Штык ярости. Том 3. Суворов против Наполеона

Глава 1. Новый император

Такого триумфа еще не удостаивался ни один русский полководец, разве что Потемкин после турецких войн, однако его вряд ли можно назвать военачальником в полном смысле этого слова. Гибкий и умелый царедворец, ловкий политик, да и любовном поприще малый не промах, но вот в военном деле он был осыпан милостями, мягко говоря, преувеличенно.

Однако на этот раз, после возвращения Суворова из южного похода, встреча ему была устроена грандиозная. И, надо признать, что в этот раз заслуги вполне соответствовали наградам. Еще во время пути в Петербург мы узнали, что царь пожаловал Александру Васильевичу титул светлейшего князя Туркестанского, с правом перехода всему его нисходящему потомству, а также почти вдвое увеличил земли имения Кобринский ключ. Кроме того, император предоставил Суворову право по своему выбору вручить отличившимся в походе храбрецам сто орденов св. Георгия различной степени, по своему выбору. Поговаривали, что при этом Александр, как в свое время Павел Первый, якобы сказал: "Для любого другого это было бы много, а для Суворова мало".

Торжественный прием начался еще на подступах к Санкт-Петербургу. На главной дороге, ведущей в Москву, с раннего утра цепью выстроились солдаты. За ними собрались громадные толпы народа. Дело было весной и, хотя поверхность луж на земле все еще стянули ледяные корочки, очень вовремя выглянуло ласковое солнышко и растопило все вокруг.

Несмотря на то, что Александр Васильевич накануне вечером заявил, что ему все равно, устроит император торжественную встречу или нет, я видел, что на самом деле старик лукавит и ему хочется, чтобы царь, наконец, оценил его заслуги по достоинству. Однако при этом он боялся, что, подобно Павлу Первому, отменившему пышный триумф в последний момент, его сын Александр тоже отменит встречу и, того более, подвергнет прославленного полководца опале.

− Буде лучше, если бы его Высочайшее величество отменил бы роскошные приветствования, − сказал Суворов накануне, когда мы проехали Тверь и повстречали графа Ростопчина, не поленившегося выехать навстречу военачальнику, чтобы предупредить об ожидавшемся грандиозном чествовании. – Наши заслуги невелики, Индия по сей час стонет под игом бриттов, а мы бесславно отступили от Кабула. За что ж нас славить?

− Вы, как всегда, скромны и непритязательны, ваше сиятельство, – заметил Ростопчин, тонко улыбнувшись. – Разве тот, кто прибавил всего в течение нескольких месяцев к землям нашей империи обширные пространства вплоть до Гиндукуша и взял штурмом неисчислимое множество крепостей, может печалиться о неудаче похода? Да это же небывалый успех, по значимости сравнимый с деятельностью Гая Юлиуса Кесаря, завоевавшего для Рима всю Галлию!

Да, чего греха таить, всех целей, поставленных в начале похода, мы так и не достигли. Знойная Индия, разделенная на десятки княжеств, так и осталась недостижимой целью для нас, призрачным маревом, соблазнительно дрожащим далеко за темными водами Ганга. Повинуясь приказу новоявленного императора, прошлой осенью, сразу после оглушительной победы, одержанной над объединенным войском Дурранийской империи и Бенгальской армии англичан, мы заключили союз с Махмуд-шахом, условия которого, кстати, включали немедленный отход от Кабула и отказ от дальнейших завоеваний.

Суворов рвал и метал, когда подписывал союзный договор, хотя бухарский эмир остался доволен, потому что Балх и земли севернее Гиндукуша остались под его контролем. Генералы, втайне довольные возвращением домой, уговорили Александра Васильевича поставить руку под договором, поскольку он был выгоден нам, а в Средней Азии остались править наши доминионы: киргиз-кайсаки на севере, в своих степях и бухарский эмир южнее Туркестана.

Кокандцы на время были усмирены и из России уже отправили несколько пехотных полков и казаков на смену Южной армии, чтобы разместить гарнизоны в Туркестане, Чимкенте, Ташкенте, Самарканде, Бухаре и Балхе. Завоевание Центральной Азии, таким образом, свершилось на полвека раньше, чем в моей реальности и заслуга Суворова в этом была бесспорна. Я еще в дороге, когда наша армия, за исключением войск, оставленных в завоеванных крепостях и поселениях в киргиз-кайсацких степях, двинулась обратно на север, объяснил Суворову, что этот непокорный край еще наверняка поднимет голову. Александр Васильевич, понаблюдав повадки местных властителей, согласился со мною совершенно.

− Конечно, они восстанут, это всенепременно, − сказал он, когда мы сидели в скрипучей повозке поздней осенью, приближаясь к Самарканду. – Вопрос даже не состоит в том, будет ли это, а только в том, когда это произойдет? Наши военные должны устроить линию укрепленных поселений по границам завоеванных земель, например, на перевалах Гиндукуша, не пуская на север ни одного агента, способного снабдить царьков деньгами и солдатами и устроить противу нас бунт. А еще лучше продолжить наступательную операцию и дойти до Кандагара, а там уже и до Дели рукой подать. В Индии против англичан действуют маратхи, сингхи и другие племена, французы могли бы нам здорово помочь.

− Французы и англичане теперь могут поменяться местами в дипломатической колоде, − заметил я тогда. – Пока еще Александр сохраняет преемственность политического курса, но всегда сможет его поменять. С англичанами ему сейчас ссориться не с руки, так что о завоевании Индии на время придется забыть.

Помнится, Суворов тогда сердито пробормотал нечто нелестное об умственных способностях царствующих особ в столице империи и надолго замолчал. Вечером на совете он потребовал ускорить переходы и с тех пор постоянно носился рядом с войсками, заботясь о том, чтобы ускоренные марши не вывели солдат из строя. До зимы, впрочем, мы едва успели добраться до Аральского моря, и нам пришлось устроить зимовку в поселении, основанном неподалеку от Туркестана.

Всю зиму от безделья я только то и делал, как занимался стрельбой с Сыромятниковым и теперь, помимо ружей, превосходно стрелял из пистолета. Мы добавили несколько усовершенствований в конструкцию патронов и тщательно измеряли порох, поэтому полученные результаты изумили нас обоих. Теперь я мог запросто всадить пулю в центр мишени на расстоянии в сотню шагов.

Ранней весной армия отправилась дальше на север, но к тому времени, повинуясь царскому рескрипту, требовавшему, чтобы военачальник поскорее явился в столицу, Суворов оставил войска заботам генерал-майора Берга и выехал к столице империи. И вот сейчас, после долгого пути, мы впервые приблизились к конечной цели, причем Александр Васильевич до сих пор сомневался, действительно ли ему окажут достойный прием.

Император Александр, однако же, нисколько не отступился от своих намерений устроить поистине царское чествование прославленного полководца. Еще на подъезде к Москве мы узнали, что все офицеры, участники похода, получили внеочередные повышения, а списки награжденных лиц, представленных Суворовым, утверждены Высочайшим повелением, на них пролился щедрый дождь орденов и денежных поощрений. Кроме того, все полки получили боевые отличия.

Сегодня, однако, едва мы подъехали к Петербургу, по настоянию одного из адъютантов царя, Суворов вынужден был пересесть из повозки в великолепную карету с открытым верхом, запряженную девятью породистыми скакунами, специально предоставленную для провоза полководца по улицам города. Вместе с Суворовым поехали его ближайшие помощники и генералы, сплошь в великолепных парадных мундирах, когда только успели переодеться. Я рангом не вышел и ехал на своем Смирном в веренице офицеров за каретой главнокомандующего.

Толпы народа ликовали и шумно приветствовали Суворова. На въезде в столицу карету встретил генерал-губернатор. Народу на улицах стало еще больше, только теперь это были больше горожане, при этом, чем дальше мы продвигались к центру, тем более аристократичным становился состав встречающих лиц: поначалу это были крестьяне, потом торговцы и ремесленники. Затем все больше попадались дворяне, пока, наконец, вся толпа не засияла обилием напомаженных лиц и блестящих париков, которые аристократы все еще использовали по старой памяти. Все эти люди кричали имя Суворова, подбрасывали вверх шапки, шумно аплодировали и чуть ли не стояли на головах от радости. Наш военачальник был искренне тронут проявлением народного обожания, он то и дело вставал в карете и кланялся, вызывая новые взрывы ликования.

На площади перед императорским дворцом тоже стояли войска. Повинуясь стародавнему указу еще Павла Первого, постановившего, чтобы Суворову оказывались почести, равные царским, они торжественно салютовали, будто бы ко дворцу прибыла монаршая особа. За войсками толпились придворные, сплошь генералы, а еще разряженные кавалеры и дамы. Утреннее солнце щедро заливало площадь, и я пожалел, что не могу запечатлеть сие великолепное зрелище, а то и выложить его в социальной сети, получив кучу восторженных отзывов.

− Ух ты, вашблагородь, ты смотри-ка, это ведь самый сок империи наружу вылез, − восхищенно заметил Бабаха, глядя на блестящую толпу, чьи позолоченные костюмы сверкали на солнце. – Как черви дождевые на огороде, перед дождем-то!

Мой преданный телохранитель тоже получил лестные отзывы от Суворова за сбережение моей особы и был включен в список награжденных, мигом поднявшись до поручика и получив сотню серебряных рублей премиальных. На радостях он закатил поистине царский пир в Москве, пока мы были на приеме у губернатора и потом долго маялся желудком, вернувшись в строй лишь вчера.

Александр Васильевич вышел из кареты под торжественный барабанный бой и в сопровождении свиты военных и генерал-губернатора Каменского Михаила Федотовича направился во дворец. Поскольку в отношении меня он тоже загодя дал необходимые распоряжения, мы с Бабахой тоже попали на сей праздник жизни и вместе с другими отличившимися офицерами также пошли на прием к императору.

Царская резиденция тоже была заполнена толпами народа, только уже не простолюдин, а высших сановников империи. Вслед за Суворовым, которого вел один из придворных, уж не знаю, кто именно, мы прошли через вереницу залов и комнат, двери которых открывали важные слуги.

− Ты смотри-кась, высокоблагородь, светильники, светильники-то, − глядя округлившимися глазами на люстры, удивленно шептал мне Бабаха, впервые увидевший всю эту роскошь. – Это что-жешь, чистое золото, али меня глаза обманывают?

В невероятно огромном зале на троне сидел царь в окружении придворных. О появлении Суворова было чрезвычайно торжественно сообщено местным глашатаем, а когда полководец приблизился, император не остался на месте, а поднялся и сбежал со ступенек навстречу полководцу. Придворные восторженно зашумели, а Александр ласково обнял старика и звонко объявил всем присутствующим:

− Господа, вот олицетворение храбрости и воинского духа нашей империи, славнейший меч нашей державы, доблестный воин, покрытый ранами в боях за сие государство, князь Италийский, генералиссимус Российской империи, фельдмаршал Австрийской империи, кавалер всех воинских орденов, Суворов Александр Васильевич!

Толпа придворных взорвалась такими ликующими криками, что устыдила бы футбольных фанатов на итоговом матче чемпионата мира. Поднялся невообразимый гвалт, все кричали «Виват Суворову!» и «Слава императору!», а от шумных рукоплесканий невозможно было расслышать слов царя. Впрочем, когда Его величество поднял руку, все постепенно утихомирились, а царь, все также продолжая приобнимать полководца за плечи, принялся перечислять все его заслуги, начиная еще с далеких, покрытых седой древностью екатерининских времен. Из его возвышенной речи следовало, что чуть ли не самим своим существованием империя обязана Суворову. В конце император вручил Александру Васильевичу особый персональный жезл генералиссимуса, украшенный бриллиантами, с надписью "За тридцатилетнее командование победоносными русскими войсками в Польше, Турции, Италии, Швейцарии и Туркестане", а еще портреты Екатерины, Павла и Александра, соединенные вместе и украшенные бриллиантами для ношения на груди. Кроме того, он пообещал вручить наградные двести тысяч рублей.

После царя, вернувшегося, кстати, на свое место, выступили другие сановники, объявившие, что отныне военачальник удостоен других царских милостей, делавших его, по сути, почти родственной императору особой. Церемония заняла целых два с половиной часа, во время которых поток славословия и похвал плыл, почти не прекращаясь. Все объявленные ранее награды были озвучены снова, вдобавок, добавили новые, весьма, надо признаться, приятные, вроде пожалования участников похода земельными наделами, поместьями и многочисленными крестьянскими душами.

Наконец, когда объявили, что Суворов приглашен на торжественный обед, устроенный в его честь, я вздохнул с облегчением, потому что устал стоять в неподвижной позе с вздернутым подбородком и вытаращенными глазами.

После официального объявления о завершении триумфального чествования, шустрые и в то же время степенные слуги ловко вывели Суворова и его существенно урезанную свиту, в число которой, впрочем, вошел и я, из зала приемов и повели по длинным коридорам вглубь дворца. Я огляделся и увидел, что остался без верного Бабахи. Нас осталось всего несколько военных, среди которых я узнал Багратиона, Милорадовича, Барклая-де-Толли и еще нескольких генералов, полковников и адъютантов князя.

