Ружьё
Глава 1
Как же больно режут глаза отблески начищенной ружейной стали. Кто бы мог подумать, что придется использовать отцовскую трофейную двустволку для совсем другой охоты…
В тишине слышно мысли. Они кружатся вокруг, мешая сосредоточиться. Кто бы мог подумать…
Но все решено. Сколько времени ушло на то, чтобы все обдумать и спланировать. Сколько вариантов было отвергнуто. Нож, яд, несчастные случаи…
Сколько уже этот червь сомнений разъедает мою черную душу? Дни, недели, месяцы? Или прошло уже несколько лет с тех пор, как мое счастье было омрачено тенью этого проклятого червяка?
И так происходит всегда. Каждый раз одно и то же. Я, как заботливый садовник, взращивал чудесный сад, где благоухали цветы, порхали бабочки и пели птицы. Но стоило мне расстелить на шезлонге, стоящем в тени деревьев, пляжное полотенце, чтобы погреться в лучах благодатного солнца, как чертов червь сомнения, долгое время спящий, свернувшись клубочком, вдруг раскрыл огромную темную пасть, полную острых зубов.
Клац-клац. И все, и нет больше цветов, птицы в страхе разлетелись кто куда, солнце спряталось за тучи, а бабочки превратились в обыкновенную изжогу.
Странное это явление – изжога. Никогда у меня ее не было, и вот, ни с того, ни с сего – она уже здесь. Если бы я был философом-медиком в древние времена, то дал бы такое определение: «Изжога – разъедающие тело изнутри эмоции самого низкопробного качества».
Как давно это началось? Не знаю. Никак не могу сообразить.
Сидя в сером гараже, я чувствовал холод. Озноб заставлял мышцы лица сокращаться, вызывая зубную чечетку. Меня окружали только полусгнившие коробки со скудным наследством, оставленным моими родителями. Вдыхая споры прячущейся по углам плесени, я видел всю свою жизнь. Сцены кадрами проносились перед глазами. Детство, юношество, зрелая жизнь – всего лишь череда картинок, возникающих в сознании перед концом.
За коробкой послышалось шуршание. Я направил отполированное до блеска ружье в сторону шевелящейся коробки. Одного выстрела хватит, чтобы уничтожить незваного гостя… Нет, не стоит тратить драгоценные патроны. Новых мне никогда не продадут. А тех, что есть, не так уж много. Я даже не знаю точно, сколько мне может понадобиться. Один? Два? Или сразу три? Как же много зависит в нашей жизни от случая…
Из-за коробки выпрыгнула большая черная крыса. Она противно запищала, уставившись на меня своими мелкими глазами-бусинами. Я попытался напугать ее, махнув ружьем. Ее это ничуть не впечатлило. Еще бы. Она же не знала, что оно способно было сделать с ее отвратительным тельцем.
Она снова запищала. Прицелившись, я навел на нее ружье. Почему бы не покончить с ней здесь и сейчас? Это же всего лишь крыса. Одна из тысячи тысяч паразитов. Что меня останавливает? Почему палец перестал слушаться? Он вдруг онемел, отказываясь нажимать на спусковой крючок. Я решился отнять высшую ценность – жизнь человека, но не могу выстрелить в крысу.
Ружье снова опускается на колени. Его тяжесть давит на ноги. Что меня остановило? Может, невидимый призрак отца, презрительно качающий головой, глядя на оружие у меня в руках? Да, вот уж кому эта идея вряд ли пришлась бы по вкусу. Великому и ужасному властелину лесов. Истребителю беззащитных зверушек. Моему отцу.
Этот человек больше любил лес, чем родной дом. Моя мать поняла это слишком поздно.
Когда меня еще не было даже в планах, мой отец, Дымов Анатолий Владимирович, был примерным гражданином страны. Нельзя сказать, что он был выдающимся или незаурядным. Все было как раз наоборот. Ничем не выделяющийся среднестатистический работяга, коих миллионы. Даже внешность его не запоминалась. Неприметная одежда, среднее образование, работа на заводе. От звонка до звонка. У него не было никаких увлечений, он ничем не занимался в свободное от работы время. Ни к чему не стремился, ничего не хотел.
Когда его отец сказал: «Пора бы уже жениться», Анатолий Владимирович, парень двадцати пяти лет, лишь кивнул, глядя пустым взглядом перед собой. Никакого желания жениться у него не было, но и поводов для отказа никак не находилось. Все так делали, значит, так было правильно.
На следующий же день он пришел на танцы, проводимые для развлечения молодых работников по пятницам. Обведя тем же пустым взглядом помещение, Анатолий решительным шагом направился к одиноко стоящей у стенки девушке.
– Станете моей женой? – спросил он, без тени смущения глядя ей в глаза.
Девушка, естественно, ответила отказом. Она ничего не знала об этом мужчине, да и такое странное поведение было для нее новинкой. Анатолий опечалился. Видя его погрустневшее лицо, девушка все же согласилась потанцевать с ним.
– Зачем вы позвали меня замуж? Вы ведь ничего обо мне не знаете, даже моего имени! – спросила она.
– Да, может имя узнать и стоит.
– Вы такой странный… А как же все остальное?
– Зачем мне знать остальное?
– Как это «зачем»? Не можем же мы пожениться, ничего не зная друг о друге!
В этот момент Анатолий первый раз посмотрел на свою будущую жену как на умственно отсталого ребенка. В первый, но далеко не в последний.
– Чужая душа – потемки, – только и ответил он. – Так как тебя зовут?
– Варвара, – ответила она, смущенно потупив взор.
Она еще не понимала, что с этим мужчиной ее женские ухищрения не имеют никакого смысла.
– Приличное имя. Хорошо.
Они станцевали два танца, хотя назвать это зрелище «танцами» было бы кощунственно. Варя крутилась вокруг своего будущего мужа, не удосуживающегося хотя бы просто потоптаться на месте.
«Он был таким загадочным в тот вечер…» – не раз говорила мне мать, рассказывая об их первой встрече и томно глядя в потолок, поверх моей головы.
«Загадочным» он остался для нее до конца ее жизни. Непризнанным гением, окутанным ореолом молчаливой таинственности. Она любила его всем своим доверчивым сердцем. О эти милые женщины…
Справедливости ради, его действительно можно было назвать гением, только в довольно необычном деле. После рождения ребенка он доказал всем, что и у него в жизни была любовь. Только любовь эта не имела никакого отношения к женщинам. Как и к мужчинам. Она вообще не касалась людей. Их он как раз не переносил. Он любил одиночество. Тяжелая для обычного человека жизнь в лесу представлялась для него раем. Тишина, наполненная постоянными звуками: пением птиц, скрипом ветвей, стоном ветра и хрустом веток под лапами диких животных. Одиночество человека в лесу, полном других, таких непонятных и чужих созданий.
Когда он собирался уезжать в тайгу, я сидел на полу и смотрел на него. В то время его каштановые волосы уже поседели, а растрепанная борода покрывала некогда абсолютно гладкий подбородок.
Грубые большие руки аккуратно укладывали в походный рюкзак камуфляжные штаны.
