Сыщик. Рассказы
ЕСЕНИН
РАССКАЗ ОСНОВАН НА РЕАЛЬНЫХ СОБЫТИЯХ, НЕ СМОТРЯ НА ТО, ЧТО БОЛЬШАЯ ЧАСТЬ ПЕРСОНАЖЕЙ И ОБСТОЯТЕЛЬСТВ ВЫМЫШЛЕНЫ…
Отряд милиции особого назначения (сокращенно ОМОН) при УВД Новосибирского облисполкома был образован в самом конце 1988 года для усиления охраны правопорядка в наступающее смутное время в истории государства Российского…
Первым командиром отряда стал легендарный полковник милиции Юрий Георгиевич Зайцев….
Заместителем командира ОМОН в самом начале наступивших лихих девяностых был назначен двухметровый вдвшник, уволенный по сокращению штатов из рядов тогда еще советской армии (так, по крайней мере, было отражено в его личном деле) майор Гинев Виктор Вениаминович.
До ОМОН – офицер пять лет прослужил в Афгане, затем торчал за штатом, затем уволился и оказался в отряде.
Его отношение к жизни, смерти и складывающейся внутри страны ситуации умещались в одной библейской фразе: «Садом и Гамора», а по-русски это звучало как «блядство»…
Все, кто не был похож на русских… ну или на европейцев, по крайней мере, назывались им одним коротким, но очень емким словом – «душманы».
Даже два пьяных негра, студенты Новосибирского государственного университета, задержанные его бойцами при проведении рейда, назывались им точно так же, и никак иначе.
Гинев периодически лично выезжал на проводимые бойцами его отряда мероприятия, принимал участие в рейдах, задержаниях, захватах, освобождениях и прочих операциях проводимых милицейским спецназом.
Отдельным звеном в цепочке постоянно проводимых операций была «барахолка».
Новосибирская «барахолка» – это уникальное место сбора торгашей, мигрантов, жуликов всех мастей, различных маргиналов и прочей нечисти. Рынок являлся крупнейшим за Уралом и занимал площадь 35 гектаров земли.
Вещевой рынок появился в Новосибирске в 1970-х годах, однако более всего был востребован в начале 1990-х, когда в магазинах стал заметен дефицитвещей и товаров. К тому же в тот период огромное число людей лишилось работы. Люди самых разных профессий, среди которых были учёные, инженеры, учителя, врачи, проектировщики, были вынуждены оставить привычный род деятельности и заняться торговлей. Кроме жителей Новосибирска, «барахолка» обеспечивала работой оптовых торговцев из соседних регионов и бывших союзных республик.
«Барахолка» работала круглосуточно: одна часть рынка работала днем, другая часть – ночью.
Выезд в рейд на «барахолку» Гинев всегда сопровождал лично.
Два автобуса ОМОНовцев, два взвода молодых, сильных, борзых уже не пацанов, а бойцов, всегда готовых к бою или даже просто драке, когда как получится, никогда не возвращались без «улова» с проводимого по рынку мероприятия.
Два десятка протоколов об административных нарушениях, пара раскрытых преступлений, с десяток доставленных в ближайший территориальный отдел милиции лиц, так обычно заканчивался рейд спецназа по рынку.
6 января 1993 года, накануне тогда еще не признаваемого, но так любимого всей страной праздника «Рождества Христова», был намечен очередной рейд.
На «операцию» майор всегда ездил на автобусе с бойцами, никогда не пользовался имеющимся у него уазиком.
– Ну что, православные, к бою, вы все знаете, что и как нужно делать, пошли, – скомандовал Гинев и вместе с бойцами выпрыгнул из автобуса.
Нет, не с криками:
– Шашки на голо!!! или
– За Родину, за Сталина!!!
Выпрыгивая на чистый январский снег, начинали свои мероприятия бойцы отряда.
Молча и сосредоточенно, как тени от могильных крестов, они сначала цепью проходили внутрь рядов и затем уже разворачивались в полную мощь, как будто трактор вздымает своим плугом застоявшуюся еще сырую землю…
Диаспоры.
На рынке работали и свои национальные диаспоры. Самой крупной, многочисленной, была таджикская.
Гинев лично направился с группой бойцов к таджикскому рынку и махнул рукой:
– Вперед!!! – скомандовал он.
Проходя мимо одного из контейнеров, он боковым зрением увидел шевелящийся вещевой мешок.
Происходи этот рейд пятью годами раньше…и южнее Новосибирска на три тысячи километров….он бы не мешкая расстрелял бы этот кусок ветоши, но это был Новосибирск 1993…
Гинев был левша, поэтому автомат Калашникова всегда держал в правой руке, по привычке…
Левой рукой он не спеша поднял за шиворот подростка, худенького пацана, лет пятнадцати, на голову которого был одет головной убор Киргизов – колпак.
Пацан весь трясся, то ли от холода, то ли от испуга, при виде исполина в спецназовском обмундировании, с автоматом в руках, чьи кулаки были похожи на два молота от наковальни…
Майор одной рукой поднял мальчишку на уровень своих глаз, оторвав его от земли на полметра, и поставил на какой-то приступок, так чтобы их глаза были на против друг друга.
– Ты кто?
Мальчишка трясся.
– Зовут тебя как? – спокойно и размеренно спросил Гинев.
– Ме…мед..медер…,– что-то пытался сказать офицеру мальчишка…
– Успокойся, не мычи, дыши ровно…
Прошло секунд десять…
Вдруг парень выпрямился во весь рост, он даже стал как будто выше Гинева, находясь на этом приступке, и на чистом русском языке, без единого намека на какую-то фальшь или акцент с выражением, которому позавидовал бы сам автор, начал читать стихи Есенина…
В этом мире я только прохожий,
Ты махни мне весёлой рукой.
У осеннего месяца тоже
Свет ласкающий, тихий такой.
В первый раз я от месяца греюсь,
В первый раз от прохлады согрет,
И опять и живу и надеюсь
На любовь, которой уж нет…
Сержант, страховавший майора со спины, засмеялся…Гинев гневно посмотрел на него и коротко стрельнул приказом:
– Работать!
Сержант осекся и направился дальше…
Майор повернулся лицом к пацану и продолжал внимательно слушать.
