Взрослый ребенок алкоголика. Реальная история взросления и исцеления от детских травм

Посвящается моей маме

Введение

Я родилась в семье алкоголика. Мой отец сильно пил. С каждым годом его состояние ухудшалось и его деградацию уже было не скрыть от окружающих.

Следствие ежедневных алкогольных загулов было физическое и психологическое насилие. Частая история в семье, где есть алкоголик. Сначала все происходит под прикрытием «все хорошо, просто вам показалось», но в какой-то момент скрывать это уже невозможно. Отец избивал маму жестко, по-мужски. И в этих ситуациях могло достаться и мне, и моей старшей сестре.

Если вас спросят: какое ваше самое лучшее воспоминание из детства? Или прямо день, в который вы хотите вернуться? Чтобы душа испытала те эмоции. И есть ли вообще такое время из детства, куда хочется возвращаться?

У меня есть. Утреннее пробуждение. Период детсадовского возраста. Помню лучи солнца, которые пробиваются сквозь окна. Они будто щекочут моё лицо. Нежные руки мамы гладят меня, я ее не вижу, но чувствую ее запах и тяжесть тела рядом. Окончательно просыпаюсь под ее ласковые слова и массажик. И так каждое утро. Это ритуал, который получил название «потягушки». Нужно было вытянуться в кровати как струна, а мама в этот момент проводила руками по моему телу от макушки до пальчиков ног. Все это с обязательными целовашками и обнимашками. Лучшее время. В этот момент все замирало, и я напитывалась невероятной любовью и бесконечным чувством счастья. Как сейчас модно говорить, чувствовала безусловную любовь. Это я забрала с собой во взрослую жизнь и делаю это своим трем детям сейчас.

И в этом воспоминании страха не было.

До 30 лет мне было удобно жить в состоянии жертвы. И оправдывать это трудным детством и плохим отношением родителей ко мне. В какой-то момент стало понятно, что это путь в никуда. По-старому меня не устраивало, а как по-новому не знала. Так появилась психотерапия, которая и изменила кардинально мою жизнь во всех сферах. И отношения с родителями, кстати, тоже поменялись в лучшую сторону.

Я на своем примере точно знаю, что дисфункциональная семья диктует определенные правила и паттерны поведения. Но в наших силах все изменить и жить свою счастливую жизнь уже сейчас. Тема алкоголизма коснулась очень много семей в нашей стране, да и во всем мире. Не в оправданье, но очень долго это был единственный способ нейтрализовать свою агрессию. Да, не экологичный, зато доступный. И часто такая это замалчивалось для социума, но от этого меньше проблем не приносило. Поэтому хочу в этой книге показать, что все можно изменить. Прямо пошагово, со своими честными эмоциями на тот или иной счет. Надеюсь, у вас нет иллюзии, что терапия – это только про «радостную радость»? И если это получилось у меня, то получится и у вас. Если эта книга мотивирует вас на изменения, значит, моя цель достигнута.

Но и это не единственная причина написать эту книгу.

В первом классе после школы я шла к маме на работу. Так делали тогда, наверное, многие дети. Частных нянь не было, продленки тоже. И вот там любимым занятием было печатать на машинке. Как мне казалось небольшие рассказы. До сих пор с улыбкой на лице вспоминаю звук стука клавиш и возврата каретки. Это было абсолютное ощущение себя писательницей, такая вот детская мечта. А мечты должны что? Конечно, исполняться. И мне точно есть, что рассказать и чем поделиться.

Ну а, наверное, самая глубинная причина написания этой книги -закрытие гештальта по поводу моего отца. Три месяца назад он умер. И сейчас мне хочется поставить окончательную жирную точку во всей этой детской и не очень истории. Получить последний терапевтический эффект, который, надеюсь, получите и вы, мои дорогие читатели. И осознанно оставить в сердце легкую светлую грусть в этой части своей жизни, ведь мне и вам надо идти дальше без тяжелого груза на сердце.

Я приоткрою вам завесу тайны психотерапии со стороны клиента. Вы, как в реалити-шоу, сможете наблюдать пошаговый путь моего исцеления от детских травм с еженедельными отчетами после сессий с психологом. Само́й иногда интересно вспоминать, как менялось мое мышление и восприятие действительности. И то, что казалось трагедией тогда и тупиковым вопросом, сейчас четко видно – это была просто задача. Но мое эмоциональное состояние не позволяло узреть, казалось бы, очевидные вещи.

Поделюсь с вами психологическими техниками, которые помогут вам в решении многих проблем. Но хочу сразу отметить, что наиболее эффективно – это работать со специалистом. Именно он не дает свернуть с пути и удержаться в тяжелые моменты, которые точно будут подниматься в терапии.

Моя цель – показать вам, что непростое детство – это не приговор. И только в ваших силах создать жизнь своей мечты. Все реально! Главное – действовать.

Перед тем как окончательно принять решение написать книгу на эту тему, я попыталась найти что-то похожее из уже написанных. Но не нашла. Есть книги на эту тему, написанные психотерапевтами, наркологами, женами алкоголиков или бывшими зависимыми. Но я не нашла ни одну книгу, где было бы описано все со стороны ребенка, который жил с алкоголиком. А таких очень много. Эта книга будет полезна всем, кто испытывает последствия травматичного опыта в разных дисфункциональных семьях.

Какова ценность моей книги для тех, кто жил в ситуации хронические травмы? В первую очередь, это возможность идентификации с другими людьми. Часто травматический опыт воспринимается как исключительный, создавая иллюзию, что никто другой не сталкивался с такими же проблемами и сложностями. Когда ситуация кажется уникальной, человек может чувствовать себя беззащитным. Признание общности проблемы играет важную роль в душе: если многие прошли через это, значит, существует путь к преодолению, и я не одинок в своих переживаниях. Я неотъемлемая часть человеческого опыта, и другие могут разделить мои чувства и трудности. Это осознание способствует улучшению психического состояния, помогая справляться с болью и находить поддержку в обществе.

