Лесной детектив

1.

С высоты птичьего полета два всадника на просёлочной дороге казались размером не более букашек. Ухабистая дорога, с темными пятнами оставшихся кое-где луж, поначалу извивалась среди пожухлых сентябрьских полей, а затем выпрямлялась, разрезая село «Большое Лесное» на две части. Миновав неопрятный строй небогатых деревянных домишек, дорога светлой лентой вырывалась на волю, чтобы упереться в пологий спуск холма, на вершине которого раскинулся ансамбль деревянных строений с красивой двухэтажной усадьбой по центру. Парадный вход и окна строения были украшены резными наличниками. Усадьба выглядела ухоженной и недавно окрашенной в белые и голубые тона. Периметр был огорожен простой изгородью, предназначенной скорее для ограничения передвижения скота, чем для чего-либо другого. К усадьбе шла укрепленная деревянными спилами дорожка, которая упиралась в крыльцо с тремя широкими ступенями и резными перилами. Сама же дорога, по которой ехали всадники, резко поворачивала влево, к небольшой деревянной церквушке в виде сруба с крестом, пристроившейся у подножия холма. Рядом с нею вольготно расположилась лесопилка, а далее вдоль дороги шли деревянные дома, выглядевшие более новыми и богатыми по сравнению с селом «Большое Лесное».

– «Малое Лесное», – пояснил уже пожилой полицейский урядник, на, казалось, не менее пожилой гнедой кобыле, устало и неторопливо тащившей грузного полицейского по упомянутой просёлочной дороге.

Ехавший рядом молодой господин с тонкими усиками был одет в цивильное. Его мягкий светло коричневый костюм идеально сидел на подтянутой фигуре, штаны, более темного оттенка, были заправлены в невысокие, начищенные до блеска, сапоги. Белый жеребец под этим господином важно вышагивал и, казалось, совсем не устал, в противоположность кобыле урядника, хотя к седлу жеребца с двух сторон были привязаны чемоданы. Молодой человек посмотрел на группу домов, которые полицейский назвал «Малое Лесное». Они, как и полагалось, шли вдоль дороги, которая затем упиралась в лес, который окружал село плотным кольцом.

– Это тупик? – спросил молодой господин урядника.

– Да, дорога заканчивается, далее только лес, река и снова лес с болотом.

– Не думал, что во Владимирской губернии существует такая глухомань.

– Желаете сразу осмотреть квартиру? – с надеждой спросил полицейский, которого совершенно вымотала дорога.

– Нет, – ответил молодой господин, окинув взором мрачное, покрытое тучами небо, – не ровен час дождь хлынет, да и стемнеет скоро.

Урядник тяжко вздохнул, и всадники двинулись дальше. «Малое Лесное» не производило на Ивана Трегубова, московского судебного следователя, такого гнетущего впечатления, как «Большое Лесное», которое давило темными подгнившими и местами разрушенными избами на сузившуюся дорогу, словно стремясь сомкнуть две половины деревни, как пасть деревянного хищника. В «Малом Лесном» слышались звуки: в каком-то доме на повышенных тонах разговаривали женщины, где-то заплакал ребенок, которому лаем ответила собака. «Большое Лесное», которое ранее проехали путники, словно растворялось в полной тишине. Избы молча и мрачно смотрели на проезжающих всадников. Может виновата была погода, а может нет. Настроения село не поднимало. Они не встретили ни одного человека по пути, хотя изб было значительно больше, чем в «Малом Лесном».

Однако, Иван Трегубов, проезжая «Большое Лесное», чувствовал, что деревня не безлюдна, что за ними наблюдают, не показываясь на глаза. Это чувство снова вернулось, как только они проехали «Малое Лесное» и попали в лес. Кроны деревьев быстро сомкнулись над тропинкой, а вокруг воцарилась тишина. Ни шелеста листьев от ветра, ни щебетания птиц. Слышно было только как глухо опускаются на землю копыта кобылы урядника, которая шла впереди жеребца Трегубова. Внезапно по спине Ивана пробежал холодок. Он резко обернулся, пытаясь понять причину.

– Дальше придется, пешком, – отвлек молодого человека от его мыслей полицейский, – лошади не пройдут.

Следователь повернулся к уряднику и спешился. Тучи над головой окончательно почернели. Полицейский привязал лошадей к поваленному молодому дереву, корни которого, как лапы паука, ещё продолжали цепляться за землю.

– Придётся лезть через бурелом, – урядник Выдрин с сомнением посмотрел на одежду своего спутника.

– Ничего, Всеволод Петрович, ведите.

И вправду ничего страшного с московским следователем не произошло. Если кряхтящий урядник с трудом протискивался сквозь ветви и натужно перелезал через поваленные деревья, то Иван Трегубов очень ловко и непринужденно двигался по лесу.

– Вы, наверное, охотник? – поинтересовался удивленный полицейский.

– Нет, – ответил Иван. – Ещё долго?

– Почти уже на месте.

Бурелом закончился внезапно, и путники оказались на краю небольшой сосновой рощи. Сосны располагались на расстоянии друг от друга. Их высокие кроны не соединялись и давали достаточно света, чтобы рассмотреть усеянную ковром опавшей хвои землю. Сейчас в просветы между ветвями была видна только предгрозовая чернота. Но не сосны привлекли внимание Ивана.

Его взгляд сразу же остановился и застыл в одной точке. Он тоже смотрел, и, казалось, что этот безжизненный, застывший на века, взор холодно и безжалостно рассматривает Ивана, словно пытаясь угадать зачем тот здесь. Удивительно, как древний резчик простыми линиями смог придать этому истукану столь явно выраженный характер. Деревянные глаза строго смотрели на Ивана, прямая линия сжатого рта, обрамленная бородой, жаждала. Истукан жаждал. Жаждал чего? Ответ на этот вопрос Трегубов уже знал. Жертву, вот чего ждал идол.

Иван приблизился и медленно обошёл по мягкой хвое вкопанное в землю бревно. Он сразу обратил внимание, что Выдрин к нему старается не приближаться. «Его вкопали давно, очень давно, – так решил Иван. – Тогда ещё не было этих сосен, они появились потом. Это была поляна, окруженная лесом. Капище. А вот огромный дуб был, он был здесь так же давно, как и деревянный истукан. Может даже раньше. Интересно, кто это? Перун?»

