Погребенный с фараонами

Размер шрифта: 13

Howard Phillips Lovecraft, Harry Houdini

«Imprisoned with the Pharaohs»

W W W. S O Y U Z. RU

Тайна притягивает тайну. С тех пор, как я приобрел широкую известность в качестве исполнителя невероятных трюков, я постоянно попадаю во всякого рода загадочные истории, каковые публика, зная мою профессию, связывает с моими интересами и занятиями. Порой эти истории вполне невинны и тривиальны, порой глубоко драматичны и увлекательны, насыщены роковыми и опасными приключениями, а иной раз даже заставляют меня ударяться в обширные научные и исторические изыскания. О многом я уже рассказывал и буду рассказывать впредь без утайки; но есть один случай, о котором я всегда говорю с большой неохотой, и если я теперь собираюсь это сделать, то лишь по настоятельным и назойливым просьбам издателей данного журнала, до которых дошли неясные слухи об этой истории от моих родственников.

Событие это, до сего дня хранившееся мною в тайне, произошло четырнадцать лет назад во время моего посещения Египта в качестве обыкновенного туриста. Я молчал о нем по нескольким причинам. Во-первых, мне не хотелось предавать гласности некоторые вполне реальные факты и обстоятельства, о которых даже не догадываются полчища туристов, осаждающих пирамиды, и которые тщательно скрываются властями Каира, хотя последние, конечно, не могут о них не знать. Во-вторых, мне как-то неудобно излагать инцидент, где такую важную роль играла моя собственная неуемная фантазия. Происходило ли то, свидетелем чему я был, на самом деле, – с достоверностью сказать нельзя; скорее, случившееся следует рассматривать как следствие моих тогдашних штудий в области египтологии и навеянных ими размышлений, на которые меня, к тому же, естественным образом наталкивала окружающая обстановка. Подогретое названными причинами воображение в сочетании с возбуждением, явившимся результатом действительного происшествия, – все это, без сомнения, и привело к кошмару, увенчавшему ту давнюю фантастическую ночь.

В январе 1910 года, отработав по контракту в Англии, я подписал договор на турне по театрам Австралии. Условия договора предоставляли мне возможность самому выбрать сроки поездки, и я решил воспользоваться случаем и совершить одно из тех путешествий, до коих я большой охотник. Вместе с женой мы без спешки проехали с севера на юг всю Францию и в Марселе сели на пароход «Мальва», направлявшийся в Порт-Саид. Оттуда я намеревался отправиться в экскурсию по главным историческим достопримечательностям Нижнего Египта и уж затем отплыть в Австралию.

Вояж получился очень милым, в том числе и благодаря нескольким забавным происшествиям, от которых ни один иллюзионист не застрахован даже тогда, когда находится на отдыхе. Я предполагал держать свое имя в секрете, дабы во время путешествия меня никто не беспокоил; но среди пассажиров оказался один факир, чьи настойчивые потуги ошеломить пассажиров показом самых заурядных трюков были настолько смехотворны, что я не мог удержаться от соблазна поставить его на место и повторил те же фокусы с гораздо большим профессионализмом, в результате чего мое инкогнито было безвозвратно погублено. Я рассказываю об этом не ради красного словца, но с учетом тех последствий, к которым привела моя неосторожность и которые мне следовало предусмотреть, прежде чем разоблачать себя перед целой толпой туристов, готовых вскоре рассеяться по долине Нила. Куда бы я отныне ни направился, меня всюду обгоняла моя известность, лишая нас с супругой спокойствия, к которому мы так стремились. Путешествуя в поисках диковин, я сам зачастую становился объектом разглядывания как своего рода диковина.

Отправившись в Египет за яркими и мистическими впечатлениями, мы были немало разочарованы, когда по прибытии в Порт-Саид увидели одни невысокие песчаные дюны, плавающие в мелкой воде буйки и типичный европейский городок, где все было скучно и неинтересно, за исключением разве что громадной статуи Лессепса. Тем сильнее охватило нас желание увидеть что-нибудь более заслуживающее внимания, и, посовещавшись, мы решили не мешкая ехать в Каир, к пирамидам, а оттуда – в Александрию, где можно будет сесть на корабль, отплывающий в Австралию, а между делом осмотреть все те греко-римские достопримечательности, которыми изобилует эта древняя метрополия.

Путешествие поездом было не из худших: за какие-то четыре с половиной часа мы успели увидеть значительную часть Суэцкого канала, вдоль которого железная дорога тянется до самой Исмаилии, а немного погодя и ощутить вкус Древнего Египта, зацепив взглядом краешек канала с пресной водой, прорытого еще в эпоху Среднего царства и недавно восстановленного. Но вот, наконец, и Каир, мерцая огнями в сгущающихся сумерках, предстал перед нами – как некое созвездие, тусклый блеск которого превратился в ослепительное сияние, когда мы прибыли на грандиозный центральный вокзал.

