась лицом к Казбеку со словами:

– Сидор, смотри наглый какой, входит без разрешения, как к себе домой.

Затем она нервно дёрнула плечами и села за стол. Сапожник, не оборачиваясь на Казбека, глядя на Галину, произнёс:

– Вы, мелюзга не елозите у меня под ногами. Встали и к стене отошли.

Сапожник спокойно, как игрушку вынул револьвер из-под пиджака и продолжил, уже в угрожающем тоне всё так же, не оборачиваясь к Казбеку:

– Ну, Сидор, так Сидор, всем спокойнее будет. Хорошо устроились, тишь да гладь, одна благодать. И ты Сидор будь любезен присядь со мной.

Сапожник прошёл через комнату, сел за стол лицом к Казбеку. Галина и Рустам встали из-за стола, отошли к стене. Казбек убрал финку за голенище сапога.

Сапожник смотрел на Казбека и, усмехнувшись, произнёс:

– Ну, здравствуй, Сидор.

– Мужчина, у нас склад хозяйственного инвентаря, вы не по адресу попали. Тут я заведую складом. Вы что хулиганите? Оружием размахиваете, я сейчас мили…

Галина замолчала, напряглась. Сапожник взвёл курок револьвера. Щелчок курка громко отдался по складу, положив конец препираниям. Казбек захлопнул дверь, спокойно прошёл к столу, сел на стул сбоку от Сапожника и спросил его с улыбкой:

– Ты кто будешь, худосочный? Тебе что здесь тир для стрельбы? Думаешь, ствол в руках, козырным стал?

– Я-то? – проговорил Сапожник. – Я проездом здесь и, пользуясь, случаем, напомнить тебе о просьбе зашёл, товарища нашего, Сивкого Петра Евсеевича. Я Сапожник, брат Прохора. У меня Пётр Евсеевич обувь ремонтировал. Я так кроить умею и гвозди в подмётки забивать, что память на всю жизнь оставляю о своём мастерстве.

Лицо Казбека побледнело при напоминании о Сивом. Глаза прищурились, но Казбек продолжил, в спокойном тоне разговор:

– Так помер товарищ наш, весной сорок второго. Я, что-то не припоминаю, что бы мы с тобой у постели почившего слушали его последнюю просьбу.

– Не успел я, – ответил Сапожник, – старость не радость. Только тебя я видел последним у него. Ушёл ты так быстро, что ноги мои старые тебя догнать не успели.

– Понятно. Я помню, о чём меня просил усопший. Умыкнули посылку у меня. Ты уж подожди, когда найдётся. Ясно излагаю? – пояснил с досадой Казбек.

Сапожник улыбнулся:

– Я подожду, только когда найдёшь, мне сообщи, у кого нашёл, я сам у него заберу. А, теперь спасибо за чай. Пойду я, вы уж извините, что без приглашения навестил вас. Да, вот ещё, совет тебе, считай подарок от меня за брата моего Прохора, за дружбу, что ты с ним водил. Обложили тебя уже. По следу идут за кодлой твоей легавые. Про тебя ещё не знают, но дела твои уже на столе милицейского отдела рассматривают. Это точно, мне один человек из ментовки рассказал.

– Негоже вору тереть вопросы с мусорами, – зубоскалил Казбек.

– Он тоже так говорил, ну человек этот из милиции, потом всё мне выложил за возможность умереть смертью лёгкой, – жутью веял Сапожник и спокойным тоном продолжил: – Ты, как решишь наш вопрос, то отсидись пару лет за разбитую витрину, смотришь и, следы потеряются твои. Живу я на Мазутке, там меня и найдёшь. Срок тебе, неделя.

Сапожник встал и направился к двери.

– Спасибо тебе за доверие, – проговорил Казбек ему вслед.

Сапожник открыл дверь и, не оборачиваясь, шутя, ответил:

– Спасибо нам много, нам бы должок вернуть.

Сапожник ушёл, захлопнув за собой дверь, а Галина встрепенулась, закурила. Хан сел за стол и посмотрел на Казбека.

– Это, что здесь было, Сидор? Ты перед ним, как шесть копеек на прилавке, – с удивлением произнёс Хан.

Казбек коротким ударом в челюсть свалил Хана со стула. Хан упал на пол, сел, замотал головой из стороны в сторону и уже с осторожностью, выказывая уважение, но держа фасон, спросил:

– Ты, что Сидор, затмение нашло?

– Тебе добавить? – рявкнул Казбек.

– Нет, не надо, я понятливый, только в толк не возьму, ты как вроде хвост поджал перед ним? – более тихим тоном нудил Хан.

– Нет, не его я боюсь. Одно дело, пулю схлопотать, другое дело, когда тебя живым на ремни резать будут.

Галина содрогнулась, зубы её выбивали дробь. Она по-женски испуганно осведомилась:

– Что Сидор, всё так серьёзно?

Казбек вздохнув, ответил:

– Серьёзнее некуда.

Хан поднялся с пола, сел на стул и с интересом глядя на Казбека спросил:

– Сидор, так ты на самом деле кто?

Казбек смотрел на своё отражение в чайнике, ответил, усмехнувшись:

– Дед Пихто, вот кто.

1952 год. Лето.