Жизнь – обман с чарующей тоскою,
Оттого так и сильна она,
Что своею грубою рукою
Роковые пишет письмена.
Я всегда, когда глаза закрою,
Говорю: «Лишь сердце потревожь,
Жизнь – обман, но и она порою
Украшает радостями ложь…
Прошел час, майор все так же стоял и продолжал слушать стихи Есенина в исполнении киргизского мальчишки. Тот же ни разу не остановился, не споткнулся, не заикнулся и не повторился…
Наконец Гинев не выдержал.
– Как зовут-то тебя?
– Медербеком, – ответил мальчишка.
– Как? – переспросил Гинев.
– Есенин…
– Откуда ты так русский язык хорошо знаешь и стихи нашего поэта?
Ответ маленького Киргиза поверг в шок не только видевшего и вертевшего весь этот мир майора, но и всех стоявших рядом бойцов отряда и простых прохожих.
Его отец, прапорщик советской армии Семенов Василий Иванович проходил службу в воинской части, расположенной в поселке Каракол Киргизской ССР, вплоть до развала советского союза и увольнения в запас.
Мать Медербека, красивая киргизская девушка Гузель, вышедшая замуж за советского военного, родила ему сына и такую же красавицу дочку, как и сама.
Гузель была сиротой, воспитывалась в детском доме, она окончила педагогический институт и работала преподавателем русского языка и литературы в местной средней школе.
Семья была счастлива…почти. Пока прапорщик бывал трезвым. А трезвым он бывал только тогда, когда чем-то сильно болел или болел сильно, но с похмелья.
С раннего детства Медербек помнит на себе руки отца…точнее его кулаки. Избитыми бывали все: и жена, и сын, и даже малолетняя дочка Семенова.
Несмотря на покладистый характер восточной женщины, после очередных побоев Гузель собрала детей и убежала в другой поселок Тамчи, на другой стороне озера, пока пьяный муж спал дома… Она сделала все, что бы муж не нашел ее и даже не стала устраиваться работать в школу.
Женщина торговала на местном рынке, подрабатывала в кофейнях посудомойкой, вертелась как могла, чтобы просто существовать и кормить двух детей.
Медербек не посещал школу, он стал помогать матери, как мог, как умел в свои 14 лет.
Гузель была очень красивой женщиной, прямо как Шамаханская царица, на нее то и дело обращали внимание и местные мужчины и не многочисленные туристы. Ей даже предлагали выйти замуж и не единожды, но она была сыта по горло браком, да и страх не покидал внутреннее чутье женщины.
Однажды на рынке Медербека подозвал к себе старый киргиз, чинивший обувь в своей лавке.
– Внучок, не дело это, что вы при живом отце и без отца растете. Позови его, пусть попробует начать с вашей мамой все с начала. Она очень хорошая женщина. Вы не должны страдать.
Медербек послушал старика и написал отцу короткое письмо. Он ничего не сказал своей матери…
«Отец, мы с мамой и сестренкой живем в поселке Тамчи. Приезжай за нами. Мама тебя очень любит»…
Отец приехал…он приехал как раз в тот момент, когда к матери пришел с официальным предложением руки и сердца очередной местный кавалер….На счастье, Медербека с сестрой дома не было. Они были на озере…это их и спасло.
Пьяный прапорщик ехал не забирать семью,…он ехал их забивать, как скот. У него с собой был топор. Небольшой, но очень острый топор. Он не нашел его там, на новом месте жительства его семьи…не купил в лавке в Тамчи, он специально вез его с собой….
Тогда, в 1992 году, на уже отпочковавшейся от союза республике Кыргызстан – это было самое кровавое и жестокое преступление.
Тела двух людей, мужчины и женщины были не просто зарублены топором, они были искромсаны на куски,…разрублены и разбросаны по всему дому…
Эксперт и следователь целые сутки проводили осмотр места происшествия, собирая по частям изувеченные тела погибших…
Медербек принял все мужественно, как мог, как умел в свои 14 лет…и решил бежать. Бежать подальше, из страны вместе с сестренкой, иначе детдом. Он не хотел в детдом. Мама часто рассказывала, как ей там было тяжело и плохо.
Мать убита, изверг отец арестован.
Дети одни отправилась в соседний Казахстан. Теперь Медербек был старший в их семье. Он принял такое решение.
Сестренке только что исполнилось 12 лет. Она все понимала, она любила и слушалась уже только его, своего старшего брата и кормильца.
– Найза, мы обязательно вернемся к маме на могилу, сейчас окрепнем немного, на ноги встанем и вернемся. Что бы почтить ее память.
– А папа, Медербек, что с ним, он больше нас не будет бить?
– Не будет, у нас нет больше папы…
У них не осталось даже фотографии их матери…только томик стихов Есенина, которые Гузель забрала с собой, при побеге от мужа-тирана. Этот томик стихов пах руками его мамы. Он его не просто читал. Он его впитывал всей подкоркой своей души и своих внутренностей, чтобы хоть как то запомнить запах матери…он не учил стихи наизусть специально, он как будто разговаривал с убитой, но все еще живой для него мамой…
В Казахстане, около Алматы, они сняли летний домик недалеко от рынка. Медербек устроился на рынок рубщиком мяса, по крайней мере, еда была всегда, чтобы не умереть с голоду – хватало.
Вот только холодно было, щитовой дом не мог согреть промерзающие стены, а печного отопления в доме не было… На другое жилье денег просто не хватало….
Да еще милиция….На рынке к Медербеку подошел местный участковый.
– Кто ты, откуда, документы есть?
У них с сестрой были только свидетельства о рождении еще советского периода…
– Либо плати, либо уходи,– сказал участковый…,– каждые две недели будешь платить…
Деваться некуда. Нужно было выживать…
Однажды под утро, придя после работы в домик, Медербек обнаружил сестру мертвой…Она замерзла, от холода… И вновь он хоронил самого близкого и родного человечка, последнего остававшегося у него…
Теперь он совсем один в свои 15 лет отроду…
Похоронив сестру и договорившись с водителями КАМАЗов, дальнобойщиками, заплатив им последние скопленные деньги, он двинулся дальше, куда глаза глядят.
