Я буду сверху

Пролог

– Опять две пары социалки поставили… – Верка выпячивает картинно губы, закатывает глаза, но аккуратно, так, чтоб красиво получилось, чтоб длинные нарощенные реснички легли тенями к бровям. А то парни же кругом, нельзя облажаться.

Я смотрю на стенд с расписанием, делая вид, что страшно увлечена тем, что там написано, но в реальности тоже остро чувствую, как много вокруг парней… Верней, мне на основную массу парней плевать с высокой колокольни, но везде есть исключения…

Это исключение стоит совсем неподалеку, возвышаясь среди своих друзей и одногруппников, словно телебашня рядом с хрущевками. И сверлит мне затылок фирменным нахальным взглядом.

Хочется поежиться. Еще больше хочется развернуться и что-нибудь отмочить. Грубое такое, дерзкое.

Но нельзя. И без того этот наглец в сплетнях, словно собака в блохах. И все эти сплетни касаются его и баб. Многочисленных. Разнообразных. И если для него это без разницы, отряхнулся и дальше пошел, кобель, то для меня и моей репутации такие вещи чувствительны.

Потому все взгляды лучше игнорировать.

Целее буду.

Во всех смыслах.

– Я же от нудятины этой усну-у-у… – кокетливо тянет Верка, вздыхает, грудь в откровенном кроп топе волнуется. Вообще, у нас в универе имеется дресс-код, но только для избранных. Зубрил, терпил и неудачников. А для классных девочек – все, что угодно.

Я не отношусь ни к одной из упомянутых категорий, но одеваюсь спокойно и практично.

В конце концов, это выручает. Тоже во всех смыслах.

– Давай я рядом сяду, Верунь, – возле нас материализуется Васькин, одногруппник, скалится весело, обхватывая загребущими лапами одновременно Верку и меня за талию, – и тебе будет не до сна! Тебе тоже, Морозик, – он наклоняется, интимно ведет носом по моей шее, – м-м-м… Вкусная…

– Отвали, Васек, – я торопливо избавляюсь от нахальных лап, коротко веду глазами по молчаливой глыбе позади, и с досадой прикусываю губу, ощущая на себе мгновенно ставший жестким и грубым взгляд.

– Ты мне свидание обещала, Морозик, помнишь? – все не унимается одногруппник, явно не подозревая, насколько сейчас близок к травмпункту, – когда забьемся?

– В следующей жизни! – скалюсь я и быстренько удираю по коридору в сторону женского туалета, забив на Верку, удивленно хлопающую ресницами с такой частотой, словно реально собирается повторить слова из старой песенки и взлететь, и на Васькина, продолжающего что-то кричать мне вслед.

Правда, через пару мгновений он затыкается, да так резко, словно захлебывается, но я даже не поворачиваюсь, чтоб посмотреть, что же такое случилось с этим брехуном.

Добегаю до туалета и с выдохом облегчения несусь в открытую кабинку. Мне навстречу двигается девчонка с экономического, с удивлением прослеживает мои нервные движения, смеется:

– Тут главное – успеть, да…

– Отвали… – бормочу я с досадой и хлопаю дверцей кабинки.

Там выдыхаю и некоторое время считаю до ста и обратно, успокаивая нервы и сердечный ритм. И злясь на ситуацию, такую глупую, нелепую даже! Угораздило меня! Ну вот как так угораздило?

Минут через десять после начала пары, решаю, что уже вполне безопасно, и выползаю из своего укрытия.

В коридоре никого нет, и это отлично просто. Значит, не зря сидела на толчке и в памяти порядок счета обновляла.

Иду к лестнице, потому что пара по структурке у нас на втором, и можно бы на лифте, но я лифтов избегаю. Будем считать, что клаустрофобия, да.

Рядом с лестницей он меня и ловит.

Длинная лапа внезапно появляется из полумрака подлестничного пространства и тянет меня в темноту.

Да так быстро, что не успеваю даже пискнуть!

С легкой оторопью осознаю, что под лестницей имеется, оказывается, маленькая подсобка, очевидно для уборщицы, потому что тут тесно, пыльно, я сходу попадаю ногой в ведро, оно гремит, да так, что, кажется, будто сюда сейчас весь первый этаж сбежится.

Этот гад матерится глухо, а затем дергает меня вверх, высвобождая ступню из ведерного плена и заставляя бестолково дернуть ногами.

Машинально цепляюсь за широченные плечи, дышу тяжело, с хрипом, а нос утыкается в ямочку между ключиц. Машинально втягиваю ноздрями его аромат… М-м-м… Вот что мне всегда нравилось в этом засранце, так это его запах. Офигенное смешение парфюма, табака, чистого тела и легких резковатых нот, присущих только ему. Наверно, я просто нюхательный маньяк, потому что ведет конкретно.