И вновь нас постигло разочарование, ибо все, что мы увидели, оказалось в европейском стиле, не считая нарядов и лиц. Банальнейший подземный переход вел на площадь, запруженную экипажами, такси, трамваями и залитую ярким светом электрических огней на высоченных зданиях; и даже театр, где меня тщетно уговаривали выступить и куда я впоследствии попал как зритель, незадолго до нашего приезда был переименован в «Американский космограф». Намереваясь остановиться в отеле «Шепард», мы взяли такси и помчались по широким авеню с фешенебельной застройкой; и среди окружившего нас в отеле комфорта (в основном, англо-американского образца), среди всех этих лифтов и вышколенной прислуги волшебный Восток с его седою стариной представлялся нам чем-то бесконечно далеким и нездешним.

Однако уже на другой день мы с наслаждением окунулись в самую гущу атмосферы «Тысячи и одной ночи», и в лабиринте улиц, в экзотических контурах Каира на фоне неба, казалось, вновь ожил сказочный Багдад времен Гаруна аль-Рашида. Сверяясь по путеводителю, мы миновали площадь Эзбекие и двинулись по улице Муски на восток, в сторону кварталов, населенных коренными жителями. Довольно скоро мы очутились в руках энергичного «чичероне», который, как я должен признать, несмотря на все позднейшие события, был мастером своего дела.

Тогда я еще не понимал, какую ошибку совершил, не обратившись в отеле к услуг официального гида. Теперь перед нами стоял гладко выбритый, сравнительно аккуратный субъект с удивительно глухим голосом; внешне он напоминал фараона, сошедшего с древней фрески, и представился нам как Абдул Раис эль-Дрогман. Было очевидно, что он пользуется большим авторитетом среди прочих представителей своего ремесла; правда, в полиции нам потом сообщили, что человек под таким именем им не известен, что слово «раис», по всей видимости, служит частью обращения к любому уважаемому человеку, а «Дрогман» – это, без сомнения, не что иное, как искаженная форма слова «драгоман», обозначающего руководителя туристических групп.

Абдул показал нам такие чудеса, о которых мы раньше только читали или мечтали. Старый Каир уже сам по себе – город-сказка, город-греза: лабиринты узких улочек, окутанных таинственными благовониями; балконы самых прихотливых форм, сходящиеся почти вплотную над вымощенными булыжником мостовыми; типично азиатский водоворот уличного движения с его многоязыким гамом, щелканьем бичей, дребезжанием повозок и скрипом телег, звоном монет и криком ослов; калейдоскоп цветастых одежд, тюрбанов, чадр и фесок; водоносы и дервиши, собаки и кошки, гадалки и брадобреи; а надо всем этим – причитания нищих слепцов, скрючившихся в своих нишах, и заунывные азаны муэдзинов на минаретах, тонко вычерчивающихся на фоне яркого, безукоризненно синего неба.

Не менее экзотическими оказались и крытые базарные ряды, где, к тому же, было не так шумно. Пряности, духи, ароматические шарики, ковры, шелка, медь; старый Махмуд Сулейман сидит, скрестив ноги, среди своих сосудов с ароматическими смолами, рядом юноши, весело переговариваясь, толкут горчичные зерна в углублении капители древнеримской классической колонны коринфского ордера, завезенной сюда, вероятно, из соседнего Гелиополя, где размещался один из трех египетских легионов императора Августа. А еще мечети и музей – мы осмотрели их все, при этом силясь сохранить навеянный арабской улицей жизнерадостный настрой, когда на нас хлынули темные чары Египта фараонов, бесценные сокровища которого предлагал нашему взору музей. Большего мы пока и не искали, а потому сосредоточили свое внимание на средневековой сарацинской роскоши халифов, пышные надгробия-мечети которых составляют помпезный феерический некрополь на краю Аравийской пустыни.

Напоследок Абдул сводил нас по улице Шариа-Мухаммед-Али к старинной мечети султана Хасана и воротам Баб-эль-Азаб с башнями по бокам, сразу за которыми проход меж двух круто поднимающихся стен ведет к величественной Цитадели, возведенной самим Саладином из блоков разрушенных пирамид. Солнце уже заходило, когда мы взобрались на эту кручу, обошли кругом современную мечеть Мухаммеда Али и, встав у парапета, окинули взором с головокружительной высоты волшебный Каир, весь в золоте резных куполов, воздушных минаретов и цветущих садов.