Денег хватило до Новосибирска…
Книгу Медербек почти не выпускал из рук, хотя она уже не пахла мамой, она была уже грязной и затертой, части страниц уже не было, да ему это и не мешало…Он знал все, что там написано, до последней запятой…И теперь, стоя на морозе перед майором, испугавшись, что здоровый русский мужик, как когда то отец, снова начнет его бить…Он просто увидел в черном, зимнем небе, светлое лицо своей мамы…
Медербек не читал майору стихи Есенина…Он разговаривал с мамой…
Майор стоял молча, слушая рассказ пацана…Это была плохая примета, об этом знал весь отряд, если Гинев молчит, значит скоро будет гром…
– Карпович, ко мне, – тихо, как бы из подбородка сказал майор.
Молодой сержант подбежал к офицеру.
– Метнулся пулей, принес сюда плову и чаю горячего и побольше.
– Кузьмин, тащи сюда лидера диаспоры и кого-нибудь из администрации…
– Кривко, – также почти не заметно произнес майор, обращаясь к самому щуплому ОМОНовцу.
– Я, товарищ майор.
– Дай сюда свою куртку, а сам иди в автобус грейся.
Боец снял с себя форменное обмундирование и передал командиру. Гинев не спеша одел куртку на Медербека…
Когда все приглашенные были доставлены бойцами ОМОН, майор продолжил свой монолог.
– Значит так, – Гинев говорил все так же тихо, почти шёпотом, но этот шёпот был громче львиного рыка в пустой саванне, когда не просто его соплеменники или добыча прижимали уши, когда даже трава опускалась к земле после того как царь зверей издавал свой рык, – Есенин работает здесь и никому не платит, не платит никому и ни за что, ни администрации, ни диаспоре, ни «крыше»…теперь я его крыша…это еще не все… Если с головы Есенина упадет хоть одна волосинка, если на его лице появится хоть одна слезинка, я вернусь сюда и лично выебу весь ваш кишлак…душманы, вы меня услышали?
Несколько таджиков, как и представитель администрации рынка, замахали головами…, возразить что-то заместителю командира ОМОН тогда не мог никто…власть, сила и оружие решали в те годы многое…
– Теперь ты, – он обратился к стоявшему в киргизском колпаке и ОМОНовской куртке Медербеку, – запомни две вещи: первое – ничего не бойся, никто тебя не тронет ни на этом рынке, ни в этом городе, и второе – не стесняйся обращаться ко мне лично и по любому поводу. Даже если меня нет, мои бойцы меня найдут и все передадут… Ты меня понял?
– Да, товарищ майор, – тихо произнес Медербек.
– Дядя Витя, для тебя я дядя Витя…береги себя, сынок…
Слезы выступили на глазах мальчишки, не потому, что перед его глазами, как слайды мелькали поочередно четыре картинки: озлобленное лицо отца, разрубленное тело матери, трупик замерзшей сестренки и автомат дяди Вити…, а потому что впервые за последний год после смерти матери, кто то назвал его тихо и ласково – «Сынок»…
ХАММУРАПИ.
Я стоял на кафедре перед студентами одного из самых крутых юридических вузов города Новосибирска.
Он располагается на улице Коммунистической, прямо в сердце сибирской столицы.
Меня завела и представила студентам 2-го курса бессменный директор института Наталья Николаевна Гамаюн.
– Так, господа студенты. Это ваш новый преподаватель по теории государства и права Карпович Дмитрий Николаевич, подполковник милиции в отставке, бывший сыщик. Прошу любить и жаловать.
– Надэюсь, он бить нас нэ будет!
С явным армянским акцентом произнес кто-то из середины аудитории.
Аудитория «легла» от хохота.
– Походу этот армянин будет моим «любимчиком», – подумал я….
– Абрамян, тебе нужно надеяться, что ты хотя бы второй курс закончишь, а не в армию пойдешь, – съязвила Наталья Николаевна.
– Сука, фамилия-то прямо как у Артура Абрамяна, моего сокурсника по школе милиции…ладно разберемся, – произнес я внутрь себя.
– Дмитрий Николаевич, приступайте, – промолвила госпожа директорша и вышла из аудитории.
Я встал за кафедрой. Это была моя первая лекция и мои первые слушатели.
35 лет назад, заканчивая омскую высшую школу милиции, меня, 21 летнего пацана оставляли преподавать сразу на двух дисциплинах в вузе: на кафедрах уголовного процесса и философии…
Ну как же, вдруг без меня в Новосибирске все преступления раскроют, какая нахрен философия…
Двое моих товарищей по школе милиции, по одному взводу уже были докторами наук, профессорами. Я же до 55 лет бегал как ищейка, работая то в милиции, то в частном сыске и, тем не менее, приполз-таки в преподаватели…угораздило же.
– Здравствуйте, товарищи студенты, – робко молвил я.
– Ми нэ товарищи, ми господа, Димитрий Никалаэвич! – как будто искусственно, коверкая язык, произнес Абрамян.
– А вы почему еще не в камуфляже, господин Абрамян, вам лично мой предмет очень затруднительно будет сдать, – огрызнулся я Абрамяну.
Я реально не собирался любезничать со студентами, однако и начинать новую работу со скандала или склок не хотелось. Я попытался тоже пошутить и расслабить аудиторию.
– Тема нашей лекции «законы Хаммурапи», кстати, у нас в школе милиции, в Омске был препод по этой же дисциплине, и мы его так и звали Хаммурапи…надеюсь, мне вы кличку такую не дадите…,– пошутил я.
В аудитории раздался легкий шёпот и смех.
– Блллин…я сам себе её придумал, вот косяк – то, не с этого же хотел начать…
– Я серьезно, не вздумайте меня так называть, узнаю, заставлю зачетку съесть. Понятно?
– Да, господин Хаммурапи, – произнес всё тот же армянский баритон.
Аудитория снова легла от смеха…
В дверь заглянула директор института. Она как будто не отходила далеко и прислушивалась, стоя за дверью.
– Дмитрий Николаевич, посерьезней, пожалуйста, перед вами будущие юристы, следователи, адвокаты, судьи, прокуроры…, а не зрители в цирке…, приучайте их к дисциплине, пожалуйста.
Она вышла за дверь, не дождавшись, что ей отвечу я…или снова будущий армянский юрист…
В голове моей «каша» еще больше перемешалась, и я, вопреки всем стандартам и устоям решил, изменить тему лекции.