Через пару минут мы оказались в зале поменьше, но все равно просторном и щедро освещенном. Царь тоже сидел на троне, но уже пониже и поуже габаритами. Рядом с троном тоже стояли сановники, но численность их, в отличие от зала приемов, также заметно поубавилась. Надо полагать, это была политическая элита державы, имеющая прямое влияние на то, куда будет направлено острие внутреннего и внешнего курса империи. Лица этих людей были по большей части серьезными, а у некоторых и вовсе угрожающе-высокомерными.

Теперь Александр остался сидеть, пристально глядя на Суворова. Когда полководец подошел ближе, император улыбнулся, чуть разрядив обстановку и сказал:

− Теперь, князь, позвольте обсудить текущую обстановку в более тесном кругу, так сказать, без посторонних.

Суворов огляделся, заметил чугунные физиономии придворных, недовольных, конечно же, его возвышением и поклонился, чуточку прикрыв глаза:

− Ваше императорское величество, вы уж простите старика, меня так запутали, виляя по коридорам, что я только и понял, что из одного торжества угодил на другое. Мы собираемся еще кого-то возвышать или, наоборот, ниспровергать с пьедестала? Кто все эти люди с такими приятными рожами, боевые генералы, вернувшиеся с войны?

Император Александр, в отличие от отца Павла, великолепно умел сохранять приятную мину при плохой игре. Он оглянулся на приближенных, тоже мельком осмотрел их и тонко улыбнулся полководцу.

− Верно говорите, князь, вы попали на другое торжество, на котором мы продолжаем отмечать ваши заслуги. Скидывать кого-либо с возвышений нет никакой необходимости. Лучше объясните нам, насколько сильным было сопротивление англичан в вашем походе? И насколько вы уверены были в поддержке французов, коли вам удалось бы добраться до берегов Ганга? Я читал донесения, однако же, хотел услышать все эти сведения из ваших уст.

− Да, и расскажите, ваше сиятельство, вернее, ваша светлость, правда ли, что треть армии выбыла из строя по причине ранений и болезней, а также вследствие чересчур поспешного марша? − добавил один из придворных, стоявших по правую руку от царя. Он был молод, почти ровесник Александра и держался весьма уверенно и дерзко и облачен в роскошный парадный мундир генерал-майора с позолоченными эполетами и массой орденов и медалей. Я знал его еще со времен изучения отечественной истории в институте, и слышал о нем еще давно, а воочию увидел только сейчас. Это был Адам Чарторыйский, участник так называемого Негласного комитета при молодом императоре, участники которого обсуждали с самодержцем возможные пути развития государства и давали ему советы.

Если чего и не мог стерпеть Суворов, то только высокомерного отношения к себе со стороны новоявленных фаворитов императора. Он мгновенно сориентировался в обстановке, прикрыл глаза еще больше и, вытянув руки вперед, подошел к молодому человеку. Не успел Чарторыйский вымолвить и слова, как Александр Васильевич схватил его за руку и принялся ощупывать лицо и дергать за тонкие усики, приговаривая:

− Это кто же здесь кудахтает, курочка золотая рябушка, перебивая государя? Кто же тебя в военный мундир нарядил, голубушка, да медалями осыпал, за какие такие заслуги, а? Может, снесешь яичко, коли ни на что другое не способна?

Юнец терпел процедуру с замечательным стоицизмом, но, в конце концов, вынужден был отшатнуться и отступить на пару шагов.

− Князь, прошу вас, поговорите со мною, − попросил император, продолжая хладнокровно улыбаться. – Я даю вам слово, что больше никто не будет прерывать нашу с вами беседу.

Суворов открыл глаза и мгновенно перестал паясничать.

− Что же, это совсем другое дело, ваше императорское величество. А теперь послушайте, как обстоит дело с англичанами и французами, а также другими удивительными народностями, встреченных нами на пути в Индию.

Глава 2. О том, что случилось после бала

Когда мы вышли от императора, Суворов начал резвиться пуще прежнего. Во все времена это означало у него плохое настроение, которое он стремился таким образом выплеснуть на окружающих, только не на всех, а только тех, кто был причастен к источнику его раздражения. То есть, он начал подшучивать и чудить над придворными и дворцовыми слугами.

Так, встретив обер-шталмейстера, он принялся истово кланяться ему, как когда-то истопнику Павла Первого, затем схватил за плечи и расцеловал в обе щеки.

– Что вы, ваше сиятельство, ваша светлость… – бормотал испуганный и смущенный служитель. – Я же так, мимо проходил.

– Помилуй Бог, субординацию и экзерцицию надо соблюдать! – кричал Александр Васильевич, продолжая тискать ни в чем не повинного сотрудника царской резиденции.

Наконец, он отпустил его, но продолжая идти к выходу, чуть ли не бросался в ноги каждому встречному чину, пусть и самому низкому.

– Субординация – мать порядка, не сметь нарушать! – кричал он на весь дворец своим громким басом.

Наверняка императору уже поспешили донести о его проделках, а это самодержцу вряд ли понравилось. Все-таки главной причиной скверного настроения Суворова, по большей части, как раз и был император.

Поначалу, когда мы продолжили беседу в зале приемов, он внимательно слушал полководца, даже поручая вести небольшие заметки секретарю, сидевшему за пузатым столиком неподалеку. Я уже успел порадоваться за Суворова, посчитав произошедшее с молодым фаворитом простым недоразумением. Наконец-то Александр Васильевич сможет наладить отношения с высшим руководством, умиротворенно думал я, видя, как царь, подобно покладистому ученику, слушает выступление генералиссимуса. Нашему великому старику не всегда везло с Екатериной, потом было тяжко с Павлом, может, хоть со своим тезкой Александром создастся рабочая обстановка? В конце концов, когда Суворов уже рисковал жизнью в сражениях за Родину, нынешний царь еще пешком под стол бегал, должен же он теперь относиться с почтением к заслуженному воину?

Но когда Суворов закончил, великий самодержец помолчал и спросил:

– Князь, вестимо ли вам о политике миролюбия и благочинности, провозглашенной нами не так давно?

К чему это спрашивать о пацифизме боевого генерала, получившего кучу ран на войне? Я насторожился, почуяв во вполне невинном вопросе императора некий подвох. Александр Васильевич тоже поглядел на императора, стараясь проникнуть за невинный фасад его радушной улыбки и ответил:

– Еще как, мы, солдаты, для того ведь и воюем, чтобы достичь мира.

Кивнув, словно он и не ждал другого ответа, царь сказал, сменяя добродушную ухмылку на ожесточенный острозубый оскал:

– Тогда можете ли вы обещать, князь, что впредь будете стараться сохранять добрососедские отношения с другими странами, ближними и дальними? Знаете, какой вихрь вызвал наш поход на юг в Европе? Нам сейчас нужно утихомирить поднявшуюся бурю, иначе вместо революционной Франции монархи на западе создадут новую коалицию, но уже против России!

Он мог бы и не задавать эти всем известные вопросы. Конечно же, мы знали, какой страшный вой и плач подняло Британское королевство, выставив Россию захватчиком чуть ли не половины земного шара. Мы знали, что Османская империя пообещала объявить газават, если наша армия захватит магометанские княжества Северной Индии. Мы слышали о том, как властители Австрийской империи и Пруссии осторожно заявили нашему правительству, что не допустят дальнейшего продвижения Суворова вглубь Азиатского континента. В общем, чуть ли не весь свет старался схватить нас за рукав и остановить непреклонное продвижение на юг. Кажется, и сам Александр был не уверен, сможет ли он остановить неукротимый натиск князя Италийского. И вот теперь он хотел убедиться, что сможет в случае необходимости надеть намордник на одного из самых знаменитых своих бойцовских псов и удержать его на цепи.

– Мне нет необходимости обещать это, – ответил Суворов и у императора недоверчиво округлились глаза, потому что он решил, будто полководец открыто объявил о своем непослушании. – Вашему императорскому величеству прекрасно известно, что я всегда подчинялся приказам государя.

Услышав конец фразы, император успокоился и снова позволил себе благодушно улыбнуться. Эх глупый мальчишка, ты даже не подозреваешь, кого пытаешься укротить!

− Конечно, князь, я всецело уверен в вашей преданности монарху, − кивнул Александр, а дальше беседа приняла совсем невинный характер.

Впрочем, когда Суворов вышел от царя, я видел, что не просто раздражен, а впал в совершеннейшую ярость. Шуткам и издевательствам подверглись почти все встреченные на нашем пути придворные, однако узнав прославленного военачальника, они предпочли терпеливо сносить его шалости. У одного почтенного служителя князь забрал парик, второго заставил танцевать с собой, с третьим и вовсе закукарекал петухом.

Когда мы вышли из дворца, толпа придворных все еще стояла на площади и при виде полководца снова разразилась приветственными криками. Однако Суворов разыгрался не на шутку. Он не стал садиться в великолепную карету, а оглянулся и осмотрел нас, свою свиту, по-прежнему преданно шагающую позади. Когда он остановил взгляд на мне, мое сердце ухнуло в пятки. Нет, только не это, я не хочу участвовать в его проказах на глазах всего народа.

− Ну-ка, Витя, сделай одолжение, прокатись-ка вместо меня, − приказал полководец, подзывая меня к себе. – А я лучше на своей тарахтайке, мне так привычнее.

Офицеры расступились, чтобы пропустить меня к начальству, а я обреченно подошел к карете.

− Ну же, Витенька, голубчик, не хмурься, проедься с ветерком, − уговаривал меня Суворов, подталкивая к карете. Как будто у меня был выбор!

Чтобы усугубить сходство с собою, он стащил с себя нарядный мундир с орденами и натянул на меня. Мундир оказался тесен и узок, ткань сразу стянула мою грудь, я еле дышал. В качестве последнего штрижка Суворов нахлобучил на меня свою треуголку и усадил рядом Прохора и двух адъютантов, Стрельцова и Кушникова.

− Давай, езжай! – закричал он басом и кучер хлестнул скакунов.

В тугом суворовском мундире, еле дыша, не смея поднять голову, я поехал в роскошной царской карете с открытым верхом, думая при этом, что военачальник намеренно решил отказаться от императорской милости, чтобы показать, как он недоволен монархом. А верному знахарю Виктору теперь придется ехать в блестящем экипаже на потеху толпы. Впрочем, маневр Суворова заметили только первые ряды зрителей, основная часть народа подмену не обнаружила и продолжила приветствовать кумира ликующими криками.

− Куда ехать-то, ваша светлость? – спросил кучер, поднимая хлыст. Кажется, он тоже не заметил, что везет вовсе не завоевателя южных степей и песков, а его бледную копию.

− Давай к набережной! – ответил я почти машинально, поскольку в тот миг как раз переживал над тем, догадается ли Бабаха забрать Смирного и успокоил себя тем, что мой помощник обязательно позаботится о моем коне.

Кушников толкнул меня в бок и насмешливо возопил, стараясь перекричать крики толпы и стук копыт по мостовой:

− Ты чего приуныл, колдун? Выше голову, когда еще на царской телеге прокатишься?!

Надо признаться, он был прав. Ход у кареты, как у элитного автомобиля преумиум-модели, был мягкий и незаметный, нас вовсе не трясло на поворотах и ухабах, а лишь слегка покачивало. Народ на улицах уже разошелся по делам, насладившись зрелищем прибытия любимого полководца в Петербург, и я позволил себе слегка расслабиться. Подняв голову, я осмотрелся и подставил лицо свежему ветерку, дующему с Невы. Может, и в самом деле позволить себе проехаться с небывалом шиком по столице?

Но этому желанию не суждено было сбыться. Мы как раз ехали не по широкому проспекту, а по узкой улице, зажатой со всех сторон домами, и впереди заманчиво показались мосты и ограждения набережной. Но затем послышался бешеный топот и с боковых переулков выскочили две упряжки, каждая влекомая парами лошадей, которых, к тому же, нещадно лупили кучеры. В каретах, тоже, кстати, открытых, помимо возниц сидели по трое вооруженных людей в каждой.

Странные транспортные средства мигом нагнали нас и помчались почти вплотную. Люди в каретах подняли ружья и навели на нас, причем, по большей части на меня. Эта, конечно, была особая честь, от которой я предпочел бы, чтобы меня избавили.

− Что вы делаете, господа? – закричал Кушников, а Стрельцов, не теряя времени, сложился пополам и повалился на дно кареты.

Я посмотрел вправо, затем влево и понял, что сейчас на улицах мирного Санкт-Петербурга загремят выстрелы. Мало того, по итогам этой перестрелки почти наверняка прикончат некоего таинственно появившегося год назад испанского виконта с темной репутацией колдуна и черного целителя. Весьма незавидная участь, а ведь у меня даже не даже завалящего захудалого кремниевого пистолета, чтобы выстрелить в ответ.

Еще мгновение и меня изрешетили бы пули, но я вовремя успел сообразить, что надо делать и громовым голосом приказал своему кучеру:

− Тормози, дурень, куда ты прешь?!