Казбек шёл по улице Ташкента. Солнечная погода уходящего лета вытащила на улицу города остатки народа, любителей посидеть дома, и переулки кишели людьми, как муравьями. Казбек зашёл на рынок купить продукты в дорогу, ему сегодня предстояло уезжать в Москву с гружёным составом.

Около рынка стояла легковая машина, в машине сидел водитель в форме служащего НКГБ в звании сержанта, с умным видом читал газету. Казбек покосился на водителя и прошёл на рынок.

Рынок был большой, центральный. Казбек прошёл вдоль торговых прилавков и встал в очередь купить зеленого лука и петрушки. Перед Казбеком стояла миловидная девушка с дамской сумочкой, висевшей на руке. Казбек обратил внимание на хорошее платье девушки. Взгляд его, скользивший от ног до головы дамочки, остановился на её запястье. На руке девушки сиял полоской роскоши золотой браслет в виде змейки, с красными рубиновыми глазками. Девушка по имени Вероника приходилась женой Гоше Медведеву.

Казбек мысленно радовался:

«Не может быть, вот это удача. Этот браслетик из коллекции Сивого. Мне тот браслетик сердце грел, так и разбирало его себе оставить. Вот он кому перепал. Кто же эта краля? Значит, Жорик жив, здоров и распотрошил Общак. Теперь за этого козла ответ держать придется, если он разбазарил всё. Да нет, там чтобы прожечь, жизни не хватит. С нашими порядками не забалуешь деньги тратить. Если она носит его свободно, то видно кто-то у неё или муж, или отец на высокой должности стоят. На козе не подъедешь к такой».

Девушка купила у продавца овощей и пошла с полной авоськой на выход с рынка. Казбек пошёл вслед за ней. Он в свои годы ещё был красавчиком. Кобелиная натура его проявлялась в любом моменте, где присутствовали женщины, только из-за панического страха перед болезнями он сдерживал себе от случайных близких отношений, но пофлиртовать не упускал возможности. Казбек догнал девушку и обратился к ней, применяя всё своё обаяние:

– Разрешите вам помочь?

– Ну, что вы, мне не стоит никакого труда самой нести продукты. Конечно спасибо вам, но я сама справлюсь, – ответила Вероника, пытаясь избавиться от незнакомца навязчивого.

– Вы не подумайте ничего такого, просто, когда девушка в таком платье несёт продуктов целую сумку, сердце переживает и пройти мимо, не можешь, помочь хочется, – виноватым голосом ребёнка ответил Казбек, расплывшись в улыбке белозубой.

Вероника тоже улыбнулась, очаровывая из-под густых ресниц своим взглядом Казбека и уже успокоившись, проговорила ему:

– Если только в этом дело, то, пожалуй, помогите, мне тут не далеко, у ворот рынка стоит мой автомобиль.

Казбек взял тяжёлую для девушки ношу и с лёгкостью понёс содержимое к машине. Водитель, увидев Веронику, бросил газету на сиденье, выскочил из машины, обежал автомобиль, открыл заднюю дверцу и залебезил перед девушкой:

– Говорили, что только яблоки возьмёте, а сами вон целую сумку набрали. Знал бы, что так будет с вами пошёл.

– Ничего страшного не произошло Виталий, мне вот мужчина помог сумку донести, – успокоила водителя Вероника.

Казбек отдал сумку с провизией водителю.

– Спасибо большое вам за помощь, – протянув открытую ладонь Казбеку для пожатия, поблагодарила Вероника.

Водитель положил сумку на заднее сиденье автомобиля, пошёл к водительской двери и сел за руль. Казбек пожал нежно руку Веронике и, играя, произнёс:

– Ну, у вас и машина, прямо карета для королевы.

– Это служебная машина моего папы, – беззаботным тоном ответила девушка.

Казбек обворожительно улыбнулся Варе и продолжал топтать к ней тропинку:

– Тогда карета для принцессы.

Вероника рассмеялась от комплемента. Ей давно уже никто не говорил простых, но приятных для девушек слов и она, смущаясь, но держа немного пафос, ответила:

– Вы прямо меня всю возвеличили. Ещё раз спасибо вам и прощайте странствующий рыцарь.

– Всего хорошего вам, – ответил любезно Казбек и, когда машина уехала, достал карандаш из заднего кармана брюк, записал номер машины на пачке папирос « Казбек» и, повеселев от лёгкого флирта и удачи свалившейся на него, как снег на голову, пошёл покупать зелень.

Глава 2

1952 год. Лето.

В селе Студёное, в доме председателя колхоза, при свете керосиновой лампы напротив Звягинцева сидел за столом Гриша Медведев и ложкой перемешивал в миске салат из огурцов и помидоров.

Звягинцев нарезал хлеб на доске, разлил по стаканам водку и сказал:

– Гриша, я, конечно, советовать тебе не решаюсь по поводу жить тебе трактористом или попытаться исполнить свою мечту поступить в лётное училище, после того, что тебе сказали на Лубянке, но всё-таки оставить этот момент в жизни просто так, закрыв глаза, я бы не советовал.

– А, что я могу? На неприятность нарваться мне не страшно, я про свою матушку и сестру ничего не знаю. Где они? Вдруг наши отношения с братом моим на их судьбу повлияют.– осторожничал Гриша.