– А тебе не бывает там одиноко? – спросил я.
Он поднял на меня взгляд, которым в первую встречу смотрел на жену. Взгляд человека, сомневающегося в способностях окружающих людей мыслить. Потом осмотрел комнату. Я следил за перемещением его взгляда, пытаясь разгадать мысли этого чужого мне человека, которого я видел за восемь лет своей жизни не больше четырех раз.
Мама всегда требовала, чтобы я называл его отцом, но в детстве я никак не мог заставить себя. Да это было и не так уж важно, общались мы еще реже, чем виделись.
– Одиночество – удел пустых людей, выбравших добровольное заточение в бетонных коробках среди таких же пустых и одиноких людей.
Это было самое длинное предложение, когда-либо слышанное мной из его уст. Обычно он ограничивался пятью словами.
– И тебе никогда не хочется поговорить с кем-нибудь?
Он лишь покачал головой.
– И ты никогда не скучаешь по удобствам?
– Каким?
– Ну… Нормальный туалет, мягкая постель, холодильник, телевизор…
Широким жестом он обвел комнату.
– Что ты видишь? – спросил он меня.
Я еще раз осмотрелся. Обычная обстановка: «стенка» из шкафов, в которой напоказ выставлен лучший сервиз, украшенный позолоченным орнаментом, и всякие безделушки. В закрытых шкафах прятались лекарства, одежда, кипы журналов с книгами и остальное нехитрое имущество. На столе-книжке стоял массивный черный ящик телевизора. Перед ним два кресла, между которыми втиснут журнальный столик. Один ковер украшал стену, другой – пол.
Ничего необычного или выдающегося. Я видел эту комнатку сотни тысяч раз, мог ориентироваться здесь с закрытыми глазами. Все вещи всегда лежали на своих местах, в идеальном порядке. Если я оставлял что-то не там, где оно должно было быть, вещь эта магическим образом перемещалась на свое место.
– Ничего такого, – пожал я плечами. – Обычная обстановка любой квартиры. У моих друзей все точно так же.
– А я вижу лишь мусор.
Я осмотрелся еще раз. Пожал плечами и ушел на кухню, конструировать себе бутерброд. Продолжать разговор с этим диким человеком было бессмысленно.
Тот ужин я запомнил на всю жизнь. Я сидел и смотрел в тарелку с пюре и большой аппетитной котлетой, сочащейся жиром. Ужасно хотелось есть, но я никак не осмеливался воткнуть вилку в аппетитное произведение кулинарного искусства. Мне мешало постоянное ощущение напряжения, заполняющее скромную кухоньку. Я будто сидел в одной клетке с огромным питоном и обезумевшим от боли бабуином.
Мать попеременно то выла, то причитала, то умоляла его, падая на колени и обнимая его ноги. То вновь возвращаясь на свое место. Слезы текли по ее щекам и падали в остывающую картошку.
Мне было так стыдно за нее и так жалко картошку, которую теперь ждала только одна судьба – мусорное ведро. Никто не смог бы справиться с поеданием такого количества соли. Мне хотелось выйти из квартиры и никогда не возвращаться туда больше.
После этого ужина Дымов Анатолий Владимирович взвалил на свои плечи неподъемный – с моей точки зрения – рюкзак и погладил меня по голове.
– Не будь лапшой и не доверяй никому, кто понимает человеческую речь и может на ней изъяснятся.
Это было второе и последнее длинное предложение, сказанное им, прежде чем он навсегда исчез в дебрях тайги.
Мы так и не узнали его дальнейшую судьбу. Ружье, подаренное ему отцом на рождение сына, лежало сейчас у меня на коленях. Я спросил однажды у матери, почему он не взял его с собой, в тайгу. Там, защищая его от хищников, оно принесло бы намного больше пользы, чем пылясь в сейфе в городе.
– У него там НАСТОЯЩЕЕ ружье, – вздохнув, ответила она. – А это он оставил тебе.
– Зачем?
– Сказал, что у каждого уважающего себя мужчины должно быть оружие, пусть и такая «зубочистка».
Количество слов в сказанном матерью предложении заставляло меня серьезно усомниться в правдивости этого высказывания. Скорее всего, звучало это так: «Оставь эту «зубочистку» сыну».
Моргнув несколько раз, чтобы увлажнить глаза, засохшие от долгого глядения в одну точку, я поглядел на коробки. Крыса давно уже убежала по своим делам. Оружие отца не было осквернено охотой на мелкого грызуна. Я припас «дичь» покрупнее.
Гордился бы мной отец или наоборот, презрительно покачал бы головой, прикрыв глаза? Ни то, ни другое. Он, думаю, в очередной раз посмотрел бы на меня как на дурачка и ушел, не сказав ни слова. Или высказав очередную «мудрость».
В любом случае его рядом не было, как не было и крысы. В темном гараже остался только я со своими воспоминаниями. С ружьем, омерзительно блестевшем в холодном электрическом свете, и коробками старого, никому не нужного хлама. Кому это достанется после меня? Детей у меня нет. И это, как оказалось, к лучшему.
Было бы правильнее поджечь все это. Просто залить бензином все это барахло, кинуть спичку и уйти, чтобы весь гараж, охваченный пламенем, сгорел вместе с моей старой жизнью и любыми воспоминаниями о ней.
Глава 2
Мелкий дождик барабанил по красному седану, ожидающему разрешения ехать дальше. В машине сидели двое. Женщина в белом летнем платье, украшенном мелкими голубыми цветами, нетерпеливо барабанила по оплетке руля длинными сиреневыми ногтями, глядя на красный свет светофора.
Мужчина в форме полицейского отрешенно наблюдал за работой дворников и траекторией нисхождения дождевых капель. Цвет на светофоре его ничуть не беспокоил. Ему не было разницы, доедет ли он до дома на пять минут позже или раньше.
Кристина и Павел ехали домой. Она всегда забирала его с работы на своей машине. Ему нравилось отдыхать, отпускать контроль за происходящим хотя бы по вечерам. Просто понаблюдать за природой, архитектурой или птицам, снующими в небе. Смотреть на людей, животных или на машины он не любил – слишком уж много с ними было связано рабочих воспоминаний.
Ей же, наоборот, нравилось быть сильной и самодостаточной, целый день притворяясь небесным ангелочком в воздушном платьице с длинными черными волосами, собранными в хвост. Она всегда убирала свои длинные черные волосы в хвост на работе, чтобы ни один волосок случайно не попал на букет для другой девушки. Это вряд ли могло бы вызвать вопросы, но оставлять лишние улики ей не хотелось. В глубине души она любила свою работу и хотела, чтобы ее букеты, максимально напоминали о любви, а не об их сборщице.
В машине они никогда не слушали музыку, предпочитая общаться друг с другом. Обычно затрагивались исключительно нейтральные темы. Говорить о работе было не принято, но бывали дни, когда Кристина чувствовала исходящие от мужа волны беспокойства и тайны.
В такие моменты воздух вокруг него будто сгущался. Глубокая морщина, пролегающая между бровями, не желала уходить даже в состоянии покоя. Кристина чувствовала серьезность дела, которое лишит их семью покоя и сна на несколько дней.
