ТЫ ЕСТЬ

ПРОЛОГ

Огонь потрескивал. Даже не огонь – целый пожар, охвативший периметр густого леса. Опавшие кленовые листья красных и жёлтых цветов смешивались с языками пламени, поддакивали танцу, распространяя его выше и дальше, чтобы каждый несчастный сантиметр местной фауны мог поучаствовать в празднике природы. Разгонял треск завывающий ветер, напевал под сломанный ритм сдающихся от щекотки оранжевых кончиков ветвей деревьев.

Сажа летала по округе, прилипала на осколки стекла, что еле сдерживалось на резиновой прокладке окна вагона. Кое-какие осколки срывались с места, добавляя новый звук, вроде хлопков, чтобы поддержать музыку природы, создающуюся здесь и сейчас. Отблески красного света красовались на ржавой, наполовину вкопанной железной капсуле, одиноко стоящей где-то в глуши. В глуши, где не живёт, а уж тем более не проезжало ни единой души.

Где даже в каких-то далёких мечтаниях человека обустроить всё и везде для своих целей – либо уединиться от суматохи общества, либо же магнатам побольше заработать на добыче ископаемых – не планировалось прокладывать железной дороги и обустраивать поселение.

Ничего, что находилось здесь, кроме старых вагонов, не намекало о цивилизации. Как мог оказаться целый поезд в таком месте? Никто не ответит. Но это явно разозлило природу, что решила устроить концерт из ритуального обряда, который прогонит злой дух в виде механического, ранее ей невиданного, змея.

Внутри вагонов купе, как и снаружи, не блистало красотой и чистотой: на каждой полке облезла кожа, и даже ткань уже не могла сдержать мягкую набивку, что, словно сорняки, выбивалась наружу; обеденные столики были вырваны и где-то приколочены вместо окон; коридоры были разобраны, разукрашены, запачканы человеческими отходами и изуродованы, напоминая истощённый скелет, над которым измывались, насильно удерживая его в подвале в цепях.

Более-менее живым оказался туалет, неиспользованный по ненадобности. Единственное замечание ревизора было бы, что на зеркале от ударов образовались многочисленные сколы, а на затоптанном полу растеклась застывшая лужа крови с каплями, ведущими наружу. Местная атмосфера напоминала подъезд социального дома, куда страшно заходить и откуда с малой вероятностью ты сможешь выйти.

Один из вагонов-купе, заколоченный от любого света со всех сторон – будь то окно или дверь – всё же проглядывался через щели коррозии, и набирающий силу пожар мог заглянуть туда. Картина вырисовывалась не из лучших: тела мужчин и женщин складывались друг на друга, вонь стояла неимоверная, а полчище мух кружило, нередко врезаясь в стены, и создавало свою, отдельную от общей, вечеринку. Так и образовалось кладбище.

Вынуждены ли их смерти? Для чего потребовался отдельный вагон для складывания трупов? Слишком много вопросов. Подзолистая почва не была подвластна обессиленным и разъярённым людям, что не могли сдержать в руках лопату, что уж говорить про лом. Рядом, с другой стороны леса, где была ровная степь, на горизонте за едким дымом скрывалась гора: она царапала небо, при желании могла своим кончиком поделить его, словно канцелярский нож бумагу, но своей мудростью оставалась безучастным наблюдателем, находящаяся вне мирских забот.

Гора была огромной, хоть из-за отдаления от неё казалась миниатюрой. Недалеко от купе разбился лагерь, образованный, скорее всего, теми, кто находился в комнатке-кладбище. Сотканные между собой обрезки вещей напоминали палатки, чемоданы использовались вместо ящиков, что хранили в себе хоть какую-то еду, – по крайней мере, пока она оставалась, – а посередине соорудили костёр, в котором утонул казан с почерневшими костями. Наверняка человеческими, но судить не приходилось, ведь они не были цельными. Обломки и только.

Ветер взял разгон, и всё покрывалось разорванными телами листьев. Одно из деревьев сдалось, чьё основание превратилось в труху, и с грохотом свалилось на землю, разбрасывая красных сверчков, устраивая салют из своих останков. За всем этим ужасом чуть дальше от всего происходящего, стоя в темноте, украшаемые красками зарева, наблюдали двое: девушка невысокого роста и мальчишка лет пяти-шести. Они держались за руки, провожая на покой место обитания нескольких недель, а то и месяцев, вдыхая его разгорячённый дух.

Сколько они здесь провели, им бы никто не ответил: мальчишка ещё не понимал концепцию времени, а девушка сбилась со счёта после трёх недель. Молча, не переглядываясь, они прощались с тем местом, где нашли друг друга. Мальчик устало выдохнул, потягивая руку девушки, чтобы она обратила внимание и послушала его. Обернувшись, девушка увидела созревший вопрос в глазах мальчишки, улыбнулась и кивнула, присаживаясь, чтобы он видел её лицо на уровне своего роста.

Тогда вместо очертания силуэтов можно было разглядеть их: неаккуратно обрезанные каштановые волосы волнами ложились по плечи, то и дело лезли на лицо девушке, отчего ей постоянно приходилось нервно заправлять их за ухо, но она старалась не подавать вида, что её что-либо злит, а только по-доброму, услужливо улыбалась, после чего чётко вырезанные скулы расплывались под морщинами; мальчишка был схож с ней, кроме глаз: если её цвет отдавал жёлтым, то его были темнее полярной ночи.

Его большие глаза поистине не понимали сложившуюся ситуацию.

– Что такое, Лев? – спросила она у мальчишки наигранным тоном.

– Тётя Рената, – тонкий голос вырвался из его рта, – а куда мы дальше?

Рената не знала, что ответить. Не хотела расстроить, но и напугать голодного, одетого в невесть что ребёнка, покрытого ссадинами и копотью, ведь если они оба будут напуганы, точно здесь и пропадут. Рената не знала ответ, потому что не знала, где они находятся.

Догадки, конечно, были: что они застряли в тайге, хоть ехали в центральной части, в каком-то из таинственных лесов магического происхождения или же все дружно попали в социальный эксперимент. Она видела подобные передачи, в которых ничего не подозревающие люди попадали в экстремальные либо в психологически сложные ситуации, постепенно перестав здраво мыслить.

Догадки были, только вот чёткого вердикта нет. Её губы сжались, а глаза забегали; рука потянулась к голове мальчишки, приглаживая растопыренные волосы.

– А куда бы ты больше хотел?

Лев задумался, выпячивая нижнюю губу вперёд и чуть надувая щёки, гуляя мечтательным взглядом по звёздному небу, что заполонил смог.

– На море, где была бы ты и бабушка.

– Хорошо. Мы найдём бабушку и поедем на море, а по пути купим тебе мороженое, сколько ты хочешь. Шоколадное, твоё любимое, да? Покатаемся от души. Только нужно идти сейчас, договорились?

– Но я устал. Давай поспим сначала?

– Я понимаю, Лёвушка. Но здесь опасно.

Рената обернулась на ненасытный огонь, поглощающих всё больше живого, как болезнь съедает человека.

– Нам нужно идти.

– Я так устал, – протягивал Лев.

– Ничего, сейчас отдохнёшь. Я возьму тебя на ручки, и ты отдохнёшь.

Рената схватила на руки Льва, чтобы он не тратил больше сил, чем за последнее время, и оценила завораживающий и одновременно страшный процесс природы. К треску и гулу ветра приглушённо – настолько приглушённо и отдалённо, что, если не вслушаешься, то и не поймёшь, – добавились удары. Стройные удары на натянутое полотно, напоминая бубны, говорили о том, что всему происходящему «они» не рады.

Спотыкаясь об свои же ноги, Рената, пока Лев не мог разглядеть её лицо, показала истинные эмоции тьме: страх, отчаяние, боль, что впивалась в её тело, и усталость. Усталость от всего происходящего, от унижения и борьбы. Лев приложил голову на её плечо и мог наблюдать за пожаром в лесу, из которого вырисовывались чёрные силуэты, и испуганно заголосил:

– Тётя Рената! Тётя Рената!

– Что такое, зайчик? – запыхавшись спросила Рената.

– Они снова выходят!

Рената обернулась, увидев свой главный страх и подтвердив своё предположение, что так просто от них не избавиться. Пока она в ужасе наблюдала за скоплением, что напоминало людей, она споткнулась об выемку на земле, упала на колени, сберегая Льва, цепляясь в его тельце крепче, чтобы оно не соскользнуло с рук. Вся музыка природы замолчала. В ушах встал звон, и только удары, что вторили сердцебиению Льва, которое она ощущала на своей груди и шее, впивались в ушные перепонки.

Рената не смела дальше смотреть на эти кровожадные силуэты, иначе не смогла бы спасти Льва, а сама бы оказалась в той куче трупов в вагоне на съедение мух, разлагаемая и беспомощная. Встав с колен, которые покрылись язвами, не обращая внимания на жжение в мышцах, она бежала, куда направлен её взор. Бежала, не оборачиваясь.

Бежала, приглушая страх.

ГЛАВА I. ПРИЯТНО ПОЗНАКОМИТЬСЯ

О кафель ярко-голубого цвета разбивался пар, нависший в ванной, оставляя испарины, которые стекали к полу. Зеркало, у которого будто село зрение, было размыто – оно неясно проецировало происходящее внутри: стройный силуэт Ренаты плавно двигался в ритме тихой музыки, скрипящей из маленьких колонок телефона, подушки пальцев щекотались, смывая массивную пену, которая неохотно сползала к стоку.

Сначала сползала с плеч по груди, затем по животу и извивалась по ногам. Пузырьки напоминали многочисленные глазки, которые в последний раз заглядывались на девушку и исчезали в сифоне. Рената ещё около пяти минут простояла под струями горячей воды, чтобы полностью расслабить мышцы. Стояла, будто готова была открыть черепную коробку и промыть её от скопления мыслей – душ создан не только для смывания пелены грязи, прилипшей за пару дней, но и чтобы разложить по полкам мысли.

В завершение Рената, как всегда, баловалась с водой: то включала кусающий жар, то почти ледяную воду. В конце концов, выключив поток, она переключила воду с душа на кран, чтобы не выслушивать выговоры отца, на чью голову польётся вода. Ей пришлось бы снова стоять и наблюдать, как он дёргает переключатель, объясняя, насколько это простое движение, не только лёгкое в исполнении, но и оставляющее его голову сухой, словно Ренате до сих пор десять лет.

Полупрозрачная шторка шаркнула по балке. Рената ступила на скользкий кафель, оставляя мокрые очертания ступней, прошла к зеркалу, спихивая с глаз прилипшую чёлку. Протерев ладонью, она хотела взглянуть на своё чистое, без единого мазка макияжа лицо, но пар моментально клеился на её отражение.

Хмыкнув, она для начала решила протереть своё обмякшее, испаренное тело, одеться и открыть дверь, чтобы распределить пар по всей квартире. Чтобы холодный воздух подул на зеркало и открыл ей чистый взор.

Выключив свою музыку, ей послышалась другая мелодия: более тихая, гармоничная, нежели у неё – стремительная, завывающая и броская. К лёгким мелодиям добавлялось шипение, скорее всего, яиц на сковороде, а обозначало это только одно – отец уже проснулся. Открыв дверь, Рената громко поздоровалась с отцом:

– Доброе утро, Виктор Анатольевич!

– И вам доброе, Рената Викторовна! – послышалось в ответ.

Как только на краю зеркала можно было разглядеть себя, Рената, оттягивая веки, рассматривала белки глаз: на белом полотне сплетались болезненно красные капилляры. Девушка протёрла опухшие глаза, скрывая и зевок, взяла крем, размазав его по острым скулам, а остатки провела по сухим, потрескавшимся после зимы, рукам.

Выйдя в коридор, Рената вдохнула аромат готовящегося завтрака, всё ещё протирая волнистые волосы вдоль. Кухня поддерживала общий интерьер в голубых тонах, не пытаясь выделяться, а за плитой стоял Виктор – в синем спортивном костюме, который в общем фасоне казался камуфляжем, а голова напоминала болванку, левитирующую в воздухе. Не расслабляющийся даже с годами, держащий себя в форме мужчина пятидесяти лет всё равно прослеживался в морщинах, в съедающих плешью волосах и выбивающейся седине на висках.

Он обернулся к Ренате, которая села на стул, подпирая под себя ногу и облокачиваясь на спинку, с подозрением. С таким же подозрением Рената смотрела на отца.

– Что не так? – решила первая начать диалог Рената.

– Во сколько пришла? – с ноткой претензии спросил Виктор.

– В районе трёх.

– Поэтому и красные глаза, – отвернулся он, чтобы прожарить яйца с другой стороны, переворачивая их резким движением. – Спала, получается, сколько?

Виктор посмотрел на запястье – время указывало ему четверть восьмого.

– Четыре часа?

– А кто говорил, что я ложилась?

Виктор недовольно цокнул, прижимая яичницу к поверхности, чтобы сильнее зажарить желток.

Рената умилилась беспокойству отца, что всё детство твердил ей: «Не будешь хорошо спать – глаза вытекут». Раньше её пугало такое наставление, сейчас же она со смехом вспоминала, как ложилась чётко в десять вечера и отсыпала положенные для ребёнка одиннадцать часов.

Потом взяла за правило, что сможет отоспаться только в гробу, а пока ей нужно собрать больше для первого взноса на квартиру, а в перерывах отрываться в клубах и барах со своими старыми подругами, которых она знает будто с пелёнок.

Иногда Рената думала, будто сошла с ума и придумала себе близких людей, которые как две капли воды схожи по характеру, мнению и стремлениям – настолько они идентичны друг другу.

Но отец, что наверняка считал так же в её возрасте, а сейчас жалеет об утраченных недосыпанных часах, тем самым пытается отгородить дочь от своих ошибок сквозь призму прожитого опыта, любое подобное объяснение – пустой звук.

Поэтому, чтобы не нервировать отца лишний раз, чтобы каждый остался при своём мнении, без разгорячённых споров, она встала с места, услужливо улыбнулась отцу и поцеловала его в щетинистую щёку. Рената подошла к кухонному шкафу, убрала тарелки, что Виктор достал заранее, чтобы разложить по порции двоим, и достала деревянную доску с округлой почерневшей выемкой, указывая на неё отцу.– Давай, как в детстве, сразу со сковороды?

– Я думал, тебе подобное не по нраву.

– Да брось, – отмахнулась Рената, – это были капризы. Так ведь намного вкуснее?

– Так намного вкуснее, – с улыбкой повторил Виктор за своей дочерью.

– Раз уж ты не против, то… – выставляла Рената доску, не договорив по итогу свою фразу.

Плита пропищала, сигнализируя, что выключилась. Раскалённая сковорода пронеслась до стола, встав на доску, а приготовленные яйца недовольно шипели, разбрызгивая жир, и провоцировали их съесть, размахивая своим аппетитным дымком. Рената вытащила из холодильника необходимое: соус, сок, который готовила собственноручно из апельсина, охотничью колбасу для отца, в которой он души не чаял, именно в его полуфабрикатном виде, а не в поджаренной вместе с глазуньей; Виктор же достал вилки, стаканы, а в зубах стиснул упаковку с серым цельнозерновым хлебом, и так, общими усилиями, они подготовили себе лёгкий завтрак, усаживаясь рядом.

Пожелав друг другу приятного аппетита, мурча от удовольствия, они уплетали завтрак по обе щёки. Без лишних слов, затягивая холодный воздух, чтобы остудить горячие куски белка, Рената протянула к отцу вилку и радостно закивала ему, обозначая, что блюдо вышло отменным. Виктор самодовольно моргнул и тоже кивнул в ответ, благодаря за лестные комментарии. Рената запивала свежевыжатым соком купленный в местной пекарне хлеб и уткнулась в телефон, что прожужжал на столе.