Кучер и вправду, заметив нагнавшую нас свору наемных убийц, от страха гнал лошадей во весь опор и вскоре должен был уже выехать на широкую улицу впереди. Заслышав мою команду, свалившуюся на него, будто гневный глас с небес, он резко натянул поводья и наша роскошная карета резко сбавила ход.

В тот же миг загрохотали выстрелы. Благодаря нашему маневру кареты со стрелками немного умчались вперед и даже столкнулись друг с дружкой на ходу, ну, а все выстрелы пропали даром.

− Ага, выкусите, сволочи! – торжествующе закричал я и тут же осекся, потому что злоумышленники, как по команде, склонились и достали со дна своих колымаг другие ружья. Надо же, сволочи оказались весьма предусмотрительные, а вот нам, похоже, придется начинать все с начала.

Я огляделся, лихорадочно размышляя, как быть дальше. К тому времени я ощутил вдруг себя совершенно свободным и не сразу понял, что в горячке погони разорвал мундир Суворова. Вот почему я, оказывается, я почувствовал, что могу дышать полной грудью!

В эти мгновения, выскочив из своих безнадежно спутавшихся экипажей, негодяи неумолимо побежали в нашу сторону, намереваясь довести свое черное дело до логичного конца. Кто же это такие, как они смеют действовать так отчаянно и дерзко в столице империи, организуя покушение на самого Суворова?

К тому времени я нисколько не сомневался, что главной целью душегубов была вовсе не моя скромная персона, а именно наш знаменитый военачальник. Кому-то он чересчур сильно помешал, кому-то чрезвычайно сильному, способному устроить перестрелку среди бела дня на улицах Петербурга. Ладно, все эти загадки мы сможем разгадать потом, а сейчас самое главное выжить и спасти свою драгоценную головушку, чтобы было потом чем размышлять над происходящим.

Слева открыла более-менее подходящая улица и я снова закричал кучеру:

− Сворачивай влево, дурень, не видишь, что ли?

И снова мой истошный крик послужил отличным мотиватором и наш извозчик успел послушно натянуть поводья и отправить дико ржущую девятку скакунов в боковой проем. Мы проехали непозволительно близко к убивцам, и я увидел со сжавшимся сердцем, как они припали на одно колено и прицелились в нас. Делать было нечего, оставалось только надеяться на низкое качество нынешних оружий и умолять Господа Бога, чтобы он отправил пули совсем другое место, а не в наши многострадальные тела.

− Кто это такие? – кричал Кушников, которого, видимо, волновали те же самые вопросы, что и меня.

Стрельцов ничего не говорил, а весьма разумно продолжал корчиться на дне нашего тарантаса, спасаясь от обстрела. Я едва успел подумать, что было бы неплохо последовать его примеру, когда сзади снова раздался залп. На этот раз пули просвистели совсем рядом. Ни одна из них, к счастью, не задела меня и я уже хотел снова ликующе засвистеть, но тут услышал стоны.

На спине несчастного кучера, одетого по случаю торжественного приема в белый меховой плащ, расползлось красное пятно. Не говоря ни слова, он повалился набок, а наши лошади понеслись дальше, словно самосвал, катящийся с обрыва с заснувшим водителем за рулем.

Однако этим несчастием трагедия не закончилась.

− Что же это такое, Витя? – прошептал Стрельцов со дна кареты и поднял окровавленную ладонь, которую прижимал до этого к груди. – Меня подбили, Витя, слышишь, подбили?

В голосе его было столько отчаянной жалости к себе, что я даже и слова не мог вымолвить. Впрочем, сейчас было не до него, а требовалось остановить нашу карету, неудержимо мчащуюся по улице. Впереди Нева, разогнавшиеся скакуны вполне могли пробить ограду и вынести нас в еще холодную по весеннему времени реку. Я, по большому счету, был совсем не против ледяного купания, но тут же учитывал, что наши убийцы все еще могли догнать нас, а затем перестрелять и утопить в реке, как слепых котят. Да, как говорится, положение не из легких.

Уподобясь каскадеру из приключенческих фильмов, я сказал Стрельцову: «Крепись, браток, крепись!», а сам полез на место извозчика. Кушников оглянулся назад, погрозил бегущим следом стрелкам кулаком и бросился к товарищу на помощь.

Оказывается, мчащаяся на огромной скорости, даже царская карета способна ощутимо качаться на ходу, подобно кораблю, прыгающему по волнам. Едва не вылетев из экипажа, я сумел-таки пробраться к недвижному кучеру и выхватить поводья из онемевших пальцев. Люди на улице, по которой мы неслись, испуганно прижимались к стенам домов, а я натянул поводья, что было силы.

Бесполезно. Кони продолжали скакать к реке, а сзади раздавались негодующие крики наших злоумышленников: «Стой, не уйдешь!». Кроме того, я слышал, как стонет Стрельцов, а Кушников хрипит: «Витя, немедленно останови карету!». Ага, сейчас, как будто я сам не хочу этого больше всего на свете! Лучше бы помог мне натянуть эти проклятые поводья, вместо того, чтобы бессильно пищать мне в спину.

Казалось, чтобы остановить наших разбушевавшихся скакунов, потребуется подъемный кран, но у меня все-таки это получилось. Ржущая девятка разгоряченным табуном вынеслась на набережную и резко остановилась, чуть не перевернув нашу карету. Я стоял на облучках с поводьями в руках и, не веря своим глазам, глядел на волнующихся лошадей. Неужели я смог остановить такую махину?

− Ну, чего ты застрял, помоги! – закричал Кушников и я опомнился.

Сначала пощупал пульс у кучера и сразу понял, что он уже не жилец. Жаль, несмотря на растерянность, он действовал вполне разумно, слушался меня и почти спасся от пули. Оставив бедолагу, я перелез в карету и подполз было к стонущему Стрельцову, но не смог оказать первую медицинскую помощь. К нашей карете подбежали отчаянные головорезы и полезли к нам. Тут уж, конечно, было уже не Стрельцова.

Истратив на нас боеприпасы, преступники уже не успели перезарядить ружья и действовали холодным оружием. Мне повезло, что у адъютантов оказались сабли, причем не церемониальные, а боевые.

− Помогай, видишь, что творится?! – заорал я Кушникову и схватил саблю Стрельцова.

Нападавших было пятеро, вокруг на набережной собралась целая толпа мирных горожан, а мы устроили в карете настоящее побоище. Я считал главной своей задачей оборонять рубежи нашего тарантаса и не допускать злоумышленников внутрь. Поэтому я вовсе не стремился поразить негодяев точным ударом по голове или рукам, а старался держать их на расстоянии, справедливо полагая, что время играет в нашу пользу и скоро на помощь нам придут городовые или военные патрули.

Кушников тоже опомнился и, выхватив свою саблю, тоже принялся отбиваться от наседающих злодеев. Улучив удобное мгновение, он вдруг вытащил из-за пояса пистолет и гулко разрядил его прямо в лицо одному из нападавших. Противник с воплем схватился за окровавленное лицо и упал под колеса кареты.

Врагов осталось четверо, но это ничего не меняло, поскольку один из них, кажется, главарь, оказался чертовски ловким малым. Его голова была замотана в черный платок, он крутился на месте, как юла и пару раз чуть не задел меня саблей в бок, несмотря на то, что я находился в карете и был выше него. Жаль, что здесь отсутствовал мой друг, великолепный фехтовальщик Юра Уваров, павший в горах Гиндукуша от подлой гранаты предателя, уж он бы мигом расправился со всеми противниками.

Впрочем, тот факт, что мы сражались не в песках Туркестана, а на улицах Петербурга, в конце концов, и вправду сыграл нам на руку.

− Позвольте, господа, − закричали в толпе. – Уж не на Суворова ли они напали? Что же мы стоим, надо спасти славного нашего князя.

Из кольца зрителей выбежали около десятка молодых людей с пистолетами и шпагами в руках. Какая, однако, своевременная помощь! Я изловчился и рубанул саблей по голове главаря, но в последний миг он дернулся в сторону и я лишь успел сорвать платок с его лица.

Когда он оглянулся, я чуть не выронил саблю, потому что узнал этого человека. Вот уж кого я ожидал встретить в этом месте меньше всего на свете!

Глава 3. Рандеву на набережной Невы

Главарем свирепых убийц, устроивших стрельбу на улицах столицы, оказался, конечно же, Егор Рябой Кролик. Я сразу узнал этот бешеный прищур узких глаз, эти рябинки, разбросанные по начавшему бледнеть, но все еще смуглому лицу. Казалось, я должен был оцепенеть от неожиданности, но, наоборот, кровь моя тут же вскипела и, спрыгнув с кареты, я бросился на того, кого считал главным своим врагом весь прошлый год.

Английский аристократ, давным-давно орудующий в наших краях, я уж успел позабыть, как его зовут на самом деле, тоже давно узнал меня. Я понял это по насмешливым морщинкам, собравшимся вокруг уголков его глаз. Поначалу я недоумевал, почему он все еще продолжает неудавшееся покушение, ведь он давно понял, что они полностью промахнулись с Суворовым и вместо полководца напали на его заместителя. А затем я услышал его злобный шепот и сразу все стало на свои места.

– Ладно, путешественник во времени, – сказал он негромко. – Если не Суворова, то тебя прикончим, хоть какая-то польза будет.

Я снова убедился, что врагам откуда-то известно о моей тайной сущности. Вот уж кого бы поймать и хорошенько расспросить с пристрастием, чтобы узнать, какая такая крыса рядом с Суворовым подслушивает его тайны и выдает англосаксам? Но об этом хорошо будет думать потом, в тепле и уюте особняка Хвостова, а сейчас нужно избежать страшной сабли Егора, в мастерстве владения холодным оружием не уступающего лучшим нашим фехтовальщикам.

Кушников и неожиданные помощники из толпы занялись остальными участниками покушения, на мою долю остался британский шпион. Увы, но мой уровень владения саблей был в разы ниже, чем у противника. С самого начала Егор стремился ранить, а то и убить меня, поэтому, едва я бросился на него, он с легкостью отбил мою атаку, а затем сам ринулся в нападение.

Надо сказать, что я зря спустился с кареты и потерял все преимущества своего положения. Лучше было оставаться там и продолжать прежнюю тактику по обороне от назойливых наемников, дожидаясь подхода сил правопорядка.

Но теперь делать было нечего, Егор напирал на меня, собираясь пришпилить к дверце кареты, как огромную бабочку в коробочке энтомолога. Ну да, наверное, в его коллекции еще не было такого редкостно глупого экземпляра, как я.

Со всех сторон слышались пронзительные свистки городовых, спешащих на место происшествия, и мой противник удвоил натиск. Сабля в его руке мелькала с невероятной скоростью, я скорее чутьем угадывал, где будет следующий удар, чем понимал это осознанно.

– Ну что, докторишка, готов получить дыру в брюхе? – задыхаясь, спросил англичанин.

Что же, похоже, на то, что он действительно добьется своего, отступать мне уже было некуда, поскольку я уперся спиной о твердую поверхность кареты, а ногой задел колесо. Егор торжествующе улыбнулся и замахнулся саблей для последнего удара, в то время как рядом звенели клинки его и моих товарищей.

Неподалеку сухо выстрелило ружье и в голове моего противника немедленно образовались две дырки: сначала в затылке, когда пуля угодила в цель, а потом во лбу, когда, сделав свое дело, пуля образовала окровавленное выходное отверстие и вышла из черепной коробки вместе со сгустком крови и ошметками хитроумного мозга.

Не говоря ни слова, Егор повалился лицом вниз и распластался на мостовой прямо у моих ног. Я увидел, что в шагах в десяти от нас стоит пожилой сухопарый мужчина в старомодном мундире карабинеров и закидывает за спину ружье, из которого и застрелил моего заклятого врага.

– Ишь ты, на нашего отца, Александра Васильича, руку хотел поднять, – старческим глухим голосом сказал он и кивнул мне. – Мы с ним всю Польшу и Турцию вдоль и поперек прошли, а тут какие-то олухи на его адъютантов средь бела дня лезут!

Мне осталось только облегченно выдохнуть, в очередной раз избежав смерти. При виде гибели главаря его подельники тут же обратились в бегство, хотя двое тоже лежали, постанывая, на земле, прикрывая кровь, хлещущую из ран, а еще один прихрамывал.

Наша сторона тоже понесла потери: Кушникова ранили в руку, да один из неистовых юношей-защитников, побледнев, сидел на камнях, зажимая раненую шею. Да, веселая у нас вышла поездочка в карете, предоставленной царем!

Как раз к этому времени подоспели и городовые, успевшие к тому же скрутить всех беглецов при попытке скрыться.

Не желая лишний раз попадаться в лапы правоохранительных органов этой эпохи, с которыми я уже успел свести неприятное знакомство в прошлом году, когда только попал в эту реальность, я попробовал притвориться невинной овечкой, случайно пробегавшей мимо по набережной Невы и тихонько закинул саблю под карету. Я не надеялся особо на успех и уже готовился объясняться с полицией, но, к великому моему удивлению, мне вполне удалось избежать их назойливого внимания.

