Шпаги в ножны, господа! Детские годы Аркаши

Уморительный ребенок

– Это не мой ребенок! Мне подменили, – рыдаю я в палате роддома.

У новорожденного – черный чуб запорожского казака. Длинный и густой. Позже он исчезнет. Выпадут младенческие волосы, и мой сын до школьных лет будет белокурым. Голубоглазым блондином.

В полтора года начал говорить. Магнитофонная запись хранит первое заявление, «пушкинское»:

– А теперь, душа-девица, на тебе хочу жениться.

– Не рановато? – спрашивает папа.

– В самый раз! – смеется дед.

– Я уже большой! – утверждает «жених».

Дитя растет. Долой распашонки, ползунки – эти непрезентабельные младенческие одежки. Пора обозначать пол ребенка, мужской. Где мальчиковые туалеты? Вперед – в «Детский мир»! В начале 60-х в этом магазине было изобилие чудесных детских вещей из дружественных стран социалистического лагеря. Чехи, югославы, гэдээровские немцы, венгры присылали советским детям роскошную экипировку. Молодым мамам, привыкшим перешивать своим чадам штанишки и рубашки из остатков бабушкиного гардероба, казались невероятными яркие, модные детские наряды, которые впору носить принцам и принцессам. Итак, первый элегантный костюм Аркаша получил в подарок к своему дню рождения. Настоящий английский костюм – в серо-голубую клетку, пиджак и брюки со стрелочками. «Джентльмен» упорно сдирал с себя непривычное облачение и не проявлял радости. Фотография поразила всех знакомых.

– Кто это? – притворно спрашивали они. – Игорь Ильинский? Утесов?

Уморительный ребенок и впрямь походил на эстрадную звезду. В нежном возрасте Аркаша был невероятный говорун. Эдакий говорильный агрегат.

– Мой папа – опицер-генерал! – гордится папенькой-военным.

Позже он полюбит сочинять и рассказывать сказки. Одна из них начиналась так: «Однажды в лесу на зайчика напал злой еж и давай его колоть всеми своими иголками и… нитками».

Это – Космос!

Аркаша родился в начале космической эры. Первые шаги сделал в день полета в космос второго космонавта планеты Германа Титова.

На только что побеленной стене карандашом нацарапал каракули. Забрался на стул и вывел спирали, круги.

– Что ж ты натворил, негодник, – сокрушалась бабушка.

– Это – Космос! Я полетел! – оправдывался художник. («Космонавту» стукнуло два года.)

Из Сибири, из военного городка, мы прилетели домой, в Москву.

– А почему в аэропорту нас Хрущев не встречает? – спрашивает удивленно. – Вот Бандаранайку и Индиру Ганди встречает, а Аркашу – нет.

Обиженный генеральным секретарем компартии СССР, сидит, повязанный косынкой (папа дразнит: «Акулька»).

– Я не девочка! У меня просто кошачий лишай. Я в песочнице грязную кошку погладил, – вздыхает несчастный.

Семь капель

Сыну Аркаше больше двух. У него внятная речь. Он даже читает стихи. Но считает плохо. Только до семи. Семь – для него самое большое число. Абсолютная величина.

Дедушка Костя его обожает.

– Аркашенька, а ты деда любишь?

Увлеченный игрой с машиной, внук не слышит вопроса. Дедушка жаждет взаимности:

– Любишь? Хоть немножко?

Внук очнулся. Помолчал. Задумался. Дед, меж тем, вымогает признание:

– Любишь, хоть капельку?

– Семь капель! – выкрикнул Аркаша, довольный своей щедростью, и показал на ладошках: пять пальцев на одной руке и два – на второй.

А крокодил добродушный?

Ему нравилось разнообразие в природе животных, зверей. На картинках изучал. Постоянно спрашивал, добрый ли это зверь или злой.

– А бегемот добродушный?

– А крокодил добродушный?

Ему важно было принять себе в друзья этого зверя-персонажа или отвергнуть.

Впервые попав в зоопарк и увидев живого слона, разочаровался:

– У меня на картинке слон – лучше.

Вообще ему нравилось больше отраженное, нежели реальное.

Зубры. Зебры. Драконы

Став старше, бредил зубрами. С бабушкой попали в заповедник (мой дядюшка Михаил Заблоцкий из Сибири был директором и организатором уникального заведения). Мальчику показал взрослых особей и малышей.

– Вот наконец-то я заведу зубренка! – кричал, выбежав на балкон нашей новой квартиры, тщательно выбирая место для будущего питомца.

