Маленькая Леночка

Глава 1

Город сиял и переливался неоновыми огнями, настойчиво посылая новогодними гирляндами сигналы в мозг о неизбежном грядущем празднике и вступая в конфликт с хозяйничающими там призраками из прошлого, которые были преступно безразличны ко всему происходящему. Они то прятались под коряги настойчивого нежелания общаться с искрящимся настоящим, то спускались назойливыми улюлюкающими мартышками по лианам Лениных воспоминаний в самое уязвимое и незащищенное место в душе, закопченное невеселым другом под названием ОДИНОЧЕСТВО, воткнувшимся своей ахиллесовой пятой в сердечный центр Лены в ожидании педикюра. Все попытки стереть с его уродливой физиономии скорбное выражение, лицемерность которого выдавал насмешливый оскал, потерпели фиаско, сколько бы байтов информации о ценности и полезности этого состояния Лена не заталкивала в свою бестолковую голову. Даже мощная фраза, слетевшая однажды с уст чернобородого джентльмена из глубины бесконечных просторов интернета и с эмоциональной джигитской выразительностью прилетевшая в её грустные уши: «Одиночество – это когда тебя никто не понимает, а свобода – это когда тебе на это наплевать», не убедила её, а лишь вызвала очередной фонтан слёз, потому что выяснилось, что Лена ещё и не свободна…

Она ехала по знакомым улочкам своего небольшого городка, в котором родилась пол века назад и где пустила глубокие, как у саксаула, корни, навечно воткнув себя в неизменные географические координаты, надоевшие Лене не меньше, чем она им. В тяжёлой голове, как в центрифуге, крутился один единственный вопрос: неужели этот гадкий назойливый сон всё же сбудется? Когда он в первый раз распотрошил её ночь, будто железные когти Фредди Крюгера, десять или двадцать лет назад? Лена в гордом одиночестве сидит за новогодним столом под бой курантов, задумчиво разглядывая бутылку шампанского в золотой шапочке, такую же одинокую, как и она, а та, в свою очередь, торжественно выпятив свою стеклянную грудь, насмешливо спрашивает: «Ну что, старуха Изергиль, допрыгалась? Откупоривать собираешься, или так и будем таращиться друг на друга до утра?» Сегодня ночью Лена опять проснулась от хлопка вылетевшей из бутылки пробки, а утром воспоминания о сновидении уничтожили последние остатки её сдержанного оптимизма, заставив мурашки табуном пробежаться по больной Лениной спине от недоброго предчувствия. Встретить новогоднюю ночь в одиночестве – всё равно, что встретить в лоб танк на своей дорожной полосе: так же страшно и неожиданно. Возможно, леденящий душу сон остался бы без внимания, если бы не завидная регулярность, с которой он наведывался к Лене в гости, как Винни-Пух к Кролику, распухая от её ужаса и застревая в мозгах на целый день. Тем более, что имелся у него один закадычный приятель ещё с тех времён, когда герои Лениных сновидений медленно превращались из небесных ангелов в земных обитателей. Горячо любимая мамочка, самый драгоценный человек, без которого маленькая Леночка не мыслила своего существования, мама, которой никогда не было много и по которой она постоянно скучала, стоит наверху длинной лестницы во дворе их дома и машет рукой. Внезапно мамина нога начинает дергаться и подгибается, встревоженное лицо искажается от боли, и мама падает и катится по бесконечным ступенькам вниз, а маленькая Леночка бросается к ней навстречу, крича от ужаса и отчаяния, и её детский голосок срывается и превращается в писк комара…

Этот регулярно повторяющийся ночной кошмар занял лидирующее положение в коротком списке её вещих снов. Шестилетней Лене уже приходилось провожать сильно хромающую маму на работу и встречать её оттуда вечером, в десять лет она помогала больной маме передвигаться по дому, а в тот роковой день, когда десятиклассница Лена вернулась из больницы после операции, о которой до сих пор не могла вспоминать без содрогания, она застала беспомощно лежащую женщину в кровати, откуда та уже больше не поднималась в течение семнадцати лет, до самой своей смерти…

Лена встряхнула головой и попыталась переключиться на другие мысли. У неё было обычное питерское настроение: попеременно хотелось то кофе и поэзии, то выстрелить с Авроры и побежать с матросами куда-то. Надо сказать, что Лена относилась к разряду особо эмоциональных и чувствительных эстетов, способных расплакаться от трели весёлой пташки или запрыгать утром у окна от восторга, глядя на восходящее пылающее солнце в оранжевом ободке. Волнующее нерукотворное творчество матушки-природы, изящно создающей изменчивые дивные пейзажи: горящие лиловые закаты и пробуждающие первобытную радость золотистые восходы, бирюзовые волны морей и игристая сочная зелень шелестящих резной листвой деревьев восхищали и вдохновляли Лену не меньше, чем ваяния рук человеческих. Незатейливая в своей простоте или, напротив, величественная и гордая архитектура; пышные или не претендующие на роскошь убранства зданий; изогнутые или натянутые в воздухе, как струна, мосты; пушистые ковры сочных газонов и радующий глаза благоухающий бархат аккуратно посаженных цветов… Упасть в пёструю клумбу и любоваться небом, раскинув руки в стороны и втягивая в ноздри ароматный лепесток, наклонившийся к носу, вспоминая слова Иоанна Кронштадтского: «Целую руку, тебя создавшую», было давней Лениной мечтой. Даже составляя маршруты из точки А в точку Б на своём стареньком авто, Лена делала акцент на «вид из окна», а про выбор отеля на время отпуска и говорить не стоит. Он должен был располагаться исключительно в самом райском уголке, где жар-птицы роняют свои волшебные перышки на белые барашки синих волн, бьющихся о Ленино окно и уносящих из Лениного не очень толстого кошелька не очень большие финансовые возможности в бездонное лазурное море… Но самое главное и важное, перед чем меркло всё остальное и о чём так много и развернуто размышлял Шопенгауэр – музыка, прекрасная музыка, которая объединяет всех, кроме соседей; «только в которой гармония есть», апофеоз свободы, бессознательная мудрость, легкое счастье, за которое не надо долго и надрывно бороться, его надо просто слушать и слышать. Как не повезло людям, страдающим музыкальной ангедонией и воспринимающим музыку лишь как набор ненужных и отвлекающих звуков! Каким камертоном настраивают они звучание своей души? Кстати, не этот ли философ считал одиночество прекрасной возможностью избегать «создаваемую дураками суету» и «увидеть в себе то, что ты есть на самом деле»? Что Лена видела в себе? Потерянную и никому не нужную стареющую женщину? Ну уж нет, как бы не так, вовсе не стареющую, а бесконечно взрослеющую… Но вот остальное, похоже, видела. И эта грустная картина потерянности заслоняла собой всё остальное содержимое Лены, почему-то до сих пор не проявленное… В ней точно что-то было, неуловимое и пока неосязаемое, но уже разбуженное внутренней, неподвластной Лене стихией, и оно пыталось расшевелить свою хозяйку, однако Лена в отчаянии сидела на верхнем этаже многоквартирного человейника и никак не могла понять, кто и зачем грохочет ей по батарее снизу, если она не шумит и тихонько плачет в уголке, поджав колени… Неужели она затопила своих нижних соседей слезами???

А за окном мелькала настоящая предновогодняя сказка, отчего губы у Лены невольно растянулись в блаженной улыбке, и пуховая шапка защекотала щёки. Вот её любимый весёлый дом… Нет-нет, не весёленький, где всем весело, пока доктор не опечалит укольчиком, а где окна танцуют разноцветными бусами гирлянд, каждое на свой лад: где-то окошко плачет от счастья синим дождём, а где-то подмигивает яркими огоньками под воображаемую музыку. Сейчас будет её любимый балкон, с неоновым зоопарком… Лена притормозила и помахала рукой светящему оленёнку, казавшемуся бриллиантовым и поэтому очень притягательному, а потом – переливающемуся перламутровыми блёстками белому мишке, протянувшему свои пухлые лапки к Деду Морозу, словно выпрашивая у него бочонок мёда. Следом за сказочным домом проплыл печальный дом, жильцы которого забыли о приближающемся празднике, и потому он выглядел, как чёрная космическая дыра среди мерцающих звёзд Вселенной, и казалось, что вот-вот мохнатая лапа зелёного Гринча, укравшего Рождество, выставит в его окно свою волосатую фигу. Это мрачное здание прямо-таки возмутительно омрачало атмосферу предновогоднего возбуждения и однозначно нуждалось в «выручай-человеке», как покупатель в «выручай-карте». Скорее бегите к своим новогодним закромам, зазевавшиеся обитатели загрустившего домика! Срочно доставайте гирлянды из пыльных коробок с новогодними игрушками, поднимайте тяжёлые веки заспанных глаз своих окон, пусть они подарят людям, упорно верящим и не верящим в счастье, свой весёлый новогодний блеск и надежду на то, что в этот раз всё точно сбудется! Выручайте свой дом и остальных обитателей земного мира, потому что печалью в сердце отзывается ваш намёк на то, что праздник скоротечен или, ещё хуже, что и вовсе нет никакого праздника…

Мурчало Ленино любимое «Монте Карло», фаворит среди радиостанций, которые она слушала за рулём, и Лене внезапно захотелось включить музыку на всю катушку и открыть окно машины, чтобы поделиться своим настроением с улицей. Воображая, что она подпевает, Лена загнусавила: «Sunny, yesterday my life was filled with rain». Да, чем только не была наполнена её жизнь ещё вчера! Но сейчас нестерпимо хотелось узнать: а чем наполнится её жизнь завтра? И будет ли, наконец, долгожданная вишенка на торте? До наступления Нового года оставалось ещё четыре недели, и шансы на то, что негодник сон останется с носом, пока существовали. Слабенькие, конечно, но были… И её желания еще успеют обалдеть от её возможностей… Лена попыталась отмахнуться от мысли, что в последний год всё стремительно менялось в её жизни, словно ворвавшаяся из пока непонятной сказки, то ли доброй, то ли страшной, волшебная сила уносила всё, что входило в привычный уклад её бурлящей жизни, и освобождала место для неведомого и пугающего своей неопределенностью будущего. Казалось, что сценарий Лениной жизни был впечатан в жёсткую матрицу, которая чётко, с математическим подходом, в пятидесятилетний юбилей своей пленницы решила круто снести Тунгусским метеоритом две тысячи квадратных километров дремучих лесов жизненных событий, выращенных Леной за полсотни лет, а заодно и их последствий. Двадцатилетний сын Егорушка на следующий день после празднования её юбилея покинул родные пенаты и начал вить гнёздышко со своей девушкой самостоятельно, на прощанье клюнув Лену в центр материнской привязанности и оставив там глубокую дыру. А тридцатилетняя дочь получила наследство, и Лена-бизнесвумен, убедившись, что большая Катюшина семья теперь точно wealthy and healthy, деликатно отстранила свою любимую дочь от бизнес-партнерства, так как их совместная деятельность для Катюшиной пользы взаимно вызывала у обеих нервную изжогу и душевную отрыжку. Для полного хэппи-энда к Лене-риэлтору вернулась долгожданная удача и принесла много сделок с недвижимостью, что позволило Лене-репетитору сократить количество учеников по английскому языку с четырех в день до двух. Да, такую разноплановую деятельность приходилось ей осуществлять, эквилибристически уравновешивая содержимое своего кошелька, энергетических ресурсов и серого вещества в голове. Такая перемена довольно благоприятно сказалась на её далеко не могучем рюкзаке здоровья, висящем на хрупких плечах, потому что пожар от напряжения в уже не молодой головушке, который неизменно начинался на третьем ученике, больше не вспыхивал. Не новым за этот год было лишь то, что её четвертый муж, он же третий, вечно молодой и вечно пьяный, очаровательный и страшно привлекательный мужчина, на двенадцать лет моложе Лены, в очередной раз был выставлен из дома за любовь к огненной воде и все вытекающие из этого любовного треугольника последствия. С тех пор прошло уже полгода, но что-то останавливало Лену от развода: то ли она выжидала самопроизвольной развязки, то ли ей уже опостылило махать дирижерской палочкой, заставляя их семейный оркестр играть то Свадебный вальс Мендельсона, то Похоронный марш Шопена. Более того, Лена изрядно вымоталась за четырнадцать лет от бесконечно повторяющихся сценариев, суть которых идеально выразили бы слова Гегеля: «История повторяется дважды – сначала в виде трагедии, потом в виде фарса». В своих вечерних и утренних молитвах она просила, чтобы её супруг, который, как Карлсон, всегда возвращался после очередного цикла отчуждения, встретил положительную молодую женщину с банкой соблазнительного лечебного варенья под мышкой, притягивающей к ней Виктора и отпугивающей от Лены. Отшлифовывая свою формулировку внесением небольшого уточнения: Виктор должен полюбить эту женщину так, что станет способным больше работать и меньше пить, а та, в свою очередь, захочет подарить ему наследника или наследницу, Лена вешала их три счастливые рожицы на пушистую елку нового безоблачного будущего, и радостный игрушечный Дед Мороз под зелёными еловыми ветками протягивал набитый перспективами подарочный мешок, ослепляя всех многообещающей улыбкой. Ведь теперь о Викторе не скажешь, что мужчина без денег – мужчина бездельник, и от того, что «любовь здесь больше не живет», водка, наконец, потеряет свое свойство превращать душевную боль в головную и стартанёт в космическую высь, дотла сгорев в стратосфере. Лена же, мудро и основательно, как и положено зрелым девочкам в её возрасте, найдет достойного мужчину со всеми дополнительными опциями и грациозно поплывет по морю счастливых любовных отношений, переходя с кроля на брасс, а с брасса на баттерфляй…

И в самом деле, почему бы не рвануть, стирая лопатки, навстречу мечте? Разве не было в её удивительно «замороженной» внешности, практически не меняющейся на протяжении последних двадцати лет, намёка на скрытый Божественный план, который должен был осуществиться с большой задержкой по каким-то только известным Богу причинам? Например, по причине её отчаянного нежелания набираться ума и мудрости? Лена выглядела довольно свежо и молодо, была стройна и подтянута, и встречаясь с женщинами своих лет, ей всегда хотелось обращаться к ним на «Вы», потому что они казались ей гораздо солиднее и старше её. К ней же иначе, как «девушка», никто не обращался, и Лена уже привыкла не реагировать на вытянутые от удивления лица людей, когда они вдруг узнавали, что у неё есть внуки. Если же в их глазах начинало предательски просвечиваться подозрение в её размножении в пубертатном периоде, Лена отшучивалась: «Я безнадёжная тугодумка, и старею со скоростью своей черепахомысли!». Иногда фраза: «Не может быть, вам нельзя дать больше тридцати пяти лет!» её даже обижала. Дорогие мои, у меня через раз в магазине просят показать паспорт, когда я покупаю бутылочку красного сухого вина! Правда, увидев в паспорте фото, заслуживающее похвалы самого талантливого абстракциониста, продавцы отказывались верить, что глупое расплывшееся лицо с расположенными на нём по диагонали круглыми глазами, уставшими ждать вылетающую птичку, и разбежавшимися от неожиданности в разные стороны носом, челюстью и бровями, покинувшими голливудскую матрицу, когда птичка наконец вылетела, – что вся эта сборная солянка принадлежит улыбающейся женщине, протягивающей свой документ.

Однако, ничего странного в Лениной моложавости не было. Если существует связь между состоянием мозгов и внешним видом, то Лена была её ходячим подтверждением: те неоспоримые правила и закономерности жизни, которые нормальный человек усваивает к тридцати годам, Лена со скрипом открыла для себя только к пятидесяти годикам. Однако, гарантировал ли этот факт, что она дотянет до девяноста лет с благовидным личиком шестидесятилетней старушки, оставалось загадкой. Если вообще дотянет! Но это уже на усмотрение Господа, сама она ещё не определилась, хочет ли такого подарка, потому что, исходя из наблюдения за поведением серого вещества в своей голове в последнее время, это самое вещество к Лениным девяноста годам уже дважды успеет отпраздновать свой столетний юбилей.

Коллеги Лены, озабоченные отсутствием проявления признаков старения у Лениной внешности, занялись изучением этого вопроса и обнаружили у неё ген Мафусаила. А одна мадам очень рассмешила Лену, когда, узнав, сколько ей лет, с неподдельным ужасом воскликнула: «Вы что, ведьма?!» Как православной христианке, Лене впору было бы перекреститься, но она лишь ответила: «Нет, но далеко и не ангел, к сожалению». Своя внешность Лену вполне устраивала, и она с благодарностью к Богу бережно ухаживала за тем подарком, который был дан ей при рождении, ни в коем случае не вменяя его получение в свою заслугу. «Не уповай, душе моя, на телесное здравие и на скоромимоходящую красоту, видиши бо, яко сильнии и младии умирают; но возопий: помилуй мя, Христе Боже, недостойного». Лена подмечала, что с годами её красота становилась более утонченной и мягкой: после множества причесок и окрасок волос, от которых она потеряла треть своей копны на голове, она уже двадцать лет носила длинные, прямые каштановые волосы, редко убирая их в хвост; лицо её до сих пор было без видимых морщин, шея упругая, а глаза-хамелеоны меняли свой цвет в зависимости от времени суток и окружения: голубые на улице при дневном свете, зеленоватые на солнце и серые в помещении. Конечно, Лена имела миллион секретиков, как оставаться стройной, слегка смуглой и гладенькой, но к пластическим операциям и элексирам молодости, накапанным чёрно-белыми магами в алхимический флакончик под нашептывание древних заклятий, это не имело никакого отношения. Слава Богу, что Лена получила небольшие приятные бонусы к остальным житейским проблемам и неприятностям! По всем французским меркам она была настоящей красавицей, ведь по мнению тех же самых французов, в каждой прекрасной женщине обязательно должно быть что-то гаденькое, и, воплощая эту идею в жизнь, природа наградила Лену достаточно большой головой и непропорционально крупным носом, который с возрастом, как ни странно, всё меньше бросался в глаза. Наверное, он самоотверженно решил стать первым органом, с которого начнется физиологическое усыхание его доблестной обладательницы. Десять лет с момента воцерковления убрали что-то неуловимо хищное и холодное из выражения её лица, смягчили его черты, и улыбка всегда выплывала на него из души и сердца Лены, когда она общалась с людьми. Лена любила их, по крайней мере, ей так казалось, и относилась к ним с состраданием, ведь все они вместе с ней были частью этого сложного и редко приветливого мира, где добро и зло тысячелетиями ведут бесконечную борьбу, прекрасно осознавая, что пальма первенства не достанется никому. Так же, как не достанется она дню или ночи, зиме или лету, женщине или мужчине, югу или северу, свету или тьме, потому что одно просто не может существовать без другого. Ибо всё на Земле, отвергая законы троичности, пребывает в линейной иллюзорной дуальности, которая разрывается только вертикалью вечности, когда светлое уносится вверх, а тёмное проваливается вниз. Но и в вечности изменчивость – основа мироздания, и свет, истощаясь, гаснет, а тьма просвещается…

Лена внезапно вздрогнула от телефонного звонка и чуть не въехала в резко затормозившую впереди машину. Больная поясница тут же прислала свой пламенный привет в виде разноцветного новогоднего фейерверка перед глазами, а высунувшаяся из окна остановившейся впереди машины рука водителя пальцем изобразила символ презрения. Хорошо, что хоть телефон ещё звонит! Значит, она не до такой степени одинока, когда звонит только будильник… Кукольный деревянный голос в трубке с энтузиазмом предложил Лене взять потребительский кредит по пониженной ставке всего лишь двадцать процентов, восторженно намекая, что через пять лет Лене придётся отдать банку, щедро поделившемуся с ней своими денежными ресурсами, всего лишь вдвое больше взятого! Какая невиданная щедрость: дав одну лопатку, у тебя потом заберут всего лишь две, а не пять и не десять!.. Полезное для таких случаев приложение в её телефоне всегда указывало на спам, но, к сожалению, информация о звонившем отражалась на дисплее телефона, а за рулем Лена всегда пользовалась беспроводными наушниками. Если бы звонил не робот, а колл центр, Лена с удовольствием пообщалась бы с диспетчером, прочитав ему нравоучение в своей дипломатично-ироничной манере и закончив выступление просьбой дать номер личного телефона звонящего, чтобы Лена ежедневно, утром и вечером, могла так же вдохновенно предлагать свои услуги, широкий спектр которых раскрывался бы как минимум полчаса…

Почему бы вместо множества неудобных законов, которые создают для удобства народа, не принять один удобный: приличный штраф за рекламу своей удивительной, пожизненно необходимой продукции, используя номер чужого личного телефона? Лена тут же хмыкнула – новый оксиморон родился: «удобный закон для народа»! Хотя, если убрать «для народа», то от оксиморона останется одна голая правда, ведь законы однозначно придумываются для чьего-нибудь удобства, иначе зачем они нужны? Вопрос в том, кому они нужны? Конечно, для удобства тех, кому на Руси жить хорошо! Как говорится, законы – это паутина, сквозь которые крупные насекомые прорываются, а мелкие мушки застревают. Однако, надо отдать должное нашим законам: ничего плохого в регуляторах общественных отношений нет, плохое заключено в пространстве между их строчек, где умы, имеющие склонность отягощаться жадностью и жаждой лёгкой жизни, достаточно вальяжно разгуливают, отодвигая своей жирной ногой функцию их непреложного исполнения в сторону законопослушных граждан…

Да, всего лишь каких-то двадцать пять лет назад первые мобильные телефоны были размером чуть меньше кирпича, и их модно было носить на шнурке на шее, причем никого не останавливало появление глубокой вмятины на шее после двухчасового ношения тяжеловесного аппарата, будто бы счастливого обладателя дорогостоящего груза только что вытащили из петли. Как и не смущал тот факт, что сестрица Алёнушка умудрилась потонуть с грузилом подобного веса на шее в глубоком озере под отчаянное блеяние козлёночка-Иванушки. Свою первую Nokia Лена прекрасно помнила: она купила её у своего коллеги в далёком 1995 году за семьсот долларов, спустя год после того, как на одном из просмотров квартиры на Гражданке она с вытаращенными глазами рассматривала загадочный скворечник с антенной, в который разъяренный агент орал: «Ну, где вы?! Почему вас нет на месте?!! Говорите быстрее, у меня минута стоит восемьдесят девять центов!!!». В те времена один доллар можно было купить за пять тысяч рублей, то есть за эквивалент нынешних пяти рублей, с учетом Ельцинской денежной реформы, когда в целях экономии краски на денежных банкнотах убрали сразу три нуля, но без учёта инфляции, которая за тридцать лет благополучно вернула соотношение курса на прежнее место. Но тогда… На свои первые заработанные триста долларов Лена обновила гардероб в Питерском «Пассаже» и целый месяц кормила свою семью невиданными заморскими штучками, которые родители с Катюшей, прежде чем отправить в рот, долго рассматривали со всех сторон, словно дикари Папуасского племени, впервые зажарившие белого человека. Лена хихикнула, представив реакцию окружающих, если бы кому-нибудь в те времена пришло в голову поводить пальчиком по узенькому и абсолютно не сенсорному экранчику телефона, под которым в несколько рядов возвышались крупногабаритные кнопки. И захочешь, да не промахнешься! А сейчас… Попытался смахнуть крошку с дисплея телефона, и заблокировал двадцать пять друзей, купив при этом трактор.

В удивительное время родилась Лена! Всё так стремительно меняется: политический уклад, научные достижения, информационные технологии… Она успела пожить при развитом социализме, или недоразвитом коммунизме? затем при перестройке и, наконец, при демократии. Чего ждать дальше? Как сказал один известный политик, страна не вынесет еще одной победы демократии. Судя по всему, придется топать к капитализму, хотя, похоже, мы уже давно натоптали капиталистическую площадку размером со страну, только все сделали вид, что не поняли. Лена побывала в октябрятах, пионерах и комсомольцах, а вот в коммунистическую партию вступить не успела, потому что началась перестройка, и судьба зайчика из анекдота того времени, который вечно куда-нибудь вступал, определяя кучку на вкус, Лену миновала… А ведь могла! В школе она подавала большие надежды и была активисткой: сначала командиром октябрятской звёздочки, потом старостой класса, и однажды даже умудрилась отчитать свою лучшую подругу на классном часе за какую-то провинность. Вот она, большевистская идеология, которая породила Павликов Морозовых: «Ради красного словца Павлик заложил отца»… Правда, в старших классах Лена задорно съехала со школьной карьерной лестницы по тем же школьным перилам, потому что её стали больше интересовать подростковые тусовки и дискотеки, которые даже отдаленно не напоминали нынешние ночные клубы с кислотной музыкой и дурью, от которой голова под утро превращается в огромную бородавку на шее. Тем не менее, Лена и в то светлое время умудрилась обрасти друзьями, не попадающими в категорию благополучных, и на своем школьном выпускном вечере получила аттестат почти с отличием и неудовлетворительным поведением, а также школьную характеристику, в которой красовалась шедевральная фраза: «Проявила неординарные способности ко всем школьным предметам, но неадекватна в выборе друзей». Спасибо, что не просто «неадекватна». Спустя тридцать лет серьёзная мадам в полосатом костюме по имени Жизнь, поправив пенсне на своем строгом учительском носу, также протянула ей бронзовую статуэтку за третье место в конкурсе на неадекватность в выборе мужчин и едко прошипела в ухо: «Приходи попозже, для тебя и золота не жалко»…

Лене ещё посчастливилось сидеть часами в библиотеке, вдыхая дымчатый аромат книжных страниц, уносящий её в детство, в почтовое отделение, где работала мама, и где она часами читала свежие, пахнущие типографской краской газеты и журналы: «Крокодил», «Пионерская правда», «Мурзилка», рядом с которыми ворохом лежали стопки непонятных взрослых газет под громкими названиями «Правда», «Труд» и «Известия» с портретами старых дядей и дымящих заводских труб, кричащими заголовками о пятилетке за три года и крестиками и галочками перед «съезд КПСС». Двадцать лет назад, когда она училась на факультете иностранных языков, возможности интернета лишь набирали свои обороты и были по сравнению с сегодняшним мировым гигантом трёхлетним капризным и вечно болеющим ребенком, поэтому невозможно было написать курсовую или диплом, не просиживая часами в читальном зале Маяковки, единственной библиотеке в Питере, в которой был иностранный отдел. Там её глаза расползались в разные стороны, как фары у татры, в упорном стремлении обнаружить в покачивающихся небоскребах из книг на библиотечном столе заветную репку знаний, а потом позвать из недр своих раскалённых от напряжения мозгов дедку, бабку, внучку и Жучку, чтобы вытащить её и ценой многодневных усилий слепить громоздкий научный кулич под названием «Употребление перфекта в английском языке» или дипломную работу «Сравнительный анализ английских и русских пословиц о семье». Может, поэтому голова большая? Интенсивный мыслительный процесс превращает человека из существа разумного в думающую личность, и именно в институте Лена познала эту истину, когда её мысли превращались из сухопутной, еле передвигающейся черепашки в грациозную и быстро плавающую черепаху карета-карета… Когда Лена по окончании учёбы пришла в деканат за своим красным дипломом, директор пожал ей руку и гордо объявил, что наконец-то их учебное заведение может похвастаться уникальной и честно самостоятельной, даже без помощи научного руководителя написанной дипломной работой. Лена, в свою очередь, также поблагодарила директора за то, что он вместе с отсутствующим научным руководителем подарил ей возможность сходить с ума и давиться сгрызенными ногтями в одиночку. Однако самый потрясающий вывод из её дипломной работы не имел никакого отношения к лингвистике и был достаточно пессимистичным и обескураживающим: если наибольшее количество английских пословиц о семье посвящалось сварливой жене, то место героя большинства русских пословиц занял пьющий и бьющий свою жену мужик.

Мужик… Мужчина…. Муж… Ну почему всегда так? О чём бы Лена не начинала думать, всё неизменно перетекало и оформлялось в эту до сих пор непостижимую для её понимания и недостижимую для мечтаний фигуру, которая, как показал опыт её предыдущих отношений, так и осталась абстрактной. Это её индивидуальная особенность, или уже попахивает неврозом навязчивых состояний? Кто про что, а вшивый про баню! «И оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одной плотью, так что они уже не двое, но одна плоть». Лена обречённо и с хронической тоской подумала, что она уже трижды прилеплялась к разным мужчинам и так же лихо от них отлеплялась, нигде не отыскав своего счастья и ни с кем не обретя покой, увеличив количество расклеившихся плотей в мире на четыре. Уважительные причины разводам, на достаточно самоуверенный Ленин взгляд, несомненно, были, но причину, как и пластырь, можно приклеить на любое место, и что это меняет? Двадцать первый век сорвал юбки с женщин и с невротическим остервенением начал напяливать их на представителей сильного пола, в связи с чем последние стали утрачивать своё гордое название. Тяжёлое эхо пресловутой эмансипации смачно врезалось в стену уже давно не слишком больших социальных различий между женщиной и мужчиной, и разлетевшиеся в разные стороны осколки заклеймили уродливыми шрамами своих несчастных жертв. При этом больно было представителям обоих полов, но они синхронно продолжали зарываться всё глубже и глубже в дурно пахнущий унисекс. Как сказал один из Лениных учеников, начинающий историк, через каких-нибудь сто лет все грани различия между мужчиной и женщиной: социальные, психологические и ролевые сотрутся, и мы все станем comrades – товарищами. Это пророчество напомнило Лене марширующих в колоннах пронумерованных безымянных мужчин и женщин в антиутопии Замятина «Мы», которые записывались в специальных учреждениях на секс с указанием точного времени и номера партнера. Кто виноват в таком положении дел? Естественный ход событий, регресс ныне существующей цивилизации, происки лукавого или мы, живые клеточки вселенского организма, мужчины и женщины, которые тысячелетиями притягиваются друг к другу и отталкиваются с одинаковой периодичностью и силой, барахтаясь в беспорядочном броуновском движении и безуспешно пытаясь построить счастливые отношения, абсолютно уверенные в том, что противоположный пол явился сюда в виде звездной пыли с другой галактики, чтобы залепить своему партнеру глаза и запудрить мозги?

… Телефон бодро затянул свои позывные, и Конфуций был вынужден прервать свой глубокий философский монолог.

– Лена, мы съезжаем пораньше! Нас сегодня выписали из больницы! За нами через пять минут приедет такси. Вы подъедете к этому времени?

Ага, сейчас приметлюсь на дозаправку к ближайшему столбу, открою краник с ведьминым топливом, и я к вашим услугам…

– Положите ключ в почтовый ящик, пожалуйста! Только не перепутайте номер, а то мне придётся взламывать замки на всех почтовых ящиках в поисках золотого ключика от каморки папы Карло!

– Хорошо. Спасибо вам. Только мы не успели посуду вымыть и мусор вынести. И израсходовали все четыре комплекта белья, так что захватите с собой чистые. А вы нам денежку за не прожитый день не вернете?

Премного благодарна вам, дорогие гости, хотя бы за то, что догадались позвонить и пообщаться на понятном русском языке, а не прислать сообщение: «Я уже нет, куличи в почте», которое сначала пошмыгает по Лениному мозгу, пару раз его замкнёт, а потом пришлёт перевод на узкой телеграфной ленте мысли: «Мы уехали из квартиры, ключ положили в почтовый ящик».