Виктор недовольно посмотрел на неё, ведь чем дольше они жили вместе, тем больше его дочь забывала о правилах поведения – например, что за столом, когда ты в компании хотя бы одного человека, не очень вежливо смотреть в экран, но меньше всего с утра ему хотелось портить идиллию выходного дня.

Шкрябая по дну старой сковороды, он отрывал себе кусок, обдумывая, как построить диалог и о чём им можно поговорить, лишь бы дочь не утонула в общении чатов со своими подругами.

В голову ничего не приходило, поэтому тему он выбирал бытовую, что складывалась вокруг: может, поговорить о том, что в люстре перегорела лампа и было бы неплохо купить новую; а может, о том, какой на улице праздник весны, где все почки деревьев после долгого сна могли потянуть своё зелёное тельце; даже можно поговорить, что он сидит в новом костюме, – что в целом напоминает его старый, но с обновлённым логотипом на груди, – который она так и не похвалила.

– А почему ты…

– Классный костюм, пап, – Рената проговорила с полным ртом, перебивая вопрос Виктора, и подмигнула ему.

– Как ты? И не говори с набитым ртом! Подавишься.

Рената громко, так, чтобы отец точно услышал, проглотила прожёванную еду, и в шутливой манере открыла перед ним рот.

– Вот и молодец.

Виктор никак не мог оторваться от погоды, что блистала на улице. Их окна на кухне не выходили на солнечную сторону, но лучи отражались зайчиками, изучающе прыгали по кухонному гарнитуру. За взглядом отца наблюдала и Рената, пытаясь найти что-нибудь интересное, что так сильно увлекло его.

– Хорошая погода, правда?

– Замечательная. Не хочешь прогуляться?

Виктор повернулся к Ренате и, даже не вопрошая, а вымогая, давя на жалость своим видом одинокого старичка, попросил прогуляться с ним до магазина. Рената наигранно смутилась, сразу же переводя в шутку прибедненного отца.

– Будто я тебе когда-то отказывала. Я же папина дочка.

Изобразив радость, вздымая кулаки вверх, словно только что выиграл в марафоне пару миллионов и машину, Виктор щёлкнул по лбу Ренаты, за что словил возмущённый взгляд, и встал умываться от сытного завтрака.

– Я же просила так не делать! – кричала она вслед отцу, что спрятался от закидывания тапками в ванной.

– А я просил не сидеть в телефоне за столом! – произнёс отец из ванной.

– Один-один, – шёпотом добавила Рената, доедая оставленную ей порцию.

Уложив сковороду в раковину, заодно влил туда горячей воды из крана, чтобы после было легче выскрести жир с внутренностей, Рената прошла в свою комнату: уютную каморку пастельно-красных цветов под обилием вывешенных плакатов по всему периметру, скрывая детские обои, что выглядывали через неаккуратные квадратные выемки, напоминая Ренате, как она в детстве, когда подолгу не могла уснуть, разговаривала с мишками, интересовалась, чем они занимались за сегодня, даже дала каждому по имени, а после, получив ответ, жаловалась, как её достала школа, и не понимала, почему ей не платят за отличные оценки.

Мишки скрылись уже в подростковом возрасте, когда ребёнок начинает кричать о своих вкусах, выказывая тем самым протест всему взрослому миру и их принципам ремонта и эстетики. Сейчас она оставляла все расклеенные этапы жизни – будь то забавные косолапые звери или красавчики из бойз-бендов – как напоминания о пережитых этапах, лишь внедряя что-то в интерьер, купленный и сделанный своими руками.

Где-то интересная конструкция полки, сделанная Ренатой из тумбочки, которую кто-то бесхозно оставил у мусорных баков, – она висела, сдерживая собранные собственноручно фигурки «Лего»; где-то доделанный собственным видением рабочий стол, украшенный красными цветами, после чего квартира проветривалась в течение недели в лютый мороз; а на подоконнике стояли горшки, что Рената лепила на мастер-классах и довольно-таки преуспела в них, а в самих горшках – выращенные растения из семян.

В целом, это была не просто комната, куда приходишь поспать и поесть в три часа ночи, а целый музей, выставка рукоделия, которым не грех похвастаться и набить себе цену невесты перед парнем, но вряд ли бы Рената привела кого-либо в отчий дом: не боялась строгости отца, что с недоверием отнёсся бы к ухажёру, а, скорее, стыдилась бы за себя, что привела парня не в свою квартиру.

Её мнение было в противовес двум враждующим, которые спорят, что именно должна делать женщина: быть содержанкой или делить всё поровну. Её вдохновляло именно быть содержащей, держащей всё в узде, быть что ни на есть главой семьи; её вдохновляли сильные женщины, что властью давили головы лишь строгим взглядом.

Прильнув к шкафу, на дверце которого было вклеено зеркало во весь рост с наклейкой на уровне глаз, гласящей: «Будь твоя улыбка огоньком». Рената интерпретировала огонёк в двух смыслах: что вдохновляет тех, кто рядом с ней, и что без жалости сжигает недоброжелателей. Открыв шкаф, она вытащила свой костюм, что был вышит тем же брендом, который так любит отец, но в красной расцветке, переоделась из пижамы и вышла в коридор, где Виктор, крутя на пальце связку ключей и насвистывая услышанную при готовке песню, ожидал неторопливую дочь.

Он свистел и свистел, пытаясь подобрать верные ноты. Именно те ноты, чтобы точно определить песню, мечтательно вспоминая свой музыкальный вкус и нащупывая из дискографии песню, ведь он точно где-то её слышал, может, даже и отдалённо, но знает её.

– Как считаешь, что это за песня?

Виктор насвистел Ренате, что ложкой поддевала чуть потрёпанные кроссовки, но свистел уже более настойчиво.

– Не знаю. Дэвид Боуи? Ты ведь кроме него практически ничего и не слушаешь.

– Тогда бы я точно знал, что это за песня. А эта совсем не похожа. Никак не могу вспомнить.

– U2? Бон Джови?

– В общем, как приду, нужно будет переслушать все пластинки.

Именно что пластинки – отец был старых нравов и не принимал ничего, кроме чистого звука, передаваемого через иглу, выдающего звук через траншеи чёрного диска, а если что-то требовалось для фона, то врубал радио на своей любимой волне, которую «точно создал Бог именно для него». В машине приходилось идти на компромисс: включать через подключённый к проводу телефон Ренаты собранный специально для него плейлист, а иногда не больше часа слушать уже музыку дочери.

Они уважали вкусы друг друга, ведь они были практически схожи: Рената росла на вкусе отца, а отец при новомодных песнях кивал и говорил: «О, так это похоже на…» и сравнивал со своими любимыми артистами. Выбравшись наружу, семейка будто пыталась распробовать вкус весны, вдыхая свежий воздух ртом. И вкус они действительно почувствовали, причмокивая в удовольствии и улыбаясь друг другу.

***

По голубому небу протекали штрихи облаков, во дворе между скоплениями бабушек тёрлись упитанные коты, выгуливаемые хозяевами. Рената пихнула Виктора в бок, без слов спрашивая, куда они пойдут; Виктор без слов указал ей путь, и они вместе в молчании пошли по указанному направлению. Вообще, живя на протяжении многих лет – для Ренаты считай с рождения, – вы можете точно понять друг друга, даже если не издали ни единого звука, а считывая эмоции только по прищуру, искривлению лица или взору.

Читались по такому принципу и бранные слова, от которых Рената смеялась, а отец хмуро отчитывал за употребление. Отношения между отцом и дочерью складывались лучше любых, чему многие завидовали, а незнающие люди вовсе считали их парой, к чему Рената не знала, как относиться: либо они имели в виду, что её отец очень молодо выглядит, что, безусловно, факт, либо она настолько дряхло выглядит в глазах обывателей, после чего ей приходилось детально разглядывать каждый сантиметр лица, измазывая его омолаживающим кремом.

Из таких дружеских отношений складывалась проблема глобальнее, чем обретение жилья и победу матриархата: найти такого же парня, что её отец, который позаботиться, найдёт компромисс и подтолкнёт к цели, если самой страшно начинать. Опыт в построении отношений у Ренаты, конечно же, был, только он подтверждал статус на несостоятельности парней и их инфантильности, как шутливо говорят, но отчасти правы, до сорока лет.

Виктор наверняка был бы таким же, если бы не остался с младенцем на руках совсем один. Без дорогой ему жены, матери и отца. Один, враждуя со всеми: социальными работниками, директорами детского сада и школ, начальством, мальчишками, что подтрунивали его дочь, и их родителями, что не видели проблему в поведении своего ребёнка, ссылаясь, что они сами разберутся. Зато такой статус отца-одиночки привлекал женщин, а сложные жизненные ситуации закалили его, после чего Виктор решил, что ведение бизнеса не много сложнее, чем воспитание девочки.

Но статус бизнесмена Виктор набил уже после лихих девяностых, загребая деньги в мешки в сытые нулевые, поэтому нравственность и чистые руки он оставил при себе. Ушёл он в своё дело не только, чтобы дочь не повторила его судьбу, а жила в достатке, не вгрызаясь в любой шанс на пропитание, но и для того, чтобы проводить с ней больше времени.

Хоть поначалу не всё так сладко шло, и Виктор до глубокой ночи не мог вернуться домой, прочитать сказки для дочери, а, считывая бухгалтерию и утопая в бюрократических бумажках, Рената с гордостью смотрит на отца, который был на каждом несчастном утреннике, водил её по паркам и кино, откармливая сладостями, на которые только упадёт взор дочери, но и тогда проявлялся компромиссный характер Виктора: сейчас – сладости, в остальные дни – здоровое питание.

Можно подумать, что Рената выросла избалованной, но всё было отнюдь не так: взяв себе за правило, что ни копейки не возьмёт у отца, шла на подработки, раздавая листовки прохожим. Правило выработалось с ретроспективы, когда она оставалась дома в совсем юном возрасте совсем одна в своё распоряжение, следовательно, готовила себе перекусить, ходила в душ, готовила уроки и ложилась спать вовремя, как только время показывало десять вечера, по указке отца.

Дисциплина и стойкое самообслуживание указало ей, что она может справиться и сама, поэтому любые ухаживания, да даже простые покупки для неё от отца отвергались. Иногда даже доходило до физических расправ в виде укусов за руку Виктора, чтобы тот не тратил лишние деньги. Чтобы не остаться калекой и сохранить руки, Виктор перестал дарить что-либо дочери. Только если уезжает надолго: он может оставить у двери в комнату дочери подарок, а когда он приедет – злость Ренаты спадёт.

Они вышли со двора через арку и оказались на оживлённой улице, что болтала о своём. Болтала через дребезжащие автомобили, через пиликание светофоров, через томные разговоры напыщенных дам и через гул отдалённых кафе, что наконец-то имели право расстегнуться и вывалиться на улицу верандами. Клумбы распределялись чётко по миллиметрам по брусчатке, за которыми ухаживали не только нанятые организации, но и ближайшие жители.

Рената тоже хотела бы приложить руку к подобной красоте, только не находила времени для этого, поэтому только наслаждалась видом. Пройдя подальше, к пешеходному переходу, Рената обратила внимание на мальчишку с рюкзаком наперевес.

Он не обращал внимания на окружение: в уши воткнуты вкладыши, а взор – только на экран телефона. Взглянув на светофор, он удостоверился, что ему горит зелёный, и отчасти его вины нет, только у разрешающего знака оставалась секунда, поэтому тот стартанул прямо под колёса дорогих автомобилей, чьи владельцы не очень-то беспокоились о соблюдении ПДД, а уж тем более, когда виноваты были не они.

Увидев это, Рената постаралась предотвратить аварию с летальным исходом и молниеносно оказалась у нерасторопного мальчика, подхватив того за шкирку и потянув на пределы пешеходной дороги, обняв его, чтобы точно сберечь его жизнь. От перепуганного мальчишки послышалось «Ой», а от скоростных автомобилей – возмущённый сигнал. Рената переглянулась, понимая, что беда миновала, и мягко улыбнулась пареньку, успокаивающе поглаживая его по голове, чтобы тот не начал верещать на всю улицу, поняв, как близок был к смерти.

– Ты как, малыш?

– Всё хорошо, – неуверенно сказал мальчик.

Подоспел и отец Ренаты, который дал слово наставлений для своей дочери, наблюдая за картиной.

– Ты ведь знаешь, как опасно на улице? Когда переходишь дорогу, нужно что сделать?

– Убедиться, что можно проходить.

– Правильно. Теперь будешь следовать правилу?

– Буду, – слезливо тот кивнул.

– Ты можешь слушать музыку, только если одним ухом. Договорились?

Мальчишка снова кивнул, сообщая, что урок прошёл не зря.

– Спасибо, тётенька.

– Ничего страшного. Давай только сейчас вместе перейдём дорогу. По правилам, хорошо?

Зелёный загорелся, и женский роботизированный голос сообщил, что можно переходить дорогу. Мальчишка с Ренатой посмотрели влево, а потом направо и уже тогда перешли дорогу. Мальчишка всё ещё был испуган, убрал телефон в карман, не смея слушать музыку. Он обнял ноги Ренаты и попрощался, чем немного засмущал девушку. Виктор с гордостью кивал своему чуткому воспитанию, сжимая губы, чтобы не расплыться в улыбке.

– Молодец, принцесса, – ласково Виктор отозвался о своей дочери. – Мои уроки по всей видимости прошли не зря.

Рената пожала плечами, а после начала играть роль принцессы, исполнив для него реверанс. Виктор захохотал, приобнял за плечо дочь-спасателя.

– Меня спасла ситуация, – отказывалась от своей похвалы Рената.

– В каком смысле?

– Любой урок – это травмирующий опыт, а тут наглядно: шаг – и тебя сбили. Моей заслуги мало.

– Скромность – вот что скрашивало нашу семью.

В обнимку они дошли до местного молла. Внутри торговой точки скрывалась проходная, где ты можешь завернуть в любой угол и оказаться в магазине по своей надобности: нужен тебе алкоголь, свежее мясо или только что собранный урожай.

– У тебя хороший материнский инстинкт.

– Да брось, – Рената ударила в плечо своего отца, ухмыляясь, – у меня даже квартиры нет. – И я начинал без квартиры. Столько мне отказывали из-за того, что к ним нельзя с ребёнком. Больше чем ты отказываешь парням, верно?

– Давай сосредоточимся пока на том, что нам нужна лампочка.

– Да, только я сейчас…

На глаза Виктору упал магазин табака и принадлежностей, после чего он пошёл к нему. Рената сначала удивилась, а после рассердилась на своего отца, останавливая его.

– Ты чего? Ты же обещал бросить.

– Я и бросил. Сейчас я на этих ваших… на электронных.

– И в чём разница? Вреда столько же.

– Реклама говорит другое.

– Не думала, что мой отец поведётся на рекламу.

Рената выдохнула с разочарованием и с мыслями, что не переучит повидавшего жизнь мужчину, поэтому отпустила его в уголок с отнимающими жизнь палочками. В конце концов, не ей его учить, ведь на пьяную голову тоже грешила подобным, за что на утро ей было беспрекословно стыдно, после чего приняла решение, что не будет напиваться до такой степени, когда её тянет к никотину. Такими темпами она могла и вовсе бросить пить, ведь справлялась и без градусов, что разгоняли кровь по организму, а быть поддерживающим веселье трезвенником, плюс всегда быть настороже себя, а в первую очередь подруг, что в неподлежащем состоянии могут попасть к недоброжелательным грязным лапам.

Быстро расплатившись, Виктор оказался у своей дочери, стыдливо пряча пачку стиков в карман треников. Цокнув, но не желая продолжать этот разговор, Рената быстро перевела тему.

– Как мы купим лампочку, если не знаем, какая она?

