Мортем

Темнота никогда не бывает абсолютной, чёрной. Закрываешь глаза, чтобы уйти от разноцветного мира в покой и тень, а попадаешь в непрерывную муть, в которой плавают белые пятна и линии, странные фигуры и узоры, похожие на извилины мозга. И это отсутствие полной темноты мешает сосредоточиться, не даёт уснуть, забыться.

И сейчас, глядя на белые пятна и извилистые линии, плавающие в темноте, он хотел выбраться из этого неясного полусонного мира в реальный. Хотел понять, где он и что происходит вокруг него. И не мог. Не мог открыть глаза.

Он ничего не видел, но слышал шум. Монотонный гул, состоящий из звуков, которые он, кажется, когда-то знал, но вдруг забыл. Где же он? И что с ним?

Он сосредоточился на шуме. Выделил из него знакомые звуки. Начал различать голоса. Много голосов. Разноголосый, непрерывный шум. Он вслушивался в него, но не понимал, кто говорит и о чём.

Темнота замерцала жёлтым светом. Он широко, изо всех сил открыл глаза, но ничего не увидел. Он словно завёрнут в тёмный тесный кокон, вокруг которого жужжат голоса. Он здесь не просто так. Надо вспомнить, как он сюда попал. Куда сюда? Он мучил свою несчастную голову, но вспомнить ничего не мог.

Голоса стали громче, звуки чётче. Он прислушивался. Но то, что он слышал, сбивало его.

– Вы можете сказать, когда он придёт в себя?

– Боюсь, что нет. Думаю, вам нет смысла ждать здесь. Как только он очнётся и сможет говорить, я позвоню вам.

– Да, спасибо.

– Не за что.

Кто-то ждёт, когда он очнётся. Кто-то хочет говорить с ним. Он тоже хочет очнуться и говорить.

Он начинает дышать ровно, спокойно, медленно. Это сейчас главное – его дыхание. Он почувствовал, как из небытия возвращается его тело. Руки. Ноги. Он ощутил твёрдость затылка, тяжесть век, лёгкость ресниц. В него возвращалась жизнь, возвращалось движение. Он пошевелил рукой. Или ему показалось, что пошевелил.

Он открыл глаза и попал в сумерки. Утро или вечер? Серый свет заполнил комнату, в нём плавали серые предметы, сверху нависал серый потолок, со всех сторон надвигались серые стены.

И он снова услышал голос:

– Постойте!

Над ним склонились лица. Одно знакомое, второе неизвестное. Третье неясное белое пятно.

Он всё ещё не понимал, где он, но память возвращалась. Он вспомнил своё имя. Вспомнил сколько ему лет, где он живёт, чем занимается.

– Вы можете говорить? – спрашивает белое пятно.

«Нет», – хотел ответить он, но не смог.

I

Моя утеха и моя печаль, –

Тебя любой похитить может вор 1 .

Всё началось с того, что у него украли айфон. Новый айфон последней модели, красивый, модный, функциональный, который удобно лежал в ладони и вмещал в себя целый мир. Яркий, полный событий мир, о котором он уже забыл. Ради этого дорогого, престижного гаджета он взял кредит. Ещё один кредит в дополнение к тому, который у него уже был. Конечно, это была плохая идея. Но ему захотелось купить этот айфон – дорогой, современный, такой притягательный. И он не стал отказывать себе. Чтобы платить кредиты, он устроился на вторую работу. Он хотел выплатить эти злосчастные кредиты как можно быстрее и теперь работал без выходных. Последние месяцы он был занять только тем, что работал, работал, работал. Вставал в пять утра, чтобы в шесть уже готовить еду в ближайшем к дому фаст-фуде. А после приготовления гамбургеров и картошки фри (от которых рябило в глазах, и запах которых он чувствовал, кажется, постоянно) до ночи развозил заказы, как курьер. У него не было времени ни на что, кроме зарабатывания денег. Он уставал и не высыпался. Он был измучен этим недосыпом и усталостью, но в то же время чувствовал себя живым, чего не случалось уже давно. Он всё вложил в этот айфон. Если бы у него сгорел дом, наверное, это не было бы такой трагедией, как пропажа телефона.

И вот айфона больше нет, а кредит остался. И он вынужден всё также вставать в шесть утра и идти на первую работу. А вечером, уже не чувствуя рук и ног, работать курьером в службе доставки – до позднего вечера развозить товары или документы.

У него давно не было никаких желаний. И это первое за долгое время – купить новый навороченный телефон как будто пробудило его к жизни. Пусть это была вещь, дорогая игрушка, но за то недолгое время, пока айфон был у него, он успел его полюбить, начал относиться к нему, как к чему-то родному, одушевлённому. Может быть, поэтому потеря айфона сначала вернула его в муторное болезненное существование (в котором он пребывал уже долгое время), а потом, наоборот, расшевелила, сделало деятельным, таким, каким он был раньше, в другой, уже почти забытой жизни. Сейчас он был готов биться за то, чтобы вернуть айфон. И дело было не в деньгах и кредите. Пусть это всего лишь дорогой кусок железа и пластика, айфон был важен для него, нужен ему.

Телефон пропал в небольшом зале кинотеатра. Впервые за долгое время ему захотелось сходить в кино. Он решил посмотреть блокбастер, который ждали и обсуждали ещё до выхода первого трейлера.

Он точно помнил, знал, что, когда вошёл в зал кинотеатра, айфон у него был (он отключал звук). А когда после фильма (который ему, кстати, совсем не понравился) он вышел из зала, обнаружил, что айфон пропал. Он поднял на ноги всех работников кинотеатра, сам облазил все ряды и заставил сделать то же администратора. Никогда он не был таким деятельным и настойчивым, даже до болезни. Но дорогая пропажа так и не нашлась. Он был в отчаянии, не знал, что делать. И когда работник кинотеатра посоветовал написать заявление в полицию, он ухватился за эту мысль и бросился её осуществлять.

Он знал, что такое полиция и следователи. В той прошлой жизни он уже имел с ними дело. И вспоминать об этом не хотел. Но когда он бежал в отделение, все его мысли были только о том, как бы быстрее вернуть айфон.

В отделении полиции, куда он пришёл, всё было также как в прошлый раз. Он будто снова попал в мир неодушевлённых автоматов, роботов. И к нему тоже относились как к чему-то неодушевленному. Следователь по фамилии Волобуев, которому пришлось вести его дело, энтузиазма по поводу заявления о пропавшем айфоне не проявил. Он вообще не проявлял никаких чувств, кроме усталой скуки.

– Феликс Сергеевич, – обратился к нему следователь Волобуев, – вы уверены, что телефон у вас украли? Вы могли его потерять. Согласитесь, такое часто бывает.

Феликс понимал, что следователь Волобуев сделает всё, чтобы не принимать у него заявление и готов был стоять насмерть. В тесной комнате местной полиции кроме него и двоих следователей сидели ещё два спитых мужика, попавшиеся на краже водки в магазине. Ими занимался другой следователь, который понравился Феликсу гораздо больше следователя Волобуева. Но, как говорится, полицейских не выбирают. Придётся общаться с этим малоприятным, рыхлым и сонным следователем, которому плевать на всё, в том числе и на айфон Феликса. И Феликс решил, что напишет заявление о краже, чего бы ему это не стоило.

Из отделения полиции Феликс вышел не скоро. Он снова попал в живой мир, где ещё по-летнему пели птицы, тёплый ветер игнорировал осень, а на фоне ярко-голубого неба дрожал и переливался золотом высокий тополь. Феликс улыбнулся и сам себе удивился. Уже давно он не замечал не то, что красоты природы, смена времён года проходила для него практически незамеченной. Вечером он смотрел в телефоне прогноз погоды и на следующее утро одевался в соответствии с ним. Ливень, жара, снежные заносы – ему было всё равно, он не обращал внимания на природные красоты и катаклизмы. Неужели человеку так мало надо для счастья? Всего одна маленькая победа над такой неповоротливой глыбой, как следователь Волобуев. Всего одна небольшая надежда на возвращение ставшего любимым телефона.

Как оказалось, Феликс рано радовался. Не в его силах было справиться с таким опытным следователем, как Волобуев.

Феликс подождал две недели. Из полиции не было никаких известий. Его не приглашали больше в отделение, ни для дачи показаний, ни для опознаний айфонов. После второй недели ожиданий Феликс понял, что надо действовать. Сначала он звонил следователю Волобуеву на рабочий телефон. Но дозвониться до него было невозможно. Так прошла ещё неделя. Феликс не сдавался и добился того, что один из сотрудников отделения полиции дал ему служебный мобильный телефон следователя Волобуева. Феликс дозвонился с первого раза.

– Феликс, не помню вашего отчества…, – начал Волобуев, после того, как Феликс назвал себя.

– Это не важно. Я хотел узнать, как продвигается моё дело. Вы меня больше не вызывали. Может быть, у вас появились ещё вопросы.

– Какие могут быть вопросы? Всё понятно. Я сразу сказал, что ваше дело безнадёжно. Если случится чудо, и ваш телефон случайно обнаружится, например, на складе ворованной аппаратуры в ходе какой-нибудь спец. операции, я вам сразу же сообщу.

– То есть, вы не работаете по моему делу?

– Работаю. Я работаю по всем делам. Но я повторяю для особо одарённых, ваше дело безнадёжно. Найти ваш телефон в таком большом городе, всё равно, что иголку в стоге сена отыскать. Так, что надейтесь на чудо.

– Хорошо. Буду надеяться. Но помимо этого напишу заявление в прокуратуру по поводу халатности следователя и неисполнения им своих обязанностей.

– Феликс Алексеевич…

– Сергеевич.

– Да, именно. У меня, действительно, есть к вам несколько вопросов. Сможете зайти ко мне в пятницу в четырнадцать часов?

– Что? – Феликс не услышал последнюю фразу, руки похолодели, как будто он опустил их в ледяную воду. Он почувствовал покалывание в кончиках пальцев и чуть не выронил телефон.

– В пятницу, в четырнадцать, удобно вам будет?

– В пятницу? Да, в пятницу. Да удобно. В четырнадцать удобно.

– Вот и хорошо, жду вас Феликс Сергеевич. До свидания.

Феликс нажал «отбой» и, застыв, смотрел на поцарапанный экран своего старого смартфона. Руки были ледяными, Феликсу казалось, что сейчас они покроются коркой льда, а экран смартфона инеем. Телефон будто вмёрз в ладонь. От жуткого холода, охватившего всё тело, Феликс не мог шевелиться, даже моргать не мог. Он весь заиндевел, даже кости ныли от холода. Так продолжалось примерно полминуты. Потом Феликс начал отогреваться, возвращаться к своему обычному состоянию. По телу разлилось тепло, он снова мог шевелиться. Феликс убрал смартфон в карман, приложил руки к щекам и не почувствовал прикосновения – ещё не согрелся окончательно.

Что делать? Что ему с этим делать? Это знакомое и такое страшное ощущение было почти забыто и давно не возвращалось к нему. И вот теперь появилось снова в разговоре с нерадивым следователем.

Феликс подумал, что надо идти к следователю Волобуеву прямо сейчас и рассказать ему… Рассказать, что? Свои предчувствия? И в лучшем случае увидеть удивлённый взгляд, а в худшем – услышать много «хорошего» о своём душевном здоровье. Но знать и молчать он тоже не может. О чём они только что говорили? В пятницу в четырнадцать? Есть время придумать, как предупредить этого Волобуева и не выглядеть сумасшедшим. Есть ещё время.

Пятница через три дня. Через два с половиной.

Из Дневника Феликса.

Я родился в Вальпургиеву ночь. В ночь на границе тридцатого апреля и первого мая, сразу после полуночи. Но мама решила записать мой день рождения тридцатым апреля, чтобы он не совпадал с международным пролетарским праздником – ныне локальным Днем весны и труда.

Не знаю, счастливым ли было моё детство. Да и могло ли детство без родителей быть счастливым? Но я рос в семье, в любви и заботе, у меня было всё, что нужно ребёнку. Всё, кроме мамы. Нет, не так. Сначала мама была. Но она оставила меня.

Растили меня бабушка и дедушка, которые очень меня любили. Любили и баловали. Конечно я знал, что такое порядок и дисциплина, что перед сном надо чистить зубы, а перед едой мыть руки. Конечно меня учили, что нельзя брать чужое, а наоборот, надо делиться. Конечно мне объясняли, что надо хорошо учиться и не пропускать школу, чтобы во взрослой жизни была хорошая работа и было меньше проблем. Но когда я шалил, получал плохие оценки или ещё как-то нарушал правила, меня не ругали и не наказывали, а спокойно объясняли, что я сделал не так, и какие поледствия могут быть у моих поступков. И почему то, что я сделал, вредит в первую очередь мне.

Когда я говорю, что меня баловали, я не имею ввиду, что все мои желания исполнялись (хотя, если честно, никаких особенных желаний у меня не было). Наша маленькая семья жила в достатке. Бабушка и дедушка получали пенсию, дедушка продолжал работать. И мама каждый месяц присылала деньги. Мы не бедствовали. У меня было всё, что нужно и даже больше. Всё, кроме одного, самого важного для ребёнка – мамы, маминой любви.