Ваше посуточное высочество, как же я Вас люблю!.. Если для кого-то жизнь кажется монотонной и безрадостной, Лена порекомендовала бы заняться посуточным бизнесом – лучшего лекарства и не придумаешь! Главное, поставить бодрящую мелодию на телефон, чтобы плясать под неё весь день, отвечая на звонки разноголосых и разношерстных потенциальных клиентов, горящих желанием забронировать квартиру пока неизвестно когда, но главное, чтобы она в то время была свободна, или заехать прямо сейчас. Что значит «никак»? Вы что, сейчас не скулите в отчаянном ожидании драгоценных гостей в этой самой квартире? или в шесть утра? А почему вы не селите в шесть утра, вы что, спите?? Устали днём на пяти квартирах с уборками, стирками, глаженьем и заселениями? Эээх, это вы у станка не стояли, вот бы вас туда… А точно на сегодня ничего нет, вы уверены, что, правда – точно?! Попробуйте вспомнить, если есть чем! И такая дребедень целый день, как у Чуковского, а когда после долгой телефонной перестрелки наконец наступает миг между прошлым и будущим, давно ошалевшие от бесконечно меняющихся лиц домовые Нафани и Масяни в очередной раз безуспешно пытаются пригладить мохнатой лапой вставшие дыбом от заселившихся арендаторов волосы. Кем окажутся гости: добрыми чистюлями-волшебниками или безжалостными грязнулями-злодеями, суждено узнать только после их отъезда. Как говорится, погоду на завтра скажем послезавтра. Вот такая посуточная интрига…

Как же с Леной приключился такой бизнес? Ответ скрывался в одном порочном явлении – финансовой необходимости, которая много лет железной хваткой держала Лену за горло и давала возможность своей жертве лишь время от времени набирать глоток свежего воздуха, чтобы та не умерла от гипоксии и успела поменять стертые лошадиные подковы на новые. Так уж повелось: как бы не менялись её жизненные обстоятельства, суть их оставалась неизменной: Лена должна была содержать всех, кто находился рядом с ней, а также товарищей, которые успели удалиться на приличную дистанцию, например, Катюшу. Её дочь рано и непринуждённо родила друг за другом двух прелестных малышей, и факт, что Лена не являлась их биологическим родителем, вовсе не освободил её от необходимости быть для детишек практическим папой, а для Катюши – практическим мужем и выполнять все супружеские обязанности, кроме одной, с которой «зять не фиг взять» справлялся без Лениной помощи.

Многолетнее испытание непосильным трудом Лена достойно выдержала, стараясь жонглировать всеми шариками возможностей одновременно и ни одного не уронить, производя на окружающих обманчивое впечатление баловня судьбы. Она резво проскакала по жизни свадебной лошадью, украшенной цветами спереди и мыльной сзади, и оттого, что все родные и близкие видели в ней золотую антилопу, лошадиной участи Лене избежать не удалось. Она не покрылась с годами бронзой, но вполне заслужила себе памятник в виде фигуры кентавра с миловидным личиком и вышеупомянутыми стертыми подковами на мускулистых лошадиных ногах, задранных кверху, потому что кентавр уже упал, а искусство должно быть правдивым. Ведь никогда не прекращающаяся работа, накрывавшая своим безжалостным и всепоглощающим телом всё Ленино жизненное пространство, работа как центр, скрепа и пуповина, через которую современный человек навсегда прикреплён к новому миру, воспетому Марксом и Энгельсом и уже давно изменившим свои ключевые ставки с производства на воровство, спекуляцию и блогерство, эта самая бесконечная работа превратилась для Лены в пыльный мешок, который периодически со всей силы вышибал свою пыль об Ленину голову, вытрясая оттуда заодно и Ленино вдохновение, а затем налезал на эту голову по самые ноги, закрывая собою не только возможность увидеть дорогу к творчеству и развитию, но и способность по ней двигаться. «Все труды человека – для рта его, а душа его не насыщается…» Если так называемое мировое правительство существует, а Лена не раз натыкалась в паутине интернета на список мировых правителей, представляющих из себя богатейших людей мира и их потомков, то задумка этих денежных магнатов сделать из населения планеты рабов, представляющих из себя производное от слова «работа», которые будут уверены в том, что они свободные люди и благородно трудятся, облагораживая при этом лишь свой вечно голодный желудок и удовлетворяя животные инстинкты, вполне удалась. Однако, стоит ли удивляться? После того, как Адам и Ева были изгнаны из рая, мир монотонно и с завидным постоянством превращался в систему рабов и угнетателей, начиная с десятка первых людей и заканчивая восемью миллиардами ныне существующих человеков, и давал исключительную возможность образовываться и развивать свои творческие способности лишь редким индивидам, не обременённым необходимостью ежедневно тратить все свои силы на зарабатывание хлеба насущного, и отнимая эту самую возможность у рабов, которые обменивали на возможность выживания самую ценную валюту – время. Ничего, по сути, не изменилось с отменой рабовладельческого строя: как горшок не назови, а в печь его всё равно ставят… И Лена прекрасно понимала, что рано или поздно она превратится из резвой лошадки в тощую канзасскую кобылу с растопыренными по бокам рёбрами, которая вместо творческого наследия, ввиду изношенности своего лошадиного организма, оставит потомкам лишь жалкое «иго-го»…

– Алёна, привет! – женский голос звучал встревоженно. Судя по имени, с которым к ней обращались, звонила знакомая Гриши, Лениного дяди, единственного человека, называющего Лену так, как это делали в детстве её родители и бабушка с дедушкой. Имя «Алёна» нежно ласкало Ленин слух, в отличие от фамильярного «Ленчик», воспринимающегося ею как «птенчик», или «Ленусь», в котором Лене вообще слышался глагол, а не имя. Как жаль, что имя Алёна не удалось протолкнуть в её взрослую жизнь, в которой «Елена» плавно перетекло из свидетельства о рождении в школьный журнал, потом в паспорт, а с уходом родителей и вовсе покончило со своим соперником.

– Ты когда в последний раз Гришу видела?

Лена, почуяв неладное, стала судорожно вспоминать, когда она приходила к Грише. Наверное, приблизительно месяц назад, когда в очередной раз засучила рукава и устроила в его однокомнатной хрущёвке, прокуренной и пропитанной терпким коньячным перегаром, генеральную уборку. Обувь тогда она не снимала, потому что на осенней улице было гораздо чище, чем у Гриши дома, и её кроссовки только запачкались, приклеивая к себе грязь с жирного линолеума и обнажая его давно потерявшийся рисунок своими следами. Гриша проснулся уже под конец затянувшегося клинингового мероприятия, когда Лена, стоя у отмытой до блеска кухонной плиты, задумчиво рассматривала кроссовки, краска которых разъедалась у неё на прямо глазах от попавших на них капель жирорастворителя…

– Думаю, что где-то месяц назад, ещё до моего отпуска. Потом я вернулась и приболела, – Лена осеклась. Ей вдруг стало очень стыдно за себя, ведь она даже не потрудилась поинтересоваться, как дела у дяди, когда неделю назад от него перестали приходить традиционные ежедневные сообщения-«хохмочки» в картинках или выражениях типа: «Сухое вино будешь? Насыпай!», «Больше знаешь – крепче пьёшь» или «Похмелья не допущу – трезветь не буду!»

– Гришка неделю назад сошёл со всех радаров, а вчера я проторчала у его двери целый день, но он так и не появился… – голос затих, а затем послышался вздох, показавшийся Лене погребальным.

– Я поняла, Галина… – выдохнула в трубку Лена. – Сегодня обязательно заеду к нему домой, у меня есть ключи от его квартиры. Спасибо, что позвонили! Как выясню, в чём дело, сразу же дам вам знать.

Ключи у Лены появились после того, как Гриша не сумел доползти до входной двери, чтобы впустить Лену. Тогда у него произошло очередное обрушение здоровья после продолжительных и обильных возлияний, и Лене пришлось лезть в окно. Благо, дядя жил на первом этаже, и оно оказалось открытым. Произошло это грустное событие спустя неделю после того, как они вместе отпраздновали Новый год. Гриша тогда пришёл к ним в гости совсем запущенный и выглядел так, словно провёл в преисподней десять жизней по земному времени. Лена на следующий день под влиянием накатившей волны чёрного юмора выразила Вите мысль о том, что к нему приходило его будущее…

Плохое предчувствие заползло в то место, которое Лена предпочла бы не ощущать и не слышать, потому что в немом варианте оно ей нравилось гораздо больше. Она схватилась за сердце. «Спокойно, Ипполит, спокойно», – так обычно говорил Гриша, и Лене показалось, что она и сейчас слышит его голос, но уже откуда-то из-под земли, отчего тянущая боль в груди только усилилась. «Вот привезут меня сейчас с инфарктом в больницу, разденут, а у меня ноги небритые», – подумала Лена. Она вспомнила, как перед поступлением в медицинский институт работала санитаркой в операционной, и однажды в женской раздевалке врач-анестезиолог, достаточно импульсивная татарочка, заметила дырку на колготках, из которых вываливалось Ленино колено. Показав на неё пальцем, врач, видимо, ожидала, что Лена сейчас заохает и начнёт носиться по отделению в поисках нитки и иголки. Однако Лена, пожав плечами, заявила, что дырку под брюками не видно, и для пущей убедительности выставила перед носом внимательного доктора большой палец своей ноги, вырвавшийся на свободу из колготок и призывающий к побегу своего соседа. Вот тогда мудрая женщина довольно эмоционально объяснила дырявой Лене, что всегда есть вероятность оказаться не там, где предполагается, и тогда позору не оберёшься. С той поры Лена старалась следовать её предостерегающему совету, и часто на Витин вопрос: «Куда это ты так наряжаешься?» отвечала: «Откуда я знаю, где окажусь!», оставляя его с разинутым ртом и квадратными глазами.

– Алло! Вы сдаёте квартиру? Нам надо прямо сейчас!

– Давайте попробуем, – отозвалась Лена. – Если моя помощница сможет оперативно в ней убраться после выехавших гостей, то я вас с удовольствием заселю.

Помощница не ответила, но Лена ничуть не удивилась: Катерина отвечала на звонки не тогда, когда звонил телефон, а тогда, когда в дочери звонило желание. Согласно сложившейся традиции, время, отпущенное на захотеть пообщаться с мамой, не должно было превышать тридцать минут, иначе, выйдя за пределы лимита, можно было выйти и за пределы маминого доброго расположения, что не сулило Катюше ничего доброго. Именно по этой причине Лена однажды расторгла неписанный контракт по сотрудничеству в сфере посуточного бизнеса, оставив дочери лишь пару квартир, с которыми та возилась сама и с очень переменным успехом.

Посуточный бизнес приплыл в помощь Лене в самый трудный финансовый период её жизни в качестве ответвления её риэлторской деятельности, которой Лена посвятила тридцать лет. Когда родилась Катюша, Лена была вынуждена прекратить своё обучение в Первом Медицинском институте и распрощаться с перспективой заработать благородный сколиоз стоматолога, склонившись над широко разинутым ртом несчастного обладателя больного зубика в стоматологическом кресле. Шли лихие девяностые, и после полутора лет Лениных мытарств в поисках заработка на пропитание своей большой семьи, которые только благодаря её Ангелу-хранителю и помощи Высших сил не превратились в опасные приключения, река судьбы вынесла Лену к берегу, на котором раскинулось агентство недвижимости, одно из первых в городе. Опять же, по благодати Божией, её никто не покалечил, не убил и не надругался, когда страшные «новые русские» в малиновых пиджаках, с боевыми шрамами на хищных скулах и короткими, как питерское лето, волосами, с крепкими телами либо без глаза, либо без пальцев, а в редких случаях вообще без какой-либо криминальной атрибутики, составляли большую часть её клиентов. Как ни странно, все они относились к Лене очень доброжелательно и угощали в кафе после сделок чашечкой кофе с пирожными, а иногда и чем-нибудь поизысканнее, и частенько довозили Лену до её дома в своих новеньких иномарочках, рассказывая по дороге ужасающе-трогательные истории о своей нелегкой судьбе и о жестоких законах этого несправедливого мира, стражами которого они являлись, добывая скрижали судьбы на бесконечных «стрелках» братков и вышибая мозги и потрошки друг у друга пистолетом Макарова или «калашом». Первая любовь Лены Сашка Галкин каждый вечер звонил ей по телефону, чтобы задать один единственный вопрос: «Ну что, Зоя Белл, ты ещё жива?» Да, слава Богу, а ведь могли и убить… Её коллегу-риэлтора застрелил обиженный наголо выбритый «авторитет», когда она привела большую матерящуюся кучку на просмотр квартиры, и все трое потенциальных покупателей одновременно возжелали приобрести «хатку», отчего вдохновлённая неожиданным успехом девушка решила устроить торг, тем самым подписав себе смертный приговор…

Выходные же Лена обычно проводила с Настей, или просто Гремлином. Такое само за себя говорящее прозвище Лена дала своей подружке, несомненно, от распирающей и всеобъемлющей любви, и по её мнению эту любовь лучше всех мог выразить колоритный герой мультфильма, который их дети смотрели на новеньком видеомагнитофоне – роскошном приобретении того времени. Причем Гремлином подруги называли друг друга и продолжали это делать до сих пор, бесконечно споря, кто же первый приклеил этот ник другому, и спор их был сродни извечной загадке о курице и яйце. Девушки вместе работали на поприще недвижимости и по выходным частенько собирались у Лены дома, устраивая веселые вечеринки с новоиспеченными друзьями, такими же молодыми, задорными и в меру преуспевающими агентами. В кассетном магнитофоне тогда жили «Нэнси», «Агата Кристи», «Мумий Тролль», «Профессор Лебединский», «Воскресение», «Иванушки» и разные Алёнушки, и когда чудо музыкальной техники, нанюхавшись маринованных опят и оливье в винных парах, начинало жадно жевать плёнку, Гремлин с невозмутимым видом доставала кассету, одевала её на карандаш и начинала крутить с огромной скоростью, отчего занавески развивались так, будто к ним на огонёк заглянул ещё и Бэтман. Посиделки заканчивались на границе поздней ночи и раннего утра, когда подруги, засыпая на стареньком диванчике, заплетающимся языком спрашивали друг друга, в какую сторону крутится у них вертолётик в голове, и очень радовались, если в одну и ту же. Проснувшись утром, Лена первым делом пыталась выяснить, сколько сонных тел лежит у неё по правую и левую руку поперек дивана. Иногда у крайних тел ночью диван внезапно заканчивался, и найти их можно было на ковре, помеченном возмущенным котом. Затем запах земляничной Сангрии, упоительно сладкий вечером и нестерпимо тошнотворный утром, начинал издевательски просачиваться из кухни, подмигивая Лене своим кривым глазом и побуждая её лететь, не касаясь пола, до ванной, где приклеивал к раковине, с которой они вместе пару раз отклеивались из-за горячих Лениных объятий. К раковине присоединялась тяжёлая артиллерия в виде оленьих рогов, которые периодически сбрасывала стена в прихожей под тяжестью верхней одежды гостей, и обрушивающегося второго этажа двухярусной детской кровати в Лениной комнате, на котором восторженно визжала дюжина прыгающих детей, проснувшихся раньше своих уставших отдыхать родителей. Да, цирк долго не уезжал, и клоуны лютовали от души… Покуролесили они в те далекие времена, когда были искренне веселы, беспечны и чересчур общительны! «Не вмени мне, Господи, грехов юности моей»… Лена принадлежала к числу людей, которые редко сожалели о чем-либо случившемся, расценивая всё, что плетет веретено судьбы, как промысел Божий, задача которого – закалить дух человека и соединить его с духом Божиим, научить любить и верить, дать возможность роста, творчества и раскрытия заложенного Богом потенциала через Его волшебные пинки, если таковые потребуются, а также обогатиться опытом, даже если этот опыт мы получаем вместо того, чего хотели бы… Лена предпочитала нанизывать на нитку маленькие жемчужинки вместо выращивания одного валуна, пусть даже и алмазного. Оттого фраза: «Эх, вернуться бы в те времена, я бы…» никогда не вылетала из её уст, однако в глубине своей души именно в том времени Лене хотелось оказаться ещё разок хоть на пять минут, чтобы снова пошалить и прочувствовать драйв задорной и беззаботной молодости, светлых надежд и искренней радости от каждого дня и события…

Из наушников раздался сонный голос дочери.

– Мам, привет! – сладкий зевок дочери тут-же автоматически нажал на кнопку в челюстном суставе Лены и откинул нижнюю челюсть, отчего один наушник вывалился из уха и стал разговаривать Катюшиным голосом уже где-то между педалей автомобиля. – Чем занимаешься?

Лена мельком взглянула на табло с часами, которое показывало без десяти двенадцать, что в переводе на дочкины биоритмы означало шесть утра.

– Сижу в дзене и смотрю, как деревья растут, – съязвила Лена.

– Понятно, – в очередной раз зевнула дочь, и Лена схватилась за второй наушник. – Всё суетишься…

– Не желаешь присоединиться? – Лена подождала, пока звёздное небо рассеется из Катюшиного воображения, позволив солнцу взойти на небосвод сознания дочери, и через полминуты услышала звук, не имеющий ничего общего с человеческой речью, но вибрациями претендующий на утвердительный ответ. Договорившись с дочерью о заселении с помощью недавно расшифрованного языка великой цивилизации Мумбу-Юмбу, Лена в который раз подумала о том, что возлюбить ближнего, как самого себя очень нелегко, когда ближний оказывается далеко от похожести на тебя… Затем она вдруг переключилась на мысли о Грише, гадая, что же с ним могло случиться, а случиться с ним могло всё, что угодно. После того, как Гришина супруга, до предела измотанная пьянством мужа, выставила его из дома, отщепенец поселился в своей однокомнатной квартирке, которая до этого долгое время сдавалась в посуточную аренду по Лениному наущению. Холостяцкие дела дяди с каждым месяцем становились хуже и хуже и превратились в «из ряда вон» после того, как Гришу уволили с последнего места работы по вполне понятным причинам. Тогда Лена предложила дяде сдавать в аренду его автомобиль, который последние полгода проводил время рядом с домом у помойки, весь украшенный надписями, самыми приличными из которой были «Грязь лечебная, деньги за лизок вставлять в выхлопную трубу» и «Загару не завидовать». Кандидатура арендатора Гришу вполне устроила, ведь ею был никто иной, как Виктор, у которого по странному стечению обстоятельств приставы незадолго до этого забрали машину, взятую в кредит пять лет назад, по причине неуплаты ежемесячных взносов в течение четырёх лет и девяти месяцев. Маэстро Витя умудрялся все годы пользования своей практически безвозмездной китайской красавицей бесперебойно работать в такси, виртуозно отделываясь лёгким испугом и такой же лёгкой взяткой, когда попадался в руки слуг закона. В то время, когда Виктор, наконец, лишился своей машины, она уже не представляла из себя никакой материальной ценности ввиду своей изношенности, так как, судя по пробегу на спидометре, уже восемь раз успела обогнуть земной шарик и пошла на девятый круг. Никакого стыда или раскаяния перед банком и страной Витя не испытывал, потому что «нас бросили выживать на минное поле, и каждый крадётся, как может».

«Сегодня день соломенной трубочки для коктейля», – обозначил праздник бархатный женский голос по «Монте-Карло». Вот это да! Тогда поём и пляшем! Вчера, если не изменяет память, был день старого пледа и тыквенного соуса. А завтра, скорее всего, будет день задиристого петуха, догоняющего курочку? Интересно, когда она услышит о дне разбитого одиночества, если не по радио, то хотя бы в своей голове?

Прилетела ватсапка от Любаши, её остеопата, сообщающая, что врач застряла в снегах и опаздывает на полчаса. Лена припарковала свою десятилетнюю старушечку у Любашиного дома и с элегантностью бурого медведя вылезла из машины. Нельзя терять возможность подышать свежим воздухом, ведь за последнюю неделю истерзанная радикулитом спина позволяла ей прогуливаться только от кровати до туалета и обратно, да и то по большей части на четвереньках. Когда чуткий и любвеобильный кот Няша, занимающийся в коридоре истязанием ватной палочки для ушей, столкнулся с Леной, героически совершающую марш-бросок на четырех костях по напольной плитке, он сначала округлил свои глаза до размеров глаз взрослого марсианина, а потом, по её возвращению в кровать, лёг, как и положено порядочному коту, на больное место. По его мнению, это была Ленина голова.

Пока действовала обезболивающая пилюля, вертикальная ходьба хоть и давалась Лене с трудом, но была осуществима. Искрящийся снег скрипел под ногами и отражал свет гирлянд и витрин. Нынче зима получилась снежной и морозной, классическая зимушка-зима, как на советских новогодних открытках, словно природа сжалилась над питерцами, уставшими от регулярной декабрьской гребли на байдарках по улицам и площадям родного города, и вернула им снежок и снегирей, которых уже много лет где-то прятала. В своих добрых намерениях природа повторила человеческую ошибку и перестаралась: по части мороза однозначно ощущался перебор, и цитируя известную поэтессу, судьба снегирей была в опасности: «Выглянуло солнце, минус сорок три, тихо опадают с веток снегири…» После осенней слякоти и унылого мрака Лена жадно всматривалась в снежное покрывало, стараясь уловить каждое мерцание, каждый отраженный огонек, каждую новую снежинку, накрывающую белоснежную землю своим кружевным тельцем. Ей чудилось, что и её слякотная и мрачная душевная боль в тандеме с тянущей тоской впадает в спячку под белым холодным ковром, и голова медленно переключалась на фазу приглушенной мозговой активности. Прошедшая осень накачала свои мускулы за станком, производящим тоскливые дни, вливших в Ленину душу реки депрессивного яда, и сейчас дремала на доске почёта рядом с портретом Стаханова. Прошло совсем немного времени с той поры, как Лена вернулась с жаркой тропической Доминиканской республики, предметом её десятилетних мечтаний, где ей пришлось ежедневно бороться за возможность понежиться под южным солнцем, отвоевывая драгоценные минутки блаженства в промежутках между бесконечными капризами внуков. Они не хотели плавать с рыбками в синих водах Атлантического океана и квакали, словно лягушки, в хлористой воде бассейна, отрезая Лене путь к солёным тёплым волнам и бесстыдно заедая водяную хлорку фаст-фудом из ближайшего вагончика, незаметно доставляемого подпольными разносчиками гастрита и диареи, пока Лена на несколько минут растворялась в солнечных лучах на лежаке у бассейна. По их возвращении домой благодарный за двухнедельное отсутствие детей зять шепнул на ухо Катерине, что лучше всех загорела тёща и ещё больше стала похожа на какашку, а Лена денёк порадовалась вновь обретённой свободе и наступившей тишине, а потом стала тонуть в трясине ноябрьского холода, темноты и рутины, глубина которой возводилась в квадрат её гордым одиночеством. Как назло, её милая автомобильная старушечка уехала в запланированное двухнедельное путешествие на ремонт… Такое обстоятельство нельзя было назвать благоприятным для Лениной спины, потому что этой уязвимой части её хрупкого тела пришлось взять на себя верблюжью функцию и таскать огромные тюки с бельём на посуточные квартиры и обратно, подчинившись желанию своей хозяйки развеять тоску пешими прогулками. В те дни Лена внимательно всматривалась в лица прохожих, стараясь понять, не переполняют ли и их подобные страдальческие чувства, и быстро поняла, что остальным людям повезло гораздо больше. Ей даже стало казаться, что если они подключатся к вибрационным потокам Лениных тягостных ощущений, улицу пронзит протяжная сирена хорового людского воя…

Как избавиться от странного ощущения, будто жизнь прошла? Нет, скорее не прошла, а ушла к кому-то в гости, забыв взять Лену с собой. Каждый день Лена проживала одно и то же чувство невидимки, который отсутствует не только в восприятии живых существ, но и для неживой природы, поэтому она старалась переходить дорогу только тогда, когда тормозной путь приближающейся машины, по её расчету, давал возможность не только пройти по пешеходному переходу на зелёный свет, но и подремать в пути… Она всегда жаждала тишины и покоя, возможности сбавить бешенный ритм мелькающих в бесконечной работе и заботах дней и насладиться размеренной и спокойной жизнью, и что? Где, позвольте узнать, долгожданное наслаждение упоительными вечерами? Лена мечтала больше времени посвящать молитве, чтению акафистов и подробно изучать Святое Писание в уединении, а ещё заниматься рукоделием под интересную аудиокнигу, утонув в кресле, и, наконец, одолеть полный список фразовых глаголов английского языка, которые постоянно высыпались из её памяти, как горох из дырявой банки: то ли её память была дырявой, то ли фразовые глаголы были слишком мелкими и скользкими… «А мне всё время чего-то не хватает: зимою – лета, осенью – весны…» После прочтения молебного канона ко Пресвятой Богородице, «поемого во всякой скорби душевной и обстоянии», Лене на какое-то время становилось легче, но затем она снова возвращалась в состояние безысходной тоски и отчаяния. Постоянно читая Иисусову молитву, она со страхом принимала загружающееся в неё послание: «Хорошо, милую тебя, дитя. Будь готова принять и воспользоваться моей милостью». О какой готовности идёт речь?! Если только лечь и умереть… А когда Лена на исповеди, вытирая слёзы, машинально спросила, что бы такого ей принять от депрессии, батюшка погладил её по голове и тихо сказал: «Прими волю Божию». Но хоть расшибись с разбега об стенку, ничего принимать не получалось, кроме валерьянки и звонков от многочисленных посуточных клиентов, при этом первая вводила Лену в состояние размазанной тупости, а вторые – в состояние крайней напряжённости. Уже в десятый раз у Лены возникло подозрение, что она страдает душевно-психическим расстройством, и она ни капли не удивилась бы; наоборот, если его нет – вот это было бы странно. После таких петляющих виражей и испепеляющих мозг и нервы нагрузок уютная палата в заведении для душевнобольных пациентов имела большие шансы протянуть свой волшебный накрахмаленный халатик, предложив перевязать Ленину натруженную спинку своими длинными рукавчиками и воткнув их края в её рот, чтобы она никого не покусала…

– Ну, рассказывай, что приуныла? – спросила Любаша, положив руку Лене на больную спину.

– Кто, я? – Лена старалась звучать бодренько. – У меня всё лучше всех, после тебя, конечно!

Люба рассмеялась.

– Не пытайся меня обмануть! Ты же знаешь, у меня всевидящее око! Как дела?

– Дела идут, да не моим маршрутом… – громко вздохнула Лена. Она вспомнила, как пришла к Любаше в первый раз, после аварии, когда молодой парень, пребывающий в наркотической виртуальной реальности, въехал в стоящую на перекрёстке Ленину машину сзади; видимо, его «безобъектное» восприятие рисовало ему стыковку космического корабля с орбитальной станцией, на которой находилась вожделенная «закладка». К слову сказать, что такое «закладка» Лене узнала от полицейских, однажды совершившие рейд на её посуточную квартиру, после чего шокированная Ленина подозрительность перестала заселять молодёжь и через раз отказывала гостям, которые хоть раз моргнули, отвечая на её вопросы. Пострадавшую тогда увезли в больницу с подозрением на компрессионный перелом позвоночника, сделав инъекцию какого-то сильнодействующего препарата, благодаря которой она плавно перетекла в состояние своего агрессора. Пребывая в незнакомой эйфории, но все равно с очень острой болью, Лена два часа провела в больничной палате с такими же новоприбывшими, улыбаясь, как чеширский кот, и ведя беседу с каждым пострадавшим отдельно и со всеми сразу одновременно. К счастью, снимки не показали ничего страшного, кроме сильного ушиба, и Витя с Катюшиным гражданским мужем, Вовиком, забрали её домой. Спустя неделю после аварии Лена плюхнулась на стол в кабинете у Любаши, не имея понятия о том, как работает остеопат, и очень смутно представляя, как готовится и с чем подается его лечебное блюдо. Любаша объяснила ей тогда, что в основе остеопатии лежит представление о решающей всё связи между работой тех или иных органов и мышечно-скелетной структурой, и остеопат восстанавливает способность организма к самокоррекции после различных нарушений работы органов и заболеваний, выступая в роли мастера по установке правильной программы для организма, взявшего неправильный курс с молчаливого попустительства своего хозяина. Любаша поведала о том, как училась остеопатии, и вызвала у Лены огромное удивление описанием одного из заданий для начинающих врачей: обнаружить на столе, покрытой плотной простынёй, тонкий волос. Тогда в Лениной голове просвистел мяч, виртуозно забитый Любашей в ворота Копперфильда, потому что сама Лена с трудом находила в своей дамской сумочке гигантские по сравнению с волосинкой предметы не только наощупь, но и глазами, да и то, лишь залезши туда вместе с туфлями.

Лена полностью доверилась этой обаятельной женщине и замечательному доктору – ей всегда нравился комплексный подход к чему-либо: если в данной ситуации речь шла о здоровье тела, то оно не могло висеть в воздухе и болтать ножками в отрыве от головы, души и сердца, как и от всего того, что оно успело натворить за дни своего пребывания на Земле. Искренние разговоры с Любашей были Лене по душе, ведь по своей натуре она была открытым и бесхитростным человеком и периодически корила себя за это, потому что в её представлении искренность являлась признанием своего права на собственную точку зрения, выражаемого в виде доверительного приглашения собеседника в свой внутренний мир. Мир, в прочности и незыблемости которого искренний человек должен быть уверен, ведь всегда существует риск принять в гости Троянского коня, поэтому на такой подвиг способны либо глупцы, либо гордецы, либо вечные дети со светлой душой. Не обольщаясь высокой самооценкой, но и не отягощая себя излишней самокритикой, Лена относила себя к первым. С Любашей же она действительно с огромным удовольствием делилась своими мыслями и рассказывала о произошедших событиях, потому что её собеседница умела делать неожиданные и глубокие выводы и давать советы, достойные внимания. Как говорится, одна голова хорошо, а с туловищем лучше!

– Чего-то зубки у одиночества в последнее время остренькие… – задумчиво отозвалась Лена.

– Ну ты чудь заволоцкая! – расхохоталась Любаша. – Ты и одиночество? Куда же делся твой милый пузатенький обояшка?

Однажды Лена отправила своего Пёсу к Любаше, когда у того обострились боли в спине, причиной которых были межпозвоночные грыжи, и надо отдать должное остеопату – Виктору стало легче! Однако, обладая критическим взглядом на остеопатию в частности и на всех мануалов в целом, скептический всезнайка выразил свое «фи» и после пары лет медикаментозной терапии загремел в больницу с секвестрированной грыжей, от которой чуть не остался инвалидом на всю жизнь. Сразу после операции своего возлюбленного Лена услышала от доктора в приватной беседе: «Будем надеяться, что мужская функция со временем восстановится, но на это потребуется как минимум полгода, и это в лучшем случае. Однако, слишком не обнадёживайте себя, любезнейшая, и готовьтесь к худшему». В тот день она три часа проплакала в храме, стоя на коленях и горячо молясь перед каждой иконой, не сомневаясь ни минуты, что её слышат и непременно помогут Господь, Богородица и святые. «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдёте; стучите, и отворят вам, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят». Спустя пару дней, получив радостное сообщение от Виктора, она возвела свои глаза к небу и расплакалась от счастья и чувства благодарности. Как сказал великий классик: «Человек ищет не столько Бога, сколько чудес». Да, как часто люди требуют чудес от Бога, как от фокусника, желая найти в своей пустой коробке, в которую они не положили ни капли веры и благодарности к Создателю, карамельки и леденцы, обернутые билетами в сказочное будущее! Желают пощупать Бога, чтобы убедиться своими ограниченными пятью органами чувств в том, что он существует в их ограниченном плотском формате, а найдя – распять, ведь не может же быть Бог человеком! Не нужен людям Бог, ни видимый, ни невидимый, потому что человек мнит богом себя! Но чудес он ждёт не от себя, а от кого-то сверху, временно исполняющим его собственные обязанности, по-видимому, и в упор их не замечает, как, например, главное чудо – жизнь! Наверное, потому что она есть всегда, по крайней мере, до определенного момента, а настоящее чудо должно случаться периодически, но регулярно, приходить и уходить, желательно перед и после каждого приёма пищи. И лишь только тот, кто полностью доверяет Богу, уповая на Божью милость и благодать, может рассказать, как у него, недостойного, эти чудеса происходят каждый день…

– Обояшка набрал слишком много алкооборотов…

– Пьёт? Ох, Леночка, у нас, к сожалению, вся страна пьёт… И похоже, что русские бабы обречены веками жить со своими горемычными пьяницами. Такова наша грустная традиция!

– Что меня и удивляет! – воскликнула Лена. – Мне не понятно, почему у нас жанр про зомби называется триллером, а про пьяниц – повестью и романом? Да алкоголиков уже давно надо изолировать от общества и помещать в отдельные гетто! Они в тысячу раз страшнее зомби, потому что зомби мгновенно распознаются по внешнему виду и поведению, а пьяницы до поры до времени выдают себя вполне себе нормальных товарищей! А когда к тебе приходит понимание, как здорово ты влипла, связав свою судьбу с управляемой бесами машиной, твоя жизнь уже наполовину разрушена и превращена в зомби-апокалипсис…

Из груди Лены вырвался горький стон.