– Так, тем более, ты не знаешь, что с ними. А, ты съезди к брату в Ташкент, спроси у него, вообще, как это получилось, что он твоё имя взял и год рождения? Ведь может, причина, какая есть? – давил Звягинцев надеждой глупой.

– Брат фигура государственная, – кручинился Гриша.

– Ну и что? Ты к нему добро подойди, так мол и так, разъясни мол почему петрушка такая? – советовал Звягинцев.

– Жутко мне от слов офицера этого на Лубянке стало, как будто он мне приговор зачитал. Однако смирится, я не могу, трясёт всего от мысли, что воевал я за свободу своего народа, а народ этот в образе майора, мне определил, то, что считает нужным, невзирая на моё личное желание, – кипятился Гриша.

– Давай, выпьем сынок, – сказал Звягинцев и взял стакан с налитой в нём водкой.

Гриша поднёс свой стакан с «горькой» к своим глазам, повертел, играясь гранями стекла на свету лампы керосиновой и произнеся дерзко: – Двум смертям не бывать, а одной не миновать, – чокнулся стаканом о стакан Звягинцева и махом одним выпил содержимое, зачерпнул ложкой салат и захрустел молодыми зубами садовую радость.

Звягинцев, улыбнулся, спросил:

– Так всё же ты это к чему сказал так решительно?

Гриша прикурил папиросу и ответил спокойным тоном:

– Ну, что мне колхоз зря, что ли пальто купил? Поеду к брату, пусть увидит, что мы не в лаптях ходи.

– Молодец, – ответил Звягинцев и маханул залпом стакан водки.

1952 год. Лето 25 Августа.

Гриша Медведев катил в кузове грузовика по окрестностям Ташкента. Палящий зной обжигал кожу на теле. Волосы Гриши под кепкой намокли от испарины, и тоненькие струйки пота стекали по вискам, по носу и по щекам. Гриша ехал в кузове грузовика, сидя на своём чемодане, приспособился на передке кузова в углу, раскинув руки, держался за борта грузовика. Грузовик был завален, каким-то хламом прикрытым брезентом. Несмотря на то, что грузовик ехал ветер прохладнее не становился, а только ещё жарче, обдавал кожу так, что Гришу немного подташнивало. Солнце, в прозрачной синеве неба, напомнило ему яичницу на сковородке. Гриша усмехнулся, сплюнул пыль с губ.

Так хотелось снять пиджак, но Гриша перевёл желание своё, подумав, что вдруг он случайно встретится с братом сразу, когда остановится грузовик и будет выглядеть не презентабельно, поэтому терпеливо ехал в пиджаке, мотаясь телом из стороны в сторону от движения машины по неровной дороге. Дорога пошла по горной местности. Гриша встал, сжал зубы, расставил широко ноги, смотрел на однообразный пейзаж за бортом грузовика, говорил сам себе вслух:

– Горы, конечно, красиво смотрятся, но только по мне лес с ёлками куда приятней, чем булыжники. Захлебнёшься пыль глотать.

Гриша, вдруг рассмеялся от пришедшей в голову мысли, что он пальто новое, для важности не одел, а в чемодан положил. Он устал отплёвываться от пыли, развернулся к кабине спиной. В кабине с водителем ехали две женщины узбечки. Гриша слышал, как они задорно смеялись и переговаривались на своём языке с водителем.

Впереди показался городок. Издалека казалось, что в каменной чаше, лежит зелёный куст с маленькими беленькими цветочками.

Машина въехала на городскую дорогу, отличавшуюся от горной дороги отсутствием камней. Гремя коробкой передачи, грузовик, газуя, остановилась около чайханы.

Гриша перелез через борт грузовика, спрыгнул на землю, подошёл к водителю Володе.

– Вот и прибыли, а ты волновался, – успокоил Гришу водитель, – зайди вон в чайхану там спросишь, про адрес свой и тебе всё популярно расскажут. Люди здесь местные отзывчивые. Мне пора, я дальше на шахты еду. Ну, бывай.

Володя протянул Грише руку для пожатия. Тот в свою очередь дружественно пожал руку водителя, проговорив:

– Спасибо тебе, что довёз. Удачи тебе дорогой, может, свидимся ещё.

Машина, прохрипев передачей, медленно тронулась и поехала по направлению в центр города, оставляя за собой поднявшуюся пылью беспризорность дороги. Гриша огляделся по сторонам, взял чемодан, стоявший на земле, поправил свою кепку на голове, направился к чайхане.

1952 год. Лето 25 Августа.

Григорий зашёл в чайхану, сел за стол под навес, вытянув одеревенелые ноги под столом. На пиджаке лежал слой пыли. Гриша покосился на своё плечо и дунул. Пыль с плеча даже не стронулась. Он встал, снял пиджак и стал вытряхивать из него пыль, потом положил его аккуратно рядом с собой на скамью.

К столу подошёл мальчик, одетый в белую широкую рубашку. Поверх рубахи на выпуск была одета безрукавка. Штаны были из хлопка, на голове тюбетейка. Мальчик поклонился с уважением Грише и спросил на русском языке:

– Чаю хотите?