Также рекомендую к прочтению книгу Дженет Войтиц «Взрослые дети алкоголиков». Пожалуй, это наиболее серьезный труд на данную тему, написанный психотерапевтом. В которой представлено множество историй разных людей.

Глава 1. Детство

Зима. Поздний вечер. Я, маленькая девочка, иду за руку с папой. Снежинки, как изящные балерины, кружатся в свете фонарей, создавая волшебную атмосферу. Я счастлива, что наконец-то меня забрали из садика, где долго оставалась одна после того, как всех детей уже забрали родители. Но я не могу понять: почему мы с папой как-то странно идем, то влево, то вправо. Глядя вниз на его большие ботинки и милицейскую шинель, поднимаю голову, но из-за шапки и падающего снега не вижу его лицо, и продолжаю идти молча.

Не могу сказать, понимала ли я тогда, что отец пьян, и потому мы так шли. Но прекрасно помню ту дорогу домой, как с восхищением смотрела на падающий снег, желая, чтобы папа разделил мою радость.

Отец был добрым, любящим, обладающим чувством юмора и с золотыми руками. В нашей квартире он создал в те времена чудо – откатную дверь, которой восхищались все соседи. Вечерами папа читал нам с сестрой сказки. Мы брали большую книгу, и папа предлагал с закрытыми глазами, пальцем выбрать случайно сказку, которую он прочитает.

Мы наслаждались настольными играми и прятками на даче, смеясь и радуясь каждому мгновению. Однажды, вернувшись из командировки в Монголию, папа привез видеомагнитофон и приставку Денди – диковинку, неведомую никому из наших друзей. Восторг и счастье переполняли нас, как никогда.

В раннем детстве жизнь была полна радости: праздники в кругу родственников, веселые застолья, искренние улыбки и душевные разговоры, отдых на природе и поездки в тайгу за ягодами и грибами.

Но затем в нашу жизнь вошел алкоголизм отца. Существует поговорка: «талант не пропьешь», однако этот талант ушел прочь вместе с бедой из стеклянной бутылки.

Отец потерял работу в милиции, а мама стала единственным добытчиком в семье. Она старалась сделать для нас всё возможное. Мама искренне пыталась спасти отца, обращалась за помощью к родственникам и кодировала его, но все было тщетно. И со временем она опустила руки. Я полагаю, она поняла, что такая поддержка оказывается тщетной до тех пор, пока сам человек не осознает свою болезнь. Я видела, как мама говорила папе, что он страдает от алкоголизма и нуждается в лечении, в то время как он не принимал этого факта, категорически отвергая идею о своем недуге.

Со временем в пьяном угаре он становился неистовым агрессором, и дело доходило до избиений мамы. Не просто драк, а именно жестоких избиений. Отец, обладая крупным телосложением, высоким и сильным, неизменно обращал свою ярость на миниатюрную маму. Это был неравный бой, в котором слабейшая сторона была обречена. Его поглощала ревность, и в алкогольном бреду ему мерещилось разное, и это вызывало приступы ярости. В этих неистовствах он физически наказывал маму, а затем и старшую сестру, когда она становилась на защиту.

Когда мне исполнилось 12, сестра окончила школу и уехала учиться в другой город. Я почувствовала, как страх заполняет пустоту – казалось, я осталась одна. На протяжении нескольких дней я рыдала в подушку, сохранившую запах её присутствия. С её отъездом стало еще хуже. Порой это напоминало изощрённые пытки: отец мог запереть квартиру изнутри, спрятать ключи, отняв у нас даже последний шанс на спасение.

Тогда, в детстве, я научилась звонить в милицию с невероятной скоростью, хотя не сразу. Сначала, позвонив на 02, я в слезах кричала в трубку о том, что папа бьёт маму, но прежде чем успевала назвать адрес, он подлетал и вырывал телефонный провод с корнем. Но я была смышленой и быстро усвоила, что первым делом необходимо называть адрес. Отец, однако, тоже не был дураком. Иногда он заранее готовился, закрывая входную дверь, пряча ключи и выдергивая провода.

В такие моменты оставалось лишь кричать – истошно и громко. Я не понимала, почему, когда я зову на помощь, никто не приходит. Чудом, иногда соседи вызывали милицию, а иногда – нет. Эти эпизоды заканчивались тем, что он, видимо, уставал бить.

Не в силах защитить маму, хотя настойчиво пыталась и за это получала, я убегала в свою комнату, молясь Богу: «Помоги, чтобы папа успокоился и всё прекратилось». И, чудесным образом, он в какой-то момент успокаивался. После этого я стала верить в Бога.

Как моя хрупкая мама всё это переносила, я не знаю. С каждым годом ситуация только ухудшалась, избиения становились всё более частыми и жестокими.

Я перестала называть его папой – он стал для меня отцом. Однажды я даже поплатилась за это: услышав, как я упомянула его как «отца», он рассвирепел. Из-за страха перед ним я продолжала называть его папой, но внутри уже ненавидела.

Каждый день я проживала с перманентным ощущением страха, который стал частью моей жизни. Днем, когда его не было, я с ужасом думала о его приходе, о том, в каком состоянии он вернется. Когда отец был дома, я сидела настороже, готовая к новой порции адреналина. Даже ночью, когда он засыпал, мне не было покоя: он мог внезапно проснуться и устроить маме скандал с побоями.

В последние годы перед разводом мы с мамой спали вместе в детской комнате. Дверь закрывалась, но не на замок – его наличие могло вызвать новую вспышку гнева, и за секунду он бы был сорван. Каждую ночь засыпать было страшно. Я долго лежала, прислушиваясь, вздрагивая от любого шороха.