Он прижимает сильно-сильно, руки, длинные, наглые, держат крепко, кадык на мощной шее выделяется так, что хочется куснуть его, ощутить дрожь этого здоровенного, слишком сексуального тела. И я не сдерживаюсь. Кусаю. В конце концов, могут быть у меня маленькие слабости?

Он ожидаемо вздрагивает и рычит глухо. А затем опять матерится. Да так вкусно, что я снова его кусаю. И стону от наслаждения. Его вкус на губах, дрожь его, такая правильная, волнующая… У меня все внутри в том же ритме сжимается, пульсирует.

– Вот ты стерва… – рычит он, а после как-то очень легко подкидывает на руках, удобно усаживая себе на бедра и одновременно проходясь пальцами по промежности, – мокрая… Дрянь…

– Болтаешь много… – фырчу я, по опыту зная, что это его заведет дальше некуда.

И оказываюсь права.

Он же у нас – на редкость маскулинный тип, не выносит, когда им руководят. Особенно девушка. Особенно в сексе. А я… А я люблю быть сверху. И он ничего с этим не может поделать. С самого начала не может. Вот и бесится.

И от этого бешенства еще слаще мне, еще острее все.

Мои трусики трещат, рвутся по шву сбоку, и я протестующе шиплю, пытаясь соскочить с рук вандала, но он мне этого, естественно, не позволяет.

Крепче прижимает к стене, запрещая двигаться, пока разбирается с ширинкой и защитой. И так ловко это все делает, одной рукой, так быстро, что я даже толком и покапризничать времени не имею!

– Иди сюда, стервочка, – хрипит он, и снова подкидывает меня на широченных, словно лопаты, ладонях, а затем опускает на себя. На удивление аккуратно. Он вообще, несмотря на внешнюю грубость, наглость беспримерную, деликатен, когда дело касается меня. И нашего секса.

Я только выгибаюсь и сладко ахаю, ощутив его в себе.

Это не-е-ечто-о-о-о… Ох…

Он большой, ровный, такой, как надо… И-де-аль-ный! Да-да-да-а-а…

Он прижимает меня к стене и быстро, жестко двигается, каждым своим сильным толчком что-то внутри задевая, настолько правильно, настолько остро, что меня начинает трясти уже через пару минут.

Вжимаюсь в него, облизываю крепкую, вкусно, безумно вкусно пахнущую шею, что-то мурлычу, пытаясь достать до мочки уха и не контролируя себя совершенно.

Да и не надо мне контролировать. Этим он занимается.

Рычит, держит, трахает. Ах, как хорошо…

Стискиваю ноги у него на пояснице, погружаясь в свой кайф, ловя его, продлевая. С ним всегда долго, горячо, так, что трясет еще какое-то время от наслаждения.

– Боже, ай! – не выдерживаю напряжения, и он тут же зажимает мне губы жесткой лапой. Ускоряется, двигаясь уже совсем бешено и грубо, и я кончаю. Долго, сладко, до звезд в глазах. Каа-а-айф… Боже, какой кайф…

Словно во сне, ловлю его финальную дрожь, продлеваю ее, выдаивая для себя остатки удовольствия.

И бессильной тряпочкой обмякаю в его лапах после. Зная, что он и тут проконтролирует. Не отпустит. Позаботится.

Он и в самом деле мягко и аккуратно опускает на пол, проводит ладонями вниз, целомудренно опуская на мне юбочку, обычную, до колена, в невинную клеточку. В комплекте к юбочке: белая блуза и гольфы. Все скромно. Без выпендрежа.

Я вообще не выпендриваюсь никогда, непонятно, что его так во мне зацепило.

– Курпатов, ты совсем с ума сошел?

А это ко мне дар речи возвращается. Вовремя, ничего не скажешь.

– Какого черта ты творишь?

– Это ты какого черта? – рычит он, наклоняясь ниже, чтоб глаза в глаза. И я залипаю на его бешено расширяющиеся зрачки. Здесь плохо видно, вокруг нас полумрак, разбиваемый полосой света из-под двери. И оттого глаза его кажутся черными и дьявольскими. – Что это придурок имел в виду?

– Не пойму, о чем ты… – бормочу я, наощупь проверяя комплектность пуговиц на блузе. Мало ли, вдруг оторвал, бешеный такой. А мне весь день еще учиться.

– Все ты понимаешь… – раздраженно бьет он ладонью о стену рядом с моей головой. Ой, какой страшный хомячок!

