Рецидивист 4. Вэнь

Глава 1

Москва

Наши дни

Настроение с утра у полковника Дрота было отвратительнее некуда: мало того, что он не выспался, и во время завтрака успел поцапаться с дражайшей супругой – Анной Савельевной, по поводу предстоящей на ближайшие выходные поездки на дачу… Нет, Константин Михайлович был совсем не прочь прокатиться на природу, поесть шашлыков, повить вволю пивка, а лучше, чего покрепче с большим сроком выдержки в дубовых бочках, но, гад, эта сволочная ментовская работа, да проверка из Главка… В общем, не до дачи пока – придется все выходные чихвостить подчиненных оперов, чтобы ускорялись, подтягивали «хвосты», улучшая показатели и общую статистику. А вот после проверки можно будет и оторваться с бутылочкой любимого тридцатилетнего «Хенесси»…

«Эх, мечты, мечты», – думал полковник, обводя тяжелым взглядом сидевших перед ним оперативников, старавшихся, по возможности не встречаться глазами с насупившимся начальником.

Капитан Самойленко с отсутствующим выражением на лице пялился в окно, лейтенант Сидоров, нервно грыз и без того обкусанные до самого мяса ногти, уставившись в стол, только майор Ольшанская, не убоявшись гнева высокого начальства смело встретилась с ним взглядом. В последнее время её настроение витало где-то там «за облаками»: полученная квота на операцию, еще недавно казавшейся безнадежно больной матери, принесла свои плоды. Старушка постепенно, но с каждым днем все увереннее и увереннее, начала самостоятельно двигаться. А по заверениям врачей, в течении ближайших пары месяцев могла уже реально встать на ноги. И это, само по себе, после многих лет отчаяния, было настоящим чудом. Так что сегодня Ольгу Васильевну было не пронять не только недовольным взглядом начальства, её вообще сегодня невозможно было выбить из равновесия.

– Так, Ольшанская, – хмурая физиономия Дрота на мгновение «просветлела», – с мамой как?

– Спасибо, Константин Михайлович! – еще сильнее «расцвела» Ольга Васильевна. – Врачи говорят, скоро сможет пойти…

– Я рад за тебя, Ольшанская! – прогудел полковник. – А теперь давайте проснемся и взбодримся – у нас дел невпроворот! А скоро проверка… Нужно, сжать свои булки в кулак… кх-м… прости, Ольга Васильевна, но это и тебя это касается в первую очередь, и копытить-копытить-копытить! Сами знаете, хорошего опера ноги кормят…

– А как же голова, растак, Константин Михайлович? – уловив перемену в настроении начальства, вписался Николай.

– Голова, товарищ капитан, хороша, если в ней отыщется хоть толика мозгов! – рыкнул Дрот. – А в твоей, похоже, их еще искать и искать! Намек понял?

– Так точно, растак, понял, тащ полковник!

– И чего понял? – Уставился на него немигающим взглядом Константин Михайлович.

– Мозги буду искать, растак, не покладая ног…

– Ладно, – Дрот отвалился на спинку начальственного кресла, – шутки в сторону! Как продвигается дело Шерстобитова?

– Похоже, растак, что никак… – вздохнул Самойленко. – Конкретный висяк…

– И это вы мне перед самой проверкой такой подарочек приготовили? Висяк? – Лицо полковника побагровело. – А у меня давление… Да и вообще, – Константин Михайлович вновь разнервничался, – убит почти столетний дед-ветеран! Причем на трупе отчетливо видны следы пыток! Пыток!!! Вы понимаете, какой общественный резонанс у этого дела? Только самый ленивый нас еще с говном не смешал! Телевидение, газеты, социальные сети… Ольшанская, докладывай, что еще смогли нарыть!

– Да, в общем-то, вы и так все знаете, Константин Михайлович…

– Ольшанская, не зли меня! Докладывай, как положено! – Дрот хлопнул рукой по столу.

– Так точно, товарищ полковник! По подозрению в убийстве нами был задержан Шерстобитов Олег Владимирович, 1985-го года рождения – внук деда, в последнее время проживающий с ним в одной квартире. Пять лет назад освободился, мать с новым сожителем его к себе не пустили – поселился у старика…

– За что отбывал наказание? – Дрот расслабил галстук.

– «Хулиганка», растак, тащ полковник, – подключился к докладу капитан Самойленко. – Ничего особенного: проломил одному кенту голову в пьяной драке. Присел. В лагере отмотал без эксцессов, вышел по УДО, растак.

– Понятно, – кивнул полковник, – продолжай Ольшанская.

– Мы подозревали, что это именно он помог своему деду отправиться в мир иной за эту самую квартиру.

– Были какие-то основания так считать?

– Так точно, были, – ответила полковнику Ольга Васильевна. – Имеется завещание деда, в котором он упоминает своего внука, как единственного наследника.

– Вполне себе мотив, – согласно кивнул Константин Михалович. – Квартира в Москве по нынешним временам дорогого стоит. А с чего вы вообще решили, что это он? Ведь он и так – единственный наследник.

Это была единственная рабочая версия, – призналась Ольшанская. – Мы её отработали: в момент убийства у внука оказалось железное алиби…

– Да и сам внучок, растак, – произнес капитан Самойленко, – искренне удивлялся: зачем ему старика убивать? Дед так и так скоро бы «отбросил ласты» – ему почти сотня!

– Вот именно! – кивнул Дрот.

– При опросе свидетелей – соседей деда, – продолжил Николай, – выяснилось, что старик в последнее время действительно сильно «сдал»: много болел, впал «в детство и в маразм», но внучок, несмотря на то, что сам «бывший ЗК», действительно любил деда и трепетно ухаживал за старым маразматиком.

– На работе Шерстобитов на хорошем счету, особо не пьет, больших долгов не имеет… – произнесла Ольшанская.

– В общем, висяк? – подытожил Константин Михайлович.

– Пока висяк, товарищ полковник, – понуро ответила Ольга Васильевна.

– А родня? Мать этого… внучка? Сожитель её? Они не могли?

– Отработали и эту версию, растак, товарищ полковник, – произнес Самойленко, – у всех подозреваемых имеется алиби. Да и не выгорело бы у них ничего, тащ полковник – его мать, всего лишь бывшая невестка старика Шерстобитова. С отцом Олега давно в разводе.

– А сам папашка? Не мог отца того?..

– Никак нет, растак, тащ полковник, – пояснил Самойленко, – папашка уже того, лет десять как от пьянки сгорел.

– Что сказать, товарищи офицеры – не порадовали вы меня! – шумно выдохнул Дрот. – С такими успехами вы меня быстрее в гроб вгоните, чем я на пенсию уйду! Идите, уже, с глаз моих! И чтобы результаты были! Всё! – произнес Дрот, давая понять, что планерка окончена.

– Чтобы результаты были, – оказавшись в своем кабинете, передразнил полковника Самойленко, – а откуда же, растак, им взяться?

– Ох, и не говори, Коля, – согласно кивнула Ольга Валерьевна, усаживаясь за свой рабочий стол. – Похоже мы что-то в этом деле упускаем… Только я никак не могу понять, что именно?

– Вот и я не могу понять, растак, зачем потребовалось пытать этого древнего старика? Паяльник, кусачки…

– Мне это напомнило дела «веселых» девяностых, – призналась Ольшанская. – Я тогда как раз в университете училась…

– Да выпытывали эти ублюдки что-то у старика, растак, к бабке не ходи! Знать бы еще что? Но так измываться над стариком…

Телефонный звонок, прозвучавший в кабинете, прервал негодующую речь капитана Самойленко.

Ольшанская подняла трубку стационарного допотопного телефона, установленного на её столе:

– Майор Ольшанская, уголов… А, это ты, Миша, – произнесла она, видимо узнав по голосу старого приятеля. – Да-да, не был богатым, и не стоит начинать! – Весело рассмеялась она. – Что, опять отклонили? – Огорченно произнесла она, видимо услышав от собеседника не очень радостные новости. – Подавай повторно! Сколько можно, говоришь? Столько, сколько нужно! Да, я хорошо представляю, во что это может мне вылиться, но попыток своих не прекращу! – Она в сердцах бросила трубку на аппарат, который ответил ей возмущенным треньканьем потревоженного ударом звонка.

– Ольга Васильевна, у тебя проблемы, растак? – взглянув на расстроенную чем-то начальницу, которую он почти «боготворил», поинтересовался Самойленко.

– Зинчуку опять отказали в амнистии, – раздраженно произнесла она. – Даже сколько-нибудь значимый срок уменьшить…

– Ольга Валерьевна, – при упоминании ненавистного имени, капитан мгновенно окрысился, – что ты все бегаешь с ним? Я бы таких уродов до конца жизни за решеткой держал!

– Коля! – Ольга Васильевна одернула капитана. – Мы уже с тобой неоднократно говорили на эту тему – я не перестану бороться за освобождение этого, как ты изволил выразиться, урода. Во-первых: я ему обещала, а во-вторых: прояви хоть чуточку благодарности, Зинчук несколько раз вытаскивал нас из такой задницы…

– Так вот пусть, растак, он и идет в эту самую задницу! – не удержался и вспылил Самойленко. – Переколотиться он и без моей благодарности, растак! Пусть даже он и тебе помог и маме твоей, но это не значит, что я ему в ноженьки поклониться должен! Он – вор, а вор должен сидеть в тюрьме! – неосознанно копируя всем известную фразу Жеглова, прорычал капитан. – И только в тюрь…

– А ну-ка, заткнись, Коля! – неожиданно гаркнула Ольшанская командным голосом.

Самойленко, не ожидавший такой выходки от начальницы, даже вздрогнул от неожиданности и замолчал.

– А теперь скажи мне, товарищ капитан, – вкрадчиво продолжила после небольшой и выдержанной паузы Ольга Васильевна, – что ты имел ввиду под помощью Зинчука моей матери?

Николай отвел глаза в строну, сообразив, что случайно облажался по полной – проговорившись об участии заключенного авторитета Зинчука в судьбе матери Ольшанской.

– Да ничего не имел ввиду, – проблеял Николай в жалкой попытке оправдаться, – просто случайно выскочило…

– Коля, не ври мне! – В голосе Ольшанской начали проскакивать опасные нотки, которых всегда опасался Николай – он не мог противиться, когда она его спрашивала таким тоном. – Я жду, Коля! В глаза мне смотри! Что сделал Зинчук для помощи моей маме?

– Ольга Васильевна… Да ничего он не сделал, ты просто не так поняла…

– Коля, я жду!

– Да что же я за дебил-то такой! – громко воскликнул капитан, хватанув широкой ладонью по столу. – Да! Да, Ольга Васильевна – без него в этом деле не обошлось!

– Рассказывай! – коротко потребовала Ольшанская.

– Я сам, растак, об этом случайно узнал от однокашника своего – Витьки Черепанова, он как раз вел от прокуратуры дело того суки-чиновника, что квотами в Минздраве торговал…

– Продолжай.

– Ну, растак, – залившись «краской» по самые брови, продолжил Коля, – компромат на этого су… чиновника поступил от очень интересного субъекта – от самого Шакала…

– Это от Арсения Аркадьевича Волкова, что ли? – ахнула Ольга Васильевна, зная не понаслышке одного из лучших адвокатов столицы, но защищавшего исключительно воротил теневого бизнеса.

– Точно так, растак, товарищ майор, – печально пустив плечи, доложил Самойленко. – Именно Волков слил инфу по этому гребанному уроду из Минздрава. Инфа оказалась стопроцентая – присядет этот чинуша надолго. Только Витька просил это не афишировать, растак… Сами понимаете…

– Значит, явный заказ?

– Ясень пень, Ольга Васильевна, растак…

– А с чего ты взял, Коля, что его заказал именно Зинчук? – От пронизывающего взгляда Ольшанской капитан Самойленко зябко поежился.

– Так я и спросил его напрямки, растак… – признался Николай, немного помявшись. – На допрос вызвал, надавил – он, растак, падла, и раскололся! Я же помню, как он вам помощь предлагал. А такой говнюк, растак, везде без мыла залезть сможет!

– Значит так, Коля, – в голосе Ольшанской лязгнул металл, – а с чего ты во все это полез?

– Но… растак… я же, Ольга Васильевна… как лучше…

– На будущее, – Ольшанская нервно запихнула в сумку папку с делом Шерстобитова, которую держала в руках, – не смей! Лезть! В мою! Жизнь!

– Но я же… растак…

– Ты понял, Коля?