С маниакальной завороженностью рисовал быков. Добрых и грозных. Когда мы однажды пошли с ним в музей на выставку Пикассо, он, четырехлетний, собрал вокруг себя толпы экскурсантов:

– Это я нарисовал! – уверял горделиво, показывая персонажей картины. Он был уверен, что быки, изображенные на листах бумаги, принадлежат не кисти испанского гения, а ему, мальчику Аркаше из Москвы. С раннего детства был азартен, увлекался чем-то до умопомрачения.

Позже, где-то лет в шесть, увидел фильм о драконах экзотического острова Комодо, рисовал этих загадочных ящеров карандашами и акварельными красками. Любил рисовать героев в движении. Остались детские рисунки: бегущие, скачущие кенгуру, зебры, жирафы.

Азарт

Начал лепить из пластилина. По вечерам оттирали налипшие на пальцы, на уши пластилиновые бляхи. Попав однажды в Таллин (это уже лет в десять), заболел рыцарством. Слепил главную площадь с ратушей и гуляющими горожанами. Ювелирная работа – брусчатка из пластилинового теста. В окнах – дамы с веерами и кавалеры. На крыше – флюгер «Старый Томас». Когда-то оказавшийся у нас в гостях великий мультипликатор Юрий Норштейн, увидев Аркашины пластилиновые композиции, сказал: «Шедевр! Я бы с удовольствием снимал в таких декорациях!» Судьба шедевра? Уехал на дачу. Там через десятки лет его обнаружили дети Аркаши. Восхищались, но повторить не смогли.

Вообще Аркаша был законченным урбанистом и поборником цивилизации. Дитя города, он увидел бегущего по сельской дороге теленка и воскликнул восхищенно:

– Как он бежит! А где у него завод?

Он привык к заводным игрушкам, игрушкам с дистанционным управлением. Квартиру заполняли тракторы, луноходы, вертолеты. Игрушки любил. Особенно машины. Мне кажется, что первое слово, которое он произнес, не «мама», а «машина».

В культмагах канючил:

– Пожарную машину! Молоковоз! – И смотрел просяще, пока я не раскрывала кошелек.

В раннем детстве был обуреваем разными страстями:

– Мама, папа, купите щенка! – требовал у нас.

Увы, с приобретением не получилось. Тогда однажды, будучи четырехлетним, предложил неожиданное решение:

– Давай бабушкиного кота Мурзика… перешьем в собаку. Он видел, что я иногда из старой кроличьей шапки мастерю зверушек. С охотой подавал мне ножницы и вдевал нитку в иголку. У него вообще от природы были «умелые руки». Он выпиливал из фанеры лобзиком изящные штучки. Сохранился крохотный кораблик с парусами. Из клочков замши шил сумки, а позже, уже будучи студентом, когда грянуло джинсовое безумие, научился шить джинсы. Причем еще с одним другом-товарищем они разыскивали старые, ненужные диваны, срезали с них кожу или дерматин и сооружали настоящие ковбойские джинсы. В его восьмиметровой комнате стояла статуя: нижняя половина «полуночного ковбоя».

Сними Луну!

Дача. Малаховка. Мы с сыном возвращаемся с прогулки из леса. Еще светло, но на небе появился едва заметный край Луны.

Двухлетний Аркаша впервые увидел ночное светило. Ошеломлен. Очарован:

– Это что? – целится пальцем в небесное тело.

– Это Луна!

– Сними Луну! Аркаша поиграть хочет! – дрожит от желания и нетерпения. В нем азарт первооткрывателей.

– Нельзя! – убеждаю я. – Луна светит всем людям ночью.

– Аркаша поиграет и отдаст! Повесит обратно! – умоляет.

Сын огорчен. В глазах слезы обиды и непонимания.

Чужой конь

Аркашу обуревали желания. Иногда его можно было уговорить, и тогда он становился кротким. Однажды в гостях у моей подруги увидел фарфоровую статуэтку лошади. В глазах запылал восторг:

– Какой конь! Дай поиграть!

Фарфоровое изваяние манило матовой белизной, золотой гривой и уздечкой. Но я строго сказала:

– Нельзя! Конь чужой!

– Конь чужой? – переспросил удивленно. – Чужой конь, – всхлипнул удрученно. И вдруг запел на разные лады:

– Конь чужой! Чужой конь! – словно согласился с невозможностью заполучить желаемое.

Однако, уходя, спросил без надежды:

– А можно я коня просто поглажу?

– Можно! – выдохнула хозяйка. – Дома погладишь! И завернула фарфоровое чудо в бумажный плакат.

– Конь чужой? – не веря счастью, переспросил маленький вымогатель.

Контактер

Он заговаривал с прохожими. На улице останавливал незнакомых, лучезарно улыбаясь, поверяя им семейные секреты. Мог рассказать про бабушкину кошку или про то, какой подарок маме подарили на день рождения.

– Болтун! – осаждал его папа. Но ребенок был неутомим.