Не удерживаюсь, фыркаю.

– Смешно тебе? Смешно? – еще больше раздражается Курпатов, – я его в землю вобью, поняла? А тебя к кровати привяжу!

– Одни обещания, – вздыхаю я, – ты лучше скажи, какого черта трусики порвал? Мне как учиться теперь?

– Никак, – скалится он, и зубы в полумраке кажутся белыми и хищными, – ко мне поедем.

– С чего это? – удивляюсь я, – у меня сегодня три пары.

– Какие еще пары? Без трусов?

– Ну, ко мне никто под юбку заглядывать не будет, – пожимаю я плечами, а затем, воспользовавшись тем, что Курпатов занимается приведением себя в порядок, умудряюсь проскользнуть под его рукой и оказаться у двери подсобки. И там, с нескрываемым удовольствием, договариваю, – пока, во всяком случае.

И, игнорируя придушенный яростный хрип: “Что значит “пока”?”, дергаю дверь и выбегаю наружу.

Не торможу, понимая, что, стоит чуть задержаться, и догонит, плавали – знаем, скачу по лестнице и забегаю в аудиторию.

Прерываю пространный монолог профессора на сакраментальной фразе: “У гуманитария мозг нежный. Его нельзя травмировать цифрами”, киваю и протискиваюсь к Верке.

Профессор на мое появление только философски жмет плечами и продолжает:

– Продолжаем… И не смотрите на меня так… У вас сейчас лица такие… Называется, информация поступила в голову и ищет мозги.

Все ржут, я под шумок раскладываю вещи, Верка шепчет:

– Ты где была? Васькин в травмпункте.

– А чего? – не удивляюсь я информации.

– Упал неудачно.

– Бывает.

– А ты чего?

– Ничего. Живот прихватило. Давай слушать.

Открываю тетрадку, принимая привычный образ прилежной студентки.

Профессор опять что-то хохмит, одногруппники ржут, а я чуть выдыхаю. И погружаюсь в свои внутренние ощущения. Сладкие такие… Организм, получивший убойную дозу эндорфинов, плавает в волнующей неге. И все внутри до сих пор рефлекторно сжимается, словно желая опять почувствовать предельное растяжение и заполненность… Ох…

Едва слышно вибрирует телефон.

Читаю сообщение: “ На вахте после пары забери пакет”.

Вскидываю брови, но ничего не отвечаю. Обойдется.

После пары забираю на вахте плотный пакет, открываю его в туалете и задумчиво рассматриваю ажурные белые трусики, вполне целомудренные и в то же время вызывающе сексуальные.

Надеваю. Мой размерчик. Надо же… Заботушка…

Не удержавшись, отправляю ему целомудренное “Спасибо”.

Получаю ответ: “Фотку”.

Ага, прямо разбежалась.

Фыркаю, отключаю телефон и иду на следующую пару, размышляя по дороге о неисповедимых путях, заведших меня в эту ситуацию.

И как я так вперлась-то?

Глава 1

Некоторое время назад…

Это очень подло со стороны физручки: не предупредить, что будем ползать по канату. Я хотя бы спортивки надела! А то в шортах! Вырядилась…

Критически оцениваю оставшуюся длину каната, ругательски ругая себя за глупость и недальновидность, физручку – за коварство, а саму ситуацию – за общую тупость. Это смешно, учитывая, что как раз сейчас вишу примерно на середине каната.

До потолка далеко, а вниз вообще смотреть страшно…

И ногам уже больно.

А мне ведь еще ползти и ползти…

Ладно, я заберусь до потолка, а вот обратно как?

Все бедра с внутренней стороны сотру. Там уже кожа красная. Ощущаю себя на редкость нелепо и глупо. Никакой грации и ловкости, лихо я только начала, к середине каната уже устала до невозможности. Силы закончились, и надо бы спрыгивать, сдаваться. Вот только природное упрямство не пускает. Столько страдала, позора натерпелась, бедра натерла… И трояк получать? Нет уж!

Половчее перехватываю канат и чуть не падаю с высоты! В последнее мгновение умудряюсь зацепиться.

Фух… Надо было на бассейн согласиться, а не сдавать эти идиотские нормативы за оценку…

Не была бы дурой, сейчас бы плескалась в приятной водичке… Но что-то меня не впечатлили широкоплечие пловчихи, с которыми бы пришлось сталкиваться, и подружка Верка сказала, что к той тусовке лучше не приближаться. Утопят, сучки. Сейчас вот перспектива утопления уже не кажется настолько пугающей…

Я пытаюсь двигаться по натянутому канату, но он начинает раскачиваться! Ай, мама! Я словно в воздухе парю. Без опоры! Слабо завязанные волосы неожиданно распускаются, с гладкого густого хвоста резинка с лёгкостью соскальзывает и летит вниз.