Трегубов подошел вплотную и ещё раз внимательно осмотрел идола. Он, действительно, был древним. С одной стороны, на дерево наполз мох, но в целом оно хорошо сохранилось, хотя кое-где было разъедено жуками, а местами покрыто трещинами, некоторые из которых на бороде идола были чем-то забиты. Иван ковырнул в одном месте ногтем.

– Кровь, – сказал, стоящий сзади, Выдрин.

– Что? – обернулся к нему пораженный Иван.

– Кровь, которую не смыли дожди. Запекалась в трещинках.

– Вы хотите сказать, что ею обмазали рот? – удивленно спросил Трегубов.

– Обмазали?! – изумился урядник. – Вам что не рассказали?

– Что не рассказали? – Иван тревожно оглядел бывшее капище.

– Его облили кровью жертвы, – полицейский кивнул на идола.

– Не понимаю, – сказал Иван, – мне сказали, что жертву зарезали у языческого идола.

– О! Так Вы и вправду ничего не знаете. Было ещё то зрелище! Он висел вон там, – показал Выдрин.

Иван проследил взглядом. Полицейский указывал на толстую ветвь старого дуба, которая спускалась на поляну недалеко от идола.

– Что значит висел?

– То и значит. Его привязали за ноги в чём мать родила и перерезали горло, как какой-то свинье. Затем что-то подставили. Ведро, может. Не знаю. Подождали, пока оно наполнится кровью, и облили его, – Выдрин кивнул на истукана.

Иван представил себе эту жуткую сцену. Несчастная обнаженная жертва сопротивляется, но её привязывают, а затем… Наверное, преступник был не один. Он посмотрел на истукана, представил, как ещё теплая кровь жертвы струится по его бороде, огибая рот.

– Собрали кровь и вылили, – Трегубов завороженно смотрел в мертвые деревянные глаза идола. – Но зачем?!

– Как зачем? – урядник пожал плечами. – В прошлом году была засуха, зимой много людей перемерло. Голод.

– И Вы что же верите, что это помогает? – удивленно спросил полицейского Трегубов.

– Откуда ж мне знать? – ответил Выдрин и посмотрел наверх.

Трегубов поднял глаза вслед за урядником. Тучи набухли водой настолько, что казалось уже не могли удержаться на небе: они висели прямо над головой. Иван перевел взгляд на истукана. Ему показалось, что выражение лица идола немного изменилось, оно теперь выражало торжество. «Нет, этого не может быть, это всего лишь игра теней», – сказал себе Иван. Он подошёл к дубу и осмотрел ветку. На ней до сих пор была верёвка. Трегубов обернулся к Выдрину.

– Веревку срезали, – ответил тот на немой вопрос московского следователя. – Не лезть же на дерево.

– Он был совсем голый? – спросил Иван.

– В чём мать родила, – подтвердил Выдрин.

– На теле были какие-то следы?

– Вы про что?

– Раны? Синяки?

– Не, не припомню, – ответил урядник.

– Хорошо, я посмотрю потом в отчёте, – задумчиво проговорил Иван, осматривая землю под ветвью дуба.

– Ничего нет, – сказал, наблюдавший за его действиями, полицейский, – я уже смотрел – никаких следов. Говорил же, ведро было.

Трегубов ещё немного осмотрелся и, не найдя ничего интересного, подошёл к Выдрину.

– Вы мне говорили уже, что свидетелей нет?

– Нет. Никто ничего не видел.

– И сколько он так провисел?

– Не могу сказать точно, но нашли его на второй день, как пропал. Значит, не больше двух суток. Всей деревней искали.

– А кто нашёл?

– Куракины, братья. Пришлые здесь.

– Почему ж так долго искали, если всей деревней?

– А кому охота в бурелом лезть? – вопросом на вопрос ответил урядник. – Да и кто мог бы подумать, что отец Пётр полезет туда. Думали, может к реке пошёл, там омут нехороший. Это в другой стороне.

– Омут нехороший? – переспросил Иван.

– Ну да, нехороший.

– Чем же это?

– Не моё это дело сказки сказывать, вон у Евдокии Васильевны и спросите.

– Кто такая Евдокия Васильевна?

– Домохозяйка Ваша, у ней жить будете, вдова унтер-офицера, – ответил Выдрин.

– А почему именно у неё лучше спросить? – уточнил Трегубов.

– Ну, это, – замялся урядник, – говорят, ведьма она.

– Верите в ведьм?

– Всяко бывает на свете, – ушёл от ответа полицейский, – так едем или как? Сами говорили: дождь может начаться.

Трегубов быстро осмотрелся – не пропустил ли он что, не упустил ли какую улику.

– Так, это кто?! – воскликнул он.

На противоположном конце сосновой рощи под ветвями деревьев стоял человек и внимательно смотрел на Трегубова. Ивану бросились в глаза бледное лицо и всклокоченная борода. Как только незнакомец понял, что его заметили, он отступил назад и пропал из виду.

– Кто? Где? Никого не вижу, – стал вращать головой Выдрин.

Иван кинулся к тому месту, где заметил незнакомца. Но там уже не было ни человека, ни его следов.

– Померещилось, – уверенно сказал урядник, когда выслушал Трегубова. – В таком месте и не такое может привидеться.

– Хорошо, – вздохнул Иван, – может, и правда померещилось. Едем в деревню.

Евдокия Васильевна Прохорова, та самая вдова унтер-офицера, она же – деревенская ведьма, оказалась крайне подвижной пожилой особой лет шестидесяти. Она была небольшого роста и немого сутулая. На покрытом морщинами лице выделялся большой широкий нос. Однако, взгляд её выцветших глаз не казался старческим. Он был скорее любопытным. Хозяйка внимательно осмотрела постояльца и предложила Выдрину тоже переночевать, но тот отказался, сославшись на дела с утра.

– Ничего не могу поделать, надобно вернуться, служба, – уныло сказал он. – Придётся промокнуть.

– Дождя до ночи не будет, – заявила Евдокия Васильевна.

– Почему Вы так думаете? – спросил Трегубов.