– Как-то неправильно мы начали диалог, общение, лекцию…давайте все с начала…забудем на время про законы Хаммурапи…я сейчас вам задам один философский вопрос, и кто на него ответит – тот может вообще на мои лекции и семинары не ходить, все равно и зачет и экзамен ему будет обеспечен…Согласны?
–ДАААА, – хором ответили студенты…
– Только, пожалуйста, тише…зачем нам с вами эта бабка в погонах, – я метнул головой в сторону двери, указывая на директоршу..
– Однако у меня есть пара условий, я сейчас вам задам вопрос, и те, кто хочет отвечать на него хотя бы гипотетически, пересядут в правую сторону аудитории, кто не хочет, в левую…только тихо, пожалуйста,…дальше – хором не отвечать, не буду даже реагировать, поднимаете руку, я указываю на вас, и вы коротко отвечаете…..поверьте, вопрос простой, и ответ должен быть такой же…если вы ответили не верно, по моему мнению, тогда садитесь и ждёте, я вас повторно могу спросить, только когда опрошу остальных, кто поднял руку и ответил….всем понятно?
– Да, господин Хаммурапи, – громче всех выкрикнул Абрамян.
– Отвечают все, кроме Абрамяна.
Гул раздался в аудитории…
– Это нечестно, это не по правилам, это дискриминация….
– Мой вопрос, моя лекция, мои правила…не согласны – читаем законы Хаммурапи…
– И так…вопрос: что главное в этой жизни??? – напоминаю, не отвечать хором, не выкрикивать, не хохотать…простой вопрос – простой ответ…
Лес рук вырос в аудитории института…
– Так, согласные на ответ – направо, несогласные, налево, – напомнил я…
Большая часть студентов перешла направо. Они были готовы похохмить, поизгаляться, порассуждать, поприкалываться….
Разве не это составляет большую часть жизни современного студента…мне об этом не знать…я был курсантом, а потом сразу опером… я об этом даже не мечтал…
С левой стороны остались десяток задротов, уставившихся в свои смартфоны, понимающих, что тему про законы Хаммурапи им придется проходить самим…без лекции и без пояснений с моей стороны, да я и не расстраивался…именно они и будут в будущем слугами васюганского спрута…
По середине зала остался сидеть Абрамян…,обиженный студент на нового препода и его манеру поведения…
Да мне в принципе были безразличны «обидки» Абрамяна…ну и сиди там, на Арарате у себя…
– Любить себя, – сказал первый студент.
– Ну и люби, любуйся собой, это может быть главное для тебя, павлина, а я говорю в общем, обо всех…неправильно, дальше…
– Быть юристом, – кто-то из студентов ответил хохмой.
– Да ты будь хоть юристом, хоть трактористом…главное то что?
– Быть патриотом!
– Родину любить – это важно, очень важно…, но не главное в твоей жизни…неправильно…дальше.
– Быть справедливым!
– А где твоя справедливость? Закон и справедливость – это одно и то же? Ты всегда в этом уверен? Поверь моему опыту – это бред…неправильно, дальше – уже чуть не кричал я, раззадоривая публику, ну что сдались? Принимаю самые бредовые ответы!
Еще десятка три ответов и утверждений я отверг, как истинный блюститель именно своей правды.
Все устали, как и я, задавать и отвечать на бредовый вопрос, правду, известную лишь мне самому…
– Ну ладно, не хотите вы верить в истину житейскую, значит на следующей лекции законы Хаммурапи, как азбуку…будем чтить и читать…
Абрамян поднял руку вверх.
– Ну, давай уже и ты, Абрамян, а то меня снова обвинят в дискриминации.
– Главное в «етой» жизни – не обосраться…
Я чуть не заплакал. Я так хотел услышать это или что-то подобное от кого-нибудь, и вот этот армянский студент, с чудовищным русским акцентом произнес то, что витало в мой голове…
– Обоснуй, – проглатывая ком в горле, с какой-то хрипотцой в голосе произнес я.
– Ну, вот идёте ви из мэтро и на дороге съели пирожок из кощки…только дощли до лекции и всё, аут, капут, ни кашлянуть, не пёрнуть, а тут я с новым армянским анекдотом, и вы как захохотали и обосрались…вроде би жизненная ситуация, и ми все поймем и простим вас и за запах и за пропущенную лекцию, и за поставленные вами нам зачеты в зачет ващих запахов…все так, но запашок то останется на всю жизнь, и звать вас уже будут все студенты не Хаммурапи а чуть-чуть по другому…
Аудитория просто лежала от смеха…
Да я и сам простил Абрамяну всю свою серьезность и напыщенность, хохоча вместе со всеми.
– Ну а если серьезно, – продолжал Абрамян, – то, как ты не живи, кем ты не будь или не представляйся. Если раз в своей жизни ты допустил осечку, то это как первый в жизни «пук» не прокатит, все будут знать, и самое главное ты сам будешь знать, что ты в этой жизни засранец…
Мурашки кололи мое тело, в заднице зудило, спина покрылась потом. Только что слезы не выступили у меня на глазах…
– Сам додумался, или подсказал кто?
– Жизнь подсказала…
– Все армяне такие умные? или это только ты один такой?
– Любой может стать умным, если не хочет быть дураком!
– Неси зачетку…на мои лекции и даже семинары ты можешь больше не ходить, мне нечему тебя учить…
Аудитория была в восторге…Они просто начали аплодировать как в театре, до такой степени, пока в зал снова не зашла директор института.
– Дмитрий Николаевич, вы мешаете занятиям в других аудиториях!
– Охуенный препод, – раздался голос с галерки.
Его подержали новые аплодисменты.
– Извините, Наталья Николаевна, мы просто знакомимся с ребятами…
После лекции, когда все студенты покинули аудиторию, около меня остановился Абрамян.
– Димиртрий Ныколаевич, ви извините меня, ну я просто вот такой, какой есть, я по-другому не могу и не умею…
– Звать то тебя как, Абрамян?
– Артур!
– Охренеть, как моего товарища из Омска, его тоже зовут Артур Абрамян, вы не родственники?