– Понял, Ольга Васильевна, – понурившись проблеял Самойленко.

Ольшанская стремительно подошла к двери кабинета и резко её распахнула.

– А мог бы и мне все рассказать! – бросила она капитану, не оборачиваясь. – А еще друг называется…

– Ольга Васильевна, – кинулся к двери Николай, едва сдерживая подступившие слезы, – но тогда бы вы отказались от этой квоты! Я думал, растак, так будет лучше и для вашей мамы и для вас…

Он едва не врубился в резко захлопнувшуюся перед самым его носом дверь.

Самойленко от души врезал кулаком по дверному полотну и зашипел от пронзившей костяшки боли:

– Да что же, растак, все так-то через жопу-то, а?

***

СИЗО №

Каин сидел на шконке и с отсутствующим выражением дул чифир. Сны, безостановочно терзающие его вот уже несколько дней к ряду, все никак не заканчивались. В воздухе отчетливо запахло опасностью. С какой стороны она придет, Ванька не знал, но то, что в скором времени случится очень и очень нехорошее, он, можно сказать, жопой чувствовал. И сейчас усиленно размышлял, что же ему предпринять на этот счет.

По всему выходило, что нужно срочно валить из мест заключения и отправляться на восток – туда, где сейчас разворачивались события, увиденные во сне. Он уже понял, где искать того самого Хранителя, о котором ему поведал дохлый шаман несколько сотен лет назад. И, возможно, что в ближайшее время ему удастся сбросить со своих плеч ту тяжелую ношу, что он тащил вот уже триста лет.

– Слышь, бугор, – осторожно оторвал его от раздумий престарелый вор-рецидивист Старый, – ты бы чифиря поменьше глыкал. Третья кружка уже – того гляди, и мотор из грудины сам собою выскочит! У тебя проблемы какие-то, Каин? Уж вторую неделю сам не свой. Так ты поделись с обчеством, вместе все заморочки разрулим!

– Эх, Котел-Котел, – произнес Ванька, упрямо продолжая называть старика его давним погонялом, еще с пятидесятых, которое уже никто и не помнил, – если бы так просто эти мои заморочки разруливались…

– Так пахан, ты скажи, если чем можем, – присоединился к старику Хряк – еще один обитатель хаты.

Теперь, после освобождения самого молодого заключенного в хате – Жорки-писателя, их осталось трое: сам Каин, Хряк и Старый. По молчаливому соглашению с администрацией крытки, больше никого в камеру Каина не подселяли.

– Во что, босяки – амнистироваться я решил в ближайшее время, – допив вязкую тягучую жижу, неожиданно произнес Ванька, отставляя опустевшую кружку, покрытую изнутри темным налетом осевшего чифиря.

– Сильно, видать, тебя припекло, бугор, раз на рывок решился? – задумчиво произнес Хряк, потирая обнаженную грудь, заросшую густым рыжим волосом. На его плечах шелушилась покрасневшая кожа от свеженабитых подключичных звезд настоящего воровского авторитета – коронованного вора в законе. – Если помощь в вире[1] нежна – ты только шепни…

– Не с руки мне сейчас висеть[2], братишки, – ответил Ванька. – Как только сорвусь – цугундер[3] под тобой будет Хряк. Ты теперь, внатуре коронованный законник! Малявы, сходняк, все чин-чинарем, по понятиям. В общем цинтуй[4] по «закону» Хряк! Не опустись!

Хряк вновь потер саднящие татуировки:

– Не опущусь, бугор!

– Еще бы он опустился, – вклинился в разговор Старый, – сколько таких законников осталось, которому сам вечный Каин корону помазал?

– Да уж и не осталось, пожалуй, никого, – слегка задумавшись, ответил Ванька.

– Сто раз он подумает, ежели свернуть с законной тропинки решит, – произнес старик, – ты, ведь, и наказать сможешь!

– Не подведу, пахан! – сипло произнес Хряк, слегка наклоняя голову. – Все по понятиям на киче будет, как ты и завещал!

– Ладно, убавим градус пафоса! – заржал Каин, впервые развеселившись за последние две недели. – А чтобы вира как по маслу прошла, её как следует смазать надо!

– Обмоем? – оживился старикашка.

– И обязательно самым дорогим бухлом, какое только удастся раздобыть в этой дыре! – пообещал сокамерникам Ванька.

Входная дверь неожиданно лязгнула открываемым замком, и на пороге появился тюремный надзиратель:

– Осужденный Зинчук, на выход!

[1] Вира (рывок) – побег из тюрьмы (воровской жаргон).

[2] Висеть – находиться под стражей (воровской жаргон).

[3] Цугундер – тюрьма (воровской жаргон).

[4] Цинтовать – сидеть в тюрьме (воровской жаргон).

Глава 2

Переступив порог камеры для допросов, Каин остановился на пороге. Хоть он и предполагал, вернее надеялся, на то, что его будет ожидать она… Однако, увидев Ольшанскую после длительного перерыва, он отчего-то оробел, даже замялся на пороге, не решаясь его переступить. Каждый раз, когда она покидала эту камеру для допросов, ставшей единственным местом их встреч, он боялся, что она больше не придет… Но она неизменно возвращалась, пускай и спустя почти бесконечных полтора месяца.

– Иды уже, Зинчук, – незлобно буркнул стоявший за его спиной пожилой надзиратель, прекрасно осведомленный об авторитетном положении Каина на тюрьме и его безоговорочном влиянии на заключенных, – чего в дверях застыл?

Ванька постарался унять внутреннюю дрожь и пожар, которые всегда охватывали его душу, при встречах с ней. Каин понимал, что ему ничего не светит, но чувства, поглощающие его без остатка, как только он встречался с восхитительным взглядом её глубоких карих глаз со слегка зеленоватым оттенком, напрочь перекрывали любые доводы рассудка.

– Ольга… Васильевна… – Каин на негнущихся ногах добрался до стула и тяжело рухнул в него всем весом. – Я соскучился! – произнес он, когда надзиратель вышел и закрыл дверь с обратной стороны.

– Зачем ты это сделал, Каин? – ледяным голосом произнесла Ольшанская, не удосужившись даже поздороваться.

От такого холодного и неожиданного обращения у Ваньки словно что-то оборвалось глубоко внутри.

– Ольга… я не понимаю… – покачал головой Ванька. – О чем ты?

– Значит, не понимаешь? – Ольшанская резко поднялась со стула, опрокинув на пол расстегнутую сумку из которой выскользнула папка с делом Шерстобитова. Фотографии с места убийства веером разлетелись по сторонам.

– Не понимаю…

– Зачем ты так со мной, а Каин? Разве я тебя просила лезть в мою семью? И как прикажешь мне теперь с этим жить? – Она упала обратно на стул и закрыла лицо руками.

До Ваньки постепенно начало доходить, о чем идет речь – Ольшанская каким-то образом узнала о его тайном участии в судьбе её матери.

– Самойленко сдал? – Мгновенно вычислил место утечки Каин. – Кроме него – некому!

– Он случайно проговорился… – буркнула она. – Постой, а ты откуда знаешь? – Ольга убрала руки от лица и промокнула выступившие слезы кончиками пальцев.

– Он был у меня, после того, как узнал об участии в этом деле Шакала.

– И вы оба молчали? – обвиняюще воскликнула Ольшанская. – Вот зачем, зачем ты полез в мою жизнь?

– Знаешь, Ольга… Я тоже не железный, – произнес Каин, поигрывая желваками на окаменевшем лице. – Я не мог смотреть, как ты мучаешься! А так в твою жизнь проникло хоть немного света…

– Света? И это говорит мне преступник-рецидивист с трехсотлетним стажем? Вся жизнь которого сплошной мрак, тюрьма и кошмар?

– Да, – Каин неожиданно успокоился, – я такой, какой есть. И это не мешает мне привносить свет и добро в жизнь тех людей, которые мне симпатичны и… любимы… – произнес он, наконец.

– Ты чудовище, Каин! Но почему я… я… – На глазах следователя вновь выступили слезы. – Почему я ничего не могу с эти поделать?

– Тебя тоже тянет ко мне? – с надеждой произнес вечный вор.

– Да! Да! Да! – Закричала Ольшанская, после чего навзрыд заревела.

Каин соскочил со своего места и бросился к плачущей женщине. Он крепко её обнял, а она в ответ спрятала свое зареванное лицо у него на груди. Он гладил её по голове, а её плечи сотрясались от рыданий.

– Наверное, это судьба, – тихо произнес вор. – Что-то неразрывно связывает нас вместе. И эту связь невозможно разрушить… Как мама? – неожиданно спросил он. – Операция помогла?

Ольшанская кивнула, не отрывая голову от его груди.

– Я рад, – произнес Ванька, – что сумел помочь, несмотря на твое сопротивление. Ты поэтому не появлялась у меня так долго?

– Да, – едва слышно прошелестела Ольшанская.

– Не кори себя, Оль, – попросил Каин, – я все равно нашел бы способ… Я просто не мог поступить по-другому.

Ольшанская шмыгнула носом и оторвала голову от Ванькиной груди:

– Я знаю… И с ужасом думаю, что если бы ты не сделал этого, мама навсегда осталась бы инвалидом! И это была бы только моя вина… А сейчас врачи говорят, что она сможет ходить! Представляешь? Ходить! – Глаза Ольшанской засветились от счастья. – Это настоящее чудо!

– Настоящее чудо, это видеть, как счастливы близкие тебе люди! – согласно произнес Каин, усаживая Ольгу на место.

– Не смотри на меня! – тут же потребовала Ольшанская, отвернув от него зареванное лицо с потекшей тушью. – Мне надо привести себя в порядок.

– Не буду, – ответил Ванька, наклоняясь за упавшей на пол сумкой Ольги. – Но знай, что для меня ты прекрасна в любом виде.

Приняв сумочку из рук вора, Ольга тут же погрузилась в нее в поисках косметики, а Ванька присев на корточки стал собирать рассыпанные по камере фотографии.

– Новое дело? – чтобы отвлечь Ольшанскую, спросил он, бегло просматривая фото.

– Да, – ответила она, прихорашиваясь.

– И как успехи в расследовании? – На одной из фотографий с трупом изувеченного старика взгляд Каина неожиданно остановился, выхватив знакомый элемент.

– Никак, – нервно взмахнула рукой Ольшанская. – Настоящий глухарь.

– Не расскажешь? – спросил он, разглядывая выколотую с внутренней стороны плеча старика небольшую татуировку, кусочек фигурного знака – вензеля из хитро переплетающихся букв.

Не зная, что это именно монограмма, можно было принять рисунок за обычный «растительный» орнамент.

Но дело в том, что Каин знал, что это именно монограмма, поскольку узнал запечатленного на фотографии мертвого старика. Пусть этот «знакомец» и сильно усох и постарел с момента их последней встречи, но это был именно он. Ванька мог поклясться на чем угодно, что не спутал этого мертвого старика ни с кем, благо опыт имелся. Опыт, оттачиваемый не одно столетие, мог дать фору любой цифровой программе по обработке лиц.

– А тут и рассказывать нечего, – произнесла Ольшанская, складывая фотографии обратно в папку, – Шерстобитов Эдуард Самойлович, 1923-го года рождения, фронтовик, был жестоко убит неизвестным. С какой целью убийца его пытал, тоже не известно. Нет даже предположений. Если из-за наград – то все они остались нетронутыми, денег у старика не было – жил, не сказать, чтобы бедно, но и убивать, по сути, не за что. Может быть просто маньяк… Не знаю, но все наши версии оказались несостоятельны… Одним словом висяк и очередная головная боль.

– Шерстобитов, говоришь? – Каин вновь взял из папки фотографию старика.

– Шерстобитов, – подтвердила Ольшанская.

– Изворотливая сволочь, – неожиданно ухмыльнулся Ванька. – Я знал, что он из любого дерьма сумеет вывернуться… Но никак не предполагал, что эта тварь протянет так долго.

– В смысле? – не поняла Ольга Васильевна. – Ты что его знал?

– Доводилось встречаться, – утвердительно кивнул Каин. – Давно, в сорок первом…

Ноябрь 1941 г.

Симферополь.

Городская тюрьма.

В то злополучное утро Ваньке и его сокамерникам-рецидивистам (ЗэКа, меньше, чем с двумя ходками, на Симферопольской киче не держали) не принесли в камеру положенную пайку. Пусть и была та пайка, куда как меньше, чем полагалась по довоенной норме, но все-таки какая-никакая, а хавка. Да вообще, с утра никто из местных красноперых вертухаев даже и не подумал почесаться и заглянуть к ним «на огонек». Хотя бы так – ради проформы. Не гремели замки, не скрипели заслонки на волчках, даже шагов на продоле не было слышно – словно вымерли все.