– Я не думаю, а знаю, молодой человек.

– Вот, как! – обрадовался словам Прохоровой полицейский, – тогда прямо сейчас и поеду.

Дом у Евдокии Васильевны был небольшой, но очень уютный. На окнах – занавесочки, на столе – красивая скатерть с цветочными узорами.

– Спать будете в этой комнате на печи, я затоплю на ночь, по ночам уже холодно. Утром не проспите завтрак. Сейчас подготовлю Вам постель. Вы к нам надолго?

– Не знаю, – ответил Трегубов. – Как получится. Как дело пойдёт.

– Ох, бедный отец Петр, не заслужил он такого, – бормотала хозяйка, перекладывая одеяло и подушку на печку. – Это ж надо, что на белом свете творится!

– Такого никто не заслужил, – заметил Трегубов, и вдруг с перекошенной гримасой сильно почесал руку.

– А ну что у Вас там, покажите, – оставив заниматься постелью, приказала Ивану Евдокия Васильевна.

– Чешется сильно. Не пойму никак от чего, -0 Иван протянул вперёд покрасневшие руки, которые периодически очень сильно чесались.

Прохорова взяла руки Трегубова своими старческими ладонями с проступившими венами, осмотрела их и тщательно ощупала.

– Никогда не было раньше? Может, сглазил кто? Но, ничего страшного, – сказала она. – Идёмте, смажу. Это успокоит, и заварю чай с травами. Завтра пройдёт.

Хозяйка быстро растолкла какие-то листья и смазала руки Трегубова, пока настаивался чай с травами.

– Подержите ещё немного, не смывайте, – приказала она Ивану перед сном.

Трегубов, отведавший душистого чая с вареньем, уютно устроился на теплой печи. Руки действительно перестали чесаться. «Господи, вот оно счастье то», – успел подумать Иван, перед тем как провалиться в сон.

Она была в холщовой белой рубахе до колен и босая. Рубаха разорвана на груди. Под ногами была грязь, в которой утопали её стопы. Ветра не было, но ветви деревьев вокруг покачивались и переплетались. Ночной лес был залит лунным светом. Лица у неё не было. Просто белое пятно на том месте, где оно должно быть. Однако, он почему-то понимал, что от фигуры веет отчаянием. Она сделала шаг вперед и протянула к нему руки. Сколько ей лет? Женщина или только девочка? Понять было сложно. Ветви деревьев склонились и обхватили её испачканные в грязи ноги, не давая пройти дальше.

– Ты меня спасешь? – печально спросила она.

Он не мог ни пошевелиться, ни дать ответа. Она тянула руки, словно в мольбе, а он был парализован. Внезапно на её лице стали проступать черты. Сейчас станет понятно кто она. Вот! Появилась борода?! На голове женщины проступило лицо идола. Глаза деревянного истукана ожили, рот открылся, и по лесу прокатился торжествующий хохот.

Иван проснулся и резко сел. Он был весь в холодном поту.

2.

Неделей ранее Иван Трегубов прогуливался в сквере у последнего оставшегося пруда Патриаршей Слободы. Американские приключения уже стирались из головы, которая была заполнена более актуальными проблемами. Во-первых, его младшая сестра с мужем и ребенком переезжали в Петербург. Вокруг этого события появлялись то реальные, то надуманные воображением сестры проблемы. Во-вторых, пока Иван отсутствовал, разрешилось только совсем небольшое количество дел, которые он вёл как судебный следователь. Нужно было заново во всё вникать. Иван вздохнул и прислонился к дереву, в задумчивости грызя очищенные орешки из купленного ранее бумажного кулька. Из созерцания мелкой ряби на поверхности пруда его вывело вежливое покашливание за спиной. «Только не это», – обреченно подумал Трегубов и обернулся. Но это был именно он, жандармский ротмистр Смирнов.

– Здравствуйте, Иван Иванович! Как самочувствие? А это, что там у Вас, орешки?

– Здравствуйте, угощайтесь, пожалуйста, – Трегубов протянул кулёк офицеру в синем мундире.

Смирнов было потянулся, но потом резко отдернул руку и сказал:

– Спасибо, люблю, но нельзя. Чешусь потом, знаете ли.

– Вы, конечно, здесь не случайно? – сказал Трегубов.

– Вы чрезвычайно проницательны, – в голосе ротмистра послышались нотки иронии.

– Так чего же Вы хотите? – поморщился от этого тона Иван.

– Пойдёмте, присядем вон там и поговорим. Люблю это время года в Москве.

Они прошли вперёд и присели на скамейку. Трегубов повернулся к жандарму, как бы говоря ему этим, что он весь во внимании.

– Я хотел Вас поблагодарить от имени Николая Ивановича. Генерал очень расположен к Вам из-за Вашей принципиальной позиции.

– Послушайте, Вы же пришли не за этим, давайте по сути!

– Ну что Вы, – изобразил обиду Смирнов, – я же со всей искренностью. Николай Иванович считает Вас человеком больших достоинств.

– Который искал разгадку, которая была под носом.

– Главное, что Вы её нашли, – тон ротмистра стал назидательным, – и поступили достойно. Кстати, не хотели бы Вы перейти к нам?

– Что? В жандармское управление? – растерялся Трегубов.

– Да, а что Вас удивляет?

– Я же не офицер, – возразил Иван.

– Это не обязательно, – ротмистр перестал любоваться прудом и повернулся вполоборота к Трегубову. Его взгляд стал доверительным и ласковым.

– Вы что же меня вербуете?

– Да, – бесстыже заявил жандарм. – Не вижу в этом ничего предосудительного.

– Ну уж нет, сударь, увольте, – ответил Иван, – мне нравится моя служба.

– Я так и думал, – спокойно откинулся на спинку лавочки Смирнов.

– Разрешите откланяться? – Трегубов встал на ноги.

– Однако, – жандарм оставался сидеть, – есть ещё одно.

– Что ещё? – устало спросил Иван, снова садясь рядом с ротмистром.

– Вы должны заняться одним делом.

– У меня и так их очень много, – возразил следователь.

– Вам придётся их отложить.

– Я не могу опять их откладывать, – возмутился Иван.

– Это в Ваших интересах, – продолжал настаивать жандарм.