Бабушка с дедушкой доверяли мне. Сейчас я понимаю, насколько мудрыми и понимающими они были. Например, если я очень сильно не хотел идти в школу, мне разрешали остаться дома. И я был благодарен за это бабуле и дедуле. Я старался не обмануть их доверие – узнавал у одноклассников задания, сам их выполнял. Вообще учился настолько хорошо, насколько мог и сколько мог. Я не придумывал несуществующих болезней, чтобы не ходить в школу. Мне не требовался этот обман.

Меня не ругали за испачканную одежду, заляпаный клеем пол, за разбитые чашки и вазы, не дёргали и не поучали по пустякам. Никогда не слышал я от бабушки и дедушки любимые некоторыми родителями фразы: «сам виноват», «ничего путного из тебя не выйдет» или «Петя лучше тебя учится, бегает, прыгает, рисует, ест кашу» (нужное подчеркнуть). Всё это было хорошо. Но смогли ли они заменить мне маму? Думаю, нет.

Доверие и любовь бабушки и дедушки было ценно и помогало мне. Но всё равно не хватало главного. Мамы.

Ребёнком я был спокойным, задумчивым, малообщительным, даже нелюдимым. И, возможно, это помогало мне хорошо учиться. Мне не трудно было спокойно сидеть на уроках, слушать учителя, внимательно и вдумчиво читать учебники. Отличником я не был, наверное, таланта не хватало. Но и троечником не был тоже. Я был хорошистом. И меня это устраивало. Хорошист от слова «хорошо». Что ещё надо?

Я трудно сходился с детьми (и со взрослыми). И до сих пор новые знакомства для меня проблема. Но мне повезло – у меня есть пусть один, но настоящий друг. Юрка – мой друг со школы и по сей день. И он моя полная противопожность. В школе он был троечником и заводилой. Из уроков признавал только физкультуру и химию. Дома ставил химические опыты, смешивал несовместимые реактивы, взрывал, поджигал, изобретал. В общем, химичил от души. Как квартиру не спалил – просто чудо и загадка. Родители Юрки были уверены, что из него ничего путного не выйдет и всегда ставили меня ему в пример. Но оказалось наоборот. В выпускном классе Юрка взялся за ум и начал заниматься, не поднимая головы. Поступил, как и хотел в химико-технологический, окончил его неплохо. Но за время обучения, быть химиком передумал. И после окончания университета устроился продавать металлопрокат, что у него замечательно получалось и хорошо оплачивалось. Думаю, из школьных возмутителей спокойствия получаются хорошие продавцы – активные, разговорчивые, легко сходящиеся с разными людьми (и входящие к ним в доверие).

Я, как уже говорил, учился хорошо и был уверен, что успешно сдам выпускные экзамены. Хотел порадовать бабушку и дедушку. Я рассчитывал стать программистом, зарабатывать большие деньги. Хотел лучше всех писать коды, быть востребованным, сам выбирать компании, в которых буду работать. Мечтал, что меня пригласят работать за границу. Это было важно. Самое важное для меня. Сразу скажу, у меня ничего не получиось. Произошли события из-за которых я не смог как следует подготовиться к экзаменам. Если бы мне хватило сил собраться и сосредоточиться, то достаточно было бы школьных знаний для более менее приличных оценок на экзамене. Но собрать себя я не смог (да и не особо старался). К тому же на экзаменах испугался, переволновался, перегорел и сдал средне, даже ниже среднего. Плохо сдал, честно говоря. Поступить на такую желанную для меня информатику не получилось. Чтобы не болтаться без дела, пришлось идти, куда хватило баллов – на совсем ненужного мне экономиста. И, если Юрка быстро нашёл себя после института, то у меня и это не получилось. По специальности я работать, как и Юрка не хотел. Уже в институте мне было скучно. Что с собой делать по окончании учёбы я не знал. Продавать, как у Юрки у меня не вышло, не было к этому призвания. Я считаю, что хороший продавец – это такой же талантливый человек, как, например, музыкант или художник. У каждого свой талант. И, если Юрка смог быстро найти себя в этой жизни, то мне долго не везло. Я что-то пробовал, разочаровывался, пробовал снова, устраивался на работу и увольнялся. И в конце концов решил учиться на програмиста платно. Я выбрал один из самых престижных университетов и взял кредит, чтобы оплатить первый курс обучения. Но, учиться так и не пошёл. У меня не было тогда сил для любых действий, в том числе и для обучения. Деньги незаметно для себя я все растратил, потому что сидел без работы. Выплаты по кредиту банку не делал. И сумма, которую я должен был выплатить увеличивалась. Очнулся, когда телефон начал разрываться от звонков из банка. Пришлось устроиться на работу и бóльшую часть заработанного отдавать банку.

И сейчас я курьер. Мне нравится эта работа. Она простая и понятная. Мне нравятся короткие знакомства с разными людьми, с которыми я встречаюсь и сразу расстаюсь. Вроде общения много, но оно не глубокое, так, как мне и надо. Нравится ездить по городу, узнавать его, ходить по улицам, по которым я, наверное, никогда бы не прошёл, если б не был курьером. Нравится вовремя доставлять людям то, что они ждут. Эта работа делает меня ценным, нужным, востребованным. Мне нравится, что я сам планирую свой день, неделю, что хожу на работу, когда захочу (и не хожу, когда не хочу). Пусть денег у меня оставалось немного, мне хватало. До тех пор, пока я не купил айфон. И не взяд на него второй кредит.

II

Когда на суд безмолвных, тайных дум

Я вызываю голоса былого, –

Утраты все приходят мне на ум,

И старой болью я болею снова.

Пятница через два с половиной дня.

Феликс бродил по квартире и думал о разговоре со следователем, хотя ему казалось, что он занят делом – наведением порядка. Феликс перекладывал с места на место вещи, переставлял предметы. Порядка это не прибавляло. Он забрёл на кухню, вымыл чашку, включил чайник. Открыл холодильник и смотрел на его незатейливое содержимое, пока холодильник не «запиликал», требуя, чтобы его закрыли. Феликс вскипятил чайник и налил себе кофе. Сделал глоток и поставил чашку на полку посудой. Снова открыл холодильник, достал продукты, сделал себе многослойный бутерброд, откусил большой кусок. Поискал чашку с кофе, не нашёл. Положил бутерброд на стол и вернулся в комнату.

Тревога и одиночество – такие чувства испытывал сейчас Феликс. Тревога за следователя Волобуева, за его жизнь. Феликс верил в своё предчувствие, хотя проще, конечно, было не замечать его. Он хотел подобрать правильные слова, чтобы предупредить следователя. И бесцельно шатался по квартире, надеясь, что это поможет и слова найдутся. А одиночество давило на него и мешало думать. Ему так хотелось рассказать кому-нибудь о своих предчувствиях, поделиться, разделить ответственность. Просто рассказать и услышать совет, пусть глупый и невыполнимый, но полный сочувствия и желания помочь. Хотелось переложить на кого-нибудь часть тяжести своего предчувствия.

Феликс вернулся на кухню. Снова вскипятил воду в чайнике и налил кофе уже в другую кружку. Доел бутерброд. Настроение улучшилось.

– Подумаешь, руки замёрзли. Ну и что? Ничего это не значит, – сказал Феликс сам себе. – Что может случиться со следователем Волобуевым? С такими, как он, никогда ничего не случается. Он всех нас переживёт. На моих похоронах ещё простудится.

Феликс вспомнил другого следователя. Желчного, жёсткого и категоричного. Следователя, который допрашивал его, когда пропала Настя. Вспомнив Настю, Феликс подумал о Юрке и отругал себя. Он давно не говорил с другом. Да что там, даже не вспоминал про него, занятый своим айфоном, работой, переживаниями и прочей ерундой. А ведь обещал себе поддерживать Юрку, как когда-то друг поддержал его и не дал ему пропасть.

Прошло уже полгода (или всего полгода), как исчезла Настя. Феликс знал, что Юрка до сих пор переживает это так, как будто всё случилось вчера. Он старался не оставлять друга надолго одного. И вот сейчас совсем забыл про него, увлёкшись поиском телефона. А ведь когда беда случилась с Феликсом и Юрка, и Настя были рядом. Они тогда спасли его, вытащили из чёрной беспробудной депрессии. Отвлекли от мыслей, которые всё ещё не оставляют его. От мыслей, что жизнь не такая уж замечательная штука, чтобы цепляться за неё. От мыслей, что в тишине, темноте и покое будет гораздо лучше, чем в мире, где постоянно надо что-то делать, с кем-то разговаривать, как-то жить, когда делать, разговаривать и жить совсем не хочется.

Феликс считал, что прошло слишком много времени, и надежды на то, что Настя жива и может вернуться нет. Он знал, что Юрка продолжает ждать её и даже продолжает искать, хотя никто уже больше не ждёт и не ищет.

Настя была девушкой Юрки. Была. Феликс давно думал о ней в прошедшем времени, он не верил в её возвращение. Но никогда об этом Юрке не говорил.

Настя была пухленькой хохотушкой, любительницей сладостей и социальных сетей. Она была симпатичной, но слишком простой (на взгляд Феликса глуповатой). Феликс не понимал, что Юрка в ней нашёл. Но видел, что Юрка её по-настоящему любит. И, что Настя тоже любит Юрку (по-своему, как умеет).

Это случилось в то слякотное и грязное время года, когда уже не зима, но ещё не весна. Самое серое и сонное время. Когда с утра идёшь на работу, и в лицо летит жёсткая снежная крупа, а днём выглядывает солнце, и уверенно по-весеннему поют птицы. А вечером возвращаешься с работы по полурастаявшей снежной жиже мимо почерневших сугробов и вдыхаешь нагретый за день тёплый душистый воздух, такой, какой бывает только в начале весны. Феликс это время не любил и ничего хорошего от него не ждал.

Феликс тогда не работал, не мог. Горе, которое он с таким трудом пережил ещё не давало ему двигаться, выходить из дома. Настя и Юрка заходили к нему вечером, приносили продукты, и Юрка и следил, чтобы Феликс хоть что-то из этих продуктов ел. Наверное Феликс ел всего один раз в день под присмотром друга. А когда Юрка и Настя не приходили, скорее всего, не ел вообще.

В тот день Юрке с Настей впервые за долгое время удалось вытащить Феликса на улицу. Они были счастливы. Оттого, что любили друг друга. Оттого, что смогли уговорить Феликса погулять. Оттого, что зима закончилась. У Насти блестели глаза, она непрерывно болтала и хохотала.

Вокруг всё было серым – небо, снег, лужи. Феликс не понимал, как можно быть счастливыми, особенно, когда всё кругом хмурое и беспросветное. Он хотел домой – в тепло, покой и тишину. Но его водили по улицам, по лужам, по тающему снегу и говорили, говорили, говорили. Говорили, что Юрка сделал Насте предложение, о предстоящей свадьбе, о том, что он, Феликс, обязательно будет свидетелем, о ресторанах, свадебных тортах и свадебных путешествиях. У Феликса разболелась голова, руки, как будто превратились в лёд, всё тело заиндевело, внутри всё дрожало от холода. Друзья заметили, что Феликс уже еле идёт и отвели его домой. Дома Феликс согрелся, успокоился и быстро забыл про пробравший до костей жуткий холод.

А на следующий день они поссорились. Юрка с Настей. Из-за денег. Вернее, из-за того, сколько потратить на свадьбу. Юрка хотел сэкономить и на свадьбе, и на путешествии. Он считал, что лучше вложиться в собственное жильё, чтобы жить отдельно от родителей. Настя же хотела не просто свадьбу, а обязательно дорогую, грандиозную и роскошную. И не менее дорогое и шикарное свадебное путешествие. Её подружки и подписчики должны были умереть от зависти увидев, как Настя дорого-богато выходит замуж. Юрку Настины подписчики и подружки не интересовали, он ни за что не соглашался влезать в долги ради красивых фоток в социальной сети. Настя с Юркой поругались. Настя вернула ему кольцо. Поплакалась подружкам, как она ошиблась с Юркой и пришла к Феликсу, чтобы поплакаться и ему тоже. Феликс, пытался успокоить Настю, но у него не получалось. Ему самому тогда требовалась помощь и поддержка. Он не мог пошевелить пальцами, как будто стоял на тридцатиградусном морозе без перчаток.

Но тут к Феликсу зашёл Юрка, который, как и Настя, не мог в одиночестве переживать их ссору. Настя, как будто, даже обрадовалась его приходу и полностью переключилась на Юрку. Они ругались, спорили о деньгах, о свадебном торжестве и поездке в дальние страны. Феликс слушал их, и ему становилось всё хуже и хуже. Настя всё время обращалась к нему, искала у него поддержки. А бедному Феликсу казалось, что его зимой опустили в прорубь, держат там, не дают вылезти, и от холода у него скоро остановится сердце. Ему хотелось уйти из собственного дома куда-нибудь, где тихо, спокойно и нет Насти.

Феликс так и не понял, чем закончился спор Насти с Юркой. Кажется, Юрка согласился на дорогую свадьбу, экзотическое путешествие и долги. А Настя перестала плакать и снова начала хохотать. Счастливые влюблённые наконец-то ушли. Измученный Феликс лёг спать и проспал всю ночь и полдня. Разбудил его телефонный звонок Юрки, которому надо было поделиться новостями о подготовке к свадьбе и количестве денег, которое он готов на неё потратить. Феликс чувствовал себя плохо, мало что понял, но смог изобразить, что разделяет радость друга. Разговор закончился, Феликс тут же снова уснул. Проснулся он ночью, долго ворочался, вставал, снова ложился. И только под утро задремал.