– Нэт…в Омске родственников точно нэт. Однофамилец. Я вообще родом из Чинарлы.
– Это где такой район или город?
– Это Нагорный Карабах! Ви меня извините еще раз, я просто человек такой, мне очень нужно это образование. Я просто обязан закончить этот университет! Мои родители и брат с сестрой погибли…прямое попадание снаряда в дом…я спасся, потому что в магазин ушел. Я у дяди с тетей здесь живу….и я просто обязан окончить этот университет, – снова произнес студент.
– После него я еще в Америку поеду и их университет закончу… я просто обязан доказать всему миру, только законным, гуманным путем, что нас, Армян унизили, забрали нашу территорию…все забыли, весь мир забыл про «марши смерти», про геноцид армян…я не забуду никогда, но я цивилизованный человек и докажу всему миру, что мы имеем право на свою территорию, свою жизнь, свою свободу!!!
– Артур, я не шучу, давай зачетку. Я тебе сейчас авансом поставлю все зачеты и экзамен, мне нечему тебя учить, тебя жизнь уже всему научила…остальное – только опыт, который придет с годами…
– Нэт. Я честно все сдам…
– Ты знаешь, Хаммурапи тоже был не простой царь. Его царство окружали три грозных "соседа", и он со всеми ними воевал…он не сдался и не отступил. Он правил 43 года и вошел в историю своими законами…Я надеюсь, я просто уверен, что ты будешь Хаммурапи для армянского народа, может хоть тогда на кавказке воцарят мир и спокойствие, и тогда братья и соседи, армяне, азербайджанцы, иранцы, турки, грузины, русские будут жить в мире и согласие…удачи тебе…давай зачетку.
ГЕРОЙ УШЕДШЕГО ВРЕМЕНИ
РАССКАЗ ОСНОВАН НА РЕАЛЬНЫХ СОБЫТИЯХ, НЕ СМОТРЯ НА ТО, ЧТО БОЛЬШАЯ ЧАСТЬ ПЕРСОНАЖЕЙ И ОБСТОЯТЕЛЬСТВ ВЫМЫШЛЕНЫ…
В 1969 году железнодорожная станция «Пишпек» Фрунзенского отделения Алма-атинской железной дороги являлась самой большой и крупной на данном участке магистрали.
Она находилась в юго-западной части столицы Киргизии – городе Фрунзе (ныне город Бишкек), выполняла как технические операции: приём, отправление, осмотр поездов, ремонт вагонов, формирование и расформирование составов, погрузку, разгрузку вагонов, приём, хранение, выдачу и сортировку грузов, так и посадку – высадку большого количества пассажиров.
Именно там проходил службу патрульным постовым молодой, двадцати двух летний сержант милиции, Медербек Осмоналиев, сын Осмоналы Чичканбаева, ветерана Великой Отечественной Войны.
В милицию сержант пришел по идейным соображениям и романтическим мотивам. Слова: долг, честь, совесть – для него имели прямое и четкое толкование, основанное на чувстве правильности и неправильности своих поступков, ответственности перед другими людьми, перед обществом и перед самим собой, на стремление к честности и порядочности во всех своих действиях.
Медербек еще не был женат, не имел детей. Служба в милиции, помощь отцу, тренировки боксом – вот все, что интересовало сержанта.
В то теплое апрельское утро, заступая в дежурный наряд по станции вместе с другими постовыми, он стоял на разводе у начальника ЛОВДТ (линейного отдела милиции на транспорте) майора милиции Таалоя Садырбекова.
– Значит так, предыдущие сутки прошли спокойно, и, тем не менее, ваши коллеги, ночная смена, поймали трех зассанцев на путях. Три протокола о мелком хулиганстве были составлены. Зарегистрирована и раскрыта по горячим следам кража чемодана с привокзальной площади…,– медленно говорил Садырбеков, рассматривая сводку о происшествиях за прошедшие сутки.
– А так, вроде бы, все без особых происшествий…давайте на пост, рации проверьте…да вот еще – ориентировка пришла из управления, посмотрите все, ознакомьтесь, так сказать.
Майор достал и положил на стол черно белый лист бумаги с текстом ориентировки.
Ориентировка:
За совершение серии разбойных нападений с применением оружия на территории города Москвы и Московской области разыскиваются:
Вульман Иван Георгиевич 1940 г.р. уроженец города Новосибирска. Рост 180 см, среднего телосложения, волосы темно русые, коротко стриженые, на левой стороне около носа, большая родинка. Может быть одет: куртка х/б синего цвета, брюки – джинсы темно-синего цвета, кофта – свитер, белого цвета, ботинки черного цвета.
Белозеров Сергей Иванович 1942 г.р. уроженец города Краснодар.
Рост 185 см, среднего телосложения, волосы светло русые, (вьющиеся) кучерявые. Может быть одет: куртка черного цвета, брюки серого цвета, рубаха синего цвета, ботинки черного цвета.
Вульман может быть вооружен пистолетом. При задержании соблюдать особую осторожность и сообщить в дежурную часть московского уголовного розыска по телефонам 8 – 495-220-32-02, 8 – 495-220-22-02.
В ориентировку были внесены фотографии из паспортов разыскиваемых.
Бегло глянув на ориентировку, милиционеры собрались уже было выйти из кабинета начальника.
– Ну – ка, внимательно…в 11 часов Московский состав прибывает, запомните их лица, мало ли, – почти кричал Садырбеков. – Не расслабляться!
– Есть, товарищ майор, – ответил старший из постовых Болот Суваналиев.
Милиционеры еще раз внимательно прочли содержание ориентировки и вышли на перрон вокзала.
В апреле в Киргизии уже тепло, даже жарко, поэтому постовые были в обычном форменном обмундировании, включающем в себя рубаху, брюки, ботинки и фуражку…на боку каждого постового висела почти трёхкилограммовая рация, по которой они связывались между собой и дежурной частью, докладывая обстановку на вверенном участке патрулирования, подменяя друг друга в случае «нужды» и так далее… Вести лишние разговоры по рации было запрещено, да и не было необходимости.
Позывные на милицейских волнах, как только не назывались и «Калуга» и «Висла» и «Енисей» и «Мордовия»… как только могла представить себе фантазия милицейского руководства.