– Любаша, ты когда-нибудь жила с человеком, у которого два лица, как у Эдварда Мордрейка? Утром ты целуешь его в одно лицо, умное, осмысленное и родное, а вечером приходишь домой и втыкаешься в другое, уродливое и глупое лицо незнакомого тебе существа, который каким-то непонятным образом вломился в твой дом и пытается следом вломиться и в твою жизнь, чтобы поставить там всё с ног на голову! Ты с изумлением и отвращением разглядываешь это создание, в котором лишь интуитивно угадывается знакомый тебе человек, пока оно пытается промямлить тебе всякие несуразные вещи, пуская при этом противные сопли и слюни, и испытываешь одно единственное желание – испариться и больше никогда не выпадать в осадок! Но ты выпадаешь и выпадаешь, и знаешь, что? Складывается очень противоречивая ситуация, которая для одного – сладкий мёд, а для другого – горький яд. Почему я должна пчелить все дни напролет под его ненавязчивое: «Пчела-пчела, я пчеловод, где мой сладкий мед?», а в редкие минуты своего отдыха любоваться пьяными ослиными глазками своего любимого, застыв в напряженном ожидании, когда стены его расширенного сознания с грохотом рухнут почему-то на мою несчастную голову? Почему я должна бояться хотя бы на день покидать свой улей, в который тут же залетит запойный дружок моего мужа и устроит мне «сказку»: будет сидеть на моем стульчике, пить из моей чашечки и спать на моей кроватке?

– Мне кажется, что лучше быть пчёлкой, собирающей мёд, чем размазывать нечистоты и всякую дрянь мушиными лапами, отравляя всё живое, – задумчиво проговорила Люба.

– Не о пчёлке сейчас речь, а о нерадивом пасечнике! – воскликнула Лена.

– У тебя, случайно, ничего после прихода гостей к твоему пасечнику не пропадает? – поинтересовалась Любаша, подложив под Ленину спину свои ладони и уперевшись пальцами в крестец.

– Ничего, кроме радости, спокойствия и веры в светлое будущее! – горько всхлипнула Лена. – Знаешь, здоровьем больного заразить нельзя, а вот больной своей заразой отравляет окружающих на счёт «раз-два»!

– Заражение происходит, если у здорового контактера нет иммунитета или он приблизился к больному без защитной маски, и в прямом, и в переносном смысле! Предохранительные и защитные меры у нас никто не отменял, особенно если мы вынуждены общаться с нездоровым человеком, – спокойно отреагировала Любаша.

– Помилуй, дорогая! Какой иммунитет может быть от алкоголика? Не замечать неадекватное существо, болтающееся по твоему личному пространству и квартире, предназначение которой – быть твоей крепостью? А крепость эта, прошу заметить, становится совсем не безопасным местом, когда в нём заводится нечто бесконтрольное и непредсказуемое! Да ладно бы – бесконтрольное, а то ведь очень даже контролируемое бесами… Иногда от усталости и отчаяния мне кажется, что есть только один вариант – упиваться до потери сознания вместе с любимым… Ведь людям по-настоящему хорошо лишь с теми, с кем они идентичны! Вариант, конечно, так себе, мрачная короткометражка… Не спроста же членов семьи алкоголиков называют созависимыми! Это только с ума по одиночке сходят, потому что психоз насилует мозг в индивидуальном режиме, а потихоньку деградировать вместе – уже совместное творчество: сидишь и смотришься в партнёра, как в зеркало, думая своей последней извилиной, что так и надо: стукнуться стаканами «до» и закусить «после»…

– Близких у пьющих людей называют созависимыми ещё и потому, что их душевный настрой, здоровье и завтрашний день зависит от живущего с ними алкоголика, который всегда непредсказуем, – перебила Лену Любаша, подложив свои руки под Ленин затылок.

– А я о чём! Быть созависимым, на мой взгляд, всё равно что разрешать незадачливому водителю пользоваться твоим автомобилем: мало того, что без конца приходится ремонтировать машину, оставаясь без денег и возможности пользоваться своим транспортным средством, так ещё каждый раз после гонок этого Гонзалиса приходится долго и мучительно восстанавливать первоначальные настройки: поправлять кресло и зеркала, искать любимую радиоволну и попутно выкидывать всяческие неожиданные сюрпризики. А в один прекрасный день ты и вовсе замечаешь, что за рулём уже давно сидит этот наглец, и ты послушно катаешься по его маршруту, как Чебурашка в ящике из-под апельсинов!

– Неплохое сравнение! – рассмеялась Любаша. – Знаешь, по статистике самые крепкие браки были сделаны по расчёту. Наверное, ты где-то промахнулась в своих расчётах.

– Я гуманитарий, Любаша, и с расчётами у меня плохо! – вздохнула Лена.

– В случае провала с осуществлением первого пункта задействуется пункт номер два – хорошая дрессировка! С мужчинами, как и с котами, действуют одни и те же принципы: сначала определяется, кто в доме хозяин, а потом хозяин как следует дрессирует питомца, – весело пропела Люба.

– Опять не про меня… До сих пор гадаю, кто из нас с котом в доме хозяин, а после каждой попытки дрессировки я получаю от питомца благодарность в виде аппликации из кучки или лужи в неожиданном месте… Впрочем, как и от Вити, только в виде извращенного абстракционизма.

– Ну, если так, то позволь мне серьёзно сказать тебе кое-что важное, Леночка! – Люба положила руки в карманы своего медицинского халата и нагнулась над Леной, глядя ей прямо в глаза. – Дело в том, что ты очень сильная женщина, и твой пузатик пьет из-за этого очень неприятного для него обстоятельства, потому что ты подавляешь его своей волей и взвалила мужскую ответственность на свои плечи, освободив его собственные для служения соблазнам и создав для этого самые благоприятные условия.

Лена громко икнула. Ну да, конечно, она виновата во всем, а еще в мировом коллапсе, крушении «Титаника», двухсот сорока миллионах голодающих в Африке и глобальном потеплении…

– Для кого это оно неприятное? Для того, кто сидит в этом обстоятельстве, как коала на эвкалиптовом дереве, лениво пожёвывая зелёные листочки и сплёвывая обглодыши на меня?

– Хорошо! Ответь мне, тогда, пожалуйста, на один вопрос: что ты испытываешь, когда видишь своего любимого пьяным? Что тебе хочется сделать? – Любаша вынула руки из карманов и смачно развернула верхнюю и нижнюю части туловища Лены в противоположные стороны.

– Приблизительно то же, что сейчас, – простонала Лена, наблюдая за Большим взрывом и образованием новой Вселенной перед её носом. – Мне больно! Я хочу убежать на другой конец света и замазать этого негодника краской самого непристойного цвета на своём жизненном рисунке! Потому что в таких ситуациях я чувствую себя вечным студентом на стажировке в психиатрической больнице, и сама go mad… Или жертвой в клетке с тигром, брошенной ему на растерзание! А ещё я часто ощущаю себя санитаркой, тянущей раненного, который заметил на поле табличку «минное», но всё равно полез, потому что там он ощущает остроту жизни. Ему ногу оторвало, пока он этой остротой наслаждался, а ты, рискуя собой, вытащила калеку и присела передохнуть, вдруг – глядь, а он обратно ползёт, брюхо дерёт, размотавшиеся кровавые бинты со своей культи за собой тянет и орёт от боли, как блажной. Но ползёт, потому что он уже себя запрограммировал на самоуничтожение! А ты сидишь и гадаешь: есть ли у тебя желание стать свидетелем, как ему другую ногу оторвёт вместе с руками и головой, или лучше рвануть в обратную сторону, роняя тапки, оставив без зрителя этот сериал о саморасчленении?

– Ой, дорогая, прекращай, а то у меня от твоих страшных метафор все энергопотоки заблокируются, – пробурчала Любаша.

Лена замолчала и прикрыла глаза рукой. Потом устало изрекла:

– Знаешь, во мне уже давно поселилось изматывающее чувство некой безысходной трагедии, которая никогда не закончится. Наверное, так себя чувствуют матери детей-инвалидов: «Это больно и навсегда!»

– Почему?

«Любаша, я отношусь к тебе очень уважительно, но это уже комбо, как сказал бы внучок. Надо заканчивать этот разговор…» – и напоследок из Лены вырвался безжизненный ручеек уже набившей мозоль на языке фразы, от которой у Виктора тоже была мозоль, но на ушах:

– Я выросла в семье алкоголика, и с тех пор отношусь к заядлым любителям зелёного змия не только обречённо, но также с гневом и пристрастием.

Любаша сложила Лену обратно, и та с облегчением потянулась, ощущая радость и братство своих воссоединенных членов. Да, Любашин стол куда лучше операционного, но там ты хоть под наркозом…

– Вот ты и ответила на мой вопрос, дорогая. И как ты живешь с этим?

«Хорошо, безжалостный расследователь, я буду отвечать тебе, как старая еврейка – вопросом на вопрос».

– А как мне надо жить с этим?

– Никак. Ты не должна с этим жить.

Таблетки переставали действовать, и боль снова пронзила тело Лены, вгрызаясь ещё и в голову. Что от нее хотят??? Суицида?

Любаша почувствовала закипающее в Лене негодование и произнесла с примирительным тоном:

– В первую очередь, тебе следует простить своего отца и отпустить с миром не только его, но и все свои плохие воспоминания. Говоря языком психологов – закрыть гештальт. Знаю, знаю, что ответишь. Для этого есть специальные техники. Нужно вытащить из памяти весь негативный багаж, связанный с папой, и максимально подробно и честно сделать «опись имущества», не забыв включить в неё своё отношении к отцу в то время, когда вы жили вместе, а также мысли и реакции на его пьяные выходки. Потом заполненный лист следует сжечь, символически похоронив в огне все свои плохие воспоминания. Далее необходимо постараться посмотреть на ситуацию с отцом под другим углом зрения и найти как можно больше полезных моментов. Например, какие ценные и полезные качества были приобретены тобой благодаря той реальности, которую создал отец в твоей жизни, и как они пригодились тебе в дальнейшем. Обязательно записывай все свои размышления! Затем внимательно перечитай написанное, поблагодари папу за каждый пункт, и жизнь обязательно начнет меняться, потому что после переосмысления ситуации происходит перезагрузка с последующей «переделкой» сценария, или, другими словами, переход на новую событийную ветку, исходя из нового отношения к произошедшему и новой тебя. Потому что переосмысление любой ситуации меняет и обновляет нашу личность! Цифровые коды в матрице души меняют своё значение, и личная программа перепрошивается!

– Ого! Типа я биоробот с заложенной внутри компьютерной программой? А кто за пультом управления? – Лена приподняла голову и посмотрела на свою собеседницу. – Это на каком курсе остеопатии изучают?

– «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам», – пропела Люба. – Леночка, но ведь по такому же принципу работает и покаяние! Если, разумеется, оно осмысленное и искреннее, а не просто перечень совершенных грехов! Ты же знаешь, что в мироздании нет будущего и прошлого, существующего в понимании линейного временного континуума землян, всё существует сейчас, и только в плотных мирах, где частота вибрации существ низкая и затрачивается колоссальная энергия на фокусировку и создание линейной временной линии, время растягивается!

– Философский взгляд на время? Презентизм, этернализм, эмерджентность, петлевая квантовая гравитация… – стала перечислять Лена, демонстрируя своими знаниями, что она частично в теме.

– Да, да, Леночка! Поэтому и спускаются сюда души для получения опыта интенсивного переживания, который накапливается, по большому счёту, за один вселенский миг, а на Земле – долго и интересно. Или мучительно, если переживальщик ничем не интересуется… Прошлое изменить нельзя, но можно поменять к нему отношение. Тогда мы трансформируем свою доминирующую временную линию, одновременно с этим исцелив триггеры прошлого и их влияние на настоящее. Может быть, после твоего переосмысления Виктор вернется к тебе и бросит пить, или в твоей жизни появится новый мужчина, свободный от алкогольной зависимости.

– Всё так просто? Тогда этому надо учить ещё в садике! – угрюмо отозвалась Лена.

– Зря ты иронизируешь! Если человек что-то держит в темнице своей души, то страдает не только заточённый в ней невольник. Темница тоже страдает! Запертое и неподвижное разъедает нас своей плесенью изнутри, как плохое, так и хорошее. Всё вокруг и внутри нас есть энергия, и, если мы блокируем её течение или ставим запруду с одного конца, только беря или только отдавая, возникает проблема. Нераскрытые таланты и способности, необходимые для выполнения предназначения, с которым мы прибыли на Землю в «рабочую командировку», будут глодать нас необъяснимой тоской. А спрессованные пласты обиды, ревности и зависти необходимо вытащить один за другим, внимательно рассмотреть, плюнуть на этот хлам и растереть, и вскоре на освободившемся месте зазеленеет травка и зажелтеют одуванчики…

– Одуванчики быстро белеют… И рассматривать-то зачем? – удивилась Лена.

– Чтобы запомнить, как выглядит этот металлолом, и в следующий раз не распахивать двери перед похожими железяками. Как говорили мудрецы, не следует отпирать ту дверь, которую не сможешь закрыть.

… Машина прогрелась, создав вокруг Лены райский кокон в вечной мерзлоте улицы, а Лена все ещё сидела с сигаретой во рту, задумчиво глядя перед собой. Она была странным курильщиком, больше «пачкалась», чем курила; много раз бросала это гиблое дело, каялась на исповеди, вновь начинала, и количество выкуренных сигарет постоянно колебалось: от мизерного за неделю до приличного за многочасовым потягиванием вина в компании друзей или с её любимым. «Если с другом вышел в путь, веселей дорога, без друзей курю чуть-чуть, а с друзьями много…» Всё зависело от количества пережитых интенсивных эмоций… С Витей посиделки со временем стали происходить реже и реже, но всё так же до самого утра и под задушевнейшие разговоры. Невозможно представить, что в этом мире найдётся хотя бы ещё десяток пар, способных на такие увлекательные и потрясающие диалоги! Эмоциональные и будоражащие воображение, они всегда удивительно плавно перетекали от абстрактной философии к обсуждению земных тривиальных событий, неизменно заканчиваясь попыткой соединить одно с другим. Какое же это счастье, когда любящим людям есть что сказать друг другу, кроме просьбы поставить чайник и напоминанием купить батон; и счастье вдвойне, когда они слышат и слушают друг друга с большим вниманием и удовольствием! Лучше Эдуарда Асадова и не скажешь: «Как много тех, с кем можно лечь в постель… Как мало тех, с кем хочется проснуться…» В первые годы их совместной жизни романтические посиделки перемежались с такой же захватывающей и всепоглощающей близостью, не менее откровенной и продолжительной, и Лене казалось, что они с любимым растворены друг в друге на клеточном уровне. Когда у неё чесалась нога, она была уверена, что Витя в этот момент чешет свою, а если у неё вдруг начинало урчать в животе, можно было не сомневаться, что в этот момент её любимый вонзил свою вилку в жирный кусок мяса. Позже она узнала, что этому есть научное название – морфорезонанс Шелдрейка… Все добропорядочные герои смотрели с экрана на Лену глазами Виктора, в каждой красивой песне звучал его голос, а со страниц книг из благородных образов достойнейших мужчин испарялся запах её возлюбленного, призывный и волнующий. Эх, убрать бы вторую часть из Витиного основополагающего принципа жизни: любить, чтобы дух захватывало, а пить, чтобы лёжа пошатывало! Какой счастливой парой они смогли бы стать… В любом случае, Лена была благодарна своему Пёсе за то, что он помог ей раскрыться как женщине, утолив больную потребность быть желанной после десяти лет слёз в подушку с бывшим мужем, имеющим лишь одну неусыпную страсть – к деньгам, и досыта накормил своей нежностью и лаской. Неужели только это обстоятельство и явилось той самой причиной, приклеившей Лену к Виктору и заставлявшей её терпеть карманную чахотку своего возлюбленного, его пристрастие к алкоголю и неприятную способность убить одним гадким словом и взрывом гнева хорошее настроение и позитивный настрой окружающих?.. Господин Фрейд торжествующе взглянул на Лену и середину её туловища и злорадно потер руки, абсолютно уверенный в том, что победил её христианскую мораль одним плевком.

Задумавшись, Лена крепко затянулась и тут же закашлялась, но ей просто необходимо было перекурить эту мысль и закурить мысль следующую. Отец… Нечто похожее на совет Любаши она уже слышала, но это показалось ей абсолютно бесполезным. В первый год своего воцерковления Лена старательно извлекала из своей памяти всё, что смущало и терзало её душу, в том числе и по отношению к маме с папой. Она каялась в том, что в последние годы жизни своих родителей уделяла им меньше внимания и направляла большую его часть на родившегося сына; что папу с его онкологией кишечника после того, как он практически начал гнить изнутри, пришлось поместить в хоспис, так как его пребывание рядом с новорожденным малышом и парализованной мамой было чревато нежелательными последствиями, и вскоре папа скончался там от инсульта… В Лениных исповедях не раз звучали слова «папа» и «мама», и в утренних молитвах она всегда просила Господа упокоить души своих родителей, простить им «все согрешения вольные и невольные и даровать им Царствие небесное». Если Лена и помнила папины «проделки», то как кадры из старого черно-белого кино: вот летним днём папа сидит на траве, прислонившись к дереву рядом с отделением милиции, куда Лена сдала его накануне за пьяный дебош и угрозу расправы над больной мамой с помощью кухонного топора для рубки мяса; а вот Ленин приятель несет на руках брыкающегося и размахивающего ногами отца, одержимого белой горячкой, по глубокому снегу к психиатрической больнице под затянувшееся песнопение, понятное одному только папе и им же исполняемое… Или изрядно выпивший отец врывается в Ленину комнату, где они со школьной подружкой Пчёлкой сидят в обнимку, рассматривая альбом с фотографиями, и обзывает их непонятным словом, значение которого подружки узнают спустя несколько минут, когда полезут за разъяснениями в словарь, а потом долго будут таращиться друг на друга вылезающими из своих орбит глазами, не в силах представить, что такое вообще возможно, и затем, затыкая рот руками, наперегонки помчатся в ванную, где их обеих будет громко выворачивать наизнанку от страшной мысли, что с ними могло бы такое приключиться… Все эти воспоминания уже не вызывали в Лене ни больных чувств, ни неприятных эмоций, ведь это было так давно, что уже казалось неправдой, и если в качестве папы и мамы ей были даны именно такие люди, то на это однозначно существовали причины в духовном мире.

Лена устремила свои глаза в небесную высь, где её знаки вопроса снисходительно затянула серая дымка. Хорошо, когда можно потрогать, увидеть, понюхать и даже полизать предметы материального мира, но выражаясь словами Джека Лондона, «материя – величайшая иллюзия… которая проявляет себя в той или иной форме, а форма – это всего лишь видимость». Даже на одни и те же объекты видимого мира существа разумные, которых мы из себе изображаем, смотрят под разными углами, выражая миллионы точек зрения с тысячью эмоциями, подчас сковородкой по голове… Что же делать с пониманием законов невидимого мира, как узнать у Творца о всех духовных вещах, или как можно назвать то неосязаемое, что мы чувствуем или призваны почувствовать, догадываемся или призваны постичь? Не может мир физический существовать отдельно от мира невидимого, или метафизического, как модно сейчас его называть, ведь оба они являются выражением проявленного мироздания, как фигура и её тень. Только в нашем случае мир видимый и есть тень, отбрасываемая миром невидимым… Лена всецело доверилась Отцу небесному, Иисусу Христу и Духу Святому и изо всех сил старалась идти по пути, указанному Господом в Евангелии через притчи и заповеди, регулярно спотыкаясь и падая, разбивая в кровь свои деревянные грешные коленки и больную от бесконечных ошибок голову, вновь поднималась и опять с размаху шлёпалась в грязь. Чем больше она старалась искоренять из себя бесчисленные пороки, запрещая себе реализовывать неверные решения под влиянием взрыва эмоций и сопротивляясь дурным мыслям и желаниям, тем меньше их оставалось – по крайней мере, Лене так казалось. Однако непреходящее ощущение того, что она насквозь пропитана несовершенством и никогда не достигнет той чистоты и святости, которые являли собой подвижники, росло внутри её и сильно удручало. Лена оценивала свои шаги в духовном развитии и приближении к Богу в ничтожных миллиметрах за день, но и такие «подвиги» совершались далеко не всегда. Не смотря ни на что, другого пути и направления Лена не видела, и в те дни, когда она просто лежала по направлению к казавшейся ей недосягаемой вершине, обессилев и воткнув свой грешный нос в землю, она молилась только об одном: «Господи, призови меня к себе в назначенный час, не дай мне соскользнуть в лапы врага человеческого, и позволь мне увидеть хотя бы краешек твоих ног, я все равно не посмею поднять на тебя глаза! Я очень сомневаюсь, что достойна хотя бы взять метлу и подметать порог у входа в рай, но будь милостив – лучше немного чего-то, чем много ничего. Я признаю, что шансы получить от тебя такую щедрую должность ничтожны, но взываю к тебе: не гони меня прочь!» Всеми фибрами своей души в каждом прожитом дне она чувствовала заботливое участие и защиту небесных сил, соединялась с Господом через принятие святых Христовых таинств и была абсолютно уверена в том, что всё лучшее в ней – это плоды веры, святого причастия и покаяния, постов, участия в жизни православной церкви и чтения духовной литературы. Как говорят немцы, «Alles Gute kommt von oben» – «Всё хорошее приходит сверху», а псалмопевец поёт: «Господь – моя опора, щит и забрало», и в этом не было ни капли лицемерия. Однако жадная пытливость её ума, «любопытство – змеёныш мамы-гордыни», как выразился уважаемый ею проповедник Андрей Ткачёв, постоянно выбрасывала Лену в море информации, которой изобиловал двадцать первый век и которая, в свою очередь, увлекала и заинтересовывала её, взбивая в Лениной голове смузи из узнанного и додуманного, и если бы сейчас было время тёмного средневековья и инквизиции, её непременно сожгли бы на костре за ересь. Хотя, что такое ересь? Сознательное отклонение от религиозных догматов? А кто их установил и когда? Сколько штрихов истины находится в сотворённой руками человека религиозной картине, куда жирными мазками наносилось людское желание интерпретировать, контролировать и перекраивать всё на свой лад? Наверное, Бог не просто так позволяет нам самостоятельно искать истину, исследуя внешний и внутренний мир и размышляя над узнанным и непознанным, а также творить свои добрые и недобрые дела. При этом Он не испепеляет нас за страшные грехи прямо на месте преступления, но попускает страдания и боль для нашего осознания содеянного и дальнейшего развития, что для большинства людей является аргументом для отрицания Бога, который, по их мнению, должен проливать реки благодати на каждую минуту нашего бытия, которое мы старательно загрязняем и оскверняем, вольно или невольно… Возможно ли предположить эволюционное развитие людей на планете, где все являются выразителями и носителями одной идеи, единственной эмоции и абсолютной безгрешности? Наверное, это подходящий вариант для монотонного бега по кругу, словно стрелки часов по циферблату, только вот навряд ли в намерение Творца входило создание механизма. Механические исполнители – это уже про другую силу, а не про творчество… Интересно было бы посетителю Эрмитажа смотреть на один и тот же расчудеснейший портрет, выполненный рукой талантливейшего художника и развешенный в тысячах экземплярах на стенах выставочных залов? Не пронзило бы экскурсанта мощнейшее желание поскорее прекратить визит «сурка» и пририсовать изображению ушки, рожки или высунутый язык? Не оказалось бы мучительно тоскливым для ботаника бродить по земле, на которой растут только желтоголовые одуванчики и ползают одни таракашечки? Существовал бы в таком случае ботаник вообще? И стоит ли говорить о той катавасии, которая началась бы между одноликими мужчинами, женщинами и их детьми, заставляющей каждого из них придумывать способы маркировки друг друга опознавательными знаками или связывать себя брачными узами с пингвинами, которые обладают уникальной способностью узнавать из тысячи одинаковых яиц своё собственное…

Не отправил ли Бог на Землю миллиарды частиц своей всеобъемлющей души с целью дать ей возможность познать себя, проявившись в многообразии выбранных путей? А может, души приходят сюда, чтобы сыграть видимую игру плотными телами и наполниться полученными при этом невидимыми энергиями, словно пчелы, собирающие мёд и заполняющие им соты в улье, установленном заботливым пасечником, чтобы потом вновь соединиться со своим Создателем, добавив его многоцветному Мирозданию новый оттенок и каплю неповторимого опыта? Или отойти на службу другой силе, которая в земной игре показалась более привлекательной и щедрой на бонусы с кэш-бэком, чтобы затем продолжить играть руками дьявола, который не оставляет своим рабам права выбора, как и возможности творчества, которое для него неведомо, ибо творчество не подвластно контролю, а жесткий контроль – это как раз главное качество противоположной Богу силе.

Вообще, какое представление о счастье и радости имели бы мы без боли и горьких слез, или о любви и добре – без предательства и зла; о красоте и гармонии, если бы не было несовершенства и бездарности; об истине, озаряющей душу чувством прикосновения к тайнам Бытия, если бы нам не приходилось продираться сквозь заросли сорняков лжи и колючие кусты дремучего леса заблуждений? Как устремить вектор движения ввысь, если снизу ничто и никто не подталкивает? Правда, некоторые, застряв внизу в капкане страстей, не особо стремятся выбраться оттуда. Наоборот, стараются обустроиться поудобнее, свернувшись калачиком и находя своё расположение вполне себе комфортным и удачным, не смотря на боль застрявшей в железных зубах души, к которой они быстро привыкают и научаются не замечать. Ведь для них истина – не порождение неба, а небо – не источник жизни, а всего лишь натяжной потолок над их зубастой железякой… Остаётся только надеяться, что поблизости окажется тот, для кого истина – музыка осознанности в небесной гармонии. Возможно, он сумеет помочь бедолаге выбраться из западни, если только тот настроит свой слух на высокие частоты и у него хватит мужества и дерзновения отгрызть застрявшую лапу. «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя; ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не всё тело было ввержено в геенну»…

Возможно, Лена рассуждала достаточно примитивно, но она не претендовала на Нобелевскую премию в этом вопросе, и лично для неё Бог являлся альфой и омегой, началом и концом, хранителем баланса всех сил и их взаимодействия, и в том, что Бог создал человека по своему образу и подобию, она видела заложенную в людей их основную функцию: творение и созидание в любви своего внутреннего и внешнего пространства, новых прекрасных миров, которые гармонично наполнят Вселенную своими свежими и яркими красками. Право же выбора и свободу воли, дарованные человеку, Лена считала бесценными и главнейшими условиями, без которых вышеупомянутая функция творчества была бы неосуществима. И тут она поспорила бы с Бернаром Вербером, что главный враг человека – это не дьявол или какое-нибудь злое божество, а свобода выбора. Скорее, не враг, а поле деятельности, которое можно неправильно вспахать и не тем засеять, а там – что посмеешь, то и пожнёшь. Через нас Творец выразил себя, и мы, по его подобию, тоже выражаем себя через всё, что способны производить: слова, мысли, чувства, эмоции и поступки, которые в гармоничном взаимодействии выливаются в творчество. Так в поисках своего оптимального выражения, а также при непрестанном доведении до совершенства своих качеств мы эволюционируем, помогая эволюционировать Вселенной. Каждый выбирает свой маршрут, главное, чтобы топливом была любовь, а искрой зажигания – искра Божия, которую необходимо найти внутри себя. Пока мы движемся, Вселенная расширяется. В противном случае начинается медленное сжатие: разрушение через уныние и депрессию, болезни, алкоголь и всякую другую дрянь, которое опускает человека на илистое дно безнадежности, где его быстро подбирает темный властелин мира, которому разрешено властвовать и распоряжаться теми, кто препятствует движению. Жизнь представлялась Лене как непрерывный процесс роста, трудоёмкий и очень непростой, своеобразной школой с вертикалью классов, в которой уроки повторяются до тех пор, пока ученик не сдаст пройденный материал на «отлично» и не перейдёт в следующий класс, и где переменки слишком коротки, чтобы на каждой из них рассиживаться в столовой. Хочется нам или не хочется, но следует очень постараться, чтобы эта школа не превратилась в интернат или исправительное учреждение. Забиться же под корягу, как жук, надолго не получится, иначе велик риск срастись с ней и со временем превратиться в трутовик. Для Лены жизненный процесс не имел ничего общего с ожиданием «того, не знаю чего», и бездумного путешествия от кресла до холодильника на полном автопилоте этакого заплывшего жиром хряка, плюхнувшегося брюхом на зловонную кучу земных удовольствий и почихивающего от втянутого в волосатую ноздрю кокаина, который помогает ему насладится ленивой игрой животного воображения. Так римские патриции в дни процветания Римской империи сходили с ума от пресыщения, давясь на тридцать шестой перемене блюд поданными соловьиными язычками в пикантном соусе, уже два раза до этого приняв рвотное и десять раз порадовав её величество Большую Клоаку, шедевр античной канализации, непереваренными деликатесами, чтобы потешить свое разнузданное чрево невиданными яствами. Ни призывы к умеренности эпикурейцев, ни образ свободы стоиков, заключенной в господстве над самим собой, не спасали их, ведь то, что не находится в активной фазе, атрофируется со временем и в лучшем случае становится рудиментом. Да и возможно ли обрести человеческое счастье, если все человеческое бездействует: сознание, душа, сердце, совесть? Жизнь по своей сути чрезвычайно динамична и похожа на часы с маятником: хочешь, чтобы стрелки бежали, раскачивай маятник! Эволюционируй, двигайся вперёд и не останавливайся, чтобы тебя не подстрелили тёмные силы – мусорщики, подбирающие неподвижно лежащую смятую бумажку на письменном столе эволюции. Беги со всех сил, ведь в движущуюся мишень трудно попасть!

Ещё до недавнего времени Лена была целиком вовлечена в этот удивительный, пускай часто и болезненный жизненный процесс, и, несмотря на всю его повышенную турбулентность, она научилась справляться практически с любыми трудностями. Но одиночество оказалось неподъемной глыбой, дамокловым мечом, который мог в любую минуту обрушиться на неё и выпотрошить последние остатки надежды и веры в счастливое будущее. Ох уж это одиночество, щемящее, нудящее, пугающее и грозящее… Виртуоз Любаша и от него предложила рецепт: сайты знакомств. «Не имеет никакого значения, что ты пока ещё замужем. Никто не толкает тебя на прелюбодейство, если ты вся такая верующая! Просто пообщаешься с прекрасным незнакомцем, встретившись с ним за чашечкой чая в уютном кафе, не понравится – уйдешь, а то и он может уйти…» Лена улыбнулась, вспомнив свою реакцию на такое чудовищное предположение: если мужчина рискнёт на первом свидании покинуть её королевское величество с обликом, превосходящим все критерии золотого сечения и олицетворяющим число Фи, то её глаза будут круглые и страшные, как у совы, а кофе у него за шиворотом будет липким и горячим. Да и сами прекрасные незнакомцы прекрасны, пока они незнакомцы, а потом неизбежно накатывает необходимость лепить из того, что есть… Но, положа руку на сердце, Лена уже потихоньку созревала на акцию «найди друга», тем более, как она поняла, интернет и в этом вопросе был впереди планеты вся. В своем успехе она, без лишней скромности, даже не сомневалась, а вот живут ли на загадочной планете дистанционных знакомств достойные мужчины было большим вопросом. Зачем им там быть, если в реальной жизни столько красивых женщин вокруг: куда не плюнь, одни ландыши и незабудки, все благоухают и тянут свои нежные стебельки к сильным мужским рукам, да и не очень-то препятствуют, если их тут же срывают! Наклоняться лень? Ответ был очевиден: в интернете сидели султаны, которые не хотели умирать в сорок лет от истощения, как их слуги, бегающие в гарем каждый день и приводящие своим хозяевам по одной наложнице, но желали пассивно дотянуть до девяноста лет на сайте знакомств, с каждым днём все чаще промахиваясь мимо нужных клавиш и всё реже разбирая, кто размещен на фотографии: мужчина или женщина. Эти неведомые Лене сайты знакомств всегда казались ей каким-то злачным местом, где каждый маньяк мог найти себе подходящую жертву, и в которое мужчины заглядывали, словно в интернет-магазин по продаже зимней резины, выискивая нужный размер шин по привлекательной цене – R12 или R 14, 175/70 или 165/80… Женщины же, желающие познакомиться с мужчиной таким образом, по мнению Лены, были либо на мужчин бесстыжие, либо отчаянные, либо отчаявшиеся, либо просто желали починить и покрасить забор на своём участке так, чтобы соседка Зойка умерла от инсульта и инфаркта одновременно, получив инсульт от зависти, увидев мужика с кисточкой в руках у соседки-заразы, а инфаркт – от злобы, потому что забор на совместной границе у неё теперь некрасивее. Остальных женщин на сайте вообще не было, но зато они оставляли там на передержку своих мужей и любовников, пока сами отлучались, чтобы напудрить свой носик для «третьего лица», и заскучавшие рыцари срочно кидались искать даму сердца для своих каких-то только им понятных целей. Или не только им? Другое дело – женщины, подобные Лене! Неоцененные, непОнятые, независимые, ненавязчивые, с максимальным набором возвышенных и удивительно волшебных качеств, богатым внутренним миром и тонкой душевной организацией! «Что, до сих пор ждешь принца на белом «Лексусе»? – Да нет, был бы человек хороший, а цвет «Лексуса» не важен…»

Сделав три круга вокруг футбольной площадки во дворе своего дома, Лена наконец припарковала машину в единственном более-менее подходящем месте, практически повесив её на дереве. Покорение четырёх лестничных пролётов проходило уже в предобморочном состоянии; перилла, за которые цеплялась Лена, словно за веревочный канат, вздували её бицепсы и рябили в глазах. Пообедав дома тарелкой лекарств, Лена впечатала свое тело в матрас, морщась от боли и от предвкушения онлайн занятий со своими учениками. Двумя, согласно дневной норме…

Глава 2.