– Хочу дорогой, только по холоднее чаю, – ответил Гриша, повеселевший от радости напиться.

Мальчик улыбнулся красивой детской улыбкой, с любопытством разглядывая незнакомца, и посоветовал:

– Надо пить чай горячим и после него сразу жажда пропадёт, прохладнее становиться внутри тела.

Гриша говорил с подковыркой, с присущей ему весёлостью:

– Не может быть!

Мальчик, не поняв иронии, приняв удивление Гриши за чистую монету, с видом знатока произнёс:

– Как не может быть? Очень даже и может быть. Чай горячий, горячее воздуха. Когда попьёшь, то после него, кажется, что и жары нет даже.

Григорий улыбнулся:

– Неси свой чай, давай испытаем.

***

Гриша сидел за столом, смотрел на горы и вспоминал своё село. Звягинцев по-отцовски пытал его, почему ему отказали в приёме в партию, но Гриша не стал ему говорить правду, сказал, что пока отложили решение.

Звягинцев чувствовал, что-то не ладное, но не стал мытарить душу парня. А, Гриша проработал пару недель и ничего не говоря, собрался и поехал в Ташкент. Он решил, что ему бояться нечего, надо выяснить, что там, у брата по жизни творится. Да, с другой стороны действительно, чего бояться? Внутри его сердца кровь клокотала от несправедливости; почему, он на ровне со всеми бил врага, поднимал колхоз, служил в армии и должен жить, не так, как ему хочется? И как так получилось, что Гоша под его именем живёт и годом рождения. Нет, никому говорить не надо, а, надо выяснить у брата всё глаза в глаза.

Гриша вспомнил добрых и разговорчивых людей на вокзале, которые ему подсказали, что город, где находятся шахты горняков совсем не здесь и до него ещё долго добираться, и он поехал дальше.

Гриша курил, когда мальчик принёс чайник и налил ему чая в пиалу.

– Спасибо дорогой, – подковырнул его Гриша, – а то бы я с голода умер. Сейчас чаю поем и пойду.

Мальчик, спохватившись, побежал в дом и вернулся с лепёшкой, лежавшей на деревянной дощечке, положил дощечку с лепёшкой на стол перед Гришей со словами доброты:

– Кушайте на здоровье, пожалуйста.

Гриша отпил чая, откусил лепёшку и спросил:

– Мне бы узнать, как найти дом пять по улице Ленина.

– Сейчас я деда позову, он вам всё расскажет, – ответил мальчик и шустро зашёл в дом.

Вход в дом был завешен полотняным ковром. Мальчик вышел вместе с дедом, одетым в белую длинную рубашку, на голове тюбетейка. Видно было по походке, что дед совсем старый, но в глазах его мелькал огонёк задора. Дед подошёл к столу, присел на скамейку и поинтересовался:

–Чем могу быть вам полезным?

– Доброго вам здоровья, уважаемый, – отвечал Гриша, – Вы мне не подскажите, как найти улицу Ленина. Дом 5.

– Ну, кто не знает Ленина дом 5, Горком партии нашего города. А вы извините, будете, командировочный или на работу к нам устраиваться? – говорил с интересом к незнакомцу дед.

– На работу устраиваться приехал, – врал Гриша. – А, кто у вас там секретарь партии сейчас?

Гриша достал из кармана пиджака папиросы «Казбек», прикурил, жадно затягиваясь дымом.

– У нас сейчас всем верховодит товарищ Гончаров, Фёдор Лукич и его правая рука Медведев, помощник его, второй секретарь партии. Гончаров уже старый, помощник его молодой, норовистый такой парень, из шахтёров. Мальчиком пришёл на шахту в сорок третьем году и такой молодец. Комсомольцем, понимаешь ли, всю молодёжь поднял на ноги, спортсмен, однако, передовик производства. Три года во время войны наравне с взрослыми из забоя не выходил. На-гора давал две нормы, – разошёлся дед.

– Что же, так сразу взял и две нормы выдал? – начал допытываться Гриша, услышав информацию о своём брате Гоше.

– Нет, конечно. Он начинал работать в женской бригаде. Потом создали бригаду молодёжи комсомольской. Ну, что тут говорить молодец он. Работал и учился. Ко всем с любовью и заботой относится. Все дела делает, не отпустит никого, пока не решит с чем к нему пришли. Старается, однако. У нас весь город поднялся благодаря молодёжи и кино показывают, и дети занимаются в доме пионеров. Детский сад работает, школу, вон какую построили. Я сам учился даже в ней, – рассказывал дед чайханщик.

Григорий задумчиво посмотрел на горы и спросил:

– А живёт-то он один или женат?

– Он женат, – деловито произнёс чайханщик. – Жена красавица у него. Дочка большого начальника в Ташкенте. Отец её проживает в Ташкенте, а дочка с мужем здесь живут. Да ещё вместе с ними мать проживает Медведева. Правда плохо видит она. Война была, в партизанском отряде сражалась. Пытали немцы её, зрение ослабло, видит она плохо.

Гриша содрогнулся, мышцы на лице напряглись, глаза прищурились, и в уголках промелькнула блеском слеза. Он почувствовал в горле комок от волнения, взял лепёшку, откусил сразу большой кусок и, жуя, спросил:

– А дети-то у него есть?

