Песнь Гилберта
Говорят, такое случается довольно редко.
Мужчина был ослеплён желанием, сильными руками он разрезал волны. Лавировать при таком течении среди острых скал непросто, но человек плыл вперёд стремительно к вожделенной цели на манящий голос.
Немногие мужчины могли доплыть до острова сирен и остаться в живых.
Дыхание начало сбиваться, но всё же он уже чувствовал твёрдые камни под ногами. Пара уверенных шагов. Он вышел из моря на сушу и увидел её. Быстрым рывком он повалил сладкоголосое создание. Никогда никакую другую женщину он не желал так страстно, как эту.
Немногие имели достаточно силы, чтобы овладеть сиреной.
Его крепкую спину начали рвать когтями, отрывая куски плоти, но сладкая песнь всё звучала и звучала в голове, доводя до экстаза. Боль и наслаждение смешались воедино – последнее, что он успел почувствовать, прежде чем сирены окончательно растерзали мужчину.
И крайне редко после соития сирены и человека появляется жизнеспособное потомство.
Через шесть месяцев родился Гилберт.
Заветный день
Гилберт проснулся ещё до рассвета и места себе не находил. Сегодня настал долгожданный день! Наконец-то он полетит на остров сирен, к этим прекрасным сладкоголосым созданиям женского пола, с другими взрослыми. Он вырос, его Песнь непрерывна и сильна, а крылья крепки и выносливы. Он прошёл испытания и теперь готов открыть для себя неизведанные грани удовольствия. Волнение будоражило молодого си́рина, и он нервно ходил вдоль берега, чтобы хоть немного сбросить напряжение. Воспоминания калейдоскопом мелькали перед его глазами: заботливые лица собратьев, которые воспитывали его, неуклюжие игры с другими птенцами, первый полёт, ветер в лицо, крики восторга и, наконец, Песнь, которой его обучали едва он научился говорить. «Песнь должна звучать непрерывно и слажено. Чем больше нас, тем она громче и сильнее. Нельзя ни на минуту, чтобы она стихала. От этого зависят наши жизни», – без конца повторяли взрослые. Гилберт и другие птенцы принимали это за данность. К тому же соревноваться, у кого получается лучше, весело. На острове, где они жили, маленьким си́ринам и заняться-то больше нечем: кушать фрукты, плескаться в море, играть, спать – вот и все занятия. Конечно, можно исследовать остров, но каким бы большим он ни был, всё же оставался ограниченным пространством, и за те годы, что Гилберт рос там, он успел изучить каждый камень и пальму. Иногда море выбрасывало на берег странные предметы. Взрослые сказали, что это вещи людей, оставшиеся после кораблекрушений. Удивительные штуковины! Большую часть времени молодой си́рин посвящал попыткам понять, что это, откуда и для чего. К тому же он обладал невероятным преимуществом. Или дефектом? Он и сам не знал наверняка. Но факт есть факт: Гилберт не похож на своих сородичей. У него были руки, которыми можно много чего интересного и полезного делать. Он мог кушать фрукты, держа их в ладонях, а не на коленях, как другие; в полёте спикировать в море и доплыть до берега, тогда как крылья его собратьев намокали и грести им в воде становилось чрезвычайно тяжело. И, конечно же, Гилберту гораздо легче удавалось изучать все эти маленькие предметы, прибившиеся к берегу, с множеством изгибов, выемок, закрывающихся отверстий. По большей части си́рин не находил им какое-либо применение. Но вскоре, к сожалению, он узнает назначение каждого из них.
И всё же, несмотря на множество преимуществ обладания руками, он нет-нет да и чувствовал некую тень отчуждения от сородичей. Как будто он был уродцем в их семье. Любимым и принимаемым, но всё же изъяном среди остальных си́ринов, мужчин с их красивыми человеческими лицами, густыми волосами, мощными крыльями, растущими из плеч вместо рук, телами, полностью покрытыми чёрными перьями от ключицы до колена, и птичьими лапами с острыми когтями вместо ног. Гилберт выглядел совсем иначе. Вместо человеческой головы у него был пластичный голый череп ворона со светящимися голубыми огнями в пустых глазницах. Вместо волос торчали густые чёрные перья. Они спускались ниже затылка, полностью покрывая всю его шею спереди и сзади. Ниже было обычное тело мужчины из плоти и крови. Его голая кожа от ярёмной ямочки до кончиков пальцев на человеческих ногах заставляла Гилберта чувствовать себя недоразвитым птенцом. Только на предплечьях виднелись одинокие чёрные пёрышки. В детстве он верил, что они разрастутся, покроют всё тело полностью, как у других взрослых си́ринов. Но с годами надежда покинула его. Перья выросли только на кистях рук, от пястных костяшек пальцев до запястья. Они располагались на внутренней и внешней стороне ладони, словно перчатки без пальцев. утешение для птенца, покрытого одной лишь голой кожей, тогда как все его сверстники уже щеголяли угольно-чёрным оперением, отливавшим синевой на солнце. Благо, несмотря на странный вид Гилберта, никто на острове не дразнил и не обижал его. Хотя тело, ноги, ступни без перьев и беспокоили молодого сирина, всё же у него была другая отличительная часть внешности, которая не просто тревожила, а вызывала страх одним только своим видом. Три фаланги всех его пальцев рук представляли собой голые кости, непонятно как крепящиеся между собой. Не очень чувствительные, едва тёплые, они всё же прекрасно служили своему хозяину. «Главное, что я могу делать всё ими, что угодно», – успокаивал себя Гилберт и старался не зацикливаться на жутком виде своих пальцев. Иногда молодой си́рин и сам не понимал, как он, такой непохожий на своих братьев, вопреки природе и здравому смыслу, оказался в своём родном племени. Хорошо, что при всём этом ему невероятно повезло родиться с крыльями за спиной. Достаточно большими и сильными, чтобы он мог летать наравне со всеми. Гилберт благодарил небо за дарованное ему счастье. Кем он был, если бы не смог разрезать воздушные потоки с другими си́ринами, испытывая восторг полёта? Так что всё не так уж и плохо. Хотя самое главное – это Песнь. Один из старших си́ринов как-то рассказал, что когда его обнаружили, то очень перепугались и засомневались, брать ли его вместе с остальными, и, поколебавшись, решили всё же взять. На острове сирен некогда было долго совещаться: пара пожиманий плечами и кивков. Песнь должна звучать постоянно, прерывание на разговоры может стоить жизни. Поэтому обсуждать странного птенца стали уже на острове, в безопасности. Среди удивлённых возгласов и перешёптываний раздались голоса: – Он вообще си́рин? Слишком уж не похож!
– Подрастёт, и узнаем. Если он сможет летать и изучит Песнь, то, несомненно, си́рин, как бы он ни выглядел.
На том и решили. Благо Гилберт оправдал их ожидания. И теперь осталось всего несколько часов до момента, как он сможет внести свою лепту в жизнь племени. Гилберт будет одним из голосов, что Песнью укрощает сирен. Честно говоря, большую часть жизни он не задумывался, ни зачем все его сородичи так упорно практикуются в длительности и непрерывности Песни, ни почему на острове только си́рины, мужчины и мальчики его вида. Но когда он стал старше, взрослые объяснили ему, что сирены, особи женского пола, живут отдельно на каменистом острове в море. Своими песнями они заманивают корабли на скалы, а позже едят плоть неудачливых моряков. Как же это так не похоже на мирное племя си́ринов, которые питались фруктами и целыми днями лениво нежились на солнышке, присматривая за птенцами. Сложно поверить, что это один и тот же вид.
– Зачем нам лететь к этим безумным сиренам? Они и нас разорвут в клочья? – удивлённо спросил Гилберт.
Взрослый си́рин усмехнулся:
– Непременно. Для этого нам и нужна Песнь! Она усмиряет этих бестий! И пока звучит спасительный мотив, мы все находимся в хрупкой безопасности. А пока сирены беспомощно лежат на камнях, мы можем отведать их сладкой плоти и забрать вылупившихся птенцов.
– Мы тоже их едим?! – в ужасе воскликнул Гилберт.
– Нет, что ты, – засмеялся в ответ си́рин, – у нас на острове всё есть, но иногда страсть как хочется сладкого соития с сиренами. И тогда собираешь таких же, отосковавших, как и ты, и летишь к этим разъярённым фуриям, рискуя жизнью. Зато какое это блаженство, – тут взрослый замолчал и мечтательно закрыл глаза.
Гилберт не стал спрашивать в тот раз, что такое соитие с сиренами. Впрочем, как и многие птенцы его возраста, так или иначе, он узнал много историй, правдивых и не очень, об этом таинственном удовольствии. Всё это будоражило кровь. Неведомое до сего дня наслаждение и смертельная опасность. Возможно, даже новый птенец, которого он принесёт своими руками.
«Фух, я справлюсь. Я так долго и усердно тренировался и теперь готов. Этот долгожданный день настал», – подумал Гилберт. Первые лучи солнца защекотали макушки пальм, и си́рины начали потихоньку просыпаться, готовясь к полёту на остров сирен.
Морской бриз дул в лицо, взъерошивая перья на макушке. Они уже совсем близко к острову сирен. Гилберт это чувствовал. Он не мог объяснить откуда, но у него был врождённый компас-путеводитель, который точно направлял его на местности. И сейчас чутьё указывало, что до прибытия к назначенной цели оставались считанные минуты. Волнение и предвкушение расходились лёгкой дрожью по телу. Решительный момент близок.
Вскоре показался остров сирен. Ни фруктовых деревьев, ни мягкого песка. Одни лишь чёрные голые скалы. «Жуткое место», – подумал Гилберт. Неожиданно поодаль он заметил корабль, приближавшийся к острову. Гилберт подлетел к старшему си́рину и обратился к нему, указывая на судно вдали:
– Ангус, там люди! Может быть, лучше всё отменить и прилететь в другой раз?
– Не волнуйся, Берти. Они часто проплывают здесь. Если мы обезвредим сирен Песнью, у людей не будет причин к нам приближаться. Некому их приманить на скалы. Я уж столько лет сюда летаю. Они всегда проплывают мимо, – и громко добавил остальным: – Поднимай Песнь, мы уже совсем близко.
В подтверждение своих слов Ангус запел первым, все дружно вторили ему и единой звуковой волной обрушились на остров.
Гилберт стоял растерянно перед обмякшим телом. Всё пространство пронизывала Песнь. Рядом другие си́рины уже начали соитие, а Гилберт всё никак не мог решиться. Перед ним неподвижно лежала сирена. Её упругие округлые груди, покрытые перьями, тяжело вздымались, притягивая взгляд. Длинные чёрные, как смоль, волосы разметались по камням. Но всё впечатление портили глаза. Они остекленело уставились в небо, создавая ощущение мёртвого тела. У Гилберта это вызывало дрожь, хотя, по-видимому, никого из его сородичей вид неподвижных сирен не смущал. Многие уже закончили соитие и осматривали остров в поисках вылупившихся птенцов. Время поджимало. Песнь не может длиться вечно. Гилберт наклонился поближе к сирене, и тут же раздался резкий громкий звук. А потом ещё и ещё. Послышались отчаянные крики.
Песнь прервалась.
В это же мгновение темноволосая сирена вскочила, опрокинув Гилберта навзничь. Издав пронзительный звук, она взмахнула крыльями и тут же рухнула на камни, забрызгав его кровью. В воздухе появился дым, а затем странный неприятный резкий запах. Ещё больше громких хлопков, крики сирен и си́ринов, какие-то незнакомые голоса. Гилберт хотел встать, осмотреться, что происходит, но тут что-то больно ужалило его в плечо… Тело быстро начало наливаться тяжестью. В глазах потемнело. Через несколько мгновений Гилберт погрузился во мрак. Сквозь тьму си́рину почудились слова незнакомца: «Этот странный какой-то. Берём?»
Мир медленно качался вверх-вниз. Постепенно тяжесть возвращалась в тело. Гилберт открыл глаза. Вокруг царил полумрак. Си́рин сел и огляделся. Он был взаперти. Тяжёлые кованые решётки разделяли его с сородичами. На противоположной стене тускло горел огонёк, рядом на стуле дремал человек. Гилберт хотел подойти, рассмотреть его поближе, но тяжёлая цепь остановила его. Си́рин чуть не упал. Лязг металла привлёк внимание одного из его сородичей, и тот с волнением затараторил:
– Берти, ты жив! Как же я рад! Ты так долго не приходил в себя, я уже думал, что ты умер. Ты проспал на целый день дольше, чем все мы.
– Ангус, это ты? – слабо пробормотал Гилберт и подошёл ближе к разделяющей их решётке. – Что происходит? Где мы? Что с нами будет? Кто этот человек на стуле? И что случилось на острове сирен?
Старший си́рин покачал головой и печально ответил:
– Я и сам не знаю, Берти. Могу сказать только, что ты был прав. В этот раз люди не проплыли мимо. Они целенаправленно прибыли на остров сирен. У них были чёрные палки, издававшие громкие звуки, пускающие дым, а самое жуткое – убивающие наповал. – Ангус вздрогнул и, собравшись с духом, продолжил: – Все начали падать замертво. Всюду была кровь. Сирены, вышедшие из-под нашего контроля, начали петь свою Песнь для моряков, но она не действовала. Люди продолжали нападать на нас, чего раньше не бывало. Я не успел ничего предпринять. Что-то больно ужалило меня в ногу. Но это оказалось не насекомое, а какое-то маленькое приспособление. В голове мысли начали путаться, тело стало тяжёлым и непослушным, всё потемнело, и больше я ничего не помню. Очнулся уже здесь. Сначала они поместили нас всех в одну клетку! Представляешь?! Когда сирены очнулись, они были в бешенстве. Мы не могли их долго сдерживать Песнью. Она же не бесконечная! И в конце концов, нам пришлось защищаться когтями и крыльями. Вся ярость этих фурий обрушилась на нас! Если бы люди не вмешались, сирены и нас с тобой растерзали бы.
Гилберт молчал, крепко стиснув решётку костями пальцев. Ему не верилось в происходящее. Никто никогда не рассказывал, и даже подумать не мог, что люди могут напасть на них. Зачем? За что? Этого просто не может быть!
– Филиппа эти бестии растерзали на месте, – тихо продолжил Ангус. – Нил был сильно ранен. Скоро и он нас покинул. А потом люди снова запустили во всех нас жалящие штуки, и мир вновь погрузился во тьму. Очнулись мы уже в разных клетках, прикованные цепями. В живых остались только мы с тобой и три сирены. Я пробовал с ними поговорить, но они лишь бесятся и шипят. Я пытался расспросить людей о происходящем, но, по-видимому, они нас не слышат. Как будто глухие… Только смотрят на нас с ненавистью и презрением. Что мы им сделали? Чем насолили? И что с нами будет?
Гилберт осел на пол, обхватив руками колени. Непонимание огромным шаром разрасталось в нём, вытесняя мысли и наполняя всё его существо бездыханной пустотой. Слишком много вопросов. И ни одного ответа.
В тусклом освещении его рассеянный взгляд обнаружил что-то на полу. Он протянул руку посмотреть, что это, и тут же отпрянул всем телом, опознав предмет. Место, на котором он только что сидел, было покрыто перьями, прилипшими засохшей кровью к полу. Гилберта охватили ужас и отчаяние, каких он никогда в жизни не испытывал. Обхватив голову руками, он сидел, уставившись пустым взглядом в стену.
Ангус что-то говорил, но слова бессмысленными камешками падали на пол, не долетая до сознания Гилберта. Вскоре старший си́рин стих и тоже погрузился в унылое, тяжёлое молчание. Тишина и мрак давили, сжимая крепкой хваткой едва трепыхавшуюся надежду.
Гилберт потерял счёт времени. В корабельной темнице ночь не сменяла день. Как долго они плывут в неизвестность? Сутки? Трое? Четверо? Нельзя сказать наверняка. Убедившись, что человек, охранявший их, действительно не слышит никаких звуков, си́рины потихоньку обсуждали планы побега. Впрочем, ни один из них не был работоспособен. Си́рины прикованы цепями, длина которых доходила лишь до половины запертой камеры. Еду им приносили в плошках и аккуратно проталкивали длинной палкой. Причём, чтобы достать до еды, приходилось тянуться почти самыми кончиками пальцев. Ангус с его когтистыми лапами и вовсе в попытках взять пищу чаще всего опрокидывал половину на пол. Вёдра с испражнениями также подцепляли палкой с длинным крючком, предварительно отгоняя копьём си́ринов в угол. Один раз Гилберт пробовал сделать резкий рывок, схватить палку, но ничего не вышло. В результате содержание ведра просто расплескалось по полу, усиливая и без того густой смрад, царивший в трюме. Гилберта начинало лихорадить от непривычной, мерзкой на вкус еды, невыносимого запаха и качающейся тьмы, давящей со всех сторон. Он часто погружался в тяжёлый сон, полный кошмаров, предсмертных криков сирен, резких звуков и дыма. Редко ему снился дом, ласковое солнце, тепло песка на пляже и задорные крики резвящихся птенцов. После таких видений особенно тяжело было просыпаться в зловонном мраке. Гилберт слабел на глазах. Ангус и сирены держались покрепче. Наверное, потому что они не были такими дефектными, более выносливые, сильные… Может, оно и к лучшему. Гилберт оставит им жизнь, а сам уйдёт в небытие. Они наверняка справятся, найдут способ сбежать и вернуться домой. Может быть, ещё будут счастливы.
В этот день Гилберт проснулся и понял, что качка стала слабой, почти совсем прекратилась. На лестнице приближались незнакомые голоса.
– Я просил Вас привезти пару особей, а не целое племя! Куда мне столько сирен?
– Я подумал, что часть из них могут не пережить длительного путешествия. И Вы не поверите, но так и случилось. В пути пару сирен погибло. К тому же мы добыли для Вас совершенно уникальную особь.
– Посмотрим на Ваш товар, капитан, а после я уже приму решение. Подождите, сначала меры предосторожности! Надеваем ушные затычки. Поглядим на них, а потом уже обсудим подробности на палубе.
– Как Вам будет угодно.
Вскоре в тусклый свет настенной лампы вышли двое мужчин. Гилберт едва смог поднять голову, чтобы их рассмотреть. По правде говоря, он с большим трудом даже открыл глаза, чтобы их увидеть. Си́рин лежал ничком у стены и тяжело дышал. Ангус тоже был вялым и худым, но всё же держался на когтистых лапах. Сирены были крепче, и у них хватало сил злобно шипеть на новоприбывших пришельцев. Капитан жестом указал на Гилберта. Впрочем, недовольство и злость скользнули на лице мужчины: в такой важный момент эта «уникальная особь» имела наглость иметь нетоварный вид. Его спутник внимательно осмотрел пленников, останавливаясь перед каждым на почтительном расстоянии. В конце концов, он удовлетворённо кивнул и направился к лестнице. Капитан последовал за ним.
– Берти, ты понимаешь, о чём говорили эти люди? – нервно спросил Ангус.
Гилберт хотел что-то ответить, но из горла его вышел только сухой кашель. Он повернул голову к другу. Последнее, что он увидел, – это встревоженное лицо собрата, после чего тяжёлое небытие навалилось на него, и Гилберт потерял сознание.
Клетка
Первое, что он почувствовал, – это свежий воздух. Не было ни вони испражнений, ни тухлой еды, плесневевшей на полу. И всё же качка никуда не делась. Но она была какой-то другой, более слабой, но ритмичной. Гилберт открыл глаза. Что ж… Вновь решётка клетки. Но всё остальное изменилось. Вокруг была куча деревянных предметов квадратной и округлой формы с какими-то надписями, небо сверху затянуто крепкой грязной тканью. Гилберт обернулся и увидел в квадратном проёме лес. Деревья высокие и величественные раскинулись по обе стороны дороги, совершенно не похожие на те, что росли на родном острове си́рина. В воздухе витали сладкие запахи неизвестных цветов, где-то вдали пели птицы. Гилберт хотел ответить им свистом, вдохнуть свежий воздух полной грудью, всем своим существом, и осознал, что клюв его туго связан. Он хотел снять путы руками, но и они не были свободными. Да ещё и совершенно затекли, не слушались, как будто были набиты ватой. Мышцы плеч мучительно ныли. Гилберт попробовал их потереть крыльями. Боль не ушла, но всё же слегка притупилась. Также си́рин увидел, что больше не был голым. Кто-то надел на него тунику. Гилберт ещё раз как следует огляделся. Рядом – ни души. Си́рин постарался пристроиться поудобнее спиной к решётке, чтобы можно лицезреть полоску голубого неба. Как здорово было бы сейчас взмыть вверх, разрезать крыльями воздушные потоки, ощутить порывы ветра на лице, врываться в мокрые пушистые облака. Наверное, ему стоило сейчас больше беспокоиться о своей судьбе, о том, что случилось с Ангусом и сиренами, были ли они где-то поблизости, увидит ли он их ещё вновь, но сил на это совершенно не осталось. Гилберт был вымотан болезнью. Сквозь вялость и тошноту начинал пробиваться голод. Лучшее, что с ним произошло за последнее время, – это любование этим маленьким кусочком зелёного пейзажа, смутно напоминающим о доме и свободе.
Время шло. Лёгкая качка и мерные тихие стуки сопровождали его вынужденное путешествие. Иногда пол содрогался, и Гилберта слегка встряхивало. Периодически он слышал непонятные звуки, которые издавали неизвестные ему животные. Солнце начало клониться к горизонту. Внезапно последовал толчок, и качка прекратилась. Какая-то возня, раздавались голоса, но Гилберт не мог разобрать слов. Вскоре зелень деревьев и узкую полоску неба загородил крепкий бородатый мужчина. Продемонстрировав пару золотых зубов во рту, он сказал с широкой улыбкой:
– Ну, что, проснулся, птенчик?! Всё-таки Маги ко мне благосклонны! Отбил ты свои денежки! А я-то боялся, что подохнешь совсем, ха-ха! А, нет, заработаешь ты мне ещё монет. Поди-ка голодный? Сейчас принесу тебе что-нибудь.
Мужчина ушёл, а у Гилберта пробежали мурашки по всему телу. Ему стало не по себе. В глазах незнакомца си́рин прочёл азарт и жестокость прошлых мучителей. Вскоре бородач вернулся. В руках он держал неизвестные Гилберту предметы: пару круглых плодов, похожих на фрукты, но гораздо меньше, несколько красных ломтей и что-то круглое цвета мокрого песка. Мужчина забрался на пол и встал в метре от клетки. За его плечом стояли ещё люди. Бородач положил еду на соседний ящик и заговорил:
– Я знаю, что ты за тварь, меня предупредили, что своим голосом ты можешь морочить голову людям. Так что я принял меры предосторожности, мой птенчик. Слушай сюда внимательно. Не знаю, понимаешь ли ты человеческую речь, уродец, но меня ты не проведёшь! Я калач тёртый и не с такими чудовищами имел дело! Если не поймёшь слов, поймёшь силу. Но, знаешь, я ведь не жесток, чтобы сразу тебя бить, поэтому слушай внимательно и запоминай каждое слово своими куриными мозгами. Когда наступает кормёжка, ты прижимаешься спиной к решётке и даёшь накинуть тебе петлю на шею. Будешь сопротивляться – еды не будет. Дальше я развяжу тебе клюв, чтобы ты смог поесть. И чтобы ни звука я от тебя не слышал. Попробуешь хоть что-то запеть или даже вякнуть, тебя живо придушат верёвкой за горло. Будешь хрипеть, пока не усвоишь урок. Как поешь, спокойно дашь завязать себе клюв. Если хоть на сантиметр дёрнешься, горло сдавит верёвка. Поверь, дружок, тебе это точно не понравится. Если ты меня понимаешь, кивни. Ходят слухи, что вы хоть и отродья дьявола, но твари разумные.
Гилберт медленно кивнул. К этому моменту есть хотелось нестерпимо, и сил на борьбу у него не оставалось. Си́рин прижался к прутьям решётки и дал незнакомым людям просунуть верёвку у своей шеи. Пару человек держали концы, готовые в любой момент натянуть её со всей силы. Бородач достал ключ и отпер клетку: «Сейчас я разрежу ножом верёвку, и ты сможешь поесть, сиди смирно, птенчик». В последних отсветах заката блеснуло лезвие, Гилберт непроизвольно дёрнулся. Его тут же припечатали двое молодцов сзади. Верёвка больно врезалась в горло, и Гилберт чуть не потерял сознание от внезапной острой боли. Си́рин тяжело втягивал ноздрями воздух, но гортань была пережата и не могла доставить его в лёгкие. Тело непроизвольно изогнулось.
– Тише, тише, ребята, по-моему, для первого урока ему хватит, – сказал бородач.
Верёвка ослабла, и Гилберт закашлялся, а потом с шумом жадно вдохнул воздух. Отдышавшись, он старался сидеть неподвижно. Сердце бешено колотилось в груди. Он неимоверным усилием воли старался унять охватившую его дрожь. Клюв был свободен, но руки всё ещё оставались связанными за прутьями решётки. Бородач взял еду и подошёл ближе: «Открой рот, птенчик, медленно и без глупостей». Гилберт послушался, его захлёстывал страх, шею всё ещё саднило. Но и кое-что ещё зарождалось в его груди: ненависть. Лютая злоба на всех этих жестоких людей.
Бородач аккуратно положил красный ломоть ему в рот. Кусок был ужасно солёный и твёрдый, похожий на то, чем кормили его прошлые мучители. И всё же си́рин заставил себя его прожевать. Пусть с этим разбирается желудок. Так он медленно поглощал принесённую для него еду. Многообещающие плоды оказались неприятно кислыми, хотя и сочными. Гилберт с сожалением вспомнил, какими сладкими и сытными были фрукты на родном острове и как разительно отличались от них эти невкусные предметы. Круглая еда цвета морского песка оказалась очень ломкой и пористой, от неё постоянно отламывались мелкие крошки. На вкус этот предмет был мягкий и очень сухой. Во всяком случае кругляш не был ни солёным, ни кислым, так что Гилберт счёл эту пищу весьма сносной. Позже он узнает, что это были ломти вяленного мяса, яблоки и хлеб, но сейчас все эти вкусы для него оказались в диковинку. В конце ему дали напиться воды из фляги. Си́рин позволил завязать себе клюв, и давление верёвки у шеи ослабло. «Отдыхай, птенец, набирайся сил. Ты должен заработать мне завтра деньжат, – с ухмылкой сказал бородач, – идём, ребят. У нас впереди ещё много работы».
Гилберт остался один в темноте. Поблизости слышались приглушённые звуки и шорох ткани. Си́рин не знал источник этих звуков, все они были ему незнакомы, и он понятия не имел, что творится за пределами его клетки. На небе начали загораться первые звёзды, нестерпимо напоминая о доме. Горло всё ещё саднило, вызывая чувства отчаяния и злости. Он обязан сбежать от этих ужасных людей, найти Ангуса и вместе вернуться на остров. Во что бы то ни стало.