– Слушай, пахан, – на шконку Каина, стоявшую, как и полагается, на самом козырном месте – возле маленького и единственного в камере окна, присел бритый наголо татарин, отзывающийся средь босяков на погоняло Монгол, – нас чё сёдня, не иначе с баландой прокатили? Сырмат[1] по черной беспределит! – В пустом животе Монгола громко заурчало. – Чё ваще твориться, пахан? Голодом нас решили заморить? Может, тряхнем крытку, как следует? Устроим бузу…

– Ша, Мамай! – негромко шикнул Каин на здоровенного татарина, мотающего очередной срок за разбой с жестоким убийством. – Думаю я…

Матерый рецидивист послушно заткнулся и поджал хвост, словно побитая дворняга. Авторитет Каина в «Тюремном замке»[2] был непререкаем – по мановению лишь одного его пальца любому сидельцу могли влегкую презентовать в почку заточку, либо придушить ночью подушкой. Нет, никто из сидевший на кичмане босоты и не имел понятия об истинной сущности воровского авторитета, но слухи вокруг бессмертного уркагана ходили разные. А перед самым его заездом в «Тюремный замок», местное «честное обчество» получило не менее пары десятков маляв от самых значимых фигур воровского мира, промышляющих на территории Советского Союза еще с царских времен. Так что воровская слава Каина бежала семимильными шагами поперед самого пахана.

– Слышишь кипешь за окном, Мамай? – неожиданно «очнулся» от раздумий Каин.

– А? – не понял сути вопроса недалекий татарин.

– Ты в уши долбишься, Мамай? – Каин недобро оскалился и сплюнул на пол. – Прочистить помочь? – В его руках, словно у заправского фокусника, появилась заточка из гвоздя, которой он деловито принялся ковыряться в зубах.

– Не, пахан, не надо! – Мамай поспешно отодвинулся от Ваньки, запрыгнул на второй ярус нар и приник к решетке окна. – А ведь и вправду кипеша не слышно! – произнес он наморщив и без того изрезанный глубокими «канавами» лоб.

А ну ша, босота! – заорал на зэков худющий и подвижный, словно глиста, уголовник Боба Самарский, профессиональный вор со стажем, по праву считающийся на киче правой рукой Каина.

Гомон в камере мгновенно прекратился – зэки затихли, нарываться на неприятности и попадать под раздачу от авторитетных воров и приближенных к ним блатных, оккупировавших лучшие в камере места, никому не хотелось.

–А ведь и вправду не стреляют, дядь Вань (Каин нынче отзывался на погоняло дядя Ваня)… – Боба махнул рукой в сторону окна.

Канонада от развернувшихся кровавых боев с наступающими немцами громыхала вот уже несколько дней, заставляя трусливых зэков втягивать голову в плечи, когда разрывы снарядов и авиабомб раздавались в опасной близости от тюрьмы. А сейчас по всему городу разливалась тягучая и пугающая тишина, прерываемая лишь отдельными винтовочными выстрелами и коротко потрескивающими автоматными очередями.

– Неужели Гансы таки город взяли? А, пахан? – Мамай спрыгнул с нар и присел на корточки перед задумчивым Каином. – Так, может, и пупки все здрисьнули под это дело? А нашему брату-босяку от немчуры и послабление какое будет? Мы ж претерпевший от комиссаров элемент!

– Я чего думаю, пахан, – Боба тоже приблизился к коронованному вору, и прислонился к стойке двухъярусных нар. – Мамай в мазу толкает – если немец в городе – свинтили красноперые, поди, догони!

– Коня по хатам запустите, – распорядился Ванька, – а там посмотрим.

Боба быстро нацарапал маляву на огрызке мятой газеты и, подскочив к решетке, привязал её к тонкой бечевке, уходящей одним концом куда-то в сторону улицы:

– Мамай, отстукай – принимают пускай!

Мамай подошел к ближайшей стене, покрытой сырым и ноздреватым бетоном, после чего, вооружившись мятой алюминиевой кружкой, «отбил» послание в соседнюю камеру:

«Сидельцы, принимайте коня».

Соседи мгновенно ответили, а малява по «канатной дороге», соединяющей тюремные камеры, уползла и скрылась за окном.

Через несколько часов, огрызок бумажки вернулся в руки отправителей.

– Читай, Боба, провести честных босяков! – распорядился Ванька, внешне не проявляя особого интереса к доставленной информации. За долгие годы скитания по тюрьмам и зонам, он чего только не насмотрелся. Поэтому расклад, каким бы он не оказался на деле, его особо не волновал. Да и что сможет напугать вечного вора?

Оба быстро раскатал газетку и молчаливо пробежал глазами по скупым каракулям:

– Во всех хатах та же бодяга – хавки нет, дубаков нет, тишь-благодать. Еще Веня Хотелка отписался, что из соседних камер всех политических: врагов народа и диверсантов, под самое утро собрали и куда-то увели. А кум, что к ним заглядывал, пообещал, что и за остальными скоро вернется…

Дочитать маляву до конца Боба не успел – сначала скрежетнул приоткрытый волчок, и в камеру из продола кто-то заглянул. Зэки испуганно напряглись, застыв в ожидании. Обещания кума вернуться за остальными ничего хорошего в ближайшей перспективе не сулили. Только Каин и его подручный – Боба, остались невозмутимыми. Воровской верхушке нужно было держать хорошую мину даже при самом плохом раскладе. Лязгнул отпираемый замок и тяжелая дверь распахнулась.

– Мир вашему дому, братцы-арестанты! – Объявившийся на пороге хаты блатной, что в сопровождении двух немцев-автоматчиков проскользнул в камеру, был хорошо знаком многим сидельцам «Тюремного замка».

Десяток лет назад, когда он только-только познакомился с Каином, откликался этот сколький субъект, промышлявший грабежами на погоняло Грач. Но прошли годы, и бывший жиган Грач, сумевший вовремя повернуть нос по ветру, основательно заматерел, короновался, сменив прежнее невзрачное погоняло на более солидное – Князь. К слову, он и был настоящим князем по рождению, только революция, грянувшая внезапно для его аристократического семейства, извела под корень всю его многочисленную семью. Грач не сбежал с другими представителями белой кости за бугор, а остался в России, приклеившись к банде жигана Сени Барона, бывшего офицера царской армии. Однако, после кровавых терок между урками и жиганами, Грач быстро перековался, приняв «Воровской Закон». И несколько лет спустя сумел заработать авторитет среди профессиональных уголовников.

– И тебе не кашлять, Грач! – Ответил Ванька, не вставая со шконки. Невзирая ни на какие заслуги собрата по криминальному ремеслу, он продолжал упорно называть его старым погонялом – статус Каина среди урок пользовался куда большим авторитетом. – Что это за рожи винтовые[3] ты с собой притараканил?

– Да вы чего, босяки? – взъерошив угольно-черную шевелюру, за которую, собственно и получил первое погоняло, удивленно обвел настороженных уркаганов Грач. – Мы же нонче в новом мире проснулись…

– Это, в каком жа? – вставил свои пять копеек Боба Самарский, по масти стоявший вровень с Грачом.

– А в таком, – нарочито воодушевленно воскликнул Грач, – там, где краснопузым одна дорога – на тот свет! Ну, вы че, бродяги! Радоваться надо – всем амнистия от новой власти корячится!

– Свистишь! – подался вперед Мамай. – Так и всем?

– Таки всем, Мамай! – радостно заявил Грач. – Таки всем…

– Как бы с нас за ту амнистию пять шкур не спустили, – слегка поморщившись, произнес Каин. – За базар ответишь?

– Зуб даю, дядя Ваня! – Грач зацепил ногтем большого пальца верхний резец, звонко щелкнул, после чего чиркнул себя тем же ногтем по горлу. – Падлой буду!

– А эти? – Боба стрельнул глазами в сопровождающих грача автоматчиков.

– А эти для порядка, – произнес Грач, – новое начальство левого кипеша не хочет!

– Условия? – коротко поинтересовался Ванька.

– Вот с тобой, дядь Вань, мы все условия и обкашляем, – заверил Каина налетчик, – ты ж на тюрьме Иван, тебе и карты в руки!

– А ты мне тогда зачем? – Ванка и не подумал подниматься со шконаря. – Мне прокладки для базара не нужны.

– Дядь Вань, ты ж знаешь, что я из дворян.

– Ну…

– А как ты с гансами общаться собрался? А я с детства к языкам приучен: хошь – немецкий, хошь – французкий… А твою феню, дядь Вань, подчас и русскому тяжело понять!

– Ладно, толмач, – Каин, уперевшись руками в колени, плавно поднялся с нар, – веди, потолкуем с новой властью…

[1] Сырмат, дубак, пупок – тюремный надзиратель (уголовный жарко).

[2] Тюремный замок – жаргонное название Симферопольской городской тюрьмы.

[3] Винтовой – солдат.

Глава 3

Ноябрь 1941 г.

Симферополь.

Городская тюрьма.

Каин топал следом за Грачом, а за ним следом грохотали подкованными маршевыми сапогами автоматчики. Каин примерно представлял себе, тему предстоящего разговора с новым немецким начальством, но вот каким боком тут был замешан Грач, пока не понял. Его жалкое объяснение, что он понадобиться Ваньке в качестве толмача, Каин сразу отмел, как абсолютно не состоятельное. Можно подумать, что у оккупантов не найдется своих, более профессиональных переводчиков. Нет, Грачу, а вернее тому, кто решил действовать через его, Ванькино, уголовное сообчество, нужно от него что-то другое. Решив не забивать себе понапрасну голову, скоро и так все проясниться, Каин продолжил спокойно идти следом за Грачом.

У дверей кабинета бывшего хозяина тюрьмы, который, как и следовало ожидать, заняла и новая тюремная администрация, стояла вооруженная автоматами охрана. При приближении уголовников, автоматчики напряженно замерли, сверкая глазами из-под нахлобученных по самые брови касок. Не обращая на них внимания, каин подошел к двери и громко постучал.

– Anmelden[1]! – Раздался из-за двери чей-то командный уверенный голос.

Грач бесстрашно толкнул дверь и прошел в кабинет. Замешкавшегося на секунду Каина подтолкнул стволом автомата в спину кто-то из солдат сопровождения:

– Nach vorne[2]!

– Сам иди нах… – буркнул Каин, недовольно дернув щекой.

Едва он переступил порог, дверь кабинета за его спиной закрылась.

– Херр майор, – произнес по-немецки Грач, – я его привел.

Наметанным глазом Каин мгновенно заметил, как кардинально изменились повадки бывшего заключенного: исчезли суетливые движения и нарочитая расхлябанность, присущая практически всем уголовникам. Засунутые прежде в карманы руки теперь четко держались по швам, а от былой сутулости не осталось и следа – Грач, словно лом проглотил. Потомственный военный, ни дать, ни взять! Из какой только глубины его памяти всплыли эти вбитые в него с детства рефлексы.

– Спасибо, херр оберстлёйтнант! – Благодушно кивнул немецкий майор, вольготно расположившийся в кресле начальника тюрьмы.

– Херр обестлёйтнант? – Ни сказать, чтобы Ванька так уж сильно и удивился – и не такое в жизни бывало, но постарался изобразить на лице крайнюю степень изумления. – И когда же это ты ссучиться успел, фраерок? А я тебя за честного вора принимал…

– Что есть ссучиться успел? – с жутким акцентом произнес по-русски фриц, с интересом разглядывая приведенного Грачом зэка. – Я не встречать это выражение по-русски.

– Я вам позже объясню, герр майор… – по-немецки произнес Грач.

– Франц. Зовите меня Францем, Альберт, я же просил, – майор тоже вновь вернулся к родному языку. – Забудем на время про субординацию, мой друг. В этой варварской стране нам, немцам, нужно стараться быть ближе друг к другу!

– Хорошо, Франц. – Согласно кивнул головой Грач.

– Так ты, Грач, выходит тоже еще тот хер? – прошептал Ванька, но ответить на этот вопрос Грач тоже не пожелал.

– Это и есть тот самый хваленый дядья Ванья? – спросил Грача немецкий офицер.