– Почему ты решила, что мы не знаем? – акцентировал внимание на слове «мы» отец. – Сколько мы живём в этой квартире, лампочки были одни и те же.

Его слова были правдой: они прожили в этой квартире около пятнадцати лет, купив её, когда Рената пошла в первый класс. Квартира в «сталинке», что была недалеко от центра. Виктору тогда пришлось занять денег, ведь он хотел именно такую, но быстро раздал долги – на это у него ушло меньше года, и вложения стоили того. Сейчас они могли позволить себе жить в центре или купить дом в элитном районе, но отец был из другого теста.

Конечно, он мог себе позволить многое и позволял, но, не углубляясь и не бесясь от жира, ведь, по его мнению, он доказал себе, что может добиться того, о чём мечтал, а нажитое приходит и уходит, лишь эмоции и воспоминания остаются. Виктор даже подолгу мог стоять у того косяка, где отмерял рост дочери, подписывая черту датой. А сейчас, на старости лет, думает купить себе дачу за чертой города и ездить туда «отдыхать духом».

Рената подшучивала над ним, обзывая садовником, который может нанять садовников, но в целом поддерживала идею, мечтая о тающих во рту кусках шашлыка в компании небольшой семьи в перспективе. Где будет снимать причмокивающего сына или дочь, сладко улыбаясь при этом, а в этот момент её муж будет целовать в темечко ребёнка.

Под мечтаниями они оказались в магазине, где можно было купить всё нужное: от батареек до люстры к ней, и прошли к отделу света. По пути захватили себе якобы необходимого, после чего пришлось возвращаться ко входу за тележкой, и чуть не забыли, ради чего вообще пришли в магазин, но всё же среди чипсов, станков для бритья, милого щенка, которого можно сшить из бисера, и много чего «остро необходимого» оказались светодиодные лампочки про запас.

На кассе наполнились грузные пакеты, провелась дисконтная карта и вышел средний длины чек. Отец внимательно изучил его, удивляясь, как они набили два пакета, потратив при этом не больше трёх тысяч. Виктор пытался взять пакеты у Ренаты, но она передала только один.

– Дочь, у меня спина больная.

– Поэтому и один пакет. Отдавай тогда его.

– Мне для равновесия, чтобы не скривиться, нужно два.

– Тоже удумал. Я и сама могу дотащить, не маленькая.

– Совсем не жалеешь старика.

– Да какой ты старик? – рассмеялась Рената. – Люди в тридцать старше тебя выглядят.

Виктор, как только умеет он и чего не передал дочери, выпучил жалостливые глаза, плавно опуская их к полу, поникши разглядывая носки своих кроссовок. И ведь это всегда срабатывало с Ренатой, хоть она давно раскусила такую уловку.

– Ой, только не нужно этого, – Рената отвела хмурый взгляд, но периферией видела эту картину из грусти и плача. – Взрослый ребёнок. Хорошо, сдаюсь.

Всё же она передала пакет отцу, после чего он расправился и заулыбался. В целом, он любил так играть на чувствах дочери, якобы старичка уже списали со счетов и ни на что он не пригоден, даже выполнить обыденные вещи. Сейчас, чтобы Виктор не считал, что дочь считает его неспособным донести пакеты, прогуливалась до дома не спеша, чтобы отец точно убедился в своих силах и что Рената полностью доверяет ему в таком деле.

Она рассматривала каждый свежий листик, что извивался под дуновением ветра, ласкаясь под нежными лучами. Рассматривала неторопливые пары, что тоже наслаждались устоявшимся теплом. Читала расклейки на стенах, объявления и вывески кафе и ресторанов, вспоминая, заходила ли туда хотя бы раз и какое у них было меню. Их прогулка обернулась целой экспедицией, что из получаса продлилась до полутора, после чего отец всё же не выдержал и передал один из пакетов.

– Спина болеть не будет?

– Покурю, пока ты изучаешь всё.

Рената кивнула, сжимая губы в недовольстве, и отошла подальше от отца, чтобы не чувствовать мерзкий запах. Теперь же она, добившись того, что отец сдался, могла идти быстрее до дома, но теперь уже Виктор никуда не спешил, поэтому Ренате пришлось ждать его на скамейке у подъезда, ведь ключей она с собой не брала, благо скрашивали её ожидание многочисленные чаты с подругами, которые они создавали на каждый новый случай, иногда даже путаясь в них, поэтому однажды Рената узнала, что ей подарят умную колонку, чтобы, находясь дома, она не болтала со стенами, и феромоны из магазина эзотерических товаров, которые завлекут для Ренаты мужчину.

Но общие беседы собирались в новые и по меньшим причинам: на этот раз в обсуждении, куда им сходить сегодня вечером, ведь все места им довольно-таки приелись, а некоторые испортились, где коктейли всё больше и больше стали разбавлять с водой. Они шерстили по карте и гидам, которые советовали туристам сходить в новые места. Они, может, и местные, но облапошить приезжих и развести их на коктейли, а после никогда в жизни не встречаться – было идеальным вариантом.

Это было немногочисленное отличие Ренаты от подруг: если они хотели, как говорится, поиграться и бросить, то для неё было целью найти достойного парня и разузнать о нём больше за короткое время, а там уже думать – дать ему шанс или игра не стоит свеч. Она была избирательной, а заплатить себе за напиток не считалось ей зазорным, а даже поводом восхититься своей самостоятельностью.

Сейчас же подруги разделились на лагери: кто-то настаивал всё же пойти в известное им заведение, где всё пройдёт гладко, а кто-то жаждал глотка свежего воздуха из недавно открытого клуба в неоновой расцветке, где выйдут хорошие кадры для социальных сетей.

Самая ответственная из них, Ника, устроила голосование, где оставалось проголосовать только Ренате, чтобы перевесить один из вариантов либо поставить в тупик спор.

А она как раз думала вчера ночью о том, что их город настолько большой, но из-за изобилия мест, где можно провести вечер, а то и досидеть до утра, трудно изучать каждое место, если ходить только в одни и те же места, поэтому она выбрала путь новых впечатлений, а не проверишь – не узнаешь, поэтому её палец тыкнул на неоновый клуб.

– Куда так торопилась? – спросил полушёпотом Виктор, неторопливо подошедший к двери подъезда.

– Чтобы тошнить не начало от твоих электронных, – скривила лицо Рената.

Отец передразнил её, открывая дверь подъезда и пропуская вперёд сначала нагулявшихся упитанных котов, чтобы они могли пошкрябать когтями об дверь своих хозяев, сигнализируя, что нагулялись, а после и дочь, что перешагивала лестницу через одну.

Дома они распаковали вот-вот порванные пакеты, раскидывая по местам продукты, а после Рената ушла в свою комнату, чтобы заранее подготовиться к тяжёлой ночи и выглядеть так, будто высыпалась за двое суток, которые была на ногах.

Отец постучал в открытую дверь, чтобы предупредить Ренату, которая увлечённо рисовала стрелки перед зеркалом, освещённым настольной лампой.

– Что такое, пап?

– Снова собираешься куда-то?

– Девочки пригласили.

Виктор грустно выдохнул так, чтобы дочь точно услышала, как он расстроен. Рената повернулась к нему с милой улыбкой, как бы извиняясь.

– Я думал кино посмотрим, – сказал Виктор в коридор, чтобы не нагружать дочь своими «хотелками», собираясь уходить к себе.

– Ну, подожди, – задержала отца Рената у косяка двери, подпрыгивая к нему. – Давай на завтра?

– Завтра я еду на новую точку. Смотреть, всё ли подготовили.

– Ты не рассказывал о новой точке.

– Она и не совсем моя.

– Как это? Получается, собираетесь…

Задумчивое лицо Ренаты, которое сопоставляло факты, засеяло. Засеяло от радости и гордости, зная ответ без слов отца, но из вежливости решила уточнить и убедиться в своей правоте:

– Вы открываете франшизу? Вы правда открываете франшизу?

Всё было понятно и без ответа по стеснительной улыбке отца с почёсыванием щетины, чтобы не утонуть в поздравлениях и похвале, но Рената не могла сдержать радостный визг свершениям отца: он часто говорил о том, как хочет поглотить больше рынка, дать людям возможность поесть вкусно, поесть на каждой точке города, но боялся за потерю качества и долго решал, как сохранить лицо своего детища.

И, видимо, наконец решил, чему Рената была нескончаемо рада, ведь твердила отцу всё это время, что то, что он делает, должно узнать как можно большее количество людей. Поэтому сейчас, радуясь за то, что отец, во-первых, послушал её, а во-вторых, решил расширяться, она повисла на его шее, зацеловывая щёку.

– Какой ты молодец! А что, дочери не нужно видеть новую точку? Какая она? Больше? Или аутентичная? Вот почему ты задерживался! И ведь молчал!

– Стой, стой. Слишком много энергии.

– Тогда я поеду завтра с тобой!

– Но это ведь рано утром.

– Да и ладно! Вернусь раньше. Плюс у меня отпуск, отоспаться ещё успею. Я тобой горжусь.

Проживший достаточно много, в меру суровый, не выказывающий эмоций, Виктор покраснел, словно маленький мальчик, который только что признался в любви. Особо не сопротивляясь, ведь когда его дочь проявляет любовь в таком количестве – не стоит ей мешать, ведь сопротивления ещё больше затягивают в зыбучие пески объятий, поэтому это может продолжаться до самого вечера.

Пережив волну из проявления гордости, пожеланий удачи и автоматной очереди из поцелуев, он оставил Ренату, чтобы она могла собраться к девчонкам, но теперь она не могла собраться с мыслями: какой там макияж, если её отец – целая глыба в своём деле, уважаемый многими?

Перебиваясь между подкрашиванием губ тёмной помадой и широкой улыбкой, она еле-еле собралась до момента, когда уже нужно срочно выходить. Рената часто страдала тем, что опаздывала на важные и не очень встречи, добираясь самой последней.

И даже если она уже стояла у порога, то в голове щёлкал вопрос: «Точно ли я всё выключила?», а при проверке, когда она заглядывала в каждую розетку, вспоминалось, что хотела сделать пару дней назад, но забыла из-за того, что отвлеклась на то, что ей нужно было сделать неделю назад. И цикл продолжался, пока нервные сообщения стопкой не собирались у неё в уведомлениях, гневно вопрошая, где она и что её никто не будет ждать. Всё равно ждали у входа, заметно дрожа от холода или подправляя растёкшуюся от жары тушь. Сейчас происходила та же ситуация.

Отщёлкнув дверь, она зависла между подъездом и коридором, вспоминая что-то невероятно важное, что ей нужно сделать. Подумав пару секунд, мысленно ударив себя в лоб, она вернулась в комнату и залезла в тумбочку, чтобы положить защиту в свою сумочку. Больше она нужна была не для неё, а для подруг, что могли забыться под красивыми комплиментами от ухажёров и отдаться не тому человеку.

Это никого не обижало, даже поощрялось внеочередным «Аперолем» для Ренаты, по крайней мере сейчас: изначально подруги обижались даже на мысль, считая, будто Рената думает, что они легкодоступны, но по итогу начали воспринимать это как заботу и предостережение, потому что по итогу ими никто не пользовался, но хотя бы они были рядом. Выйдя из квартиры, Рената попрощалась с папой, что стоял у своей комнаты, уже включив пластинку, чтобы наконец вспомнить, что за песня застряла у него в голове, и сразу же села в такси, бесплатное ожидание которого закончилось пять минут назад.

***

Три подруги, как на подбор, – рыжая по имени Ника, светлая Олеся и тёмная Анита – ещё не измученные ожиданием, стояли подальше от входа к целому отдельному комплексу, откуда доносились дребезжания колонок, отдающие даже в ноги. Подальше от входа, где пара мужчин не понимали, почему их не хотят пропускать в клуб, разговаривая с охраной на повышенных тонах.

Девочки смотрели на ситуацию с задором, потому что им очевидно: мужчин не хотят пропускать из-за спортивной одежды. Они же были одеты в вечерние платья – не слишком вызывающие, но бросающиеся в глаза противоположному полу. Олесе пришло в голову, чтобы, когда они входили, она выкрикнула охранникам, будто те пропустили бомбу в заведение, ссылаясь на сногсшибательных подруг, но Ника пресекла подругу, потому что хотела провести время в клубе, а не в отделении полиции.

– Тогда бы и развеялись в новом месте, м? – Анита наигранно стервозно ткнула Олесю в её желание прийти в новое заведение.

– А что спорить сейчас, подруга?

– Ладно, успокойтесь.

Расталкивая в стороны подруг, чтобы они не вцепились друг другу в головы, Ника заметила в подъезжающем такси Ренату.

– Смотрите, приехала не опоздав! Снег пойдёт, кажется.

Рената захлопнула дверь автомобиля, который сразу же сорвался с места к новому заказу, покрасовалась перед девушками, отмечая по её меркам ранний приезд, и, как это было принято, расцеловала воздух возле щёк подруг.

– Как ты светишься, я не могу, – Анита прокрутила Ренату, оценивая новое платье со стразами.

– Это красное платье тебе так идёт. Не то, что другие красные платья, которых у тебя вагон.

Олеся подправила волосы Ренаты после того, как она покружилась вокруг своей оси.

– Любительница приукрашать Олеся, посмотрите на неё, – измывалась Рената в шутку над ней, подправляя той помаду, облизнув до этого палец, – у самой будто нет бзика на персиковый.

– Чтобы подчеркнуть свой персик, мне нужен его цвет.

Анита заохала, смеясь над такой формулировкой, и отошла подальше. Рената перекинула на всех взгляд, не понимая, почему они до сих пор не зашли внутрь и не выпили по коктейлю, захватила, кого могла, под локти и потянула к заведению, возле которого стояли те мужчины и названивали кому-то «важному».

– Сегодня угощаю я, – обрадовала Рената подруг, – чтобы ни одна ни к одному тюфяку не ушла, всем понятно?

Молча согласившись с планом «сегодня только девочки», они без лишних остановок у фейс-контроля прошли в тёмное помещение, где им в кожу впились басящие ударные, на их кистях оказались неоновые браслеты, а лицо меняло цвет, смешиваясь между собой от обилия из каждого угла светящихся ламп и светомузыки.

Дышать было практически невозможно: помимо обилия народа, энергично прыгающего, что каждым движением мог вывихнуть сустав, а то и вырвать руку при неаккуратном рывке, что своим жаром стесняли кислород, добавлялись дым-машины, вулканом извергая в потолок белую субстанцию.

Поэтому многие кабинки туалета были заняты, чтобы, мягко говоря, отдышаться у унитаза. Атмосфера была выходного дня: разгоняющие кровь напитки добавляли газа для «мачо», которые строили глазки, подправляя девушкам лапшу на ушах и вывешивая новую; множество студентов, что тратили стипендию до копейки на конский ценник напитков, и «папики», которые сидели в окружении статных дам, воюющие за внимание влиятельного мужчины между собой.

Вне всего происходящего сегодня были только четыре подруги, что не хотели влезать ни в одну компанию, а собрались именно ради узкого круга на танцполе, особо не завлекая никого, хотя Олеся предупредила, что «там как пойдёт». Усевшись подальше от колонок, чтобы не драть глотку в крике, чтобы собеседник правильно услышал твои слова, они начали листать меню, а в особенности барное.

– Можете выбрать что угодно! – счастливым тоном сообщила Рената.

– Что за повод? – уточнила у неё Анита, параллельно листая бар.

– Отец открывает новую точку. Подруги переглянулись, а после радостно завизжали, поздравив Ренату с таким событием.

– Не сомневалась в дяде Вите. – без доли сомнений проговорила Ника.

– Да, мужчинка он ничего.

Олеся добавила это достаточно игриво, за что закономерно получила шлепок по тыльной стороне кисти и угрозу кулаком от Ренаты.