Люди ворвались в клетку и начали заламывать си́рину руки. От боли у него перехватывало дыхание. Лица незнакомцев молча скалились хищными улыбками. Гилберт отчаянно бился, кричал, чтобы его отпустили, но из горла вырывался только глухой хрип. Боль в руках становилась нестерпимой. Ещё немного, и ему совсем их вывернут из суставов. Среди хоровода лиц появился бородач и загоготал: «Ты ещё заработаешь мне монет, птенчик, кушай на здоровье!» В этот момент Гилберт проснулся. Ещё не понимая, где он, си́рин почувствовал, как сильно у него сводит руки. Гилберт слишком долго лежал связанным, и мышцы уже не просто ныли, а горели огнём. Он принялся растирать их крыльями, кататься по полу, чтобы хоть как-то разогнать кровь. Боль слегка утихла, стала терпимой, но совершенно очевидно, что отступила она ненадолго, коварно затаилась, выжидая своего часа, чтобы вновь острыми зубами впиться в каждую мышцу. На лице у си́рина выступил пот, и он неуклюже вытер его о плечо. На небе занимался рассвет, первые лучи солнца озаряли мир ласковым светом. Начали щебетать птицы, предчувствуя новый чудесный день. Будет ли он таким для Гилберта? Си́рин сомневался. Пока что его терзали болезненное онемение в руках и разгорающийся голод. Когда ему вновь дадут еды? Что сегодня будет происходить? Какое значение у слова «зарабатывать»? Время шло. Вокруг ничего не менялось. Лишь только солнце поднималось выше, а пение птиц становилось громче. Спустя какое-то время появились новые звуки: шорох, негромкие голоса людей, какие-то стуки. По-видимому, люди начали просыпаться и скоро вспомнят про него. Чем громче становился шум снаружи, тем сильнее разгоралось волнение Гилберта. Неизвестность пугала и, судя по недолгому опыту взаимодействия си́рина с людьми, не предвещала ничего хорошего. В конце концов, от тщетных размышлений Гилберта отвлекла резкая боль, которая вновь начала вгрызаться в мышцы. Он вновь принялся кататься по полу и попробовал крыльями растирать руки в слабых попытках её отогнать. В этот момент его и застигли люди. Когда Гилберт остановился, чтобы перевести дух, он услышал голоса:
– Что это с ним? Может у него блохи?
– Какие блохи? У него даже шерсти нет. Да и волос тоже.
– Не знаю, – неуверенно ответил собеседник, – может какие-нибудь блохи сирен? А что, по-твоему, с ним?
Гилберт остановил свои отчаянные попытки усмирить боль и постарался прислушаться к разговору, насколько это было возможно при сводящих мышцах. Перед ним стояли двое мужчин лет двадцати пяти. Один высокий и худой, блондин с жилистыми, но сильными руками и проницательными серыми глазами. Одет он был в простую светло-голубую рубаху, местами потёртую и грязную, и древние кожаные штаны, которым явно требовалась замена. Второй брюнет, коренастый и слегка полноват, с маленькими поросячьими глазками. Он держал руки в карманах просторного жилета поодаль от своего товарища и опасливо не сводил глаз с си́рина. Гилберт со слабой надеждой посмотрел на мужчин, хотя в глубине души понимал, что ничего хорошего от них ожидать не стоит.
– Я думаю, что мы не можем его держать с постоянно связанными руками, это повредит здоровью, – продолжил беседу высокий и худой мужчина, глядя прямо в глаза Гилберту, – а нам лучше, чтобы этот зверёныш подольше пожил. Впрочем, посмотрим, сколько народу придёт на него поглядеть. Может быть, не таким уж и ценным он окажется.
– Ценным? – удивился толстяк, – да Гриммер отдал за него гроши! Даже если его прямо сейчас заколоть, то невелика потеря.
– Дурак ты, Томас, – осклабился его собеседник, – неужели ты забыл, с каким трудом мы добываем каждую тварь? Да, с этим нам повезло, его мы взяли за гроши, потому что капитан думал, что зверь вообще не выживет. Хотел сбагрить этот труп хоть за какую-то монету, чтобы не остаться внакладе. Но это не отменяет тот факт, что каждый экспонат ценен, потому что люди платят деньги, чтобы посмотреть на удивительных тварей, а не твою кривую рожу.
Толстяк хотел что-то возразить, но тут высокий мужчина неожиданно обратился к Гилберту:
– Ты меня понимаешь? Гриммер сказал, что ты сообразительная тварь. Есть хочешь? Что, у тебя там, руки болят?
Си́рин утвердительно закивал и энергично потёр крыльями онемевшие мышцы.
Высокий мужчина приложил руку ко лбу, скрыв глаза. По его выражению лица ничего нельзя было прочитать. Но спустя несколько секунд он сказал: «Пойдём, Томас, принесём всё для кормёжки. И надо подготовить его к показу. И что-то придумать с руками… Я поговорю с Гриммером». С этими словами мужчины удалились.
Гилберт пытался восстановить и понять услышанное. Слишком много незнакомых слов, это сбивало с толку. Что такое блохи? Деньги? Гроши? Экспонат? Это они его назвали зверёнышем и тварью? Судя по всему, да. Кто-то придёт на него смотреть… Но зачем? И худой высокий мужчина говорил, что они не будут держать его всё время со связанными руками. Возможно, это его шанс, чтобы сбежать! Он будет не таким беспомощным. Если бы он лучше понимал, о чём говорили эти двое… В этом месте слишком много объектов и слов, которые си́рин ещё не понимал. Их просто не существовало в его жизни до сего момента, и он совершенно не знал, как можно использовать всё это для побега. Да, какие-то предметы казались ему знакомыми: он видел их раньше на острове, гадал об их назначении, но пока Гилберт всё ещё не знал, как их использовать. В этом чужом мире он и вправду немного чувствовал себя диким зверем, попавшим во враждебную среду.
Спустя некоторое время мужчины вернулись. Блондин нёс в руках еду: вяленое мясо, яблоки и хлеб. Томас шёл с ведром. Мужчина положил на ящик пищу и, к удивлению Гилберта, как-то неуверенно и смущённо заговорил:
– Меня зовут Джеймс. Думаю, Гриммер вчера объяснил, при каких условиях происходит кормёжка.
Си́рин кивнул и прижался спиной к решётке клетки, мысленно отметив, что, по-видимому, того мерзкого бородача звали Гриммер. Джеймс очень внимательно всматривался Гилберту в глаза, как будто хотел в них что-то прочитать. Си́рин, к своему удивлению, смутился. Он не понимал, что ищет этот незнакомец в его душе. И совершенно не понимал, что сам может и хочет сказать одними лишь глазами. Мольба об освобождении? Ненависть к своим тюремщикам? Боль тела и души? Желание свободы? Да, си́рин хотел убраться из этого проклятого места, подальше от тесной клетки и людей, но пока не видел возможности для осуществления. Он не был достаточно силён, чтобы сломать прутья клетки, а открывалась она только, когда на его шее была туго натянутая верёвка, готовая в любой момент лишить его живительного воздуха.
Томас поставил ведро и начал просовывать верёвку у горла си́рина. Как только всё было готово, Джеймс открыл клетку. Мужчина не воспользовался ножом, а упорно пытался развязать узел руками. Спустя какое-то время ему это удалось. Гилберт вдохнул полным клювом воздуха, но тут же верёвка на шее натянулась, и он захрипел.
– Эй, Томас, полегче, – отозвался Джеймс, – птенец даже и слова не пикнул.
– А если он набрал в грудь воздуха, чтобы петь свою жуткую песнь, от которой у людей головы взрываются?! – возмутился толстяк.
Джеймс поморщился, но ничего не сказал. Он методично скармливал Гилберту кусок за куском, внимательно наблюдая за си́рином.
– Какой ты удивительно понятливый. Остальное наше зверьё приходится погонять кнутом, прежде чем можно от них чего-то добиться, – задумчиво проговорил Джеймс. – Раз ты понимаешь человеческую речь, расскажу тебе о предстоящих планах. Я уговорил Гриммера придумать какой-то намордник или маску, чтобы освободить тебе руки. Сегодня что-то сделаем. Скорей всего, уже после представления. А сейчас ты доешь, я завяжу тебе клюв, сниму мерки, чтобы заказать тебе какой-нибудь намордник, потом тебя вымоем, поменяем тряпьё… Хотя нет. Перед омовением тебе, пожалуй, лучше облегчиться. Томас принёс ведро. Так, всё, дожевал? Отлично. Закрывай клюв. Вот так, молодец, хороший птах.
Джеймс завязал си́рину клюв, снял мерки и принёс ведро. Закрыв на ключ дверь, он подал знак, чтобы его напарник убрал верёвку. До этого момента Гилберт и не подозревал, как сильно ему хотелось облегчиться. Ужас вчерашнего дня, кошмары, боль в руках и бесплодные лихорадочные мысли о побеге занимали всё его внимание, не оставляя места для других физических потребностей.
Си́рин, встав с ведра, облегчённо выдохнул и кивнул, встретившись глазами с Джеймсом, от чего у последнего пробежала мелкая дрожь по телу. По каким-то неведомым причинам Гилберт доставлял сильный дискомфорт этому высокому худому мужчине. Джеймс приказал ему снова сесть у задней части клетки. Верёвка вновь крепко обвила шею си́рина, угрожая лишить его дыхания в любой момент. Джеймс отпер клетку, вынес ведро и на минуту исчез из вида. Гилберт подумал, что это его шанс. Изо всех сил он рванулся вперёд, в этот маленький квадрат свободы, но Томас был бдителен и с яростным воплем: «Куууудаааа?!» – вновь припечатал его к стенке решётки. На этот раз его палач долго не ослаблял верёвку. У Гилберта уже выступила кровавая пена, и он начал терять сознание. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он вновь смог дышать. В ушах звенело, но всё же он различил крики, прорывавшиеся сквозь тьму его сознания:
– Ты что, убить его захотел?! В первый же день?! Гриммер с нас шкуру спустит! – вопил Джеймс.
– Да ты сам виноват! Оставил клетку открытой и отошёл! А эта тварь как рванёт на волю со всех своих сил! Я его едва удержал! Думаешь, будет лучше, если он сбежит, а?! – кипятился в ответ Томас.
На этот раз Джеймсу нечего было возразить. Он судорожно открывал и закрывал рот, со злостью глядя в глаза напарнику, и после, смачно плюнув, взял тряпку с ведром чистой воды и направился к си́рину в клетку. Гилберт слабо открыл глаза, почувствовав, что с него снимают тунику. Мокрая тряпка начала прохаживаться по торсу.
– Фу, у него совсем ведь человеческое тело, как будто мужика моешь, – невольно поморщился Джеймс.
Гилберт хотел посмотреть ему в глаза, беззвучно закричать: «Это моя вина, что я здесь, взаперти, и тебе приходится делать эту грязную работу?! Дома я прекрасно мог омываться в море самостоятельно и без твоей помощи!», но сил не хватало даже чтобы поднять голову. В конце концов, Джеймс закончил своё неприятное дело, одел си́рина в новую тунику, оставил в углу клетки пустое ведро под испражнения и вышел, закрыв дверь на замок. Томас смотал верёвку и молча последовал за напарником. Гилберт с облегчением выдохнул. Появление людей у него теперь прочно ассоциировалась с удушением. Впрочем, были и приятные мелочи: еда, чистая одежда. Хотя зачем ему были нужны эти тряпки? И почему люди сами ходят, прикрываясь какими-то очень уж хитроумными нарядами? Куча верёвок, отворотов, маленьких металлических кругляшей и прочих непонятных мелочей… Странные твари, эти люди… И порядки у них жестокие. Внезапно перед его глазами появились сирены с каменистого острова и истории, как они своими когтями разрывают моряков и незадачливых си́ринов, что прервали свою песнь во время своего визита. На корабле, разделённые решёткой, они никогда не разговаривали. Ангус пытался наладить с ними связь, но в ответ получал только злобное шипение. Гилберт впервые всерьёз задумался: а обладали ли сирены речью? Может быть, для их жестокого образа жизни не нужны переговоры? Только язык силы. И так ли разительно их вид отличается от людей? Размышления Гилберта прервались появлением его сегодняшних надзирателей с подкреплением. Несколько крепких мужчин обступили клетку со всех сторон. Си́рин сжался в комок от страха. Что на этот раз? И тут пол под ним качнулся. Его подняли и понесли наружу. Гилберт зажмурился от прямых солнечных лучей. Когда же глаза привыкли к свету, он увидел большую поляну, пестрящую множеством цветных ярких палаток, тележек и высоких четвероногих животных с длинными мордами (позже си́рин узнает, что это были лошади), кучу людей, снующих туда-сюда, а в центре всего этого находился шатёр огромным полосатым чудовищем, нависающим над всем остальным. Чёрная зияющая пасть этого монстра приближалась, готовая поглотить клетку Гилберта, но направление внезапно изменилось, и его вобрал в себя шатёр поменьше.
– Фух, тяжёлый зверь. Никогда больше не буду таскать его, – пожаловался один из носильщиков, поставив клетку на возвышение. – Пусть Гриммер делает для него отдельную клетку на колёсах, как и для всех остальных тварей. Придумал тоже таскать на наших плечах такой груз!
– Да торопились просто все. Мы и так задержались в порту, да и не планировал он обзавестись ещё одной тварью в самом сердце цивилизации. Сейчас начнутся выступления, заработаем деньжат, и он всё решит, – ответил ему другой мужчина.
После этих слов все удалились. В шатре стояли другие клетки, но на высоких колёсах. Из их недр на него уставились множество глаз. Си́рин ещё не до конца привык к полумраку после яркого дневного света и не мог различить существ, взирающих на него. Отовсюду послышались цоканье, рычание, шипение, скрежет, но Гилберт не мог разобрать ни слова. Он чувствовал интонации, эмоции удивления и интереса, но не понимал сути. Как будто существа разговаривали с ним на иностранном языке, очень близком, но всё же совершенно неизвестном. Смысл ускользал от него, но си́рин чувствовал, что это не были бессмысленные звуки. Каждый пытался донести свои мысли до Гилберта. Си́рин попытался что-то сказать в ответ, но по-прежнему связанный клюв позволял только невнятно мычать. Воцарилась тишина. В атмосфере шатра повисло отчаяние. Даже не понимая смысл звуков, издаваемых существами, Гилберт отчётливо понял это чувство, объединявшее их всех. По-видимому, они тоже были пленниками, вырванными из лона своего любящего племени, чтобы сгноить свои жизни в тесных клетках.
Обычно Гилберт отмерял время по движению солнца или звёзд. Здесь же, в полумраке шатра, жизнь остановилась. Замерла осколком неподвижного немого льда в вечности ожидания. Воспоминания о прожитых днях, детских играх, историях об острове сирен, которые они рассказывали друг другу подростками, калейдоскопом мелькали перед глазами. А потом на смену им приходили грохот выстрелов, кровь сирен, заточение в корабельном трюме, лихорадка, и вот он снова чувствовал, как его душат в клетке. Мрачные картины поглощали разум сирина, отзываясь в сердце болью, отчаянием и ненавистью. Потом он отмахивался от этой части своей жизни. Думал о побеге, но не мог найти ни одной лазейки для успеха. Гилберт метался в тупике безысходности. И в итоге, дабы избавиться от тяжёлого давления невыносимой тоски, он вновь возвращался к счастливым воспоминаниям об острове. Так, круг за кругом, Гилберт проживал своё прошлое и настоящее в поисках шанса на будущее.
Снаружи шатра послышались голоса. По-видимому, людей становилось всё больше и больше. Среди грубых мужских слышались и тонкие женские, и даже писклявые голоса детей. Разговоры становились всё громче, приближаясь, а потом вновь угасая. Слух Гилберта выхватывал предложения и фразы, но они по большей части состояли из незнакомых слов. И толку в этом ровно никакого. Странное это чувство: отчётливо слышать речь, но при этом совершенно не понимать её смысл. Вскоре голоса стихли, где-то зазвучала музыка, а в перерывах между композициями слышались восторженные ахи и охи. Всё это продолжалось довольно долго, а потом гул голосов стал всё громче и громче, пока не достиг своего пика. Ткань, служившая входом в шатёр, распахнулась, и на пороге появился Джеймс в парадном голубом костюме. За ним следовала толпа людей: мужчины в праздничных костюмах, женщины в нарядных платьях и маленькие дети с открытыми ртами, взирающими вокруг. Джеймс высоко поднял фонарь и громко, чётко поставленным голосом возвестил:
– Добро пожаловать в наш бестиарий, леди, господа и их благородные отпрыски! Здесь у нас собраны самые диковинные и опасные твари из диких лесов, где не ступала нога человека! Многих храбрых бойцов мы потеряли, пытаясь добыть эти чудеса на стол вашего удовольствия. Теперь вы с лихвой сможете насытить своё любопытство видом этих удивительных тварей. Но будьте осторожны, не приближайтесь близко к клеткам, следите за своими очаровательными детишками. Цирк не несёт ответственности за откушенные пальцы.
Произнеся столь торжественную речь, Джеймс начал подходить к каждой клетке, освещая лампой зверя, чтобы зрители могли лучше его осмотреть, и рассказывал небольшую историю. Наконец-то Гилберт смог хорошенько разглядеть своих собратьев по несчастью. Среди них были большой зелёный четырёхглазый тигр с двумя хвостами; трёхглавая птица, чьи перья при линьке превращались в воду; огромная змея с чешуёй, усеянной острыми шипами, и многие другие. Больше всего выделялся маленький жеребёнок остророга. Белоснежное тело лошади завершала человеческая головка девочки с голубыми глазами и золотыми длинными кудрями. Из середины лба у неё рос длинный витиеватый рог. Вот чей язык Гилберт точно смог понять, если бы не связанный клюв! Тем не менее, очаровательная девочка-остророг не произнесла ни слова. Ни сейчас, ни когда-либо после. Только слёзы тихо струились по её бледным фарфоровым щекам.
– И, наконец, украшение нашего бестиария, – торжественно заголосил Джеймс, – сирена с далёких морских берегов! Страшное и опасное создание! Своими песнями туманит ум морякам, заманивая их на острые скалы, а потом выклёвывает глаза, пожирает душу и обгладывает мясо до самых костей! При этом обладает недюжинным умом и смекалкой! Не счесть, сколько отважных и смелых бойцов эта тварь обвела вокруг пальца и разорвала в клочья, прежде чем мы смогли схватить и доставить её сюда!
«Что?.. – растерянно подумал Гилберт, – ты серьёзно говоришь это про меня?»
– В целях безопасности клюв у этого кровожадного создания завязан, но посмотрите в глаза этой твари: два мрачных омута тьмы со светом голубого адского пламени! Крылья своим размахом затмевают солнце, – продолжал увещевать толпу Джеймс, и вдруг, почувствовав прилив вдохновения, он обратился к Гилберту: – Дьявольское отродье, ты ведь меня понимаешь? Помаши крыльями, если ты разумное существо, будет у тебя дополнительное яблоко к ужину.
Ещё один кислый фрукт не являлся достаточной причиной для выполнения этого нелепого приказа. Гилберт демонстративно отвернулся спиной. Вдруг какой-то бойкий мальчишка подался быстро вперёд и выдернул одно из перьев. От неожиданности си́рин и вправду захлопал крыльями. Публика восхищённо зааплодировала.
– Находчивый малец, – сквозь зубы ухмыльнулся Джеймс и очень тихо добавил: – Но больше так не делай, а то я лично переломаю тебе все пальцы.
Люди ещё немного побродили по шатру, разглядывая диковинных тварей, а после удалились. Но на этом визиты не закончились. Толпы зевак через какое-то время, словно отлив и прилив, наводняли шатёр под однотипные рассказы Джеймса и также уходили. Несмотря на пол и возраст посетителей, всех их объединяло одно – смесь ужаса, отвращения и ненависти, отражавшихся на их лицах. Никто никогда так не смотрел на Гилберта. Некоторые особенно чувствительные особы даже падали в обморок при виде диковинных тварей. Мужчины же кровожадно скалили зубы. На их лицах словно написано: «Тебе в клетке самое место! Либо здесь, либо с отрубленной головой в помойной яме, мерзкое отродье!» От этих взглядов у си́рина мурашки пробегали по телу. Он никогда не видел этих людей. За что они так ненавидели его? Но задать свой вопрос из-за связанного клюва он не мог. Да и ответ получит не скоро.
На следующий день всё повторилось, за исключением вечера. После кормёжки Джеймс не завязал клюв обычной верёвкой, а надел ему тяжёлый намордник из крепкой кожи и металла, застёгивавшийся хитрыми замками на затылке. В этот раз верёвку убрали не только с шеи, но и развязали руки. Гилберт уже перестал их чувствовать и боялся, что и вовсе потеряет над ними контроль. И всё же, мало-помалу, он вновь смог ими шевелить, и, несмотря на тяжёлый намордник, с развязанными руками жить стало гораздо легче. Перед тем как уйти, Джеймс бросил си́рину слова:
– Теперь всё это. – Он обвёл шатёр с клетками рукой. – Твоя жизнь и будет лучше, если ты примешь её как есть. Не сопротивляйся, и сможешь избежать лишней боли.
Гилберт проводил человека глазами, пока тот не скрылся за тканью, закрывавшей вход. Они оба знали, что принять такую реальность невыносимо.
Жизнь в цирке проходила однообразно. Выступления и показы диковинных зверей. Потом люди собирали шатры, закупали провизию и отправлялись в путь. Долгая дорога по ухабистым узким тропам, которые вовсе не предназначались для колонны из повозок с лошадьми, привалы по ночам, а потом – новый город. И вновь выступления, показы животных… И так круг за кругом. Как и обещали, Гилберта перевели в клетку на колёсах, как у других животных. С боковых сторон у неё располагались массивные прутья решёток, дававшие прекрасный обзор. С торца одна из стенок представляла собой тяжёлое деревянное полотно. Противоположная сторона служила входом. Новое узилище си́рина оказалось просторнее и больше предыдущего, но всё же оставалось маленьким пятачком, на котором едва можно расправить крылья. Гилберт ни минуты не переставал думать о побеге, но, казалось, его тюремщики просчитали всё. Сначала си́рин возлагал большие надежды на перевод в другую клетку. Когда бежать, как не в этот момент? Но люди связали его по рукам и ногам. Он не мог пошевелить даже крыльями и напоминал перевязанный тюфяк, нежели живое существо. К тому же во время кормёжки руки ему теперь держали крепкие наручники с замком. И по-прежнему человек, державший верёвку у шеи си́рина, был начеку, готовый придушить его за любое подозрительное движение. Замки на наморднике крепки. Как Гилберт ни пытался стянуть или сломать их, перетереть ремни о решётку клетки – всё оказалось бесполезным.
Дни листьями осыпались на землю, чернея и увядая. Обнажённые деревья скрюченными пальцами веток отчаянно царапали серое небо. Гилберт впервые увидел осень и почувствовал холод. В тропическом климате его родины не было ни ледяных ветров, ни пробирающих до костей промозглых ночей. Всё это стало в новинку, и си́рин был не рад этому открытию. Он не мог заснуть из-за озноба и до рассвета дрожал в углу клетки, сжавшись в комок. Однажды Джеймс заметил, в каком жалком состоянии находится его питомец, и добыл ему старый полушубок. Гилберт судорожно закутался в эту поношенную тряпицу. Мех на ней местами вылез и был поеден молью, но всё же согревал и не давал ветру пронизывать ледяными иглами худое тело си́рина. Вероятно, именно в эти унылые осенние дни в сердце Гилберта вошла безысходность. Надменно и властно она топтала каблуками надежду, разрывала острыми когтями призрак свободы, упивалась тёплой кровью умирающего счастливого будущего. Всё, ради чего стоило жить, бледнело, становилось хрупким и рассыпалось от слабого дыхания си́рина, вырывавшегося клубами пара на остывающий воздух. Вскоре похолодало настолько сильно, что во время переезда в новый город решётки клетки стали закрывать деревянными ставнями. Внутри действительно стало теплее, но в то же время часы и дни в абсолютной темноте угнетали. Раньше си́рин мог видеть живописные пейзажи, леса, долины, небо, наряжавшееся каждый день в разный узор облаков. Теперь мрак поглотил Гилберта. Во время кормёжки одну из ставень снимали, чтобы можно было привязать его к решётке, но происходило это обычно поздно, после заката. Только свет факелов и костров освещал унылый быт. Гилберт не видел солнца уже несколько месяцев, пока другое событие не озарило его жизнь совершенно другим светом.
– Хочу сообщить тебе хорошую новость, сирена, – возвестил Джеймс, отправляя ему в рот сушеный ломоть яблока.
«Си́рин, – в очередной раз мысленно поправил Гилберт. – Сирены – это женщины, а си́рины – мужчины. Впрочем, откуда тебе это знать? Ты, по-видимому, разницы не видишь, если вообще встречал других сирен или си́ринов помимо меня».
– Я поговорил с Гриммером, и мы решили добавить ещё один номер выступления. Ты будешь летать на манеже перед публикой, – продолжил Джеймс.
Глаза си́рина загорелись энтузиазмом. Летать? Наконец-то у него будет шанс широко расправить крылья?! Как много времени прошло с его последнего полёта? Полгода? Год? Вечность! Может быть, теперь он сможет улететь отсюда? Джеймс улыбнулся, как будто прочитал его мысли, и, отправив очередной кусок яблока си́рину в рот, сказал:
– Сильно не радуйся. Летать ты, конечно, будешь, но мы не настолько беспечны, чтобы дать тебе возможность нас покинуть. Твои ноги будут прикованы цепью к лебёдке. А она, в свою очередь, крепится к очень тяжёлой платформе. Даже наш силач Голок не смог её поднять, а уж он-то трёх людей может на плечах держать и даже не колыхнётся. И руки у тебя будут в наручниках. Так, на всякий случай. Но немного помахать крыльями ты сможешь. Итак, хочешь попробовать тестовый полёт после еды?
В целом, раньше Гилберт предпочитал не летать на сытый желудок, но сейчас ему не терпелось взмыть вверх. Крылья уже налило зудом предвкушения. К тому же досыта его здесь никогда не кормили, и он сильно исхудал. Памятуя о верёвке на шее, не делая резких движений, Гилберт тихо ответил: «Да». По телу Джеймса прошлась дрожь. Спохватившись, что на его лице отразились ошарашенность и смятение, парень быстро натянул бодрую улыбку и произнёс:
– Отлично! Просто замечательно! Лучше некуда, да. Тогда вот тебе оставшийся кусочек яблока, и я скоро вернусь с лебёдкой. Томас, не уходи, всё как мы договаривались.
Джеймс вышел и довольно скоро прикатил платформу на колёсах. По-видимому, она стояла недалеко от входа в шатёр. Как обычно, Гилберту вновь надели намордник. Но теперь ещё добавились и кандалы на лодыжках, запиравшиеся на ключ. Джеймс подал знак, и его напарник перестегнул наручники. Теперь они не приковывали си́рина к решётке, а просто держали его руки за спиной. Только после этого с шеи убрали верёвку. «Столько предосторожностей, – подумал Гилберт, – пожалуй, скоро я и сам поверю, что я ужасно опасный дикий зверь».
– Медленно иди к платформе и вставай на неё. Осторожно, не запнись о цепи, – приказал Джеймс.
Си́рин послушно мелкими шажками дошёл до платформы и встал на неё. Джеймс привёл в действие лебёдку, и она втянула в себя те немногие метры цепи, которые позволили Гилберту дойти до неё. Теперь он не мог сделать и шага. Джеймс накинул на си́рина старый полушубок, пробормотав себе под нос:
– Идти, конечно, недалеко, но всё же сегодня жуткий холод.