Так мы и жили, день за днем, как на пороховой бочке. В школе я тщательно скрывала правду о своей семье, притворяясь, что все хорошо и я счастлива.

А потом, видимо, маму настигло отчаяние, истощив ее силы. В душе ее нарастал гнев, требующий выхода, и она начала срываться на мне, видя в моем облике образы отца. В этот момент меня стали терзать мысли о том, что, вероятно, я приемная – ведь с родным ребенком подобным образом не обращаются.

Скоро я начала винить себя в происходящем, считая, что если исчезну, всем станет легче, и жизнь наладится. Дважды я пыталась лишить себя жизни, но оба раза ножи оказались тупыми, а страх боли сдерживал от окончательного шага.

Чувство ненужности и вины часто сопутствует детям алкоголиков. Если первое может пройти само в зрелом возрасте, то второе требует долгой внутренней работы, словно искоренение вечно прорастающих сорняков.

Папа, видимо, тоже все-таки чувствовал себя виноватым, потому что дважды он предпринял попытки покончить с собой. В первый раз попробовал повеситься на поясе от халата в ванной комнате. Из этой петли вытаскивала его я, он хрипел, был красный, а я трясущимися руками пыталась снять пояс с его шеи. Мне не было и 10 лет. Он плакал и говорил, что больше не может так жить. Я плакала вместе с ним.

Второй раз он решил застрелиться из ружья и опять на глазах у меня. Я плакала, кричала, просила не делать этого. Он не сделал.

Вспоминаю я это с ужасом.

В первые годы его алкоголизма я продолжала его любить и за это даже чувствовала вину перед мамой.

Со временем любовь к отцу исчезла совсем. Остались только ненависть и страх.

Вследствие чего из моей памяти практически пропали светлые воспоминания о родителях, либо они всплывали в сознании в окружении перманентного страха или печали. Лишь после сеансов психотерапии мне удалось снова открыть для себя добрые и светлые моменты, словно я нашла ключ от затворенного сундучка с воспоминаниями и смогла его открыть.

Глава 2. Развод. Начало конца

Только во время написания книги я осознала, что до развода никогда не задумывалась о причинах, по которым мама оставалась с отцом. В тот момент я лишь мечтала о его исчезновении, но как это будет выглядеть, даже в воображении не представляла. Было чувство, будто я оказалась в клетке, из которой не могла выбраться, и, следовательно, даже не задумывалась о свободе.

Вопрос о том, почему мама так долго терпела, возник лишь после развода родителей. Она объяснила, что считала, дети должны жить с родным отцом. Ох, это советское воспитание! Но задумывалась ли она о том, хотели ли мы, дети, жить с таким «родным» отцом? Это вопрос, на который ответа не было.

Дорогой читатель, если среди вас есть те, кто продолжает жить с алкоголиком или с человеком, причиняющим вам физическое или психологическое насилие, позвольте мне сказать вам: бегите от него, несмотря на то, что у вас есть дети. Надежда спасти его – это лишь иллюзия. Пока он сам не решит измениться, никакие усилия не принесут результата. Ни жена, ни мать, ни дети не смогут ему помочь. Ваши дети достойны расти в гармонии и безопасности, даже если это означает жизнь без отца.

Однако, как правило, в этом театре эмоций на арену выходят созависимые отношения, которые служат преградой на пути к свободе. Созависимость представляет собой дисфункциональную связь, в которой один человек (созависимый) посвящает себя заботе о другом, часто страдающем от зависимости – будь то алкоголизм, наркомания или игромания. В таких отношениях созависимый находит себя пленником чужого поведения, жизнь его сосредоточена на попытках контроля или спасения зависимого, в то время как его собственные нужды и благополучие остаются в тени.

Мне трудно представить, как долго это могло продолжаться, если бы не тот страшный вечер.

Это было лето. Сестра была дома на каникулах. Но в тот вечер она уехала с друзьями на природу. А я ушла в гости к соседскому мальчишке смотреть фильм. Мама ушла на свадьбу.

Тот вечер до сих пор в моей памяти остаётся ярким и четким.

Когда я покидала дом, отца не было на месте.

Мы с другом погрузились в просмотре фильма, когда вдруг раздался пронзительный крик. Я спросила приятеля, слышит ли он это, но он отрицательно покачал головой. Поддавшись любопытству, я бросилась в ту комнату, из окон которой виднелись окна моей квартиры. Но там царила тьма и тишина – свет не горел, а возле подъезда не было никого. Лишь одинокий фонарь тускло освещал улицу.

Вернувшись к фильму, я вновь услышала крик, на этот раз казавшийся голосом мамы, и снова рванула проверить. Но эта пустота лишь усиливала мои страхи. Друг по-прежнему не слышал ничего – «тебе показалось», – повторял он.

Я не понимала, что происходит, внутри меня все сжималось от ужаса. Страх наполнял все тело и я боялась самой мысли о возвращении домой. Однако тревога немного снижалась, так как я убеждала себя, что все в порядке и мне всего лишь показалось, ведь, когда я подходила к окну, было тихо, и свет в окнах не горел.

Досмотрев фильм, я пошла домой.

Когда я вошла в квартиру, было темно, свет нигде не горел. Отец спал в спальне, и только его мучительные стоны нарушали тишину. Чтобы не разбудить его, я прокралась в свою детскую и легла спать. В темноте мой взгляд невольно зацепился за блеск рассыпанных бусин, но включать свет я не решилась.

Меня разбудила сестра, трясущая меня за плечи посреди ночи, её голос был полон паники и слёз: «Где мама?!»

В первые мгновения я не могла понять, что происходит. Она кричала на меня, упрекая в том, что я спокойно сплю, когда произошло что-то страшное. В слезах она сообщила мне, что по всей квартире разбросана порванная мамина одежда, в которой она уходила на свадьбу, и разорванные бусы. Потом дрожащим голосом сообщила свое предположение: возможно, отец убил маму.