– Почему же это?

– Александр Николаевич Стрельцов приезжает в Москву. А он, как мы знаем, персона очень мстительная. Вам лучше исчезнуть на время, чтобы не привлекать его внимание, раз уж не хотите перейти к нам. Занявшись этим делом, Вы получите нашу защиту.

– Мне не нужна защита, я его не боюсь! – возразил Трегубов.

– Напрасно Вы так, Иван Иванович, напрасно, – жандарм осуждающе покачал головой. – Это безрассудно с Вашей стороны.

– Но у меня действительно огромное количество дел, я не могу снова уехать в Америку!

– Этого и не понадобиться. Владимирская губерния гораздо ближе.

– Владимирская губерния?

– Да. Там произошел очень странный и неприятный эпизод. Николай Иванович, генерал Петров, хотел бы, чтобы этим эпизодом занялись именно Вы.

– Но я же говорю…

– Послушайте, Иван Иванович, мне кажется мы с Вами по-разному понимаем фразу «генерал хотел бы».

– Вы не оставляете мне выбора?

– Выбор есть всегда, -0 сказал жандарм, – правильный и неправильный. Прошу Вас сделать правильный. Николай Иванович действительно хочет Вам помочь, а для этого Вам нужно уехать из Москвы. Ненадолго. Может быть, недели или двух будет достаточно.

– Я считаю, что мне ничего не грозит, но раз так настоятельно просит сам Николай Иванович, – съязвил Трегубов, – то я готов с благодарностью принять его предложение и принять участие в… Что это за эпизод, о котором Вы говорили?

– Теперь я слышу в Вас голос разума, Иван Иванович. Спасибо за то, что согласились нам помочь. Речь идёт о жертвоприношении.

– О чём? – удивился Трегубов.

– О жертвоприношении, человеческом. Обычно мы такими делами не занимаемся, но патриархат просил лично генерала…

– Ага, – мрачно продолжил Иван, – поэтому делом займётся Трегубов, а Вы продолжите не заниматься такими делами.

– Совершенно верно, Вы ухватили суть. Однако, дело и правда будет непростым. Пока это не дошло до газет, и мы постараемся, чтобы так и оставалось. Нечего баламутить народ.

– Так что там произошло? Что за жертва?

– Жертва – деревенский священник Пётр Ильич Капитонов, или отец Пётр. Его зарезали, принеся в жертву языческим богам.

– Каким богам?!

– Тем самым, языческим.

– Боже мой, – только и сказал Иван.

– Именно, – ротмистр огляделся вокруг и встал, – приходите завтра утром к нам.

– Но мои дела…

– Вашему начальству уже сообщили, что мы Вас на время забираем.

3.

Проснувшись, Иван некоторое время не мог понять, где он, пока не услышал крик петуха. Он вытер пот со лба и вспомнил, что находится в деревне, в доме «ведьмы» Евдокии Васильевны. Трегубов сидел на остывшей за ночь печи и вспоминал свой сон, который был настолько детальным, что казался даже более настоящим, чем реальность. «Это, наверное, от эмоций, – подумал Иван, – слишком близко он воспринял произошедшее с отцом Петром, разыгралось воображение».

Иван слез с печи и оделся. В избе было прохладно, а в комнату просачивался ароматный запах свежей выпечки.

– Ага, проснулись? Во дворе все готово, можно умыться, – сказала Евдокия Васильевна, когда Трегубов появился в горнице.

Она хлопотала, накрывая на стол: свежий только что выпеченный хлеб, картофельная каша и яйца. Иван прошел во двор и умылся ледяной колодезной водой, а затем вернулся позавтракать. Он чувствовал себя очень голодным и прямо накинулся на еду. Евдокия Васильевна спросила его про руки:

– Больше не чешутся?

– Нет, спасибо. Прямо колдовство какое-то, – удовлетворенно ответил Иван.

– С чего это, колдовство то, – возмутилась женщина, – знахарство это, а не колдовство. Скажете тоже!

– Извините, – ответил Трегубов, – это само на язык напросилось, после вчерашнего рассказа Всеволода Петрович э… о происшествии в лесу.

Иван решил промолчать о том, что это урядник назвал Прохорову ведьмой. Однако та успокоилась после слов Ивана и села напротив. Её бесцветные глаза с красными веками уставились на завтракающего гостя.

– С такими вещами не шутят, – серьезно сказала она.

– С какими? – не понял Трегубов

– С колдовством. Кругом много всего, что может причинить вред и что лучше не упоминать всуе.

– А что Вы думаете о случившемся? – спросил Иван. – Кто мог такое сделать?

– Злых людей много, откуда же мне знать.

– Но почему именно так и именно там? Это же Перун, идол?

– Может, и он, – ответила женщина. – Если просить о дожде в засуху, то его. Он управляет дождём, а дождь нужен, чтобы урожай был хорошим.

– И что же, для этого нужна человеческая жертва? – поинтересовался Иван.

– Откуда мне знать такое? Но, говорят, что когда-то давно так и было. Сейчас всё по-другому, можно сходить в церковь и помолиться.

– А если молитвы не помогают? – спросил Трегубов.

Евдокия Васильевна ничего не ответила, она встала и начала молча убирать посуду со стола. Иван некоторое время наблюдал за ней, а затем спросил:

– По-Вашему в деревне есть язычники или отчаянные люди, которые из-за голода могли решиться на такое?

– Про язычников ничего не скажу, не знаю, а из-за голода на убийство кто угодно может пойти. Только по мне, проще украсть еду, чем ждать дождь от Перуна.

– Это, если стараться только для себя, а не для всей деревни, – возразил Трегубов. – А что за омут такой в лесу?

– Кто Вам про него рассказал? – Прохорова посмотрела на своего гостя.

– Урядник Выдрин, – признался Трегубов.

– Болтает он слишком много.

– А всё же, он говорит, что Вы лучше расскажете про него.

– Тут и рассказывать нечего, – ответила Евдокия Васильевна, не поворачиваясь к Ивану и продолжая заниматься своими делами, – водяной в нём.

– В каком смысле водяной? Какой такой?

– Вы что не знаете, что такое водяной? – хозяйка дома повернулась к Трегубову.

– Знаю, это персонаж из сказок.