Медленно, но верно мужчины покатили платформу. Снаружи был ещё день, и солнце висело высоко в небе, рассыпая алмазы света на свежем снегу. Гилберт зажмурился от обилия слепящей белизны, а когда вновь открыл глаза, увидел цветные шатры. Единственными яркими пятнами они пестрели на гигантском холсте. Вдали чернилами разливались голые деревья, тонкими капиллярами ветвей касаясь молочного неба. Снежинки кружили в медленном танце, сантиметр за сантиметром укрывая мир сном. Впрочем, люди не поддавались колыбельной природы и деловито сновали туда-сюда, что-то ремонтируя, устанавливая, переговариваясь. Своей суетой они разрушали мирную идиллию белоснежного умиротворения.
Дорога до манежа оказалась действительно недолгой. Шатры располагались довольно близко друг к другу. Си́рин вновь очутился внутри тускло освещённого помещения. Мужчины вкатили платформу на середину манежа, и Джеймс медленно увеличил длину цепи. Его напарник опасливо отошёл подальше. Гилберт посмотрел на Джеймса. В уме он прикидывал, сможет ли отобрать у него ключи, спикировав с высоты? Но без рук, с завязанным клювом, он вряд ли сможет одолеть двух мужчин. К тому же, если каким-то чудом он всё же сможет завладеть ключами, быстро открыть наручники вслепую не получится. Си́рин даже не видел, где именно там располагалась замочная скважина. А пока он возится со своими оковами, там уже и подмога подоспеет. Глупых попыток побега у него уже было предостаточно, и все они закончились, так и не начавшись. Лучше всё как следует продумать и выбрать наиболее подходящий момент.
– Что же ты стоишь, лети, птичка, лети, – подал голос Джеймс.
Гилберт слишком долго стоял в задумчивости и уже почти забыл, зачем они здесь. Под куполом шатра его ждал маленький осколок счастья – полёт. Так вперёд! Пора вернуть себе надежду. Гилберт взмахнул пару раз крыльями. Не слишком ли они ослабли в унылом бездействии? Не попробуешь – не узнаешь! Оттолкнувшись от платформы, си́рин взмыл в воздух. Пьянящее чувство полёта кружило голову, но через мгновения всё тело резко дёрнулось, и Гилберт чуть не прикусил язык. Неверно рассчитав длину цепи, он врезался в её ограничения. Выругавшись про себя, си́рин продолжил лететь по кругу. Первое впечатление восторга и нахлынувших тёплых воспоминаний испорчено раздражением и злостью на эту угнетающую цепь. «Далеко не улетишь, ты всё ещё мой пленник», – ехидно смеялась она лязгом своих звеньев. И всё же маленький кусочек полёта согревал душу. Приятно делать то, для чего ты был рождён. Крылья – гордость си́рина, а небеса – его обитель.
Через пару кругов Гилберт услышал свист Джеймса:
– Эй, птах, пора спускаться!
Неохотно си́рин пошёл на снижение и встал на платформу. Лебёдка втянула длину цепи и мужчины повезли его обратно в клетку. С непривычки мышцы ныли, но это была приятная боль. Гилберт чувствовал бодрость, и настроение у него поднялось вопреки беспросветности заточения. Глаза лучились радостью, а крылья взбудоражено подёргивались.
Запускали си́рина обратно с такой же предусмотрительностью: увеличение цепи, чтобы си́рин мог войти в клетку, верёвка у шеи, наручники, кандалы, закрытие клетки и наконец освобождение рук и шеи. Гилберт потёр лодыжки. Тяжёлые оковы уже успели натереть мозоли.
– Иди, Томас, я немного задержусь, – сказал Джеймс, и его напарник облегчённо удалился. Находиться под прицелом дикой твари ему совершенно не нравилось. И всё равно, что зверь был весь в цепях. Кто знает, что взбредёт в голову этому дикому животному?
Джеймс, убедившись, что Томас ушёл, медленно приблизился к решётке си́рина и посмотрел ему в глаза. Гилберт тяжело вздохнул, словно спрашивая: «Что ты хочешь?»
– Ты ведь не только понимаешь мою речь, но и можешь говорить? – спросил парень.
Гилберт кивнул.
– Насколько ты осознаёшь происходящее? Сколько слов ты знаешь?
Гилберт неопределённо пожал плечами. Как на этот вопрос можно ответить без слов? Он попробовал развести широко руки в сторону.
– Много? – уточнил парень.
Гилберт кивнул. И тут ему в голову пришла идея. Он жестами показал на человека, потом изобразил открытие замка и, в конце указав на себя, взмахнул крыльями.
– Тебе понравилось летать?
Гилберт сделал неопределённый жест. Летать ему, разумеется, тоже понравилось, но донести он хотел совершенно другую мысль. Си́рин вновь повторил свою шараду.
– Ты… Ты хочешь, чтобы я тебя выпустил? – неуверенно предположил Джеймс.
Гилберт энергично закивал. Джеймс удивлённо открыл рот, но, спохватившись, закрыл его и отвёл глаза. Человек молчал, а сердце си́рина трепетало, ожидая ответа. Но его не последовало. Джеймс, не проронив ни слова, развернулся и вышел из шатра. Гилберт, тяжело вздохнув, разочарованно откинулся спиной на решётку.
Джеймс быстро шагал в сторону города. Все приготовления к завтрашнему выступлению закончены, и товарищи по цирку решили отметить своё прибытие в ближайшей таверне. Обычно они праздновали после первого выступления или перед тем, как покинуть город, но в этот раз дорога из-за снега оказалась тяжёлой, и установка шатров в глубоком снегу сильно всех вымотала. Душа требовала праздника или, по крайней мере, хоть какую-то отдушину. К тому же сегодня мысли стервятниками терзали Джеймса.
«О, Великие Маги! Мы держим взаперти абсолютно разумное существо. Эта сирена не тупая скотина. Он в совершенстве понимает человеческую речь и, по-видимому, может говорить, если бы не связанный клюв. Как много слов он знает? Что рассказал, если бы была возможность? Или всё это мне кажется, и он просто, как попугай, только делает вид, что может говорить? Но ведь он так отчётливо сегодня сказал: «Да» на мой совершенно конкретный вопрос. А не привиделось ли всё это мне? И это существо просит меня выпустить его!» – тут Джеймс остановил свой внутренний монолог и пустым взглядом посмотрел на огни города.
Он не мог этого сделать, даже если бы захотел. Рисковать всем ради этой твари, пусть даже иллюзорно разумной? Нет. Если бы не Гриммер, Джеймс ещё мальчишкой умер с голода. Да ещё и руку ему отрубили бы. Воров ведь никогда не щадили. Даже самых маленьких и глупых. Как отрубленная рука может помочь избежать воровства семилетнему мальчику, решившемуся на нелепый поступок от безысходности? Никак. Либо смерть от голода, либо потеря конечностей. Впрочем, как оказалось, в его родном городе ещё были мягкие законы: сначала отрубали левую руку, потом правую и только потом вешали на площади. Как он узнал позже в долгих путешествиях, в большинстве поселений вора вешали сразу, не давая ни единого шанса на исправление. В любом случае Гриммер не сдал его хранителям порядка, а приютил в свою труппу, дал хлеб и кров. В конце концов, теперь он ответственен за целый бестиарий! Вся его жизнь посвящена цирку, и Гриммер явно дал понять, что Джеймс отвечает головой за каждую тварь. Рисковать всем ради свободы одного животного? Да и куда эта птица собирается лететь в такой холод? Шатёр обогревался печкой. Там тепло, сухо и есть еда.
«Да мы же благодетели! Без нас он погибнет в этой суровой дикой природе!» – убедил себя Джеймс. И тем не менее… Перед внутренним взором стояли голубые глаза си́рина. У них не было ни человеческих зрачков, ни радужки, только два огонька во тьме глазниц. Но в них чувствовалось столько печали и мольбы… Джеймс поднял взгляд и увидел отражение своих серых глаз в витрине таверны. Голубые огни всё ещё горели на дне его воспоминаний. С тяжёлым сердцем парень повернул ручку двери и вошёл в тепло человеческого веселья.
Внутри вовсю шёл кутёж. Некоторые ребята уже сильно надрались, и завтра им влетит от Гриммера по первое число. Да и работать с похмельем – ещё то наказание. Беспечность. Джеймс ухмыльнулся. Хорошо, что это не его проблемы. Он всегда пил в меру. Заняв свободное местечко рядом с Томасом, Джеймс заказал себе кружку пива и решил выбросить все мысли об одиноком заточённом в клетке разумном животном. Алкоголь лился рекой, люди веселились, горланили песни. Говорили о тяжёлой дороге, предстоящем выступлении, новом городе и женщинах. После очередной кружки рома Томас внезапно заявил:
– Да как ты вообще с этими тварями водишься? Я проклял тот день, когда меня назначили тебе в помощники. Не, Джеймс, я тебя очень люблю, ты мне как брат и сестра… Ик!.. Ой… Или дядя и тётя… И дедушка и бабушка… Так о чём я? Да! Эти твари жуткие! Просто кошмар! Мне на них даже смотреть страшно, а ты в клетку заходишь! Вот этого, птицеголового, голыми руками трогаешь! О, Великие Маги, ты такой храбрый!
Джеймс ухмыльнулся и тут же помрачнел. Тревожные мысли поднялись из глубины его памяти, вновь баламутя его сознание. Но прежде чем он успел что-либо ответить, оглушительная затрещина обрушилась на затылок. Джеймс клюнул носом стакан с пивом и яростно обернулся. Перед ним возвышался почти двухметровый громила с лицом, покрытым жуткими шрамами. Усмехнувшись со звериным оскалом, он прорычал, как будто каждое слово должно стать пощёчиной:
– Ха! Тоже мне храбрец! Да будь этот сопляк один на один с любой тварью без клетки и цепей – тут же обделался. Хорошо тебе на готовеньком, а? Всю грязную работу я делаю, а ты уже оберегаешь этих плюшевых зверюшек в клетках. Героя из себя строит, а сам в жизни ни одну тварь не поймал! Сюсюкается ещё с ними! Моя воля, так я и тебе, и всему твоему зверинцу шею свернул голыми руками! Не заслуживаете землю топтать, мерзкие отродья!
– Что тебе нужно, Голок? – мрачно отозвался хранитель бестиария.
– От такого ничтожества, как ты, ничего. Гриммер просил собрать эти пьяные мешки с дерьмом и вернуть обратно в лагерь. Завтра полно работы, если вы ещё не забыли, что это такое.
– Мы скоро придём, – лаконично ответил Джеймс.
– Да хоть вообще под землю провались! – ударив кулаком по столу, Голок пошёл тормошить других работников цирка. Тех, кто не приходил в себя от его крепких оплеух, он поднимал, как тряпичные куклы, и бросал на осмотрительно взятую из лагеря тележку. Перед тем как уйти, он рявкнул: – Я ещё вернусь за второй партией, и лучше, чтобы тех, кто могут своими ногами вернуться, я бы здесь не застал. А то переломаю их к дьявольской матери!
Джеймс тяжело вздохнул и отвернулся. Вечер был испорчен. Дождавшись пока Голок отойдёт на достаточное расстояние, парни расплатились и двинулись обратно в лагерь.
– За что он тебя так ненавидит? – спросил Томас. От сцен жестокости он резко протрезвел.
Я отобрал у него работу. Раньше Голок занимался бестиарием, ловил зверей и о них заботился, если это можно так назвать. Охотник он, конечно, безупречный, но слишком уж жестокий. Животные не выживали из-за частых побоев и плохого ухода. Думаю, Голок искренне ненавидит всех этих тварей, и вид их вызывает у него жгучее желание причинить им боль по поводу и без. В конце концов, Гриммеру всё это надоело. Приходилось слишком много сил тратить на охоту, а это не так просто, как ты знаешь. Выступления откладывались, становились реже, приходилось неделями ждать возвращения охотника. Мы теряли время и деньги. А добытые звери не проживали больше месяца. Поэтому хранителем бестиария решили выбрать другого человека. На тот момент я дольше всех работал в цирке, и меня держали на хорошем счету. Наверное, это послужило причиной, что должность досталась мне. Я хорошо следил за животными. Все клетки потихоньку наполнились, и необходимость в регулярной охоте отпала. Голок взбесился, что его лишили удовольствия охотиться и мучить тварей. Да ко всему прочему его место занял тщедушный мальчишка шестнадцати лет.
– Но с тех пор ты позврослел и возмужал, – заметил Томас.
– Да, я стал старше, но причин, чтобы меня уважал Голок, не прибавилось. Все мои подопечные по-прежнему живут долго и редко дают повод для новой охоты. А Голок похож на хищника, который томится без новой жертвы. На самом деле он редкий человек… Я много спрашивал разных людей по всему материку, и никто никогда не бывал в диких лесах. Понимаешь? Даже если кто-то осмеливался туда пойти, то обратно уже не возвращался. В редчайших случаях приползали обратно калеки с повреждённым разумом, которые уже ничего не могли уже рассказать. В диких лесах хранятся воистину чудовищные существа, и то, что Голок много раз возвращался оттуда живым и с добычей, воистину поразительно. Иногда мне кажется, что он и сам самая страшная хищная тварь из всех, что мы когда-либо видели.
Томас лишь покачал головой. Остаток пути они прошли молча, погружённые каждый в свои мысли.
Перед тем как отправиться спать, Джеймс зашёл в шатёр подбросить пару поленьев в печку. Он остановился у клетки Гилберта. Си́рин тревожно спал, свернувшись калачиком под рваным полушубком. Его крылья слегка вздрагивали во сне. Он был единственным, кто замерзал даже в отапливаемом шатре. «Теплолюбивая птица», – подумал Джеймс и улыбнулся. Ему нестерпимо захотелось потрепать си́рина по голове, ощутить в ладони мягкие перья, но парень всё же сдержался.
– Прости, приятель, но ты никогда не будешь свободен, – тихо прошептал Джеймс и вышел из шатра. Гилберт беспокойно пошевелился во сне. Ему снился полёт в безграничном небе.
Полёты подарили Гилберту силы на борьбу. Соприкосновение с этим утраченным наследием си́ринов придавало мужества и разжигало страстное желание вновь обрести сладкую свободу. Летать без оков и границ, вернуть утраченное в череде страданий счастье. Гилберт с ещё большим усердием искал возможность для побега, тщательно высматривая слабость своих мучителей, и, в конце концов, нашёл. Шанс невелик, но упускать его си́рин не собирался.
В очередной раз его готовили к выходу на манеж: Томас держал верёвку у шеи, Джеймс защёлкивал кандалы на ногах. Всё это стало для них рутиной, и люди бездумно действовали по привычке. К тому же си́рин последнее время вёл себя очень спокойно и податливо. По-видимому, выплёскивал свою звериную энергию в полётах на манеже. «Вот и славно, – думал Джеймс, – наконец-то смирился, и у нас теперь не будет проблем». Послышался щелчок открывающихся наручников, и за долю секунды всё изменилось. Сейчас или никогда. Гилберт резким движением высвободил руки из-за спины и вцепился ими в верёвку у шеи. В следующий миг, когда Томас её натянул, удавка уже не врезалась в нежную шею си́рина, а встретилась с сопротивлением костей его пальцев. Ещё мгновение, Гилберт натянул бечёвку достаточно, чтобы вынырнуть из удушающей западни, и тюремщик сзади упал навзничь, потеряв равновесие. Словно в замедленной съёмке си́рин сбил ударом кулака Джеймса на пол и схватил связку ключей. Но парень оказал яростное сопротивление. Завязалась недолгая борьба. Гилберт в порыве отчаяния нанёс несколько ударов своим острым клювом и пробил Джеймсу левую руку насквозь. От неожиданной резкой боли тот вскрикнул и съежился, истекая кровью. Краем сознания Гилберту было жаль, что ему пришлось навредить этому человеку, но размышлять об этом уже некогда. Каждая секунда на счету. Си́рин давно запомнил, как выглядит подходящий ключ. Дрожащими руками Гилберт открыл кандалы. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем замок поддался и, разочарованно щёлкнув, отпустил свою жертву. Выход перегородил Томас. Он уже почти закрыл дверь клетки, но тут Гилберт всем своим весом налетел на неё. Мужчину отбросило на несколько метров, а проход вновь освободился. Си́рин в несколько прыжков оказался у выхода из шатра и, отдёрнув парусину в проёме, выбежал на волю. Холодный снег кусал голые ступни, ледяной ветер продувал насквозь, но всё это неважно. У него получилось! Он вырвался на свободу! Ликование наполняло сердце. Прыжок, ещё один, Гилберт оттолкнулся от земли, расправив крылья, чтобы взмыть в небо и покинуть это проклятое место. Ледяной ветер уже не казался столь холодным, став предвестником сладкого освобождения. Гилберт в предвкушении закрыл глаза… И тут острая боль пронзила лодыжку. Сильный рывок, и он с размаху рухнул на землю. Из глаз посыпались искры. В следующий момент ещё несколько хлёстких ударов обрушились на его не прикрытое туникой тело. Гилберт попробовал встать на колени, но кто-то сильный обхватил его сзади за шею и потащил за собой, осыпая свободной рукой тяжёлыми ударами. Опять это знакомое чувство удушья, но сколько бы раз всё ни повторялось, привыкнуть к этой пытке невозможно. Гилберт отчаянно бился, хлопал крыльями, но хватка незнакомца держала как сталь и лишь сильнее сдавливала горло. Си́рина грубо втолкнули в клетку, и, прежде чем он смог подняться, послышался ехидный скрежет ключа в замочной скважине.
– Джеймс, что тут у тебя?!! Не можешь со своим зверинцем справиться?!! Почему я должен делать твою работу?!! – раздался громовой голос.
Гилберт поднял голову и увидел огромного мускулистого мужчину в тяжёлом меховом пальто. Его силуэт горой возвышался над бледным лицом Джеймса, который сидел, опершись спиной о колесо другой клетки. Он пытался лоскутом ткани перевязать раны. Кровь заливала его парадный костюм. Парень выглядел жалко. Тем не менее, на лице стоящего перед ним крупного мужчины не было ни следа сочувствия. Каждая его черта выражала суровую непреклонность.
– Ты сам такой же ничтожный, как и все твои твари! – закричал этот человек. Не дождавшись ответа, он пнул Джеймса в живот и, смачно сплюнув рядом, удалился из шатра.
Через несколько минут появился Гриммер с Томасом. Бородач обвёл диким взглядом шатёр, остановившись на си́рине. После чего с облегчением выдохнул и посмотрел на Джеймса.
– Ох, приятель, видок у тебя неважный. Вот до чего доводит неосмотрительность. Томас мне всё рассказал. Хорошо, что тебе удалось вернуть тварь на место. А то бы я очень и очень разозлился, – миролюбиво закончил Гриммер, но в его интонации слышалась явная угроза.
– Не я вернул сирену в клетку. Это сделал Голок, – хмуро ответил Джеймс и попытался встать на ноги. Удалось ему это не с первого раза.
– Аааа… Наш знаменитый охотник на тварей и силач нашего достопочтенного заведения. Да, думаю, тебе стоит быть ему благодарным и ноги поцеловать при случае. А пока ты не занят этим важным делом, иди, приведи себя в порядок. Томас, помоги ему, ты знаешь, где аптечка. А тебя, птенчик… – Тут Гриммер подошёл к клетке си́рина и пристально посмотрел ему в глаза. – …ждёт очень поучительный урок.
Следующие несколько дней Гилберта не кормили. Он изнывал от голода и жажды, вяло лежал на полу клетки. Толпы людей, как обычно, приходили и глазели на него. Джеймс с перевязанной рукой всё так же декларировал свои истории. С наигранной бравадой он присовокупил рассказ о своей битве с сиреной и полученных в бою ранах, вызывая восторг публики. Правда, теперь Джеймс обзавёлся копьём с затупленным наконечником, которым он больно тыкал Гилберта. «Ну же, похлопай крыльями, птенчик», – ядовито говорил он. Если си́рин не слушался, то следовала череда тычков в самые чувствительные места: живот, шею, незажившие раны от кнута.
Шёл уже пятый день без воды и еды. Гилберт часто начал проваливаться в сон, и даже тычки копьём не могли заставить его двигаться. Сквозь пелену бреда кто-то тянул си́рина за крылья. Пару перьев было вырвано, но боль едва пробивалась сквозь туман небытия. Послышался щелчок наручников, и верёвка змеёй скользнула вокруг его шеи. Всё это уже неважно. Си́рин безжизненно обмяк у решётки клетки. И тут ведро холодной воды окатило его с ног до головы. Казалось, что сама кожа начала впитывать живительную влагу. Гилберт открыл глаза. Перед ним стоял Джеймс. В руках он держал куски вяленного мяса, самую нелюбимую еду Гилберта. На затылке щёлкнул замок, и намордник соскользнул с клюва си́рина. Джеймс щипцами протянул флягу Гилберту. По-видимому, парень не хотел больше рисковать руками и держал их подальше от острого клюва. Прохладная вода оросила засохшее горло и язык, возвращая жизнь в каждую клетку тела. Гилберт жадно пил, пока Джеймс не отнял флягу. Настал черёд вяленого мяса. Несмотря на солёный, неприятный вкус, си́рин жадно проглотил все куски. Вновь захотелось пить. Ему услужливо протянули флягу. Опустошив её, си́рин облегчённо выдохнул. Ему вновь надели намордник. Послышались щелчки замков.
– А теперь самое интересное, птенчик, – промолвил Джеймс, и в его словах послышалась неприкрытая угроза, – пора выучить урок, что бывает с беглецами. Да ещё и с теми, кто клюёт кормящие его руки.
Гилберт с ужасом поднял глаза и увидел, что Джеймс держит в руках кнут. Прежде чем си́рин успел моргнуть, на него обрушился оглушительный удар, а потом ещё и ещё. Верёвка у шеи тоже натянулась, и он едва мог дышать, проталкивая воздух комками в горло. Тело горело огнём, как будто с него и вовсе сняли кожу, а Джеймс всё не унимался, вымещая пережитые обиду и злость на беззащитной твари. Наигравшись всласть в палача, парень опустил кнут. Гилберт тихо стонал, безвольно свесив голову на грудь. Из ран сочилась кровь. Кое-где перья были вырваны кнутом. Послышались шаги по полу клетки. Джеймс приблизился к си́рину, схватив его за перья макушки так, чтобы их глаза встретились. Невольные слёзы, выступившие из глаз Гилберта, размывали озлобленное лицо парня. Тело начинала била дрожь.
– Слушай меня внимательно, птенец, – сквозь зубы процедил Джеймс. Его серые глаза упивались отчаянием голубых глаз Гилберта. – Я оставлю тебе ведро воды, чистую тунику и мазь обеззаразить раны. О, она немилосердно будет щипать! Но если ты не хочешь, чтобы рубцы загноились, то обязательно ей воспользуешься. Поверь мне, жжение мази гораздо приятнее мучительной смерти от заражения крови. Будь благодарен за мою доброту и заботу.
С этими словами Джеймс покинул клетку, оставив обещанные вещи у двери. Послышался привычный насмешливый скрежет замка, стук упавших на пол наручников и шуршание удаляющейся верёвки. Палачи отпустили тиски, и Гилберт остался наедине со своей болью.
На следующий день цирк начал сворачиваться. Вновь предстояла долгая дорога, качка, тяжёлые ставни на решётках клетки, укрывавшие от порывов зимнего ветра, но не от сквозняков. Гилберт, дрожа всем телом, кутался в старый полушубок. Раны от мази хоть и щипали первое время, но всё же заживали быстро, превращаясь в багровые рубцы, похожие на мерзких червей, забравшихся под кожу.
В последующие стоянки цирка си́рина уже больше не использовали в выступлениях. Лишённый полётов, он вновь стал немым экспонатом среди других зверей. Время шло, дни складывались в недели, а те – в месяцы. Зима отступила, передавая бразды правления весне, а та, сбрызнув деревья свежей листвой и бутонами, поспешила отдать власть лету. Воцарилась устойчивая тёплая погода. При переездах решётку клетки больше не закрывали деревянными ставнями. Воздух наполнился щебетанием птиц и ароматом цветов. Гилберт часами смотрел на проплывающие пейзажи лесов, долин, рек и озёр, ни о чём не думая. Жизнь на острове казалась ему зыбким миражом, а будущее – бессмысленным и обречённым на вечное заточение в плену. В сердце си́рина не осталось даже сожаления о том, что он хотел сделать в своей жизни… Познать наслаждение от соития с сиренами… Воспитание птенцов… Обучение их Песни… Как же давно он не практиковался. Сможет ли он, как и раньше, держать Песнь сильной и непрерывной? Впрочем, какое это имеет значение, если клюв тебе дают раскрыть только для поглощения еды? Уже целый год как Гилберт ни с кем не говорил. Одиночество разрасталось на его сердце коростой, пожирая надежды на общение. С тех пор как Гилберт пробил клювом Джеймсу руку, а тот в отместку исхлестал его кнутом, между ними пролегла пропасть. Не то чтобы они общались до этого, но всё же в глазах этого человека проскальзывало сочувствие. А теперь Джеймс перестал видеть в си́рине пленённое разумное существо. Надев доспехи жестокости и отчуждённости, парень относился к Гилберту как всего лишь одной из многих тварей своего бестиария, не заслуживающей ничего лучше, как только служить заработком для цирка.
Гилберт тяжело вздохнул и откинулся на жёсткую решётку клетки. Остаётся только дышать, есть и спать лет эдак тридцать-сорок, пока он окончательно не сгинет в тоске своего заточения.
Это случилось во время вечерней кормёжки. Цирк только-только прибыл в новый город, и завтра должно состояться первое выступление. Джеймс устало наблюдал, как жуёт си́рин, а Томас безостановочно жаловался на жару, из-за которой разбивать лагерь было тяжелее обычного. Вдруг снаружи послышался неясный шум и мгновенно, словно пожар, стал разрастаться всё сильнее и сильнее. В ужасе ржали лошади, слышались крики людей, неясная отчаянная борьба. Мужчины беспокойно переглянулись.
– Да что там творится-то такое? Неужели внезапная битва Магов? Давай-ка, Томас, закругляемся, нужно узнать, что там происходит, – тревожно сказал Джеймс.
Хранитель бестиария потянулся за намордником для Гилберта, но не успел его надеть на сирина. В шатёр ворвалось огромное существо. Четыре увесистых ноги бешено рыли копытами землю, а шею венчала человеческая голова бородатого мужчины с острым рогом посередине лба. Быстро оглядевшись, он запрокинул голову и издал пронзительный звук, похожий на нечто среднее между воем волка и песнью кита. В нём чувствовались ярость и торжество. Из другой клетки послышался ответный зов, но более тихий и жалобный. Существо хотело двинуться на звук, но тут Джеймс появился на пороге клетки. Надсмотрщик осматривался по сторонам в поисках кнута или другого предмета, подходящего на роль усмирения незваной твари. Томас отпустил верёвку, и она вяло ретировалась с шеи си́рина, упав на пол. Прежде чем мужчина успел подоспеть к своему напарнику на помощь, дикий остророг уже нанёс оглушительный удар копытами по груди Джеймса. Тот отлетел внутрь клетки и обмяк тряпичной куклой у ног Гилберта. Изо рта человека сочилась кровь. Следующий удар предназначался Томасу, но тот увернулся и ринулся вон из шатра за подмогой. Остророг нашёл то, что искал, и теперь яростно бил копытами по решётке клетки. Вскоре к нему присоединились другие сородичи, и оглушительные удары заполнили весь шатёр.
