По ту сторону. Мистическая лирика

Размер шрифта: 13

По ту сторону. Мистическая лирика

Корректор Юлия Мельник

Иллюстратор Иванна Штольц

© Андрей Татур, 2025

© Иванна Штольц, иллюстрации, 2025

ISBN 978-5-0065-2847-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Давнее

Брожу по аллеям каштановым,
будто бы тень в ночи,
ну вот и весна долгожданная,
вернулись домой грачи,
и дремлют безлюдные улицы,
и шепчут деревья листвой…
внезапно мне в сумерках чудится
выцветший образ твой;
и нет ни тоски, ни жалости,
ведь прошлое позади…
Будь там, где ты есть…
пожалуйста…
и ближе не подходи.

Фантазии

Расплачиваться незачем и нечем,
температура – около нуля,
когда упало небо мне на плечи,
когда рванулась из-под ног земля
и не осталось ни тепла, ни света,
неразличимы контуры теней,
реальность за чертой, за гранью где-то,
слова – нагромождение камней.

Во мгле чернильной, боязливо прячась,
роняю в пропасть времени ключи,
а дверь не открывается иначе,
хоть бей плечом, хоть головой стучи.
Никто не поменяет декораций —
всё в прошлом или может впереди,
но я не вижу смысла оставаться
и ждать, никем не встреченный, один.

Шатаясь, бродят призраки по крышам,
видения разносят саранчу…
Никто не видит, и никто не слышит —
всё громче, всё отчаянней кричу.
Становится мой голос глуше, глуше…
и болью отзывается в груди.
Вдруг под руки меня схватили души
и молча стали хоровод водить.

Летаргия

Сплю я, и мне снится
хищная зоркая птица,
на голубом мольберте
чертит линию смерти.

Ноги в крови, сбиты,
воду не пью – ядовита,
путь мой далёк, долог
сквозь ледяной холод.

Ямы, как чёрные дыры
там, на краю мира,
там, где хранят горы
в недрах ящик Пандоры.

Ветер по коже бритвой,
и не спасёт молитва —
там, за седьмой печатью
тьма и моё проклятье.

Город миражей

Забытый заброшенный город.
Домов опустевших скелеты.
В нём я, только я и холод.
Здесь днём не бывает света.

Здесь улицы без названий
и грязные подворотни.
Здесь стёрты реальные грани.
Я жертва, и я же – охотник.

С утра не поют птицы.
В лапту не играют дети.
Безмолвный город-гробница
поймал меня в свои сети.

Скитаясь по переулкам,
пытаюсь найти я выход,
и сердце колотится гулко,
а город злорадствует тихо.

Поиск

Взад-вперёд шатаюсь
по распятьям улиц.
Пропитался пылью,
пропитался грязью.
Мы с тобой однажды
где-то разминулись
так неосторожно,
будто кто-то сглазил.

Каждый шаг даётся
мне с трудом и болью.
В кровь разбиты ноги,
сердце кровоточит.
В голове бушуют
посильней прибоя
мысли… друг о друга
бьются и грохочут.

Знаю, нужно вырвать,
растоптать твой образ.
Сжечь дотла и пепел
по ветру развеять.
Но плетусь, как прежде,
по пустым, недобрым,
по распятьям улиц,
продолжая верить.

Последнее утро

Чёрные пропасти – белыми пятнами,
стёрты из памяти тысячи лиц,
стали навеки врагами заклятыми,
выпустив зло и грехи из темниц.

Чёрные линии, чёткие линии
смерти внезапной, страшной судьбы,
плиты надгробий покрыты инеем,
в склепах зловеще скрипят гробы.

Чёрные воды реки забвения
вышли, вздымаясь, из берегов,
нет в них ни таинства, ни отражения,
что ни бросай – не увидишь кругов.

Чёрным по белому
длинными строчками
буквы в слова,
как на теле рубцы…
Перемешались
святые с порочными…
Чёрное утро.
Встают мертвецы.

Рис.0 По ту сторону. Мистическая лирика

Последняя ночь

Стенает память громче и надрывней,
мучительно, болезненно свербя.
Ветра перебирают струны ливней —
незримы, как присутствие тебя.