Вот-вот, и рядом с ними уже стоял официант, принимая у каждой заказ в перерыве между их спорами и понимая, что смена у него будет сложная, но явно заработает хорошие чаевые, удалился, предупредив, что напитки будут на их столике через пять минут. И напитки действительно уже были там, не успели девочки утонуть в своих обсуждениях, будто не виделись вчера и им есть ещё кому перемыть косточки.

Вздымая бокалы, поздравляя и желая ещё больших успехов для семьи Ренаты, напитки были выпиты, а, следовательно, чтобы не терять ни секунды в бесконечной ночи, все вышли в отдельную от общей комнатку с меньшим залом и пространством для танцев, но более приятной музыкой, где чувствуешь себя в кругу близких друзей, где знаешь каждое лицо, присутствующее здесь.

Отчасти такое суждение было правдой: каким бы город ни был большим, когда варишься в одном чане с определённой тусовкой, которая хоть мало-мальски схожа с тобой по вкусам, создаётся впечатление большой деревни. Большая деревня ощущалась и в другом, более прямолинейном смысле: как злобно отзывались девочки о приезжих – «доярки с амбициями» путались у них под ногами, пытаясь добиться чего-то.

Но это складывалось из их статуса обеспеченных семей или же семей выше среднего класса – в них не было того же огонька, что у тех же «доярок», где нужно быть в бесконечном движении под прессом, в них была заколочена та коптильня с табличкой, что гласит: «Стремлений – ноль, лень – выше ста».

И они не видели в этом проблем, что складывалось в ещё одно различие с Ренатой, которая всегда старалась делать всё сама. Осуждалось ли это? Вряд ли. Играло роль «не понимаю, но принимаю», и они никогда не закусывались на эту тему.

Музыка лилась нескончаемым потоком через перебивки, и это быстро выбило Ренату из сил, с учётом, что она не отдыхала пару дней, поэтому, быстро сдувшись, она села обратно за столик. Облокачиваясь об мягкую спину, что отдачей била ей по спине из-за гуляющих стен, Рената сонливо водила по потолку, проводя взглядом от начала до конца торчащих труб вытяжки.

«Всё же плохая идея была выходить сегодня в люди», – говорила про себя Рената, сдавливая зевок.

Но чтобы добить свой организм и продержаться хотя бы пару часов, она делала неторопливые глотки «Пина колады» и заглядывалась на посетителей, что неоновой подсветкой двигали телами в ритме, даже если просто шли в туалет или на перекур. Тут подоспел официант, расставляя блюда по тем местам, откуда они были заказаны.

– Спасибо, – выкрикнула Рената с милой улыбкой.

Это удивило официанта – видно было по его лицу, что благодарностей по манере общения девушек ему сегодня не услышать, но тоже мило улыбнулся Ренате, скрываясь к другим столикам.

Пробуя мясную закуску, которая брала всегда, если была в других ресторанах, чтобы сравнить с аналогичной у отца, она в очередной раз убедилась: лучше, чем в их ресторане, она никогда не пробовала. Но голод брал своё, поэтому выбирать не приходилось.

Утолив голод и набравшись сил, немного посидев, чтобы во время танца её не вырвало на бедолаг поблизости, она вернулась к подругам, которые будто и не заметили отсутствия Ренаты – настолько были погружены в танцы, чем и соблазнили пару ребят, которые ворвались в их общий круг.

Рената подумала о том, что был уговор про вечера девочек, но не стала ничего высказывать, но и старалась не обращать внимания на парней. Встав между Никой и Анитой, она нащупывала стилистику музыки и тоже задвигалась.

На Ренату обратил внимание один из новых знакомых из девчачьей группы: кучерявый шатен с небесного цвета глазами, что явно скрывал под бирюзовой футболкой пресс; он будто вырвался из бульварных романов, привлекая внимание одиноких домохозяек и оставаясь в их влажных мечтах.

Шатен танцевал хиленько, стесняясь, не так, как его друзья, а больше времени нагло глазел на Ренату, что старательно отводила взгляд, лишь бы не влипнуть в историю с плохим концом.

Двигаясь не завлекающе, как делали её подруги, у Ренаты с нарастающей неловкостью в очередной раз проскользнула мысль вернуться домой к отцу и посмотреть фильм, но музыку перебил диджей, поэтому в перерыве девочки предложили парням присоединиться к их столику.

Парни, естественно, были не против. Поэтому, вставляя два стола в один, они разбились по парам, кто кому был более приятен в компании, и голубоглазый шатен уселся рядом с Ренатой.

Он не налегал на неё, не старался пододвинуться к ней ближе, ведь быть рядом для него казалось маленькой победой. Размешивая в бокале лёд трубочкой, Рената слушала кокетливый смех девчонок от самых отвратительных шуток парней, которые щёлкали проходящему мимо официанту.

– Привет, – вдруг сказал шатен.

– Привет, – с безразличием ответила Рената.

– Олежа, что ты будешь, говори быстрее, – позвал его один из его друзей.

– Да, мне два негроти, будьте добры, – отозвался шатен, сразу же продолжая диалог с Ренатой. – Собственно, я уже представился. Как зовут тебя?

– Рената, – безучастно ответила девушка, хоть её и порадовала вежливость Олега, который протянул руку в честь знакомства.

– Что ж, тогда приятно познакомиться, Рената.

Еле натягивая улыбку, Рената пожала крупную руку и продолжила потягивать свой коктейль.

– Мне нравятся твои волосы.

– Интересно, – фальшиво усмехнулась Рената, всё же повернувшись к Олегу лицом, – что тебе в них нравится?

– У нас они практически похожи.

– Ты хочешь сказать, тебе нравятся твои волосы?

– Не без этого.

Олег пытался отшутиться, но сам понял всю комичность и глупость своего положения, даже покраснев от этого. Наверно, это и подкупило Ренату, заметив, как он краснеет, словно её отец, поэтому снизошла к Олегу и стала говорить менее колюче.

– Я отошла всего на пару минут, а вы уже успели охмурить моих подруг?

– Хорошая рифма, кстати говоря, – снова неловко отшутился Олег, продолжая концерт неловкости, – но это не было моей идеей. В целом, мы праздновали день рождения Серёжи.

Олег кратко указал на парня, который отдёрнул его от диалога с Ренатой, когда нужно было заказать напитков.

– И я думал, что мы посидим здесь и вернёмся домой, но, как ты могла заметить, всё пошло не по плану.

– Знакомая ситуация, если честно.

Поэтому мне самому некомфортно, и я думал вернуться домой и дождаться, когда все вернутся, но встретил тебя.

Олег кинул многозначительный взгляд на Ренату, чем смутил уже её.

– Извини.

– Один-один, – посмеялась Рената тому, что оба сидят красные, словно раки. – Ничего. Довольно лестно. Продолжай в том же духе.

– Считаешь, что я справляюсь?

– Потренироваться и найдёшь себе девушку.

– Благодарю, буду стараться изо всех сил.

Официант принёс новым друзьям девушек их напитки, все они собрались в поднятом состоянии в центре стола, звеня друг об друга. Садясь, Олег поднёс стакан Ренате, и они чокнулись только между собой.

– За приятное знакомство, – подмигнул Олег.

– Взаимно, – кивнула ему в ответ Рената.

Олег сделал пару глотков и отставил стакан, уделяя всё внимание Ренате, чуть нагибаясь к ней корпусом.

– Чем ты занимаешься?

– Хочешь превратить весёлую посиделку в свидание?

– Интересуюсь, – на долю секунды смутился Олег. – Интересно, чем занимается такая эффектная девушка. Наверняка чем-то творческим?

– Любая профессия может быть творческой, – заиграла глазками Рената.

– Да брось! Тут ты преувеличиваешь. Офисный планктон разве как-то изрисовывает квартальные отчёты?

– В твоём понимании творчество – только каракули на листе? Очень скудное восприятие, Олег.

– Скудное понимание – это называть живопись каракулями.

– Не всё творчество – живопись и искусство.

– Значит, ты завидуешь успеху других? – Олег провоцировал Ренату на эмоции, но она никак не поддавалась.

– Было бы чему.

– Значит точно завидуешь.

Они посмеялись друг другу, даже не думая обижаться.

– Пошли, Олежа, – потянул парня его друг, – успеешь ещё пообщаться.

Их вечеринка продолжалась, они вернулись в маленький зал. Утопали в танце, распределившись по группам. Если остальных довольно раскрепостило количество выпитого, то Олег с Ренатой оставался джентльменом, держа между их телами дистанцию, но проявлял очевидную симпатию к девушке, чему та не противилась, но и не подавала каких-либо обнадёживающих знаков.

Вдруг послышался крик из большого зала, лязг и разбитые стаканы. Диджей приглушил музыку, и тогда стало слышно какую-то заварушку: бранные слова, произнесённые басистым голосом, визг девушек и разборки с кулаками.

Все засуетились, как и компания Ренаты, взглянула на происходящее, и стало понятно: обиженные мужчины, которых не пустили в клуб, взяли с собой подкрепление и устраивали свои порядки в заведении.

Многие побежали к выходу, как и Олег, который подхватил за руку Ренату. Девушка обернулась, чтобы убедиться, что с подругами всё в порядке, но не успела ничего разглядеть, как по стенам ударился оглушающий выстрел, после чего паника поднялась ещё больше.

Олег тянул за собой Ренату к выходу, и они благополучно выбрались на свежий воздух в утонувший в ночи город, отходя подальше от здания ради безопасности. Сердце колотилось с бешеной скоростью, Рената старалась отдышаться и не заплакать, когда осознавала всю ситуацию, и вдруг она вспомнила:

– Чёрт, где мои подруги?

Дрожащими руками она вытащила телефон из сумочки и набирала каждой. Так же сделал и Олег, звоня своим друзьям, ведь, скорее всего, их группы вместе.

– Олеся! Олеся, вы где?

Бубнёж телефона утихомирил волнения Ренаты, и она спокойно выдохнула, идя в направлении, которое ей обозначила Олеся, за ней пошёл и Олег, что получил ту же ориентировку от своего друга. В итоге вся группа собралась вместе: один из парней пытался успокоить Аниту, Ника подбадривала поникшую Олесю, а Рената пыталась осознать произошедшее.

– Все целы? – уточнил Олег.

– Не, ты прав был, – вдруг начал говорить Сергей, – надо было дома остаться. Поедем домой, а? Все вместе.

Девушки согласились, ведь заканчивать вечер на такой ноте никому не хотелось. Олег повернулся к Ренате, дотрагиваясь до её ледяного плеча.

– Ты как?

Рената ощупала своё тело, чтобы точно знать, что в неё не рикошетило пулю.

– В полном порядке.

– Я имею ввиду…

Он уточнил взглядом, хочет ли она поехать к ним домой или же ей заказать такси. Рената поводила взглядом, выбирая нужный ответ.

– Кто-то же должен следить за этими, – указала она сумочкой на своих подруг.

Олег был рад, что Рената согласилась, подавляя в себе бурлящие эмоции, чтобы они не вскружили ему голову. Так они заказали два такси, отойдя от эпицентра разборок, и уехали от клуба, решив, что точно больше не вернутся туда.

***

Шло время. Прошло три или четыре года, может, и больше – Рената сбилась со счёта, ей было явно не до этого. За окном кружили спадающие парики деревьев, а тёплые лучи прикрылись шторкой облаков с мерзопакостным дождём и шквалистым ветром.

В это время комната Ренаты гасла порядком больше – казалось, что сейчас не вторая половина дня, а будто солнце уже прячется за горизонт. В полумраке по углам виднелись крупные картонные коробки, запечатанные скотчем, а все полки и шкаф были опустошены. Опустошён ровно также был и взгляд Ренаты.

За короткий, казалось бы, срок она постарела раза в два: морщины углубились, яркие и бойкие глаза спрятались внутри, густые некогда волосы упали тряпками, а чёлка скрылась за остальными прядями волос.

Кожа была побледневшей, нездоровой, а руки напоминали скелет. Если незнающему человеку показать её фотки с того временного периода и сегодняшнего, то он посчитает, будто это два разных человека. Рената сидела, пытаясь вырвать заусенец, смотря в одну точку, не отзываясь отцу, поэтому ему пришлось зайти в её комнату.

– Рената?

Только тогда она вырвала взгляд, отводя его к отцу, после чего мило улыбнулась, но не так ярко, как это было всегда.

– Да, пап.

– Ты не опоздаешь?

– Что? Ах, да. Да, сейчас выйдем.

– Тогда я жду тебя на улице.

Виктору было больно смотреть на дочь, которую считал всегда опорой, если надумает сдаться, но не знал, как помочь ей. Искренне не знал, что ему нужно сказать, чтобы его родная душа не потухла, иначе потухнуть придётся и ему.

Поэтому, надумывая наставления, надумывая о том, что поедет за ней, он вышел завести автомобиль на улицу. Рената встала с места, расправила след на диване за собой, захватила с собой рюкзак с самым необходимым – всё остальное отец обещал отправить в течение недели, – и пошла к выходу, но обернулась.

Обернулась в последний раз, чтобы насладиться видом музея своей молодости, почувствовать его сладковатый запах. Рената точно не знала, чего теперь хочет, но знала, что не может оставаться в этом городе, даже если изолируется в своей комнате. Помахав мишкам и плакатам, она закрыла за собой дверь.

ГЛАВА II. НЕ ТА ОСТАНОВКА

Крупные капли вдребезги разбивались о лобовое стекло автомобиля, их размазанные тела спихивали щётки, заметая следы. Проливной дождь не прекращался порядком дней, выбоины асфальта выплёвывали наружу скопившуюся воду. Лужи напоминали суп: бульон в виде коричневой жижи с оранжевыми и красными ингредиентами, что кружились в водовороте.

Та жизнерадостная, практически поэтичная, описанная в строках Пастернака, атмосфера их города поникла, будто всего пару дней назад здесь не ютилось солнышко, подслушивая сплетни пожилых женщин, собравшихся в круг на скамейках.

Переходные этапы были так ненавидимы Ренатой: она всей душой проклинала, когда зима сдавала позиции, а лето не успевало набрать обороты, и приходилось терпеть коварные корки льда, на которых стёртая подошва не могла укрепиться, или в момент с сентября по октябрь, когда снег не может улечься, а мерзопакостная погода навевает грусть, Рената предпочитала сидеть дома, прячась от любой непогоды.

А сейчас, когда она перебита, истощена, но она не может просто игнорировать явления за окном, ей было больше гадко. Больше гадко, что испорчена её коморка, хоть и вовсе ни при чём в сложившейся ситуации.

Гадко, что до конца не может открыться отцу и передать свои чувства, а он от молчания и в вечных монологах, будто бы с куклой, извивается ужом, не понимая, что происходит в голове его принцессы.

Заведённый мотор разбавлял тишину, что нависла у отца и дочери в салоне. Эта тишина была не та, привычная им, когда они могли чуть ли не телепатически услышать друг друга, – тишина была многотонная, подпирающая челюсть гирей. Тишина была тесками на глотке, что сжимались с каждой секундой, перекрывая кислород.

И ведь было что обсудить, но никто не смел даже начинать: Рената считала, что напросится на жалость; Виктор не мог поднять тему, считая, что она всё ещё пульсирует гноем в сердце Ренаты.

Просидев в салоне, во дворе, смотря в одну точку, семья не смела перебить траур друг друга, но Виктор осмелился начать разговор, хоть и достаточно обыденный:

– Поставишь музыку?

Рената оторвалась из копошения в больной голове, робко улыбнулась и вытащила из бардачка провод, вставляя его в магнитолу.

– Можешь включить свою, если хочешь.

Виктор тронулся с места, пока Рената разбиралась с несложным алгоритмом действий, и барабанная дробь дождя сменилась мелодией. В песне пелось на иностранном языке о том, как лирический герой был готов быть всем, любым предметом, которым пользовалась его возлюбленная, чтобы всегда быть рядом, всегда быть её.