– Ма, что на телефон не отвечаешь?

Задремавшая Лена вздрогнула и взметнулась от неожиданности на кровати, как акробат на батуте, а приземлившись, задергалась от боли, словно упала на оголённые электрические провода.

– Егорка, предупреждать надо! – простонала она после всех болезненных манипуляций. – У меня сегодня день раненного оленя: лежу, раскинув копыта и сбросив рога…

– В гости надо заходить неожиданно и дерзко, чтобы хозяева не успели спрятать еду! – рассмеялся сын. – Вот, всё как просила: Няшке корм, а остальное тебе.

С тех пор, как Виктор ушёл в туман, положив ключ от Лениной квартиры в почтовый ящик, как герой одной грустной песни, от которой романтичная Лена всегда роняла лирические слёзы, этот самый печальный ключ переехал к Егорке в карман. Когда Лена покидала дом на несколько дней – а её хлебом не корми, только дай возможность отправиться в путешествие, неизменно начинающееся с душевного ликования уже от двери квартиры под звуки громыхающего по лестнице набитого непонятно чем чемодана, – дети поселялись жить в её скромном чертоге, где оставался вызывающе лохматый и вечно линяющий белый перс Няша с крохотной кожаной пуговицей между глаз, через которую он загадочным образом умудрялся закачивать в себя воздух. Мало того, что это не совсем путёвое существо постоянно нуждалось в еде, как распустившаяся жадина, оно вдобавок требовало человеческие руки, которые затолкнут в его бездонную пасть кошачий корм! Потому что принимать пищу распоясавшийся кот предпочитал исключительно наглой мордой вверх! Зародилась эта возмутительная традиция неожиданно, когда однажды утром Лена застала своего питомца сидящим в углу с потухшим взором и повисшими ушами, обмазанного пенящейся слюной, которой, как оказалось, была заминирована вся квартира. Приготовившись к самому худшему, Лена схватила несчастного кота в охапку и повезла к ветеринару. Там под истошные вопли больного, от которого сидящие в приёмной собаки завыли, разделившись на сопрано, тенор и контральто, а черепахи построили из себя живую колонну, приготовившись к организованному побегу из аквариума, был произведен тщательный осмотр и ощуп, в результате коего был вынесен вердикт: виновна поджелудочная железа и Лена, дающая своему пожилому пятнадцатилетнему подопечному неправильный корм. Правильный диетический корм стоил в три раза дороже, но Лена готова была потчевать Няшу даже черной икрой, лишь бы он ещё сто лет мурчал ей в ухо и прокусывал нос от внезапно нахлынувших чувств. Тем более, что кот остался последним из могикан в Ленином доме!.. Приобретенный в ветеринарном магазине подходящий корм возвращался домой рядом с носом больного и вызывал огромный интерес у великовозрастного гурмана, о чём свидетельствовало громкое шуршание из переноски. Когда же по возвращении на родную землю еда и едун друг за другом вывалились из кибитки, Лена, сгорая от нетерпения узнать, как оценит новое лакомство её страдалец, уселась прямо на пороге, вскрыла упаковку и дала с рук оживившемуся Няше несколько горошин, которые тут же поглотила зияющая бездна. Ограничиваться мизерной порцией трапезник не собирался и потребовал добавки, слопав всю свою дневную норму за две минуты и провыв при этом известную только ему благодарственную молитву кошачьему богу, освежившую Лену нестерпимым помоечным ароматом из пасти молящегося. ВСЁ! После пережитого опыта приема пищи с гордо поднятой головой Няша счёл крайне неудобным и унизительным впредь помещать свою плоскую морду в миску с едой, мучительно вычерпывая оттуда содержимое совсем не приспособленным для подобной деятельности персидским ковшиком. За полгода белобрысая бестия окрепла, раздалась в плечах и попе и каждый раз, когда Лена задерживалась на кухне больше чем на минуту, демонстративно усаживалась в углу своей столовой и начинала выразительно переводить печальный взгляд Пьеро с пустой миски на Мальвину и обратно, демонстрируя своим видом всю боль голодающих детей Африки. От такого кормления связь Няши со своей хозяйкой стала крепче и проникновеннее, чем у грудного младенца с матерью, и с тех пор Лену не покидало ощущение, что у неё дома поселился тамагочи, который управляет её расписанием и непременно превратится в протяжное «пии», если она не успеет покормить того, кого приручила, в положенное время.

– Ой, а что за шайба здесь пиликает? – прокричал с кухни Егор.

– Яндекс-станция Алиса. Пчёлка подарила на день рождения.

– О, круто! Алиса, расскажи анекдот! Нет, этот бородатый, давай свеженький… Алиса, а как по-английски будет "отвали, бот зашкварный"?

– Не растлевай приличную девушку, она у меня воспитанная и уверена, что все люди тоже, – шутливо погрозила Лена пальцем ввалившемуся в комнату сына и тут же замахала на кота, от души чихнувшего ей прямо на лицо:

– Няша, ладно на меня, но зачем ты на мои последние орехи начихал?! Я их Егорке не заказывала! Немедленно топай в магазин, усач фундучный…

Затем она перевела на сына взгляд, в котором только слепой не заметил бы сияние материнской любви и нежности.

– В первый день нашего знакомства с Алисой на моё «спокойной ночи» она ответила, что готова развлекать меня всю ночь напролет, но если пора спать, то она начинает считать электроовец!

Егорка подошёл и присел к маме на кровать. Как следует разглядев сына, у Лены, как обычно, во рту столпились причиталки: «Ой-ой-ой, сыночек, исхудал-то как: глазки ввалились, щёчки втянулись, шейка вот-вот надломится!..», но она героически проглотила свои стенания, едва не подавившись ими.

А Егорка с сочувствием наблюдал за Лениной макареной, представляющую из себя попытку занять в кровати полусидячее, точнее, полулежачее положение, и озабоченно спросил:

– Может, нам с Лизой пока к тебе переехать? А то ты чёй-то не того…

– Кто? Я не того?! Да я ещё на районе произведу фурор! – натужно рассмеялась Лена, пытаясь состряпать безмятежное выражение лица.

Ей вспомнилось, как тяжело она пережила вылет своего птенчика из родительского гнезда. Каждый раз, проходя мимо комнаты Егорки и глядя на стул, оставшийся без огромного горба из прилипшей к нему одежды, а также на опустевший письменный стол, над которым освободилось воздушное пространство для межконтинентальных перелётов, Лена мчалась в ванную комнату смывать соленющие слёзы. Не застав там раскиданных по полу Егоркиных полотенец и перегретого фена, которым полчаса сушились не успевшие высохнуть за ночь постиранные джинсы, она застревала в ванной на полчаса, рыдая до икоты от ощущения, что у неё одновременно отрезали руку и ногу. Наверное, Лена никого в своей жизни так не любила, как сына. Его появления страстно желал Ленин второй муж, которого она практически за галстук притащила в ЗАГС незадолго до тридцати семилетия жениха, настояв на официальном повышении Петра с должности гражданского мужа, занимаемой им более пяти лет, до должности законного супруга. Видимо, после регистрации в шикарном ЗАГС на Английской набережной, где её жених оказался самым великовозрастным среди прочих, Петру пришла в голову страшная мысль, что он приблизился к предельно допустимой черте отцовства, которую вот-вот пересечёт. Вернувшись домой после весёлой и задорной свадьбы и скинув на пороге ботинки, новоиспечённый муж тут же начал топать вырвавшимися из многочасовых тисков ногами, немедленно требуя наследника, пока доблестный рыцарь Айвенго, лишённый наследства, не прискакал и не посвятил в свой орден Петра, потому что в двадцать первом веке рыцари по каким-то загадочным причинам очень рано становились посвящёнными… Если бы Лена знала, что спустя пятнадцать лет Пётр удивит всех своей новорожденной лапочкой-дочкой, то рассмотрела бы требование мужа с другого ракурса! Но тогда она сильно озадачилась, имея на руках парализованную маму и онемевшего папу, потерявшего разум после белой горячки и последовавшего за ней инсульта, и в придачу к этой нелёгкой ноше – девятилетнюю Катюшу, которую честолюбивая Лена изо всех сил старалась запихнуть в шаблонные рамки «студентки, комсомолки, спортсменки и просто красавицы» и потому таскала по всем кружкам в пределах Северо-Западного региона, а вечерами стояла у письменного стола дочери, изображая из себя укротительницу тигров и выбивая плёткой-невидимкой, сотканной из угрожающих флюидов, безукоризненно сделанное домашнее задание из протестующей большой кошки. С таким багажом за плечами Ленина реакция на тоталитарное требование супруга была неизменной: вставшие дыбом волосы и холодный пот, струящийся ручейком по спине. Она принимала все меры, самые надежные, чтобы дать возможность Петру помечтать подольше, но горячее желание мужа обрело фантастическую силу, и когда на приеме у врача ей сообщили, что она станет мамой, доктор покрутил пальцем у виска, услышав названия подкачавших предохраняющих средств, возразив, что за многолетнюю практику ничего подобного не слышал. При этом он многозначительно посмотрел на медсестру, ставя взглядом Лене диагноз «токсикоз мозгов».

Так в тридцать лет Лена приняла из прочного длинного клюва аиста сопящего крепыша, неуемная жадность которого не позволяла надолго отрываться от маминой груди и прибавляла карапузу по полтора килограмма веса каждый месяц. Лена без остатка отдалась сыну в добровольное рабство, и вскоре всем окружающим стало очевидно, что проснувшийся инстинкт материнства у Лены вылетал далеко за рамки общепринятых норм, словно лифт в её любимой детской книжке «Фердинанд Великолепный», пробивающий крышу здания и уносившийся в небо. Лене приходилось буквально разрываться на части между своими домочадцами, каждый из которых нуждался в ней, как в кислородной маске на вершине высокой горы, и становился в очередь за её вниманием и заботой, втайне недолюбливая своих конкурентов и поглядывая на них так, словно те съели их в прошлой жизни. Неожиданно проявившиеся шестерёнки внутри Лены без устали приводили в движение беспокойный механизм, который заставлял озабоченную мамочку делать массаж и зарядку с грудным Егоркой после каждого его пробуждения и вытаскивать малыша на каждый дневной сон на улицу, совершая по три экспедиции вниз и вверх с четвёртого этажа и обратно, по частям вынося разборную тяжёлую коляску и в конечном итоге вырастив мышцы на руках и ногах размером с саму коляску. Когда же у Лены не хватало сил на подвиги Астерикса, она отправляла своего бутузика сопеть в коляске на балкон, а сама варила супы из пятнадцати овощных наименований и лепила фрикадельки из свежей молодой телятины, купленной на рынке и тридцать раз перемолотой через мясорубку, а также заваривала травяные сборы для вечернего купания, предназначенные для конкретного дня недели в лучших традициях советской коллекции трусов «неделька». Перед сном Лена напевала своему сокровищу все колыбельные мира, невзирая на жестоко оттоптанные слоном уши, и читала все сказки планеты, добавляя к ним басни собственного сочинения. Детская кроватка в углу почернела от горя и одиночества, а вскоре и вовсе переехала на балкон в разобранном виде, между тем как Егор Петрович спокойно и ненавязчиво сменял дневную роль кочевника, не вынимающего шпоры из маминых боков, на ночную роль жадной пиявочки, присосавшейся к маминой груди. От такой герудотерапии у Лены несколько раз случался мастит, и когда однажды двадцати четырех килограммовый мужичок, почти трёх лет от роду, подбоченясь, встретил на пороге маму, которая бесстыдно отсутствовала два дня по причине «у доктора на лечении» и вернулась домой с туго перевязанным самым дорогим, что у Егорки было, он пообещал убить негодяя доктора и отправился на кухню выбирать подходящее оружие из колюще-режущего арсенала.

Как часто бывает, что первенец воспринимается своими родителями будто чужестранец, возникший из неоткуда рядом с их дверью и постучавшийся на ночлег, который затем набрался смелости или наглости, чтобы задержаться в гостях на долгие годы, а то и на всю жизнь! Более того, этот пришелец, постоянно входя в конфронтацию с окружающими, категорически отказывается жить в согласии с земными нормами поведения и всё время пытается навязать свои инопланетные правила, наказывая окружающих за их несоблюдение включением оглушительной сирены во внештатном режиме, вызывая у молодых родителей сильно противоречивые чувства. Зато второе дитя каким-то волшебным образом срывает чеку с гранаты, в которой замурованы родительские чувства, и купается в обрушившейся на него бездонной любви. Не потому ли зачастую в семьях действует негласный закон: младшенького любят больше? В таких семьях старшенькие, повзрослев, не очень-то торопятся обзаводиться вторым ребенком, памятуя свою детскую ревность к невесть откуда взявшемуся сначала орущему, потом капризничающему и затем исподтишка вредничающему маленькому боссу, похитившему у него внимание, любовь и ласку мамы с папой, которые они и без того не особо-то проявляли. Лене припомнилась забавная сценка, когда Катюшин соплеменник по средней группе внезапно перестал ходить в детский сад, а через пару месяцев вдруг предстал перед их взором на улице, восседая на краю детской коляски с вытаращенными от беспокойства глазами и со всех сил стараясь заслонить тонюсеньким тельцем своего грудного братика от мамы, с огромным трудом толкающей впереди себя повозку с сыновьями. Срывающимся от отчаяния голосом несчастная женщина поделилась неожиданно свалившейся на неё проблемой: старший сын не ест и не пьёт, ходит целый день хвостом за мамой и ложится на младшего, как на амбразуру, не давая совершать с новорожденным никаких манипуляций. При этом мальчик наотрез отказывается ходить в садик, потому что мама сначала забудет его оттуда забрать, а потом и вовсе забудет. Навсегда.

И вот из обожаемого Леной телепузика, «самого сферичного на всём средиземноморском побережье», согласно традиционным причитаниям Пётра во время их летних путешествий, вырос очень симпатичный прагматичный юноша. Может, эту самую симпатичность сын и унаследовал от Лены, но всё остальное было как под копирку заимствовано у папы. Материальная составляющая лежала в основе всех его принципов, желаний и поступков, и когда на его столе появились первые книги, это были не детективы или приключенческие романы, а "Богатый папа, бедный папа" Роберта Кийосаки и "Думай и богатей" Брайана Трейси. Когда однажды на кухне, где Лена обычно занималась со своими учениками, собралась голодная многоголосая стайка Егоркиных друзей, и Лене пришлось проводить урок английского за письменным столом сына, женщина воскликнула, ткнув пальцем на сложенные в стопочку книги: «Вы знаете, Елена, чем опасно пристрастие к цифрам и расчётам? Ими занимается отрицательная система в мироздании! Я вам настоятельно рекомендую направить внимание сына на гуманитарные науки и предметы, развивающие творчество, чтобы добиться расположения положительной системы!», на что Лене ничего не оставалось, как только пожать плечами: добрая половина тех, кто не скачет с кольцом в носу вокруг костра, занимается расчётами…

К счастью, Егоркина деликатность, невозмутимость и воспитанность гармонично встроились в генетически переданную от папы кощееву страсть "чахнуть над златом", и сын давал фору аналогичной папиной слабости, кладя его на лопатки своей задорной молодостью и весёлым юношеским драйвом. Егорка был живым подтверждением драйзеровской теории, что личное обаяние и способность предвидеть является залогом финансового успеха, и когда он забросил учёбу в университете, объяснив свой поступок тем, что прочтение "Финансиста" дало ему прекрасное экономическое образование, то достаточно успешно отправился в финансовое плавание, умело подставляя паруса попутному ветру. Что касается своей мамы, то Егор с деликатной терпимостью относился к Лениному мировоззрению и образу жизни, расценивая её ежедневные окуривания квартиры ладаном и молитвы за закрытыми дверями как чудачество.

– У тебя в холодильнике мышь повесилась, – констатировал Егорка неоспоримый факт.

Такой холодильный вакуум показался абсолютно противоестественным для сына, всегда приходящего к набитому до отказа кастрюлями и контейнерами холодильник. Изысканные блюда, приготовленные из архиполезных продуктов, обычно составляли практически полный список прибывших с Ноева ковчега в современную цивилизацию съедобностей и должны были во что бы то ни стало спасти жизнь сына, висевшую на волоске. По мнению Лены, Егорка питался абсолютно неправильно и совсем не тем, чем раньше кормила заботливая мама: в Ленином воображении Егорка без неё ел ржавые гвозди и запивал стеклоочистителем. И когда сын с подругой, по своему обыкновению, задерживался на пару часов, Лена звонила и задавала традиционный вопрос: «Надеюсь, вы ничего не ели?», на что Егорка весело отвечал: «Нет, мам, мы страшно голодные, не переживай!»

– Так ведь пост идёт Рождественский, да и повар нетрудоспособен. В угле нуждается паровоз, мчащийся на полном ходу, а мой состав дремлет на запасном пути в ожидании, когда его двигательный механизм починится, – отозвалась Лена. – Завтра, если смогу вернуться в прямостоячее положение, сварю суп из рыбки, которую ты принёс, порадую чрево в субботу! А в воскресение, даст Бог, до храма доберусь, а то прошлые выходные оказались безнадёжно лежачими…

– Ой, мам, отлежись дома, пусть лучше по тебе Няшка топчется, а не добропорядочные прихожане в церкви!

– Не тревожься, я на лавочке схоронюсь, – успокоила сына Лена.

– Никак не пойму, зачем люди в церковь идут? – не сдержался Егорка. – Чтобы освящаться там, как куличи?

– Сынок, люди ходят в храм, потому что любят Бога! – мягко возразила Лена.

– Ага, любят они, как же! Бегут из страха, чтобы в аду не оказаться после всех своих грязных делишек и мыслишек! Знаю я некоторых ходоков, те ещё грешники, а Богу молятся, лбы расшибают! Да и батюшки тоже молодцы: зажигают на мерседесах с золотыми котлами на своих пухленьких ручках, хорошо устроились… У моего одноклассника родители в храме работают: отец настоятелем, а мать хористкой. Церквушка маленькая, тесная, да ещё и одна на огромный район. По праздникам люди на улице стоят, внутрь не помещаются. Рядом заложили новый большой храм, прихожане денег не жалеют на строительство, жертвуют, кто как может! И не зря: переехал мой одноклассник с далеко не маленькой квартиры в загородный дом, который стремительно воздвигся вместо храма, только без креста на крыше… А когда его родители стали выбирать себе машины, чтобы со своих стареньких «фордиков» слезть, то долго спорили, что лучше купить: «Мерседес» или «Лексус», но потом забеспокоились, что прихожане невесть что подумают, и решили не сильно привлекать к себе внимание. Остановились на «Тойоте».

– Егорка! – нахмурилась Лена. – В храм идут к Богу, а не к батюшкам. Если ты пришёл в театр и сдал куртку гардеробщику-пьянице, а потом увидел на сцене актёра, печально известного куражными выходками в ночных балаганах, означает ли это, что режиссёр плохой и к его постановке не стоит относится серьёзно? Ещё Тихон Задонский сказал, что путь христианина лежит не от победы к победе, а от падения к падению… Хотя, – Лена улыбнулась, что-то припомнив, – я тоже, когда в первый раз пришла в церковь, думала, что батюшка спустился с небес и после службы вознесётся обратно! Да, сынок, в храме такие же грешные люди, как и везде, и батюшки тоже разные. С них Господь потом спросит во сто крат больше, чем с мирянина…

В её памяти всплыл образ одного упитанного батюшки, ныне почившего, который однажды высказался в своей проповеди на предмет пристального внимания прихожан к имуществу церковных служителей: «Вы не на нас смотрите, а на себя! У меня, например, два мерседеса, и что? Господь нам каждому подаёт по делам нашим, и с нас же и спрос будет особый». Потом он куда-то исчез, а спустя год Лена увидела на Пасхальной службе у алтаря исхудавшего священнослужителя, еле передвигающегося с помощью костылей, и с трудом узнала в нём того самого батюшку. Та праздничная служба оказалась для него последней…

Лена встряхнула головой и продолжила:

– Видишь ли, Егорка, церковный приход состоит из таких же непохожих друг на друга людей, как и в любом другом коллективе, но их объединяет стремление изменить себя и свою жизнь к лучшему. Они обращаются за помощью к Богу, потому что, помыкавшись и наигравшись в борьбу за земное счастье и «справедливость», осознали, что всё подчинено некой неподвластной им силе, без поддержки которой у них ничего не получается. Почти за каждым стоящим в храме – целая история грехопадений, и мне не ведомо, как батюшки сами умудряются избегать падений на исповеди от услышанных ими грехов… Все люди грешат, потому что наши ручки, ножки, глазки, ушки, мозговые извилины, гормоны и ещё целый комплекс органических субстанций далеко не всегда подталкивают к праведным подвигам, наоборот, чаще от них отталкивают, да ещё подножки подставляют. И верующим, и неверующим, и постящимся, и не постящимся, и кающимся, и не раскаявшимся, всем без исключения! Наша задача – выйти из-под власти своей временной белковой тушки, которая, как любой материальный предмет, подвержена энтропии, и без постоянного усилия невозможно удержать её хотя бы в первоначальном состоянии, я не говорю уже о духовном росте! И здесь нам в помощь только Бог… Вот скажи мне, сына, смогу ли я помочь тебе в беде, если я о ней ни слухом, ни духом? Так и Господь помогает тем, кто просит, но эту помощь следует правильно запускать в свою жизнь!

– Маам, – почти жалобно проскулил Егорка, пытаясь мирным путём прервать речь Ульянова-Ленина с броневика. Но было уже поздно: разрумянившаяся Лена, машинально вцепившаяся в несчастного Няшу, словно в смятую кепку вождя, продолжала, перебивая саму себя, но не позволяя сделать это сыну:

– Все мы приходим в этот мир с так называемой естественной разумной нравственностью, неким каркасом, позволяющим людям созидать и взаимодействовать друг с другом, удерживая общество от тотального разрушения, иначе больше десятка монстров на нашей Земле не ужилось бы. Но чтобы это чувство не утратилось, а мы не расчеловечились, необходима очень мощная сила под названием ЛЮБОВЬ и ВЕРА. На Земле только вера не даёт злу наслать на человеческий разум туман заблуждений. Вера находится за пределами человеческого ума, она живёт в необъятных просторах памяти вечной человеческой души! И Господь через эту веру помогает людям продержаться в узких рамках временной человеческой жизни, даёт силы и оживляет, но, самое главное, учит любви, вернее, пробуждает её в человеке через свою, и это удивительный процесс! Однако, чтобы обрести и почувствовать в себе любовь, требуется время. Невозможно зайти в университет и через два часа стать образованным дипломированным специалистом. Нельзя зайти в храм и через два часа выйти оттуда светлым, добрым и безгрешным. Вся наша жизнь призвана стать школой любви, и в церковь мы приходим не для того, чтобы поглазеть на грехи другого, придумав и приписав к ним ещё сотню-другую, а чтобы излечиться от своих собственных, ведь грех – это рана, наносимая человеком самому себе. Как и в первом, так и во втором случае нужны годы упорного труда, чтобы однажды понять: я уже другой, я вырос, я приобрёл новые духовные качества! Знаешь, что говорят святые? «Если будешь смотреть на людей, никогда не поднимешься; если будешь смотреть на Христа, никогда не упадешь». А к святости, сынок, можно только стремиться, стать святым получается у единиц, однако это вовсе не означает, что для остальных путь закрыт. Дорогу осилит идущий, и духовный опыт поможет укрепиться в вере и стать праведником, а на молитве праведника держится весь мир…

Егор приклеил на свою заскучавшую мордашку вежливую блуждающую улыбку, и Лена, выпустив пар и вспомнив, что, кроме дара красноречия, у неё ещё есть больная спина, схватилась рукой за поясницу. Она попыталась найти в выражении лица сына хоть что-то, отдаленно напоминающее понимание, однако кроме «Платон мне друг, но истина дороже», она, как всегда, ничего не смогла прочитать в его глазах. Эх, сына, сына, какую судьбу уготовил тебе Бог, какими тропами пройдешь ты по своей жизни, милый?..

– Мамуль, это твой путь и твоя версия… Существование Бога не доказано, ведь его никто не видел, – проговорил Егорка.

«Бога человеку невозможно видеть», – процитировала Лена Писание. – «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». Только когда сердце человека очищается от грязи страстей и привязанностей к вещам, лишённых души и духа, а значит, и смысла, только тогда поднимается внутреннее веко сердечное и открывает оку сердца Царствие Божие, которое находится внутри человека…

– Как-то туманно, мам… Мне кажется более убедительной теория матрицы: один мегамозг или группа таких товарищей создали увлекательную компьютерную игру. Возможно, это искусственные интеллекты, созданные кем-то еще, по принципу матрёшки, не важно, и теперь мы все участники этого беспредела! Посмотри, что на Земле происходило и происходит: да человечество представляет из себя просто бесконечный сериал-блокбастер с непрекращающимися сценами бедствий и насилия, который развлекает неизвестного ему зрителя или зрителей, потешающихся над земными потасовками! Им, как и нам, увлечённым компьютерными играми, наплевать на то, что чувствует человек, когда за ним охотятся всякие твари и убивают. Мы для них бегающие фигурки на экране монитора… Обложили нас всевозможными правилами, погрузили в мир иллюзий и тащатся от нашего экспромта, при этом другим товарищам из Галактического пространства за отдельную плату джойстик дают, чтобы те тоже смогли пощекотать свои нервишки. А пресловутая свобода выбора дана нам лишь для того, чтобы мы накосячили побольше, а они поржали погромче… Не исключено, что над нами вообще ставят эксперимент высшие цивилизации: вырастили нас в пробирке по подобию наших искусственных вирусов в биолабораториях и вычисляют область нашего применения: либо в качестве биологического оружия в межгалактических войнах, либо как бифидобактерии для своего пищеварения. Мой приятель вообще фанат теории, что мы являемся биобатарейками для паразитирующих вселенских сущностей, захвативших нашу планету, которые подписывают с нами контракты между воплощениями и навязывают такие сценарии, чтобы мы всё время страдали, постоянно чего-то боясь и ненавидя друг друга, и выделяли при этом тонны негативной энергии, на которой они жиреют!

– Попахивает Айковскими архонтами, – вставила Лена, дав понять сыну, что она в курсе и дальше данную тему можно не освящать.

– Я бы добавил, что нас жрут все, кому не попадя! А Бога люди придумали для самоуспокоения, как луч света в тёмном царстве, – пожав плечами, закончил своё рассуждение Егорка.

– А перед этим Бог придумал людей для самовыражения! – Лена спокойно смотрела на сына. – «Уведите, яко Господь Той есть Бог наш, Той сотвори нас, а не мы его…» Твой ИИ, может быть, и принимал участие в математических вычислениях по программированию и разработке эволюционной программы для биологических существ, которые, к сожалению, согласно этой самой программе находятся еще на начальной стадии своего духовного развития и живут в лучших традициях детского сада, который ты называешь беспределом: детишки отбирают друг от друга машинки и лупасят тех, кто не хочет с ними делиться. Но чувства и эмоции являются нашим отличительным компонентом и от роботов, и от бестелесных существ, и заложены они вовсе не искусственным интеллектом, способным лишь заниматься расчётами и систематизацией математических составляющих. Эти энергии ему не ведомы, как и любовь, которая является основополагающим принципом созидающего развития свободного существа. Значит, ИИ выполнял чьё-то задание. В противном случае, мы все были бы головами профессора Доуэля, без сердца и души. Кто-то однозначно одухотворил материю, и сдаётся мне, что это как раз Бог. Какая нам разница, кто ему помогал и какие схемы он при этом использовал? Что может знать муравей о полёте орла и величественном погружении морской черепахи в подводный мир? Что можем знать мы, находясь в ограниченном пространстве своего муравейника, о мирах, находящихся за его пределами? Максимум, что может допустить человек на примере муравья и черепахи, это придумать ползающего орла и огромную кучу под названием «черепашник», куда медлительные черепахи тащат ветки для своей черепашьей королевы. Что касается матрицы, то в определённом смысле мы все в матрице, если говорить о Вселенской программе. А куда без неё? Должен быть каркас, связывающий звенья случайностей в стройную структуру! Недавно мне на глаза попалось описание ада маньяком-убийцей, который после тяжелого ранения полицейским несколько дней пролежал в коме. После того, как преступник очнулся, он вёл себя как сумасшедший: закрывался руками от стен, которые на него якобы падали, умолял привязать себя к кровати, чтобы она больше не проваливалась под пол, хватал руками врачей и медсестёр с просьбой не уходить, потому что, если они уйдут, то больше никогда не вернутся, и был страшно удивлён, когда оказалось, что руки и ноги его слушаются, а не живут своей жизнью. Больного с трудом привели в чувство, и он рассказал, что провалился в ад, потому что после отхода души из тела чувствовал себя увесистой гирей и не смог подняться вместе с другими светящимися огоньками наверх. Он стремительно падал в чёрную бездну, испытывая не поддающийся описанию ужас от то и дело возникающих перед ним отвратительных тварей, при виде которых остановилось бы сердце даже у самого заядлого любителя хоррор-фильмов. Потом тяжесть исчезла, но он потерял контроль над всеми своими членами, которые стали беспорядочно двигаться и ударять его, и, хотя боли он не чувствовал, мучительное ощущение непрекращающегося хаоса разъедало его изнутри. Маньяк утверждал, что в конце концов он оказался на обратной стороне Луны, которая кишела существами, подобными ему, и где все предметы вместе с ним находились в беспорядочном движении. Желание хотя бы на секунду найти опору, которое невозможно было удовлетворить, причиняло неведомое страдание, в разы сильнее физической. Они вместе с другими узниками лунной тюрьмы пытались общаться друг с другом, но лишь отталкивались друг от друга и разлетались в стороны, как броуновские частицы, и невыносимая тоска безысходности жгла, как огонь, и разъедала, как кислота, всю гадость души, которую он приволок с собой на «Луну». Потом ему послышался голос молящейся за него матери и пронзила молния, которая практически испепелила его, оставив светлую искорку, которую тут же выдуло из ада… Рассказав об этом, мужчина потерял дар речи, а вместе с ним и рассудок, что спасло его от тюрьмы. Товарищи по палате для душевнобольных рассказывают, что слышат его голос только ночью, когда он произносит: «Верую, Господи!» Без веры мы, сынок, забредём куда угодно, только не туда, откуда пришли. А нам надо вернуться домой, понимаешь? После долгого странствия по матушке Земле нам надо вернуться домой. Вера – это как язык Брайля для слепых. Мы все здесь слепые… И только вера, надежда и любовь способны помочь нам выбраться из паразитирующей матрицы, о которой ты мне талдычишь, потому что то, чем она питается, на человеческом языке называется «грех», и без него мы ей не интересны. Собственно говоря, ничего нового: Иисус Христос предупреждал, что мир лежит во зле, для этого он и пришёл на Землю, чтобы избавить нас от власти паразитов. «Вор приходит только для того, чтобы украсть, убить и погубить. Я пришёл для того, чтобы имели жизнь, и имели с избытком».

