Не смотри назад

Какое-то рыжее чучело

Утреннее кофе для меня всегда особый ритуал. И дело даже не во вкусе этого напитка. Сам запах кофе возвращает меня в то время, когда я была по-настоящему счастлива. Только я тогда не видела этого и полагала, что моя жизнь бессмысленна. Какая же я была дура! Как бы я хотела вернуться в то время, когда мы с моей сестрой вместе пили кофе и новый день наполнялся надеждой и беззаботным весельем. Надеждой, что мы когда-нибудь сбежим и будем жить свободно. Вырвемся из этой золотой клетки и начнем все с нуля.

Сзади я услышала шаги и сразу же напряглась. Лазарев. Он в последнее время сильно шаркает. После второго инсульта у него слегка парализовало левую сторону. Вроде бы не сильно переклинивает набок, но все-таки, когда он ходит, отчетливо видно, как он заваливается на бок. Он ходит с тростью.

Обычно я встаю пораньше, чтобы попить кофе в одиночестве, но сегодня он тоже проснулся довольно рано.

– С добрым утром, Даша. – он вымученно улыбнулся и на его лбу появилась мученическая складка. – Рад тебя видеть. Надеюсь, у тебя хорошее настроение?

– Как всегда. – пробурчала я, не поднимая на него глаз, потом взяла кружку и отошла к окну. Там, за окно, был сад. Много воспоминаний было связано с этим садом. Я невольно улыбалась, когда в памяти всплывали какие-то приятные моменты.

Самое яркое событие, как мы с сестрой и ее женихом зимой играли на снегу. Мы боролись и закидывали друг другу снег за шиворот. Это было так весело, что я, кажется, никогда так не смеялась! А потом я заболела и Лана за мной ухаживала. Ей тогда досталось от Лазарева. Он всегда был жесток к Лане. А я всегда ненавидела его за это.

– Даша! – услышала я словно откуда-то издалека. – Я зову тебя, зову, а ты не слышишь. Ты в порядке?

Я резко развернулась и посмотрела на него.

– В полном! – на этот раз я нагло посмотрела ему в глаза и вынудила его опустить взгляд. Он тяжело вздохнул и больше не смел меня тревожить.

Внезапно на кухню вползло какое-то рыжее чучело и весело поздоровалось со мной, заставив меня встрепенуться от страха.

Нет, девушка была не страшная. Очень даже симпатичная… Просто… Лазарев не отреагировал на нее. Совсем… а это могло значить только одно: он ее не видит.

“Это опять начинается… Снова буду видеть… Снова шиза… Я так больше не могу! Почему они? Почему вижу не тех, кого хочу?” – вереницей пронеслось в голове. Рука задрожала и я чуть не выронила чашку.

– Даша? С тобой все в порядке? – Лазарев встал и медленно начал двигаться в моем направлении. Я же стояла, ощущая как почва уходит из-под ног.

– Сейчас пройдет. Мне нужно просто прилечь. – пробормотала я, стараясь не смотреть в сторону рыжей гостьи.

– Я могу помочь. – сказала девушка. Я покосилась в ее сторону, но ничего не ответила. Жизнь научила меня не отвечать глюкам, пока не убежусь, что они реальные персонажи в этой долбанной матрице. Лазарев снова не отреагировал на нее.

“Черт, ну почему это произошло прямо сейчас? Я не хочу снова пить таблетки!” – досада уже подбиралась изнутри, и я готова была расплакаться от отчаяния.

– Вероника, налей воды из кулера! – внезапно сказал Лазарев, обращаясь к этой непонятной особе.

– Вероника? – переспросила я.

– Да, она тут ненадолго, обещаю. – виновато сказал он. – Ты же знаешь, я все-таки мужчина, иногда мне надо…

– Не продолжай. Мне плевать. – грубо прервала я его и чуть оттолкнула.

Сознание снова вернулось на свое место, а ко мне вернулся здравый рассудок. Я посмотрела на рыжую гостью и улыбнулась ей.

– Добро пожаловать в ад. Надеюсь, у тебя хватит мозгов сбежать отсюда как можно скорее, пока не сгинула тут окончательно!

– Даша, ну зачем ты так? – растерянно проговорил Лазарев. – Вероникочка, Даша шутит, у нее просто плохое настроение…

– Было хорошее, пока мне не помешали! – злобно сказала я, бросив чашку в раковину и не рассчитав силу. Жаль. Эта чашка мне нравилась. Хотя… Она уже пятая, которую я случайно разбиваю.

– Феликс, ваша дочь очень милая, я не обижаюсь. – сказала Вероника и одарила меня лучезарной улыбкой.

Я усмехнулась. Думает, что я его дочь. Хотя. Я ведь и правда его дочь, по документам. Если не учитывать, что он сделал со мной однажды… Отцы такое не делают со своими дочерьми. Но это было давно. Я стараюсь не думать об этом. Плевать на все. Этот старый козел уже одной ногой в могиле. Недолго ему осталось. И тогда я буду свободна!

А эта Вероникочка, как и все остальные его одноразовые куклы, наверняка рассчитывает, что он на ней женится. Уж не знаю, что он им там обещает. Но платит он им не плохо, раз они пачками липнут к нему. И выбирает всегда молодых, чертов извращенец! А потом они просто в один день исчезают из этого дома навсегда.

– Ты чего там так долго? – услышала я знакомый голос и мое сердце сразу же оттаяло. Из глаз полились слезы.

– Лана! Лана!!! Как же долго я ждала тебя! Почему ты не приходила так долго?! – я закрыла дверь на замок и включила музыку, чтобы нас никто не мог слышать.

– Может, потому что ты ревешь постоянно, когда я тебя навещаю? – задумчиво сказала она, и ее тон был, как всегда, насмешливый.

Я не успела ничего сказать, как она подбежала к окну и начала что-то рассматривать в саду.

– Этот идиот так и не снял решетки с окон? – усмехнулась она.

– С чего бы он их снимал? Он же думает, что я выброшусь из окна. Камеры везде поставил…

– У тебя тут камеры? – она начала оглядываться. – Он что, следит за тобой, когда ты тут переодеваешься?

– Я думаю, он следит за мной, даже когда я в ванной… – я опустила глаза и сглотнула горький ком. Мои кулаки сами собой сжались.

– И ты так спокойно говоришь об этом? – удивилась Лана. – На тебя это не похоже…

– А что я с ним драться буду? Ты ведь знаешь, как он помешан на мне…

– Ах да! Ты же его ангел! – засмеялась Лана. – Я бы на твоем месте крутила бы им, как щенком. Он бы у меня из рук ел!

– Да пошел он! Видеть его лишний раз не могу! – прошептала я сквозь зубы.

– Тебе его не жалко? Он ведь умирает…

– Только благодаря этому я наконец-то верю, что карма существует!

– А что ты будешь делать со всеми его деньгами? Ты ведь единственная его наследница… Он ведь на тебя завещание написал… – снова спросила Лана.

– Да срать мне на его деньги! Мне ничего не надо, ты ведь знаешь. Я просто жить хочу… Нормально жить, без этих решеток и охранников, которые ходят за мной по пятам!

– Ты как была дурочкой, так и осталась. – Вздохнула Лана. – Ты с его деньгами можешь осуществить все свои мечты! Вот что ты хотела раньше? Помнишь, ты мне рассказывала…

– Ты про тот бред с открытием детского дома для особых детей? – я скептически посмотрела на нее. – Забудь. Я уже выросла, это уже мне не интересно.

– Даша, ты за эти два года так сильно изменилась… Тебе уже 22 года. Ты почти закончила университет и можешь начать свое дело. Так почему бы не воспользоваться ситуацией?

– Лазарев хочет, чтобы я возглавила его компанию. – усмехнулась я. – Просто розовые мечты. Постоянно уговаривает меня хотя бы попытаться вникнуть, чем он занимается.

– Да, тебе так повезло, а ты в упор не видишь… – покачала головой Лана. – Я бы все отдала, чтобы оказаться на твоем месте.

Я посмотрела на нее и на моих глазах появились слезы.

– А я бы все отдала, чтобы оказаться на твоем месте. Чтобы больше не страдать… Ты можешь там узнать, так вообще можно?

– Что можно, дурочка?! И хватит уже реветь, ты такая страшная, когда плачешь. Видела бы ты свою рожу.

– Да иди ты, сама дура. – усмехнулась я. – Вечно знаешь как испортить трогательный момент.

Я села рядом с ней и стала разглядывать ее прекрасное лицо. Она за эти два года ни капли не изменилась.

– Лана, я правда хотела бы, чтобы ты оказалась ан моем месте. Я бы умерла за тебя.

– Не надо за меня умирать, шизанутая. Живи и радуйся! Помнишь, что я тебе написала?

– Помню. – кивнула я. Ее прощальное письмо я прочитала миллион раз. Каждое слово проплакала. Каждую букву прожила, представляя, как она выводила ее своей рукой, пока я мирно спала, не знаю о надвигающейся беде.

– Ты уже простила меня? – спросила меня Лана, ее голос уже был без привычной иронии.

– Простила…

На следующее утро я рисовала в парке. Это был портрет Ланы.

Краски неба начинают бледнеть

Лазарев вышел подышать свежим воздухом и я слышала, как он приближается.

Удивительно, когда он приходит посидеть со мной, он вроде бы не мешает, но как будто воздух рядом с ним становится тяжелее. Да и краски неба начинают бледнеть. Этот человек одним своим присутствием умеет испортить все.

Сегодня он решил поговорить. Обычно он молчит. что ж, он умирает. ему хочется выговориться.

Лана меня спросила, не жаль ли мне его. На самом деле, в глубине души мне его по-человечески жаль. Какой бы он не был мерзавец, он очень сильно раскаивается. Он ищет прощения, мучается. Именно поэтому у него был второй инсульт. Он ждет моего прощения. Ждет… Только я никогда не прощу его! Никогда!

Он убил единственного человека, который так много значил для меня. Моя сестра была для меня всем. Она вытащила меня из ямы, наполненной ужасом. До нее я пребывала в демоническом мире, никто и ничто не могло мне помочь. Именно ее свет и любовь помогли мне сломать мою клетку и выйти. Только благодаря ей я могу снова дышать! Могу ясно мыслить, могу жить без таблеток, могу не бояться моих внутренних демонов!

А теперь ее больше нет рядом. Она умерла из-за Лазарева, из-за его жестокости, из-за его ревности. И теперь… В моей душе пустота. Он ждет прощения? Кто его будет прощать? Во мне не осталось того, кто был способен на это. Теперь я просто тень.

Все что мне остается, это жить воспоминаниями. Я проживаю каждый день снова и снова. Я рисую то, что у меня было и что я потеряла. Но эти рисунки заставляют меня улыбаться и забыть, что я живу не так, в прошлом, а в каком-то новом сером мире, где больше меня не ждет ничего хорошего.

– Ты снова ее видишь? – голос Лазарева заставил меня вздрогнуть и замереть. Я сдала кисть в руке и почувствовала, как хрустнули мои зубы от злости.

– Снова шпионишь за мной? – спросила я, не оборачиваясь.

– Я не специально. Ты просто вчера была странная с утра, я переживал что ты…

– Переживал, что я что-нибудь с собой сделаю? – я обернулась и пристально посмотрела на него.

– Даша, пойми правильно. Я не хотел за тобой подглядывать, это случилось само собой. – начал он оправдываться, а я только усмехнулась. Типа я не знаю, что этот старый извращенец от монитора не отходит. Я для него самое актуальное реалити шоу. Я уже привыкла к тому, что за мной следят на каждом шагу. Мне просто стало пофиг на все.

– Не утруждайся. Мне по барабану. Нравится смотреть на меня? Смотри. – сказала я и продолжила вырисовывать портрет Ланы.

– Ты снова рисуешь ее… – вздохнул он.

Я не отреагировала.

– Даша, я хочу, чтобы ты поговорила с доктором… Он сказал, если галлюцинации вернуться, чтобы мы обратились за помощью… – начал он.

– У меня нет галлюцинаций. – грубо прервала я его.

– Но я видел, как ты с кем-то разговаривала в комнате…

– Видел? – я посмотрела на него и усмехнулась. – Тогда, может быть, галлюцинации у тебя?

Я вспомнила тот день, когда я перестала называть его на вы и перешла на ты. Когда я начала видеть Лану. Я стала словно целостной. Она меня снова спасла, пусть уже и после смерти. Она приходила ко мне каждый день и ее присутствие заставляло меня снова дышать. Именно благодаря ей я не свихнулась и не отправилась вслед за ней. Есть тысячи способов, как уйти туда, но она меня убедила остаться. И вот я живу. Она верит в меня. До сих пор верит, хотя в последнее время я стала видеть ее очень редко.

– Даша… Я не буду тебя тревожить, дам тебе рисовать в тишине, только хотел задать один вопрос… – Он слегка помолчал, словно пытаясь подобрать слова, может быть ожидая, когда я отвлекусь от работы и обращал на него внимания. Ему всегда был важен зрительный контакт со мной, словно от того что я смотрю на него, он заряжается энергией.

Мы раньше смеялись слоны, что он энергетический вампир. Возможно так оно и есть.

– А ты видишь Ангелину? – Внезапно спросил он. Вот здесь я уже всерьез удивилась его вопросы и подняла на него изумленные глаза.

– В смысле? Ты совсем уже? – Спросила я все тем же ошарашенным голосом. – Она ведь…

– Ладно, прости, сморозил глупость. – Просто спросил, вдруг…

Я помотала головой, улыбаясь портрету Ланы, словно давая понять, что мне кажется ситуация очень смешной.

Краем глаза я увидела, что Лазарев пошел в сторону дома и с облегчением вздохнула.

– Даша, так и продолжаешь держатся за свое прошлое. – Я вздрогнула от внезапного голоса, который раздался совсем рядом.

Мне только этого не хватало! Я уже год не видела Ангелину и еще столько бы не видеть!

Ангелина – это сестра Лазарева, которая меня и уговорила на этот фарс. После смерти Ланы я была в больнице. Мне там было хорошо, но она пришла и попросила скрасить последние дни ее брата. Только это была не совсем просьба. Меня вынудили покинуть стены лечебницы, где я ощущала себя в безопасности и снова вернуться в этот дом. Туда, где я потеряла все.

Я обернулась и увидела стоящую рядом со мной Ангелину. Она была такой, какой я ее видела в последнюю нашу встречу.

Убедившись, что она стоит и смотрит на меня, я тут же отвернулась, сделав вид, что не вижу ее.

– Только не делай вид, что не разговариваешь со мной! Ты ведь знаешь, что я не отстану!

– Какого черта Лазарев тебя вспомнил. – пробубнила я еле слышно, как бы самой себе. – Вспомни черта, вот и он.

– Даша, ты стала совсем неуправляемая. Разве такой я тебя знала? – сокрушалась Антонина. – Ты ведь была такой хрупкой, такой нежной девочкой. Во что ты превратилась? Как ты со старшими разговариваешь?

Она начала повышать голос. А я продолжала игнорировать ее обвинения. Она и при жизни мне не особо нравилась. Ведь если бы она помогла мне, когда я просила помощи… Ей всего лишь нужно было ответить на мой звонок. Все было бы по другому. И Лана была бы жива.

– Даша! Посмотри на меня! Ты не сможешь вернуть Лану, тебе нужно заняться своей жизнью! С тобой рядом есть человек, который тебя любит! Мой брат в лепешку разобьется, лишь бы сделать тебя счастливой! А ты!!! Неблагодарная девчонка!

– Ага. Уже сделал. Я так счастлива, как никто другой! – злобно пробормотала я еле слышно.

– Он тебя сделал наследницей! Все, что наша семья имела, все достанется тебе! Он тебя взял с улицы, обогрел! Лицо тебе новое подарил! И чем ты ему платишь? Презрением? За его доброту и деньги ты платишь ему ненавистью?

Я тяжело вздохнула. Помню, как Ангелина ругалась с Лазаревым, когда он удочерил меня. А когда он оформил завещание, я думала, она меня просто сожжет взглядом. Я помню, как они ругались. Лазарев сказал, что ее это не касается, а она доказывала, что она его родная сестра и по совести, все свое состояние он должен отдать ей.

Лазарев был зол. Он сказал, что это не обсуждается, а она тогда сказала, мы еще посмотрим. В то время Лана часто была со мной, практически не покидала меня. Вернее, не сама Лана, а мое представление о ней в виде глюка. Да пофиг. Мы с ней болтали и она тогда предположила, что Антонина попытается что-то сделать со мной. Она была всерьез обеспокоена этим, а я ей доказывала, что Антонина не такая. Сука конечно, еще та. Но чтобы причинить вред… Это вряд ли.

Угрожала ли она мне? Было дело… Уговаривала, угрожала расправой, требовала отказаться от наследства. Она хотела, чтобы я поговорила с ее братом и сказала, что завещание надо переделать на нее. Сказала, что у нее семья, пасынок и все такое. Я только слушала и молчала. Будто от меня что-то зависело. Если Лазарев так решил, то его уже ничто не сможет переубедить.

Свет почти не проникал внутрь

В один из дней она пришла и сказала, чтобы я собирала манатки, пока Лазарева нет. Обещала помочь мне уехать за границу, дать денег и документы. Я повелась. Очень уж хотелось избавиться от присутствия Лазарева.

– А как же охрана? Меня не выпустят без сопровождения. – тревожилась я. Сердце билось в бешеном ритме. Неужели я и правда буду свободна?

– С охранной я договорюсь. А Феликса не будет еще несколько дней, он ничего не узнает. – заверила она меня.

Я сомневалась, что он не узнает. Заметит, что меня нет уже к вечеру и поднимет панику. Но запах свободы был так близок… Так сладок!

Рано утром я спустилась в гараж и села в ее машину.

– Пригнись, чтобы охрана тебя не видела. – сказала она, когда мы выезжали с территории.

А потом мы долго ехали по трассе и я немного открыла окно, чтобы свежий прохладный воздух бил мне в лицо. Я улыбалась, я не знала, как я буду жить в чужой стране, но это было неважно. Главное, подальше от этого ада, в котором я вынуждена вести мое жалкое существование!

***

Я представляла, что буду за границей уже к вечеру. Вместо этого Антонина меня вывезла в какую-то глухую Рязанскую деревню и оставила в каком-то заброшенном доме с заколоченными окнами. Заперла там, оставив воды и еды, сказала, что ей нужно время, чтобы подготовиться.

– Мне нужно сделать тебе загранпаспорт, Феликс твои документы в сейфе держат, поедешь за границу с липовым. – сказала она, потом забрала мой телефон и закрыла дом снаружи.

Я не сразу поняла, что она решила меня похоронить там заживо… Три дня я ждала ее. Верила, что она придет и исполнит свое обещание. Лана все это время была со мной, поэтому мне не было одиноко.

Этот дом, ставший моей тюрьмой, вызывал у меня мурашки по коже. Казалось, каждый угол, каждая трещина в стенах пропитывались страхом, который я ощущала до самых костей. Я знала этот дом досконально, словно каждое его пространство отпечаталось на моем сознании за эти три дня. Стены здесь были такими обшарпанными, что куски штукатурки обнажали грязные кирпичи, как будто дом показывал свою истинную, гниющую суть. Стены словно дышали, напоминая мне о том, как долго они стоят, прогнившие временем, покорные, но жуткие.

Свет почти не проникал внутрь – только слабые, едва заметные лучи просачивались через заколоченные окна. Эти лучи выглядели так, будто сами умирали, прежде чем достичь пола. Здесь не было света, не было надежды. Лишь тьма, которая заползала в каждый уголок комнаты, как сырая плесень, заползая под кожу.

Я сидела, съежившись в углу, каждый шорох заставлял сердце стучать в удвоенном ритме. Треск старых половиц звучал как удары молота по моим нервам. Воздух был тяжелым, затхлым, словно он тоже давно перестал двигаться. Казалось, сама атмосфера этого места была живой, наблюдающей, как я постепенно схожу с ума.

– Лана, мне страшно… – прошептала я, едва осмеливаясь произнести это вслух. Слова застревали в горле, будто боялись прорваться наружу. – А если она и правда не вернется?

Лана, моя единственная связь с реальностью, или, может, уже и с безумием, появилась передо мной, ее глаза были полны непонимания и гнева.

– А я тебе сразу сказала, чтобы ты не доверяла ей! – ее голос прозвучал так резко, что я вздрогнула. Лана наклонилась ближе, ее лицо стало серьезным, будто она пыталась пробить стену моего страха. – Хватит уже ждать! Три дня сидишь тут! Она не вернется, она тебя тут похоронила.