В отличие от мужа, разочарованного в человеческой сущности, в преступлениях и в своей работе, разгадывание загадок являлось страстью Кристины. Она нередко помогала мужу советом в разных делах, о которых он мог ей рассказать. Благодаря загадкам они вообще познакомились.
Это случилось около шести лет назад. Павел работал в отделении полиции всего год и был сыщиком, когда к нему привели двух девушек. Одна из них была явной жертвой. Заплаканная, все еще изредка всхлипывающая. Она не отрывала грустного взгляда от пола, даже общалась полушепотом. Павел сразу понял, что именно с ней приключилось несчастье.
Вторая посетительница была противоположностью подруги. В выражении ее лица, в каждом движении и позе чувствовалась пылкая амазонка, готовая к бою. Ее высокий хвост, собранный почти на самой макушке, качался из стороны в сторону, гипнотизируя Павла.
– Я требую, чтобы вы немедленно помогли моей подруге! – властным тоном сказала амазонка, без всякого смущения глядя в глаза молодому полицейскому.
С такой наглостью ему встречаться еще не приходилось. Он видел истеричных посетителей, злых, странных, тихих, скромных, но только не воинственно-наглых.
– Будьте добры, присядьте и расскажите все, что с вами произошло, – успокаивающим тоном сказал Павел.
Потерпевшая всхлипнула несколько раз, получила слабый тычок в бок от подруги и полушепотом стала рассказывать о сути проблемы. Уловить все ее слова не представлялось возможным, они тонули в шуме всхлипов и шмыганья носом. Павлу удалось все же вычленить из этой мешанины звуков суть проблемы. Потерпевшую пугали странные загадки, приходившие ей с незнакомого номера. Из-за этих сообщений она не могла есть, спать и боялась выходить из дома.
Павел с облегчением выдохнул. Дело было простое. Надо было всего лишь найти отправителя сообщений и допросить его. Дальнейшую судьбу хулигана решит суд.
– Я прошу вас написать все, что вы мне сейчас сказали на бумаге. Я бы хотел посмотреть на содержимое сообщений.
Потерпевшая зарыдала во весь голос. Павел, не ожидавший такого взрыва эмоций со стороны, казалось бы, уже успокоившейся девушки, чуть не упал со стула. Девушка выбежала на улицу, подруга посмотрела на Павла со всей доступной ей ненавистью и побежала вслед.
Подруга-амазонка вернулась одна, через двадцать минут. В руках она несла бумагу и сотовый телефон.
– Вот, ПОЖАЛУЙСТА, – с вызовом сказала она, кладя на стол заявление и телефон. – Теперь-то вы начнете работать? Или мне не стоит на вас надеяться и начать делать все самой?
Павел успокоил ее заверениями, что теперь они сделают все возможное, чтобы найти хулигана. Кристина, которая и была подругой-амазонкой, подозрительно прищурилась. Она не доверяла полиции, в особенности – молодому неопытному полицейскому. Его спокойное лицо и нежный голос заставляли ее усомниться в его компетентности. Она решила действовать самостоятельно, тем более что содержимое сообщений знала наизусть.
В результате расследования, длившегося около месяца, она все же вышла на психа, отправлявшего эти загадки. И если бы Павел, наблюдавший за «загадочным» маньяком из соседнего здания, не поспешил, Кристина могла бы уже попрощаться с мечтами о светлом будущем. Да и вообще о любом будущем.
Так и произошло знакомство супружеской пары, сидящей сейчас в красной машине.
– Почему ты не хочешь говорить мне? – раздраженным тоном спросила Кристина, остановившись на очередном светофоре. Сегодня все, казалось, было против нее.
Павел устало провел по ежику своих жестких темных волос и сладко зевнул, не прикрывая рта.
– Дорогая, ты же знаешь… Не все дела…
– Да, не все дела ты можешь мне рассказать, знаю, – нетерпеливо перебила Кристина. – Но я кожей чувствую, что это не обычное рядовое дело.
– Как же ты это поняла?
– Ты мрачнее, чем обычно.
Павел посмотрел в маленькое зеркальце, спрятанное в солнцезащитном козырьке. Внимательно осмотрел лоб, глаза, скулы и челюсть. Несколько раз улыбнулся своему отражению и тут же состроил серьезную гримасу.
– Ничего не замечаю, если честно, – пожав плечами, сказал Павел, прежде чем вернуть козырек на место.
Кристина злилась с каждой минутой все больше. Сегодня ей, как назло, достались самые противные клиенты из всех, которые только могут быть, светофоры показывали исключительно красный свет, а муж строил из себя святую простоту, делая вид, что ничего не понимает. Еще и дождь усиливался. Но она знала, что стоит только выйти из себя, Павел закроется в себе и возможность узнать хоть что-то о текущем деле улетучится навсегда. Он только этого и ждал.
Это была игра. Он доверял Кристине браться за решение загадок только в ее спокойном и добродушном состоянии, припоминая, каких дров она наломала, пытаясь спасти подругу от «загадочного» маньяка.
Костяшки пальцев, вцепившихся в руль, побелели от напряжения. Серьезное выражение лица сменяла странная полуулыбка, напоминающая оскал безумца. Павел краем глаза наблюдал за бушующими внутри жены страстями. Ему было важно, какая сторона ее личности победит, страстная или уравновешенная. Если повезет, вечер пройдет спокойно, но, если же нет… Ураган по имени Кристина разгромит квартиру и неслабо потреплет самого Павла.
Кристина припарковалась в гараже, выдохнула весь воздух из легких и посмотрела на мужа. Ради возможности решения интересного дела она готова была забыть обо всем плохом, что случилось за этот долгий день.
– Странно… – ответила Кристина. – Ты у нас вроде как следователь, а не замечаешь самых очевидных вещей. Вот поэтому тебе просто необходимо рассказать мне все! Уж я-то точно смогу заметить мелочи, упущенные тобой.
Павел улыбнулся мягкой улыбкой, благодаря которой он и стал следователем. Успокаивающая и ласковая улыбка помогала расположить к себе людей. Она вселяла уверенность в торжестве правды и дарила ощущение безопасности.
Кристина не могла противиться этой улыбке. Стоило ее увидеть, как все невзгоды казались мелкими и несущественными. Чтобы не потерять боевой настрой, она отвела взгляд от лица мужа, переключив свое внимание на мигающую у выхода люминесцентную лампу.
Зрелище мигающей лампы в пустом подземном паркинге ночью навевало жуткое ощущение. Все время казалось, что из темноты въезда кто-то наблюдает за сидящими в машине. И стоит им вдвоем только выйти…
– Крис… – голос мужа нарушил ход мыслей Кристины. – Ты же знаешь, что я не имею права обсуждать с тобой подробности дел.
– Но ты же иногда делаешь это!
– Да, иногда… Когда дела касаются мелочей, понимаешь?
– Значит, ты признаешь мою правоту!
Павел открыл было рот, чтобы ответить, но тут же закрыл снова. Он удивленно смотрел в горящие азартом глаза жены. Давно он не видел ее такой. В ней будто снова проснулась та амазонка, которая шесть лет назад требовала от него действий.