– Конечно, есть, мальчик родился, Кириллом зовут, – повествовал дед.

Григорий, пытая информацию, хитро повёл разговор:

– Надо было сначала няньку родить, девочку, а то ребёнку без няньки плохо.

– Да у них и девочка есть, то есть, сестра Медведева. Не помню вот, как зовут её. Она у тестя его живёт в Ташкенте и мальчик с ними. Она там учиться на артистку, – рассказывал дед.

– Вы дедушка прямо, как информбюро. Откуда всё про всех знаете?– удивлялся Гриша.

Чайханщик приосанился и сказал с гордостью:

– Так у меня же чайхана. Все кто приезжают, прямо с автобуса ко мне чай попить идут. Чай пьют, отдыхают с дороги, все новости расскажут. Тем более у нас здесь рынок торгует прямо за моей чайханой через улицу. Народа, сам видишь, много ходит. Осторожно ходи. Жуликов много.

– Спасибо вам. Как в кино всё расписали. Интересно вас слушать. А, дорогу покажите в Горком? – пытал Гриша.

– Что тут идти, вон дорога, так прямо и иди по ней. Ленина улица у нас главная. Дойдёшь до второго перекрёстка, она и будет, и направо повернёшь. Там площадь будет и Горком там тоже. У нас всё там.

Гриша встал из-за стола, надел пиджак, взял в руки стоявший на земле чемодан.

Мальчик ловко убрал со стола посуду и обратился с удивлением к Грише:

– Вы пиджак, зачем одели? Жарко, однако.

Григорий, шутя, ответил мальчику, с серьёзным выражением лица:

– Чай попил. Такой горячий, что замёрз после него. Воздух, как лёд кажется. Ну, всего вам доброго. Пойду я, а то времени у меня мало. Надо отметиться сегодня по приезду.

– Удачного пути сынок, – пожелал ему добродушный узбек.

Гриша пошёл быстрой, уверенной походкой по дороге к центру города.

1952 год. Лето 25 Августа.

Здание Горкома партии представляло собой, двухэтажное кирпичное строение, оштукатуренное и побеленное. Окна и рамы на окнах покрашены белой краской. Около входа росли пирамидальные деревья, посередине, перед входом, клумба с посажеными цветами, перед клумбой памятник Ленину, Владимиру Ильичу.

Около здания стоял легковой автомобиль, на водительском сиденье которого с важным видом, как было присуще всем водителям, возившим людей первостепенной важности, сидел шофёр. В руках держал газету для вида, сам дремал. Рядом ютился между деревьями пассажирский автомобиль Газ, в простонародье названный «козлик».

Окно на втором этаже было открыто. Около окна стоял секретарь Горкома партии Фёдор Лукич с кружкой в руках, смотрел в окно и потягивал со смаком чай. Фёдор Лукич отслужил уже своё по возрасту и не держался за своё место секретаря. Подходящей кандидатурой на его кресло был Гоша Медведев, молодой по годам, и Фёдору Лукичу приходилось тянуть свою лямку уже безо всякого энтузиазма, чтобы второй секретарь набрался опыта.

Гоша Медведев стоял рядом с Фёдором Лукичом в хорошем костюме, подтянутый. Ворот рубашки не смотря на жару, Гоша не расстёгивал.

– Вот, что я тебе хочу сказать, – говорил Фёдор Лукич наставительным тоном Гоше, – с тобой уже всё решено. Кандидатура твоя утверждена и давай, пожалуйста, не отнекиваться. Ты уже полностью состоявшийся человек. У тебя за плечами проведена большая работа. Да, пусть она происходила под моим чутким руководством, но это же хорошо. Ты научился правильно смотреть на все ситуации и решать все возникшие вопросы. Конечно, ты ещё молод, тебе сейчас только двадцать четыре года, но ты мой помощник, второй секретарь. Ты хорошо справляешься со своими обязанностями.

– Да вы что? Я даже и не думаю об этом. Мне нравится с людьми работать и благодаря вашему чуткому руководству, я черпаю столько знаний, что до конца дней своих обязан вам буду, – лукавил Гоша.

– Не только мне обязан, ты не забудь про своего тестя. Это он тебя на правильную дорогу вывел. Я с полной готовностью отдам тебе все свои связи и знания, когда придёт время. Да знаешь, в нашу дыру особо-то никто и не рвётся. Если бы не шахты по добыче угля, то тут бы давно уже всё быльём поросло. Думаю и шахты наши, со временем прикроют. Война закончилась, и мы уже теряем своё стратегическое значение. Что у нас тут? Одни горы да камни. Ещё дай Бог лет десять и всё. Местонахождения по добыче полезных ресурсов уже не будет, что тогда? Вот тебя поставим вместо меня через пару лет. Мне на покой пора, а ты подучишься, потом поработаешь и смотришь в Ташкент переедешь. Тесть твой молодец, знает, куда коня правит, – рассказывал сказки Лукич.

– Спасибо вам Фёдор Лукич. Я оправдаю доверие партии и главное ваше доверие, – заверил его Гоша.

– Я, сейчас домой отъеду, пообедать. Ты тоже пообедай. К вечеру я не вернусь, сразу из дома поеду в Ташкент по делам нашим, там и заночую. Ладно, пойду я, – закончил разговор Фёдор Лукич и вышел из кабинета.