А днём прибежал Юрка и кричал, что Настя пропала, не ночевала дома. Родители не беспокоились, думали, что она у Юрки. Юрка был уверен, что девушка дома.

Искать Настю начали слишком поздно.

Настю искали все: полиция, друзья, знакомые, волонтёры. Юрка обратился в частное детективное агентство, но там тоже не смогли помочь. Не нашли ничего, никаких следов, улик, зацепок. Феликс был уверен, что с девушкой случилось что-то страшное, и живой они её больше не увидят. Юрка продолжал искать и надеяться.

Из Дневника Феликса.

У нас в роду не было шаманов, ведьм, колдунов, экстрасенсов. Никого с паранормальными способностями. Мама, бабушка, дедушка – обычные люди. Я почти ничего не знаю об отце. Но из того, что знаю, следует, что он тоже был обыкновенным человеком, и никаких особенных способностей у него не было.

Я расспрашивал бабушку о её и дедушкиных родителях. Она с удовольствием рассказывала мне о них и вообще об истории нашего рода. Из её рассказов было понятно, что никаких необычных предков у меня не было. Моя семья была такой же, как все. Люди как люди. Я тоже хочу быть как все. Не хочу знать и чувствовать больше того, что знают и чувствуют обычные люди. И, самое главное: я не хочу чувствовать смерть. Хотя бы потому, что не понимаю, что делать с этим предчувствием. Я предчувствую, что человек скоро умрёт, но не знаю, где, как и когда это случится.

Сначала я не принимал свой дар. Но потом передумал и решил развивать свои магические способности. Я учился, читал книги. Иногда общался с теми, кто называл себя магами, потомственными колдунами и ведьмами, экстрасенсами. Смотрел ролики в интернете и передачи по телеку. И теперь я многое умею, вижу, знаю. Я проводил обряды на деньги, на удачу, на исполнение желаний. И у меня всё получалось. Но я никогда не тревожил мёртвых, не пытался разговаривать с душами умерших. Кто я такой, чтобы их тревожить?

У меня есть тетрадь, где записаны обряды и заклинания. В ней я сейчас и веду этот дневник. Я давно забросил все свои колдовские штучки. Хватит! Возвращаться в своё колдовское прошлое я не хочу.

У меня сохранились разные магические вещи, необходимые для обрядов. Давно хочу провести уборку и выкинуть всё это. Но как-то руки не доходят.

III

Усердным взором сердца и ума

Во тьме тебя ищу, лишенный зренья.

Феликс давно не мечтал, не думал о будущем, не планировал. Не задумывался о том, во что превратилась его жизнь. Сейчас это была просто тоскливая череда дней: мутно-белых, грязно-серых, безнадёжно-чёрных. И этого уже не изменить, не поправить.

Ни одна жизнь не обходится без потерь. Кто из нас не терял родных, любимых, самых важных и нужных людей. Но у Феликса таких потерь было слишком много. Из всех, кого он любил, кем дорожил, остался только Юрка. Если бы не лучший друг, Феликс был бы безнадёжно, совершенно одинок.

Феликс чувствовал вину перед другом. Он отгонял мысли о том, что предчувствовал смерть Насти перед тем, как она пропала. Но тогда Феликс был занять собой и своим горем. Он не обратил внимания на предчувствие, сразу же забыл его. И сейчас старался не вспоминать тот день, когда он в последний раз видел Настю и говорил с ней.

Но чувство вины давило, мучило, напоминало о себе. Оно росло. Феликс не знал, что с ним делать. И решился ненадолго вспомнить своё магическое прошлое, чтобы узнать (если получится), что случилось с Настей.

Феликс вытащил свой магический хлам и перелистал тетрадь, в которой записывал обряды. Несколько дней настраивался, думал о Насте, вспоминал её, восстанавливал в памяти последнюю встречу с ней. Готовился. Продумывал ритуал. И искал фотографию Насти. Понимал, что без неё ничего не получится.

В современном мире электронные фото практически вытеснили фотографии бумажные. Всё переходит в он-лайн. И Настиного бумажного фото Феликс не нашёл. Зато он смог найти фотографию, где они втроём: он, Юрка и Настя. Портить такую фотографию было жалко. Но Феликс решился и отрезал изображение Насти.

Феликс дождался Новолуния. Этот день казался ему самым подходящим для ритуала. Он любил Луну и когда-то давно называл себя лунным магом. Феликс хотел, чтобы небо было чёрным, непроницаемым, таинственным как смерть. На Новолуние хорошо начинать то-то новое. Феликс ещё не знал, что начинает новую жизнь. Жизнь человека, не похожего на остальных людей, особенного, необычного. Ту жизнь, от которой он уже практически отказался.

Для обряда Феликс выбрал толстую жёлтую свечу. Она, как Настя, была полной, яркой, тёплой. Феликс зажёг свечу, задёрнул шторы. Сел на пол, положил фотографию Насти рядом с собой, накрыл её рукой, закрыл глаза. Ему надо было войти в то особое состояние на границе реальности и тонкого мира, когда начинаешь чувствовать то, от чего отвлекает повседневная рутина, активная сумбурная жизнь. В состояние близкое к медитации.

Феликс почувствовал, что рука будто завибрировала изнутри. Он приподнял руку, но она снова потянулась к фотографии. Ладонь, которая лежала на фото Насти застыла, будто заморозилась. Феликс не мог пошевелить пальцами. От фотографии шёл холод. Феликс понял, что девушки нет в живых. Он почувствовал, что из глаз у него потекли слёзы. Ему было жаль Настю, жаль Юрку, который продолжает её ждать, жаль Настиных родителей. Но слёзы были не только выражением горя, они давали Феликсу облегчение, освобождение. То, что он давно подозревал, подтвердилось. Теперь надо узнать, как и где погибла Настя. Феликс был уверен в себе. Он обязан помочь Юрке избавиться от груза неизвестности.

Феликс взял ещё одну свечу – тонкую, красную. Когда-то он сам изготавливал свечи. У него было их много: разных цветов, форм и запахов. Для того, чтобы сейчас увидеть Настю, подходила именно такая свеча. Феликс поставил красную свечу на маленькое круглое зеркало и зажёг. От свечи пошёл тонкий, едва уловимый аромат.

Феликс держал Настину фотографию над пламенем свечи, смотрел в лицо девушки, представлял её живой. Дым от свечи застилал фото, но Феликса это не отвлекало. От дыма и запаха свечи голова стала тяжёлой, а мысли тягучими, вязкими.

У Феликса дрогнула рука, фотография коснулась пламени свечи, вспыхнула. Феликс смотрел, как горит бумага, не думая о том, что может начаться пожар. Он не почувствовал ожог, когда огонь добрался до пальцев. Он держал фото в руке, пока оно не рассыпалось в пепел, который осыпался на зеркало. Феликс задул красную свечу и стал смотреть в зеркало сквозь пепел. Он увидел снег. Снег и воду.

Феликс шёл по заледеневшей тропинке. Слева плескалась холодная чёрная вода. Не то река, не то озеро. Лёд уже сошёл. Волны набегали на берег и крошили почерневший зернистый весенний снег.

Вокруг никого не было. Было ещё не темно, но уже сумеречно. Из звуков слышен был только тихий плеск воды.

Феликс был Настей. Он шёл вдоль воды. Настроение у него было радостным. Он смотрел под ноги, чтобы не упасть на скользкой тропинке, видел свои ноги в коричневых сапожках, руки в тёплых белых перчатках. На нём был тёмно-синий пуховик Насти. Настя была в хорошем настроении, ведь Юрка согласился на все её условия по поводу свадьбы. Такая победа ещё до начала совместной жизни не могла не радовать. Это значило, что после свадьбы Настя будет главной в семье, сможет уговорить Юрку на всё, что захочет.

Настя услышала, что позади неё кто-то идёт, торопится и хотела посторониться, чтобы пропустить прохожего. Но он остановился и заговорил с ней. Феликс не видел этого человека. Вместо него было размытое тёмное пятно, похожее на большую грязную лужу. Настя не боялась этого человека, говорила с ним спокойно. Что говорил неизвестный, Феликс не мог разобрать. Слова сливались в непрерывный недовольный бубнёж. Вдруг неизвестный начал кричать на Настю, слова его стали походить на лай. Девушка повернулась к нему спиной, чтобы уйти. И тут он толкнул её, она упала лицом вниз, прямо в воду. Неизвестный схватил её за шею и начал топить. Феликс почувствовал, как лицо вдавило в вязкое илистое дно. Он сопротивлялся, пытался кричать. Вода была ледяной, как ужас, в котором барахтался Феликс. Он захлёбывался, задыхался. Во рту и глазах был песок. Сил на сопротивление оставалось всё меньше и меньше, но Феликс не сдавался. Он хотел жить. Ничего и никогда он так не хотел, как сейчас жить. Сбросить нападавшего, встать, вылезти из этой грязной холодной жижи и бежать, бежать изо всех сил. К жизни, к свободе.

Но вырваться и убежать не удалось. Неизвестный сбил с Насти шапку, схватил за волосы, поднял голову. Она хотела крикнуть, но не успела. Шею прожгла боль. Во рту появился вкус крови. Уже почему-то сверху Феликс увидел спину нападавшего и воду, по которой расходились красные круги. Настя уже не дышала, и Феликс тоже не мог дышать.

Неизвестный взял девушку за руку и что-то нацарапал ей ножом на ладони. Убийца огляделся, никого рядом не было. Он подтащил как будто специально оставленный здесь большой камень и Настиным длинным шарфом примотал его к ногам девушки. Потом поднял тело Насти, раскачал его и кинул в воду. Тело девушки ненадолго задержалось на поверхности, а потом начало медленно погружаться в воду. Через несколько мгновений девушка ушла под воду. Только рука ещё плавала над поверхностью воды, как будто Настя махала на прощание. На ладони Феликс увидел красную букву М.

Феликс очнулся, вынырнул, как из ледяной чёрной воды из кошмара смерти. Задышал ртом, закашлялся. Горло болело. Феликс не мог глотать, так это было больно. Ему казалось, что шея его разворочена, и из неё хлещет кровь.

– Больше никогда так не делай, – сказал он себе шепотом.

Говорить в полный голос он не мог.

Феликс зажёг свет, подошёл к зеркалу, смотрел на себя и не мог поверить, что жив, что его шея не распорота ножом. Надо было привести комнату в порядок, но Феликс решил оставить всё как есть до утра, потому что у него тряслись руки. Единственное, что он смог сделать, это заварить себе обжигающий чай с мёдом и завалиться спать под двумя одеялами. Только так он смог согреться.

Во сне Феликс видел воду, в которой плавала, колыхалась мёртвая рука. Рука с буквой М на ладони.

Из Дневника Феликса.

Отсутствие отца я не замечал, он как-то не был мне нужен. А вот мама… Её мне всегда не хватало.

Мама не сразу оставила нас. Она была со мной до того, как мне исполнилось пять лет. Это было самое счастливое время в моей жизни. Но тогда я этого не понимал и вёл себя, как все дети: спорил с мамой, капризничал, не слушался. Если б вернуть то время, всё было бы по-другому. Я был бы самым лучшим, самым послушным сыном. Я бы всё время проводил с мамой. Говорил бы с ней, держал за руку, обнимал. Мы бы вместе гуляли в парке, ходили в кино. Я ничего бы не просил, не требовал. Мне не нужны были бы ни игрушки, ни дорогие гаджеты. Только она, только мама была бы мне нужна.

Мама вышла замуж за иностранца и уехала с мужем за границу. А я остался с бабушкой и дедушкой.

Когда пришло время идти в школу, я смотрел, как дети первого сентября идут на школьную линейку с мамами. А я шёл с бабушкой. И на следующий год тоже. И на следующий. И снова, и снова, и снова… Я любил бабушку, но всё равно завидовал детям, которые в первый осенний день шли в школу с мамами.

Мама не могла остаться с нами. Такой шанс: выйти замуж за состоятельного человека, уехать в другую страну, жить в большом собственном доме, позволить себе не работать – ни одна женщина не упустила бы. Меня она с собой взять не смогла. Её муж был против. Он не хотел растить чужого ребёнка. И это не обсуждалось.

Сейчас я понимаю, что мама тогда поступила правильно. И что её муж не был злым или жадным человеком (как я считал долгое время). Он любил маму. Но он хотел своих детей, а я был для него чужим. Но он и мама помогали нам материально. Мы с бабушкой и дедушкой ни в чём не нуждались. Мало того, бабушка с дедушкой смогли скопить солидную сумму денег. Пожилые люди экономны. Эти деньги потом очень помогли мне, когда я болел и долгое время не мог работать. Правда, на то, чтобы погасить кредит, их не хватило.

Однажды в телефонном разговоре мама сказала, что у меня появилась младшая сестрёнка, что она ещё очень маленькая, но, когда подрастёт, тоже приедет меня навестить. Известие о сестре не обрадовало и не огорчило меня. Я как-то сразу о ней забыл. И вспоминал только в разговорах с мамой. Она рассказывала о сестре, присылала фотографии. Я пропускал эти рассказы мимо ушей. Сестра была для меня чужой неизвестной девочкой и совсем меня не интересовала.

