Опять 25

Вадим Федоров – мастер коротких рассказов. Их сюжеты плотно вписаны в современную действительность; характеры персонажей и повороты человеческих судеб увидены зорким взглядом умного и насмешливого человека. Отличительная черта творческого почерка Вадима Федорова – ирония, – то легкая и теплая, то горьковатая, граничащая с сатирой. Сквозь дымчатый покров этой иронии ощущается, что автор любит своих героев. А уж если любить их совсем трудно, – до невозможности, – то понимает и прощает…

Умение вычленить из пестрой ткани повседневной жизни самые важные, выразительные детали ее орнамента, да так, чтобы не разрушить узор, – для этого требуется талант. И любовь к человеку, – в библейском понимании: «Бог есть Любовь»…

А, может, наоборот, Любовь есть Бог… И человек, даже в самой трагической ситуации, будет защищен и спасен Любовью, – пусть даже посланный ею Ангел окажется маленьким черным котенком с белым пятнышком на груди.

Нина Мазур (ФРГ, Ганновер)Театровед, театральный критик, драматург.Вице-Президент Международного Форума Монодрамы (МИТ, ЮНЕСКО)Член Германского Центра Международного Института Театра иМеждународной Ассоциации театральных критиков (ЮНЕСКО).Член литературного общества «Das Mittelfeld» (ФРГ, Ганновер) и Международной ассоциации писателей и журналистов (APIA, Лондон).

Литературный мир Праги

Первый рассказ я написал после второго развода – как раз на следующий день после судебного процесса, на котором меня объявили холостым.

Проснулся в субботу утром, один на широченной кровати. Позавтракал, прошёлся по пустому дому и подумал: «А не написать ли мне рассказ про женский характер?» Сел за стол, открыл ноутбук и за выходные накропал небольшой рассказик под названием «Музыка». Он был очень короткий – полторы страницы машинописного текста.

А через неделю, в следующие выходные, у меня состоялся мальчишник по случаю моего развода, и я показал рассказ своим приятелям. Двое из них были женаты, а третий, как и я, наслаждался всеми прелестями холостяцкой жизни. Холостяка звали Арсен. Женатиков – Влад и Володя.

Первым с рассказом ознакомился мой холостой товарищ, когда мы с ним резали овощи на кухне для праздничного обеда. Точнее, чистил и резал я, а он медленно и вдумчиво читал.

– Ну как? – с замиранием сердца спросил я.

– Классно, – ответил Арсен. – А ещё есть?

– Есть, – соврал я, – только надо ошибки исправить и отредактировать кое-что. Через неделю будет готово очередное творение.

– Дашь почитать? – попросил он. – Мне понравилось.

– Дам, – пообещал я, – тебе первому дам почитать.

– У тебя хорошо получается. Продолжай дальше, – сказал Арсен и добавил подошедшему к нам Володьке: – Вадик рассказ написал, почитай.

Володя схватил два листка с моей «нетленкой» и вышел из дома. На заднем дворе они с Владом разжигали дрова для шашлыка.

Мы с Арсеном дорезали овощи, сбрызнули их оливковым маслом и пошли во двор, где в мангале весело потрескивали дрова.

– Как рассказ? – спросил я, как будто между прочим.

– Не знаю, – ответил Володька, – мы его использовали, чтобы твои сырые дрова разжечь.

– А говорят, рукописи не горят, – грустно протянул я.

– В электронном виде есть? – спросил Володя.

– Есть, – ответил я.

– Пришли мне на мейл, я почитаю, – предложил он. – Чтение требует концентрации и вдумчивости, а при шашлыке с водкой никак не сконцентрируешься.

– Хорошо, – согласился я.

Вечером я послал ему рассказ. Ответ пришёл практически тут же, и состоял он из четырёх слов: «Ничё так. Пиши есчё».

Эту фразу Володька всегда присылал мне в ответ на мои рассказы, которые я ему посылал в течение следующих двух лет. И лишь спустя два года я узнал, что он ничего из мною написанного не читал, а отвечал так, чтобы меня не обидеть.

Но тогда я этого не знал, и, воодушевлённый похвалой Арсена и напутствием Володьки, начал писать. Рассказ за рассказом.

За три месяца я накатал с полсотни коротких эссе. Накатал и задумался: «А что дальше?»

Полез в интернет и с ужасом узнал, что в России – более полумиллиона писателей, около миллиона поэтов и ещё пять тысяч издательств.

– Издавай, – посоветовал мой постоянный (единственный на тот момент) читатель Арсен. – Я первый у тебя пару экземпляров куплю. С автографом.

– Как скажешь, – ответил я.

И принялся отсылать свои рукописи куда только возможно, начиная с «Эксмо» и заканчивая «Дальневосточным книжным издательством».

Ответ я получил лишь из десятка издательств. Остальные же высокомерно промолчали. Да и ответы были, как под копирку: «Предлагаем Вам издать Вашу книгу за Ваш счёт».

Я подумал, подумал, да и откликнулся на одно такое предложение, что, мол, согласен. Тогда мне прислали счёт, в котором была указана сумма 900 000 рублей за тысячу экземпляров сборника моих рассказов.

«А чего так дорого-то? И сколько я получу от продажи моих сочинений?» – ответил я на письмо с выставленным счётом.

Издательство мне честно сообщило: «Получите в лучшем случае тысяч двести. Да. Затраты больше, чем прибыль. Но зато Вы станете известны в окололитературных кругах, и следующие тиражи будут уже не за Ваш счёт».

Я пообещал подумать над столь заманчивым предложением и решил напечатать книги в самой Праге. Почему-то мне показалось, что сумма в 900 000 рублей – слишком большая цена за известность в окололитературных кругах.

Издатель (а им оказался знакомый моего знакомого) нашёлся практически сразу. Звали его Олег Ольгин, и жил он буквально на соседней улице в симпатичном одноэтажном домике, на чердаке которого стояла чудо-машина, печатавшая книги.

– Сейчас времена больших типографий прошли, – сказал мне он. – Сейчас модно печатать по одному экземпляру и тут же высылать потребителю. Вам сколько книжек надо?

И он озвучил цену – что-то около двухсот крон за книжку.

– Тысячу напечатаете? – спросил я.

– Зачем так много? – удивился Олег.

– Презентацию сделаю, – сказал я, – чтобы стать известным в пражской литературной среде.

– Тысячу много, – поморщился издатель. – Во-первых, у меня столько бумаги нет, а во-вторых, это очень много для здешнего литературного общества. Очень много. Десяти книжек будет достаточно.

В итоге сошлись на сотне.

Презентацию я решил устроить в модном пивном ресторане в самом центре города, рядом с Вацлавской площадью. Договорился с владельцем, оставил аванс за зал со сценой и отправился в местную русскоязычную газету «Пражский паровоз», где редактором была моя старая знакомая Ирина Шумахерова.

Пришёл, подарил ей только что напечатанную книжку, рассказал о презентации.

– О чём рассказы? – спросила Ира.

– В основном о взаимоотношениях полов, – ответил я. – Всякие забавные истории о жизни. Мужчина и женщина. Женщина и мужчина.

– Запомни, Фёдоров, – строго сказала приятельница, – сейчас не употребляют фразу «взаимоотношения полов». Это анахронизм. Сейчас надо говорить «гендерная тема». По сути, то же самое, а звучит весомо и красиво.

– Согласен, – кивнул я. – Объявление о презентации тиснешь в ближайшем номере своего «Паровоза»?

– Тисну, – ответила Ирина. – У тебя там зал снят? Еда и выпивка бесплатно?

– Пиво бесплатно, – сообщил я, – а еду пусть народ сам заказывает.

– Это правильно, – сказала женщина. – Нефиг халявщиков разводить. На пиво тоже народу набежит – мама не горюй. Кстати, а программа вечера какая?