Между тем, Гилберт не терял времени. Он подцепил ногами связку ключей и методично старался подобрать ключ от наручников. Задача непростая. Как он и думал, нащупать замочную скважину оказалось трудно, да ещё и подобрать нужный ключ. Гилберт каждой клеткой кожи чувствовал, как секунды иголками впиваются в его шанс сбежать, стремительно его уничтожая. Тем временем, напавшие на людей существа освободили ту самую белоснежную девочку-остророга и приступили к разрушению клеток других зверей. Животные разбегались и расползались, устремляясь прочь в дикие леса, в обитель, принадлежавшую им по праву. Один из них зацепил масляную лампу, и пламя, попав на ткань, стремительно распространилось на весь шатёр. Помещение затопил запах густого дыма. Все живые существа покинули горящую западню. Остались только си́рин и человек. Гилберт начинал задыхаться, по его лицу струился пот от усиливающейся жары, но он не оставлял попыток открыть свои оковы. Несколько раз связка ключей едва не выпала из рук и чудом удержалась в руках сирина. Щелчок. Наконец-то! Наручники, отделявшие жизнь от смерти, отпустили свою железную хватку и упали на землю. Гилберт рывком встал и в густом дыму, который уже заполонил всё пространство, запнулся о Джеймса. Тот жалобно застонал. Не размышляя о своих действиях, си́рин подхватил человека на руки и двинулся прочь из шатра. Благо пламя не успело добраться до входа, и он беспрепятственно выбрался на улицу. Снаружи творился хаос, другие шатры тоже охватил огонь. Уже не слышалось звуков борьбы. Люди пытались погасить пожар и спасти ценные вещи. Весь лагерь напоминал пылающий факел. Гилберт взмыл вверх, подальше от всего этого горящего ада. Пролетев на достаточное расстояние, он приземлился на краю опушки леса и оставил свою ношу около широкого ствола дуба. Человек болезненно простонал и слабо открыл глаза. Перед ним стоял в полный рост его недавний пленник, широко расправив плечи.
– Прощай, Джеймс, – проронил Гилберт и, прежде чем тот успел что-либо ответить, взмыл в небо. Позже си́рин и сам не сможет себе объяснить, зачем он спас этого человека. Не было ни привязанности, ни благодарности, ни даже жалости. Джеймс оставил только многочисленные шрамы и воспоминания о безысходности заточения.
Гилберт не знал, куда он летит. Хотелось просто убраться прочь от этого злополучного места. Обернувшись лишь раз, он увидел стадо остророгов, мчащихся в дикие леса. Оглушительный победный вой огласил округу, в нём чувствовались и ярость, и радость после долгой разлуки с потерянным жеребёнком. Гилберт ответил им восторженным криком благодарности и полетел прочь. Летний ветер обнимал тело, и си́рин наслаждался долгожданной свободой. Вскоре из вида исчезли и цирк, и остророги, и даже дым пожара. Везде, куда ни оглянись, лиственным ковром простирались кроны вековых деревьев, освещённые серебром полной луны. Гилберта никогда не одолевали сомнения, что он не сможет найти свой дом. Инстинкты безошибочно позволяли ориентироваться на родном острове. Он всегда точно знал, где находится, чувствовал, в какой стороне остров сирен. И сейчас Гилберт завис в воздухе, чтобы определить, в каком направлении ему лететь. Впервые ответа не было. Что-то мешало, какие-то очень сильные невидимые помехи со всех сторон. Чужие природному чутью вибрации сбивали с толку и дезориентировали. Нет ни запаха моря, ни знакомых звуков. Гилберт находился очень глубоко в незнакомой ему местности и понятия не имел, как вернуться домой.
Горькая свобода
Забрезжил рассвет, и Гилберт сладко потянулся. Тут же ему пришлось вцепиться в ветку дерева, чтобы не свалиться с головокружительной высоты. Вчера он долго летел в слабой надежде, что выбрал правильное направление, и, выбившись из сил, заснул на верхушке многовекового дуба. Си́рину не верилось в свою свободу. Теперь он волен отправиться куда ему вздумается, не ждать часов кормёжки, не находиться под пристальными взглядами любопытных зевак. Как часто он видел эти далёкие леса по ту сторону своей решётки? Как хотел прикоснуться к ним, увидеть вблизи, погрузиться в этот новый мир. И теперь он здесь. Пора брать жизнь в свои руки, и для начала неплохо бы позавтракать. Наконец-то ему не придётся есть мерзкие солёные куски мяса с пресным хлебом и кислыми яблоками. Удивительная, не похожая на его родной остров природа наверняка обладала куда более вкусными дарами. Гилберт пролетел несколько километров в поисках фруктов, опускался на разную высоту для лучшего обзора, но, к своему изумлению, ничего не обнаружил. Флора действительно сильно отличалась, и, пожалуй, не в лучшую сторону. Лес был густой. Несколько раз ветки колючих сосен и елей неприятно скребли иголками голую кожу. При этом плоды их оказались сухими и совершенно несъедобными. К полудню голод сильно разыгрался, но не удалось найти ничего пригодного в пищу. Даже мерзких яблок. Это сильно сбивало с толку. Родной остров си́рина щедро усеян фруктовыми деревьями, плодоносящими круглый год. Гилберт и представить не мог, что эта местность окажется такой негостеприимной. Иногда попадались небольшая речка, ручей или озеро. И, во всяком случае, хотя бы жажда его не мучила. Тем не менее, солнце уже опускалось за горизонт, одаряя мир последней лаской алого света. Гилберт летел весь день в поисках пропитания. Крылья с непривычки ныли от усталости, но желудок так и остался пуст. По-прежнему, сколько хватало взгляда, всюду царил густой лес. Измождённый и голодный си́рин опять заснул на верхушке дерева.
Следующий день также не увенчался успехом. Си́рин нашёл небольшой куст с аппетитными красными ягодами, но, съев их, до вечера лежал с сильными болями в животе. Желудок жгло огнём, и он изверг из себя даже больше, чем поглотил. Только к обеду следующего дня самочувствие Гилберта улучшилось, и уже с тяжёлым сердцем он отправился вновь в путь. Вскоре в голубой дымке замаячил шпиль замка. «Люди», – разочарованно подумал си́рин. И в то же время в этом слове таилось не только угнетение и опасность, но и возможность раздобыть еды. Голод мелкими острыми зубками подтачивал его силы, и уже стало всё равно, какую пищу ему удастся найти. Хоть что-то питательное закинуть в засасывающую пучину желудка.
Приближение к людям – танец на лезвии ножа, и стоит лишь потерять баланс, как вновь окажешься в клетке. А может и того хуже. Кто знает, на какую жестокость они ещё способны? Гилберт соблюдал осторожность, старался медленно лететь в кронах деревьев, часто оглядываясь по сторонам, пока не достиг края леса. Перед ним широким зелёным ковром раскинулось пастбище со стадом коров, поодаль виднелись первые деревенские домики в обрамлении деревьев, а дальше здания становились выше и больше, заканчиваясь высоким замком с острыми шпилями. И весь этот пейзаж портили люди. Их было немного, но Гилберт знал, на что они способны. Он уже успел увидеть множество удивительных вещей, в том числе и оружие, которое легко и быстро могло причинить непоправимую боль, поэтому приближаться си́рин не торопился. Трёхдневный голод толкал на отчаянные поступки, и всё же риск слишком велик. Поразмыслив, си́рин решил потерпеть до ночи. Собрав все доступные ему знания о людях, Гилберт подметил, что они не так хорошо видят в темноте, в отличие от него самого. Возможно, тьма укроет си́рина своим спасительным покровом и даст возможность пробраться в деревню незаметно. До заката оставалось ещё много времени, и, чтобы скоротать мучительное ожидание, си́рин отправился на поиски воды. Жаль, у него не было бутылки или фляги. Неплохо обзавестись сумкой или рюкзаком, чтобы хранить найденные с большим трудом трофеи. Впрочем, пока что из ценного он находил только воду. Посмотрим, удастся ли разжиться сегодня едой. Поистине, это будет жизненно важная добыча.
Время шло. Солнце клонилось к закату. Мальчик-пастушок уводил стадо коров в тепло и безопасность хлева. Поселение медленно теряло краски, погружаясь в бархат ночи. Дома поглотили людей, загораясь жёлтыми огнями окон. Улицы погружались в тишину. Гилберта начинало клонить в сон, но голод услужливо тыкал ножом беспокойства в живот, не давая заснуть. Когда последнее пятнышко света погасло, си́рин как можно тише полетел к ближайшему дому. Сердце его наполнилось ликованием: деревья в саду щедро усеяны фруктами. Он приземлился на ближайшее дерево и, прежде чем успел сорвать хотя бы один плод, послышался громкий собачий лай. В тишине ночи он звучал, как раскаты грома. Пёс надрывал свои лёгкие изо всех сил, почуяв незваного гостя. Тут же все окна уставились в сад хищными жёлтыми глазами, выискивая нарушителя спокойствия. Послышался шум. Вот-вот дом изрыгнёт из себя вооружённых людей, готовых уничтожить вора. Мгновение, и Гилберт схватил пару ближайших фруктов и взмыл в небеса, стремительно удаляясь в сторону леса. Сердце бешено колотилось и, казалось, вот-вот выскочит через горло. В висках пульсировал страх. За спиной слышались неразборчивые крики удивления, но си́рин не оборачивался. Улетев на значительное расстояние от поселения, он остановился, чтобы передохнуть. Наконец-то у него появилась возможность осмотреть свою добычу. Яблоки. Гилберт в сердцах выругался, но всё же жадно съел все свои трофеи. На удивление плоды оказались не такими кислыми, как те, что давал ему Джеймс. Это обнадёживало. Возможно, здесь всё же есть сносные фрукты. Хотя важнее сейчас заботиться не столько о вкусе, сколько о количестве. Два с трудом добытых яблока только раззадорили аппетит. Сомнения одолевали си́рина. Совершить ещё одну вылазку или всё же проявить осторожность? Голод взял верх, и он решил рискнуть. Стараясь обогнуть дом с собакой по широкой дуге, он приблизился к другому саду. Си́рин вслушивался в тишину, напрягая слух и зрение, но всё было спокойно. Ничто не нарушало стрекот сверчков и шёпот листьев. Не создавая шума, Гилберт аккуратно передвигался по стволу дерева. Он собрал плоды в подол туники и отправился в безопасность леса. Тяжесть добычи разжигала надежду сытого ужина. Отлетев достаточно далеко, си́рин начал свою трапезу, жадно поглощая фрукты. Съев половину, Гилберт начал чувствовать насыщение и, сбавив темп, ел не спеша. Раньше он не видел таких фруктов. Они с одной стороны были круглыми и сужались с другой, напоминая каплю воды. На вкус они оказались не кислыми, но и не такими сладкими, как фрукты с родного острова. «Ради этого стоило и сбежать», – ухмыльнулся Гилберт. Приятная сытость навалилась на него, и глаза начинали слипаться. Ухитрившись завязать остатки своего ужина в ткань туники, си́рин удовлетворённо заснул.
Проснулся Гилберт, когда солнце уже сияло в зените. Си́рин хотел подкрепиться остатками вчерашнего пира, как вдруг чуткий слух уловил голоса:
– Эта тварь наверняка где-то здесь.
– Ты думаешь? – послышался в ответ высокий голос. – Может, оно уже улетело? А то и вовсе нет никакого чудовища. Старику просто привиделось спросонья?
– Нет, – пробормотал третий голос, – эту тварь вся его семья видела. Огромный зверь улетал в сторону леса. С другой стороны, а стоит ли нам её вообще искать? Может, лучше не находить это чудовище? Вдруг это один из тех опасных монстров из диких лесов? Слышал, что после встречи с ними никто не выживал.
– Трус ты просто, вот и всё. Арбалет тебе на что? Птица это или действительно монстр, пристрелим его, и дело с концом!
Гилберт судорожно сглотнул. Паника волной поднималась, захватывая всё его сознание. Сердце бешено колотилось в груди. Шаги всё приближались. Послышался хруст веток под ногами незнакомцев, и это послужило спусковым крючком. Си́рин взмыл в небо под удивлённые возгласы людей. Несколько стрел пролетели мимо, едва его не задев, но Гилберт всё набирал и набирал скорость, стремительно исчезая вдали. Пролетев достаточное расстояние, он наконец-то дал себе возможность передохнуть. Обнаружив, что во время бегства фрукты упали из его туники, си́рин издал тихий стон. Как же так?! Столько опасности, риска и страха, чтобы утолить голод! Обида захлестнула его, переливаясь через край глаз парой скупых слёз. В голове мелькнула крамольная мысль: «Не лучше ли было в клетке, в безопасности и с регулярной кормёжкой?» И тут же он замотал головой, тихо бормоча себе под нос: «Нет, нет… Ни за что не хочу оказаться там снова».
Гилберт сделал несколько глубоких вдохов и посмотрел в незапятнанную облаками лазурь неба. «На что стала похожа моя жизнь? За что мне всё это?» – тихо прошептал он.
В эту ночь си́рин не осмелился повторить вылазку. А позже, поразмыслив, решил не задерживаться надолго около поселений, перелетать на новое место как можно чаще. Может быть, так он быстрее доберётся до моря? Или придётся сгорать в мучениях страха и голода всю оставшуюся жизнь в бессмысленных попытках продлить её ещё на несколько дней? Каждую ночь рисковать, чтобы заполучить немного пищи. Так си́рин и продолжил свой путь в поисках дома. Слух и предчувствие опасности стали отточены в совершенстве. Казалось, всё, что было звериного в нём, обострилось до предела. Бесшумное передвижение и высокая скорость реакции значительно превосходили человеческие. Привыкнув действовать под покровом ночи, глаза его видели так же хорошо, как днём. Всё меньше людей успевало засечь его присутствие. И даже собаку во дворе он замечал раньше, чем она его. Вылазки становились успешнее и спокойнее. А потом начались дожди. От сильных ливней не спасали даже густые кроны деревьев. Солнце днём уже не припекало, а ночи становились всё холоднее и холоднее. Но самое главное – деревья в садах больше не клонились к земле от тяжести фруктов. Всё чаще си́рин встречал засохшие мелкие плоды на голых ветвях. Еда заканчивалась, а дом не становился ближе. Голод и отчаяние толкали Гилберта на более опасные действия. Он пробирался в сарай к домашнему скоту в поисках остатков пищи, заглядывал в окна. И, в конце концов, стал забираться и в сами дома, когда хозяев не было дома, съедая всё, что мог найти. Он обзавёлся рюкзаком, бутылкой для воды и одеждой, сделав в ней прорези для крыльев. Выглядело всё это нелепо, но зато хоть немного помогало в пути и спасало от холода. А ночи тем временем становились не милосерднее. Деревья уже давно рассыпали золото своих листьев по земле, обнажая голые ветки. Трава пожухла и ночами покрывалась изморозью. В особенно холодные ночи даже украденный полушубок не спасал си́рина от холода. Он дрожал всем телом на дереве, выпуская клубы пара, и не мог уснуть. Иногда во мраке ночи Гилберт забирался в хлев и, прижавшись к тёплому телу коровы или овцы, забывался коротким тревожным сном. Он не мог позволить себе долго там находиться. К тому же часто просыпался от кошмаров, в которых приходили люди и учиняли над ним расправу. Измученный холодом и бессонницей си́рин стал более рассеянным. Время от времени мерещились какие-то вещи, которые исчезали, стоило лишь пристальнее на них посмотреть. Всё ещё не было и следа моря, и Гилберт с ужасом думал о наступлении зимы. Сможет ли он пережить несколько суровых месяцев под ледяными ветрами в лесу?
Си́рин не спал уже два дня. По пути давно не попадались деревни с домашним скотом, и ему не удалось найти тёплое пристанище, чтобы урвать хотя бы пару часов беспокойного сна. Поэтому, увидев в темноте очертания сельской местности, Гилберт почувствовал облегчение. Открыв хлев, он бесшумно проскользнул в самый дальний угол и утонул в мягкой шерсти овец. Сон тяжёлой мраморной плитой мгновенно навалился на него, и он проспал до самого утра.
Что-то упало на Гилберта сверху. А затем на него обрушился целый град ударов. От боли и неожиданности спёрло дыхание. Он пытался отчаянно брыкаться, но лишь сильнее запутался в какой-то прочной паутине. Мелькали тяжёлые кулаки здоровенных мужиков, нанося удар за ударом. Гилберт почувствовал во рту привкус крови. На руках, крыльях и ногах туго затянулись верёвки. Его подняли, как тряпичную куклу, и понесли прочь. Сзади жалобно и испуганно блеяли овцы.
Спустя несколько минут люди небрежно бросили си́рина на пол в доме. Гилберт жалобно застонал.
– Пожалуйста, – взмолился он, – отпустите меня. Я улечу и больше никогда вас не беспокою… Пожалуйста…
– Молчать, дьявольская тварь! – рявкнул в ответ ближайший мужчина. – Эй, Генри, подай-ка сюда верёвку!
Си́рину вновь завязали клюв. Мужчины удалились в соседнюю комнату, оставив часового. Тот мрачно курил, пуская клубы дыма в жалобные глаза Гилберта. Спустя некоторое время люди вернулись почтительно, пропуская высокого человека в длинной рясе до пола. Одежда его была украшена изысканной изумрудно-золотой вышивкой, а на руках сверкали драгоценные перстни. Маленькие тёмные глаза походили на два бездонных омута, скрывающих в своей глубине безмерный восторг. Плотоядно улыбнувшись, мужчина произнес:
– Братья мои, великий дьявол послал нам своё дитя, дабы мы впитали его мощь. С ней мы сможем свергнуть Мага и заполучить невиданную силу. Я уже давно работаю над заклинанием для обретения полёта, и именно крыльев мне не хватало. Это знак. Сегодня же вечером мы совершим ритуал, и больше не постигнет нас горе. Мы сами будем вершителями судеб.
Мужчины в благоговении опустились перед ним на колени.
– Итак, избавьте его от этих крамольных тряпок и приготовьте к вечернему торжеству, – властно продолжил человек в рясе, – да благословен будет сегодняшний день!
Началась суета. Мужчины ножами срезали с си́рина одежду, оставив его абсолютно голым. Благо помещение отапливалось, и было не холодно. Гилберт отчаянно сопротивлялся и пытался что-то сказать, но лишь мычание пробивалось сквозь завязанный клюв.
– А ну лежи смирно, – не выдержал один из мучителей и ударил пленника в живот.
Си́рин сжался в комок. Другой мужчина принёс воды и начал грубо обтирать его мыльной тряпкой. Завершив эту процедуру, они отнесли его в маленькую каморку и там заперли на замок.
Время шло. Связанный Гилберт мешком лежал на полу, превращаясь в один большой комок боли. Ушибы наливались синяками, и казалось, что ни одного живого места не осталось на его теле. Солнце медленно чертило узоры теней через маленькое узкое окошко и, наигравшись своими лучами, удалилось прочь, погружая комнату во тьму. Вскоре за дверью послышался оживлённый шум. Возвращались люди и производили какие-то приготовления под приглушённое ритмичное пение. В какой-то момент ключ в замочной скважине повернулся, и дверь отворилась. На пороге стояло трое крепких широкоплечих мужчин. Их суровые и решительные лица нависали над беззащитным сирином. В них не отражалось ни тени сомнения. В свете масляной лампы блеснуло острое лезвие ножа. Гилберт вздрогнул, сердце его бешено заколотилось. Он собрался в комок, пытаясь вжаться в стену, просочиться сквозь неё, спастись от леденящего ужаса, который внушали ему эти люди. Здоровяк с ножом схватил си́рина за перья на макушке и одним сильным рывком бросил на пол, усевшись на него сверху. Двое других крепко держали и без того связанные ноги, а третий высоко держал лампу, освещая зловещую картину. Острая боль вгрызлась в крыло Гилберта. Всё тело изогнулось в болезненных судорогах. На спину хлынула кровь. Всё глубже лезвие ножа терзало мышцы, пока не вонзилось в кость. Она крепко стояла барьером, соединяя крыло со своим владельцем, и никак не поддавалась.
– Что-то тут совсем туго. Принеси-ка топор, – громогласно возвестил мужчина, сидевший на спине си́рина.
Поставив лампу на пол, его соратник вскоре вернулся с запрашиваемым предметом. Гилберт выл от боли, но крики его пробивались глухим мычанием через связанный клюв. Невольные слёзы потоком текли из глаз. Он захлёбывался рыданием, и жизнь казалась невыносимой. С первым глухим ударом топора Гилберт потерял сознание.
Очнулся он от гомона толпы. Люди негодовали. И знакомый голос перекрикивал всех: – Ритуал не сработал, потому что дьявольская тварь ещё жива! Крылья всё ещё привязаны и послушны воле этого создания. Я лично заберу его силу и жизнь!
Гилберт слабо открыл глаза. Всё тело было в чём-то липком. Дверь резко распахнулась. И в свете лампы он вяло осознал, что лежит в луже собственной крови. Над ним нависал человек в рясе. Лицо его пылало гневом, а за спиной безвольно висели отрезанные крылья Гилберта. Мужчина высоко занёс нож для сокрушительного удара, и тут дом содрогнулся. Люди беспокойно огляделись. Последовал ещё толчок, повалив всех на пол. Запах гари и дыма заполнил комнату.
– Битва Магов, – крикнул кто-то с улицы, – прячьтесь.
Здоровенные мужчины тут же в панике разбежались, как тараканы при свете лампы. Гилберт остался один. Земля вновь и вновь сотрясалась под ударами неведомой силы. Собрав волю в кулак, он, шатаясь, поднялся на колени. Горло першило от дыма. Дом горел, и стоило выбираться отсюда поскорее. На полу он заметил бледное лезвие ножа. Человек в рясе обронил его. Онемевшими руками Гилберт извернулся и разрезал себе верёвки на запястьях, а потом на ногах и клюве. «Бежать, бежать! Как можно дальше отсюда!» – билось жилкой в виске си́рина. На неверных ногах он выбрался из дома. Деревня полыхала в огне. Сверху во мраке неба мерцали яркие вспышки. Иногда огненные шары обрушивались на дома людей. Везде царили ужас и паника. «Давай, Берти, уходи отсюда как можно дальше», – уговаривал он себя, и сначала нетвёрдыми шагами, а потом ускоряясь, он побежал в лес.
Си́рин отчаянно пробирался в самую гущу леса, не разбирая дороги, лишь бы никогда больше не встречаться с людьми. В конце концов грохот битвы остался позади. Со всех сторон его обступила мрачная тишина. Обессиленный, он упал у корней огромного дерева. Боль пронизывала всё тело. Он лежал на боку, судорожно глотая холодный воздух. Только сейчас он осознал, что в суматохе ужаса происходящего не взял никакой одежды. Голый и измученный, он истекал кровью на ледяной земле. «Вот так закончится моя жизнь?» – устало подумал Гилберт, прежде чем сознание его покинуло. С небес начал падать первый снег, укрывая страдание си́рина белоснежным саваном.
Одинокая жизнь вдвоём
Мелькали чьи-то ноги. Деревянный пол поскрипывал под тяжёлыми шагами огромного мужика. Широкоплечий, мускулистый незнакомец с косматыми тёмно-русыми волосами и неопрятной бородой ставил глиняный горшок в печь. Одет просто: хлопковая рубаха и потёртые старые штаны. Лицо человека выглядело грубым и суровым, словно вырезанное в камне. Жёсткие черты будоражили воспоминания о недавних мучителях. Гилберт боялся дышать. Что ожидать от этого угрюмого типа? Может быть, стоит попытаться сбежать, пока не поздно? Си́рин осмотрел помещение. Справа от него громоздилась печь, занимавшая большую часть комнаты, напротив неё стоял небольшой стол со скамьёй, а прямо располагалась входная дверь. Получится ли сделать рывок в несколько прыжков, чтобы добраться до выхода? Си́рин попробовал незаметно пошевелиться под одеялом. Всё тело болезненно заныло. Чувствовалась слабость. Обрубки крыльев за спиной доставляли жгучую боль при малейшем движении. «Будет непросто», – подумал Гилберт. Улучив момент, когда здоровяк в своих хлопотах повернётся спиной, си́рин вскочил, попытался сделать широкий прыжок, но ноги подвели, и он со стоном растянулся на полу. Мужик, не торопясь, обернулся. Спокойно взял на руки лёгкое, ослабевшее тело Гилберта и водрузил его обратно на кровать. Незнакомец пододвинул скамейку и сел напротив, внимательно всматриваясь в лицо си́рина. У того всё похолодело внутри, и он отчаянно сжался в комок под этим пытливым взглядом.
– Ты очухался, – увесисто изрёк незнакомец. Каждое его слово, сказанное густым басом, падало в комнате тяжёлым валуном.
Гилберт молчал. В горле всё пересохло. Судя по его прошлому опыту, пощады просить бессмысленно, равно как и бороться. Даже будучи в лучшей форме, вряд ли он смог бы победить этого могучего человека, похожего на скалу.
– Ты – Пирит? – спросил незнакомец.
Мысли Гилберта отчаянно заворошились. Кто такой Пирит? Стоит ли спросить об этом или лучше соврать и сказать: «Да»? Спасёт ли это ему жизнь? И что будет, если сказать: «Нет»? А, может быть, просто промолчать? Карие глаза здоровяка продолжали пристально буравить его взглядом. Гилберт решил оставить вопрос человека без ответа. Мужик ещё некоторое время смотрел на него, хмуря брови и пытаясь прочитать мысли си́рина. В конце концов, незнакомец тяжело поднялся и пошёл к печи. Вернулся он с кувшином воды и караваем хлеба. Только сейчас Гилберт почувствовал голод, и в то же время от страха кусок не лез ему в горло.
– Да не боись ты, птица, ешь. Давеча испёк. Где ж тебя носило? Что с тобой было-то?
Си́рин неторопливо отламывал хлеб, не сводя глаз с человека. Будет ли молчание золотом, на которое он сможет купить свою жизнь?
– Птица, помнишь меня? Эт ж я, Фергус! – сделал ещё одну попытку мужик.
– Фергус, – тихо промолвил си́рин, пробуя это имя на языке.
– Да, верно, – обрадовался здоровяк. Его мрачное суровое лицо осветила улыбка. – Пирит, ты переродился? Не знаю, может, твари, как ты, вытворяют эдакое?
«Он заботится обо мне, как о своём питомце, птице Пирит. Может быть, всё же стоит сыграть эту роль? Во всяком случае, пока я не окрепну. С другой стороны, смогу ли я быть существом, о котором ничего не знаю?» – задумался Гилберт и неопределённо повёл плечами.
– Крепчай, птица. Я покуда на охоту схожу. Пока ты здесь, наш дом в покое, – заявил Фергус.