В первую очередь, блюстители порядка занялись ранеными участниками схватки, я же залез в карету и склонился над Стрельцовым. Наш товарищ хрипло дыша, так и лежал на дне, при виде меня он с надеждой прошептал: «Помоги, Витя!».

– Я здесь, здесь, сейчас поможем, – торопливо сказал я, приблизившись к нему и осматривая рану.

Хоть я и липовый медик, но за время похода насмотрелся достаточно всего, чтобы сразу понять, что наш друг сильно пострадал, но, к счастью, не смертельно. Кровотечение почти прекратилось, пуля попала в плечо и вышла у ключицы, не задев жизненно важные органы. В общем, поваляется немного Стрельцов в госпитале, да и выйдет через несколько недель на свет божий целехонький.

– Ты кто, чего тут делаешь? – закричал мне городовой, подходя к карете и держась за саблю. – Кто там у тебя?

– Я доктор и оказывал помощь раненому, – объяснил я, скромно потупив глазки. – Разве это не наш долг?

Заглянув в карету, представитель полиции увидел Стрельцова и закричал:

– Эй, Тошка, тут еще один подстреленный! Быстрее давай всех вяжи, ему помощь нужна!

Короче говоря, в суматохе блюстители порядка приняли меня за сердобольного прохожего, оказавшего помощь раненому и забыли о моем существовании. Это было весьма кстати и я с легким сердцем отправил всех участников стычки восвояси: раненых в больницу, а уцелевших – в ближайший участок для разбора полетов. Кушников уехал с полицией, слишком возбужденный битвой в центре города, чтобы помнить обо мне, причем злополучную царскую карету они забрали с собой.

Я поглядел им вслед, до сих пор не в силах прийти в себя при виде смерти Егора. Еще в походе он казался мне неким бессмертным существом, полубогом или, вернее, кровожадным демоном, способным летать по небу и убивать ударом молнии. Но нет, оказалось достаточно единственного выстрела из ружья, чтобы могущественный агент пал раз и навсегда.

Толпа постепенно разошлась и я остался один. Оглядевшись, я направился было домой к особняку Суворова и внезапно заметил девушку, неспешно идущую передо мной по набережной. Что-то в ее походке показалось мне знакомым и мое сердце снова екнуло, в который уже раз за этот сумасшедший день.

Ускорив шаг и все еще не веря глазам, я нагнал девушку, длиннополое светлое платье которой развевалось по ветру и заглянул незнакомке в лицо.

Само собой, это оказалась Ольга, моя прекрасная любовь из Оренбурга. Сегодня прям день встреч и свиданий, надеюсь, я не увижу под вечер Махмуд-шаха или Атаке бия.

Поначалу при виде Ольги меня на мгновение охватила знакомая робость, но я смог пересилить себя и ободрить мыслью, что после похода на юг стал чуточку смелее, в том числе и в общении с девушками. В конце концов, разве заговорить с красавицей на улице страшнее взятия крепости? Ничего, мне доводилось брать и более неприступные укрепления!

– Здравствуйте, Ольга! – сказал я девушке и по чуть порозовевшим щечкам сразу догадался, что она давно уже видела меня, может быть даже еще со времени драки с Егором. Наверняка, еще и намеренно медленно шла передо мной, надеясь, чтобы я догнал ее!

Впрочем, глянув на меня, она тут же изобразила неподдельное изумление и я в душе восхитился ее актерскими дарованиями.

– Как, это вы? – спросила Ольга, широко распахивая бездонные глаза, которые чуть не свели меня с ума в недавнем прошлом. – Что вы здесь делаете, простите, не помню вашего имени?..

Ого, какой ловкий ход, блестящая попытка поставить шах и мат в разыгрываемой партии! Наверное, если бы я был прежним простофилей, то должен был огорчиться тем, что девушка не помнит меня, но сейчас я ясно видел, с каким интересом она смотрит на меня и нетерпеливо ждет ответа.

– Видимо, вы глубоко задумались, графиня и не заметили, какой шум мы здесь устроили, – насмешливо ответил я, указывая на назад, на место недавней схватки. – Наверное, только глухой и слепой не слышал и не видел того, что здесь происходило. Но ничего, видимо, вы и в самом деле были поглощены насущными вопросами, я понимаю. Что касается меня, то позвольте представиться, Виктор Стоиков, мы с вами вроде уже виделись несколько раз, по пути на юг, помните?

Слыша мою насмешку, девушка покраснела еще больше. Странно, вроде раньше за ней не водилось такой привычки к стыдливости. Поняв, что ее игру раскусили, Ольга разом поменяла тактику и воскликнула:

– Ну, конечно же, Виктор, это же вы! Как я могла забыть ваше милое лицо! Когда только вы успели вернуться из этого знаменитого похода?

– Не далее, как пару дней назад, разве об этом не писали в газетах? – спросил я, придав своему голосу как можно больше удивления. – А как же здесь очутились вы? Снова запутанные хозяйственные хлопоты вашего папеньки?

Во время разговора мы сошли с набережной и углубились в тихую улочку, где почти не было прохожих. Тихонько вздохнув, Ольга кивнула и ответила:

– Да, и крайне запутанные хлопоты, в том числе.

В ее потаенном вздохе таилось нечто большее, чем досада о непреходящих заботах ее отца. Я постарался отогнать от себя мысли о других возможных причинах ее беспокойства, вроде сватовства с каким-нибудь заносчивым аристократом.

– Почему вы перестали писать мне? – спросил я, останавливая девушку и бесцеремонно схватив ее за руку. – Вы даже не представляете, как я ждал ваших писем! Мысль о том, что вы ждете меня, согревала бы меня самыми холодными ночами в горах. Но вы не написали мне ни строчки!

Вид Ольги воспламенил во мне старые воспоминания. Ради этой девушки я, в конце концов, стрелялся на дуэли с одним из лучших стрелков и чуть не совершил массу других, не менее безумных поступков. Я забыл даже, что там, в будущем, спустя два столетия, меня вроде как ждет другая девушка, Ириша.

Но сейчас, выслушав мой упрек, Ольга превратилась в разъяренную тигрицу.

– Как вы можете говорить такое, после того, как прислали мне то самое мерзкое послание? – воскликнула девушка и ее щечки снова загорелись, на этот раз уже от негодования. – Вы отправили мне проходную записку, будто бы между нами ничего не было!

– А что я должен был написать, после того, как вы снова упомянули о кавалерах, толпами вьющихся вокруг вас? – воскликнул я не менее гневно, забыв, что надо сохранять хладнокровие. – Порадоваться за вас и поздравить с грандиозным успехом у противоположного пола?

– Я написала это, чтобы наказать тебя за внезапное и поспешное бегство из Оренбурга! – закричала Ольга, а в глубине ее глаз засверкали льдинки. – Никаких кавалеров не было, несчастный ты осел. Какая же дура я была, что пришла к тебе в больницу и поцеловала тебя!

При этом она неосознанно коснулась губ и меня вдруг пронзила мысль, что я должен ее поцеловать, прямо здесь и сейчас. Можно ли делать это посреди улицы в Петербурге начала девятнадцатого века и насколько это прилично, мне в ту секунду даже не пришло в голову. Передо мной находилась девушка, которая мне безумно нравилась и плевать я хотел на аристократические приличия.

Вполне возможно, что я смертельно оскорблю ее своим поступком и после этого мы и вовсе никогда не обмолвился словом, но зато сейчас я сделаю то, чего хочу, а остальное пусть идет ко всем чертям!

Короче говоря, я шагнул к Ольге, обнял ее за талию и притянув к себе, впился в губы жарким поцелуем. Девушка была так ошеломлена моими действиями, что даже не сопротивлялась.

Поцелуй длился не так уж долго, но почти сразу дочь графа ответила мне и не знаю, сколько мы стояли, слившись в единое целое. Наконец, я отпустил Ольгу и поглядел в ее изумленные глаза, в который раз поразившись их завораживающей глубине.

– Как же вы красивы, Ольга, – прошептал я и чуточку улыбнулся, надеясь подбодрить девушку после моего внезапного нападения.

Но нет, все получилось по-другому.

– Наглец! – закричала Ольга и влепила мне пощечину. – Как ты смеешь?!

Мда, кажется я и в самом деле нарушил все мыслимые нормы приличия. Я остался на месте, хотя и опасался получить вторую пощечину и сказал:

– Я хотел показать тебе, что ты вовсе не была дурой, когда поцеловала меня в больнице.

Как ни странно, но это успокоило разбушевавшуюся графиню. Она поправила растрепавшуюся прическу, отступила, глядя мне в глаза и внезапно предложила:

– В прошлом году ты так и не пришел к нам на ужин. Приходи сегодня и смотри, в этот раз не опоздай!

Это было так неожиданно, что я не сразу нашелся, что ответить. Наконец, справившись с удивлением, я ответил:

– Хорошо, обязательно приду. Только вы тоже дождитесь меня и не уходите гулять.

Ольга едва заметно кивнула и развернулась, гордо подняв голову.

– Тебя проводить до дома? – спросил я. – Сейчас опасно, по улицам бегают какие-то вооруженные обезьяны.

– Нет уж, находиться в вашем обществе опаснее для любой приличной девушки, – ледяным тоном ответила Ольга, так и не глядя на меня и отправилась дальше по улочке.

Я так и остался стоять на месте, восхищенно глядя ей вслед, пока она не скрылась из виду. Правда, перед тем как завернуть за угол, графиня едва заметно оглянулась и будь я проклят, но готов поклясться, что видел тень довольной улыбки на ее лице.

Довольный собой и тем, что мне удалось провести удачную атаку неприступной доселе крепости, я тоже развернулся и направился к набережной. Выйдя снова к Неве, я на минуту задумался, как быть дальше.

По большому счету, мне нужно как можно скорее явиться к Суворову и доложить ему о происшествии, случившемуся после триумфального приема у императора. С другой стороны, еще перед докладом не мешало бы заглянуть в полицию и выяснить, с какой стати англичане устроили это покушение на Суворова?

Как-никак, военные действия между нашими странами так и не были официально объявлены, а с воцарением Александра так и вовсе провозгласили политику умиротворения. Меня терзали смутные подозрения, что в конечном счете покушение было неосознанной попыткой самого мироздания исправить то обстоятельство, что Суворов остался жить в результате моего вмешательства в историю. Я думал, что теперь сама реальность пытается вмешаться в ход событий и исправить неверное направление, по которому они покатились, стараясь приблизить это время к первоначальному положению.

Ох, до чего же много надо обдумать всего, а ведь мне еще надо заглянуть на ужин к отцу Ольги. В этот раз у меня нет права опростоволоситься, я должен побывать на ужине и привлечь ее папеньку на свою сторону.

Сколько же много надо успеть всего переделать за короткий промежуток времени! Осознав, что надо поторапливаться, я оглянулся по сторонам, разыскивая извозчика.

Однако вместо кареты или самой захудалой повозки я увидел неподалеку человека, которого меньше всего ожидал встретить здесь.

Глава 4. Опостылевшие разговоры о высокой политике

Человека этого я увидел впервые в своей жизни, хотя его изображения до этого встречал много раз в исторической литературе. Это был полный, грузный, чуточку ленивый, но в то же время, весьма ловко озирающийся по сторонам человек в военном мундире генерала от инфантерии. Отличительной особенностью его лица было наличие черной повязки на глазу. Это, конечно же, был Михаил Илларионович Кутузов, будущий спаситель Отечества, которого я, кажется, лишил этого звания в текущей реальности.

Заговаривать с незнакомым лицом на улице в ту пору было не совсем прилично, но я уже нарушил сегодня все правила этикета, почему бы и не продолжить их преступать? К тому же Кутузов, заметив изодранный после погони суворовский мундир, до сих пор висевший на мне, явно заинтересовался моей особой и поощрительно улыбнулся.

– Разрешите представиться, ваше превосходительство, – сказал я, подойдя к нему почти вплотную и склонив голову. – Виктор Стоиков, путешественник, временный помощник его сиятельства князя Италийского Суворова Александра Васильевича по части излечения от недугов.

При упоминании Суворова приветливая улыбка Кутузова стала еще шире. Он тоже чуть нагнул голову, продолжая рассматривать меня умными внимательными глазами. Со стороны казалось, что он сейчас заснет, но в то же время я видел, что на самом деле мой собеседник внимательно разглядывает меня проницательным взором, чуть ли дыру не прожег во лбу.

– Как же, как же, наслышан, – сказал он наконец и тоже представился: – Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов, генерал от инфантерии, военный губернатор Выборгской области. Позвольте, это вас прозвали Колдуном? Вы, говорят, знаете, как оживлять мертвецов?

Да уж, земля слухами полнится, а репутация бежит впереди человека. Теперь до конца жизни меня будут считать чернокнижником и чародеем с огненным взглядом и скрюченными пальцами, продавшим душу дьяволу ради приобретения чудодейственных сил.