Высоко над городом возносился огромный романский купол нового музея, а за ним, по другую сторону загадочного желтого Нила, отца времен и династий, таили вечную угрозу пески Ливийской пустыни, волнистые, переливающиеся всеми цветами радуги, стерегущие темные тайны веков.

Вслед за багряным закатом пришел пронизывающий холод египетской ночи. Глядя на солнце, балансирующее на краю мира, как древний бог Гелиополя Ра-Харахти, или Солнце горизонта, мы четко различили на фоне алого пожара зари зловещие очертания пирамид Гизы, этих древних гробниц, на которых к тому времени, когда Тутанхамон всходил на золотой престол в далеких Фивах, уже лежала пыль тысячелетий. И тогда нам стало ясно, что Каира сарацинского с нас хватит, и настала пора прикоснуться к сокровенным тайнам Египта изначального – страны Ра и Амона, Исиды и Осириса.

Экскурсия к пирамидам состоялась на следующий день. В легком двухместном экипаже мы пересекли остров Гезиру с его гигантскими деревьями и по небольшому мосту, выстроенному в английском стиле, выехали на западный берег. Далее наш путь лежал меж двух рядов внушительной высоты деревьев, а затем мимо обширного зоологического сада в сторону Гизы, пригорода Каира, где впоследствии был воздвигнут мост, соединяющий Гизу непосредственно с Каиром. Свернув на Шариа-эль-Харам, мы миновали район зеркально-гладких каналов и убогих туземных деревушек, и вот, наконец, впереди замаячила цель наших исканий, проступая сквозь рассветную дымку и отражаясь в перевернутом виде в придорожных лужах. Воистину, сорок веков взирали на нас с этой высоты, как говорил Наполеон своим солдатам.

Дорога взмыла круто вверх, и вскоре мы достигли пункта пересадки между трамвайной станцией и отелем «Мена-хаус». Мы не успели оглядеться, как наш проводник уже раздобыл билеты на посещение пирамид и нашел общий язык с толпой шумных и агрессивных бедуинов, которые жили в соседней деревеньке, нищей и грязной, и приставали ко всем путешественникам. Абдул держался с достоинством и не только не подпустил никого к нам, но даже раздобыл у туземцев пару отличных верблюдов для меня и жены и мула для себя, а также нанял группу мальчишек и взрослых мужчин в качестве погонщиков. Все это было, впрочем, совершенно излишне, да к тому же и накладно, ибо расстояние, которое нам предстояло преодолеть, было столь незначительным, что вполне можно было обойтись без верблюдов. Но мы не пожалели о том, что пополнили свой опыт представлением об этом довольно неудобном средстве передвижения по пустыне.

Пирамиды Гизы располагаются на высоком скалистом плато по соседству с самым северным из царских и аристократических некрополей, построенных в окрестностях ныне не существующего города Мемфиса, который находился на том же берегу Нила, что и Гиза, но только чуть южнее, и процветал в период между 3400 и 2000 годами до Рождества Христова. Крупнейшая из пирамид, так называемая Большая пирамида, стоит ближе всех остальных к современной дороге. Она была возведена фараоном Хеопсом, или Хуфу, около 2800 года до нашей эры; высота ее оставляет более 450 футов. К юго-западу от нее в один ряд следуют пирамиды Хефрена и Микерина. Первая из них была сооружена спустя поколение после пирамиды Хеопса и имеет чуть меньшую высоту, хотя и кажется более высокой оттого, что расположена на возвышенном месте. Пирамида Микерина, построенная около 2700 года, значительно уступает по высоте двум первым. К востоку от второй пирамиды, на самом краю плато, возвышается чудовищный Сфинкс – немой, загадочный и умудренный знаниями тысячелетий. Он стоит здесь с незапамятных времен, и никому не ведомо, каков был его первоначальный облик, потому что в правление фараона Хефрена черты лица его были изменены с целью придать им сходство с ликом царственного реставратора.

По соседству с тремя великими пирамидами находится также множество второстепенных пирамид; некоторые неплохо сохранились, от других же остались жалкие развалины. Кроме того, все плато испещрено могилами египетских вельмож. Гробницы эти изначально представляли собой глубокие погребальные ямы, или камеры, с установленными над ними мастабами – каменными сооружениями в форме скамей. Надгробия такого рода были обнаружены в других мемфисских некрополях; образцом их может считаться гробница Пернеба, выставленная в нью-йоркском музее Метрополитен. В Гизе, однако, все видимые следы мастаб оказались либо уничтоженными временем, либо расхищенными любителями поживы, и только вырубленные в скалистом грунте камеры, одни из которых по-прежнему занесены песком, другие расчищены археологами, свидетельствуют о том, что здесь некогда находились захоронения. С каждой могилой соединялась своего рода часовня, где жрецы и родня предлагали пищу и молитву витающему над усопшим «ка», или его жизненному началу. Часовни малых гробниц размещались в уже упомянутых надстройках – мастабах; похоронные же часовни пирамид, где покоился царственный прах фараонов, представляли собой как бы отдельные храмы, каждый из которых располагался к востоку от своей пирамиды и соединялся дорожкой с довольно помпезным парадным входом, находившимся на краю скалистого плато.