Гоша, глядя в окно, почесал пальцем кончик носа и, разговаривая сам с собой, произнёс:

– Нос чешется. От кого интересно получу по носу?

Гоше видно было из окна, как Фёдор Лукич сел в автомобиль и машина, медленно объехала вокруг клумбы, направилась в сторону дороги.

***

К клумбе, оглядываясь по сторонам, подошёл Гриша, взглядом пробежал по зданию Горкома, остановился глазами на открытом окне.

Как два клинка стального лезвия схлестнулись взгляды братьев, и мысли искрами жгли зрелые сердца. Гриша подумал:

« Высоко брат взлетел, больнее будет падать».

Гошу больно кольнуло под сердцем мысль:

« Вот это да, братца здесь не хватало».

***

Гоша вышел из дверей здания Горкома и направился к скамейке, где сидел Гриша. Он, молча, присел рядом с братом и не знал, что сказать и как начать разговор. В воздухе повисло молчание. Каждый из братьев переживал встречу по-своему и каждый ждал от встречи своё.

Гоша не очень хотел оправдываться перед Гришей о том, что сделал, а тому, напротив, стало интересно, как поведёт себя прижатый к стенке брат. Почему-то вся злоба, с которой он ехал к брату, растворилась от вида зажатого испуганного человека.

Гриша, выдержав театральную паузу, начал разговор первым:

– Не думал я, что придётся нам вот так с тобой встретиться, за тридевять земель. Вижу я, что не очень ты рад нашей встрече брат.

– Да, скрывать не стану от тебя, – отвечал дерзко Гоша, – не думал и я, что нам встретиться придётся. Дороги у нас с тобой разные, чтобы пересечься им. Ну, да ладно, приехал значит, искал меня. Так всё просто не бывает. Ты извини, в кабинет не приглашаю, да и домой мне тебя звать не с руки. У меня семья. Я не знаю, где ты был все эти годы, с кем дружбу водил и кем стал ты сейчас? Я на большой должности, у всех на виду и репутация у меня безупречная. Говори, зачем приехал?

Из окна кабинета на втором этаже показалась голова девушки с кудряшками волос. Девушка говорила звонким голосом, обращаясь к Гоше, называя его вместо Георгия Григорием:

– Григорий Силантьевич, вас к телефону просят подойти. Вопрос по продовольствию.

Гриша удивлённо поднял брови, посмотрел вопросительно на брата. Гоша, смутившись, отвёл взгляд и громко ответил секретарше:

– Передайте, пожалуйста, что я, уже ушёл.

– Хорошо, – ответила девушка.

Гоша покосился на Гришу. Младший брат, опустив голову, курил папиросу, задумчиво глядя себе под ноги. Молчание тяготило обоих. Дальше в молчанку играть не было смысла и Гриша, произнёс:

– Теперь мне всё ясно с тобой.

Гоша вспылил:

– Что тебе ясно? Ты же ничего не знаешь. Мне ничего не оставалось делать, как только уйти из дома. Мне мать сказала, чтобы я ушёл. Кругом немцы, всё село истязали. И документы я взял все, какие были второпях. Свои потерял, пришлось твои использовать.

– Давай не будем здесь кипятиться, – заметил Гриша, – народ ходит. Предлагаю поговорить где-нибудь в укромном месте. И не юли, я знаю, что матушка с тобой живёт. Хочу увидеть её и возражений на этот счёт не принимаю.

Гоша сидел, молча, растерянно, на какое-то мгновение, потеряв контроль над ситуацией, потом встряхнул головой и произнёс:

– Ладно, давай поговорим. С матерью я тебе дам увидеться. Скажи, зачем приехал?

– Расскажу брат, расскажу обязательно, иначе, зачем я в такую даль к тебе ехал, не чай попить в чайхане. Говори где мне ждать тебя с матушкой нашей? – горько проговорил Гриша.

– Ты сядь в автобус, вон остановка напротив нас. Поедешь в сторону шахт, сойдёшь в конце города у рощи, там и жди меня, мать я привезу туда. Мне не надо, чтобы люди нас вместе видели, – набравшись уверенности, говорил Гоша брату своему.

– Я услышал тебя брат, – сказал Гриша, – только вот в толк не возьму к чему такая конспирация? Я ведь могу и официально прийти к тебе в Горком и там поговорить.

– Вот для этого и подожди меня в роще, чтобы раньше времени дров не наломал, а то потом спохватишься, да поздно будет.

– Хорошо, буду ждать тебя там. Воды привези с собой, будь добр, – закончил Гриша разговор и, встав со скамьи, направился к автобусной остановке.

1952 год. Лето 25 Августа.

Вероника, жена Гоши и его сестра Варя ехали по городу в служебном автомобиле её отца, полковника НКГБ, за рулём сидел водитель Виталий. Варваре Медведевой исполнилось на ту пору девятнадцать лет. Высокая, красивая блондинка с пышной шевелюрой волос, она даже проезжая в машине заставляла оглядываться на себя мужчин. Сердце её не заполнялось ни кем из мужского пола для постоянных отношений, хотя на её руку и сердце претендовал молодой парень по национальности грузин, Гиви Ломидзе.