Евдокия Васильевна прекратила свои хлопоты по дому, снова села напротив Ивана и уставилась на него своими старческими глазами.

– Это для городских сказки, – твердо сказала она, – а для местных быль.

– И что же, Вы видели его? – с иронией спросил Трегубов.

– Тот кто увидит его, никогда уже ничего не расскажет. Он то бревном в реке, то пнём на болоте прикинется. Но ежели открылся Вам, то заберёт с собой на дно. И спасения от него нет тогда.

Иван смотрел на Евдокию Васильевну и пытался понять: шутит она или нет. Ему казалось, что нет. Но как можно в наше время верить в водяных, домовых или кикимор? Хотя похоже Выдрин тоже верит. Ушёл от ответа, чтобы не выглядеть странным. Мол ведьма расскажет.

– Но если его никто не видел, то как можно узнать, что он существует? – задал резонный вопрос Трегубов.

– По делам его, – ответила Прохорова.

– И каковы же дела его?

– Каковы? Обычные, как у водяного. Девочек забирает незамужних, в русалок превращает.

«Так, – подумал про себя Иван, – засиделся он что-то за завтраком, хватит сказки слушать, пора делом заняться».

– А скажите, пожалуйста, Евдокия Васильевна, – сменил он тему, – где я могу найти братьев Куракиных?

– Напротив лесопилки высокий забор видели?

– Может быть, но сейчас не вспомню.

– Найдёте, между лавкой Константина Ивановича и домом Игнатия Прокопьевича, сапожника.

– Спасибо за завтрак и за ответ, – сказал Трегубов, вставая из-за стола.

– На здоровье. Вот Куракины, верно и есть, как там сказали, эти самые, язычники.

– Почему? – удивился Иван.

– Не здешние, недавно приехали, в церковь не ходят, а денег много.

– Ясно, – ответил Иван.

Он вышел во двор, обдумывая логику своей хозяйки, у которой богатство зависело от частоты посещения деревенского батюшки. Иван проверил коня, размещенного в сарае, в виду отсутствия конюшни. Убедившись, что у жеребца есть и вода, и еда, Трегубов вышел на улицу. Мимо пробежали два мальчика лет семи или восьми, с любопытством посмотрев на незнакомого мужчину. Иван повернулся и пошёл в сторону холма с усадьбой, поскольку дом у Куракиных был в начале деревни.

Трегубов шёл, осматривая дома и дворы, когда увидел высокий и сплошной забор, за которым ничего не было видно, он полностью скрывал постройки и пространство. Похоже, что это и есть дом братьев, а вот и лесопилка с богато выглядевшем домом напротив. А вот эта небольшая избушка с покосившимся крыльцом верно и есть дом сапожника. Трегубов замедлил шаг, разглядывая двор, когда на кривое крыльцо из дома вышел среднего роста и среднего возраста жилистый мужичок в черном жилете с обвисшими усами.

– Чего уставился?! – резко спросил он Ивана.

Трегубов оторопел от неожиданности. Очевидно, что местный сапожник не был примером манер и любезности.

– Здравствуйте. Прохожу мимо, – ответил Трегубов. – Меня зовут Иван Иванович, я следователь из Москвы. А Вас…

Иван не успел закончить фразу, поскольку мужичок уже исчез в доме, громко хлопнув дверью. Трегубов постоял пару секунд, хмыкнул под нос и пошёл дальше. Ворота, ведущие во двор дома Куракиных, были закрыты. Когда Иван подошёл к ним, во дворе залаяла собака. Он постучал кулаком, через некоторое время из-за ворот раздался женский голос, который сначала успокоил пса:

– Тихо, тихо, я сказала. Кто там?

– Доброго дня. Меня зовут Иван Иванович, я – следователь из Москвы, хотел бы поговорить с господами Куракиными о смерти отца Петра.

– Нет их сейчас, вечером приходите, – ответил голос, ворота остались закрыты.

Трегубов разочарованно развернулся и посмотрел на большой двухэтажный дом напротив, весь двор которого был усеян опилками. Где-то в глубине раздавались характерные звуки пилы по дереву. Иван перевел взгляд на церквушку, приютившуюся между склоном холма и лесопилкой. Рядом с церквушкой стоял неказистый домик из досок, больше похожий на сарай. Трегубов вчера его даже не заметил. «Это, наверное, дом жертвы. Может, что-то есть там или в церкви. То, что наведет его на виновников преступления», – подумал Иван. Хотя спешить было некуда, ему ясно дали понять, что не ждут быстрого возвращения в Москву. Очевидно, генерал Петров не хотел открытой ссоры со Стрельцовым, поэтому Ивана и убрали с глаз долой.

Трегубов обошёл огромную лужу, оставшуюся после ночного дождя, и увидел, что дверь дома следующего за забором Куракиных открыта, как и калитка двора. «Лавочник, – Иван вспомнил слова хозяйки. – Ну что же, хоть с кем-то можно будет пообщаться».

Когда Иван зашёл в лавку и дипломатично постучал, дородный мужчина в рубахе с засученными рукавами расфасовывал соль из мешка по бумажными сверткам. На стук Трегубова повернулось круглое лицо, обрамленное седой бородой. Серые глаза ещё не старого мужчины смотрели на Ивана с удивлением. Затем удивление медленно сменилось пониманием.

– Следователь из Москвы? – спросил он, осторожно отставив мешок в сторону.

– Он, самый, Иван Иванович, – представился Трегубов.

– Доброго дня, – засуетился мужик, – проходите, не стойте в дверях. Что изволите?

– Я не за покупками пришёл. Извините, не знаю, как Вас зовут.

– Константин Иванович Колесов, к Вашим услугам. Понимаю Вас, пришли расспросить об отце Петре, – вздохнул лавочник.

– Именно так. Хотел бы спросить Вашего мнения: какой он был человек, и кто мог такое сотворить с ним? Вы, наверное, со всеми в деревне общаетесь?

– Да, всех знаю и в «Малом Лесном», и в «Большом Лесном». Какая смерть ужасная, – покачал головой Константин Иванович. – Такой человек был, по-настоящему божий. Добрейший. Школу хотел открыть для детишек, и тут на тебе.

