Искусство обольщения для воров-аристократов

ИСКУССТВО ОБОЛЬЩЕНИЯ ДЛЯ ВОРОВ-АРИСТОКРАТОВ

ПЛЕЙЛИСТ

1. P.I.M.P. Shyloom Remix – Power-Haus, Shyloom

2. Bad Guy – Eklipse

3. It’s My Life – Mozart Heroes

4. Montero – Simply Three

5. Radioactive – Eklipse

6. Sweet Dreams – Simply Three

7. Tainted Love – Alex Christensen, The Berlin Orchestra

8. Young and Beautiful – Midnight String Quartet

9. Libertango – Astor Piazzolla

10. Unstoppable – The Piano Guys

ПРОЛОГ

– Мы теряем магию. Нам жизненно необходим этот артефакт, – слова повисли в воздухе.

Только что просторная светлая гостиная с высокими окнами была наполнена гулом пары десятков голосов, и вот все присутствующие разом замолчали. Стало слышно тихое шипение радио, сопровождающее звуки бархатного джаза. Невысокий мужчина с мягкими чертами лица и темными усами озвучил то, что и так было ясно, но всем собравшимся требовался этот итог.

Дрова тихо потрескивали в камине, над ним в мягком желтом свете мерцал герб Фентерры. Сейчас красный щит с серебристым тисом и россыпью звезд притягивал взгляды, напоминая: вы не только обсуждаете счастье своих семей, но и решаете судьбу всего государства.

За окном уже стемнело, и благодаря огню и неярким лампам в комнате могло бы быть уютно. Однако за чаем с имбирем и традиционным лимонным печеньем проходили не милые беседы о погоде и ближайшем чемпионате по гольфу.

– Глорион – наш последний шанс на спасение, – продолжил мужчина, дважды стукнув кулаком по деревянной спинке бархатного дивана цвета припыленного макового лепестка.

– Где бы мы были без твоей способности подмечать очевидное, Ламарин? – раздался язвительный голос из кресла в углу.

– Мы уже битый час ходим вокруг да около, игнорируя это очевидное, Гроус.

 Мужчины агрессивно посмотрели друг на друга.

– Мальчики, не ссорьтесь, – примирительно сказала Амая, строгого вида дама с белыми как снег волосами. – Мы все раздражены тем фактом, что Хранитель отказался передать или продать нам Глорион. Однако это не повод нападать друг на друга. Это повод крепко подумать, как заполучить артефакт.

– Да надо его того, – произнес вдруг Данни.

Он был младшим сыном Ламарина, в респектабельном доме которого и проходило собрание.

– Чудесный план, – тут же саркастично отозвался Гроус, вставая из кресла, – продуманный и ориентированный на успех.

Его светлые глаза казались неестественно яркими на смуглом суровом лице. Он прошелся по комнате и зачесал назад без того аккуратно уложенные волосы, что могло выглядеть как позерство, но на самом деле являлось жестом глубокой задумчивости.

– Я имею в виду, – быстро заговорил Данни, на его гладких щеках появилось два красных пятна, – мы могли бы… украсть его.

 В комнате вновь повисла пауза. Разумеется, именно этот способ был у всех на уме с тех самых пор, как хранитель артефакта отказался сотрудничать. Но ни у кого из старших представителей доблестных семей Фентерры не хватило духу озвучить это. Данни, самый молодой из членов благородного собрания – ему едва исполнилось двадцать четыре – не боялся осуждения и смелых идей.

Первой заговорила Амая. Блеснув парой рубиновых колец, она элегантным движением заправила за ухо короткую белую прядь и произнесла, уже без прежней уверенности:

– Это не очень хороший способ, это незаконно, это…

– Это единственный выход, – закончил за нее Гроус, решительно упершись кулаком в стену.

 Все перевели на молодого мужчину вопросительные взгляды. Он же, в свою очередь, продолжал безразлично смотреть в пространство перед собой.

– Поведение Хранителя объяснимо, – произнес он медленно, – Глорион уникален и в ненадежных руках может быть… опасен.

 На этих словах Гроус изобразил что-то вроде сожаления, но то ли он не пытался казаться искренним, то ли черты лица, резкие и порочные, не позволяли верить ему. Так или иначе, публика едва ли купилась на этот небольшой спектакль. Гроус обвел присутствующих внимательным взглядом и продолжил:

– Но мы окажемся в еще большей опасности, если магия ослабеет или исчезнет.

Сжав руки в замок, он набрал воздуха в грудь, готовя слушателей к долгому монологу.

– Конечно, воровство достойно исключительно осуждения, – тон его претендовал на открытость и простодушие, но глаза выдавали плута, – и я бы никогда не стал оправдывать действия, противоречащие закону с юридической или моральной точки зрения.

 Театральная пауза. Затем, придав и лицу, и голосу больше решительности, Гроус продолжил:

– Но это именно тот случай, когда цель оправдывает средства. Наша жертва – предательство этических принципов – ничто по сравнению с той возможной ценой, которую нам придется заплатить, если Фентерра ослабеет. Содружество Южных Морей уже что-то вынюхивает, у наших берегов была замечена подводная лодка. Стоит им узнать о возникших проблемах – и их флот окажется у наших границ уже завтра. Кроме того, считаю, стоит принять во внимание тот факт, что Хранитель, будучи гражданином Морланда, не имеет к нашей стране, оказавшейся на грани войны, никакого сострадания. Так не будет ли правильным и нам закрыть глаза на некоторые нравственные аспекты?

 Замолчав, он сперва продолжал смотреть вперед, но затем медленно перевел взгляд на Амаю – ее слово считалось наиболее весомым в этом уважаемом собрании. Судя по выражению лица, она была совсем не в восторге от того, что слышала, и, главное, от того, какое решение предстояло принять.

– Ох, Кайлер, – проговорила, наконец, Амая, – ты способен убедить курицу в том, что она не курица, а собака, и даже заставить ее лаять.

 Гроус самодовольно скривил губы.

– Но мало того, что артефакт находится в Морланде, он, я уверен, надежно охраняется, – произнес старший Ламарин задумчиво, – кражу необходимо тщательнейшим образом продумать и подготовить. Верховный на это не пойдет, на официальную операцию нечего и рассчитывать. Стражей порядка, соответственно, тоже будет не привлечь. Если власти Морланда прознают, чем занимаются наши люди у них в стране, международный скандал – лучшее, что нас ждет…

Присутствующие закивали.

– Кражей артефакта должен заняться кто-то из нас. Кто-то из нашего узкого круга посвященных. Привлекать людей со стороны опасно. Мои сыновья могли бы взяться, но они – Стражи, их ввязывать в это нельзя. Большинство здесь привыкло иметь дело с бумажками, а не с интригами и, тем более, не с преступлениями…

– Ах, как изящно ты подвел разговор к моей кандидатуре, – Гроус пронзительно посмотрел на Ламарина сверху вниз, и тот невольно отвел взгляд в сторону. – Ты ведь намекаешь, что я мог бы заняться этим, верно?

– Будто ты поддержал бы эту идею, считая, что есть кто-то, кто справится лучше тебя! – воскликнул Ламарин.

Гроус прищурил глаза.

– Но это вместе с тем не означает, что я жажду взвалить на себя незаконное задание от Совета. Еще и не санкционированное Верховным.

 Скорее всего, спор затянулся бы, но в этот момент послышался звук отворяемых дверей, и спустя мгновение в гостиную, отряхивая от капель зонт, вошла Алиона Ламарин. Брюки и свитер на ней немного промокли. Темные волосы, собранные в неаккуратный хвост, висели сосульками.

– Прошу прощения, надеюсь, я не помешала! – воскликнула она, не замечая напряжения в комнате. – Я планировала вернуться домой гораздо позже, но в библиотеке протекла крыша, и всех выгнали, чтобы залатать дырку.

Она провела рукой перед лицом, над плечами, вдоль живота, благодаря чему все – и одежда, и волосы – тут же высохло. Алиона, как и большинство людей, не обладала выдающимися магическими способностями, но вполне сносно владела бытовым волшебством.

Два десятка человек, что сейчас занимали гостиную ее дома, вызвали у единственной дочери господина Ламарина неприятное волнение: она не любила оказываться в центре внимания.

Пока Алиона разбиралась с зонтом и своей неловкостью, Гроус окидывал девушку расчетливым взглядом. Потирая подбородок, он начал неторопливо приближаться к ней. Алиона заметила это и стала с тревогой следить за его перемещениями – все в цепком взгляде, хищной манере, неторопливой походке кричало об опасности. Наконец, он остановился в паре метров, сжал руки в замок и, не отрывая взгляда от ее лица, сказал:

– Я согласен взяться за это дело, но мне нужна твоя дочь, Ламарин.

 Тут же раздались удивленные возгласы, сдобренные гневными высказываниями Данни. Хозяин дома и его младший сын возмущались громко и категорично. Гроус прервал шум взмахом руки.

– Когда я доберусь до артефакта, – произнес он, подчеркивая одними лишь интонациями, насколько тяжелую ношу Совет возлагал на его плечи, – хочу быть уверен, что Хранитель… занят. Мне нужен напарник. Кто-то, кто сможет занять Хранителя. Мне нужна женщина.

 Алиона невольно сглотнула, а затем, смутившись, отвела взгляд в сторону и нервно прочистила горло.

– Нужна женщина – я дам адресок, – прервал напряженную паузу Данни. – А Алиону вы не получите.

– Послушай, Ламарин-младший-младший, – Гроус развернулся на пятках, прошел к дивану, на котором сидел молодой человек, оперся обеими руками о спинку и чуть склонился вперед, нависая над затылком Данни.

 Тот развернулся и посмотрел собеседнику прямо в глаза. Никто во всей Фентерре не доверял Гроусу. Все знали, что за ним числились делишки весьма сомнительного свойства. И вроде бы никто не мог представить доказательств или дать хоть сколько-то внятные разъяснения, в чем, собственно, был замешан этот человек. Однако репутация шла впереди единственного наследника древнего, но разорившегося рода. Считалось, например, что свое пускай не самое внушительное, но все же вполне достойное состояние он заработал преступными деяниями.

– Слушаю? – нахально отозвался Данни.

 Гроус улыбнулся, и у всех присутствующих по спине побежали мурашки. Как черты лица могут быть настолько злодейскими, что улыбка делает человека не милым и открытым, а будто бы готовым на убийство с особой жестокостью?

– Мне будет очень приятно тебя разочаровать, – произнес он, и улыбка тут же исчезла с его лица.

 Выпрямившись, Гроус с безразличным видом прошел к камину. Подняв кончики губ, что придало его лицу скучающее выражение, он устремил взгляд на огонь, ожидая, когда присутствующие в комнате обсудят ситуацию и придут к выводу, что у них нет иного выхода, кроме как выполнить его требования.

ГЛАВА 1. Первый урок

– Наша жертва – Колин Ллойд Ливингстон из Думтауна. Тридцать лет, холост, – зачитала Алиона.

 Гроус, оставаясь в трех метрах от нее, одним небрежным движением пальцев заставил черную папку выскочить из девичьих рук и упасть на стол.

– Всё это мне уже известно.

– А мне – нет, – чуть недовольно сказала Алиона, потянувшись к делу Ливингстона.

 Она согласилась на эту авантюру, понимая, что не может остаться в стороне, когда народу Фентерры требуется помощь.

Страна теряла магию. Пока это были лишь тихие звоночки, но семьи, приближенные к Верховному, тревожились. Шаткий мир между Фентеррой и Содружеством Южных Морей мог в любой момент нарушиться, узнай морская держава, что соседнее государство ослабло. Глава Содружества давно поглядывал на плодородные острова на самой границе, но могущественные колдуны, выстроившие магический барьер вдоль всей прибрежной полосы, мешали любым планам захватить земли при помощи мощного флота. Маленькая, но славная своими талантливыми магами Фентерра была лакомым кусочком для многих. И любые слухи о том, что у нее возникли проблемы с волшебством, могли привести к войне.

О том, что именно случилось, Совет мог лишь догадываться. Куда утекала сила? Что стояло за ее исчезновением? Благодаря работе Стражей, а также изысканиям всех, кто входил в круг приближенных к Верховному, стало известно: источник магии в горах Альдерона нуждается в мощной подзарядке. И самым эффективным инструментом для этого стал бы артефакт Глорион. Однако, как и у любого артефакта, у Глориона был Хранитель. Молодой мужчина из Союза Вечных Земель Морланда, отказавший Фентерре в любом сотрудничестве. Юридически он имел на это право. С моральной точки зрения, по мнению Алионы, это было низко, бесчеловечно и заслуживало самого сурового наказания.

Именно поэтому, когда стало ясно, что нет никаких других способов получить артефакт, кроме как украсть его, она поддержала это решение. И когда на собрании – неофициальном, во дворце Верховного такое никто не стал бы обсуждать – Гроус заявил, что для этого ему нужна Алиона, она ощутила готовность помочь. Даже несмотря на личность будущего напарника.

В присутствии Гроуса она… терялась. Отец и братья не любили этого человека, и Алиона в каком-то смысле считала своим долгом не любить его тоже. Правда, мама никогда не говорила о нем ничего плохого, просто благосклонно позволяла семье перемывать ему косточки после каждой встречи. Но были и другие причины, почему Алиона предпочитала проводить в компании Гроуса как можно меньше времени.

С ним было связано три ярких воспоминания.

Первое: ей лет десять. Ему, стало быть, около двадцати. Марку, старшему брату, восемнадцать. В их доме праздник. Гроус еще не разбогател, но уже стал сиротой. И уже вел себя как самодовольная задница. Его приглашали на светские события, разумеется, так как статус наследника Гроусов, древнего магического рода, был важнее состояния.