Я чувствовала, как слова Ланы ударили прямо в сердце, заставляя мое дыхание становиться сбивчивым. Мои мысли вихрем проносились в голове, хаотично перемешиваясь с паникой и ужасом. Мне нужно было что-то сделать, любой ценой.

– Тебе нужно выбираться! – Лана практически кричала, ее голос звучал как грозный приказ. – Давай же, зови на помощь, попытайся сломать дверь, сделай хоть что-то!

Я посмотрела на заколоченные окна, потом на запертую дверь, мое тело задрожало. Я вспомнила, как Ангелина запирала ее. Этот звук замка стал для меня смертным приговором. Сможет ли кто-нибудь меня услышать? Есть ли вообще шанс выбраться из этого места живой?

К горлу подкатил ком, и я едва не задохнулась от охватившего меня ужаса. Неужели она действительно оставила меня здесь умирать?

Я ходила из угла в угол, цепляясь за мысль, что могу выбраться отсюда. Но сколько бы я ни пыталась рассуждать здраво, страх сжимал меня в своих тисках. Он словно парализовал, не давал дышать. Лана была права. Ждать Антонину бесполезно. Она не вернется, как бы я ни убеждала себя в обратном. Никто меня не спасет. Если я не выберусь сама, я умру здесь.

Я ненавидела этот дом. Если сперва он мне казался временным пристанищем, пока Ангелина делает мне документы, то теперь это было моим склепом.

– Вот на кой черт ты отдала ей телефон? Какой же ты кусок идиота, все-таки! – покачала головой Лана.

– Она сказала, Лазарев по телефону сразу найдет меня. Запеленгует. А она обещала выкинуть мой мобильник в реку, чтобы запутать следы. – сказала я, хотя понимала, что уже тогда могла бы догадаться об истинных планах Ангелины и запаниковать. Как ни странно, Лазарев был единственным человеком, который мог бы меня спасти. Но вряд ли он найдет меня в этом проклятом месте.

Я остановилась у окна, оценивая доски. Вырваться через окно казалось единственным шансом. Я подумала, что если соберу всю силу, то смогу выбить их. Хватило одного удара, чтобы понять, насколько я слаба. Нога отозвалась болью, но я продолжила, как безумная. Внутри что-то кричало: «Давай! Выбей!» – и я била снова и снова, хотя уже начинала осознавать, что это бесполезно.

– Лана, мне нужна помощь, – выдавила я. – Помоги мне!

– Даша, как ты себе это представляешь? – скептически сказала она. – Давай, ты справишься, – ее голос был твердым, как камень. – Ты должна продолжать! Давай, найди в себе силы. Никто не придет! Никто тебе не поможет! Никто, кроме тебя самой!

Я прикусила губу, и слезы на миг застлали мне глаза. Я начала кричать. Так громко, как только могла.

– Помогите! Я здесь! Помогите мне!

Я кричала до тех пор, пока голос не превратился в хрип. Но никто не ответил. Только тишина. Абсолютная, давящая. Я услышала, как внутри что-то щелкнуло, словно этот дом, как и все вокруг, насмехался надо мной. Мне казалось, что я действительно схожу с ума. Меня никто не услышит. Здесь я и умру.

Следующие два дня я стучала по двери. Я колотила в нее изо всех сил. Поначалу кулаками, потом ногами. Сил у меня оставалось все меньше, но я продолжала. Мне нечего было терять. Лана стояла в стороне, наблюдая, но она не могла мне ничем помочь. Только моральной поддержкой.

– Даша, ты сильная, – произнесла она твердо. – Ты должна бороться. Если сдаться сейчас, никто не спасет тебя.

– Я не могу больше… – прошептала я, чувствуя, как силы уходят.

– Можешь! – Лана смотрела на меня, ее взгляд был как у воина. – Ты можешь больше, чем тебе кажется. Это твое испытание. Давай, собери остатки сил и сражайся!

Штукатурка с потолка сыпалась от ударов, грохот оглушал. Я уже едва держалась на ногах, но продолжала, словно голос Ланы подталкивал меня каждый раз, когда я была готова упасть.

Когда одна из досок на двери наконец поддалась, треск раздался так громко, что сердце у меня радостно затрепетало. Я начала бить по двери с удвоенной силой, словно каждое движение восстанавливало во мне хоть немного тех сил, что давно оставили мое тело. Наконец, когда казалось, что все вот-вот закончится, я услышала шаги.

Шаги доносились все ближе. Сначала я подумала, что это галлюцинация – возможно, Лана снова решила подшутить надо мной, но, прислушавшись, я поняла: это реальные звуки, и к ним примешивались голоса. Мужские голоса. Они спорили, ругались, и эти яростные матерные выкрики вспороли мне мозг.

В мгновение ока я замерла, сердце вмиг превратилось в холодный комок страха. Кричать? Звать на помощь? Нет… Нельзя. Подсознание забило тревогу, вспоминая, как когда-то в подвале четыре ублюдка сломали мою жизнь, мою психику, меня. Я с тех пор не доверяю мужчинам и боюсь их.

Но кто эти незваные гости? Кто они такие? Что они делают здесь, среди ночи, да еще с таким лексиконом? Ужас постепенно затоплял меня, словно холодный ледяной пот стекал по позвоночнику.

И не таких ломали

Мужчины приближались. Я попятилась, инстинкты зашкаливали. И единственное, что пришло в голову – залезть под кровать. Дурное укрытие, но другого варианта просто не было.

– Тут замок, – донесся голос одного из них.

– Вот ключ, – последовал ответ.

– Эта старая сучка сказала, что девчонка буйная, – хрипло проговорил один из них.

– Ничего, и не таких ломали, – ответил другой, и я почувствовала, как дыхание сбилось, как будто воздух перестал поступать в легкие.

– Кажется, Ангелина наняла киллеров, чтобы тебя грохнули, – пробормотала Лана, отстраняясь от меня, как будто сама замерзла от ужаса. – Сиди тихо, не шевелись.

Я еле дышала, забившись под кровать. Воздух казался таким плотным, что казалось, будто стены этого места сдавливают меня, не давая двигаться. Мужчины вошли в дом, и их фонарики резали тьму, словно ножами вспарывая каждый уголок комнаты. У меня закружилась голова, воздух становился все тяжелее, и я чувствовала, что могу потерять сознание прямо там.

– И где она? – один из них озвучил мои худшие опасения.

– Где-то тут. Заныкалась, наверное, – прошипел второй, выдергивая слово с ненавистью.

Я смотрела на Лану, мне казалось, что сейчас я ее видела более четко, как будто под кроватью было достаточно светло. Она слегка приподнялась на локти и повернула свою голову, показывая мне знаком, чтобы я не дышала.

И все-таки, как я уже и сказала, в это доме было единственное место, где можно было спрятаться – это под кроватью. Там меня и решили искать незваные гости.

Один из них наклонился и посветил фонариком. Я зажмурилась, ощущая как по телу прошел болезненный заряд энергии, скрутивший мои внутренности. Я буквально почувствовала, как неведомая сила скрутила мне узлами все мои нервы.

– Кто у нас тут? – оскалился мужчина.

Второй тоже присел на корточки возле кровати и тоже начал святить фонариком. Потом чьи-то руки схватили меня за плечо и резко потянули. Я закричала, а когда мне попытались закрыть рот, я укусила одного из подонков за руку. Сразу же за этим последовал удар по лицу.

Укушенный мною развернул меня к себе так, что я чуть не шлепнулась спиной на пол.

– Так значит, ты кусаться любишь?!

– Н-нет… Отпустите меня…

– Отпустить?! – если раньше угроза от этого мужчины была напускной, то теперь он начинал по-настоящему злиться. – Ты всерьез думаешь, что мы тебя так просто отпустим? Ты блаженная что ли?

В этот момент я, немного набравшаяся сил после удара, сильно лягнула этого урода и сделала рывок в сторону двери. Но не тут-то было! Он схватил меня за волосы и потянул на себя. Я резко упала на пол, обдирая коленки. Мужчина подтянул меня к себе.

И пока он меня держал в своих руках, второй грубо стянул с меня штаны и задрал майку. Я кричала и вырывалась, но их это только забавляло.

Увидев меня в одних трусиках, мужчины начали меня трогать, а я ощутила, словно я падаю в какую-то бездну. Меня словно отбросила в тот самый день, когда я уже была в подобной ситуации. Четверо подонков меня поймали и насиловали в день моего рождения. А потом оставили меня на съедение крысам. Этот период жизни был поворотным в моей судьбе. Он сломал меня, сломал все, что у меня было. Я потеряла не только себя и свою жизнь, но и близкого человека, мою бабушку, которая не смогла пережить того, что со мной случилось и умерла от сердечного приступа.

Я никогда не забуду тех четверых, которые так и не ответили за свое преступление. И вот теперь все повторяется. Меня снова лапают, меня раздевают против моей воли! Меня просто используют как вещь!

Мужчины начали тереться о мою пятую точку. Я сразу же отметила, что у этих двоих появилась не хилая эрекция. Один из них все еще держал меня, чтобы я не пыталась сбежать.

Осознав свое положение, я попыталась убедить себя, что я смогу это пережить, нужно просто потерпеть. Нужно сохранять здравомыслие, но в ее позе это не было трудноосуществимо.

– Нам сказали избавиться от тебя, – начал один из бандитов. – Но зачем же избавляться от таких сочных красавиц? Ты не умрешь так просто, ты будешь отрабатывать. Теперь ты принадлежишь нам.

– Ну что, давай, покажем девушке, кто в доме хозяин. – сказал он, обращаясь ко второму.

Второй урод, которому и был послан вопрос, хитро улыбнулся. Взяв меня оной рукой за бедро, он приподнял мой таз повыше.

– Есть одна идея, – недобро ответил он.

Схватившись двумя руками за мои трусики, он медленно потянул их вниз. Я тут же схватилась за его руку.

– Прошу вас, не надо…

– Мы хотим тебя немного поиграть с тобой, – с ехидством ответил мужчина. – Давай, Амир, держи ей руки. – обратился он к другу.

– Вахид, ты только осторожнее, не придуши, как ты любишь… Девчонка вон какая свежая, можно будет подзаработать еще… Идейка есть, но это потом…

– Не переживай, я буду нежен. – заржал Амир.

Вахид с готовностью подошел к моей голове и, собрав мои руки, прижал к полу за запястья. Его друг одобрительно кивнул и продолжил снимать трусы.

– Неееет! Не надо! – закричала я, пытаясь снова укусить за руку, которая держала меня.

– Еще раз укусишь, зубы выбью! – с жестокостью в голосе сказал Вахид.

Амир спустил мои трусики, оголяя ягодицы и мое сокровенное местечко. Я была в таком ужасе, что начала водить из стороны в сторону тазом и пытаться плотнее сжать ноги. Мужчина с интересом протянул к ней свою руку и потрогал пальцами мой лобок, а потом грубо вторгся между моих ног и начал меня буквально лапать прямо там!

– Эта паршивка до сих пор не намокла, – злобно сообщил он. – Кажется, мы ее не возбуждаем.

– Да не… Просто девочка любит, когда грубо, а ты с ней слишком цацкаешься.

– Что, нравится грубо? – спросил Амир.

Он приподнял мою голову за подбородок. Я отвела взгляд и смущенно сжала дрожащие губы. Он, тем временем, бесцеремонно ввел сразу два пальца в мое лоно. Оно уже было сорванным. Но у меня так давно не было секса… Ни разу с момента изнасилования. Я не считаю того случая, что у нас произошел с Лазаревым. Он меня насиловал всю ночь в задний проход. И вот сейчас, этот урод бесцеремонно засовывает в меня свои пальцы! Этот урод, чье лицо в полутьме при свете фонарей, мне кажется еще более страшным и даже нереальным! Словно он поднялся сюда из самого ада!

– Не надо… – вырвалось у меня от отчаяния.

– Да ты не девственница!

– Нет… – помотала головой я.

Он медленно вынул пальцы из моей щелки и потянулся свободной рукой к пряжке на своем ремне. Он вопросительно посмотрел на Вахида.

– Покажи ей «кузькину мать», – злорадно сказал Вахид.

– Ага, – отозвался Амир.

– Не надо «кузькину мать»! – испуганно закричала я. – Прошу вас, сжальтесь!

– Что-то она больно болтливая, – заметил Амир, спуская штаны. – Вахид, займись этим.

Освободив свой мужской орган от одежды, Амир приподнял меня за волосы еще выше и начал тереться об меня, водя головкой своего члена по моим половым губам. Он медленно вошел в меня, наслаждаясь этим чувством триумфа над моей беззащитностью.

Нанизанная на ствол

Я думала, что свихнусь. Все происходящее казалось совершенно нереальным. Как назло, Лана куда-то испарилась. Она нужна была мне прямо сейчас, но ее не было.

Я почувствовала, как что-то большое проникает в меня. От беспомощности глаза у меня заслезились. Я тоненько завыла от ужаса, и сокрушенно опустила голову.

В этот же момент Вахид подошел ко мне и приподнял за руки так, что я оказалась в полусидящем состоянии, нанизанная на ствол Амира.

Штаны у Вахида тоже были расстегнуты, и из их ширинки торчал возбужденный орган.

– Чего смотришь? Нравится? – он помотал перед моим носом своим мужским достоинством. Из-за того что свет больше падал на его лицо, а не на пах, я так и не смогла нормально разглядеть то, что он мне пытался продемонстрировать.

Только его не особо это волновал, у него были другие планы. Он насильно раскрыл рот, направляя в него свой половой орган.

– Отвали, подонок! – протестующе крикнула я.

– Меньше слов! – ответил Вахид.

Уткнувшись в мою щеку, он медленно провел головкой по моим губам, и просунул член в рот. Адир, в это время, вошел в мое лоно на всю длину и начал совершать поступательные движения. Одновременно с ним, держа меня навесу, Вахид точно так же начал двигаться у меня во рту.

Единственной моей мыслью было откусить ему этот проклятый орган. Тем более, что у меня уже был опыт. Когда-то мне вот также пытались засунуть в рот, а я сжала зубы. Но меня потом так сильно избили, что я до сих пор теперь боюсь кусать мужчин за этот деликатный орган.

Я просто терпела и ждала, когда все это закончится. Эти два ублюдка насиловали меня с двух сторон. Вахид, будучи в целом, более-менее адекватом, старался действовать аккуратно, чтобы не причинять мне излишний дискомфорт или, уж тем более, боль. Он размеренно растягивал мою щеку, умиленно смотря, как мой устремленный на него взгляд просит прекратить.

Амир, в свою очередь, не сдерживал себя. Обезумев от вседозволенности, он долбил меня с ускоряющимся темпом. Он тянул меня за волосы, отрывая колени от земли, и сильно сжимал мою ягодицу, от чего моя щелка и попка растягивались.

– Ты чего с ней нежничаешь? – спросил он у Вахида. – Мы же ее наказываем.

Вахид на секунду задумался, и начал грубее проникать в мой рот. Теперь он направил свой мужской орган прямо, доставая головкой до горла. Мужчины синхронно входили в меня на всю длину. Я закатила глаза и печально мычала, роняя слезы. Я чувствовала, как два штыка достают до моих самых глубоких мест. Мое тело безвольно повисло в руках мужчин, колышась от их движений.

Первым кончил Амир. Войдя в меня до упора, он замер, изливаясь глубоко в мое лоно. Белая жидкость вырвалась тоненькой струйкой из моей щелки. Он вытащил свой орган, и немного семени вылилось на пол.

Немного погодя достиг оргазма и Вахид. Начав двигаться еще быстрее, он резко вынул свой орган из моего рта. Семя брызгами выплескивалось мне на лицо, попадая во все еще открытый рот. Я плакала, не в силах пережить происходящее со мной.

Когда подонки отпустили меня, я безвольно упала набок. Из моего рта и между ног все еще текли тоненькие струйки. Мужчины застегнули свои штаны и поднялись, намереваясь уходить.

Во мне зародилась надежда, что на этом все. Может быть, они меня убьют быстро.

– Впредь, будешь паинькой! – грозно возвестил Вахид.

Мне связали руки за спиной и потащили к кровати. Сердце бешено колотилось, паника захлестывала с головой, но именно в этот момент, словно по волшебству, появилась Лана. Стоило только моим насильникам выйти из дома, как я увидела этот ясный светлый образ моей любимой сестренки!

– Лана! – вскрикнула я, с отчаянной радостью в голосе. Она была тем единственным светом в этой тьме, спасительной надеждой. Как же я обрадовалась! Мое сердце разрывалось от счастья, когда я увидела ее!

– Где ты была? Я ждала тебя! Эти подонки… они изнасиловали меня! И связали! Помоги мне, прошу! – Слова вырвались с такой скоростью, что я едва могла их контролировать. В каждом слове звучала надежда, прорывавшаяся сквозь страх. В этот момент мне казалось, что Лана – мое реальное спасение.

Она бросилась ко мне, не колеблясь ни секунды, и начала пытаться развязать мне руки. Моя вера в нее была непоколебима – я верила, что она сможет, должна была справиться. Мои руки болели, веревки врезались в кожу, но я не чувствовала боли, только отчаянное ожидание чуда.

– Не могу… слишком крепко, – наконец, сдалась она, голос ее стал глухим, полным сожаления.

Я почувствовала, как вся моя надежда рушится, словно карточный домик. Я захлебнулась в горьких слезах, рыдания вырвались из груди. На что я рассчитывала? Судьба, словно злой шутник, в очередной раз подложила мне свинью. Лана… бедная Лана. Это святое создание, всегда такое чистое и нежное, не могла помочь мне. Конечно, не могла. Ведь она была всего лишь призраком. Плодом моего больного воображения.

Я осознавала это, но все же сознание играло со мной, и я на время забывала, что Лана – не живет в нашем физическом мире. Она уже не может ни на что влиять. Ее прикосновения, ее движения – все это лишь иллюзия, призрачное проявление моей отчаянной потребности в спасении. Она не могла освободить меня, как бы сильно ни старалась.

После борьбы с этими двумя маньяками, у меня все тело болело. После ударов, после их сжатий, после их грубого проникновения – все тело было охвачено болью. И эта боль расползалась по нервам, словно горячая волна, постепенно захватывая все тело, заставляя каждую клетку кричать в немом протесте.

От мысли, что в мой рот вставляли мужскую плоть и котом еще и спустили туда семя, накатывало тошнотой. Желудок сжимался, словно кто-то грубо сжимал его рукой, не давая ни дышать, ни думать. Меня мутило, и от этой слабости становилось только хуже. Казалось, что мир вокруг становился все более далеким и неясным, как будто погружался в туман, а реальность – в хаос. Я хотела хоть немного воздуха, хотя бы малейшую передышку, но это состояние не отпускало.

В голове звучала лишь одна мысль: Когда это закончится? Но ответ был туманным. Боль не утихала, она плавно перетекала из одного участка тела в другой, напоминая, что я в ловушке собственного тела, без права на спасение или облегчение.

Амир и Вахид вернулись под утро. Я не заметила, как уснула, но пробуждение было хуже, чем любой кошмар. Тошнота накатывала с новой силой, словно удары изнутри, и я едва могла удержаться от того, чтобы не сдаться этому чувству. Мутило еще сильнее, чем ночью, и все внутри скручивалось в болезненные узлы.

Лана сидела рядом. Она не исчезала, и в этом был какой-то парадоксальный комфорт. Ее присутствие помогало мне справляться с тем ужасом, что я испытывала. Эти двое – Амир и Вахид – говорили, что собираются меня убить. Но потом они поменяли решение и сказали, что продадут меня. Какой-то новый, еще более жуткий страх поселился в груди. Что у них на уме? Какую судьбу они приготовили для меня? Одно я знала наверняка: я не хотела умирать.

– Знаешь, Даша, что ни говори, в доме Лазарева тебя по крайней мере не били, – тихо произнесла Лана, ее голос был полон странной обреченности. – Зря ты сбежала оттуда…

Я тяжело вздохнула, осознавая, что в ее словах была правда, как бы горько это ни звучало. Да, в доме Лазарева меня никто не трогал, не бил, не калечил. Но ведь это не значит, что я там была в безопасности. Лазарев мог быть жестоким, но его жестокость была скрыта за ширмой "спокойствия". Он любил бить девушек. Он настоящий садист, и он это порой делает слишком изощренно.