– Ага, и теперь христиане едят своего избавителя и запивают его кровью! Пять баллов и привет каннибалам!

Лена громко рассмеялась.

– И ты туда же! Аргумент, ничего не скажешь… «Я -хлеб жизни!», – говорил Христос. А ещё – «Дверь овцам», то есть деревянная на петле и для барашков? Или «Лоза» – виноград? И в заключительной беседе с апостолами в Гефсиманском Саду Господь указывает, что всю информацию дал им через притчи, которые следует понимать правильно! «Имеющий уши да услышит!» На Тайной Вечери Иисус Христос заповедовал есть хлеб и пить вино во имя Его, вспоминая Его и то, чему Он учил, а не КАК Его! «Сие творите в Мое воспоминание: елижды бо аще ясте Хлеб сей, и Чашу сию пиете, Мою смерть возвещаете, Моё воскресение исповедаете». Ох, если бы все слова Иисуса люди воспринимали так же буквально, как «Ешьте Плоть Мою и пейте Кровь Мою», и следовали им, то на земле давно воцарился бы рай! Пусть даже устланный вырванными глазами и отсечёнными руками! А если хочешь получить объяснение на современном языке, то Причастие представляет из себя взаимодействие с Божественной энергией, Духом Святым, который снисходит на Святые Дары во время молитв на Литургии, потому что молитва – это код, особый символ, слово, которое было вначале! И призвать, и принять эту Божественную энергию можно только в подготовленный сосуд, очищенный искренней верой и чистосердечным покаянием, иначе Таинство Причащения будет «в осуждение». Это как рукой схватиться за оголённые провода, только тряханёт не сразу.

– Ну, может и соглашусь, если под источником этой энергии ты подразумеваешь не седобородого дедушку, сидящего на облаках, а говоришь о мировом сознании, некоем мощном генераторе! Есть же научное предположение, что сознание имеет возраст Вселенной! Вспыхнула мысль в мировом мозгу, в котором, если проводить параллель с человеческим, квадриллион связей, больше, чем элементарных частиц во Вселенной, – и бац! Образовалась гигантская гипернейросеть, и после динозавров и питекантропов появляемся мы, двуногие и так себе разумные букашечки! А дальше нас втыкают в развлекательно-развлекающую матрицу, где мы развлекаем, а матричный заказчик – развлекается… – Егор извиняюще улыбнулся, намекая на то, что вариант маминой матрицы кажется ему слишком сопливеньким.

– В чём тогда мораль, где смысл человеческого существования, если по твоей теории матрица развлекается, ставя над нами опыты и используя нас в качестве планктона для светлых и тёмных сущностей, а мы, словно подопытные крысы, хоть и страшно умные, обречены превратиться в короткую запись в журнале результатов эксперимента или в непереваренные отходы, утилизируемые системой в какие-нибудь чёрные дыры?

– Для нас нет никакого смысла, а для того, кто нас придумал, есть: кормиться нашей психической энергией, которую мы вырабатываем в процессе короткой жизни в погоне за осуществлением своих желаний. Периодически нам даже даётся исполнение этих самых желаний, чтобы мы не успели почувствовать себя ослами, топающими за морковкой, которая висит на верёвочке перед нашим носом на неизменном расстоянии, пока нас ням-нямкают все невидимые господа, сражаясь за самый лакомый кусочек… И чтобы мы не сошли с трассы безрадостного бытия раньше, чем нас обглодают до косточек, – с умным видом заключил Егорка.

– То есть ты хочешь сказать, что нами забавляется некий фермер-плохиш, будто коровами: сначала играет с нами на зелёной полянке, потом доит и в конце превращает в говядину? – уточнила Лена. – Тогда не допускаешь ли ты, что он работает в паре с добрым полицейским, который создал плату для матричного компьютера и использует злого полицейского для отсева «зёрен от плевел»? А суть игры заключена в предоставлении для каждой бегающей на экране фигуры возможности развития до уровня зерна, который позволяет выйти из матрицы, помахать ручкой говядине и вступить в новую игру на новом уровне?

– Не знаю… Может, все и начиналось с хорошего игрока, но сдается мне, что он продул… Да и к чему во всём искать смысл? Надо жить ради жизни, и смысл жизни – в самой жизни…

– А дом надо строить ради дома, работать ради работы и есть ради еды! Где ты за свои двадцать лет успел хлебнуть горести безрадостного бытия, ослик длинноухий? Эх, сынуля, не за теми морковками ты топаешь, не те книги читаешь! Обогати себя чтением русской классики, очень полезной для души, я бы сказала, душеспасительной.

– Скукотища… – протянул Егорка и взглянул в подёрнутые грустной дымкой глаза матери. – Да я всё понимаю, мам, нравственность там, совесть, но когда я читаю назидания для моей морализации, то меня сразу начинает клонить ко сну.

«Наверное, эти истины должны заходить не через глаза, – подумала Лена. – Они должны быть сгенерированы самим человеком. Но что сможет включить этот генератор, если не тягу к познанию? В противном случае истины зайдут с чёрного хода через беды и несчастья». Лене вдруг стало тревожно на душе. Недавно она проезжала мимо очередного открывшегося винного подвальчика, одного из многочисленных алкоточек, разраставшихся в их городке, как грибы под дождём, а если быть точнее, под денежным ливнем, обрушивающимся на их владельцев из тяжёлых туч желаний покупателей «напиться и забыться». Рядом с магазином толклась кучка подростков, и у Лены в мозгу сразу вспыхнуло осуждение, а в душе – горечь: вот, пасутся малолетние любители налимониться, пропащие души… Затем Лена укорила себя за стереотипное мышление, вспомнив, как воспринимается мир растущим человечком, когда грань между «хорошо» и «плохо» ещё размыта, но всё интересно и всего хочется попробовать. Стоит только какому-нибудь всезнающему назидателю ткнуть в «плохо» и погрозить пальчиком, как через пять минут назидаемый уже рассиживает в плохой бочке с дёгтем, погрузившись туда по самые плечи и придавив мягким местом каплю мёда… Недаром Иисус Христос говорил притчами! Такими уж непослушными творениями мы получились, что прямые инструкции вызывают у нас мгновенное отторжение, если только двенадцатиметровая конфетка не подсластит наше желание выслушать указание, а выполнить его мы готовы только за очень приличное вознаграждение, размером с рай. Да что там говорить: и притчи правильно понимаются единицами, для остальных же разжёванный смысл остаётся манной кашей с комочками, которую они либо украдкой выбрасывают в окно, либо откровенно сливают в унитаз… Молодые люди ещё не успевают погрязнуть в многочисленных привязанностях и зависимостях, они лишь старательно закидывают червячков в пасть этих хищных прожорливых рыбок, прикидывающихся безобидными цветными карпами в пруду детско-юношеской недальновидной любознательности. Мир только познаётся вдоль и поперек, и даже авторитетные чужие оценки не остановят любопытное существо, пока он сам не вынесет свой вердикт относительно происходящего внутри него, вокруг него и далеко от него. Это началось ещё с Адама и Евы, ведь недаром запретный плод рос в Эдеме на древе познания, и возможно, никакой змий не обвивал Еву кольцами, а просто сидел внутри неё под именем «любопытство», которое потом упаковалось в коробочку под названием «первородный грех» и стало передаваться из поколения в поколение прелестными потомками ребра Адама. Так продолжается и по сей день, и никакой Маяковский здесь не поможет. Хотя… Сама Лена была послушным ребёнком, имеющим врождённое желание быть хорошим и всегда поступать правильно, которое затем переросло в синдром отличника и травматический перфекционизм, и положительные герои из книжек, запоем читаемых ею с четырёх лет, как только она научилась складывать буквы в слова, были её гидами и воспитателями. Первая книга, которую Лена прочитала за долгие часы своего одиночества втихаря от родителей, пока они были на работе, называлась «Рассказы» Зощенко. Она стояла в книжном шкафу на «взрослой» полке и привлекла Ленино внимание своим ярким переплётом. Нахихихавшись вдоволь, Лена нечаянно процитировала Лёльку за взрослым застольем, отчего у мамы выпала из рук вилка, а у папы – рюмка… Что же такое «хорошо» и что такое «плохо», Лена усвоила сразу и на всю жизнь, когда «Крошка сын пришёл к отцу и спросила кроха…»

Похоже, что современное художественное слово потеряло большую часть своего смыслового веса после продолжительной диеты, состоящей из сверхдинамичных экшнов, компьютерных пришельцев и виртуальных героев со сверхспособностями. Внимание нынешнего читателя можно удержать только бузинными палочками и фантастическими тварями, расчёсывающими вечно зудящую жажду впечатлений и заставляющие нервно вибрировать расстроенные мозговые струны. Воспитывающие же характер и закаляющие дух классические художественные произведения, наряду с глубокими философскими и историческими трудами грустно покоятся в стране забвения, потому что наследие талантливейших и умнейших людей человечества всё меньше и меньше интересует представителей нынешней развращённой и духовно опустошённой цивилизации. Празднословие стало писательским грехом и привело к правонарушительной жизни общества. Размышления о смысле жизни превратились для современного человека в крутой кипяток, ошпаривающий ненасытное желание наслаждаться своим существованием, поэтому подавляющее большинство читателей предпочитает наслаждаться книжной молекулярной кухней, уминая за обе щеки красиво оформленное блюдо из умопомрачительных сюжетов, и запивать его бурной фантазией авторов, тем самым оберегая узкие границы своего сознания от расширения. А ведь границы сознания для человека вещь спасительная, но только для того, кто раздвигает его до возможных границ. Много ли таких? Мир принадлежит тому, кто его видит, а лужа никогда не признает величие океана. Нынешнее человечество в своем подавляющем большинстве довольствуется зыбкой поверхностью, предпочитая не погружаться на глубину… Так мы обрекаем себя на вечную цикличность: человек в шкуре мамонта – человек в ботинках – человек в удовольствиях и войнах за мировое господство – человек в шкуре мамонта… Хотя, как поётся в песне, «много умных книжек прочитать – еще не выстрадать».

– Милый, правильные книги помогают нам стать осознанней и лучше, а следом за нами становятся лучше и окружающие нас люди. Как сказал Серафим Саровский: «Спасись сам, и вокруг тебя спасутся тысячи».

Лена заметила, как нетерпеливо заёрзал Егорка. Эх, надо самой написать книгу да выговориться там сполна! Возможно, у того, кто не захлопнет её через пять минут, подавившись первой порцией Лениной навязчивой назидательности, возникнет желание вместе с Леной найти ответ на миллион вопросов, воспользовавшись мерцающей мудростью автора… Или это не мудрость вовсе, а шаблонная мораль, туманная заумность или вообще – беспомощное сотрясание воздуха, никому не понятное и не нужное, кроме неё и Бога? А вдруг и Богу это не надо? Лена, Лена, это только ты думаешь, что можешь спасти мир, или имеются и другие сумасшедшие? Конечно, имеются! Миллионы людей хотят изменить мир, и лишь единицы – себя… Начни-ка сначала спасать и изменять себя, а там, глядишь, и другие подтянутся.

– «It is not my cup of tea», – грустно улыбнулась Лена и, перехватив вопросительный взгляд сына, перевела: – «Это не моя чашка чая». В любом случае, сынок, ценности остаются прежними, как у Жванецкого – «честность, порядочность, плечи ребёнка, беседа с умным, книги и нормальная дружба, когда обоим ничего не надо…» Как твой бизнес, Егорка? – сменила она тему, почувствовав, на что намекал сын, говоря о наставлениях.

– У меня все окай, мамуль. Работаем с криптой …

Егор начал рассказывать Лене о своих финансовых операциях, и теперь настал Ленин черед состряпать умное лицо, чтобы сын не заподозрил неладное, ведь эта тема была понятна Лене не больше, чем иврит. От подобных разговоров у нее сворачивался мозг, как прокисшее молоко, и ошмётки непонятных фраз сбивались в несъедобную для головы массу, которую она была просто не в состоянии переварить.

«Отлично поговорили – один не верит, другая не понимает», – подумала она, когда за сыном закрылась дверь. Лена со скрипом перевернулась на другой бок и уставилась на Няшу, сидящего напротив нее с отвисшей челюстью и полуприкрытыми сонными глазами, придававшими его кошачьей физиономии довольно глупое выражение. «Еще один… Три дебила – это сила», – пронеслось у нее в голове, и через секунду она забылась тревожным сном.

Ей снился Витя… Летним днём они прогуливались возле Егоркиной школы и о чём-то оживлённо разговаривали. Виктор рассказывал ей какую-то забавную историю, в которой было очень много «р», поэтому в его слегка картавеньком исполнении она напоминала французскую сводку новостей, не страшную, судя по тому, что они весело хихикали. Почему-то дорога вдоль школы была затоплена водой, и Виктор, желая окончательно развеселить Лену, нагнулся и, изображая кабанчика, помчался по этой дороге, набрав огромную скорость и разбрызгивая в разные стороны воду, словно он был торпедным катером. Лена громко смеялась над потешным зрелищем, а потом стала махать Вите рукой, чтобы он вернулся к ней обратно. Но он стоял вдали, серьёзно глядя на неё, и не шевелился…

Проснувшись, Лена обнаружила несколько пропущенных звонков от сына и вспомнила, что накануне отдала Егорке ключ от Гришиной квартиры, попросив его заехать домой к потерявшемуся дяде в надежде, что этот визит поможет прояснить его загадочное исчезновение. Она увидела присланное сыном видео и, резко сев в кровати, дрожащими руками нажала на треугольничек на дисплее телефона в страхе, что сейчас увидит что-нибудь шокирующее. Лена ощутила болезненное напряжение то ли внутри головы, то ли на её поверхности. Наверное, так чувствует себя собака, отведя уши назад.

На полу в плохо освещенной прихожей, которую Лена, стоя на четвереньках, отмывала месяц назад, валялись банки, склянки и смятые пакеты, среди которых аккуратно стояли две единственные пары обуви, имеющиеся в Гришином арсенале. Первая была представлена курносыми «казаками», в которых Гриша любил покрасоваться в лучшие свои дни, завязав густые черные волосы в хвост и привлекая внимание прохожих, которые обнаруживали в проходящем мимо красавчике поразительное сходство с Антонио Бандерасом. От потомков царской династии почтительно отодвинулись заношенные ботинки «на каждый день», которые обычно носили Гришу до алкомаркета и сейчас боялись случайно чихнуть на «казаки» своей хмельной пылью. Лена затаила дыхание: значит, Гриша дома?! Она рефлекторно нажала на паузу. Нет, нет, только не сейчас, вообще, никогда! Она беспомощно уставилась на Няшу, который тут же, распушив свой хвост, решительно направился в сторону Лены со своего угла кровати, чтобы выполнить утренний ритуал приветствия хозяйки: потоптаться на ней, собрав глаза в кучу и включив трансформаторный блок, преобразующий кошачий восторг в рёв дизельного мотора.

– Няша, принёс бы лучше водички, – Лена отодвинула кота, решительно пикетирующего её ноги.

После того, как она снова нажала на треугольничек, изображение несколько раз беспорядочно помелькало, продемонстрировав в перевёрнутом виде груду посуды на кухонном столе, похожую на свисающие сталактиты в тусклой пещере, и Лене даже на миг показалось, что оттуда вот-вот вылетит летучая мышь и залепит собой экран. Затем, завалившись уже на другой бок, камера скользнула по приоткрытой двери в ванную комнату, из которой струилась полоска света, и Лена затаила дыхание… Но, вернувшись в нормальное положение, камера пробежалась по кучке грязного белья, среди которого находился рыбацкий плащ, и по высоким болотным сапогам. По всей видимости, Гриша вывалился из них сразу после рыбалки в ванну, судя по оставленным на её дне грязным отпечаткам ног, похожих на следы йети. Куда же потом двинулся этот йети-рыболов? Видимо, задавшись этим же вопросом, камера поплыла в тёмную комнату. Наверное, не нащупав выключатель на стене, Егорка направился к окну, чтобы раздвинуть шторы, потому что через секунду камера издала глухой звук, сопровождающийся Егоркиным упоминанием своей мамы в крайне непристойной интерпретации, на что Лена автоматически поджала губы и прошипела: «Я тебя тоже люблю». Затем камера долго шуршала, пока споткнувшийся пострадалец поднимался с пола, и показывала ночь, которой оказалась сдутая лодка, лежавшая посреди комнаты. К сожалению или к радости, лодка была единственным лежачим предметом в комнате. Смятая постель оказалась пуста, на журнальном столике напротив кровати стояла недопитая бутылка коньяка, пара грязных стаканов, валялись какие-то таблетки, паспорт и смятая тысячерублёвая бумажка. Если кто-то и осуществил вынос Гришиного тела, то с очень непонятными намерениями, да ещё зачем-то надев на него тапки, которые сейчас отсутствовали в списке имеющихся в наличии предметов. Может, Гриша скрывал факт лунатизма? Затем камера пробежалась по стенам и сушилке для белья, которую Лена привезла своему дяде после того, как постирала его белье сразу после ухода мастера по ремонту стиральных машин, которого она вызвала после того, как запихнула вонючего Гришу в ванную после ухода мастера по ремонту газовых колонок, которого она вызвала… Ух, Лена даже устала вспоминать всё это. Нельзя мужчине оставаться одному и без женщины, особенно пьющему. По крайней мере, это была версия Вити, которая являлась абсолютной противоположностью версии Лены: нельзя мужчине быть пьющим, чтобы не остаться одному без женщины.

В последний кадр попал наглухо закрытый стенной шкаф.

– Открой шкафчик! – закричала Лена застывшему изображению, поедая глазами дверцы, за которыми – о ужас! – мог находиться тот, кого все потеряли. Но, к сожалению, кино закончилось и не хватало только «The end»…

– Алло, Галя, здравствуйте! Гриши нет дома… Надо начинать поиски!

Глава 3.

Спустя пару дней Лена почувствовала себя гораздо лучше и вошла в состояние «в пижаме, но на коне». Её голова заметно потяжелела от прочитанных книг, а вместе с ней и несколько других частей тела, которым это делать было вовсе не обязательно. «Утки улетают в тёплые края, лишь одна осталась, жирная, как я». Да, мечтать надо осторожно и к формулировке желаний надо подходить со всей ответственностью: безотказная Вселенная незамедлительно осуществила Ленины грезы о двухнедельном спокойном отдыхе после двухнедельного неспокойного отпуска с внуками, не уточнив всех деталей. Чтобы снова не напортачить, Лена попыталась переключиться на рационально-бытовой способ мышления, связанный с добыванием хлеба насущного и решением текущих повседневных проблем. По совету Любаши она купила ортопедический поясничный корсет, который тут же превратил её тело в короткую вязанку из двух сосисок, и выработала щадящую методику уборки своих посуточных квартир, превратив длительное монотонное размахивание шваброй с тряпкой в творческий процесс грамотного распределения нагрузки с перерывами на «полежать на диванчике и почитать романчики». Приходя домой к своим ученикам и держась за больную поясницу, Лена действовала по принципу «чтобы не гнуть спину, надо гнуть свою линию» и деликатно пересаживала своих учеников на табуреточки, предназначенные для неё, а сама расплывалась в их комфортных стульях, для пущей убедительности морщась от боли. Вообще, Лена изо всех сил старалась осуществлять мыслительную деятельность таким образом, чтобы бегущая строка её бесконечных дум не превращалась в табло безграничной жалости к себе, потому что эта самая жалость, переплетенная с ощущением гнетущей тоски и перегрузками, и надорвала Ленину спину. По крайней мере, об этом Лене сообщила Аюрведа: либо страдаем, либо надрываемся, одновременно в двух командах играть запрещено. Оставалось только намотать эту тяжеловесную косищу на якорный крюк парохода, а самой сняться с якоря и взмыть в небо лёгким воздушным шариком. Дело было за малым – найти профессиональные руки парикмахера с остро наточенными ножницами, и со всех сил постараться не отрастить новую косу. По крайней мере, другого выхода Лена не видела.

Поиски Гриши продолжались. По «скорой» никого с таким именем и фамилией не забирали, однако среди неопознанных личностей в реанимации одной из больниц, находившейся на юге Питера, обнаружился один пострадавший, сбитый машиной в Ленином городке в дни Гришиного исчезновения. Связавшись с реанимационной сестрой, Лена попросила описать внешность больного, который уже несколько дней находился в коме. Со слов медсестры, это был крупный стокилограммовый мужчина, а значит, в него могло поместиться два с половиной Гриши, потому что за последний год и так всегда довольно поджарый дядя «сдулся» практически до Лениной астеничной стройности. Сразу вычеркнув данную кандидатуру из списка возможных, Лена, тем не менее, попросила девушку на всякий случай прислать фото мужчины, но медсестра наотрез отказалась. Гришина супруга тоже не согласилась поехать в больницу для опознания, потому что она принципиально не намеревалась принимать участие в поисках пропавшего, которому в любом случае «не избежать участи члена пойцовского клуба достойно умереть позорной смертью в канаве». Лена вообще не удивилась бы, если по Ирининым «молитвам» Гриша получил бы путёвку на тот свет! Разве можно было поспорить с тем, что алкоголики и наркоманы в своём подавляющем большинстве не нужны никому ни здесь, ни там, за исключением бродячих и неприкаянных злых духов? Кому-кому, а Лене это было очень хорошо известно… Спорить же с уставшей Ириной казалось Лене бессмысленным занятием, ведь сердце и душа находятся исключительно во власти своего обладателя и Высших сил, но, к сожалению, старательно выводятся из строя низшими, которые бесстыдно используют наших близких против наших же близких и нас заодно. С информацией о пропавшем дяде работал поисковый отряд, полиция, Лена в соцсетях, Гришина дочь, ежедневно расклеивающая объявления на всех столбах, и Виктор, который проявил недюжинную инициативу и даже удосужился пообщаться с Леной по телефону в целях упорядочивания поисковой деятельности. Гришу видели то там, то сям, вчера, два дня назад, но никто не видел его «здесь и сейчас».

В долгожданном состоянии эйфорической «вертикальности» затёкшие и отлёжанные члены Лениного тела наперебой стали требовать поездку в фитнесс клуб, абонемент в который был приобретён ещё месяц назад. Побросав в спортивный рюкзак купальник, тапочки для бассейна и резиновую шапочку, Лена поморщилась, представляя, как мучительно она проталкивает в тапок ногу с выпирающей костью – вальгусом, уродливо угнездившимся на Лениной стопе ещё в молодые годы в качестве наказания за пристрастие к «шпилькам», на которых ею ежедневно совершались километровые забеги по пересечённой местности, напоминавшие карикатуру на грациозную походку Мерлин Монро в исполнении антилопы гну. Плавательную шапочку тоже нельзя было назвать подарком: голова, будучи по своей комплектации волосатой, исключала возможность смазать её перед трудоёмким и болезненным процессом заталкивания в тесный резиновый колпак, заставляющий голову пережить моральное унижение от превращения в абсолютно другую часть тела. Всё, что оставалось от Лениного лица после мучительной процедуры, могло вызвать либо гомерический хохот, либо чувство глубокого сострадания: вяленая груша, которую нельзя скушать, с широкими ноздрями в окружении потухших глаз, погребенных под наехавшими на них бровями, и искривлённые губы, которые в попытках хоть как-то исправить ситуацию делали отражение уродливой мурены в зеркале кривляющимся…

Перед клубом Лена решила убраться в посуточной квартире несмотря на то, что туда пока никто не просился, так как на следующий день Катюша праздновала свой день рождения, и Лена пообещала взять внуков к себе с ночёвкой, чтобы их мама смогла расслабиться и по возможности превратить свой «грустный праздник» в весёлый. Два дня назад звонкоголосые гости уже успели повеселиться у своей бабушки, поставив с ног на голову всё, что сумели поднять, и передвинув со своих мест всё, что поднять не смогли. Лена металась от одного проказника к другому, как бабка Агафья, с травяными чаями, витаминками и святой водой, стряхивая с подноса только что приготовленную шарлотку для Сашеньки, которая не нравилась Ангелине, и тут же раскатывая на нём тесто для пиццы, которую любила Гелечка и совсем не нравилась Саше: в начинку ничего не должно было входить, кроме тёртого сыра и майонеза, иначе внучка тут же превращалась в кота, которого громко выворачивает наизнанку от слизанной шерсти.

…К своему величайшему удивлению, Лена обнаружила в квартире гостя, который трапезничал на кухне, громко разговаривая с таинственным посетителем, когда она, волоча за собой огромный хозяйственный пакет, ввалилась в прихожую, пропитанную стойким пивным запахом, пикантно сдобренным душком вяленой воблы. «Так, а я взяла с собой ионизатор воздуха? Надеюсь, что да, иначе придётся квартиру на сутки ставить на проветривание…»

– Ой, Леночка, мы, наверное, засиделись? Сейчас, сейчас, извините, мы быстро соберёмся! – далеко не молодой мужчина вышел навстречу Лене, широко улыбаясь и одновременно отковыривая жёлтым пальцем прилипшую к зубам вяленую икру.

Лена взглянула на часы: без пятнадцати три. Почему её жилец ещё здесь, если расчётный час в полдень? Он вообще обещал уехать рано утром и положить ключ в почтовый ящик… Она внимательно посмотрела на стоящего напротив неё весельчака с мутными стеклянными глазами и поняла, что он не только не был в курсе, сколько сейчас времени, но и навряд ли догадывался, какой сейчас день.

– Вы, случайно, на свой самолёт не опоздали? – поинтересовалась Лена.

– Опоздал, Леночка, опоздал! – мужчина медленно, стараясь изо всех сил, поднес трясущиеся руки к лицу и закрыл ими глаза, словно был на водительской комиссии и демонстрировал психиатру свою способность достать указательным пальцем кончик носа.

– А что это за дырка в стене? – удивилась Лена.

– Дырка, прошу прощения за мой французский, находится в попе, а это, Леночка, технологическое отверстие, – икнул гость. – Я пытался закрепить вечно падающую трубку от вашего домофона, но стена, к сожалению, оказалась слишком рыхлой…

– Понятно… И теперь трубку можно класть в технологическое отверстие, а не вешать, так?

– Ну… – замялся мастер-ломастер. – Это уже как вам будет удобнее.

Лена разулась и прошла на кухню. В сидящей за столом девушке она узнала свою соседку по лестничной клетке, которая напрасно пыталась направить глаза в Ленину сторону и лишь глупо улыбалась тому, на чём они беспомощно остановились, и даже не старалась произнести хотя бы букву, потому что находилась в состоянии абсолютной бессловесности. Лена вспомнила, как при заселении её нынешний жилец, прилетевший из Саратова навестить жену с ребёнком, находящихся на лечении в расположенной недалеко от Лениных апартаментов детской больнице, недвусмысленно намекнул ей на то, что она страшно привлекательна, и тут же пригласил отобедать в каком-нибудь приличном месте, на Ленин вкус и выбор. Со свойственной прямолинейностью Лена выразила сочувствие бедной супруге, которой достался блудный муж и больной ребёнок, на что мужчина лишь пожал плечами.

В раковине возвышалась груда грязной посуды, которая удивила Лену своим количеством. Она даже не догадывалась, что в её арсенале так много чашек и тарелок! Вся эта стеклянная братия махала флажком бабе Федоре, призывая её немедленно переместить их обратно в шкафчик в первозданной чистоте, а не то чашки и блюдца дзинь-ля-ля, по лесам и по полям…

– Через час сюда должны заехать арендаторы, поэтому освободите квартиру, пожалуйста, – соврала Лена, проглотив щекочущие язык слова «выметайтесь подобру-поздорову» и с трудом сопротивляясь искушению взять за шкирку засидевшуюся парочку и мощным пендалем отправить их за порог. – И думаю, вам дешевле будет заплатить мне за мытьё посуды, чем компенсировать разбитую, если вдруг решите помыть её сами.

Лена снова ощутила присутствие нечистой силы там, где люди не только добровольно, но и с огромным удовольствием отдавали своё замутнённое сознание во власть виляющих хвостом голодных сущностей, спешащих скорее попасть в закусочную, чтобы досыта насладиться безумием её шеф-поваров и по возможности устроить там гостиницу, а если повезёт, то и выгнать её хозяев навсегда, приватизировав помещение за ресурсы уже бывших собственников. Лена уже слышала раздающееся из своих гостей громкое чавканье и довольные стоны подселенцев: «Ммммм, какое вкусненькое безумие, сладенькое безволие, пикантная мозговая тухлятенька! Да здравствует князь Тьмы!»

– Ленушшка, канешшна! Простиите, пожалуйста! Слаб, слаб, каюсяаа! Алкоголь, знаете ли, он для слабых… Я оставляю сильным право наслаждаться своей депрессией, – мужчина повернулся к сидящей за столом девушке и с величием дуба, готового вот-вот рухнуть, умоляюще собрал руки перед грудью в «аминь»:

– Наденька, милая, заберёшь меня к себе?

Надя молча кивнула головой, которая, воткнувшись подбородком в грудь, быстро отказалась от бесполезных попыток вернуться на прежнее место.

– Сама встать сможешь, голубинушка моя сизокрылая? Нет, ты не сизокрылая, ты – синеклювая! – и остряк рассмеялся, медленно растягивая своё «ха-ха», эхом отражающееся от каменного дна преисподней, отчего у Лены пополз мороз по коже.

Надя, будто дрессированная собачка, снова дёрнула головой, уже два раза, пытаясь убедить окружающих, что она всё ещё с ними, и Лене показалось, что девушка вот-вот тявкнет, выпрашивая лакомство, и завалится на спину…

К великой радости Лены, операция «выселение» состоялась даже раньше, чем можно было предположить: услышав, что столовка закрывается, рогатенькие натянули вожжи и весело ускакали на своих лошадках на соседнее пастбище. Приступив к уборке, Лена включила аудиокнигу Набокова «Камера обскура» и стала всё больше и больше удивляться болезненной страсти Кречмара, а затем ей в голову закралась обескураживающая мысль: не была ли она несчастна со своими мужчинами только потому, что не сводила их с ума? Похоже, что только потеряв голову, мужчина способен совершать поступки, которые ждут от них женщины. У Лены же ситуация была диаметрально противоположная: она сама выбирала мужчин, от которых сама же и сходила с ума, а затем совершала поступки, которые от неё ждали мужчины… Ох, как же прав был поэт, что «Только тех мы женщин выбираем, которые нас выбрали уже…» Не тех, похоже, совсем не тех партнёров выбирала Лена, то ли по глупости, то ли по бездарности, а может и по судьбе… Судьба вообще вещь удивительная – её не хотят принимать ни счастливчики, ни пострадавшие. Лена вспомнила слова Ретта Батлера о том, что, отталкивая его от себя, Скарлетт отталкивает счастье двумя руками, и у Лены возник вполне логичный вопрос: а сколько рук надо иметь, чтобы притянуть такое счастье? Почему в школах вместе с математикой, письмом и чтением не преподаются предметы, по своей жизненной значимости не уступающие цифрам и символам, например «Основы гармоничных отношений в семье. Способ употребления партнёра и дозировка» или «Правила выбора спутника жизни. Базовые принципы, способ применения и противопоказания», с задачами и проверочными заданиями со звёздочкой после каждого параграфа, а также обязательными экзаменами в конце года? Не сдал – оставайся на второй год, трудись, пока не овладеешь мастерством избегать бесперспективные связи или хотя бы не разрушать светлые надежды ни в чём не повинных прилежных учеников, если сам ты – двоечник и не стремишься преуспеть в построении общества счастливых людей на планете. Неужели стучать указкой по Пиренеям и Кордильерам, распятым на школьной доске, полезнее, чем получать информацию о том, как не влипнуть в историю с далеко идущими последствиями, влияющими на демографию планеты, заполняемость психбольниц, статистику суицидов и умножение забот у приставов, взыскивающих алименты с беспечных папаш, разгуливающих на личной свободе и вызывающих активную подвижность психики одиноких мамочек вроде Лены, которая возникает параллельно с гиперактивной вынужденной подвижностью их тела? Не пора ли принять дополнительные образовательные меры для роста счастливых ячеек общества?