– Почему тебя вообще так зацепило это дело?
– Не знаю… – Кристина в раздумье погладила оплетку руля. – Я чувствую, это как-то связано с новостью о сгоревшем гараже. Так? Я не сильно вчитывалась…
В машине повисло молчание. Сейчас можно было даже услышать, как дождь превратился в настоящий весенний ливень, барабанящий о железную крышу въезда на парковку. Кристина с грустью подумала о дороге домой. До подъезда можно было добежать за сорок секунд, но даже этого времени хватило бы, чтобы всю ночь потом сушить босоножки, платье и волосы. За волосы было особенно обидно. Она уже мысленно видела, как просыпается утром с настоящим гнездом на голове.
Кристина одними лишь уголками губ улыбнулась, представив, как утром в их окно залетает птица и кормит червяками свое потомство, уютно расположившееся в ее спутанных всклокоченных волосах.
Хмурый Павел смотрел на приборную панель, постукивая по ней ногтем указательного пальца. Он не видел улыбки жены, занятый своими мыслями. Морщина между бровями стала еще глубже, явственно прорезая теперь две стороны лица. Атмосфера мрачности и таинственности сгущалась, понемногу поглощая пространство машины.
Кристина сидела молча. Она уже не улыбалась. Теперь она внимательно изучала мужа, его лицо и позу. От нее не скрылось ничего. Даже не имея возможности объяснить, она чутьем, словно охотничья собака, чувствовала гнетущую его тайну. Ему совсем не нравилось это дело. Почему же он ничего не говорит? Достаточно было всего нескольких слов, чтобы ответить на вопрос утвердительно или отрицательно. Ничего больше не требовалось. Она бы злилась в случае отказа, но быстро бы забыла об этом.
Нарушать тишину не хотелось. У Кристины затекла шея и урчал обеспокоенный отсутствием еды желудок. Павел не слышал тихого недовольного урчания. Он был весь поглощен поиском решения.
– Я не буду тебе отвечать, – решился нарушить молчание Павел.
Кристина отвернулась к двери, готовая выйти из машины. Находиться здесь дольше не имело смысла. Он уже сказал свое решение.
– Нет, не выходи раньше меня. Я сейчас выйду из машины и сбегаю домой. Тебе за зонтом. А потом вернусь. Ты же жди меня здесь, никуда не уходи.
Не успела Кристина и слова сказать, как Павел захлопнул дверь и направился неспешным шагом к выходу с парковки. На его сиденье осталась лежать картонная папка. Кристина глазам своим не верила. Он никогда не оставлял папки с делами и не забывал их. Это было священным для него. Этот жест мог объясниться только двумя способами: либо он хотел с ней поделиться, но не мог рассказать сам, либо он проверял ее выдержку. Сможет ли она устоять перед соблазном? Нет, не сможет. И кому как ни ее мужу знать об этом. Она не способна была противиться зову тайны.
Кристина открыла папку. Внутри лежал один листок с напечатанным сверху текстом.
«Я не хочу обсуждать с тобой это дело, Крис. Пожалуйста, пойми меня правильно. Я чувствую, там далеко не все так, как это пытаются представить. От этого дела исходит опасность, а я не хочу подвергать тебя опасности. Люблю тебя».
Яркая вспышка злости за несколько секунд сменилась ворчливым раздражением. Мысль Павла была понятна. Он не желал подвергать ее опасности. Сколько его ни пытай, он не скажет ей ни слова. Единственным правильным выходом из ситуации было отступление.
Оторвав кусок бумаги с текстом, Кристина сложила его несколько раз и спрятала в сумочку. Оттуда она точно не забудет его достать, все равно лезть за ключами, телефоном и блокнотом. В конце каждого дня она сверялась с намеченными делами, ставила цели на следующий день и анализировала возможные исправления в графике.
Павел шел к входу большими шагами, стараясь перешагивать через лужи, а не обходить их. Его легкая бежевая рубашка намокла и местами прилипала к телу, брюки снизу напитались влагой. Кристина невольно представила себе состояние туфель. Теперь придется все сушить, стирать, искать новое и готовить к завтрашнему дню. Дополнительная работа к тому, что уже запланировано: приготовление пищи на три дня, мытье посуды… Слава богу, хоть детей нет, иначе бы она не ложилась спать вообще.
Как только ноги Павла ступили на сухой бетон парковки, Кристина открыла дверь и услышала чавкающий звук. Этот звук вызвал у нее непроизвольную улыбку. Вот он, следователь, держащий в строгости своих подчиненных, очаровывающий людей своей улыбкой, способный найти подход к любому человеку. Профессионал своего дела… Идет по парковке с большим сиреневым зонтом в руках под аккомпанемент забавно чавкающих туфель.
– Отвратительный звук, да? – спросил Павел, глядя на Кристину, безуспешно пытающуюся сдержать улыбку. – Знаю-знаю. Я хотел сначала надеть другие туфли, но тогда бы у меня было две отвратительно хлюпающие пары. Я, считай, спас их для похода на работу. Я считаю, что это заслуживает отдельной награды!
Павел демонстративно-обиженно отвернулся. Кристина засмеялась, повернула к себе его лицо и поцеловала в губы.
– Этот великий подвиг действительно заслуживает высшей награды! Спасение туфель это вам не то! Предлагаю в качестве вознаграждения сварить целую кастрюлю ароматных пельменей!
Павел отдал Кристине зонтик. Ничего не понимая, она взяла зонт и удивленно посмотрела на мужа. Он никогда не давал ей зонт или сумки. Неужели он все еще злится?
– Нам хватит и одной мокрой пары обуви, – пробурчал Павел, поднимая жену на руки. – Поедешь на мне.
Звонко засмеявшись, Кристина крепче обняла мужа. Все тревоги, неприятности и тайны дня были забыты или отложены до наиболее подходящих времен.
Глава 3
Три часа дня. Слишком рано. Зачем я пришел сюда так рано? Теперь придется ждать здесь, в этом проклятом гараже. Пока она на работе…
С другой стороны, что мне было делать дома? Смотреть фильмы? Пересматривать фотографии счастливых дней? Думать о ней? Ну уж нет. Только не о ней. Только не сейчас. Надо подумать о чем-то еще.
Почему так тихо на улице? Начало дождя обещали еще два часа назад. Не могу посмотреть. Окон в гараже нет, а выходить слишком опасно. Но я не слышу дроби капель по жестяной крыше, так что даже с этим мне не повезло.
Тишина была лучшим другом моего отца, но не моим. Как только я оказываюсь окружен тишиной, я нервничаю. Как сейчас. Руки дрожат, дыхание сбивается и раздражающие биение сердца заполняет мысли, громом молота отдаваясь в черепной коробке. Я не выдерживаю. Это невозможно долго терпеть. Я уже мысленно вижу, как мои руки поднимают ружье и с силой кидают его в стену. Уничтожить ружье, а что потом? Спалить гараж и уйти? Уехать из города, куда-нибудь, где меня никто не знает. Оставить все свое нехитрое наследство супруге и начать жизнь заново?