– Выступит Ольгин, – начал перечислять я, – коротко представит меня. Потом я прочитаю рассказ, после этого моя знакомая прочитает ещё один. И, может быть, ты скажешь пару слов. Я тебе книжку-то не просто так подарил, а почитать.

– За бесплатное пиво? – рассмеялась Ира.

– Еду за тебя оплачу, – пообещал я.

– Уговорил, – махнула рукой она, – скажу про тебя пару слов. Но только как-то это всё скучно и прогнозируемо. Так все презентации проходят. Все пива напьются на халяву, а завтра о тебе никто не вспомнит. Надо скандал какой-нибудь затеять, чтобы запомнили.

– Я не люблю скандалы, – сказал я, – очень не люблю. У меня от них давление подскакивает.

– Без скандалов сейчас не пробьёшься, – отрезала Ирина. – Я придумала! Например, ты читаешь свой рассказ. Вдруг в зал врывается барышня, взбегает на сцену и со словами «подлец, как ты мог это написать про меня?» бьёт тебя по лицу ладошкой. А?

– А я чего? – ошарашенно спросил я.

– А ты ей в ответ леща отвешиваешь, – продолжила приятельница. – Барышня падает. Затем вскакивает и со слезами на глазах убегает. О тебе вся Прага будет говорить месяца два как минимум! Ну, и рассказ этот все прочитают. Ради интереса.

– Не, – подумав, ответил я, – как-то не хочется незнакомых женщин бить. Я и знакомых-то не бью. Да и где я эту барышню возьму?

– У меня есть, – перебила меня Ирина. – Есть девушка. Студентка. Только-только приехала. Её ещё никто не знает. Ей деньги нужны. Она за три тысячи согласится, я думаю.

– Нет, – твёрдо сказал я, – никаких скандалов и избиений! Проведём обычную скучную встречу писателя и читателей. Без экстрима.

– Ошибку делаешь, – скривила лицо Ира. – Сейчас время такое: чтобы стать известным, надо или жопу показать, или кому-нибудь по морде стукнуть.

Но объявление она в «Пражском паровозе» опубликовала. Со скидкой в 25 процентов.

Народу на презентацию моей новой книги пришло много – человек пятьдесят. Зал оказался набит под завязку. Большинство из пришедших были мне не знакомы. Но я не расстраивался, ведь я готовился стать известным.

Выждав полчаса после назначенного времени, на сцену поднялся Олег Ольгин. Он в течение сорока минут рассказывал о мировом книгоиздательстве в целом и о чешском в частности. Под конец своего выступления, вспомнив обо мне, он представил меня публике.

Я вышел на сцену, сел за столик и прочитал свой новый рассказ «Шторы». Зал встретил его восторженно. Много хлопали, и кто-то даже крикнул «браво».

Воодушевлённый таким приёмом, я раскланялся и хотел вернуться к своему столику, но по пути меня перехватила Ирина и, прошептав что-то типа «тут с тобой познакомиться хотят», потащила куда-то в сторону кухни. Однако до кухни мы не дошли, а оказались в самом тёмном углу с большим овальным столом, во главе которого сидел мужчина лет семидесяти и радостно улыбался. Остальные места занимали женщины разного возраста.

– Вот он, вот он, мой преемник! – незнакомец вскочил и принялся меня обнимать. – Есть кому передать своё знамя из ослабевших рук.

Меня усадили за стол рядом с ним и дали кружку с пивом.

– А вы кто? – спросил я, сделав первый глоток.

– Орлов. Вениамин Орлов, – представился он. – Председатель Творческого союза русских писателей Чехии и Моравии. Писатель и публицист.

– Классик, – громко прошептала сидящая рядом с Орловым старушка и погладила его по плечу.

– Очень приятно, – сказал я. – Фёдоров. Пока просто Фёдоров.

В это время к столу подбежала черноволосая девушка и протянула мне мою же книгу.

– Можно автограф? – спросила она.

– Сейчас, – я судорожно принялся хлопать по карманам. – У меня с собой ручки нет. Извините.

– У меня есть, – Орлов вынул из внутреннего кармана пиджака толстую ручку фирмы «Паркер» и протянул мне: – Дарю. На память.

– Спасибо, – сказал я и первый раз в жизни поставил автограф на собственной книге.

– Можно я с вами сяду? – поинтересовалась девушка и представилась: – Лена.

– Конечно же, садитесь, – Орлов бесцеремонно подвинул прижавшуюся к нему старушку и освободил место.

Бабуля всхлипнула и куда-то умчалась. Я сел на место убежавшей, а Лена – рядом со мной. Она тут же открыла мою книгу и принялась читать, несмотря на скудное освещение и шум в переполненном зале.

В это время на сцену, слегка пошатываясь, взошла Ирина Шумахерова. Я приготовился слушать её речь, в которой она должна была упомянуть мои литературные заслуги. Но Ирина покачнулась, ухватилась за микрофон и выдала в него совсем не то, чего я от неё ожидал.

– А теперь танцы! – сообщила она. – Танцуют все! Дамы приглашают кавалеров!

И с хищным воем она ринулась куда-то в зал.

Все повскакивали, раздались звуки сдвигаемых столов, и под вековыми сводами пражской пивной грянул «Бони М».

Наш стол мгновенно опустел. Остались только я, Лена, Орлов и две женщины неопределённого возраста, с немым обожанием смотрящие на Вениамина.

– Я серьёзно про преемственность! – прокричал писатель, наклонившись ко мне. – Годы у меня уже немалые, пора на покой. А союз передать некому. Не этим же поэтессам?

И он кивнул на качающихся в такт музыке двух тёток.

– Багама, багама мама… – ревели колонки.

– Да я только начал писать! – прокричал я в ответ.

– Ничего, ещё напишешь. Ты молодой, – ответил Орлов. – Я читал пару твоих рассказов. Неплохо, неплохо. Да и председателю союза необязательно писать. Тут главное – следить, чтобы эти бабы друг другу горло не перегрызли. Кого надо – похвалить, кого не надо – поругать. Но легонько так поругать, а потом опять похвалить.

– А вы чего уходите? – спросил я. – Вроде ещё крепкий.

– Да надоело, – Орлов махнул рукой, – надоело всё. Раньше хоть гранты какие-то давали, какие-то деньги были. Мы конкурсы проводили, фестивали. А сейчас финансирование иссякло. Да и возраст… Я тут единственный прозаик. Остальные – поэтессы. Из них на царство никого не посадишь. Сразу же задушат. А ты мужик. Тебя они слушаться будут. Короче, готовься. Будешь новым председателем нашего союза.

– А что для этого надо? – поинтересовался я.

– Для начала бутылку водки, – хохотнул Орлов.

Я заказал спиртное, и мы выпили за знакомство. Потом – за союз.

После этого я задал Вениамину мучивший меня вопрос:

– А как узнать, стал я писателем или нет?

– Когда тебе бабы будут давать не за деньги, а из-за того, что ты написал, вот тогда можешь считать себя настоящим писателем, – похабно засмеялся старший товарищ и налил ещё водки.

Выпили по третьей. Орлов моментально опьянел и в сопровождении двух своих почитательниц отбыл домой. На его место тут же уселась незнакомка лет сорока со злым выражением лица.

– Вы наш новый председатель? – спросила она.

– Ещё нет, – ответил я. – А вы кто?

– Анастасия Беленькая, – представилась женщина. – Известный поэт, между прочим. Слышали обо мне?

– Конечно, слышал, – тут же соврал я. – Вы замечательно пишете.

– Спасибо, – дама на мгновенье улыбнулась. – Вас я ещё не читала, но подозреваю, что вы талант. А талантливые люди всегда доверчивы. Так что вы этому проходимцу не очень-то доверяйте.

– Орлову? – уточнил я.

– Да какой он Орлов! – махнула рукой Беленькая. – Орлов – это псевдоним. А настоящая его фамилия Пичугин. И в ней вся его сущность. У вас какой псевдоним?

– Нет у меня псевдонима, – ответил я, – ещё не обзавёлся. Водки выпьете?