Панический ужас охватил меня. Жива ли наша мама, мы не знали. Сестра попыталась разбудить отца, чтобы выяснить, что произошло, пока нас не было и где мама, но он лишь бормотал в состоянии опьянения, не в силах ответить.

Мобильных телефонов в то время не было и нам оставалось только ждать.

Утром раздался звонок. Это была мама.

Жива. Мы с сестрой ощутили прилив счастья, когда услышали ее голос.

Как оказалось, когда она вернулась домой, разразился ужасный скандал; отец избил ее и пытался задушить. Но, несмотря на его ярость, она сумела вырваться и выбежать босиком, в лохмотьях от разорванного костюма.

Это был предел маминому терпению и начало конца. Конца нашей семьи с отцом.

Ближе к полудню отец, наконец, проснулся и вышел из дома, снова стремясь где-нибудь напиться. В этот момент мама возвратилась домой, и её коллеги по работе незамедлительно помогли ей заменить в квартире дверь на более надежную и с новым замком. С тех пор отец ни разу не переступил порог, так как это место перестало быть его домом. Все его вещи мама собрала и отвезла к бабушке с дедушкой – родителям отца.

Затем последовал официальный развод в суде и раздел имущества, который, казалось, должен был положить конец нашим страданиям. Но мирные времена так и не наступили.

Отец твердо решил, что я должна жить с ним, вновь нацелившись на то, чтобы похитить меня, как однажды, когда мне было всего два или три года. Его замысел заключался еще и в том, чтобы наказать маму.

Он подстерегал меня у школы, а ее – у подъезда, прячась за деревянной горкой во дворе. Я строго придерживалась правила возвращаться домой только в компании подружек. Мы отработали схему прихода мамы домой с работы до автоматизма: она звонила мне, а я ей сообщала, что отец около дома, т.к. я караулила возле окна и успевала его заметить, когда он выглядывал из своего укрытия. Тогда, подходя к дому, она неслась к входной двери в подъезд как можно быстрее, а я, в свою очередь, должна была успеть быстро открыть ей входную дверь в квартиру и также быстро ее закрыть. Отец мчался следом.

Это длилось несколько месяцев, пока он, не осознал тщетность своих попыток, уехав в деревню к брату.

В следующий раз я увиделась с ним лишь через два года на похоронах бабушки.

И вот мы зажили спокойной жизнью, но ненадолго.

Глава 3. Жизнь после конца

Спустя некоторое время после развода наши отношения с мамой начали ухудшаться. Частые ссоры превратились в вечное противостояние, где нередко доходило до рукоприкладства в мою сторону, и по делу, и без. Мама в основном исчезала в работе, и я зачастую оставалась одна, тысячу раз пересчитывая часы ожидания. Ощущение одиночества окутывало меня, словно густой туман. Я была предоставлена сама себе, и это причиняло боль, потому что в тот момент я не чувствовала маминой любви, а ощущала полную ненужность себя в этом мире. Мне снова стало казаться, что если бы я исчезла, мама, возможно, обрела бы долгожданное счастье.

Когда я оставалась ночью одна дома, сон долго не приходил ко мне. Я смотрела телевизор, читала или занималась уборкой. Летом, когда на улице лил дождь, я уютно укатывалась в одеяло, садилась на балкон и наблюдала, как капли сверкают в свете фонаря. Я плакала, и небо отражало моё горе. Так, я полюбила дождь.

В той тишине мне помогала моя кошка, хоть это и звучит странно. Она была единственным существом, которому я доверяла свои тайны, а она лишь слушала и слизывала мои слёзы. Мама удивлялась такой глубокой привязанности Ксюши (так звали кошку) ко мне. Всегда говорила, что она считает меня своим котёнком. Ксюша была самой лучшей и умной кошкой на свете как минимум для меня.

Время шло, я взрослела. Горечь от нехватки маминого внимания сменялась гневом. Я начала проживать свободной от контроля жизнью: училась, но стала посещать ночные кафе и возвращаться домой после танцев далеко за полночь, зная, что мамы снова не будет дома. В 14 лет я попробовала алкоголь, а к 15 мечтала скорее покинуть родной дом.

В семнадцать лет я окончила школу и отправилась в Новосибирск, чтобы учиться на юридическом факультете. Вместе со мной уехала одна из лучших подруг, и это облегчило нашу адаптацию в новом городе, ведь нас было двое. Однако привыкание к условиям общежития оказалось для меня настоящим испытанием. Ранняя самостоятельная жизнь сыграла со мной злую шутку – я привыкла жить без ограничений, и теперь, неожиданно, ко мне начали предъявлять требования: возвращаться в общежитие до 23:00, покидать его не раньше 6 утра. Это казалось мне не чем иным, как посягательством на мои границы. Я не понимала, кто эти люди, чтобы указывать мне, что делать. На этой почве у меня возникли конфликты со всеми: вахтерами, охранниками, комендантом. Я регулярно нарушала правила, не стесняясь возражать. В итоге к летним каникулам дошло до того, что меня выселили из общежития и внесли в черный список, запрещая даже посетить кого-либо из проживающих друзей. К счастью, мне позволили остаться на несколько дней до отъезда на летние каникулы.

Я уехала домой, не сказав маме о выселении. В тот момент я решила, что справлюсь сама, надеясь, что к сентябрю комендант передумает. Но её вердикт остался неизменным. Летние дни дали мне возможность переосмыслить своё поведение на первом курсе, и я осознала, что в этом виновата лишь я сама, отчего мне стало стыдно.