– Вам не кажется странным, что с добрейшим человеком так поступили? Может у него были враги?

– Врагов не знаю, а злыдням то всё едино, хорош человек или плох.

– Но он же деревенский батюшка, – заметил Трегубов, – а не просто крестьянин. Вы знаете, как с ним обошлись?

– Конечно, конечно, наслышан. Изверги.

– У Вас есть предположение – кто так мог сделать?

– Никаких. Абсолютно честен с Вами. Не понимаю, кто мог такую мерзость совершить. Может, не наши это?

– А кто был нездешний в последнее время? – заинтересовался Трегубов.

– Не припомню таких, – ответил Колесов.

– Скажите, – Ивану вдруг пришла в голову мысль, – а мог кто-то из леса прийти, а потом уйти туда?

Лавочник ненадолго задумался, а потом уверено ответил:

– Сильно сомневаюсь в таком. Лес непроходимый, много бурелома, за рекой болото, а там опять лес. Нет.

– А что Вы думаете, почему именно так с ним поступили, очень жестоко? Это всё похоже на жертвоприношение. Может, у Вас здесь есть язычники или инородцы какие. – Люди, которые русскую веру ненавидят. Кто-то, кто Вам кажется странным? – спросил Иван.

– Про идолопоклонников ничего не ведомо мне, а кроме людоеда никого странного не знаю.

– Какого ещё людоеда? – устало спросил Трегубов, которому мало было язычников, а тут ещё водяной и людоед.

– Слуга Колодова это.

– Колодов – это кто? – спросил Иван.

– Молодой барин, сын старого барина, Николай Васильевич.

– Это его усадьба на холме?

– Конечно, чья же ещё? Раньше обе деревни и ещё десяток вокруг их были, как и крестьяне, как и отец мой, и дед. Не отменил бы Александр второй, царствие ему небесное, крепостничество, и я, и семеро моих деток тоже бы его были.

– Ясно. Значит, в усадьбе молодой барин живёт, а про людоеда что?

– Слуга у него, говорю же, людоед.

– Почему людоед? -0 уточнил Иван.

– Писатель Александр Сергеевич из Владимира так сказал.

– Что именно сказал писатель?

– Да, так и сказал, мол, людоед, слуга барина вашего.

– И всё? – поинтересовался Трегубов.

– И всё, – развёл руками Константин Иванович. – Теперь бабы детишек от него стерегут.

– И как, успешно?

– Пока да, – серьёзно ответил Колесов.

Трегубов в задумчивости вышел из лавки. Дело действительно было непростым, прав был Смирнов. Придётся ему вспомнить полицейские годы, навыки и допросить как можно больше людей, чтобы потом из собранной информации выудить те частицы, которые позволят дать ответ. Позволят найти тех, кто совершил это чудовищное преступление.

– Извините, пожалуйста, – послышался за спиной приятный чуть низкий женский голос.

Иван повернулся и увидел перед собой стройную высокою женщину, примерно с него ростом. Её большие голубые глаза в обрамлении пепельных вьющихся волос под изящной шляпкой заинтересованно смотрели на Трегубова. Иван, бросив один быстрый взгляд, понял, что женщина одета по последней моде и совершенно не сочеталась с этой деревней. На вид ей было около тридцати пяти лет.

– Извините меня, – повторила она. – Я предполагаю, Вы тот самый следователь из Москвы, о котором все говорят?

– Здравствуйте, да я – следователь, Иван Иванович Трегубов, к Вашим услугам. Правда не знаю тот ли я, о котором все говорят. Извините, не знаю с кем имею…

– Ксения Михайловна Золотарёва, – перебила женщина Трегубова. – Выходила от брата, смотрю такой элегантный незнакомец. Вот, думаю, это и есть тот самый следователь. Вы уже знаете, кто совершил эту подлость? Отец Пётр был таким великодушным человеком.

– Постойте, не так быстро, – улыбнулся Иван, – я только вчера приехал и пока только знакомлюсь с ситуацией.

– Ах, извините, я Вам помешала, – несколько жеманно проговорила Ксения Михайловна.

– Нет, нет, что Вы! Вы живёте в этой деревне?

– Нет, ну что Вы. Хотя, знаете, да.

– Так да или нет? – не понял Иван.

– Сейчас живу, но вообще не живу. Живу в Петербурге, а здесь живу потому, что ещё тепло, на лето приезжаю пожить.

– А… – хотел задать вопрос Иван.

– Да, – перебила его Золотарёва, – у меня здесь дом, а вообще я вдова. А Василий Михайлович мой брат.

– Кто? – успел вставить вопрос в поток слов женщины Иван.

– Ну, Василий Михайлович, вот его дом и лесопилка, я как раз от него шла. А муж мой был компаньоном моего брата. Совладелец лесопилки. А сейчас я живу в Петербурге… Одна. Муж мой погиб, знаете? Хотя, наверное, нет, откуда бы… И теперь я – совладелица лесопилки. Но ничего в этом не понимаю. Вася ведёт все дела, пока я в Петербурге, а на лето я приезжаю сюда, пожить, пока тепло.

– Да, я понял, спасибо, Ксения Михайловна.

– Но Вы же найдёте преступников?

– Постараюсь, а у Вас есть какие-то предположения?

Ксения Михайловна несколько раз подозрительно огляделась вокруг, а затем прошептала:

– Пойдёмте, прогуляемся, я Вам всё расскажу.

4.

– Вы не могли бы взять меня под руку, боюсь поскользнусь в одной из этих луж. Спасибо. Деревенская дорога совсем не Невский проспект, хотя летом тут очень мило.

– Ксения Михайловна, Вы мне хотели что-то рассказать о Ваших подозрениях, – напомнил Иван, ведя женщину под руку в сторону леса. Он прекрасно понимал, что все в деревне сейчас на них глазеют.

– Ах, да. Вы правы. Наш батюшка был слишком хорош для этого места. Он так любил детей! Вы знаете, что он хотел открыть школу?

– Да, мне уже сказали. Но кого Вы подозреваете?

– Да всех!

– Однако, Константин Иванович мне сказал, что у отца Петра не было врагов.