Рената понимала смысл слов, но не могла перетянуть на себя их значение, по-чёрному завидуя девушке, о которой поётся.

Реальность оказалась намного жёстче. Она понимала это, готовилась к любому удару, но чем больше готовишься, тем больше шанс, что удар придётся на спину и неожиданно.

И как бы она ни хотела забыть и забыться, как бы ни мечтала начать жизнь с белого листа в другом городе, всё равно прокручивала в голове пройденные тропы, буксуя на них, вкапываясь всё глубже в глиняную массу. Последней надеждой был неизвестный город, в котором Рената не была даже мимолётом.

Город, где никто не знает её историю, никто не сможет относиться к ней предвзято или жалеть, не будет очевидцами рождения нового человека, а увидит кого-то неизвестного, наверняка со своей историей, о которой необязательно знать.

Отец не противился решению дочери, хоть просто замалчивал, как замалчивал и своё горе. Как замалчивал то, что боится за единственного родного человека, но не знает, как ему помочь, кроме как дать время на то, чтобы понять, чего Рената сама хочет.

Проскальзывали знаки, светофоры, фасады. Проскальзывали люди, спрятанные под зонтами. Проскальзывал родной город, что знаком и предсказуем в какой-то степени, где ты знаешь своё расписание заранее. Но это расписание уже даётся с трудом. Даётся с трудом любое действие, которое ты мог делать с улыбкой. Пару месяцев Рената и не помнила про расписание жизни в целом, ведь всего-навсего подняться в туалет чувствовалось невыполнимой задачей, уж не стоит говорить про душ или приём пищи.

В этом ей помогал Виктор, что самолично консультировался с психологом, ведь Рената отказывалась от помощи специалиста. Отказывалась мычанием. Лежала в кровати без плача и разговоров, спустившись в самую глубь себя, становясь частью интерьера. Лежала, закрытая в себе, с самыми элементарными способами коммуникаций.

Отец всегда сидел рядом с ней, делегируя свои обязанности по бизнесу, следя за дочерью, чтобы она, решив что-то в своей голове, не сделала шаг в бездну. Сидел и пробовал многое: рассуждал, вспоминал моменты воспитания дочери и даже сам однажды всплакнул.

Эти разговоры немного растормошили Ренату, после чего он оставлял её с самой собой, чтобы, как советовал психолог, у неё произошёл личностный рост. Позже Рената сама встала на приготовленный отцом ужин, а не клевала его с тарелки, оставленный у изголовья в комнате. Тогда и возникла идея переезда.

– Знаешь, – неспособный посмотреть на дочь Виктор сосредоточился на дороге, – я мало чем могу помочь. У нас разная с тобой жизнь. Ведь я остался один с тобой, пообещал тебе горы свернуть, как только увидел твою улыбку.

– Знаю, пап.

– Я хотел сказать, что я принял для себя выбор и ни разу не пожалел. Я хочу, чтобы тоже не жалела о своём выборе.

Виктор затормозил на красном свете, впился в руль, пытаясь вытянуть из себя нужные формулировки, правильные аллегории, чтобы не навредить без этого раненной Ренате.

– Жизнь по-разному ставит тебя в тупик, и ты по-разному выбираешь приоритеты. Жизнь ведь – это поезд. Ты садишься в вагон с неизвестными тебе людьми, узнаешь их, проникаешься ими. И каждый выходит на нужной ему станции. А ты оставляешь их там, прощаешься и едешь дальше, до своей.

Наконец Виктор решился взглянуть на дочь, которая грустно улыбалась ему, вникая в слова, которые пытается донести тот.

– Некоторых больно оставлять. Некоторые остаются не по своей воле. Вышли на перекур, а поезд тронулся, и ты их больше никогда не встретишь. Но у тебя будет своя станция, поэтому не стоит выходить на ненужной.

– Спасибо, пап.

Грузное лицо Виктора, что не мог справиться с чувством собственной вины, где не смог защитить дочь от бед, наконец расцвело. Ему действительно полегчало, ведь полегчало Ренате, и он хотел обнять её, добивая поддержкой, но сзади посигналили – загорелся зелёный. Они оторвались друг от друга, но тишина между ними перестала быть натянутой, немного расслабившись. Там и дождь сошёл на нет, а солнце за долгим затишьем наконец поздоровалось с осенним городом, что терял свою краску, тускнел от приближения холодов.

Рекламы советовали продукты для поддержания здоровья, сообщали, что скоро на их концертных площадках будут выступать группы, справляя свой юбилей, а кофейни перемалывали зёрна для очередного капучино.

Слова и правда раскрасили Ренату, и она выглядела менее печальной. В конце концов, произошедшее – не конец света, как можно было подумать. Всегда есть щель, в которую можно протиснуться. Да и начинать новую жизнь после поддержки отца ей не особо и хотелось.

Казалось, что она уедет навсегда, но ей нужно просто отдохнуть и собраться с мыслями, ведь, как она читала в одной книжке, воин является воином до конца, пока держит в руках меч, а Рената ещё докажет, что может жонглировать ими.

Восстановиться на работе, прогуляться по любимым местам, которые дарили ей силы, сможет найти новых друзей. По большей части ей печально за своих подруг, что пытаются продлить молодость, неспособные остепениться.

В самом начале их дружбы Рената считала, будто они вчетвером – не разлей вода, но время показало, оскалило подруг против неё, и в итоге они разошлись по разным дорогам, не осуждаемые друг другом.

По крайней мере, Рената не осуждала их, хоть особо не понимала, как можно в своём стремлении охмурить «папиков» полностью забыть про свою честь. Как они в целом могли забыть про свои взгляды, в которых читалось осуждение накаченных гиалуроном девочек в сопровождении, а потом самим сесть на их места.

Возможно, они намного счастливее Ренаты. «Слава богу, они не видели меня в таком состоянии», – подумала Рената, ведь разошлись они задолго до инцидента. После их слов о том, как разочарованы в своей некогда подруге, ей казалось: узнай они про Ренату сейчас – если бы не сожрали её с потрохами, то брызгали бы ядом, показывая свою натуру.

Виктор говорил ей, что друзей нужно искать уже в зрелом возрасте, когда вам ничего не нужно доказывать и не всегда удаётся поддерживать связь с тем, кто пинал с тобой мячик во дворе.

Время идёт, взгляды и мнения меняются. В один момент ты понимаешь, что тот, кого ты помнишь, и тот, кто сейчас стоит перед тобой, – это не один и тот же человек.

***

Они с отцом доехали до Казанского вокзала, где сотни пассажиров стремились на свой поезд, дребезжа колёсиками по плитке, мчась внутрь здания. Таксисты старого формата, что с отвращением относятся к платформам крупных корпораций, что мешают им «бомбить», стояли и завлекали к себе, чтобы «отвезти, куда надо и как надо», выставляя потом конский ценник. Сидели бабушки, продающие цветы, обсуждая между собой бездомных, что шатались по периметру, вопрошая мелочь у зевак и честно клялись, что это им на пропитание.

Мимо таких Рената никогда не проходила мимо, но не из жалости останавливалась, а предлагая настоящую работу: например, прийти и подмести двор вместе с ней, получив за это пять тысяч. Пыталась собрать как можно больше таких бедолаг, что общество отделило в касты неприкасаемых, но каждый раз, собирая по улице десяток таких душ, приходило всего двое, но честно отрабатывая свою долю, получая даже больше.

Отец поощрял такие стремления, видя результат, даже звал перекусить домой трудяг, где вроде бы взрослые мужчины сжимались в гостях до испуганных мальчишек.

Многие юлили и завирались в своей биографии, но некоторые честно отвечали на вопросы, как их занесло на улицу, и истории там были плачевные: от стервы-жены, что обманом переписывала на себя всё жильё, забирая оставленную бабушкой квартиру, до потери памяти из-за драки, где мужчина пытался заступиться за девушку, в итоге оказавшись за бортом поезда где-то в районе нашего города без документов и одежды, а теперь, зная, что жил в населённом пункте, в котором первая буква – Р, ездил по всей географии, нигде не находя ни друзей, ни родственников.

Объездил по такому принципу Рязань, Ростов и Ржев, всё возвращаясь назад, но не сдаваясь, накапливая на билет и ночлежку, ведь заросшего и пахнущего мужчину ну пустят в поезд. После этого душещипательного рассказа Виктор отвёз его в специализирующуюся на таких случаях организацию, и, по словам сотрудников, мужчина нашёл свою семью.

Спустя время Виктор нашёл место, откуда выехал седан, и они наконец могли припарковаться. Рената выключила музыку, готовая выйти, подхватила с ног рюкзак, но взглянула на небо, по которому, минуя холодные края, летел клин из птиц. Заглядевшись, она не заметила даже, что отец успел выйти быстрее неё и смотрел через окно водительского места, не смея её беспокоить.

Видела в перелётных птицах себя, но было непонятно, вдохновляет её такая аллегория или нет. Сомневаться, стоит ли вообще ей уезжать, не приходилось, когда она прошла больше половины пути и осталось только сесть в вагон-купе и попрощаться через окошко. Конечно, всегда можно свернуть, и вряд ли кто-то осудит Ренату, но она не из тех людей, что повернёт, даже если идея довольна сомнительна, и будет стоять на своём до конца, чего бы ей это ни стоило.

Правда за ней, даже если в эту правду верит только она. Но обдумать Рената всё же имела право. Обдумать весь свой путь до этого момента, где она с сумкой, набитой необходимым на первое время, смотрит на аккуратный полёт строем, зная, что, как и птицы, вернётся, когда холода отступят. Она всегда может вернуться к привычному распорядку, к отцу, что будет любить её, даже если любовь будет безответной. Но пока Рената выходит из машины, захлопывает за собой дверь и устремляется к вокзалу, к десятку таких же пассажиров.

За ней идёт и Виктор, что пытается выхватить с плеч дочери рюкзак, чему та противится, но на этот раз отец не пытается играть на чувствах дочери, вызывая жалость, зная, что сейчас это неуместно, и успокаивает свой пыл заботы.

Его дочь заметно изменилась для него, и не сказать, что в худшую сторону: она действительно доказала, что может сама накопить себе на квартиру и всего за пару лет усердной работы закрыть ипотеку; сама может провести ремонт и разобраться со всеми тонкостями электропроводки и может без его связей добиться высот в профессии, которую выбрала себе ещё в седьмом классе, поэтому она точно не пропадёт, но всегда может надеяться на него.

– Ты ведь сможешь прийти к съёмщикам, если они позвонят? – спросила Рената с надеждой.

– Конечно. Если что, то пусть позвонят мне.

– Я уже оставила им твой номер телефона. Там замечательная пара с ребёнком.

– Не боишься за квартиру? Ребёнок ведь…

– У них ещё и два кота в придачу, – перебила Рената, – но нет, мы провели беседу, и в случае чего они берут ответственность на себя. Плюс это прописано в договоре.

– Мне бы такого арендодателя в молодости. Не планируешь завести себе домашнее животное, когда приедешь?

– Я читала, что это помогает.

Рената резко замолчала, а после прыснула смехом – нервным и практически беззвучным.

– Не хочу видеть в животном Макса.

И хоть Рената пыталась разбавить неудачную шутку смехом, Виктор не смог поддержать его, хоть и безучастно улыбнулся дочери.

Проходя небольшую очередь, Виктор потянул дверь, и они вошли внутрь здания, оказавшись у арочных металлодетекторов. Оставляя сумку на ленте и пройдя сквозь арку, оставив всё содержимое карманов на полке возле них, Рената всё равно запищала, рассеянно вспоминая, что забыла выложить. Мысленно ударив себя по лбу, она вытащила из-под кофты золотую цепочку с висевшим на нём обручальным кольцом и оставила у телефона и паспорта, пройдя повторную проверку, после чего всё было идеально. Она пыталась поддеть цепочку, но помог ей в этом Виктор.

– Ты всё ещё носишь его с собой? – заправляя за кофту цепь с кольцом спросил отец как бы невзначай.

– Да. Память, ритуал. Что-то подобное.

– Ни в коем случае не осуждаю тебя, но…

– Я сама разберусь.

Услышав такую дерзость, отец не обиделся, чётко понимая, что может перегнуть палку. В общем плане это не его дело, и, если это хоть каплю помогает, пусть носит обручальное кольцо на шее и хранит память о прошедшем ужасе, и в мечтаниях обустраивала жизнь, как всё могло быть. Они прошли сквозь людей к залу ожидания, где при долгих поисках нашли себе два свободных места рядом, сев в ожидании поезда, который прибудет через час. Если раньше Рената и могла опоздать, то жизнь ей показала, что иногда нужно быть расторопнее, иногда нужно приехать заранее, даже если это будет стоить томительного часа в ожидании, ведь оплошность может стоить чего-то большего, нежели потерянного времени.

Рената уткнулась в телефон, как и Виктор, но ничего хорошего её там не ждало: шутливые картинки разбавлялись новостями мрачного характера, а из контактов никто ей не писал, а даже если писал, висел в игнорировании подолгу. Многие из чатов всё же висели с однотипным началом, что-то вроде: «Да, привет, всё в порядке…» и так далее, но и рассылка однотипного скрипта Ренате тоже надоела.

Многие ведь спрашивали про её состояние из вежливости, но, в общем, всем было плевать, что случилось и почему, а лишь хотели посплетничать в очередном пустом разговоре, разбавляя своим мнением чёткую информацию, поэтому распускать слухи для Ренаты было себе дороже. В конце концов, ответит она или нет – все будут только и говорить про неё, а подливать масло в огонь ей точно не хотелось. Поэтому, проверив свою ленту, она убрала телефон поглубже, легла на плечо отца и наблюдала, что есть интересного у него.

Пока они слушали диктора, который рассказывал о глобальных происшествиях в середине двадцатого века, люди то и дело суетились вокруг: проверяли расписание, покупали в киосках перекусить, вытирали сопли деткам, а женщина с очевидно плохой дикцией диктовала о приезде поезда, следующего до какого-то там населённого пункта, через громкоговоритель. Иногда Рената подсматривала за пассажирами, наблюдая за крупной бабушкой в красном пальто с мальчишкой каштанового цвета волос, который рассказывал ей обо всём, что знает, и строил теории о том, чего не знает; или же Рената смотрела на кудрявого мужчину, который заметно лысеет, но от редеющей причёски отвлекала густая и длинная борода, скрывающая за собой часть шеи.

Через время появилась девушка с тёмными волосами, чёлка которой прикрывает её брови, в бежевой рубашке, а в руке она несла переноску, в которой испуганный коричневый котик наблюдал за какими-то новыми людьми и местом, где до этого ни разу не был. Эта девушка села рядом с Ренатой, что не отпускала от неё взгляда, нагло провожая её, даже когда она чётко видела Ренату. Но темноволосую девушку это не смутило – она приветливо улыбнулась Ренате, устраивая переноску у себя на коленях.

Они кивнули друг другу, будто были знакомы задолго до этой встречи, после чего Рената снова легла на плечо Виктора. Кот нервничал, взывая о помощи своим мяуканьем.

– Чего ты, Деревяшка? – обращалась к коту девушка. – Как будто в первый раз. Или тебе в самолёте больше нравится, м?

Девушка заметно картавила, но это не казалось чем-то режущим слух – наоборот, ласкало вкупе с её нежным голосом, напоминая интонацией ведущего детских передач, где необязывающий тебя голос пропагандировал какие-то элементарные, обыденные вещи, например, как и когда нужно чистить зубы, или объяснял научно-популярные вещи по типу того, какие животные бывают и их места обитания. Рената невольно слышала этот голос, что убаюкивал переживания животного, и сама получала расслабление, будто все слова девушка говорит ей.