Во время каникул я поговорила с подругой детства, с которой мы проживали в соседних подъездах, и договорилась пожить у неё в квартире некоторое время, так как она тоже поступила в тот же университет, где училась я. По приезде в Новосибирск я направилась в общежитие к коменданту. Однако та отказалась меня выслушать, охваченная злостью. Я предприняла несколько попыток наладить контакт, но все они оказались безрезультатными. Тогда я попросила свою подругу, с которой делила комнату, поговорить с комендантом от моего имени. И это сработало.

Я встретилась с комендантом, искренне поделилась своими переживаниями о собственном поведении и попросила прощения за ошибки. Я просила предоставить мне еще один шанс, уверяя, что не подведу, что изменилась и осознала свои поступки. Комендант общежития проявила доброту и дала его мне. За это я безмерно ей благодарна. Позже между нами сложились теплые отношения, и она стала для нас как вторая мама, наша студенческая мама. Мы поддерживаем общение и по сей день, и каждый раз, посещая Новосибирск, непременно заглядываю к ней в гости.

Я также обратилась с извинениями ко всем сотрудникам общежития, осознавая, что была не права. Считаю, что великая добродетель – это смелость признать свои ошибки и принести извинения, и очень жаль, что не все на это способны.

Вскоре наступили замечательные студенческие годы. Первая любовь и большая семья из друзей, с которыми мы продолжаем дружить. Теперь мы разъехались по разным городам, но это не стало преградой для нашей дружбы.

Тогда только с друзьями я чувствовала себя своей среди своих. Везде же вне этого круга я чувствовала себя гадким утенком. Хоть и тщательно это скрывала. Мне всегда казалось, что я другая, и это не в хорошем смысле. Меня терзало чувство, что я словно самозванка и моя тайна может быть внезапно раскрыта.

При этом внешне я выглядела достаточно уверенной. Ведь еще в детстве я научилась хорошо скрывать свои чувства. Теперь, смотря назад, я осознаю, сколь много энергии и душевных сил уходило на эту бесконечную игру. Я надевала маску, чтобы избежать уязвимости, и, погружаясь в эту притворность, теряла саму себя. Моя душа искала поддержки, но признаться в этом я не могла даже само́й себе.

С мамой наши отношения оставались натянутыми, как струна. Она звонила редко, а видя, как активно общается мама моей подруги, меня охватывали грусть и злость – мне так хотелось, чтобы и моя мама звонила чаще, а не лишь раз в месяц. С классов седьмого-восьмого я перестала делиться с ней своими переживаниями; после очередного рассказа о своих бедах я лишь услышала: «сама виновата». Эта фраза заставила меня с горечью крикнуть, что больше никогда ничего ей не расскажу. На вопрос о школе делах я отвечала коротко: «нормально». Так продолжалось до девятнадцати лет.

В девятнадцать меня бросил парень, которого я любила, и боль эта была для сердца невыносимой. В тот момент мне хотелось рассказать об этом маме и получить её поддержку. Я позвонила ей с таксофона в нашем общежитии и, плача, открыла душу. Наконец-то я услышала слова любви и поддержки, и это наполнило меня счастьем.

Про отца я тогда даже не вспоминала. Мне было неинтересно, где он и что с ним. И вдруг как гром среди ясного неба раздался звонок от него. Я шла по городу, ответив даже, не поняла, что это отец, пока не услышала в трубке: «Доча, это папа». Сердце заколотилось, руки начали дрожать, и меня охватил страх. Как оказалось, страх никуда не ушел, я до сих пор его боялась, даже разговаривая по телефону. Он сказал, что думал, я еще учусь в школе, а когда позвонил домой, то от мамы узнал, что я уже два года как студентка и живу в Новосибирске. Помню только, что он спросил, как у меня дела, а я ответила: хорошо. Остальную часть разговора я не помню, а помню лишь чувства растерянности и ужаса, подобно кролику, запертому в клетке с удавом.

После того разговора он исчез на многие годы. И вот когда мне исполнилось 28, он неожиданно вернулся. Страх снова охватил меня, когда отец опять мне позвонил. На его предложение: «Скажи мне свой адрес, возможно, заеду в гости», я ощутила, как холодный ужас прошелся по телу, и мне захотелось где-нибудь спрятаться. Я так и не назвала ему свой адрес.

Меня начинало тошнить от осознания, что, несмотря на то что мне уже столько лет, я замужем, у меня есть ребенок, я все еще боюсь отца, как испуганная девочка. Это было невыносимо, и, увы, я не могла с этим справиться. С тех пор он стал иногда звонить, но наш диалог никогда не складывался. Я отвечала сухо, «да» или «нет», и стремилась как можно быстрее закончить разговор.

Чувство злости охватывало меня, когда я думала о тете, без разрешения давшей мой номер отцу. Но все равно каждый раз отвечала на его звонок. Так и началось наше общение, которое продолжалось вплоть до смерти отца.

Глава 4. Взрослый ребенок

В этой главе я опишу, с чем сталкивалась во взрослой жизни до психотерапии. Многое, что здесь будет описано, присуще детям из алкогольных или любых других деструктивных семей. Возможно, в чем-то кто-то узнает себя, а что-то может и не совпасть.

Страх, с которым я столкнулась в детские годы из-за отца, надежно укоренился внутри меня, вылез во взрослой жизни в образе панических атак. Эти тёмные тени прошлого следовали за мной до 31 года, внезапно охватывая меня в любое время, вне зависимости от того, чем я занималась. Внутри всё сжималось, как будто мир вокруг подвергался силе, способной сокрушить, дыхание учащалось, сердце колотилось, создавая ощущение, что неизбежно произойдет нечто ужасное. Я ненавидела это состояние, хотя оно длилось всего несколько минут, но в тот момент казалось вечностью. Если в это время рядом находились люди, я искусно маскировала свои переживания, никому не открываясь. Лишь в 31 год я узнала, что это – панические атаки.