Желая спрятаться от шумной вечеринки, Алиона поднялась в библиотеку. Но не успела она открыть дверь, как прямо на нее выскочил Марк. Глаза бешеные, щеки пылают алым. Заметив сестру, он резко закрыл за собой дверь и рявкнул:

– Что ты тут делаешь?!

Алиона объяснила, что хотела почитать, и попыталась обойти его. Но Марк больно схватил ее за плечо и потащил прочь. Таким разъяренным она видела спокойного, рассудительного старшего брата очень редко.

– Там Гроус! – выплюнул он, словно это должно было все объяснить.

– Ну… ничего страшного, – она попыталась высвободиться. – Не думаю, что он помешает моему чтению…

– Нет! – рыкнул Марк, глядя ей прямо в лицо. – Ты к нему не пойдешь, он…

Алиона видела, что у брата на языке вертелись крайне неприличные ругательства, но, осознав, кто перед ним, он сдержанно завершил:

– Вор! Он украл…

– Украл? – ахнула Алиона. – Что?

– Кое-что… кое-что очень дорогое.

Алиона перестала сопротивляться, и Марк сумел увести ее через коридор к широкой мраморной лестнице.

– Только не твои часы! – выдохнула она, зная, как он дорожил подарком отца на совершеннолетие.

– Лучше бы их, – выплюнул тогда Марк.

Брат отказался рассказывать взрослым и ей велел молчать. Алиона тоже скоро рассудила, что подвергать осуждению всего света один раз оступившегося молодого человека, потерявшего обоих родителей, было бы слишком сурово. Так и не узнав, что именно похитил Гроус, Алиона просто хорошо запомнила: от этого человека можно ждать чего угодно. Он способен даже на кражу.

Когда прозвучала реплика Гроуса о том, что ему нужна Алиона, отец и братья начали долгий спор. Гроус молчал, и спор получался в каком-то смысле односторонним. Хотя молчал он настойчиво, даже агрессивно, поэтому все равно создавалось ощущение, будто выступали обе стороны. Так или иначе, с четверть часа Ламарины убеждали всех присутствующих, что Алиона не станет участвовать в краже, тем более под руководством Гроуса. Алиона слушала тихо, пытаясь из сердитых фраз и разъяренно выплюнутых аргументов понять контекст. Она хоть и не участвовала в собраниях Совета, но была осведомлена о ситуации, в которой оказалась Фентерра: Данни, будучи лишь годом старше нее, охотно делился с сестрой всем, что знал сам.

Наконец, когда ситуация прояснилась, Алиона встала и веско произнесла:

– Я понимаю вашу обеспокоенность, но не в привычке Ламаринов прятаться в тени, когда нужно сделать шаг вперед. Не в привычке Ламаринов отсиживаться, когда нужно действовать. Я в деле.

Ей показалось, что Гроус самодовольно хмыкнул, но сказать наверняка она бы не смогла: черты его лица были таковы, что он неизменно выглядел самодовольно, а не по возрасту глубокие складки у рта навсегда оставили печать насмешки.

Мужчины семьи Ламарин поспорили еще немного – теперь с ней. Но, как бы они ни заботились о двух своих женщинах, если Алиона или ее мать что-то решали, отец и братья быстро оставляли попытки их переубедить.

И вот теперь Алиона в сопровождении Данни пришла в дом Гроуса, чтобы обсудить детали.

Оказавшись с напарником лицом к лицу, она засомневалась в правильности сделанного выбора. Спасение страны – спасением, но этот человек действительно вызывал тревогу.

Сейчас Гроус одним лишь волшебством держал папку приклеенной к месту, не позволяя Алионе взять ее. Игнорируя сердитые взгляды, он сказал:

– Это изучите позже. Я же пригласил вас, чтобы объяснить некоторые аспекты той работы, которая нас ожидает.

 Они находились в кабинете. Сдержанная холодность интерьера, которую дарили синие стены, окна без гардин и абстрактные скульптуры из стали, будто отражала эмоциональную скупость хозяина.

Однако Алионе всегда казалось, что самообладание Гроуса – лишь фасад, за которым скрывается страстная натура.

Неторопливо пройдясь вдоль письменного стола, он проследовал мимо Алионы к книжным полкам. Внимательный взгляд на гостью, и Гроус заговорил:

– Мы будем действовать по достаточно простой схеме. Воспользовавшись вашим природным женским обаянием, – ехидная усмешка, – мы войдем в доверие к Хранителю и вычислим месторасположение тайника с Глорионом. Затем, прибегнув к нехитрому способу, вы отвлечете Хранителя, я же в это время подменю артефакт его точной копией.

– Она не будет этого делать! – тут же воскликнул Данни. – Что за нехитрый способ? Мы на такое не договаривались.

– Младший-младший, я позволил тебе присутствовать здесь только на условии, что ты хранишь молчание. Если самоконтроль тебя подводит, я помогу.

Гроус взмахнул рукой в направлении гостя, схватил горсть воздуха и будто выбросил в сторону. Данни разъяренно вскочил на ноги, явно желая выкрикнуть что-то, но изо рта не донеслось ни звука. Алиона метнулась к брату, пытаясь успокоить его и усадить обратно.

– Послушай, просто сиди тихо. Мне не нужно, чтобы ты вступался за меня при каждом случае, я сама могу за себя постоять. И я не стану делать ничего, что мне покажется неэтичным. Ты же знаешь меня. Я не совершу глупостей.

Данни закрыл рот, перестав изображать рыбу, выброшенную на берег.

– Верните ему голос, – потребовала Алиона, обращаясь к Гроусу.

– Как только мы закончим, – небрежно отозвался тот и жестом указал на стул, который она занимала минуту назад.

 Алиона стиснула зубы, но послушалась, желая поскорее узнать, в чем состоял план. В общих чертах ей было понятно, но… она никогда не слыла кокеткой, поэтому ей было любопытно, как именно Гроус собирался осуществить задуманное. Она надеялась, он полагался не только на ее способности к флирту…

– Итак, есть нюанс, стоящий на пути у нашего предприятия. И это даже не ваш братец, – короткий взгляд в сторону Данни. – Боюсь, вы не обладаете достаточным опытом в делах любовного рода, чтобы… преуспеть.

Несмотря на то, что Гроус был прав, к тому же в этих словах вроде бы не было ничего оскорбительного, Алиона вскинула подбородок:

– С чего вы взяли?

 Но одним красноречивым взглядом ему удалось сказать многое. Алиона покраснела и раздосадовано закусила губу.

Именно этого она опасалась: что снова почувствует себя глупой девчонкой, смущающейся и кроткой.

Второе воспоминание, связанное с Гроусом, которое жгло больше первого, касалось празднования ее четырнадцатого дня рождения. Надо отметить, что тогда для своего возраста Алиона выглядела совсем юной, а Гроусу, прожившему почти четверть века, уже погруженному в мир больших денег, активно ведущему дела своей семьи, она, должно быть, казалась совсем ребенком.

О нем уже ходили слухи разного толка, но Алиона особенно к ним не прислушивалась. Мир светских сплетен не был ей интересен. Однако вот этот флер опасного, подозрительного типа, которого вроде и принимало общество, но в массе своей сторонилось, доносился и до нее.

На день рождения малышки Ли, как звали ее в семье, он пришел, разумеется, не по ее приглашению и не по ее желанию. Просто родители использовали событие как повод для очередного великосветского собрания. Алиону поздравляли, ей дарили подарки, но она прекрасно знала, что интересовала гостей не больше, чем новая ваза в гостиной.

Так вышло, что среди знатных семей, с которыми обычно общались Ламарины, ровесников Алионы почти не было: большинство были либо немного старше, либо чуточку младше. И все – взрослые, братья, их друзья – так привыкли воспринимать Алиону как одну из этих “детей”, которых отправляли домой с нянечками сразу после мороженого, что никто даже не заметил, как девочка подросла. Тем более что созревать она начала поздно, поэтому в четырнадцать и фигура, и лицо, и рост – все делало ее похожей скорее на угловатого подростка, чем на молодую девушку. Еще и платье в тот день ей выбрали пышное, с какими-то рюшами и цветами, подходящее скорее пятилетке.

Все это, впрочем, не волновало Алиону до того самого момента, как она столкнулась с Гроусом в малой столовой. Устав от круговерти лиц и улыбок, громкой музыки и бесконечной болтовни гостей, она покинула праздник в десятом часу – никто этого не заметил – и проскользнула в комнату, где они обычно завтракали, чтобы взять из стеклянной банки немного лимонного печенья. В темноте она не сразу заметила, что там уже прятался другой человек.

Вспышка теплого света заставила ее вскрикнуть.

– Что вы тут делаете, Алиона? – голос Гроуса застал ее врасплох.

Ей даже не пришло в голову, что это он был здесь чужаком, а не она. Что это ей, хозяйке, следовало бы задать вопрос.

– Я… я устала, – тихо ответила Алиона.

Стало страшно. Но когда Алиона заметила, что мягкий светящийся шар, наполнявший комнату уютом, горел прямо над ладонью Гроуса, ее испуг сменился восторгом.

Глаза ее, должно быть, восхищенно вспыхнули, точно как сгусток света, парящий в воздухе. Она несмело подошла ближе к Гроусу, глядя на то, что сотворила его магия. В ее семье владели только самым простым волшебством: так, левитация предметов на небольшие расстояния, изменение температуры воды и вещей, временное изменение цвета.

– Вот это да… – выдохнула она.

Но Гроус сжал кулак, потушив свет пальцами, и в комнате мгновенно стало темно.

– Идите к гостям, – велел он.

Глаза Алионы быстро привыкли к темноте. За окном горел фонарь, разряжая черноту ночи.

– Я… я просто… – промямлила она, вдруг отчетливо понимая, что оказалась наедине с молодым человеком.

В темной комнате.

И никто не знает, где она и что делает…

Все эти мысли вызвали столько чувственных переживаний в ее чистой, невинной душе, что щеки вдруг вспыхнули, дыхание участилось, и откуда-то взялась невероятная смелость.

– Просто подумала, что здесь мне будет лучше… – это должно было прозвучать многозначительно и дерзко.

– Вы ошиблись, – отозвался Гроус. – Вам не стоит быть здесь в такой час…

И ей послышался какой-то намек в его словах. Быть может, он тоже ощутил неоднозначность ситуации, в которой они оказались…

– Уже больше девяти. Разве вам не нужно быть в постели?

Гроус вдруг встал и протянул ей руку. Тело Алионы налилось приятной тяжестью, в тот момент она впервые поняла смысл слова “томление”. Она вложила свою ладонь в его.

Но он вдруг взял ее не так, как это делают мужчины с женщинами. Гроус обхватил ее тонкие пальчики так, как взрослые держат детей, и повел прочь из комнаты.

– Ваша няня, должно быть, вас обыскалась. Ступайте, ступайте в свою комнату. Уверен, вы еще не успели открыть подарки.

Она шла за ним на ватных ногах. Гроус проводил ее до лестницы.

– Я привез вам какую-то особенную куклу. В магазине сказали, что у нее голова и тело из фарфора, и это высший класс среди кукол. И волос натуральный, смесь человеческого и конского…

На этих словах он скривился, а затем взмахнул рукой:

– Звучит паршиво, но кто я такой, чтобы осуждать кукольных мастеров, не правда ли?

Гроус отпустил ее руку и, святые небеса, потрепал Алиону по голове, вслед за чем ушел прочь.

Она не сумела сдержать слез. Обида душила. Сколько, он думал, ей лет, десять? Он мог не смотреть на нее, как на девушку, но обращаться как с ребенком… это было просто унизительно.

В тот вечер, лежа в кровати, Алиона пообещала себе, что не позволит ни Гроусу, ни кому-то еще вести себя с ней как с глупой девчонкой.

Отдувались за поведение гостя хозяева дома. Алиона сделала все, чтобы домочадцы поняли: у их малышки Ли переходный возраст. Она неистово отстаивала права, все время чего-то требовала, а любое обращение к ней не как к взрослой, самостоятельной личности, воспринимала в штыки и устраивала скандалы.

Однако с посторонними по-прежнему тушевалась и старалась быть неприметной.

Теперь, когда они с Гроусом стали партнерами, Алиона строго-настрого велела себе быть взрослой, самодостаточной женщиной. Не позволять ему – вольно или невольно – заставлять ее ощущать себя незначительной, глупой, маленькой.

Когда он прямо сказал о ее скудном опыте в любовных делах, Алионе потребовалось несколько мгновений, чтобы справиться с собой.

– И зачем тогда вы выбрали именно меня в напарники? – спросила она, надеясь, что в голосе слышен вызов, но не обида.

 Гроус вздохнул. Прогуливаясь вдоль стола, он скучающе пояснил:

– В моем окружении не так много молодых женщин, госпожа Ламарин, особенно готовых пуститься в такого рода авантюру. В Совете подходящих кандидатур больше нет, что касается дочерей достопочтенных господ и дам – одни замужем, другие юны, а две девицы ведут слишком светский образ жизни, их лица – во всех газетах. Нам же нельзя раскрывать свои личности. Если Хранитель поймет, кто мы и откуда, это будет означать конец операции.

 Он оказался рядом с ней и, глядя прямо в глаза, проникновенно заявил:

– Недостаток опыта легко скрыть. Я научу вас, как заставить Ливингстона есть у вас с рук. Раскрою мир неограниченных возможностей, которые дарит вам ваша сила.