– Сейчас сядем, и вся комнатка наша, выпущу тебя, и мы доедем до дома, к маме. Ты же любишь маму? Как она тебя кормит-то, м-м-м. Не переживай, всё будет хорошо, Деревяшка.

Виктор тоже не мог игнорировать разговор, кратко смотря на него, и тихо шепнул на ухо Ренате:

– Помнишь нашего Васю?

Ренате не потребовалось даже думать – кот действительно был схож на их домашнее животное, которое жило у них. Тогда маленькая Рената вернулась с прогулки с котом под курткой и напоила того молоком. Отец удивился по приходу, что слышит отчётливые мяуканье вперемешку с хихиканьем, а когда заглянул в комнату, понял, что не сходит с ума, и дома у них действительно четырёхлапое существо играется с фантиком.

Ренате тогда не долго пришлось убеждать отца, чтобы он согласился оставить Васю, а тот не мог противиться, потому что: «Имя ты ему уже придумала». За воспитание взялась Рената, а за материальную часть отвечал отец, тем более после того, когда пришлось бороться педикулёзом у Ренаты, но такое соседство многому их научило: объяснило девочке про ответственность, про любовь и про смерть. Вася прожил с ними пять лет – умер от почечной недостаточности, хоть и они долго боролись с болезнью, но взялись за неё вовремя.

Рената хоронила его со всеми почестями и долго переживала утрату. Не сильнее, чем сейчас, конечно. Понаблюдав за Деревяшкой, вспоминая дни былые, улыбаясь светлой памяти, Виктор встал с места, обернувшись к Ренате.

– Тебе взять кофе?

– Да, возьми американо, пожалуйста.

Виктор кивнул ей и удалился к ближайшей кофейне.

– Куда едете? – вдруг спросила девушка, тем самым застала Ренату врасплох.

– Извините?

– Хотела познакомиться, раз уж вы так наблюдаете за Деревяшкой.

– Прошу прощения. Просто он напомнил мне моего кота в детстве. Я еду, если честно, куда привезут.

Рената старалась улыбнуться искренне, насколько она вообще могла, но девушка не заметила подвоха.

– Меня зовут Эвелина.

– Приятно познакомиться. Я Рената.

– Как могли заметить, с именем мне повезло.

Эвелина подшутила над своей дикцией, чем вызвала смешок у Ренаты. Девушка приподняла переноску.

– А это Деревяшка, – она посмотрела за дверцу, где прятался кот. – Скажи привет!

Рената улыбнулась, помахав Деревяшке. Ответа от кота, что находился в стрессовой ситуации, не приходилось, поэтому Рената решила поболтать с Эвелиной, хоть она и не очень любила непринуждённые диалоги.

– Куда едете вы?

– В сторону Арзамаса, но планировала сначала доехать до Казани.

– Да? В Казани довольно-таки красиво. Не зря говорят про третью столицу.

– Я не совсем еду ради красоты. Там меня ждёт парень.

Эвелина засмущалась от последнего предложения, после чего стало понятно про его возраст – ещё в той стадии романтизации отношений, когда ты готова тратить время на выяснение, выписывая целое полотно о своих чувствах с обсуждений, где и кто был виноват. Нежный возраст, когда готова потратить время и приехать к молодому человеку, таким жестом показывая, что способна поехать за любовью хоть на край света.

Возраст, когда готова терпеть истерики, манипуляции от такого же незрелого молодого человека, что не способен или вовсе не хочет взять под своё крыло дорого человека, которому он придумал милое прозвище, резко повзрослев с игр. Разрушать идиллию молодой Эвелины Ренате не хотелось, предупреждая о ранах и ожогах, ей стоило прожить такой период самой, да и знать наверняка про их отношения она не могла. Вдруг всё действительно складывается прекрасно, а у Эвелины нет розовых очков. Стоило надеяться, что девочка с горячим сердцем не попала в холодные руки.

– Это замечательно, – резюмировала Рената. – Могу судить, что вы с Арзамаса?

– Верно. Родилась в Москве, переехали туда.

– Скучаете?

– Иногда да. Я ведь выросла там. Там друзья, с которыми я росла, вкусная еда, и закаты много краше.

– Главное, чтобы было место, которое ничего не требует от тебя, и ты можешь отдохнуть там. Рада, что у вас есть такое место.

– А разве у вас нет такого?

Рената задумалась, к чему вообще начала такие рассуждения, ведь «такое» место у неё действительно было – здесь, в этом городе. Уютный уголок, что исцелит и пригладит, и сомневаться ей не приходилось.

– Есть, – вдруг выдавила из себя Рената, – только я пока там лишняя.

– Лишняя в месте, где спокойно? Поверить не могу.

– Стоило бы. Это похоже на квест. Сама загоняешь в себя за пределы комфорта, а там тебе нужно найти ключ от двери, чтобы выбраться. Чтобы вернуться назад. Примерно так.

Глаза Ренаты стонали от боли, когда она в очередной раз посмотрела на Эвелину, а та почуяла эту боль всем телом, вздрогнув от импульса, передаваемого ей, но не могла оценить его в меру пережитого маленького опыта.

– Могу я погладить его? – Рената указала на Деревяшку.

– Да, конечно.

Эвелина принялась открывать дверцу, вытаскивая кота из заточения. Рената подхватила пушистого зверя, что явно моется дорогим шампунем – иначе никак объяснить мягкость шёрстки, что напоминает самую нежную подушку, на которой приходилось лежать Ренате.

– Часто моете его?

– Сам просится.

– Забавно.

Рената лёгкими движениями, чтобы успокоить взъерошенную шёрстку, поглаживала пухлого кота.

– Васю под страхом смерти нельзя было затащить в ванную. Зато поесть – всегда пожалуйста. Почему Деревяшка?

– Цвет подходящий. Переливистый такой.

Пока Рената гладила Деревяшку, Виктор с двумя стаканами кофе подошёл к дочери, отчего отвлёк её, а Деревяшка, почувствовав шанс сбежать, вырвался из рук и побежал куда подальше, обеспокоив сразу аж троих людей. Рената и Эвелина подорвались с места, а Виктор пытался понять ситуацию, но далеко коту убежать не удалось.

Пробегая сквозь ноги толпы, за шкирку его подхватил кудрявый бородатый мужчина, который ранее привлёк внимание Ренаты и искал глазами несчастных хозяев. К нему подбежали две девушки, после чего он передал кота в руки Ренате, широко при этом улыбаясь.

– Отдаю в добрые руки, – кивнул мужчина.

Получив кота, Рената всё же передала его хозяйке, чтобы он лишний раз не брыкался.

– Спасибо вам. Не знаю даже, как отблагодарить, – приглаживала испуганного кота Эвелина.

– Не стоит. Это меньшее, чем я мог помочь. Хорошей поездки, дамы.

Мужчина откланялся, получил ещё пару комплиментов и благодарностей, после чего девушки вернулись на свои места, где Виктор ждал, чтобы начать пить кофе и, смотря на то, как его дочь сдружилась с Эвелиной, которые хохотали, обсуждая сложившуюся ситуацию побега, подумывал пройти за ещё одним кофе. Эвелина подошла, поздоровалась точно так же, как до этого с Ренатой, лишь кивком.

– Вы, как я понимаю…

– Отец, – улыбнулся Виктор.

– По вам и не скажешь.

Рената закатила глаза, так как началась очередная тирада о том, как молодо выглядит отец. И сейчас она не оспаривала у себя в голове этот факт, в очередной раз рассуждая, ведь точно знала, как её вид помотало время и выглядит она не так свежо, как раньше.

– Виктор. Приятно познакомиться.

– Эвелина.

Оба пожали друг другу руки, какая была свобода – передав американо дочери, Виктор мог поздороваться только левой рукой, вывернув её в нужном направлении.

– Что ж, Эвелина, сходить вам за кофе?

– Не стоит.

– Мы едем в одном направлении, – сообщила Рената, – так что я успею её напоить.

Виктор посмотрел на дочь, считывая, не имело ли «напоить» второго дна, чему Рената нервно рассмеялась.

– Кофе. Напоить кофе.

По итогу они уселись на свои места, и Рената могла выпить кофе. Тот, что всегда пьёт. Тот кофе, который не обозначила отцу, но он точно знал, что именно его она и будет – с карамелью и одним пакетиком сахара. Будь у них свободное время, которое совпадает в их распорядке, и они не заняты работой, что, стоит заметить, с возрастом становилось всё меньше, они выбирались в ближайшую кофейню или на работу к отцу и пили кофе, разговаривая кто о чём: темы для беседы могли не совпадать, но каждый строил догадки и предположения о том, как поведёт себя человек в дальнейшем или что нас ждёт в ближайшем будущем.

Иногда их темы совпадали, и начинался спор, но до разбитых кружек и раздора не происходило. Эвелина засунула Деревяшку обратно в переноску, чтобы он не посмел сбежать, и уже сама без стыда, как до этого делала Рената, смотрела на семью, на светлые отношения отца и дочери.

– Так значит, – решил уточнить отец у любознательной Эвелины, – едете в одном направлении? Куда-нибудь в Поволжье? С котом?

– Всё верно, – картавила Эвелина, – с этим бурым беглецом.

– Получается, выкупили все места? Вышло дорого, могу судить.

– Нет, я рассчитывала на большую стоимость.

– Славно. Могу я вас попросить, Эвелина?

Виктор чуть наклонился в сторону темноволосой девушки. Рената чувствовала этот неловкий вопрос, но не могла ничего поделать, потому что иногда и ей нужно было промолчать, как это делал отец, не смея тревожить её своим беспокойством.

– Составьте компанию моей дочери, если это не трудно.

– Да, конечно. Было бы замечательно.

Эвелина с добродушной улыбкой, без капли злости или разочарования, посмотрела на Ренату, как бы поддерживая такую инициативу. Рената смутилась, но не подала вида. Как бы она ни хотела ехать в одиночестве, а уж тем более в компании других людей, ей не хотелось, ведь в любом случае попадётся доставучий сосед со словарным поносом, что считает своим долгом узнать ближе попутчиков.

А компания из кота и милой картавой девушки, что своим голосом может усыпить человека с бессонницей, была более симпатична. И это бы срубило все переживания отца, что до этого момента не мог себе найти место, – она знала, что он нервничал, чувствовала это.

– Всё же я принесу ещё кофе.

Виктор сказал это с ухмылкой, похлопал по плечу Ренату, которая закатила глаза от ухаживаний отца, и удалился к кофейне за очередным свежезаваренным. Рената смотрела на Эвелину, пытаясь понять, где видела её раньше. Эта улыбка виделась ей будто несколько раз, будто пытаясь продать ей зубную пасту, которую одобрили девять из десяти стоматологов. Или в целом её лицо, что на постере представляло какой-то местечковый бренд, которую, очевидно, вписали за футболку или худи лишний ноль в конце.

Может, на какой-то тусовке общих знакомых, где тебя приглашает знакомый знакомого, которого пригласил знакомый знакомого и так далее? Вряд ли, ведь, когда Рената ходила на подобные мероприятия, Эвелина, скорее всего, переходила с четвёртого класса в пятый, да и выглядела она примерной девочкой, которая никогда не заявится на такие тусовки, а если заявится, её сожрут стервятники, разбив эту улыбку в щепки, разочаровав её в жизни, но, как можно было заметить, вера в ней живёт по сей день.

По крайней мере, на первый взгляд. Игнорирование такого пристального сканирования больше не могло продолжаться, потому что с каждой секундой изучающий взгляд Ренаты становился всё наглее, практически вплотную разглядывающий кожу, чтобы забрать с неё кусочек ДНК и изучить всю подноготную, поэтому Эвелина, до этого неловко улыбаясь, стала настороженнее, пытаясь свести акцент.

– Почему отец не едет с вами?

– Почему он должен ехать со мной?

– Вы кажетесь дружными, – подняла брови Эвелина. – Со стороны, по крайней мере. У меня никогда не было таких доверительных отношений с папой, поэтому я бы ценила каждый момент с ним, ходила за ним хвостиком либо устраивала истерики, если он не поедет со мной.

– И почему вы не стали дружными?

– Он много пил.

– Пил, значит, – прищурилась Рената. – Иногда пьют не от хорошей жизни. Пьют, чтобы забыть своё мерзкое пребывание на этой земле. Потом по накатанной.

Поняв, как дерзко и невоспитанно повела себя Рената в такой деликатной теме, громко глотнула слюну и отвернулась от Эвелины.

– Извини, не стоило мне.

– Ничего страшного, – громко рассмеялась Эвелина, как бы приглушая такой невесёлый тон. – Это пройденная тема.

– Просто, – продолжала говорить Рената уже полушёпотом, – я иногда теряю границы дозволенного и могу сказать лишнего. Не знаю, когда это произошло.

– Не стоит извиняться за свой характер. Я думаю, что характеры должны быть разные, но не каждому подходит тот или иной. Это ведь как с продуктами.

– Кто-то любит манго…

– А кто-то его терпеть не может, – дополнила Эвелина.

Виктор снова вернулся с двумя стаканами. Свой он уже практически допил, но принёс другой для Эвелины, передавая ей в руки.

– Забыл уточнить, какой для вас кофе. Решил заказать тот, что и для моей дочери.

У Ренаты что-то ёкнуло. Не ревность, а, скорее, интересное сравнение Эвелины с ней, но ещё интереснее ей показалось, что Эвелина промычала, сигнализируя о том, что ей по душе американо с карамелью и ложкой сахара. Она улыбнулась, отвечая себе же на вопрос о том, где видела Эвелину, – в отражении зеркала пару лет назад. Жизнерадостность, некая наивность, но с железным стержнем. Это объединяло их, только Эвелина не успела обжечься, а Рената покрыта рубцами.

Взглянув с такой стороны, Рената взяла себе за правило не отходить от девушки ни на секунду, пока они едут в одном направлении, и по возможности после оставаться на связи, ведь, возможно, сможет предостеречь девушку в расцвете сил от своих ошибок и увидеть версию себя, где всё могло сложиться. Сложиться правильно и без осечек. Сложиться, как хотела того Рената. Молнией она стрельнула в отца, и фитиль внутри неё зажегся, найдя новую цель, что насторожило отца, но моментально успокоило, ведь идея дочери найти себя начала приносить плоды.

Три звуковых сигнала, женщина промямлила в микрофон, но удивительно, каждый, кому была донесена такая невнятная информация, понял. Поняли Эвелина с Ренатой, мужчина с бородой, бабушка с внуком, поэтому дружно прошли к платформе, к поезду, доставая паспорт. Собралась длинная очередь, где проверяли пассажиров по списку и впускали, кого надо. Виктор стоял до последнего, провожая дочь, будто в последний. Обнял её, элегантно попрощался с Эвелиной, напомнив об обещании, и стоял поодаль от серо-красного поезда, втягивая в себя дым со стика, нагревая его через электронный прибор.

Не нервно, но пальцы то и дело щёлкали, а губа закусывалась. Поезд тронулся, когда все разбрелись по своим местам. Нашла своё место и Рената, искренне удивившись, когда открыла дверь, а в ней её встречала Эвелина и Деревяшка, чему те тоже не отнеслись как к обыденности.

– Подожди, – Рената сверяла электронный чек за билет с указанным для неё местом. – Да, всё верно.

Свой чек достала и Эвелина, понимая, что не докупила одно место, но ни капли не расстроилась.

– Тогда я теперь точно выполню обещание твоего отца.

Делать было нечего – Рената зашла, располагаясь на нижней полке.

– Мне казалось, – рассуждала Эвелина, – ты могла купить места в спальном вагоне.

– Почему это? – рассмеялась Рената.

– Ты выглядишь довольно солидно, как и твой отец. Можете позволить себе многое.

– Поездка не такая долгая, поэтому смысла растрачиваться я не видела.

– Богатство в экономии?

– Отнюдь не так.