И нечего отнять, и не прибавить —
ни слова, ни мгновения, ни дня.
Ты счастлива, не потому ли зависть
с энтузиазмом сожрала меня?
Не потому ли просто и цинично
исчезли, стёрлись линии судьбы?
Вопросы ни к чему, ты безразлична,
я у тебя в картонной папке «Был».

Остались вереницы многоточий
на восковых листах черновика.
Верёвка роковой, последней ночи
скрипит, петлёй свисая с потолка.

Ева

Тоска и одиночество
верёвкой к горлу тянутся…
обмяк безвольной куклою,
но сжаты кулаки,
рубцы и шрамы на всю жизнь
мне от тебя останутся,
но свистни только – прибегу я,
чтоб поесть с руки.

За чувства откровенные,
за жажду наслаждения
меня и в тёплой комнате
от холода знобит,
а ты, кусая яблочко,
сидишь в тени под деревом,
и на коленях у тебя
змея спокойно спит.

Ноктюрн

Здесь ночью светло, как днём —
горят фонари, витрины…
Здесь месяц своим серебром
дорог освещает спины.
Качелей тоскливый скрип
(звук старого патефона),
наверное, ветер-старик
нечаянно пальцем тронул.

Когда ты ушла тайком,
забыла, кажется, сходу
слова, человека, дом,
изменчивую погоду…
Хотя, может быть, и нет —
я жертва последствий психоза,
и мне не достать билет
в твой Рай новостей, прогнозов…

Там лучше всего молчать,
всё верно, оно и понятно —
вдруг примешься отвечать…
и слов
не вернёшь
обратно.

Огонь

Это я нарисован кистью
поздней осенью у костра,
где кружатся ошмётки листьев,
как развеянный по ветру прах.
Под завалами вечных вопросов,
где нет выхода изнутри,
не нашёл я доступный способ —
и гори всё огнём, гори!
Голова усыпана пеплом —
отвергаю тоску и грусть,
не хочу из полымя в пекло,
не продамся, не продаюсь!

Тихо съёжился бледный город,
он устал от беспутных забав —
здесь никто не придёт к собору,
не приложит к иконе лба.
Я остался один, последний,
поздней осенью у костра,
чтоб увидеть, как напоследок
превращается город в прах.

По молчаливым улицам

Давай вернёмся в наши, в те миры,
что для двоих придуманы когда-то,
и, несмотря на правила игры,
мы умудрялись выйти из квадрата.

Мы гнали всем препятствиям назло,
друг другом опьянённые летели,
и нам так фантастически везло,
так здорово все сотни дней в неделю.

Давай опять посмотрим из окна,
к холодному стеклу прижавшись лбами,
на осень, что без нежностей скучна
и холодна без искры между нами.

Теперь, конечно, нелегко вернуть
ту теплоту, ту искреннюю радость,
когда намечен был наш общий путь,
когда мы безотрывно были рядом.

Давай вернём полотна тех картин…
а вдруг нам предначертано судьбою
по молчаливым улицам пройти
и снова где-то встретиться с тобою.

Тень

Под завалами стольких лавин,
под холодными глыбами льда
не найти ничего от любви,
не достать ничего, никогда.

Быстро тают в моей горсти,
исчезают крупицы надежд,
исчезает слово «прости»…
рву иллюзию, как бареж.
Застываю один в темноте.
Небо сыплет на раны соль.
Не твоя ли мелькнула тень
и растаяла, будто сон?

Выживший

В плену у молчаливых стен
обескуражен и унижен,
сквозь щели в душной пустоте
хочу увидеть звёзды ближе.

Корабль разбит, команды нет…
они почили без надгробий
в пучине смелости, на дне,
в холодной и чужой утробе…
а в нарисованном окне,
оскалив выбитые стёкла,
шагнула чернота ко мне —
и тишиной стена промокла.

Оберег

Шёл и падал
наивный,
но не прятался по углам.
Жизнь – награда
и имя,
а за имя я всё отдам.