После шести месяцев упорной работы на психологическом курсе панические атаки оставили меня, больше не держа в лапах страха. Однако отголоски сложного детства не ограничивались лишь этим.

С мамой у нас были откровенно плохие отношения. Мы орали друг на друга, скандалили, опускались до оскорблений, словно забывая о родстве. Я начала считать себя вправе, указывать ей, как жить, хотя она, по моему мнению, не имела на это права в отношении меня. Каждая наша ссора казалась мстительным отголоском той боли, которую я испытывала в детстве.

Я легко заводилась, и меня можно было быстро вывести из себя.

Я была импульсивной, остро реагировала на мелочи. Даже такая простая ситуация, как желание купить платье именно сейчас, могла вывести меня из себя, когда магазины закрывались, а я оставалась ни с чем. В те моменты злость обрушивалась на всех: продавцов, мужа, на саму себя. Мне хотелось разгромить, разбить, хоть как-то выразить весь накопившийся гнев.

Импульсивность – черта, присущая детям. Это похоже на истерику ребенка, которому не купили желанную игрушку. Когда что-то недополучено в прошлом, человек порой стремиться восполнить это в будущем. И вот я оказалась в ловушке: взрослая по годам, а эмоционально – все еще нет.

Импульсивность часто проявлялась в приобретении ненужных вещей. Каждая покупка была попыткой залатать зияющую рану боли, что открывалась внутри меня. Это была лишь иллюзия спасения, разговор со своей пустотой, но решение было мимолетным, как утренний туман. Ведь эйфория, возникающая от покупки, стремительно ускользала, оставляя лишь чувство опустошенности.

Стремление к совершенству – это внутренний порыв, коренящийся в неясности: порой мне было сложно различить, где проходит граница нормы. Я чувствовала обязанность быть идеальной женой и матерью, и когда мне не удавалось выполнить эти роли, критика внутри меня разгоралась с огромной силой.

Отсюда также возникал страх выглядеть глупой, показать, что я что-то не знаю. Ведь тогда я даже не думала о том, что незнание – это естественная часть человеческого существования. Познание всего невозможно, как и идеальность в каждом шаге.

За этим скрывался перфекционизм как стремление к идеалу требует, чтобы любое действие исполнялось безупречно. Время от времени, вместо того чтобы решить задачу, пусть и с ошибками, я предпочитала оставаться бездействующей. Существует такое выражение: «Хочу сделать идеально, но чаще получается вовсе никак». Вот именно так у меня часто и происходило. Да и до сих пор бывают у меня моменты, когда стремлюсь выполнить все идеально. Тогда я напоминаю себе, что лучше сделать неидеальный шаг, но шаг.

Я никогда не умела разрешать конфликты; этому меня не учили. Конфликты вызывали у меня внутреннее отторжение, и я старалась обходить их стороной. Когда же избежать ссоры не удавалось, у меня возникало две яркие реакции. Первая – убежать, ведь мой внутренний ребенок пронзительно помнил скандалы из детства и испытывал страх перед лицом «противника». Вторая – атаковать, срываясь на крик.

Я даже не переносила быть свидетелем споров. Как только разговоры начинали звучать с повышенными тонами, в моей душе возникал знакомый страх. Это был тот же ужас, что и в детстве, когда отец поднимал руку на маму.

Однако парадоксально, я любила споры и могла с пеной у рта доказывать мою правоту.

Мне было непросто доводить дела до конца. Я часто бросала свои начинания в самом начале или в середине пути. Это порождало во мне чувство стыда, за которым следовало жестокое самобичевание. Корни этого состояния уходили в мои неспособности планировать и ставить ясные цели. Порой, беря на себя слишком много, я сталкивалась с физическим и эмоциональным истощением. В детстве не было примеров, которые могли бы показать мне, как справляться с этими вызовами, и никто не делился со мной тайнами достижения успеха.

Осуждение себя и обесценивание стали моими верными спутниками. Особенно в начале профессионального пути. Когда мне говорили, что я хороший юрист, я лишь улыбалась, но в глубине души чувствовала, что я обычная, что задача была несложной и любой мог бы с ней справиться. Я часто думала, что могла бы сделать лучше.

Другая грань самокритики проявлялась в моем неумении принимать комплименты. На похвалу за красивую прическу я могла ответить: «Ой, это просто я утром помыла голову». Несмотря на то что я довольно быстро научилась принимать добрые слова, искоренить обесценивание себя оказалось задачей гораздо более сложной.

В этом пути мне помогло осознание: ошибки не определяют мою сущность; я – не сумма своих неудач. Каждая ошибка – это лишь кирпичик в моем здании, а не его основание.

Я остро реагировала на изменения, которые ускользали из-под моего контроля. Гибкость была мне чужда. Мне хотелось, чтобы всё было, как я хочу. Компромиссы вызывали у меня глубокое сопротивление. Мне сложно было принимать изменение планов. Например, отмена любого мероприятия, будь то поход в магазин или прогулка, воспринимались мной настоящей трагедией.

Ноги здесь растут опять же из прошлого: невыполненные обещания и несправедливые наказания сформировали такой паттерн поведения.

Одно обещание осталось в памяти, как яркий след. Я мечтала о собаке, и родители дали мне слово подарить щенка, если я закончу первый класс отличницей. Я усердно старалась и выполнила условие, но не получила обещанного. Долгожданная награда всё время откладывалась – на второй, затем на третий класс.

Моя мечта о собаке исполнилась лишь в 14 лет, но не родителями. Сказать, что я была тогда счастлива, значит, не сказать ничего.

Я была неуверенной. Ребенок, как чистый лист бумаги, впитывает отражение своего окружения, формируя представление о себе. Наибольшее влияние на нашу самооценку оказывают «значимые люди» – чаще всего родители. Отец, погруженный в мир алкоголя, не мог предложить поддержку или добрые слова, а мама, истощенная заботами, не находила времени и сил на воодушевляющие речи. Она сосредотачивалась на удовлетворении наших базовых потребностей с сестрой: еда, одежда, сон, физическая безопасность.