– А с какой целью интересуетесь, герр майор? Или лучше Франц? – неожиданно на чистейшем немецком произнес Каин, криво ухмыляясь и сверкая блестящей золотой фиксой во рту.

От неожиданности Грач потерял невозмутимость и попятился.

– О, ля-ля! – воскликнул майор, глаза которого загорелись неподдельным интересом. – Какое любопытное произношение! Если не ошибаюсь, это баварский диалект? Причем довольно устаревший. Так сейчас разговаривают разве что в отдаленных деревнях. Моя бабушка говорила подобным образом, – с ностальгией произнес фриц.

– Слегка не угадали, уважаемый хер, – продолжил легко общаться на немецком Каин, словно этот язык являлся его родным, – этот диалект, хоть и относиться к группе верхненемецких, но отнюдь не баварский, а алеманнский.

– Признаюсь честно, дьядья Ванья, вы сумели меня удивить! – признался немец. – А это не так уж и просто! Неужели вы так же, как и Альбер, происходите из этнических немцев, осевших в свое время на территории этой дикой Руси?

– Боюсь вас огорчить, господин майор, но я русский, чего абсолютно не стыжусь!

– Но ваш немецкий? – в недоумении произнес оккупант.

– Гастролировал много в юности… – Как нечто самой собой разумеющееся, произнес Ванька. – С такой же легкостью я могу изъясняться еще на десятке языков!

– Что значит, гастролировали? – не понял фриц. – Вы артист, музыкант или певец?

– В какой-то мере артист, – усмехнулся Каин, проходя вглубь кабинета и без приглашения усаживаясь на свободный стул.

– Гастроль, герр майор, – с целью выслужиться, поспешил на помощь новому начальству Грач, – это выезд вора в другой город для совершения преступления. В данном случае это выезд в другую страну.

– Вот даже как? – взметнулись вверх брови Франца. – Но, насколько мне известно, выехать за рубеж в Советском Союзе для простого… кхм… пусть даже и вора, было нереально!

– А кто вам сказал, – по-деловому закинув ногу на ногу, произнес Каин, – что я простой вор? Да и Союз не существовал вечно.

– Но постойте! – уже совсем не понимая, что происходит, воскликнул немец. – В Вашем личном деле, – он тряхнул раскрытой папкой, которая лежала перед ним на столе, – нет об этом ни слова!

– А с чего вы взяли, что в этой папке есть хоть доля правды? – Вновь поставил в тупик немца следующим вопросом Каин.

– Так это все подделка? – Немец хлопнул ладонью по бумагам. – Как это по-русски… – он задумался, вспоминая необычное для него слово. – Э-э-э… Дерево… Ах, да! – наконец вспомнил он. – Липка!

– Липа, герр майор, – правил его Грач. – Фиктивные документы – липа. А вот в пословице: ободрать, как липку, используется именно уменьшительно-ласкательная форма – липка.

– Спасибо, Алекс! – поблагодарил Грача майор. – Мой русский еще далек от совершенства, что абсолютно непозволительно для моей служебной необходимости. Поправляйте меня.

– Слушаюсь, герр майор! – прищелкнул каблуками зашпиленных третями прохорей уголовник.

– Обижаете насчет подделки, господин хороший, – на губах Каина продолжала играть снисходительная насмешка, – документы настоящие!

– А… Э… – Вы хотите сказать, что ваша милиция плохо работает? А вы на самом деле – не Павел Арсентьевич Рябов, как указано в личном деле?

– Милиция у нас как раз хорошо работает, иначе, оказался бы я здесь? – фыркнул трехсотлетний вор. – А вот с Рябовым оказия вышла. Я глоктлики меняю практически с рождения! Уже и сам не упомню, как меня мамка назвала.

– Глок тлики? – переспросил майор.

– Поддельный паспорт, – вновь подсказал Грач, он же обрусевший немец Альберт.

– Так кто же вы на самом деле?

– Я – Иван, родства не помнящий! – гордо произнес Ванька.

– О, я-я! Дьядья Ванья, – кивнул головой майор, переходя на картавый русский. – Такой пожизненный конспираций есть вызывать немалый уважений! Я могу сказать, даже восхищений!

– Давайте, уж продолжим по-вашему, – произнес по-немецки Ванька, – а то у меня из ушей сейчас кровь пойдет! Не могу слышать, как вы наш великий и могучий язык уродуете!

– О, я, Тургенев! – произнес майор, чем несказанно удивил Ваньку. А немец-то, оказывается, не щи лаптем хлебает. С этим фраерком надо держать ухо востро!

– Я доволен вами, Алекс! – наконец, утратив наигранную мягкость, жестко произнес Франц хорошо поставленным командным голосом.

– Хайль Гитлер! – Выбросил вперед правую руку Грач, вытянувшись в струнку. – Рад стараться!

– Вы, дядья Ванья – лучший экземпляр из тех, что прошли через мои руки. Если вы согласитесь на мое предложение – ваша жизнь измениться кардинальным образом! Вам больше не придется сидеть в тюрьмах и лагерях! Вы будете богатым и обеспеченным человеком!

Наши дни.

Москва.

СИЗО №

– Мне предложили заняться натаскиванием диверсантов, выращиваемых под крылом Абвера, для работы в тылу врага. Мой опыт конспиративной работы посчитали поистине бесценным! А филигранные навыки марвихера и медвежатника – вообще дар богов!

– И ты огласился? – возмущенно воскликнула Ольшанская, сжав пальцы в кулачки.

– Ольга Валерьевна, Оля… – Каин печально улыбнулся. – За кого ты меня принимаешь? Ты прекрасно знаешь, кто я? И знаешь, по каким правилам, законам и понятиям я живу… Вернее жил… до того, как встретился с тобой…

– Значит, ты не согласился, – облегченно выдохнула она. – Но что с тобой сделали за это?

– Почему ты решила, что я не согласился? – Ехидно прищурился Ванька.

– Но ты же… – Вновь задохнулась она от негодования Ольшанская.

– Оля, Оля! – Выставил перед собой ладони Ванька и громко и заливисто засмеялся. – Остынь! Зачем было сразу враждебно настраивать этих гребаных ублюдков. Конечно, я для виду поторговался, выставив для начала непомерные условия. Фриц повозмущался и отправил меня вместе с Грачом в гостиницу, подумать хорошенько. Мы остановились в одном из лучших номеров гостиницы «Европейская». Грач круглосуточно не спускал с меня глаз, а у дверей всегда стояла охрана. Тогда-то я и увидел этот его родовой вензель на предплечье. – Каин указал на фотографию.

– То есть, этот уголовник Грач, о котором ты сейчас рассказал и Шерстобитов – один и тот же человек? Не может этого быть! Если он по документам двадцать третьего года… А твой Грач еще старше…

– Ну, подлецы обычно долго живут, – философски заметил Ванька, – ведь они отравляют жизнь другим, а не себе. Этот скользкий типчик – потомственный князь Альберт фон Грабофф, умудрился после революции шагнуть на кровавую жиганскую дорожку, и выжить в войне с урками! Я не знаю, когда его успели завербовать в Абвер, но всяко, за несколько лет до войны. Но и я не ожидал, что он столько протянет! По моим скромным прикидкам, ему должно было быть не меньше ста десяти! Откатай ему пальчики, Ольга Васильевна и подай заявление в военный архив. Думаю, найдется что-нибудь интересное.

– Но ты ведь не считаешь, что его убили из-за этого?

– Поверь умудренному годами старцу… – дрожащим голосом произнес Каин.

– Старцу? – Ольга неожиданно развеселилась, прыснув в кулачок.

– Пусть я снаружи и держусь огурцом, – нарочито печально произнес вечный вор, – но моя душа уже давным-давно обросла тленом пробежавших столетий!

***

Когда Ольшанская заявила эксперту Музыкантову о своих намерениях снять отпечатки пальцев с замученного насмерть старика, Петр Ильич только покачал седеющей головой и покрутил пальцем у виска, после чего безропотно отправился выполнять распоряжение главного оперативника отдела. Ответа из архива пришлось ждать долго, только к концу третьей недели в отдел доставили ксерокопию дела Альберта Христофоровича фон Грабова, потомственного дворянина, 1908 года рождения.

– Охренеть не встать! – сотряс воздух изумленный возглас полковника Дрота, когда на срочно собранном совещании он ознакомился с содержанием доставленной из архива папки. – Ольшанская, ты уверена, что это действительно наш старик-ветеран Шерстобитов? Прямо мистика какая-то!

– Так точно, товарищ полковник! – по уставу четко отозвалась Ольга Васильевна. – В этом нет никаких сомнений. Отпечатки пальцев проверены на десяток раз!

– Нихрена себе «фронтовичок», растак! – присвистнул Самойленко, быстро подсчитав в уме его возраст. – Сто тринадцать лет! А не укокошили бы его, и до сто четырнадцати бы дожил, гад!

– Хоть и говорят, что о мертвых либо хорошо, либо ничего, но это не наш случай, – хмуро произнес полковник. – Да я себе, мля, такого и в жутком сне представить не мог, что вот такие чудовища продолжают небо коптить! – выругался Константин Михайлович. – Вы только послушайте… Хотя, Ольшанская, ты-то это дело получше моего изучила, вот и доложи товарищам.

– Как выяснилось в результате следствия, пострадавший Шерстобитов Эдуард Самойлович, 1923-го года рождения, на деле оказался военным преступником и предателем родины – Альбертом Христофоровичем фон Грабовым, происходившим из давно обрусевшего род князей фон Грабовых, уже лет двести-триста как служивших верой и правдой Российской Монархии. В период с 1941-го года и по 1944 год Грабов входил в состав 201-ой абверкоманы в составе штаба «Украина-Юг» округа «Таврия» в чине оберлейтенанта. Отвечал за подготовку в спецшколе разведывательных и диверсионных групп, действующих в тылу врага, то есть на территории Советского Союза, не попавшего под оккупацию войсками Вермахта. Группы глубокой заброски отбирались лично им из всевозможных маргинальных элементов: убийц, воров и налетчиков. Согласно материалам дела и свидетельским показаниям, Грабов собственноручно и неоднократно убивал советских военнопленных и гражданских лиц на глазах личного состава школы…

– Тварь! – сжав кулаки, проскрежетал зубами Самойленко, даже позабыв произнести свое излюбленное растак.

– Сведений о нем после июня 1944-го года теряются. По свидетельствам очевидцев, он должен был уйти с отступающими немецкими войсками, но…

– Да тут прям такое… – листая дело, не переставал удивляться полковник. – Он, оказывается, и до войны народ пачками резал! На нем уголовных статей, как блох на бездомной собаке!

– Да, был и такой этап в его биографии, – ответила Ольшанская.

– Ну, доведи до личного состава информацию-то! – укоризненно произнес Дрот. – Когда они еще с таким-то делом встретятся?

– Да лучше б никогда, растак, тащ полковник и не встречаться! – выложил, что накипело у него на душе, капитан. – Если б знал, сам бы эту гниду придушил, несмотря на его преклонный возраст.

– Да, история Шерстобитова меня тоже поразила своей… своей… – она запнулась, не умев подобрать точного эпитета. – Она чудовищна, по своей сути: после революции всю семью десятилетнего мальчика Альберта расстреляли, как аристократов, врагов революции и пособников мирового империализма, перед этим… как следует поглумились над его матерью и сестрами…

– Бля..! – вновь не сдержался Самойленко.

– Тихо, Коля не накаляйся! – шикнул на него Константин Михайлович, с интересом слушая доклад Ольги Васильевны. – Продолжай, Ольшанская.

– Но мальчик не умер, а выжил каким-то чудом, поклявшись себе, что отмстит проклятым комиссарам, лишившим его самого дорогого и ценного в его жизни – любимой семьи. Прибившись к стае малолетних беспризорников, которых хватало в разрушенной гражданской войной молодой республике, Альберт и начал свою преступную деятельность. Через пару лет он прибился к кодле бывшего царского офицера, превратившегося под давлением обстоятельств в кровавого убийцу – жигана Сени Барона, люто ненавидевшего, как и наш Альбертик, всю красноперую сволочь. Однако, они, не гнушаясь, резали и простых граждан: рабочих, интеллигентов и мещан. Так что к своему совершеннолетию Альберт, нареченный собратьями «по перу» Грачом, уже имел достаточно солидный вес в преступном мире новоявленной страны советов.

– Растак, Ольга Васильевна, ты словно роман читаешь! – выдал расчувствовавшийся Самойленко.

– Коля, не перебивай! – прикрикнул на него тоже заслушавшийся полковник.