За печкой он взял лук с колчаном стрел и ремень с несколькими ножами и, надев косматый полушубок, вышел из дома. Когда шаги удалились, Гилберт предпринял ещё одну попытку подняться с кровати. На этот раз он, не торопясь, держался за скамейку. Тело жалобно ныло, но всё же позволяло делать маленькие шаги для обследования дома. Быт был максимально простым. На крючке перед входом висела вся одежда Фергуса: штаны и две рубашки. По-видимому, рубашек было три, но в одной из них сейчас утопал сам Гилберт. И если на могучих плечах своего хозяина она была в обтяжку, то на худых плечах си́рина рубаха висела бесформенным мешком. В печи стоял горшок с горячей кашей. Рядом располагались чудные приспособления и ещё пара пустых посудин. За печкой стояли несколько деревянных ящиков. В одном лежало нижнее бельё, а в другом какие-то металлические приспособления. Гилберт нервно сглотнул, обнаружив среди них топор, похожий на тот, которым отрубили его крылья. Чувство опасности вновь всколыхнулось в его груди. Поднявшаяся паника кричала: «Спасайся! Скорее беги, пока этот человек не вернулся. Он ушёл на охоту. Вероятно, на таких же тварей, как и ты! Как только он поймёт, что ты не Пирит, то и тебя подстрелит». Гилберт поспешно поковылял к двери. Благо она не оказалась заперта. Он растворил её настежь. На пороге стояла смерть. Пронизывающим ветром защекотала его кожу, вызывая дрожь. Белизной снега гостеприимно распахнула свои объятия: «Давай, выходи в эту стужу, приляг отдохнуть, доверь мне свои сны и выдохни последнее тепло жизни». За то время, что си́рин лежал без сознания, зима царственно вступила в свои права, укрыв мир своей ослепительно белоснежной мантией. Гилберт ещё несколько минут стоял с пустым взглядом, дрожа на ледяном ветру. Потом очень медленно он закрыл дверь и вернулся в постель. Что бы не задумал Фергус, уходить слабым, без возможности летать, в морозную пустошь, без еды и тёплой одежды равносильно самоубийству. Какая бы опасность ни подстерегала его в доме, всё же здесь у него был шанс выжить. Снаружи его ждала гибель либо от холода, либо от голода. Во всяком случае, до наступления весны. Гилберт хотел обдумать, что ещё можно предпринять, но короткая вылазка вымотала и без того ослабленный организм. Как только он коснулся подушки, сон укрыл его тёмным одеялом беспамятства.
Проснулся си́рин уже на следующий день. Фергус сидел за столом и вырезал игрушки из дерева. С огромным острым ножом этот суровый человек вызывал ещё больший страх, чем вчера. «Интересно, успешно ли прошла охота?» – подумал Гилберт и осторожно сел. Тело болело чуть меньше, но всё ещё доставляло массу беспокойства.
– Куда можно сходить в туалет? – робко спросил си́рин.
Фергус удивлённо поднял голову.
– Ты теперь речь такую долгую можешь гутарить? Хм-м… Перерождение, небось, сказалось.
Мужчина встал и принёс си́рину пару меховых сапог, штаны и полушубок.
– Надевай одёжу, птица, снаружи всё.
Действительно, за домом обнаружились небольшая каморка, служившая отхожим местом, и ещё одна небольшая избёнка.
Гилберт, вернувшись в тёплый дом, ещё долго не мог унять дрожь от холода. А пока он трясся, не снимая полушубок, Фергус накрывал на стол, выкладывая хлеб, похлёбку, куски вяленого мяса. На мгновение он заколебался:
– Тебе, как и прежде, токо хлеб да зерно?
– Я бы попробовал всё, – неуверенно пробормотал Гилберт. Тут ему в голову пришла спасительная мысль, и он поспешил высказать свою первую в жизни ложь: – Я не помню ничего, что произошло до вчерашнего дня.
Фергус кивнул, и си́рин не смог прочитать по лицу человека, что он думает. Трапеза проходила в тишине, нарушаемой изредка постукиванием ложек о тарелки. Гилберт боялся о чём-либо заводить речь и опасливо поглядывал на своего сотрапезника. Еда оказалась тяжёлой и невкусной, но всё же сытной. Она хорошо утоляла голод. В очередной раз с тоской вспомнились сладкие сочные фрукты из дома. И всё же впервые за последний месяц ему повезло оказаться в сносных условиях. Си́рин мог хорошенько выспаться в тепле, у него была свобода передвижения и даже, хоть и молчаливый, но компаньон. К тому же нет нужды рисковать жизнью ради скудного пропитания. Тело наливалось здоровьем. Вскоре он даже смог помогать Фергусу вести хозяйство. Каждый инструмент около печки обретал свой смысл: кочергой мешали угли, рогачом доставали горшки из огня, помелом чистили печь. Человек научил его готовить каши, похлёбки и печь хлеб. В доме также обнаружился подпол, которого си́рин не заметил во время первого осмотра комнаты. Там оказалось темно и холодно, но зато прекрасно сохранялись продукты.
Скоро си́рин выяснил и назначение страшных металлических приспособлений. Они оказались бытовыми инструментами: топором рубили дрова, пилой заготавливали поленья, крючки предназначались для рыбалки и всё в том же духе. Гилберт выдохнул с облегчением, узнав, что ни один из этих предметов не предназначался для пыток. Фергусу также пришлось объяснять назначение почти каждого человеческого предмета. Многие из них Гилберт видел на острове и наконец-то смог узнать их предназначение. Хотя сейчас он уже не был рад этим открытиям. Слишком уж дорогой ценой достались ему эти знания. Возможно, лучше, если бы он никогда не покидал остров и не понял, зачем все эти вещи нужны.
Си́рин также узнал предназначение второго домика сзади, который оказался баней. Впечатления от посещения этого места непередаваемые. С одной стороны, приятная жара, почти как в климате родного острова. С другой, слишком уж сухой воздух. Идея веников больше напоминала о пытках, нежели о поддержании здоровья. А уж о прыжках в холодный снег и говорить нечего. Мало-помалу Гилберт привык и к этому. Более того, даже начал получать удовольствие от странной оздоровляющей процедуры. Укрепляли его тело и физические упражнения, которые они с Фергусом делали по утрам. Сначала си́рин просто наблюдал за ним с недоумением, но как-то раз здоровяк настоял на том, чтобы Гилберт занимался вместе с ним. «Теперяча ты не просто птица, Пирит! Держи своё человеческое тело в чистоте и силе», – говорил он, делая очередное отжимание. Действительно, день ото дня Гилберт становился крепче и выносливее. Отсутствие крыльев потихоньку заменяла отличная физическая форма.
Иногда Фергус уходил на охоту, и его часами не было дома. В такие дни си́рин, закончив все домашние хлопоты, подолгу смотрел в заледенелое окно на мирный снежный пейзаж. Когда становилось совсем темно, он видел в стекле своё отражение. На лице и шее зарубцевались шрамы от побоев, а на дне глаз плескалась невыносимая тоска. Могучие сильные крылья больше не украшали его силуэт. Всматриваясь в этого измученного страданиями незнакомца, си́рин часто задавался вопросом: «Может быть, действительно нет в живых никакого Гилберта? Он умер под деревом от холода. Остался только Пирит». А потом он выметал подобные мысли, словно сор из избы. Он здесь. Искалеченный, но живой, сильный и крепкий как никогда. У него ещё был шанс вернуться домой. Правда, что тогда? Выжили ли другие си́рины? Вдруг на остров тоже совершили нападение, и он окажется там в одиночестве до конца своих дней? А если кто-то до сих пор там, примут ли они его назад, изувеченного, без крыльев? Он больше не сможет покорять небеса, не воспарит со своими сородичами, не испытает вновь восторг полёта. А потом возвращался Фергус и нарушал размышления си́рина густым басом: «Есть давай да чай поставь, озяб я, Пирит, согреться бы».
Человек никогда не разделывал добытые туши при Гилберте в доме. Поэтому впервые си́рин столкнулся с этим, когда Фергус взял его на охоту. Человек научил его изготавливать лук и стрелы, метать ножи, отслеживать добычу и бесшумно подкрадываться к ней. Гилберта воротило от вида разделывания животных. Его чуть не вырвало, когда он узнал, что всё это идёт в пищу. По началу си́рин сопротивлялся происходящему. Он остро чувствовал в отчаянных криках зверей весь их предсмертный ужас и боль. Гилберт по-прежнему, как и с другими существами в бестиарии цирка, не понимал язык других видов, но тонко чувствовал их эмоции. И от этого ему было не по себе. Фергус сердился и надавал тумаков за его сентиментальность.
– Зимой не до жалости к бедным зверюшкам. В снегах другой еды нет. Либо выживут они, либо ты, – наставлял охотник.
Вспомнив свои голодные дни осенью, си́рин охотно ему верил. Лес действительно не ломился от изобилия фруктов и ягод даже в летние месяцы. Что уж говорить о непреклонности суровой зимы? Запасы же овощей и муки оказались настолько скудны, что они скорее разбавляли мясо, нежели могли служить самостоятельным блюдом. На двоих еды явно не хватило бы.
Мало-помалу Гилберт привык и к охоте. Звериные инстинкты позволяли ему передвигаться по лесу совершенно бесшумно. Он мог близко и незаметно подкрадываться к жертве, а скорость реакции и координация движений помогали наносить точный смертельный удар. Фергус гордился своим учеником, хотя и старался этого не показывать. В конце концов, Гилберт стал чувствовать, что и сам представляет опасность для других существ, может постоять за себя, а не быть слабым запуганным птенцом, просящим пощады. Яростно защищать свою жизнь, давать отпор любому. Уходил и страх перед Фергусом, уступая чувству вины. Грубая молчаливая дружба с этим человеком крепла, и си́рину всё тяжелее стало притворяться Пиритом. Хотелось больше узнать о Фергусе. Зачем он поселился один в лесу вдали от своих сородичей? Из-за чего он был таким угрюмым и молчаливым? Кто такой Пирит и почему он ему так дорог? Гилберт хотел поделиться и своей историей, спросить всё, что было непонятно в мире людей. Почему люди так его боялись? Кто такие Маги? В какой стороне находится море? До встречи с Фергусом у него не предоставилось возможности получить ответы на свои вопросы. Сейчас его клюв не связан намордником или верёвкой. Но говорить на все эти темы си́рин всё же не осмеливался. Вдруг ненароком он выдаст себя, развеет свою спасительную ложь?
Время шло. Студёная хватка зимы ослабевала. Поспешно белоснежная царица отдавала новой властительнице свои снега и длинные ночи, а та играючи превращала их в озорные ручьи, лужи и тёплые долгие дни. Нарядив деревья зеленью, весна наполняла природу радостью пробуждения от затянувшегося сна. Её задорный смех наполнял лес пением птиц. Природа оживала.
Гилберт сидел около дома под ласковыми лучами солнца и методично точил нож. За поясом с двумя другими ножами торчала фляга для воды – всё, что нужно для самостоятельной жизни в лесу. Си́рин принял решение и теперь ждал подходящего момента. Послышался скрип двери, и рядом присел Фергус, сладко потягиваясь под нежной лаской весны. Выглядел мужчина расслабленно. На лице его играла лёгкая улыбка. Тёплые солнечные дни способны растопить сердце даже самого угрюмого человека. «Сейчас», – подумал Гилберт. Он убрал нож и точильный камень за пояс, отошёл от Фергуса достаточно далеко, чтобы расстояние смогло составить фору в случае бегства. Не исключено, что ему так же придётся обороняться ножами. Совершенно неизвестно, как поведёт себя этот здоровяк после слов си́рина.
– Фергус, – неловко начал он. Гилберт много раз представлял этот разговор в своей голове. Думал, как и что лучше сказать, но в итоге слова неуклюжим недоразумением выпали из его рта: – Я не Пирит.
Всё тело си́рина напряглось, готовое к немедленным действиям: бежать, защищаться, атаковать. Но Фергус не шелохнулся. Он медленно запрокинул голову, а потом громогласно расхохотался. Птицы вспорхнули с насиженных веток от резкого шума. Гилберт стоял в растерянности. За всё время, что он жил с этим человеком, си́рин ни разу не слышал, чтобы тот смеялся. Отгремев гоготом и утерев выступившие слёзы, здоровяк сказал:
– Значит, всё это время… Всё это время мы были без защиты. Чудо, что мы выжили!
– Без какой защиты? – недоумённо спросил си́рин.
– Пирит – особая птица. Она прячет от взгляда Мага. А кто же ты тогда, знакомый незнакомец? Откуда взялся в наших краях? Может, тоже что особое могёшь?
Впервые за долгое время си́рин вспомнил о Песне. В далёком прошлом он ежедневно по много часов её практиковал, а теперь… Теперь он умудрился забыть о ней совсем. Совершенно непонятно, действительно Песнь была так опасна для людей, как считал Джеймс. Пожалуй, стоит узнать, какой эффект она производит на других существ. Но сейчас не это было важно.
– Прежде чем я отвечу на твой вопрос, что ты намереваешься со мной сделать? – осторожно поинтересовался Гилберт.
Фергус совершенно повеселел:
– А что мне с тобой прикажешь делать? Ты со мной всю зиму кумовал. Будь у тебя мысли скверные, давно бы уже нашёл способ меня со свету сжить. Я с тобой и хлеб делил, и в баньке парился. Привык я к тебе, птица. Не думал, конечно, что буду с кем-то жить после стольких лет одиночества, но вышло вроде неплохо, а? Как думаешь?
Дружелюбный тон человека успокаивал, и Гилберт немного расслабился. Он неторопливо подошёл и сел обратно на срез дерева.
– Да, было и вправду неплохо, – ухмыльнулся си́рин.
Он рассказал о том, кто он, откуда и что ему пришлось пережить до встречи с Фергусом. Тот внимательно слушал. Лицо его всё мрачнело и мрачнело. Гилберт уже начал сомневаться, не изменил ли человек своего решения, но тут здоровяк тихо и угрюмо заговорил:
Непросто тебе пришлось. Хлебнул горюшка на своём веку. А у меня Маг жену извёл. Больно мне об этом говорить, но уж коли и ты поделился своими думами тяжкими, то и я тебе расскажу. Жил я в деревне годков эдак десять назад. В той самой, из которой ты бежал. Правда, не было там дураков, обряды проводящих. Тихо мы жили, спокойно. Даже битвы Магов наш двор стороной обходили. Мы уже думали, что под счастливой звездой родились, но нет, треснула наша удача, раскололась жизнь. В один из дней пожаловал в нашу сторону Правящий Маг. Все умные люди-то двери позакрывали, в подполах попрятались. А моя жёнушка вот меня теребит: «Пойдём Величайшего попросим, чтобы он нам ребёночка послал. Авось, смилостивиться». Я уж её увещевал и так и эдак. От Мага добра не жди. А она – шмыг и выскочила уже за дверь. В ноги бухнулась ему, мольбы свои изливает. Тот слушал, слушал да небрежно так рукой взмахнёт и… Тут Фергус надолго замолчал. Взгляд его неподвижно застыл в одной точке. А потом, словно очнувшись, продолжил: – Всякого я повидал да слыхивал, но чтобы такого… Отродясь не встречал. А Маг всё смеялся и смеялся. До сих пор у меня его визгливый смех в ушах стоит, будто порося режут. Уж я-то не робкого десятка, а так и обомлел от увиденного. Когда пришёл в себя, ярость залила мой разум, хотел я уничтожить эту погань жестокую. А его уже и след простыл. Растворился прямо в воздухе, да был таков. Умерла моя любимая жёнушка. Как уж я по ней тосковал! Запил надолго. Друзья меня увещевали: у всех кто-то от Магов погиб. Жизнь вот такая. Прими это как благословение Всемогущего, ибо радостью потом для тебя оно обернётся. Прям всё как по писаниям говорили. Слушать тошно. Не хотел я больше ни славить Мага, ни находиться под его защитой. Какая тут защита, когда он своими руками самое дорогое отбирает? А куда я денусь? Все, кто находился вне Тени Мага, сметаются с лица земли без зазрения совести. Не знаешь ты, наверное, про это ничего, птица. Каждому Магу принадлежит своё поселение, и он его защищает от посягательства других Магов, будто кабель свою территорию метит. Вот эта защита называется Тень Мага. А всё, что за её границами, – ничейные земли, и убивать там могут все, кому вздумается. Зачастую и сам Правящий Маг чистит всё, что находится за своей Тенью, кабы не повадно было, а может, для развлечения, кто его разберёт. Бывает, что Маг из соседнего поселения начинает нарушать границы Тени соседа. Дома уничтожает, как бы на бой своего собрата вызывает. И вот тогда борются они своей силушкой непостижимой. Молнии да огни летят во все стороны, люди мрут страшно, как от чумы. А потом всё. Проигравший убирается восвояси, и всё стихает. Начинаем дома чинить, мёртвых хоронить да раненых врачевать. Так вот, за границей Тени Мага жить очень опасно. И недолго. Никто не осмеливается там строить дома. А тут приехал к нам в деревню какой-то диковинный торговец. Вернее, остановился за границей Тени Мага. Послал мальчишку, чтобы людям рассказать о своём визите, что привёз вещи дорогие, но редкие, каких никогда никто не видал. Забав-то у нас тут мало, поэтому народ потянулся отовсюду посмотреть на чудеса, да и я с ними. Что ж не сходить-то? Денег торговец просил уйму! Самая дешёвая побрякушка сундук с золотом стоила. Откуда у простого люда такие деньги? Вот народ посмотрел да разошёлся, ничего не купивши. Остались только самые богатые да любопытные. Я из последних был. Думал, шарлатан он какой, а нет. Вещи-то он продавал действительно стоящие. Самое главное – работают все, чудеса творят. Дал он одной старой даме из богатых да знатных эликсир, а она и помолодела лет на сорок. Ба! Поди ж диво такое только Маг мог сотворить. У него одного силушка необъятная да безграничная! А тут нам, простым смертным, откололось чудо! Рассказать – не поверят. Да и сам я бы не поверил, коли мне кто рассказал. Но я вот собственными глазами, зуб даю, видел! Знатно дело, потом эта дама ему все свои деньги отдала за эти эликсиры. Поди-ка, до сих пор живёт молодая краса где-то в своём доме. А я-то спрашиваю торговца-то: «Чу, Маг ты али кто?», а он мне в ответ улыбается так загадочно и говорит: «Что сердце твоё желает? Каким чудом могу тебе услужить?». Я ему с вызовом, мол, ничего не боюсь, и отвечаю: «Тошно мне жить под Тенью Мага!». А человек этот ток улыбается да птицу из котомки своей достаёт. Чёрная такая, на ворона похожа, да тока не простая, с синими узорами на шее, глаза голубым огнём светятся. Торговец говорит: «Это сегер. Редкое создание, способное скрывать своего владельца от взгляда Магов. Одеваешь кольцо, даёшь птице имя, и она в радиусе версты к тебе привязана. Улететь дальше не может, даже клетка не нужна». Я тогда и решил, что вот он, мой шанс из-под эгиды ненавистного Мага выйти. Цена, конечно, была велика, но желание моё уйти ещё больше! Не хотел я под защитой жить этой мрази, что мою жену убил. Заложил я дом и всё своё имущество, взяв несколько инструментов, да и удалился в лес с птицей. Нарёк я сегера своего Пиритом, надел кольцо на палец да и не расставался с ним больше никогда. Друзья помогли дом сложить, да попросили заглядывать иногда. Да после смерти жены я уж не болтун был. Сердце всё ещё по ней тоскует. А Пирит ладно выполнял возложенное на него бремя. Много раз над моим домом пролетали и Правящий, и враждебный Маги, но не задерживали на моём хозяйстве свой взгляд. А потом как-то сегер-то мой верный улетел куда-то крылья размять да так и не вернулся. То ли связь наша ослабла, то ли случилось чего… Так я и не узнал… А потом вот тебя нашёл, подумал, может, Пирит таким вот стал. А дальше ты знаешь. Принёс тебя домой, выходил, подлечил, а тама и ты очухался. Да только жаль, что от взгляда Мага нас никто не скроет. Вот не знаю, что делать теперяча. В опасности мы с тобой. Погубить наш уютный домик могут в любой миг. Да и нас с тобой, коли на то пошло. Никого Маги не щадят.
Воцарилось молчание. Каждый ушёл в свои мысли. Си́рин чувствовал, что голова его вот-вот взорвётся от всей этой информации. Жестокость и беспощадность Магов… Их Тени… Битвы… Таинственный торговец… Несколько раз Гилберт открывал и закрывал клюв, не зная, с чего начать… А может… И неважно всё это? Не стоит разбираться в безумной пляске правил этих людей? На острове нет всего этого кошмара. И, остановив хоровод мыслей на главном, си́рин задал самый важный вопрос:
– Фергус, ты знаешь в какой стороне море?
– Море? А эт что такое?
– Как же… – растерялся си́рин. К такому ответу он не был готов. – Безграничная синяя гладь воды куда ни глянь.
– А, ну, есть тут у нас один большой пруд. Могу тебя отвести. Заодно уток постреляем. Не слыхивал, правда, никогда, чтобы его морем величали, но воды там много, да.
Гилберт взвыл от досады, но, может быть, есть ещё надежда.
– Нет, Фергус, море куда больше пруда. Неизмеримо больше. А люди в твоей деревне могут знать, как добраться до моря или хотя бы в какой оно стороне? Кто-то же должен знать дорогу!
– Нет, птица, никто в деревне никуда не уезжает. За Тенью Мага опасно. Да и люди с подозрением относятся к жителям других поселений. Свой Маг плох, а чужой ещё хуже.
– Но ведь есть же дороги между городами! Меня ведь по ним везли! Не может же быть, чтобы ими больше никто не пользовался! Кто-то должен знать путь!
– Чего не знаю, того не знаю. Да и вряд ли кто знает. Не встречал я никогда странников в своей жизни, да и другие тоже не видали таких безумцев. Вот тот торговец – единственный, кто нас посетил за все годы.
Гилберт спрятал лицо в ладони. Он отказывался в это поверить. Фергус участливо похлопал его по плечу:
– Да не кручинься ты, птица. Одна голова – хорошо, а две – лучше. Авось, придумаем чего.
В последующие месяцы они много разговаривали, навёрстывая упущенное в молчании время. Гилберт больше узнал от Фергуса о жизни на материке. Маг в этих краях обладал абсолютной властью и могуществом. Сила его и возможности безграничны и неизмеримы, а нрав жесток и эгоистичен. Благо, обычно он не покидал своих владений и проводил всё время в замке с прислугой. Лишь правитель поселения собирал дань с людей, чтобы обеспечивать добродушное покровительство Всемогущего. Обитель Мага располагалась в центре города, а его, в свою очередь, окружало несколько деревень, чтобы возделывать землю и поставлять пропитание. Была в поселении и Церковь Прихода Мага. Некоторые люди считают, что они владеют не меньшей силой, что и сам Маг, и после Самого Величайшего обладают неоспоримой властью. Даже правитель перед ними трепещет. Священники Прихода Магов читают писания по воскресеньям о деяниях Мага, чтобы чтил его народ и восхвалял милость и защиту его, да убоялся дьявола и любых его проявлений. Кто такой дьявол – никто не знал, и ни одна живая душа никогда его не видела, но трепетали перед образом его не меньше, чем перед самим Магом. И как наделены несметными богатствами и могуществом Маг и Церковь во имя его, так просты и бедны были обычные люди. Не было у них ни магии, ни знаний. По большей части народ не умел даже читать и писать. Жизнь их проста и наполнена трудом, дабы прокормить себя и своих детей. Диковинных существ, таких как Гилберт, отродясь не видали. Поговаривали, что есть какие-то чудовища в диких лесах, но туда ходить боялись. Да и те немногие, кто был достаточно глуп и смел, чтобы всё же отправиться в эту местность, обратно уже не возвращались. В деревне Фергуса про необычных зверей только байки ходили. И истории эти были недобрые и жуткие. Заканчивались они либо победой людей и смертью чудовищ, либо же сами дьявольские создания торжествовали над порочными грешниками и разрывали их на куски. У Гилберта дрожь пробегала от этих рассказов, но зато теперь стало неудивительно, почему люди так его боялись. Пожалуй, он и сам бы себя боялся, будь он на их месте.
Впрочем, вскоре они перешли к обсуждению более насущных вопросов: как избежать нападения Магов. Пока что им везло, но в любой миг может нагрянуть опасность. В конце концов, Гилберт уговорил своего нового друга отправиться вместе с ним на остров си́ринов. Фергусу казалось сказкой существование такого места, и уж совсем маловероятно, что они смогут туда добраться. Гилберт волновался больше о том, примут ли его сородичи человека? Если, конечно, на острове остался хоть кто-нибудь из них в живых. И в то же время си́рину уже сложно представить своё дальнейшее путешествие без друга. Вдвоем легче. Беседа, пусть даже на бытовые и практичные темы, спасали от ощущения одиночества. Знания Фергуса о порядках и законах людей просто неоценимы. К тому же без крыльев Гилберт чувствовал себя неполноценным и очень уязвимым. Убежать от разъярённой толпы станет не так-то просто. А как понял си́рин, народ не примет такого, как он, если их не разделяют прочные прутья клетки. Люди будут воспринимать его как дикого опасного зверя, которого лучше всего немедленно убить… Уничтожить… Как и его собратьев на острове сирен. Гилберт спрашивал Фергуса про чёрные палки с огнём и дымом, но тот был удивлён не меньше его, сказал, что никогда не слышал о таких. В его деревне, да и в городе люди пользовались луками, арбалетами и ножами. И ничто из этого не издавало оглушительно громких звуков. Это озадачило си́рина. Были ли люди, напавшие на них, Магами? Когда Гилберт поделился своей гипотезой с Фергусом, тот лишь покачал головой:
– Нет. Не могёт того быть. Магам не нужны палки громкие. Они и одним взмахом руки уничтожить могут. Без всякого дыма. Да и не нужна там орда Магов, чтобы убить горсть таких, как ты. Одного вполне хватит, чтобы целый город сместить с лица земли в мгновение ока. Поэтому и молится народ да дары носит своему Правящему Магу, чтобы защитил он и остановил силушку вражескую. Ибо Всемогущему может противостоять только Всемогущий.
Чем больше Гилберт узнавал о Магах и обычаях людей, тем больше ему самому хотелось побыстрее убраться от этого всего. Си́рин усердно стал планировать путешествие. Было решено распродать имущество и с запасом еды за плечами отправиться по ближайшей дороге в другой город. Возможно, там кто-то знает, как добраться до моря. Стоянки делать лучше на самом краю Тени Мага. Фергус будет ходить в город, всё узнавать, а Гилберт ждать его в палатке за городом. Когда наступят холода, то оставаться в гостинице. Человек объяснил, что хоть одна-то должна быть при местной таверне. Обычно там есть пару комнат для тех, кто перебрал и уже не может добраться до дома. Или в случае, если родной дом уничтожен после битвы Магов и родственников нет тоже, люди могут снять там комнату в долг. А как дела наладятся, отдать. Фергус заселится, а си́рина он проведёт как-нибудь тёмной ночью, чтобы никто не видел. Гилберт посвятит время охоте, а Фергус продаст туши и мех, да и сам станет подрабатывать разнорабочим. На том и порешили. День отъезда назначен, и си́рину не терпелось отправиться в путь. Надежда манила, и предвкушение нетерпением щекотало душу. На этот раз всё обязательно получится. В этот раз Гилберт был не один.