Вообще мама часто звонила и долго разговаривала со мной. Присылала подарки на все праздники. Но сама приезжала редко.

Я любил её, скучал. И обижался, что мама уехала от меня так далеко. И был счастлив, когда она приезжала навестить нас. Я спать не мог от радости, что мама приехала. У меня появлялось столько энергии, что ни сон, ни еда мне не требовались. А когда мама уезжала, я долго не мог успокоиться, плакал без причины или злился. Однажды после её отъезда даже выбросил все её подарки. В другой раз – принёс их в школу и раздарил одноклассникам. Потом пожалел об этом. Но подарков было уже не вернуть.

Бабушка пыталась утешить меня. Она, говорила, что мама тоже скучает, и что, когда я вырасту и выучусь, уеду жить к маме. Буду работать, куплю дом рядом с её домом, и мы будем ходить друг к другу в гости каждый день. Я отвечал, что никуда не поеду, потому что не брошу мою любимую бабулю. Но на самом деле, мечтал о том времени, когда стану самостоятельным и смогу переехать к маме.

И чем старше я становился, тем реальнее казалась мне эта мечта. Я решил стать крутым программистом, много зарабатывать и сделать так, как говорила бабушка: переехать к маме, купить дом рядом с её домом, видеть маму каждый день. Я перестал расстраиваться и злиться. Ради этой мечты я был готов на всё: ходить в скучную школу и сидеть на нудных уроках, а потом выполнять муторные домашние задания. Я начал усиленно заниматься английским, он был необходим, чтобы быть успешным и востребованным в другой стране.

Жить мне стало гораздо легче. Трудно было потом, когда мне пришлось навсегда расстаться со своей мечтой.

IV

Вражды и дружбы общий приговор

Не может к правде черточки прибавить.

Карину нельзя было назвать красивой. В том смысле, что это не была классическая, привычная красота. Её внешность была скорее необычной, можно сказать экзотической. Девушка пробовала себя в модельном бизнесе, но у неё не получилось. Для того, чтобы красиво ходить по подиуму, Карине не хватало роста. А для фотомодели у неё было ассиметричное лицо. Но мужчины этого не замечали. Карина отбоя от них не знала. В зависимости от финансового положения и желания произвести впечатление, молодые люди приглашали её, кто в ресторан, кто в кино, а кто просто на романтическую прогулку. Карина иногда принимала приглашения, иногда отказывалась. Она думала, выбирала, перебирала. И всех молодых людей, вьющихся вокруг неё, держала на расстоянии.

Но когда Володя пригласил её в Италию, девушка задумалась. Надо было что-то решать, устраивать личную жизнь, возможно, подумать о замужестве. Володя был отличный вариант, он подходил по всем параметрам, кроме одного – он совсем не нравился Карине. Он был старше её, и казался слишком взрослым, скучным и занудным. Но это ещё не всё. Был молодой человек, который нравился Карине.

Карина не любила свою работу. Не любила коллег, покупателей, длинный рабочий день, даже товары, которые продавала, не любила. Но именно здесь она могла найти мужчину, соответствующего её запросам. Она всегда обращала особое внимание на молодых людей, которые покупали дорогие гаджеты (мужчин старшего и пожилого возраста Карина игнорировала). И на Феликса она тоже обратила внимание, когда он пришёл покупать айфон. Внешний вид Феликса не соответствовал той сумме денег, которую он выложил за новый телефон. Но Карину это не смутило. Она разговорила грустного молодого человека и узнала, что деньги на новую модель он взял в кредит, а чтобы расплатиться с долгами устроился на вторую работу. Но несмотря на то, что Феликс, с точки зрения Карины, был совсем бесперспективным, он ей понравился. Он показался ей интересным, загадочным, не похожим на других. Феликс представлялся Карине печальным рыцарем из далёкой эпохи, который пока не встретил свою прекрасную даму. Карина мало читала, ещё меньше знала о рыцарях. Но считала себя вполне прекрасной и достойной печального рыцаря Феликса.

В общем, Феликс нравился Карине гораздо больше Володи, который стильно одевался, ездил на дорогой машине, обходился без кредитов и приглашал девушку в Италию. Володя периодически заходил в магазин, когда была смена Карины, чтобы поговорить с ней. Иногда дарил подарки. В день рождения Карины прислал прямо в магазин огромный букет белых роз. В общем, красиво ухаживал, в отличие от Феликса, который за Кариной не ухаживал вообще.

Феликс не дарил Карине цветов и подарков, но от него девушка их и не ждала. Феликс просто иногда заходил поболтать и посмотреть новые телефоны. Последний раз он пришёл расстроенный и рассказал, что у него украли тот самый айфон, который Карина помогла ему выбрать. Девушка была расстроена не меньше Феликса. Она жалела его. Ведь несмотря на то, что телефона у Феликса больше не было, кредит никуда не делся. А это значит, работать бедному Феликсу и работать, пока не отдаст долг.

Феликс вспомнил о Карине, когда проснулся на следующий день после ритуала. За ночь он согрелся, но как только вылез из-под одеяла, его начало лихорадить. Он чувствовал, что не может держать в себе то, что увидел, что ему надо рассказать это кому-нибудь, разделить с кем-то ужас этого видения. Но может ли он поговорить об этом с малознакомой девушкой? Подумав, Феликс решил, что нет. Значит, надо рассказать Юрке. Кому, если не ему?

Феликс собирался на работу и прокручивал в голове предстоящий разговор с Юркой. Потом заговорил вслух, жестикулировал, пролил кофе на футболку. Пришлось переодеваться.

После того, как Феликс проговорил своё видение, ему стало легче. И он решил пока ничего не говорить другу. Не сейчас. Юрка верит, что Настя вернётся. Пусть кто-нибудь другой его разуверяет.

Мысли Феликса пошли в другом направлении. Может, заявить в полицию? И что он скажет? Что у него было видение, как Настю убили и утопили в реке. Или не в реке. Может быть, в озере или пруду.

– В пруду, – сказал Феликс и подумал о парке, недалеко от его дома.

Парк был большой, местами облагороженный, а местами запущенный. В нём было два пруда: один большой и глубокий, а второй маленький и мелкий (как два бассейна взрослый и детский на каком-нибудь морском курорте, но, естественно пруды были больше бассейнов). Пруды соединялись между собой каналом. Несмотря на то, что пруды давно (или вообще никогда) не чистили, вода в них была светлой и у берега прозрачной. От неё шёл холодный свежий запах. Летом местные жители купались в этих прудах, несмотря на расставленные вокруг таблички: «Купаться запрещено».

– Надо рассказать всё следователю Волобуеву, – продолжил диалог сам с собой Феликс. – Пусть проверят пруды.

Феликс видел в кино и сериалах, как водолазы ищут что-нибудь или кого-нибудь в водоёмах и всегда находят. На то оно и кино, чтобы всё там шло гладко и получалось. Добро побеждало, зло наказывалось.

– Боюсь, он и слушать меня не станет, – снова заговорил сам с собой Феликс. – Он не из тех, кто будет себя утруждать.

Весь день Феликс думал о Насте, Юрке, прудах и следователе Волобуеве. Но так ничего и не решил.

Время было уже к вечеру, когда Феликс позвонил Юрке. Нет, не для того, чтобы рассказать своё видение. Или для этого? Короче, поговорить, а там, как пойдёт. Юрка пригласил Феликса к себе домой.

Как только Феликс вошёл в квартиру друга, сразу извинился, что долго не заходил, не звонил и вообще не выходил на связь.

– Ты, прости, Юр, что я пропал так надолго. Работы много.

– Да, ничего, я не обидчивый, – Юрка открыл две бутылки пива. Одну поставил перед Феликсом, из второй начал пить сам.

Феликс сделал глоток и понял, что больше ему не хочется.

– Сколько раз я тебя к себе на работу звал. Работал бы в тёплом офисе, получал бы нормальные деньги. А не бегал бы по улицам под дождём и снегом, высунув язык.

Юрка считал себя удачливым, счастливчиком. Всё у него получалось, всё удавалось. А Феликс был для него несчастливым, невезучим. Юрка жалел Феликса и, как мог, старался помочь ему. Он готов был для Феликса, если не на всё, то на многое.

– Спасибо тебе, Юр. Я же пробовал уже. Ничего у меня не получилось, ты же знаешь. Даже если и захочу, не возьмут меня к тебе на работу.

– Пока ты картошку-фри продавал и курьером бегал, я начальником отдела стал. На прошлой неделе назначили. Теперь кого захочу, того к себе на работу и возьму. Правда Феликс, давай ко мне. Будешь работать, как человек.

– А на своей работе, я разве не человек?

– Человек и очень хороший. Человеки на человеческой работе должны работать.

Феликс усмехнулся:

– Не умею я продавать, ты же знаешь. Не уговаривай, Юр. Лучше расскажи, как ты? Да, поздравляю с новой должностью. И с новой зарплатой тоже можно поздравить?

– Можно.

Юрка выпил уже бутылку пива, достал из холодильника ещё две. Одну хотел предложить Феликсу.

– Э, а чего ты не пьёшь-то?

– Я не хочу сейчас, Юр. Ты бы тоже много не пил.

– Давай, я тебе чего-нибудь покрепче налью, – Юрка достал бутылку коньяка.

– Нет, Юр, не надо. И сам не пей, не надо. Завтра рабочий день…

– Да, ладно, тебе. Я ж теперь начальник.

– Правда, не пей. Давай лучше поговорим. Я спросить хочу, может, о Насте есть известия?

– Какие могут быть известия. Её не ищет никто, да и не искали как следует. Искали бы, так нашли б. Спасибо, что не забываешь её.

Юрка налил две рюмки коньяка, достал хлеб, сыр, лимон.

– Давай, выпьем за то, чтобы Настя нашлась, – сказал он.

Феликс выпил, сделал себе бутерброд. Ни есть, ни пить ему не хотелось. Юрка снова налил коньяк себе и Феликсу.

– А, знаешь, – сказал Юрка, – тот следователь, который Настю не хотел искать, он умер. Я случайно узнал. Инфаркт или инсульт, что-то в этом роде. И, знаешь, мне его не жалко совсем. Так ему и надо. Я понимаю, почему он не искал, ничего не делал. Надо было ему денег дать. За деньги они все носом землю рыть будут. А за просто так обычного человека искать не станут.

– Умер? – переспросил Феликс.

Он помнил того следователя угрюмого, желчного, с жёстким взглядом и вкрадчивым голосом. Он допрашивал Феликса так, как будто, это Феликс был виноват в исчезновении Насти, как будто Феликс должен знать, где она. Юрке тогда досталось больше всех. Следователь не скрывал, что подозревает его. Юрка рассказывал ему всё об их с Настей отношениях, думал, чем больше информации, тем быстрее найдут девушку. И после того, как Юрка рассказал о ссоре с Настей, следователь просто вцепился в него, замучил Юрку допросами, но прямых обвинений не выдвигал. Улик против Юрки не было. Против него ничего не было, так же, как и против Феликса. И следователь отстал от них. Но Настю так и не нашёл.

Феликс пил и ему становилось легче. Ночное видение расплывалось, растворялось в алкоголе.

– Этому следователю повезло, что он сам умер, – сказал Юрка, наливая себе ещё и всё больше пьянея. – Такой гад был. Помнишь, как меня подозревал? Если бы он не помер от этого своего инсульта, я бы его своими руками задушил.

– Юр, хватит ерунду говорить. Как бы ты его задушил? Он следователь. Как их вообще можно убить?

– Также, как и любого человека. Он же не супермен, а обычный человек, как мы с тобой. Наверняка домой возвращается поздно, когда уже темно. Можно по дороге где-нибудь подкараулить.

– Хватит, перестань на себя наговаривать, – сказал Феликс. – Никого бы ты убивать не стал… Я тебя с детства знаю… Не можешь ты убить… Таракана, если только, тапком…

Феликс чувствовал себя уже сильно пьяным и начал рассказывать о следователе Волобуеве, который тоже не особо старался найти айфон. Конечно, нельзя сравнивать пропажу человека и кражу айфона, но Юрку было уже не остановить.

– Ты неправильно всё делаешь! – кричал на Феликса Юрка, – Я же тебе говорю, денег ему надо дать! Сразу всё найдётся!

– Юр, хватит, тебе. Откуда у меня деньги. Мне за айфон ещё расплачиваться.

– А я тебе говорю, иди ко мне на работу! Вот тебе и деньги!

– Юр, успокойся. Хватит уже про этих следователей говорить. Расскажи, лучше, как у тебя теперь на работе. Как, интересно быть начальником?

– Интересно. Скажи, лучше, как этого твоего следователя зовут? Он из нашего отделения?

Угу…, – Феликс рассказал другу всё, что знал о следователе Волобуеве.

До дома в этот вечер Феликс добраться не мог. Остался ночевать у Юрки.

Из Дневника Феликса.

Я по-настоящему почувствовал и понял свой дар, когда мне было семнадцать лет. Мама приехала к нам сразу после моего дня рождения. Обычно, она прилетала на пару недель. Но в тот раз мама решила сделать мне особенный подарок. Она пригласила меня к себе в гости. Надо было сделать паспорт и визу.