– А то! – ответила она и наполнила наши рюмки.

Выпили на брудершафт и перешли на «ты».

– Вон та, чёрненькая, видишь? – продолжила разговор Анастасия, «закусив» водку пивом. – Лейла Бегунова. Слышал про неё?

– Что-то слышал, – осторожно сказал я.

– Всё враньё! – отрубила Беленькая. – Всё враньё! Она в своём «Инстаграме» уже пятый год выставляет фотки, где ей чуть ли не каждый месяц дарят какие-то призы каких-то несуществующих конкурсов. И какие-то послы из разных стран приглашают её стать почётной гражданкой этих государств.

– А на самом деле? – заинтересовался я.

– А на самом деле все фото постановочные, – прямо мне в ухо зашептала Настя. – Если присмотреться, то около неё постоянно отираются два мужика, каждый раз в разных одеждах. Один – её муж, а второй – брат. И фотографируются в красивых местах. Последний раз вообще в Дрезденской галерее щёлкнулись, а она утверждала, что это посольство Канады.

– А как узнали? – спросил я.

– На заднем плане этого лжепосольства картина «Шоколадница» видна, – засмеялась собеседница. – Ладно, я сейчас приду. Мне надо припудрить носик.

И ушла.

На её место тут же уселась очень худая женщина. Платье на ней висело, как на вешалке. И ещё от неё сильно пахло потом.

– Вы наш новый председатель? – спросила она меня.

– Да, – ответил я. – А вы кто?

– Марина Цветаева, – ответила дама и налила себе водки в рюмку.

– Так это… – промямлил я. – Вы же того…

– Я её потомок по отцовской линии, – вздохнула она. – Не прямой, но потомок. Гены-то никуда не спрячешь.

– Не спрячешь, – согласился я.

– Чего Настя про меня наплела? – спросила Цветаева.

– Про вас – только хорошее, – нашёлся я. – Про других разное рассказывала, а про вас – только хорошее.

– Женат? – вдруг строго спросила Марина.

– В гражданском браке, – на всякий случай соврал я.

– Это мы исправим, – усмехнулась она и вдруг сорвалась с места: – «Ласковый май»! «Ласковый май»!

Из динамиков полилось что-то про розы на снегу.

– А вы хорошо пишете, – услышал я. – Так и хочется вас отшлёпать.

Это говорила Лена, держа в руках мою книжку. Судя по всему, пока другие веселились и танцевали, она успела «проглотить» её половину.

– Вы от Ирки Шумахеровой? – догадался я.

– Ага, – не стала отпираться девушка. – Она меня уговаривала вам пощёчину влепить во время выступления, но я отказалась. А пишете вы и правда хорошо. Затягивает. Только я не со всем написанным согласна.

– Мы можем подискутировать, – предложил я, – но позже.

– Хорошо, – отозвалась Лена и опять уткнулась в книгу.

Кто-то потянул меня за рукав. Это была Бегунова.

– Вы наш новый председатель? – спросила она.

– Да, – ответил я. – А вы Лейла Бегунова. Я вас сразу узнал. О вас все только и говорят. Только о вас и вашем таланте.

– Спасибо, – смутилась та. – А кто конкретно говорит?

– Да вот недавно Беленькая про вас рассказывала, – ответил я.

– Беленькая! – фыркнула Лейла. – Эта старая сплетница только и может, что говорить. Не дал бог таланта, но дал мужа адвоката. При богатом муже и я могла бы раскрутиться так, что мало не покажется.

– Раскрутитесь, – пообещал я. – Вы очень хорошо пишете. Талантливо. Затягивает.

– Налейте мне водки, – попросила Бегунова.

Я налил. Мы выпили. Потом подошли ещё несколько женщин: Аверченко-Задунайская, Шамаханова и Бойко. Мне как будущему председателю союза пришлось со всеми выпить.

Дальнейшее я помню смутно.

Проснулся я дома, в своей кровати, так как что-то щекотало мне лицо. Это оказались чёрные волосы, копной разметавшиеся по соседней подушке. Они принадлежали абсолютно голой молодой женщине, лежащей на животе рядом со мной.

Я аккуратно убрал волосы с её лица и близоруко прищурился. Лена! Вчерашняя Лена, которая взяла у меня автограф.

Я осторожно слез с кровати, спустился в кухню, выпил воды и сжевал таблетку аспирина.

Зашёл в ванную. Из зеркала на меня взглянуло помятое лицо 50-летнего старпёра с синяками под глазами. Я подмигнул своему отражению.

– Ну вот ты и стал настоящим писателем, – сказал я сам себе и, включив холодную воду, принялся умываться.

Пражская бохема

Анна приехала в Прагу на стыке веков, в 2002 году. Перед этим она развелась с мужем, который, по её мнению, совсем не дарил ей ни внимания, ни денег, разругалась вдрызг с кременчугскими подружками и покатила на Запад. Благо подвернулся случай сделать себе документы довольно недорого.

Правда, оказалось, что «недорого» – это, вообще-то, очень даже дорого, и в итоге выяснилось, что на основании этих документов жить в Праге нельзя. Но, как бы там ни было, со временем удалось поправить документы, найти дешёвое жильё и даже устроиться на работу.

Трудиться можно было или посудомойкой в ресторане, или горничной в отеле. Платили там мало, а работать приходилось очень много. Ане это не понравилось, поэтому она пошла и отучилась на курсах экскурсоводов, и знакомая взяла её к себе в турфирму водить туристов по достопримечательностям Праги.

Жить стало лучше, жить стало веселее. Не везло только с мужиками. Как выяснилось, мужчины, которых в Праге намного меньше женщин, все были избалованы и капризны. Аня же на почве вечного стресса, чешского пива и нездоровой пищи стремительно начала набирать вес: у неё вырос солидный животик, и попа набрала несколько кило лишнего сала.

Тогда она подалась в лесбиянки, но и тут что-то не заладилось. Конечно, это было модно и демократично, но спать с женщинами было неинтересно, временами даже противно. Чего-то не хватало в отношениях. Да и женщин этих прогрессивных взглядов у Анны было всего… одна. Такая же толстушка из Полтавы, которая в итоге двухмесячных отношений спёрла у неё сто долларов заначки и исчезла в неизвестном направлении.

Погоревав, Аня купила в зоомагазине кота, кастрировала его и зажила одинокой жизнью с этим питомцем. На вопросы о своих сексуальных предпочтениях она, гордо вскинув голову, отвечала, что готова к любым экспериментам.

В поисках экспериментов и мужиков Аня решила, что лучше всего заявить о себе как о женщине творческой и неординарной. Она попробовала писать романы. Не получилось. Взялась за поэзию, но с ужасом обнаружила, что в Праге каждая вторая русскоговорящая дама – поэтесса. Во время вот этих литературных метаний я и познакомился с Анной.

Я тогда писал роман «Мегера», где действие происходит в том числе на территории концлагеря Терезиенштадт. На местном пражском форуме я спросил, как лучше проехать в Терезин и есть ли там экскурсии на русском языке. Сразу же отозвалась Аня, предложив себя и свою подругу Руслану в качестве экскурсоводов. Я согласился.

В назначенный день я подобрал подружек около метро и повёз их на север Чехии. Добравшись, мы припарковались на пустой громадной парковке около входа в мемориальный комплекс. Аня и Руслана выбрались из машины. Издали они были похожи на двух сестрёнок: примерно одного возраста, в коротких цветных юбочках, даже причёски одинаковые – собранные в конский хвост волосы.

– Вадим, вы ведь знаете чешский язык? – спросила Аня и сразу же добавила: – В общем, тут есть экскурсии на чешском. Как входите, прямо и налево. А мы с Русей в секонд-хенд сходим. Он здесь, в городе.

– Какой секонд-хенд? – удивился я. – Секонд-хенд и концлагерь – как-то не совсем нормально.