Я думал и об этом варианте. Отличный, надо сказать, вариант. А если еще и не оставлять записку, а просто исчезнуть, то она будет мучиться еще долгие годы. Бояться каждого скрипа половицы, каждого звонка и даже теней деревьев в темную лунную ночь. Она потеряет покой. Нечистая совесть навсегда лишена покоя.
Страх поселится в ее душе. Сможет ли она быть счастливой, когда душу разъедает страх? Хотя… Она же женщина. И женщина непростая. Так что может и сможет. Все равно не узнаю. Даже если бы она и смогла жить без меня счастливо, то я не представляю свою жизнь без нее.
Дождя все еще нет. Мысли невыносимы. Не думать о ней, не думать о нем…
Не могу больше сидеть. Ноги затекают. Еще чуть-чуть и не смогу подняться тогда, когда это будет нужно. Придется походить. Мама часто любила говорить: «Иди подумай». Не посиди, не постой, всегда только «иди». Смотрела на беспорядок, устроенный мной в квартире, вздыхала и почти шептала: «Иди подумай». Именно благодаря этой волшебной формулировке я понимал, что сейчас лучше уйти из дома ненадолго.
Мама… Такая мягкая, спокойная, рассудительная и правильная. Я не могу вспомнить о ней ничего особенно яркого и выдающегося. Она всегда была рядом, даже когда работала, даже если уезжала отдыхать одна или лежала больная – я всегда чувствовал ее поддержку.
Мама любила гладить своей мягкой рукой мои светлые волосы, едва касаясь их. Каждый раз, когда я делал что-то правильно, приносил хорошие оценки или помогал с домашними делами, она гладила мои волосы, тихонько нашептывая одними губами: «Ты у меня такой молодец». Она могла повторять это несколько минут, не произнося больше ничего другого. В этот момент она уносилась мыслями куда-то далеко. Лицо ее озаряла грустная полуулыбка. Тайные мысли, неизвестные никому печали и прошлые радости – все сплеталось в этом выражении лица, вид которого наполнял сердце невыносимой грустью.
Она чахла на глазах. Маленькая, хрупкая женщина, на плечи которой свалилось немало забот и горя за время, когда ее супруг, Дымов Анатолий Владимирович, неожиданно осознал свое истинное предназначение. Может, поэтому она покинула меня так рано. Слишком рано. Мне кажется, она ждала только момента, когда я окончу университет и найду работу, чтобы навсегда покинуть меня. Ее грыз изнутри червь. Точно так же, как и меня. Различие только в том, что у каждого из нас он свой. Мой червь сомнения не сравнится с ее всепоглощающим червем печали.
Воспоминания о ней даются мне с трудом. Странно, ведь я искренне любил ее. Тяжелее всего вспоминать о том, кого любишь больше всего. Но воспоминания о ней неразрывно связаны у меня со школой.
Школа – место моего отдохновения. Место, куда я бежал с радостью. Не многие разделяли мои чувства. Неудивительно, ведь в своем классе я был одним из умнейших. С друзьями мне, правда, не очень везло. Да и с девушками…
Удивительно, девушки постоянно упоминают в характеристике идеального парня такие черты, как ум, рост, доброту. Ищут ли они на самом деле умного, высокого и доброго? Нет. Не ищут. Никогда не понимал, что именно они ищут, но меня они точно не искали, хотя я был умным, добрым и высоким. Вот он я! Подходите и берите! Так нет же… Меня они нередко использовали в качестве консультанта по вопросам учебы, особенно в области математики или как «понимающего друга».
Несмотря на некоторые подозрения, в то время я не понимал этого. Я был уверен, что нравлюсь девчонкам, просто они слишком стеснительны для откровенного признания. Как же они могут не сходить с ума по такому интеллектуалу!
Я не подвергался откровенной травли от одноклассников. Один раз постояв за себя перед главным хулиганом школы, я снискал его уважение, и никто больше не обижал меня. К слову, я был настолько тихим и спокойным, что меня часто и не замечали.
Воспоминание о той драке до сих пор преследуют меня во сне.
Он был моим одноклассником. Его звали Руслан. Крупный боров с улыбкой обделенного умом на лице. Оценки его, состоящие из колов, двоек и троек, танцевали хоровод, перескакивая с одной страницы дневника на другую. Но он был достаточно харизматичен, чтобы собрать вокруг себя верных прихвостней.
Издевки, травля, запугивание – все умники, умницы и вообще все младшеклассники разбегались, едва он переступал порог элитной гимназии.
Резонный вопрос мог бы звучать так: «Как же он попал в стены ЭЛИТНОЙ ГИМНАЗИИ?». И все разумные люди, естественно, знали ответ на этот вопрос. Даже дети знали. Где же еще мог учиться ребенок мэра?
Никто даже в самых смелых мечтах не мог представить, что этому борову можно дать отпор. Даже взрослые опасались вступать с ним в спор. Характер у Руслана, как и у его отца, был отвратительным. Оба вспыльчивые, нетерпимые, жестокие. Никто не рискнул бы пойти против них, кроме моей бабушки.
Ни одного художественного средства выразительности не хватит, чтобы описать эту необыкновенную женщину. Даже если бы у меня получилось сплести из всех доступных в русском языке слов необычайно тонкую и изящную паутину, она бы все равно не покрыла всей сущности моей бабушки.
В ней соединилось множество черт характера, иногда полностью несовместимых, но они находились в такой гармонии друг с другом, что у вас бы ни на секунду не возникло сомнений в том, что она делает все из самых лучших побуждений.
– Чего это ты шастаешь тут с кислой миной? – спросила она меня однажды, едва я вошел на кухню.
Никогда не понимал, как в этой маленькой кухоньке, где даже овчарка с трудом бы развернулась, чтобы увидеть свой хвост, крупная высокая женщина с легкостью бабочки порхала, с утра до ночи готовя обеды, завтраки и ужины на семью из трех человек, убирая и бесконечно намывая посуду. Я посмотрел на нее исподлобья, не имея ни малейшего желания делиться своими школьными проблемами.
Борисова Надежда Геннадьевна – основа нашей семьи. Без нее наша с мамой жизнь превратилась бы в испытание. Для нас Надежда стала настоящей НАДЕЖДОЙ. Она взвалила на себя бытовые и финансовые вопросы, а также наши психологические проблемы.
– Так чего? – снова спросила она.
– Ничего, – ответил я, изо всех сил мешая ложкой чай.
Чай выплескивался. Фарфор гремел, вопя о помощи. Бабушка подошла и дала мне легкого подзатыльника.
– Чего чашку мучишь? Если злишься на кого, так его и избивай. А чашка тебе ну ничегошеньки плохого не сделала, за это могу ручаться. Я на нее весь день смотрела, и она отсюда никуда не отлучалась.
Я прыснул от смеха. Меня всегда поражал контраст того, как легко она находила грань между добром и злом. Ей было жалко чашку, при том, что она только что предложила мне избить другого человека.
– Не могу я его избить… – нахмурился вдруг я.