Сегодня си́рин отправился на охоту без сопровождения друга. Фергус уже довольно давно лежал дома с больной ногой. Всего за неделю до назначенного дня отъезда этот здоровяк умудрился её подвернуть, и теперь они вынуждены задержаться дольше планируемого в ожидании выздоровления. Домашним хозяйством и охотой пока занимался только Гилберт. И сейчас, после нескольких часов утомительного выслеживания добычи, он наконец-то достиг желанной цели. Си́рин бесшумно приближался к оленю. Ещё пару шагов. Лезвие скользнуло из ножен. Замах и… Земля содрогнулась, и он упал. Испуганный олень мгновенно исчез в чаще. Встревоженные птицы подняли гомон, покинув насиженные гнёзда, и воспарили в небо. Гилберт выругался и поднялся на ноги. Так близко… Ещё немного, и он смог бы добыть им с Фергусом пропитание на несколько дней… И тут осознание медленно опустилось на си́рина. Он побежал назад к дому. С той стороны виднелся густой чёрный дым. Сердце Гилберта бешено колотилось, он отмахивался от очевидных догадок. Этого не может быть! Ведь сегодня Фергусу стало лучше, и совсем скоро они должны отправиться в дорогу!
Си́рин выбежал к дому. Лёгкие судорожно вбирали запах гари, пытаясь восстановить дыхание. Горло першило, а глаза отказывались верить увиденному. За те минуты, что он стремглав нёсся через лес, дом сгорел дотла. Это не было похоже на пожар. Испепеляющий удар Мага. В конце концов, их дом заметили и уничтожили. Но ведь в последние дни Фергус даже немного ходил. Может быть, он смог выбраться из горящей западни? Надежда угольком тлела в груди си́рина, и он позвал друга. Потом ещё и ещё… Тишина. Тогда на негнущихся ногах Гилберт пошёл к дому. Удивительно, как быстро он успел остыть. Вспыхнув, как щепка, мгновенно сгорел и теперь был едва тёплый. Оставляя следы своих грубых ботинок в хаосе отпылавшей трагедии, Гилберт медленно продвигался по пепелищу. Почти всё сгорело. Осталось не так много металлических предметов: инструменты, лезвия ножей, горшки для приготовления пищи. Печь разрушена до основания. Везде валялись куски её кладки. Си́рин, не замечая хаоса, медленно шёл к месту, где последний раз видел Фергуса. Туда обрушилось пару балок, но между ними всё равно виднелись обгорелые кости друга. Первый человек, который отнёсся к нему хорошо. Не так тепло, как его родное племя, но всё же… Фергус спас си́рина от смерти в холодном лесу. Напарник по охоте. Его учитель. Только сейчас Гилберт осознал, как много Фергус сделал для него, как многому научил. Этот суровый, угрюмый человек теперь никогда не составит ему компанию на охоте, не расскажет о растениях в лесу, не отправится с ним в путешествие. Гилберт погладил костями своих пальцев почерневший череп. Что теперь? Фергус никогда не говорил, что делать с мёртвыми. На родине си́рина трупы тлели в дальней части острова, а после их кости выбрасывали далеко в море. Вот они, кости Фергуса, перед ним, но Гилберт до сих пор не знает, в какой стороне море. Насколько хватало глаз, до горизонта простирался лес. И эта последняя мысль, что он не знает, что делать с останками друга, что море так далеко, так далеко дом, друзья, сочные фрукты и беззаботная счастливая жизнь, подкосила си́рина, и он упал на колени перед смертным ложем. Рыдания вырывались из него. Все перенесённые потери чёрным контуром угля чертили шрамы на его сердце. Слёзы затопили его сознание, и он не противился им. Не было никого рядом, перед кем он должен сдерживать свою боль.
Больше
не было. Шли часы. Ночь заботливо укрывала мраком черноту пепелища. Обессиленный Гилберт уснул прямо в зале у дорогих ему костей.
Удивительно, но рассвет всегда наступает, какая бы тёмная ночь ни была позади. Птицы пели в лесу, не зная о случившемся горе. Словно не существует в мире боли и отчаяния, как будто всегда можно начать новую радостную жизнь. Гилберт проснулся. Мгновение он пытался вспомнить, почему он весь в золе, и тут события вчерашнего дня обрушились на него. «Будет болеть, – отстранённо подумал Гилберт. – Это воспоминание ещё долго будет болеть, как потеря крыльев. Только не снаружи, а внутри. Боль, которую никогда никто не увидит. Боль, которая никому не нужна». Он всё ещё не знал, что делать с костями друга. И, тяжело вздохнув, он решил не делать ни-че-го. Оставить всё как есть. Гилберт собрал оставшиеся вещи, внезапно вспомнил про подпол и разобрал завалы к нему. На удивление, запасы в нём не пострадали от огня. Он взял сколько мог и отправился в путь. Его ожидала долгая дорога домой в одиночестве.
По ту сторону ночи
Последующие дни не отличались разнообразием. Охота, готовка, сон, дорога, и снова всё повторялось по кругу. Без крыльев расстояния казались неимоверно огромными. Требовалось гораздо больше сил и времени, чтобы преодолеть их. Гилберт ещё не встретил ни одинокого путника, ни нагруженной повозки, запряжённой лошадью. Да и сама дорога обросла травой. Очевидно, что ей пользуются нечасто. Возможно, он выбрал неверное направление? Может быть, в конце не будет населённого пункта? С другой стороны, все дороги, которые вели из города, выглядели одинаково запущенными. К тому же, по выбранному пути он шёл уже довольно долго, чтобы возвращаться назад. Да и не стоит ли теперь стремиться обходить города? Сейчас Гилберт как никогда осознавал опасность встречи с людьми. С Фергусом ему повезло по чистой случайности, удачному стечению обстоятельств. Но повезёт ли ему ещё раз? Си́рин сильно сомневался. И в то же время долго путешествовать, питаясь одной дичью, тяжело. Запасы из подпола, которые он взял с собой, уже давно закончились. Гилберта уже воротило от вида жареного мяса, которое нечем разбавить. К тому моменту, как он добрался до города, он вновь обзавёлся готовностью залезать в чужие сады. Впрочем, к своему разочарованию, он вскоре узнал, что фрукты и овощи ещё не поспели. Сжав клюв, си́рин решил, что продолжит свой путь, промышляя охотой, и вступил на новую дорогу. Указателей нет, внутренний компас сбит, как теперь понял Гилберт, из-за Теней Магов. Поэтому путь выбирал наугад. Когда си́рин дошёл до нового города, его уже периодически тошнило от с трудом добытого мяса. Ночью Гилберт предпринял свою первую вылазку в поселение. Люди в основном спали, а те немногие, что шатались по улицам, зачастую были пьяны и едва волочили ноги, норовя в беспамятстве свалиться в канаву. Си́рин без труда обходил их незамеченными. А отточенные до совершенства на охоте нечеловеческие инстинкты позволяли ему передвигаться абсолютно бесшумно. Словно тень, Гилберт скользил в темноте. Выдавали его только голубые огни глаз, светящиеся во мраке. Но когда он их закрывал, то и вовсе становился совершенно неуловимым для взгляда.
В одном из внутренних дворов си́рин увидел плащ с капюшоном, сохнувший на бельевых верёвках. Недолго думая, Гилберт надел его. Чёрная ткань помогала ещё лучше сливаться с темнотой ночи, а капюшон скрывал глаза. Идеально. Успешно прогулявшись по городу незамеченным, си́рин почувствовал уверенность и решил пойти на риск – забраться в дом. Побродив по округе, вскоре он заметил подходящее здание. Одно из его окон было едва открыто, тогда как остальные оставались закрытыми на защёлки. Вероятно, его просто забыли запереть. Через стекло виднелась комната, заставленная вещами. Людей нигде не видно. Нервно сглотнув, Гилберт распахнул окно шире и бесшумно залез внутрь. Глаза прекрасно видели в темноте, и стало очевидно, что съестных припасов в этой комнате нет. Немного поколебавшись, си́рин прошёл дальше. В коридоре на второй этаж вела лестница, а также несколько прикрытых дверей. «Какой огромный дом! – подумал сирин. – Сюда бы несколько наших с Фергусом хижин влезло! Зачем людям столько места? И где искать кухню?» Гилберт методично, но нервно исследовал чужое жилище. На втором этаже, куда его загнало нестерпимое любопытство, си́рин обнаружил спальни и людей, мирно посапывающих в кровати. Почему-то около тумбочки виднелись натянутые верёвки с колокольчиками. Похожие оставлял Фергус, когда ставил ловушки на кроликов. Гилберт уже проклинал себя за то, что пошёл на второй этаж, но любопытство толкало его вперёд, в центр звенящей паутины. Непосредственная близость людей, пусть даже и крепко спящих, заставляла сердце си́рина бешено биться в груди. Затаив дыхание, осторожно и мягко ступая по полу между натянутыми верёвками, он оказался у цели. Аккуратно выдвигая шкафчики тумбочки, Гилберт разочарованно обнаружил увесистый мешочек с золотом. Что толку от денег, если ты не можешь ими воспользоваться? Вот если бы Фергус был жив… Его друг смог бы днём что-то купить, а теперь… Это было бессмысленно. Си́рин положил мешок обратно в тумбочку и бесшумно удалился на первый этаж. Обследовав другие комнаты, Гилберт быстро убедился, что и в них нет ничего съестного: всё то же нагромождение мебели, стульев, шкафов, столов, множества безделушек. В конце концов, он наткнулся на кухню и обнаружил подпол. Облегчённо выдохнув, си́рин направился к желанной цели, но внезапно услышал какой-то шум из другой комнаты. Страх мгновенно парализовал тело, и он замер. Неужели люди проснулись? Но нет. Прислушавшись, си́рин понял, что звуки доносились из комнаты с окном, через которое он проник в дом. Там стояла только мебель. Все люди спали наверху. Тогда кто же там? Сирин натянул капюшон поглубже на глаза, чтобы оставаться незаметным, и, бесшумно ступая, отправился выяснить, в чём дело. Осторожно заглянув в комнату, Гилберт увидел двоих парней. По-видимому, они проникли в дом через то же окно, что и он. По мнению си́рина, незнакомцы производили очень много шума, особенно тот, что помоложе. Но хозяева не проснулись бы от этого. Для человеческого слуха нужно что-то погромче. Гилберт встал в плотной тени шкафа и наблюдал. Двое мужчин как можно тише начали исследовать комнату, аккуратно выдвигая и задвигая ящики комодов и шкафов. «Да это может продлиться вечно!» – подумал си́рин. Нетерпение и раздражение на внезапных шумных незнакомцев отодвинули страх и осторожность. Прежде чем Гилберт понял, что делает, он беззвучно вышел из своего укрытия и спросил шёпотом:
– Что вы тут ищите?
Парень пониже, по-видимому, ещё совсем подросток, чуть не вскрикнул от неожиданности, но старший напарник закрыл ему рот рукой. Они оба напугались си́рина, но тот, кто был повыше, сохранил самообладание и тихо задал вопрос:
– Кто ты?
– Не важно. Вы много шумите и мешаете мне. Забирайте, что хотели, по-быстрее и уходите.
Парней этот ответ сбил с толку. Не похоже, чтобы с ним разговаривал хозяин дома или кто-то из слуг. Возможно, в этом городе завёлся другой вор, о котором они ничего не знали? Но если так, значит, в этом доме уже нет добычи. Тогда зачем незнакомец задал свой вопрос? Мысли метались в голове, но решаться нужно быстро. Поколебавшись несколько секунд, парень постарше сказал шёпотом:
– Мы ищем золото.
К немалому удивлению, они услышали следующий ответ от си́рина:
– На втором этаже, в тумбочке, но будьте аккуратны: там очень много колокольчиков.
Сказав это, Гилберт направился в другую комнату. Обернувшись через плечо, он увидел, что сначала парни застыли в недоумении, но потом несмело двинулись в направлении второго этажа. «Надо убираться отсюда поскорее, – подумал Гилберт, – не нравится мне это всё. Зачем я вообще с ними заговорил?». Он пошёл по направлению к погребу, полному съестных запасов. Наполнив рюкзак до краёв, Гилберт отправился к выходу. Даже с первого этажа чуткий слух си́рина улавливал шаги двух незнакомцев. Гилберт фыркнул и направился к окну. Через мгновение послышался жуткий звон и истошные крики: «Воры! Воры! Держите их!» Громкий топот возвестил приближение незадачливых грабителей к Гилберту. Всё это сулило неприятности. Си́рин быстро выпрыгнул в окно и побежал по узкому переулку. К удивлению, через несколько шагов Гилберта обогнал старший незнакомец, но выход ему перекрыл хранитель порядка. Парень увернулся от него и тут же угодил в руки второго, выскочившего из-за угла. Си́рин, недолго думая, на ходу врезал кулаком мужчине, схватившего вора, под дых. От неожиданности тот отпустил парня, и тот, не теряя времени, тут же ринулся вслед за Гилбертом. Пробежав пару кварталов, они нырнули под мост и затаились там. Погони не было слышно. Несколько минут они тяжело глотали воздух, восстанавливая дыхание. Пока си́рин бежал, капюшон слетел с его головы, и он этого даже не заметил. Парень повернул голову и увидел создание с голубыми огнями в чёрных глазницах птичьего черепа и шарахнулся в сторону. Ему хотелось кричать от страха при виде этого жуткого создания, но голос не слушался. Словно рыба он бесшумно открывал и закрывал рот, не сводя глаз с незнакомца. Сердце ещё бешено колотилось от погони, и вид си́рина только усиливал пульс. Прошло несколько долгих мгновений, в течение которых человек ждал нападения страшного существа. Вот-вот в следующую секунду это дьявольское отродье нападёт на него, пронзит клювом или что ещё делают подобные дикие звери с людьми?! Но время шло, а Гилберт спокойно восстанавливал дыхание и не проявлял никаких признаков агрессии. Человек успокоился, и к нему стало приходить осмысление происходящего. Этот зверь, кем бы он ни был, мог разговаривать, а значит, разумен. Более того, это создание только что спасло ему жизнь, отбив у хранителя порядка. А такие вещи не проходят без следа. Особенно для таких, как он. Парень сделал над собой невероятное усилие и, почистив пересохшее горло, хрипло произнёс:
– Спасибо.
Гилберт посмотрел на него и промолчал. Человек, убедившись, что во взгляде и позе си́рина нет угрозы, расслабился и продолжил:
– Ты дьявол?
Но Гилберт и тут ничего не ответил.
– Эй, ты же по-ни-ма-ешь че-ло-ве-чес-кую речь? – осмелел незнакомец.
Гилберт закатил глаза в раздражении и огрызнулся:
– Конечно, понимаю!
– Так, а чего не отвечаешь? – сказал парень и хлопнул его по плечу. Испуг прошёл окончательно. – Спасибо тебе, что спас мою шкуру. Да ещё и солидную добычу в этот раз удалось достать!
С этими словами он достал туго набитый кошелёк и встряхнул его. Монеты весело зазвенели. Парень продолжил:
– Откуда ты знал, что золото там?
– Я его там нашёл, – со вздохом ответил Гилберт.
– Видел золото и не взял его? Странный ты парень! А зачем же тогда залез в дом? Я так понимаю, что ты там тоже нежданный гость?
Это напомнило си́рину о цели своей вылазки. Он молча открыл свой рюкзак, достал оттуда сушёные яблоки и начал их жевать. Хоть он и не любил вкус этих фруктов, всё-таки Гилберт зажмурился от удовольствия. Наконец-то другая пища. Парень смотрел на него в недоумении:
– Еда? Серьёзно, ты залезал воровать еду? Но ведь на рынке гораздо это проще сделать!
– Проще, – ухмыльнулся Гилберт. – Ты моё лицо видел? Я вообще при свете дня не появляюсь в городе. Люди, знаешь ли, не очень любят дьявола, – саркастически добавил он.
– Да, правопорядочные действительно не любят, – вздохнул незнакомец и тут же весело добавил: – Но мы-то не такие. Знаешь, я и сам своего рода дьявол, – продолжил он и задорно подмигнул. – Хочешь вступить в нашу воровскую шайку? У тебя всегда будет еда и куда больше, чем ты себе можешь представить! Тебя как звать?
– Гилберт, – удивлённо отозвался си́рин. Странно, что его приглашают в человеческое общество.
– А я Тед. Тед Клык. Так что, ты согласен? – И посмотрев на провизию, торчащую из сумки Гилберта, парень добавил: – Ты ведь не ешь людей и младенцев?
– Нет, конечно, – фыркнул си́рин.
– И я тоже, так, что думаю, мы споёмся.
Тед встал и протянул руку. Гилберт пожал её и тоже поднялся. Впрочем, от его взгляда не укрылось брезгливое выражение лица Теда при виде костей его пальцев.
– Это ведь не заразно?
– Нет, – хмуро отозвался си́рин, – я таким родился.
– Вот и славно, – бодро ответил Тед. Его весёлость тут же к нему вернулась. – Пойдём, я познакомлю тебя с нашей командой.
Они шли довольно долго. Почти на самом краю города стоял старый кабак. Ещё с улицы слышались грохот музыки и шум голосов. По-видимому, для посетителей этого заведения ночь была только в самом разгаре. Перед входом Тед остановился и посмотрел на Гилберта.
– Да, приятель, не стоит нам сейчас привлекать внимание. – Парень натянул капюшон на голову си́рина, скрыв целиком его лицо. – И опусти клюв, пожалуйста, старайся ни на кого не смотреть, спрячь руки в карман. У нас тут много «своих», но встречаются и порядочные граждане. Да и первое впечатление ты производишь не слишком приятное. – Тед усмехнулся и продолжил: – Так что нам стоит миновать эту шумную толпу как можно незаметнее. Особенно тебе. Думаю, ты и сам это прекрасно понимаешь.
Они вошли внутрь. Холод ночи сменился духотой тесного помещения. Звуки и запахи заполняли многолюдный зал до краёв. Народ пил, мужики обнимали прехорошеньких куртизанок, а кто-то уже и вовсе спал под столом. Ушлые мальчишки вытаскивали кошельки из их карманов. Казалось, каждый занят своим делом, и появление новоприбывших не вызвало интереса. И всё-таки Гилберт чувствовал на себе чужие взгляды.
– Эй, Клык, рад тебя видеть! – вдруг послышался радостный крик от брюнета за дальним столом. – А где малыш? И что за странный тип в маске с тобой?
– Воу-воу, Ирвин. – Тед расплылся в радостной улыбке. – Не слишком ли много вопросов для усталых путников? Я вообще с тобой не хочу разговаривать без кружки пива и рагу из баранины.
– Рагу из баранины?! Я смотрю, кто-то сегодня при деньгах! – ответил Ирвин, наконец-то вылез из-за стола и панибратски обнял Теда.
– Да, сегодня погуляем. – Подмигнул ему тот и серьёзно добавил: – Пойдём, дело есть, дёрни наших, мне нужно сделать объявление.
Ирвин криво ухмыльнулся и обвёл зал широким жестом.
– Веселье в самом разгаре! Думаешь, я смогу оторвать ребят от важных дел?
– Кто не придёт, с тем буду говорить лично, – сурово отчеканил Тед и обратился к своему пернатому спутнику: – Гил, пойдём со мной.
– Не называй меня так. Если хочешь сокращать моё имя, то зови Берти, – пробурчал си́рин.
Ирвин выпучил глаза в недоумении и тихо пробормотал:
– Ого, какая реалистичная маска и клюв даже открывается…
Но ответа парень не получил. Тед с Гилбертом уже направились в сторону подсобного помещения. Через череду длинных коридоров они наконец-то дошли к двери, ведущей в подвал. Тед хитро постучал. Защёлка для глаз отодвинулась. Некто посмотрел на него суровым взглядом, засов заскрежетал, и дверь открылась.
– Привет, Билл! Всё такой же крепкий страж, что и всегда! – с улыбкой поздоровался Тед и похлопал его по плечу.
– А это кто? – хмуро пробурчал парень и указал на си́рина пальцем.
– Сейчас соберу остальных весельчаков и узнаешь, – беспечно отозвался Тед, и они с Гилбертом стали спускаться по длинной лестнице вниз. В конце оказалось довольно просторное помещение. Меньше зала кабака, но достаточно большое, чтобы там с комфортом могли разместиться человек десять. В камине задорно потрескивал огонь. Присутствующие радостно приветствовали Теда. Кому-то он пожал руку, кого по-братски обнял, другим просто ограничился кивком головы. Все наперебой спрашивали про незнакомца и пропавшего напарника. Всем Тед отвечал одинаково: «Расскажу позже». Он усадил Гилберта рядом с камином так, чтобы тень скрывала его лицо. Минут через десять людей в комнате значительно прибавилось. Пьяные и весёлые, они занимали свободные стулья и тюфяки. Последним пришёл Ирвин и объявил, что все в сборе.
– Говори, мы слушаем, – подал голос кто-то из собравшихся.
Тед Клык встал на свет, чтобы все хорошо его видели, и начал свою речь:
– Сегодня ночью мы потеряли нашего юного, ещё не оперившегося Джо. Мы попали в хорошенькую передрягу, которую малыш не пережил, да и я едва утащил ноги. Но благодаря этому парню… – Он указал на Гилберта. – …я получил возможность вернуться к вам, друзья. Он спас мне жизнь, отбив от беспощадных рук правосудия. Иначе не говорил бы я сейчас с вами. Ко всему прочему, благодаря ему мы быстро добыли золото… – Заговорщицки подмигнув, Тед продолжил: – …и его там было немало. В честь этого события мы устроим хорошенькую пирушку.
Толпа радостно взревела. Жестами успокоив людей и призвав к тишине, Клык продолжил:
– Да-да, это прекрасно, но прежде, чем мы как следует покутим, я хочу сказать ещё пару слов. Этот парень… – Он вновь указал на си́рина. – …теперь с нами. И пусть его внешность… Хм… Крайне необычная, он теперь часть нашей команды. Подойди сюда, Гилберт.
Си́рин встал и подошёл на свет, не поднимая головы. Тед внезапно сменил тон с приятельского на серьёзный, в нём даже проскальзывали стальные нотки, и продолжил:
– Я обязан Гилберту своей жизнью. Теперь он под моей защитой, и все, кто против, будут иметь дело со мной, – закончил он и сдёрнул с си́рина капюшон.
Воцарилась гробовая тишина. Казалось, даже пьяные весельчаки протрезвели. Люди смотрели на странного зверя с открытыми ртами. Выражения на их лицах сменялись то ужасом, то удивлением, то отвращением, то гневом, то недоумением. Очевидно, что шайка воров не рада появлению си́рина в их компании, но и открыто возражать Теду никто не посмел. Страх перед неведомым чудовищем боролся со страхом перед Клыком.
– Что ж… Раз мы всё порешили сегодня, всех угощаю! Пьём за нашего ушедшего маленького Джо и в честь появившегося друга Гилберта! – нарушил тишину Клык.
Послышались одобрительные крики. Впрочем, не такие громкие и радостные в этот раз. Люди направились к двери наверх. Никто не хотел остаться без выпивки. Но веселье уже смешалось с недоумением, страхом и замешательством.
– Пойдём, я покажу тебе комнату, где ты будешь спать, – обратился Тед к Гилберту и повёл его за собой.
Оказалось, что в конце зала прятался ещё один дверной проём, завешенный гобеленом. За ним располагался короткий коридор с четырьмя дверьми. Тед достал ключ и открыл самую дальнюю из них. Перед Гилбертом предстала довольно маленькая комната. Две кровати теснились друг напротив друга. Между ними стояла крохотная тумбочка с несколькими ящиками, каждый из которых запирался на ключ. А в углу втиснулся небольшой узкий шкаф. В общем-то, вот и весь скарб. Тед вручил си́рину ключ со словами:
– Я скоро вернусь и принесу тебе еды. Всё, что ты захочешь, целую кучу. Выпивку будешь? И да, сегодня тебе лучше закрываться на замок. Я переночую в другом месте, завтра сделаю копию ключа, и мы тут будем вместе хозяйничать.
Гилберт отказался от алкоголя, попросил больше фруктов и что-нибудь на вкус Теда. Его новоиспечённый друг кивнул. Через некоторое время парень вернулся с целым подносом еды и вновь удалился, оставив си́рина в одиночестве. Свежих фруктов в кабаке не оказалось, но зато нашлись вымоченные в меду лакомства, что очень порадовало Гилберта. Помимо них среди угощений он обнаружил рагу из баранины с овощами, орехи, пару пирогов с тыквой и клюквой и несколько кусков вяленого мяса, которое си́рин сразу отодвинул в сторону, решив даже не прикасаться к ним. Джеймс накормил его этими мерзкими солёными ломтями до конца жизни. Гилберт больше ни куска не возьмёт в рот этой гадости по доброй воле. Всё остальное он с большим удовольствием съел, запив сладким фруктовым напитком с мёдом. Давно си́рин так вкусно и разнообразно не ел. Довольный и сытый, Гилберт, заперев дверь, лежал на кровати, глядя в потолок. Как хорошо иметь кров над головой, спокойно отдыхать без назойливых насекомых и вероятности промокнуть под дождём ночью. Вспоминая прошедший день, Гилберт и сам удивлялся, как так сложилось. Почему решил заговорить с незваными гостями в чужом доме, отбить Теда у хранителя порядка, согласился пойти с незнакомцем в его логово, не думая, что это могла быть западня? Казалось, что все поступки си́рина были неосторожны, и он подвергал свою жизнь всё большей опасности с каждым новым решением. Хотя кто знает? Может, и сейчас люди наверху что-то замышляют против него? Перед глазами всё ещё стояли их лица, полные гнева и отвращения. «Должно быть, лучше всё-таки сбежать из этого места, пока не поздно…» – сонно подумал Гилберт, но сытость и усталость навалились на него и погрузили в глубокий сон.
Наверху веселье только разгоралось. Помещение кабака явно не рассчитано на такое количество людей и трещало по швам от гогота и пьяных криков. Шайка воров забыла про ужасного незнакомца в подвале и жизнерадостно наслаждалась выпавшим везением богатой добычи. Народ уже охрип от смеха и песен. Несколько часов кряду люди буянили и веселились. Некоторые парни, несмотря на шум, уснули прямо на стуле. Уже светало, и мало-помалу кутёж утихал. Кто мог, уползал в свою комнату. Хозяева кабака ворчали, но не слишком серьёзно. Выручка за вечер оказалась солидной.
Тед Клык, шатаясь, спустился в подвал и сидел возле потухшего камина. Он уже начинал дремать, как почувствовал, что кто-то подошёл к нему. Тед сонно открыл глаза и увидел озабоченное лицо Ирвина. Он был на удивление трезв и серьёзен.
– Клык, что ты творишь? Зачем ты притащил сюда этого дьявола? Он же не человек. Неизвестно, какие беды он на нас навлечёт! У меня дрожь по телу идёт, когда я смотрю на это чудовище.
Тед тяжело вздохнул. Он был слишком уставшим, чтобы пререкаться, но момент был важным. Его нельзя спускать с рук. Парень собрался с силами, отогнав пьяный туман, и как можно серьёзнее сказал:
– Этот дьявол спас мне жизнь. Он обеспечил нашу сегодняшнюю пирушку и еду на ближайший месяц. К тому же тебя там не было, Ирвин. Он бесшумно передвигается по дому. Когда Гилберт заговорил, я думал, что сама тьма взывает ко мне! Я не мог понять, где он находится, и не слышал, как передвигается. Ни единого шороха! Знаешь, Ирвин, если это существо и дьявол, то он наш дьявол. И я чувствую, что Гилберт принесёт нам удачу.