Нет, не плакал
в истериках,
не таращился в потолок,
одинаково
всех потерянных
вспоминал завсегда я в срок.

И не гордый,
не нужно,
ни друзей не хочу, ни подруг…
как по Гоголю,
безоружный,
начертил на полу я круг.

Алтарь

Наутро сон не вспомнится —
клеврет моей вины,
хочу страдать бессонницей,
чем видеть эти сны,
в которых нету истины,
где только миражи…
Безрезультатно чистим мы,
заляпавшись во лжи,
алтарь любви и нежности,
а он – ещё черней
и, как итог небрежности,
обуглился в огне.
А мы друг другом сломлены,
парализует страх…
Кривые пики молнии
нас превращают в прах.

Рис.1 По ту сторону. Мистическая лирика

Листья

Осенний ветер вырвался из клетки —
обиженный, озлобленный, босой.
Кого из нас, сорвав с замёрзшей ветки,
немедленно задавит колесом?

Тревога охватила и не дремлет.
Пикируют со свистом птицы вниз,
где насмерть разбиваются о землю
и превращаются в голодных крыс.

А мы могли бы глубже след оставить,
намного чётче и заметней след…
но, сорванные с веток, мы в канаве
валяемся, как мусор, много лет.

Полночь без пяти

Страх ночи… мысли в клочья…
нету пути назад.
Бес хочет между прочим
мне показать свой ад.
Пуст, болен, глуп, бездушен,
раб чужих голосов —
приговорён навеки слушать
бой бесстрастных часов.

Озноб

Я образ твой из памяти сотру,
и пусть не сразу, но привыкну к боли.
Растрёпанное сердце на ветру
и ноет, и сжимается, и колет…

Захлопнув с силой дверь своей души,
я вдруг внезапно осознал, я понял —
когда-то мир, казавшийся большим,
сегодня умещается в ладони.

Над пропастью стою. Мои мечты
пикируют в бездонную утробу.
Не то, что б я боялся высоты…
но без тебя мне страшно до озноба.

Твоё окно

Спит обречённый город,
звёзды не светят сквозь тучи,
изредка слышен шорох
в этом безмолвном, беззвучном
городе серых мозаик,
меланхоличной грусти…
Он меня не впускает,
он тебя не отпустит.

Но я отыщу способ,
я проберусь в этот город,
он останется с носом,
будет краснеть от позора…
Я же краски взболтаю,
небо залью синевою
и прорасту цветами,
и расстелюсь травою,
буду дразнить твою кошку
кенаром заливаясь,
и постучу в окошко…
вдруг ты меня узнаешь.

Палата №10

Я в больнице, в десятой палате
(фантастически рад, если вкратце),
я себя приковал к кровати,
приковал, чтоб себя не бояться.

Не разбиты – искусаны губы,
мутный взгляд в потолок белый,
не вода здесь льётся по трубам —
льётся кровь молодых, смелых.

Сквозь бетон отчётливо слышно,
как хрустят крахмалом халаты,
не найти в длинном списке лишних,
не найти в нём невиноватых.

Иногда мне становится страшно…
ненадолго, совсем немного…
из меня вылетают с кашлем
настороженность и тревога.

Перестань сожалеть, довольно —
не совсем потерян рассудок.
Мне не больно. Слышишь? Не больно…
Кто впустил тебя?.. Прочь отсюда!

Незваное

Лунный свет облизывает окна
и ко мне крадётся через кухню,
вздулась ночь, и, кажется, что лопнет,
мир качнётся, содрогнётся, рухнет.
Как назло, опять заныла память,
не унять никак – одно расстройство.
В дом вошло неслышными шагами
и присело рядом беспокойство.

Тьма

Не зажглись в эту ночь
вдоль дорог фонари,
под которыми мы целовались.
Если правду не можешь сказать,
так соври,
что не зря мы с тобой повстречались.

Помнишь, нас окружала
цветами весна —
разрывалось на части сознанье,
как ночами нам было с тобой
не до сна,
как шептали друг другу признанья?

А теперь ты молчишь…
и ни слова в ответ,
смотришь томно пустыми глазами…
Не горят фонари

Продолжить чтение