– Это еще почему? Он что, медный, что ль?
– Почему медный? – опешил я.
– Ну так если ж он медный, то понятно, что его избивать себе дороже, а если живой человек, то нужно и за себя уметь постоять. Тем более тебе. Ты ж мужчина. Что ты будешь делать, если у тебя барышня появится и кто-то к ней приставать начнет? Кружку пойдешь ложкой молотить?
Я задумался. Она была права, но в случае с Русланом я бы предпочел избивать памятник.
– Ты не понимаешь, бабушка… Он – сын мэра. Не мне с ним тягаться.
– А почему бы не тебе? Возьми, да и книгой его огрей. А потом скажи, что знания дают силу. Вот умора-то будет.
И бабушка захохотала. Ее громкий искренний смех заразил меня. Ее невозможно было не любить. С этим утверждением согласились бы все ее многочисленные знакомые, коих даже в нашем подъезде было не меньше сотни.
Нахохотавшись, она шумно выдохнула воздух и развернулась к плите. Это означало только одно – конец разговора. Бабушка вернулась в свой мир. Когда она готовила, отвлекать ее было нельзя. Говорить с ней можно было только в том случае, если она заговорит сама. Иначе ждало неминуемое изгнание из кухни с громом преследующих по пятам шутливых ругательств.
Я думал о бабушкином совете всю ночь. Мысли разбежались по разным углам, как противники на ринге. Только ринг был не квадратной формы, а многоугольной, и противники наступали со всех сторон сразу, смешиваясь в неистовой драке. Я наблюдал за этой дракой с интересом и отвращением. Из общей массы попеременно выглядывала то чья-то рука, то нога, то окровавленный нос. В этом бою не было победителей и проигравших.
Из-за бессонной ночи я пришел в школу уставшим и злым. Руслан, увидя мое лицо, решил, почему-то, что у меня проблемы дома. Не помню, что именно он говорил мне. Это все не имело значения. Что могут хулиганы говорить в таких случаях? Наверняка, ничего умного или хотя бы необычного он придумать не смог. Его прихвостни мерзко гоготали сзади. Гиены, желающие угодить своему повелителю. Я больше не мог выдерживать. Не мог терпеть его перекошенное тупой улыбкой лицо. Это было выше моих сил. Я поднял книгу и врезал ему по щеке.
Он покачнулся и ошалело заморгал.
– Ты чего это? Офонарел? – заревел он.
– Знание – сила, видал? – как можно грубее сказал я и ушел в кабинет.
Честно сказать, боялся я как никогда в жизни. Сердце выпрыгивало, книга выскальзывала из потных рук, а колени дрожали. До кабинета нужно было сделать всего десять шагов. Самых тяжелых и долгих шагов в моей жизни.
Больше всего я боялся коленей. Мне все казалось, что если предательское колено решит все же вывернуться именно в тот момент, когда я буду на полпути, то я просто упаду на колени и разрыдаюсь. Нельзя было допустить этого. Ни в коем случае. Только не теперь.
Со мной ничего не случилось. Более того, Руслан больше никогда не задирал меня. Он вообще игнорировал мое существование. Я исчез из его мира. Хотя бы как жертва. Меня это устраивало.
И в тот переломный момент своей жизни я понял: иногда нужно уметь дать отпор. Даже если страшно или не уверен в результате – отступать не стоит.
К счастью, это знание в жизни пригодилось мне до этого момента всего только раз. В драке с Русланом. К сожалению, пора заново вспомнить, какого это, давать отпор. Смогу ли я и в этот раз сделать все достойно? Не изменят ли мне колени сейчас, когда мне уже не одиннадцать, а тридцать пять? Скоро узнаю. Осталось всего… Всего-то четыре часа.
Глава 4
Я погибла. Безвозвратно погибла. Я поняла это сразу, как только увидела его.
Меня погубили его бездонные голубые глаза за прямоугольными стеклами очков. Его очки – магический артефакт, то появляющийся, то исчезающий в зависимости от того, нужно ли ему что-то рассмотреть. Забавно, что теперь он носит их постоянно.
И почему именно он? Почему бы мне не влюбиться в кого-нибудь другого? Как же это пошло… Не думала, что именно мне предстоит стать такой пошлой и вульгарной женщиной! За все свои двадцать лет жизни я совершала немало ошибок, но эта стала фатальной.
Подумать только, влюбиться с первого взгляда! Что может быть глупее? Как во второсортных любовных романах. Неужели же я, умная, образованная и красивая могла влюбиться в какого-то… Да и что можно в нем найти? Ничего выдающегося…
Начну по порядку, пожалуй. Я не могу больше терпеть, не могу больше держать все в себе. Подруг у меня немного, с родителями отношения тоже не ахти, так что мне пришлось завести дневник. Зачем? Ну… Себе я могу признаться, конечно. Я больше не могу сдерживать переполняющие меня чувства и эмоции. Это сильнее меня. Это…
Нет, это не тот порядок. Мне же нужен порядок… Можно ли привести в порядок чувства? Да, наверное. А если эти чувства сжигают все, на своем пути? Когда тщательно контролируемый огонь уже выбрался за пределы кострища и теперь пожирает деревья в диком лесу…
Сосредоточиться. Никак не могу сосредоточиться. Начинаю писать эти дневники уже раз… Какой это может быть раз? Наверное, двадцатый, а может уже и пятидесятый.
Я начинала писать такие дневники каждый раз после встречи с ним. Или когда меня с головой заполняла любовь и воспоминания о крупицах его внимания к моей персоне. И каждый раз неизменно уничтожала через неделю или две. Думаю, эту красивую тетрадку постигнет участь всех ее многочисленных сестер – она будет сожжена.
Я напишу в нее все мысли, все свои чувства, быть может, добавлю щепотку романтики, любви или, может, чего-нибудь куда пикантнее… Посмотрим.
Пока что это мой «секретный дневничок». Подобие подружки, которая никогда не предаст, не поругает и не осудит. Так что начну с самого начала. Таиться от бумаги не имеет смысла – ей все равно.
Если кто-нибудь поинтересуется содержимым этой тетрадки, то всегда можно загадочно улыбнуться и сказать, что делаю наброски для романа. Сейчас пишет каждая вторая, так что ничего подозрительного ни по форме, ни даже по содержанию.
Так вот. Пора уже начать. С самой первой встречи. С событий десятилетней давности.
Мы с парнем в то время жили вместе в его квартире в другом городе уже несколько месяцев, когда он все же решил познакомить меня со своими друзьями. Это заявление буквально сбило меня с ног. Ни одно знакомство с родителями, даже полностью вышедшее из-под контроля, никогда не сравниться по уровню неловкости со знакомством с друзьями. Они к тому же все были старше меня на пять лет.
– Мы договорились сегодня встретиться все вместе, – сказал он мне, возвращаясь из магазина с молоком и печеньем. – Познакомишься с ними, посидим, выпьем…
Суббота, час дня. Парень выходит в магазин и… И тут такое!
Ярость охватила меня. Даже кончики моих длинных рыжих волос, волнами спадающих на плечи, затопорщились от возмущения. Да как он мог сказать мне об этом в тот же день!