– Люди склонны приписывать неизведанному волшебные свойства, – кротко ответил я, хотя, признаться, мне чуточку уже надоели разговоры о моей репутации кудесника. – Я просто немного смыслю в народной медицине и знаю несколько дедовских способов лечения ранений, вот и весь секрет моего ведовства.

Кутузов еще раз внимательно поглядел мне в глаза и я понял, что он догадывается о том, что я стараюсь преуменьшить свою роль во всей истории с исцелением Суворова. Ну что же, пусть попробует доказать обратное.

– Слова-то какие странные, «народная медицина»! – со вздохом проговорил он и добавил: – Я как раз собирался нанести визит его сиятельству, удобно ли? Как его состояние? Я сегодня видел его во дворце на приеме у его императорского величества, Александр Васильевич вроде бы выглядел бодрым и полным сил.

Мягкий голос очень подходил этому полному мужчине, обволакивая собеседника и заставляя против воли поддаваться его обаянию. Теперь я понимал, каким образом Кутузов умудрился очаровать сначала царицу Екатерину, а потом и Павла Первого.

– Его сиятельство чувствует себя хорошо. Я надеюсь, он с радостью примет вас, – ответил я и невольно задержал взгляд на городовом, шедшем по набережной. Интересно, как там поживают наши арестанты? Успели расколоться и запеть соловьем без твердой руки Егора или еще держатся?

– Говорят, сегодня здесь неподалеку случилась серьезная заварушка, чуть ли не новый Рымник, – тут же заметил Кутузов, перехватив мой осторожный взгляд. – Вы не видели, что произошло?

Ах ты старый лис, ты же видел мой ободранный костюм и капли крови на рукаве, неужели нельзя спросить в лоб, принял ли я участие в сегодняшней небольшой войнушке, о которой наверняка уже судачили в аристократических салонах всего Петербурга?

– На нас напали какие-то безумцы, – пожав плечами, ответил я как можно безразличнее. – Наверное, приняли за кого-то другого. Или это были обычные разбойники. Их обезвредили и отвели под конвоем для разбирательства. Кстати, я как раз собирался навестить их и узнать, чем они руководствовались, может, составите компанию?

Клянусь, я просто так предложил Кутузову прогуляться вместе в полицейский участок, будучи уверенным, что он тут же откажется. Кто же знал, что генерал с радостью кивнет круглой головой, заставив трястись многочисленные подбородки и с энтузиазмом примет мое предложение?

Это что же получается, его хлебом не корми, только дай прогуляться в застенках и допросить пойманных пленников? Но отступать было некуда и я, изо всех сил скрывая кислую мину, вынужден был сказать:

– Какая великая честь для меня увидеть и опросить этих негодяев в вашем обществе! – и обреченно подозвал извозчика.

Мы сели в карету и поехали к местному отделению полиции. По дороге Кутузов на некоторое время задумался, изредка поглядывая на меня, потом, видимо, решил, что я заслуживаю доверия и невзначай спросил:

– Говорят, эти отчаянные молодцы вовсе не разбойники, а связаны с англичанами?

Карета оказалась далеко не первой свежести, она тряслась на ухабах и поскрипывала колесами. Да, это вам не царский экипаж с великолепными скакунами. Что касается его вопроса, то раз уж он так осведомлен, то чего ломать комедию и скрывать правду? Тем более, что скоро в следственном отделе он все равно узнает правду.

– Верно говорите, ваше превосходительство, – согласился я. – У меня тоже возникли такие предположения. Может статься, что они вовсе и не безумцы, и не тати, а связаны с иностранными врагами нашей державы. Скажите, а почему вы считаете, что они связаны с англичанами, а не с французами или, к примеру, пруссаками?

Кутузов усмехнулся.

– Вы еще спросите, почему их не послали турки или, чего хуже, берберы? Конечно же, это англичане, можете не притворяться, я знаю, как они энергично противостояли вам в Индийском походе. Одна только попытка подорвать его сиятельство чего стоила!

Он снова покачал головой и продолжил:

– Однако, я остаюсь в полном недоумении, почему они продолжили попытки уничтожить князя Италийского, не считаясь с потерями и возможностью возникновения не шуточного дипломатического скандала! Им сейчас совсем ни к чему портить с нами отношения! Со дня на день состоится новая антифранцузская коалиция и мы должны играть в сем международном концерте роль одной из главных скрипок.

Все-таки, Кутузов и вправду оказался гораздо осведомленнее, чем я. Что же, это неудивительно, учитывая его возможности и широкий круг знакомств.

– С чего бы это вдруг ясная дипломатическая погода так быстро сменилась грозовой бурей? – осторожно, стараясь не спугнуть генерала, спросил я. – Разве мы не объявили совсем недавно, что вскоре снова отправим войска в Индию совместно с Наполеоном?

Кутузов посмотрел на меня, как на полоумного.

– Полноте, юноша, в своем ли вы уме? Как можно вести совместные военные действия с тем, кто обагрил свои руки кровью старорежимного французского герцога? Ведь мы направили Буонапартию ноту с просьбой отпустить д'Аркура, но все бесполезно!

– Д'Аркура? – переспросил я, впервые слыша это имя. – Кто это такой, ваше превосходительство? Простите, но я совсем не в курсе последних событий.

Наша карета чуть не столкнулась с другой, старавшейся резво перескочить нам дорогу. Наш кучер обругал нерасторопного коллегу и с досадой хлобыстнул свою лошадь.

– Ах да, я же совсем запамятовал, что эти новости еще неизвестны широкому кругу людей, – спохватился Кутузов и потер высокий лоб. – Что же, юноша, я сообщу вам некоторые сведения, полученные мною недавно из дипломатических источников. Буонапартий все-таки казнил герцога д'Аркура. Его расстреляли два дня назад в Венсенском замке по приказу первого консула Франции.

Я помнил что-то подобное из истории, но, если мне не изменяла память, в нашей реальности Наполеон приказал казнить совсем другого аристократа, молодого герцога Энгиенского, родственника Бурбонов. Здесь же пострадал совсем другой герцог, что, кажется, совсем не меняло сути дела, поскольку вся Европа, пылая праведным негодованием, объявила крестовый поход против корсиканского людоеда. Впрочем, раз уж я нахожусь рядом с хорошо осведомленным человеком, почему бы не разузнать у него подробности?

– Кто такой этот герцог д'Аркур? – спросил я, состряпав удивленную физиономию. – Вы уж простите, ваше превосходительство, но мы совсем недавно вернулись из похода и совсем не знаем последних новостей.

Кутузов откинулся на спинку сиденья, поморщился от жесткости конструкции и важно сказал:

– Да будет вам известно, юноша, что герцог Мари-Франсуа д'Аркур был весьма важной персоной в роялистких кругах старой Франции. Он был движущей силой движения, поставившего своей целью вернуть Людовика на французский престол. С его гибелью шансы Бурбонов вернуться в Париж стали ничтожно малы. Буонапартий казнью сего высокородного вельможи хотел показать, что ничего не боится и готов заплатить любую цену за то, чтобы сохранить власть. Не сегодня-завтра о казни станет известно широкой публике, общественное мнение заполыхает праведным гневом и тогда война с Францией станет неизбежной.

Да, и в самом деле, вот тот самый водораздел, после которого молодой царь Александр угодил в стан противников Наполеона, хотя поначалу он вовсе не хотел с ним войны. Я был готов и дальше расспросить собеседника о внешней политике, но в это мгновение мы приехали к пункту назначения.

Расплатившись с кучером, мы вошли внутрь охраняемого здания, причем караульные, само собой разумеется, не смели преградить путь сановитому генералу Кутузову и его неказистому спутнику, вроде меня.

Идя вслед за своим спутником, я не мог удержаться от прошлогодних воспоминаний, когда я только что попал в эту эпоху, а затем меня вели почти по такому же узенькому коридору и дальнейшая судьба представлялась мне весьма печальной и незавидной. Однако, теперь на моем месте оказались люди гораздо хуже меня и сейчас мне предстояло вытрясти из них все, что им известно.

После кратких переговоров с начальством сего отделения, мы прошли еще несколько поворотов, все дальше углубляясь внутрь здания и минуя зарешеченные камеры. Нас вел один из офицеров, ведущих дознание. Я и не представлял, что здание такое большое внутри, ведь снаружи оно казалось неказистой лачугой, где едва поместятся максимум двое толстых городовых.

– Вот они, наши подневольные, – сказал нам офицер, остановившись у одной из дверей. – С момента ареста не сказали ни слова, смотрят зверем, будто в глотку готовы вцепиться.

– Ничего, мы попробуем найти средство, чтобы разговорить их, – сказал Кутузов успокаивающе. – Откройте дверь, нам надо их видеть.

Я к тому времени заглянул через его плечо в решетчатую комнату и увидел, что местные детективы совершили грубую тактическую ошибку, заперев двоих арестантов вместе в одной комнате. Конечно же, те сразу договорились, как будут вести себя во время допросов и теперь молчали, словно набрав воды в рот. Впрочем, открывая нам дверь, офицер зловеще ухмыльнулся и пообещал:

– Ничего, ваше превосходительство, дайте только им страстное дознание устроить, тогда сразу разговорятся, только успевай записывать.

Я даже и представить не хотел, как проводится следствие с таким возбуждающим названием, но подозревал, что наверняка при этом применяются физические меры воздействия. Да, этот способ выуживания необходимой информации, конечно же, эффективен, но я надеялся, что нам удастся добиться своего и без таких радикальных методов.

Мы вошли в небольшую комнатку с толстой внешней стеной и махоньким окошком, из которого сюда пробивались редкие лучики солнца. Заключенные сидели на грязном полу и, казалось, спали. При нашем появлении один из них так и остался на месте, привалившись к стене и положив косматую голову на приподнятые колени. Второй соизволил посмотреть на нас мутным взглядом, затем пробормотал в густую бороду чего-то неразборчивое, но явно нелестное для нас и отвернулся.

– Встать, мрази, когда к вам высокие господа явились! – закричал резко офицер, да так неожиданно, что я чуть не подпрыгнул до низкого сводчатого потолка комнатенки. – Али плетей опять захотели, ась?

Медленно, словно нехотя, парочка наемников поднялась с пола и встала, вытянувшись у стены. Только теперь я обратил внимание, что лица и руки пленников покрыты багровыми волдырями, видимо, с ними уже провели предварительную воспитательную работу.

– Стоять прямо, сволочи, да отвечать на все вопросы, поняли?! – снова завопил офицер и от его резкого голоса у меня нестерпимо зачесались уши. – Ежели чего неясно, то мы быстро растолкуем вам, чего надо делать, с помощью плетей!

Пленники продолжали безучастно смотреть в пол, не отвечая на его проникновенные возгласы. Я вздохнул и сказал:

– Благодарю вас, однако позвольте нам самим провести расспрос сих людей, – и подойдя к тому, с мутным взглядом, я спросил: – Эй, ты помнишь меня?

Он сначала не хотел глядеть мне в глаза, а потом украдкой посмотрел на меня, тут же отвел взгляд и тихо ответил:

– Помню, ваше благородие, как же не помнить-то? Вы, ваше благородие, заместо того старика оказались, однакось. Егор и сам от изумления чуть наземь не сопрокинулся, а потом и говорит: «Ничего, этот фрукт еще дороже старика будет» и приказал стрелять по вам, что было мочи.

Я глядел на него и видел, что в спутанной бороде у него застряли крошки и соринки. Все мои предположения подтвердились, Егор и в самом деле устроил охоту на Суворова, только вот зачем ему это было надо? Неужели англичане, заключая с нами пакт против французов, в то же время ведут какую-то другую, тайную и опасную для нас игру, одной из целей которой, оказывается, была нейтрализация нашего лучшего полководца.

Может, они пытаются лишить нас Александра Васильевича, чтобы Россия надолго увязла в войне с Францией, а не решила ее за несколько месяцев? Впрочем, это было настолько нелепое предположение, что я тут же усомнился в такой глупой мысли.

– Зачем вы хотели убить Суворова? – также тихо спросил я у пленника, а сзади заворочался о стену второй заключенный. – Зачем Егор хотел убить меня? Кто это приказал?

Допрашиваемый мужик пожал плечами и пробормотал, почесав щеку:

– Откудажь мне знать-то, ваше благородие? Он, кажись, и вовсе ни с кем не болтал после возвращения с югов. Сам все делал, по своему почину.

Что, неужели один из руководителей подполья на всем Среднем Востоке впал в ярость и явился в Петербург, чтобы напасть на Суворова? Чему угодно поверю, но только не этому.

– Точно? – переспросил я. – Не лжешь ли ты мне? Не запамятовал ли чего? С кем он встречался, кто давал указания? Откуда ты меня знаешь?

Пленник упрямо молчал, вперив глаза в пол, а Кутузов подал голос от двери, стараясь умаслить его своим бархатистым баритоном:

– Слышь, мужичок, ты бы ответил, глядишь и отпустим тебя. Его величество император милосерден и справедлив, ежели по твоим сведениям поймаем главных злоумышленников, вам всем большая милостыня выпадет, вместо виселицы получите хлыстов да отправитесь жить на поселение. Разве же это худо для вас, горемычных?