Тед Клык оказался прав. Дела действительно шли в гору. Из Гилберта получился превосходный вор. Тед научил его, как изготавливать и пользоваться воровскими отмычками, аккуратно взламывать замки, заметать за собой следы. Слух, ориентация в темноте, бесшумное передвижение у Гилберта были превосходны. Даже лучшие из лучших воров их шайки казались неповоротливыми громкими медведями по сравнению с ним. Тем не менее росло не только количество денег, но и известность шайки. Слишком уж много убытков эта скромная компания стала приносить горожанам. Власти серьёзно взялись за поиски нарушителей спокойствия. Впрочем, кражи слишком идеально проходили, чтобы дело продвигалось быстро и удалось напасть на след грабителей. Тед Клык и Гилберт стали напарниками, ходили на дело вместе. Хитроумные стратегии поиска богатого дома для воровства и бесшумность Гилберта сделали их главными золотодобытчиками шайки. Это немного сгладило впечатление от странной внешности си́рина, и остальные участники их команды относились к нему с чуть меньшей неприязнью. Хотя до конца животный страх так и не удалось вырвать из них. Тед же довольно быстро привык к си́рину и тепло относился к нему, как к другу. «Я чувствую себя почти как дома. Снова в обществе, снова полно еды», – с облегчением думал Гилберт. Правда, и то, и другое оказалось не лучшего качества. Среди людей не нашлось душевной искренности, а в меню кабака нет свежих фруктов. Да и ночной образ жизни не слишком нравился си́рину. С вылазки обычно они с Тедом возвращались ближе к четырём-пяти часам утра, а после кутили ещё несколько часов. Особенно долгие пирушки закатывали, когда люди в воровской шайке уходили на дело и не возвращались. Алкоголь лился рекой, а на следующий день все чувствовали себя скверно, что, собственно, неудивительно. Гилберт не пил с остальными. Вкус алкоголя ощущался резким и совершенно ему не понравился.
– Как будто гнилые фрукты, в которые добавили перца, – поделился своим впечатлением си́рин, как только откашлялся после глотка вишнёвой настойки.
– Зато какую легкость чувствуешь потом, – возразил вор. – К тому же выпивка помогает забыться.
– Зачем тебе это?
– Как зачем? Разве ты не хотел что-нибудь забыть, что-то ужасное и неприятное?
Си́рин промолчал, уставившись в стол. Конечно, тяжёлых воспоминаний у него накопилось в избытке. Гилберт часто просыпался в поту от кошмаров. Но никогда не думал, что есть возможность всё это забыть. Или как там Тед сказал? Забыться? Хочет ли си́рин этого? Ведь даже болезненные события – часть его жизни, личности и характера. Что будет, если Гилберт забудет то, что так сильно повлияло на него?
– И вы после этих пирушек совершенно ничего не помните? Плохие воспоминания больше не тревожат? – осторожно уточнил си́рин.
– Нет, конечно, они возвращаются, – засмеялся Тед, – мы забываем лишь на время. Алкоголь притупляет боль, отдаляет суровую реальность.
– И в чём же тогда смысл?
Тед мрачно ответил:
– А смысл в том, что посмотреть в глаза своей жизни бывает очень жутко, и ты отворачиваешь взгляд, юлишь. А потом она припирает тебя к стенке и пристально смотрит прямо в душу. Ты не можешь отвертеться, убежать, и становится невыносимо. – Тед замолчал, глядя в свою кружку, и тихо добавил: – Ты ведь замечал, что иногда люди из нашей шайки не возвращаются? Да, со временем приходят другие, но те, кто ушли, ушли навсегда. Знаешь, почему? Конечно же, не знаешь! Их повесят, Берт. Хранители порядка города их сажают в тюрьму, стерегут там как зеницу ока. А потом вешают на базарной площади в назидание всем остальным. Пойманный вор – мёртвый вор. Будь неуловимым, чтобы остаться живым. Не важно, что ты украл: мешок золота или кусок хлеба, если тебя поймают, наказание одно – смерть.
У Гилберта всё похолодело внутри. Си́рин никогда не был дружен с остальными ворами из шайки. Ведь они его сторонились. Но всё-таки невыносимо думать, что так много тех, с кем он сидел рядом, перекидывался парой-тройкой фраз, уже мертвы.
– Почему же тогда мы не пытаемся освободить пленённых товарищей?
Тед ухмыльнулся и невесело сказал:
– Хранители порядка крайне редко ловят воров, но если поймают, то добычу свою они уже не упустят. Охраняют её такой толпой, что будь ты самым лучшим из лучших, тебе всё равно не прорваться. Просто станешь очередной бессмысленной жертвой. В этом городе никто не любит воров. Мы – отбросы общества. Правопорядочные граждане считают, что мы легко отбираем то, что они заработали с трудом. Может быть, в чём-то они и правы… – Тут Тед хлопнул ладонью по столу и произнёс: – Но так ли нам тут легко? Я пытался зарабатывать на жизнь честным трудом. Не так-то просто найти хорошую работу, когда у тебя нет связей и рекомендаций влиятельных друзей. Ты знаешь, я делаю вид, что подрабатываю помощником хозяев этого кабака, чтобы обеспечить себе прикрытие. Так вот, этих денег не хватило бы даже на оплату комнаты, не говоря уже об одежде. Я не хочу вновь оказаться на улице, Берт.
Тед положил голову на руки, воспоминания придавили его. Гилберт чувствовал, возможно, парень что-то упускает, и в то же время си́рин не достаточно хорошо понимал общество людей. Можно ли найти другой выход? Во всяком случае, для себя он его пока не видел. И тем не менее Гилберту отчаянно хотелось подбодрить друга.
– Может, всё не так плохо? Теперь ведь я с вами. Я могу помочь освободить тех, кого поймали… – неуверенно начал си́рин.
Клык встрепенулся и резко схватил Гилберта за ворот рубашки. Пьяный дурман, казалось, отпустил парня. Сейчас его глаза поблескивали сталью и смотрели прямо в голубые огни глаз си́рина. Чеканя каждое слово, Тед тяжело сказал:
– Не смей, Берт, слышишь?! Никогда не смей возвращаться за теми, кого схватили! Это верная и глупая смерть! Я не хочу терять напрасно людей. Обещай мне, что никогда не пойдёшь освобождать пойманных воров! Даже меня! Обещаешь?!
Си́рин был ошарашен. Никогда прежде его друг не обращался с ним так жёстко и резко. Он колебался, не зная, что и предпринять.
– Берт, обещай мне, что не будешь возвращаться даже за мной! – повторил Тед Клык.
– Ладно… Я обещаю…
Парень тут же расслабился и обмяк. Суровость сошла с его лица, уступив место огорчению и усталости. Немного помолчав, он промолвил:
– Прости, Берт. Слишком многих мы потеряли в таких вот глупых попытках. И это куда тяжелее видеть, как их хватают на твоих глазах, чем когда люди просто не возвращаются с вылазок. Много хитроумных планов спасения предпринималось со мной и без меня. И все они закончились одинаково. Напрасными жертвами. Берт, реальность такова, что мы ходим по острию ножа, на грани жизни и смерти. И исчезновение ещё одного человека лишь напоминает об этом.
Тед сделал солидный глоток из своей кружки и вновь опустил голову на руки. Наступило тягостное молчание. Гилберт не знал, какие слова подобрать, лихорадочно обдумывал услышанное и пытался найти хоть какую-то надежду. Потом его мысли перебил храп друга. Тед Клык забылся сном.
Тед ежедневно поддерживал свою физическую форму в тонусе и брал Гилберта с собой на тренировки. Они уходили прочь из города, глубоко в лес, где никто не мог их увидеть. Разминка напоминала те упражнения, что си́рин привык делать с Фергусом, но после Тед обучал его совершенно новому навыку – искусству уличной драки. Из Гилберта вышел отличный спарринг-партнёр, он всё схватывал на лету. И если в начале Тед ещё одерживал над ним верх, то впоследствии Гилберт всегда выходил победителем. Парня это только подзадоривало, и он ещё усерднее занимался, становясь ещё сильнее и выносливее. Насколько это возможно для человека.
После очередной дружеской схватки ребята устало повалились на траву, восстанавливая дыхание.
– Тед, – начал Гилберт, глядя на безоблачное небо, – а почему у тебя прозвище Клык?
– Знаешь, я как-то не люблю клички, чувствую себя дворовой собакой или чумазым мальчишкой, – неохотно ответил парень. – На самом деле мне больше нравится, когда меня зовут по имени, но остальные настойчиво называют меня Клыком. Так что, пожалуй, я и сам к этому привык. К тому же вору лучше не светить своё имя лишний раз. Чем меньше тебя знают, тем лучше.
– И всё-таки, – не унимался Гилберт, – почему именно Клык?
– А ты настойчивый, – с улыбкой ответил Тед и продолжил: – Когда я только начинал обучаться воровскому ремеслу, прошлый вожак хотел меня унизить, заставить делать всякую грязную работу. А я отказался, да так рьяно, что один из его людей сказал: «Этому мальцу палец в рот не клади. И палец, и руку распорет, как клык дикого зверя!» Всё же меня тогда сильно побили, но заставить что-то сделать так и не смогли. А сейчас уже никого из них нет в живых. – Он ухмыльнулся и продолжил: – Теперь уже нет этих мерзких порядков, когда главари унижали новичков, демонстрируя своё превосходство. И, на мой взгляд, стало значительно лучше. Сила не всегда даёт истинную власть.
– А у нас в шайке есть главарь? – спросил Гилберт и посмотрел Теду в лицо.
– Конечно, – засмеялся парень в ответ, – вообще-то это я. Разве ты не заметил, как меня все слушаются?
Си́рин вспомнил, что, несмотря на то, что Тед почти никогда не повышал голос, не демонстрировал свою власть, все без пререканий выполняли его просьбы.
– Ты как-то не похож на главаря, – тихо промолвил Гилберт.
– А кто, по-твоему, похож? – ухмыльнулся Тед и хитро подмигнул. – Как, по-твоему, должен выглядеть главарь?
– Хм-м… Мы как-то с тобой видели украдкой правителя города. Он был весь такой важный, его боялись, перед ним трепетали. Эту важную птицу легко заметить среди других людей из-за роскошного наряда. Наверное, так должны выглядеть главные среди людей…
Ха, он просто скоморох в пышных одеждах власти. Если бы он действительно был хорошим правителем, то нас не мучили бы такие вопиющие бедность и безработица в городе. Он гребёт всё под себя, упиваясь своей властью, и совершенно не умеет решать вопросы горожан. А я умею. Я знаю, как управлять своими людьми, чтобы все остались сыты и довольны. Мои решения справедливы и приводят к хорошим результатам для всех. Никто не чувствует себя ущемлённым или не услышанным. Именно поэтому я так долго стою во главе нашей шайки. Важно не то, как ты выглядишь, а как ты умеешь решать вопросы своих подопечных.
Гилберт ничего не ответил. Он задумчиво смотрел в небо, обдумывая услышанное. Тед прервал его размышления вопросом:
– Знаешь, Берт, у нас обычно не принято спрашивать о прошлом. Неважно, что случилось до того, как ты попал в шайку. Но всё же… Могу я тебя спросить, откуда ты? Я никогда не встречал подобных существ.
За последние несколько недель Гилберт впервые вспомнил о родном острове. Сердце тут же сжалось от тоски. Как будто он предал свой дом, оставаясь здесь, с Тедом, вместо того, чтобы искать путь на остров. Тихо и с грустью си́рин рассказал свою историю, спросив под конец, не знает ли он, в какой стороне находится море и кто пользуется дорогами. Но Тед сказал, что не в курсе ни того ни другого. У Гилберта стало совсем тяжело на сердце. Значит ли это, что он не сможет вернуться домой, не увидит никого из своих сородичей и никогда не сможет стать счастливым, как в те далёкие дни своего юношества? Тед видел, что его друг совсем погрузился в мрачные мысли, и решил поменять тему:
– А не хочешь ли расслабиться в компании прекрасной куртизанки? Развеять с ней свои печали? Мне кажется, тебе понравится. Поискать какую-нибудь слепую девочку, а? На них и цены ниже, и пугаться она тебя не будет. Главное, не давай ей руки сильно распускать, чтобы не трогала клюв.
Си́рин молчал. Он ведь так и не познал женщины. В день его созревания он был пленён, а его сородичи убиты. С тех пор он пережил так много горестей, что мысли о женщинах не приходили ему в голову. Сладкая нега удовольствия, которая бередила фантазию давным-давно, так и осталась байками старших си́ринов. Стоит ли получить этот новый опыт с человеческими женщинами? Гилберт вспомнил продажных девушек, которых он мимоходом видел в кабаке. Страстное желание они не вызывали. К тому же он часто слышал жалобы других мужчин из шайки на всякие болезни, которые они периодически получали от продажной любви.
– Спасибо тебе за предложение, но я, пожалуй, обойдусь без куртизанок, – твёрдо решил для себя Гилберт.
– Может, оно и к лучшему, – с облегчением ответил Тед. – Организовать нечто подобное непросто. Но если бы ты захотел – не сомневайся, я достану тебе даму сердца из-под земли.
Гилберт улыбнулся. Приятно ощущать заботу друга, пусть даже и такую необычную. Как бы то ни было, он всё равно не знал, в какой стороне остров. Да и возвращение туда с каждым днём казалось всё более призрачным. Здесь у него есть крыша над головой, кусок хлеба и дружеское плечо Теда. А за пределами этой воровской жизни только неизвестность, одиночество и, вероятно, новые страдания. Он боялся сам себе признаться, что не готов встретиться со всем этим вновь.
Тед Клык неоднократно звал Ирвина на тренировку вместе с Гилбертом, но парень всегда хмуро отказывался. Раньше друзья проводили много времени вместе, но с появлением си́рина отношения у них совсем разладились. Ирвин негодовал: «И зачем только Тед возится с этим уродом, как с любимым псом? Как может доверять этому чудовищу? Ходить с ним в паре на дело? И самое главное, как смог Клык променять его, Ирвина, на это дьявольское отродье?» Гнев и обида всё сильнее разрастались в сердце парня. И он становился всё более раздражительным. Это не осталось незамеченным, и в один из дней Клык попросил Гилберта остаться в логове, а сам отправился на тренировку с Ирвином. Они молча шли к лесу под тёплыми лучами солнца. Тед улыбался ласковому погожему деньку. Ирвин же хмурился и смотрел себе под ноги. Когда они пришли на место, парень уже не смог сдерживать недовольство и ядовито выпалил:
– С каких это пор мы теперь тренируемся так далеко от логова? Мы с тобой полдня топали в этот лес. Раньше ведь тренировались во дворе кабака.
Клык внимательно посмотрел на друга и спокойно произнёс:
– Здесь нас никто не услышит. Это важно для безопасности Берта. Ты ведь о нём хотел поговорить?
Ирвин судорожно сжимал и разжимал кулаки. Лицо его залила краска. Он не думал, что Клык прочитает его мысли. Укажет на самую суть его злости. Проницательность главаря застала Ирвина врасплох, и это ещё сильнее разжигало ярость. Тем временем Клык, не дождавшись ответа друга, принялся разминаться. Это вывело Ирвина из оцепенения. В конце концов, они же хотели вместе потренироваться, как в старые добрые времена, до появления этой пернатой твари, которая разрушила всё. Ирвин тоже начал разминаться, и вскоре они приступили к тренировочному бою. Клык был в отличной форме. Упражняясь в паре с Гилбертом, который превосходил человеческую реакцию и ловкость, Тед и сам стал значительно сильнее и маневреннее. В то же время Ирвин, забросивший совсем любые физические занятия, растерял былую удаль. Попав под очередной удар, он обвинил во всём Гилберта. Из-за него он лишился тренировок с Тедом и теперь стал слабее!
– Так ты расскажешь мне, в чём твоя проблема? – вытащил его из задумчивости голос главаря.
– Моя проблема?! – рассвирепел Ирвин и попытался сделать выпад, но Клык вновь увернулся. – У меня проблем нет! Это у тебя проблемы с этим уродом! Зачем ты его притащил к нам? Поселил в свою комнату, кормишь с нашего стола! Возишься с ним, как с любимой зверушкой, целыми днями!
В этот момент Тед, не рассчитав силу, нанёс Ирвину мощный удар. Тот отшатнулся на несколько шагов назад и удивлённо посмотрел на друга. Прежде чем Клык успел извиниться, Ирвин бросился на него, не сдерживая всю накопившуюся злость. Тед едва успевал уворачиваться под градом ударов товарища. В конце концов, обессиленный Ирвин осел на землю, тяжело дыша. Клык тоже сбил дыхание и, присев рядом с другом, проговорил:
– Прости, я не хотел тебя так тяжело ударить, не рассчитал силу.
– Ты и с тварью этой пернатой просчитался, – сквозь зубы процедил Ирвин.
– Может, хватит? – в голосе Клыка появилась угроза. – Берт – отличный вор, лучший из нас. Благодаря ему мы процветаем, как никогда прежде! Это факт, Ирвин. К тому же, если бы ты позволил себе заглянуть за его пугающий вид, то понял, что Берт – хороший парень. Мы можем тренироваться все вместе, ты бы лучше его узнал и смог подружиться. Я ведь тебя неоднократно приглашал заниматься с нами. Но ты не даёшь шанс… Ни ему, ни мне, – тихо закончил Тед.
– Почему я должен давать шанс этому дьявольскому отродью? Я просто хочу, чтобы всё стало как раньше! Пусть этот урод уйдёт, мы прекрасно справимся без него!
Тед задумчиво наклонил голову и внимательно посмотрел на Ирвина. Тихо и печально главарь произнёс:
– Ты совершенно меня не слышишь. Ведёшь себя как ребёнок…
– Это я себя веду как ребёнок?! Да это ты ведёшь себя как ребёнок! Променял меня на это чудовище!
– Хватит! – рявкнул Клык. Терпение его закончилось. – Прекрати скулить! Я тебя не менял на Берта. Ты сам обходишь меня стороной! Я тебе уже всё сказал! Берт остаётся с нами, нравится тебе это или нет! Больше я повторять не буду! Ты просто меня не слышишь!
С этими словами Клык встал и направился обратно в сторону города. Он был зол на себя и на Ирвина. Впервые он не смог уладить конфликт. И в довершении ко всему совершенно потерял над собой контроль, накричав на друга.
Ирвин молча провожал Теда свирепым взглядом. «Совсем этот пернатый уродец запудрил мозги нашему главарю. Пора уже принимать решительные меры», – подумал парень и встал с земли.
С этого момента все его мысли были направлены на поиски способа избавиться от си́рина. Ирвин говорил с другими товарищами в шайке. Между собой они тоже называли Гилберта ручным монстром Клыка. С одной стороны, они считали, что их главарь слишком уж много возится с этим жутким созданием, с другой – очевидно, как много золота они стали получать благодаря появлению этого чудовища. Поэтому вслух и открыто своего недовольства никто не высказывал. Сохранялся хрупкий баланс между желанием избавиться от мерзкой твари и роскошью, которую они могли позволить благодаря добытому Гилбертом золоту. К тому же, как ни крути, Клык был обязан этому дьявольскому отродью жизнью. И идти против пернатого урода означало выступать против главаря шайки. А этого никто не хотел делать. Так Ирвину и не удалось найти союзников против си́рина. Но и делить кров с этим монстром парень не хотел. Особенно теперь, после разговора с Клыком. Решение избавиться от мерзкого пернатого создания было неумолимо.
– Эй, Гилберт, у меня для тебя прекрасные новости! – с воодушевлённым криком влетел в комнату Тед. – В этом году богатый урожай!
– И? – недоуменно спросил Гилберт и развёл руками.
– Что и? Конечно же, будет Харвест, праздник лесных чудищ! – увидев недоумение на лице друга, произнёс Тед. – Ты что, не в курсе? Да ведь откуда ж тебе… Не знаю, чья это была дурацкая идея, но уже довольно давно люди в урожайный год устраивают праздник. Наряжаются во всяких жутких существ, которые, по слухам, живут глубоко в диких лесах, едят всякие вкусности, устраивают ярмарочные развлечения и танцуют на улицах. На самом деле чушь полнейшая, но, Берт, ты сможешь спокойно погулять по городу, и никто не будет на тебя косо смотреть.
Гилберт ещё ни разу не гулял в городе днём, когда жизнь в нём бьёт ключом: торговцы зазывают в свои лавки, кругом ходят люди, повсюду вкусно пахнет свежеприготовленной едой. Эти мысли начинали будоражить воображение си́рина.
– Только тебе нужно купить маску, чтобы люди с ума не сошли от реалистичности твоего костюма, – сказал Тед и подмигнул. – Чем-то прикроем тебе глаза. Уж очень они заметно горят и привлекают внимание. А про клюв скажем, что это часть твоего костюма, состоящий из двух половинок, и поэтому открывается и закрывается. Впрочем, в праздник будет настолько много народа в различных странных нарядах, что никто не будет присматриваться.
Всю следующую неделю друзья готовились к празднику. Испортив гору дерева, ткани и кожи, Тед оставил попытки сделать костюм своими руками и решил купить готовые одеяния. Для себя он выбрал маску волка, усилив образ тяжёлым серым плащом, отделанным мехом у ворота. Для Гилберта он купил несколько птичьих масок и огромные крашенные перья, полностью скрывавших голову. Широкий шарф прятал шею. Даже если натуральные перья си́рина и будут видны людям, то они скорее подумают, что это карнавальный наряд. Самым сложным оказалось спрятать глаза. Пылающие голубые огни казались слишком живыми, и их сложно выдать за часть маскарада. В конце концов, побродив по лавкам торговцев, Тед купил большие круглые очки. Отсветы глаз си́рина создавали причудливую игру света за тёмными стёклами. Разглядеть, что за очками, практически невозможно. Оставалось всего несколько дней до праздника, и Гилберт сгорал от нетерпения, отсчитывая часы до знаменательного события.
– Тед, Тед, это ведь сегодня, да?! – Гилберт с радостным криком вбежал в комнату к другу с воодушевлением маленького ребёнка. – Мы скоро идём в город на праздник?!
– Да, Берт, скоро, – невесело отозвался парень.
Он задумчиво смотрел в потолок, лёжа на кровати. Ему вспоминался последний Харвест с друзьями. Сегодня из всех в живых остался только Ирвин, и то отношения с ним окончательно и бесповоротно испортились. Да, Теда окружало много приятелей, и все относились к нему по-доброму, но по-настоящему близких людей – наперечёт. Ирвин, с которым так много воспоминаний в прошлом, и Гилберт, который помогал создавать ему будущее. Как бы он хотел провести этот праздник втроём. Но Ирвин по-прежнему оставался непреклонным в своём отвращении к птицеголовому созданию и не желал даже оставаться с ним в одной комнате. Все попытки Теда убедить друга в том, что си́рин не опасен, закончились оглушительным провалом и только сильнее ухудшили их отношения. Гилберта он не мог бросить. Даже не считая всей той пользы, что он приносил шайке, у этого птицеголового парня не было никого, кроме Теда. Совершенно не секрет, что си́рина от открытой неприязни, а, может быть, и жестокой расправы, спасал лишь авторитет Клыка.
Гилберт нарушил ход мыслей друга своим вопросом:
– Что-то случилось?
Тед встрепенулся, вышел из задумчивости и, улыбнувшись, ответил:
– Нет, всё в порядке. Пора собираться на праздник.
Когда они добрались до города, веселье было в самом разгаре. Всюду сновали люди в пёстрых костюмах, доносились весёлые песни, играли музыканты. На главной площади установили ярмарочные развлечения. У Гилберта захватило дыхание от восторга при виде буйства украшений и музыки. Он вертел головой по сторонам, совершенно забыв, какими опасными для него могут быть люди. Впечатления переполняли и будоражили, и, казалось, си́рин пытался вобрать их в себя всеми фибрами души.
– Эй, Берт, тебе не кажется, что сегодня как-то слишком много хранителей порядка? – настороженно поинтересовался Клык, но си́рин ничего не ответил.
Он слишком увлёкся происходящим. Тед посмотрел на своего друга и улыбнулся. Парень ещё никогда не видел Гилберта таким воодушевлённым и радостным. Как мог он увести его с этого праздника обратно в тёмный подвал их логова? Может быть, на улице так много хранителей порядка для предотвращения возможного хаоса и всё обойдётся? Тед решил, что просто накручивает себя. В конце концов, Харвест не праздновали уже довольно давно. Возможно, в прошлый раз хранителей порядка на улицах было столько же, просто это не запомнилось. И снова воспоминания омрачили парня, но тут Гилберт потянул его за рукав, указывая на лошадей, украшенных к празднику, и восторженно спросил:
– Тед, мы можем посмотреть на них по-ближе?
Парень засмеялся и ответил:
– Конечно! Мы даже можем на них покататься. Ты когда-будь ездил верхом?
– Нет, я только видел этих животных издалека.
– Отличный повод научиться. Пойдём.
В Гилберте проснулась невиданная любознательность, и он сводил с ума владельца лошадей, задавая ему миллион вопросов. Узнав назначение каждого ремешка и крепежа, си́рин забрался на лошадь. Необычный опыт. Сирин возвышался над пешими людьми и смотрел на них сверху вниз. Лошадь легко слушалась его, и, казалось, Гилберт стал единым целым с этим высоким статным животным. Они прошлись шагом пару кругов, а затем рысью и даже галопом. После этого, спешившись, си́рин, улыбаясь от уха до уха, подошёл к Теду. Друзья направились дальше в шум толпы. Владелец лошадей выдохнул с облегчением, ему ещё не попадался такой любопытный посетитель, как Гилберт.
Друзья уже обошли несколько музыкантов, потанцевав под разные мелодии, купили уличные лакомства и, казалось, уже увидели всё, что только можно найти на этом празднике. Но тут си́рин указал на лавку с мишенями и восторженно спросил:
– Тед, что это? Пойдём туда!
Клык проследил взглядом в направлении руки друга и увидел лавочку с метанием дротиков по целям. Парень улыбнулся, подумав: «Да, Берт, тебе это понравится. Ножи в лесу ты бросал удивительно метко». Они заглянули в эту лавку и ещё в несколько других, забрав несколько ценных призов. Гилберт радостно смеялся от каждой победы, и Тед, наблюдая за ним, ощущал себя больше отцом с маленьким ребёнком, нежели другом. Крайне непривычное ощущение, и парень не мог сказать, что оно ему не нравилось. Возможно, когда-нибудь он накопит достаточно денег на честную жизнь, оставит воровские привычки, женится и станет отцом. Мысль начать всё с чистого листа разжигала надежду в сердце. В этот момент один из хранителей порядка окликнул его:
– Доброго вечера, счастливого Харвеста, не могли бы вы с другом снять маски?
Гилберт хотел приготовиться к бегству, но Тед крепко взял его за локоть. Спокойно он ответил:
– В чём дело? Мы просто гуляем на празднике, никого не трогаем.
– Тем более, Вам нечего опасаться.
Тед снял маску и заговорил:
– Вот, раз вам так хочется, пожалуйста. Только не заставляйте снимать маску моего друга. У него ужасно обезображено лицо. Боюсь, ему это испортит весь праздник. Знаете, Вам и самому не понравится смотреть. Так что вечер будет омрачен и для Вас. Кто знает, может, не сможете потом заснуть ночью…
Тут его схватил другой хранитель порядка и завернул руки за спину с криком:
– Это он! Я узнал его! В прошлый раз его у меня отбил тип в маске ворона! Он был с мальчишкой Джо в доме казначея! Помогите мне его удержать!
Гилберт хотел нанести удар, но его тут же схватил другой мужчина. И охрана начала подтягиваться к ним, окружая Теда плотным кольцом.