– Как у тебя учёба Варенька, в театральном? – спрашивала её Вероника.

– Заканчиваю в этом году, – щебетала радостно девушка.

– А свадьба когда намечается? – пытала её родственница.

Щёки Вари покраснели от смущения, и она ответила сконфужено:

– Я вообще-то не очень хочу замуж. В жизни много ещё интересного. Театр, гастроли. Замуж выйдешь, дети пойдут, стряпня, стирка, каторга женская. Я хочу овладеть искусством игры на сцене, перевоплощением, прожить много разных жизней; Королевы, Золушки. Хочется сняться в кино.

Вероника рассмеялась:

– А, как же женское предназначение рожать детей голубушка? Кто поможет нашему государству вырастить патриотов Родины? У тебя ухажёр такой интересный. Он грузин или армянин?

– Грузин, – вздохнула Варя, – фамилия у него Ломидзе, зовут Гиви. Не хочу быть Ломидзе, а хочу быть царицею театра.

***

Автомобиль, на котором водитель вёз Варю с Вероникой проезжал перекрёсток, как вдруг на большой скорости в него врезался грузовик. Сидевший в кузове Казбек и охранники от резкого торможения машины просто прилипли к переднему борту за кабиной.

Грузовик врезался в заднюю дверь легкового автомобиля со стороны, где сидела Вероника. Водитель легкового автомобиля вышел из машины, держась за голову, шатаясь из стороны в сторону, кругами пошёл по перекрёстку. Варя открыла дверь, выбралась из автомобиля и упала на землю.

Комиссар вышел из кабины грузовика, а Казбек с охранниками перелезли через борт кузова, спрыгнули на землю. Двое охранников заботливо подняли с земли Варю и посадили на скамью у дома.

Казбек, подойдя к легковому автомобилю, наклонился к окну, посмотрел на застывшее от боли лицо девушки, сидевшей в какой-то неестественной позе на заднем сиденье автомобиля. Казбек с сожалением узнал в девушке Веронику, прелесть, которой помогал на рынке нести сумку с продуктами.

Рука у девушки была закинута кверху, лежала на окровавленной голове. На кисти руки девушки блестел золотой браслет змейка. Капли алой крови перемешивались с алмазными глазами рубинов змейки на браслете. Лицо девушки казалось ещё живым, только глаза были закрыты и гримаса, выражала боль. Вероника была мертва.

Вокруг машин быстро собрался народ. Все охали сочувственно водителю продолжавшему ходить, шатаясь невдалеке от места аварии. Казбек обошёл автомобиль, угрюмо произнёс сам для себя:

– Вот и браслетик опять нарисовался.

Водитель грузовика неуклюже топтался возле бампера, осматривая решётку радиатора, и не выказывал никаких признаков волнения. Комиссар раздосадовано ругнулся. При его работе часто случались столкновения, и он все моменты разрешал быстро. Но сегодня комиссар смотрел на легковую машину угрюмо и произнёс со злобой в голосе:

– Ну, надо же, мать твою, как чёрная кошка дорогу перебежала машина эта.

Комиссар, стоял с растерянным видом, с повисшими, как плеть вдоль тела руками, не зная, что предпринять. Состав на станции отправлялся через двадцать минут. Конечно, без него никто не тронется, но выход поезда не по графику мог повлечь за собой ряд неприятностей. Казбек, видя нерешительность комиссара, проговорил:

– Уезжать нам надо товарищ комиссар, груз у нас.

Комиссар вспыхнул:

– Ты, что лезешь с советами своими? У меня водитель только один. Машина видишь чья? На номера посмотри, бестолочь.

Казбек продолжил:

– Так вот водителя и оставьте, он же врезался, пусть и отвечает.

Водитель, краем уха, услышав такой поворот в разговоре, насторожился и, подойдя к комиссару, громко возмутился:

– Товарищ комиссар, меня же засудят, под трибунал отдадут!

Казбек, не дожидаясь дальнейших распоряжений сел в кабину грузовика, завёл двигатель. Комиссар обернулся на звук двигателя. Казбек проговорил:

– Комиссар, вы, что хотите рядовым стать? Вам приказы из Москвы дают люди по чину выше, чем здесь. Поехали.

– Да я тебя…, – начал, было, комиссар, но Казбек прервал его жёстким тоном, сам при этом удивляясь своей наглости.

– Вот давайте груз доставим к поезду и там вы мне, что хотели то и скажите, – пояснил он комиссару.

Комиссар, молча сел в кабину, оставив водителя грузовика стоять на дороге вместе с потерей Гоши Медведева.

1952 год. Лето 25 Августа.

Солнце палило нещадно. Гриша сидел на траве около дерева на опушке рощи. Рядом стоял чемодан, сложенный аккуратно пиджак Гриши лежал на нём.

Гоша подъехал на машине ГАЗ, сам сидел за рулём. В кабине рядом с сыном сидела Прасковья в чёрном платье, голова покрыта была косынкой.