Между ними приземлилась диванная подушка. Это Данни напоминал о своем присутствии и, еще важнее, о своем отношении к подобным методам.

От такого выражения братской любви Алиона вздрогнула и, поняв, что невольно тоже подалась вперед, внимая сладким речам Гроуса, прижалась к спинке стула.

– Хотите сказать, будете учить меня соблазнять мужчин? – уточнила она. – Вам не кажется, что это…

Она задумалась, подбирая слова. Неприлично? Бесстыдно? Неуместно для молодой женщины и постороннего мужчины?

– … не так уж сложно, поверьте, – отмахнулся Гроус.

Его душевные переживания отличались от ее. Он волновался лишь об успехе операции. И потому ей тоже следовало оставить ненужные, назойливые мысли и подойти к задаче без сантиментов. С другой стороны, без ответов на некоторые вопросы нельзя было браться за дело:

– Разве можно управлять чувствами? И разве можно научить обаянию?

Гроус обогнул стол и сел за него, сжав руки в замок.

– Вы будете не влюблять Хранителя, а манипулировать им. Что нередко одно и то же, однако для манипуляции никакого значения не имеют все эти возвышенные материи. Только психология. Нами правят обычные человеческие реакции, которым мы подвержены гораздо сильнее, чем хотели бы думать. Поэтому научить обаянию, быть может, и нельзя, а вот научить обольщению можно.

Отвечал он терпеливо, без снисходительных ноток, потому Алиона уточнила:

– В чем тут разница? Разве обольщают не при помощи обаяния?

– Обаяние – дар, данный от природы или выпестованный годами, обольщение – процесс, который, при умелом анализе, легко разложить на пункты.

Алиона словно и впрямь оказалась на лекции. Будь у Гроуса доска, он бы сейчас выписал два основных термина, а затем попросил бы ее зазубрить их.

– Хорошо, но что насчет того, что у всех мужчин разный вкус? Одни предпочитают блондинок, другие брюнеток, кому-то нравятся высокие, кому-то миниатюрные.

– Цвет волос не так важен. А в целом вы достаточно миловидны, чтобы вас сочло привлекательной абсолютное большинство мужчин.

 Слова не прозвучали как комплимент, впрочем, и оскорблением назвать их было сложно. Пока Алиона пыталась осмыслить последнее высказывание, Гроус продолжил:

– К делу. Мы с вами, разумеется, едем в Союз Вечных Земель Морланда. У нас есть информация, что Ливингстон держит артефакт в своем поместье в предместьях Думтауна. Там нас ждет несколько светских мероприятий. Все, что требуется от вас: точно следовать моим указаниям.

Гроус двумя пальцами заставил черные папки проскользить по столу к Алионе.

– Вот наши дела. Их можете изучить сейчас и задать вопросы, если что-то непонятно.

Алиона приняла их, в то же время с досадой вздыхая:

– Жаль, что Ливингстон не захотел передать артефакт добровольно. Я понимаю необходимость этой кражи. Однако это все же неправильно. Как бы было замечательно найти другой выход…

 Гроус сердито сжал губы, а затем хладнокровно ответил:

– Я готов выслушать ваши рассуждения об аморальности наших планов, когда флот Южных Морей войдет в гавань Фентерры и разбомбит пару деревень, чтобы занять острова.

Алиона сглотнула. Хотелось бы ей быть чуть более циничной, как Гроус. Не испытывать таких мук совести.

Не желая сдаваться, она заметила:

– Может, все-таки удастся убедить Хранителя? Одно дело – визиты дипломатов. Другое – мы. Может, получится подружиться с ним и договориться о передаче артефакта.

– Подумайте, о ком вы печетесь. Стал бы хороший человек так безразлично относиться к судьбам даже не сотен, тысяч людей?

 Не найдя, что возразить, Алиона снова обратила свое внимание на папки в руках. Она с интересом открыла сначала первую, потом вторую.

– Вы будете моим отцом? – воскликнула она и рассмеялась, что скорее было вызвано смятением, чем настоящим весельем.

Данни, явно из любопытства, привстал, но мрачный взгляд хозяина дома заставил его опуститься обратно в кресло.

– В глазах Хранителя я не должен представлять никакой опасности для ваших отношений, – заметил Гроус в ответ на ее замешательство.

 Алиона взглянула на него, удивленно подняв брови.

– Просто… вы же старше меня всего на десять лет.

– Внимательнее посмотрите дела. Мы накинули четыре года мне, отняли столько же у вас. И вот вы юная, но уже совершеннолетняя дочь все еще молодого отца.

– Но почему вы не можете быть моим братом?

– Вы ведь не хотите на самом деле делать то, во что мы заставим Ливингстона поверить?

Потерев лоб, Алиона попыталась понять, на что намекал Гроус: с чем таким не справится брат, что под силу отцу?

– Нам нужна помеха, – снизошел он до пояснений. – Фигура достаточно внушительная, чтобы Ливингстон, очарованный вами, не спешил переходить к следующему этапу в отношениях. Вы под моей опекой, и я не позволю Хранителю даже поцеловать вас… если это не будет запланировано.

Любопытное уточнение.

Она старалась не смотреть в сторону Данни, чтобы не видеть его довольное лицо. Именно этим – чрезмерной защитой и контролем – занимались ее братья и настоящий отец. Только она решила, что останется, хотя бы на время, без их постоянного надзора, как на охранный пост вступил Гроус.

– Ну да… что ж, все выглядит вполне достоверно. Хороший план, господин Гроус.

– С этих пор можете называть меня только вымышленным именем, и только когда мы одни. Когда мы на людях, вы должны называть меня «папа».

 Собственные слова вызвали у него ухмылку. Сама Алиона готова была вновь расхохотаться, но горло отчего-то сжал спазм. Чувства, которые она испытала в свой четырнадцатый день рождения, вновь напомнили о себе.

Гроус обошел стол, чуть прошелся по комнате и застыл за спиной Алионы, что скоро стало нервировать ее. Она впилась взглядом в собственное дело, но, желая вернуть самообладание, отвлеклась и спросила:

– Не будет ли лучше, если я буду называть вас папой всегда?

Когда пауза затянулась, Алиона решила, что так и не услышит ответ. Однако Гроус все же сказал:

– Когда я буду обучать вас, ваше обращение ко мне как к отцу может быть неуместным, – голос его звучал равнодушно, будто речь шла об уроках математики.

 Алиона медленно кивнула. Данни вскочил на ноги, заслужив от сестры суровый взгляд.

 Гроус невозмутимо обошел Алиону и присел на угол стола:

– Если же вы случайно назовете меня моим вымышленным именем в присутствии посторонних, никто не обратит внимания. Это совсем не редкость, когда дети-подростки называют своих родителей по имени в силу непомерного желания казаться взрослее.

 Алиона бросила взгляд на личное дело Гроуса и, едва слышно фыркнув, произнесла:

– “Кроу Кальери”. Вы не слишком старались, придумывая себе псевдоним, не так ли?

– Как вы могли прочесть, мы будем выдавать себя за граждан Норбергии. Для жителя Морланда имена этой страны в целом звучат непривычно, поэтому у нас есть некоторая свобода в выборе. Вы много лет знаете меня как Кайлера Гроуса. Полагаю, ваши отец и братья зовут меня просто по фамилии, когда перемывают мне кости. Таким образом, выбрав имя, наиболее похожее на привычное вам, мы сведем опасность ошибки с вашей стороны к минимуму. В случае же, если вы забудетесь, люди сочтут, что ослышались.

– Лион Кальери, – она постучала пальцем по своему личному делу. – Тогда вы начинайте звать меня так.

Вздохнув, она снова вернулась к чтению текстов, однако не нашла там ничего, что могло бы позволить продолжить разговор. Страстно желая как можно скорее закончить беседу и покинуть этот дом, она спросила:

– Ну что ж… Когда мы отправляемся в Морланд? Мне нужно собрать вещи.

– Прежде, чем это произойдет, нам с вами необходимо немного подготовиться. Вы – личность не публичная, и все же нужно внести кое-какие изменения во внешность в качестве меры предосторожности. К тому же будет нелишним добавить нам с вами немного сходства.

Это показалось Алионе делом непростым. Волосы у обоих были темными, глаза – голубыми, только вот ее – как безоблачное небо, а его – как холодная сталь. Чертами они и вовсе обладали разными: у нее овальное лицо, пухлые губы, круглые глаза, широкие брови. Мягкие, плавные линии. У него же все будто высекли топором: остро, угловато, грубо. Губы узкие, скулы торчат, нос как клюв, взгляд из-под нависших бровей пронзительный. Да еще кожа Алионы, мраморно-белая, так отличалась от его смуглой, обветренной, словно он проводил свои дни не в кабинете, а где-нибудь на плантациях или на борту рыболовецкого судна. Совсем не аристократично.

– Волшебство обличия – не моя сильная сторона, – размышлял Гроус вслух, – поэтому, во избежание неприятностей, используем немагические методы изменения внешности. Я пригласил в ваш дом парикмахера и портного.

– Это мудрое решение, господин Гроус.

Он застыл, внимательно взглянув ей в глаза.

– То есть, папа. Или я должна сказать Кроу? Данная ситуация попадает под описанную вами? Или мы еще не начали работу над делом?

– Расслабься немного, Лион, – потребовал Гроус тоном, который совсем не располагал к умиротворению и спокойствию. – Будь проще. И не пытайся постоянно продемонстрировать свой интеллект.

Она удивленно подняла бровь: когда это она пыталась делать что-то подобное? По ее мнению, по крайней мере, в присутствии Гроуса, она только и делала, что непонимающе хлопала глазами и задавала идиотские вопросы.

– Женщина не должна быть глупой, – продолжал тем временем он, – но для быстрого достижения результата лучше, если она не носит мозги вместо сумочки. Ты должна обладать широким кругозором и живым умом, быть по-женски мудрой, но ни в коем случае не казаться умнее мужчины, являющегося целью. Не просто не быть равной по уму, – подчеркнул он, – но всячески демонстрировать ему его превосходство. Однако не перестарайся, поведение должно быть естественным.

 То, что он говорил, звучало как набор противоречий.

– Мое поведение не может быть естественным, когда я вынуждена играть.

 Гроус возвел глаза к потолку. После недолгой паузы он подался вперед, нависая над Алионой:

– Видите ли, госпожа Ламарин, – процедил он, – дело в том, что меня не волнуют ваши взгляды на то, как нужно вести себя в той или иной ситуации. Вы просто будете делать так, как я скажу. Я требую полного послушания.

 Щеки Алионы залило гневным румянцем. Данни попытался встать, но Гроус – теперь не фигурально, а на самом деле, при помощи магии – заставил его оставаться в кресле.

Алиона чувствовала, как сердце бьется в горле от злости и нервного напряжения. Именно этого она опасалась! Но к этому же и была готова.

– Не думайте, что можете разговаривать со мной в таком тоне! – прошипела она яростно, чувствуя, как раздуваются крылья носа. – Кем вы себя возомнили?

 Гроус отстранился, продолжая сидеть на столе. На его лице появилась самодовольная ухмылка.

– А теперь скажите откровенно, вы ощутили страх передо мной? Учитывая мою репутацию и нашу разницу в возрасте? Отвечайте честно.

 Обескураженная такой резкой сменой настроения, она нахмурила брови.

– Возможно, у меня возникло чувство… дискомфорта.

 Он кивнул.

– Можете облечь это в такую форму, если удобнее. Главное, ответьте на этот вопрос себе.

 «Безусловно».

– Но ваш ответ на мои слова был резким. Вами руководили эмоции, но в первую очередь вы заботились о своем будущем спокойствии. Вы притворялись более смелой, чем есть на самом деле, чтобы поставить меня на место и избавиться от диктатуры в дальнейшем. У вас была цель, – Гроус поднял одну руку, словно изображая чашу весов, – и было доступное средство, – он поднял вторую руку.

 Чаши весов уравновесились. Гроус внимательно смотрел на Алиону, которая глубоко задумалась.

– Вы поступаете так постоянно. В своем общении с людьми вы притворяетесь гораздо чаще, чем вам хотелось бы думать. Это и называется «взаимоотношения».

ГЛАВА 2. Преображение

Алиона была младшей из трех детей Ламаринов, к тому же единственной дочерью, поэтому ее всегда опекали и баловали сверх меры. Почему при этом она не выросла зефирной принцессой? Что ж, сколько о ней заботились, столько же и подчиняли, «воспитывали», отчитывали, ограничивали. Каждый в семье считал своим долгом давать ей указания, что и как делать. Когда терпеть это стало невыносимо, она ушла из дома. Это были восемь часов, наполненные страхом и восторгом.

Ее нашли и вернули домой. Она кричала, что ей уже пятнадцать. Все кричали что-то в ответ. Когда страсти чуть поутихли, Алиону выслушали и пообещали давать больше свободы.

Разумеется, все не изменилось в одночасье, но стало терпимее.

Как наследница большого состояния, финансово Алиона не нуждалась в работе. Она все еще училась, якобы выбрав ученую степень в качестве цели на ближайшее десятилетие. Но сердцем мечтала испытать себя, узнать, чего стоит на самом деле.

Предстоящую кражу она воспринимала как возможность вырваться из семейного гнезда и проявить самостоятельность. Сделать, наконец, что-то полезное. Изведать глубины собственной личности.

На следующий день после визита в дом Гроуса она спустилась в столовую напряженная, но счастливая, полная нервного предвкушения и томительного ожидания. Как в детстве, когда перед днем рождения она не могла ни спать, ни есть, ни слушать нянюшкины сказки. Все ее существо было сосредоточено на предстоящем событии.