Мужик продолжал молчать, не двигаясь и генерал добавил:

– Может, тебя твой дружок смущает? Ты только скажи, мы его вмиг в другое место переправим, а с тобой полюбовно договоримся, хорошо? Ты только назови тех, кто наверху сидит да вам приказы раздает, а уж мы тебя отблагодарим, вот тебе в том мое честное благородное слово.

– Слышишь, что его превосходительство тебе говорит, собака? – продолжал кричать офицер, подойдя к нам вплотную и схватив арестанта за плечо. – Он тебе слово дает свое нерушимое, понимаешь, мразь?

Хм, благодаря глубоким познаниям в отечественной истории я ведал Кутузова лучше, чем сии несостоявшиеся убивцы, и на их месте не стал бы доверять сладкоголосому полногрудому генералу. Впрочем, они и сами придерживались того же мнения, поскольку вдруг мой собеседник развернулся к офицеру и мгновенно воткнул ему в грудь маленький ножичек. Его товарищ, до этого хрипло дышавший сзади, вдруг очутился сзади меня и я почувствовал у горла острие другого ножа. Стараясь не дышать от неожиданности, я замер на месте.

– А вот теперь давай поговорим о политике, ваше благородие! – шелестящим шепотом предложил сзади второй арестант, продолжая держать острие у моего горла. – Хотя мне эти разговоры невмоготу опостылели, но у нас с вами беседа будет интересной, вот тебе в том мое честное благородное слово!

Глава 5. Иногда опасно вести разговоры о высокой политике

Да уж, оказывается, не только местные следователи умеют совершать грубые, совершенно непростительные ошибки. Я тоже, казалось бы, умудренный знаниями двадцать первого века, в то же время опростоволосился, как школьный мальчуган. Стоял спиной к преступнику, не спросил, обыскали ли их и забрали ли все имеющееся оружие.

Впрочем, времени на сожаления почти не осталось. Офицер, в грудь которого вонзили острое лезвие ножа, со стоном повалился на пол. Мой первый собеседник оживился и радостно улыбнулся мне, будто увидел родного брата:

– Ну что, ваше благородие, теперь поиграем в нашу забаву, как думаешь?

Поскольку спорить с людьми, держащими у твоей шеи бритвенно острый нож довольно-таки вредно для здоровья, вреднее даже, чем выкурить пачку не фильтрованных сигарет, мне не осталось делать ничего другого, кроме как осторожно кивнуть и прохрипеть:

– Поиграем, поиграем, только ты не волнуйся, хорошо?

Лезвие у моего горла чуть дрогнуло, но так и осталось прижатым. Вредно, очень вредно, куда уж вреднее?! Наши же арестанты принялись задавать вопросы, очень неудобные и несвоевременные.

– Ты теперь скажи, ваше благородие, чего ты в будущее не прыгнешь, а? – сипло спросил второй, тот, что продолжал стоять сзади. – Позови оттуда своих дружков, летающих на железных птицах и ездящих на железных коробках.

Офицер продолжал ворочаться на грязном полу, а вокруг него уже натекла лужа крови. Кутузов же молчал, взирая на нас от дверей и хлопая круглым глазом. Ну, что же ты стоишь, генерал, если не помогаешь, то хотя бы выскочил из комнатки и позвал на помощь. Я бы за это время как-нибудь уж отвлек бы этих героев от своей персоны и протянул до подхода подкрепления.

Но нет, видимо, старик растерялся и стоял, словно каменный истукан, проглотив язык от страха. Ладно, придется действовать самому, что уж тут поделать, как говорится, не ты, так кто же?

– Ты чего-то путаешь, дружок, – аккуратно сказал я, стараясь не делать резких движений. – Какие железные птицы, какое такое будущее? Что вам там Егор наплел про меня, совсем голову задурил?

Мои слова ой как не понравились наемникам. Лезвие ножа еще глубже вдавилось в кожу, так что я уже решил, что сейчас тоже буду валяться на полу, захлебываясь собственной кровью.

– Это ведь ты сейчас нам голову морочишь, ваше благородие! – сказал бандит сзади. – Говори, как ты это делаешь и не томи, у меня терпение заканчивается, только и осталось, что тебе горло вспороть.

Его напарник, тот самый, что зарезал офицера, шагнул к Кутузову, тоже намереваясь взять его в заложники. Бедный грузный генерал беспомощно глядел на убийцу, похожий на большого породистого барана, ждущего, когда его схватит набегающий матерый волк.

– Ну что, ваше одноглазое превосходительство, много ль выкупу за тебя дадут, ась? – спросил мой прежний собеседник, вразвалку подходя к губернатору Выборгской территории. – Ежели золото по весу брать, так у тебя вряд ли хватит монет, чтобы расплатиться, как думаешь?

Он захохотал, довольный своей шуткой и тут грянул выстрел. В маленьком нашем помещении он прозвучал, как гром и не знаю, как у остальных, но у меня заложило уши.

Шутник-забавник застонал, скрючился пополам и повалился на пол. Я сначала так и не понял, кто стрелял и только потом с изумлением обнаружил, что Кутузов держит в руке небольшой пистолет, из дула которого вился сизый дымок. Оружие, видимо, до поры до времени генерал надежно прятал в складках своего просторного мундира.

– Э, ты чего это, отец родной?! – удивленно спросил второй головорез. – Мы же так, пошутковали. Ты зла не держи, слышишь?

Говоря все это, он совсем забыл про меня и опустил нож, полагая, видимо, что ловкий генерал, сейчас достанет из широких штанин второй пистолет и начнет палить почем зря. Ну что же, это как раз то, что мне было нужно. Схватив душегуба за руку, я в то же время со всей силы толкнул его спиной на заднюю стену, благо она была совсем близко. Раненый Кутузовым преступник между тем орал во весь голос, так что я, полуоглохший после выстрела, вряд ли мог быстро восстановить свой многострадальный слух.

За свою жизнь и возможное получение травм я совсем не опасался, не до того сейчас было. Если мы сейчас не справимся с этим отчаянным злоумышленником, то потом уже вообще ничего не сможем сделать. В конце концов, он вооружен ножом, а я нет, да и у Кутузова вряд ли за пазухой имелся еще один пистолет.

Толчок получился, что надо. Я почувствовал, как наемник приложился о стену всем телом, плотным туловищем и большой головой, а его борода при этом щекотала мою шею. Нож выпал из ослабевшей руки боевика и зазвенел на каменном полу. Коротко вскрикнув, любитель бесед о политике и прыжков во времени, грузно осел на пол, а затем, раскинув руки, повалился ничком.

Я наклонился и пощупал пульс. Прерывистый и частый, но ничего, жить будет, такого рода твари быстро поправляются после ранений и ударов, голова у них чугунная. Его товарищ продолжал кататься по полу, крича: «Ой не могу, ой, больно, спасите, люди добрые!», зажав руками живот и пачкая пол кровью. Поднявшись, я посмотрел на Кутузова и спросил:

– Вы как, ваше превосходительство, в порядке?

Генерал шустро подбежал к орущему и зовущему маму преступнику и ткнул ногой в плечо, процедив:

– Заткнись, шавка, не то пристрелю тут же, пискнуть не успеешь.

Удивительно, но громко орущий и вроде бы готовый мгновенно умереть затейник послушно умолк и в камере воцарилась тишина. Только теперь, присмотревшись, я увидел, что Кутузов тонко улыбается и понял, что все это время он ломал комедию и притворялся безобидной смирной овечкой, испуганной перед грозными террористами.

Ох и не прост оказался старикан, совсем не прост! Впрочем, чего еще можно было ожидать от боевого генерала, выходца из суворовской военной школы?

В коридоре послышался топот сапог и через пару мгновений в дверях камеры показались, тяжко дыша, другие полицейские чины, вооруженные ружьями. Их было трое парней, они толпились в дверях и не знали, что делать дальше, потому что начальство давно уже лежало заколотое на полу.

– Ну, чего встали, вон того субчика в кандалы и отведите в отдельную камеру, – приказал Кутузов, сверкая единственным глазом и махнув в сторону моего противника, так и лежащего возле стены.

Когда солдаты бросились гурьбой на преступника, генерал снова пихнул ногой второго настороженно молчащего преступника, скорчившегося на полу и спросил:

– Ну, давай, говори, пес, кто тебе приказы давал исполнить гнусный умысел лишения живота любимого князя нашего, Суворова Александра Васильевича?

Убивец тут же заголосил, не поднимая головы и уткнувшись в пол:

– Ничего не ведаю, ваше превосходительство, разве ж Егор нам бы сказал чего? Он нас за людей не ставил, все сам решал, с кем-то встречался и беседовал, а кто мы такие, откуда ж нам знать-то, горемычным?

Кутузов посмотрел на меня, понял, что я сомневаюсь в словах прибедняющегося головореза и опять пихнул его ногой.

– Эх, Ванька-горемыка, хотел я с тобой по-хорошему, по-человечески, да не получается. Не хочешь ты мне честно ответить. Ладно, прощевай тогда.

Он позвал одного из полицейских, тащивших беспамятного головореза, и сказал:

– Ну-ка, солдатик, дай твое ружье. Штык есть, не хочу тратить пулю на эту гниду. Заколю прямо здесь, хватит уже с ним валандаться.

Я поглядел на Кутузова и решил, что он не шутит, такой заколет и даже не моргнет. Очень уж зол был на упрямых злоумышленников. Солдат отдал ружье и Кутузов, перевернув его штыком вниз, нацелил на бородача. Тот мгновенно поднял голову, попытался отодвинуться и заголосил:

– Ваше превосходительство, пощади, не губи! Знаю только, что он встречался с неким Жеребцом, состоящим в членстве в организации «Сплоченные Братья». Сей Жеребец и давал Егору указания, сам он, как я слышал, состоит при царском дворе камергером.

Ого, какие щедрые сведения полились рекой! Давно надо было, не церемонясь, прищучить этих голубчиков по-полной, тогда бы и офицер не погиб, жаль парня, я даже не знал его имени.

– Хорошо, это уже кое-что, – удовлетворенно сказал Кутузов и отставил ружье в сторону. – Эй, кто там есть! Этого взять, позвать лекаря, пусть лечит. Держать в кандалах, отдельно ото всех. Он нам еще понадобится. Его допросят молодцы из Тайной экспедиции, хотя, подожди, тьфу ты, ее же упразднили. Охраняйте пуще зеницы ока.

Беспрекословно повинуясь его распоряжениям, полицейские расторопно очистили камеру и мы остались вдвоем. Генерал посмотрел на меня и спросил:

– Ну что, юноша, узнал все, чего хотел?

Поскольку добиться чего-либо от вытащенных преступников пока что вряд ли бы удалось, я кивнул и сказал:

– Конечно, ваше превосходительство, с вашей помощью мы получили от них важные сведения. Как вы думаете, кому их теперь надо доложить в первую очередь?

Многомудрый царедворец уже наверняка прикинул, как выгоднее воспользоваться полученной информацией. Я глядел на него и видел, как старик напряженно думает над тем, как теперь быть дальше. Наконец, он пришел к какому-то выводу, довольно улыбнулся и ответил:

– В первую очередь, мы должны сообщить об этом его светлости князю Италийскому. Поехали к нему поскорее.

Действительно, а ведь мне еще предстоял сегодня ужин с Ольгой и ее родителем. Поэтому нам следовало поторапливаться. Полностью согласившись с генералом, я предложил ему выйти на улицу из присутственного места. Хватит уже, сколько можно находиться в этих тесных помещениях, где стены, казалось, сами давили на голову, а воздух пропитался миазмами подземелий, где держали узников.

Выйдя из учреждения, мы быстро нашли извозчика и поехали к дому Хвостова, где снова поселился Суворов. От яркого солнца, слепящего глаза и свежего ветра, ворошившего волосы, у меня сразу перестала болеть голова и улучшилось настроение. Вскоре мы подъехали к особняку и я пропустил Кутузова вперед, чтобы он вошел первым.

Первым, кто нас встретил на первом этаже дома, оказался как раз Александр Васильевич. Он о чем-то спорил с Хвостовым, держа в руках исписанные листы бумаги, скорее всего, о новых стихах, сочиненных нашим баснописцем.

– Ты смотри, кого Витенька привел! Ну, здравия желаю, господин военный губернатор! – закричал он, увидев Кутузова. – Какие люди, помилуй Бог, какие люди! Где же вы пропадали, батюшка?

Он подбежал и приобнял гостя. Кутузов широко улыбался и я не знал, насколько искренен он сейчас. Единственный глаз его, во всяком случае, радостно блестел.

– Смотрите, сегодня самый сок общества решился собраться в твоем доме, Митя!

Забыв о стихах, Суворов повел гостя в гостиную, приказав подать горячего чаю. Когда мы расположились в комнате, полководец посуровел и спросил у меня:

– Что там стряслось на набережной? Весь город трещит, как сороки, все обсуждают покушение на Суворова. Снова все судачат, будто меня то ли расстреляли, то ли зарезали, а то и лошадьми задавили. Кто эти тати были?