– Да тут вьетнамцы открыли самый крупный магазин вещей в Чехии. Вы погуляйте, а мы – в магазинчик. Как обычно, мальчики налево, девочки направо, – объяснила мне Руслана, как маленькому, и радостно захохотала своей шутке.

Я повернулся к веселящимся девушкам спиной и направился через ряд надгробных плит к входу в замок. Прошёл по мостику, перекинутому через ров, опоясывающий крепость. Под мостом беззаботно плескались две нутрии.

Сразу за входом я обнаружил кассу, в которой сидела худощавая женщина лет шестидесяти.

– Мне нужна экскурсия для одного человека, – обратился я к ней.

– Пан – словак? – уловив в моей речи акцент, спросила она.

– Пан русский, – ответил я.

Женщина, как оказалось, была не только кассиром, но и экскурсоводом. Она смерила меня взглядом, словно не до конца поверив, что я русский, потом закрыла кассу и поманила меня за собой, говоря:

– Я вам расскажу на чешском. Что будет непонятно, переспрашивайте. Я немного тоже понимаю по-русски.

– Сколько это будет стоить? – уточнил я.

– Вам бесплатно, – коротко ответила она. – Пойдёмте вот по этой улице. В самом её конце находятся ворота маленькой крепости Терезиенштадт, на которых по-немецки написано Arbeit macht frei, что переводится как «Труд делает свободным».

Женщина рассказывала не спеша, тщательно проговаривая слова: то ли по привычке, то ли для того чтобы мне было легче воспринимать услышанное. Мы побывали в камере, где заживо сгнил сербский националист Гаврило Принцип. Прошли по камерам с нарами, осмотрели помывочную. Особенное впечатление на меня произвела небольшая комната, которую с наступлением темноты набивали евреями, чтобы они стояли впритирку, как сельди в бочке. Некоторые из них умирали ночью, но так и стояли до утра, прижатые телами своих ещё живых сородичей.

Через полтора часа мы вернулись к воротам с надписью о труде и свободе.

– Большое спасибо, – сказал я, – очень приятно было с вами познакомиться. Вы превосходный рассказчик. У меня только один вопрос.

– Почему я не взяла с вас денег? – усмехнулась экскурсовод.

– Да, – кивнул я и сделал предположение: – Ваши родственники во время войны погибли тут? Или, может быть, просто сидели под стражей?

– Мои родственники работали здесь, в охране. И во время войны, и после, – чуть помедлив, ответила женщина. – Теперь вот я работаю. Рассказываю.

В это время зазвонил мой телефон. Это была Анна.

– Мы всё, затарились по полной, – заявила она. – Тут, на главной площади, есть чудный ресторан. Подъезжайте туда. Заодно и поедим.

Я попрощался с экскурсоводом, вышел из крепости, сел в машину и поехал в сам город Терезин. Через пять минут был на месте. Нашёл нужный ресторан.

Аня и Руслана уже заказали себе гуляш и уминали его за обе щеки, запивая кнедлики пльзеньским пивом. Рядом, на двух соседних стульях, громоздились несколько пакетов, набитых шмотками.

– Как ваш шопинг? – спросил я у барышень.

– Отлично, – Руслана подняла вверх большой палец. – За такие деньги в Праге ничего не купишь. А ты как? Прогулялся по замку? Я не люблю такие места. Одни стены и камеры. Никакого эстетического удовольствия. Выпьешь с нами пива?

– Спасибо, я за рулём, – напомнил я и тоже заказал гуляш. Он был превосходен.

А мои попутчицы кроме гуляша накидались пивком, смешав его с местным фернетом.

Всю дорогу Аня разглагольствовала о том, что литература – это очень занудно и скучно, надо что-то придумывать, копаться в архивах, чего-то сочинять. А вот живопись – то, что надо. Тем более художников в Праге много, и все они зарабатывают сумасшедшие деньги.

И действительно, Анна занялась живописью, если это можно было так назвать. Первые две свои работы она выставила в Русском доме на Каштановой улице, где как раз перед каким-то праздником планировался вернисаж в серебряном зале. Накануне выставку посмотрел глава Русского дома. Он остановился около Аниных картин.

– Это что? – спросил он заведующую по культурной части.

На обеих картинах были изображены голые женщины, причём нарисованы схематично, из серии «точка, точка, запятая, минус рожица кривая». То, что это женщины, было понятно по их огромным бюстам, занимавшим примерно треть каждой картины. Между ног у женщин торчали стрелы, выполняя роль фигового листочка.

– Что это? – переспросил глава.

– Это украинская художница-примитивистка Анна Шкурко, – доложила заведующая.

– Снять. И чтобы больше я этого не видел, – распорядился мужчина.

– А что вместо её работ повесить? Завтра же открытие, – напомнила заведующая.

– Что угодно. Можете даже Яна Саудека. Его фотографии по сравнению с этой малевальщицей будут выглядеть как образец целомудрия, – ответил глава.

Картины тут же сняли и вернули Анне. Она взяла свои работы и отнесла их в галерею «КиссКэтГаллери», расположенную возле Староместской площади.

– Это говно никто не купит, – сказала хозяйка салона по имени Кэтрин, взглянув на принесённые полотна.

– Да их у меня с вернисажа в Русском доме вчера сняли, – попыталась защитить свои творения Аня. – Из-за национальности. Завистники! Я только на краски почти пять тысяч истратила. Мне бы своё вернуть.

– Комиссия – пятьдесят процентов. Поставим по шестьдесят тысяч за картину, – резко поменяв мнение, предложила Кэтрин. – Согласна?

– Да, – тут же выпалила обалдевшая от суммы Аня и опасливо спросила: – А они за столько продадутся?

– Попробуем, – задумчиво сказала хозяйка. – Давай заключим договор на комиссию, и я их на недельку повешу на витрину, а там как пойдёт.

Подписали договор. После ухода Ани Кэтрин сделала несколько звонков. Результатом этих усилий стала статья в местном «жёлтом» журнале. В ней рассказывалось, что накануне вернисажа в Русском доме Генеральный Посол России лично срывал со стен картины украинских художников и топтал их ногами.

Затем радио «Свобода» взяло интервью у «известной украинской художницы» Анны Шкурко, которая рассказала, как её притесняют и обижают русские шовинисты.

Чешское телевидение ограничилось небольшим репортажем с изображением витрины галереи «КиссКэтГаллери», на фоне которой Анна с ещё более чем раньше печальным лицом поведала о гибридной войне, развязанной на культурном фронте Россией против Украины.

На следующий день одну из картин Анны купили, а ещё через месяц приобрели и вторую. Это был триумф – два месяца блаженства для творческой Аниной натуры. Она погасила долг по квартире, накупила красок и холстов и принялась творить. В перерывах между творениями она ходила по местным русскоязычным тусовкам, где её с удовольствием привечали, угощали, а иногда и наливали.

Аня нарисовала пару десятков картин с грудастыми тётками со стрелами между ног. Она отнесла их в галерею Кэтрин и ещё в несколько картинных магазинов. Но почему-то продаж больше не было. Век славы и восхищения промчался, как скорый поезд Житомир – Винница. Приглашать стали реже, деньги заканчивались, а тут ещё вдобавок и пандемия свалилась на наши головы. Людям временно стало не до картин, особенно написанных в такой натуралистичной манере.

Анна пыталась наверстать упущенное через интернет, сидя целыми днями в различных соцсетях и форумах. Во всех своих злоключениях и жизненных неурядицах она обвиняла российские спецслужбы и почему-то меня лично. История с поездкой в концлагерь Терезиенштадт с каждым разом обрастала всё новыми и новыми подробностями.

Сначала оказалось, что я домогался Анну и Руслану во время поездки. Потом выяснилось, что я пьяный вёл автомобиль. И ещё через несколько месяцев меня обвинили в вымогательстве денег за проезд в славный город Терезин и в хищении вещей, купленных в тамошнем секонд-хенде.