Задыхаюсь, чувствуя, что тело напряжёно, как при долгом сексе… Дурацкое ощущение, точнее, идиотское, даже нечего сравнивать. Секс – удовольствие, а эти лазанья по канату – форменное насилие над собой. Волосы дико мешают, отфыркиваюсь, смотрю вниз, чтоб отследить, куда упала моя резинка. И вздыхаю тяжко, прощаясь с ней. Потому что все, пала моя резиночка смертью храбрых, беспощадно затоптанная почти двухметровыми быками с четвёртого курса, сражающимися за мяч прямо под канатом.

У меня нормативы, у них баскетбол. И всё в одном зале и в одно время. Никто из прыгающих за тяжеленным мячиком красавцев на меня не смотрит, и это замечательно. И без того сплошной позор. А вот резиночку жаль, она у меня с собой одна…

– Морозова! – кричит физручка. – Средне. Спускайся.

– С чего бы?! Мне нужно отлично! – перекрикивая шум, отвечаю ей.

И, наполненная решимостью и уверенностью, переставляю руки, перехватываю канат ногами, поднявшись выше.

Фиг я сдамся! Пятерка нужна! Степуха повышенная нужна!

Под потолком шум зала превращается в единый гул и отражается от стен.

Спортивный зал в этом университете современный, не такой, как в моём училище, которое я окончила этим летом. С высоты птичьего полёта, а я явно сейчас на ней, на высоте этой, зал кажется ещё более классным.

Здесь и тренажеры имеются, они даже выделены в разные группы, не только для общей физической формы, но и беговые дорожки с велотренажерами. Для меня это шикарно.

Жаль, что для баскетболистам не предоставили отдельного помещения, хотя вот для теннисистов выделили. И для футболистов – крытое поле. А баскетбол тут, в общем зале. К несчастью для меня и моей резиночки.

А какие раздевалки здесь! Хорошо, что у меня нет следующей пары, я просто сейчас душевую кабинку займу на полчаса, не меньше. Как раз надо за собой поухаживать во всех местах, не в общаге же это делать, под аккомпанемент криков и стуков в дверь. Вечно там кому-то неймется. А тут спокойно, на парах никто в душевые не лезет, мойся – не хочу. Я, когда такую халяву и благоустройство открыла для себя, прямо полюбила уроки физкультуры. Вот бы еще пятерочку получить…

– Отлично! Молодец, Морозова! Спускайся.

Блина-а-а, а вот со спуском хуже. Так, не паниковать. Если вверх вначале руки, потом ноги, то вниз, по логике, в обратном порядке…

Нелепо дергаюсь, пытаясь следовать придуманному алгоритму. Ну не лазила я никогда по канату!

Не получается. И страшно! И высоко-о-о…

Сжимая прямо до иступления ногами канат, медленно передвигаю руки вниз.

– Платоха! – раздается снизу рёв, многократно отраженный эхом от стен.

Я, продолжая медленно спускаться, мельком смотрю вниз. Невысокий парень, с крепким телосложением и отличной меткостью, получает мяч и забрасывает его в кольцо. Стрелка тут же вылавливает высокий пацан по имени Платон, это он сделал передачу забросившему. Все вокруг орут, радуются, хлопают героя дня по плечам. Платон зажимает голову друга у себя под мышкой и тоже орет. Весело им…

Раздается оглушающий свисток, продолжается игра и мой мучительный спуск вниз.

Зал с напряженной атмосферой и звуками подпрыгивающего мяча. Прямо под моей задницей.

– Платон! – снова орет мелкий снайпер, требуя мяч.

Платоша – здоровый конь, под два метра ростом, в команде, конечно же, доминирует, да ещё и может быстрой реакцией похвастаться, защищает свое кольцо, делая его практически неприступным для противников. Мяч захватывает и решает со всей своей силушки богатырской захреначить его через весь зал своему дружку.

Зависаю нелепой грушей прямо на предполагаемой траектории полета. И тупо смотрю, как ко мне приближается снаряд. Словно в замедленной съемке, вся жизнь перед глазами проносится.

С каждой секундой приближающегося в мою сторону мяча игра становится всё напряженнее и интересней. Похоже, лучшего решения для команды Платоша не нашёл, кроме как сбить с каната второкурсницу.

Приходя в себя после секундного зависания, принимаюсь дергаться, словно это как-то поможет избежать попадания. Естественно, все попытки бессмысленны.

В конечном итоге, мяч меня всё-таки достигает, хотя мне кажется все это время, что он летит медленно-медленно.