Братья уже завтракали. Марк оповестил ее о том, что некий господин Браш должен был явиться с минуты на минуту. Имя показалось Алионе знакомым, но только когда крепко сбитый мужчина с длинными, гладкими, точно зеркало, рыжими волосами появился в гостиной, она вспомнила, где слышала его фамилию. Браш считался самым популярным стилистом Фентерры. Колонку с его советами в каком-то девичьем журнале часто вслух зачитывала невеста Марка, намекая, что тому стоило бы укоротить свои бурно вьющиеся волосы. “Так уже не носят!” – возмущалась она.

 Окинув «объект» критическим взглядом, господин Браш надул и без того пухлые губы и покачал головой.

– Дорогая моя, – пропел он, обходя Алиону, ощущавшую себя диковинным чудовищем, из которого намеревались сделать розового пуделя. – Разве можно ТАК запускать свои волосы? Это же катастрофа. Все, что нам остается – обрить вас наголо!

 Алиона не оценила шутку и попыталась что-то ответить, но ее прервали, схватив за подбородок. Приблизившись так, что она ощутила дынный запах его дыхания, господин Браш начал пристально разглядывать ее кожу.

– Неплохо. Но нужно затемнить на два-три тона. Болезненная бледность не в моде уже… – мужчина картинно взглянул на наручные часы, – полтора столетия.

 Продолжая всматриваться в ее лицо, Браш принялся перечислять, какие процедуры следовало провести. Когда он упомянул какие-то втирания против морщин, Алиона, прижав пальцы к вискам, воскликнула:

– У меня нет морщин!

– Милочка! Если ты всегда ходишь с таким хмурым лицом, то удивительно, что у тебя их так мало!

 Данни и Марк, наблюдавшие за процессом из мягких кресел будуара матери, переглянулись и хмыкнули. У Алионы было несколько домашних прозвищ. Среди них – “Хмуреныш”, “Ворчун” и “Злодиона”.

 Господин Браш использовал разные средства: и простые, и магические. Дольше всего он возился с волосами, которые отчего-то показались ему главной проблемой. На взгляд Алионы, они были обыкновенными, но Браш наложил с десяток масок, чтобы выровнять, увлажнить, разгладить, придать блеск, защитить от солнца, подготовить к окрашиванию… На седьмой Алиона сбилась со счету и запуталась, какая была для чего. Наконец, он обмазал ее какой-то волшебной мазью, от которой и без того темные волосы превратились в черные. Смыл. Подстриг. Волосы оставались длинными, но теперь неровные кончики не доставали до поясницы. Браш сделал что-то еще, Алиона не уловила, что именно, но пряди стали обрамлять лицо как-то иначе. Получилось… красиво.

– Не думаю, что смогу повторить этот фокус, – заметила она, поворачивая голову то в одну сторону, то в другую, чтобы запомнить собственное отражение таким прекрасным.

И тогда Браш, воодушевленный больше прежнего – видимо, одобрение в глазах клиента осчастливило его – принялся объяснять, как простыми движениями можно было создать нужный эффект.

Закончив работу над волосами, он стал осматривать кожу Алионы, потирая подбородок и хмуря белесые брови.

– Что не так? – не выдержала она.

– Планировался загар, буквально на тройку. Но… сейчас вижу, что у тебя совершенно не тот типаж. Не выйдет из тебя страстная, яркая южанка.

Алиона готова была оскорбиться: дурнушкой она уж точно не была. Однако Браш продолжил:

– Я не могу! У меня рука не поднимется испортить эту холодную северную красоту, – он провел кончиками пальцев по ее подбородку, повернул голову, как кукле, вправо, влево, затем воскликнул: – Решено! Решено! Мы заставим этот лед сверкать.

Браш суетливо принялся рыться в своем чемоданчике, пока не извлек на свет жестянку с белесо-перламутровым гелем. Он велел Алионе втереть крем в лицо, руки, грудь, затем вручил одну баночку, чтобы она могла взять ее с собой.

И лишь после этого занялся макияжем. Пока он кружил над ней, Алиона рассматривала кисти: кожа сделалась слегка мерцающей, и в то же время более гладкой и светлой. Точно мрамор, покрытый тончайшим слоем бриллиантовой пудры.

После Браша явился портной и принялся перечислять все наряды, что ему велели сшить. Алиона почувствовала, как усиливается головная боль: примерки могли длиться часами. И она просто не могла представить, сколько времени Гроус намеревался провести в Думтауне, если приказал сшить столько одежды.

 Однако все прошло быстрее, чем она думала. Намного быстрее, поскольку господин Сью оказался умелым волшебником. Когда цвета и материалы были выбраны, он извлек из своего сундучка маленькую расписную шкатулку и, открыв ее, выпустил на волю волшебные инструменты. Взмахом руки господин Сью заставил первую ткань окутать Алиону, отчего она вмиг оказалась в сапфирово-синем коконе из первоклассного шелка. Сорочка исчезла, а будущее платье плотно легло по фигуре. Другой рукой Сью призвал инструменты подлететь к модели: большие ножницы с белой ручкой кружили, точно чайка, откусывая то тут, то там куски материала; мотки с нитками жужжали над головой, подобно стае пчел; брусочек мела ставил пометки на талии, рукавах, подоле – Алиона едва успевала следить за этим юрким малышом; наконец, две дюжины булавок и иголок сновали повсюду, чудом умудряясь не уколоть. Всем этим, точно кукловод, руководил господин Сью.

 Алиона любила простую одежду: брюки, юбки, рубашки, свитера. Но для важных мероприятий ей, разумеется, заказывали платья. Вот только портные, с которыми ей доводилось иметь дело раньше, расходовали магию скупо или вовсе ею не пользовались. Не каждый был одарен талантом так непринужденно управлять твердыми объектами.

Правда, в какой-то момент сила подвела и Сью: ножницы вдруг упали на пол, громко звякнув о каменную плитку, моточки перепутались между собой, замедлив жужжание.

Мастер раздосадованно взмахнул руками, нахмурился, будто прилагая больше мысленных усилий. Работа возобновилась. Алионе было неведомо, знал ли Сью причину этой оплошности. Но она понимала: так проявлялось исчезновение магии. Те самые первые тревожные звоночки.

Она стиснула зубы, ощущая еще большую решительность, чем прежде.

Данни, читавший книгу, бросил взгляд на сестру, стоявшую сейчас у зеркала в почти дошитом белом коктейльном платье.

– Неужели все это нужно? Цирк какой-то… Алиона, оставь пару нарядов и возьми с собой нормальную одежду. Не обязательно во всем слушаться этого Гроуса…

– Совершенно с тобой не согласен, младший-младший, – раздался голос самого Гроуса, и Алиона невольно вздрогнула.

 Спор не разразился: следом за гостем в комнату вошла госпожа Ламарин.

– Никогда не видела тебя такой! – она восторженно провела рукой по черным волосам дочери. – Я всегда знала, что ты красавица, но посмотри, как невероятно хороша ты сейчас!

– Меня одного это беспокоит? – уточнил Данни.

Алиона же с неприятным для нее самой волнением ожидала реакции Гроуса. Заметит ли он изменения? Одобрит ли?

 Он глядел оценивающе, и это одновременно волновало и злило.

– Хм, – задумчиво протянул он, потирая подбородок.

Неуверенно обняв себя, Алиона силилась ничего не сказать и не спросить, чтобы не выдать, как ждет вердикт.

Гроус обошел ее кругом. Ножницы, иголки и нитки уже закончили свое дело, поэтому улетели в чемоданчик портного и теперь не мешали осмотру.

– Хм…

Алиона сжала кулаки.

Он встал перед ней, рассматривая лицо, но не глядя в глаза. Голос матери из далеких воспоминаний напомнил: “Нельзя бить людей!”. Распространялось ли это правило только на братьев или на самодовольных мужланов тоже?

– Алиона не лошадь, хватит ее разглядывать, как будто думаете, покупать ли! – взбеленился Данни.

Гроус скосил глаза в сторону молодого человека, вздохнул, затем-таки встретился взглядом с самой Алионой.

– Браш сказал, что загар мне не пойдет, поэтому…

– Да, так лучше, – сухо кивнул Гроус, а затем громко объявил для всех: – Все идет по плану, завтра отправляемся в Морланд.

С этими словами он отошел к портному, чтобы выяснить, что уже было готово. Госпожа Ламарин подкралась к Алионе и прошептала:

– Ты расцвела, Алиона, но помни, твое главное преимущество – то, что скрыто от глаз.

Алиона шокировано приоткрыла рот: она не собиралась никому показывать то, что было скрыто, даже ради дела! Однако возмущение прошло, когда мама продолжила:

– Твой уникальный ум и доброе сердце. Твоя неповторимая, сильная личность. Мужчины, – она коротко кивнула куда-то в сторону Гроуса, – любят оценивать глазами, но, кто бы что ни говорил, потом влюбляются в душу.

Примерки продолжались еще больше часа. Гроус остался тут же, усевшись на стул, передвинутый от туалетного столика. Госпожа Ламарин ушла по делам. И одна Алиона стояла и стояла, время от времени уходя за ширму, чтобы сменить очередной комплект и закутаться в кокон новой ткани.

Завершая последний наряд, портной принялся кружить вокруг нее, взмахивая руками и щелкая пальцами, как будто пытаясь в воздухе воссоздать формы Алионы. Ткань, поддаваясь движениям талантливых рук, принимала нужные очертания. Господин Сью провел мизинцем вдоль позвоночника, и на платье появилась тоненькая молния. Он зажал ткань над коленями, та так и осталась складками, создавая интересный рисунок.

– Обворожительно, – заключил, наконец, портной, и это означало, что шедевр завершен.

– Слишком короткое, – заявил Гроус безапелляционно со своего места.

– Впервые слышу, как ты говоришь что-то разумное, – отозвался Данни.

Прежде чем разразился скандал – а Гроус уже повернулся всем телом к оппоненту – Алиона спросила:

– Но разве это не хорошо?

– Платье короткое, и у него глубокое декольте. Не будем демонстрировать Ливингстону все наши богатства сразу.

 Алиона неловко прочистила горло и кивнула.

– Тогда, может быть, лучше сделать вырез не таким глубоким? – предложила она. – Потому что такое платье не может быть длинным.

 Господин Сью активно закивал головой.

– Удлинение исключено, – заявил он.

 Подняв бровь, будто бы взвешивая все за и против, Гроус задумчиво посмотрел на грудь Алионы, потом на ноги. Постучал пальцем по подбородку, размышляя.

Алиона многозначительно прочистила горло. Да что он себе позволял?

– Закрывайте верх.

 Господин Сью подошел к Алионе и, аккуратно взявшись за ткань, потянул вырез наверх, словно пытаясь подтянуть платье. Ткань волшебным образом послушалась мастера, пряча от чужих взглядов женскую грудь.

– Вот сюда какое-нибудь короткое колье, и ты будешь ослепительна, – негромко, словно делясь каким-то секретом, сказал господин Сью, указывая на шею Алионы.

 Она устало улыбнулась.

ГЛАВА 3. Союз Вечных Земель Морланда

 В семь утра, на рассвете нового дня, когда всё вокруг только пробуждалось, Алиона уже спускалась в гостиную своего дома, готовая отправиться в путешествие к берегам Морланда.

Мысленно она примеряла на себя новое имя: Лион. Не слишком отлично от настоящего, и все же…

У камина о чем-то негромко переговаривались отец и высокий мужчина с короткой темной бородой, коротко бритыми висками и зачесанными назад черными волосами. Алиона замерла на нижней ступеньке лестницы. На незнакомце было нечто вроде темно-синего халата, простроченного так, что однотонная блестящая атласная ткань казалась изрезанной геометричным рисунком. Такие “тулузы” носили жители Норбергии, государства к северу от Фентерры.

Склонив голову набок, Алиона попыталась соединить картинку, которую видела, и собственные логические выводы. Этим человеком мог быть только Кайлер Гроус. Именно он должен был прибыть в эту комнату рано утром, именно он должен был ждать сейчас Алиону у камина.

 Удивительно, насколько прическа и одежда изменили его! Интеллигентный авантюрист в элегантном костюме исчез, оставив вместо себя безжалостного вожака головорезов с севера. Черный цвет и борода добавили его грубо высеченному профилю флер безжалостного мясника. А традиционный костюм Норбергии – под тулузом можно было заметить белые мягкие брюки и рубашку из такой же ткани – добавлял ему бандитского шика: посмотрите, как я невероятно богат, и помните, каким образом были заработаны эти деньги!

Однако Алиона решила не позволять Гроусу наслаждаться ее удивлением. Вспомнив хладнокровие, какое продемонстрировал он, увидев ее после работы Браша и Сью, она нацепила маску безразличия и прошла вперед.

Отец, наконец, заметил ее и поприветствовал. Гроус повернулся и поднял черную бровь. Когда Алиона повседневным тоном поздоровалась с ним, не забыв назвать «папочкой», он ухмыльнулся и вернулся к разговору с ее настоящим родителем.

Она присела на диван. Разглядывая блестящие стальные кольца на пальцах Гроуса, вспоминала тот параграф из его личного дела, в котором рассказывалось, чем он зарабатывал на жизнь. Богатый вдовец, Кроу Кальери разрабатывал месторождения железных руд в Норбергии. Лион, его единственная дочь, достигнув совершеннолетия, стала помогать ему в управлении. Это, в конце концов, объясняло внешний вид партнера по операции.