Из этой неуверенности родилась жажда одобрения моих действий и выборов. Боясь взять на себя ответственность за ошибку, я искала поддержки у других, чтобы, если что-то пойдет не так, иметь возможность возложить вину на тех, кто помог мне выбрать.

Неуверенность проецировалась на мои финансы – стоимость своих услуг я неизменно занижала, боясь вообще озвучивать суммы.

Я ощущала себя не такой, как все. Другие, казалось, в обществе чувствуют себя комфортно и свободно в отличие от меня. Я была будто самозванка в высшем обществе, которая дрожала от страха разоблачения. В мой внутренний мир было встроено чувство отчужденности и изолированности в связи с тем, что я в школе или в другом месте я искусно маскировалась под счастливую девочку, убеждая всех в благополучии своей семьи, отчего испытывала изнуряющее и мучительное чувство стыда. Мне казалось, что, если кто-то раскроет тайну о моей семье, я стану изгнанной, словно носительница чумы, оставившая на себя яркую печать позора. Это чувство разделила меня с окружающими, проведя невидимую черту между мной и тем миром, который казался таким легким и безоблачным для других.

Я подавляла свои эмоции. В детстве были ситуации, когда мне запрещали плакать, и за каждое неконтролируемое всхлипывание меня могло ждать наказание. Тогда я научилась тому, что теперь называю: плач в себя. Этот навык, высеченный в сердце, стал моим щитом, но вместе с тем привел к психосоматике в виде бронхиальной астмы. Я скрывала свои слезы, но под поверхностью бушевало море эмоций, жаждущих свободы.

Отношение людей ко мне всегда определяло мою самооценку. Если меня любят, значит, я хорошая; если же нет, значит, я плохая. Отчего появлялось желание угодить каждому, даже в ущерб себе.

Размытые личные границы, так как в семье с алкоголиком в принципе границы не соблюдаются. Соответственно, и во взрослой жизни нет понимания здоровых личных границ. Какие они. Где они начинаются, где заканчивается «я» и начинается «другой».

В психологии есть синдром под названием «взрослые дети алкоголиков», сокращенно «ВДА», и в одноименной книге Дженет Войтиц приводится список характерных особенностей, предложенный одним из ВДА по имени Тони А. в 1978 году.

И этим списком я решила с вами поделиться.

14 черт взрослого ребёнка алкоголика

1. Мы оказались в изоляции и стали бояться людей и властных фигур.

2. Мы постоянно ищем одобрения и потеряли себя в этом поиске.

3. Мы боимся разгневанных людей и любых критических замечаний в свой адрес.

4. Мы стали алкоголиками либо вступили в брак с алкоголиками (либо всё вместе); либо нашли другую зависимую личность, например, трудоголика, чтобы удовлетворить свою болезненную потребность в покинутости.

5. Мы занимаем позицию жертвы, и эта черта определяет наши любовные и дружеские отношения.

6. Мы слишком ответственны, нам проще заниматься проблемами других, чем решать свои; это позволяет не замечать собственные недостатки.

7. Мы испытываем чувство вины, когда защищаем себя, а не уступаем другим.

8. Мы стали зависимы от эмоционального возбуждения.

9. Мы путаем любовь с жалостью и склонны «любить» людей, которых можем «жалеть» и «спасать».

10. Мы запрятали вглубь себя чувства из травмирующего детства и утратили способность испытывать или выражать их, потому что это причиняет слишком сильную боль (отрицание).

11. Мы сурово осуждаем себя, у нас не развито чувство собственного достоинства.

12. Мы зависимые личности – мы панически боимся быть брошенными и делаем всё, чтобы удержать отношения, лишь бы не испытывать болезненное чувство покинутости, доставшееся нам от жизни с нездоровыми людьми, которые никогда не были эмоционально с нами.

13. Алкоголизм – семейная болезнь; мы стали параалкоголиками и переняли все признаки этой болезни, даже если не употребляли спиртное.

14. Параалкоголики скорее реагируют, чем действуют.

Тони А. 1978

Глава 5. Отношения с мужчинами

В нашей семье было много родственников. Отец был из полной семьи, где росли три сына, каждый из которых обладал чувством юмора и был источником смеха. Мама тоже выросла в большой семье, где было четверо детей. Я обожала праздничные дни, когда дом наполнялся жизнерадостным гомоном, а взрослые смеялись, вспоминая старые истории. Мы, дети, играли в безмятежной дружбе, ощущая это волшебное единство в атмосфере счастья.

Однако пришло время, и этот светлый миг стал недоступен. Жизнь забрала у меня эту идиллию, оставив лишь воспоминания, которые стали основой моей мечты о большой семье.

С противоположным полом у меня всегда складывались гармоничные отношения – будь то дружба или романтика. С детства я твердо решила: в моей жизни не будет того, что было в моей семье. Я понимала, что если любимый мужчина поднимет на меня руку, это будет единственный и последний раз, потому что я немедленно уйду, не колеблясь. Ведь после первого удара, как правило, следуют и второй, и все последующие.

Я открыто сообщила об этом своему будущему супругу, когда мы только начинали встречаться.

По классике жанра и согласно всем законам психологии я должна была связать свою судьбу с алкоголиком, и однажды это едва не произошло.

Будучи студенткой, я была в отношениях с мужчиной, который был потенциальным алкоголиком. Поняла я это только после разрыва наших отношений, которые продлились недолго и закончились предательством.