– Грач сумеет успешно пережить войну урок и жиганов, повсеместно развернувшуюся в тридцатых годах, а после и успешно короноваться с погонялом «Князь». В тридцать восьмом году чистокровный, но обрусевший немец Альберт фон Грабов был завербован немецким резидентом, действующим на территории Советского Союза. Дальше, в принципе, вы уже знаете… – закончила Ольшанская свой доклад. – В общей сложности материал архивного дела насчитывает несколько томов. В него так же входят и уголовные довоенные дела рецидивиста Грача-Князя.

– Блин, да на таком материале, растак, можно такой роман накатать, и кино снять…

– Подожди, Коля, может после всего и накатает кто, – ответил подчиненному Константин Михайлович.

[1] Anmelden – войдите (нем)

[2] Nach vorne – вперед (нем)

Глава 4

Наши дни.

Москва.

– Слушай, Ольга Васильевна, – после того, как Ольшанская замолчала, произнес Дрот, – как тебе вообще пришла в голову мысль, снять пальчики у этого старика-перевертыша? Ведь он у нас вроде как идентифицированным считался? Не подснежник какой, не бомж без документов? Все чин по чину: и паспорт, и прописка…

– Так вот и Петр Ильич мне от том же попенял, когда я ему свою просьбу озвучила: дескать, зачем время-то зря терять? – призналась Ольшанская, вспоминая свое недавнее общение с главным медэкспертом отдела Музыкантовым. – Хорошо еще, что он человек культурный и не желчный совсем, другой бы на его месте меня по матери послал!

– Да, Петр Ильич у нас золотой человек! – согласился с майором Константин Михайлович. – Так как тебе эта мысль пришла, Ольга Васильевна? – вновь вернулся он к предыдущему вопросу. – Поделись с товарищами креативом.

– У меня бы до такого точно, растак, мозгов бы не хватило! – со смехом признался капитан Самойленко.

– Так вот, и у меня не хватило, товарищ полковник, – не стала скрывать Ольшанская и присваивать себе заслугу Каина.

– Подсказал кто? – понятливо хмыкнул Дрот. – Похоже, головастый малый! Из какого подразделения? – спросил он. – Я бы от такого сотрудника не отказался, могу походатайствовать для перевода.

– Не поможет ваше ходатайство, товарищ полковник, – печально улыбнулась Ольшанская. – Он сейчас по другому ведомству проходит… ФСИН называется.

– Хех, это не проблема! – и не подумал сдаваться Константин Михайлович. – Дернем за нужные ниточки и переведем…

– Вы меня неправильно поняли, товарищ полковник, – перебила начальника Ольга Васильевна. – Он не служит во ФСИНе… он наказание отбывает.

– Сука, опять гребаный Зинчук, растак, на нашем горизонте нарисовался! – выругался догадавшийся о ком идет речь Самойленко.

– Зинчук? – переспросил полковник. – Это Ключник что ли?

– Так точно, товарищ полковник, Зинчук, – ответила Ольшанская. – Ему в очередной раз отказ пришел… на амнистию… вот, я и заехала сообщить.

– Вот же головастый какой, сукин сын! – покачал головой Константин Михайлович. – Который раз выручает! Жал только, что зэка, а то бы взял его… хе-хе, на полставки консультантом.

– Вы серьезно, растак, товарищ полковник? – обиженно произнес Николай. – Это же еще та сука! – Капитан Самойленко едва зубами не заскрипел от возмущения. – Он же вор, растак…

– Зато голова у него работает как надо! – отрезал Дрот. – А вот у вас, у всех, отчего-то мозги нахрен закисли! Ни свежих мыслей, ни креатива, ни версий сносных! Хоть бери, весь отдел и разгоняй к чертям! Правильно я мыслю, Ольшанская?

– Никак нет, товарищ полковник, – на этот раз не согласилась с начальством Ольга Васильевна. – Мы исправимся!

– Жду не дождусь, товарищ майор, когда этот счастливый день, наконец, настанет! – фыркнул, словно недовольный морж, полковник. Что дальше с этим делать собираетесь? – Он указал на лежащее перед ним дело предателя Шерстобитова.

– Для начала пригласим на беседу его внука, – произнесла Ольга Васильевна. – А там видно будет…

– Ох, Ольшанская-Ольшанская, – вновь покачал головой полковник, – хоть и любопытная эта информация, прямо таки для газетки какой… А вот, кстати, и материал, чтобы все этим папарацци, которые нас с дерьмом мешают, рты-то позатыкать! А? Старичок-то, замученный, никакой не герой-ветеран, а как раз и напротив – предатель родины, столько-то лет умудрявшийся шифроваться. А мы – молодцы-красавцы! Разоблачили-таки… В общем не тяни кота, Ольшанская, меня начальство едва ли ежедневно поедом ест! И постарайтесь все-таки и того убивца найти, что деда-предателя порешил. Задача понятна?

– Так точно! – синхронно ответили опера.

– Тогда ноги в руки, и за работу! – распорядился Константин Михайлович.

После совещания Ольшанская в срочном порядке созвонилась с внуком Шерстобитова, пригласив его в отдел для беседы. В чем-чем, а в одном полковник был прав – нужно было срочно давать опровержение, поскольку шум в информационном пространстве после убийства ветерана стоял преизрядный. Хотя Ольшанская и понимала, что после той информации, которую ей удалось нарыть с помощью Каина, шум будет еще больше, однако давление на органы следствия слегка утихнет, ведь, как-никак, эту информацию им удалось разыскать во время следственных мероприятий. А это означает, что органы работают, и работают хорошо.

Шерстобитов-младший появился в отделе буквально спустя полчаса после звонка Ольшанской.

– Можно, Ольга Васильевна? – Он с опаской заглянул в кабинет.

– Проходите, Олег Владимирович! – Пригласила Шерстобитова в кабинет Ольшанская. – Присаживайтесь.

Шерстобитов прошел внутрь и присел на краешек указанного стула, расположенного возле стола майора.

– Что-то узнали?.. – поерзав на жестком сиденье, с надеждой спросил он. – Ну… насчет деда?

– Узнали, Олег Владимирович… – начала Ольга Васильевна, но Шерстобитов неожиданно её перебил:

– Неужели нашли гада?

– К сожалению, нет, – ответила Ольга Васильевна, чем несказанно расстроила посетителя.

Судя по его реакции, он действительно ожидал, что убийцу старика нашли. Гамма чувств, пробежавшая по его лицу, показала, что слова о привязанности его к старику, не пустой звук. Он действительно любил этого… (Ольшанская даже не могла подобрать слов) … предателя.

– Жаль, – выдохнул Шерстобитов, хрустнув костяшками сжатых кулаков. – Зачем же тогда вызвали? Я, вроде бы, уже все рассказал…

– Понимаете, Олег Владимирович, – произнесла Ольшанская, пытаясь настроить себя на рабочий лад: она, как никто, понимала, что может чувствовать человек поле такого-го вот сообщения, – во время следственно-розыскных мероприятий, нашим сотрудникам… – Она взволнованно вздохнула. – Нашим сотрудникам удалось выяснить, что ваш дедушка – Шерстобитов Эдуард Самойлович, на самом деле является совершенно другим человеком!

– Подождите! – Шерстобитов уставился на Ольгу Васильевну непонимающим взглядом. – Что значит совершенно другим человеком? Я его с младенчества знаю! Это точно он!

– Олег Владимирович, успокойтесь, – попросила его Ольшанская. – Да, вы всю жизнь знали этого человека – вашего деда, как Шерстобитова Эдуарда Самойловича, 1923-го года рождения. В результате розыскных мероприятий у него были взяты отпечатки пальцев… – Ольшанская сглотнула ком, стоявший у нее в горле, и продолжила:

– Отпечатки были идентифицированы… Они принадлежат военному преступнику и предателю родины – Альберту Христофоровичу фон Грабову, 1908-го года рождения, выходцу из обрусевшего рода князей фон Грабовых. В период с 1941-го года и по 1944 год Грабов входил в состав 201-ой абверкоманды в составе штаба «Украина-Юг» округа «Таврия» в чине оберлейтенанта. Отвечал за подготовку в спецшколе разведывательных и диверсионных групп, действующих в тылу врага, то есть на территории Советского Союза, не попавшего под оккупацию войсками Вермахта. Группы глубокой заброски отбирались лично им из всевозможных маргинальных элементов: убийц, воров и налетчиков. Согласно материалам дела и свидетельским показаниям, Грабов собственноручно и неоднократно убивал советских военнопленных и гражданских лиц на глазах личного состава школы… – Слово в слово повторила Ольшанская свой доклад у полковника.

– Как так-то… – Шерстобитов дрожащей рукой смахнул со лба крупные капли пота. – Он же… герой… куча медалей… ордена… Нет, это какая-то ошибка! Этого просто не может быть!

– Может, Олег Викторович! – стараясь не смотреть в глаза внука, глухо произнесла Ольшанская. – Перепроверили несколько раз – ошибки быть не может! Ваш дед – не кто иной, как Альберт Христофорович фон Грабов…

– Я не ослышался, вы сказали, что он 1908-го года?

– Это кажется невероятным, но на момент смерти ему исполнилось полных сто тринадцать лет.

– Я… а как же… – Шерстобитов мямлил, продолжая потеть. – Сто тринадцать… – Видимо, эта информация никак не укладывалась у него в голове.

– Чем скорее вы примете эти сведения, Олег Владимирович, – попыталась успокоить Шерстобитова-младшего Ольга Васильевна, – тем легче вам будет. Я понимаю, что это настоящее потрясение для вас…

– А я, значит, не только внук фашиста, – неожиданно произнес Шерстобитов, – но еще и настоящий князь?

– Выходит, что так, – развела руками Ольшанская. – У вашего деда настоящее дворянское происхождение, известная родословная, по крайней мере, лет на триста назад.

– Ох..ть! – не сдержавшись, завинтил Шерстобитов. – Ой… простите… Ольга Васильевна!

– Ничего, – отмахнулась от незначительного недоразумения, Ольшанская, – я вас прекрасно понимаю, – произнесла она, вспоминая собственное знакомство с Каином. Когда она, точно также узнала, что заключенный Зинчук, по кличке Ключник, на самом деле не тот человек, за которого сам себя выдает. Но Каин был для нее – незнакомый, посторонний и ни разу не родно человек. А тут – родной дед, который, как Ольга Васильевна знала, можно сказать, в одиночку и вырастил внука.

– Я еще раз… простите… – попытался извиниться Шерстобитов.

«Как-то он не похож на человека, отмотавшего срок за хулиганку, – подумала Ольга Васильевна, незаметно разглядывая залившегося краской Олега. – Похоже, что в его ситуации не все так просто складывалось».

– Так значит, дед не врал, что он потомственный аристократ? – немного успокоившись, спросил Шерстобитов.

– А что, вы с ним разговаривали на эту тему? – заинтересовалась Ольга Васильевна.

– Ни сказать, чтобы часто, но старик, нет-нет, да и заикался, что он благородных кровей. Но я не очень-то и слушал, сами понимаете маразм, возраст! Сто тринадцать! – вновь потрясенно воскликнул он. – Понимаете, я думал, что старик уже того, кукушечку словил… Погодите, а тогда, может, он и насчет клада не врал?

– Что? Какого клада? – Ольшанская тут же сделала «стойку» – может статься, что эта неизвестная доселе информация и выведет их на след убийцы.

– Да это старая байка, – отмахнулся Шерстобитов, – дед как сдавать стал, нет-нет, да и заикался, что он за свою жизнь столько золотишка скопил… – Шерстобитов осекся, поймав цепкий взгляд Ольшанской.

– Так, Олег Владимирович, – Ольшанская подобралась, словно борзая, почуявшая след, – припомните, кто еще, кроме вас и ваших близких мог слышать эту историю про клад?

– Да, пожалуй что – никто. Дед несколько лет из дома никуда не выходил – здоровье ни к черту. Я как с лагеря вернулся, так за ним и ухаживал. Ни с кем старик не контачил… Хотя, подождите! – Он неожиданно взволновано сглотнул. – Около года назад ко мне корешок из лагеря в гости приезжал… Ромка Ярош… Мы тогда с ним хорошо так за встречу выпили, ну и деду ради хохмы пару капель… А старик не пил давно, ну и его немного понесло – он и вспомнил эту волынку, что князь… А оно, вона, как обернулось…

– И про клад вашему корешу тоже рассказывал?