– Это безумие! – воскликнул вдруг ее настоящий отец.

– У тебя есть иные варианты? – поинтересовался Гроус.

 Он, как всегда, был уверен в том, что все будет так, как он решил, и поэтому голос его был предельно спокоен. Отец же негодовал:

– Я не подвергну Алиону подобной опасности!

– Пока она со мной, тебе не о чем волноваться.

Старший Ламарин зло расхохотался.

– Можешь не верить в мое благородство, но поверь в мое желание довести это дело до конца. Поверь человеку, который зубы чистит при помощи магии. Я на себе ощущаю, как сила угасает каждый день, поэтому сделаю все, чтобы артефакт оказался в Фентерре.

– Вот именно! – отец Алионы сердито ткнул пальцем в грудь Гроуса. – Ты ни перед чем не остановишься.

– Даже если так, в том, что в моих интересах доставить твою дочь в Морланд, ты не должен сомневаться.

Отец стиснул зубы.

– Пап? – подала голос донельзя заинтригованная Алиона. – Как мы будем добираться до Думтауна?

На ее вопрос обернулись оба мужчины. Ламарин заметил это и раздраженно ткнул Гроуса плечом, проходя мимо. Подойдя к дочери, он подал ей руку, и она встала, сжимая отцовскую ладонь.

– Качество ваших поддельных документов не создаст проблем в Морланде, но исключает, по мнению Гроуса, возможность купить билеты на самолет.

– Для внутренних рейсов они были бы удовлетворительны, – пояснил Гроус, – но в случае авиаперелета в Морланд придется столкнуться с пограничниками. Моей магии не хватит, чтобы убедить их в нашей благонадежности: охранные чары на границе невероятно мощны.

– Оу, что ж… – задумчиво протянула Алиона.

– Гроус предлагает лететь на ковре-самолете, – ошарашил ее отец.

Алиона издала смешок, но под серьезным взглядом Гроуса скрыла его за кашлем.

– Да… конечно… – проговорила она, чувствуя себя глупо: они ведь шутили? – Перелететь океан на ковре-самолете это… мечта, а не путешествие. Соленый воздух в лицо… чайки…

– Ковер-самолет, – начал Гроус, отходя от камина, – это испытанный временем магический вид транспорта. Сегодня довольно редкий, но, по счастью, у меня на чердаке обнаружился один экземпляр. Он быстроходен, комфортабелен, защищен магическим полем, – сделал акцент он, – исключающим любое взаимодействие с соленым воздухом, птицами и, благодаря высоте полета, пограничными чарами.

– Тогда почему ковры не пользуются широкой популярностью? – спросила Алиона.

 Гроус обреченно вздохнул, словно принимая на себя тяжелое бремя человека, которому приходится объяснять окружающим очевидные вещи.

– Это очень дорогостоящий вид перемещений, поскольку требует больших магических затрат со стороны управляющего и является ценным, но не износостойким волшебным предметом. Самолетам помогают технологии, магические затраты минимальны, с их изобретением ковры быстро забылись, как и дирижабли. К тому же из-за трудностей с обнаружением и популярностью у неблагонадежных лиц, тридцать лет назад ковры были запрещены мировым сообществом. Допустимы только зарегистрированные полеты внутри страны, на которые получено специальное разрешение.

– Но как же…

– Если ни вы, ни я, ни ваш отец не станем докладывать кому-либо об использовании моего ковра… или лучше сказать «о существовании моего ковра», то никто ничего не узнает.

Алиона беспокойно прошлась по комнате.

– Лететь, не зарегистрировав полет, – полное безрассудство. Если что-то пойдет не так, и мы потерпим крушение, никто из официальных представителей не примет мер для нашего поиска. К нам на выручку не отправят ни одного Стража.

Ламарин старший часто закивал, Гроус же сжал зубы.

– Безрассудством было бы зарегистрировать полет, – он вздохнул. – Переживать совершенно не о чем: помимо моей магической энергии ковер сам наделен чарами, подобно артефакту. Это означает, что, если что-то выйдет из-под контроля, ему хватит собственной магии, чтобы безопасно приземлиться.

 Когда он многозначительно посмотрел на Алиону, она, закусив губу, задумалась.

– Почему я никогда не слышала о коврах-самолетах? – спросила, наконец, она.

– Вы действительно пребываете в святой уверенности, что знаете все на свете?

 Глава семейства Ламарин, наверное, продолжил бы спор с Гроусом, но Алиона решительно подняла подбородок и произнесла:

– Если других вариантов нет, чего же мы ждем?

Ее отец измученно хлопнул себя по лбу. Алиона же позволила Гроусу взять чемоданы, чтобы поскорее оказаться в саду. Братья еще спали, но, если Данни спустится и узнает о ковре-самолете, они застрянут еще на час.

Марк, в отличие от Данни и даже отца, все время подготовки сохранял молчаливое спокойствие, но Алиона знала: он тоже переживал. Просто Марк обычно боролся со своей тревожностью не вспышками ярости, как Данни. Он что-либо предпринимал. Алиона не знала, что делал старший брат за ее спиной в этот раз, но была уверена: он держал руку на пульсе.

С мамой они попрощались еще накануне. Более легкая на подъем, чем муж, умеющая получать удовольствие от жизни, она считала предстоящую авантюру дочери увлекательным приключением. Разумеется, и она волновалась об Алионе, но среди наставлений “быть осторожнее” и “не доверять никому” то и дело звучали фразы вроде “и повеселись там!”.

– Чай?

Это были первые слова, произнесенные на борту Ковролета-78 с того момента, как он тронулся. Выглядел этот транспорт как самый обыкновенный ковер. Гроус опустился на него, умудряясь, даже сидя на старом гобелене с потертым рисунком, сохранять величественную грацию. Алиона неловко уселась рядом. Тут же она инстинктивно начала искать, за что ухватиться, но, разумеется, ни поручней, ни ручек здесь не было. Вцепившись пальцами в мелкий ворс, она затаила дыхание.

Гроус прикрыл глаза, любовно провел ладонями по выцветшему рисунку и застыл.

Ковер задребезжал и начал медленно подниматься. Алиона была почти уверена, что сейчас под ее весом плотная ткань провиснет, однако этого не произошло. Алиона чуть попружинила на месте и обнаружила под собой плотную воздушную подушку. Представилось, что она сидит на упругом облаке.

Однако чем выше поднимался Ковролет, тем страшнее становилось. Не решаясь смотреть вниз, она поняла, что транспортное средство находилось достаточно высоко, только когда везде, насколько мог видеть глаз, простирался туман. Гроус поводил руками, сделал пару резких движений, и Алиона ощутила, как вокруг них образовался невидимый пузырь. Теперь ни ветер, ни холод, ни встречные летающие предметы не представляли никакой опасности. Путешественники словно оказались в капсуле, в которой поддерживались комфортная температура и влажность.

– Поехали! – произнес, наконец, Гроус, и ковер стремительно сорвался с места, держа путь к Союзу Вечных Земель Морланда.

 Несколько минут Алиона была неподвижна. Это было странное чувство: никакая видимая преграда не отделяла ее от проносящихся мимо густых, похожих на пенные клубы облаков, однако ощущение полета практически отсутствовало. Не доверяя старому летному устройству, Алиона старалась не совершать лишних движений и напряженно прислушивалась к звукам, которые издавал ласкающий облака Ковролет. Поэтому она испуганно вздрогнула, когда Гроус, вольготно расположившийся почти на краю ковра, вдруг предложил ей чашку чая. Переведя взгляд сначала на него, потом на его руку с многочисленными перстнями, держащую изящную фарфоровую чашечку, Алиона лишь напряженно сжала губы.

– Нам предстоит лететь шесть часов, – светским тоном сообщил ее спутник, откидывая за спину полы тулуза. – Вы, безусловно, можете потратить это время на то, чтобы изображать статую, но я бы предпочел распорядиться им более разумно.

 Алиона нехотя согласилась.

 Гроус отодвинул чашку с чаем к пирамиде из чемоданов, которые порой чуть покачивались, но в целом вели себя так, будто стояли на твердой неподвижной поверхности.

– В таком случае, думаю, пришло время для практических занятий, – заявил он и, совершенно внезапно, улыбнулся.

Улыбка у него оказалась кровожадная, и Алиона невольно подалась назад. Гроус же, напротив, подвинулся ближе, сев так, что его колено почти касалось ее бедра.

– Итак, – сказал он, глядя как-то по-новому.

Так смотрят на дорогое вино многолетней выдержки, которое держали для особого случая, и вот решили, что настало время откупорить бутылку.

– Первая встреча, – объявил Гроус многозначительно, чуть понизив голос, будто хотел, чтобы Алиона прислушивалась. – Когда время играет против нас, первое впечатление очень важно. У вас практически не будет возможности изменить его. Поэтому, дорогая Лион, – с нажимом произнес он, – вы должны приложить максимум усилий, чтобы понравиться Ливингстону с первого взгляда.

 Если раньше она особенно не нервничала, то теперь начала. Кивая в знак согласия, Алиона погружалась в мрачные мысли, главной из которых была «я не смогу».

– Теперь ответим на вопрос «как это сделать?», – продолжил лекторским тоном Гроус. – Ваш внешний вид способен задержать заинтересованный взгляд. Вы должны этот взгляд поймать и завладеть им. Лион?

 Она откликнулась. Он смотрел на нее в упор, и Алиона поразилась интенсивности и жару мужского взгляда. Ее щеки запылали, и она хотела было посмотреть куда-нибудь в сторону, но Гроус вдруг сам прервал зрительный контакт, заставив тем самым Алиону продолжать смотреть на него. Все это длилось лишь мгновения, но она успела рассмотреть и его тонкие, будто искривленные насмешкой губы, и острый нос, и даже длинные ресницы, сейчас скрывающие взгляд серо-синих глаз. Через пару секунд он снова осторожно взглянул на Алиону: сначала на ее ключицу, затем на губы, и только потом – в глаза.

 Чуть отклонившись назад, он принял скучающий вид и спросил:

– Запомнили последовательность взглядов?

 Алиона, весьма впечатленная тем, что приняла сперва за чистую монету, закусила губу. Нужно было время, чтобы прийти в себя и найтись с ответом.

– Сначала заинтересованный…

 Гроус медленно кивнул.

– Потом испуганно отведенный в сторону, как будто бы вы смутились того, что вас поймали.

 Еще один кивок.

– А затем, э-э, – она чуть нахмурилась, подбирая слова, – несмелый, но настойчивый, и не сразу в глаза, а сначала… будто вы думаете о чем-то непристойном.

 Впервые на лице Гроуса Алиона увидела нескрываемое одобрение.

– Из вас может выйти толк, – заявил он. – Приступим к практической части.

 Алиона посмотрела на свои руки, пытаясь сосредоточиться. Глубоко вздохнув, она медленно подняла взгляд и заглянула собеседнику в глаза. Тот тут же недовольно цокнул языком и отвернулся. Алиона, словно извиняясь, пожала плечами.

– Мы еще не знакомы, а вы уже хотите убить меня за что-то? – язвительно уточнил Гроус.

– Проблема в том, что мы все же знакомы, так что желание объяснимо, – пробормотала она, опуская взгляд.

 Выдохнув, Алиона сосредоточилась, постаралась изобразить заинтересованность и посмотрела на Гроуса.

Несколько секунд она внимательно глядела на него, но, наконец, он закатил глаза, и она разочарованно фыркнула.

– У меня что-то на лице? – с наигранной вежливостью поинтересовался он.

– Да, жутко раздражающее выражение, – сердито отозвалась она, а затем жалобно добавила: –  Я стараюсь!

 Алиона чувствовала себя глупо, ужасно глупо. У нее не получалось изобразить заинтересованный взгляд. Чего ради он вообще взял ее на это дело, нашел бы кого-нибудь более способного!

Гроус придвинулся чуть ближе, сел на пятки, его колено уткнулось в ее. Опершись на руку, он чуть склонился к Алионе, и эта близость была более чем смущающей.

– Смотрите, – приказал он, и она послушно уставилась в его глаза.

 Сначала ей было смешно – что, как она сама рассудила, было защитной реакцией на неловкость. Но постепенно уголки губ опустились, а щеки вновь стали горячими и, она была уверена, красными, как флаг Фентерры. Она не могла понять, что такого было во взгляде стальных глаз, отчего в них безо всяких слов читались откровенные желания.

– Вы используете какую-то магию? – прошептала она, не отводя взгляд.

– Эта магия называется “обольщение”, и она вам доступна, – так же тихо отозвался он. – Вот только… сделайте другое лицо.

– Прошу прощения? – опешила Алиона.

Гроус чуть нахмурился и неопределенно взмахнул рукой в ее сторону:

– Оно слишком… невинное. Ливингстон не должен думать о том, чтобы накормить вас мороженым, хотелось бы, чтобы вы рождали в нем другие мысли и желания.

Слова отдались резкой болью в груди.

– Я взяла с собой только одно лицо, – Алиона принялась разглаживать складки на платье, стараясь во что бы то ни стало сохранить ровный тон. – Придется как-то работать с тем, что есть.

Затем она в очередной раз устремила взор на собственные пальцы. Она слишком старалась, вот в чем было дело. Притворство никогда не было ее сильной стороной. Следовало расслабиться и подумать о чем-то волнующем.

Она сидела совершенно одна в компании мужчины, которого почти не знала. Мужчины, который был старше ее на десять лет и большую часть жизни считал лишь неприметной девчонкой, дочерью давнего знакомого. А теперь обучал, как соблазнять. Разве это само по себе не волнительно? Вот только этот мужчина выглядел так, будто способен на убийство от скуки. Если бы он был чуточку более… приятным, милым, обаятельным! Он и в Фентерре не особенно старался нравиться: отец и братья вечно обсуждали его поведение, высказывания, споры на встречах.

Ну как тут расслабиться?

Алиона вздохнула. К счастью, Гроус терпеливо ждал.

На самом деле, если не считать злодейского лица, его можно было назвать привлекательным… ну или по крайней мере, интересным. Необычным уж точно. Это был такой тип внешности, на грани между уродством и неземной красотой. Когда кажется: если бы что-то хотя бы немного было иначе, он стал бы ужасно отталкивающим. Но именно в том, как были расположены его глаза, как четко были очерчены губы, и даже в этих глубоких складках у рта таилась какая-то сила, вызывающая желание смотреть снова и снова.

И она посмотрела: не с тем, чтобы захватить его внимание, а с тем, чтобы увидеть в этом человеке что-то еще. Не одного из скучных типов из Совета, что раз в месяц приходили к отцу и обсуждали политику, крупные сделки и инвестиции. И не того скучающего аристократа, который подарил ей куклу на четырнадцатилетие. А мужчину. Интересного, загадочного. Проживающего свои лучшие годы и обладающего неожиданно пронзительным взглядом.

Алиона была уверена – он знал о том, как действовал на женщин, и соблазнял осознанно. Может, мужчины из знатных семей Фентерры и считали, что им стоило сторониться Гроуса из-за неясного прошлого и возможных криминальных связей, а вот Алиона поняла, что по-настоящему опасными были его глаза. От таких можно вспыхнуть и сгореть, рассыпавшись в пепел.

Она, будто испуганно, отвела взгляд в сторону, сглотнула. Затем оценила его руки: длинные пальцы, эпатажные кольца. Посмотрела куда-то в район живота – плоский, подтянутый, даже под свободной мягкой рубашкой видно. Проследила дорожку пуговиц. Губы ее в этот момент сами по себе чуть распахнулись, и это показалось уместным. Увидев, как дернулся его кадык, Алиона, наконец, снова взглянула на его лицо и, встретившись взглядом, невольно улыбнулась. Улыбнулась, потому что знала, что все сделала правильно.

Гроус несколько секунд сидел неподвижно, а затем, сложив руки на груди, делано безразлично произнес:

– Я знал, что ваша высокая способность к обучению затмит отсутствие каких-либо начальных навыков.

Он мог изображать равнодушие, но Алиона почувствовала: что-то в его голосе изменилось.

Полет оказался утомительней, чем ожидала Алиона. Гроус еще какое-то время нудно объяснял ей, как именно надо смотреть, куда направлять взгляд, а куда – не стоит. Слушая его, Алиона потянулась к чаю, сделала пару глотков, оперлась спиной о самый устойчивый на вид чемодан и…

– Лион, просыпайся. Лион! Лион!

 Первые секунды она не могла понять, что за Лион спала рядом и почему никак не хотела проснуться, если ее так настойчиво будили. Затем, наконец, разум очнулся окончательно, и Алиона резко села. Оглянувшись по сторонам, она обнаружила себя сидящей на ковре посреди поля с серо-желтой невысокой травой. Рядом стоял Гроус. Даже удивительно, что она сразу узнала его, несмотря на непривычно темные волосы и бородку.

– Извини, папа, я не сразу сообразила, что ты будишь меня.

– Слезай с ковра, – приказал он.

 Вздохнув, она хотела было подняться, как вдруг Гроус галантно предложил ей руку. Удивленно посмотрев на протянутую ладонь, Алиона перевела взгляд на мужское лицо. На ее собственном застыла маска изумления. Гроус закатил глаза:

– Будь добра, когда в следующий раз кто-то предложит помощь, откроет дверь или подвинет стул в ресторане, не смотри на этого человека как на трехголового зверя.

 Кивнув, Алиона воспользовалась помощью и поднялась на ноги.

– Я росла с двумя братьями, – пояснила она, – Марк и Данни, конечно, очень заботятся обо мне, но скорее спихнут с лестницы, чем подадут руку.

– И скорее спихнут с лестницы любого потенциального ухажера, чем позволят ему подать вам руку, не так ли? – хмыкнул Гроус.

Алиона не ответила, хотя вдруг осознала, что это было правдой. Братья, особенно Данни, поднимали на смех любого, кто проявлял к ней симпатию. А она, видимо, так и не успела влюбиться, чтобы почувствовать желание противостоять им.

 Гроус скрутил Ковролет в рулон и аккуратно уложил в неглубокий ров. Огляделся, будто запоминая место, а затем подхватил большую часть чемоданов и предложил Алионе следовать за ним. Сгорая от любопытства, но умудрившись удержаться от вопросов, она взяла оставшийся багаж.

Пока они шли, ее голубое платье путалось в траве. Синий же тулуз Гроуса эффектно скользил по колосьям, благодаря гладкой ткани.

Несмотря на неудобства и сухую землю, что пыталась забраться в туфли, Алиона успела поразмышлять и ответить себе на некоторые вопросы.

Поскольку они достигли Морланда незаконным путем, приземлиться на официальную посадочную площадку для ковров-самолетов или прямо в городе, на глазах у всех, они не могли. Поэтому Гроус избрал столь безлюдное и удаленное от цивилизации место. Что ей не было понятно, так это куда они теперь направлялись и каковы были дальнейшие действия.

 Вскоре они вышли на уходящую вдаль серой змейкой пустынную дорогу.

– Будем ловить машину? – не выдержала Алиона.

– В некотором роде, – загадочно отозвался Гроус.

 Вытянув вперед руку, он что-то пробормотал, схватил воздух – это всегда сопровождалось каким-то кровожадным, паучьим движением его пальцев – и дернул на себя невидимую веревку.

Алиона принялась оглядываться, ожидая чего-то, но воздух, казалось, застыл, точно густой йогурт, обволакивая все вокруг: ни звука, ни движения. Солнце нагревало асфальт, от которого исходил жар. Хотелось пить.

Вдруг Алиона почувствовала вибрации. Скоро земля задрожала гораздо ощутимее, и Алиона крепче сжала ручку чемодана. Нарастающий гул обещал появление самолета, не меньше. Однако, наконец, из дрожащего горячего воздуха перед ней и Гроусом возник серебристый автобус.

 Дверь в передней части его открылась, и путешественники увидели тучного темнокожего водителя в очках с очень толстыми стеклами.

– Залезай, чё стоим? – произнес он с, как показалось Алионе, жутчайшим акцентом.

Язык Морланда практически не отличался от языка Фентерры, но вот произношение сразу выдавало происхождение. Хорошо, что Норбергия располагалась рядом с Фентеррой, и говор отличался не так сильно. Не живший там человек и вовсе не заметил бы разницы.

 Гроус позволил Алионе зайти в автобус первой, сам же сперва загрузил багаж в специальное отделение, а затем поднялся следом.

 Она прошла вперед по салону. Гроус сначала расплатился с водителем и получил билеты. Комфортабельные кресла обещали славную поездку. Пассажиров было немного, все они расположились на местах впереди, большинство спало. В самом конце сидел мужчина в желтовато-серых пальто и шляпе. Лицо его невозможно было разглядеть из-за поднятого ворота.

 Алиона же села на свободное кресло в центре, но из динамика тут же раздался грозный голос:

– Ваши места номер двадцать семь и двадцать восемь.

 Закатив глаза, Алиона пересела. Автобус тронулся. Почти сразу рядом с ней приземлился Гроус.

– Надеюсь, ты выспалась, – заметил он.

– Думаю, да…

– Прекрасно. Тогда продолжим.

Он глубоко вздохнул, будто ожидалась особенно трудная тема для изучения. Бросил взгляд на кресла впереди и сзади – рядом не было никого, и он, судя по всему, счел обстановку безопасной для предстоящего разговора.

– Наблюдая за вами, я заметил, – прошептал Гроус и чуть задумался, будто подбирая слова.

Он небрежно коснулся ладони Алионы самыми кончиками пальцев, привлекая ее и без того сосредоточенное внимание к следующей фразе:

– Заметил, что вы не тактильный человек.

Он развернулся на своем кресле, чтобы глядеть на ее профиль. Алиона сидела идеально ровно: няня и мечтать не могла, что однажды ее подопечная сумеет вытянуть позвоночник в настолько прямую линию. Гроус сжал ее ладонь.

– Но видите ли, для нашей с вами… общей задачи… – его голос звучал как урчание кота, – важны случайные прикосновения.

Алиона едва улавливала смысл слов, так как кожу жгло там, где подушечки его пальцев касались ее ладони. Было ли ей приятно? Могло бы быть. Наверное. Если бы контакт был искренним. Сейчас же она чувствовала себя как на уроках физкультуры: ее тело снова немного не дотягивало до нужных стандартов, чтобы сдать нормативы.

– Лион, расслабься, – мягко потребовал Гроус и подбадривающе сжал ее плечо.

Жест, заставивший ее превратиться в изваяние. Она медленно повернулась, опустила взгляд на его тяжелую, теплую ладонь, затем посмотрела Гроусу в глаза.

– Вы знаете, что три самых бессмысленных фразы в мире, это “расслабься”, “не бойся” и “не переживай”?

Он хмыкнул.

– Уверен, их гораздо больше, – произнес он.

Алиона на мгновение задумалась, какие еще слова можно было счесть бесполезными, но Гроус отвлек ее тем, что медленно переместил руку с плеча на шею, коснулся позвонков. Чтобы снять нарастающее напряжение, она – явно громче, чем следовало бы – спросила:

– Если уж на то пошло, разве это не должна делать я?

Он прижал палец к ее губам, шикнув. Вновь огляделся и, лишь убедившись, что никто не подслушивает, ответил:

– Разумеется. Но пока мне кажется, что вы можете прикоснуться к моей шее только с намерением придушить.

Она не смогла сдержать улыбки.

– Хорошо, давайте просто возьмемся за руки, – предложил Гроус, садясь в кресле ровно и протягивая ей открытую ладонь.

Это она могла. Их руки соприкоснулись. Спустя несколько минут, когда Алионе надоело переживать из-за этого или чувствовать неловкость, она отвернулась к окну и сосредоточилась на пейзаже. Там ее ждала довольно однообразная картина: степи с высушенной землей и торчащими из нее кустарниками, чуть вдали – холмы, а за ними – светло-голубое, будто выцветшее на солнце небо.

Когда Алиона совсем было расслабилась, Гроус начал поглаживать ее запястье, заставив вновь напрячься. Она повернулась, чтобы упереться взглядом в профиль его спокойного лица.

– У вас сухие руки, попробуйте пользоваться маслами, – предложила она.

Губы Гроуса дрогнули, он посмотрел на нее насмешливо и тихо ответил:

– Вы пытаетесь заполнить неловкий момент глупым комментарием, тогда как могли бы просто расслабиться. Ведь я не делаю ничего особенного.

– А если я буду трогать вас, где вздумается? – прошипела она, склоняясь к нему и сердито глядя на невозмутимое лицо.

Он перевел на нее взгляд, тонких губ коснулась коварная улыбка:

– Я не скажу и слова против.

Алиона раздраженно откинулась на спинку кресла, продолжая ощущать, как его пальцы рисуют круги на тонкой и чувствительной коже запястья.

И только она начала привыкать к этому, как он отпустил ее кисть и принялся, едва касаясь, гладить тыльную сторону ее руки, то притрагиваясь к пальцам, то проводя по оголенной коже почти до сгиба локтя, посылая мурашки по ее телу. Когда Гроус начал выводить узоры, Алиона страдальчески закатила глаза. А потом вдруг заметила, что…

– Вы пишете буквы?

Она вопросительно поглядела на Гроуса, тот довольно кивнул.

– Л-И-О-Н, – поняла она.

Неловкость как рукой сняло, теперь разум пытался разгадать каждое зашифрованное послание. “Кальери”, “Думтаун”, “Норбергия”.

– М-А-Л-Ы-Ш-К-А-Л-И, – “прочитав” последнее, Алиона стукнула Гроуса по колену.

Она догадывалась, что он лишь дразнил ее, но шутка смешной не показалась.

– Ваш черед, – он положил тяжелую ладонь на ее колено и как ни в чем не бывало добавил: – Рисуйте.

Сглотнув, Алиона принялась пальцем выводить на его руке буквы, складывающиеся в слова.

– Думаю, можем продолжить, – удовлетворенно кивнул Гроус спустя четверть часа. – Положите голову мне на колени.

Алиона возмущенно охнула. Такое в ее кругу – да и в его вообще-то тоже – считалось жестом весьма интимным и было просто неприемлемо в общественном месте.

– А ничего, что мы едем в автобусе, полном людей, – прошипела она.

– Хорошо, что вы об этом подумали, – тихо отозвался Гроус, озираясь, – но не стоит волноваться, нас не видно. К тому же, маловероятно, что кто-то из пассажиров этого автобуса вращается в кругах Ливингстона. Опасность быть раскрытыми минимальна. Если все же кто-то здесь знаком с ним, я в любом случае не намерен делать ничего, что может поставить под угрозу наше дело.

Алиона медленно перевела на него взгляд. Вот уж о чем, а о провале операции она думала в последнюю очередь! Неужели он совсем не понимал, что все его требования вступали в конфликт с ее воспитанием и скромностью?

– Давай, Лион, положи голову, – нетерпеливо потребовал он.

– Если вам что-то от меня нужно, попросите вежливо.

Настроение Гроуса сменилось, это было заметно по вспыхнувшим глазам, сжатым губам и более резким складкам у рта.

– Мы здесь не для того, чтобы расшаркиваться друг перед другом, – процедил он.

– О, буду иметь это в виду, когда решу продемонстрировать отсутствие манер.

Она всегда была тихоней, редко с кем-то конфликтовала, но не выносила давления и вот такого требования беспрекословного повиновения. На вежливую просьбу она всегда готова была откликнуться, порой даже в ущерб себе, но любую грубость и деспотизм воспринимала в штыки. При этом все в ней начинало дрожать от неприятного волнения, ладони потели, щеки горели. Это было не надменное сопротивление чьей-либо власти, а паника, страх и слепое отчаянное нежелание подчиняться чужой воле.

– Хорошо… Лион, дорогая, будь добра, приляг, ты устала, – тихо пропел он голосом, полным фальшивой заботы.

– Сначала объясните, зачем, – отозвалась она.

– Вы сказали, если я хочу чего-то от вас, достаточно вежливо попросить, – прошипел Гроус.

– Нет, я не так сказала. Я сказала: если чего-то хотите, просите вежливо. Из этого не следует, что я соглашусь.

Несколько мгновений он смотрел на нее, будто размышляя, где будет прятать труп. Затем внезапно схватил за плечо, заставив испуганно всхлипнуть. Медленно и мягко привлек к себе, отчего ей пришлось судорожно схватиться за подлокотник его кресла. Сумев удержать равновесие, она прислушалась к шипящему шелесту, в который превратилась речь Гроуса:

– Вы не в отпуске. Я руковожу операцией, и если говорю положить голову мне на колени… Просто. Так. И сделайте.

Кровь прилила к ее лицу, едва сдерживаемая ярость грозилась выплеснуться в некрасивую сцену, где она шлет его к праотцам и требует остановить автобус.

– Если хотите, чтобы все это сработало, – выдохнула она ему в ухо, – обращайтесь со мной уважительно. Думаете, Данни нет рядом, и я совсем беззащитна? Можете делать, что вздумается?

Он отпустил ее руку, и она медленно отстранилась.

– Я так не думаю, – процедил он сквозь зубы. – Просто не хочу тратить время, которого у нас и так нет, на любезности. Я взял вас с собой, считая рассудительной, не вздорной барышней…

– Вы думали, что я буду во всем вас слушаться, – оборвала она яростным шепотом, – но не учли, что тихая серая мышка выросла с двумя братьями. Первое, чему они меня научили, как больно бить и быстро бегать.

Гроус сощурился, лицо его стало совсем недобрым, и Алиона с большим трудом удержалась от того, чтобы нервно сглотнуть и безропотно на все согласиться.

К счастью, он сдался раньше. Усмехнулся, черты лица вдруг смягчились, и он даже перестал походить на кровожадного маньяка. Затем небрежно, легонько провел костяшками пальцев по ее скуле и заметил:

– Вы дерзите, а глаза как у оленя, увидевшего охотника.

Сердце, и правда, колотилось, как будто к смерти готовилось.

– Объясните, для чего, – чуть более миролюбиво, чем прежде, сказала она.

– Сядьте ближе, я отвечу.

Она вновь придвинулась так, чтобы слышать его шепот. Он склонился к ее уху и очень тихо заговорил:

– Скромность, безусловно, красит женщину, но в нашем случае необходимо, чтобы вы ее побороли, – его дыхание обожгло ухо, и Алиона подумала, что в сравнении с этими перешептываниями, соприкосновение ее щеки с его бедром выглядело бы не таким уж непристойным. – Мы раздвигаем границы вашего личного пространства, чтобы вы не вздрагивали каждый раз, когда кто-то к вам прикасается.

– Давайте рассчитывать, что все, что нужно, раздвинется само, когда придет время, – уверенно предложила она.

– В критичный момент мы не поднимаемся до уровня наших надежд, а опускаемся до уровня нашей подготовки. Поэтому кладите голову мне на колени, – прорычал он, – и представляйте себя на южноморском пляже.

Она сердито дышала, глядя ему в глаза. Он молчал, но взглядом метал молнии. Алиона подумала: он попросил вежливо и объяснил цель. Выполнил все ее требования, можно и пойти на встречу. Девичья честь не пострадает. По крайней мере, та честь, что воспитывали в ней путем суровых игр и безжалостных соревнований Марк и Данни. Алиона устроилась на своем довольно широком кресле, улегшись на бок, лицом к впереди стоящим сидениям. Ее щека коснулась мягкой ткани мужских брюк.

Алиона была очень напряжена. Рука Гроуса коснулась ее головы и зарылась в мягкие волосы.

– Попробуйте получить удовольствие, – проговорил он, пока его длинные пальцы аккуратно массировали ее кожу.

 Алиона смогла лишь мысленно рассмеяться.

 Он перебирал ее волосы, легонько касался уха, поглаживал голову широкой ладонью, и ей бы и вправду отпустить тревоги и насладиться приятным ощущениями, но сознание просто вопило об опасности. Незнакомый человек, чужак, посторонний прикасался к ней с совершенно неясными намерениями. Близость была слишком интимной, чтобы Алиона могла продолжать лежать. Она попыталась подняться, но рука Гроуса помешала ей, придавив к бедру.

– Спокойно, – твердо сказал он, а потом повторил это слово, но уже чуть мягче.

– Мне кажется, достаточно… Я уже привыкла.

Алиона ощутила, как вздрогнуло его тело, и поняла, что Гроус рассмеялся.

– Вам нужно расслабиться, – сказал он, отводя ее руку, вцепившуюся в его пальцы.

 Она вздохнула. В самом деле, если ее нервировало такое невинное взаимодействие, как она рассчитывала очаровывать Ливингстона? Обольстительные женщины, которых она встречала в жизни и видела в кинофильмах, никогда не смущались, не тушевались, не отводили стыдливо взгляд. Они были полны уверенности в своей привлекательности. Если такая и залепит пощечину, то только в тщательно продуманной ситуации строго в нужный момент.

Как бы повела себя женщина, которая хочет свести с ума?

Алиона набрала воздуха в грудь и решительно перевернулась на спину, ее голова удобно покоилась на бедре Гроуса, взгляд же был устремлен вверх, к потолку. Гроус склонился над ней и с юмором спросил:

– В чем дело?

Алиона лишь дернула плечом.

И куда делась смелая девчонка, выросшая среди пацанов?

Гроус усмехнулся и произнес:

– Понятно… В таком случае вы могли бы закинуть руку за голову. Так ваша фигура будет выглядеть еще более привлекательно.

Он многозначительно опустил взгляд на ее декольте.

Вздохнув, Алиона так и сделала, стараясь выглядеть томно и загадочно.

– Все хорошо, – подбодрил ее Гроус, – но если вы будете вести себя… непосредственно, непринужденно, будто не видите в этом ничего особенного, это сыграет вам на руку. Попробуйте просто поговорить, как будто не пытаетесь соблазнить меня.

– Это несложно, я ведь и не пытаюсь, – проворчала она, а затем поерзала, занимая более удобное положение.

Кресло автобуса было широким и все же недостаточно большим, чтобы разлечься вольготно. Некуда было деть ноги. Наконец, Алиона все же разместилась так, чтобы не чувствовать себя завязанной в узелок.

– Ну… что вам рассказать… – вздохнула она. – Я люблю читать, люблю учиться и мечтаю получить ученую степень по истории.

– Хмм… – в этом мычании послышалось недовольство, и Алиона досадливо зашипела.

– То есть… – она попыталась вспомнить строки из своего личного дела, – больше всего я люблю обустраивать дом и заботиться о наших животных, – фальшивая улыбка. – А еще гулять на природе, любуясь великолепием Норбергских гор, и вдыхать аромат хвойного леса морозным утром.

– Это очень интересно, – проурчал Гроус и вдруг положил руку на ее живот.

Пресс тут же стал деревянным, все мышцы напряглись. Алиона открыла глаза.

Гроус стал поглаживать ее ребра – только пальцами, аккуратно, едва ощутимо. Алиона досадливо закусила губу, безуспешно попыталась расслабиться.

– Ладно, не все сразу, – заключил, наконец, он.

– Думтаун, – в этот же момент объявил водитель. – Кому надо, выходим поживее.

 Алиона резко поднялась, заехав лбом в подбородок Гроуса. Он зарычал от боли, схватившись за челюсть. Она прижала ладони к своему лицу, с ужасом представляя, какие ощущения сейчас испытывала ее жертва: у самой-то звезды из глаз посыпались. Не зная, чем помочь, она коснулась его щеки.

– Простите, простите, – причитала она. – Больно?

– А вы как думаете? – прошипел он и уткнулся лбом в ее плечо.

Испытывая чувство вины, она осторожно погладила его руку, коснулась волос.

Гроус вжался в нее сильнее, тихо постанывая. Она сперва продолжала гладить его, жалеть и позволять стискивать себя в объятиях. Потом червячок сомнения подал голос: точно ли ему так больно? И точно ли необходимо прижиматься к ее груди, чтобы облегчить страдания.

Она застыла. Он чуть ослабил объятия. Алиона отстранилась. Гроус глядел на нее с легкой улыбкой, кажется, не испытывая никакой боли.

– Симулянт! – задохнулась она от возмущения и дважды хлопнула его по плечу.

Гроус оправил тулуз, невозмутимо заявив:

– Вы едва не свернули мне челюсть, мои страдания были неподдельны. Но я на практике показал вам, как любую ситуацию можно использовать для сближения. Особенно ту, где вы оказались жертвой. Ничто не вызывает у мужчины такого влечения к женщине, как возможность проявить себя защитником.

– Вот прям ничто? – язвительно проворчала Алиона, поправляя платье и выглядывая в окно. – Это наша остановка или нет? – уточнила она, глядя на одинаковые домики с низкими белыми заборами.

– Это пригород. Мы выходим в центре. Еще полчаса.

Последние тридцать минут дороги они провели в тишине. Алиона смотрела в окно, разглядывая непривычные пейзажи и архитектуру. Гроус, к счастью, больше не докучал ей своими лекциями.

 Наконец, они въехали в квартал, плотно застроенный высоченными зданиями. На одной из оживленных улиц они вышли из автобуса.

 Воздух пах непривычно. Нельзя было определить, что в нем смешалось, но Фентерра точно ощущалась иначе.

Алиона зябко поежилась: свежее весеннее утро только недавно вступило в свои права. Но от дороги, автомобилей и зданий как будто бы исходило тепло, накопленное еще накануне.

– Нам необходимо попасть к Грандшайн билдинг, – сообщил Гроус, попутно пересчитывая чемоданы. – Это должно быть в шести кварталах отсюда.

 Люди огибали их, не особо обращая внимания. Хотя наряд Гроуса должен был бы показаться им необычным. Здесь так не одевались. Конечно, и в самой Норбергии далеко не все носили традиционную одежду, многие позволяли себе брюки и свитера или хотя бы простые рубашки и жакеты. Как и в Фентерре. Но все же жители этих стран стремились к элегантности и опрятности, а вот в Морланде к подобным вещам относились совершенно безразлично. То, что было надето на многих горожанах, походило на стандартный ассортимент фентеррийского магазина пижам.

Подойдя к дороге, Гроус вытянул руку вперед, и тут же перед ним затормозила желтая машина. Через четверть часа, попетляв между столпившимися вдоль улиц высотками, такси оказалось на проспекте Хайфорд, четыреста пять.

В холле огромного отеля, расположившегося в одной из высоток с острым шпилем, было довольно людно. Шикарное фойе, отделанное разными оттенками мрамора от пола до потолка, предлагало гостям отдохнуть на роскошных бархатных диванах, расположить свой багаж на блестящих золотистых тележках и отведать напитков в сверкающем хрусталем баре.

У стойки регистрации все переливалось от перламутра на стенах, люстр из желтого металла с витражными плафонами, защитных магических кристаллов и сотен ящичков с лампочками. В последних хранились ключи.

Сопроводив широкой белозубой улыбкой заученное приветствие “Мы рады видеть вас в Грандшайн Меджик Хотел”, администратор, высокая девушка с элегантной прической, достала для них из такого ящичка круглые карточки с номерами “256” и “257”.

– Одноместные номера класса люкс с видом на море, – пропела она.

– Совершенно верно, – кивнул Гроус.

Алиона удивленно подняла брови: моря тут нигде не было и в помине, но она, разумеется, слышала о зачарованных окнах. Только вот ни разу в жизни не видела: в Фентерре никто не стал бы тратить силу на такую ерунду. Да и прекрасных видов дома хватало с лихвой.

 Оставив багаж коридорному, Алиона и Гроус прошли к лифту. Металлическую решетку отодвинул в сторону лифтер, низкорослый лысоватый мужичок с круглыми выпученными глазами и очень кустистыми бровями. Быстро отведя глаза от его лица, Алиона сказала:

– Наши номера двести пятьдесят шесть и двести пятьдесят семь.

– Двадцать пятый этаж, – гаркнул лифтер и резкими движениями закрыл дверь лифта.

 Затем он поднял слишком большой для его худосочных рук рычаг, и лифт рванул вверх.

 Человек недобро смотрел на Гроуса и Алиону, но вскоре это перестало иметь значение. Лифт ехал слишком быстро. Кабина оказалась стеклянной, и то, как проносились мимо стены шахты, пугало.