Рената вытащила для себя необходимое: телефон, книгу, планшет и спрятала рюкзак, присаживаясь на полку, закинув одну ногу на другую.

– Просто я не считаю нас зажиточной семьёй, которой всё досталось «потому что». Отец был сиротой без шансов на выживание, женился, родилась я. Но мама умерла при родах, и он остался со мной на руках.

– Это ужасно. Я соболезную.

– Мы справились, и это главное. Но что касается статуса, он для меня не особо и нужен.

– Скромные богачи?

Рената смеялась с каждой формулировки Эвелины.

– Можно сказать и так. Я и не стремилась к деньгам, чтобы они лежали, а я не знала, куда их деть. Комфортный заработок, хорошее рабочее место – всё, чего я хотела.

– Кем же ты работаешь?

– Проектировщик, если грубо говоря и не углубляться. Доступная среда. Вот так.

– То есть, всё что я видела в городе – твоих рук дело?

– Не хочу показаться эгоцентричной, – легонько откланялась Рената, – но очень даже возможно. В целом я превратила хобби в работу и мне не особо надоедает.

Эвелина выкатила губу вперёд в размышлениях, думая о том, что спросить ещё интересного.

– Прости, если прозвучит грубо, но твоя мать…

– Что?

– Я имею ввиду, возможны ли у тебя проблемы при родах. Генетическое и тому подобное.

Рената внимательно выслушала вопрос, с каждым словом понимая, куда ведёт её новая подруга, и взяла потухал, вспоминая последние года.

– Да, – еле слышно произнесла Рената с комом в горле, что накатывался словно снежный шар. – Что-то вроде генетически может передаться.

Рената перевела взгляд на окно, за которым промышленная часть с широкими трубами, что мазками уродовали и без того депрессивный вид, наводя хандру, на островки природы, что полотном прилегали к недавно цветущим садам. Виднелись магистрали, растянутые железные струны, пеньки домов зажигали окна. Только забывшаяся Рената снова погрузилась во тьму, прокручивая одну и ту же историю. Фильм ужасов проходил кадрами, а как заканчивался, Рената нехотя вытаскивала кассету, раскручивала катушку в обратную сторону и ставила назад.

Ад наверняка так и выглядел: ты вечность живёшь вне всего, ежедневно в течение бесконечности проживая самый злостный, отравляющий момент своей жизни, но ничего не можешь изменить. Реплики не меняются и действия тоже, как бы ты ни сопротивлялся. К чему страшилки про котёл с невыносимым жаром, если обжигает холодная пустота в том, где невозможно ничего сделать? Да и такое представление об аде тоже относительно: кто-то был в выигрыше от твоего несчастья, и этот момент ему покажется раем.

Вспоминать об этом на смертном одре – и горесть, и счастье. Рассуждая об этом, Рената снова перетекла в реальность, пытаясь раствориться в разговоре, измучить себя до зевоты и лечь спать с пустой головой.

– Чем занимаешься ты? Я так много рассказала о себе, а о тебе практически не знаю.

– Я только отучилась.

– Молодец. На кого?

– М-м-м, – вспоминала полное наименование Эвелина, – Инженерное и художественное конструирование швейных изделий. Если честно, выучила к последнему курсу.

– Без труда сможешь сшить мне платье?

– Если попросишь. Будешь моим вторым клиентом после мамы.

– И получается тоже любишь рисовать?

– Обожаю. Для меня это было отдушиной. Но на ИЗО всегда получала трояки.

– Брось, – отмахнулась Рената, – у меня была такая же проблема.

– В целом у меня много планов после возвращения с такого отпуска. Покажется слащавым, но я бы хотела открыть благотворительность, где малоимущим можно будет шить тёплые вещи. Детям-сиротам, например.

– Я понимаю тебя. Я тоже своего рода занималась благотворительностью с отцом. Однажды помогли мужчине найти дом.

Деревяшка, спавший на верхней полке всё это время, неожиданно оживился и спрыгнул к хозяйке, желая получить порцию поглаживаний, чему Эвелина была только рада, а Рената умилилась такому жесту любви.

– Ты ведь не против того, что он будет разбрасывать везде шерсть?

– Нет, я лояльна к этому. Тем более как злиться на такого компаньона?

– Ты про меня или про Деревяшку?

– Тут уж сама думай.

Они дружно рассмеялись. После перекинулись парой фраз, но в основном каждый был занят своим делом: Рената залипла в ноутбук, накачав туда сериалов, которые она долгое время откладывала, записывая названия в заметки, где набралось столько, что ей и до конца жизни не досмотреть; Эвелина читала книгу, которую выложила Рената, попросилась прочитать. Рената была не против.

Ей нравилось, что они быстро сдружились, но держала дистанцию, не рискуя подпустить к себе кого-то близко. Даже то, что она рассказала о себе, ей казалось чересчур, и она на первом этапе проваливает свой план начать с чистого листа, всё равно оборачиваясь к прошлому. Аккуратному, пропущенному через фильтр, неполному, но всё же к прошлому, которое Рената хочет сохранить внутри себя. Эвелине такой жест не был чем-то необычным, и она никак не осуждала Ренату.

Необычным и с той стороны, что Эвелина создаёт впечатление человека, который любой секрет унесёт в могилу. Миловидное лицо, аккуратная одежда мягких цветов и голос – такой по-детски наивный и непринуждённо взрослый одновременно – который настраивает на откровенную беседу.

Рената думала, что профессию Эвелина выбрала не ту, ведь ей бы больше подошла работа психолога или в службе поддержки. Даже пригодилась бы в дипломатии: при нужном давлении она бы могла добиться абсолютно разных, может, и сумбурных законов в свою пользу. Записать все активы и отдать под собственное владение целую область? Пожалуйста, только помурлыкать своим голоском ещё пару минут.

Деревяшка елозил по маленькому пространству, не зная, чем себя занять. Тот настрой, где его засунут в некомфортные условия, спал на нет, и, почуяв безопасность, он изучал всё вокруг, периодически умывался и даже успел поужинать. Проголодались и девушки. Узнав, где вагон-ресторан, девушки направились туда быстрее, пока они не закрылись до утра. Поесть решили за счёт Ренаты, ведь та настояла на этом, ссылаясь уже на своё обещание отцу напоить кофе Эвелину, но добавив щепотку своей идеи.

– Если хочешь чего-то крепкого, то можешь заказать, – пролистывая меню, сказала Рената.

– Если будешь ты.

– Ох, нет. Брось.

– В чём проблема? Путь долгий, отоспаться успеем.

– В общем-то, – Рената с разочарованием выдохнула, но сразу же махнула рукой. – Только что-то не очень крепкое.

Официант подошёл к ним, записав их заказ и моментом удалился. Под стук колёс девушки наблюдали за почерневшим окном, по которому проскальзывали огоньки света, напоминая огромных сверчков.

– Почему ты решила поехать на поезде? – вдруг спросила Эвелина.

– Я боюсь летать. На самом деле.

– Но ведь самолёты не часто разбиваются. По статистике.

– Но и не так часто летают. Сравнивать поток автомобилей и самолётов, по-моему, странно.

– Так или иначе.

– А почему ты на поезде?

– Не знаю. Никогда не ездила до этого, но видела эти картинки, истории, слышала песни о поездах. Всегда считала чем-то романтичным, хотелось попробовать.

– Не пожалела?

– Пока ни разу.

Через время они уплетали за обе щёки шницель и свинину по-французски, запивая красным полусладким. Эвелина добавляла своё фирменное мычание, вкушая каждый кусок, а Рената изредка зависала.

Такие зависания происходили именно в момент приёма пищи, и Ренате сложно объяснить такое явление: то ли от отвращения, то ли из-за побочных эффектов после долгой диеты.

Каждый раз, будто кто-то щёлкает у неё под ухом, она могла зависнуть так с открытым ртом, почти вложив пищу в рот, но это не продолжалось больше пяти минут, хоть и еда за это время могла остыть, и приходилось повторно засовывать тарелку в микроволновку. С горем пополам набив животы и немного расслабившись от вина, которое, как сказала Эвелина, ощущается как гранатовый сок, они вернулись к своим местам под полночь и сразу же улеглись спать.

– Не пугайся, если ночью Деревяшка захочет поспать у тебя на груди.

– Ничего. Так будет даже теплее.

Эвелина ухмыльнулась, надела маску для сна и прильнула к стене, пожелав спокойной ночи Ренате.

– И тебе.

Рената смотрела на верхнюю полку, на дверь, по которой мерцанием сменялись волны света, и на Деревяшку, что улёгся у ног Эвелины. Моргая чаще, сон отпустил свою ладонь на её веки, и она даже не заметила, как вырубилась.

Как это часто бывает после долгих, забирающих все силы дней, сны на грани абсурда, когда мозг не может обработать последние происшествия с тобой и выдаёт различные вещи, группируя их между собой, но прочитать и разобрать из головы Ренаты ничего бы не удалось при огромном желании, ведь снилось ей… ничего.

Ей снилась вязкая по структуре пустота с приглушёнными ультрафиолетовыми лампами. Пустота, что постепенно наполнялась водой снизу, а сверху плавился пластик, капая на лоб, глаза, волосы девушки, застывая воском на ней.

Она не могла кричать, не могла слышать, что прибавляло кошмара и паники. Вода набралась по горло, поднимая тело Ренаты в невесомости, тянуло вверх, где языки пламени сваливались к ней, а она пыталась увиливать, ныряя на минуту, пытаясь стянуть с ушей и лица застывшую субстанцию.

Чем выше её затаскивало, тем меньше кислорода оставалось. Продержаться в двух стихиях было сложно, но она жадно хватала воздух, пока что-то, какая-то огромная лапа, не схватила её за ногу.

В пучине невозможно было разглядеть лица, но очевидно было одно: это что-то большое, животного происхождения, с жёсткой шёрсткой, что горит своими красными злобными глазами в направлении Ренаты.

Пытаясь вытянуть ногу, ударить по захватчику, в вязком пространстве у неё не было шансов вырваться, а воздух давил в лёгких. Вдруг ей послышался крик: пронзительный крик, разноголосый, непонимающий.

Девушка начала смотреть по сторонам, пытаясь выяснить, откуда он исходит, но вдруг появился яркий свет. Вся вода, что была в комнате, хлынула наружу, к этому свету. Лапа отпустила Ренату, потоком её вынесло из ослепляющей квадратной щели.

Она наконец могла вдохнуть полной грудью, откашливая водой, и могла услышать себя. Открыла глаза она уже на солнечном поле, где-то посреди деревни. На грудь что-то давило. Приподняв голову, она увидела Деревяшку, что словно человеческими глазами смотрел вперёд, по дороге, что вела до самого неба, а, увидев, что Рената очнулась, наклонился к ней.

– Пиршество на закате, – вдруг начать читать наставления кот, – пламя под насадом. Лишения и безумство тому, кто посмел.

– Посмел что? – перебила вдруг Рената, не удивляясь речи Деревяшки.

– Забыть себя. Забыть друга своего. Мир мёртвых открыть самолично. Берегись, женщина. Не утопись и не сгори.

Рената никак не могла интерпретировать сказанные слова, что прошли через несколько метафор и аллюзий. Пыталась, но смысл не вытягивался. Свет странно светил на лицо Ренаты: будто она сидела в тёмном шкафу, дверца которого не закрывалась до конца, а на её из комнаты от лампы струились линии – чуть тусклее, чуть ярче.

– Кто ты такой? – не смотря на Деревяшку спросила Рената.

– Я множество. Я тот, кто защитит. Тебя, мальчишку.

– Мальчишку уже не защитить, – с грустью произнесла Рената.

– Ты узнаешь. Ты многое узнаешь.

***

Деревяшка замурлыкал у неё под ухом, притираясь к щеке. И Рената открыла глаза, проснувшись. Проснувшись как раз от того, что Деревяшка, что во сне говорил с ней, окружил её голову, ласкаясь. Проснулась с удивлением, что поезд не трясётся и не отбивает колёсами по рельсам.

Проснулась из-за отдалённых разговоров и перешёптываний, что из-за своей кучности. Возможно, они просто на остановке, поэтому, спихнув кота ближе к ногам, Рената приподнялась, протирая глаза ото сна, и посмотрела на залитую солнцем улицу. Вместо вокзалов, проводов, станций, рельс, домов и чего-либо ещё, что напоминает цивилизацию, ей показался лес.

Клиновый лес, куда в толпу затесались ели, где с каждым вздохом ветра спадали листья, приземляясь на высохшую траву. Лес, который вроде и был так знаком, но чем-то всё же отличался от типичного леса в Центральной России.

Был дальше по духу, богаче по своему естеству, не тронут человеком в его личностных целях. Был собой в его первозданном виде, а не сколочен на скорую руку ради того, чтобы человек якобы не забывал себя, альтруизмом своим не пытался его сохранить в душных от выхлопных газов и пыли улицах.

Ренату удивило их расположение, она вынырнула из-под одеяла и босыми ногами прошла по холодному полу ближе к окну, заглядывая под дно, где не было намёка на рельсы.

Не найдя своей соседки, одеваясь, она стремилась к гулу от таких же недоумевающих людей. Рената торопливо спустилась по лестнице, вступив на хрустящую под её весом траву, немного намочив босоножки в росе. Ветер дунул в её сторону, развивая волнистые волосы, а холод пронзил надетый на тело с майкой тренч.

Было много холоднее, чем в их краях. Северный ветер кусался, был напористее, выгоняя ненужных гостей. Толпа кучковалась не только, чтобы сохранить тепло, но и пытаясь понять, куда машинист их завёл.

В толпе не было никого, похожего на сотрудника железной дороги, ни одной специальной униформы. Опухшими глазами Рената из всех людей старалась найти свою подругу, но на её взор упал мальчишка с бабушкой, которых она видела в комнате ожидания ещё на вокзале.

Они вдвоём стояли в отдалении от всех и вовсе не переживали о случившемся. Мальчишка что-то рассказывал своей бабушке, указывая на свой блокнотик, а она выслушивала его, не смея перебивать. Вдруг сама Эвелина нашла Ренату, отвлекая ту от семейки.

– Привет, – хриплым голосом отозвалась Эвелина.

– Что происходит?

– Никто не знает. Да и вообще странно: ни машиниста, ни проводников, никого. Ну, одну проводницу нашли.

– Только пассажиры?

– Да. Кто-то выломал дверь проводницы, а она лежала без сознания. Кряхтела что-то невнятное. Других не нашли.

– Друзья мои!

Басистый голос вырвался со стороны, а, повернувшись, Рената поняла, что это тот мужчина с густой бородой, что идёт с огромного поля с толпой таких же мужчин по телосложению.

– Не хочу сеять панику, хотя наверняка она уже здесь, но ни одного населённого пункта поблизости нет.

– Связи, кстати, тоже, – шепнула Эвелина Ренате.

– Поэтому, – продолжал бородатый мужчина, – как бы это ни было печально сообщать, пока мы шерстим с экспедицией в поиске хоть каких-нибудь спасателей, нам придётся обустроиться здесь.

Из толпы послышались возгласы: «Как же так?», «Мне нужно быть дома», «Это какой-то сюр» и тому подобные. Но мужчина продолжал свой монолог:

– Если кто-то хочет побыстрее разобраться в сложившейся ситуации и у кого есть силы и мотивация уехать с этого места быстрее, просьба помочь в поисках. Если у кого есть информация, что мы тут забыли, говорите сейчас и прямолинейно, пока не поздно.

Но никто не располагал информацией, все обсуждали только то, почему и как они здесь оказались, если нет ни линий электропередачи, ни элементарных рельсов.

– Друзья мои! – говорил мужчина ещё громче. – Я понимаю недовольство, но нам стоит сохранять бдительность и человечность. Прошу вас, вернитесь в вагоны и наберитесь сил.