В этом ЛОВД использовался позывной «Иртыш». Соответственно дежурная часть ЛОВД была «Иртыш», а милиционеры на постах назывались «Иртыш 1», «Иртыш 2» и т.д…
Оружие (пистолеты «Макарова») за постовыми милиционерами, конечно, было закреплено и даже находилось в дежурной части. Однако получать его на руки, было категорически запрещено, до особого указания начальника УВДТ или министра внутренних дел республики.
Постовые знали свои маршруты и обязанности при патрулировании. Не первый год все работали бок о бок на этой станции.
Все пространство перрона и привокзальной площади условно делилось на несколько «квадратов», и каждый постовой отвечал за свой участок, сектор патрулирования.
В 11 часов прибывал «скорый» из Москвы.
Перед прибытием поезда патрульные обычно выстраивались на перроне таким образом, чтобы своим присутствием «оцепить» весь состав.
Один постовой стоял в голове состава, второй – около его середины, третий постовой контролировал хвост «железного змея».
В этот раз Медербеку достался хвост.
Поезд не спеша пыхтел к перрону. Остановившись, он как будто испустил дух, лязгнув тормозами, как богатырь кольчугой.
Проводницы открыли двери вагонов. Однако, вопреки обычным двум – трем десяткам пассажиров, высаживающимся на этой станции, из поезда на перрон повалил народ. Практически из каждого вагона стали выходить пассажиры, и уже через минуту пустой и небольшой перрон железнодорожной станции превратился в маленький балаган.
Сержант стоял, молча разглядывая пеструю публику, жужжащую, как шмели около цветника, над своими пожитками, выкладываемыми из вагонов.
Его внимание привлекли двое молодых мужчин, вышедшие из предпоследнего вагона практически без вещей, с одной небольшой спортивной сумкой и сразу же направившиеся в сторону привокзальной площади. Когда их взгляды пересеклись, Медербек подумал, а точнее его подсознание «щелкнуло», как будто что – то, где – то уже предвкушая и готовя его тело за ранее, к предстоящим испытаниям:
– Какое-то знакомое лицо у одного из них, где-то я видел эти черты совершенно недавно? – произнес он внутрь себя мысленно.
Он даже на секунду прикрыл глаза, напрягая мозги и собирая все свои мысли в кулак, как перед боксерским поединком на ринге, в надежде вспомнить, отчетливое лицо русского парня с родинкой около носа…
– ОРИЕНТИРОВКА, – осенило Медербека…– Это Вульман! – Он запомнил эту смешную еврейскую фамилию и черты лица с большой родинкой около носа.
– Не может быть! Да нет, такого просто не может быть, только утром, три часа назад на утреннем разводе им показали ориентировку о розыске двух опасных преступников, разыскиваемых самим МУРом, и вот они оба прошли мимо него.
– Нет, вряд ли, – все еще сомневался сержант, – нужно удостовериться, вдруг ошибка.
Он интуитивно двинулся за ними, догоняя их и судорожно вспоминая данные из ориентировки…
– Синяя куртка и синие джинсы на одном, и черная куртка и серые брюки на другом… Один коротко стриженный, другой, который повыше – кучерявый, – вспоминал уже на ходу постовой… – точно, похожи, да и не по погоде в наших краях одеты…из центра страны прибыли, там еще холодно, – мысли перескакивали одна за одной, в поиске истины и собирая «пазл» в мозгах милиционера.
Он забыл «мысленно дочитать» ориентировку про то, что это опасные преступники и то, что они могут быть вооружены…
Да если бы и «дочитал», вспомнил, вряд ли бы отступился, сбавил шаг или сделал вид, что не заметил их… Не так он был воспитан, не мог он, не имел никакого права испугаться или даже позволить себе вздрогнуть, где-то внутри себя…
Ускоряя шаг, он громко обратился к ним:
– Граждане, одну минуту, разрешите взглянуть на ваши документы.
Мужчины сделали вид, что не услышали милиционера и продолжали идти к площади, расположенной за вокзалом.
Медербек прибавил шагу. Рация, висевшая на правом плече и отбивающая правую ногу, при ходьбе постоянно мешала передвижению, но именно она, возможна и спасла жизнь милиционеру. Отталкивая ее рукой за спину, сержант, наконец-то вспомнил и о ней.
– Рация! Подмога! Сообщить дежурному, – мелькнуло в голове Медербека, и вновь тень сомнения прокралась откуда-то из глубин подсознания.
– А если все-таки я ошибся, если это не они, меня засмеют ведь напарники…,– он раздумывал не долго, буквально долю секунды.
– Нет, нужно сообщить.
– «Иртыш», я «Иртыш три», преследую от перрона в сторону вокзальной площади двоих подозреваемых, похожих на преступников из последней ориентировки.
– «Иртыш три, Иртыш три», кого ты там преследуешь, повтори, повтори, – прохрипел динамик рации так громко, что его услышали и сам сержант и преследуемые им лица.
Они бросились бежать.
Отвечать «Иртышу» уже времени не было. Медербек скинул с себя рацию и бросился в погоню.
– «Иртыш три», «Иртыш три» повтори,– ворчала рация.
Первый из всех присутствующих на данной волне сообразил старший сержант милиции Болот Суваналиев, постовой, контролировавший середину прибывшего московского состава.
– «Иртыш три», я «Иртыш два», держись, брат, бегу!
Еще через пять секунд «Иртыш» уже не ворчал, а орал во весь свой динамик:
– Внимание всем, кто работает на частоте «Иртыш»! Бегом нахрен все на привокзальную площадь, сержант Осмоналиев преследует подозреваемых, находящихся во всесоюзном розыске, оказать ему необходимую помощь! Внимание! Преступники могут быть вооружены! – это уже орал на весь динамик майор Садырбеков, оттолкнув дежурного и выхватив из его рук рацию.
В отличие от Осмоналиева, оба жулика не были спортсменами, хотя и бегать им приходилось, точнее убегать и не один раз.
Однако страх быть пойманными, быть задержанными, схваченными и осужденными, а возможно и расстрелянными за целый букет их злоключений, гнал их вперед как сайгаков. Они шли уверенно, рысью, не оглядываясь, но и не разбегаясь по разным сторонам, не расставаясь друг с другом, как будто это были не два разных человека, а две ноги, правая и левая.