Я не помню, сколько потребовалось времени на оформление документов. Для меня это время пролетело незаметно. Мама постоянно была со мной. Она много рассказывала о своей жизни, о другой стране, о своём доме, о моей сестре. Я слушал, но ничего не запоминал (в одно ухо влетало, в другое вылетало). Я был в счастливой эйфории. От счастья я в эти дни вообще плохо соображал. Мне было всё равно, что рассказывает мама. Лишь бы она говорила со мной, лишь бы была рядом.

Я никогда не был за границей. Другая страна была для меня, как другая планета – фантастическая, загадочная. Мне казалось, что там должно быть всё не так, как у нас, и люди должны быть какими-то особенными. Добрыми и красивыми, как мама.

Я побаивался встречи с маминым мужем. Я думал, что он не захочет видеть меня и не станет разговаривать со мной. Или будет придираться к любой мелочи. В общем, я был уверен, что мы с ним не поладим. Мне даже хотелось, чтобы на время моего приезда он уехал куда-нибудь по делам, чтобы с ним не встречаться.

Вопреки ожиданиям, мамин муж не злился на меня и не придирался. Мы, как я и думал, с ним мало виделись, потому что он много работал.

Я познакомился с сестрой. Она мне, в общем, понравилась, хотя до нашей встречи я думал, что мне неприятно будет с ней общаться.

Сестра была открытая, дружелюбная и очень разговорчивая девочка. Но её болтливость меня не раздражала. Наши разговоры помогали мне учить английский. И мне это нравилось. Сестра познакомила меня со своими друзьями. Я уже писал, что не общителен и не люблю большие компании. К тому же с ребятами, как минимум, на пять лет младше, мне было не особо интересно. Поэтому друзей сестры я избегал. Когда они собирались в доме, я либо сидел в сторонке и слушал их разговоры (это тоже помогало учить английский), либо уходил, чтобы помочь маме, побыть с ней.

Сестра была похожа на своего отца, а сходства с мамой почти не было. И это мне тоже нравилось. Ведь я, как раз, похож на маму. И я думал, что это делает меня ближе к маме, чем сестру. И что мама должна любить меня больше, чем её.

Я не обращал внимания на то, что когда находился рядом с сестрой, мне становилось холодно, начинало знобить, мёрзли руки. Я думал, что просто нервничаю из-за непривычной обстановки, необходимости общаться с малознакомыми людьми. И переживаю от своей застенчивости и необщительности.

Но незадолго до моего отъезда было предупреждение, на которое я должен был обратить внимание. Но я пропустил и его. Мы с мамой и сестрой сидели за столом. Я попросил у сестры яблоко, и она протянула его мне. Я взял яблоко и тут же уронил его. Оно упало, покатилось по полу. Я забыл про яблоко. Я смотрел на руку сестры. Она была в крови. Кровь капала с руки на стол, растекалась красной лужицей. Видение длилось пару секунд. Меня заколотил озноб. Мама заметила, что со мной что-то не так и спросила, как я себя чувствую. Я не мог ответить, губы замёрзли и не слушались. Я смог только покачать головой, показывая, что со мной всё в порядке. Хотя это было не так.

Я не понимал, что означало моё видение. Ничего подобного со мной раньше не случалось. И я уговорил себя, что это просто от переутомления, от большого количества новых людей и впечатлений.

Всегда, когда я вспоминаю свою первую и последнюю поездку к маме и сейчас, когда это пишу, я прошу прощения у сестры, у мамы, у её мужа за то, что ничего не рассказал тогда. За то, что не спас сестру.

Мы не знали, что у сестры случилась первая серьёзная личная драма. Никто из нас этого не заметил. Отец девочки много работал, я был занять собой, а мама была занята мной.

Сначала сестра поссорилась с лучшей подругой, с которой дружила много лет, делилась всеми секретами и переживаниями. Девочки рассорились так, что перестали разговаривать друг с другом. Но бывшая подруга на этом не остановилась. Она «отбила» у сестры мальчика, с которым та дружила и в которого была влюблена. Такая первая подростковая влюблённость, которая была важной и значимой для сестры. Для взрослых – ничего серьёзного, а для сестры это горе оказалось непосильным. Она не смогла с ним справиться.

Я не хочу это вспоминать, и писать об этом не хочу. Но врач сказал, что снова прожить, вспомнить и записать всё будет для меня полезным. Такая терапия помогает справляться с тяжёлыми переживаниями прошлого.

Прошло столько времени, а я всё помню. И сейчас это напишу.

Я помню ванну, наполненную розовой от крови водой. Лицо сестры над водой. Тогда я увидел, как смерть меняет человека. После смерти мы делаемся непохожими на себя. Мы становимся неподвижными пластмассовыми манекенами с чужими застывшими лицами.

Сестра не выдержала двойного предательства. Никто из нас, близких людей не помог ей, не поговорил, не утешил. Бедная девочка была одна. И она ушла от нас. Ночью, пока все спали. Она пришла в ванну, включила тёплую воду. И смотрела, как красные струйки крови поднимаются к поверхности воды. И как с ними уходит из неё жизнь.

Никто ничего не почувствовал, не проснулся, не спас её. Даже я.

Я помню, как кричала мама. Она не плакала, только кричала. Сам я не мог говорить, меня как будто заморозило. Всё время было холодно. Мамин муж вызвал полицию. Кажется, меня тоже допрашивали. Кажется, я что-то отвечал.

Всё, что было потом я помню обрывками фраз, образов. Мамино постаревшее лицо. Форму полицейских. Такси в аэропорт. Самолёт. Дедушку, который встречал меня. То, как он радовался встрече, расспрашивал меня, а я не мог отвечать.

Я пришёл в себя дома через несколько часов. Помню, что стоял у окна, а в отражении стекла видел ванну с розовой водой и чужое взрослое лицо сестры. Меня вырвало. А потом я заплакал. Впервые после смерти сестры. И после этого смог связно рассказать всё бабушке и дедушке.

V

Я не по звездам о судьбе гадаю…

На следующий день голова у Феликса болела так, что ни на одну работу он пойти не смог. И это его не радовало, потому что надо на что-то жить и чем-то платить кредиты. Деньги сами себя не заработают. Всё это Феликс сказал себе, когда утром вернулся домой от Юрки, напился воды и лёг спать дальше. Проснулся он к вечеру. Увидел шесть пропущенных звонков от Юрки. Отругал себя за то, что дрых и ничего не слышал. И сразу же перезвонил.

– Юр, ты чего звонил? – спросил Феликс.

– Заходи ко мне, посидим, поговорим.

– Извини, не могу. У меня работа, – соврал Феликс.

Идти к Юрке он сегодня не хотел. Если каждый день так напиваться, можно остаться без работы.

– У меня тоже работа. Но я туда с утра позвонил и сказал, что плохо себя чувствую. Между прочим, не соврал, – сказал Феликсу Юрка.

– Ты начальник Юр. Мне так нельзя.

– Ну, ладно, как хочешь. Слушай, а скажи ещё раз, как зовут твоего следователя. Ну, того, который не хочет твой телефон искать.

– Волобуев.

– Очень противный?

– Да нет, следователь, как следователь. Делать ничего не хочет. Наверное, правда, денег ждёт.

– Если бы тот следователь, который искал Настю, работал как следует, а не ждал взятки, она бы давно нашлась. Она бы сейчас была со мной. С нами…, – снова взялся за своё Юрка.

С самого первого дня, как Феликс написал заявление в полицию о пропаже айфона и пожаловался Юрке на следователя Волобуева, друг говорил ему, что если бы можно было поменять этого следователя на какого-нибудь другого, то поиски телефона пошли бы веселее. Но как его поменяешь? Если только он в длительный отпуск уйдёт (есть там у них в полиции отпуска?) или заболеет надолго. Но вряд ли такое случится. Поэтому и дальше придётся иметь дело с этим Волобуевым.

Феликс снова подумал о друге. Дался ему этот следователь Волобуев! Хотя, его можно понять. После исчезновения (не просто исчезновения, а как увидел Феликс, убийства) Насти Юрка, наверное, всех полицейских ненавидит.

На следующий день, в пятницу, Феликс первую половину дня отработал в фаст-фуде, а потом направился к следователю Волобуеву поговорить о своём айфоне. Почему-то с самого утра у Феликса было хорошее настроение, ему казалось, что эта встреча обязательно поможет в поисках. Феликс был уверен, что скоро его драгоценный и такой нужный телефон будет найден.

На встречу к следователю Феликс пришёл за десять минут до назначенного времени. И просидел под дверью кабинета больше часа. Волобуев был занят. Проводил допрос каких-то подозрительных личностей. Феликс решил, что опасных преступников. Когда они наконец-то ушли, и Феликс решил, что теперь его время, Волобуев вышел из кабинета и ушёл ещё на сорок минут. Как оказалось, обедать. Феликс устал, тоже хотел есть. Мимо него постоянно ходили люди, мельтешили, говорили, шаркали ногами, шумели. В какой-то момент Феликсу стало настолько плохо, что он решил не дожидаться окончания обеда следователя Волобуева, а встать и уйти. Но тут явился сам Волобуев и пригласил его в кабинет.

Из отделения Феликс вышел разочарованным и испуганным. Разочарованным, потому что беседа со следователем заняла не больше десяти минут, и надежда Феликса на то, что айфон будет найден, практически умерла. Испуганным, потому что предчувствие повторилось.

– Расскажите ещё раз, почему вы считаете, что телефон у вас украли, – спросил следователь сытым и равнодушным послеобеденным голосом.

Феликсу после долгого ожидания уже не хотел ничего рассказывать, тем более в десятый раз. Но не зря же он столько прождал, поэтому пусть теперь следователь потратит на него время. Но, как только он начал говорить, по телу пробежал озноб. Руки закоченели, кончики пальцев покалывало от холода. В кабинете было тепло, да и на улице не холодно – погожий осенний день. А у Феликса было ощущение, как будто он сидит на берегу Северного Ледовитого океана в одной футболке. Феликсу даже казалось, что изо рта у него идёт пар. Продолжалось это недолго, но напугало Феликса. Это было то, что он почувствовал, когда разговаривал с Волобуевым по телефону, то чего он боялся.

Руки согрелись, озноб прошёл, и Феликс решился:

– Простите за такой вопрос. Скажите, вы хорошо себя чувствуете? – спросил он Волобуева.

– Что? – удивился следователь.

Феликс не знал, как бы так правильно спросить, чтобы не напугать, не вызвать агрессию и не выглядеть психом.

– Вы извините, но мне кажется, что вы плохо выглядите, – Феликс понимал, что несёт чушь, но очень хотел предупредить Волобуева об опасности. – Может быть, вам надо к врачу, проверить здоровье. Так, на всякий случай.

Следователь, естественно, ничего не понял. Феликс сдался. Тем более, что озноб прекратился, а значит, он мог и ошибиться, принять за предчувствие просто своё плохое самочувствие.

Разочарованный, голодный, уставший Феликс поплёлся домой. Ему казалось, что он попал в какой-то иной мир, другое измерение, где были только те, кто уже умер и те, кто скоро умрёт. От чего может умереть следователь Волобуев? От болезни? Или ему на голову случайно упадёт кирпич? Феликс был зол на себя и свой дар. Он не просил ничего подобного. Это знание ему не нужно! Он не понимает, что с ним делать! Как рассказывать обычным, нормальным людям о том, что ты видишь? Да и нужны ли им эти предсказания? Феликс чувствовал себя несчастным. И очень одиноким.

Из Дневника Феликса.

Смерть сестры стала первой из тех, что я смог предчувствовать. И словно в наказание за то, что я не спас сестру, она потянула за собой другие смерти, другие потери.

Вместе с сестрой я потерял и маму. Нет, она не умерла. Я очень надеюсь, что не умерла. Она пропала, исчезла. Мама так хорошо знала, понимала, чувствовала меня! Я уверен, она знает, что я мог предотвратить смерть сестры. Знает и поэтому не хочет больше меня видеть.

После моего рассказа о несчастье с сестрой, я, бабушка и дедушка каждый день звонили маме. Но она редко отвечала на звонки. Я слушал гудки, и повторял: «ответь, ответь, пожалуйста». Но если мама отвечала, разговор был коротким. Она не спрашивала ни про меня, ни про бабушку с дедушкой. И, кажется, не слушала, что я ей говорил. Могла посередине разговора отключиться, положить трубку. Я еле сдерживался, чтобы не запустить телефон в стену. Бабушка видела моё состояние и утешала меня, объясняла, как плохо сейчас маме. Но мне тоже было плохо. И если бы мама не избегала меня, мы бы могли помочь друг другу, поддержать.

В последний раз мама позвонила сама и начала рассказывать какую-то историю глухим прерывающимся голосом. Я не понимал, о чём она говорит. В середине разговора мама расплакалась. А потом назвала меня чужим именем. Я сначала обиделся, а потом понял, что она пьяна настолько, что не осознает, с кем разговаривает.

После этого разговора я никогда больше не слышал мамин голос. Мы звонили ей и не могли дозвониться. Механический голос говорил по-английски, что «аппарат абонента выключен». Мы не знали, что думать. Начали звонить маме на домашний телефон. Но и там никто не отвечал. Я решил ехать к маме. Бабушка хотела лететь со мной. Но у неё не было загранпаспорта, а я не хотел ждать. Перед тем, как купить билет на самолёт, я позвонил маме домой ещё раз. Мне ответил незнакомый человек. Мама и её муж больше не жили в этом доме. Они переехали. Возможно, в другой город. А может быть, в другую страну. И мама ничего мне не сказала. Ни мне, ни своим родителям. Я уверен, что это муж увёз её. Это он запрещал ей говорить и встречаться с нами. Ведь его дочь умерла, а я жив. И мамины родители тоже живы. И он не может нам этого простить.