Я забанил не совсем нормальную художницу, которая везде, где только можно, называла себя пражской богемой, и постарался забыть о ней. Однако судьба уготовила нам ещё одну встречу.

Во второй и последний раз я увиделся с Анной перед своим отъездом в Россию, летом 2022 года. Я тогда вместе с женой заехал в новый аутлет, построенный рядом с аэропортом. Цены там были демократичные, но, учитывая, что торговая площадка была новая и слабо раскрученная, также имелись и огромные скидки на уже уценённый товар. Мы прошлись по магазинчикам, попили кофе. Собрались домой.

– Тебе ещё надо обувь купить, – заявила жена и затащила меня в фирменный магазин «Саламандра».

Я вздохнул и, как агнец на заклание, зашёл в очередной магазин. Обвёл глазами ряды полок с обувью всевозможных цветов и вдруг почувствовал, что кто-то на меня смотрит. Я повернул голову влево и увидел Анну, стоящую у кассы в форменной одежде. Она смотрела на меня испепеляющим взглядом. Так на меня ещё никто не смотрел. Никогда в жизни в человеческом взоре я не чувствовал столько ненависти и презрения. Вместо того чтобы подойти к покупателям, то есть к нам, она стояла и смотрела, стараясь как минимум убить меня своим взглядом.

– Ты что застыл? – спросила меня жена и потянула к полкам.

– Леночка, совсем забыл тебе сказать: я не ношу обувь фирмы «Саламандра», – ответил я.

– Почему? – удивилась жена.

– Травма детства, – туманно сказал я. – При виде вышитой ящерицы покрываюсь красными пятнами и начинаю чихать. Ничего с собой поделать не могу.

Я развернулся, и вместе с женой покинул помещение. А в августе мы улетели в Москву.

О дальнейшей судьбе Ани я узнал от нашей общей знакомой – от Кэтрин, владелицы модной картинной галереи, которая так удачно несколько лет назад продала парочку картин украинской «художницы» Шкурко.

Анна проработала продавщицей в «Саламандре» почти два года. Жизнь её постепенно налаживалась. Днём – работа в чистеньком магазине. Вечером – домой, в милую студию в панельном доме, где её ждал любимый кот. И бесконечные посты в интернете, в которых она выливала всё раздражение, скопившееся за день, и становилась остроумной и непревзойдённой представительницей пражской богемы. По стенам квартирки, которую она снимала довольно недорого, были развешаны так и не проданные Анины картины. Нескольким картинам места не хватило, и они лежали на антресолях, собирая пыль и грусть одинокой женщины.

Всё было хорошо, но скучно. И Анна решила заявить о себе, как в прошлый раз. Через знакомых, за сумасшедшие для неё деньги в количестве полутора сотен евро, ей удалось купить гипсовый бюст Путина – абсолютно белый, сантиметров тридцать в высоту. Идея Ани заключалась в публичном сожжении бюста на центральной площади Праги. Естественно, в окружении прессы и своих картин.

Однако возникла проблема с горением бюста. Он был гипсовый, а гипс отказывался гореть. Тогда Руслана предложила просто разбить его кувалдой. Но после долгих дебатов было решено, что это очень быстро, а перформанс должен занять некоторое время, чтобы люди, неравнодушные к судьбе Украины, успели снять происходящее на свои телефоны и выложить в интернет.

Вернулись к идее сожжения. Руслана нашла бывшего военного, отслужившего несколько месяцев на подступах к Донецку и убежавшего в Европу вместо положенного ему отпуска по ранению. За две бутылки водки Микола согласился изготовить горючую смесь под названием «напалм».

Смесь состояла из бензина, полистирола и ещё нескольких компонентов. Один из них, а именно алюминиевые опилки, пришлось весь вечер добывать, строгая напильником алюминиевые провода. После смешивания всех составляющих у Миколы получилась густая паста, похожая на студень, коричневого цвета с металлическим блеском. Целое ведро. Приготовленного хватило бы не на один, а как минимум на дюжину бюстов.

Микола получил свои две бутылки водки и ушёл, косясь на картины, висящие на стенах. Зато вместо него появились соседи с вопросом по поводу ядовитого запаха химикатов, тянущегося из Аниной квартиры. Кое-как конфликт с соседями удалось урегулировать. Их даже уболтали не жаловаться хозяину жилья.

Прилюдное сжигание бюста Владимира Владимировича на Староместской площади было назначено на двенадцать часов пятнадцать минут воскресенья. Аня и Руслана взяли выходной на этот день и к обеду уже были у памятника Яну Гусу. Они положили стопочкой картины Ани, расправили раскладной столик и на него постелили белый ватман, куда поставили бюст Путина. Чтобы непонятливые не перепутали его с каким-нибудь другим государственным деятелем, девушки повесили на столик бумажку с фамилией и именем Президента РФ.

Подошедший полицейский глянул на бюст, на бумажку, вздохнул и отошёл в сторону. После этого Аня надела резиновые перчатки и принялась мазать бюст дурно пахнущим студнем.

Заиграли часы на Староместской ратуше. Многочисленные туристы и просто прохожие, подняв головы, смотрели на кукольное представление, которое каждый час происходило на пражских курантах. Двенадцать апостолов друг за другом шествовали перед циферблатом старинных часов, взирая свысока на столпившихся у ратуши людей.

– Аня, закругляйся. Щас народ попрёт, – попросила Руслана.

– А где пресса? – спросила Аня, размазывая напалм по гипсу.

– Я всем мейлы послала, – ответила подруга. – Вот только один пришёл. Может, остальные позже подойдут?

Анна подняла голову. Рядом с ней стоял белокурый парень со смартфоном в руках.

– Я Миша, блогер, – сказал он и помахал свободной рукой.

– Слава Украине! – рявкнула Аня.

– Героям слава! – вздрогнув, ответил Миша.

В это время представление у часов закончилось, и народ стал разбредаться по площади.

– Поджигай! – скомандовала Аня.

Подруга схватила листок бумаги, свернула его в кулёк и, достав зажигалку, подожгла импровизированный факел. Затем на вытянутой руке она сунула его в лицевую часть бюста. Тот не загорался. Тогда Руслана достала второй лист бумаги, побрызгала на него принесённой с собой воспламеняющейся смесью и подожгла. Второй факел вспыхнул и сгорел, не дождавшись, когда его поднесут к гипсу.

Вокруг девушек стала собираться толпа.

Аня выматерилась, отобрала у Русланы очередной листок в виде факела, обмазала его напалмом, затем ещё брызнула на него легковоспламеняющейся жидкостью и приказала подруге:

– Поджигай!

Руслана чиркнула зажигалкой и поднесла пламя к бумаге.

– Ты бы перчатки сняла, – посоветовала она Анне.

– Потом, – отмахнулась та.

Бумага между тем задымила, задымила, потом вдруг загорелась, потрескивая алюминиевыми искорками. Аня поднесла быстро сгорающий факелок к бюсту ненавистного ей человека и замерла. Огонь перекинулся с бумаги на бюст, охватив его сначала с левой стороны. Затем уже весь бюст запылал спокойным и красивым сине-алым пламенем.

– Смерть ворогам! – выкрикнула Анна.

И в это время на её руках вспыхнули резиновые перчатки, измазанные вонючим напалмом. Боль была мгновенной и необыкновенно сильной. Аня дико закричала и попыталась стянуть с себя перчатки. Но резина моментально прогорела, и огненная смесь стараниями Ани только размазалась по ладоням и кистям, прожигая кожу и мясо до самых костей. Народ кругом кричал и одновременно снимал на свои телефоны женщину с горящими руками, мечущуюся по площади.

– Огнетушитель где?! – орал Миша.

– Какой огнетушитель?! – орала в ответ Руслана и пыталась открыть бутылку с минеральной водой.

Тогда Миша ударил Аню по ногам. Когда она упала, он стянул свою куртку и накрыл ею горящие кисти девушки. В этот момент Анна потеряла сознание.