Я очень часто видела, как он бил Лану. Ее хрупкое тело всегда покрывали синяки после их актов любви. Она всегда терпела, не жаловалась, но я знала – внутри она страдала. И вот теперь она сидела рядом со мной, с теми же тенями боли в глазах, но ее слова резали по-живому. Как ни крути, Лазарев казался не таким чудовищем на фоне этих двоих. По-крайней мере меня он избил только один раз, в тот день, когда умерла Лана…

– Соскучилась? – раздался грубый голос Амира, и его смех, словно ржавые гвозди, вонзился в мой мозг. Он не просто засмеялся, он заржал, наслаждаясь каждым моментом своего издевательства. В его глазах был холодный блеск. Я была его беспомощная жертва, которой он мог манипулировать, не испытывая ни капли жалости.

– Соскучилась по мне, да? – продолжал он, наклоняясь ближе, чтобы увидеть мою реакцию, его дыхание горячо обжигало мне лицо. – Ждала, когда вернусь, а? Бедняжка. Как же тебе было одиноко, да?

Я молчала, пытаясь скрыть боль и унижение, но внутри все сжималось от ярости и страха. Руки за ночь окончательно онемели, словно в них больше не было крови. Веревки, которыми они были связаны, впились в запястья, и каждое малейшее шевеление отдавалось тупой, глухой болью. Нервные окончания, казалось, больше не посылали сигналов в мозг – только бесконечный дискомфорт и слабость.

Пытки водой

Пол был холодным, и я даже не заметила этого, пока спала. Сейчас же осознала, что продрогла до костей.

Но самым унизительным было то, что я обмочилась, когда Амир приблизился ко мне. Это было неконтролируемо. Я почувствовала, как теплая влага растекается по холодной коже, и чувство стыда накрыло меня волной. Я не могла ничего с этим поделать. Амир заметил это, он не мог не заметить. Еще одна причина для его насмешек. Еще одна ниточка, за которую он мог дергать, заставляя меня чувствовать себя еще более ничтожной.

– Ох, да ты совсем разваливаешься, – его смех стал еще громче. – Даже держать себя не можешь. Что, замерзла, принцесса?

Его слова звучали как удары. С каждым его комментарием боль в груди становилась все острее, но я не позволила себе разрыдаться. Я могла терпеть, хотя бы еще немного.

Я думала, что они побрезгуют насиловать меня снова. Я была грязная и обосанная. Но я зря рассчитывала на такой подарок судьбы. Мужчины снова начали меня насиловать. Все повторилось, только сейчас я уже совсем не сопротивлялась.

Лана была где-то рядом, но я ее не видела и не слышала. Просто чувствовала, что она рядом. На самом деле мне не хотелось, чтобы она видела этот ужас. Такое никто не должен видеть…

– У меня идея! – воскликнул Амир, когда они перестали меня терзать и бросили “отдыхать” на холодном полу.

Он куда-то ушел, а потом вернулся с ведром воды.

– Это еще зачем? – спросил Вахид.

– Увидишь! – ответил Амир и подмигнул мне.

У меня внутри все сжалось от страха. Что-то мне подсказывало, что нужно бежать. Но как бежать, если я даже встать на ноги не могла? Они так сильно меня избили, что у меня болело абсолютно все.

– Давай, братан, помоги мне. – сказал Амир и подошел ко мне.

– Что нужно делать? – обрадовался Вахид.

– Свяжи ей руки за спиной на всякий случай. И веревку вокруг шеи пропусти. Мало ли… – улыбнулся он.

Я почувствовала, как мое сердце замерло на миг, а потом начало биться в удвоенном режиме. Бежать? Умолять? Умереть на месте? Я попыталась встать и сразу же упала, чем рассмешила этих моральных уродов.

– Зачем ее связывать, она вон на ногах не стоит даже. – сказал Вахид, но не стал спорить и грубо схватил меня за волосы. Он быстро повернул меня и уложил на живот, потом наступил ногой на позвоночник, заставив меня выгнуться и зашипеть от боли и сдавливания, а сам тем временем ловки начал связывать мне руки за спиной. Когда он перетянул веревкой мою шею, я окончательно впала в оцепенение.

“Что они собираются делать? Зачем принесли сюда это ведро с водой? Будут поливать меня? Или…” – от ужаса я начала задыхаться. У меня начались приступы, похожие на астму, только это была не астма. У меня это происходит в кризисные ситуации. Что-то типа панической атаки, наверное. Врачи так толком и не разобрались, что именно вызывает у меня эти приступы. Они могут начаться от любой мелочи, например, когда я вижу, что мое любимое кофе закончилось, а могут не напоминать о себе долгое время, даже если случается что-то из ряда вон выходящее.

Итак, я начала задыхаться, ощущая, что вот-вот потеряю сознание.

– Милая, держись, ты должна выжить! – шептала мне Лана. Она была обеспокоена. – Просто дыши… Все это будет в прошлом. Ты выживешь, ты сильная.

Меня подхватили и резко подняли на ноги, а потом надели на голову повязку. Напрасно я мотала головой, это только еще больше возбуждало моих насильников.

А через пару секунд я почувствовала, как меня приподнимают над землей и отчаянно забила ногами. Земля ушла из-под ног, а в голове все закружилось. Меня перевернули вниз головой. Четыре руки держали меня за ноги, раздвигая их в стороны. А я отчаянно трепеталась и кричала. Так громко, как только могла. Горло обжигала веревка, я не могла выпрямить голову, она тянулась назад вслед за руками, если я пыталась ими пошевелить. А потом…

Я ощутила, как вода вокруг меня забурлила и меня словно стало затягивать в водоворот. Я бестолково мотала головой, ударяясь о стенки железной посудины и пыталась задержать дыхание.

Когда вода попадает в легкие, это превращается в настоящую борьбу с собственным телом, которое мгновенно реагирует паникой. Первые секунды – это шок. Это не просто боль, это неописуемая адская боль, от которой все тело мгновенно вспыхивает в агонии.

Вода входит в тебя, и все, что можно сделать, – это пытаться задержать дыхание, чтобы не позволить этой мощной стихии причинить тебе еще больше боли. Но сколько можно не дышать?

Я чувствовала, как смерть приближается. Каждая секунда, наполненная ужасом и паникой, могла быть моей последней. Странно, что спустя несколько секунд, как вода попала в легкие, ты уже в этот момент не думаешь о смерти, все, чего ты хочешь, это дышать без боли. Просто дышать.

Я попыталась задержать дыхание, но, как только легкие начали требовать воздуха, я сделала первый судорожный вдох. Вместо спасительного глотка воздуха внутрь хлынула вода. Ледяная жидкость обожгла горло и грудь, словно тысячи иголок пронзили легкие. Внутри все начало сжиматься, тело инстинктивно дергалось в поисках выхода, но голова оставалась под поверхностью.

Я отчаянно пыталась вырваться наверх, чтобы вдохнуть, но меня крепко держали за ноги так, что я никак не могла вытащить голову из ведра.

Мышцы сковал паралич, и каждый новый вдох наполнял легкие не воздухом, а водой. Это чувство ужаса непередаваемо – ты знаешь, что сейчас тебе нужно всего лишь вдохнуть, а вокруг только вода. В каждый следующий момент легкие заполнялись все больше, холодные, жгучие потоки сдавливали грудную клетку, и казалось, что она вот-вот лопнет от боли и напряжения.

Отчаяние охватило меня полностью. Я пыталась бороться, но реальность постепенно начала ускользать, а силы окончательно покидали. В голове начало кружиться, перед глазами замелькали темные пятна. Паника уступила место ощущению полной беспомощности – я больше не могла бороться. Легкие жгло изнутри, как будто в них заливали кипяток, а все тело постепенно погружалось в вязкую темноту, сжимая меня в ее холодных, безжалостных объятиях.

Когда вода проникает в легкие, нет ощущения, что ты просто утонешь – это бесконечная агония, каждое движение напрасно, каждый вдох приносит только больше боли. Это не медленный процесс – это стремительная атака на твое тело, где каждое мгновение твоя жизнь уходит, и ты это понимаешь, но ничего не можешь изменить.

Я очнулась от очередной попытки вдохнуть воздух, вдруг оказавшейся успешной. Я зашлась в судорожном кашле, пытаясь избавиться от воды, попавшей в легкие. Дыхание с тяжелым хрипом вырывалось у меня из груди. Вода выплескивалась с болью, но я ощущала, что мне становилось лучше. Как же хорошо дышать!

Кто-то бил меня по спине. Мужчины вокруг меня суетились и ругались между собой. Вахид говорил, что это была идиотская затея, и что они могли убить меня, так и не оттрахав как следует.

– Да ты мог потом и остывающий труп трахать. – засмеялся Амир. Мне же было совсем не смешно.

Они вокруг меня суетились и что-то еще говорили. Продолжали ругаться, но я почему-то понимала лишь обрывки слов. Речь шла про какую-то девушку, которая также умерла во время пыток какого-то их знакомого.

С меня сняли повязку. Я попыталась открыть глаза, но в них будто налили клея. Я почувствовала, как мое тело подняли и куда-то понесли. Голова у меня резко закружилась, и я провалилась в темноту.

Смутно ощущала, что меня трахают. Мне было фиолетово. Я слабо реагировала на это насилие. Я была словно между двумя мирами. И я хотела туда. К Лане. К бабушке… К мамочке моей любимой. Как же я скучаю по ним! Моя семья… Что я тут делаю вообще? За что я держусь? Кому я тут нужна?

Пока они не вернулись

Следующее мое пробуждение было намного более явным. Я лежала в кровати, закутанная в теплое одеяло. Я машинально подняла руку и поняла, что уже не связанная. Мой взор остановился на моем запястье. Оно почернело. “Синяки? Наверное, это от веревок.” – подумала я.

– Наконец-то ты проснулась! – услышала я голос Ланы.

– Лучше бы не просыпалась. – простонала я еле слышно. Говорить было сложно.

– Не говори так, ты выживешь… – сказала Лана. Только голос ее был какой-то неуверенный.

– А надо? Я хочу уйти… – я впервые за долгое время позволила себе расплакаться. – Где эти ублюдки?

– Ушли куда-то. – пожала плечами Лана. – И ты можешь уйти. Ты не связана! Давай, вставай!

– Не могу… – пожаловалась я, с трудом поднимая руку, чтобы смахнуть слезы. – Не могу шевелиться…

– Хватит ныть! Вставай и беги! Пока они не вернулись!

Я попыталась пошевелиться и почувствовала резкую боль в заднем проходе. Внезапно вспомнила ту ночь, когда Лазарев меня насиловал в это отхожее место. И как Лана потом надо мной прикалывалась, мол, привыкай, наш хозяин любит заходить только в заднюю дверь. Не знаю, что уж у него были за психологические проблемы, только я тогда неделю сидеть не могла после его проявления любви.

И сейчас я ощущала нечто подобное, только еще сильнее. Кажется, меня весь день и всю ночь насиловали в задние ворота, пока я была в отключке.

– А вот и я. – услышала я веселый голос Амира. Внутри все перевернулось. Убила бы эту мразь! На месте бы растерзала, была бы моя воля! Но что я могу?

Он лег рядом и приобнял меня.

– У тебя такая сладкая попка. И как оказалось, тоже не девственная. – усмехнулся он. – Знаешь, как я узнал?

Я не реагировала. Мне было пофиг, вообще пофиг на то, что он там гонит. Я сейчас могла только мечтать о том, чтобы на этого ублюдка упал метеорит или шальная пуля откуда-нибудь прилетела и пробила его тупую башку.

– Ладно, не напрягайся! – усмехнулся он. – Ты ведь шлюха Лазарева. А он всех своих шлюх только сзади натягивает. Фобия у него, киски не любит женские.

Он долго смеялся над фобией Лазарева, приподнимая мою ноги и пристраиваясь ко мне своим половым органом. Я почувствовала, как что-то горячее и твердое вползает в мой кишечник.

Как оказалось, мой сфинктер был достаточно расслаблен. Амир приготовился войти в меня, но медлил, словно играя со мной.

Проведя головкой по ложбинке между раскрытых ягодиц, он уперся им в дырочку. Я попыталась еще сильнее расслабиться, чтобы не чувствовать боль.

Взяв меня за бедра, Амир начал буравить меня. Его мужская плоть вошла довольно легко. Головка скрылась внутри, от чего я почувствовала только жжение и дискомфорт. Я даже обрадовалась тому, что больше не чувствую боли, но это было ровно до того момента, как насильник сделал резкий рывок и оказался внутри меня до конца.

Я внезапно ощутила, как будто кто-то невидимый вставил в меня раскаленное железо. Боль не проходила, а все усиливалась, нарастала, и с каждой секундой начинала скручивать меня в узел, не оставляя ни малейшего шанса на облегчение. Казалось, что мои мышцы, нервы, кости – все слилось в один бесконечный ком страдания.

Я начала невольно сжиматься, колотя кулаками по ногам насильника, пока он крепко держал меня, насаживая как кусок мяса на шампур.

Делая ритмичные движения, он натягивал меня, не переставая, при этом он довольно громко стонал.

Иногда думаешь в какой-то ситуации, что хуже быть уже не может. А потом оказывается, что может. Еще как может.

Это случилось, когда появился Вахид. Мужчины захотели попробовать вдвоем войти в меня. На этот раз он не пытался насиловать мой рот. Он лег на кровать, а меня посадил сверху. Сзади ко мне пристроился Амир, и тогда я от боли просто закричала. И кричала я довольно долго, пока они двигались во мне.

Они двигались и двигались, и каждое их движение отдавалось во мне резкой болью, переходящей как волна в тупую боль. Все тело ныло, а я ощущала себя просто тряпичной куклой в их руках, зажатая между двумя сильными телами.

Вахид и Амир тихо постанывали, придерживая меня за талию и бедра. Поймав ритм, Амир начал двигаться еще быстрее, входя в меня сзади еще глубже, на всю свою длину.

Я кричала. Все еще кричала, хотя, казалось, голос вот-вот сорвется.

Вахид провел руками вверх по моему телу, взявшись за грудь. Он мял ее и посасывал, втягивая губами соски. Амир же, все наращивая темп, вдалбливался в меня сзади, придерживая меня за волосы. Я чувствовала, как два железных стержня почти синхронно трутся внутри меня, сдавливая стенки внутренностей с двух сторон.

Мужчины были уже на пределе. От сумасшедшей вибрации их отростки просто изнывали от возбуждения. Они набухли еще больше, чем прежде. А потом мои насильники начали спускать в меня свое ядовитое семя почти одновременно, заполняя меня до краев. Жидкость, смешанная с той, что была там раньше, струями потекла из меня, стекая по ногам Вахида. А когда Амир вышел из меня, поток семени полился и сзади тоже.

Я отключилась на какое-то время, видимо, от усталости.

– Даша, – шепотом обратилась ко мне Лана, наклонившись к самому уху. – Дверь… Она открыта. Сейчас или никогда! Беги, сестренка! Беги!

Я замерла на мгновение, осознавая всю важность этого решения. Страх, сковавший меня изнутри, и отчаяние, которое кипело под поверхностью, подтолкнули меня к действию.

Встать с кровати было еще тем подвигом! Тело болело, каждая мышца словно была раскаленным железом – как долго я лежала связанная, и это все давало о себе знать. Я чувствовала, как ноги подламываются подо мной, но это не имело значения. Я должна была двигаться. Я с усилием поднялась с кровати, ноги едва слушались, каждая попытка шагнуть вперед давалась через боль, но я не могла остановиться. Каждая секунда промедления была опасна.

Сгорбившись, на полусогнутых ногах, я почти ползла к двери, задыхаясь от напряжения. Мое тело было словно чужим, неподвластным, но внутренний инстинкт толкал меня вперед, несмотря на боль. Ноги почти не слушались, как будто они были сделаны из свинца. Я чувствовала, как кровь не циркулировала нормально, словно веревки еще держали меня. Но я продолжала идти, медленно, с трудом, чувствуя, как каждый шаг дается с невероятным усилием. Все тело сопротивлялось, но страх был сильнее.

Когда я наконец вышла за пределы дома, на мгновение показалось, что я все-таки сбежала. Воздух был холодным и обжигающим, но он казался глотком свободы. Я вышла за территорию, и на секунду внутри что-то дрогнуло – надежда. Я сделала несколько шагов по дороге, глядя на деревья впереди, будто они могли меня укрыть.

Но едва эта мысль о побеге появилась, тишину разорвал звук мотора. Мое сердце мгновенно сжалось, словно хватка ледяной руки сдавила его изнутри. Все надежды на спасение рухнули в одно мгновение. Страх обрушился на меня с новой силой, поглотив меня целиком. Я могла представить, как мои насильники, вернувшись в дом, обнаружили, что меня нет. Вспышки ярости на их лицах, когда они поняли, что я сбежала.

Они точно меня поймают. Эта мысль пронзила разум, как нож. Их машина была ближе, чем я ожидала. Фары, вырвавшие меня из темноты, ослепили, словно свет прожектора на сцене последнего акта. Я почувствовала себя загнанным зверем – угнанная надежда оказалась иллюзией. В голове пульсировала одна мысль: Теперь они меня точно поймают и убьют.

Нужно было действовать. Парализованный ужас пытался захватить контроль, но я понимала: стоять здесь означало подписать себе приговор. Я должна была сделать хоть что-то, любой шанс был лучше, чем сдаться. Бежать? Спрятаться? Я лихорадочно оглядывалась, пытаясь найти хоть какое-то укрытие. Лес был впереди, его тени были единственным шансом скрыться от этих проклятых фар.

Надо бежать, но куда? Тело все еще было измучено, ноги едва двигались, но мне нужно было двигаться дальше, я не могла позволить страху остановить меня.

Мой разум был парализован ужасом. Преследователи не отстали, они были прямо за мной. Внутри меня все сжалось от осознания, что эта тонкая надежда на побег рушится. Мой инстинкт кричал бежать, но тело не подчинялось. Я пыталась двигаться, но ноги едва волочились по земле, как будто все мое существо протестовало против каждого шага.

Я бросилась в сторону леса, словно подстегиваемая страхом, который теперь стал моей единственной движущей силой.

Все было исцарапано в кровь

Я двигалась, подгоняемая страхом, все быстрее и быстрее. Вскоре я уже бежала довольно быстро, цепляясь за ветки и корни деревьев, которые царапали меня словно когти хищников. Лицо, руки, ноги – все было исцарапано в кровь. Я споткнулась, нога подломилась, и я полетела вниз, в овраг. Полет казался бесконечным, как в замедленной съемке. Ветки били меня по лицу, как хлысты. Моя голова загудела, и тело словно летело само по себе.

Приземлившись на холодную землю, я сначала не поняла, что произошло. Все тело горело от боли, а в голове было полнейшее смятение. Но через мгновение я услышала приближающиеся шаги. Они нашли меня.

– Добегалась? – ухмыльнулся один из них, подойдя ближе и грубо схватив меня за волосы.

Я чувствовала, как боль взрывается в висках, но не могла ни закричать, ни сопротивляться. Словно весь мир внезапно замедлился, и каждый миг растягивался в вечность.

– Вот теперь точно никуда не денешься, – проговорил второй, ударяя меня по голове так сильно, что перед глазами разлилась тьма. Я отключилась.

Когда я очнулась, мое тело снова было связано. С трудом открыв глаза, я увидела перед собой просторную, холодную комнату с грубыми каменными стенами. Влага сочилась по ним, воздух был влажным и сырым, от него меня пробирала дрожь. Едва горящая лампочка бросала тусклый свет, едва различимый в полумраке. Пол под ногами был грязным, и там копошились крысы. От одного их вида у меня мгновенно скрутило живот. Я чувствовала, как в груди начинает нарастать ужас, и холодный пот проступил на лбу. Опять они…

Последняя встреча с крысами осталась в моих воспоминаниях болезненным шрамом. Меня тогда привезли в темный, вонючий подвал. Долго насиловали и избивали. Затем, связав так крепко, что я не могла даже шевельнуться, оставили там умирать. Эти твари, одна за другой, подбирались ко мне, чувствовали мою беспомощность. Сначала они просто копошились вокруг, но потом одна из них решилась и вцепилась зубами в мою ногу. Боль была мгновенной, острой. Я пыталась вырваться, но не могла – мои руки были скованы. И вот они начали кусать меня снова и снова. Каждое прикосновение их зубов было пыткой.

Этот страх, этот ужас – он был здесь снова, словно дежавю. Все повторяется. Я снова в западне, снова беспомощна, снова связана, снова передо мной – крысы. Их присутствие наполнило мою голову жуткими воспоминаниями, а тело сковало от ужаса. Казалось, что я никогда не выберусь из этого кошмара.

Эта комната была настоящим кошмаром. С потолка свисали толстые цепи, а на столе в идеальном порядке лежала целая груда ножей, удавок, спиц и плетей.