Мы не понимали, как, где искать маму. Целыми днями я звонил маме и слушал фразу на английском, что абонент не доступен. Бабушка пыталась отвлечь меня, уговаривала то поесть, то почитать, то погулять. Приходил Юрка и тоже начинал меня уговаривать что-то делать и куда-то идти. Я никого не слушал. Я звонил. Мне казалось, что это из-за меня мама нас бросила. Из-за меня она покинула свой дом, переехала неизвестно куда, чтобы никогда больше не встречаться и не говорить со мной. И мне надо было объяснить ей, что я не виноват, а если виноват – попросить прощения.

Не помню, как долго продолжалась моя одержимость. Но однажды я сдался. Я лёг, чтобы больше не вставать. Я узнал, что такое настоящая депрессия и познакомился с врачами психиатрами

Как часто говорим мы, что у нас депрессия, когда по утрам не хочется идти на работу, потому что на улице темно и дождь, а под одеялом тепло и уютно. То, что называем мы депрессией чаще всего хандра, недосып, весенняя или осенняя усталость, обида на кого-то или на весь мир, а иногда просто давно не было отпуска. Настоящая депрессия – это чёрная дыра. Только время и пространство там не движутся назад. Они останавливаются, замирают. Как будто на жизнь плеснули густой, как смола чёрной краской. И эта краска мгновенно застыла, и жизнь застыла вместе с ней.

Бабушка с дедушкой отвели меня к врачу, который выписал мне антидепрессанты. Бабушка следила, чтобы я принимал таблетки. Я не сопротивлялся. И через какое-то время начал чего-то хотеть, сначала встать и походить по квартире, потом есть, потом поговорить с Юркой, выйти на улицу, сходить в кино. Чтобы закрепить лечение, бабушка с дедушкой оплатили консультации врача-психотерапевта. И раз в неделю я ходил поговорить о жизни к серьёзному и немного занудному старичку, который, кстати говоря, мне очень помог. Апатия прошла, мне хотелось действовать, искать маму. Найти её и попросить прощения.

Врач посоветовал мне каждый день (либо, когда становиться хуже) писать. Описывать своё состояние, переносить эмоции и проблемы на бумагу. Говорить о том, что меня волнует, огорчает, страшит или радует. Так я начал вести этот дневник. И веду его до сих пор.

Я начал строить планы. Вспомнил о своей мечте стать программистом. Снова начал учиться, пытался наверстать то, что пропустил. Правда, это у меня плохо получалось. Я готовился к экзаменам и раздумывал, как мне найти маму.

Но ничего этого не случилось. Большинство наших планов так и остаются планами. Мечты не сбываются.

Как я уже говорил, я запустил учёбу, и хорошо подготовиться к экзаменам у меня не получилось. И уже давно о престижной и высокооплачиваемой работе я не мечтаю. Если честно, я вообще не мечтаю.

Сейчас я совсем один. Не знаю, хорошо это или плохо, устраивает меня одиночество или я от него страдаю. Но я знаю, что боюсь. Боюсь впустить что-то важное в свою жизнь, потому что боюсь снова потерять это важное. Потерять любовь, тепло, надежду, всё, что так нужно и важно каждому человеку.

В человеческой жизни не так много вещей непоправимых, по-настоящему фатальных. Люди часто волнуются из-за всякой ерунды типа денег, работы, погоды, разного барахла, чужого мнения и прочей незначительной чепухи. Я тоже был таким. И даже сейчас, после всех непоправимых потерь, не могу полностью избавиться от этой жизненной шелухи.

В моей жизни потери шли одна за другой. Сначала умер дедушка. Онкологию распознали слишком поздно. Настолько поздно, что даже операцию не стали делать, просто выписали обезболивающие и отправили из больницы домой. Умирать. Дедушка прожил недолго, сгорел за месяц. До этого я даже не задумывался о том, что могу потерять бабушку и дедушку. Я понимал, что они уже не молоды. Но они были со мной с самого рождения. Я привык, что они есть, и мне казалось, что они будут всегда.

После смерти дедушки, у бабули тоже начались проблемы со здоровьем. Она стала меньше выходить из дома. Часто сидела в дедушкином кресле, молчала, смотрела в одну точку и это очень пугало меня. Я старался расшевелить бабушку. Я водил бабулю на балет и в консерваторию. Уговаривал её погулять, развлекал разговорами, болтал обо всём, что в голову приходило. Говорил о погоде, о «звёздах», старых и новых фильмах. Рассказывал смешные истории и анекдоты, вычитанные в интернете. А бабушка слушала меня и когда истории заканчивались, говорила со мной о маме или дедушке. Она похудела, постарела. Я не знал, что делать

В эти дни у меня появилась подруга Вера. Мы были знакомы со школы, Вера была на год старше. В школе мы практически не общались. А потом, когда мне было особенно плохо, случайно встретились, разговорились, стали общаться чаще. Вера сочувствовала мне, помогала, чем могла. Мы встречались, созванивались, много разговаривали. С Верой, как и с Юркой, мне было легко. Я был благодарен ей, и она даже начала мне нравиться. Но однажды Вера познакомила меня с Лерой. И я забыл про всё. Про Веру, про бабушку, про маму. Я видел и слышал только Леру, думал лишь о ней. Она была необыкновенной. Прекрасной, как рассвет над морем, как тихий заснеженный лес. Неизвестной и загадочной, как самая далёкая звезда. Она, как будто была из прошлого, нет позапрошлого века. Она любила классическую музыку, разговоры о литературе и живописи, в которых я мало принимал участия, так как немного об этом знал. Но мне достаточно было слушать её голос и молчать. Мне было всё равно, о чём говорит Лера, лишь бы она говорила со мной.

Теперь мы часто ходили втроём – Лера, Вера и я. Вера не оставляла нас вдвоём. Наверное, она ревновала.

VI

Попробуй я оставить твой портрет,

Изобразить стихами взор чудесный, –

Потомок только скажет: «Лжет поэт,

Придав лицу земному свет небесный!»

Они везде ходили втроём – Вера, Лера и Феликс. У Леры и Веры были схожие вкусы, а вот предпочтения Феликса сильно отличались. Но ему было всё равно куда идти и что делать, лишь бы рядом была Лера.

Феликс ходил с Лерой на концерты классической музыки. И слушал Бетховена, Вивальди, Шопена, хотя все они (да и любая классическая музыка) нагоняли на него сон. Девушки водили Феликса на авторские фильмы, путанные, непонятные. Комедия или боевик доставили бы ему больше удовольствия. Но Феликс чувствовал себя абсолютно счастливым в маленьком зале кинотеатра, ведь он мог весь фильм смотреть на Леру. Только на неё.

Втроём они ходили на модные тягучие спектакли, такие же непонятные, как и арт-хаусные фильмы. В тёмном зале театра Феликс, откинувшись на спинку удобного кресла, смотрел на безупречный профиль Леры. Лера была хрупкой, ранимой, чувствительной. И Феликс только смотрел на неё, не касаясь её руки. Когда спектакль заканчивался, Феликс аплодировал также долго и восторженно, как Лера и Вера. Раньше равнодушный к театральным представлениям, сейчас Феликс их полюбил.

Впервые после исчезновения мамы и смерти дедушки Феликс понимал, для чего он живёт. Он хотел жить для Леры. Ему захотелось делать карьеру, зарабатывать много денег, чтобы покупать Лере всё, что она захочет. Объехать с ней весь мир, сделать для неё что-то необычное, что никто и никогда не делал. Феликсу даже захотелось прославиться, стать знаменитым, чтобы Лера гордилась и восхищалась им. Но он пока не придумал, как это сделать.

Феликс был так увлечён Лерой, что боль потерь притупилась, перестала занимать все его мысли. Он уже не горевал так сильно о дедушке и перестал искать маму так одержимо, как раньше. Он начал думать, что мамина боль тоже со временем утихнет, и тогда она найдётся сама, вернётся к Феликсу.

Думая постоянно о Лере, проводя с девушкой всё свободное время, Феликс не замечал, как угасает бабушка. Она почти не выходила из дома, сидела в дедушкином кресле с книгой в руках, но не читала, не переворачивала страниц. Бабушка теперь мало говорила и часто не слышала, что говорит Феликс. Казалось, она жила в своём, далёком мире. Но Феликс не замечал этого, он был поглощён Лерой. Бабушка умерла спокойно. Ночью во сне. Утром, когда Феликс понял, что бабушка не дышит, он взял её за руку и так и сидел рядом с ней, пока не пришли Юрка с Настей. Наверное, Феликс звонил другу, но совсем не помнил этого. Юрка и Настя, видя, что Феликс ничего не слышит и ни на что не реагирует, начали делать то, что положено в таких случаях. Похорон Феликс не помнит. Часть памяти будто стёрлась, растворилась в горе. Хорошо, что он тогда был не один, рядом были Юрка, Настя, Вера и, главное, Лера. Это помогло ему пережить смерть бабушки и не свалиться снова в депрессию.

Из родных людей у Феликса осталась только мама. Феликс верил, что она жива. И обязательно вернётся к нему, скажет, что простила его, и они больше никогда не расстанутся.

Феликс никогда не говорил с Лерой о любви, о своём чувстве к ней. То, что связывало его и Леру невозможно было выразить словами. Не было, не существовало таких слов. Это было не то, что люди называют любовью. Это было соединение одной души с другой, когда всё понятно без слов, с одного взгляда.

Феликс с Лерой никогда не оставались наедине. С ними всегда была Вера. Она, как тень, как верный страж сопровождала Леру. Феликс, конечно, хотел остаться с Лерой вдвоём, но не торопил её. Он не приглашал Леру к себе домой и не напрашивался к ней в гости. Девушка была сложной, тонко чувствовавшей, и Феликс боялся обидеть или испугать её. Он восхищался, любовался ей и ждал.

А вот Вера, наоборот, казалось, искала встреч с Феликсом. Феликс считал её просто другом, хотя и не таким близким, как Юрка с Настей. Но иногда ему казалось, что Вера относится к нему не только по-дружески. Она целовала Феликса при встрече и на прощание. Часто брала его за руку, нежно смотрела на него. Или Феликсу только казалось, что нежно.

И всё было хорошо. И, как говориться, жизнь налаживалась. И потери казались уже не такими страшными и непоправимыми. Феликс перестал принимать таблетки и встречаться с доктором. А потом случилось то, что сломало Феликса. Выбросило из жизни в сумеречное существование. Он потерял Леру.

Когда Лера умерла, Феликс решил, что с него хватит. Он давно считал, что его жизнь не стоит того, чтобы за неё цепляться. Он помнил ванну с розовой водой и неживое неподвижное лицо сестры. Такой финал его вполне устраивал. Он не стал запирать входную дверь, чтобы не пришлось её ломать. Не стал писать записку. Его близкие и так поймут, почему он оказался в этой ванной. Но ему не повезло в смерти, как не везло в жизни. Он не успел умереть. Его спасла Вера.

Феликс не помнит, как оказался в больнице. В специальной клинике, где на окнах решетки, и любую еду едят ложками. Здесь другие врачи, другие порядки и другие лекарства. Его глушили таблетками, уколами, капельницами – возвращали к жизни и ставили на ноги. Сколько времени Феликс провёл в больнице он тоже не помнит. Из воспоминаний осталась только стена, в которую он всё время смотрел, лёжа на кровати – светлые обои в тонкую золотистую полоску.

Его выписали во вполне сносном состоянии. Он понимал кто он, что с ним произошло и что ежедневно надо принимать лекарства. Он жил, как будто в полусне. Всё время хотел спать, путал день с ночью. Он жил от одного действия до другого. От одной пятиминутки до другой. Выполнял простые рутинные действия. Старался занимать себя чем-нибудь в течение дня. Это посоветовал ему врач. Это помогало прожить день. И выжить. Он не знал для чего, но для чего-то он должен был жить. Об этом говорили ему врач и Юрка, и Вера, и даже соседи, которых он не помнил, как зовут.

Из Дневника Феликса.

Когда я вышел из клиники, то снова начал принимать лекарства и ходить на приём к психиатру. А потом в один день мне это надоело, и я бросил. Сразу. Забросил таблетки в дальний угол, отказался от походов к врачу. Оставил только этот дневник. Писать его – это как поговорить с другом, с близким, понимающим человеком.

Доктор считал, что эти записи помогут мне вернуться к обычной жизни, которой живёт большинство людей. Что благодаря им я снова начну жить. Жить, а не просто выполнять привычные ежедневные действия. Иногда мне хочется снова начать замечать смену времён года, видеть красоту природы, знакомиться с новыми людьми, мечтать и исполнять мечты. И поэтому я сейчас пишу то, о чём больно вспоминать.

Мне казалось, что я никогда не смогу написать о Лере. Что руки не будут слушаться меня. Что слова не сложатся в предложения, и у меня не выйдет связного текста.