А бьет неожиданно.

Бац – и прямо в плечо, хорошо хоть не в лицо, хотя сказать сложно, как лучше. Боль – сильная, удар – несмотря ни на что, неожиданный, рука соскальзывает, и почему-то нога тоже, я на пару секунд нелепо повисаю над залом, держась за канат одной, немилосердно скользящей рукой. Жжет кожу, сил совершенно нет, волосы закрывают лицо, и я лечу вниз с печальным чаячим криком.

Мой крик в почти глухой тишине перепуганного зала звучит невероятно громко, я приземляюсь прямиком на подбежавшего ко мне Платона. Но умудряюсь упасть, широко расставив ноги, и точно ему на плечи! Платон, конечно же, ловит, руками мои бёдра обхватывает. Но не удерживается и летит на спину, увлекая меня за собой. Приземляется на удивление аккуратно, без травм. Вот только…

Вот точно я оказываюсь с раздвинутыми ногами прямо у него над лицом.

Вот это треш!

Глава 2

Осознание кошмарности ситуации происходит не сразу, слишком большой шок. Да и вообще, я только-только от смерти верной убереглась, чего вы от меня хотите? Чтоб сразу всю картину целиком увидела? Я же не супервумен, а самая обычная девчонка! Короче говоря, то, что я прямо-таки самым своим нежным местом упираюсь в лицо незнакомого парня, понимаю только через пару мучительно длинных секунд.

И всё это время, похоже, не дышу, потому что внутри все сжимается. А, когда чуть прихожу в себя и жадно, с придыханием, ловлю глоток воздуха, откидываю в панике волосы с лица и гляжу наконец-то на парня, так удачно, или неудачно, тут смотря для кого, поймавшего меня. Его лицо видно только наполовину: глаза серо-голубые, круглые от шока, нос и широкие брови. Губы полностью спрятаны в моей промежности… А сама промежность отлично видна через порвавшиеся шортики и проклятые верёвочки стрингов!

Ай, какой ужас!

Позор на всю жизнь!

Нелепо упираюсь ладонями по обе стороны от лица Платона, пялюсь на него в шоке. И глаза у меня, сто процентов, покруглее даже, чем у него!

– Привет, – здоровается он с моей нижней частью тела и добавляет весело, – буль-буль. Прикольные трусики.

Ощущение, что его губы вибрируют прямо на моих практически открытых миру внутренних чакрах! И дыхание такое горячее! И прямо там тоже! Ох…

Прихожу в неописуемый ужас. И совсем не от того, что Платон сейчас все мои… х-м-м… тайны увидит. Куда больше волнует, чтоб перед всеми остальными не засверкать так же ярко! И без того позорище до конца учебы обеспечено.

Потому двинуться не могу, страшно! Шорты порваны, встану – и окажусь с голой задницей вообще! Мельком отмечаю вспышки сбоку.

Ещё и снимают, твари! Хорошо, что мой внутренний мир с этого ракурса видно только мне и Платону.

А он, кстати, особо не проявляет беспокойства, по-прежнему держит меня за бедра, бережно и крепко, смотрит снизу, и вид у него на редкость лихой и слегка придурковатый. Напоминает барсука, наполовину высунувшегося из норки. Помимо воли начинаю улыбаться, пусть и нервно, но с облегчением. Похоже, физических травм не нанесла главному подающему университета. Вид моей промежности через порваные шорты пойдет по категории моральных унижений, я думаю.

Теперь надо закрепить.

– Привет, – шепчу я, пытаясь собрать паззл из шортиков и трусиков обратно, – я буду сверху сегодня. Ты ведь не против, малыш?

Хоть как-то сохранить хорошую мину при плохой игре.

– Только если потом поменяемся, – усмехается Платон и мягко выдыхает, обдавая голую кожу внизу своим теплым волнующим дыханием.

Ох… Меняем диспозицию, София!

Аккуратно опираюсь на ладони и привстаю с него. Платон очень помогает, продолжая придерживать и поднимаясь одновременно со мной.

А затем, не обращая внимания на дикий ржач, разрывающий стены спортивного зала, выкрики с мест, неуместные и уместные советы по развитию дальнейших наших отношений, стягивает с себя широченную футболку и натягивает на меня сверху! Словно в плащ-палатку заворачивает!

Футболка его мне точно до середины бедра, практически платье, мгновенно закрывает все стратегические важные места, до этого времени бесстыдно выставленные наружу.

Смотрю на голый рельефный торс, как-то слишком резко появившийся перед моими глазами. Он чуть влажный от пота, пахнет… Вкусно, черт! Так вкусно!