Эта история наделала шума. Об Ане написали, кто-то даже приходил к ней в больницу, но нужной огласки этот случай всё-таки не принёс. Уже на следующий день о нём все забыли, кроме полиции. Ане прислали квитанцию со штрафом за разведение огня в людном месте. Одна тысяча крон. Немного. Видимо, полиция учла политическую обстановку и личность пострадавшей.

Руки у Анны заживали плохо. С работы её уволили, тем более что устроена она там была нелегально. Видимо, для экономии на налогах. Квартиру попросили освободить за неуплату. Пришлось съехать. Аня сходила в украинское посольство. Её там напоили чаем, внимательно выслушали и послали, когда она начала качать права. Причём послали почему-то на русском языке. Пенсию по инвалидности ей не назначили, потому что она официально не проработала в стране необходимое количество лет.

– И как же она теперь? – спросил я Кэтрин, выслушав в мессенджере эту жуткую историю о пражской богеме.

– Да народ помогает, и я немного денег дала, – вздохнула Кэтрин. – Кто-то в общагу её поселил бесплатно. С котом. Представляешь, всем запрещено домашних животных иметь, а ей разрешили. Одно время она в православном монастыре ночевала, но сейчас вроде крыша над головой есть. По гуманитарке какие-то пособия всё-таки удалось ей выбить. Мази для рук бесплатно по медицинской страховке получает. С голода точно не помрёт. Вот с работой – да, вряд ли получится. Руки у неё так и не зажили.

– Жалко её, – сказал я и попрощался с собеседницей.

Потом оделся, вышел из дома. Над головой светило московское солнце. Я направлялся за сыном в детский сад и вспоминал полный ненависти взгляд в пражском магазине.

Проходя мимо церкви, я поднял глаза на сияющие купола, и в голове сама собой всплыла фраза: «Прости им, Господи, ибо не ведают, что творят».

Предатель

Начало апреля 2020 года в Праге выдалось тёплым. Зима уходила. Набухали почки, пели птицы, девушки щеголяли в коротких платьицах. Была пятница.

Начальник чешской Службы безопасности и информации Вацлав Новак сладко потянулся в своём кресле и посмотрел на часы. Без десяти два.

– Можно и домой, насладиться парой кружек пива, – промурлыкал он себе под нос.

Рот сразу же наполнился слюной, а в носу появился дразнящий запах гуляша по-старочешски, который так мастерски готовила пани Новакова.

В это время раздался стук в дверь. Запахи и вкусы сразу же исчезли. Новаку вдруг стало тоскливо и неуютно, потому что если кто-то беспокоит начальника в пятницу после обеда, то это значит, что дело очень серьёзное и не терпит отлагательств.

– Войдите, – сказал он.

Дверь отворилась, и в кабинет проскользнул его помощник с ноутбуком в руке.

– Ну что у тебя? – раздражённо спросил Новак.

– Русские хотят отравить приматора Праги и старост Праги пять и Праги шесть, – полушёпотом доложил вошедший.

– Откуда информация? – поинтересовался начальник, помотав головой.

– От нашего источника из консульства русских, – ещё тише сказал помощник.

– Ты бухой, что ли? – прорычал Новак. – У нас нет источников у русских. За всё время даже уборщицу не удалось завербовать.

– Вот, послушайте сами, – вошедший открыл ноутбук и нажал клавишу. Из динамиков послышались голоса. Один принадлежал оператору из службы безопасности, второй – иностранцу, говорившему по-чешски со страшным акцентом.

Иностранец поведал, что в воскресенье в Прагу прилетает секретарь российского посольства и везёт с собой рицин, сильнодействующий яд, для устранения главы Праги и двух старост, отличавшихся антироссийской позицией.

– Где этот косноязычный чешский учил? – в сердцах воскликнул Новак. – Бе, ме. Кто это вообще такой? Вы мне теперь звонки всех сумасшедших будете на прослушивание притаскивать?

– Звонящий – это начальник отдела развития науки в пражском отделении Росдружбы, – сообщил помощник, пощёлкал по клавиатуре, и на экране возникло одутловатое угрюмое лицо мужчины средних лет, одетого в костюм. – Гордей Карасёв, сорок три года, женат, двое детей, проживает с семьёй в посёлке Ухонице.

– А откуда узнали, что это именно он? – злость из голоса начальника ушла, но в душе осталось сожаление о гуляше и пиве.

– Карасёв использовал старый АОН, допотопное устройство, ещё с девяностых, – неторопливо начал рассказывать подчинённый. – Звонил со стационарного телефона. Звонок был совершён примерно час назад. Я уже послал туда группу наблюдения.

– Молодец, – похвалил его Новак. – А кто у нас в воскресенье прилетает?

– А в воскресенье из Москвы прилетает начальник Карасёва – секретарь посольства и директор Росдружбы Константин Андреев, – усмехнулся помощник. – Его вызывали на консультации по поводу сноса памятника маршалу Коневу.

– У него дипломатическая неприкосновенность? – заранее зная ответ, уточнил Новак.

– Так точно, – ответил подчинённый. – Он три месяца исполняет обязанности директора Росдружбы в Праге. До этого руководил отделом культуры. Родом из Москвы. Тридцать пять лет. Закончил МГИМО. Вероятнее всего, офицер ФСБ. Женат. Детей нет.

– Ладно, – поморщился начальник, – собери мне досье на этих двоих и следи за Карасёвым и за женой Андреева, а я поеду, доложу премьер-министру и президенту.

– Лучше сначала президенту, – посоветовал помощник, – а то он к вечеру накидается и вообще никакой будет.

– Не учи учёного, – пробурчал Новак, но в первую очередь поехал к президенту, который жил в восточной области Стредочешского края, в небольшой деревушке.

Президенту доложили о приезде начальника Службы безопасности, который посидел минут тридцать в предбаннике, после чего был допущен в кабинет к главному, где коротко доложил о происшествии.

– Что вы думаете по этому поводу? – спросил президент, глядя куда-то в окно. За окном темнело.

– Собираем информацию. Дело туманное, – осторожно ответил Новак. – Русские любят использовать яды. Рицином был убит один диссидент ещё при Советском Союзе. Это очень сильный яд.

– Рицин? – переспросил президент.

– Рицин, – кивнул начальник. – Белковый яд растительного происхождения.

– Да про этот ваш рицин любой школьник знает! Он в касторку входит! – с пол-оборота завёлся президент. – И ты мне сейчас докладываешь, что русский шпион везёт в Прагу бутылку касторки, чтобы отравить… Кого он там хочет отравить?

– Приматора Праги и старост Праги пять и Праги шесть, – заглянув в блокнот, сообщил Новак.

– Этих не жалко, – вдруг успокоился главный. – Я бы их сам задушил, если бы возможность была. Только и умеют, что воровать и деньги клянчить.

– Так что нам делать? – растерялся начальник. – Поступил сигнал. Мы обязаны отреагировать.

– А от кого сигнал? – поинтересовался президент.

– От другого сотрудника посольства, – не называя фамилии, ответил Новак. – За ним ведётся наблюдение.

– Вот и продолжайте вести наблюдение, – президент встал, извлёк из комода два стаканчика и чёрную бутылку, на которой было написано «Грушовка», затем, покосившись на дверь, спросил у Новака: – Будешь?

– Да, – коротко ответил тот.

Главный налил по полстаканчика приятно пахнущей жидкости. Мужчины чокнулись и выпили.

– Продолжайте вести наблюдение, – повторил президент и спрятал выпивку в комод. – Идите и стойте на страже нашей Родины, Чешской Республики.

Начальник Службы безопасности по-военному развернулся и вышел из кабинета, стараясь не чеканить шаг. А через час он был у премьер-министра. Тот принял его в своём кабинете в Градчанах. Новак сделал доклад и положил на премьерский стол два листочка с краткой характеристикой на Андреева и Карасёва.