Мое раздражение нашло выход в пинании небьющихся вещей, криках бешеной чайки на всю квартиру, причитаниях о скудности гардероба и в непосредственных сборах. Идеально подготовиться я все равно уже не успевала, так что оставалось надеяться на благосклонность судей. Меня оправдывало отсутствие возможности подготовиться тщательнее.
Тепло июньского дня уже плавно переткало в освежающую прохладу вечера, когда мы встретились рядом с кафе. Двое взрослых людей стояли и ждали нас. Мужчина и женщина – муж и жена.
Глядя на них, я поняла, что с судьями мне максимально не повезло. Но поняла и другое: почему они друзья моего парня. Мой парень и его друг казались мне такими похожими, что иногда я забывала, что они не братья, а просто случайные люди, сведенные вместе счастливой звездой в созвездии Козерога. Или Водолея. Не важно.
Я сидела в кафе, глупо улыбаясь и теряясь в словах. Они болтали друг с другом, обсуждали неизвестных мне людей, вспоминая прошлое, в котором меня не было. Нестерпимо хотелось уйти. Уже тогда мне стало понятно, что мне здесь не место. В их взрослом, адекватном и умеренном мире я была лишней.
Они заказали огромный сет роллов. Я не любила роллы, но ничего не сказала. Зачем подливать масло в огонь? И так было ясно, что я здесь чужая.
Не придумав ничего лучше, я занималась изучением интерьера кафе. Из разрозненных пазлов разнообразных украшений никак не собиралось одного стиля. Японские блюда в меню, некогда белые пожелтевшие скатерти, тихая классическая музыка, пейзажи в золоченых рамах и запах зажаренного масла – весь этот винегрет оставлял странное послевкусие, как от вина, в которое добавили уксус. Хотелось скривиться.
Но тут пришел он. Последний из компании, кто не пал перед чарами женского колдовства, предпочитая соблазнять женщин. Этакий Казанова. Он был ближайшим другом моего парня, поэтому я слышала о нем много рассказов разного толка. Но, увидев его самого, я поняла, почему по его следам шагала слава похитителя женских сердец.
Был ли он красив? Нет, определенно нет. Я бы сказала: «на любительниц». В нем не было абсолютно ничего от того образа идеального мужчины, при виде которого в кино или на обложке журнала, у женщин выступали слюни. Он напоминал мне бандита из девяностых. Коренастый, невысокого роста. Даже одежда у него осталась еще с тех времен.
Что же тогда нравилось в нем женщинам? Я сидела и размышляла об этом весь вечер.
Улыбка? Вряд ли… Улыбка как улыбка. Чувство юмора? Его чувство юмора было настолько специфичным, что попади он придворным шутом в Средневековье к королю, то у него были бы все шансы окончить свой век в любви, славе, почете и при деньгах. Но если бы ему не повезло, и он попал бы в услужение к королеве, то его, скорее всего, тут же четвертовали. Или отрезали бы ему язык и оставили как мальчика для битья.
Наверняка я казалась собравшимся дурочкой. Мне не о чем было поговорить с ними, да и не было никакого желания даже просто пытаться. Я скучала и про себя торопила время, продолжая взвешивать в уме все достоинства и недостатки этого загадочного обольстителя.
Я чувствовала его харизму. От него веяло чем-то животным, чем-то… Неуловимым и чувственным. Глядя на него, я понимала, почему он привлекает женщин. Он ничего не делал для этого. Ему было достаточно просто быть собой.
Ужин был окончен. Мы впятером пошли гулять по городу. Хватит ли мне слов, чтобы описать эту прогулку? О нет… Жаль, что я не родилась писателем, чтобы воздать должное той восхитительной ночи, но я все же попробую.
На темном небе мерцали яркие звезды. Окутанный тишиной город уже готовился погрузиться в глубокий сон, освещенных окон становилось все меньше, машины на дорогах встречались редко.
Все ночные гуляки сейчас веселились на набережной. С наступлением темноты город засыпал – просыпалась молодежь и стекалась со всех районов на набережную, чтобы там распределиться по небольшим группкам, гудящим, шумящим, пьющим и ругающимся друг с другом иногда до самого рассвета. Такое уж оно, лето молодых.
А в городе в это время слышался цокот моих каблучков, редкие смешки и интересные истории, нескончаемым потоком льющиеся из уст двух людей из компании.
Я бы не хотела называть их настоящие имена. Это было бы неправильно. Я назову мужа с женой Тимофей и Дарья. А коварный обольститель будет носить имя… Артем. Ну а парня моего будут звать Никитой. Мое имя в моем дневнике ни к чему.
Так вот. Дарья и Артем были просто созданы по образу и подобию друг друга. Когда я смотрела на них, то видела либо брата и сестру, либо готовую пару. Я вполне могла представить их парой. Это была бы чудесная пара – двое, что могут говорить о себе любимом целый вечер. Вот уж талант…
Но мне, если честно, они нравились. У каждого из этой троицы был свой шарм. Тимофей напоминал мне моего парня – тихий и скромный молчун, довольствующийся ролью слушателя. Дарья – открытая и готовая поделиться всем, что думает и чувствует. Артем – с нескончаемыми историями о своих знакомых, о себе самом и забавных случаях, которые он сам вспомнить не мог, но ему их рассказывали.
А такие тоже были. Нет смысла скрывать – он никогда не был против выпить. Я знала это еще до того, как познакомилась с ним. И вот как, скажите на милость, возможно влюбиться в такого человека? Особенно когда рядом с тобой верный, добрый, умный и преданный парень? Но я все шла рядом с бабником и алкоголиком, одетым в одежду девяностых годов, и жадно ловила каждое его слово, каждую дурацкую историю и каждое движение. Я жадно вдыхала сигаретный дым, хотя сама никогда не курила.
Это было непросто. Чтобы не пялиться на него, мне приходилось смотреть исподтишка, едва касаться взглядом его лица. Но даже так это оказалось губительным. Я поняла это, когда мы вернулись в квартиру. Никита расспрашивал меня обо всем: о вечере, о впечатлениях о друзьях, о еде, о прогулке. Я видела, что ему искренне хочется, чтобы мне все понравилось. Он был чудесен. Такой милый в своем переживании. Как я могла сказать ему, что этот вечер навсегда поселил в моем сердце и в моей душе разлад? Я не могла ранить его чувства.
Я сказала только хорошее. А оно было, несомненно. Еда оказалась не такой уж ужасной, как можно было заключить из первого впечатления о месте. Дарья с Тимофеем мне понравились. Они такие милые, что я могла бы встречаться с ними постоянно. Мне нравилась молчаливость Тимофея и разговорчивость Дарьи. Они создавали гармонию. Глядя на них, моя душа успокаивалась и улыбалась: есть еще справедливость в этом мире. И эта справедливость выразилась в слиянии людей, предназначенных друг другу судьбой.
Только про Артема я не смогла сказать ничего хорошего. Я сказала самое плохое, чтобы случайно не выдать моих чувств. Никита остался доволен. Думаю, он подсознательно боялся моей встречи с Артемом. Больше всего боялся. Но теперь он был спокоен. Он, но не я.