– Устраивайся поудобнее! Здесь мы с тобой проведем много времени, – мягко произнес какой-то мужчина в темной маске, входя в помещение и закрывая дверь. – Я не знаю твои вкусы, но предлагаю для разминки начать с раскаленных игл. Эффект от их пребывания под ногтями превзойдет все самые смелые ожидания!

У меня внезапно закружилась голова еще больше и я почувствовала сильную тошноту.

– Что ж, вполне предсказуемо, – равнодушно произнес он, взмахивая руками. Меня грубо схватили за шею так, что в груди все сдавило от нехватки воздуха, а в глазах потемнело.

Когда этот маньяк меня отпустил, я еще долго не могла сделать вдох полной грудью. И пока я пыталась откашляться и отдышаться, в комнату притащили еще одну девушку. Она была напугана и еле перебирала ногами. Она озиралась по сторонам и, казалось, была в полном шоке. Увидев меня, она остановилась и чуть не упала без чувств, но ее подхватил мужчина, который ее сопровождал.

Он ловки пристроил ее недалеко от меня, также сковав цепями, свисающими с потолка, ее руки. Вскоре она также стояла, растянутая между небом и землей.

Меня удивляла ее покорность, с которой она все воспринимала. Словно она до конца еще не осознавала, куда попала и что с ней будут делать.

Итак… Это моя новая реальность. Я и какая-то девушка оказались здесь по воле судьбы. Наши тела были крепко скованы холодными цепями, свисающими с потолка, которые ограничивали любое движение. Металл был настолько тугим и холодным, что даже малейшее давление на руки и ноги причиняло боль, заставляя меня чувствовать полную беспомощность. Тело было сведено судорогой, мышцы ныли от невозможности вырваться или расслабиться.

Инквизитор приближался медленно, каждый его шаг будто бы нарочно тянул момент, создавая ужасающую атмосферу. Он шел ко мне, держа в руках длинные спицы.

Быстрое движение – и мое тело пронзила нестерпимая боль. Я закричала. Я кричала пронзительно, и словно слышала свой голос со стороны. И невозможно было сдерживаться от дикой, ослепляющей боли, которая буквально сковала все тело.

С каждой секундой спицы все глубже погружались в нежную мякоть у меня под ногтями. Казалось бы, они двигались всего чуть-чуть, но боль была страшной. Острое железо медленно пронзало кожу и мышцы, боль полыхала, будто раскаленный стержень проникал в меня все глубже с каждым мгновением. Я почувствовала, как кровь медленно начала сочиться из раны, ее теплая влага контрастировала с безжалостным холодом металла.

Каждое биение моего сердца отдавалось резкой пульсацией в образовавшихся ранах, как будто боль волнами прокатывалась по рукам, разрастаясь, вытесняя из головы любую другую мысль, кроме самой мысли об этой боли.

Я попыталась поднять сжать пальцы, чтобы отодвинуться от этого источника ужаса, но боль только усилилась, словно спицы впились еще глубже. Казалось, будто спицы намеренно рвут плоть изнутри, при каждом малейшем движении, и нет спасения от этой пытки.

Звук моего крика эхом отразился от стен, но все вокруг, казалось, безразлично к моим страданиям. Я задыхалась, пытаясь найти силы выдержать это, но боль не отпускала, с каждым мгновением становясь все сильнее.

– Вам не холодно? – поинтересовался у меня садист, сохраняя на мерзкой морде выражение участия. – Думаю, что нужно немного прибавить огоньку.

По его команде в комнату вошел какой-то мужчина. Я с ужасом видела его движение только краем глаза. Он подошел ко мне сзади, схватился за мои ягодицы и… Вошел в меня сзади! Его резкое движение заставило все мое тело дернуться вперед и в этот момент спицы вонзились так глубоко, что сквозь меня моментально прошел электрический заряд невыносимой жуткой боли, от которой перед глазами поплыли красные круги. Все вокруг казалось, полыхало в огне. Я его не просто видела, я его чувствовала!

Спицы в руках садиста словно раскалились, и теперь мне в пальцы впивался нестерпимый жар.

Одновременно с этим сковывающие меня цепи дрогнули, разъезжаясь в стороны, потому что мужчина сзади грубо раздвигал их все дальше и дальше. В итоге я, фактически, оказалась подвешена в воздухе, насаженная на его мужской орган. А мои руки и ноги при этом были разведены в стороны до хруста в мышцах. Я многое пережила за всю свою жизнь, но проходить через такое…

Но этого моим инквизиторам было мало. Мужчина спереди, вытащил спицы, попутно испачкав пальцы в моей крови, а потом начал прокалывать этими спицами мякоть подушечек пальцев, и при этом давить так, что боль стала еще сильнее, а пальцы онемели. Мужчина сзади двигался медленно и тяжело дышал мне в ухо. Его железный стержень во мне словно увеличивался в размерах от каждого малейшего движения.

Я уже устала кричать, мой голос охрип, но я не могла остановиться. Я продолжала кричать. Невозможная агония сжирала мое тело. И сколько я ни старалась, я не могла сдвинуться ни на миллиметр, чтобы хотя бы немного облегчить свои страдания. Чтобы хоть как-то избавиться от этих двух ублюдков, терзающих мою плоть.

– Милая, ты только держись! Ты должна выжить! – услышала я голос Ланы. Я не видела ее, перед глазами по прежнему мелькали яркие огни.

– А ты, красавица, не скучай. Скоро я займусь и тобой. – сказал садист, стоящий передо мной. Он обращался к моей соседке. Та дернулась изо всех сил, но лишь немного качнулась в своей тюрьме из цепей.

Мужчина сзади начал двигаться во мне еще сильнее, разрывая меня изнутри. Не выдержав, я опять закричала. Это почему-то помогло, и стало немного легче. Наверное, если бы я раньше не пережила насилие и пытки, я бы уже точно грохнулась в обморок или, что хуже, умерла от разрыва сердца.

– Крик – это просто восхитительно! – усмехнулся садист, его глаза блестели от предвкушения. – Он приносит облегчение, наполняет тебя новой энергией. Это нечто волшебное, когда твои внутренние страхи и боль находят выход в громком вопле. И знаешь что? Это ведь только разогрев, невинная разминка перед главным событием. Подумаешь, маленький крик – это всего лишь легкая закуска, салатик перед роскошным основным блюдом.

Такой жестокий цинизм в его словах резал по ушам.

Это еще не настоящая боль

И пусть он говорил как заправский маньяк, с его лица ни на мгновение не сходило выражение спокойствия. Абсолютно нормальный человек. Никакого удовольствия от процесса, только работа.

– Не трогайте меня! Хватит!!! – не выдержав, снова закричала я. – Лучше убейте!

– Убить? Зачем же убивать такое прекрасное тело, которое может приносить наслаждение?! – улыбнулся он вполне искренне. – У меня на тебя особые планы. Я заплатил за тебя, и я хочу получить удовольствие.

– Пожалуйста… – мои губы задрожали, я уже не могла кричать. У меня болели руки от напряжения и от того что я фактически была постоянно навесу из-за того урода, что насаживал меня сзади на свой жезл.

– Если ты думаешь, что это больно, то ты еще ничего не знаешь о боли, красавица. – серьезно кивнул он. – Я всегда начинаю с легкой пытки. Ничего особенного. Немного боли, чуть-чуть огня, легкое напряжение в растянутых мышцах. Почему? Думаете, мне это не нравится? Ничего подобного! Но зато помогает таким, как ты, понять, что я настроен серьезно. И если будешь сопротивляться, то я сумею сделать твою жизнь еще хуже. Намного хуже…

Потом началось нечто более жуткое. Меня просто били. Тот козел, что терзал мое тело сзади, освободил меня от цепей и бросил на землю. Он грубо связал мои руки за спиной бечевкой. И пока я пыталась съежиться, корчась от боли, он грубо поднял мою голову за волосы, а потом ударил. Так сильно, что я отключилась. А пришла в себя, когда он пинал меня в живот.

Не знаю, как я вообще выжила после такого. Я не могла кричать, только хрипела. Я постоянно отключалась, но меня приводили в чувства, чтобы потом снова вырубить очередным ударом.

Где-то на заднем фоне кричала вторая девушка. Мне было плевать, что с ней делают. Сейчас меня волновало только происходящее со мной.

Потом мой палач взял в руки хлыст. Я видела такие только в фильмах. Я успела увидеть опухшими и заплывшими глазами, как он ухмыльнулся мне в лицо, а потом последовал удар. Характерный свист и обжигающий удар вдоль всей спины. Хлыст в одно мгновение разорвал мне кожу, наверное, до мяса. Хлынула кровь.

На время меня перестали бить, а потом все повторилось. Невозможно описать словами, что чувствуешь в этот момент. Наверное, смерть в подобных случаях кажется тебе единственным здравым выходом из этой ситуации. Невозможно думать ни о чем, только об этой боли, что терзает твою плоть.

В какой момент меня перестали бить, я не знаю. Мужчина стоял и смотрел на мое окровавленное тело, и у него не было практически никаких эмоций. Только отвращение. Всепоглощающее и неумолимое.

Он просто стоял и смотрел, как я корчусь от боли на грязном полу. Как мои запястья, все больше покрываются ранами от тугой бечевки, как кровят открытые раны от его ударов хлыстом. Мужчина непроизвольно улыбнулся. Ему нравилась эта картина моих мучений. Но это был еще не конец и не предел моих страданий.

Насильник стоял около меня и хищно улыбался. В руке у него был какой-то странный железный прибор.

– Ну что, сучка, приступим к развлечениям? – хищно спросил он.

– Прошу, хватит, не надо… – в глазах моих застыл страх, я начала еще сильнее дергаться, разрывая себе запястья в кровь.

Аромат моего страха летал в воздухе. Было ощущение, что его можно даже потрогать.

Мужчина наступил на мою ногу одним коленом, все еще держа в руке инструмент пытки. Я завизжала что было сил, но его это не остановило. Он подполз к моей голове, заглянул в глаза и показал мне белоснежную улыбку. Потом он замер на мгновенье, остановив взгляд на моем измученном и заплывшем лице. На секунду мне показалось, что ему, возможно, стало меня жаль. Но это была иллюзия. Он с силой ударил меня снова в лицо и этим четким ударом отправил меня в глубокий нокаут.

Пока я приходила в себя, я ощущала, как меня переворачивают на живот.

Руки моих палачей действовали четко и методично.

Меня положили на какой-то стол, раздвинули ноги в стороны и туго привязали их к выступам.

– Мне нравится. Очень красиво получилось. – сказал тот, что пытал меня спицами. Более высокий, похожий на интеллигентного вампира.

– Что со второй? – грубо спросил другой маньяк.

– Думаю, оклемается. – равнодушным голосом сказал первый. – Эта красотка мне нравится больше. Поиграем?

Я все слышала, и даже что-то видела, но как будто не могла до конца проснуться. Кажется, мужчин это не совсем устраивало.

– Приведи ее в чувство. – сказал наконец-то первый инквизитор.

Вскоре мне в нос сунули ватку с нашатырем. Мне уже был знаком этот проклятый запах, в психушке я часто теряла сознание и тогда меня приводили в чувство этим жутким запахом. Дышать я могла только через нос, потому что рот мне чем-то заткнули, я не могла его открыть.

Я резко дернулась и завертела головой. Как только мой взгляд стал более менее сфокусированным, я посмотрела на своих мучителей.

Они тоже с интересом смотрели на меня. Наверное, в моих глазах отразилась вся моя физическая боль. Так смотрит смертник на своих палачей.

– Доброе утро, пупсик, – улыбнулся длинный. – Продолжим, спящая красавица?

– Мммм… – промычала я и из моих глаз брызнули слезы.

– Как трогательно! Я почти поверил. Но нет, ты не отвертишься!

Он взял в руку прибор, похожий на огромные плоскозубцы и двинулся ко мне. Как только я почувствовала, что мужчина приблизился и коснулся моих ягодиц, я начала визжать и дергаться.

– Ну зачем же ты так вопишь, я ведь оглохнуть могу. – сказал мужчина спокойным голосом.

Из-за заткнутого рта я не могла кричать как раньше. Могла только визжать и мычать.

– Я же все равно сделаю задуманное. А то, что ты дергаешься, делаешь хуже только себе. – снова увещевающим голосом сказал мужчина.

Приблизившись вплотную к моим расставленным ногам, он натянул заранее подготовленные резиновые перчатки и с силой раздвинул мои ягодицы. Я рыдала и крутилась. И чтобы меня немного успокоить он со всей силы шлепнул меня по одной из ягодиц. Я немного затихла. И он, не упуская момента, вставил мне между ягодиц холодный железный прибор.

Внезапная режущая боль разорвала мое сознание. И снова вопль боли резанул по ушам моих мучителей.

– Как маленькая, честное слово! – усмехнулся мужчина, но не остановился. Он еще раз с нажимом стал вводить в меня устройство пытки. Глубже, еще глубже, чтобы вся конструкция была внутри, а ручка осталась снаружи. Он прокручивал устройство и давил на него. Он знал, что так больнее, что вся моя прямая кишка превращается в кровавое месиво. И вот, это устройство уже внутри. Он оставляет его в таком положении и отходит.

Я уже была на грани смерти, от болевого шока я ничего не соображала.

Я лежала, уткнувшись головой в матрас, сквозь кляп сочилась слюна и оставляла огромную лужу. Мои глаза были мокрые от слез, а все тело покрыто потом.

Я боялась пошевелиться, ведь каждое резкое движение приносило мне кучу боли. Моя спина была разодрана и кровила, а из заднего прохода торчал древний механизм пытки.

– Отличное зрелище. – длинный мужчина снова засмеялся. Его действительно веселила эта картина.

Он направился к импровизированной печке, где горел огонь, взял оттуда кочергу и сунул в угли. Мужчина стоял и смотрел на огонь. Он сказал, что у него было время на еще одно действие, он ждал, пока кочерга накалится докрасна.

Я смотрела с ужасом и обреченностью. Что он еще задумал?

Он вернулся ко мне, забралась между моих ног и взялся за ручку устройство. Медленно, с расстановкой он начал крутить ручку и лепестки этого адского орудия начали потихоньку раскрываться прямо внутри меня. Я снова завизжала, но мужчина уже не обращал на это внимание. Он с энтузиазмом крутил ручку, медленно, чтобы пытка не кончилась рано. А я орала и плакала, но уже не дергалась, я знала, что будет больнее.

Раскрыв немного еще это устройство, он остановился, дождался, когда я затихну, и начал вытаскивать это орудие пыток из меня. Новая волна крика проревела в помещении. А из меня хлынула кровь. Мужчина выругался и брезгливо бросил на меня какую-то белую тряпку.

– Я не могу так работать. Слишком грязно. – сказал он. – Приготовь мне вторую красавицу.

Второй мужчина, что избивал и насиловал меня, был похож на шкаф. Своим заплывшим глазом я следила за ним. Второй глаз у меня ничего не видел и я подумала, а что, если у меня уже нет второго глаза? Я ощущала липкий холод, проникающий в мое тело, смешиваясь с болью и растущим чувством беспомощности.

Вскоре я услышала крик моей подруги по несчастью. Ей заткнули рот, а потом я услышала глухие удары и протяжный вой через кляп. Шкаф сейчас бил ее. Наверное, в его представлении только так можно привести человека в чувство.

Кричи, милая, кричи

Через какое-то время ее положили рядом со мной. Меня отвязали от стола и слегка подвинули в сторону, чтобы для второй подопытной было достаточно места. Я не могла уже шевелиться. Боль меня сковывала. Я даже не могла пошевелить пальцами, чтобы не ощущать эту уничтожающую и растекающуюся лаву боли внутри всего тела.

Длинный достал раскаленную кочергу из камина и двинулся в нашу сторону. Я невольно снова напряглась, но потом облегченно вздохнула. Его интересовала моя напарница. Та плакала и тряслась от боли.

Но мужчина был непреклонен.

– Красавица, поверь, если ты здесь, то ты это заслужила. – спокойно сказал он. – Просто прими свою судьбу.

С этими словами он залез на стол и наступил на ногу девушки. Кажется, он сдавил ей сухожилие ноги. Кажется, там даже что-то хрустнуло, потому что несчастная завизжала еще сильнее.

– Кричи, милая, кричи. Ты даже не представляешь еще, что тебя ждет! – мужчина погладил ее по ягодицам, а потом опустился на корточки между ее ног.

Он долго что-то смотрел и изучал, потом позвал к себе своего напарника.

– Помоги мне. – попросил он. Второй подонок быстро подошел и начал держать девушку, раздвигая ей ягодицы.

Длинный вонзил раскаленную кочергу в ее задний проход.

Резкий запах опаленного мяса и волос пронесся по комнате вперемешку с воплями пленницы. Но крик затих достаточно быстро. Я подняла взгляд на голову девушки. Тело было неподвижно. Казалось, она даже не дышала. Неужели сердце не выдержало?

Мужчина, сидящей между ее ног, замер. Он быстро спустился со стола и метнулся к голове пленницы. Двумя пальцами прощупал пульс.

– Фух! Живая. Отключилась просто.

Он выдохнул еще раз и опустился рядом на пол.

– Эти пытки отнимают слишком много сил. Мне нужен отдых! Срочно!

Он отхлебнул из бутылки несколько глотков воды.

Мужчины какое-то время разговаривали, потом решили, что с нас двоих хватит.

Они вырубили свет в помещении, и нас окутала полная тьма. В этот момент мне уже не было страшно, что крысы меня съедят. Сейчас я не боялась крыс, мне казалось, что лучше умереть от того, что они тебя заживо съедят, чем от пыток этих двух инквизиторов.

Когда я снова очнулась, я была каком-то другом месте. Похоже, в каком-то сыром подвале. Точнее, мне показалось, что это был подвал – воздух был пропитан нещадным смрадом, а сырость и холод пронизывали до костей. Челюсти судорожно сжались от страха, словно это место само по себе наполняло меня ужасом. Подвал. Опять подвал. Этот одинокий, темный адский уголок, от которого я всегда бегала в своих ночных кошмарах. Здесь каждый запах, каждый звук, казалось, тянул меня обратно в тот момент, когда четыре ублюдка сломали меня в похожем подвале. Сама мысль о том, что я снова в этом месте, вызывала приступ паники, нутро сжималось от ужаса, будто каждый угол этой комнаты пытался задушить меня.

Я дернулась, пытаясь подняться, но руки были связаны. Веревки грубо врезались в запястья, лишая меня возможности двигаться. Слабый свет падал сквозь крошечное окно под потолком, едва рассеивая тьму вокруг меня. Каждое движение, каждый звук казался невыносимо громким – словно сама тишина оживала, напоминая, что выхода нет.

– Лана, ты где? – прошептала я, хотя знала, что ответить она не сможет. Даже если бы она появилась, ее присутствие сейчас было бы слабым утешением. Я была одна. Совсем одна.

Холод пробирал до костей. Боль в теле была почти невыносимой. Откуда-то с потолка капала вода, создавая ритмичный, монотонный звук, который постепенно сводил меня с ума. Я ощущала себя в ловушке, как дикая зверушка, запертая в клетке. В голове хаотично мелькали мысли о побеге, но любое малейшее движение вызывало резкую боль в теле, а также в запястьях и ногах, которые были стянуты жесткими веревками.

Дикая боль пульсировала в моей голове, словно что-то внутри рвалось на части, оставляя лишь тяжелый туман боли. В первые секунды я даже не пыталась понять, почему оказалась здесь. Когда именно меня сюда перенесли? Мне казалось, что легче было бы просто не вспоминать – глаза оставались закрытыми, как будто это могло защитить меня от реальности. От этого невыносимого страха, что стоит открыть глаза, и все вернется: холод, сырость, мрак и резкая боль.

Я не знаю, сколько времени прошло – минута, час или целая вечность. Внутри я кричала, но это было молчаливое отчаяние, которое нельзя выпустить наружу. Наконец, собрав остатки воли, я заставила один глаз открыться. Веки были тяжелыми, словно налиты свинцом, но я сделала это. Второй глаз не поддавался – ресницы слиплись так сильно, что мне казалось, их кто-то намертво склеил. Я попыталась поморгать, но это не помогло.

Мой единственный открытый глаз пытался ухватить хоть что-то в окружающем меня пространстве. Но… темно. Абсолютная, всепоглощающая темнота. Паника начала нарастать: «Неужели я ослепла? Это что, какой-то очередной извращенный трюк?» Но, несмотря на тьму, где-то глубоко внутри я знала: я не слепая. Просто здесь так темно, что даже собственные руки не видно.