Гриша встал, заволновался. Слеза горечи при виде матери тронула грустные глаза сына. Он снял с головы кепку и кинул её на траву. Из машины вышел Гоша, открыл дверь, помог выйти матери. Прасковья шла неуверенно, плохое зрение давало о себе знать. Слух Гриши резануло от того, что мать назвала брата именем, которое принадлежало, только ему и называла она имя ласково, сердцем, как в далёком детстве, прижимая его, младшего сына Горшу-Егоршу нежно к себе. Под коленкой памятью о войне заныла рана блуждающим осколком.

– Так, что за сюрприз-то ты мне обещал показать Горша-Егорша? Я и так у тебя дальше носа своего ничего не вижу, а ты всё с сюрпризами своими, – говорила Прасковья Гоше.

– Сейчас мама, ты только не волнуйся, – осторожничал Гоша.

Он взял мать за руку, подвёл её к Грише, который смотрел на мать, волнуясь, не зная какие первые слова надо произнести. Прасковья выглядела постаревшей, из-под платка выглядывала седая прядь волос. Мать посмотрела на Гришу с прищуром глаз и спросила у Гоши:

– Кто это сынок? Что он молчит?

Гриша опустился на колени перед матерью, смотрел, не отрываясь на её лицо.

Прасковья отпрянула назад, но Гоша сзади задержал её за плечи. Мать осторожно протянула руку, дотронулась до головы Гриши, провела ладонью по его волосам, по лицу. Медленно склонившись над сыном, она двумя ладонями сжала его подбородок, вздрогнула и прижала голову сына к себе.

Прасковья, молча, плакала, гладя ладонью по голове сына. Так они и стояли, молча некоторое время; мать и перед ней на коленях продолжение её мужа Силантия.

Гоша отвернулся в сторону, в нём вдруг закипела злоба. Жалости к брату он не испытывал, только горечь шла в горло, от того, что не смог избежать он ситуации встречи матери с Гришей.

– Горик-Егорик мой, – резала болью воспоминаний Прасковья сыну своему Грише. – Где же ты скитался? Как же я тебя ждала. Ты же обещал вернуться к нам с Варей. Мне брат твой говорил, что погиб ты, сгинул в лесу, связался с лихими людьми, и они тебя уморили.

Гоша стоял со стиснутыми зубами, кулаки были сжаты за спиной.

– Жив я матушка, – плакал Гриша, – и ни с кем не связывался кроме Родины своей.

Григорий смотрел на лицо матери, дотрагивался губами до её ладоней. Мать приблизила своё лицо к лицу младшего сына, поцеловала его в глаза. Гриша встал, осторожно обнял мать, предложил ей:

– Присядь матушка на чемодан.

Гоша пошёл к машине, открыл заднюю дверцу багажника, достал стул, подошёл к матери и поставил его на землю подле неё. Прасковья проигнорировала предложение Гоши, села на край чемодана Гриши. Младший сын сел рядом с ней на траву не выпуская её руки.

– Расскажи мне, где же ты пропадал Горик-Егорик мой? – успокоившись, произнесла Прасковья.

– В армии служил матушка. Писал вам, а ответов не получал. Остался на два года ещё служить. Вам писал об этом. Потом когда приехал в село вас не застал. Тётя Глаша сказывала, что забрали вас с Варей и увезли куда-то, – плыли слова Гриши посреди зноя.

– Да сынок забрали и увезли. Мы с Варей сами перепугались. Нам сказали, что на проверку, какую-то везут. Но потом в поезд посадили и привезли к брату твоему прямо на его свадьбу. С тех пор тут и живём, – туманно говорила мать.

– А Варя-то где матушка? – пытал её сердце сын.

– Варя сейчас в Ташкенте живёт у отца жены твоего брата и мальчонка его с ними. Варя учится. Артисткой хочет стать. Я вот здесь одна век свой доживаю. Как ты нас нашёл Горик-Егорик?– разговаривала мать уже окрепшим голосом.

– Да нелегко было вас найти. Время такое сейчас смутное. Меня в Москву вызвали на Лубянку и ответ держать велели, почему у нас в семье два брата под одним именем и годом рождения живут. Мне разрешили съездить к вам, уточнить что, да как. Я не мог в толк взять, почему они так со мной обошлись по-доброму. Дали возможность разобраться самим, мало ли у нас в семье ошибка какая. Теперь-то я понимаю, что Гошка под моим именем живёт. Дураку ясно, чтобы на фронт не попасть взял метрику мою, себе два года отрезал и миновал страх этот, что свинцом сидит у меня в ноге, – злобился Гриша.

– Да сынок, виноват он перед тобой, мальчик ещё был, смалодушничал, испугался. Он бежал от страха своего.

– Я от страха своего тоже бежал, только в отряд к партизанам, ты сама знаешь, вместе с нами была. Пожалел я тебя матушка, когда мы домой вернулись в сорок третьем, не сказал тебе, что Гошку с бандитами встретил. Он ведь смотрел волком, а сам зайцем дрожал, когда под стволом нагана дядьки Авдеева по земле задницей елозил. Я на ствол бросился за него, а Гошка убежал, знать не хотел оставаться с нами. И бежал он намеренно от войны, с моими документами, чтобы на фронт не попасть и участи избежать той, что нашего отца настигла. Он бросил нас, тебя, меня, Варю. Предал память об отце, – хлестал словами жгучими по сердцу матери Гриша.

Прасковья вздохнула, голос её задрожал: