Последняя роза Дивеллона

Глава 1

– Не жди многого, и тогда будет легче, – говорила старая бабка Вереск, подслеповато приглядываясь к моей коже, и вырывая щипцами очередной волос. – Тиульбы жестокие и закаленные воины, они не добиваются любви, а приходят и берут, что им надо. А уж повелитель у народа – всегда таков, что преумножает эти качества многократно.

– Уй! – пискнула я, когда она уже в сотый раз больно прищипнула кожу.

– Что ж поделать, – вместо извинений говорила она, – если уж самой старой положено собирать молодую невесту. А глаза мои давно потеряли свою зоркость. Тебя мы берегли, Цветочек, от дурных мыслей, от случайных взглядов, от опасных свиданий, от лишних разговоров, что могли породить никчемные домыслы… Ни одна из дев Дивеллона так зорко не охранялась, как ты. И если вожаку тиульбов нужна первозданная чистота, какая только может быть на этом свете, он ее получит. Дивеллон никогда не обманывает тех, кто готов защитить его от беды. Так повелось издревле, что сила наша не в воинах, а в чистоте. И сейчас тиульбы готовы за тебя отдавать свои жизни, сохраняя их нашим сынам и дочерям.

В комнате было прохладно, а мне приходилось лежать на постели у окна совсем обнаженной, чтобы Вереск не пропустила ни одного волоса.

– Но что будет потом, когда они заберут меня из дома, и я останусь на этой суровой земле совсем одна?

– Никто не может этого знать, моя девочка, – Вереск отвернулась, будто ей захотелось кашлянуть, но я-то знала, что она пытается скрыть предательскую слезинку. Ей было меня жаль.

И от этого вокруг моего сердца сжимался тяжелый железный обруч.

– Что из себя представляет этот Айволин Дегориан мне неизвестно, кроме того, что он обещал нам за принцессу Дивеллона свою защиту… Каков он: добр или зол, весел или угрюм – того не ведаю. Знаю лишь, что у тиульбов женщина, выходя замуж, попадает полностью во владение супруга. И как только опустит муж полог семейного ложа, отныне она должна во всем ему угождать и повиноваться. Даже если будет он жесток, она не смеет никому жаловаться на свою горькую долю. Ее же, бедную, осудят первой.

Я тут уже и вовсе всхлипнула, даже не пытаясь сдержать слез.

– Ну полно, полно тебе, не для того я тебе этого говорила, чтобы ты слезы заранее лила, – погладила жесткой рукой меня старуха. – Хотя лучше поплачь здесь и сейчас. Но как только выйдешь из этой комнаты – больше ни одной слезинки. Никогда. С того момента будешь ты уже не наш Цветочек, Иммериль. Не ты за нами будешь, а мы укроемся за тобой, вся наша долина и люди ее населяющие, когда ненавистные аторхи придут за нашими землями, нашими домами, нашей кровью… Мы все посмотрим на тебя с надеждой.

Аторхи! Одно только слово это внушало ужас в сердца привыкших миру жителей Дивеллона. Откуда они взялись, словно однажды выбрались из-под земли и покатились по миру, захватывая все новые и новые территории. Они не выдвигали требований и не договаривались ни с кем. Словно порождения чьего-то злого умысла, они появились из ниоткуда и не преследовали иной цели, кроме как захватывать и уничтожать. Темные лицом и волосами, с дикими глазами и острыми зубами, в битвах они не жалели ни своих, ни чужих. Когда-то они казались далекой угрозой, отголоски которой доносились до нас с Того конца мира. Теперь же они шли по материку и небольшие отряды были замечены не так далеко от нашей долины.

– Вереск, почему мы не можем закрыть большие ворота и спастись здесь, в долине Сиреневых Роз, заготовить еду, всё необходимое, и переждать самое страшное время? Тиульбы, демарфены, иттеросы – все воинственные народы уже объединяются, чтобы дать бой аторхам, так говорили вчера перехожие странники, что пережидали снежную бурю в малом зале. Пока они будут сражаться, мы сможем молиться за них тем богам, которым они служат. Мы будем внушать их воинам храбрость и отвагу, готовить заговоренное вино, заготавливать священные травы и исцелять их раны…

– Потому что не все так просто, – прервала мои размышления Вереск. – Ты просто еще дитё малое, хоть и вошла в возраст невесты.

В дверь забарабанили.

– Тиульбы едут! За принцессой!

Обруч на сердце сжался с невыносимой силой. Мне захотелось соскочить с постели одеться и бежать, что есть мочи, куда глаза глядят. Кровь прилила к лицу и Вереск, чувствуя это, сжала крепко мою руку и строго произнесла: – Держись, Цветочек… От тебя сейчас зависит слишком многое. Глупо думать, что правители живут, как им вздумается, в угоду своим капризам и пожеланиям. Одним своим рождением вы уже должны. Должны людям, которые ждут от вас защиты. И ты должна. У тебя было много времени жить беззаботно, у многих и того нет. А теперь пришло время отдать долг.

– Я не могу, – вдруг затряслась я мелкой дрожью, как осиновый листочек, когда поняла, что вот-вот меня вырвут из родного дома и увезут в страну, о которой я толком ничего и не знаю.

– Можешь! – грозно прикрикнула на меня Вереск. – И будешь. Будешь теплым воском и сладким мёдом для Айволина, пока есть угроза для Дивеллона. Будешь улыбаться и мыть ему ноги.

– Я принцесса Долины!! Я не буду никому мыть ноги!

– Тогда ты обречешь нас всех на мучительную смерть. Ложись, я еще не закончила!

– Аааа! – топнула я ногой, но повиновалась, укладываясь назад, пока дневной свет позволял моей троюродной бабке разглядеть хоть что-то, иначе она истыкает меня щипцами наугад.

Глава 2

– Вереск, Цветочек, – стучала своими кулачками в дверь малышка Мидара, – Впустите!

– Чего тебе? – распахнула дверь старуха, которая прикалывала к моей голове тонкую золотую сеточку, закрывающую лицо.

– Там все вас ждут уже так сильно, что не могут. Владыка Иммерион устал глядеть то и дело на двери.

– Ай, сломалась булавка! – недовольно проворчала Вереск. – Мидарка, сбегай в мою комнату, принеси, только такие нужны. К этой вуали другие не идут. А хотя, ты не найдешь… Я сама. Подождут, никуда не денутся. Не простолюдинку собираем все-таки. А принцессу Священных Земель.

Оня тяжело зашагала из комнаты, иногда издавая тяжелые вздохи и причитания.

Мидара, шустренькая и пресмышленная девчушка, которой было еще лет пять до того, чтобы заневеститься, вдруг шлепнулась передо мной на коленки и обняла за ногу:

– Цветочек, миленькая, не ходи туда, уж лучше помереть! Вот, вот, на… Я принесла тебе, – она вынула из кармана маленький золотой кинжальчик в крошечных ножнах, пригодный разве что для очистки яблок от кожуры. Вот, не смотри, что он маленький, он очень острый. Не надо тебе замуж… Не надо туда!

– Да что такое-то? Отлепись уже от моей ноги, малышка! Я ж не могу не выйти! – попыталась я ее успокоить, принимая в руки ножны.

– А то! Что я недавно узнала от Шиялки, что помогает на кухне посуду мыть… Про замуж! У них младшая кухарка на днях вступила в брак с селянином, и Шиялка им вина понесла в опочивальню, да замешкалась по дороге, там котенок мяукал, она его побежала изловить… А когда донесла кувшин…

– Да что ж ты узнала? – воскликнула я в нетерпении, думая, что хуже моего положения уже не сыщешь.

– А то… – торопливо зашептала Мидара, с ужасом заглядывая своими огромными карими глазищами в мои глаза, – что на брачном ложе происходят ужасные вещи. Как только мужчина ложится с женщиной на постель, между ног у него вырастает палка… Вот такая! – она развела руки в стороны. – И она начинает этой палкой жену свою колотить так страшно, что та плачет и кричит! Я не хочу, чтоб тебя били палкой, ты такая хорошая. Ты со мной и в башенки играла, и песенки сочиняла, венки научила плести по-хитрому.

– Может, это не у всех так, может, селянин тот кухаркин хворый какой? – испуганно переспросила я.

– У всех! – зарыдала Мидарка, размазывая слезы по щекам. – У всех! Шиялка спрашивала у своих, те посмеялись над ней, но рассказали!

Тут уже я не выдержала и тоже заревела.

– Это что здесь деется? А ну иди отсюда, – заругалась вернувшаяся с золотыми булавками Вереск. – скажи, что скоро выйдет невеста!

Застав нас с Мидаркой ревущими навзрыд в объятиях друг друга, она совершенно вышла из себя.

– Несправедливо это, – выкрикнула девчушка старухе, поднимаясь на ноги и утирая мокрый нос рукой, – почему она должна за всех страдать? Нечестно!

– А ну, кыш! – прикринула на нее моя прабабка и заворчала. – Всё сбили, волосы порастрепали, это что ж произошло тут.

– Ничего, – ответила я, глядя безжизненным взглядом в стену и сжимая в руках украшенный янтарными бусинами кошелечек, в который припрятала Мидаркин подарочек.

– Про слезы помни!

– Угу.

В большом зале на высоком серебряном троне, украшенном искусными цветами из драгоценных металлов и камней, восседал правитель Священных Земель, владыка долины Сиреневых роз, род которого шел аж от светлых ведов, что владели тайными знаниями. Долина же и была последним оплотом в мире, где бережно сохраняли крупицы древних знаний. Был владыка Иммерион мрачен, как никогда, ведь за всю долгую жизнь было дано ему всего три дочери и ни одного сына. И двум старшим дочерям судьбой было начертано рано покинуть этот мир и отправиться в царство спящих цветов. Две глубокие борозды печали и горя пересекали его лоб и сейчас уже почти наметилась третья. Младшую, самую позднюю дочь, Иммериль, он так рьяно берег от внешнего мира, что и вовсе не думал, что когда-то отдаст ее в руки чужого мужчины.

Пятеро тиульбов стояло напротив трона, все как на подбор высокие и широкоплечие, с лицами, заросшими жесткой щетиной за время пути в Долину роз, и то, то видел он, ему не нравилось.

– И кто же из вас Айволин Дегориан? – нахмурившись спросил он, понимая, что ни один из прибывших чужеземцев не имеет знаков власти на своей одежде.

Темноволосый тиульб с т-образным шрамом на левой щеке сделал шаг вперед и взял слово:

– Король тиульбов Айволин Первый сейчас возглавляет отряды, что бьются с аторхами у подножия Лысой горы на границе Демарфы и Солоса…

– Как зовут тебя? – прервал его король.

– Килиан Борх, ваше величество. Я правая рука короля и только мне он доверил сопроводить вашу дочь в Излаумор. И это лично отобранные мной закаленные и опытные воины, которые обеспечат принцессе безопасность в пути, – он указал на четверых других воинов.

Иммерион поднялся на ноги и, поддаваясь порыву гнева, воскликнул:

– Я отдаю Дегориану, простолюдину, силой и хитростью заполучившему трон тиульбов в свои руки, самое ценное, что осталось у меня и моего народа, последнюю розу Дивеллона, а он не утруждает себя лично явиться за ней? Какое оскорбление! В Иммериль течет кровь ведов и многих поколений королей Долины! И ваш безродный властитель должен ценить оказанную ему честь!

Борх при этом не выказал ни малейшего замешательства или попытки оправдать своего правителя, более того, он проявил еще большую наглость, произнеся:

– Мы можем оставить вашу дочь вам, владыка Иммерион, и сейчас же покинуть Долину Роз. Мы можем перед этим даже принести свои извинения. Но когда у ваших ворот встанет орда аторхов, ни один тиульб не придет вам на помощь. Надеюсь, вы тоже это понимаете.

При этих словах он легко коснулся широкой ладонью рукояти меча, что висел у него на поясе.

– … Дегориану, простолюдину… – донеслись до меня, стоявшей за дверями зала, слова отца.

Меня отдают простолюдину! Обычному человеку! Принцессу Дивеллона – простолюдину!

Кровь прилила к лицу. Вереск дернула меня за руку и открыла двери, буквально вталкивая меня внутрь.

– Преклоните колени и опустите глаза, тиульбы, – не меняя своего ворчливого тона, но гораздо громче обычного сказала она, – идет та, на которую вы не достойны бросить даже одного взгляда.

В серебряном длинном платье, окутанная золотой сеткой с головы до ног, я ступила в комнату, сохраняя величие поступи и прямую спину.

Пятеро мужчин не пали ниц, но склонили головы в знак уважения невесте своего короля.

Отец приблизился ко мне и крепко обнял, сказав на ухо лишь: “Прости меня, дочь”.

– У тебя не было выбора, я знаю, – ответила я тихо, до конца не веря своим же словам. Неужели, правда, другого пути не нашлось?

Вереск распорядилась вынести многочисленные свертки, корзины и сундуки с моими вещами и приданым, но Борх и тут вмешался:

– В Излауморе есть все, что понадобится госпоже, она не будет ни в чем нуждаться, но поедем мы налегке. Чем меньше будет внимания процессии, тем безопаснее для ее высочества. Но для начала я хотел бы убедиться, что мы забираем с собой именно королевскую розу, а не простой полевой цветок. Поднимите вуаль, принцесса! – обратился он ко мне.

Я выждала паузу, чтобы наглец не думал, что я буду выполнять все его пожелания сию секунду, тем более подобного оскорбительного рода. И взглянула на отца: тот медленно кивнул мне, прикрыв глаза. Тогда я неторопливо взялась одной рукой за край вуали, которую Вереск с таким тщанием прикрепляла к моим волосам, другой – вынула заколки. Золотая сеть упала к моим ногам, открывая взглядам густые локоны светло-сиреневого оттенка, точно такого же, что имели розы из нашего сада. Они, как и я, были последними в мире из тех, кто хранил в себе отголоски рода первых светлых ведов.

– Достаточное доказательство? – спросил отец Борха.

– Более чем, – он невольно склонил голову, пораженный увиденным.

Глава 3

Зима в моей родной Долине отличается от зимы в остальном мире. Я знаю это по рассказам тех, кто был в других государствах. Наша зима особенная, она не обижает живых существ. Ни один человек не замерз насмерть в Долине Сиреневых Роз. Бывает, что вода в деревянной кадке, что забыли занести в дом, промерзнет на всю толщину, да так, что кадка потрескается, а выпивоха, что перебрал вина в питейной и улегся посреди улицы, утром встанет, отряхнется, и поеживаясь, побредет домой. Говорят, что она не трогает только своих, но ни об одном замерзшем у нас чужаке мне тоже слышать не доводилось.

Тиульбы притащили к Великому дому уродливую одноместную повозку, которая выглядела так убого, что даже глядеть на нее мне было оскорбительно. Моя собственная зимняя колесница, обитая мехом, с подножкой из резного тиса, стояла неподалеку, затейливо украшенная, легкая, изящная, теплая.

Но Борх был непреклонен и здесь. Что толку от хваленых закаленных воинов, если они то и дело приговаривают о какой-то опасности? Неужели тиульбы так трусливы?

Перед тем, как мне ступить на подножку этого черного сундука, годного больше для перевозки прогорклого масла, чем людей, старая Вереск не выдержала и схватила Борха за рукав:

– Позволь мне с ней поехать! Я не доставлю хлопот, вы меня даже и не заметите!

Но тот, не меняя своей интонации ответил, как и прежде на все просьбы, свое одинаковое “нет”.

Тогда Вереск выкинула вовсе удивительную штуку, которой никто от нее не ожидал. Она ловко вынула из моей головы золотую острую шпильку, слегка задев кожу, и оцарапала ей руку Борха, который занимался тем, что распрягал свою лошадь, чтобы поставить ее в пару с той, что повезет мою колесницу. Тот от неожиданности дернул локтем и ударил старуху в грудь. Вереск отшатнулась и ее подхватило на руки несколько человек. Я не сдержала крика ужаса и подбежала к ней в с тревогой, что тиульб зашиб ее насмерть. Много ли нужно дряхлому человеку?

– Ты что творишь, старая? – крикнул Борх, ошалело глядя на нее. А Вереск старыми скрюченными пальцами творила знаки, о смысле которых никогда мне не рассказывала.

– Раз не дал мне ее сберечь, теперь это твое дело. Я увязала тебя с ней. Коль с девочкой случится что, твой конец наступит быстро.

– Уезжаем! – крикнул Борх делая вид, что не принял всерьез случившееся, но было ясно, что слова Вереск произвели на него впечатление. По крайней мере, я углядела в его взгляде смятение, быстро сменившееся показным равнодушием. Но меня с детства учили замечать все, что можно увидеть глазами. И немного догадываться о том, чего увидеть глазами нельзя.

Народу у крыльца столпилось много, откуда только узнали, что меня выдают за тиульба? Пятеро иноземцев жителям Долины не пришлись по душе. Все видели тяжесть моего положения, ибо это чувство висело в воздухе, словно меч, подвешенный на волоске.

Тем унизительнее было, согнувшись в поясе, проталкиваться внутрь убогой колесницы, где были набросаны меховые одеяла, такими же одеялами меня кто-то укрыл сверху. В ногах у меня стоял небольшой ларец с ведовскими снадобьями, – не все из них я понимала и знала, и недавно сорванной сиреневой розой. Мужчины, кроме Борха, ехали верхом. Тот же занял небольшой приступочек на моей колеснице, чтобы править лошадьми.

– Куда везут нашу принцессу? – переговаривались в толпе. – Куда ее везут?

Я услышала властный отцовский голос, который призвал людей к спокойствию. Лошади, запряженные в мою горе-колесницу, тронулись с места. Кто-то запустил камнем в нашу процессию и тиульб, ехавший от меня по правую руку громко выругался. Они пришпорили коней. Меня качало, как в очень быстрой колыбели, благо меховые одеяла не позволяли телу больно биться о стенки экипажа. Узкое окошко, больше похожее на бойницу в башенке, не позволяло наслаждаться видами Долины, хотя я надеялась на это последнее утешение, да и света давала ровно столько, чтобы можно было различать день сейчас или ночь.

Было темно, тесно и безысходно. Казалось, что для меня в этой жизни не будет ничего хорошего. Всадники преимущественно молчали, изредка обмениваясь короткими фразами, касавшимися выбора дороги.

Я постаралась расположиться так, чтобы тело мое затекало как можно меньше, и, прикрыв глаза, вся обратилась в слух, почти видя четверых всадников, едущих по краям моей колесницы и пятого, что сидел впереди и правил лошадьми. Через три-четыре шааза* я уже знала, как зовут каждого из них. И различала их голоса по сказанным, пусть даже очень тихо, словам.

В Долине Роз не было воинов, наши мастера не славились умением искусно создавать оружие, в наших питейных не собирались толпы почитателей кулачных боев. Но всякий, от простого селянина до главного ведуна в храме, понимал, что имя человека может иной раз стать оружием, разящим не хуже меча из закаленной стали. Оно же может послужить средством, сохранившим от падения в объятия смерти.

Даррох, Ворон, Десволин, Туман. И Килиан Борх. Так звали моих сопровождающих. Надо полагать, что двое из них, а именно чернобровый и остроносый Ворон, и Туман, обладатель бороды с большой долей проседи, носили вместо имен прозвища. Даррох и Десволин – родовые имена. Но это не меняло сути.

К вечеру мы покинули Долину, и стало ощутимо холодать. Я закуталась в одеяла так, что наружу выглядывал лишь кончик носа. Как всадники переносили этот холод, укрываясь лишь тонкими шерстяными плащами, для меня было и вовсе загадкой.

Борх скомандовал остановку.

Мне остановка требовалась уже достаточно давно, ведь и принцессы имеют нужды, обусловленные телесными необходимостями. Но как объяснить эту потребность пятерым мужчинам?

Хвала предкам-ведам, Борх велел всем отвернуться, подавая мне руку и помогая выбраться из своей клетушки, от путешествия в которой у меня, несмотря на все попытки размяться, затекли все конечности. И сам также повернул голову в сторону.

Сыскав средь деревьев подходящее местечко, я кое-как справилась с одеялами и юбками, и к большой своей радости, смешанной с изрядной долей унижения, свершила все, что требуется. Затем расправила свои сложные одежды в обратном порядке. Впереди меня скрипнул снег под чьими-то шагами. Я подняла глаза и увидела то, что заставило меня оглушительно взвизгнуть. Точнее, сказать того.

Держась одной рукой за голую ветвь дерева, склонив голову, на меня с интересом смотрел человек с темно-синей, почти черной, кожей и ярко-желтыми белками глаз. Одет он был, как оборванец. Но и это было бы не так страшно, как его улыбка, обнажившая ряды заостренных черных на вершинках зубов. Вот тогда-то я и завизжала.

– Аторх! – крикнул Ворон.

Глава 4

Зима в м