– Лана… – прошептала я, безуспешно пытаясь вызвать в себе хоть какую-то иллюзию ее присутствия. Обычно она появлялась в такие моменты, чтобы хоть как-то вернуть меня в реальность. Но сейчас было пусто. Только тьма.

Голова снова запульсировала. Я попыталась приподняться, но веревки впились в запястья, резкая боль пронзила тело. Крик застыл в горле. Какого черта произошло? Я снова оказалась в ловушке, без какой-либо надежды выбраться. В памяти всплыли обрывки событий – как я бежала, как меня настигли, как темные силуэты преследователей схватили меня. Как меня насиловали сперва те ублюдки, потом как я попала к инквизиторам и меня пытали. Потом та девушка… Она ведь выжила? Или нет? Потом снова вспышка боли. И затем – темнота.

Я попыталась вспомнить хоть что-то еще, но мысли скользили, как песок сквозь пальцы. Голова болела так сильно, что казалось, вот-вот взорвется.

– Кто они? Почему я здесь? – мысленно прошептала я самой себе, зная, что ответов не будет. Откуда-то издалека, из самого нутра, поднималась дрожь. Неужели это снова конец?

Руки оказались связанными, но не слишком туго – с легким усилием я смогла выскользнуть из петли. Это открытие взбудоражило меня, хотя страх продолжал сковывать все тело. Я вспоминала Лану. Она изменила меня. Раньше я бы сдалась, сжалась в угол и ждала своего конца, но Лана всегда заставляла меня бороться, даже когда хотелось просто исчезнуть. Она была той частью меня, которая кричала: «Выживай! До последнего вздоха!» Именно эта мысль помогала мне двигаться дальше.

Нужно было выбираться. Темнота вокруг медленно отступала, позволив разглядеть старые, покрытые плесенью стены подвала. Теперь мои чувства меня не обманывали – это действительно был подвал. Казалось, что интуиция всегда вела меня верно, и я только сейчас начинала это понимать.

Тишина была почти звенящей, пока не нарушилась тяжелыми шагами, эхом разнесшимися по узкому пространству. Сердце забилось быстрее, и казалось, что эти шаги приближаются ко мне целую вечность. С каждым новым звуком они звучали все ближе, громче, тяжелее. Лестница. Раз, два, три… пять ступеней. Я напряглась, когда услышала, как поворачивается ключ в металлической двери. Звук ломающегося замка заставил меня вздрогнуть, и я моментально задержала дыхание.

Решив не проявлять признаков того, что проснулась, я замерла, прислушиваясь. Дверь распахнулась с резким скрипом, и в комнату вошли два человека. Они негромко переговаривались, но я не смогла уловить их слов. Их голоса были приглушенными, как будто они специально говорили тише, чтобы никто не услышал. Не теряя времени, они бросили на пол два тяжелых мешка, их глухой удар о каменный пол отозвался у меня в груди неприятным звоном.

Дверь с грохотом закрылась, шаги быстро начали удаляться. Я осталась одна в этом сыром, гнилом месте, но теперь знала – что-то происходило. Я не могла позволить себе оставаться здесь.

А внутри были человеческие тела

Каждое движение отдавалось болью и невероятной усталостью, но любопытство и жажда понять, что происходит, взяли верх. Я подползла к мешкам, которые охранники небрежно забросили в мой временный ад. Ощущение липкости и влажности от поверхности мешков заставило меня мгновенно напрячься. Контуры, отчетливо проступающие сквозь тугие узлы, не оставляли сомнений – внутри были человеческие тела.

Зрелище было настолько жутким, что у меня перехватило дыхание. Хотя за мои недолгие годы я повидала немало ужасов, это выбивало почву из-под ног. Вонь, пропитавшая подвал, была невыносимой, но к ней я начала привыкать. А вот новый запах, резкий и сладковатый, настойчиво навязчивый, наполнил воздух. Спекшаяся кровь – это был ее запах. Он проникал в мои ноздри, смешиваясь с холодом, и я почувствовала, как внутри все начинает переворачиваться.

Я инстинктивно отшатнулась, едва сдержав рвотный позыв. Мешки были липкими от крови, и мой разум лихорадочно пытался отогнать образы того, что лежало внутри. Стоило на секунду представить, что это может быть, как реальность начала разрываться перед глазами. В голове все поплыло, будто стены и пол исчезли, оставив меня в каком-то междумирье.

В этот момент мне вдруг стало казаться, что это всего лишь сон, что ничего из этого не может быть реальным. Все, что я видела, ощущала – это иллюзия, кошмар, в который я погружаюсь все глубже и глубже. Но я не могла позволить себе потерять сознание. Не сейчас. «Лана, помоги!» – прозвучало в голове, но ответа не последовало. Я сжала зубы, пытаясь удержаться на плаву.

Каждое движение давалось с большим трудом, но любопытство брало верх. Я подползла к мешкам, небрежно заброшенным охранниками в мое временное пристанище.

Я судорожно пыталась взять себя в руки, хотя тело словно не слушалось. Паника поднималась внутри, как волна, грозясь захлестнуть все остатки разума.

Я отчаянно пыталась внушить себе, что все это не иллюзия, что каждый ужасный миг вокруг – реальность, и моя жизнь висит на волоске.

Меня окружала мертвая тишина, прерываемая лишь стуком собственного сердца, но я знала – времени у меня немного. Нужно придумать план, как выбраться отсюда, но… в голове было пусто. Совсем. Как в дырявой бочке, из которой вылились все идеи, все стратегии.

Каждая мысль, как только рождалась, тут же исчезала, растворяясь в болезненном тумане. Я с ужасом осознала, что эта боль, пульсирующая в голове и теле, блокировала мою способность думать. Каждый раз, как только я пыталась сосредоточиться, резкая боль пронзала череп, словно иглы вонзались прямо в мозг. Меня выворачивало от бессилия, от того, что я не могу выработать ни одной здравой мысли. Паника жгла разум, как огонь, сжигающий все до тла.

"Лана…" – прошептала я мысленно, надеясь на хоть какую-то подсказку, на ее холодный и жесткий голос, который всегда выручал меня. Но ее не было. Я осталась одна, без идей и поддержки, беспомощная перед лицом этой адской реальности.

Я сжала кулаки, несмотря на боль, пытаясь вернуть хотя бы немного контроля. "Хочу жить… Хочу жить!!! Я должна выжить!"

За дверью снова раздались шаги. Я вернулась на свое место и затаилась, прислушиваясь к каждому звуку. Этот человек, кто бы он ни был, явно вел себя иначе, чем предыдущие. Его походка была осторожной, даже неуверенной, как будто он боялся сделать лишний шум. Он замешкался возле двери, и на мгновение я подумала, что он ушел или, что все эти звуки просто плод моего взбудораженного разума. Но затем раздался легкий стук в дверь, такой мягкий, что мог бы легко остаться незамеченным. Это вернуло меня в реальность.

Я подползла ближе и постучала в ответ, пытаясь не думать о том, что может произойти дальше.

– Живая! Я уж думал, не оклемаешься, – раздался сиплый шепот, неожиданный и жутковатый.

– Не дождетесь, – хрипло пробормотала я, чувствуя, как боль сдавливает горло, делая каждое слово невыносимо трудным.

– Ха! Шутишь? Это хорошо… Значит, правда живая.

– Кто ты? – Я напряглась, пытаясь понять, кто может стоять за дверью и что ему нужно.

– Кто я – не важно. Бьюсь об заклад, что ты даже себя вспомнить толком не можешь. Слушай меня, если хочешь жить.

– Я должна тебе верить? – с сарказмом пробормотала я, хотя внутри было совсем не до шуток.

– А у тебя выбора нет, – прозвучал угрожающий ответ. – Сейчас отойдешь на пять шагов и отвернешься. Будешь смотреть на меня – убью. Попробуешь сбежать – убью. Поняла?

– Куда уж понятнее… – прошептала я, чувствуя, как холодок страха снова пробежал по коже.

Решив не рисковать, я медленно отступила на пять шагов, так, чтобы мое дыхание не сбилось от паники. Дверь тихо приоткрылась, и я услышала, как кто-то осторожно вошел. Несколько секунд прошло в полной тишине, и дверь снова захлопнулась. Шаги удалялись по коридору так быстро, что мне стало страшно, как будто этот момент был лишь мимолетной иллюзией.

Я обернулась. На пороге остался кусок хлеба, бутылка воды и клочок бумаги, на котором я едва могла разобрать несколько слов.

Полоска света, пробивающаяся из-под двери, едва осветила клочок бумаги, который я держала в руках. Лежа на холодном полу, я прищурилась, пытаясь разобрать корявые буквы:

«Меняйся местами с соседкой. Через час. Тебя зовут Алиса».

Алиса. Это имя мне ничего не говорило, не находило отклика в моей измученной голове. Еще одна загадка в этой бесконечной череде кошмаров. Но что означало «поменяться местами с соседом»? С трупом?

От одной мысли об этом у меня сжалось все внутри. Делать это было отвратительно, но реальность быстро напомнила о себе – другого выхода не было. Мой незваный помощник был прав. Если я хочу выжить, мне придется сделать этот шаг.

Я сжала зубы, осознавая, что мне предстоит сделать. Сначала я пыталась заглушить отвращение, убедив себя, что это ради спасения. «Ты должна. Это просто тело. Ты выживешь», – бормотала я себе, но голова сопротивлялась, как могла.

Кусок хлеба, который я запихнула в себя, казался картонным, но я заставила себя съесть его, понимая, что мне нужны силы. Быстро запив водой, я, не давая себе времени на раздумья, принялась развязывать мешок, ближний ко мне. Веревки были скользкими, липкими от засохшей крови. Сердце стучало так громко, что мне казалось, оно разорвется.

Я ощущала, что вот-вот разрыдаюсь. Сейчас слезы текли, но истерику я с трудом, но сдерживала. И почему это все произошло со мной?

Каждое движение давалось с трудом. Я старалась не думать о том, что делаю. Не думать о том, что в моих руках. Когда узел наконец поддался, мешок раскрылся, и я сделала все возможное, чтобы не смотреть. Я не могла позволить себе увидеть лицо той, кто лежал внутри. Холодный воздух ударил мне в лицо, когда я развернула мешок. Сглатывая рвущийся крик, я стала натягивать мешок на себя, двигаясь механически, словно выполняя приказы машины, а не своей воли.

Запах крови был густым, как туман, он впитывался в кожу, пронзал каждую клеточку тела. Запах гниения и страха наполнял воздух, как удушающая дымка, постепенно вытягивая из меня последние силы.

Казалось, каждый вздох, который я делала, приносил с собой эту мерзость, вползая внутрь, отравляя разум. Я старалась ни смотреть, ни думать о том, что сейчас происходит, убеждая себя: это необходимо, это ради спасения. Но отвращение, подступающее к горлу, было невыносимым. С каждой секундой оно накатывало волнами, накрывая меня полностью, как океан, готовый затянуть на дно.

Желудок сжался в болезненной судороге, грозясь вывернуться наружу, и на мгновение меня охватило ощущение, что вот-вот меня стошнит прямо на тело, которое я должна вытащить. Но я не могла этого допустить. Я заставила себя проглотить приступ тошноты, закрыв глаза и сделав несколько глубоких вдохов. Слабость не должна была взять верх – сейчас не время для слабости.

Когда я схватилась за тело, покрытое липкой, засохшей кровью, холод его кожи проник в мои пальцы, словно смерть сама коснулась меня. Я с трудом приподняла его, стараясь не думать о том, кто это был. Белые волосы девушки свисали с мешка, ее лицо было измазано кровью, которая прилипла к бледной коже, но в темноте я едва видела что-то отчетливо. И все же, казалось, внутреннее зрение рисует мне каждую деталь, каждая линия становилась отчетливой, словно перед глазами всплывали жуткие образы.

Она была хрупкой, но ее безжизненное тело оказалось невероятно тяжелым, как будто вся тяжесть мира легла на мои плечи.

Стиснув зубы до боли

С каждой секундой мои руки начинали дрожать от напряжения, от боли. Я тащила ее к тому месту, где сама была прикована, но после нескольких шагов ноги подкосились, и я рухнула на колени. Весь мир закружился вокруг меня. Густой запах крови, капающей с ее тела, казался всепоглощающим, как будто его было так много, что он застилал даже воздух.

Я зарыдала. Я не могла сдержаться. Слезы текли по щекам, смешиваясь с потом и кровью, в которые я уже вся перемазалась. Казалось, меня и ее уже нельзя было отличить – кто из нас мертвый, кто живой? Я вся была покрыта ее кровью, а собственное тело, обессиленное от усталости и боли, чувствовалось почти таким же мертвым.

Но я не могла сдаться. Стиснув зубы до боли, до того, что в челюсти зазвенело, я снова встала. Шатаясь, срываясь на каждый шаг, я тащила ее дальше, чувствуя, как каждое движение отдается оглушающей болью в моих руках, ногах, голове. Земля под ногами казалась липкой, грязной. Я скользила, падая и снова поднимаясь, словно в каком-то безумном ритуале выживания. Внутри все кричало: «Хватит! Ты не выдержишь!» – но что-то более сильное, более глубокое, заставляло меня двигаться дальше.

Когда я, наконец, доволокла тело к месту, где она должна была оказаться, у меня уже не было сил. Я рухнула рядом с ней на колени, вцепившись в мешок, пытаясь дышать, но воздух казался вязким, словно его тоже пропитала кровь.

– Прости меня… – прошептала я ей, словно чувствовала вину за то, что занимаю ее место. Это было глупо. Но я об этом не думала в этот момент.

Я с трудом подняла дрожащие руки. Каждое движение давалось с неимоверной болью, словно мои мышцы сопротивлялись даже самой мысли о том, что нужно продолжать бороться. Сердце колотилось так яростно, что удары отдавались в ушах, гулким эхом, накатывающим волнами, будто где-то рядом шел бой, а не просто моя внутренняя битва за выживание.

Мешок лежал передо мной, липкий от крови, скользкий на ощупь, и мне пришлось сделать усилие, чтобы заставить себя прикоснуться к нему. Сначала я просто обхватила его руками, пытаясь найти точку опоры, но мои пальцы скользили по бечевке и ткани, как по стеклу. Воздух сдавливал легкие, и я чувствовала, как мир вокруг постепенно становился все более размыт, как будто туман окутывал мое сознание. Но я знала: если остановлюсь сейчас, то больше не смогу двигаться.

Стиснув зубы до боли, я с трудом поджала колени, поднимая одну ногу и стараясь аккуратно залезть в мешок. Мешок был тесным, и когда мои ноги коснулись липкой, влажной ткани, мне показалось, что я задыхаюсь, что этот мешок уже стал для меня могилой. Я старалась дышать медленно, но дыхание сбивалось, каждый вздох был хриплым и рваным, как будто я вдыхала пыль. Меня трясло от усталости и страха.

Поочередно я втягивала ноги, колени подгибались и застревали, одежда прилипала к мешку, затрудняя каждое движение. Как только я погрузила свое тело внутрь, я почувствовала, как липкая ткань обволакивает меня, словно сама смерть, и от этого меня затрясло еще сильнее. Каждый вдох давался с усилием, мешок стягивался вокруг, словно захватывая меня в свои удушающие объятия.

Пальцы дрожали, когда я натянула бечевку, стараясь быстро затянуть узлы. Мне казалось, что в любой момент они могут войти и обнаружить меня. Я оставила небольшие дырки для дыхания, чувствуя, как воздух в мешке становится горячим и тяжелым. Я лежала там, как в ловушке, обессиленная, вся в крови, чувствуя, что разница между мертвой и живой теперь только в том, что мое сердце все еще продолжает биться, хотя казалось, что оно вот-вот остановится.

Спустя время я лежала внутри мешка, чувствуя, как липкая кровь впитывается в мою одежду. Все внутри кричало от отвращения и ужаса. Я не могла дышать нормально, меня мутило, но я лишь продолжала твердить себе: «Это ради спасения. Ты должна это сделать. Это единственный шанс».

«Если заметят – мне конец», – пронеслось в голове. Ткань мешка, пропитанная чужой кровью, плотно прилегала к лицу, и от этого я чувствовала, как тошнота подступает к горлу. Нестерпимый запах разложения смешивался с пульсирующей головной болью, и каждый вдох казался пыткой. Боже, что я такого натворила, что теперь вынуждена думать, как обмануть смерть, словно это игра на выживание?

Шаги за дверью становились все ближе, знакомые, тяжелые, с добавлением невнятных пьяных голосов, которые время от времени взрывались дьявольским хохотом. На этот раз их было трое. Я услышала, как кто-то споткнулся, послышался звук удара, затем новая волна смеха. Дверь резко распахнулась с грохотом, и меня охватил парализующий страх. Я замерла, тело напряглось до предела, но сердце предательски колотилось в груди так сильно, что казалось, вот-вот вырвется наружу. Этот гул в ушах от стука сердца, казалось, был оглушающим, как будто они могли услышать его, просто подойдя ближе.

«Будь, как будет, – подумала я, чувствуя, как по телу разливается холодный пот. – Если выживу, значит, кому-то это нужно. Значит, в этой жизни я еще что-то должна сделать, еще не завершила свой путь». Каждый момент мог стать последним, но именно это держало меня на грани – страх и слабая надежда, что еще не все потеряно.

– Эй, Серый, проверь нашу постоялицу. Крепкая гадина, третьи сутки не дохнет. Из-за нее только и сидим здесь. Полиция, того гляди, с проверкой нагрянет, – раздался грубый голос одного из них.

Шаркающие шаги, тяжелые и осторожные, направились к углу, где раньше лежала я. Я почувствовала, как все тело напряглось, будто от одного этого звука сердце могло остановиться. Кто-то громко вздохнул, приближаясь к мешку, в котором теперь находилось тело девушки.

– Готова. Закостенела уже. Давай мешок, запакуем ее… Тяжелая сучка. Герман, помоги, – прозвучал его раздраженный голос.

– Пойду, свет включу, не видно ни черта, – отозвался третий, тот самый Герман, с ленцой в голосе.

– Совсем крышу снесло от выпитого??? Полиция рядом кружит. Сваливать надо. Пакуем и уходим, – резко перебил его второй. В его голосе было столько нервного напряжения, что оно передалось и мне, усилив страх.

– Не подумал… – начал оправдываться Герман, явно смутившись.

– Хозяин потом за тебя подумает пулей в голову, – злобно прошипел первый. – Давай быстрее.

Я затаила дыхание, слушая их разговор и стараясь не шевелиться. Сердце стучало так громко, что казалось, они могли услышать его в любую секунду. Я ловила каждое слово, пытаясь понять, что происходит, но с каждым моментом все казалось только запутаннее. Они собирались «упаковать» тело девушки, а потом быстро смыться. Я знала, что времени у меня оставалось совсем немного.

Я вслушивалась в каждый звук, в каждое слово, но понимание ускользало. Чем больше я слышала, тем больше вопросов возникало. Кто они? Что происходит? Но одно стало очевидным – среди этих троих был тот, кто пытался спасти мне жизнь. Возможно, даже ценой своей собственной. Но почему? Этот вопрос тревожил меня больше всего. Зачем ему это?

Я попыталась представить, кем мог быть этот человек. Может быть, он считал себя моим должником? Или что-то связывало нас в прошлом, о чем я не помню? Странно, но мысль о том, что он может быть другом Лазарева, мелькнула лишь на секунду. Нет, это невозможно. Лазарев давно бы явился сюда сам, разорвал всех на куски и спас меня, если бы знал, где я. Он бы не оставил все на чужие руки. Значит, он не знает, где я. И это не его человек.

Но тогда кто?

Мои мысли резко оборвались, когда кто-то внезапно схватил меня за ноги и дернул с такой силой, что боль пронзила все тело. Я с трудом удержала крик, стиснув зубы, но голова закружилась от боли и неожиданности. Меня тащили по полу, и каждый удар головы о холодный, жесткий бетон отдавался оглушающей болью в висках. Сердце колотилось так яростно, что казалось, оно сейчас вырвется из груди. Перед глазами плясали черные круги, все вокруг закружилось в безумной спирали.

Тело бесконтрольно болталось в мешке, ноги тащились по полу, а я чувствовала, как постепенно теряю связь с реальностью. Боль в голове становилась невыносимой, словно что-то разрывалось внутри, с каждой секундой подступая все ближе к краю безумия.

Вот ступеньки… Одна… Две… Третья… Я попыталась сосчитать их, но до пяти дойти не успела. Все вокруг погрузилось в темную, вязкую пустоту, сознание резко отключилось, как будто кто-то выключил свет внутри меня.