– Типичный контактер! – уверяли нас друзья психологи.

Не раз случайные знакомства, спровоцированные маленьким говоруном, оборачивались многолетней дружбой.

Он всегда был готов почитать гостям стихи. У него образовался вполне приличный репертуар: Маршак, Барто, Квитко и, конечно, Чуковский. Захлебываясь, декламировал «Муху-цокотуху», «Мойдодыра», «Айблита». Обожал Бибигона и часто рисовал воинственного героя. Бибигон напоминал то комара, то кузнечика. Маршаковский «Кошкин дом» жил с Аркашей до подросткового возраста. Когда наше семейство изнемогало от нашествия приезжающих родственников с юга (по линии папы) и с севера (по линии мамы), юный юморист не без ехидства цитировал детского классика:

– Нет от племянничков житья, топить их в речке надо!

Аркаша и вожди. «Нет на вас Сталина!»

Мы с сыном ехали в Прибалтику, в Пярну, отдыхать. В купе вошел военный. Статный, симпатичный. «Приятный спутник», – подумала я.

Капитан оказался разговорчивым. Сетовал на то, что современная молодежь и дети не знают прошлого страны, не интересуются ее историей.

– Вот скажи, – он обратился к моему десятилетнему сыну, – ты ведь не знаешь, кто такой был Сталин?

– Знаю, – ответил мой ребенок. – Тиран и убийца!

Наш спутник задохнулся от возмущения.

– Все понятно! – он смерил меня ненавидящим взглядом, схватил бумажник и выбежал из купе.

Явился в полночь, пьяный в дым (видимо, нарезался в вагоне-ресторане), взгромоздился на верхнюю полку. Мы с сыном дрожали от страха и омерзения. А сверху неслась отборная пьяная брань:

– Недобитки. Нет на вас Сталина! Мало вас <…> в лагерях держали.

Утром, проснувшись угрюмый, процедил:

– Сына-то надо воспитывать…

Кроволюция

– Деточка, – спросили моего трехлетнего сына, – ты знаешь, кто такой Ленин?

– Вождь! – ответил лаконично ребенок.

– А что он сделал для народа? – проверяли политическую грамотность отпрыска.

– Кроволюцию, – ответил маленький эрудит.

Вот это неологизм! Устами младенца глаголит истина.

Не пой!

Забираю трехлетнего сына из детского сада. Воспитательница мнется. Явно в смущении, хочет что-то сказать. Решается:

– Мамочка! Скажите вашему мальчику, чтобы в саду не пел.

– Это еще почему? – удивляюсь я.

– Он поет ужасные песни. – Оглядываясь, шепчет мне на ухо: – Товарищ Сталин, вы большой ученый… И там дальше что-то про тамбовского волка, – в глазах шепчущей застыл ужас. – Нас посадят!

Я смеюсь. Мое чадо, услышав на наших магнитофонных записях шлягеры Юза Алешковского, выучило их наизусть и горланит вовсю.

– Уважаемая Анна Ивановна, – успокаиваю я воспитательницу, – не бойтесь! Теперь за это не сажают. (Я не отличалась прозорливостью…)

Собака по имени Шлюха

С детским садом, с его влиянием на развитие питомцев, связана еще одна история. Аркаше тогда едва исполнилось три года. Совершенно неожиданно в город приехала семья дальних родственников из Ленинграда. Судьба занесла их из Карелии в сибирский военный округ. Врачи, рафинированные питерские интеллигенты. С первых минут знакомства – воспоминания об Эрмитаже, Летнем саде, Петергофе. В восторге от нашего разговорчивого отпрыска, не по годам развитого.

Принесли ребенку подарок. В коробке собачка, заводная. Перебирает лапками и вертит хвостом. Чудо как хороша. Аркаша в восторге.

– Как ты назовешь песика? – с интересом спрашивают дарители. Дитя задумалось.

– Полкан? – подсказывают гости. – Жучка, Бобик, Джульбарс? – перечисляют нетерпеливо собачьи клички.

– Нет, – категорически отметает предложения Аркаша. И выпаливает радостно:

– Я назову ее Шлюха. Нянечка из детсада, Свекла Николаевна, так свою собаку подзывает.

Немая сцена в духе финала гоголевского «Ревизора».

Хрест пришел!

– В Третьяковку ребенку рановато, – убеждали друзья. Но мы Аркашу все-таки повели в галерею.

– Ах, как много картин! – задохнулся от восхищения четырехлетний экскурсант. Он бегал от одной стены к другой, пока строгая смотрительница зала не поймала его за ворот:

– Мальчик! Так близко нельзя подходить к картине!

Чуть притихнув, невоспитанный ребенок потрогал руками всех трех богатырей художника Васнецова, постоял у грустной «Аленушки на камушке» и прокомментировал одобрительно: «Я эту Алену на открытке уже видел».