Вход в храм второй пирамиды, почти погребенный под песчаными заносами, зияет бездонной глубиной к юго-востоку от Сфинкса. Традиция упорно именует эти руины «Храмом Сфинкса», что, может быть, справедливо, если, конечно, лицо Сфинкса на самом деле представляет собой подлинное изображение Хефрена, строителя второй пирамиды. Самые чудовищные слухи ходят о том, как выглядел Сфинкс до Хефрена – но каковы бы ни были изначальные черты его лица, монарх заменил их своими собственными, чтобы люди могли глядеть на колосса без содрогания.

Именно в огромном входном храме неподалеку от Сфинкса была найдена диоритовая статуя Хефрена в натуральную величину. Ныне она хранится в Египетском музее; я сам стоял перед ней, охваченный благоговейным трепетом. Не знаю, раскопано ли это сооружение к настоящему дню, но тогда, в 1910 году, большая его часть оставалась под землей, и вход туда на ночь надежно запирался. Раскопками занимались немцы, так что весьма вероятно, что довести дело до конца им помешала война или что-нибудь еще. Учитывая то, что мне самому довелось пережить, а также кое-какие слухи, имеющие хождение среди бедуинов и почти неизвестные и, уж во всяком случае, не принимаемые на веру в Каире, я бы много отдал за то, чтобы узнать, чем кончилась история с одним колодцем в поперечной галерее, где в свое время были обнаружены статуи фараона в довольно странном соседстве со статуями бабуинов.

Дорога, по которой мы следовали на верблюдах в то утро, описывала крутую дугу, минуя деревянное задние полицейского участка, почту, аптеку и магазины, а затем сворачивала на юг и далее на восток, делая, таким образом, почти полный круг и одновременно поднимаясь на плато, так что мы даже не заметили, как очутились лицом к лицу с пустыней с подветренной стороны от Большой пирамиды. Словно неким циклопом было воздвигнуто грандиозное сооружение, восточную грань которого мы теперь огибали, глядя на простирающуюся далеко внизу долину с малыми пирамидами. Еще дальше, к востоку от этих пирамид, сверкал древний Нил, а к западу от них мерцала вечная пустыня. Совсем рядом с нами устрашающе высились три главные пирамиды. У самой крупной из них полностью отсутствовала наружная облицовка, за счет чего были видны громадные глыбы, составляющие ее основу. У двух других тут и там виднелись ладно пригнанные куски облицовки, благодаря которой поверхность пирамид в свое время выглядела ровной и гладкой.

Мы спустились к Сфинксу и застыли перед ним, не в силах произнести ни слова, как бы зачарованные его тяжелым невидящим взглядом. На его могучей каменной груди различался символ Ра-Харахти, за изображение которого ошибочно принимали Сфинкса в эпоху поздних династий, и хотя каменная плита между огромными лапами чудовища была покрыта песком, мы вспомнили слова, начертанные на ней Тутмосом IV, и о видении, что посетило его, когда он был еще царевичем. С этого момента улыбка Сфинкса стала вселять в нас безотчетный ужас, и в памяти нашей всплыли легенды о подземных переходах под исполином, уходящих глубоко вниз, в такие бездны, о которых даже страшно подумать – бездны, связанные с тайнами более древними, чем тот Египет, который раскапывают современные археологи, и имеющие зловещее отношение к наличию в древнем пантеоне долины Нила безобразных богов с головами животных. Именно в этот миг я впервые задался праздным вопросом, все кошмарное значение которого прояснилось лишь много часов спустя.

Тем временем к нам стали присоединяться другие туристы, и мы проследовали к погребенному под заносами песка Храму Сфинкса. Он находится в пятидесяти ярдах к юго-востоку от гиганта и уже упоминался мною как парадный вход в коридор, ведущий в погребальный храм Второй пирамиды, расположенный на плато. Большая часть храма все еще оставалась не раскопанной, и хотя нас провели по современному коридору в алебастровую галерею, а оттуда в вестибюль с колоннами, в меня закралось подозрение, что Абдул и местный служитель-немец показали нам далеко не все, что заслуживало внимания.

Продолжить чтение