В глубоких раздумьях Лена зашла в ванную комнату вымыть руки после уборки и нечаянно поскользнулась на влажном кафельном полу. Совершив тридцать два «па» в отнюдь не блестящем исполнении, она смачно шлёпнулась на ребро ванной, удивительно квадратное, специально для таких полётов не закругленное, и приземлилась на него специально для такого случая поправившейся спиной… Когда на её голову прилетел карниз для ванной шторки, за которую она отчаянно цеплялась в своем пике, было уже не больно. Потому что до этого уже случилось так больно, так больно, что – Господи, прости! – фразы, произнесенные Леной в эту самую шторку, обогатили бы словарный запас даже того, кто никогда не выражается цензурно. Эх, значит сидят ещё на подкорке! Плохо, очень плохо… Так она и лежала, накрытая с головой этой самой белой шторкой, пока не сообразила, что к такому сценическому образу она пока не готова. После предыдущего курса молодого бойца Лена доползла на четвереньках до дивана, уложившись во все нормативы ГТО, но взгромоздиться на него было не так-то просто. При каждом движении рукой и повороте туловища через Лену будто проходил тысяча вольтовый разряд, в спине что-то хрустело, и голова неоднозначно намекала на то, что готова вот-вот отключиться. Лене послышалось, как из её дома уже опостылевшая кровать фальцетом затянула свое «welcome», и в каком-то бреду, как ёжик в тумане, зовущий лошадку, Лена покинула квартиру-убийцу. Она долго и упорно пыталась впихнуться в салон своей машины, пару раз зацепившись своей боевой головой за косяк. Убедившись в том, что привычная к рулению левая рука способна лишь покоиться на коленях, Лена медленно порулила правой рукой, не привыкшей к таким манипуляциям, по направлению к дому, горячо молясь, чтобы её машина остановилась у её подъезда, а не на пешеходе или в другой машине. «Господи Иисусе, почему??? Что ты хочешь мне этим сказать, к чему понуждаешь, почему опять спина??? Разве я не провела две недели Рождественского поста в молитве, читая Священное Писание и предания Святых Отцов??? Чего я не успела сделать или так и не осознала за две недели своего уединения с Алисой и Няшей? Господи, рёбра на этот раз! Сто процентов, я сломала ребро, РЕБРО, из которого ты меня создал! Из Адамова ребра и для Адама… Ааааа! Понятно! Благодарю…» Лене почему-то пришли на ум слова одной сметливой девочки, обращённые к Богу: «Господи, если бы ты первым создал женщину, тебе не пришлось бы возиться с ребрами!»

…Очнулась Лена в своем любимом кресле на кухне. Когда они с Виктором заселялись в эту квартиру, то до хрипоты спорили за расстановку каждого стула и цветочного горшка, практически ни разу не сойдясь во мнениях. Это была его идея – перетащить кресло с маленькой комнаты на кухню, в уголок напротив телевизора. Вопреки Лениному правилу трех «нет» – нет, нет и еще раз нет, – однажды, вернувшись с работы, она застала своего Пёсу, развалившегося в этом самом кресле на кухне с бутылкой пива и довольным видом. На следующий день, соразмерив свою пятую точку с габаритами кресла, она наложила вето на присутствие посторонних точек и запятых на месте, назначенном Леной быть её престолом, и посоветовала Виктору читать побольше книг и тренировать память, потому что постоянная умственная работа спасает мозг от угасания и приводит к росту дендритов и аксонов. Кресло принадлежит тому, чьей идеей было перетащить его на кухню, а идея, несомненно, принадлежала ей. Пить надо меньше, любимый! С той поры волшебное кресло стало местом притяжения Лены, и, если бы в придачу у него имелся выдвижной столик, как на детском обеденном стульчике, Лена уже давно бы приросла к нему, превратившись в древесный гриб на бархатном стволе мягкой мебели.

…Боль не затихала, и Лене стало очевидно, что надо ехать в «травму». Сама она за руль сесть не сможет, а «скорую» вызывать не хочется: с этим ковидным карнавалом существуют большие шансы подцепить смертельную заразу, и когда ее положат на живот под «ИВЛ» со сломанными ребрами, у нее треснут все остальные, если, конечно, она вообще дождется бригаду. Лена набрала Егорке, но сын не снял трубку; наверное, был на работе. Катюше звонить было бесполезно: даже если бы у дочери был собственный автомобиль, она ещё бы посоревновалась со «скорой» в черепашьем забеге. Ну что, Адам, давай разбираться, это же всё из-за тебя, правильно? Вот и вези меня в травмпункт, уважаемый!

Только сейчас Лена почувствовала, что она смертельно соскучилась по Виктору, и, к огромному своему удивлению, ощутила горячее желание увидеть своего великана. Или уже не своего? Ещё несколько дней назад, общаясь с ним по телефону по поводу таинственного исчезновения Гриши, она не испытывала никаких чувств от слова «совсем». Никаких эмоций не вызвало и его недавнее поздравление с днем рождения в ночном сообщении. Хотя… нет… тогда у неё потеплело на душе! Стоя у окна и любуясь мерцающими звёздами на ночном небе, ей показалось, что долго отсутствующий любимый положил свои тёплые ладони на её плечи… Кстати, Виктор тогда написал: «Столько слов не сказано, столько мыслей не озвучено, но это не мешает мне поздравить тебя с Днём рождения…» Это что за мысли такие, которые могли бы ему помешать поздравить Лену? И где хоть какое-нибудь обращение? Ни имени, ни клички… Она стала для своего возлюбленного безымянной, как солдат в братской могиле? А дивное пожелание «гореть с годами так же ярче, как горит твой деньрожденский торт»? Ухохочешься! Отчего же она тогда растаяла?

Лена держала телефон в руках, задумчиво глядя на до боли знакомое имя в списке контактов. Никакого намека на близкую связь типа «Любимый», «Папулик», «Пупсик» или «Бывший козёл» в контакте не было, но даже просто ЭТО имя рядом с ЭТОЙ фамилией вызвало бурю взрывных чувств, а сердце начало колотиться с бешенной скоростью. Что-то очень пронзительно жаркое вырвалось из её груди и унеслось в космическое пространство со скоростью света, а затем Лена мгновенно почувствовала, что ОНО достигло пункта назначения и вернулось обратно с Витиным запахом, голосом и глазами…

– Через двадцать минут буду, – послышалось на том конце.

И спустя двадцать минут Виктор стоял напротив неё, а Лена, задрав голову, смотрела на улыбающееся лицо рослого мужчины, обрамленное чересчур подросшей бородой, которая нравилась Лене в более коротком варианте; сейчас же ей казалось, что любимый приклеил на своё лицо бороду из чужой гримерки. Но буквально через секунду она уже ощущала себя собакой Павлова, перед которой положили любимое лакомство, и Лена с трудом сдерживалась, чтобы не броситься на шею Виктору и не растворить его ферментами своей души. «Любят не за что-то, а вопреки всему», – не раз повторял Виктор, и сейчас она почувствовала, как кровь в её жилах ритмично проталкивает к сердцу доказательство этой теоремы, готовой вот-вот стать грустной аксиомой.

– Муся, ты чего меня так напугала? Я такие страшные картинки себе рисовал, а ты тут вон, вся такая…

– Здоровая и обалденно восхитительная?

– Ну, типа того…

Они молча стояли в прихожей и смотрели друг на друга. Лена не относилась к числу любителей «посверлить» кого-нибудь взглядом; более того, подобное таинство вызывало у неё глубокий внутренний протест, так как оно являлось инструментом воспитания в руках её отца. Если бы она была собакой, то либо отвела бы взгляд, либо бросилась на смотрящего и укусила за ногу или за что-нибудь другое, до чего смогла бы допрыгнуть. Но собакой Лена была только по гороскопу, поэтому она поступила по-человечьи и нарушила молчание.

– Отвези меня в «травму», пожалуйста, надо сделать снимок. Дай Бог, чтобы всё обошлось… Надеюсь, это просто сильный ушиб.

Но ничего не обошлось. Снимок показал два сломанных ребра, и травматолог прописал Лене кучу лекарств и постельный режим.

– Останься со мной, – робко попросила она Виктора, когда он привёз охающее и крёхающее тело обратно домой. – Свари свой вкусняцкий студень, ты же у меня виртуоз кулинарного искусства! Чтобы сломанные косточки быстрее срастались… – Лена стояла напротив своего спасителя, вытянувшись в струнку и поджав лапки, как сурикат, по-ребячески растягивала слова и по-детски наивно заглядывала Виктору в глаза, пытаясь пробить прозрачную, но твердую и холодную стену, которая ощущалась между ними.

Виктор не охотно согласился и отправился в магазин, а она не спеша уложила себя в кровать, которая, похоже, имела твердое намерение стать частью её вечно больного туловища, и натянула на замёрзший нос одеяло. Внезапно Лена ощутила давно забытое внутреннее спокойствие и блаженство, какое за полгода ей и не снилось! Милый её сердцу Пёса рядом, теперь он никуда не исчезнет, будет заботиться о своей беспомощной поломашке, и они проведут морозную зиму вдвоём под одним теплым одеялом! Вместе встретят Новый Год, согреют свои одинокие душеньки, и её дурацкий сон не сбудется… Правда, Витя ведёт себя довольно странно, не так, как обычно бывает после их долгих разлук… Не обвис на ней влюблённым Квазимодой даже тогда, когда вытряхивал Лену из узких джинсов, обнажив её голые ноги, уходящие в волнующую бесконечность. Она вдруг вспомнила, как в зоопарке они с Гремлином закрывали рукой глаза маленьким девчонкам, Катюше и Машеньке, перед клеткой с огромным мандрилом, заинтересовавшимся игривой самочкой. Сейчас Лене, отвыкшей от ласки, почему-то отозвалась роль игривой самочки, несмотря на сломанные рёбра, а вот её любимый, похоже, сосем от неё отвык. Единственное, что привлекло Витино внимание, когда он стянул с неё джемпер, были две длинные голубые полоски тейп-ленты, приклеенные Любашей на Ленину больную спину.

– О, тебя облизал аватар? – изумился Витя.

– Что-то вроде того…, – отозвалась Лена. – Любаша приклеила.

– А чего так криво?

– Наверное, потому что я пришла к ней скрюченной, как символ американской валюты! Значит, так надо, – проговорила Лена, наконец узнав, как расположены тейпы на её спине.

– Да нет, твоя Любаша просто косая! – выпалил Пёса…

С урчанием и восхищенными стонами уплела Лена две тарелки умопомрачительного горячего хаша, остальное разлилось по посудинам и отправилось в холодильник превращаться в студень. Они смотрели телевизор и болтали ни о чём. Как в прежние добрые времена, Лена откусывала краешки свиного стейка с Витиной тарелки, оставляя на себе и постели жирные пятна, а Виктор, по своему обыкновению, запенивал обильную трапезу пивом. Лена поглядывала на раздувающийся живот своего ненаглядного и пыталась представить, в какой цвет окрасятся стены после того, как натянувшаяся кожа на круглом дирижабле под Витиной грудью лопнет от критического превышения допустимого растяжения.

– Хочешь пивка? – протянул Витя бутылку Лене.

– Нет, спасибо, сегодня пятница …

– Ну, хаш же ты наворачиваешь и стейк мой лямзаешь! – хмыкнув, возразил Витя.

– Я сегодня пострадавшая и нуждаюсь в коллагене для срастания косточек! – ответила Лена, но тут же отставила свою тарелку. – Да ну тебя!

– Ладно, не хочешь пива, как хочешь, помирай здоровенькая! – пробубнил Виктор.

– Вопрос веры не в том, что ты ешь или не ешь, пьёшь или не пьёшь в постные дни. Тем не менее, в пищевом посте я вижу определённую жертву, которая приносится в благодарность Спасителю за все его блага. А обуздание желаний своих вкусовых сосочков прекрасно воспитывает волю и является отличной тренировкой для обуздания животных инстинктов и страстей. Воздержание – ключевое понятие для духовных достижений и побед, в том числе и над собой, – непринуждённо, словно не стараясь убедить, а просто выражая неоспоримый факт, отчеканила Лена.

Витя абсолютно бесстрастно сопровождал её пылкую речь бульканьем пива, которое проталкивалось в страждущий пищевод ритмичными движениями кадыка. Потом он повернулся к Лене и вяло улыбнулся:

– Давно я не слушал твои проповеди! Посты были придуманы для монахов, чтобы их истощённый организм не заскучал по плотским утехам и не унёс их из монастыря обратно домой, где им не придётся ежедневно закатывать глаза к небу и делать отчёт о проделанных грехах, но можно будет заняться чем-нибудь поприятнее!

Поймав на себе испепеляющий взгляд Лены, Виктор примирительно погладил её по руке и сказал:

– Муся, ну как же народу не расслабляться в конце трудовой недели? У нас вся страна пьёт в пятницу!

– Может, поэтому у нас вся страна до сих пор и не может уразуметь, отчего у её многострадального народа такая горькая судьба? В пятницу был распят Христос, это день великой скорби, а у нас вся страна жрёт, пьёт и веселится!

– Ну и что? А в среду Иисус был предан Иудой, однако немцы, живущие лучшего нашего брата во сто крат, в этот день в единодушном бесстыдстве рассиживают в пабах и погребках и хлещут бирку, – последнее слово для Вити сработало, как команда «пли!», и он тут же потянулся открывать очередную бутылку пива. – Воздержание… Не здесь, на бренной Земле, где созданным из плоти и крови существам требуется и еда, и секс, и прочие удовольствия!

– Но функция получения удовольствия с помощью изменяющих сознание веществ не закладывалась при создании плоти! – горячо возразила Лена. – Мы умеем радоваться мелочам до тех пор, пока не взломаем свою «Сим-Сим» и не обезумим от её несметных «богатств», не принадлежащим Богу, но дьяволу. Естественная радость похожа на ныряние за жемчугом: радость находки не лишает человека умения нырять, в отличие от подаренных жемчужных бус. Более того, одаренный товарищ быстрее склонен прийти к выводу о том, что нырять и вовсе необязательно, и в ожидании новых драгоценностей выпадает из процесса их добывания! Лишая себя радости находиться в процессе деятельности, он погружается в процесс бездействия и мучительного ожидания, как ты: живёт от одного кайфа до другого, увеличивая дозу, ничему в промежутках не радуясь, потому что интенсивность не та!

– Во-первых, ныряние далеко не всегда и не всем приносит удовольствие, а во-вторых, только дураки радуются одной жемчужине, за которой надо толкать своё тело на опасную глубину, а умные приобретают их на суше, пусть и за деньги. И с этим ничего не поделаешь… А то, что в пост ещё и супружеская близость возбраняется, вообще ни в какие ворота не лезет! Что прикажете делать не отягощенным монашеским уставом здоровым мужикам, которым каждое утро дружок по лбу бьёт? Как им сорок девять дней объяснять, что идёт Великий пост?

– А вы с дружком что, не вместе? Я думала, вы с ним заодно! – съехидничала Лена.

– Птички и зверушки в календарь постов не заглядывают, едят и размножаются, когда им захочется! – пропустив Ленино замечание, продолжил Виктор.

– А ты себя к кому относишь – к индюкам или обезьянам? – прищурившись, спросила Лена.

Вместо ответа она услышала лишь презрительное фырканье.

– Фыркаешь ты, как человек… – менторским тоном заключила Лена. – Так и мысли тоже человеческими категориями, а не животными! Тебе известно, что Бернард Шоу был вегетарианцем и дожил до девяноста четырёх лет? Когда у семидесятилетнего писателя осведомились о его самочувствии, он ответил, что оно замечательное, но посетовал на врачей, надоевших ему из-за постоянных прогнозов о возможности скорой смерти из-за отсутствия мяса в рационе. Двадцать лет спустя, когда писателю вновь был задан тот же вопрос, Бернард Шоу весело ответил: «Прекрасно! Меня больше никто не беспокоит, потому как врачи, утверждающие, что я умру без употребления мяса, умерли сами». А с супругой, между прочим, у него были платонические отношения, и спиртное его совсем не интересовало, что вовсе не помешало ему радостно и без всяких расширительных сознание средств стать гениальным писателем.

– Хорошо! Не будем обсуждать гениев, не всем из них удается умереть вне стен сумасшедшего дома… И не вижу ничего удивительного в том, что негениальная плоть хочет плотского! Станем духами – будем желать духовного… Вот ответь мне: не в Библии ли написано, что человеку надо быть как птице: не заботиться о том, что поесть и что одеть, и о завтрашнем дне, ибо Господь все устроит? – не сдавался Витя, пытаясь увести Лену в другую сторону.

Лена залилась хохотом.

– Это многое объясняет! Хоть чего-то ты придерживаешься из Писания!.. «Имеющий уши – да услышит, имеющий глаза – да увидит, имеющий разум – да осознает». Интересно, что имеешь ты? – Лена тихонько толкнула в мягкий бок своего Пёсу.

– Так, я бы попросил вас своим бревном в мою соринку не тыкать!

– Животные в процессе своего развития, – раздухарилась Лена, – нарабатывают энергии самосохранения, а человек призван нарабатывать высокие энергии для перехода в Царство Небесное!

– Человек – существо страстное! Огонь желаний разгорается в нас и движет нами, заставляя идти вперёд, сдвигая горы на своём пути и творить свою реальность! Без страсти мы давно бы превратились в пауков, которых хватает только на плетение паутины и поедание незадачливых букашек, – кадык любимого снова блаженно затанцевал под смачное бульканье пива.

– Ого-го, какое страшное заблуждение! – воскликнула Лена. – Страсть – это когда чешущееся место расчёсывается когтями, раздирая тело в кровь. Страсть – это упавшая свеча, ровный огонёк которой начинает поглощать всё вокруг, сжигая дотла. Это незакрытый кран полезного элексира, который, превратившись из ценных капелек в ручей, становится ядом. Это жадная радость, вышедшая из берегов и превратившаяся в боль, затопив огромные прибрежные территории; это заколдованная дудочка, заставляющая человека плясать до тех пор, пока он не упадёт бездыханным. Страсть начинается с малой скорости разгоняющегося автомобиля, которая стремительно набирается, приближаясь к ограничительным параметрам, выходит за их рамки и в конце концов убивает своего водителя и не в чем не повинных созданий, встретившихся на его пути…

Виктор сморщился и нацелил пульт на телевизор, прибавив звук, чтобы заглушить монолог выступающей под своим ухом. На широком экране горемычный пассажир огромного космического корабля, проснувшись от сбоя системы в своей капсуле, где провёл в анабиозе тридцать лет, в отчаянии носился по роскошным пустым интерьерам, пытаясь найти хоть одну живую душу. Остальные пять тысяч пассажиров, включая экипаж корабля, довольно похрапывали в своих стеклянных колбах, запрограммированных разбудить туристов еще через девяносто лет, когда корабль достигнет далёкой планеты, на которой будет строиться новый мир. Бедняга бегал уже десять минут и оброс бородой и копной волос, потому что в фильме прошёл целый год. Витя с завистью наблюдал, как бармен-андроид с утра до вечера наполнял одинокому страдальцу стаканы виски, и мечтал оказаться на его месте, не догадываясь, как прекрасно Лена понимает бедное одичавшее существо. Когда же отчаявшийся мужчина взломал капсулу и разбудил спящую в ней красивую блондинку с точёной фигурой и длинными ногами, Виктор окончательно сник. После пяти минут безжалостной борьбы между лютой завистью и чем-то ещё, о чём Лена, по всей видимости, не знала, Пёса провёл остальное время просмотра в напряжённом ожидании: когда же счастливчику надоест белокурая писательница и он разбудит аппетитную, пышногрудую рыжеволосую красотку, которая мирно посапывала в одной из капсул, не подозревая о сладострастии Лениного возлюбленного…

– Нравятся западные тётеньки? – она вопросительно пихнула в бок Виктора.

– Вовсе нет! Они только в кино красивые, а живьем – без слёз не взглянешь: сразу понимаешь, где была инквизиция…

– Тогда сыграем? – Лена блеснула озорными глазами на Виктора. – Чем закончится фильм?

– Всё понятно – крендель разбудит рыжую бестию!

– Нет, не думаю! Будет так: когда все пассажиры корабля проснутся, по кораблю будет разгуливать многочисленна толпа потомков бессонной парочки.

Конец фильма оказался неожиданным. Проснувшийся экипаж обнаружил на корабле райский сад с пышной зелёной растительностью, по которому бегали козы и куры под многоголосное пение птиц. Информации о том, где снующие здесь и там роботы закопали тела почившей пары, не было даже в титрах. Звонкий женский голос за кадром объяснил непонятую мораль следующим образом: жить надо здесь и сейчас, не ожидая, когда наступит лучшее будущее, и максимально наслаждаться каждым мгновением жизни. Кто бы спорил, но не Лена! Молодцы, у этих счастливчиков получилось…

– Опять эта западная гнилая идеология! Child-free общество! – распалился Витя. – Каждый уважающий себя космический путешественник непременно кладёт в свою сумочку противозачаточные таблетки! Я вообще удивляюсь, как этот чувак вместо писательницы бородатого мужика в шортах не разбудил!

– Знаешь, – поразмыслив, протянула Лена, – а есть ли смысл для ныне существующей цивилизации стремиться обзаводиться детьми, по крайней мере, пока она проявляет себя в формате, враждебном Богу, Земле и друг другу? Ведь мы облепили собой земной шар не как легкокрылые бабочки, медоносные пчёлы или трудолюбивые муравьи, которые экологично и в гармонии с природой сооружают огромные муравейники, а как мухи, оставляющие за собой грязные и вонючие следы. Мы загадили нашу голубую планету нечистотами и высосали из неё все живительные соки, вместо благодарности отравив её плодородное тело ядами, на изобретение которых не жалели ни ресурсов, ни времени и которые выплюнули в воду, воздух и в лучшем случае закопали, а то и просто бросили разлагаться на земле! И всё почему? Мы в опасности и умираем от жажды и голода, от жары и холода?! Нет! В опасности та территория, на которую нас поселил Господь, которую постелил нам под ноги, чтобы мы «плодились и размножались», а мы не просто перевыполнили свою задачу, мы стали ненасытными паразитами, которые жадными глотками высасывают кровь из невинной жертвы, не выпуская своего жирного хоботка ни на минуту, и не за горами то время, когда нас раздует до несовместимого с жизнью предела и разорвёт! Что же за странная сила движет нами? Жажда обладания всем и всеми, подстёгиваемая нашими ненасытными прихотями и желаниями: мы одержимы стремлением жить лучше, каждую минуту своей жизни мы хотим жить ещё лучше, бесконечно лучше! Но наша земля-матушка – не безостановочно рожающая пчелиная матка, да и нам не приходило в голову хоть ненадолго примерить роль рабочих особей высокоразвитой пчелиной семьи. Мы не считаем нужным даже частично восполнять ресурсы нашего вселенского дома, которому приписываем святую обязанность бесконечно нас ублажать! Напротив, мы рубим его как кочан капусты, и квасим, квасим, не замечая гнилой предупреждающий душок! Человечество сегодня играет в одну-единственную игру: вы-ка-чи-ва-ни-е и вы-ка-ла-чи-ва-ни-е всего, что можно увидеть и тут же захотеть, или чего нельзя увидеть, но хотеть ещё больше: славы, почёта и энергетических ресурсов другого. Мы были задуманы как подобие Божие, но мутировали и превратились в вирусы в буквальном смысле этого слова: две тысячи лет назад на Земле было триста миллионов людей, тысяча лет назад – четыреста миллионов, итого прирост населения составил сто миллионов людей за тысячу лет! В восемнадцатом веке нас становится миллиард, в середине двадцатого – два с половиной миллиарда, и бабах! За последние семьдесят лет количество людей увеличивается более чем в три раза, и человеческая раса представлена уже восемью миллиардами особей! Которые могли бы стать возделывателями и украсителями нашей плодородной планеты и духовном, и душевном, и физическом смысле… Но, увы, мы не желаем быть садоводами, украсителями и земледельцами, но хотим быть кукловодами, вредителями и землевладельцами! А что такое семьдесят лет для Вселенной, да что там для Вселенной – для нашей маленькой Земли? Как одна секунда для человека! Глядя на нас, коронавирус от зависти и злости делает себе харакири!

Виктор взглянул на Лену безразличными сонными глазами.

– Давай без высокой греческой риторики! Ничего особенного коронавирус не делает, он просто на нашу планету пришёл, чтобы её от облепивших мух избавить, как ты изволила выразиться… А то, что ты объявила крестовый поход против размножения человечества, я и так знаю, иначе ты давно бы родила мне маленького картавенького Витечку!

Лена уставилась на своего Пёсу и открыла рот, который прицелился в Виктора, чтобы выстрелить в него хоть и страшно обидными словами, но от всей души. Виктор встал с кровати и, словно не замечая Лениной реакции, лениво потянулся.

– Есть у нас в аэропорту один таксист-философ… Вас бы друг напротив друга посадить и шахматные часы посередине поставить, чтобы они вперёд вас отбросили стрелки от нескончаемой полемики. Намедни этот умник провел для всех присутствующих политинформацию на тему «золотого миллиарда». «С нашим уровнем духовного развития, – говорит, – надо установить государственное регулирование рождаемости населения, снижая его до минимальных количественных показателей и повышая качественные. Тогда избранные родители, получив долгожданное разрешение обзавестись ребёнком, будут относиться к нему как к бесценному сокровищу, а не как к стихийной воронке, засасывающей лучшие годы их жизни. У них непременно возникнет желание окружить своё драгоценное чадо вниманием и заботой вместо скандалов и вечных недовольств, приучая ребёнка к труду и творчеству, а не к протиранию штанов за компьютером, который видится большинством пап и мам чудесной альтернативой родительской обязанности проводить время со своими детьми. Только так можно вывести нынешнюю цивилизацию из тупика, в который она упёрлась. Современной фармацевтической промышленности следует снять с конвейера многотиражные противозачаточные средства короткого действия и запустить в производство одноразовую противозачаточную вакцину с пожизненным сроком действия, а вместе с ней и антидот для достойных потенциальных родителей. Так мы положим конец абортам, «залётам» пьяниц и наркоманов, появлению внебрачных детей и размножению не способных прокормить даже себя нищебродов, и…

– …плебеев», – не выдержала Лена. – Ваш философ Гальтона начитался, двоюродный брат которого вывел теорию эволюционного развития. И с евгеникой человечество давно знакомо, особенно она приглянулась Гитлеру. Если мы говорим с позиции человека разумного, то мысль твоего политинформатора отнюдь не гениальна! Ещё Пушкин сказал, что «гений и злодейство не совместимы»!

– Разве? А мне показалось, что именно эту злодейскую идею ты мне попыталась только что втолковать, только через цифры и пафос… Знаешь, чтобы не стать окончательно и бесповоротно включенным в твой список бездуховных тупиц, хоть я чувствую, что моя кандидатура уже давно там на почётном первом месте, скажу тебе следующее: мне тоже интересно узнать, как всё устроено. Почитываю иногда всякие всячины, которыми интернет забит по самую завязочку. После смерти – институты духовного мира, кураторы, идеи, иерархии, законы, правила… На самом деле, всё это является созданием наших Высших Я. Древние говорили: майя тут, майя там. Мы просто играем в многомерности, всегда и везде, в придуманном пространстве, чтобы потешиться. Даже рай и ад представляют из себя не больше, чем уровни бытия, другими словами – уровни нашей игры. Я был однажды за пределами всех миров, со своим Духом, и видел отношение Духа к этой игре: светлое, чистое и беззаботное, без «хорошо» и «плохо». Такая Божественная игра в накопление неповторимого опыта, а всякие кармы и прочая глупость придумана уже нами, хотя и мы, по сути, тоже выдумка, которая, в свою очередь, придумывает различные правила лишь для того, чтобы игра была интереснее, а потом занимается самоистязанием, чтобы их выполнять…

Лена грустно покачала головой:

– Всё-таки допился до ручки! Творческие чертяги тебе попались… Видать, недавно их в ад засосало…

Витя ещё раз потянулся и направился к выходу из комнаты. На пороге он обернулся:

– Другого я от тебя и не ждал! Сиди в своих древних манускриптах дальше! Лично я до пятнадцатой главы Библию дочитал, и мне хватило. Дарт Вейдер рядом с библейскими иудеями невинно собирает пирамидку в детской комнате с пустышкой во рту!

– А ты сам-то кто, на минуточку? – Лена прыснула со смеху. – Такой же иудей, только сегодняшний. Не понравилась история своих предков? Не слишком почтительно с твоей стороны! Что касается «древних манускриптов», то Ветхий Завет показывает нам историю развития человеческой цивилизации, повествуя, как люди продвигались в выполнении своего целевого назначения, вырастая из животного состояния до состояния человека нравственного, который затем должен достигнуть состояния творца, действующего уже на душевном, ментальном и духовном уровне. Потому и пришёл на Землю Спаситель, чтобы оставить подросшему человечеству уже Новый Завет.

– Ладно, бесполезная перебранка у нас с тобой, – Виктор устало махнул рукой. – О Грише ничего не слышно?

– Нет… Полиция осмотрела его квартиру, взяла на экспертизу клок Гришиных волос и зубную щётку. Чем это поможет, не знаю, если только для опознания трупа… – Лена осеклась.

Виктор громко вздохнул.

– Дверь закрывать, или ты соскучилась по моим божественным кантатам?

– Нет, не соскучилась! Когда тоска брала за горло, бежала на железнодорожный вокзал и слушала громыхание товарного поезда…

– Тогда спокойной ночи! Буду развлекать храпом Кешу в кадке, он парень нормальный, с крепкой нервной системой.

– Лишь бы он к утру не пожелтел, – пробормотала вслед уходящему Вите Лена.

Она лежала с открытыми глазами, пытаясь отмахнуться от незнакомого и леденящего душу ощущения невыносимого холода, которым наполнилась комната. Лена долго ворочалась, пытаясь найти мало-мальски удобное положение, но, к несчастью, самое удобное «рёбропереломное» положение оказывалось самым неудобным положением в «доребропереломном» периоде. Странно, кого Витя отправил к ней вместо себя? Что за Чип и Дейл пришли ей на помощь? Это истукан какой-то, а не Пёса. Он не сказал ей ни одного тёплого слова, в его глазах не промелькнуло ни одной искорки, и вообще, Витя был больше похож на окоченевший труп коня, которого загнал жестокий всадник. Кто же был этим всадником? Она сама? Или… Лену бросило в жар от одной только мысли, что Господь услышал её молитвы и послал Пёсе другую женщину. Почему она только сейчас об этом подумала? Черепахомысль наконец-то удосужилась почтить визитом её мозг и угнездилась в нём, лениво пожевывая капустный лист. Не-не-не, мы так не договаривались, а как же ребра? Это же специально так сделалось, ну зачем тогда надо было ребра ломать, ведь последние четырнадцать лет у Лены был только один Адам! Что-то здесь не так…

Утро стало дублёром предыдущего вечера: завтрак – скучное кино – болтовня ни о чем – «пока, я поехал в аэропорт врастать в землю в надежде поймать желающего отдать за трехкилометровую поездку на такси столько денег, сколько стоит фото полуобнаженной Моники Беллуччи»… Пытаясь сильно не расстраиваться, Лена предусмотрительно влила слёзы в подушку, а не прямо на пол у захлопнувшейся за Виктором двери, чтобы, не дай Бог, в очередной раз не поскользнуться и не расшибить на этот раз голову, что было бы вполне логично, ведь что тонко, то и рвётся. Кривые диаграмм всех Лениных состояний наперегонки рванули вниз. Вчерашние проблемы померкли перед свежесломанными ребрами и разлившимся по душе паводком новой боли и отчаяния. Всё постигается в сравнении; как оказалось, нет предела невезенью. Хотя выбранное слово абсолютно не подходило для описания темноты и духоты глубокого чувственного колодца, в которое провалилась Лена. На ум тут же пришло другое слово, думать которое ей совсем не хотелось. «Хрусть-хрусть», – поддакнули ребра, «пшик», – отозвался съёжившийся мозг, «тук-тук… вынуждено согласиться», – стыдливо вздохнуло сердце…

– Так, ребята, отставить панику! – неуверенно приказала Лена и тут же в истерике заметалась по квартире, не обращая внимания на острую боль и исполняя соло степного джейрана, сотрясая воздух душераздирающими звуками… Иссякла Лена только под вечер, заснув с размазанными по лицу слезами и соплями. Если бы перепуганный Няша, который всё это время безуспешно пытался успокоить свою горемычную хозяйку, хоть немного разбирался в живописи, он, безусловно, не смог бы не заметить поразительное сходство своего божества с княжной Таракановой и осознать всю трагедию происходящего. Но в Няшиной жизненной галерее висел только один портрет: «Любимая и неповторимая подательница всего», и сейчас на этом самом портрете маячил жалобно постанывающий и подергивающийся в тревожном сне образ. Поэтому Няша, как истинный художник, накрыл его своей длинной пушистой кистью с мольбертом в придачу, которому Лена не особо обрадовалась бы, но она была в царстве Морфея, и чем она там занималась, известно было только одному Морфею…

Проснувшись на следующее утро, Лена долго сверлила взглядом потолок, на котором ей очень хотелось найти инструкцию хотя бы на предстоящий день. Рука вовсе не собиралась делать крестное знамение, а рот будто был заклеен пластырем. Лена почувствовала себя забальзамированной египетской мумией, обмотанной затвердевшими бинтами и планирующей провести ближайшее тысячелетие в сырой и мрачной пирамиде своего отчаяния.