Мир исчез, оставив меня в безмолвной тьме.

Говорят, если тело не чувствует боли при пробуждении, значит, оно больше не принадлежит миру живых. Но мне было больно абсолютно все. Каждая клеточка тела кричала от усталости и боли.

Но я ощущала боль. Сильную и безумную. Эта боль пронизывала меня до самого основания. Казалось, не осталось ни одной клетки, которая не страдала бы от усталости и мучений. Моя кожа горела, как будто ее тысячекратно царапали грубой бумагой, мышцы ныли, будто их вытянули до предела и оставили так на грани разрыва. Кости казались хрупкими, каждая из них отзывалась тупой, глухой болью, как будто они вот-вот могли сломаться под давлением. Каждое движение, даже самое незначительное, будто разжигало огонь внутри меня, и казалось, что сама моя плоть сопротивляется существованию.

Умереть, наверное, было бы проще. Исчезнуть, раствориться в темноте, забыть боль и холод. Но я жила, и каждый вздох напоминал об этом, каждым острым ощущением возвращая меня в реальность. Снаружи кожа горела огнем, а внутри меня при этом пробивал дикий озноб, такой сильный, что зубы стучали сами собой. Холод, который я испытала, лежа на бетонном полу подвала, словно проник в самую глубину, под кожу, обволок мышцы ледяными цепями, парализуя движения. Казалось, он сковал не только тело, но и волю, оставив меня лишь оболочкой, существующей в мире боли.

Существовать в бесконечном круговороте боли

Последние часы моей жизни пронеслись перед глазами, как хаотичные вспышки, отрывки картин, мелькающие перед внутренним взором. Все смешалось: лица, крики, боль – все это было настолько неясным, что я не могла сложить их в одну историю. Я пыталась вспомнить, как оказалась здесь, но сознание бунтовало, отказывалось возвращаться в этот кошмар. Каждый раз, как я пыталась сосредоточиться, боль накатывала волнами, стирая все, что могло напоминать о событиях прошлого.

Сил не было даже на то, чтобы размышлять. Оставалось только одно – выживать в этот момент. Существовать в бесконечном круговороте боли, усталости и отчаяния. Я не могла думать о будущем или о том, что будет дальше. Вся моя реальность сжалась до одного мгновения, наполненного болью, где прошлое и будущее теряли значение. Все, что оставалось, – это холод и слабый огонь жизни, который еще тлел где-то глубоко внутри.

Рядом трещал костер, его тепло с трудом пробивалось сквозь густую пелену холода, едва касаясь моего озябшего тела, но даже это слабое тепло казалось спасением. Хотя оно не могло согреть меня полностью, оно было единственным, что напоминало о жизни.

Вокруг витал отвратительный запах – смесь гари и зловония, словно я находилась на свалке, где все гниет и разлагается. Этот удушающий смрад забивал легкие, делая каждый вдох мучительным. С каждой секундой он становился все невыносимее, добавляя еще один слой к отчаянию, которое и без того поглощало меня целиком. В этом запахе было что-то разлагающее, словно сама реальность рядом со мной умирала, гнила, как и я.

Я медленно открыла глаза и огляделась, насколько это было возможно. Подо мной лежал грязный матрас, настолько изношенный, что, казалось, он прожил тысячу чужих жизней до того, как оказался здесь. На мне была старая рваная фуфайка, пропитанная потом и пылью. Меня охватило чувство брезгливости, но смешанное с легким ощущением благодарности – как бы там ни было, сейчас я была в меньшей опасности, чем в том ужасном подвале. Это давало мне шанс. Шанс набраться сил, чтобы снова начать бороться за свою жизнь.

“Эй! Проснись! Открой глаза! Хватит уже спать!” – знакомый голос Ланы прорвался в мою голову, как будто кто-то резко включил свет в темной комнате. Эти слова были словно спасательный круг, вырвавший меня из глубин забытья.

Лана… Моя Лана. Она снова здесь, со мной. На мгновение сердце сжалось в радости от ее возвращения. Но затем накатила пустота, а следом за ней – страх. Лану я помню. Кажется, помню. Но кто я? Как меня зовут?

Последние обрывки воспоминаний всплыли в голове, как рваные фрагменты фильма: как я тащилась по полу, как залезала в мешок, прикинувшись мертвой. Потом ступеньки… Боль. Острая, пронизывающая боль, когда голова ударялась о каждую ступеньку. Меня волокли за ноги. Это ощущение я никогда не забуду. Но что было до этого?

Вспышка. Записка. В ней говорилось, что я – Алиса. Значит, меня зовут Алиса? Или это имя подложили специально? Как я вообще оказалась в том подвале? Они ждали, что я умру, но не стали убивать сами. Почему? Это не похоже на действия профессиональных убийц.

Голос Ланы снова зазвучал в моей голове, пронзительный, настойчивый: “Давай же, сестренка. Думай, вспоминай! Кто-то запер тебя там. Кто-то заказал твою смерть. Кому это было нужно?”

Я напрягла все силы, чтобы что-то вспомнить, чтобы пробиться сквозь пелену в голове, но после всего пережитого, память была как разбитое зеркало. Все воспоминания разбегались на мелкие осколки, оставляя меня в мучительном вакууме. Боль в голове становилась невыносимой, словно кто-то тисками сжимал мой череп. От этого я громко застонала, не в силах сдержаться.

Конечно, вот вариант с более насыщенным и литературным стилем:

– Очнулась, значит? Сильно жить хочешь, видно. Подружек твоих крысы уже доедают, а ты, похоже, счастливый билет вытянула, – раздался резкий, словно удар, голос, разрывая темноту вокруг меня. Его слова обжигали, словно ледяной ветер, но осознание того, что я еще жива, промелькнуло в голове, как слабая искра.

Я попыталась ответить, но горло пересохло, и голос вышел совсем чужим, слабым и хриплым:

– Где я? – слова едва сорвались с губ, и тут же меня накрыло волной удушающего кашля, словно огонь прошел по внутренностям, сжигая их изнутри. Каждое движение отзывалось болью, и я чувствовала, как все внутри сжимается в болезненной судороге.

– Где? Ха! – его смех был сухим, безжалостным. – На свалке городской, девочка. Тут таких, как ты, много бывает. Давай, выкладывай, кто ты и откуда. Почему в мешке тебя сюда привезли? Я, конечно, бомж, но мужик правильный. Вижу ложь – сразу сдаю по назначению… куда следует.

Я закрыла глаза, стараясь хоть как-то собрать мысли, но голова была пустой, словно там просто не осталось ничего. Воспоминания бились о края сознания, но не могли проникнуть внутрь. Что ответить? Что сказать?

– Я… ничего не помню, – с трудом выдавила я, чувствуя, как паника подступает все ближе. – Мне сказали, что я Алиса… но я не уверена. Не знаю, правда ли это…

Он замолчал, переваривая мои слова. Было тихо, лишь ветер гулял по свалке, разнося запахи разложения. Затем его голос прорезал тишину:

– Как это – ничего? Совсем ничего не помнишь? Хм… Ладно. Время у нас есть. Отдыхай пока. Я тебе чай сделаю. Алиса, говоришь? Ну, значит, Алиса. А я Илья Потапыч. Можешь просто Потапычем звать, или Ильей. Не важно, я не гордый, – в его голосе сквозила странная смесь суровости и некоей грубоватой заботы, которая сбивала с толку.

– Спасибо, Потапыч… – прошептала я, сил уже не хватало ни на что другое.

– Да я-то что… Тихона благодари. Он тебя нашел, – произнес Потапыч, и в его голосе прозвучала легкая насмешка, будто этот факт его забавлял.

– Кто такой Тихон? – спросила я, с трудом выдавливая слова сквозь боль.

Потапыч рассмеялся, но ничего не ответил. Вместо этого он тонко просвистел через беззубый рот. В ответ послышались быстрые шаги, топот, приближающийся все ближе.

– Мальчик?! – мое изумление вырвалось прежде, чем я успела обдумать вопрос.

– Да, мальчишка. Живет тут, прячется. Сбежал из приюта, – усмехнулся Потапыч, ласково потрепав по голове мальчишку лет семи, который появился передо мной. Темноволосый, с колючим взглядом, он с интересом уставился на меня, словно прикидывая, что я из себя представляю.

Мальчик показался мне пугающим. В его глазах светилось что-то темное, опасное. Он напоминал маленького убийцу, у которого вместо пальцев – ножи. Такой убьет, не моргнув. Одним лишь взглядом он пронзал меня, как кинжал. Я невольно поежилась и зажмурила глаза, пытаясь избежать зрительного контакта. Этот ребенок пугал меня до глубины души, и я чувствовала, как страх сжимает сердце.

– Да ты не бойся его. Если зла в тебе нет – не тронет, – спокойно сказал Потапыч, будто успокаивая кого-то перед встречей с диким зверем.

Тихон подошел ближе, его шаги были тихими, как тень. Сердце в моей груди билось так яростно, что казалось, его можно было услышать. Я лежала, не в силах встать, парализованная чувством беззащитности перед этим мальчишкой со взглядом убийцы. Это ощущение застало меня врасплох, словно я вдруг поняла, что не могу защитить себя.

Тихон медленно наклонился ко мне, его холодные глаза не отрывались от моего лица. Я замерла, не зная, чего ожидать. Затем, неожиданно для меня, он осторожно коснулся моего лица своими тонкими, мягкими пальцами. Я вся напряглась, ожидая удара или чего-то страшного, но его прикосновение было легким, почти нежным.

От его дыхания на моей щеке я вдруг почувствовала, как напряжение понемногу спадает. Странное чувство покоя накрыло меня, и страх отступил, оставив лишь слабую дрожь в теле.

Я уже покойница

Казалось, я знала этого мальчишку, хотя видела его впервые. В его глазах светилось что-то родное, как будто я могла заглянуть в его душу и почувствовать его боль, как свою собственную. Словно между нами была невидимая связь, понятная только нам двоим. Тихон сел рядом, его взгляд не отрывался от моего лица. Я готова была поклясться, что на меня смотрел не ребенок. Его глаза казались старческими – мудрыми, добрыми, но в то же время строгими, как будто он видел гораздо больше, чем должен был.

Он снова наклонился ко мне, его маленькие пальцы мягко скользнули по моей щеке, и, улегшись рядом, он остался лежать, словно эта близость была чем-то естественным для нас обоих.

– Хм… – вдруг нарушил тишину Потапыч, не отрывая взгляда от Тихона. – Тебе бы я и не поверил, но Тихону не верить не имею права. Он мне жизнь спас прошлой зимой, когда я уже считал, что конец пришел. Из-подо снега меня вытащил, я упал и не мог встать. Заснул. Так он сообразил взять на помойке дверь, затащил меня на нее и тащил до укрытия. А потом отогревал меня чаем. Так что, я ему жизнью обязан. И если Тихон тебя признал, то и я не сомневаюсь, что ты человек хороший.

Я попыталась улыбнуться, но это было скорее слабое движение губ, чем настоящая улыбка. Сил почти не осталось, и воздух вокруг стал тяжелым, словно его густота удушала меня. Дышать было тяжело, каждая попытка вдохнуть превращалась в мучение.

– В больницу тебе надо. Умрешь ты так. Голова вся разбита, кровью истекла не меньше половины. И похоже, что легкие твои точно воспалились. Надо на дорогу выбираться, там "скорые" катаются, поймаем какую-нибудь. Телефона, сама понимаешь, у нас нет, – в его голосе было беспокойство, но и твердость.

– Не смогу… не дойду я, Потапыч. – Мой голос звучал едва слышно, словно издалека. – Я уже покойница…

– Я тебе дам – покойница! – резко оборвал он меня, и в его голосе вдруг прорезалась неожиданная сила. – Мы с Тихоном тебя не для этого вытащили. Ты Богом избранная, раз тебя спас, не гневи его.

Его слова будто ударили меня в грудь. "Избранная?" Моя изнеможенная душа не могла воспринять это всерьез, но что-то внутри меня заставило задуматься. Почему я?

Потапыч аккуратно поднес к моим губам грязную кружку. Внутри был странный напиток, едва ли напоминающий чай, но в этот момент мне было все равно. Я сделала глоток – он обжег горло, но странным образом вернул мне немного сил. Сделала второй глоток, потом третий, чувствуя, как теплота разливается по телу, напоминая, что я еще могу бороться. Потапыч был прав – сдаваться рано.

– Потапыч, а как ты здесь оказался? Ну… на свалке? Если не хочешь, можешь не отвечать, – спросила я, стараясь не выглядеть слишком любопытной. Но что-то в нем будило вопросы. Он не походил на типичного бездомного, и я интуитивно чувствовала, что за его историей скрывается нечто большее.

– Да что уж скрывать… – Потапыч вздохнул, словно переваривая свою судьбу. – Сын меня из квартиры выгнал. Я сам виноват. После смерти жены совсем сдался. Одиноко было, пил много… да и вот результат.

– Сын выгнал? Не верю… Бывает такое? – я не могла сдержать удивления. Как можно выбросить собственного отца на улицу?

– О, юная леди, в жизни такое случается, что и поверить сложно. Не такое еще увидишь, – ответил Потапыч с горечью в голосе.

Я внимательно посмотрела на своего спасителя. Грязные, но аккуратно уложенные волосы, борода подстрижена, а ботинки, хоть и старые, но странным образом начищены до блеска. Он говорил, что с прошлой зимы здесь, живет как бездомный. Но его вид не вызывал того обычного отвращения, которое порой ощущаешь к людям, оказавшимся на дне. Наоборот, в его облике была какая-то интеллигентность, остатки достоинства, которое он старательно сохранял.

– Потапыч, ну как же ты так смирился, что сын тебя выбросил из квартиры? Разве нельзя через суд? – спросила я, и мысли начали стремительно кружиться в голове.

Я вдохнула поглубже и, вспомнив все свои юридические знания, вдруг начала рассказывать Потапычу, как можно вернуть свое. Говорила быстро, стараясь вложить в свои слова весь накопленный опыт.

– Смотри, вот как можно сделать, – начала я, и он внимательно слушал. – Первое: если тебя незаконно выгнали, ты можешь подать иск о восстановлении своих жилищных прав. Да, через суд это займет время, но по закону сын не имел права тебя выгнать без твоего согласия, особенно если это была общая квартира с женой. Он не может лишить тебя собственности.

Потапыч раскрыл рот, и я видела, как на его лице отражаются одновременно изумление и интерес.

– А если у тебя проблемы со здоровьем, что, судя по всему, так и есть, – я продолжала, – ты можешь подать заявление, что ухудшение состояния напрямую связано с его действиями. Компенсация за моральный ущерб и ухудшение здоровья – это реально. А если у тебя есть хоть какие-то медицинские документы о лечении или жалобах, это будет весомым аргументом…

– Ты хочешь сказать, я могу через суд заставить его выплачивать мне пособие? – его глаза были расширены от удивления.

– Да, еще как! Если докажешь, что он виноват в ухудшении твоего здоровья, плюс к тому, что тебя незаконно выселили. Если возьмешь хорошего адвоката, он сможет даже добиться компенсации. Но это еще не все. Ты можешь подать заявление на алименты на содержание пожилого родителя, и суд обяжет его платить. Это его прямая обязанность. Если сын работает, доход у него есть, ты имеешь право требовать выплат.

Потапыч буквально замер, переваривая услышанное. Я продолжала, стараясь не дать ему упасть духом:

– Главное – действовать! Сначала обратись за помощью к бесплатному адвокату, они должны помочь тебе составить заявление. Дальше – собери все бумаги, которые у тебя остались. Даже если это всего лишь какие-то справки, их можно использовать. Не сиди сложа руки, Потапыч, у тебя есть шанс вернуть свою жизнь!

Он смотрел на меня с откровенным изумлением, а потом покачал головой:

– Ты… это… точно знаешь, что говоришь? Да кто ж меня слушать-то будет, старика-то?

– Будут, если грамотно подойдешь к делу, – уверенно ответила я, чувствуя, как вновь пробуждается мое стремление помочь, бороться не только за себя, но и за других.

– А ты откуда такая умная взялась? Юристом что ли работаешь? – Потапыч прищурился, глядя на меня с любопытством.

– Не знаю, – я пожала плечами. – Кажется, я хорошо в праве разбираюсь.

Он внезапно расхохотался, но смех его был не злым, скорее горьким, как будто он смеялся над тем, что уже не имело значения.

– Как я в суд пойду, девочка? У меня даже паспорта нет. Да и пустое все это. Не стану я с сыном судиться, – махнул он рукой, словно отметая мои слова, как что-то далекое и нереальное.

– Да это разве сын?! Он же тебя из собственного дома выставил! Потапыч, очнись! – воскликнула я, не понимая, как можно было так смириться с этим.

Потапыч нахмурился, его голос стал твердым, но в нем не было злости, только усталость.

– Ты меня жить не учи. Сказал – не стану. И сына моего не обижай. Я его люблю. Обиды на него не держу. Говорю тебе, сам виноват. Знаешь, я ведь помню, как он совсем маленький был, бегал вокруг меня… Худенький такой, как прутик, – голос его смягчился, и я заметила, как его лицо на мгновение озарилось теплотой.

Он замолчал, как будто погрузился в воспоминания. Глаза его затуманились, и в них светилась какая-то болезненная, но нежная память.

– Однажды он с велосипеда упал, – продолжил Потапыч, чуть дрогнувшим голосом. – Коленки в кровь разбил… Напугался до смерти. А потом ко мне подбежал, в руку вцепился, дрожит весь… До сих пор помню, как вчера это было, – он улыбнулся, но улыбка была грустной, словно эта память была для него драгоценной, но одновременно болезненной.

Я молчала, не зная, что сказать. Потапыч в очередной раз поразил меня. Казалось, что этот человек, которого судьба выбросила на самое дно, продолжал хранить в себе нечто невероятное – огромную, всеобъемлющую любовь и прощение. Ничего не помня о своей собственной прошлой жизни, я точно знала, что людей с таким большим сердцем встретишь нечасто.

Потапыч украдкой смахнул слезу, думая, что я не замечу. Это был человек, который отдал бы все, даже свое счастье, ради того, чтобы его сын был в безопасности, даже если сам остался без крыши над головой.

– Внука бы увидеть, хоть одним глазком, – тихо сказал Потапыч, его голос был проникнут тоской. – Ему уже шесть лет, Алешкой зовут. Да видно, не судьба… Пошли, дорога рядом. Соберись, красавица. Ты должна жить. Поверь, как бы плохо ни было, а радоваться жизни надо. Борись за нее.

Я заставила себя встать. Все тело ныло от боли, но голос Потапыча придавал сил. Тихон, который успел задремать, тут же приподнялся, как только я пошевелилась, и, не говоря ни слова, начал помогать мне подняться.

– Спасибо, Тихон. И тебе, Потапыч, спасибо. Даст Бог, еще увидимся, – прошептала я, чувствуя, что силы почти на исходе.

– Это ты сейчас так говоришь, – горько усмехнулся Потапыч. – Увидимся… Кому нужны старый бомж и немой беглый мальчишка? Тебя сейчас в больничке подлатают, родных найдешь и забудешь все, как страшный сон. Живи, дочка. А если когда-нибудь помянешь нас добрым словом – уже не зря все это.

Он остановился, покопался в кармане и неожиданно вытащил две купюры по тысяче рублей. Протянул их мне.

Сквозь мокрую тьму дороги

Слезы подступили к глазам, а потом потекли, едва сдерживаемые. Эти две тысячи рублей – все, что у него было. Его богатство. И он готов отдать его мне, совершенно незнакомой девушке. Это было слишком. Стыдно было плакать, но остановить себя я не могла.

– Потапыч, не надо. Оставь их, тебе нужнее.

– Бери, не обижай старика, – его голос был тихим, но твердым. – За мной грехов много. Считай, что один из них я сейчас этими деньгами искупаю… Ты только не думай, деньги не ворованные. Я их честно заработал – огороды весной копал у дачников. Пить давно бросил. Мы с Тихоном не привередливы, нам хватает на еду и на мелочи. А еще в парке бесплатные обеды раздают. Так что бери.

Он уверенно вложил деньги мне в руку. Я еще раз посмотрела на него, на его теплое сердце, на его большую, но тяжелую судьбу, и не сдержала эмоций. Обняла его за плечи, и в этот момент почувствовала, как темнота снова начала подступать к глазам. Голова разрывалась от боли, сердце стучало так громко, что этот звук перекрывал даже шорох ветра.

Впереди, сквозь мокрую тьму дороги, показался свет фар. Тихон уверенно вышел вперед и начал махать руками, сигнализируя приближающейся машине. Это была «скорая». Тихон не ошибся.