– По-моему, да… – неуверенно произнес свидетель. – Я тогда напился… отчего-то, хотя края почти всегда вижу… Так это что, он, сука, деда моего… – Шерстобитов сжав клаки, грозно поднялся с кресла.

– Тихо, Олег Владимирович! – Резко осадила его Ольшанская. – Присядьте!

– Извините… – Боевой задор Шерстобитова куда-то улетучился и он опустился обратно на стул.

– Как зовут вашего приятеля? – спросила Ольга Васильевна.

– Ярош Роман, – послушно повторил Шерстобитов. – Мы вместе зону топтали…

Ольшанская сняла трубку с телефонного аппарата и набрала номер:

– Тема, ты где? Ага, ясно… Пробей, как вернешься, некоего Яроша Романа… Отбывал наказание с нашим свидетелем Шерстобитовым Олегом Владимировичем… И информацию мне на стол… Да, быстро! Возможно это то, что нам недоставало!

***

На столе пред Антикваром лежала распечатка рисунка, выловленного в бескрайних сетях Интернета. На рисунке был изображен один древний китайский (вернее даже не китайский, а тунгусо-маньчжурский, но Антиквару было на это плевать с высокой колокольни) артефакт – Амулет Хадо. Одна из сторон этого амулета один в один повторяла собой «тавро» выжженное на груди вечного вора – Ваньки Каина, за которым Антиквар безрезультатно охотился уже не один десяток лет. То, что рисунок точно такой же, не подвергалось сомнению – он навечно врезался в память престарелому авторитету, который, даже с закрытыми глазами, мог его легко воспроизвести.

Эту картинку выловили в Интернете его горе-хакеры, на которых он тратил ежемесячно чудовищные средства. Но наконец-то его вложения окончательно отбились, и прыщавые задроты выдали именно ту информацию, которую он от них требовал. Эту картинку не так давно выставили на одном интернет-портале, посвященном археологии, какие-то черные копатели, видимо случайно наткнувшиеся на амулет во время своих поисков.

Лишь раз, кроме оттиска на груди Каина, видел антиквар подобный рисунок. Реплика этого амулета хранилась в Пекинском историческом музее, но выйти на хозяина этой реплики Антиквару так и не удалось. Не помогали ни деньги, ни связи. Не помогало ничего! Если бы это была Россия, то лишь по одному щелчку Антиквара к нему бы через час притащили упирающегося хозяина, невзирая ни на что… Но в Китае все потуги Антиквара оборачивались лишь громким пшиком. Гребанные желтомазые обезьяны…

Но вот, наконец, он сумел ухватить за хвост кончик путеводной нити: помимо самого рисунка, его умельцы сумели взломать сайт портала, определить адреса тех, кто разместил объявление, а так же скачать переписку продавцов Амулета и его предполагаемого покупателя. Артефакт действительно был найден, и находился в данный момент в городе Владивостоке. И вот-вот должен быть продан за не очень-таки и великие деньги. А самое главное, его хакеры сумели найти выход не только на продавцов, но и на покупателя. И если Антиквар все правильно рассчитал, то этот покупатель на самом деле является совсем непростым человеком…

Криминальный босс взял со стола мобильный телефон и нашел в списке номер нужного ему абонента. После первого гудка трубку взяли – человек на том конце страны был прекрасно осведомлен о том, кто его набрал, поэтому и не тянул с ответом.

– У аппарата…

– Вечер в хату, Министр! – сипло произнес в мобильник Антиквар, услышав знакомый голос.

– Жизнь ворам! – отозвался «законник» Министр. – Только у меня уже утро, Антиквар, – констатировал он разницу во времени.

– Не суть… – кашлянул Антиквар, промокая рот платком. Крови на светлой ткани с каждым днем становилось все больше и больше – болезнь прогрессировала. Если он не поторопиться…

– Не суть, – согласился собеседник. – Не думал, что услышу тебя еще раз, – признался министр.

– Не дождешься! – Антиквар хищно оскалился, натягивая кожу на сухом морщинистом лице. – Дело в следующем, бродяга… – И Антиквар в трех словах поведал, что ему потребуется от старого кореша.

***

– Ну вот, умеете же работать, как надо! – Полковник Дрот в этот раз излучал полнейшее спокойствие и благодушие. – Докладывай, Ольга Васильевна, как дошла до жизни такой? Ну, как догадались?

– После беседы с Шерстобитовым-младшим, выяснилось, что его дед…

– Альберт фон Барон, растак, – хохотнул Самойленко.

– Капитан Самойленко! – незлобно рыкнул полковник. – А тебе кто слово давал? Я понимаю, эйфория зашкаливает – такой висяк с души сняли! Но субординация-то, а?

– Виноват, растак, тащ полковник, – потупился Николай. – Просто предвкушение премии, растак, душу греет…

Дрот трагично махнул рукой – да за что это мне, но сильно ругаться не стал:

– Продолжай Ольга Васильевна.

– В общем, дед Шерстобитова нет-нет, да и заводил с внуком речь, что он, дескать, голубых кровей. Но и этого мало, иногда он он говорил внуку о том, что где-то спрятал клад…

– Реально клад? – не поверил полковник.

– Как это ни покажется странным, но клад действительно имел место быть, – ответила Ольга Васильевна. – И довольно-таки немаленький! Сейчас с ним работают наши специалисты по оценке. Но Шерстобитов не верил деду, считал его чокнутым стариком и не прислушивался к бредням, оказавшимся совсем и не бреднями. Зато их очень внимательно выслушал Ярош Роман Семенович, заезжавший год назад в гости к корешу по отсидке. Он-то и пытал старика, выпытывая тайну клада. Остатки драгоценностей, которые он не успел пропить, были найдены в его квартире в момент задержания…

Доклад Ольшанской прервал стук в дверь кабинета полковника.

– Да! Войдите! – крикнул Константин Михайлович.

– Товарищ полковник, – доложил заглянувший в кабинет сержант, – только что прошла сводка, что из следственного изолятора сбежал заключенный Зинчук…

Глава 5

Наши дни.

Владивосток.

Через неделю об удачливых кладоискателях, вернее об их находке, уже знал весь мир. Здесь, конечно, нужно отдать должное Данилову и его съемочной группе – постарались они на славу. Да и было за что стараться – сливки-то они сняли, получив, не без помощи парней (Арсеньева не обманула, четко выполняла условия, озвученные Толяном на первой встрече) эксклюзивное право снимать что угодно и сколько угодно! Другие телекомпании такого счастья были лишены – они довольствовались лишь отработанным материалом съемочной группы Данилова.

В святая святых – усыпальницу Хубилая их не допускали. Ролики о находке, отснятые группой «Прим story», прокатились по всем ведущим телеканалам страны. Зарубежные компании тоже не брезговали отечественной продукцией – напропалую крутили те же самые сюжеты. Пацаны в одночасье стали известными людьми. Их рожи мелькали на телеэкранах, не сходили со страниц газет, сетевых блогов и новостных баннеров. Репортеры и телеведущие становились в очередь, чтобы получить у них интервью.

Слухи о сумме вознаграждения, гулявшие в сети и газетах, били все мыслимые и немыслимые рекорды. Им прочили уже не миллионы, а миллиарды долларов. Желтая пресса неистовствовала и, в принципе, не сильно ошибалась. После того как группа независимых международных экспертов оценила найденные артефакты, особенно золотых коней Хубилая, стоимость клада возросла на порядок от уровня самых смелых ожиданий. Суммы – просто астрономические! Каждая вещь, обнаруженная в могильнике – уникальна и неповторима. Большего шума могла наделать, наверно, лишь находка усыпальницы самого Чингис-хана.

Но Чингиса еще пока никто не нашел, а Хубилай – вот он, рядышком! В общем, все шло по плану, четко продуманному заранее. Сертификата на получение кладоискателями причитающегося процента пока еще не выдали, но так и находку еще окончательно не оценили. У них на примете уже была группа ведущих российских юристов, готовая отстаивать права в суде, вплоть до международных разбирательств. Ибо кусок, причитающийся этой веселой компании, был поистине велик. Со всей этой суетой, парни совсем забыли предысторию находки: об амулете Хадо, о Извечном Враге, о его предложении… Закрутились, замотались, замечтались… А зря!

Две недели спустя.

Владивосток.

В этот день Вован решил как следует выспаться. В кои-то веки не в спальнике в палатке, а в нормальной человеческой постели. На работу они с Толяном уже давно забили: когда в глазах стоят цифры с большим количеством нулей, горбатиться за банальную зарплату, как-то не в кайф. Хотя, ради соблюдения приличий, они и написали заявления на предоставление бессрочного отпуска за свой счет. Шеф сильно не возмущался, понимал ситуевину, как-никак зомбоящик смотрит и газетки почитывает, да и в Интернете в рабочее время шарится. Взяв с нас обещание напоить в хлам всю контору, когда бабки получим, он подписал наши заявы и отпустил на все четыре стороны. Львиную часть своего свободного времени, а теперь свободного времени у пацанов было выше крыши, они проводили в лагере археологов и в усыпальнице. Чтобы не шлялись без дела, Наталья Гавриловна оформила их подсобными рабочими – подай-принеси.

– Хоть какая-то, но польза от вас будет! – незлобиво ворчала она вечерами, когда Вова с Толиком вместе с археологами собирались у костра. – Все равно ошиваетесь здесь целыми днями.

Остальные компаньоны: Алексей, Игорь, Серега, Коля, отягощенные семьями, учебой, работой и бытовыми проблемами, переложили все организационные проблемы по получению «наследства» на них с Толяном. Лишь изредка они появлялись в лагере, большей частью узнавая о делах по телефону. Пацаны не роптали, их устраивало нынешнее положение дел. Вместо того чтобы протирать штаны в скучной конторе, они занимались интересным делом. Скрашивая ожидание посильной помощью археологам, и лишь иногда выбираясь домой: помыться и выспаться на нормальной кровати.

Итак, Вован заснул дома, решив не подниматься на следующий день раньше обеда. Сказано, сделано – он продрал глаза где-то после часа пополудни. Потянулся, сбросил на пол одеяло и встал. Натянув валяющиеся рядом с кроватью штаны и футболку, он, зевая, поковылял на кухню – чтобы взбодриться после такой лежки, ему было просто необходимо выпить чашечку-другую крепкого кофе. Почесываясь, он прошел через коридорчик, завернул за угол… И остолбенел от неожиданности: на его кухне спокойно попивали его кофе трое незнакомых ему мужчин.

– Что за херня? – Вован помотал головой, прогоняя остатки сна. Но все надежды на то, что вместе с этими остатками сгинут и незнакомцы, развеялись как дым. Мужики продолжали пить кофе, как ни в чем не бывало, а он пялился на них из коридорчика, тупо хлопая ресницами.

– О! Явление Христа народу! Проснулся, наконец, терпила! – произнес один из незнакомцев, заметив появление Вована. – Иди, садись, кофею попей! – предложил он ему, как будто это Вава был у него в гостях, а не наоборот. Лица говорившего Вова не видел – он сидел против света, падающего из окна. Но тон, каким эти слова были сказаны, подразумевал ехидную ухмылку. Парня это жутко взбесило, и он прорычал, заходя на кухню:

– Кто ты такой, мать твою? И какого хрена вы все тут делаете?

– Ты, пацанчик, мою маму не трогай! – вкрадчиво посоветовал незнакомец, сверкая рандолевой фиксой во рту. Его кисти рук, как разглядел на свету Вовка, были сплошь покрыты синевой тюремных наколок. – Садись, пока по-хорошему приглашаю! – Бандит шумно втянул воздух перебитым мясистым носом, и пинком подвинул Вовке свободный табурет.

– Шо ты с ним базаришь, с бакланом? – визгливо просипел второй "гость", мелкий, угловатый и худой, с ввалившимися щеками и сверкающими нездоровым блеском красными глазами наркомана со стажем. Руки худого также были обильно разукрашены портаками: надписями и перстнями. – Пощекочи ему ребра пером – быстро все выложит!

«Попал! – молнией пронеслось у Вовки в мозгу. – Говорила мне мама в детстве, что все зло от денег, так нет же, не верил!»

– Не кипишуй, Зубило! – лениво процедил фиксатый. – Дай прянику самому себя спасти! А вот если станет брыкаться – вот тогда и пощекочешь! А ты фраерок – пей чифирок, не стесняйся! – Это он уже Вовке.

– Что вам от меня надо? – спросил парень, с трудом подавив дрожь в голосе, хотя поджилки у него уже тряслись не по-детски.