Перед тем, как ответить, я мельком глянул на Кутузова и генералиссимус тут же добавил:

– Можешь говорить все, как есть, от Мизайлы Илларионовича у меня нет секретов.

Вздохнув, потому что у меня от Кутузова как раз-таки секреты имелись, я рассказал, что снова встретил Егора и с помощью старого карабинера избавил наш мир от его зловонного присутствия.

– Ты смотри-ка, даже здесь, в России-матушке проходу не дают! – удивился Александр Васильевич. – Чего же им надо, псам подколодным?

– Мы побывали в присутственном месте, где их держат в качестве арестантов, – ответил я, снова глянув на Кутузова. – И допросили их. Правда, произошло небольшое происшествие, после которого они пострадали еще больше, но мы выяснили, что за покушением стоит некое «Братство Сплоченных» и их руководитель Жеребец. Вам что-нибудь говорят эти клички и названия, ваша светлость?

Суворов хмыкнул и тоже поглядел на Кутузова.

– Готов поспорить, что эти ребята сами полезли на рожон. Скольких ты подстрелил, Миша?

– Одного, – скромно ответил Кутузов, вперив единственный глаз в стол. – Второго хотел заколоть штыком, но он не выдержал и все рассказал. Тогда я его пощадил.

– Штыком? – весело переспросил Суворов. – Это по нашему! Больши эти мерзавцы ничего не рассказали? Что касается всяческих «Братств» и Жеребцов, впервые о таких слышу. Это загадка для великоумных чинов полиции его императорского величества, вернее, для Кочубея, возглавляющего сие ведомство. Завтра же нанесу ему визит и расскажу о сем происшествии. Ты, Витенька, конечно же, отправишься со мной и снова объяснишь все подробности. А где мои адъютанты, кстати? Целы ли?

– В схватке пострадал Стрельцов, и Кушников отправился вместе с ним в лечебницу, – доложил я. – Странно, я думал, они уже вернулись. Наверное, появятся с минуты на минуту.

– Все это хорошо, но как же теперь англичане будут открещиваться от этих шпионов? – спросил Кутузов. – Надо учинить всесторонний розыск и вытащить всех этих заговорщиков на свет божий. Пусть англичане покрутятся, как ужи на печи.

Суворов махнул рукой, скривив и без того морщинистое лицо.

– Какие англичане, Миша? И это накануне большой войны с французами? Самое большее, что произойдет, это казнят этих участников, объявив их налетчиками и грабителями. Никакие высокие чины и громкие имена не всплывут, тем более упоминание об англичанах. Негоже нам ссориться с союзниками, когда такой большое дело затевается.

Суворов и Кутузов замолчали, а я перевел взгляд с одного на другого.

– Так что же, война с Наполеоном – это решенный вопрос? – спросил я, все еще не веря в происходящее. – Мы же вроде союзники.

– Я же тебе уже все объяснил, юноша, – тоже нахмурился Кутузов, а Суворов добавил:

– Витенька, не далее как сегодня я проведал, что две недели назад французы отобрали Мальту у англичан. Ты знаешь, что это значит для нашей империи?

– Знать-то я знаю, – ответил я. – Но Мальта была важна для отца нынешнего императора, для Павла. Александр же, насколько я знаю, не пылает к сему острову такой страстной любовью, как его отец.

– Это ничего не значит, – тоже нахмурился Суворов. – Мы связаны с мальтийским орденом союзными обязательствами и обязаны защищать их от посягательств. Ну, а раз французы наплевали на нашу защиту, то императору ничего не остается, как защитить орден.

– И не забывайте про расстрел герцога д'Аркура, – снова настойчиво добавил Кутузов. – Не сегодня-завтра наш министр иностранных дел, как он теперь называется, подаст ноту протеста правительству первого консула. Англия предъявит ультиматум и война будет на пороге. Как вы думаете, ваша светлость, кого поставят главнокомандующим союзной армии?

– Кого-кого? – проворчал Суворов. – Репнина вон пущай ставят или Каменского, мы его знаем, скороспела. Полным-полно фельдмаршалов сейчас.

– Полноте, ваша светлость, – ласково улыбаясь, сказал Кутузов. – Кому еще предводительствовать над союзными войсками, кроме как не вам? Никого другого австрияки не потерпят, да и англичане тоже, хоть вы и намяли им хорошенько бока на юге.

– Посмотрим еще, что скажет молодой император, – все также хмурясь, пробурчал Суворов. – Он мне сегодня устроил выволочку во дворце на приеме. Дескать, он самый главный у нас воитель и сам со всеми справится. Посмотрю я, что он с Бонапартом будет делать…

Кутузов задумался и спросил:

– Ваша светлость, я слышал разное мнение о Буонапартие. Что вы скажете о нем? Действительно ли он так хорош, как о нем говорят? Или он просто баловень фортуны?

Суворов вскочил со стула и пробежался по комнате. Я понял, что он достиг крайней степени раздражения.

– Кто говорит о фортуне? Помнишь, Миша, про меня завистники тоже так говорили?! А разве же я с фортуной на ты? Все чины свои с боем брал. Также и Бонапарт этот. Он сам пробился на трон французских королей, своей шпагой расчистил себе дорогу. О, Миша, ты даже не знаешь его еще по-настоящему! Я тебе так скажу, из всех полководцев, которых я знаю в истории, да и в современном мире, никто не сравнится с Бонапартом! Это гений, презревший глупые омертвевшие формы старой войны, за которые держатся наши тактики и теоретики! Он парит на крыльях и насмехается над тайнами победы, которые остаются недосягаемыми для глупцов, мнящих себя непобедимыми полководцами! Какая славная у него поступь, как твердо он ведет войска к победе! Ничего так не желаю, как скрестить с ним шпагу, но скажу тебе по секрету, я и сам не знаю, чем все это закончится.

Кутузов удивленно поднял бровь над единственным глазом и поглядел на Суворова. Я тоже поглядел на князя, также удивленный его сомнениями.

– Вы должны победить, ваша светлость, – сказал я со значением. – Вы знаете, чем все закончится в случае вашего поражения.

Суворов замолчал и уселся обратно в кресло. Кутузов тоже задумался о чем-то своем. Я поглядел на быстро сгущающиеся сумерки за окном и сказал, намереваясь уйти к Ольге на ужин:

– Ну, а теперь, позвольте вас покинуть господа. У меня есть неотложное дело.

Суворов покачал головой и глухо молвил:

– Нет, Витенька, никуда ты не пойдешь, нам нужно обсудить одно важное дело.

Глава 6. Знакомство с родителями

Я ожидал чего угодно, но только не такого ограничения моей свободы. Поначалу я разозлился, потому что снова упускал шанс встретится с Ольгой, но потом мне пришла в голову мысль, что Суворов действительно хочет поговорить о чем-то важном.

– Ваша светлость, у меня срочное дело, но я могу немного задержаться, – сказал я милостиво. – Что случилось, у вас все в порядке со здоровьем?

– Если я не перенесу похода, что тогда случится? – глухо спросил Суворов.

Я еще никогда не видел его в таком подавленном настроении. Мне всегда казалось, что уж кто-кто, а Александр Васильевич – это несокрушимая глыба, монумент, скала, которую невозможно сдвинуть с места или расколоть на части. Он никогда не сдастся и не отступит.

Неужели, удивился я про себя, вся суворовская неустрашимость являлась только плодом невероятного волевого усилия полководца? Неужели внутри он тоже был подвержен сомнениям и страхам, но просто искусно подавлял их и никогда не показывал на людях? Неужели он тоже обычный человек, который смог возвыситься до уровня полубога только за счет постоянной и глубокой работы над собой? Как же так, а?

– Разве вы не молили Бога предоставить возможность скрестить клинки с Наполеоном? – спросил я в ответ. – Теперь у вас такая возможность появилась. Если вы упустите ее, Россия будет в страшной опасности и вы это знаете.

Кутузов молчал и только идеала, что в великом удивлении переводил взгляд на нас, с одного на другого. Суворов поморщился и махнул рукой. В гостиную вошел Хвостов и сказал было: «А вот послушайте, какое новое стихотворение я недавно сочинил…», затем увидел, что присутствующие сидят в странном молчании и тоже ошеломленно остановился посреди комнаты.

– Я, Витенька, не сражения с Наполеоном опасаюсь, – сказал Суворов. – Я опасаюсь, что Всевышний за мои грехи не даст мне все-таки дожить до того мига, когда мы встретимся на поле боя. Если я скончаюсь от недуга в походе, то это станет ужасным ударом для нашей армии. Да и для союзников тоже.

– Уж я этого не допущу, можете не сомневаться, – как можно тверже сказал я, как будто имел прямой доступ к небесной канцелярии.

Хотя, кто сказал, что это не так? Все-таки, медицина будущего это для девятнадцатого столетия и в самом деле чуть ли не чудодейственная магия. Эх, по большому счету, Суворову сейчас было бы неплохо организовать комплексную медицинскую проверку организма и пройти курс лечения, а потом и реабилитации. Уж тогда он бы был к началу новой войны, как новенький. Я представил Александра Васильевича весело прыгающим по палате приемного отделения клиники двадцать первого века и невольно усмехнулся.

– Вот теперь ты понимаешь, почему англичане так хотят тебя уничтожить? – тихо спросил Суворов. – Вот почему я не могу отпустить тебя вечером, без сопровождающих по нашему городу. Где твой прожорливый охранник, этот забавный Бабаха?

– Послушайте, милостивый Александр Васильевич, почему вы разговариваете с Виктором так, будто он посланец самих небес и способен решать, кому жить, а кому нет? – изумленно спросил Кутузов. – Или все слухи о нем и вправду имеют какое-нибудь правдивое объяснение?

Суворов не успел ответить, потому что дверь в гостиную распахнулась и в комнату гурьбой вошли Кушников и другие адъютанты. Их было человек пять и одним из самых последних вошел Бабаха, удовлетворенно вытирая усы.

Я знал, что он так делал обычно после того, как ему удалось сытно потрапезничать. Конечно, вот почему он задержался, наверняка сидел в трактире с самого обеда и обжирался.

В гостиной сразу стало шумно и весело. Суворов забыл про свои вопросы и только многозначительно моргнул мне, когда я повторил, что вынужден покинуть их и отправиться по неотложным делам. Кутузов пожелал еще некоторое время провести со своим бывшим начальником. Я поманил Бабаху следом за собой и мы вместе вышли из особняка Хвостова.

Времени катастрофически не хватало и я приказал вывести Смирного и Булочку, наших неизменных буцефалов еще с похода на Индию. Мы забрались в седла и поскакали по улицам Петербурга. Хоть и вечерело, но все еще было светло. Весна уже постепенно превращалась в лето и погода стояла на удивление теплая.

– Слушай, вашблагородь, чего мы едем непонятно куда на ночь глядя? – почти сразу заныл Бабаха. – Я так наелся, что у меня сейчас брюхо трясет от езды на лошади. Мне плохо, вашблагородь.

– Ах ты прожорливый дармоед, – сказал я вполголоса, размышляя над тем, успею ли я к ужину у Ольгиного папеньки. – Ладно, оставайся дома и отдыхай, все равно ты сейчас за мной не угонишься.

Я ударил Смирного пятками и поскакал быстрее, а Бабаха и впрямь начал отставать.

– А ты точно не попадешь в какую-нибудь темную историю? – недоверчиво прокричал он мне в спину. – Подожди, я тебя не догоню!

– Я сказал, оставайся дома! – крикнул я снова и добавил: – Только не попадайся на глаза князю, не то он сдерет с нас обоих шкуру.

Бабаха послушался меня и вскоре действительно отстал, а я поехал дальше еще быстрее, не обращая внимания на злобное ржание Смирного. Коню тоже не нравилась быстрая езда, он предпочел бы пройтись шагом, но я опаздывал к любимой девушке и представлял, как она ждет меня и заставлял Смирного ехать все быстрее и быстрее.

Только чуть не столкнувшись на одном из перекрестков с каретой, я сбавил темп, но все равно ненадолго. В голове крутились образы обожаемой Ольги и я уже предвкушал, как буду сидеть напротив нее во время ужина и обмениваться с ней лукавыми взглядами и поддакивать ее простодушному отцу.

А там кто знает, может быть и удастся коснуться ее ножки под столом и увидеть, как мило краснеют ее щечки. В общем, я много ждал от этого ужина.

Но действительность разбила все мои радужные надежды. Когда я вошел в огромную гостиную, откуда доносились голоса гостей, лилися негромкий серебристый смех и позвякивали приборы, оказалось, что на ужин пригласили не только меня.