Машина резко затормозила, скрип колес оглушил тишину. Из кабины выскочил разъяренный водитель.

– А ну пошел отсюда! И откуда взялся только?! – крикнул он на мальчика, схватив с земли камень и замахнувшись на Тихона.

Тихон даже не двинулся с места, его взгляд был твердым и непоколебимым. Я, собрав последние силы, встала рядом с ним.

– Не тронь его, – твердо сказала я.

Водитель на мгновение замер, ошарашенный. Я сама бы удивилась на его месте: перед ним стояли два бездомных человека и дикий, как волчонок, мальчишка, глядя на него с непреклонностью.

– Ей в больницу надо, – вмешался Потапыч. – Вся избитая, по голове долго били, крови много, и она ничего не помнит. Кто-то избил ее и бросил на свалке.

– Эй, док, выйди, – позвал водитель.

Из машины выглянул врач. Он был нелепого вида: крупный нос выдавался вперед, а на лице сидели огромные очки в толстой оправе, как у героев старых советских фильмов. Несмотря на его строгий и серьезный вид, этот образ казался странным и неуместным. Врач с явной неохотой подошел к нам, бросив на нашу компанию брезгливый взгляд, словно оценивая, стоит ли вообще тратить на нас свое время.

– Кому помощь нужна? – его голос был сухим, но деловитым.

Ему указали на меня. Он быстро осмотрел меня при свете фар, кивнул водителю и указал на носилки.

Меня завели в машину, уложив на носилки. Голова кружилась, и сознание начало покидать меня. Но я сделала над собой усилие, посмотрела в окно, пытаясь удержаться в реальности. На обочине, в свете фар, стояли Потапыч и Тихон. Потапыч перекрестил меня, его губы что-то шептали.

Машина тронулась. Я чувствовала, как теряю сознание, но не могла оторвать глаз от темнеющей обочины, на которой остались мои спасители. Последняя мысль, которая пронзила мое ускользающее сознание, была о том, что в мире еще есть добрые люди. И если мне помогают такие, как Потапыч, значит, и я не совсем пропащая. Я верила, что еще увижу их обоих…

Казалось, все происходило не со мной. Я словно отделилась от своего тела, парила где-то над ним, наблюдая за действиями врачей с удивительным спокойствием. Нет, даже не спокойствием – скорее, безразличием. Как будто все это не имело никакого значения. Я видела, как суетятся люди в белых халатах, как мое тело на носилках везут по ярко освещенным коридорам, но все это казалось каким-то далеким, ненастоящим.

– Срочно в операционную! – командовал один из врачей, лет пятидесяти, с седыми висками и напряженным взглядом. – Черепно-мозговая травма, субдуральная гематома, сломано ребро справа, возможное осколочное повреждение правого легкого. Как вы вообще ее довезли в таком состоянии? Откуда она взялась?

– Ой, не спрашивайте, Савелий Аркадьевич, – ответил кто-то с легким раздражением. – Появилась с маленьким мальчиком и мужиком каким-то на дороге, как из-под земли выросли.

Этот диалог звучал как из другого мира, как будто вовсе не обо мне говорили. "С маленьким мальчиком и мужиком" – это, наверное, Тихон и Потапыч. Странно было слышать, как их описывают такими, но в этот момент мне все равно не было дела ни до этих слов, ни до своего состояния. Все происходящее оставалось где-то на фоне, размытое и далекое, словно туман, который медленно обволакивает все вокруг.

– Да ну? На ногах стояла? Не заливай, Тихон. С такими травмами она максимум могла лежать на обочине и дышать через раз, – голос Савелия Аркадьевича звучал отдаленно, словно доносился сквозь густую пелену. Я слышала его, но все казалось нереальным, как в каком-то кошмаре. Я и не знала, что все так плохо. Общалась с Потапычем, ощущая только легкое недомогание. Наверное, у меня был шок…

– Да я не обманываю! Вон, у Александра спросите, он нас привез, – голос Тихона дрожал от нервного напряжения.

– Верю, верю, не кипятись… Вероника, давление и пульс контролируешь?

– Да, Савелий Аркадьевич, давление восемьдесят на шестьдесят, пульс нитевидный, не фиксируется, – ответила молодая медсестра, и в ее голосе уже не было сомнений.

– Плохо дело… За операционной бригадой отправили?

– Да, уже едут, – раздался чей-то быстрый ответ.

– Хорошо. Александр, готовься, будешь ассистировать.

– Савелий Аркадьевич, да я же ни разу…

– Отставить разговоры. Когда-то надо начинать. Готовься.

И пока они суетились вокруг меня, я словно ушла вглубь себя, погрузившись в собственные мысли, которые начали стремительно всплывать, как осколки из далекого, смутного прошлого. Было странное чувство дежавю, как будто я уже была на этом операционном столе. Все это – свет, голоса, страх – казалось мне до боли знакомым. Я уже переживала это когда-то. Но когда? В другой жизни? Возможно, я уже умирала так же, как сейчас, и кто-то спас меня. Может быть, это была другая операционная, другой мир… но ощущения были такими же. Как будто я боролась не в первый раз.

Обрывки воспоминаний начали хаотично мелькать в сознании. Лана… Я видела ее образ перед собой, но она была не просто иллюзией, а чем-то большим, значимым. Лана всегда была рядом, в темные моменты моей жизни, в моменты, когда я умирала. Но почему? Кто она для меня? Я знала, что она моя сестра, но это было все, что я могла вспомнить. Я цеплялась за эту мысль, за этот факт, как за единственную связь с реальностью.

Лана… Это ведь благодаря ей я очнулась на свалке, благодаря ей выжила в подвале. Она всегда находила меня, помогала выкарабкаться, даже если ее не было рядом физически. Я помнила, как ее голос звучал в моей голове, как ее присутствие давало мне силы, когда я уже была на краю. Но почему я не могла вспомнить ничего конкретного? Как будто вся моя жизнь до этого момента была размыта, покрыта туманом, где только Лана осталась единственным ясным маяком.

Я начала искать ее мысленно, словно надеясь, что она снова появится, как всегда, и поможет мне найти выход из этой матрицы.

Кто она, Лана? Почему она всегда спасала меня? И почему это кажется таким знакомым, как будто все это уже происходило когда-то раньше, в другом времени, в другой жизни?

Мир вокруг мерцал, становился то ярче, то тусклее. Голоса врачей все больше отдалялись, словно я уходила в какой-то глубокий, внутренний мир, где правили только мои воспоминания и страхи. Савелий Аркадьевич и остальные звучали как отголоски далекой реальности, в которой я уже почти не существовала.

"Лана… Где ты?" – звала я ее мысленно, чувствуя, как силы постепенно покидают меня.

Да из чего ты сделана?

Наверное, мне наскучило наблюдать за собой со стороны, и я вернулась в свое тело, чтобы открыть глаза. Рядом со мной суетилась та самая Вероника, приятная женщина с ярко-зелеными глазами. Черные, гладко уложенные волосы отливали в свете ламп, а ее движения были плавными, будто она скользила по воздуху. «Пантера», – подумала я, улыбнувшись. В ее лице было что-то хищное: острые скулы, тонкие, точеные черты и напряженная грация, словно она всегда была готова к прыжку.

– Савелий Аркадьевич, больная в себя пришла! – голос Вероники прозвучал неожиданно громко, словно возвращая меня из полусна.

Савелий Аркадьевич подошел к носилкам большими шагами, его лицо казалось сосредоточенным, но в глазах читалось удивление.

– Да из чего ты сделана, подруга? – спросил он с усмешкой, направляя на мои зрачки яркий луч фонарика. – Я, конечно, рад, что ты жива, но такое редко случается. Фамилия? Имя? Отчество? Контакты родственников?

Я попыталась собраться с мыслями, но в голове все было размыто.

– Алиса… Вроде бы, – ответила я с трудом. – Больше не помню ничего. А еще у меня есть сестра Лана. Или… была. Фамилию свою не помню. Имя, возможно, даже не мое. Мне его сказали перед тем, как бросили на свалку.

Савелий Аркадьевич нахмурился, его брови сошлись, выражая беспокойство.

– Кто сказал? Что произошло? Ты понимаешь, что я должен сообщить о тебе в полицию?

Я вздохнула, ощущая, как боль в груди не дает глубоко дышать.

– Я расскажу все, что знаю. Мне терять нечего. Только помню я мало. Расскажу все, но, пожалуйста, спасите меня, – я едва сдерживала слезы. – Я обещала сестре, что выживу любой ценой. Я должна жить. И один человек сказал, что я избранная Богом.

Врач поднял на меня взгляд, его лицо стало более серьезным.

– Избранная, говоришь? В этом я не сомневаюсь, – он кивнул, его тон был спокойным, но твердым. – После таких травм выживают немногие. Но ты будешь жить. Все будет хорошо.

Он коротко кивнул Веронике, давая ей указания, и записал что-то в историю болезни, прежде чем снова взглянуть на меня. В его глазах было что-то вроде уважения, как будто он понимал, что за этой историей кроется больше, чем просто чудо выживания.

Коридор больницы загудел от суеты и многочисленных голосов – приехала операционная бригада. Меня начали везти в операционную. Люди в масках мелькали перед глазами, инструменты на столе блестели в свете ламп. Но что удивительно – я не чувствовала страха. Все это казалось мне странно знакомым. Как будто в другой жизни я уже видела эти медицинские инструменты, имела дело с ними. Это ощущение преследовало меня.

"Я уже проживала этот момент?" – подумала я, пока меня катили по коридору.

А может, вся моя жизнь мне просто снится? Может быть, я застряла в одном из своих жутких воспоминаний и теперь не могу выбраться? Нет, это слишком… Но почему я не могу вспомнить свою собственную жизнь? Что со мной произошло?

Я начинала злиться на себя за эту беспомощность, за пустоту в памяти, которая заполняла меня изнутри. Почему не могу вспомнить ничего важного, кроме имени Ланы? Яркий свет прожектора ослепил меня, словно пытаясь стереть последние мысли. Где я? Кто я?

– Обратный отсчет, – услышала я голос Вероники, которая склонилась надо мной. Ее зеленые глаза на миг стали четким фокусом моего сознания. Начали считать.

– Десять… Девять… – цифры плыли в воздухе.

Я почувствовала, как разум медленно погружается в туман. Савелий Аркадьевич склонился надо мной, лицо его слегка расплывалось, а позади мелькнула знакомая фигура Вероники. Затем смешно появилось лицо Тихона – его огромный нос выглядел настолько нелепо, что я даже успела мысленно улыбнуться.

Первый раз за последние сутки мне было по-настоящему спокойно и легко. "Может, я на пути к свободе?" – пронеслось в голове.

Отрывочные воспоминания нахлынули волной, атаковали мой измученный мозг. Лица – размытые и беспокойные – мелькали перед глазами, но ни одно из них я не могла разобрать. Картинки сменялись слишком быстро, слишком неясно, вызывая невыносимую боль. Казалось, мое сознание отчаянно пыталось собрать воедино кусочки моей забытой жизни. Но все было как в тумане, и этот процесс, вместо ясности, приносил только страдания.

С огромным усилием я открыла глаза, но тут же их закрыла – даже приглушенный свет ночника показался мне яркой вспышкой, пробивающейся сквозь веки. Смотреть на него было невозможно. Я не помню точно, но, наверное, в этот момент я начала стонать. Как в каком-то полусне, я почувствовала, что рядом тут же оказалась Вероника, та самая «пантера».

– Настоящий борец, умница, – услышала я ее успокаивающий голос. Она быстро и уверенно затянула манжету на моей руке, чтобы измерить давление.

– Савелий Аркадьевич… – прохрипела я, пытаясь осознать, что происходит.

– Савелий Аркадьевич спит, – сказала Вероника, наклонившись ко мне. – Сутки от тебя не отходил, лично дежурил. Это после семи часов операции. Скоро вернется. Говорит, что за двадцать лет в больнице таких пациентов, как ты, у него не было. У тебя же сердце два раза останавливалось на операционном столе. Думали – все, конец… А теперь, поверь, жить будешь точно. И долго. Савелий Аркадьевич обещал, а он слов на ветер не бросает.

Я слушала ее, как в тумане, едва понимая смысл сказанного. Семь часов операции? Сердце останавливалось? В моей голове это звучало, как что-то далекое, будто говорили не обо мне. Но что-то в словах Вероники вселяло странное чувство спокойствия.

Я с трудом смогла выдавить из себя только скупое «спасибо». Внутри меня бурлила невероятная благодарность, но у меня не было сил выразить ее словами.

– Сколько я была без сознания? – спросила я, словно чужим голосом.

– Почти двое суток, – спокойно ответила Вероника, ее голос звучал деловито, но с оттенком заботы.

– Ого! Выспалась на всю оставшуюся жизнь, – слабо усмехнулась я, пытаясь справиться с внутренним оцепенением.

– Ты ничего не вспомнила? – Вероника наклонилась чуть ближе, ее зеленые глаза блестели в приглушенном свете ночника.

– Нет, ничего… Только фотографии какие-то… Без лиц, – я пыталась уловить что-то в своей памяти, но воспоминания оставались размытыми, как тени.

– Ну, ничего. Лиха беда начало. Все, больше не разговариваем. Тебе нельзя, – строго сказала Вероника, и ее голос обрел привычную твердость.

Кажется, я хотела что-то еще добавить, но ее строгий взгляд заставил меня замолчать. Ее глаза, обычно проницательные, теперь казались мне двумя сияющими прожекторами, пронзающими меня насквозь. «Точно пантера», – мелькнула мысль, и я с улыбкой приложила палец к губам.

– Молчу! Не ругайтесь, Вероника, – прошептала я, повинуясь ее приказу.

Прошел примерно час. Я уже лежала в полусне, когда дверь в палату осторожно приоткрылась. Заглянул Савелий Аркадьевич, его усталое, но внимательное лицо выглядывало из-за двери. Убедившись, что я не сплю, он тихо подошел ближе.

Теперь, когда сознание немного прояснилось, у меня появилась возможность разглядеть его как следует. Савелий Аркадьевич был крепкого телосложения, с широкими плечами и чуть сутулой спиной. Его короткие, седые волосы были в беспорядке, а глаза, хотя и уставшие, излучали спокойствие и опыт. В этих глазах было что-то отцовское, надежное, словно он видел слишком много боли и жизни, чтобы чему-то удивляться.

Утро вечера мудренее

Он стоял у края кровати, его тяжелый взгляд изучал меня, как будто стараясь прочитать, что происходит в моей голове.

– Ну что, как самочувствие, Алиса? – спросил он тихим, чуть хриплым голосом, нарушая тишину палаты.

– Живая, кажется… Спасибо, доктор. Если бы не вы… – попыталась я выдавить, чувствуя слабость, но и огромную благодарность.

– Я просто делал свою работу, – Савелий Аркадьевич усмехнулся, но в его глазах мелькнуло что-то теплое. – А спасла себя ты сама. Никогда еще не видел, чтобы люди так цеплялись за жизнь. Умирать никто не хочет, это понятно, но чтобы с такими травмами на дороге попутку ловить – увольте. Это за гранью медицины. В общем, говорить тебе сейчас нельзя, но нам нужно поговорить. Так что лежи и слушай. Ты точно ничего не помнишь?

Его серьезный взгляд пронзил меня насквозь, и я на секунду задумалась. Внутри все еще царил хаос. Я цеплялась за обрывки воспоминаний, но все оставалось неясным, смазанным, как полустертые картины. Образы мелькали, но я не могла ухватить их, как не могла ухватить свою прошлую жизнь.

– Ничего… – прошептала я, смутно ощущая, что он ждет какого-то объяснения. – Только обрывки. Какие-то фотографии без лиц, фрагменты. Сестру помню, Лану. Но… этого мало. Больше ничего.

Савелий Аркадьевич кивнул, его лицо было задумчивым. Он явно размышлял над чем-то.

– Лана… – повторил он, словно пробуя имя на вкус. – Хм. Ну что ж, в таких делах память порой возвращается не сразу. Главное – ты жива. И что бы ни случилось, у тебя есть время разобраться с прошлым.

Он сделал паузу, вздохнув, и сжал мои пальцы на мгновение, как будто пытаясь передать мне немного сил.

– Но знай: жизнь подарила тебе второй шанс. Я видел многих, и таких чудес на операционном столе не часто случается.

Я отрицательно покачала головой, не в силах понять услышанное. Савелий Аркадьевич продолжал говорить, и его слова заставили меня глубоко задуматься. Он рассказал, что пока я была без сознания, в палату приходили представители полиции по его заявлению. Они опознали во мне девушку, фоторобот которой был развешан по всем отделениям полиции, вокзалам, аэропортам и прочим стратегическим объектам. Я числилась как похищенная, и за меня даже требовали выкуп.

Савелий Аркадьевич не знал всех подробностей, но его голос выдавал беспокойство. Было видно, что он сомневался в том, правильно ли поступает, рассказывая мне это сейчас.

– К палате приставлена охрана, – продолжал он. – Я, как твой лечащий врач, запретил любые допросы до завтра, но будь готова. Не верю я, что ты дочь какого-то мультимиллиардера. Ты не похожа на избалованного ребенка с золотой ложкой во рту. Ты другая.

– Какая другая? – тихо переспросила я, пытаясь понять, что он имеет в виду.

– Ну, не как эти дети, которые с детства купаются в роскоши. У тебя множество старых шрамов. Ребра у тебя были сломаны, причем один из переломов неправильно сросся. Из-за этого ты можешь иногда чувствовать резкие боли в груди, особенно при резких движениях или во время глубокого дыхания. Так бывает, когда кость срастается под неправильным углом, и ее края могут давить на соседние ткани, вызывая хроническое воспаление и дискомфорт.

Я невольно прижала руку к груди, пытаясь вспомнить, были ли у меня раньше такие боли, но память не спешила возвращаться.

– У тебя была пересадка кожи, – продолжил Савелий Аркадьевич, не сводя с меня серьезного взгляда. – На лице. Тебе делали операцию. Это такие вещи, которые не забываются. На твоем лице видны следы пластической операции, и, судя по ее сложности, произошло что-то очень серьезное.

Его слова эхом раздались в голове, вызвав странное чувство тревоги. Операция на лице? Я не могла этого вспомнить. Все, что я знала о себе, было размыто, словно кто-то намеренно стер эти воспоминания.

Савелий Аркадьевич попрощался и направился к двери. Я услышала его строгий голос в коридоре, когда он трижды твердо отказал полицейскому, дежурившему у двери.

– Завтра поговорите, – коротко бросил он перед тем, как уйти.

Я вздохнула. Значит, у меня есть время до завтра. Время собраться с мыслями, попытаться вспомнить что-то важное. Но пока… Голова раскалывалась от боли, глаза жгло, словно кто-то резал их ножом. Нужно спать. Может быть, к утру что-то прояснится.

«Утро вечера мудренее», – подумала я и закрыла глаза, пытаясь провалиться в сон, который, возможно, принесет мне хоть немного покоя.

Заснуть не удавалось долго. В голове вдруг всплыла мудрость: "Не все в жизни как по маслу идет." Сейчас моя жизнь казалась вовсе не скользкой дорогой, а ухабистой тропой, где каждый шаг был непредсказуем. Все вокруг было странным и незнакомым, как будто это происходило не со мной, а с кем-то другим.

Наверное, я начала засыпать, потому что на этом ухабистом пути вдруг появилась Лана. Она шла ко мне с присущей ей улыбкой – той самой, которая всегда демонстрировала легкую усмешку, когда я вела себя, по ее мнению, как ребенок. Лана приближалась быстро, но я видела лишь ее смутные очертания, как тень в тумане. А потом рядом с ней появился мужчина. Его лицо было искажено яростью, и, прежде чем я поняла, что происходит, он бросился на Лану и начал ее избивать.

Меня охватил ужас, все тело парализовало от страха. Я не могла дышать, мое сердце застыло в груди. Почему я не двигаюсь? Почему не кричу? Как будто оказалась заперта в этом кошмаре. Кажется, я проснулась, но глаза сразу не открыла. Страх все еще сковывал меня, заставляя задуматься, что это было? Больное воображение, игра моего разума после того, как Савелий Аркадьевич рассказал, что я – дочь какого-то богатого человека? И меня действительно кто-то похитил и пытался убить? Или все это не про меня? Может, они ошиблись, и я – совсем другая?

Эти мысли рвались в голову, не давая покоя. Вдруг я резко открыла глаза, и сразу же натолкнулась на волну боли, которая обрушилась на меня, напомнив о своих правах – в голове и глазах снова пульсировала яркая боль.