– Выполнения данных мне обязательств, – глухо проговорил третий незнакомец, до сего момента сидевший тихо в самом дальнем углу кухни, между столом и стеной.

На него Вова сразу не обратил внимания, поглощенный перепалкой с урками. А обратить стоило бы. Дело в том, что третий гость был азиатом: то ли китайцем, то ли корейцем, тунгусом или якутом. С первой попытки определить его национальную принадлежность оказалась трудно. Но таких больших азиатов Вова раньше не встречал: широкие плечи, на которых едва не лопался дорогой кожаный плащ, руки-колотухи – каждый кулак чуть не с голову младеца, да и росту в нем, метра два – не меньше. Сидя на табуретке, он возвышался над своими спутниками на целую голову.

– Какие обязательства? – проблеял Вова, так и не догадавшись, о чем идет речь.

– Ты чё, пацанчик? – просипел субтильный зэк. – Не слышал, о чем тебе наш китайский товарисч толкует? – Ага, значит все-таки китаец! – Ща я тебе ухи шилом прочищу!

– Оставьте нас, – низким голосом произнес китаец. – Нам надо поговорить наедине.

Урок будто ветром сдуло – они выскользнули из кухни, не задавая лишних вопросов. Вова даже не успел удивиться такому примерному послушанию. Когда они остались одни, китаец, не мигая, посмотрел ему прямо в глаза.

– Где Амулет Хадо?

У Вовы сложилось такое впечатление, что он не произносил вслух этих слов. Вопрос сам собой оформился у него в голове.

– А? – испуганно проблеял пацан, не понимая, как такое может быть. Уж не сошел ли он с ума, от всего, что приключилось с ними за последнее время?

– Где амулет? – повторил незваный гость уже вслух. От его низкого голоса, похожего на рев, зазвенели оставленные в чашках чайные ложечки. – Он мой!

– А-а-му-лет? – тупо переспросил Вовка, не смея оторвать взгляд от темных до черноты глаз азиата. – У меня его нет? Честное слово – нет!

Лицо китайца как-то странно поплыло и подернулось рябью. Затем из-под человеческой личины на секунду проглянул чудовищный монстр с пастью, забитой длинными игольчатыми зубами. Огромные черные зрачки китайца неожиданно уменьшились в размерах, превратившись в две вертикальные полоски. Вовка тряхнул головой, прогоняя видение. Загипнотизировал его этот узкоглазый, что ли? Таких красочных и реальных глюков он еще не ловил. Лицо азиата стабилизировалось, вновь вернувшись в исходный вариант, только зрачки стали еще чернее и больше, расплывшись на весь глаз. Но так-то оно всяко получше! Вовка облегченно выдохнул, наконец-то разобравшись, кто передо ним. Он кашлянул в кулак, прочищая пересохшее горло, затем отпил минералки из бутылки, стоявшей на столе, и хрипло спросил:

– Я так понимаю, передо мной господин Муу, Владыка Буни?

– Сам догадался? – удивленно спросил китаец. Чернота постепенно уходила из его глаз. Вскоре они стали совсем обычными, ничем не примечательными человеческими глазами. – Или помог кто?

– Помогли. – Вовка не стал скрывать эту информацию от психованного демона в человеческом обличье. Мало ли что у него на уме? Сожрет и не подавится – вона, какие зубищи! А ему еще и пожить охота!

– Кто? – Глаза Владыки вновь наполнились тьмой. Он вскочил, опрокинув табурет и сдвинув стол. Схватил парня одной рукой за горло, а другой за грудки и, приподняв над полом, впечатал спиной в стену. – Кто?!! Кто?!! Кто?!!

«Точно псих! – проскочили у Вовки в голове заполошные мысли. – Только б не задавил ненароком!»

– Хра-ни-тели, – просипел он передавленным горлом в лицо Владыке. – Хра…

– Хранители? – Черты лица китайца вновь поплыли. Слегка загнутые иглы зубов маячили прямо перед глазами. А от его зловонного дыхания его начало ощутимо подташнивать. – Какие хранители? Я не слышал о них вот уже несколько сотен лет! Они не существуют…

– О-ни е-сть… – задыхаясь, хрипел Вовеа, суча ногами. – С-су-щес-сствуют… о-ни…

– Ненавистное семя Хадо! – прорычал Владыка, отбрасывая парня в сторону, словно тряпичную куклу.

Вокка грохнулся на стол, который проломился под его весом, и скорчился среди обломков – спину он себе отшиб капитально.

На шум из комнаты прибежали уркаганы, но увидев чудовищную и дергающуюся физиономию Владыки, поспешили ретироваться.

– Твари! – проревел Владыка, мощным ударом кулака разваливая в щепки кухонную тумбочку.

«Хороший был гарнитурчик, но моя голова еще лучше – пусть уж лучше сорвет зло на тумбочке», – решил пацан, стараясь прикинуться ветошью.

Посопев еще какое-то время, Владыка, вроде, слегка успокоился. Он наклонился, вновь ухватил Вовку за грудки и усадил на табурет. Сам сел рядом.

– Почему ты отдал амулет им?

– Они предложили больше, – осторожно ответил пацан, стараясь не смотреть китайцу в глаза.

– Глупец! – рявкнул Владыка. – Я мог отдать тебе за него все, что пожелаешь! Деньги для меня не имеют значения! Я бы мог озолотить тебя…

– Они тоже… озолотили… – Вовка шмыгнул носом, поднял с пола бутылку минералки и присосался к ней.

– Что они могли тебе дать? – презрительно бросил Владыка. – Даже в былые годы они ничего не имели за душой! А у моих ног падали ниц императоры!

– Они отдали мне гробницу Хубилая, – ответил Вовка, краем глаза наблюдая за реакцией китайца на это известие. – А сокровища, хранящиеся в ней, не идут ни в какое сравнение с твоим предложением…

– Я мог бы отдать тебе все золото мира!

– А чего тогда не отдал, – парировал он, набравшись смелости. – Пожопился, вот и получил…

– Я раздавлю тебя, как навозного жука! – Владыка опять ухватил пацанс за горло, намереваясь, наверное, размазать по стене. С этим нужно было срочно что-то делать.

– Тогда можешь забыть об амулете, еще этак на тыщенку-другую лет! – завопил Вовка во всю глотку. – Только я знаю, как отыскать Хранителя!

Владыка задумался. Через мгновение его рука разжалась. Что ж, какое-то время Вовка себе выторговал.

«Будем извращаться по ходу пьесы, – решил он. – Мож, чего и выгорит. Подыхать-то в расцвете лет страсть как не хочется!»

– Я слушаю, – произнес Владыка. – Но помни, что если надеешься обмануть меня, чтобы остаться живым – ничего не выйдет! Я сверну тебе шею, как куренку…

– Они, эти Хранители, – Вовка решил не говорить Владыке, что Хранитель всего один, да и тот никакой, – честны до маниакальности…

– Продолжай.

– Они свято соблюдают договор… – Дождавшись очередного кивка, он продолжил:

– Но денег за клад я до сих пор не получил…

– И что из этого следует?

– Я постараюсь связаться с одним из них…

– Каким способом?

– По телефону. У меня есть номер… И попытаться вытащить информацию… Вот как-то так! – Развел парнишка руками. – Другого пока ничего не могу предложить.

– Может быть, ты и не врешь… Но что-то явно не договариваешь. Убить тебя я всегда успею. Звони!

Вова достал из кармана штанов сотик и набрал номер телефона Николая.

– Коля, привет! – дождавшись, когда удэгеец «снимет трубку», произнес он.

– Да, Володя, я слушаю.

– Коля, у меня вот какая проблема, – на ходу прикидывая, как повести разговор, чтобы Николай догадался, в какую задницу все попали, – амулет-то я вам отдал, а денег до сих пор не получил!

– Но ты же…

– Надо решить этот вопрос! – не давая Коле произнести ни слова, тараторил Вовка. – Так не пойдет! Я требую… Или верни амулет Хадо, или плати! Иначе я вернусь к первому варианту!

– Он тебя нашел? – наконец догадался удэгеец. Слава Богу – сообразительный малый.

– Да, Коля, да. Думай быстрее! И суетись… А вообще, нам нужно встретиться и перетереть…

– Держись, Вова! Я что-нибудь придумаю… Мы с дедом что-нибудь придумаем! Тяни время.

– Пока не можешь? А когда? Завтра? А понял, ты не в городе… – Вовка нес откровенную «пургу», надеясь, что Владыка не слышит ответов удэгйца. Не такой уж он и всезнающий, раз не допер сразу на громкую связь поставить! – Послезавтра? Точно? Заметано. На старом месте. Бывай! Ух, – отключившись, произнес Вовка, – кое-как договорился!

– Телефон! – требовательно протянул руку Владыка.

Вова не стал нарываться, и послушно отдал телефон китайцу.

– Мосол! – громко произнес Владыка.

Через секунду на кухне нарисовался фиксатый уркаган с перебитым носом.

– Проверь последний номер, – приказал китаец. – Меня интересует хозяин: кто, где живет, чем занимается…

– Сделаем! – кивнул Мосол.

Взяв аппарат, урка поспешно удалился, видимо, «представление» Владыки на него тоже сильно подействовало. Худощавый даже носа сюда не казал. Интересно, что они на этот счет думают? Хотя, какая теперь разница?

– Уважаемый, можно мне прилечь? – жалобно запричитал паонишка. – Спина болит…

– Мосол!

– Да? – Появившийся на кухне зэк старательно избегал встречаться взглядом с Владыкой.

– Отведи этого в комнату, – процедил китаец. – Пусть полежит – зашиб я его сильно. Он нам еще пригодится. И глаз с него не спускать!

– Понял, сделаем. Пойдем, терпила.

В комнате Вовка бухнулся боком на диван – спина ныла, но боль была не слишком сильной. Это он так, на всякий случай закосил, чтобы поменьше трогали. У, сволота! Вовка прислушался к тому, о чем вполголоса говорили его сторожа.

– Я те говорю, – шептал худой, – валить надо, Мосол. Видел, какая тварь? Нелюдь, он, прости Господи! – Зубило размашисто перекрестился. – Ты сам решай, а я, как только случай подвернется, лыжи-то смажу. Вот подставил нас Министр… Сука, я еще ему предъяву кину! И пох, что он в законе! Не по понятиям так-то! Обработай, говорит, терпилу… Делов-то! Спаси нас, пресвятая дева Мария, заступница! – Он дрожащей рукой выудил из-под рубашки крестик, поцеловал его и засунул обратно.

– Ты думаешь, он нас не отыщет? – покосившись на Вовку, спросил кореша фиксатый.

– Демон он, может… Но у меня корешок есть… Под Красноярском… Деревня в пяток дворов. Заляжем там – ни одна тварь не отыщет! В церкви святой водой окропимся, батюшку пригласим… Не отыщет! Валим, Мосол, пока при памяти!

– Мужики, – тихонечко прошептал Вовка. – Может, и меня с собой? А? Сожрет меня этот… Возьмите, заклинаю!

– Цыть! – шикнул на него Зубило, оглянувшись на входную дверь. – Услышит ненароком – всех порвет!

– Христом Богом молю, не дайте пропасть! – Вовка решил давить на показушную веру зэка. Как же – раб божий! Знал он таких деятелей: «не укради» для таких – пустой звук, да и не только… О Боге вспоминает, только когда припечет… Обделался парниша, вот про небесного патрона и вспомнил! Да и сам хорош: как только штаны не обмочил?

– Ты, фраерок, уж сам думай, как выкручиваться будешь, – зашептал Вовке на ухо подошедший зэк. – Нам тебя с собой тащить не с руки. Он ведь… – Зубило вновь покосился на дверь. – Он ведь за тобой охоту устроил… Просто так не отпустит… В общем, это твои доски… Усек?

– Усек. – Вовка уныло кивнул. – Слушай, а как он меня вычислил, не скажешь? – Парень решил прояснить хотя бы этот вопрос.

– Ты уже все равно не жилец, – махнув рукой, произнес Зубило. – Через сотовую компанию тебя вычислили. Есть у нас корешок один…

Черт! Вовка понял все с полуслова. Идиот! Дубина! Он настолько расслабился, что и думать забыл о Симкарте, с помощью которой выходил в Интернет, общаясь с Китайцем. Вот и вчера он немного её поэксплуатировал, потому, как проводной Интернет обрубили за неуплату. И спать завалился, забыв её выдернуть из компа! А Китаец в это время подключение и запеленговал! Шустрый перец, нечего сказать! Ладно, будем думать, как из всего этого выкручиваться…

– А ты вот что мне, пацанчик, скажи, – просипел субтильный зэк. – Китаец в натуре колдун? Или вовсе… – Он замялся. – Демон?