Краем глаза мужчина заметил стоявших Ренату и Эвелину, после чего подошёл к ним, дополнительно разгоняя толпу по своим местам. Рената не отпускала с него глаз, вытащила резинку из кармана и собрала волосы в пучок, а её живот в недовольстве пробурчал, требуя скорее перекусить.

– Здравствуйте, – подошёл мужчина, – это ведь я тогда спас вашего кота?

– Всё верно, – улыбнулась Эвелина.

– Что ж, приятного познакомиться. Меня зовут Захар.

Мужчина протянул руку девушкам, после чего они представились ему. Он широко улыбнулся, но улыбка его была пугающей вкупе с его массивностью.

– Лучше сходите перекусить, а позже мы поймём, что вообще здесь делаем. Но пока мало что можно сказать о нашем положении.

Девушки кивнули, забираясь в вагон, а Рената в последний раз обернулась к месту, где стояли бабушка и внук. Но их там уже не было. Рената выдохнула, поднялась по лестнице и закрыла за собой дверь.

– Что думаешь? – спросила Эвелина, наблюдая за грузным лицом Ренаты.

– Мне снился очень странный сон.

Рената посмотрела на Деревяшку, который вылизывал свою шёрстку. Смотрела с подозрением, будто он говорил с ней не во сне, а наяву. Смотрела, пытаясь в целом осознать то, что хотел передать ей кот, но не могла уловить смысла.

Поэтому, чтобы не напугать Эвелину своими догадками, она посмотрела на неё с широкой улыбкой, подзывая ту перекусить.

ГЛАВА III. УРОКИ ВЕЖЛИВОСТИ

С грохотом открылась дверь. Рената с Деревяшкой в испуге обернулись. Сама того не ожидая, Эвелина, что держала в двух руках горячее кофе, улыбнулась и подняла брови, как бы извиняясь за такую резкость, от которой чуть пролила размешанный «три в одном» на пол, но постаралась протереть его подошвой своих грузных ботинок. Она уже жалела, что выбрала такую тяжёлую обувь для незапланированного похода, после чего Рената достала свою сумку, где были лёгкие слипоны, положив их на кровать.

Эвелина обрадовалась, благодаря не только Ренату, но и Господа, что послал ей такую заботливую подругу. Она поставила на стол напитки, обзывая себя свиньёй, и заодно подпирала ногой своего кота. С интересом Деревяшка спустился на пол, чтобы попробовать растворимый кофе.

– Откуда ты взяла кипяток? – удивилась Рената.

– У одного мужичка с собой набор для кэмпинга, – тыльной стороной ладони Эвелина убирала с глаз чёлку. – Там у него газовая горелка.

– Потом начнём разводить костёр и вспомним первобытные инстинкты.

– Считай собрались в туристический поход.

– Я считала, что в него сами соглашаются идти, а не запихивают насильно.

Рената краем глаза наблюдала за всем происходящим: за окном, где мужчины разного возраста шастали вокруг царства природы, пытаясь найти ответ даже между травинок; за Деревяшкой, что хорошо играл роль обычного животного, которым движут инстинкты, а не человеческий, – даже магический, – разум, и за Эвелиной, что не выглядела переживающей, не билась в конвульсиях, не паниковала.

Ни одна мышца её лица не дёрнулась, когда она сообщила Ренате, где они находятся, не дёрнулась и после. Она спокойно проводила свой утренний ритуал, будто находится сейчас у себя в квартире, а после пойдёт в магазин, по пути перекусив круассаном с шоколадной начинкой; может, позвонит своей подруге или парню, а заодно отправит сообщение матери, что с ней всё хорошо. Или будто она приехала к бабушке в деревню, если уж ссылаться на их местоположение.

Приехала в деревню, где после кофе пойдёт полоть картофель. Она вела себя естественно в самых неестественных обстоятельствах. Переобувшись, Эвелина схватила кружку, пожалев о таком жесте – та была градусом кипятка, обжигая до красноты ладонь Эвелины, и, научившись на своих ошибках, подула, не собираясь брать со стола кофе, выпивая его прямо так, после чего засветилась ещё больше.

– Точно сказали в том фильме, что мы живём только ради вкуса утреннего кофе, – улыбнулась Эвелина своей попутчице.

Чуток подождав, пока хоть как-то сможет поднять с места кружку, чтобы лишний раз не напрягать шею, ведь с её профессией постоянно находиться с отпущенным подбородком – норма. Эвелина всё же аккуратно схватила напиток, поднося к губам.

– Мне интересно. Почему ты ведёшь себя так?

– Как?

Эвелина и правда не поняла вопроса, судя по её округлённым глазам, застал её врасплох, где она подушечками пальцев придерживала горячий напиток, чтобы не обжечься, и поддувала извивающийся пар. Рената спросила прямолинейно, но не жёстко, не пыталась строить теории, что каким-то образом Эвелина свернула их не на тот путь, заодно перекусив всем персоналом поезда.

– Ты спокойна.

Понимания Эвелине это не принесло, и она только бегала глазами по комнатушке, поставив при этом стакан на стол, чтобы кожа с пальцев не слезла.

– То есть, – продолжала Ренате, поняв, что стоит уточнить, – мы находимся чёрт пойми где, а ты не кричишь, не убегаешь, не забиваешься в угол.

Протянув гласную и посмеявшись то ли над собой, то ли над вопросом, Эвелина сделала ещё один кроткий глоток.

– А зачем? – отрезала Эвелина, пожимая плечами. – Я не смогу ничем помочь, если буду кричать, что мы обречены. Ты бы видела этот концерт бабушек с утра, что попадали в обморок. Конечно, волнительно, но…

Деревяшка залез на стол прыжком, приближая мордашку к Ренате, но Рената, чья память ещё была свежа о сне, не позволяла ему приблизиться, после чего кота подхватила Эвелина, поглаживая его одной рукой, а второй прислоняя к губам кружку.

– Я не лезу под руку. Да, мы в таких вот эзотерических декорациях. Может, нас инопланетяне забрали на опыты, но жизнь течёт своим ручьём, а я – своим. Да и тем более, я никогда никем не буду, кроме как собой. Другой меня я не увижу. Живу одну жизнь и не размениваюсь на грусть и панику. Дальше – что будет, то будет. А вот почему не паникуешь ты?

С наигранным подозрением посмотрела Эвелина на Ренату, тыча в неё пальцем. Рената прыснула смехом, почесала свою бровь, отворачиваясь к окну, где мужчины входили вглубь леса в своих поисках.

– Наверно, тоже не понимаю, зачем нужно наводить панику. Абстрагируюсь.

– Вот и правильно, подруга. В тлеющие угли не нужно подливать бензин.

– Не думала, что двадцатилетняя девушка будет учить меня, как относиться к жизни.

Жестом заправляя за ухо отрастающую чёлку, что мгновенно вываливалась обратно к бровям, Эвелина красовалась перед Ренатой, обращая в шутку её дерзость.

– Ты потеряла вкус к жизни, а я её только начала. У меня ещё много времени, чтобы подумать о философии жизни, поэтому я многому могу тебя научить.

– Можно я буду записывать каждую твою фразу?

Эвелина ничего не ответила – только чокнулась кружками в знак договорённости.

Хоть солнце обливало пространство, атмосфера снаружи не была радужной: проводница, что до этого лежала без сознания, так и осталась спящей, залитая пеной у рта. Единственная, кто мог рассказать о происходящем с поездом. Поэтому немногочисленные мужчины, не решившиеся пойти в лес, отговариваясь, что труп проводницы мозолит глаза, будет пахнуть и разводить микробы, и вообще «надо хоть по-человечески», выкапывали яму лопатами, найденными в змее поезда.

По их покрасневшим, потным лицам и кряхтящим выдохам было ясно: земля здесь – не чернозём. Лопата еле втыкалась, а чем глубже копаешь – тем тяжелее вытаскивать куски земли, будто спрессованные несколько раз, прежде чем их положили сюда. Мужчины разбились на группы, где кто-то копает, а кто-то отдыхает, и наоборот.

Матери, что находились поблизости, отводили любопытных детей от вида проводницы: тело, что от серо-синего переливалось пятнами красного цвета, лежало недалеко от готовящейся ямы. Без того плотная женщина припухла от газов, а труп начал разлагаться неестественно быстро, моментально проходя час за два дня. Труп, искорёженный от окоченения в странной форме: пытаясь что-то сказать в последний раз, она могла издавать только гласные, растянутые от истошной боли, а как выдохнула обрывистым рёвом последний в жизни воздух в лёгких, застыла статуей в такой позе.

Багровеющие сильнее и сильнее гематомы, скрюченные пальцы и кое-где рваная одежда. Смерть явно была мучительной и долгой, что хоть это никем не обсуждалось в открытую, намекало о насильственной смерти от горе-маньяка, что не смог добить женщину и выволочь с глаз долой, как и остальных пропавших работников.

Мнений было много, доходивших до теорий заговора с мистическим мышлением: кто-то обсуждал вариант, что к ней в комнату каким-то образом попала стая волков, но это сразу же посчитали бредом; в перерыве, задыхаясь, один из мужчин предположил, что кто-то из пассажиров хотел над ней надругаться, что в целом имело место быть, но это замяли, не успел мужчина договорить – никому не хотелось верить в таинственного убийцу. Самой последней, сказанной мрачной бабулей с деформированной челюстью от беззубья, была о специальных спецслужбах, что внедрились в наши ряды, чтобы провести исследования.

Мнений много, но пассажиры имели мёртвую женщину и сотни душ непонятно где и непонятно как. Проводница была покрыта простынёй, но выбивалась из-под неё от порывистого ветра. Её вид оттолкнул особо впечатлительных особ, что решили спрятаться в более тёплых в сравнении с продуваемым полем вагонах, а у некоторых проявлялся рвотный рефлекс, когда запах доносился до их носов. Бабушки, что ощущали свой скорый конец, тем более в таких условиях, где в случае чего к ним не приедет скорая, а корвалол с валидолом не в том запасе, при котором они бы смогли протянуть хотя бы месяц здесь, окружили почившую, грустно наблюдая, как природа по частям забирает к себе частицы, подаренные женщине когда-то.

Сначала они стояли тихо, с отпущенным взглядом, редко сетуя. После одна из них начала тихонько причитать – еле слышно от задувающего в уши ветра, но её похоронный плач услышала вторая. За ней последовала третья, и так импровизированным хором вся округа залилась народным пением, провожающим в последний путь совсем молодую, по их меркам, девушку:

«Залетная ты моя пташечка!

Залетела на чужую сторонушку!

Много горюшка ты видела,

Много ты нужды вытерпела.

Теперь про тебя родные не знают,

Родные твои не ведают.

Чует ли ихнее сердечушко?

Положила ты головушку

На чужой сторнушке».

Непонимающие происходящего Рената и Эвелина вышли на звуки жуткого фольклора, смешиваясь с горюющими зеваками, пытаясь разузнать подробности, но ничего цельного им не сообщали, кроме как обрывки фраз, которые они услышали от шушуканий экспертов, которые оспаривали доводы друг друга, находя несостыковки, но не говорили ничего дельного сами, из-за чего спор раскручивался сильнее. Рената насмотрелась на суетливых пассажиров, тихо шепнула, что происходящее схоже на шапито, и отошла в сторону, закуривая электронную сигарету, которая была точь-в-точь как у её отца.

Смолила, пытаясь посмотреть со стороны на всё происходящее, будто она часть местной природы, которая наблюдает за случайными посетителями и смеётся над ними. Смеётся беззвучно, тихо, смеётся через шелест деревьев, редким пением птиц, треском насекомых, иногда пытается нагло выписать пощёчину желто-красными листами посмевшим ковыряться в ней. Рената пыталась поменять лагерь, закатывая глаза, как это делало небо, что циклопом прятало жёлтого цвета зрачок за веками облаков.

Рената не переживала, что не сможет вовремя или вовсе не выберется отсюда заехать в квартиру, где даже арендодатель не дозвонится до неё. Действительность напоминала ей ежедневно: если ты не веришь, даже никогда не задумываешься о ситуации, которая может приключиться с тобой, не значит, что её никогда не произойдёт. Рената не смела переживать, не смела уйти в полный угар. Рената не чувствовала ничего, и это правда – не зная, как реагировать, она просто абстрагировалась.

Придерживалась совета Эвелины, как бы ей ни было смешно слушаться девушки моложе её порядком лет. Зачастую именно подростки и юноши придерживаются каких-то контркультурных взглядов просто потому, что у них больше времени на рефлексию общества, экономической ситуации или политического строя. Во взрослом возрасте, обременённый на оплату долгов или нескончаемой ипотеки, где каждый день ты задумываешься, что для очередного похода в ресторан или на вечеринку не хватит сил, а возможно, и ударит по карману.

У тебя мало времени на глобальные проблемы, и остаётся ругать молодёжь, что хочет изменить твой привычный распорядок жизни. Беспокойный молодняк, что заботится о будущем, ещё не понимая, что этого будущего у них в общем-то и нет. А ты в силу возраста и привычек вряд ли готов перенастраиваться под новый лад своим неповоротным телом. Рената не ругалась на них, ведь сама была готова поменять жизнь, выйти из зоны комфорта, но взяла за правило стоять в стороне.

Эвелина давала ей свежий взгляд, что для Ренаты необходим именно сейчас. Взгляд, который давным-давно был у самой Ренаты, поэтому она не противилась наставлениям, откликающимся у неё в сердце. Докурив, вставляя использованный стик обратно в пачку, чтобы не засорять человеческой потребностью испортить окружающее, она подошла к Эвелине, что пыталась собрать больше информации, склеивая в голове одну большую картину.

– Что думаешь?

– Так сразу и не скажешь, – Эвелина своей изящной мимикой изобразила и шок, и смех. – Кто-то говорит, что над ней надругались, а оставили тело, чтобы напугать или предупредить всех. Один мужчина, который не спал ночью, рассказал, что за окном загорелся яркий свет, а экран у его ноутбука покрылся синими линиями, после не работал.

Эвелина кивнула головой в сторону того мужчины так, чтобы он не заметил: тот был с плешивой бородкой и со взъерошенными волосами – такими сальными, будто он не мыл их месяц, а кожа у него была покрыта болезненно-жёлтыми волдырями, что вот-вот лопнут. Поэтому доверия его слова не вызывали.

– Ну и персонажи здесь собрались, – заметила Рената.

– Да, не такой романтики я ожидала, конечно.

Бабушки перестали петь, и встала гробовая тишина. Яму выкопали, какую могли, и сколько хватило сил – даже дележка на группы не стала эффективной, чтобы сохранять и восполнять силы. Тот мужчина, что говорил о ярком свете, подшутил о глубине ямы, подмечая: «Главное, чтобы волки не раскопали, а потом внутрь полакомиться не зашли», но никто не поддержал его настроения.

Труп проводницы пытались как можно аккуратно и с уважением положить на глубину, но сводящие от бессилия руки мужчин не выдержали: у многих с пальцев соскользнула одежда, за которую они держали смердящий труп, и проводница полетела на глубину, прихватив с собой кучерявого парня лет восемнадцати, который точно не хотел участвовать в этом всём, держа тело брезгливо, со страхом и блестящими глазами. Упав в яму, парень завопил, распугав местных птиц.

Завопил и начал оправдываться перед хотевшей его забрать с собой проводницей: что не хотел употреблять наркотики и не хотел, чтобы его друг умер от передозировки; просил прощения и отмаливал свои грехи, иносказательно вспоминая молитвы, что только знает. Мужчины вытаскивали брыкающегося парнишку из ямы, который в истерике потерял связь с реальностью, а когда он сел на землю, начал отмахиваться кулаками от всех, из-за чего врезал одному крепкому мужчине с нависающей надбровной дугой, поддерживающему его, пытаясь успокоить.