– Кто сказал? Лавочник? Тоже мне, нашли кого спрашивать? Он всё время так смотрит на меня, когда я захожу в лавку. Этот мужлан. Фи. А он Вам не рассказал, как на прошлой неделе они ругались? Да что это я говорю? Это он орал на батюшку. Я как раз была у брата и мельком увидела их в окно. Там окна второго этажа выходят на дом батюшки, а я как раз случайно посмотрела.

– И что Вы видели?

– Он пришёл, – Ксения Михайловна закатила глаза, вспоминая последовательность происшествия, – попросил дочку батюшки, Машу, позвать отца, а потом стал требовать деньги. Представьте себе!

– То есть, Вы ещё всё слышали?

– Нет, то есть, да. Случайно так вышло.

– Так нет или да?

– Да. Он стал требовать какой-то долг! Отец Пётр просил его подождать, а тот, мол, я и так долго ждал.

– Что было дальше?

– Дальше? Дальше он ушёл к себе, а батюшка так и остался стоять, такой бледный и несчастный… Какие неприятные люди, они тоже не любили его.

Иван поднял голову, навстречу им из леса вышли два человека в охотничьих костюмах с ружьями и связкой отстрелянных птиц. Оба были плотного телосложения, щекастые, с красными румяными лицами и клочковатыми бородами.

– Кто это? – тихо спросил Трегубов.

– Куракины, – презрительно ответила Золотарёва.

– Добрый день, – поздоровался Иван, когда братья подошли ближе.

Ксения Михайловна в это время отвернулась в сторону леса, делая вид, что не замечает подошедших Куракиных. Братья были очень похожи друг на друга, но было очевидно, что один из них чуть младше.

– Добрый, – сказал тот, что постарше.

– День, – закончил младший.

– Меня зовут Иван Иванович Трегубов, я следователь из Москвы, расследую убийство отца Петра. Хотел бы поговорить с Вами. Урядник сказал мне, что это Вы нашли тело?

– Да, мы, – сказал старший.

– Нашли, – добавил младший.

– Давайте, – сказал старший.

– Поговорим, – продолжил младший.

– Но, лучше, – сказал старший.

– Не сейчас, – продолжил младший.

– Мы.

– Устали.

– Заходите к нам.

– В другой раз.

Иван несколько остолбенел от такой манеры беседы, когда один брат начинал фразу, а другой заканчивал, будто бы у них был один мозг на два тела. Поэтому просто посторонился, когда братья прошли мимо него.

– Что я говорила! Как с ними можно иметь дело!

– Да, Вы правы: весьма неординарные люди, – согласился Иван.

– Смотрите, вот мой дом, самый крайний у леса. Не хотите зайти пообедать?

– Я хотел ещё раз посмотреть место преступления.

– Нет, туда я с Вами не пойду, – решительно заявила Золотарёва. – Тогда приходите на ужин, я Вам много ещё расскажу.

– Непременно, если успею, – вежливо ответил Трегубов. – Спасибо за предложение.

Иван пошел по тропинке, по которой вчера ехал с урядником Выдриным. Несмотря на то, что он всегда считал преждевременные выводы опасными для результата расследования, он не мог не думать о странностях этого дела. Когда он сюда ехал, ему казалось, что он быстро обнаружит секту идолопоклонников и разберётся в их конфликте с деревенским батюшкой. Однако, по словам урядника и местных жителей, с кем он успел поговорить, никаких явных идолопоклонников в окрестностях не существовало. Да и чужих людей тоже не было во время совершения преступления. «За исключением людоеда, – напомнил себе Трегубов. – Людоед. Что бы это значило? Нужно навестить этого Колодова».

Иван увидел поваленное дерево, к которому вчера привязывали лошадей и понял, что пора сворачивать правее, в лес. Он не испытывал никакого интереса к охоте на животных. Напротив, считал это не честным, когда человек с ружьем. Хотя, конечно, отстрел волков был для деревенских необходим. Иначе, как сохранить скот и домашнюю птицу. Тем не менее, Иван полагал, что его предки когда-то были охотниками, и ему передалось их умение ориентироваться в лесу. Трегубов всегда знал, в каком направлении он идёт, не прилагая к этому никаких усилий и не имея специальных навыков. Вот и сейчас, он вышел точно к окруженному соснами деревянному истукану.

Иван сам не знал, что хочет найти. Ему нужно было ещё раз всё спокойно и, никуда не торопясь, осмотреться. Начал он с дуба. Хотя Выдрин и говорил, что они обрезали веревку, чтобы не лезть на дерево, Трегубов обнаружил, что забраться на дерево достаточно просто за счёт того, что ветвь, на которой висела жертва, ответвлялась от ствола дуба очень низко. Иван ловко на неё забрался и, держась за ветви, осмотрел узел веревки. Он был скользящим. Значит, преступник мог быть один. Он мог залезть на дерево, перекинуть верёвку, а затем, используя ветвь, как рычаг, потянуть тело жертвы, чтобы затем закрепить его в подвешенном состоянии. Трегубов осмотрел саму веревку, но не заметил ничего необычного.

Спустившись, Иван тщательно осмотрел землю под местом крепления верёвки. В одном месте была вдавлена небольшая дуга. Выдрин был прав: здесь стояло ведро, в которое стекала кровь. Больше ничего. Интересно, здесь ли было совершено преступление, или тело принесли из другого места? Следов борьбы не было. Хотя Трегубов мог их и не заметить.

Иван обошёл периметр и на подсохшей земле заметил в одном месте множество отпечатков сапог. Ветви кустов рядом были изломаны. Поскольку это было направление на деревню, следователь решил, что именно здесь полицейские тащили тело к дороге.

Трегубов повернулся к истукану и заметил в глубине леса фигуру. Это был тот же самый мужчина, что и в прошлый раз!

– Эй! – крикнул ему следователь, – постойте!

Но мужчина развернулся и быстро пошел прочь, скрывшись за стволами и кустарником. Иван бросился вслед за ним, но догнать не смог. Тот словно растворился в лесу.

«Будто леший, – подумал Трегубов. – Нет, стоп. Ему что недостаточно водяного и людоеда? Ещё и леший!»