 Что-то заставило Алиону взглянуть наверх, и она взвизгнула: они стремительно приближались к крыше и вот-вот вместе с лифтом должны были превратиться в лепешку. Гроус тоже поднял голову, но не успел что-либо сказать, потому что лифт проломил бетонную плиту и вылетел из здания. Точно ракета, он пролетел на сотню метров вверх, позволяя пассажирам полюбоваться окрестностями с высоты птичьего полета. Впрочем, они не сумели оценить всей прелести ситуации, с ужасом в глазах глядя то друг на друга, то на уродливого лифтера, то на облака по ту сторону стекла.

 В голове Алионы пронеслась сотня мыслей. Возможно, их план раскусили, и этот человек был послан Хранителем, дабы убрать потенциальных грабителей? Узнают ли родители и братья, как глупо она погибла, или их смерть позже инсценируют, дабы не очернять репутацию отеля? Успеет ли она почувствовать боль, когда лифт шмякнется на землю, или умрет мгновенно? Чувствует ли себя Гроус полным идиотом, так скоро провалив операцию? Дадут ли им звание героев посмертно?

Все эти и многие другие мысли проносились очень быстро – значительно быстрее, чем летела кабина.

 Наконец, лифтер нажал на рычаг, на несколько мгновений они зависли в воздухе. И вдруг началось стремительное падение вниз. Вцепившись в руку Гроуса, Алиона пыталась убедить себя в том, что спокойствие маленького уродца-лифтера не могло быть напускным. Если он не волновался, то и им, возможно, не о чем было беспокоиться.

Гроус поднял ладони, видимо, намереваясь спасти их при помощи магии, но лифтер лишь мрачно покачал головой.

 Кабина же тем временем влетела точно в шахту лифта и через несколько секунд плавно остановилась.

– Двадцать шестой этаж, – гаркнул лифтер и открыл дверь.

 Пару мгновений пассажиры пытались прийти в себя. Гроус казался бледным и в то же время разъяренным, но почему-то ни слова не сказал лифтеру. Алиона же, чуть нахмурившись, дрожащими губами уточнила:

– Вы же сказали, нам нужен двадцать пятый.

 Гроус послал ей убийственный взгляд. Лифтер также взглянул весьма нелюбезно.

– А, ну да, – процедил он, порываясь снова закрыть дверь, но Гроус помешал.

– Мы пройдем пешком, – он за руку вытащил Алиону из лифта.

 Когда они уже шли по лестнице, она спросила:

– И что же, теперь мы будем ходить пешком каждый раз?

– Нет, но прежде, чем повторим этот аттракцион, я хотел бы поставить себе новое сердце. Это, кажется, больше негодно.

 Алиона была поражена красотой своего номера. Ей понравились спокойные песочные и шоколадные оттенки, царившие в убранстве всех комнат, и она пришла в неописуемый восторг от ванной, которая пряталась за небольшой дверью в спальне. Медово-бежевые мраморные стены этого просторного помещения были настолько гладкими, что в них можно было увидеть собственное отражение.

Разумеется, восхищал вид из зачарованного окна: ярко-голубое море блестело на солнце, где-то далеко внизу манил горячий песок безлюдного пляжа.

 Получив свои сумки, Алиона развесила одежду по шкафам, переоделась в легкое серое платье, чуть больше подходившее местному климату, расчесала чудесные черные волосы и призадумалась, что же делать дальше. Ответ нашелся сам собой – в дверь постучали. На пороге стоял Гроус.

– Время бранча, – коротко сообщил он.

 С опаской они подошли к лифту. С явным нежеланием вошли в него. Но на этот раз лифтер довез их до первого этажа совершенно обыкновенным образом.

Они пересекли холл и спустилась по широкой лестнице в просторный ресторан.

– Выпрями спину, – велел Гроус, когда они уже были за столом.

 Лениво накалывая на вилку листья салата, Алиона послушно распрямила плечи.

– Ешь аккуратнее, – не отставал он, и она промокнула губы салфеткой.

– Почему не ешь морковь?

Алиона медленно подняла взгляд от тарелки: ну уж нет, съесть вареную морковку он ее не заставит! Родители не смогли, три гувернантки не смогли, и он не сможет.

– Потому что никогда ее не ем, папа, – тон Алионы был достаточно многозначительным, чтобы он понял: во избежание некрасивых сцен со рвотой на белоснежные накрахмаленные скатерти ресторана, лучше отказаться от мыслей о моркови.

 Тогда Гроус переключил свое якобы отцовское внимание на другое:

– Сегодня вечером мы идем на ужин к тете Агате. Там тебе предстоит познакомиться со множеством людей.

Она кивнула.

– Сейчас же я намерен заняться делами в своем номере.

– О, тогда можно я пойду погулять? – воодушевленно спросила Алиона.

– Нет, это исключено.

 Она удивленно подняла брови.

– Почему?

– Потому что ты не отправишься гулять по улицам этого города в одиночестве, – строго ответил Гроус.

– Но папа! – возмущенно воскликнула Алиона, прекрасно понимая, что Гроус играл на публику, и стараясь соответствовать. – Я не хочу страдать из-за того, что ты решил просидеть весь день взаперти. Возможно, это мой последний визит в Думтаун в жизни, я хочу посмотреть как можно больше всего…

– Я сказал – нет. И это больше не обсуждается.

– Я не маленькая, ты не можешь мне указывать, – как легко оказалось в гневе вести себя как капризная особа.

Ее истинные чувства смешались с теми, что она пыталась изобразить. Они не договаривались с Гроусом ни о чем подобном, но она помнила личные дела, помнила легенду и понимала, что ее напарник выбрал роль сурового родителя. Ей же оставалось вживаться в образ Лион Кальери.

– Я твой отец! – с жаром произнес Гроус.

– Ты тиран!

– Прекрати этот концерт, смею тебе напомнить, мы не одни, – прошипел он.

 Алиона огляделась: многие из тех, кто сидел за соседними столиками, отчетливо слышали их разговор. Одни загадочно улыбались, другие качали головами, явно не одобряя поведение непослушной барышни, третьи с упреком смотрели на злыдню Гроуса.

Неплохая разминка перед ответственным вечером.

– Я пойду гулять, и точка, – тихо и спокойно ответила Алиона и гордо подняла подбородок.

– Узнаю, что высунула свой нос на улицу, запру в номере до конца поездки.

После ланча Алиона зашла к Гроусу.

– Папа, ты думаешь, мы можем тут разговаривать? – уточнила она, озираясь.

Номер отличался от ее собственного. Здесь царили синие цвета, интерьер казался более холодно-сдержанным, хотя и размер, и расстановка мебели, кажется, полностью повторяли ее.

– Да, номера окружены магическим барьером приватности.

– Отлично. Тогда, пока вы заняты делами, я пойду погуляю, – сообщила Алиона и развернулась, чтобы уйти. – Меня не будет не больше часа.

– Я же сказал, что запрещаю, – спокойно отозвался Гроус, усаживаясь за письменный стол у окна.

Алиона медленно повернулась к нему.

– Вы затеяли тот разговор, чтобы разыграть спектакль перед гостями отеля, – сообщила она его спине.

– В целом, да. Однако это не значит, что вы можете уйти.

– Это почему же? – процедила она, предчувствуя, что проиграет в этом споре.

– Потому что половина ресторана слышала, как я запретил вам, – терпеливо пояснил Гроус, поворачиваясь к ней. – И еще потому, что я отвечаю за вас и не отпущу никуда без охраны. И потому, что, если на вас нападут какие-нибудь грабители, наше дело окажется под угрозой.

– Найдете другую, – закатила глаза Алиона, не воспринимая последнее всерьез. – Более способную ко всем этим делам.

– Вы подведете не только меня и семью, вы подведете всю Фентерру, – проговорил он сдержанно, а затем встал и настойчиво продолжил: – Еще раз: вы должны слушать меня во всем, потому что я руковожу этой операцией. Любые несогласованные действия могут привести к провалу, так как я строю планы, исходя из уверенности, что вы на сто процентов преданы мне.

– Я предана, Кроу, и готова прислушиваться к вам и выполнять требования, которые вы предъявляете, пока это вызвано необходимостью нашего дела. Однако я не стану потакать вашей властолюбивой, деспотичной натуре и выполнять любые прихоти.

Высказав это, она уставилась на Гроуса, тяжело дыша и чувствуя, что сердце бьется где-то в горле.

Его слова казались разумными, но она так сильно хотела пойти погулять по городу! Алиона обожала путешествия, но так мало где бывала! Ее просто злило, что Гроус не разрешал ей выйти на прогулку. Днем. В благополучном районе прекрасного города. Ей же не десять!

– Вы закончили? – холодно поинтересовался он.

 Что-то в его позе заставило Алиону насторожиться. Решив не дожидаться дальнейших действий, она стремительно развернулась и попыталась выйти из комнаты. Гроус настиг ее в считанные секунды. Заключив в кольцо своих рук, он вынудил Алиону выйти из комнаты, практически дотащил до ее собственного номера, выудил карточку из кармана платья, открыл дверь и впихнул сопротивляющуюся жертву в комнату. Он и сам зашел внутрь, чтобы сказать ей:

– Будешь сидеть здесь, пока я не приду. В номере прекрасная библиотека. Развлекайся.

 Алиона со злостью наблюдала, как Гроус поправил прическу, яростно помахал в воздухе круглой золотистой карточкой, а затем вышел из номера. Она почувствовала, как он наложил на номер какое-то заклинание: на мгновение ей будто стало тяжелее дышать. Схватив диванную подушку, Алиона кинула ее в дверь. А затем все же подошла к полкам, чтобы выбрать, какой историей скрасить предстоящие часы ожидания.

ГЛАВА 4. А вот и жертва

С головой погрузившись в чтение, Алиона не заметила, как прошло четыре часа, поэтому стук удивил ее. Недовольная тем, что ее отвлекли, она встала с кресла, намереваясь открыть дверь, но та распахнулась сама, и в комнату вошел Гроус.

Сердито взглянув на него, она сложила руки на груди и спросила:

– И к чему стучаться, если я все равно не могла открыть?

– Чтобы предупредить о том, что я намерен войти.

– Как любезно с вашей стороны.

 Гроус прошел к дивану и, откинув полы своего синего тулуза, грациозно сел. Алиона продолжала стоять, всей своей позой выражая недовольство.

– Все еще злитесь? Так и думал, – произнес Гроус чуть задумчиво. – Что ж, я отчетливо помню, как вы сказали, что готовы выполнять мои требования, если они касаются дела.

 Алиона, сжав зубы, кивнула. Она чувствовала, что сейчас её снова заставят плясать под чужую дудку, так и не дав возможности выплеснуть свое негодование.

– В таком случае, во имя дела, сядьте, – Гроус указал на стоящее рядом кресло.

 После нескольких секунд раздумий она все же переступила через собственную гордость. Если уж решила показать себя взрослой женщиной, не стоило дуться как ребенок. Сев, Алиона устремила свой взор на собеседника.

– Сейчас, Лион, мы поговорим о том, как нужно вести светскую беседу.

Она едва слышно простонала, вспомнив, как не единожды обсуждала это с мамой. Алиона знала, как вести светскую беседу, просто не любила этого делать.

Гроус продолжил, будто не заметил, как она устало откинулась в кресле и прикрыла глаза.

– Вы должны проявлять умеренный интерес ко всем, кто вас окружает, и особенно к тем, кто вступает в разговор. Вы всегда должны быть готовы поддержать беседу. Порепетируем: я совершенно незнакомый человек, нас представили друг другу. Начинайте.

– Э-э, – Алиона сперва немного растерялась, но ей быстро удалось взять себя в руки: – Чем вы занимаетесь, господин Стручок-Фасоли?

– Я занимаюсь утилизацией отходов с утиных ферм.

 Алиона издала смешок.

– Ошибка, – коротко сказал Гроус, – я должен объяснять, в чем именно она заключается?

 Попытавшись вернуть сосредоточенное выражение лица, Алиона отрицательно покачала головой. Когда пауза затянулась, она спросила:

– Эм, а вы живете здесь, в Думтауне?

– Да.

– С рождения?

– Да.

– И вам тут нравится?

– Естественно.

 Алиона тяжело вздохнула. Она понимала, что Гроус намеренно все усложнял.

– Мне очень понравился город, хотя я почти ничего не успела посмотреть. Мой папа, – язвительно добавила она, – не пускает меня гулять.

– Ошибка. Нам необходим позитивный контакт. Уточнения требуются?

 Она покачала головой. Позитивный контакт… Да ее бросало то в жар, то в холод от одной лишь мысли о необходимости общаться с незнакомцами! Напрасно Гроус думал, что если она сумеет мило побеседовать с ним в тишине гостиничных комнат, то сможет с такой же легкостью болтать с посторонними на вечеринке.

– Мне очень понравилось в Думтауне, – сообщила она театрально, таким тоном обычно зачитывают поздравления на праздниках, – я видела совсем немного, но даже этого хватило, чтобы составить наилучшее впечатление об этом великолепном городе.

 Гроус медленно кивнул в знак одобрения.

– Вы правы, – сказал он, – это самый чудесный город на свете. Лучше него нет ничего. Это самое достойное место для жизни, работы и отдыха.

 Алиона молча смотрела на него, пытаясь придумать необидный ответ. Она любила Фентерру всем сердцем, поэтому заявление Стручка-Фасоли показалось ей по меньшей мере несправедливым.

– Не забывайте улыбаться… Не так натянуто, больше естественности… Уже лучше. Итак?

– Думтаун действительно великолепен. А здесь всегда такая отличная погода?

– Разве она отличная? Это самый холодный апрель за многие годы. Возможно, у вас в Норбергии это считается чудесной погодой, но мы привыкли к лучшим условиям.