Я лежала на кровати, укрывшись до подбородка пододеяльником, и мысли мои крутились только вокруг него. Я пыталась уснуть. Считала овечек, думала о хорошем, даже расслаблялась под убаюкивающие звуки медитаций, но все было зря. Пока мой парень храпел так, что сотрясались стены нашей обители, я не могла забыть о другом.
Решение пришло только под утро, когда небо начало сереть, предвещая скорый рассвет. Я так устала, что глаза сами собой закрылись. Можно было продолжать бодрствовать и дальше, но принятое мной во время этой душной и ужасно долгой ночи решение вселило в мой разум долгожданный покой. А решение это было таким – уехать. Я должна была срочно уехать, как можно дальше от него, чтобы наши встречи, даже случайные, были абсолютно невозможны.
Я знала себя слишком хорошо, чтобы доверять себе. Оставалось только убедить своего парня в том, что это необходимо. Благо это было не так уж сложно, так как говорила я от чистого сердца – мне действительно необходимо было уехать. Чем дальше, тем лучше. Время и расстояние являются одними из лучших целителей израненной души. Моя же душа нуждалась в этом как никто другой, после встречи с ним…
Глава 5
Павел стоял обутый в прихожей светлой двухкомнатной квартиры и ждал жену. Обычно Кристина собиралась быстро, но как только дело касалось непосредственного выхода, то начинался безумный марафон поиска вещей по территории квартиры. Ключи от машины уползали в неизвестном направлении, расческа становилась невидимой, а солнцезащитные очки прятались в карманах самых неожиданных вещей.
– Ты не видел мой зонтик? – проносясь яростным смерчем перед глазами, спросила Кристина на бегу. – Кажется, наступила пора дождливых дней.
– Это точно… – проворчал Павел.
Дождливые дни он не любил. В такие дни хотелось скинуть с рабочего стола многочисленные папки с описанием отвратительных людских пороков, встать, выйти из полицейского участка и навсегда забыть обо всем плохом, что люди делают с себе подобными.
Едва только небо серело, затягиваясь безрадостными тучами, – не имеет значения, в какое время года, – у Павла начиналась настоящая хандра. Она пряталась глубоко внутри и редко показывалась наружу. В редких случаях, когда она все же захватывала следователя, его меланхоличное состояние можно было приметить только по опустившимся уголкам губ и хмурому выражению лица.
Кристина, в очередной раз пробегая мимо, заметила недовольное лицо Павла. Она знала о его нелюбви к дождю и пасмурным дням.
– Я думаю, нам пора выходить, – ласково сказала она, поцеловав мужа в щеку.
– А ты точно все собрала?
Кристина ласково улыбнулась и взяла мужа под руку.
– Пойдем. Если уж я что-то не взяла, значит, оно мне было и не нужно. Ключи и документы у меня, остальное – ерунда.
Павел шел к машине словно робот. Такое с ним происходило еще реже. Он не хотел идти на работу. Не хотел расследовать порученное ему дело. Оно ему не нравилось. Все в этом деле было не так. Только отдать его было некому. Кому же еще должна выпасть честь расследовать самое странное и запутанное дело последних пяти лет спокойной жизни?
– Очень сложное, да? – заводя машину, спросила Кристина.
– Да не в этом дело… Просто мало вводных, зато много всяких улик, которые ни к чему не ведут. Будто кто-то водит… Стоп! Не вынуждай меня обсуждать с тобой это дело, Крис. Это и так было ужасно нечестно с твоей стороны.
– Ну, прости меня, любимый… Ты же знаешь, как мне нравится тебе помогать. А тут явно есть с чем помочь. Я давно не видела тебя таким… Таким озабоченным, хмурым и недовольным.
Павел отвернулся к окну, не проронив ни слова. Мелкие дождевые бусинки уже капали на крышу и лобовое стекло машины. Безрадостные люди, похожие на зомби, медленно брели по делам, пряча свои деловые костюмы под темными зонтами. Весь город будто накрыло фильтром серости и грусти.
Кристина поглядывала на мужа. Ее беспокоило его поведение. Вся эта таинственность и обеспокоенность, проступающая на его лице глубокой морщиной между густыми бровями.
Молчание плотным туманом повисло в машине, окутывая каждого пеленой собственных мыслей. Павел все пытался сопоставить факты и улики. Ничего не складывалось, как если бы он пытался создать картину из деревянных пазлов и металлического конструктора, связав все это нитками мулине. Кристина размышляла о поведении мужа. Всякое происходило в их жизни, но таким хмурым она не видела его еще никогда.
Когда он выходил из машины, бросив автоматически: «До вечера», в голове у нее пронеслась мысль о его увольнении. Она молнией сверкнула в сознании, ни к чему не привязанная. Просто сцена, где он комкает папку с документами, выкидывает ее в мусорку и уходит из кабинета.
Павлу было сложно ужиться со своей работой. Она одновременно нравилась и не нравилась ему. Он с детства хотел помогать людям и искоренить зло, но каждая встреча с реальным злом, чье отвратительное лицо показывалось через лица обычных, казалось бы, людей, больно била по вере в человечество. Кристина знала это. Она много раз обсуждала с мужем его возможный уход.
Одно время она даже сама подумывала пойти работать следователем. Неуемное любопытство и бьющая фонтаном энергия помогали бы ей в поиске преступников. Только муж был против. Он всегда выставлял эти качества не как положительные в своей работе, а как ненужные.
Резкий удушливый запах цветов и застоявшейся воды накрыл Кристину волной, едва она открыла дверь магазина. Желудок противно потянуло вниз, будто чьи-то сильные руки изнутри начали перекручивать и сжимать его. Кристина почувствовала подступающую к горлу тошноту. Сложно было сказать, какой именно фактор вызвал такие чувства.
Первой раздражающей причиной являлась хозяйка цветочного магазина. Азалия Викторовна, – полная женщина низенького роста, – наведывалась в свои владения каждую ночь. Тщательно проверяла территорию, осматривала каждый уголок, каждый листик цветка, после чего писала длинный список претензий к своим сотрудницам. Это было ужасно глупо и неприятно, но не являлось основной причиной тотальной нелюбви сотрудниц к Азалии Викторовне. Под покровом ночи хозяйка магазина каждый раз совершала одну и ту же мерзость – она выкручивала отопление до предела. Цветы от этого быстрее увядали, выглядели вялыми, меньше стояли и, – самое ужасное – они источали невыносимый аромат.
Раз в месяц эта загадочная женщина появлялась в магазине в парике и черных очках. Заказывала простенький букетик и устраивала своим сотрудницам проверку на прочность. Кристина ненавидела эти проверки. Каждый раз хотелось сорвать парик с головы Азалии Викторовны, скинуть на пол очки и прокричать ей прямо в лицо: «Я шикарно делаю свою работу! Особенно если учесть, сколько вы мне платите! Перестаньте уже этот глупый маскарад!». Но каждый раз она вежливо отвечала на все истеричные выпады, про себя считая количество нервных клеток, павших за один такой визит.