Там, в Москве, после последнего «дела», когда на их руках помимо похищенных золотых изделий, снятых с зажиточной гражданки, была еще и кровь ее мужа, не вовремя вышедшего встречать ее из подъезда дома и убитого ими – они поклялись друг другу в верности, если сгинуть – то вместе…
Медербек догонял. Он уже предвкушал вкус победы, как на соревнованиях, когда нужно всего лишь дотронуться до финиша и все, гонка выиграна. Как на ринге – Гонг! И победа за тобой…
Но это были не соревнования, и касание финиша или гонг ринга не гарантировали победу….они могли гарантировать потерю жизни…
Именно тогда Вульман резко принял вправо и отбежал в сторону, развернувшись и остановившись.
Жулики видели, что сержант преследует их один, и что он без оружия. Возможно, что физически он и крепче их каждого по-отдельности, но их было двое…матерых зэков, решивших и договорившихся еще заранее, после того, как им уже пришлось убивать – не отступать и не сдаваться, не бросать друг друга.
В руке Вульмана был самодельный однозарядный пистолет, стреляющий мелкокалиберными патронами. Он, не колеблясь, направил его на догоняющего их сержанта. Вульман не успевал поднять пистолет на уровень груди и прицелиться, он выстрелил наугад от пояса, где было спрятано оружие.
В те далекие годы самого расцвета советской власти убить милиционера – это не то что убить простого гражданина, это покушение не просто на жизнь человека, а на представителя власти, а значит и на всю власть вместе взятую и сжатую в этом одном единственном милиционере…Стрелять в милиционера – значит подписать себе смертный приговор за ранее.
Я просто хочу, что бы мой читатель понимал, на что были готовы эти преступники, лишь бы купить себе еще несколько «грамм, глотков свободы»…
Вульман был готов и нажал на спусковой крючок…
Спроси сейчас 77 летнего полковника милиции в отставке Осмоналиева Медербека, как он обманул тогда смерть? Как он выжил? Как не сломался и не слег там же, на асфальте, заливая площадь своей кровью? Почему, получив пулю, он не бросил преследовать преступников?
Предполагаю, что он не сможет подробно ответить на этот вопрос…Просто не вспомнит в деталях те несколько минут преследования и боя, чуть не стоившие ему жизни…он наверняка ответит коротко и честно:
– Я должен был…
Он должен был просто честно сделать свою работу. И он ее сделал.
Нет, он не прыгнул как черепашка ниндзя, сделав переворот в воздухе, чтобы пуля пролетела под ним… он не присел на растяжку так, что бы пуля просвистела над ним…он не поймал ее зубами как в голливудском фильме про супер героя…он принял пулю своим телом…
Казалось, что он даже видел момент выстрела и траекторию полета пули, рвущую его тело…
Что чувствует человек в эти доли секунды, принимая в свой организм не пилюлю от страха или обезболивающий укол, а кусок свинца, разрывающий плоть людскую в клочья – даже не хочу представлять себе…
Интуитивно он был, наверное, уже готов к любому развитию ситуации и концентрация внимания и нервов у него была запредельная. Его подсознание отключило его мозг от управления телом, и он уже на каких-то звериных инстинктах гнал «добычу». Он был похож на бультерьера, видящего только горло соперника, врага…
В момент выстрела его «что-то» выдернуло в сторону и вверх, и пуля вошла в бедро, и, тем не менее, еще секунда, один прыжок, и он был напротив Вульмана…
«Свинг» – так в боксе называется самый мощный удар рукой с дальней дистанции…большую силу удара ему придают такие факторы, как толчок ногой, разворот корпуса и длительный разгон руки.
Левая нога сержанта от выстрела развернула его корпус, и он, не снижая скорости и темпа, с дальнего расстояния, как будто сверху вниз вбил свой кулак в челюсть жулика так, как загоняет железный молоток такой же железный гвоздь в мягкое тело дерева…
Вульман просто рухнул на асфальт от глубокого нокаута. После такого удара отточенного до мелочей или просто удачно исполненного, вестибулярный аппарат противника сотрясается до такой степени, что приводит к внезапной потере мышечного тонуса, тело немеет и самостоятельно подняться человек может лишь через несколько минут…
А ведь выстрел Вульмана даже оказал «услугу» сержанту.
Если бы он просто нокаутировал преступника и со здоровой ногой прыгнул, как рысь на второго жулика, подбегавшего к нему с ножом в руках, то запросто бы мог напороться, схватить прямой колотый удар в брюшную полость или грудь, и этот удар мог быть смертельным …
Медербек же просто упал, свалился на подбежавшего и замахнувшегося на него ножом Белозерова.
Он повис на нем, зажав его в крепких объятиях, не давая его руке с ножом освободиться и нанести смертельный удар.
Фуражки уже не было на голове сержанта, она слетела еще на бегу, нога уже «отключилась» и не слушалась мозг, не подчинялась приказам подсознания бежать и прятаться, сохранять себе жизнь и здоровье. Зато слушались руки, а адреналин, поступивший в кровь в неимоверном количестве, отключил чувство боли.
«Обнявшись», милиционер и преступник завалились на землю. Медербек продолжал сжимать руки и грудь Белозерова, как стальное кольцо сжимает деревянные кромки остова бочки – своими руками, а головой нанося удары ему по подбородку, пытаясь дотянуться до переносицы. Так они барахтались еще секунд тридцать, пока рука Белозерова с ножом, прижатая Медербеком к его щеке, не сумела-таки сползти до горла сержанта.
Белозеров пытался тыкать ножом в горло врага, нанося незначительные колотые раны на лицо милиционера. Это не помогало одному, но и не мешало другому.
Тогда рука жулика с ножом спустилась еще ниже, на уровень грудной клетки сержанта, и Белозеров начал резать…
Он просто медленно пилил грудь милиционера остро заточенным, как бритва, ножом, пилил, как дрова на лесозаготовке, резал, как колбасу на праздничный стол…
Если бы это происходило зимой или ранней весной, и на милиционере была бы одета шинель или хотя бы китель, нож бандита не смог бы причинить столь сильные и глубокие раны…, но на нем была всего лишь форменная милицейская рубашка. Нож впивался в плоть Медербека и медленно, прямо до костей грудной клетки расслаивал тело сержанта. Кровь хлестала ручьем и заливала глаза самого преступника. Но он не останавливался…В руках «обнявшего» его милиционера была сама жизнь Белозерова.