«Ну уж нет», – сказала сама себе Лена и тут же ойкнула от боли, вытаскивая руку из-под одеяла. «Всё это мы уже проходили тысячу раз». Она потянулась к телефону. Совсем недавно на любимом канале ей очень откликнулось одно высказывание. Так… Вот! «Нет другого способа вырваться из плена служения своему физическому телу и вечно бурлящему уму, кроме молитвенного действия. Только молитва завязывает глаза нашему беспокойству, вызванному хаосом каждодневного переплетения событий, который мы со всех сил пытаемся упорядочить своими мыслями и действиями, сливая колоссальный поток энергии в то, что никогда не закончится, а также в вытекающие из этой анархии чувства и эмоции. Это огромное ОНО держит нас своей когтистой мохнатой лапой, которую мы старательно, но безнадёжно пытаемся расчесывать каждый день. И только молитва, устремленная вверх, уносит нас из нашего низшего Я, привязанного животными инстинктами к земле и обреченное на быстрое уничтожение после нашего ухода с неё, и помогает продираться вверх, заполняя несгораемые тонкие тела светлой энергией, которая поднимет нас к Богу. Только молитва питает наше Высшее Я, только она тормошит и будит нас, и по нашему пробуждению открывается заслонка, тяжёлым грузом лежащая на нашей голове и дно которой, обращенное к небу, уже изжарено Божиим светом. Нет другого способа дать возможность двум светлым потокам энергии встретиться друг с другом и усилиться, соединив Небо и Землю. Человек там, куда направлено внимание очей его сердца, которое через перекладины молитвенных слов карабкается по верёвочной лестнице к Богу, как утопающий в морских волнах карабкается в вертолёт к спасателям, нашедшим его»…

Всё пройдёт, и это тоже! Лишь Бог вечен, как и душа, которую он создал, как и молитва, которую у нас никто не отнимет. Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя, грешную!

Глава 4.

Прошло несколько дней. Следуя совету Сергея Лазарева возлюбить свою болезнь, которая посылается нам для исправления нашего характера и призвана вынудить нас начать поиски её первопричины, Лена стала внимательно прислушиваться к голосам своего внутреннего мира, пытаясь понять, что там не так. Не так оказалось практически всё, судя по стонам, которые доносились из глубины её души. Так, наверное, стонут души, оказавшиеся в аду. Периодически её воображение рисовало картину «Страшный Суд», которую Лене посчастливилось видеть собственными глазами на алтарной стене Сикстинской капеллы в Ватикане, когда она впервые в жизни отправилась за границу. Стыдно сказать: деньги на поездку в Италию она выиграла в казино! В те времена для путешествий не требовались баснословные деньги, и поездка в Европу обходилась баснословно дёшево по нынешним временам. Сейчас за такие деньги возможно лишь скромно отдохнуть недельку в зеленогорском санатории на берегу зеленоводного Финского залива и вернуться домой загорелым Шреком, причем Шрек гарантирован, а загар – нет. Ленина поездка в Италию состоялась за год до технического дефолта 1998 года, когда государство отказалось платить по своим долгам, а заодно прекратило контролировать валютный курс. Правительственный страус вместе с головой целиком ушёл под песок и начал прокладывать там подземные ходы, а рубль рухнул, как подкошенный, и за несколько дней подешевел более чем в три раза. Именно тот дефолт подвёл черту под лихими девяностыми, показав необходимость обновления элит и став отправной точкой к нулевым годам… К слову сказать, расчеты при продаже недвижимости в то время производились именно в валюте, соответственно и гонорары риэлторы получали в долларах. Поэтому Лена всего за один день неожиданно для себя разбогатела аж в три раза! Это был практически единственный случай в жизни, когда фортуна улыбнулась ей не кривой улыбкой, но вспоминать об этом Лене было неудобно, так как того, кого судьбина одарила кривой ухмылкой, оказалось в тысячи раз больше, и чудом не пострадавшая ощущала себя чуть-ли не причастной к этому безобразию… Ведь дефолт положил конец светлому периоду, когда люди из последних сил старались не терять надежду на доброе и справедливое будущее, которое птицей фениксом вот-вот должно было восстать из пепла бывшего Советского Союза, а в результате оказалось погребенным в кострище сгоревших надежд. По закону парадокса, в те смутные времена Лена финансово процветала благодаря многочисленным сделкам, от которых невозможно было увернуться, потому что они падали на голову даже ленивым, и чувствовала себя счастливой на всех фронтах своей молодой кипучей жизни. Именно тогда, в необыкновенно противоречивое «додефолтное» время она повадилась захаживать в казино с Гремлином и Петром, который, наблюдая за Лениной игрой, частенько называл её «азартным Парамошей».

Вспоминая сейчас о пристрастии к рулетке, Лена почти уверенно отнесла бы ту себя к игроманам, хотя игроманами принято считать тех, кто живет без штанов под берёзой и обгладывает с неё кору, потому что жить больше негде и питаться больше нечем, всё осталось в кассе казино. Не говоря уже о критических ситуациях, когда игроманы дважды неудачно бросают кости: сначала в казино, а потом с крыши… Привел Лену на этот доселе незнакомый аттракцион денежной карусели один из членов совета директоров агентства недвижимости, в котором она работала. Да не её одну, а целую толпу коллег-зевак! После пяти минут наблюдения за игроком зрители взорвали тишину казино дружным изумлённым возгласом, увидев, как металлический шарик закончил свой стремительный бег на отметке «ноль», а крупье с невозмутимым видом произнёс загадочное слово «зеро» и придвинул высокую башенку из зелёных фишек к одной единственной, стоящей на треугольнике с цифрой «ноль» посередине. Энергия огненного астрологического знака мгновенно вспыхнула в Лене и начала лизать её своими пламенными язычками изнутри, зажигая жажду острых ощущений, которая вновь и вновь стала заманивать Лену в казино. К счастью, это пламя не спалило финансовые возможности своей заложницы. После того, как однажды Лена умудрилась за один визит оставить в кассе казино всю свою менеджерскую зарплату, ею тут же была осознана опасность, таившаяся за далеко не безобидной игровой страстью. С тех пор она не брала с собой больше двухсот долларов, и эта мера спасла её от разорения, ведь до изобретения банковских карточек, пришедшим спустя много лет на смену конвертам под матрацами и самодельно вырезанным карманами в трудах Маркса и Энгельса или в Большой Советской Энциклопедии, коварных пластиковых казначеев, всегда готовых незамедлительно вывалить весь бюджет из своей плоской груди «нараспашку», было ещё как до Луны.

Лена вспомнила роскошные интерьеры казино «Конти», где Питерская элита опустошала свои раздутые карманы, в которых, как в рыболовных снастях, оседали обитатели полноводной денежной реки, прорвавшей плотину дозволенного, для удовлетворения щекотливого чувства азарта и осуществления туманной перспективы сказочного выигрыша. Хотя последнее относилось больше к самой Лене, нежели к баловням судьбы. Именно она подсознательно желала феерического везения, за которым последует судьбоносное обогащение, после чего её жизнь никогда не будет прежней. Однако такого с ней не случилось ни разу: Лена то слегка проигрывала, то слегка выигрывала, и общий счёт в битве с казино находился на отметке «ничья». Зато свидетельницей взлётов и падений публичных лиц: актеров, радиоведущих и музыкальных исполнителей она была не раз. Приставленные к виску крупье пистолеты или вытряхнутые на их голову пепельницы, щедро притушенные игристым вином; опрокинутые стулья и внезапно сломанный нос, случайно оказавшийся на траектории движения кулака разгневанного проигравшего, пришедшего угощаться, а не угощать; выпученные глаза на раскрасневшемся лице и перекошенный рот, выплёвывающий неологизмы девяностых вместе с пивом или виски «за счёт заведения», которое перед тем, как обобрать до нитки своих посетителей, вежливо и учтиво их угощало… Разнокалиберные происшествия в приключенческо-криминальном жанре внезапно устроили чехарду в Лениных воспоминаниях. В нос ударил специфический аромат воздуха, в котором перемешались нотки дорого парфюма, свежих банкнот, стойкого табачного дыма, шампанского и горячего азарта. Перед глазами растянулись ряды столов, обтянутые зелёным сукном, на которых веером разложены карты или пестрят разноцветные жетоны на черно-красных тридцати шести клетках, прицепленных, словно вагончики, к гордой зелёной, тридцать седьмой, зеро… Монотонный звук шустрого шарика, бегающего по окружности рулетки, сменился на щелчок, говорящий о том, что беспощадный для большинства и благодетельный для абсолютного меньшинства выдохшийся бегун выбрал, наконец, число, успокоившее его и возбудившее тех, кто сделал на него ставку. Предмет под смешным названием «долли», напоминающий совсем не овечку, а шахматную ладью, по рулеточной сути выполняющий функцию короля или молоток судьи, ловким движением руки крупье водрузился на кучку синих жетонов, в то время как другая рука не менее ловко сгребла в «банк» всю «болдинскую осень» с других квадратиков, бережно обходя две черные с золотым ободками фишки, поставленные сплитом на триумфальное число и по своему номиналу равные двадцати синим башенкам… Наверное, такое овечье название долли получил от блеющего звука, которые издают проигравшие, проводя взглядом закристаллизованные в жетонах уже бывшие когда-то свои деньги.

Смешные люди! Смешной была и Лена в своих фантазиях, возлагая надежду на счастливый случай, который, подобно взмаху волшебной палочки, поднимет уровень ее жизни выше, раскрасит картинки вокруг неё в новые яркие тона и запустит в ленту кинофильма её жизни потрясающие кадры, на фоне которых Великий Гэтсби окажется просто таджиком на стройке! Если такое с кем и случается, то чаще всего это ловко установленный капкан Мамоны, предназначенный для того, чтобы мы скорее закончили своё пешее путешествие по тернистому пути восхождения к Богу и запрыгнули на подножку поезда, уносящего своих пассажиров в бесконечный тур бесконечного удовлетворения бесконечных желаний… Ещё никто кротко и безмолвно не положил лихие деньги к ногам Бога, задав Ему вопрос: «Господи, как Тебе угодно, чтобы я ими распорядился?» Бдительный Мамона никогда не позволит такому произойти и быстро залепит редкого счастливчика изнутри липкой лентой, на которую не замедлят налипнуть благие помыслы, словно мухи. Потом он небрежно выдернет её своими пухленькими пальчиками и с отвращением выкинет, как выкидываем мы нечистоты в помойное ведро, оставив отфильтрованного обладателя финансовых возможностей на службу своим желаниям, для которых после Мамонова клининга освобождается огромное пространство…

Лена встряхнула головой. Хорошо, что игровые заведения запретили. Ну, или сделали вид, что запретили, уведя казиношных партизан в глубокое подполье. Партизанские тропы не сильно привлекали её, но вот если бы вместо них до сих пор сохранились бы ковровые дорожки, возможно, они были бы не прочь обвиться вокруг Лены змеями-искусителями…

Она подошла к зеркалу, чтобы завернуть себя в более безопасный предмет – большой платок. За несколько последних дней Лена приспособилась туго, но ласково и с любовью, заматывать свои больные ребра, чтобы передвигаться с ними на близкие и далекие расстояния, стараясь делать это максимально бережно и только в случае необходимости, к которой относилась текущая сделка. Вообще, в Ленином возрасте все нормальные люди начинают относиться с своему телу бережно, потому что оно у них ЕЩЁ есть, в отличии от молодых и задорных, у которых оно есть навсегда.

Ленин клиент заехал за ней на своей машине и успел выкурить пару сигарет, пока его риэлтор каракатилась с четвёртого этажа на первый, а когда Лена, наконец, возникла рядом, мужчине пришлось четыре раза обежать вокруг авто, чтобы запихнуть в него практически не сгибаемое и не разгибаемое Ленино тело.

На дорогах было чрезвычайно скользко. Было похоже, что в этом году дорожные службы решили сэкономить на едком химикате, растворяющем колёса автомобилей до дисков и обувь пешеходов до розовых пяток. Мужчина резко затормозил перед целеустремлённой бабушкой, которая возникла на проезжей части как лось, внезапно выскочивший из леса, и решительно направилась к своей цели – противоположной стороне улицы, – волоча за собой сумку на колёсиках и размахивая свободной рукой, как канатоходец, чтобы не потерять равновесие на скользкой дороге. Потенциальная жертва дорожно-транспортного происшествия, по-видимому, даже не догадывалась, что дорога обитаема летящими монстрами, в сотни раз превосходящих её по своей весовой категории. Пока машина шла юзом, мужчина выругался:

– Бабка хитрющая! Жить надоело, а руки накладывать на себя боится, не хочет за оградой кладбища лежать! Решила старая себя моей машиной убить, чтобы в рай попасть как жертва, а меня в ад отправить как убийцу!

Завершив свою мысль трёхстопным ямбом и хореем, мужчина успокоился и покосился на Лену, которая, слегка прищурившись, внимательно следила за ходом его мыслей. Он виновато улыбнулся, а Лена, в свою очередь, одарив своего клиента самой очаровательной улыбкой, на которую была способна, непринуждённо спросила:

– Вы в самого Бога верите или только в его поощрения и наказания?

– Аплодирую вашей проницательности, Леночка! Как вы понимаете, в спираль моей ДНК предки столетиями настойчиво вплетали свои страхи и заблуждения, вдолбленные им нерушимым тандемом властелинов мира и укротителей правды.

– Да… – задумчиво протянула Лена. – Жаль, что на вашу спираль накрутилось только это!

– Отвечу вам так, Елена: даже этого мне достаточно, чтобы понять, в какой …опе мы живём! Градус ответственности, до которого нас нагревают все, кто знает о нашем существовании, расплавляет все результаты нашего труда: тринадцать процентов с прибыли государству, десятину церкви, золотой мешок коммунальным службам, а остатки – детям, немощным родителям, жене, недееспособным друзьям и родственникам, девяносто процентов из которых прикидываются таковыми, чтобы напрячь ближнего, не напрягаясь при этом самим… Где не появись, мы везде побиваемы хлыстом долженствования! Даже коров так не доят, а ведь им повезло куда больше: с утра до вечера щекочут вымя зелёной травкой, пока их электрошокером не отправят на мясной прилавок. Но и такая участь куда как привлекательнее, раз, и всё! А мы дохнем медленно и мучительно, эксплуатируемыми всеми, кому не лень, кому мы все время что-то должны, бесконечно должны, до последнего издыхания… Жалкие представители конца пищевой цепи!

Лена, заметив, что мужчина разнервничался, захотела было перевести тему, но не сдержалась.

– Ну, вышеупомянутые вами бурёнки всё же ближе к концу пищевой цепочки, чем мы, а за ними ещё целый хвост… Если пищевая цепь не духовная, то кроме банальной безрадостности и обречённости, которые испытывает жертва, ничего другого почувствовать не получится. Долженствование до определённого момента выполняет роль манежа для малыша, чтобы он не уполз куда не надо. Но его надо перерасти, а не врасти в манеж, как в пожизненную жилетку, стянувшую грудь! Необходимо выйти из состояния «ребёнок» и войти в состояние «взрослый», который всё делает сознательно и разумно, руководствуясь любовью и состраданием и взяв ответственность за свою жизнь в свои же руки. Вот тогда люди перестанут восприниматься как эксплуататоры! Более того, если всё же допустить существование Бога как нашего Творца, то подобное восприятие и понимание жизни, которым вы только что поделились, обычно происходит с творением, когда у него по каким-то причинам сбиты Божественные настройки…

– Ох, Елена, не надо только меня агитировать за Советскую власть, ладно? Какие настройки, милая, вы хотите найти у существ, попавших на плацдарм сражений миллиардов ЭГО под названием «Земля»? Бесконечный, я бы сказал, пирамидальный бой сверху вниз за подчинение живой и неживой природы своему собственному сценарию, включая себе подобных существ! Скажу вам так: все с «Божественными настройками», как Вы изволили выразиться, проживают на других планетах и в других Галактиках, если они вообще существуют. Наши же земные шестерёнки заводятся тёмным игроком, главным пожирателем наших страданий, которого мы сами и вырастили своим неуемным аппетитом – Люцифером, или как там у вас, верующих? «Сам знаешь, кто»?

– «Сам знаешь, кто» – у неверующих, Алексей, – Лене уже стало очевидно, в чей монастырь она залезла со своим уставом, но было уже поздно. – Вы что-нибудь слышали о «пари Паскаля»?

– Нет, не слышал…

– Звучит оно приблизительно так: допустим, я не знаю точно, существует ли Бог и вечная жизнь. Если я «ставлю» на Бога и выигрываю, то обретаю вечную жизнь. Если я проигрываю, то жизнь моей личности заканчивается в момент смерти, а я умираю в доброй надежде, ничего не потеряв. Если я ставлю на атеизм и выигрываю, то ничего от этого не приобретаю как в жизни, так и посмертном «ничто»: проживаю короткую жизнь на личной силе или слабости и заканчиваю своё существование в печи крематория или разлагаясь в земле. Но если я ставлю на атеизм и проигрываю, то я теряю вечную жизнь. Получается, что в любом случае стоит «ставить» на Бога.

– Я думаю так: на каждом уровне бытия своя истина, и я склонен отталкиваться от земной. Если вам больше нравится некая небесная истина, Елена, то добро пожаловать на небо! И счастливо вам усидеть на двух стульях…

– Я вам так скажу: двух стульев недостаточно! Человек как радуга, многоцветен, и каждый цвет соединяет его с определённым уровнем, – не сдавалась Лена. – И означает ли сказанное вами, что истина более высоких уровней не влияет и не отражается на низших? Ведь если предположить существующую взаимосвязь между ними, а она, несомненно, есть, то «раздача» законов идет сверху вниз, а не наоборот…

– Для меня ваш вопрос не более, чем философский и очень попахивает абстракцией. Мне гораздо приятнее видеть в вас профессионального риелтора, Елена, а не Божье творение, «поставившее» на Бога. Вы ведь уже достаточно взрослая женщина и людей на своём веку повидали, так ведь? Если Бог есть, то ему следует поклоняться, но неужели вам хочется поклониться тому, кто сотворил хищную свору существ, вгрызающихся друг в друга под названием «человечество»? Неудачный эксперимент крайне агрессивного небесного практиканта, которого сокурсники, наверное, уже давно обсмеяли… Пойдёмте лучше, займёмся делом, приехали уже, слава Богу! – противореча самому себе, закончил мысль Алексей и резко затормозил, отчего перетянутые пассажирским ремнём Ленины рёбра вынуждены были признать, что эксперимент и впрямь был жестковат.

«Да уж», – подумала Лена. «Вот что значит говорить на разных языках… «Ау» по медвежьи означает «обед»…

Нотариус с интересом наблюдала, как вслед за покупателем и продавцом квартиры в кабинет ввались сопровождающие их агенты: одна, медленно и уныло держась за больные ребра, опускала свою «мадам сижу» на стул так, словно та была порхающей бабочкой, сдуваемой ветром и никак не могущей приземлиться на благоухающий цветок. Второй же агент даже не пытался сесть и навалился на стену, опираясь на неё и свои костыли. Для обеих сторон эти красавчики оказались счастливыми талисманами, сделка прошла быстро и безболезненно, как вырезанный аппендикс, ведь весь удар возможных неприятностей и подводных камней агенты заблаговременно приняли на себя…

Виктор по-джентельменски, почти каждый день, присылал Лене набор из букв с пробелами, назначение которого было продемонстрировать безграничный интерес к процессу заживления рёбер. Как ни старалась Лена, она проживала промежутки времени от одного сообщения до другого в крайне нестабильном эмоциональном состоянии, варьирующемся от ноющего ожидания до бросания с воем на стену. Ей всё еще не хотелось верить в то, что Виктор окончательно разлюбил её, и она безуспешно пыталась в каждой букве найти опровержение своей догадке. Такое равнодушие к Лене у него случилось в первый раз, но после многолетней череды сменяющихся циклов их взаимоотношений Лена привыкла к тому, что Виктор был непостоянен: он то закидывал её на небеса, то забывал поймать, то был дефибриллятором её души, то становился болезненной инъекцией. Однако через неделю у Лены кончилось терпение, и она в сообщении задала вопрос в лоб: готов ли её пока официальный муж сражаться за построение счастливых семейных отношений или нет? Вопрос, несомненно, был сформулирован неверно, так как «сражаться» за что-либо вообще было не про Виктора, однако на «семейные отношения» ответ прилетел мгновенно: семьи у них не получится, но, принимая во внимание столько совместно проведенных лет, они могут великолепно общаться, как это делают родные люди. Пусть победит хотя бы дружба, если всё остальное проиграло. Через полчаса безуспешных попыток сбавить сердечный ритм с трехсот ударов на сто пятьдесят, Лена лаконично и нарочито приветливо пожелала Виктору счастья и благоденствия, обозначив окончание Рождественского поста как дату их подачи заявления на развод. Посмотрев вслед улетевшему сообщению, Лена сквозь зубы процедила всё остальное, а потом долго просила за это прощения у Бога, молясь о том, чтобы Господь дал ей сил принять и пережить происходящее и наконец совершить этот рывок, освободив и себя, и Виктора от сложной и мучительной связи. Она не собирается удерживать возле себя ни стремительно убегающих, ни вяло отползающих…

Что она ждала и на что рассчитывала? Из-за соблазна наслаждаться постоянным обществом Виктора она разрушила свой брак с Петром, который был вторым ВЕНЧАНЫМ браком! Вот какие поступки могут совершать невежественные люди… Не будучи воцерковленной и не имея ни малейшего представления о сути таинства венчания, она после ЗАГСА и с первым, и со вторым мужем пошла в храм венчаться, как кофе с булочкой попить, не отдавая себе отчёт, к кому в «кафе» она пришла. Лене была уверена, что Бог, увидев под сводом храма пару влюблённых головушек, соизволивших почтить своим вниманием не только земную, но и небесную канцелярию, получат от неё штамп, который призовёт на них благодатный дождь неземного счастья и навсегда пропитает их семейную жизнь сказочными удовольствиями, а также оградит венчающихся от всех печалей и невзгод на ближайший век, как бы те не старались всё испоганить… Искренняя вера в Бога и потребность в истинном общении с Ним если и сидели в Лене, то очень глубоко внутри, под навесом неведения, если не сказать хуже – невежества, ожидая своего счастливого часа, когда они, наконец, смогут распуститься прекрасным цветком на благодатной почве. А Лена не удобряла почву своей веры много-много лет… Обручальное кольцо соскользнуло с её пальца прямо у церковного алтаря и со звоном покатилось по бетонному полу храма, когда они венчались с Катюшиным папой, и Лена развелась с ним после того, как он в страшном наркотическом опьянении всю ночь гонялся за двухлетней дочерью по квартире, а Лена заслоняла её собою, судорожно придумывая на ходу успокаивающие слова и чувствуя себя поочерёдно то дрессировщиком, то львом в клетке. Венчание со вторым избранником прошло без потрясений, понимания происходящего было на полграмма больше, Лена даже помнила исповедь накануне, состоящую из ответа на вопрос священника и содержащую полтора слова; причастия же не помнит совсем, а ведь оно должно было быть перед венчанием… Как такое могло случиться? Лена, что же ты натворила??! Неужели ты думаешь, что после твоих выходок Господь благоволит тебе обрести счастье с Виктором??! С другой стороны, не является ли глубочайшим заблуждением уверенность в том, что за наши грехи нас наказывает Господь? Не сами ли мы роем себе яму? Не сами ли наносим себе рану? О, человече! Если ты решил, что тебе всё дозволено, зачем клянешь Бога, когда попадаешься в ловушку собственных страстей и сомнительных поступков? Разве ты советовался с Богом, просил его благословения, потрудился узнать о том, что Господь говорит об этом? Ведь Господь говорит с нами в Святом Писании, а также устами святых отцов. Или ты помыслил, что святая обязанность Бога – посыпать лепестками роз твой петляющий жизненный путь, заглушать сладким клубничным освежителем спёртый воздух в сортире твоих поступков и подстилать под твоё бесшабашное тело пуд соломы, как только ноги разъедутся на скользкой от нечистот дороге проб и ошибок? Возможно, ты вовсе не претендуешь на помощь свыше и рассчитываешь только на свои блестящие способности, заслуга обладания которыми принадлежит тебе и только тебе, что даёт право топать по головам и оставлять позади себя обгрызенных «бездарных» людей, полагая, что растворишься вместе со своими неоднозначными деяниями незамеченным в многомиллионной толпе детей Божьих? А может, наоборот, ты слишком большой здесь, притянутый гравитацией к Земле, а Господь мал где-то там, на расстоянии миллионов световых лет от Земли? Думаешь так? Но «Царствие Божие внутри вас есть» – «Ищите, и обрящете»…

Лена очень много думала и пыталась анализировать прошедшие события своей жизни, когда мозгам получалось выкинуть белый флаг и чувства и эмоции снисходительно делали вид, что дают мыслям возможность разгуляться, а на самом деле, обессиленные, скрывались в окопе, чтобы дернуть фронтовые сто грамм и вздремнуть. Она думала вопросами, на большее её не хватало. Почему она, свободолюбивый человек, всю свою сознательную жизнь прожила в цепной привязанности к своим любимым, которая не только не делала её счастливой, но, напротив, заставляла чувствовать себя глубоко несчастной? Не являлось ли ошибкой настойчиво искать источник любви в мужчине? Не пряталась ли она от чего-то неосознанного и очень важного за любовными отношениями? Имеет ли она вообще представление о реальных законах земной жизни, или её унесло с Маленьким Принцем на другие планеты? И что за противный и ноющий скулёж она постоянно ощущает в своем внутреннем оперном театре, что за трагические роли примеряют на себя актёры, все составляющие её жизненного восприятия вместо того, чтобы режиссер своей профессиональной рукой переделал эту какофонию в интересную жизнеутверждающую комедию? Почему бы не перефразировать «всё это было бы смешно, если бы не было так грустно» во «всё это было бы грустно, если бы не было так смешно»?

Лена чувствовала острую необходимость вылезти из своих страданий как можно быстрее, мысленно цитируя Пауло Коэльо: «Ты тонешь не потому, что падаешь в реку, а потому, что остаёшься в ней». Пора выплывать, хватит беспомощно лупить руками по воде в надежде, что она даст тебе сдачу в виде спасательного круга или хотя бы нарукавников. Расслабься, ляг на спину, вообрази себя плавательным судном или хотя бы плавучим чемоданом и плыви, берег наверняка рядом! Забудь про невзгоды и вспомни взгоды!.. Лену не покидало ощущение того, что она не так проживает свою жизнь; всё произошедшее с ней до этого момента казалось долгим и петляющим разбегом перед решающим прыжком в высоту, и сейчас она видела себя застрявшей на гимнастическом батуте перед высокой планкой, на котором она зачем-то выделывала невиданные акробатические трюки вместо того, чтобы вырваться за пределы влияния земной гравитации и своей дремучей ограниченности и, наконец, взвиться ввысь. Только вот что это за высота??

…Приближался Новый Год, и у Лены было два варианта, как не встретить его в гордом одиночестве. Первый из них предлагал отправиться в шикарный дом к Пчёлке, где их будет уже две, вернее, три вместе с бутылочкой шампанского, которую Лена все-равно будет опустошать одна, так как Пчёлка по состоянию здоровья была в этом вопросе непорочна. Второй вариант предлагал влиться в Гремлиновскую задорную компанию и раствориться в шумной толпе энергично празднующих друзей, ведь Анастасия с завидным постоянством сохраняла куражные традиции их молодости. Без лишних раздумий Лена выбрала второй вариант, вполне логичный для её душевного состояния, тем более что первый напоминал преследующий Лену и вгоняющий в уныние сон. А спустя день после того, как Пчёлка обиженно надула губки от озвученного Леной решения и пошла собирать чемодан, чтобы уехать вместе с ним в Москву к родственникам, которые её любят и ценят даже непьющую, Лене на улице всунули в руки рекламный буклет, который содержал третий вариант с контактным телефоном. «Мужчина на прокат. Фирма предлагает на Новогодние праздники взять отличного зажигательного мужчину на прокат, который за выпивку и закуску составит вам весёлую компанию для встречи Нового года. Всё остальное по договорённости с хозяюшкой. Минимальный срок аренды – двое суток».

Отличное предложение! Похоже, у Лены во лбу горела печать «одинокая и брошенная», иначе стали бы рекламные агенты предлагать ей веселящих дядечек? Но лучше уж их, чем ритуальные услуги: «Сохраним пенсии одиноких бабушек и организуем достойные похороны». А ведь могли! Лену со сломанными рёбрами и поникшей головой обгоняли резвые старушки, как обгоняют опытные горнолыжники сосёночки на склонах Альп. Она обошлась с полученным листочком по принципу «передай другому» и вложила его в руку проходящей мимо девушки, интенсивно размахивающей бёдрами, которая, подняв удивлённые глаза на Лену, оказалась мужчиной средних лет. «Как знать, может заинтересуется…» – пожала плечами Лена и поковыляла по направлению к машине, которой традиционно было предназначено увезти её в холодный пустой дом.

В этом самом доме и застал её звонок бывшей супруги Гриши.

– Алёна, здравствуй! Гриша в морге, я его опознала.

У Лены пересохло в горле. Она попыталась что-то прохрипеть в ответ, но из груди вырвался только один протяжный стон.

– Представляешь, это и есть тот стокилограммовый мужчина, которого сбила машина!

Предохранительный клапан Лениной нервной системы отключил мозг от питания, и Лена каким-то козлиным голоском проблеяла:

– Видать, он хорошо покушал в тот день!

Сколько же времени Гриша пролежал в больнице, прежде чем переехать в морг? Лена попыталась сосчитать дни, но у неё ничего не получалось.

– Ира, ты уверена, что это Гриша? Он же щупленький, как перепел, откуда там ста килограммам взяться?

– Наверное, Гришу раздуло от удара, когда машина сбила его на полном ходу. Говорят, что его откинуло на очень приличное расстояние. Если честно, на опознании трудно было различить лицо, но татуировка на плече и волосы точно были Гришины. Да и авария произошла именно в тот день, когда он перестал выходить на связь. Так много совпадений быть не может. Гриша неделю пролежал в коме в реанимации, и полицейские обнаружили его местонахождение только тогда, когда получили информацию о «безымянном» теле, поступившим в морг.

Вот так! Безымянное тело в реанимации не интересовало никого, включая Лену, пока не превратилось в безымянный труп! Почему ей не пришло в голову, что, попав под машину, Гриша мог увеличиться в размерах от полученных травм? Почему она не рванула со всех ног в больницу после того, как побеседовала с медсестрой хотя бы для того, чтобы убедиться, что там находится не Гриша? Вместо того, чтобы всхлипывать над своими сердечными ранами и блуждать по лабиринтам своих нездоровых мыслей, ей следовало заняться делом, важнее которого на тот момент не было!