– Что вы думаете по этому поводу? – спросил премьер-министр.

– Ведём наблюдение, – вспомнив предыдущего собеседника, ответил Новак.

– У президента уже были? – словно прочитав мысли посетителя, уточнил премьер.

– Только что от него, – сообщил начальник.

– Бухает, небось?

– Да, – подтвердил Новак. – Пьёт «Грушовку» с чёрной этикеткой фирмы «Барон».

– Хороший выбор, – похвалил президентский вкус премьер-министр. – В общем, этих старост и приматора – под усиленную охрану. Прям вот под усиленную-усиленную, чтобы волос с головы не упал. И будем думать, какую гадость эти проклятые русские нам опять уготовили.

– Так это… – замялся Новак, – приматор-то того… лысый он. И староста пятой Праги тоже, но он с бородой.

– А при чём тут борода? – удивился премьер.

– Вы сказали, чтобы ни один волос не упал, – напомнил Новак, чувствуя себя идиотом.

Однако премьер-министр шутку оценил и, усмехнувшись, сказал:

– Чтобы ниоткуда волос не упал. Лично отвечаете за все волосы этих трёх государственных деятелей. Хотя кое-кого из них не мешало бы и травануть маленько, чтобы не болтал лишнего. Идите, обеспечивайте охрану.

Начальник Службы безопасности отдал честь премьер-министру и пошёл обеспечивать охрану троице, на которую пала немилость российского государства.

А российское государство, в лице одного из секретарей посольства в Чехии, о своих кознях узнало на следующий день, ближе к вечеру. По идее, доклад от агента, точнее, доклады от трёх агентов одновременно об одном и том же были готовы ещё утром, но в Праге почему-то сообщения передавались по старинке – через тайники и прочие вещи, оставшиеся ещё со времён Советского Союза.

Русский коллега Новака, по иронии судьбы носящий фамилию Новиков, собирался домой, где его ждал борщ с пампушками и рюмка холодной водки. Вдруг раздался стук в дверь, и помощник внёс в кабинет три конверта, аккуратно положил их на стол и опасливо посмотрел на хозяина кабинета. От этого взгляда во рту у Новикова растаял вкус пампушек, и он понял, что случилось что-то неординарное. Сразу три донесения, да ещё и в субботу вечером – такого не бывало никогда.

– Василий Александрович, может, сразу посла пригласить? – осведомился подчинённый.

Новиков вздохнул, взял первый конверт и прочитал содержимое. Потом проделал то же со вторым конвертом. Распечатывая третий, он задумчиво сказал:

– Посол болеет. Пригласи зама.

Помощник вышел.

Во всех трёх сообщениях рассказывалось о телефонном звонке в Службу безопасности и информации Чешской Республики и о предпринятых по этому случаю действиях. Все три источника были никак не связаны друг с другом.

Новиков пододвинул к себе чистый листок бумаги, набросал сообщение в Москву, вызвал помощника и протянул ему со словами:

– Немедленно зашифровать и отправить.

Подчинённый кивнул, взял листок и удалился. Тут же открылась дверь и в кабинет мягко ступил заместитель посла.

– Добрый день, Андрей Юрьевич, – поприветствовал его Новиков, протягивая руку. – Извините, ради бога, что я попросил вас ко мне зайти. Но когда вы прочитаете вот это, я думаю… В общем, почитайте.

Андрей Юрьевич – невысокий седой мужчина лет пятидесяти с круглым упитанным лицом – уселся в кресло и подвинул к себе донесения.

– Ваш помощник меня в дверях поймал, – сказал он добродушно. – Надеюсь, что много времени это не займёт, а то меня дома блинчики ждут. Василий Александрович, вы с супругой заходите на блинчики.

– Не до блинчиков сейчас, – поморщился Новиков. – Вы почитайте, чего мне сегодня доложили.

Андрей Юрьевич укоризненно посмотрел на коллегу, достал из кармана пиджака очки, водрузил их на нос и принялся читать. По мере чтения благое выражение на его лице исчезало, нос заострялся, а щёки куда-то вдруг пропали вместе с румянцем, обтянув твёрдые скулы.

– Это что, не шутка? – спросил заместитель посла.

В этот момент дверь открылась и в кабинете появился помощник с бумажным листком в руке. Он сообщил:

– Ответ из Москвы. Уже расшифровали.

На листке было напечатано всего одно предложение: «Вы там бухаете, что ли?»

– Это по секретной связи передали? – уточнил у подчинённого Новиков.

– Так точно, – ответил тот и покосился на Андрея Юрьевича. – Тут ещё донесение. С записью.

– С какой записью? – заинтересовался зам.

– При нём можно, – махнул рукой Новиков. – Весь сыр-бор из-за этого звонка. Давай послушаем.

– Тут такое дело… – замялся помощник. – Запись у курьера.

– И? – спросил Новиков.

– Он говорит, что ему десять тысяч обещали, – глядя куда-то в сторону, произнёс подчинённый.

– Десять тысяч чего? – уточнил Андрей Юрьевич.

– Крон, – сглотнув, ответил помощник. – А у меня с собой нет. Да и как это по отчётности провести?

– Ну хорошо хоть, не евро, – усмехнулся зам.

– У меня тоже налика нет, – Новиков со злостью взглянул на подчинённого. – Мне что, у заместителя посла денег просить?

– В консульском отделе спроси. Они всегда при деньгах, – посоветовал Андрей Юрьевич.

Помощник кивнул и убежал в консульский отдел. Вернулся он минут через десять с флешкой в руке и ноутбуком. Следом за ним вошёл человек из техотдела. Он поколдовал с флешкой, хмыкнул, воткнул её в разъём ноутбука и ушёл. Мужчины прослушали телефонную запись.

– Говорит Карасёв, – Андрей Юрьевич на секунду задумался. – Это он, точно, хотя пытается изменить голос и зачем-то в конце каждого третьего слова добавляет «бля».

– Может, он бухой? – Новиков покосился на телефонограмму из Москвы.

– Сто процентов бухой, – подтвердил заместитель посла. – Только какой бы ты бухой ни был, такие вещи вражеской разведке нельзя говорить даже в шутку. Ни одному нормальному человеку это в голову не придёт. Он вроде три года у нас служит. Откуда товарищ?

– Мажор он, – заскрипел зубами Новиков, – сын одного из мэров Владивостока вроде бы.

– Какого именно мэра? – поинтересовался Андрей Юрьевич.

– Да я откуда знаю, – вздохнул Новиков. – Там у них, в этом Владивостоке, мэра каждые два года меняют. Климат у них там какой-то дурной. Как кто садится в кресло, так через пару лет – на нары. Сменяемость власти в ускоренном режиме. А этого к нам сбагрили, когда его батя ещё не сел.

– Гордей Карасёв, заведует отделом развития науки в пражском отделении Росдружбы. Двое детей, жена. Проживают вместе с ним, – сообщил помощник, достав из папки бумажку.

– А этот, Андреев, он же вроде не эфэсбэшник? – спросил Андрей Юрьевич. – Он же вроде как в Росдружбе работает.

Помощник достал из папки другую бумажку и доложил:

– Константин Андреев, исполняет обязанности директора Росдружбы в Праге. Женат, детей нет. До нынешней должности занимался культурой.

– Он точно с ФСБ не связан? – уточнил заместитель посла.

– Да т-т-точно, – Новиков аж заикаться стал от волнения. – Нормальный т-т-толковый парень. Целыми днями у него то фестивали, то конкурсы. На прошлой неделе вон с писателем местным вечер проводил. Какое, на фиг, ФСБ? Какая разведка? Какой, в задницу, рицин?

Мужчины посидели ещё немного, посовещались. Результатом совещания стало решение послать к дому Карасёва кого-нибудь из сотрудников посольства. Послали.

Сотрудник приехал в посёлок Ухонице и на абсолютно пустынной улице недалеко от дома Карасёва обнаружил автомобиль БМВ, в котором сидели подозрительные люди в штатском. Об этом он немедленно доложил Новикову, в посольство.