– Вероника! – вырвалось из меня, как крик отчаяния. Терпеть дальше было невозможно.

В коридоре послышались быстрые шаги, и вскоре дверь распахнулась. Вошла Вероника – та самая "пантера". Она двигалась так быстро и грациозно, что казалось, каждое ее движение было тщательно отточено, словно у хищника, готового к прыжку. Ну, действительно пантера!

– Что случилось? – резко спросила она, и в ее голосе легко угадывалось нескрываемое пренебрежение. Видимо, мое внезапное ночное обращение нарушило ее покой, и это ее раздражало.

– Голова дико болит, – простонала я, чуть приподняв голову, – можно таблетку?

– Можно, – буркнула она, развернувшись и с явным недовольством вышла из палаты, хлопнув дверью так, что казалось, стены зазвенели.

Минутой позже "ночная фея" вернулась, не сказав ни слова. Она бросила таблетку на столик возле моей кровати и поставила стакан воды, из которого выплеснулись капли. Все было сделано молча и с минимумом эмоций, как будто я была для нее просто очередным раздражающим фактором ночной смены.

Я потянулась за таблеткой, чувствуя, как боль все еще гудела в голове, словно тысячи молотков стучали внутри черепа.

Я протянула руку к таблетке, но, прежде чем проглотить ее, в моей голове внезапно всплыло одно воспоминание. Оно вспыхнуло резко, словно кто-то резко включил свет в темной комнате. Я вспомнила, как однажды Лана дала мне таблетки от головной боли. Сказала, что они помогут быстро снять боль. Но вместо обычного ожидаемого облегчения, я ощутила внезапный прилив невероятных сил! А потом мы с ней всю ночь прыгали по комнате под громкую музыку, смеясь до слез. Казалось, энергия просто била ключом, как будто мы стали заводными игрушками, не способными остановиться.

Такая была Лана. Всегда могла удивить неожиданной выходкой, сделать что-то, что шло вразрез с привычным ходом вещей. Она никогда не укладывалась в рамки обыденности. Я могла бы обидеться на нее за ту "шутку" с таблетками, но, как всегда, не смогла. Мы тогда так сильно смеялись и дурачились, что вся злость быстро растаяла. Вместо того чтобы упрекнуть ее, я лишь обняла ее и мы вместе продолжили наш ночной беспредел.

Это воспоминание промелькнуло в моем сознании ярким кадром, и я невольно улыбнулась. Такое простое, но дорогое мгновение. Как и сказал врач, воспоминания действительно начали возвращаться. Пока еще разрозненные, как осколки разбитого стекла, но все же они были там, внутри меня. И Лана… Она была частью этого прошлого, частью меня, которую я никогда не смогу забыть.

Полный ненависти взгляд

Я осторожно взяла таблетку в руку, ощущая, как тепло воспоминания продолжает согревать меня, несмотря на холод и боль.

Я напряглась, пытаясь вспомнить, что еще происходило в тот момент. Но кроме того, как мы с Ланой бесились под громкую музыку, и мелькающих ярких огней в какой-то комнате, больше ничего не всплывало в памяти. Все выглядело, как отрывок старой пленки в голове: было четкое начало и резкий конец фрагмента, а между ними – пустота.

– И чего смотришь? – нервно бросила Вероника, сверкая глазами. – Пей свое лекарство и ложись спать!

Я не имела ни малейшего желания вступать в конфликт. Быстро выпила таблетку и тихо извинилась перед медицинской сестрой за то, что потревожила ее. Однако, несмотря на мои извинения, я поймала ее острый, полный ненависти взгляд. Почему она так смотрит на меня? Вроде бы я ничего не успела сделать ей плохого. Или все-таки успела?

То, что я услышала дальше, полностью выбило меня из колеи и повергло в шок.

– Возятся тут с мажорками, – пробормотала она сквозь зубы, не удосужившись даже скрыть свое раздражение. – Особые условия им обеспечивай, отдельную палату подавай! Особый уход! А нормальные люди по восемь человек в палате лежат! Савелий Аркадьевич, добрая душа… А меня всегда бесили такие, как ты! Думаете, раз деньги есть, значит все вам можно! Своими бы руками тебя прибила бы, да мараться не хочу.

Ее слова обрушились на меня, словно ледяной душ. Я остолбенела. Словно кто-то вдруг снял маску с привычного мира и показал мне, что за ним скрывается настоящая злоба и зависть. Почему она так ко мне относится? Я ведь даже не знаю, кто я на самом деле, а она уже судит меня за то, кем, по ее мнению, я являюсь.

Я не нашла ни одного слова, ни одного аргумента, чтобы возразить Веронике. Все, что она сказала, ударило меня так резко и глубоко, что я просто остолбенела. Она уже вышла за дверь, а я лежала, не в силах пошевелиться. Глаза сами собой закрылись от усталости, но покоя мне это не принесло.

Передо мной возникло огромное поле с высоким забором, за который я не могла попасть. Я была одна, совершенно одна. Мокрый снег валил с неба, покрывая мои волосы, обжигая кожу ледяным холодом. Капли стекали по щекам, оставляя за собой ощущение пустоты. Вдалеке я услышала голос, мягкий, теплый, полный любви.

– Доченька, почему ты забыла нас? – голос был спокойным, но полным печали. Я не видела лицо женщины, потому что забор был таким высоким, что закрывал ее полностью. Но я знала, что она стоит там, прямо за ним, и если бы я только смогла, я бы увидела ее. Мне казалось, что нужно сделать что-то важное, чтобы попасть к ней.

– Мама? – сначала тихо прошептала я, но затем крик прорвался наружу. – Мама! Я здесь! Мамочка! Я не забыла тебя! Я помню! Где ты, мама?!

Мои крики разрывали тишину поля, но ответа не было. Только мокрый снег продолжал падать на мои плечи, словно утешая меня своим холодом.

Внезапно трава вокруг меня загорелась, и я почувствовала, как дыхание становится затрудненным. Жар обжигал кожу, но я не паниковала.

«Ну, вот и все, это конец», – подумала я, удивляясь, насколько спокойно восприняла эту мысль. Наверное, я просто устала – устала от всего, что со мной происходило. За густой пеленой дыма я вдруг заметила силуэт. Это была мама. Она стояла неподвижно, не пытаясь спастись. Забор, который раньше разделял нас, исчез, но ее лицо по-прежнему было скрыто. Мама была вся охвачена огнем. Я могла видеть только ее глаза.

Я не могла оторвать взгляд от ее горящего силуэта. Она смотрела на меня, и в ее глазах читалась бесконечная грусть. Молчание, такое глубокое и тяжелое, разлилось между нами, словно она хотела что-то сказать, но так и не смогла. Я тянула руки к ней, но каждый шаг был словно в вакууме, словно этот огонь и дым отрезали меня от мира. Я хотела что-то сделать, подбежать к ней, но не могла.

И вдруг меня кто-то сильной рукой выдернул из этого огненного кошмара. Резкая смена картины – и я снова оказалась в больничной палате.

– Алиса, очнись! Алиса! – голос Савелия Аркадьевича прорвался сквозь шум в моей голове. – Уфф… Ну и напугала же ты меня!

– Что со мной, доктор? – прошептала я, чувствуя, как дрожь пробегает по телу.

– Горишь вся, – отозвался он, вздохнув с облегчением. – Вроде на поправку шла, а теперь… Похоже на шок, но вот что его спровоцировало – не пойму. Давай, рассказывай.

Я замерла. Стоит ли говорить ему о том, что случилось с Вероникой? Эти ее резкие слова, полные ненависти… Савелий Аркадьевич, заметив мое замешательство, понял его по-своему.

– Вспомнила что-то и не хочешь рассказывать? Есть, что скрывать от меня? Как хочешь. Там за дверью следователь уже два часа топчется. Удачи.

– Доктор, подождите… – я остановила его голосом, полным тревоги. – Я не вспомнила ничего. Просто ночью…

– Что ночью? Договаривай, раз начала, – его взгляд стал еще более внимательным, он явно пытался понять, что же со мной произошло.

Я не знала, что ответить. Что сказать о видении? Образ мамы, огонь, странная встреча… Все это казалось нереальным, но настолько ярким, что я даже не могла уловить, где кончается сон и начинается реальность.

Я глубоко выдохнула и, чувствуя, что это необходимо, рассказала Савелию Аркадьевичу все, как было: как проснулась от головной боли, как звала медсестру, как просила таблетку… И как она назвала меня мажоркой. Я ничего не утаила, хотя где-то внутри меня мучило чувство вины. С одной стороны, я ощутила облегчение, выговорившись. С другой стороны, я ненавидела себя за то, что жалуюсь на женщину, у которой, возможно, был веский повод ненавидеть таких, как я. Меня, как избалованную девушку, какой она меня считала.

Доктор нахмурился. Я заметила, как его рука сжалась в кулак, костяшки побелели.

– Ай да Вероника… Я ей сейчас устрою… – в его голосе слышался сдержанный гнев.

– Савелий Аркадьевич, не нужно, – попыталась я успокоить его. – Я в порядке. А что касается нее… Пусть Бог ей судья. Возможно, у нее есть право обижаться на таких, как я… Ведь меня действительно держат в платной палате? Кто-то платит за меня?

Он посмотрел на меня внимательно, словно взвешивая, стоит ли говорить правду.

– Да, – подтвердил он. – Мне звонили и попросили перевести тебя в платную палату. Деньги на твой уход были перечислены. Все анонимно. Но я подозреваю, что это сделали твои близкие.

– Но почему тогда они ко мне не приехали? – удивилась я, чувствуя нарастающее беспокойство. Хотелось уже узнать больше, чем те разрозненные кусочки воспоминаний, которые я смогла вспомнить.

– Не знаю, – честно ответил он, развел руками. – В любом случае, я поговорю с Вероникой. Она больше не посмеет с тобой разговаривать в подобном тоне.

– Может, лучше не стоит? – спросила я, не желая, чтобы конфликт разрастался.

– Медики клятву Гиппократа дают. И каждый ее должен чтить. Я обязательно напомню Веронике, что это ее долг. Но ты скажи мне лучше: готова ли ты общаться с полицией?

Я вздохнула. Сказать "нет" я не могла. Рано или поздно придется рассказать все, что знаю.

– Готова. Когда-нибудь это все равно нужно сделать. Зовите.

Савелий Аркадьевич коротко кивнул и вышел за дверь. Я слышала, как он коротко давал наставления следователю о том, что мне нельзя слишком много говорить и волноваться. Почти сразу в палату зашел крепкий мужчина лет сорока в штатском. Его маленькие, поросячьи глаза выглядели неестественно на фоне правильных черт лица, что придавало ему странный и неуютный вид.

– Капитан Гаврилов, – представился он, протягивая удостоверение. Я едва успела взглянуть на него, прежде чем он убрал его обратно. – Рассказывайте.

– Что рассказывать? – спросила я, немного растерявшись.

– Расскажите, что помните. Фамилия, имя, отчество?

– Меня зовут Алиса. Но я помню только последние несколько дней. Все остальное… пустота.

Я узнала его по шагам

Я начала рассказывать обо всем, что происходило со мной за последнее время: о том, как очнулась в подвале, о трупах в мешках, о похитителях, странной записке, о Потапыче и Тихоне, о «скорой» и о дороге в больницу. Капитан молча слушал, записывая мой рассказ на диктофон, параллельно делая пометки в своем блокноте.

– Ваши похитители как-то называли друг друга? – спросил он, не поднимая глаз от своих заметок.

– Только двоих. Одного звали Серый, второго – Герман. Серый помог мне сбежать.

– Откуда такая уверенность? Вы ведь говорите, что не видели его лица.

– Я узнала его по шагам. Уверена, что это был он.

Капитан Гаврилов хмыкнул, не выражая особого удовлетворения.

– Шаги к делу не пришьешь. Ладно. Пока остаетесь здесь. У дверей будет охрана. Вам ничего не угрожает. Ваш отец скоро приедет на опознание. По фотографиям вы очень похожи на его пропавшую дочь.

– Когда? – спросила я с нетерпением.

– Мне сообщили, что у него серьезные проблемы со здоровьем. И что-то случилось, что он не может приехать, хотя, дистанционно он уже подтвердил вашу личность, так что, сомнений нет, что вы его дочь. Собственно, отсюда и усиленная охрана.

Капитан уже собирался уйти, когда я, мучимая вопросами после разговора с Вероникой, остановила его:

– Капитан… Почему меня называют мажоркой? Кто мой отец?

Он на мгновение замер, потом пожал плечами:

– Ну что ж, расскажу. Это не тайна. Лазарев Феликс, владелец крупной корпорации. Владеет несколькими нефтяными вышками и является крупным инвестором в… – он замялся, – в ряде важных государственных проектов. Если вы действительно его дочь, то ваше настоящее имя – Лазарева Дарья Феликсовна. Вот так. Значит, никакая вы не Алиса.

Я невольно открыла рот от удивления.

– Нифига себе… – пробормотала я, чувствуя, как мир вокруг меня начинает вращаться. – Я вообще ничего такого не помню…

– Не переживайте, завтра пришлю нашего психолога. Он вам поможет. Пусть покопается в ваших мозгах. Надеюсь, вы не против?

– Нет, я только «за». Присылайте, – машинально ответила я.

Когда капитан ушел, я осталась одна, погруженная в вихрь мыслей. Лазарева Дарья Феликсовна? Дочь миллиардера? Все это не укладывалось в голове. Пластическая операция, шрамы на теле, белое пятно в памяти, жуткий образ матери в огне, Лана, которую бил мужчина, слова Вероники, капитана Гаврилова… Все это сливалось в хаотичный клубок мыслей, в котором я не могла найти никакого порядка.

"О, блин… За что мне все это?" – мелькнуло в голове, и я закрыла глаза, стараясь хоть как-то остановить хаос, в который погружалась моя жизнь

Через час я услышала, как за дверью раздалась привычная ругань. Это был мой врач – эмоциональный, как всегда. Я невольно улыбнулась. Савелий Аркадьевич снова выяснял отношения с кем-то. Интересно, кто на этот раз попал под его горячую руку?

Оказалось, что ко мне пытались пробиться какие-то визитеры. Целая делегация. Доктор категорически не пускал их, объясняя, что мое состояние критическое, что я только что пережила сложную операцию и что мне нельзя волноваться. Один из мужчин настаивал, утверждая, что он представитель моей семьи и имеет приказ транспортировать Лазареву Дарью в частную клинику.

Я не знала, что думать. Хотела ли я уехать отсюда? Пока что – нет. Мне нужно было собрать все разрозненные кусочки воспоминаний, чтобы вернуть себя. Здесь, несмотря на боль и странности, я чувствовала себя относительно безопасно. Идея переезда в новую клинику пугала меня. К счастью, доктор не сдался и не позволил меня забрать.

Когда он вошел в палату, я почувствовала облегчение.

– Представитель твоего отца, некий Денис Гаврилович, атакует нас. Он настаивает, чтобы тебя немедленно перевезли в другую клинику, мол, у нас тут бомжатник, – недовольно пробормотал врач, опускаясь на стул у моей кровати.

– Простите меня… – я замялась, не зная, как себя вести. – Я не помню ни Дениса Гавриловича, ни отца. Но мне стыдно за их слова. Вы спасли мне жизнь, а они так говорят о вашей клинике… Для меня это самая лучшая больница!

Я тепло улыбнулась. Для меня важно было не столько то, где я нахожусь, сколько с кем. Даже в самой дорогой клинике врачи могут быть равнодушными. А тут я видела, как за меня борются. И я чувствовала благодарность.

К вечеру я попыталась встать, но врач сразу же пресек мои попытки.

– Только лежачий режим! – категорично сказал он, подняв брови.

– Но я уже чувствую себя гораздо лучше, – возразила я, не желая оставаться прикованной к кровати.

– Ты можешь так думать, но я врач, и если скажу, что нужно лежать, значит лежать! Поспешишь – и получишь осложнения: кровотечение, головокружение, отеки. Хочешь в еще худшее состояние? Не думаю.

Я поняла, что спорить с ним бессмысленно. Постельный режим так постельный режим. Умом я понимала его доводы: все-таки тело еще слишком ослаблено после операции.

Чуть позже в палате появилась сиделка. Ей было около сорока, приятная женщина: короткие каштановые волосы, нежная кожа, а мягкий взгляд зеленых глаз сразу внушал доверие. Она принесла с собой дорогой графический планшет для рисования. Его экран был гладким, слегка блестящим, а корпус из матового металла приятно холодил руки. Это было устройство явно не из дешевых – высокая точность передачи линий и цвета, тонкая настройка для работы.

Ко всему этому была прикреплена записка.

Твой, Феликс.»«Даша, я очень рад, что ты нашлась! Поверь, твоих похитителей уже ищут. Скоро ты будешь дома, а пока постарайся восстановить силы. У Авелины можешь заказывать все, что тебе нужно, она будет распоряжаться и доставлять тебе продукты.

Я взяла записку в руки и прочитала ее еще раз. «Твой, Феликс»? Если он мой отец, почему он не написал «твой папа»? Меня это сбивало с толку. Что за чертовщина здесь происходит?

Как только мои пальцы коснулись планшета и я начала рисовать, волна воспоминаний обрушилась на меня. Странное чувство захватило меня – я прекрасно рисую, но как же я могла это забыть? Линии, плавно переходящие в образы, возникали с такой легкостью, как будто я всегда это делала. Странно… как можно было потерять что-то, что было неотъемлемой частью меня? Ощущение было будто я вернулась домой после долгого отсутствия. Меня поразила простота и естественность, с которой стилус вел линии по экрану, превращая их в образы, и это чувство было почти пугающим. Я не могла понять, как так вышло, что такой важный кусок моей жизни выпал из памяти. Это словно проснуться и обнаружить, что ты забыл, как дышать.

Следующие два дня я практически не отрывалась от планшета. Рисование стало моим спасением, моим укрытием от хаоса воспоминаний и размышлений. Я проводила на экране часы, погружаясь в создание образов. Они становились реальными, как будто мои пальцы не просто рисовали, а возвращали к жизни то, что я потеряла. Это было почти магией.

Я начала рисовать тех, кто помогал мне. Первыми были Потапыч и Тихон. Я тщательно выводила их образы, стараясь поймать каждую мелочь, каждую черту лица, которая мне запомнилась. Потапыч получился особенно теплым. Его добродушное, хоть и потрепанное жизнью лицо с чуть растрепанной бородой, мудрые глаза, усталые, но полные доброты. Я попыталась передать его улыбку – немного горькую, но искреннюю, ту самую, которую он подарил мне, когда протянул свои последние деньги.

Тихон же получился совсем другим. В его лице была какая-то тревога, что-то настороженное, как у человека, который слишком рано повзрослел. Я рисовала его худеньким, с большими, почти взрослыми глазами, которые смотрели на мир с непонятной смесью страха и силы. Я вывела его тонкие пальцы, осторожно коснувшиеся моего лица в тот момент, когда он подошел ко мне в их импровизированном лагере. Рисуя его, я вспоминала, как он был похож не на ребенка, а на взрослого, на человека, который пережил слишком много для своих лет.

С каждым штрихом я словно возвращала их из той далекой реальности, где они остались. Их лица были моим якорем, тем, что напоминало мне: я жива, я в безопасности, потому что когда-то они были рядом.

Укусил одного из полицейских

Потом я начала рисовать Лану. Такой, какой я ее помнила – образ, который оживал только внутри меня. С каждым штрихом, с каждым движением стилуса по планшету она становилась все реальнее. В ее чертах были одновременно сила и нежность, та непоколебимая уверенность, что всегда вселяла в меня спокойствие, и легкая ирония, которая часто проявлялась в ее полуприкрытых глазах.

Я пыталась уловить этот внутренний свет, который всегда исходил от нее. Ее волосы, чуть растрепанные, но все равно грациозные, плавно спадающие на плечи. Губы, будто только что смеялись или готовились сказать что-то колкое. Я вспомнила ее полную жизни улыбку, ту самую, которая всегда помогала мне верить в себя.

Каждая линия была словно тропинка к моим потерянным воспоминаниям. Я чувствовала, что рисую не просто внешность – я оживляю ее суть, ее силу, которую я всегда ощущала рядом. Взгляд ее глаз – умный и проницательный, но в глубине этих глаз всегда скрывалась какая-то печаль. Возможно, она знала больше, чем говорила мне тогда, или чувствовала боль, которую не хотела показывать. Лана на рисунке смотрела на меня так, как будто все еще была здесь, рядом, напоминая мне, что я должна продолжать бороться.