– Скорее демон, чем колдун, – ответил Вовка зловещим шепотом, чем еще больше нагнал жути на своих сторожей. – Есть у меня человек знающий, удэгеец, шаманский внук, – продолжал он стращать зэков, – он мне про него рассказывал. По их легендам эта тварь уже один раз всех людей на земле чуть не извела. Да окоротил её какой-то светлый дух… – При этих словах Зубило вновь размашисто перекрестился.

– Архистратиг Михаил это был! – «уверенно» произнес зэк.

– Не знаю, кто это был. – Вовка мотнул головой. – Но сил Китайца лишили. Вот он с той поры неприкаянно по земле бродит, силу свою потерянную ищет, только найти никак не может…

– А ты, значит, знаешь что-то? – продолжил логический ряд Мосол. – Или дружок твой, шаманский, в курсе где… Амулет?

Что сказать? Хоть и «урка чахоточная», а башка варит будь здоров! Они ж про амулет Хадо с Китайцем с глазу на глаз… Подслушал-таки! Нужно поосторожнее с ними, не зря у Китайца на посылках. Кто-то же ему эту «синюю команду» сосватал. А дебилов Китаец держать при себе не будет!

– Тихо, ты! – «испуганно» воскликнул Вовка, изобразив полное смятение. – Забудь про него! А то, как и я попадешь…

– Так он тебя из-за этой штуки искал? – едва слышным шепотом поинтересовался Зубило.

– Угу. Влез в тему на свою голову! – горестно заметил Вова. – Как бы теперь без своей башки не остаться!

– Ну, тут, пряник, я тебе ничем помочь не могу! – развел руками зэк. – Мы тебя не тронем… А за него я не ответчик… А когда свалим – сам думай… – Зубило не договорил – в его кармане призывно тренькнул сотовый телефон. – О! Хакер данные на мобилу скинул. Пошли, – он болезненно ткнул парня костлявым татуированным кулаком в грудь, – доложимся Китайцу… На посошок, – добавил он шепотом.

Вовка тяжело вздохнул и поплелся на кухню следом за Зубилом.

– Слышь, Китаец, – нарочито бодренько, чтобы заглушить страх, произнес зэк, – мобилу пробили… Ну, которую… просил… – Все-таки до конца справиться с собой Зубило так и не смог – спотыкался и запинался на каждом слове.

– Что выяснили?

– Сам… погляди… – Он положил свой телефон на кухонный стол и катнул его к азиату. – СМСка… пришла…

– Вижу. Свободен! Как зовут твоего Хранителя? – Это он уже мне. Зубило мгновенно испарился, словно его никогда и не было.

– Николай, – отозвался пацан. – Больше ничего не знаю, – тут же поспешил добавить, – ни имени, ни фамилии. Вообще ничего – он сам на меня вышел…

– Николай Ингунович Надыга, – прочитал Китаец. – Удэгеец… Проклятое дунчженьское семя, – выругался он. – Учился… Ладно, разберемся. Иди пока… Позову!

Вовка, пока Китаец не передумал, поспешил свинтить с кухни вслед за Зубилом.

– Мосол, позырь, пряник живой еще! – ощерился субтильный зэк.

Как бы то ни было, а охранники начали испытывать ко нему если не братскую любовь, то уж сочувствие – однозначно. А это на сегодняшний момент не так уж и мало! Может и слинять вместе с ними удастся… Если Китаец еще чего-нибудь этакое отчебучит. А что отчебучит – факт, к бабке не ходи! Вовка чувствовал, что Владыка не в себе. Да и шутка ли – тысячелетний поиск может закончиться в один момент. И упускать этот момент Китайцу нельзя. Никак нельзя! След, который он «взял» по чистой случайности, может «помахать ручкой» и исчезнуть еще не на одну сотню лет. Да, ситуевина, мать её ети! И ему, Вовке, в этой сутуевине нужно выжить. Да не просто выжить, а попытаться выйти с наименьшими потерями. Эта тварь если до смерти не убьет, так покалечить запросто может. А оно надо? То-то и оно! Такого счастья даром не нать! Да и с деньгами тоже не надо! Че ж делать-то?

– Не каркай! – недовольно буркнул Вовка, плюхаясь на диван. – Меня сожрет – за вас примется…

Глава 6

Наши дни.

Москва.

Выбраться из СИЗО большого труда для Каина не составило, он отлично знал историю старой тюрьмы и был посвящен во многие её забытые тайны. Одна из таких тайн, не так уж и давно, позволила освободиться из взбунтовавшегося изолятора майору Ольшанской.

Эх, Ольга Васильевна, Ольга Васильевна! – От воспоминаний об этой женщине у Ваньки защемило где-то в груди и заныло сердце. Почему же ему становилось так хорошо в её присутствии, и хотелось выть, словно раненному волку, когда её не было рядом? И, судя по последнему с ней разговору, она испытывала подобные же чувства по отношению к нему! Это упоительное чувство единения с любимой женщиной наполняло всего Ваньку, без остатка. Но невозможность постоянно быть рядом с ней, разбивало, его и без того обливающееся кровью сердце, на миллионы мелких и острых осколков, что безжалостно резали и терзали его душу… Если конечно от неё что-нибудь, да осталось…

Еще раз взглянув на фотографию в медальоне, Ванька защелкнул миниатюрную крышку и убрал драгоценность под рубашку. Холодный металл приятно остудил пылающую кожу и скользнул вниз по груди, где и закачался на цепочке.

Сколько уже лет он носит этот медальон? – задумался Каин. – Больше сотни. Не так уж и много, если судить по продолжительности его собственной жизни. А если прикинуть по жизни обычных людей – порядка шести поколений уже сменилось за этот срок. Не так уж и мало!

Пока он размышлял над бренностью бытия, погрузившись в воспоминания, к автобусной остановке, возле которой он стоял, подъехал дорогой, сверкающий наполированным лаком, микроавтобус. Задняя пассажирская дверь приглашающе отъехала в сторону, и из салона пахнуло приятным запахом ароматизатора и натуральной кожи. Не долго раздумывая, Каин заскочил в это благоухающее нутро чуда «враждебной техники». Дверь за его спиной плавно закрылась, едва слышно жужжа автоматическим приводом. Едва Ванька уселся в кресло, машина тронулась с места.

– С амнистией, дядь Вань! – поприветствовал его знакомый голос.

На соседнем пассажирском сиденье обнаружился респектабельный немолодой уже мужчина, в солидном деловом костюме от «Бриони».

– Распустился ты совсем без моего пригляда, Шакаленышь, – нахмурился Канин, впившись внимательным взглядом в холеное лицо лучшего юриста Москвы – адвоката Волкова.

– Обязательно исправлюсь, дядь Вань, – и не подумав пугаться, широко улыбнулся Волков, известный в своей сфере, как «адвокат дьявола», защищающей интересы преимущественно криминальных кругов и известный в этих самых кругах под кличкой Шакал. – Как же я рад тебя видеть, дед!

– И я тебя, Арсений! – Кивнул Ванька, заключая Шакала в крепкие объятия. – Хоть ты и на редкость непутевый внучок!

– Чье воспитание, дед? – Вернул ответную любезность Шакал.

– Мало тебя отец порол! – Каин растрепал седые аккуратно уложенные и набриолиненные волосы Шакала. – А меня слишком часто не было дома…

– Не прибедняйся, дед, мне и от тебя неслабо так прилетало! – Шакал шутливо ткнул кулаком Каину в бок.

– Только скажи, что хоть раз отхватил без причины – высеку! – расхохотался Каин. – Невзирая на седину, отхватишь по полной! Хоть ты и любимый внук! Как отец? – взволновано спросил Ванька.

– Хорохориться еще старый пердун! – недовольно фыркнул Шакал. – Даже за девками пытается волочиться, древняя развалина! А ему бы сердечко поберечь! Но он же меня не слушает! Курит, вискарь бухает как не в себя! Хоть ты ему скажи, дед! – С надеждой посмотрел на Ваньку Шакал.

– Попытаюсь, Арсюха, попытаюсь, – усмехнулся вечный вор, откидываясь на спинку кресла и закрывая глаза.

Шакал, покосившись на умиротворенного Каина, тоже замолчал, не желая отвлекать от мыслей этого необычного человека, которого он с полным на то основанием называл дедом.

А Каин вновь погрузился в воспоминания. Перед его мысленным взором вновь развернулись события уже неимоверно далекого, но в тоже время достаточно близкого тысяча девятьсот сорок первого года.

Ноябрь 1941 г.

Симферополь.

– Ну вот, дядя Ваня, на ближайшее время – это наши с тобой аппортаменты, – довольно произнес Грач, бросив вещмешок на большую двуспальную кровать одного из лучших номеров гостиницы «Европейская». – Тут первое время перекантуемся. Ты где кости бросишь? На кровати, или диван займешь? Мне не принципиально – всяко, лучше, чем на нарах… – Он прервал свою речь и пристально взглянул в спокойное лицо бывшего «сокамерника», а ныне, возможно и «сослуживца» – своего полного согласия на добровольное сотрудничество с оккупантами Каин еще не давал. Он лишь выставил свои требования, он которых при..ел даже герр майор. Но навыки, продемонстрированные этим необычным заключенным, а особенно знание в совершенстве нескольких языков, произвели на абверовского офицера неизгладимое впечатление.

– Что молчишь, дядя Ваня, не ожидал от меня подобной забуторки? – продолжил после небольшой паузы Грач. – А вот я от тебя такого точно не ожидал, – признался фон Грабов.

– Чего именно? – вяло полюбопытствовал Каин, падая на чистую кровать, не снимая грязных ботинок – ноябрьская слякоть щедро покрыла их жирной грязью.

– Ты это, дядь Вань, не чухань понапрасну, – поморщившись, вежливо попросил Альберт. – Ты хоть и из людей авторитетных, но мы с тобой сейчас не на киче… Да и на киче ты ни себе, ни другим подобного свинства не позволял!

– А ты, Альбертик, как погляжу, от нашего мира насовсем откреститься хочешь? – не изволив даже пошевелиться, тихим голосом осведомился Каин.

И от этого тихого и невзрачного голоса у Альберта пробежали крупные мурашки по спине. О возможностях и способностях этого вора в законе, по всем зонам ходили байки и легенды. И подчас эти байки были одна страшнее другой. А многие из сидельцев, не мудрствуя лукаво, считали дядю Ваню ни кем иным, как вечным вором – Ванькой Каином, что вот уже несколько столетий неузнанным топчет Российские кичи, зоны и лагеря.

Грач, конечно, в эти байки не очень-то и верил, но дядю Ваню опасался не без оснований. Он отлично помнил, как в один прекрасный момент пропадали бесследно главари больших банд, да и сами банды, державшие в страхе целые города. Они были неуловимы и удачливы, с ними не могли справиться ни милиция, ни армия. Но эта удачливость продолжалась лишь до тех пор, пока они не умудрялись перебежать дорожку дяде Ване…

Даже сейчас, пребывая на стороне, несомненно, победоносной немецкой армии, этой титанической мясорубки, способной, пожалуй, перемолоть весь мир, он продолжал побаиваться этого улыбчивого зэка. Этот страх был каким-то иррациональным, не поддающимся никакому осмыслению. Что-то не так было в дяде Ване, а вот что не так, Грач так и не смог понять.

– И когда только ссучиться успел, гаденыш? – повторил Каин свой вопрос, озвученный еще в кабинете бывшего начальника тюрьмы. – А я ведь тебя за своего брата-босяка принимал…

– Погоди, дядь Вань, не поднимай кипешь почем зря! – Грач нервно прошел мимо кровати и присел на диван. – Ты за меня и не знаешь ничего…

– Ну, так спой, соловушка! Все одно заняться нечем. – Каин положил ладони под голову и поерзал на кровати, устраиваясь поудобнее. – А я уж постараюсь определить твою вину. Меру, степень, глубину… – Ванька тоненько хохотнул, однако его хищное угловатое лицо оставалось абсолютно бесстрастным.

– А почему нет? – пожал плечами Грач, стараясь поглубже загнать страх, осыпавший его ледяным крошевом. – Слушай, дядь Вань, исповедь урожденного князя Альберта Христофоровича фон Грабова…