В свою очередь сотрудники чешской Службы безопасности и информации, дежурившие около дома Карасёва, сообщили Новаку, что приезжал какой-то русский на автомобиле с дипломатическими номерами, долго ходил вокруг их машины, затем постучал в боковое стекло и на русском языке попросил закурить. Когда один из «наружки» на таком же чистом русском ляпнул, что они не курят, молодой дипломат спросил: «Ну хоть платят-то вам нормально?» И, не дождавшись ответа, сел в свой автомобиль и уехал.

Новак, услышав доклад о провале наружного наблюдения, позвонил премьер-министру. Тот посоветовал продолжать наблюдение. «Наружку» сменили на более опытных сотрудников, замаскировав их под газовщиков. Те выставили на улице знаки ограничения движения и под покровом темноты начали копать траншеи. Напряжение нарастало.

И тут пришла беда, откуда не ждали. Страшное известие принёс помощник Новака. Он ворвался без стука в кабинет своего начальника и трагическим то ли шёпотом, то ли воем сообщил:

– Информацию о рицине слили в СМИ.

– Кто? – спросил побледневший Новак.

– Любовница приматора. Он обещал её свозить на уик-энд в горы, в Крконоше, а мы его спрятали. Она его нашла, и он ей всё рассказал, – доложил подчинённый.

– А как она его нашла? – поинтересовался обалдевший начальник.

– Она позвонила жене приматора и прямо спросила, где ейный муж, – объяснил помощник.

– А жена что?

– Жена сказала где, и они вдвоём попытались побить приматора, – тяжело вздохнул подчинённый, как будто били его самого. – В общем, приматор всё им выложил, а они сразу в «жёлтую» газету позвонили. Там у них общая подруга работает.

– Каков общий объём утечки информации? – подумав минуту, спросил Новак.

– Сто процентов, – ответил помощник.

– В смысле – сто процентов? – удивился начальник.

– Запись телефонного разговора на онлайн-аукционе «Аукро» продаётся по цене пятьсот крон за минуту, – смущаясь, произнёс подчинённый. – Служебную проверку уже начали проводить.

В это время раздался телефонный звонок. Звонил премьер-министр. Потом позвонили из администрации президента. А затем пошли звонки из газет, журналов и интернет-изданий. Новак отключил телефон и лёг спать у себя в кабинете, дав наказ разбудить его в шесть утра.

Самолёт из Москвы прилетел ровно в восемь часов сорок пять минут. Он не причалил, как обычно, к терминалу, а был отогнан на край аэродрома. На лётном поле его встречали аж три машины с дипломатическими номерами. Обалдевший от такого внимания Андреев первым вышел из самолёта, спустился по трапу и подошёл к ожидавшим его товарищам по посольству и Росдружбе. В руках у него была дорожная сумка.

– Здравствуйте, товарищ Андреев! – приветствовал его Новиков. – Садитесь в мою машину. У вас ещё багаж есть?

– Нет, – ответил Константин. – А что происходит?

– Садитесь в машину, по дороге всё объясню, – Василий Александрович открыл заднюю дверь «мерседеса» и первым юркнул внутрь. За ним последовал Андреев.

Автомобили одновременно мягко тронулись, уступив место автобусам, поданным для остальных пассажиров московского рейса.

– Что у вас в сумке? – спросил Новиков.

– Личные вещи, подарки жене, лекарства, – перечислил Андреев.

– Покажите, – попросил собеседник.

Константин поочерёдно начал вытряхивать из сумки пакеты. В одном лежало нижнее бельё, в другом – коробка с зефиром, в третьем – лекарства.

– А зефира в Праге не купить, что ли? – придирчиво рассматривал содержимое сумки Новиков.

– Да тут просроченный продают, и немецкий, а я свежайший везу, «Ударницу», – смутился Константин. – А что, собственно, происходит?

– Яды никакие не везёте? – допытывался Василий Александрович.

– Не-е-ет, никаких, – протянул Андреев. – Только эти… карандаши с зелёнкой и с йодом. Тут такие не продают.

Новиков кивнул, отдал распотрошённую сумку владельцу, достал из своего кейса ноутбук и включил запись телефонного разговора.

– Это Карасёв, его голос, – прослушав запись до конца, сказал Константин. – Он у нас заведует отделом развития науки.

– Ну и как считаете, зачем этот научный сотрудник позвонил чешским спецслужбам? – глядя в окно, спросил Новиков.

– Не знаю, – Андреев на минуту задумался и произнёс: – Он на меня докладные писал несколько раз. Да вы знаете.

– Знаю, – кивнул Василий Александрович, – вчера вечером их перечитывал. Там он называет вас карьеристом и выскочкой и утверждает, что вы не достойны быть исполняющим обязанности директора Росдружбы.

– Да этому Карасёву пообещали место директора Росдружбы, вот он на меня и взъелся, – Андреев пожал плечами. – Я не просил меня назначать и. о. директора. Ну просто так получилось. Неужели он из-за должности вот это всё?

– Вот мы сегодня у него и спросим, – задумчиво сказал Новиков. – А вы, пожалуйста, на телефонные звонки не отвечайте, на вопросы корреспондентов тоже. Или отвечайте, но коротко. Мол, ничего не знаю, ничего не видел, а про рицин первый раз в жизни слышу.

– А рицин – это что? – поинтересовался Константин.

– Это яд, который вы якобы должны были привезти из Москвы, – ответил Василий Александрович и добавил: – Хватит вопросов. Вы сами скоро всё узнаете. Из прессы.

– Они в курсе?! – ужаснулся Андреев.

– А вы в окошко посмотрите, – посоветовал Новиков.

Кортеж как раз подъезжал к зданию Росдружбы. Узкая извилистая улочка была заставлена разномастными микроавтобусами, возле которых копошились люди с камерами и микрофонами. Тут были обе государственные телекомпании со своими смешными логотипами, несколько независимых вещательных компаний, и в самом пекле журналистов стоял длинный «форд» со спутниковой антенной на крыше и надписью «Новое время».

Автомобили под шум репортёров проехали в ворота, пассажиры вышли и быстрым шагом направились к зданию, стараясь не реагировать на возбудившихся при их виде журналюг. Лишь Андреев по привычке ослепительно улыбнулся толпе и помахал рукой. Но, услышав крики «убийца!», вздрогнул и скрылся за стенами родного учреждения.

Все собрались в кабинете у Андреева. Вызванная с утра секретарь принесла кофе и баранки.

– Карасёв приехал? – спросил Новиков.

– Никак нет, – ответил помощник.

– Твою же мать, перебежчик, – проскрипел зубами Василий Александрович. – Только этого мне не хватало.

– Не, пока не перебежчик, – успокоил шефа помощник. – Он из дома выехать не может. Там газовщики всю дорогу перекопали. Может, такси ему вызвать?

– Кто к нему вчера ездил? – уточнил Новиков.

– Сергей Рогозин, – сообщил подчинённый.

– Пусть сейчас же опять едет туда и привезёт этого идиота Карасёва, – распорядился Новиков. – Да и всю его семью, если получится.

Молодого дипломата Рогозина снова отправили в Ухонице, куда он ездил накануне. Он подумал, что со стороны Праги жилище Карасёва караулят папарацци и, сделав небольшой крюк, подъехал к его дому со стороны соседнего посёлка.

Улица действительно была перекрыта и перерыта. Сергей остановился около самой траншеи, чуть не столкнув в неё знак «Проезд запрещён». Вышел из машины. Рядом с траншеей стояло трое поджарых молодых людей в жёлтых спецовках. Он достал телефон, набрал Карасёва и сказал в трубку:

– Я жду тебя около дома 991 ровно пять минут. Через шесть минут пускаем газ и собак. Так что бегом!

– Каких собак? – спросил обалдевший Гордей. – Серёжа, это ты, что ли? Каких собак?