Сейчас я, кажется, готов написать о том, как потерял её. Только об этом. Я не буду писать о том, какой она была. Это невозможно. Я не знаю слов, которые могли бы описать её, их нет ни в одном языке. И не смогу объяснить, кем она была для меня. Слова «я любил её» здесь не подходят. Я жил ей и только ей. Я не понимаю, как жил, когда не знал её. И я не понимаю, как живу теперь, когда знаю, что её больше не будет. Никогда.

Это произошло после смерти бабушки, когда я начал приходить в себя. Вера, Юрка и Лера поддерживали меня. Вера приходила почти каждый день, непрерывно говорила сама и заставляла говорить меня. Задавала разные глупые вопросы, типа: «Расскажи, как прошёл твой день?», «Что ты делал, пока ждал меня?».

Лера не приходила. А я так ждал её! Она часто звонила, и мы долго разговаривали. Говорили о чём угодно, только не о смерти бабушки. Лера не спрашивала, как я себя чувствую и что я делал. Она и так знала обо мне всё. Также, как я о ней. И каждый раз, прощаясь с Лерой, я хотел попросить её прийти ко мне. Но не решался. А потом злился на себя за это.

И тогда я попросил Веру, чтобы она привела Леру. Я хотел, чтобы они пришли вместе, а потом Вера сразу ушла и оставила нас вдвоём с Лерой. Я сказал Вере об этом. Я был уверен, что она не откажет. Вера рассмеялась и назвала меня идиотом. Она сказала, что Лера не придёт ко мне и, уж тем более, не останется со мной. Я попросил её не рассуждать, а просто выполнить мою просьбу. Вера обозвала меня безмозглым дураком. Она не могла понять, как я не вижу, что совсем не интересую Леру. Я разозлился и назвал Веру слепой глупой курицей. Мы разругались. Я орал на Веру, а Вера на меня. Она разъярилась, кричала, что Лера мешает нам, что она – третий лишний. Вера говорила, что я не нужен Лере, что скоро она уедет и сразу же забудет меня. Вера утверждала, что Лера ходила с нами от скуки, чтобы не сидеть дома в одиночестве.

Я злился на Веру, но в то же время мне было жаль её. Я понимал, почему она так ведёт себя. Я и раньше замечал, что Вера ревнует меня к Лере. Теперь это стало очевидно. Закончилось тем, что я сказал Вере, что не хочу больше её видеть. Вера ещё долго что-то говорила, убеждала меня в чём-то. Но я не слушал. Я знал, что буду делать дальше.

Я позвонил Лере и предложил встретиться. Она согласилась, но не сегодня, не сейчас. Как назло, она была занята все дни. Была загружена работой, семейными обязанностями и поручениями. Я нервничал, придумывал различные предлоги, чтобы самому прийти к Лере домой. Но не решался сделать это. Я жалел, что до сих пор не рассказал Лере, как отношусь к ней, как она нужна, необходима мне. А потом я подумал, что это Вера оговорила меня перед Лерой. Поэтому Лера не хочет меня видеть и придумывает отговорки, чтобы не встречаться со мной.

Мне необходимо было объясниться с Лерой, оправдаться (не знаю в чём). Я не решился зайти к Лере домой и начал караулить её у подъезда. Я встретил Леру вечером, когда она выходила из дома. Я был счастлив видеть её, но слова Веры засели у меня в голове. И вместо того, чтобы сказать Лере, как она дорога мне и как мне плохо без неё, я начал расспрашивать, правда ли, что она встречается со мной от скуки, и действительно ли скоро уедет. Лера молчала, улыбалась, качала головой. Я припомнил всё, что говорила Вера о Лере. И поверил всему…

Я закричал на Леру. Я называл её лгуньей, мерзкой обманщицей, предательницей. Я кричал, что она может убираться куда угодно. Я орал на всю улицу. Лера не стала слушать и побежала от меня. Я догнал её, схватил за руку. Мне показалось, что она плачет. Она не смотрела на меня, отворачивала лицо. Мне надо было остановиться, пожалеть её, поговорить спокойно. Но успокоиться я уже не мог. Я больше не кричал, просто шёл рядом с Лерой, держал её за руку и говорил ей гадости. Даже не говорил, шипел раздражённым злым шепотом.

Закончилось тем, что нам неожиданно встретилась Вера. Она забрала у меня несчастную Леру, увела её от меня, а я остался стоять и ругать себя за глупость и несдержанность.

Я пошатался по улицам, успокоился и вернулся к дому Леры, чтобы попросить у неё прощения. Посидел у подъезда. Войти в него не решился и пошёл домой, пообещав себе, что прямо с утра приду к Лере и буду на коленях молить о прощении.

Почему нельзя вернуться в прошлое и изменить его? Только один раз. Только один день. Даже не день, всего одно мгновение. Мгновение, которое может спасти жизнь.

Ночью я не смог заснуть. Я прокручивал в голове наш разговор и всё больше ругал себя. Мне было стыдно. Как я был неправ! Как обидел Леру!

Я еле дождался утра. Я не стал завтракать, не мог есть. Я сразу начал звонить Лере. Она была недоступна. Я звонил сначала каждые полчаса, потом каждые пятнадцать минут. Я слушал механический голос, и мне хотелось наорать на него. Кричать, чтобы он заткнулся, что я не хочу слушать его, мне нужна Лера.

Я уговаривал себя, что Лера после вчерашнего разговора тоже плохо спала ночью, а сейчас спит и отключила телефон, чтобы ей не мешали.

Через мои звонки прорвался Юрка. Он был в хорошем настроении, и меня это раздражало. Я рассказал ему о ссоре с Лерой. Юрка посочувствовал мне и сказал, что надо скорее мириться. Девушки существа чувствительные. Для меня такая ссора может быть ерундой, а она воспримет это, как конец света. И для подтверждения своих слов, рассказал, что сегодня ночью в нашем парке молодая девушка покончила с собой. Повесилась на дереве, которое росло над прудом.

Я прервал разговор. Мне было нехорошо, казалось, я сейчас упаду в обморок. Но я продолжал звонить Лере, не обращая внимания на тошноту и звон в ушах. Мне надо было бежать к ней домой. Но я не мог. Я сидел дома, вцепившись в телефон, и звонил, звонил, звонил. Лера была недоступна. Тогда я набрал номер Веры. Она сразу ответила.

VII

Украдкой время с тонким мастерством

Волшебный праздник создает для глаз.

И то же время в беге круговом

Уносит всё, что радовало нас.

Этот разговор Феликс не забудет никогда. Он до сих пор помнит каждое слово. Иногда наяву, задумавшись, уйдя в воспоминания, или во сне, в кошмаре, он снова слышит его.

– Ты вчера проводила Леру домой? – у Феликса дрожал голос, и внутри у него тоже всё дрожало.

Вера помолчала. Потом ответила нехотя:

– Ну, да.

– До самой двери?

Вера не отвечала.

– Вера, скажи. Пожалуйста, скажи, ты проводила Леру до двери? До квартиры?

– Нет, она взрослая, сама может дойти до дома, – ответила Вера.

– Я не могу ей дозвониться. Ты звонила ей?

– Нет, – и снова молчание.

– Вера, не молчи! Я не могу ей дозвониться! Почему ты молчишь?! Ты знаешь, про девушку, которую сегодня нашли у прудов?

Вера молчала, молчала, молчала! Феликсу казалось, что сейчас он потеряет сознание.

– Да, я знаю, – ответила Вера.

– Ты знаешь, кто это?

– Знаю.

Снова молчание. Неподвижное, страшное, безнадёжное. У Феликса от волнения пропал голос. Он зашептал:

– Пожалуйста, скажи мне. Это Лера?

Молчание. Феликсу показалось, что связь прервалась, и он говорит с пустотой.

– Вера, ты здесь?

– Да, – ответила сразу.

– Там, в парке, Лера? Лера?

И снова Вера ответила сразу:

– Да…

Последнее, что помнил Феликс, как он швырнул телефон в стену. И как телефон разлетелся на части.

Сначала Вера звонила. Но Феликс не отвечал. Она испугалась и побежала к нему домой.

Феликс не стал запирать дверь, чтобы не пришлось её ломать, когда всё будет закончено. Вера прибежала, когда ванна была наполнена горячей водой, Феликс в одежде сидел в ванной с ножом в руке, а от другой руки поднималась вверх красная струйка, окрашивая воду в розовый цвет. Вера закричала и начала тащить Феликса из ванной. Он сначала не узнал её, а когда понял кто это, попытался ударить девушку ножом. Вера испугалась, выскочила из квартиры и позвонила Юрке. Пока Юрка бежал к Феликсу, Вера стояла у двери и слушала, как Феликс громит квартиру.

Феликс весь мокрый, в крови, размахивал ножом и никого к себе не подпускал. Юрка вызвал Скорую. Ему пришлось долго объяснять, что происходит. Сначала приехала полиция, потом специальная бригада врачей. С помощью полицейских, Феликсу удалось сделать успокоительный укол. После этого его увезли в клинику.

Сам Феликс помнил всё очень смутно. А Юрка старался не напоминать ему ни о Лере, ни о больнице.

А дальше было лечение. Долгое, однообразное. Белый потолок, белые халаты, белые таблетки. Белые сны под белыми капельницами. Белые лица врачей, которые Феликс долго не различал. Всё время сонное, оглушенное состояние. И немыслимо было поверить, что Леры больше нет. И невозможно простить себя за то, что её нет.

Феликс не мог думать о Лере, как о мёртвой. Он продолжал думать о ней и говорить с ней, как с живой. Феликс помнил, как Вера убеждала его, что Лера хотела уехать. И он уговаривал себя, что она просто уехала. Надолго. Далеко.

Но самым страшным для Феликса было то, что Лера смогла уйти, когда ей казалось, что она потеряла его. А он продолжает жить, теперь, когда Леры больше нет. Он говорил себе, что живёт только затем, чтобы сохранять память о Лере, что пока жив он, жива и она. Но понимал, что это малодушие. Врачи и лекарства сделали своё дело. Феликс понимал, что ему предстоит прожить долгую и несчастливую жизнь.

VIII

Но всё трудней мой следующий день,

И всё темней грядущей ночи тень.

Последний разговор со следователем Волобуевым убил в Феликсе надежду на то, что его айфон будет когда-нибудь найден. Но это его уже не особо огорчало. Все мысли были заняты предчувствием смерти. Феликс не знал, как поступить и это мучило его. Засыпая, он прокручивал в уме разговор со следователем, придумывал, что мог сказать ему, но не сказал, потому что боялся, что его могут счесть сумасшедшим.

Утром Феликс не хотел вставать. Не хотел, есть. Ничего не хотел. Это состояние было знакомо ему. Может быть, надо снова начать пить таблетки, от которых мир становится чуточку веселее. Феликс давно не принимал лекарства, назначенные психиатром. Как и все таблетки, они давали побочные эффекты. Феликс, например, ходил сонный, «как пыльным мешком из-за угла ударенный».

Феликс заставил себя встать, порылся на столе, потом в тумбочке, наконец, нашёл таблетки на подоконнике. Дозировку он помнил. Феликс достал из коробки блистер с таблетками, подержал в руке, положил снова в коробку и кинул её обратно на подоконник. Нет, хватит. Он справится и без них. Врачи долго пичкали его лекарствами, но это не сильно помогло. Его боль не заглушить таблетками. Её вообще ничем не заглушить.

Аппетит так и не появился. Феликс заставил себя выпить кофе с бутербродами. После еды его затошнило, и он пожалел, что позавтракал.

Феликс вспомнил, как не мог спать после исчезновения мамы. Это было, как проклятие. Он спал четыре часа за ночь. Ни больше, ни меньше. Во сколько бы он ни ложился, что бы ни делал перед сном: гулял, читал, пил молоко с мёдом, просил бабушку заварить пустырник. Ничего не помогало. Он легко засыпал, но просыпался через четыре часа и больше не мог спать. А мог только лежать, смотреть в темноту и корить себя за смерть сестры.

После еды Феликс хотел снова лечь. Но уговорил себя сначала почистить зубы, а потом собраться на работу. Всё это время он думал о следователе Волобуеве и о том, что делать с предчувствием его смерти. А, что, если попробовать провести ритуал и увидеть опасность, которая угрожает Волобуеву. Тогда можно будет говорить с ним конкретно.

Времени до работы у Феликса было достаточно, и он решил погадать на картах Таро. Может быть, они предскажут судьбу следователя. Гадать на Таро у Феликса неплохо получалось. Когда он дружил с Верой, она часто просила его погадать ей. И говорила, что все предсказания Феликса сбывались.

Феликс достал карты и сделал расклад на ближайшее будущее следователя Волобуева. Как ни странно, ничего страшного и фатального следователю не угрожало, никаких нехороших карт не выпало. Феликс ожидал, что выпадет Смерть или Башня (может быть, Дьявол). Но нет, карты сулили следователю прибыль, разговоры, недальнюю поездку, в общем, ничего интересного.

Затрезвонил телефон. Юрка. Звонит узнать, чем закончилась встреча со следователем.

– Привет. Ну, что? – спросил Юрка.

– Как я и думал, ничего. Придётся мне искать третью работу, выплачивать кредит и копить на новый телефон. Такой дорогой больше не буду покупать. Куплю какой-нибудь смартфон флагманский с хорошей камерой и большой памятью. Тоже не дёшево будет. Но всё равно дешевле.