– Стойте! Вы не того схватили! Вы должны были поймать чудовище, а не этого парня! – послышался знакомый голос. Си́рин не сразу понял, кто это, зато Тед узнал мгновенно и с отчаяньем и злостью душераздирающе закричал:
– Ирвин, что ты творишь?!!
– Они знакомы, задержать и его тоже! – скомандовал один из хранителей порядка.
Прежде чем остальные мужчины успели схватить парня, тот уже рывком сорвал с Гилберта маску. Конечно, Ирвин рассказывал им, как выглядело дьявольское отродье, но одно дело – описание и совсем другое – увидеть вживую. На секунду все оцепенели в молчании. Хранитель порядка, который держал си́рина, ослабил хватку от удивления, и тот незамедлительно этим воспользовался. Ударив его ногой, Гилберт вывернулся из захвата и направился к Теду, но тот, сверкнув глазами, надрывно закричал:
– Беги, Берт! Ты обещал!
Вокруг Ирвина и Клыка уже стеной стояли несколько хранителей порядка, отрезая путь к ним. И Гилберт ринулся прочь. Простые люди с криками ужаса шарахались от него, освобождая дорогу. За си́рином увязалась погоня, и он чувствовал себя затравленной дичью, отчаянно пытаясь в беге спасти свою жизнь. Чудом ему всё же удалось оторваться от хвоста, и теперь он стоял в тёмном переулке, жадно глотая воздух. Восстановив дыхание, он ринулся в логово. Си́рин уже жалел, что послушался Теда и оставил его там, но вдруг всё ещё можно исправить. Только сейчас он заметил, как много хранителей порядка патрулировали город. Все они жадно высматривали его в толпе. Дорога заняла куда больше времени, чем обычно, но си́рин отчаянно надеялся, что не опоздал. Поглубже натянув капюшон на голову, он как мог незаметнее прошмыгнул мимо пьяных гуляк в зале. Скорее. Вниз. В логово воров. В зале их секретного убежища было мало народу. Бо́льшая часть людей гуляла на празднике.
– Теда поймали! – выкрикнул с ходу Гилберт.
Мужчины в зале зашумели: «Что, Клык в неволе?! Не может быть! Как так случилось?» Гилберт вкратце рассказал, что произошло, и с мольбой обратился к собравшимся:
– Помогите мне его спасти! Я уверен, вместе мы справимся!
Воцарилась напряжённая тишина. Гилберт переводил растерянный взгляд с одного лица на другое. Один из мужчин выразил общую для всех мысль:
– Клыка уже нет с нами. И больше мы его не увидим. Пойманный вор – мёртвый вор. И виноват в этом ты, дьявольское отродье! Из-за тебя мы лишились лучшего главаря, что когда-либо был здесь! Собирай свои вещички и убирайся прочь, пока мы сами над тобой не учинили суд!
Гилберт не сдвинулся с места. Он не сводил глаз с этого человека и раздражённо закричал:
– Да! Я никогда не был для вас другом, но как же Тед? Помогите мне ради него!
Другой мужчина достал нож и с угрозой проревел:
– Ты слышал, что тебе сказали, тварь?! Клык мёртв! И ты убирайся по добру, по здорову, пока мы тебя на куски не покромсали!
Си́рин в ярости плотно сжал клюв. Он быстро прошёл в их с Тедом комнату, наспех собрал вещи, прихватив в том числе и увесистый мешок с золотом, который накопил за всё время своей воровской жизни, и отправился прочь. Проходя мимо бывших соратников, он даже не взглянул на них. Си́рин миновал коридоры и уже был близок к выходу в зал кабака, как услышал оттуда голоса:
– …Да, мы приносим извинения, что потревожили Вас в этот чудесный праздник, но нам поступили сведения, что в этом здании может скрываться ужасное чудовище. Мы бы хотели осмотреть тут всё для Вашей же безопасности.
Гилберт отшатнулся в тень, но оказалось уже поздно. Его манёвр заметил один из хранителей порядка и с криком: «Вон там! В коридоре!» – погнался за си́рином. Тот, ни секунды не медля, побежал обратно. Смутно он помнил, что на другой стороне дома располагалось окно, через которое можно выбраться наружу. Маневрировать в узком пространстве не представлялось возможным. Хранитель порядка начал уже нагонять беглеца, как вдруг дверь в логово открылась, и из неё вышел тот самый мужчина, что несколько минут назад угрожал си́рину ножом. Гилберт едва умудрился разминуться с ним и побежал дальше. Человек, который гнался за ним, такой ловкостью не обладал и на всём ходу врезался в вора. Гилберт не оборачивался. Только за спиной слышались ещё больше голосов и возглас: «Да это же грабитель! Я позавчера его чуть не поймал! Ускользнул от меня в последний момент! Давайте-ка посмотрим, что тут за этой дверью. Кажется, мы наконец-то нашли крысиное гнездо этих ворюг!»
Си́рин продолжал бежать, пока, успешно миновав окно, не выбрался наружу. За спиной он всё ещё слышал шаги преследователей. Дыхание сбилось, и Гилберт чувствовал, что скоро выдохнется совсем. Краем глаза он увидел лошадь в конюшне. Вероятно, её только что привели и ещё не успели расседлать. Си́рин понял, что это его шанс на спасение. Он вскочил в седло и, пришпорив лошадь, отправился прочь из города.
Впоследствии тяжёлый груз вины терзал его сердце. Верно ли он поступил? Смог бы он в одиночку спасти Теда? И что случилось, если б он попытался? Поймали бы его хранители порядка и казнили вместе с другом? Или ему всё же удалось совершить невозможное и освободить Теда? И он упустил этот шанс навсегда? Когда Гилберт мысленно возвращался в тот день, казалось, что у него была тысяча возможностей спасти товарища. И ни одной из них он не воспользовался. В голове кругами ходили бессмысленные «если бы… если бы… если бы…», омрачая каждый день пути. Он ехал вперёд, делая лишь небольшие привалы на сон, пытаясь убежать от тяжёлых мыслей. Но в конце концов, измученный долгой дорогой и голодом, загнав лошадь до седьмого пота, он остановился на длительный отдых. Горечь потери всё ещё мучила си́рина, но пора уже перестать копаться в прошлом и подумать о насущных проблемах. Теда уже не вернёшь, а Гилберт ещё жив. Остались деньги, но си́рин не мог ими воспользоваться. Неужели ему опять придётся питаться одним мясом и спать под открытым небом? А что он будет делать зимой, когда лютый холод начнёт пробирать до костей? Гилберт уже лучше освоился среди людей и, если б не его приметное лицо, он вполне мог снимать комнату в гостинице, по ночам воровать золото, а на утро уезжать в другой город. Верхом на лошади передвигаться куда быстрее, чем пешком, и он мог шустро скрыться в случае опасности. Но как можно жить среди людей, не вызывая у них страха? Здорово гулять во время праздника в маске, но ведь не каждый же день Харвест! Он напряжённо думал, как дальше жить, но все его размышления оказались такими же бесплодными, как и мысли о возможном спасении Теда. А пока он просто двигался вперёд, делал привалы для отдыха и охоты, а затем вновь пускался в путь, надеясь, что ответы придут позже. И действительно, одной тёмной ночью решение пришло. В карете, запряжённой парой вороных лошадей.
Гилберт дремал, привалившись к дереву. Ужин плотным комком тяготил желудок. Костёр уже давно догорел, и угли медленно пульсировали красными огнями. Какой-то непривычный шум в ночной тишине потревожил чуткий слух си́рина. Сонно он открыл глаза и прислушался. Сомнений не оставалось. Нарастая, по дороге раздавался топот копыт. Гилберт окончательно проснулся и резко встал. Впервые кто-то ехал по этим заросшим тропам. Волнение наполнило си́рина до самых кончиков перьев. Времени на раздумья нет. Считанные минуты оставались до появления загадочного экипажа. Вряд ли люди будут рады видеть его и с удовольствием укажут одинокому путнику с ужасающей внешностью, как добраться до моря. Скорей всего, они поведут себя также враждебно, как и все остальные. Недолго думая, Гилберт достал нож и, ещё сам не зная, как подступиться к делу, залез на ближайшее дерево для лучшего обзора. Совсем скоро на дороге появилась карета, запряжённая парой вороных лошадей. Кучер вёл их неспешной рысью. С высоты дерева си́рин прыгнул на человека и, повалив его, заломил руки за спину. От удивления тот не успел ни вскрикнуть, ни оказать сопротивления. Во рту у него уже оказалась перчатка в качестве кляпа. Лошади, оставшись без кучера, начали сбавлять темп, а вскоре и вовсе остановились. Внутри кареты послышалась недовольная возня. Чей-то сердитый и властный голос вопрошал, в чём дело. Гилберт, держа перед собой кучера, рывком открыл дверцу. Возможно, человек увидит своего компаньона беспомощным и не будет оказывать сопротивления, опасаясь за его жизнь. Раздался оглушительный резкий звук. Гилберт почувствовал, как судорожно дёрнулось тело кучера. Злость промелькнула в голубых огнях си́рина. В следующий момент он выбил чёрное дуло из рук сидящего в карете человека и заломил ему руки. Тот яростно закричал:
– Как смеешь ты нападать на Священника Прихода Мага?! Сам дьявол тебя не спасёт от кары Всемогущего! Ты сгинешь в геенне огненной!
Гилберт, не слушая, схватил первую попавшуюся тряпку и завязал мужчине руки за спиной. Потом окинул взглядом упавшего на землю кучера. Он едва слышно стонал в луже собственной крови. Си́рин попытался приподнять раннего, но тот лишь что-то промычал в муках боли, а через мгновение обмяк без движения, уставившись бессмысленным взглядом в звёздное небо. Другой мужчина всё ещё сыпал проклятиями, и в конце концов си́рин запихнул ему в рот другую перчатку. Из части сбруи Гилберт сделал верёвки и, вытащив человека из кареты, привязал его к дереву. Постояв с минуту в растерянности, созерцая учинённый им хаос, си́рин решил распрячь лошадей и привязать их рядом со своей кобылкой, а также осмотреть содержимое кареты. Внутри нашёлся сундук с небольшим мешочком золота, одеждой и книгами. Последние не представляли для него ценности. Читать он не умел, поэтому сразу отбросил их к костру на растопку. Золото по привычке запихнул себе за пазуху. Среди вещей Гилберт обнаружил очень странную маску. Она полностью надевалась на голову, скрывая затылок и даже часть шеи. В маске имелся длинный кожух, куда свободно влезал его клюв. Внутри пахло травами. В комплекте шли длинный чёрный балахон в пол с капюшоном, расшитый золотом, и плотные перчатки. Гилберт аккуратно отнёс одеяние к своим вещам. В этот момент он поймал себя на мысли, что действует как вор, а ведь у него была совсем другая цель. И напал он на этих путников, потому что не видел возможности мирно начать с ними разговор. Гилберт вернулся к связанному мужчине. Он надменно и озлобленно смотрел на си́рина. Удивительно, но страха в глазах человека не было. Гилберт вынул кляп изо рта незнакомца, и тот мгновенно начал сыпать угрозами:
– Развяжи меня немедленно! Ты что, не слышал, кто я такой?! Ты будешь уничтожен всей мощью Величайшего и Орденом Прихода Мага!
Си́рин призадумался. В памяти смутно всплывали рассказы Фергуса об опасности Священников и их безграничной власти. Сам правитель города трепетал перед ними, а простой народ и подавно. Возможно, Гилберту тоже стоило поостеречься связываться с этими людьми. Но что сделано, то сделано. Обратной дороги нет. К тому же, как вор, он и так ходит по лезвию жизни и смерти. «Пожалуй, я стал слишком дерзким, чтобы бояться. Да и терять уже нечего», – ухмыльнулся про себя Гилберт. Вслух же он сказал:
– За всё время, что я путешествую, ни разу не видел, чтобы люди ездили по дорогам. Ими пользуются Священники Прихода Мага или кто-то ещё? Почему так редко?
– Это не твоё дело! Лучше отпусти меня по добру по здорову и благополучно доставь меня в город. Возможно, тогда твоя смерть будет не такой мучительной!
– Хм-м… А как насчёт моря? Ты знаешь, в какой оно стороне?
– Не «ты», а «Ваше Преосвященство»! Я ничего тебе не скажу!
Гилберт глубоко вздохнул. Си́рин так долго ждал ответов, и теперь, когда, казалось, всё наконец-то прояснится, его вновь ставили в тупик. Он сел рядом на траву и устало спросил:
– Почему?
– Не смей задавать мне вопросы!
– Ты не боишься меня? – без всякой надежды спросил Гилберт.
– Я?! Это ты должен трепетать передо мной, кем бы ты ни был! Тебя найдут, и ты пожалеешь, что связался с Орденом Прихода Мага!
– Ладно. Может быть, ответишь на последний вопрос: что это за чёрная трубка, которой ты убил своего друга?
– Он мне не друг, а слуга, – буркнул Священник.
Всё оказалось напрасным. Риск. Смерть человека. Гилберт ничего не добился. Ни одной ниточки полезной информации. Си́рин вставил кляп в рот Священника. Всё равно тот не собирался ничего ему говорить. Может быть, завтра этот человек образумится и пойдёт навстречу? Гилберт не собирался причинять вред незнакомцу. Си́рин просто хотел вернуться домой. Но наутро Священник оставался всё таким же гордым и непреклонным. И на следующий день тоже. Си́рин чувствовал полный провал, бессмысленность всей этой затеи. В конце концов, он отпустил на волю вороных лошадей, взял с собой одеяние с маской и, оставив высокомерного человека связанным у дерева, отправился в путь. Помня об угрозах Священника, на всякий случай он решил не останавливаться в следующих двух городах. И лишь в третьем, облачившись в балахон Священника Прихода Мага, в маске и перчатках, с бешено колотящимся сердцем, си́рин вошёл в гостиницу. Он сразу почувствовал, как новое одеяние поменяло отношение к нему. Люди трепетали и благоговели перед его мантией. Не задавая лишних вопросов, стараясь не глядеть ему в глаза, хозяйка гостиницы почтительно проводила его до комнаты и, отдав ключ, с низкими поклонами удалилась. Гилберт закрыл дверь на замок и зашторил окно. После чего снял с себя одежду и устало повалился на кровать. Облегчение огромной волной прошлось по всему телу. Он переживет эту зиму в тепле и сытости.
Птенец
Вновь новый город, но всё те же лабиринты улиц и домов. И по-прежнему нет намёка на верный путь. Удивительно: люди рождались, умирали в одних и тех же поселениях, никуда не уезжая. Даром, что города были соединены дорогами. Но какая из этих грунтовых нитей ведёт к дому? Никто не мог дать ответ на этот вопрос. Даже приблизительно си́рин не знал, где он находится и в верном ли направлении движется. И это камнем тяготило сердце, пока он задумчиво шагал по вечерним улицам поселения. Город давно уже остался позади, и теперь Гилберт оказался среди небольших домов, окружённых садами. Под ногами что-то неприятно хрумкнуло, выдернув си́рина из его бесплодных размышлений. Яблоко. Он раздавил переспелый плод, упавший на землю. Фруктовое дерево росло прямо на улице и, по-видимому, никому не принадлежало. На вершине ветвей свисали спелые яблоки. Как Священнику Прихода Магов Гилберту не пристало лазать по деревьям, но как си́рину с дикого острова его так и подмывало добыть себе несколько фруктов. Уже вечерело, и в тусклых сумерках его могут и не заметить несовершенные человеческие глаза. Оглядевшись вокруг и убедившись, что никто его не видит, си́рин забрался на дерево и собрал несколько плодов в сумку. Яблоки пахли ароматно и давали слабую надежду быть сладкими. «Неплохое начало…» – подумал Гилберт, и тут мысль оборвалась на полуслове. Он увидел её. Среди благоухающих цветов роскошного сада на скамье сидела рыжеволосая девушка, читая книгу. Сердце си́рина пропустило удар от её красоты. Да, это прелестное создание не было ровней жрицам любви, которых предлагал ему Тед Клык. Те были потасканные женщины с множеством болезней, а эта девушка вся лучилась чистотой и невинностью. Желание слиться с ней вихрем вскружило ему голову, возродив животный инстинкт си́рина. Едва осознавая, что он делает, Гилберт поднял Песнь и медленно по ветвям яблони начал приближаться к забору, охранявшему прекрасную незнакомку. Когда мелодия достигла ушей девушки, её прекрасное лицо исказилось гримасой неприязни. Книга выпала из рук. Она попыталась встать, но ноги предательски подкосились, и девушка упала на траву. Что-то не так. Песнь должна мгновенно усмирять и обездвиживать. Девушка же пыталась на четвереньках уползти. Гилберт, меняя тембр, скорость и ритм Песни, интуитивно подобрал нужную мелодию. Незнакомка остановилась и безвольно обмякла на земле. Си́рин к тому времени перемахнул через забор и подобрался уже совсем близко. Он взял девушку на руки и отнёс в тёмный угол сада. В этот раз неподвижно открытые, застывшие глаза не заставили его колебаться. Он стал взрослее и увереннее в себе. К тому же уже давно пора участвовать в ритуале соития, и лишь похищение си́рина с острова отодвинуло это событие на несколько долгих лет. Годы тренировок на острове не прошли даром, и, даже несмотря на отсутствие практики на материке, он всё ещё держал Песнь сильной и непрерывной. Си́рин не переставал петь ни во время соития, ни после того, как, перемахнув через забор, вновь оказался на улице. Он опустил Песнь лишь оказавшись на достаточном расстоянии от сада, как учили его старшие сородичи. Только тогда он смог выдохнуть и осознать произошедшее. Ликование наполняло сердце. Теперь он не понаслышке познал сладость женского тела. И это был воистину нектарный опыт, который хотелось повторить вновь. И, пожалуй, он вернётся в этот сад ещё раз.
В последующие недели он захаживал к этой девушке. Довольно часто он не заставал её в саду. Иногда незнакомка имела неосторожность выходить погулять и попадала под Песнь си́рина. Тот, как было заведено в его племени, овладевал ей. В конце концов, девушка вовсе перестала выходить из своей комнаты, и Гилберт видел её прелестный силуэт в окне комнаты издалека. Всё такую же красивую, но очень несчастную.
По городу поползли слухи, что дочка одного из самых богатых людей опорочена и беременна. Отец, который берёг девушку как зеницу ока, был в ярости, но почему-то не предпринимал действия, чтобы найти обидчика. Поговаривали, что сам Маг в этом замешан. Иначе почему такой влиятельный человек опустил руки и не стал мстить? Слушая россказни пьяных гуляк в таверне, Гилберт узнал и имя своей прелестной незнакомки. Её звали Джаннет. «Красивое имя, – подумал он, – жаль только, что она больше не появляется в саду». Впрочем, заботила его и другая мысль: если девушка беременна, значит, родится птенец, которого он не мог оставить на растерзание ей. Гилберт не знал, как поступают человеческие женщины со своими детьми, но точно помнил, что сирены его племени оставляли в живых только девочек, а птенцов мужского пола разрывали когтями. Тех, кому посчастливилось вылупиться во время визита си́ринов, забирали с острова на остров и воспитывали общиной. Инстинкты заботы о потомстве оказались очень сильны и в нём. Хотя Гилберт понимал, что не стоит долго задерживаться в городе и путешествовать с птенцом будет гораздо сложнее, но всё же не мог заставить себя уехать.
Время шло. Лето сменила осень, да и зима уже подходила к концу. Гилберт томился ожиданием и тоской по сладостному соитию с Джаннет. Теперь он понимал, почему старшие си́рины на острове рисковали своими жизнями, летая к свирепым сиренам. «Ради такого наслаждения можно отправиться на любую опасную авантюру», – мечтательно думал он, сидя за столиком таверны и отстранённо глядя в окно.
– Эй, гляньте-ка! Невест Мага ведут! – сказал кто-то из сидящих рядом мужчин, указывая в дальний конец улицы. Действительно, через пару минут за окном прошла колонна прекрасных юных девушек.
– Эх, когда смотришь на такую красоту, самому хочется стать Магом, – завистливо протянул бородатый незнакомец за соседним столиком.
«Хм-м… Может быть, я сойду за Мага? – подумал Гилберт. – Сплетничают же люди, что Джаннет забеременела от Всемогущего». Расплатившись, он вышел в морозную стужу улицы и незаметно последовал за колонной девушек. Си́рин не узнавал сам себя. Плотоядная алчность и вожделение захлёстывали всё его существо. Гилберт тонул в этих чувствах, теряя контроль над разумом. Он совершенно не мог ничего с собой поделать. Ноги сами несли его следом за невестами Мага. Скоро они добрались до монастыря на краю города. Одна за другой они медленно стали входить в дом. Не успела последняя из них переступить порог, как Песнь свалила девушек на пол. Си́рин вошёл в помещение и закрыл за собой дверь.
Прошёл месяц. Его дерзкая выходка с невестами Мага осталась без огласки. По-видимому, ему невероятно везло. Будут ли у этих девушек тоже птенцы от него? Сможет ли он позаботиться о них всех? Как долго человеческие женщины вынашивают потомство? Никаких новых слухов в городе не появлялось. В конце концов си́рин сам решил проведать девушек, и теперь он нерешительно стоял перед закрытой дверью. Что он им скажет? Или, может, сразу поднять Песнь? Но сможет ли он тогда что-нибудь узнать у обездвиженных тел? «Буду действовать по обстоятельствам», – решил си́рин и постучал в дверь. Послышались шаги. Дверь начала открываться. Только благодаря своей молниеносной реакции Гилберт смог увернуться. Стрела арбалета пролетела в сантиметре от его виска. Вторая прошла насквозь через ткань капюшона. Си́рин отпрянул в сторону и устремился в зону недосягаемости выстрела. Стрелы летели ему вслед. И чудом, что ни одна из них не попала в Гилберта. Он обогнул монастырь и, стремглав, бросился наутёк. Никто не преследовал его, но си́рин не сбавлял темп. Лишь оказавшись достаточно далеко, он остановился перевести дух. Почему они напали на него? Что дальше стоит ему предпринять, как узнать про птенцов? В мрачной задумчивости он шагал по улицам, не разбирая дороги. Си́рин и сам не заметил, как ноги привели его к дому Джаннет. И тут кто-то толкнул его плечом, бросив на ходу: «Ой, простите, пожалуйста!» И тот же голос добавил другому человеку рядом: «Срочно беги к врачу, я за повитухой! Джаннет вот-вот разродится!» Волнение и дрожь прошлись по телу Гилберта. Наступил знаменательный час! Сегодня он сможет забрать птенца и уехать из этого города, как и планировал всё это время. «Пожалуй, стоит сразу собрать вещи, подготовить лошадь к дороге, а потом уже вернуться сюда вновь», – решил он. Закончив приготовления к отъезду, привязав лошадь к той самой яблоне, с которой он увидел девушку, теперь он нервно стал ходить вдоль забора, размышляя, как можно незаметно проникнуть в дом. Уже совсем стемнело, но ничего не менялось. Си́рин решился на риск. Он привычно перелез через забор, оставляя следы в глубоком снегу, прошёл к кирпичной стене. Свет горел только на втором этаже дома. По стене вились плети дикого винограда. Гилберт воспользовался ими, чтобы забраться наверх. Благо около окна оказался декоративный орнамент, на который можно надёжно опереться. Си́рин осторожно заглянул в окно и чуть не свалился, услышав пронзительный женский визг. Это голос Джаннет? Может быть, он опоздал? Крик продолжался, дополняемый ропотом других голосов, а потом резко оборвался. «Приведите её в чувства, вы же врач!» – послышался властный голос и осёкся. После зловещей паузы уже с дрожью тот же человек воскликнул: «О, Всемогущий Маг, что это?!»
Гилберт подтянулся на подоконнике, чтобы лучше увидеть происходящее в комнате. Пламя свечей освещало Джаннет. Она неподвижно лежала на кровати, запрокинув голову, уставившись в потолок стеклянными глазами. На открытых губах заледенел беззвучный крик боли. Простыни пропитаны кровью, даже на полу виднелись лужи алой жидкости. В дверном проёме, замерев от испуга, стояли двое мужчин. Один в дорогом костюме, а второй в белом халате. Оба они застыли, глядя на пол. Там, прислонившись к стене, без сознания лежала женщина, по-видимому, повитуха. В руках у неё был кровавый кусок мяса. Приглядевшись, си́рин увидел, что это было на самом деле. Тошнота подступила к горлу, и голова пошла кругом. Маленький комочек плоти оказался его птенцом. Голова едва сформировалась. На месте глаз – пустое пространство, затянутое кожей. Клюв больше походил на сплошной длинный нос, а рта и вовсе не видно. Половина тельца у ребёнка не развилась как следует, и вместо правых ручки и ножки у него торчали короткие костлявые обрубки. Птенец лежал неподвижно и, по-видимому, родился уже мёртвым.
– Уберите эту неведомую тварь. Я не хочу, чтобы эта мерзость оставалась в моём доме, – тихо, но отчётливо наконец произнёс мужчина в костюме и обратился к дочери: – Джаннет, милая, очнись.
Но девушка не шевелилась. Она неподвижно застыла с гримасой ужаса и боли. Мужчина обернулся к врачу. Тот покачал головой. Даже невооружённым взглядом понятно, что девушка уже мертва. Гилберт не стал дожидаться дальнейшего развития событий. Медленно он спустился в сад, перелез через забор. Ещё не до конца осознавая происходящее, он оседлал лошадь и уехал прочь.
Гилберт смотрел на грязный потолок в гостинице. Как всё это случилось с ним? В чём он ошибся? Все си́рины, что он знал, поступали так сами и с малых лет учили такой жизни птенцов. На острове цикл взаимодействия мужчин и женщин был отточен годами, поколениями, казался вполне гармоничным и естественным. А на материке все устои его родины превратились в страшный кошмар. Невесты Мага его чуть не убили, а Джаннет… Он даже не мог думать о том, что послужил причиной её мучительной, жуткой смерти. Си́рин не хотел, чтобы всё закончилось вот так. Кроваво-маленькое тельце его мёртвого птенца всё ещё стояло перед его глазами леденящим душу образом. Никогда больше он не дотронется ни до одной женщины. Не станет причиной её страданий. Её палачом.
Произошедшее угнетало и тяжёлым камнем лежало на сердце. Си́рин решил направить все свои силы в другое русло, чтобы хоть как-то сбежать от мучительной пытки мрачных воспоминаний. Он уже путешествует довольно давно, но до сих пор не продвинулся ни на шаг ближе к дому. Гилберт также вспоминал о таинственном торговце, про которого рассказывал ему Фергус. Единственное свидетельство того, что магия может быть доступна и простым смертным. Вдруг у того человека есть какое-то зелье, чтобы вернуть крылья? Надежда мала, но не ничтожна. Существовали же какие-то снадобья, чтобы вернуть женщине молодость. Все, кого спрашивал Гилберт про торговца, отвечали, что никогда не слышали о таком человеке, и смеялись от одной мысли, что он может существовать. Для них это казалось безумием. Только Маг и Священники Прихода Мага могли творить небывалые чудеса, а не какой-то уличный проходимец! В итоге Гилберт решил оставить затею с поисками мистического торговца, сосредоточившись на поиске дороги домой. В этом жутком месте, насквозь пропитанном страданиями, ему никогда не стать счастливым, и нужно выбираться с этого проклятого материка как можно скорее.
Освещение