Руки сержанта слабели, он уже чувствовал и видел, как кровь бьет из груди родниками, в его глазах появились какие-то искры синего цвета, когда раздался крик Болота:
– Держись, брат, я рядом!
Болот сходу, по инерции, сначала с правой ноги «зарядил» в височную область головы Вульмана, начинавшего приходить в себя и пытающегося подняться с окровавленного асфальта, отправив того в «бешеный» нокаут на целый час. Затем, подбежав и склонившись над «борцами», три раза со всего маху приложился своим кулаком ко лбу Белозерова, заставив жулика «сдуться», уйдя на несколько секунд в «нирвану», где уже пребывал его друг и подельник Вульман.
Руки Медербека ослабли, но он так и оставался лежать на Белозерове…, силы покинули сержанта. Адреналин отхлынул от сердца, и подсознание показало ему как бы сверху, как бы с квадрокоптера картину происходящих снизу событий.
Болот перевернул Медербека на спину и, еще не разглядывая его и полученные им ранения на всякий случай, сделал «контрольный щелчок» прямо в переносицу Белозерова.
Наручников патрульным тоже не выдавали, поэтому, вытащив ремень из своих брюк, Болот перевернул и связал им за спиной руки второго жулика.
Вульман лежал без признаков жизни, поэтому на него внимания он не обращал.
К милиционерам уже бежали на подмогу их «соплеменники».
Только находясь все вместе, они обратили внимание на закатывающего глаза сержанта Осмоналиева, грудь которого была вся окровавлена и похожа на маленький фонтан из крови.
– Медербек, держись!
– Дежурный, срочно скорую на привокзальную площадь, – кричал в рацию Садырбеков, – сотрудник милиции ранен!..
Сержант не терял сознание вплоть до операционной, куда его доставили через полчаса, всего искромсанного бандитским ножом, с простреленной ногой, он уже не чувствовал боли, ибо несколько уколов, поставленных в «скорой помощи», «обезопасили» его сознание от болевого шока, он только сейчас, закрывая глаза перед операционной маской реаниматора, подумал об отце:
– А если бы я погиб, кто бы родил тебе наследника? – прости, АТА…
Операция прошла успешно, пуля была извлечена из мягких тканей ноги сержанта, на грудь наложены многочисленные швы. И, тем не менее, трое суток в реанимации Медербеку провести все же пришлось.
Придя в сознание после операции, Медербек снова вспомнил об отце. Он как будто мысленно разговаривал с ним.
– Все хорошо, ата, я живой…ты на войне выжил, и я выживу, все хорошо…я смог, я сделал, я выстоял, не сдался, не отступил, не сломался…
Только убедившись, что раны милиционера заживают хорошо, без загноений и воспалительного процесса – его перевели в общую палату.
В этот же день к раненому пришел его начальник – майор милиции Садырбеков.
– Медербек, привет тебе от всего нашего отдела, ребята гордятся тобой, я горжусь тобой, вот сока тебе передали и яблок…поправляйся. Как ты себя вообще чувствуешь?
– Спасибо, товарищ майор, уже все в порядке, отца привезите ко мне, пожалуйста.
– Конечно, привезем, но чуть позже… я вот к тебе по какому серьезному делу: завтра тебя навестит лично министр внутренних дел Киргизии, генерал – майор милиции Сморыго Виктор Акимович. Просто будь в курсе. Если сможешь, привстань, пожми ему руку.
– Понял вас, товарищ майор.
Министр прибыл один. Без «свиты», которая сегодня сопровождает непременно всех руководителей любого ранга, на любых мероприятиях.
Он просто зашел в палату, поздоровался, взял стул и присел рядом с кроватью Медербека:
– Здравия желаю, товарищ генерал, – Медербек попытался привстать на кровати.
– Лежи, лежи…здравия сейчас тебе нужно больше чем мне, лечись, выздоравливай…, – генерал замолчал на несколько секунд.
– Медербек, я внимательно изучил рапорта твоих товарищей и руководителя отдела, ты действовал очень грамотно, уверенно, правильно все делал…молодец. Я изучил и твое личное дело. Ты достойный сотрудник, правильный. Тобой можно гордиться, ставить в пример, и я хочу тебя наградить…Однако, награда будет заключаться в следующем: как ты смотришь на то, что бы тебе пойти учиться в высшую школу милиции?….
Медербек молчал, он первый раз в жизни видел так близко генерала. Во рту у него пересохло, и он не сразу сообразил что отвечать.
Генерал продолжал.
– Скажу тебе «по секрету». Я уже все решил и договорился. Сразу после выписки из больницы и реабилитации едешь обучаться в лучшую высшую школу милиции страны – в Омск. ОВШМ МВД СССР. В Караганде, конечно, тоже есть своя школа милиции, она тоже высшая, находится ближе к нам, НО, просто поверь мне – Омская, она просто лучшая, ты не пожалеешь. У нас три места на республику по высшим учебным заведениям в этом году. Одно из них твое однозначно и поступаешь ты туда без экзаменов. Уже все решено. Нам нужны такие сотрудники…выздоравливай, поправляйся…
– Есть, товарищ генерал. Служу Советскому Союзу!
– Служи, сынок, служи…у тебя это хорошо получается. ТЫ НАСТОЯЩИЙ ГЕРОЙ. Горжусь тобой!
В августе 1969 года сержант милиции Осмоналиев Медербек прибыл для обучения в ОВШМ МВДСССР.
~ ~ ~ ~ ~ ~
Медербек Осмоналиев прослужил в правоохранительных органах Советского Союза и государства Кыргызстан 27 лет. В 1995 году вышел на заслуженный отдых в звании полковника милиции. Перед увольнением ему предложили генеральскую должность в аппарате президента Кыргызстана.
Он отказался, уйдя в отставку так и оставшись советским полковником, для которого слова долг, честь, совесть имеют прямое и четкое толкование, основанное на чувстве правильности и неправильности своих поступков, ответственности перед другими людьми, перед обществом и перед самим собой, на стремление к честности и порядочности во всех своих делах.