Потом мы прошлись по суриковскому залу и направились к «самой гениальной и самой народной русской картине»¹ «Явление Христа народу» кисти художника А. Иванова.

Около шедевра бушевала толпа с экскурсоводом. Аркаша глянул на гигантское полотно и замер. Но вскоре пробрался к гиду и встал впереди всех. Вместе с гидом и его указкой он метался от фигуры к фигуре, разглядывая Иоанна Крестителя, апостолов, первых крещеных людей, выходящих из вод реки Иордан. Он, раскрыв рот, рассматривал стоящего над толпой Иисуса Христа.

Вряд ли в ту минуту ребенок понимал евангельский сюжет, но он буквально вцепился в ногу экскурсовода и не отрывал глаз от раба с веревкой на шее, его хозяина, дрожащего мальчика и немощного старика – персонажей первого плана картины.

¹ Выражение И. Репина.

Выразительные фигуры – мимика лиц, пластика тел – обладали какой-то гипнотической силой, приковывая взгляд. В душах людей явно происходил нравственный переворот. Так наш несмышленыш, не осознав значимости происходящего на картине, испытал эмоциональное потрясение.

Когда мы возвратились из Третьяковки, дедушка спросил внука, какая картина ему запомнилась.

Аркаша выпалил:

– Хрест пришел!

Мой дедушка – Колумб

В детском саду – новый бум. Ищем родословную. Кто наши бабушки, кто дедушки? Откуда родом? Сенсация за сенсацией.

– Мама, папа, знаете, у Димки Тулинового дедушка работал лоцманом на ботике Петра I.

– Димка придумал, этого не могло быть, – убеждает правдолюб папа.

– Может! Может! – чуть не плачет от обиды за друга Аркаша.

Понятно, фантазия навеяна недавними экскурсиями по историческим местам Преображенки.

Назавтра – еще одно открытие.

– Оказывается, у Даньки Непомнящего дедушкой был Колумб. – В сердце Аркаши закипает зависть. Он-то знает своего дедушку лично. Видит воочию.

– А кто наш дедушка? – спрашивает обреченно, не надеясь выиграть соревнование в поиске предков-знаменитостей.

– Твой дедушка – метростроевец. Он строил метрополитен с первых шагов. Работал в шахте проходчиком. Ему сам нарком Лазарь Каганович вручил орден «Знак почета». А потом он монтировал люстры на станции метро «Комсомольская», – папа захлебывается от гордости за своего отца.

А у Аркаши высыхают слезы обиды.

– Правда ведь, наш дедушка – сегодняшний герой, получше Колумба. Если бы не наш дедушка, на чем бы сейчас Димка ездил по Москве? На кораблике Петра I?

Перчатки – на ноги

Почему бы не сделать из ребенка полиглота? Может, начнем с французского? Шестилетнего отпрыска отдаем в учение. Педагог приходит на дом. Юноша-аспирант, интеллигентный очкарик. Под мышкой учебник французского языка и словарь.

– Французский язык – девский (значит, для девочек). Учить не буду, – огорошил Аркаша учителя.

Но юному Песталоцци удалось сломить сопротивление ученика. Из-за полураскрытой двери слышу первые фразы: «С’est une chaise. С’est un ballon» и хохот. Педагог, обучая упрямца, развлекает, рассказывая что-то смешное. На этой волне занятия продолжаются.

Однако к каждой встрече Аркаша готовит сюрприз: то засунет в нос бретельки от брюк, то натянет на ноги перчатки, изображая лягушку. Учитель привыкает к розыгрышам. Процесс идет.

К сожалению, серьезных успехов в освоении языка сынок не добился. Его познания остались на уровне «С’est une chaise. С’est un ballon».

Позже он начал учить «мужской» язык, английский и преуспел. Однако, став взрослым, признался, что часто уроки английского языка они с молодым учителем проигрывали в шахматы.

«Ворошиловский стрелок»

Перед самой войной метростроевцу-ударнику дали жилплощадь. В центре. В доме под выходом метро «Аэропорт». Это была комната в коммунальной квартире, но большая, с высокими потолками и светлыми окнами. Война перечеркнула все жизненные планы. Метростроевца мобилизовали и отправили в Поволжье, в город Куйбышев, строить подземные военные объекты (поговаривали – бункеры для правительства и для Самого…). Семья же уехала в эвакуацию в Среднюю Азию. Когда пришла пора возвращаться в Москву, оказалось, что не все жильцы из дома над метро «Аэропорт» могут въехать в свои комнаты: некий крупный чин военного ведомства занял всю квартиру. Потерявшим жилплощадь пообещали быстро решить вопрос и временно расселили их по баракам, аварийным домам.