Считаю, что сама Вселенная оберегала меня в тот момент, хоть и таким болезненным для меня способом. Разрыв произошел из-за того, что, будучи в отношениях со мной, он начал встречаться с моей подругой, которая после этого, конечно же, потеряла этот статус. Для меня это было двойное предательство, которое породило во мне недоверие и ревность в будущих отношениях.

Когда пережила эту, как мне казалось, трагедию, я словно сняла розовые очки и осознала, что все произошедшее для меня истинное благо: избавление от связи с потенциальным алкоголиком. В тот момент я даже ощутила благодарность к бывшей подруге за ее предательство.

Я приняла решение, что пока не хочу никаких отношений. Но вскоре судьба преподнесла мне встречу с мужчиной, с которым я нашла большую любовь, крепнущую с каждым годом.

Но в начале наших отношений все было далеко не так гладко. С мужем, казалось, царило согласие, однако внутри меня разгорелась буря ревности. Порой я закатывала истерики, произнося слова, за которые затем испытывала глубокий стыд. В те минуты я становилась неузнаваема – эмоции поглощали меня, отключая разум.

Первые полгода нашей жизни вместе – еще до свадьбы, когда мы проживали в съемной квартире – выявили мою склонность к агрессии. Даже для меня это стало шоком. Я не понимала, что происходит, и не могла справиться со своими чувствами. Я бросалась в драку, швыряя в Толю все, что оказывалось под рукой, не ведая, что в подсознании укоренилось: если ревнуешь – бей. Толя же ни разу не поднял на меня руку.

Как он все это терпел, мне неведомо. Но я бесконечно благодарна, что он не покинул меня, а, наоборот, сделал предложение. После тех бурных месяцев совместной жизни все изменилось. Я перестала бросаться в бой, но ревность по-прежнему терзала меня, и я упорно работала над собой. Моя ревность, в сущности, была порождением низкой самооценки и печального опыта предательства.

Низкая самооценка прорастала из недостатка любви и поддержки, подобно дырам в сердце. Из-за неясности в чувствах и поведении родителей у меня возник страх быть оставленной, покинутой. Мысль о том, что муж мог бы внезапно уйти, вгоняла меня в ужас. В этот момент наши отношения стали созависимыми – явление, знакомое многим, выросшим в семьях с алкогольной зависимостью. Эмоциональная связь с мужем стала такой сильной, что я думала: «Если он уйдет, я не смогу без него жить».

Эти слова, уже можно считать диагнозом для созависимых отношений. В то время как в здоровом союзе такая мысль звучит иначе: «Я могу жить без него, но выбираю быть с ним». Здесь зреет гармония – не в страхе утраты, а в свободном выборе на основе любви и взаимного уважения.

Благодаря психотерапии наши отношения обрели здоровье, в которых ревность утратила власть, уступив место глубокому доверию. Мы научились не только говорить, но и обсуждать самые сложные конфликтные ситуации. Мы стали искренне слушать и действительно слышать друг друга. В этом процессе наша любовь окрепла и обрела новую осознанность, превратившись в глубокую связь, основанную на взаимопонимании и любви.

Однако путь к решению заняться психологическим исцелением своих детских травм оказался для меня тернистым. Долгое время я отвергала необходимость этого, наивно полагая, что все переживания останутся в прошлом, что я сама смогу с ними справиться. Лишь с течением времени и страшного события я поняла, что раны требуют заботы со стороны, чтобы исцелиться.

Глава 6. Поворотный момент

В конце февраля 2017 года я решилась посетить врача, дабы удалить гемангиому, которая, хотя и не вызывала дискомфорта, портила эстетичный вид в области груди. К слову сказать, сделать я это пыталась уже очень давно. Но все не хватало времени. Но, к счастью, мама моего мужа предложила посидеть с сыном, что дало мне возможность обратиться в поликлинику.

На приеме у хирурга я показала запланированное к удалению образование, и, заметив на моей руке родинку, врач по какой-то причине предложила избавить меня и от нее. Я не придала этому особого значения и, желая избежать повторного визита, охотно согласилась. Подумала, что врачу виднее – в конце концов, она профессионал, хотя до этого я не собиралась удалять эту родинку.

В назначенный день операция состоялась. Для тех, кто не в курсе: после удаления новообразований, будь то родинка или что-либо иное, материалы обязательно направляют на гистологическое исследование. Гистология – это методика анализа тканей, необходимая для определения доброкачественного или злокачественного характера образования.

Я знала, что когда хорошие результаты гистологии приходят, врачи обычно не звонят, не сообщая приятные новости. Значит, если звонка нет – все в порядке.

Мне же звонок поступил.

Это произошло 16 марта 2017 года, дата, которая прочно врезалась в мою память, ведь накануне, 15 марта, моему второму сыну исполнился год. Мы планировали отпраздновать этот важный момент с близкими 18 марта, но теперь всё изменилось.

На экране высветился городской номер, и уже это меня встревожило. В трубке раздался голос врача: – Маргарита Анатольевна, это ваш хирург. Пришли анализы, нам нужно встретиться и поговорить.

Всё.

В глазах словно потемнело. Слова врача звучали издалека, как будто эхом, а я не могла произнести ни звука.

Со слезами на глазах и дрожащими руками я позвонила маме мужа, попросила о помощи с маленьким сыном, чтобы съездить в больницу. Затем я перезвонила врачу и сообщила, когда смогу подъехать.

А дальше разразилась истерика. Я осознавала, что на приеме меня ожидает лишь горькая правда. Если мне звонят, значит, диагноз – онкология. Дикий страх охватил меня, сжимая изнутри. Мысли стремительно метались в голове: сколько мне осталось жить; как мои дети будут без мамы; что я не увижу, как они вырастают; что не смогу присутствовать на их свадьбах; что будет чувствовать Толя, близкие; что Арсений, наверное, даже и не вспомнит меня. Я сидела на полу и рыдала, жалея себя и своих родных, особенно детей.