– А я видел тебя вчера в том отделении, – сказал Юрка. – Просто зашёл, хотел помочь тебе в разговоре со следователем. А потом, уж, прости, не решился. Вспомнил, как меня подозревали, когда Настя пропала. Хватило мне тогда следователей.

– Ты вчера там был? Да, ладно. Как же я тебя не заметил.

– Ты не смотрел ни на кого. Несчастный такой был, я не стал к тебе подходить. И следователя твоего видел. Заходи ко мне сегодня вечером, – пригласил Юрка, – посидим, поболтаем.

– Ты, извини, мне на работу завтра рано. Я и так уже пропускаю.

– Ты попроси, чтобы тебе заменили следователя. Может, новый тебе больше поможет.

– А разве так можно?

– Не знаю. Но должны же быть среди них нормальные. Если с этим твоим инфаркт случится, как с моим, дело же не закроют, а другому передадут. А он может оказаться добросовестным и найдёт твой телефон. И не придётся тебе ещё одну работу искать. Кстати, подумай ещё раз над моим предложением. Переходи ко мне. У меня будешь столько зарабатывать, что одной зарплаты на все твои хотелки хватит. Два смартфона себе купишь.

– Я подумаю, – сказал Феликс.

Он был благодарен Юрке, но знал, что второй раз на эту работу не согласится. Не походит она ему.

– Ну что, может, всё-таки зайдёшь? – снова спросил Юрка.

– Нет, не сегодня. В следующие выходные, обязательно, – пообещал Феликс и подумал, что зря это сделал.

Все выходные и на этой, и на следующей неделе, он собирался работать, чтобы залатать брешь, пробитую в бюджете за эту неделю.

– Договорились. Ладно, не буду тебя задерживать. Про работу у меня, подумай.

– Да, конечно. Спасибо, Юр.

Феликс нажал «отбой» и загрустил. Неужели, правда, третью работу придётся искать? Когда же жить, если всё время работать?

Из Дневника Феликса.

Так что же делать с этим несчастным следователем Волобуевым? Ведь я предчувствую не просто смерть, а близкую смерть. Если у меня появляется предчувствие, значит, у человека в запасе три-четыре дня. То есть Волобуеву осталось жить примерно сутки. Так, что же мне делать?!

Мне не к кому обратиться за советом. Никогда и ни с кем я не обсуждал эту тему. Я не смог сказать о своём даре ни маме, ни бабушке, ни Лере, ни Юрке. Я боялся говорить об этом с врачами. И сейчас мне не у кого попросить совета.

Что будет, если я опять промолчу? С человеком, пусть и несимпатичным мне, случится несчастье. И снова я буду в этом виноват.

Я пишу, и понимаю, что эти записи мне не помогают. Мне плохо! Мне тяжело! Эта ответственность придавила меня так, что даже дышать трудно. Как будто я несу на плечах огромный камень. И не просто несу, а иду с ним в гору. И мне не на кого переложить даже маленькую часть этого груза. Я кажусь себе уродливым, неправильным. Как будто я не человек, а ошибка природы.

После смерти Леры, в больнице я постоянно вспоминал наш последний разговор, нашу ссору. Я помню всё, что сказал ей тогда. И не могу простить себя. Но не только за то, что ей тогда наговорил. Я обвиняю себя в том, что не почувствовал, как мало осталось ей жить. Если бы я тогда понял, что ей грозит, я мог бы предостеречь её, спасти. Если бы я почувствовал холод, как чувствовал всегда, я бы заткнулся, извинился и проводил бы её домой.

Может быть, это было проклятие, наказание за то, что я не использую свой дар и не пытаюсь никого спасти. Смерть предупредила меня, прежде чем забрать сестру. А я сделал вид, что ничего особенного не произошло. Я не принимал, отвергал свой дар. И тогда смерть забрала Леру.

Жизнь показала мне, что отсидеться, спрятаться не получится. Если ты видишь смерть, надо попытаться её предотвратить. Но будут ли слушать меня? Станет ли разговаривать со мной, например, тот же Волобуев? Наверное, это не важно. Моё дело рассказать. А уж что делать с этой информацией, каждый решит для себя сам.

IX

Я повторяю прежнее опять…

Следующие дни Феликса были настолько похожи друг на друга, что иногда казалось, что это один нескончаемый день. День, который состоял из работы и сна.

С утра – кухня в ресторане быстрого питания, потом до самой ночи поездки по городу. Еда – на ходу, на бегу. Потом короткий чёрный сон без сновидений, который совершенно не помогал, не давал отдыха. И снова работа.

К вечеру в голове гудело от шума улиц и грохота метро. Лица клиентов сливались в одно большое бледное плоское лицо. Оно было хмурым и озабоченным, как большинство лиц в транспорте и на улице. Засыпая, Феликс видел это лицо и понимал, что завтра утром всё начнётся сначала: картошка фри, котлеты, булочки, салат, а потом коробки и пакеты. И среди этой монотонной суеты не было времени (да и желания) продумать разговор со следователем. Феликс отмахивался от мыслей и предчувствий, и они сдавались, растворялись в усталости.

Почти каждый день звонил Юрка. Приглашал в гости и на работу в свой отдел. Такое впечатление, что он решил взять Феликса измором. И это у него начало получаться. Феликс понимал, что вместо того, чтобы искать третью работу лучше найти одну, но хорошо оплачиваемую. Будет больше денег и больше свободного времени. Тем более, что необязательно работать у Юрки всю жизнь. Можно перейти ненадолго, отдать долги, а потом до конца жизни ездить курьером.

И когда телефон (старый поцарапанный смартфон) запиликал в неподходящий момент в метро, где шумно, ничего не слышно и сигнал пропадает, Феликс подумал, что это снова Юрка и готов был дать положительный ответ на его предложение. Но звонок был с незнакомого номера, что взбесило Феликса. В последнее время его донимали разной рекламой в неурочное время в малоподходящем месте.

– Феликс Сергеевич? – поинтересовался женский голос из трубки.

Голос был приятным. И даже не женским, а девчачьим. Как будто звонила девочка-подросток. Феликс усмехнулся, раздражение пропало. Бедная девочка зарабатывает как может, пусть расскажет ему о чудесной банковской карте, которая решит все его проблемы.

– С вами говорит следователь Златовицкая, – ошарашила Феликса «девочка-подросток». – Я по поводу вашего заявления о пропаже айфона. Вам удобно разговаривать?

Следователь Златовицкая готова была пообщаться с Феликсом завтра в любое удобное для него время в том же самом кабинете, где он встречался со следователем Волобуевым.

Что такое? Неужели сбылось проклятие Юрки, и Волобуева, действительно, хватил инфаркт? Или он просто ушёл в отпуск, а свои дела передал на время следователю с приятным голосом. А может, он серьёзно заболел? Лежит сейчас в больнице в реанимации в тяжёлом состоянии.

Феликс отругал себя за то, что не решился предупредить противного следователя о грозящей ему опасности. Неужели его предвидение сбылось?

На следующий день Феликс снова отправился в хорошо знакомое ему отделение полиции.

Следователь Златовицкая сидела за столом следователя Волобуева, сложив руки на столе, как прилежная ученица и задавала Феликсу вопросы, которые не задал ему в своё время Волобуев. Держалась и выглядела она строго – тёмно-серый костюм, белая блузка, гладкая причёска, неброский аккуратный маникюр. За всё время разговора следователь Златовицкая ни разу не улыбнулась.

– Теперь вы будете вести моё дело? Я имею в виду, вы до конца его доведёте? Или снова передадите следователю Волобуеву, когда он вернётся? – спросил Феликс, когда все вопросы были заданы, ответы получены, а бумаги подписаны.

– Я буду вести ваше дело, – ответила Златовицкая. – Будем надеяться, что ваш айфон рано или поздно найдётся.

– Простите, пожалуйста, за такой вопрос. А что случилось со следователем Волобуевым?

– Это не имеет отношения к делу, – строгим официальным тоном ответила следователь Златовицкая.

– Извините, пожалуйста, но для меня это очень важно. Скажите, пожалуйста, он умер?

Следователь так посмотрела на него, что Феликс понял, что угадал.

– Пожалуйста, скажите, отчего он умер.

– Почему вы задаёте мне такие вопросы? Почему вы решили, что он умер?

Несмотря на свою показную строгость, следователь Златовицкая была милой и симпатичной, а ещё очень молодой. И Феликс решился. Впервые в жизни решился рассказать то, что никогда никому не рассказывал – о своём предвидении, своём даре. Следователь Златовицкая выслушала его серьёзно, без улыбки, ни разу не перебила. Когда он закончил, сказала:

– Правильно было бы ответить, что всё это вам показалось. Но я сама однажды была участницей событий необъяснимых и странных, можно сказать, мистических. Поэтому я не знаю, что вам ответить.

– Вы можете сказать, как он умер?

– Его убили.

– Убили? Вы уверены?

– Да. Мы думаем, это кто-то из подследственных, настоящих или бывших.

– Я хотел предупредить его. Пытался. Но у меня не получилось. Он мне не поверил, – сказал Феликс. – А как его убили?

– Очень странно, – начала следователь Златовицкая, но перебила себя. – Извините, это тайна следствия.

– Тайна следствия, – повторил Феликс, когда вышел из отделения полиции.

Что же такое случилось со следователем Волобуевым? Почему эта девочка-следователь назвала убийство странным? А что, если попробовать, как с Настей? Посмотреть, как произошло убийство. Конечно, это страшно, неприятно, и не факт, что он увидит убийцу. Ведь не получилось же это с Настей. Но попробовать стоит. А вдруг…

X

Каким бы счастьем было для меня —

Проснувшись утром, увидать воочью

Тот ясный лик в лучах живого дня,

Что мне светил туманно мертвой ночью.

Феликс вышел, а следователь Златовицкая задумалась. Надо ли рассказывать новым коллегам о предчувствии этого потерпевшего? Как они к этому отнесутся? Как! Посмеются, конечно, сочтут этого Феликса Сергеевича сумасшедшим. А вдруг, его рассказ поможет следствию? Да, нет, вряд ли. Чем это может помочь? Следователь Златовицкая решила пока не говорить никому о предчувствии Феликса, посмотреть, как будет продвигаться следствие.

Молодая следователь Златовицкая интересовалась делом об убийстве своего предшественника и всё о нём знала. Она бы, не задумываясь, приняла участие в расследовании. Но ей, конечно, никто этого не предлагал.

Она знала, что следователя Волобуева убили недалеко от его дома, когда он возвращался с работы. А возвращался он, когда уже стемнело. В самом убийстве не было ничего странного. Волобуева ударили ножом в шею. Удар был один – точный и смертельный. Судя по всему, человек, который его убил, был сильным и знал, как бить. Так мог действовать профессиональный убийца. Или спортсмен? Доктор Морбиус2? Профессор Мориарти? Следователь Златовицкая усмехнулась: тогда понятно, что за знак оставил преступник.

В убийстве следователя Волобуева не было ничего странного, кроме послания убийцы. Что оно может означать? Убийца решил оставить свои инициалы? Но для чего? Чтобы его быстрее нашли среди тех, кого в своё время засадил следователь Волобуев? Глупо. А может быть, наоборот, – дерзко.

Молодая следователь считала, что вполне может вести серьёзные дела, а не только скучные кражи телефонов и кошельков. Она была уверена, что если бы ей поручили дело об убийстве, она бы с ним справилась. Конечно, под руководством старших товарищей. Нескоро, наверное, будут у неё подобные дела. Ведь для своего начальства она неопытная, начинающая. Следователь Златовицкая перебирала бумаги на столе и думала, правильно ли она сделала, что выбрала эту профессию? Совсем не так представляла она свою работу. Но она не бросит её сейчас, в самом начале. А наоборот, будет делать её хорошо, лучше всех. По-другому она не умеет. Она всегда была отличницей.

И пока серьёзных дел ей не поручают, надо хорошо работать по тем делам, которые есть. Надо помочь этому бедолаге-потерпевшему Феликсу. Какой-то он грустный или уставший. Такое впечатление, что работает много, а радости в жизни у него мало. Надо найти его айфон. Наверное, все свои сбережения на него потратил

Пока следователь Златовицкая размышляла о своей работе и о Феликсе, он вышел на улицу, повернул лицо к ещё теплому осеннему солнцу, посмотрел на него сквозь ресницы. Он не любил осень. И хотя уже давно не ходил в школу, первое сентября вызывало у него не самые лучшие чувства. В этот день он сочувствовал нарядным мальчикам и девочкам с букетами и огромными рюкзаками за спиной.

Феликс повернулся, чтобы уйти и чуть не столкнулся с девушкой. Она отскочила, он начал извиняться. Девушка улыбнулась. Ветер подхватил её длинные светлые волосы, и на мгновение Феликсу показалось, что перед ним Лера. Но нет, на Леру она не похожа. Если только улыбка. Девушка прошла мимо, Феликс проводил её взглядом. И только когда она исчезла из вида, Феликс понял, что она зашла в отделение полиции. Она что, там работает? Или она такая же потерпевшая, как и он? Феликс хотел пойти за девушкой, но не решился. Солнце скрылось за облаком и стало холодно. Феликс постоял, глядя на дверь, в которую вошла незнакомка, как будто ждал, что она скоро выйдет. Но, понимая, что из отделения полиции так быстро не возвращаются, решил идти домой.