Иван обернулся и к своему неудовольствию понял, что потерял направление. Вокруг были деревья, кусты и бурелом. Этого ещё не хватало! А он отошёл от идола совсем недалеко. Трегубов вспомнил, что леший как раз и славился тем, что заманивал путников в чащу леса, из которой те потом не могли выйти.

Словно подтверждая его догадку, в лицо Ивана ударил непонятно откуда взявшийся порыв холодного ветра. Затем всё быстро затихло. Трегубов огляделся, раздумывая, в какую сторону ему пойти. Никакой разницы не было. Иван пожал плечами и пошёл вперед, стараясь идти прямо, а не по дуге. Он знал, что люди часто ходят кругами, заблудившись в лесу. Идти было трудно, поскольку то и дело попадался непроходимый кустарник или поваленное дерево. Шёл он долгое время, но потом произошло именно то, на что Иван и надеялся. Трегубов вышел к реке.

Река текла прямо сквозь лес, берега заросли высокой травой, а кроны деревьев склонились над быстро текущей водой, огибающей валун, лежавший прямо посередине неширокой лесной речки.

Иван облегченно вздохнул. Он помнил, что свернул с дороги в лес направо, и помнил, что жертву поначалу искали с противоположной стороны, поскольку деревенские ходили к реке там. Итак, он должен пойти налево, чтобы добраться до тропинок, по которым местные жители ходили к реке.

Трегубов посмотрел на практически непроходимые заросли, вздохнул и стал пробираться вдоль реки. Стало уже смеркаться, когда он дошёл до места, где речка широко разливалась, а деревья чуть отступали от воды и на крутом противоположном берегу, и на пологом, на котором сейчас находился Иван. На истоптанной траве у воды стоял настороженный кабан. Свинья и кабанчики пили.

Трегубову пришлось дождаться, пока семейство не закончит пить и не уйдёт вглубь леса. Затем Иван выбрал самую широкую тропу из спускавшихся к реке и пошёл по ней назад, надеясь, что выйдет к деревне.

К дому Евдокии Васильевны он подошёл уже в полной темноте. Она стояла и ждала его у крыльца. Когда грязный и продрогший Трегубов зашёл в дом и попал под свет горящей в горнице лампы, хозяйка удивленно воскликнула:

– Господи, где же Вас носило?

– Заблудился в лесу, – ответил Иван и рассказал про свои приключения.

– Повезло Вам, что вышли, если действительно леший запутать хотел.

– Леших не бывает, – ответил Трегубов, – пытаясь согреться у растопленной печи.

– Эх, городские, ничего вы не знаете и не понимаете, – пожурила его Евдокия Васильевна. – Давайте переодевайтесь, а я заварю целебного отвара. Не дай бог, заболеете после таких хождений.

Ночью Ивану снова приснилась девушка без лица. На этот раз без идола. Она стояла по колено в воде, в том месте, где он видел кабанье семейство. Над водой, отражающей серебряный свет Луны, разносился её шепот:

– Спаси меня, пожалуйста, помоги мне.

Он очень ясно видел складки её белой рубахи, которая намокла снизу от речной воды. Всё вокруг неё он видел тоже очень чётко. Всё, кроме её лица. Словно какой-то художник нарисовал сказочный пейзаж, а затем замазал белой краской лицо девушки.

Трегубова снова разбудил петух, но он так и остался лежать какое-то время на печи, пытаясь вспомнить детали сновидения. Когда он оделся и наконец вышел в горницу, там его уже ждала хозяйка.

– Приходил людоед от Колодова. До петухов приходил, нечисть поганая, боится света божьего. Николай Васильевич Вас в барский дом приглашают.

5.

Трегубов шёл по просыпающейся деревне. Где-то громко замычала корова, а затем его дружно облаяла пара деревенских псов. Он решил, не откладывая, сходить в усадьбу на холме, полагая, что получит там ценные сведения о двух деревнях и их обитателях. Также ему был интересен загадочный людоед.

Лесопилка уже работала. В церкви тоже были открыты двери. Интересно почему? Нужно будет узнать на обратном пути, заодно осмотреть дом жертвы.

Ворота усадьбы были распахнуты, и Трегубов поднялся наверх, стараясь ступать исключительно на разбухшие от влаги деревянные спилы. Ночью опять был дождь, и все дороги и дорожки развезло.

Дверь усадьбы оказалась закрыта. Иван огляделся, стоя на крыльце, но никого не увидел. Он постучал, но не услышал ответа. Толкнул дверь. Не заперто. Ну что же, раз его пригласили, зачем топтаться на крыльце. Трегубов решительно прошёл внутрь и задал вопрос:

– Добрый день. Есть кто дома?

Ответом ему была тишина темного коридора первого этажа. В доме было темно, прохладно и немного сыро. Иван сделал пару шагов и осмотрелся. Он вдруг вспомнил про людоеда. Мысль показалась ему неприятной, и он отогнал её.

– Есть кто дома? – ещё раз уже значительно громче спросил следователь.

После минутной паузы где-то наверху послышались приглушенные голоса. Иван решил подняться по деревянной лестнице, имевшей два пролёта, на второй этаж усадьбы. Сделав это, он увидел, что стоит в зале, окна которого выходили на раскинувшуюся внизу деревню, и прошёл несколько шагов по старинному скрипучему паркету. Слева и справа в стенах зала были по две двери. Внезапно ближайшая к нему правая дверь распахнулась, и из неё выскочила девочка небольшого роста лет четырнадцати или пятнадцати. Её длинные волосы были растрёпаны, а всю свою одежду, сжатую руками в комок, она прижимала к груди.

Девочка уставилась на Трегубова, а затем стремительно ринулась вниз по лестнице, шлёпая по ступеням босыми ногами. Иван с удивлением проводил её взглядом и не заметил, как из комнаты вслед за девочкой вышел человек в цветном турецком халате и тапочках.

– Иван Иванович, полагаю, – сказал он приятным баритоном.

Трегубов перевел взгляд на вошедшего в зал уже начавшего полнеть молодого человека лет около двадцати пяти. Нежное розовое лицо с маленьким носом и небольшой, почти незаметной, щетиной на щеках обрамляли золотистые кудри. Под большими голубыми глазами сейчас выделялись такие же большие темные мешки. В целом молодой человек производил впечатление не выспавшегося херувима-переростка.