Ладно бы, что на пиршество явились ровесники графа Симонова, пятидесятилетние напомаженные аристократы, дамы в платьях с корсетами и мужчины в нарядных костюмах, в этом не было ничего страшного, в конце концов, они мне нисколько не мешали. Но, помимо этих пожилых людей, за столом, вокруг Ольги, сидели и ее ровесники. Причем других девушек, кроме моей возлюбленной, не было, а вот парней целых трое, причем все, сразу видно, графы или княжеские сынки, разодетые в пух и прах, сверкающие бриллиантами и золотом, аж глазам больно смотреть. Когда мне представили, они пренебрежительно посмотрели в мою сторону, не потрудившись даже и кивнуть.

Двое из них сидели напротив Ольги, как раз на тех местах, которые я в своих мечтах оставил за собой, а еще один сидел рядом, по правую руку, и то и дело невзначай касался обнаженного локтя юной графини.

Я извинился за опоздание и вынужден был примоститься на краешке длинного стола, одновременно озираясь и стараясь разобраться, что это за публика и куда я угодил. Своим несвоевременным приходом я уже нарушил незыблемые правила этикета того времени и сразу заметил, что Ольга хочет меня за это наказать и поэтому даже не смотрит в мою сторону. Наоборот, чтобы позлить меня, девушка особенно благосклонно улыбалась другим парням и смеялась их шуткам.

Люди за столом сидели все, как на подбор, знатные и утонченные. Я заметил несколько знакомых лиц среди гостей постарше и обменялся с ними приветствиями. Затем рассмотрел соперников и Ольгу.

Дочь графа сегодня был особенно хороша, наверное, потому что, в отличие от наряженных дам, оделась сегодня просто и незатейливо, в длинное белое платье с открытым верхом и полуобнаженными руками до плеч. Прическу Ольга тоже соорудила не взыскательную, но в то же время эффектную, обернув длинные волосы в красивый венок вокруг головы. Глаза ее, невероятно глубокие, с особенным вырезом, всегда манящие меня, сегодня казались еще привлекательнее и загадочнее, чем обычно.

Молодые люди были облачены в военные мундиры гвардейских полков. Те, что сидели напротив Ольги, были капитанами и они являлись дальними родственниками Куракиных. Рядом же с девушкой сидел граф Шаховский, молодой красавец атлетического телосложения. Я не могу сказать, что они не нюхали пороху, возможно, что они участвовали в сражениях, но утверждать этого с уверенностью было нельзя.

Спустя некоторое время, после того, как я осмотрелся, граф Симонов спросил у меня:

– Как здоровье его сиятельства Суворова? Говорят, сегодня днем на него совершили покушение, – при этом старик глянул на дочь и добавил: – Хотя, я слышал, что с ним ничего не случилось, вместо него в карете, по счастливой случайности, сидели вы.

– Совершенно верно, ваше сиятельство, – ответил я. – Все произошло в точности, как вы и говорили, князь не пострадал, а мы успешно отразили нападение этих налетчиков. Это оказались обычные грабители, рассчитывающие поживиться за наш счет.

Дамы начали ахать и осуждать падение нравов, когда среди бела дня по столице невозможно пройтись, чтобы на тебя не напали разбойники. Ольга скромно молчала, слушая разговор и намеренно не смотрела в мою сторону.

– Как же вы отбили их нападение? – спросил один из пожилых гостей. – Много ли было нападавших и точно ли это были грабители?

– Да, мы успешно с ними справились, – подтвердил я. – Их было всего пятеро человек и ранили троих, а двоих арестовали. К счастью, нам помогли молодые люди из прохожих.

– Что же вы, сами, без посторонней помощи, справиться были не в состоянии? – высокомерным тоном заметил граф Шаховский. – Вы тоже принимали участие в схватке, сударь?

Я небрежно поглядел на него и ответил:

– Да, мне тоже довелось помахать саблей. Хоть и без особого успеха, но я остался цел и невредим, в отличие от нападавших.

Шаховский скривил губы в ухмылке.

– Судя по вашему костюму, вы гражданский человек и не принимали участия в боевых действиях. Кажется, вас аттестовали, как лекаря? Что вы делали рядом с Суворовым, меняли клистирные трубки? Неужели даже рядом с таким боевым полководцем, как князь Италийский, вернее, теперь уже князь Туркестанский, вы не научились воевать?

Я не успел ответить, потому что мне на помощь пришел граф Симонов.

– Вы не правы, граф, Виктор участвовал в недавнем походе на Индию и я совершенно уверен, что он принимал участие в сражениях. Тем более, что он прекрасно стреляет из ружей, в чем мы имели возможность убедиться в прошлом году.

Он многозначительно посмотрел на меня, намекая на мой поединок с Буриновым, тогдашним кавалером его взбалмошной дочери. Кажется, теперь граф предостерегал меня от новых схваток, поскольку нынешние дуэли могли закончиться гораздо хуже, чем тот скоротечный поединок в провинции на пути к Оренбургу.

Повинуясь желанию хозяина дома, я хотел промолчать, чтобы не усугублять конфликт дальше, но тут Ольга заявила:

– Я не думаю, что Виктор принимал участие в боевых действиях. Он и вправду знаменит прежде всего только своими целительными способностями, а также тем, что совершенно не знаком с нормами приличия. На большее он вряд ли способен.

Я пристально посмотрел на девушку, а она ответила мне ледяным взглядом. Ясно, значит она пытается отомстить мне за то, что я осмелился ее поцеловать сегодня днем. Ничего, как-нибудь переживу эту трагедию.

Однако не успел я ответить, как все ее поклонники, словно сорвавшись с цепи, разом обрушились на меня, поскольку речь юной графини послужила для них спусковым крючком.

– Совершенно верно говорите, ваше сиятельство, – подтвердил Шаховский. – Я так и подозревал, что наш гость только и способен пускать кровь, но только больному и беспомощному человеку и только для того, чтобы его излечить.

– Я думаю, что он испугается. услышав грохот пушек, – поддакнул один из Куракиных и хихикнул. – Все-таки, это не каждому дано, стоять неподвижно под градом пуль и снарядов.

– Наверное, в походе он предпочитал отсиживаться в отдалении от поля боя, – предположил другой Куракин. – Наверное, он даже никогда не…

Остальные гости так никогда и не узнали, что именно молодой человек хотел сказать, потому что я, пользуясь тем, что сижу всего через двух гостей от него, встал, перегнулся через мешающих мне людей, схватил весельчака за лацкан камзола и с размаху пригвоздил головой о тарелку с супом. Кушанье подали только недавно и оно все еще было горячим, поэтому молодой Куракин заверещал от боли на обожженном лице.

– Что вы себе позволяете, сударь? – возмущенно закричал его родственник, но я, не слушая его, запустил в Шаховского серебряный кубок, к счастью, почти пустой.

Утварь угодила молодому графу прямо в лоб и он покачнулся на месте, чуть не свалившись со стула. Дамы завизжали, кавалеры встали со стульев, являясь невольными свидетелями грандиозного скандала.

Куракин вскочил со стола, лицо его было залито супом, он махал руками и громко требовал подать полотенце. Шаховский, надо признать, опомнился гораздо быстрее и не растерял при этом высокомерного апломба. Вскочив из-за стола и с ненавистью глядя на меня, он процедил:

– Стреляться! Здесь и сейчас, никаких отсрочек!

Второй Куракин, тот, что не пострадал, тоже вскочил и бросился на меня с кулаками. Поскольку я глядел в это мгновение на Шаховского, ему удалось залепить мне затрещину, после чего мы сцепились в клубок и повалились на пол, потянув за собой скатерть и с грохотом роняя стулья.

– Господа, позвольте, господа! – кричали присутствующие мужчины, в том числе и Симонов.

Мы барахтались на полу с Куракиным, причем, как мы успели отвесить друг другу тумаков и пинков. Затем на меня бросился кто-то еще и я догадался. что это первый Куракин, успевший, наконец, вытереть лицо. Надеюсь, ему понравился суп, но что-то по его виду этого нельзя было утверждать со всей определенностью.

В общем, свалка получилась знатная, не хуже, чем у ворот Ташкента. Вскоре, однако, нас растащили в разные стороны, при этом мы все, трое забияк, тяжело дышали, с ненавистью смотрели друг на друга и вытирали свои красные после драки физиономии.

Дамы испуганно застыли у стен, пожилые кавалеры поддерживали их за локти, а слуги лихорадочно старались навести порядок. Граф Симонов заламывал руки, а Ольга стояла, испуганно подняв руки к лицу. Кажется, она еще не верила в происходящее. Что же, вы еще до сих пор не видели обычной драки, к примеру, в кабаке? Тогда смотрите и наслаждайтесь зрелищем.

Я освободился от держащих меня рук и принялся поправлять одежду. Шаховский подошел ко мне с горящими глазами и сказал:

– Сударь, я буду ждать вас на рассвете за городом. Вскоре я пришлю к вам секунданта, чтобы обсудить условия поединка.

Держался он великолепно, сохраняя выдержку, все-таки вот что значит аристократическая выучка, разве что глаза его налились кровью, да голос срывался на крик. Меня все еще приводил в бешенство испуганный вид Ольги и ее недавнее обращение со мной, поэтому я поправил воротничок и хрипло ответил:

– А почему на рассвете? Вы же предлагали сейчас. Или вы испугались немедленного поединка с жалким лекаришкой, никогда не слышавшего выстрелов пушек и ружей?

К нам подскочил граф Симонов, причитая:

– Господа, что вы такое говорите! Прекратите же, господа, это такой ужасный конфуз!

Ольга поглядела на меня уничижительным взглядом, развернулась и пошла прочь из комнаты, вздернув носик, совсем, как сегодня днем, когда я неожиданно ее поцеловал.

– Отлично, тогда так и сделаем, – кивнул Шаховский, по лицу которого ползли красные и белые пятна. – Я с удовольствием застрелю тебя, ублюдок.

– Эй, подождите, я тоже хочу с ним драться! – закричал Куракин, тот, что искупался в супе. – И тоже прямо здесь и сейчас!

– Ничего страшного, вы будете следующим на очереди, – сказал я и посмотрел на третьего смутьяна. – А что касается вас? Вы тоже хотите немедля получить удовлетворение?

Третий мой соперник свирепо кивнул и тоже закричал, поправляя рукава камзола:

– Да, здесь и сейчас, слышишь ты, мерзкое чудище! Я с удовольствием перережу тебе глотку!

Я тоже кивнул ему и сказал графу Симонову:

– Ну что же, ваше сиятельство, прошу помочь нам с организацией поединка. Мы будем драться или здесь или пойдем в другое место, что вы нам предлагаете?

Несчастный граф посмотрел на наши непреклонные лица, тяжело вздохнул и обреченно сказал:

– Хорошо, сейчас мы все устроим.

Глава 7. Безумства влюбленного Ромео

– Может, вы пьяны, сударь? – с надеждой спросил граф Симонов, когда будущие мои противники отошли подготовиться к дуэли и переговорить со своими спутниками. – Все еще можно исправить. Вы можете извиниться и сказать, что это произошло на нетрезвую голову. Все поправимо, не беспокойтесь, я исправлю.

На мгновение после произошедшего, когда я поглядел в ошеломленные глаза графа Симонова, меня охватило отчаяние и грусть. Эх, Витя, чего же ты наделал! Заставил беспокоиться такого хорошего человека, опозорил его дом, устроив грандиозный скандал у него в гостях. Еще мне подумалось, что отец Ольги, в отличие от девушки, кажется, обладал дружелюбным нравом и был бы отличным тестем, с которым я с удовольствием бы подружился. А вот его дочка еще та стерва. Хотя, может быть, именно поэтому она так мне и нравится?

В остальном я не беспокоился о происшедшем. Если я о чем и сожалел, то только о том, что устроил этот беспорядок в доме хорошего человека, поставив пятно на его репутации. О том, что я подрался с князьями и запустил стаканом в Шаховского, я не жалел ни капельки. Эти люди своим мерзким поведением сами вызвали бурю и если они думали, что им запросто сойдет с рук вызывающие слова, то у нас, в двадцать первом веке, такое не прощают. Что я им и продемонстрировал с полной ясностью. Все-таки, я родился в другое время, когда даже князю или графу можно дать в морду и это не будет считаться преступлением, а только простым хулиганством.

Пока я стоял и размышлял над своим положением, одновременно потирая синяки на скулах, гости разбились на небольшие группки и вполголоса переговаривались между собой. Граф Симонов, все еще надеясь на мирное урегулирование инцидента, стоял рядом со и смотрел на меня с затухающей надеждой. Я осознал, что он так и стоит, ожидая ответа, посмотрел на него и ответил:

– Ваше сиятельство, приношу свои глубочайшие извинения за то, что сей конфуз произошел в вашем доме. Однако мириться с обидчиками не буду, поскольку считаю, что это они спровоцировали все случившееся своими нападками на меня.

– Поверьте, молодой человек, я говорю так не только из беспокойства за свою репутацию, – сказал Симонов и оглянулся. – Возможно, вам неизвестно, но Шаховский превосходно стреляет из пистолета, а Куракин Олег один из лучших фехтовальщиков среди молодежи. Как вам только взбрело в голову сражаться с ними тремя в один день? Что за бессмысленная бравада? Вас убьет тот или другой, и это случится в моем доме!