– Алёна, не ругай себя, значит, так надо, – услышала она голос в телефоне. Странно, ей казалось, что она размышляла молча… – Мы не знаем, какие у Гриши были травмы и во что вылилось бы лечение! Очевидно одно: в лучшем случае, он на всю жизнь остался бы инвалидом, прикованным к постели и требующим постоянного ухода. Такой финал не нужен был никому, в том числе и самому Грише…

Лена не знала, что ответить на гнилое и до абсурда прозаическое заявление. Лююююдиии! Кто наслал на нас проклятье бездушья, которое мы кличем рассудительной логикой???

Немного помолчав, Ира робко спросила:

– Ты поможешь мне с организацией похорон? У меня, к сожалению, нет ни денег, ни машины… Сама концы с концами еле свожу.

– Главное, что у тебя появилось желание, или как это лучше назвать… И я этому очень рада, или как это лучше сказать…

У Лены заплетался язык, путались мысли и страшно разболелась голова.

– Ира, не переживай! Конечно, всё сделаем! Вернее – доделаем… Что осталось от того, чего мы не сделали…

Этой ночью Лена долго не могла уснуть. Она вспоминала прежнего Гришу, тридцать, двадцать, десять лет назад: весёлого, энергичного, с прекрасным чувством юмора. Невозможно было угадать, говорит ли Гриша серьёзно или шутит, как и предсказать, чем закончится то ли реальная история, то ли небылица, но в любом случае было предельно ясно, что родится очередная «шутка юмора», как выражался Виктор. От своего дяди Лена узнала о происхождении Няши, вернее, всех персидских котов, которые вовсе не были завезены из Персии. Оказывается, раньше они представляли из себя обычных котов, которые на протяжении многих столетий жили в России. Однажды один самый обыкновенный кот, будучи необыкновенным лишь потому, что входил в число любимчиков Екатерины, то ли Первой, то ли Второй – эту деталь Лена не запомнила, – ехал летом в открытой карете из Санкт-Петербурга в Москву, восседая на императорских коленях и довольно мурлыкая от величественной руки, почёсывающей его за ушком. Внезапно карета наехала на большой камень, отчего придворный кот воздушным путём достиг лошадиного зада, плотно впечатавшись в него мордой. От этого его шерсть встала дыбом, а морда стала плоской. Такое кошачье преображение сначала испугало Екатерину, а потом понравилось. После этого по заказу императрицы аналогичным способом стали преображаться другие коты и кошки и затем скрещиваться, и вскоре на свет стали появляться преображенные уже в утробе котята, пушистые и безносые, с двумя дырками между глаз, оставшимися от кошачьего носа после встречи с упругими лошадиными ягодицами. Так необходимость в процедуре обрабатывания лошадью отпала сама собой…

Все близкие люди Лены были зависимы от алкоголя, но почему? Что этим хочет сказать Лене Бог? Не может же это быть результатом случайности или статистической вероятности небесной рулетки! Какой страшной смертью умер Гриша… Каким ужасным, к слову сказать, был весь последний год его жизни, когда он стремительно летел ко дну, вроде бы и насильно сорванный с крючка, олицетворяющего заботу родных, этими самими родными, уставшими от его пьянства… А может, крючок разогнулся под Гришиной тяжестью? Слишком долго провисел Ленин дядя над зияющей пропастью своей зависимости, пропастью, которая со страшной силой манила его и с такой же силой отдаляла от своих близких зловонной и мрачной тьмой!

Почувствовав, что вот-вот забрезжит рассвет, Лена включила медитацию от бессонницы, но сон всё равно не шёл. Зато на и без того спящего Няшу медитация оказала самое расслабляющее действие. Через пять минут после её включения с угла кровати, где лежал калачик Няши, стал доноситься блаженный храп. Вот он, похоже, и усыпил Лену… Ей снился Гриша, счастливый и задорный, они кружились в вальсе, и дядя долго рассказывал запутанную историю, от которой Лене вдруг стало легко и радостно, но проснувшись, она ничего не могла вспомнить, кроме упоминания о какой-то цыганке…

Утром Лена выложила информацию о смерти Гриши на его и своей страничке в «ВК», и через несколько часов ей прилетело сообщение. Нашёлся Гришин друг по военному училищу, который вызвался все расходы на похороны взять на себя и остальных однокурсников и дал Лене строгий наказ организовать достойные проводы покойного в последний путь. Лена поблагодарила мужчину и Бога, потому что денег, находящихся в её распоряжении на тот момент, хватило бы только на встречу пришедшего в этот мир, но вот на проводы ушедшего из него пришлось бы залезать в «кредитку». Путь, видать, длиннее! Она связалась с Виктором, который отреагировал весьма эмоционально, попросив Лену дать ему знать о дате и месте похорон. После разговора с ним у Лены закололо в левом боку, но её внимание тут же переключилось на послание от внучки, которая недавно овладела искусством письма и с удовольствием напоминала о себе бабушке каждый день. «Заидиваптекукупийскарбинкиидомойзавизипожолуистаакакутебадиланудаваипакапишымнееслишто». Сердце у Лены тут же растаяло, как воск, и на душе потеплело.

…На отпевании в кладбищенской церквушке собралось неожиданно много народу. «Удивительно, сколько друзей и знакомых было у Гриши! Но они его не спасли… Никто не может нас спасти, кроме нас самих и Бога. Но даже Бог не спасет без желания человека…» – молча размышляла Лена, пока не обнаружила в людской толпе соседа по своему подъезду, сверлящего её взглядом.

– Алёна? А я всё понять не мог, откуда мне знакомо твоё лицо! Вот оно что! Кто, оказывается, моя соседушка! – мужчина улыбнулся во всю ширь.

– Точно! Олег! Как же мы друг друга не признали? Хотя, что здесь странного, почти полвека прошло!

Они с Олегом учились в одной школе и после уроков оказывались в соседних классах на продлёнке, только Лена была первоклассницей, а Олег – четвероклассником. Дети вдвоём удирали со школы в огромный фруктовый сад, на месте которого сейчас возвышался многоквартирный дом, где жила Катерина. Даже обезьян шокировала бы прыть, с которой двуногие беглецы вскарабкивались на сливовое или грушевое дерево, чтобы, усевшись на ветку покрепче, объесть с неё и ближайших веточек все плоды, до которых дотягивалась рука, сплевывая косточки недозрелых слив или хрустя жёсткими грушами. Наевшись до отвала, друзья повисали вниз головой, зацепившись коленями за добротную ветку и накрывшись Лениной юбкой в складку, словно зонтом, под которым устраивали соревнование по самому громкому рыгу. Такое положение Лену ничуть не смущало, потому что тот, кто висел рядом, не мог увидеть то, что не положено, а тот, кто мог это увидеть, проходя мимо, не мог лицезреть ту, которой принадлежит неположенное, поэтому пусть смотрит на здоровье, ей не жалко.

Лена знала, что по окончании школы Олег оказался на одной военной кафедре с Гришей, и дядя стал передаточным звеном их приветов друг для друга, но воочию встретиться с тех пор бывшим товарищам больше ни разу не удалось.

– Да, страшная трагедия случилась… – грустно вздохнул Олег. – Надо было Гришке военную карьеру строить, а не на рынок бежать ларьки открывать. Не спился бы…

– Если бы да кабы не считается, – возразила Лена. – Как говорил мой второй муж, если бы у бабушки было бы кое-что, то она была бы дедушкой.

– Второй? – на лицо Олега приплыло заинтересованное выражение. – А сколько всего мужей у тебя было?

– Не важно, сколько было! Важно, сколько ещё будет, – раздался рядом голос. Лена повернула голову и увидела Виктора.

– Познакомься, Олег! Это мой третий пока ещё муж, – представила Лена Витю.

– Пока ещё третий или пока ещё муж? – попытался уточнить Олег, приняв Ленины слова за невинную шутку, но увидев, как лицо Виктора передёрнулось от нервного тика, осёкся…

…Виктор стоял напротив Лены по другую сторону закрытого гроба, оттесненный печальными фигурами с опущенными вниз лицами. Лене вдруг представилось, что в гробу лежит не Гриша, а их несчастная любовь. Навряд ли эта любовь выглядела бы лучше, чем её покойный дядя, и едва ли они с Виктором успели бы облачить замученную и растерзанную ими потерпевшую в красивые погребальные одежды, чтобы скрыть трупные пятна. Под заколоченной крышкой лежала изуродованная шрамами старуха со скрюченными пальцами и переломанными костями. Там покоилось чудовище, которое они взращивали много лет и над которым от всей души поиздевались своим презрением друг к другу, ссорами, ревностью, предательством… Сколько раз они пытались спасать нынешнюю покойницу, реанимируя всё более и более уродующееся создание, которое когда-то пришло в этот мир ослепительной красавицей по имени Любовь! Теперь же на надгробном памятнике можно было написать что угодно, но только не это имя: Привычка, Привязанность, Отчаяние, Разочарование, Иллюзия, Страх одиночества… Ох, лишь бы сейчас, на отпевании, не приспичило почившей выбить изнутри крышку гроба в попытке продемонстрировать, что теперь она – член бессмертной команды «Летучего Голландца» или паночка-ведьма, которая вот-вот завопит страшным голосом: «Ко мне, упыри, ко мне, вурдалаки!». И её страшные слуги послушно начнут выползать из всех щелей, чтобы до смерти закружить убийц своей повелительницы в неистовой вакханалии…

На улице было довольно морозно, и вокруг разговаривающих людей клубился пар. Медленная процессия двигалась к месту захоронения, и Лена с Катюшей оказались рядом с парой незнакомых женщин. Дамы громко вздыхали, вспоминая Гришины проделки, и периодически сдержанно хмыкали, ведь невозможно было оставаться серьёзными, цитируя Гришу.

– Лена, как же Гришина доченька похожа на вас! Будто вы сёстры! – воскликнула одна из них.

– Так ведь то царская порода просвечивает! – отшутилась Лена, намекая на их родовую легенду. Гришина мама, которая приходилась ей двоюродной бабушкой, вместе с родной Лениной бабушкой не раз трясли перед её лицом пожелтевшей фотографией, на которой статный мужчина в мундире с эполетами держал на руках мальчика. Мужчина был ни больше, ни меньше, как сам Александр II, а мальчик – его сыном, произведённым на свет кормилицей царских наследников. Этот самый мальчик, по утверждению бабушек, был их прадедом. Они показывали еще какие-то фотографии, тыкали на свои подбородки и на Ленин, указывая на характерную ложбинку, разделявшую подбородок на левую и правую части, а потом подносили к Лениному носу фотографию, чтобы она лучше рассмотрела там такую же ложбинку. Прадед и дед, со слов бабушек, служили при царском дворе стольниками, или чашниками, и пробовали еду перед тем, как поставить блюдо на царский стол. Бабушки шутливо называли деда «пробовальщиком селёдок». Они повелели Лене обязательно чтить свой славный род и ставить в известность потомков о их высоком происхождении, но Лена относилась к их словам как к забавной выдумке. Да и Гриша в своё время довольно иронично прокомментировал версию о их «голубых кровях»: «Возможно, наши пращуры и пробовали селёдки во дворце, прислуживая своим родственным белым косточкам, но это уже не имеет никакого значения, потому что сейчас мы все пробуем …вно, которым нас подкармливают серые глобалисты»…

– Слышали, слышали о вашей небесной генеалогии, – рассмеялась женщина. – Гриша всегда называл себя «Мы, Николай II». Ох, Гришенька, Гришенька, покойся с миром, – она всхлипнула и поднесла платок к глазам.

На обратном пути Лена оказалась рядом с Виктором, и они пошли рядом, понурые и задумчивые, молча слушая скрип снега под ногами и перебросившись лишь парой слов о Лениных рёбрах, морозном дне и нелепой Гришиной смерти. Чувствовалось, что оба испытывают неловкость и потрясение от произошедшего, которые усугублялись напряжением, гудящим между ними и грозящим закончиться коротким замыканием. Нечто похожее на стыд затаилось глубоко внутри Лены и сжимало сердце. «Не помирил ты нас, Гришенька», – подумалось Лене при воспоминании о том, как дядя в их последнюю встречу пристально посмотрел на Лену, услышав её вопрос о Викторе, и неожиданно спросил: «Ты скучаешь по Вите, Алёна? Ведь скучаешь! Ничего, на моих похоронах помиритесь…» Катерина шла немного поодаль и разговаривала по телефону, потому что нельзя терять время, когда не спишь, ведь потом оно очень понадобится для сна. Судя по возмущённому тону, дочь разговаривала с Вовиком. Она всегда раздражалась, общаясь со своим сокровищем по телефону, потому что «алмаз неогранённый» обычно начинал разыскивать свою половину уже после часового отсутствия негодницы, чтобы отчитать её за неслыханную дерзость надолго покинуть цыганского барона, внезапно обнаружившего недостаток золотых зубов в своём атласном мешочке, спрятанным под подушкой. Шея разболелась оттого, что хмельной голове низко лежать, нужны новые зубы, чтобы приподнять подушечку, да и эликсир синей радости не помещает. Добывай быстрее и возвращайся немедленно!..

Машина Виктора, принадлежащая покойному Гриши, стояла практически у кладбищенских ворот, гадая о своей будущей судьбе. Прежде, чем сесть в авто, Виктор поинтересовался, где припарковалась Лена, и в ответ она неопределённо махнула куда-то в сторону горизонта, которого не было видно из-за начавшейся метели.

– Приедешь на поминки? – спросила Лена.

– Нет, не до поминок сейчас, завтра за аэропорт платить надо, а я пустой!

Ах да, как же она забыла! Виктор, согласно русской традиции, трудился, не покладая рук, для оплаты мзды аэропортной мафии за своё топтание в зале прибытия и стоянку автомобиля на территории аэропорта, а также чтобы оплачивать бензин, аренду автомобиля и многочисленные штрафы, покупать водку для заливания горя от «пустого» дня или «обмывания» дня удачного, а в придачу к бутылке – закуску и пиво, которым вечером «шлифанётся» водка, а утром опохмелится Витя. Если после покрытия этого внушительного списка каким-то чудом останутся деньги, то можно будет погасить часть долгов, не погашенных с прошлой зарплаты, когда отдавались долги, не погашенные с позапрошлой… После высказывания своего любимого по поводу сложившейся ситуации Лена перестала надеяться, что однажды очи Виктора наконец разверзнутся и узрят парадоксальность текущей ситуации, потому что они зрили в другой корень: «У меня своя валюта и свой банк, который конвертирует зарплату в спиртолитры и хранит их внутри себя, не задерживая надолго, потому что деньги должны работать и создавать непрерывный поток». Спорить со спиртобанком было бесполезно, и Витин спиртопоток мгновенно поглощал жалкий денежный ручеёк, разрушая периодически возводимые Леной плотины в её утопическом стремлении поднять уровень воды в то и дело засыхающей денежной лужице.

– Давай, Витёк, не пропадай, – помахала Катерина отчиму, пытающемуся втиснуть тело хорошего человека, которого должно быть много, в ограниченное пространство салона машины, и повернулась к Лене. – Мам, ну ты чё?

На глазах у Лены навернулись слёзы…

На поминки в кафе не пришло и трети из присутствующих на похоронах. БОльшую часть гостей составляли бойкие женщины, часто и с удовольствием выпивающие за «землю пухом» и закусывающие за «вечную память». Среди же пришедших трёх мужчин был только один, по имени Константин, который влился в их дружный коллектив, а пара остальных, включая Олега, от выпивки воздержались и все своё внимание сконцентрировали на поддержании беседы о детстве, юности и зрелости Гриши. Не особо обращая внимания на Ирину, Гришину жену, уже бывшую по всем статьям, «вольным и невольным», Олег недвусмысленно намекал на активное и глубоко проникающее общение покойного с представителями прекрасного пола на протяжении всего периода общения друзей, в число которых вошла и первая любовь Олега. Гриша обрушил на девушку свою удивительную способность во время трёхмесячной поездки Олега на военные сборы в молодости, отчего обманутый возлюбленный проехался по негоднику асфальтным катком мести.

– Олег, забей уже! – проговорил подвыпивший Константин с набитым ртом и поднял рюмку. – О покойниках не принято вспоминать плохим словом! Тем более, что сейчас душу новопреставленного Григория водят по семи кругам ада… На какой день после смерти мы его похоронили? На четырнадцатый? Да уж… Он уже пятый день как не в раю!

– Откуда такая информация? Тебе радисты сверху шифровку передали? Или снизу? – отозвался Артур, непьющий друг Олега.

– Что за глупый вопрос! Я православный человек, дорогой мой! Кто же из православных сего не знает?

– Тогда, дорогой друг, разреши поинтересоваться: по какому признаку ты себя относишь к православным? – было похоже, что Артур не прочь поучаствовать в споре, несмотря на свою трезвость.

– Да хотя бы по территориальному! – воскликнул Константин, резко поставив на стол поднесённую ко рту рюмку, частично заспиртовав стоящий рядом салат выплеснутой из неё водкой. – Где родился, там и пригодился, там и в веру обрядился! Я появился на свет на Руси православной, здесь и был крещен.

– То, что ты родился в России и тебя подключили через обряд крещения к православному эгрегору, заблокировав все остальные каналы, которые позволили бы тебе объёмно посмотреть на божественную истину, ещё ничего не значит, – уверенно возразил Артур.

– Эва как! – Константин удивлённо поднял брови. – Ты сейчас о какой божественной истине говоришь?

– О той, что не заключает человека в узкие условные рамки догматики и не подавляет его волю. Напротив, помогает постигать сущность бытия, выходя за пределы сознания, не прикованного цепями к рабскому послушанию и обрядности.

– Тааак… – протянул Константин. – Понятнаа… Ты этот, как его – кришнаит, что ли? «Харе Кришна харе Рама»? Ищешь ничего в нигде?

– Нет, я не в индуизме, но рядом, – ничуть не смутившись, отозвался Артур. – Буддизм – вот что мне ближе всего. Не христианская скорбь, мученичество, самобичевание себя как величайшего грешника и отношение к телу как к футляру, в котором мается несчастная душа в ожидании бестелесного рая, а разумное ограничение, просветление и самосовершенствование, срединный путь, приводящий к спокойствию ума, и блаженство в Нирване. Не поиск Божественной справедливости, которой нет, и не борьба света с тьмой и добра со злом, а сострадание и следование закону равновесия в мире, где всё имеет место быть! Вот ты веришь в своего Христа, а водку хлещешь! И руки у тебя трясутся вовсе не потому, что ты пьяница, а это видно, прости, друг! – а потому, что тело твоё вовсе не деревянный гроб для души, но разумный организм, который не хочет держать эту дрянь в руках!

Где, где, но только не здесь ожидала Лена услышать что-нибудь подобное! Она с интересом направила свои локационные установки в сторону мужчин и устроилась поудобней, чтобы в этот раз понаблюдать за происходящим со зрительского места, а не ораторствовать со сцены, как обычно. Сегодня её точно никто не сможет упрекнуть, что она «завела свою волыну»!

– Это тебе твой Будда мозги забетонировал? Ты о каком равновесии сейчас нам рассказал? У меня шестьдесят процентов положительного и сорок отрицательного, и как мне лучше уравновеситься? Двинуть тебе сейчас по самые лишние десять процентов и обрести гармонию? – Константин сжал кулаки и направился было к Артуру.

– Мальчики, мальчики, ну куда вас понесло? – неожиданно встрепенулась Ирина, которая уже полчаса сидела тихо после своего робкого и стыдливого «Гриша, прости» и короткого обращения ко всем присутствующим, содержащим одновременно и раскаяние, и самооправдание. – Неужели потому, что здесь находится Артур, мы будем отрицать присутствие здесь Константина или меня, к примеру? Почему тогда существование Христа должно отрицать существование Будды? Неужели оттого, что за пределами нашего земного мира, в необъятной Вселенной и в параллельных нам измерениях, которые наш заточенный под материализм агностический мозг не желает признавать, не могут существовать миллионы структур Высшего порядка, и человек должен лишаться права примкнуть к одной из них? Или за пределами Земли, на которой находится множество государств, в которых находится множество городов, а в них – множество домов, в которых находится множество квартир, за пределами всего этого множества должен находиться всего один письменный стол, за которым сидит один-единственный Бог, он же начальник, он же исполнитель, он же контролёр, он же ВСЁ, которое обслуживает все Галактики??? А если он не один, тогда мы не будем верить ни в него, ни в любого другого, потому что предмет нашей веры должен быть единственным и уникальным и одиноко стоять на пьедестале небесного Олимпа?

Над столом повисла тишина и стала звенеть всё громче и громче. Лена начала напряжённо вспоминать, сколько лет она знакома с Ириной и о чём они разговаривали до этой минуты.

– Ириша, размочалила так размочалила! – Олег разорвал тишину своими бурными аплодисментами. – Я, правда, не понял, ты сейчас нам про многосложие или многобожие рассказала, но мне понравилось!

– Это она про «нью-эйдж» веру сейчас сказала, где всё в кучу, – проговорила с набитым ртом соседка Иры. – Творец был, есть и будет один, это люди с Вавилонской башни порасползались в разные стороны и объединились в кружки по интересам: кому что и кто ближе, того и интерпретируют…

Другая женщина с миловидным личиком, сидящая напротив Ирины, возразила с выражением лица знатока, идеально разбирающегося в данной теме:

– «Всё в кучу» в синкретизме и экуменизме. Лично мне порезало слух пресловутое и модное нынче слово «эгрегор». Что все прицепились-то к нему! «Эгрегор, эгрегор, энергетический вампир, сущность, морок!» Как же их избежать, этих эгрегоров? Всё состоит из энергии! Мы общаемся и обмениваемся с другими своей энергией постоянно: энергией наших мыслей, чувств и поступков, поэтому логично предположить появление различных коллективных энергетических образований. Если мы будем запирать свою энергию на засов, то либо взорвёмся, либо стухнем изнутри! Как было не образоваться православному эгрегору, когда миллионы людей соединялись и соединяются одной верой, идеей, пониманием? Между прочим, он своих участников защищает, лечит и помогает им в трудные времена!

– Ага! У одного забирает, а другому отдаёт! Огромная трансформаторная будка! Я бы назвала этого начальника своевольным самозванцем… – сидящая рядом с оратором бабуля, по всей видимости – мама выступающей, – скорчила недовольную мину.

– Мам, ну рассматривай эгрегор как «чёрную кассу»! Ведь в твоё советское время она была в любом рабочем коллективе… Кто от неё отказывался-то?!

– «Чёрная касса» все ресурсы распределяла только между своими участниками, а эгрегор львиную долю отдаёт сущам, которые прилетают на сладенькое! Сидите тут и ничего не знаете…

Константин, всё еще тяжело дыша от возмущения, не особо вникал в возникшую дискуссию и о чём-то сосредоточенно думал. Наконец он нацелил взгляд на Артура и сказал:

– Что такое есть нирвана, дорогой друг?

Последние слова были произнесены с ироничной интонацией, копирующей голос Артура. Не дав своему оппоненту открыть рот, он продолжил:

– Пустота! А пустота – это начало и конец! Побег из середины – вот что такое твоё блаженство нирваны… Избавляешься от желаний желанием прекратить движение и остановить развитие! Отец небесный, или как там у вас – Абсолют? – запустил цикл жизни с бесчисленными вариантами существования, чтобы выйти из небытия, а ты поперёк него лезешь обратно? Не такой же ты алкоголик, как и я, убегающий в свою нирвану от страданий? Бог создал человека из праха и вдохнул в него жизнь, затратив огромное количество усилий, а ты хочешь Божественную душу слить обратно в пустоту?! Тогда это твоё тело, а не моё, да что там тело, и душа твоя тоже – потенциальный гроб! А моё – не гроб, я свое тело люблю и ублажаю, – закончил Константин и потянулся за рюмкой.

– Давайте называть вещи своими именами, – вступил в разговор Олег, соорудив очень умное и одновременно незаинтересованное в признании аудитории лицо. – Вера в любом из озвученных вами вариантов просто облегчает жизнь, создавая ощущение почвы под ногами и являясь некой базой, без которой страшно оказаться в невесомости. При этом принципиально важно, где человеку больше хочется оказаться после смерти: кто-то мечтает попасть в рай, другие надеются соединиться с Источником и закончить мирские страдания, третьи ожидают, что их душа поболтается в тонких мирах и пойдёт обратно на перевоплощение или отправится на другие планеты. Развлекайтесь как умеете, уважаемые, только не плачьте! – широко улыбнулся оратор. – Лично мне нравится симуляция, когда после смерти своего персонажа на Земле я проснусь в теле представителя высокоразвитой цивилизации в высших мирах. И тогда я сниму VR очки и больше ни за что не нажму кнопку «Земля…»

… Белые снежные мухи приземлялись на Ленино лицо и, оседлав её слезинки, горестно сползали на шарф, в который Лена периодически сморкалась. Она шла домой одна, уставшая, печальная, еле передвигая ноги, словно толкая перед собой невидимую высокую стену, отделяющую её от светлого и доброго мира радости и прекрасных возможностей. Лена задыхалась от ощущения, будто её заточили в гетто разрушенных надежд, выход из которого был закрыт навсегда. Кто же пошутил на похоронах, что оптимист видит на кладбище плюсы, а пессимист – ржавые кресты? Лена, похоже, не видела на кладбище ни того, не другого… Трудно, трудно быть оптимистом, когда абсолютно не от чего оттолкнуться или зацепиться за что-то многообещающее. «С тобой Бог!» – как-то совсем тихо скрипнула душа. Да, конечно, всегда был и будет, но сейчас… Больше всего на свете ей хотелось прижаться к тёплому и родному телу, услышать биение его любящего сердца и сонастроить с ним ритм своего…

Подходя к своему дому, Лена заметила с торца соседнего здания полуподвальное помещение, над которым светилась вывеска «Цветы». «Ну ничего себе!» – изумилась Лена. «Столько раз приходилось ехать за тридевять земель, чтобы купить цветы, как сегодня, а они у меня под носом продаются!» Она решила не проходить мимо обнаруженного ею магазинчика и купить в нём удобрение для подкормки своих комнатных растений, которые уже два месяца как голодали. Лена спустилась по трём ступенькам вниз, открыла дверь и замерла, широко распахнув глаза и открыв рот: на полках витрин лежали советские новогодние игрушки, которые уже смело можно было назвать винтажными. Посеребренные инеем шишечки и домики из тонкого стекла, разноцветные сосульки, прямые и закрученные, кукурузки, смущённо покрывающие свою пупырчатую жёлтую головушку зелёными листиками, пухлые клубнички и румяные яблочки, космонавтики в скафандрах с надписью «СССР», жизнерадостные пёстрые крокодильчики, зайчики и лисички… Разнообразию же шаров вообще не было предела: в конкурсе на самый лучший не выиграл бы ни один из них, все были достойны первого места! Казалось, что буквально каждая игрушка была сделана умелыми руками искусного ювелира! Лену охватило странное чувство, будто она стремительно уменьшается в размерах, и на полку с плоскими перламутровыми игрушками из картона смотрела уже не она, а маленькая Леночка, которая приклеилась носом к стеклу и вращала глазами, переводя жадный взгляд с бумажного колокольчика на жёлтого пластмассового цыплёнка с поролоновым красным гребешком и таких же, как он, «прищепочных» снегиря и Арлекино… В животе что-то потянуло и заныло, а когда её взгляд упал на Деда Мороза с бородой из ваты и в бумажной шубе, она не сдержалась и громко застонала, почувствовав запах мандарин и услышав голос мамы, который позвал её из родительской комнаты: «Алёна, беги скорее за стол и неси бенгальские огни!»

…В свой пустой и холодный дом Лена вошла, бережно держа на ладони почти невесомую стеклянную фигурку девочки в коротком платьице, похожим на её любимое из далёкого детства.

– Ну, здравствуй, Маленькая Леночка! Добро пожаловать в мою жизнь…

Глава 5.

…Проснувшись, Лена перекрестилась, поблагодарила Бога за мирную и спокойную ночь, прочитала «Отче наш», вспомнив замечательные слова Григория Померанца: «Смысл молитвы не в просьбах, а в постоянном обращении к своей глубине». Ох, на своей глубине она чувствовала только уныние – смертный грех… Странные, очень странные дни она проживает; всё какое-то безрадостное и одинаковое, время словно застыло, как пресное желе… Каждый человек по-своему ощущает время, имея сугубо индивидуальный внутренний метроном. Как-то Лена прочитала, что у людей-потребителей, настроенных на «брать», оно течёт быстрее, чем у людей-созидателей, приумножающих свет, добро и красоту, поэтому первые стареют быстрее вторых. Другие мудрецы, размышляющие о времени, утверждали, что оно проявляет себя через событийность, и если не происходит никаких событий, то это означает, что человек заблудился в собственном непознанном Бермудском треугольнике, сбившись с курса, которого, возможно, у него и вовсе не было…

Несчастная «Атланта» поплелась на кухню, вяло пожелала Алисе доброго утра, и разносторонняя говорящая подруга бойко ответила, что утро не бывает добрым без Алисы и чашечки кофе. Потягивая кофе с молоком и корицей, сваренный самой вкусной кофемашиной в мире, Лена подумала о том, что лучше просыпаться днём, если утро не бывает добрым, но затем согласилась с Алисой, найдя определённую логику в её словах, следуя которой Лена дождалась-таки многообещающего начала дня. С последними глотками бодрящего напитка её глаза распахнулись, а мозг включил свою тарахтелку. Выдавливая в ванной зубную пасту на щётку, Лена пыталась найти логическое объяснение наблюдению учёных, что люди с высоким уровнем интеллекта чистят зубы чаще, чем с низким. Может, интеллект уходит корнями в зубы? Или зубы впиваются корнями в интеллект? Она попыталась вспомнить, сколько у неё зубных протезов вместо удалённых зубов и тут же остановила подсчёт, чтобы не испортить только что ставшее добрым утро. Под душем Лена, по своему обыкновению, придумала три шутки и достаточно коряво перевела их на английский и немецкий, ещё раз убедившись в том, что шутки могут быть шутками только на языке оригинала. В отдельных случаях мозг иностранца грозил распасться на атомы от услышанного, например: «Если мы раздавим ещё один пузырь, у нас снесет крышу или придёт белочка. Давай уходим, руки в ноги и вперёд» – от такого ужастика непосвящённый навсегда может остаться в шизофреническом астрале…

Постепенно Ленина тарахтелка стала издавать мало-мальски приемлемые звуки. Так всегда происходило в последнее время – её мозг словно взбунтовался, ультимативно заявляя: если ты сейчас не направишь моё жгучее желание зудеть в правильное русло, я испепелю тебя гнусными разрушающими мыслишками. Похоже, известная своими исследованиями в области человеческого мозга Татьяна Черниговская не зря сомневалась: кто же кем управляет: мы этим неведомым аппаратом, или он нами? Или нашим аппаратом управляет кто-то третий? Может, существует какой-то заданный алгоритм передачи пульта управления от одного к другому? Что такое наш ум: наш инструмент или наш хозяин? С точки зрения английского языка – инструмент: «I think with my mind», где предлог with – «с», который в данной ситуации можно расценить как «с помощью»; а вот с точки зрения русского – непосредственный исполнитель: «Я думаю своим умом». Хотя, гвоздь мы тоже молотком забиваем, и пишем ручкой, без всяких предлогов. Но когда англичанин упоминает исполнителя, то вводит его предлогом «by»: «The Universe was created by God». А у нас опять всё без предлога: «Вселенная была создана Богом»… Ох уж этот богатый и могучий русский язык! Есть у него и богатство, и могущество, а ясности нет. Придётся в данном случае довериться английскому и предположить, что ум является нашим инструментом, а следовательно, должен находиться в умелых руках! Или лучше выключить этот инструмент с антеннами, которые невесть что ловят и невесть куда настроены, и направить своё внимание в зону сердца, в обитель души? Как насчёт совета Эдхарда Толи и многочисленных его последователей остановить свой ум, дав себе возможность прочувствовать «здесь и сейчас»? Каким местом это почувствовать, если ум опять тут как тут? Есть такие места, которыми лучше вообще ничего не чувствовать, чтобы не торпедировать с балкона… И в какой момент всё же можно нажать на кнопку, координирующую прошлое и будущее с «здесь и сейчас», чтобы отрегулировать накопление и расширение опыта?

Лене очень хотелось бы настроить свой мозг на радио «Relax», как Алису, но в последнее время он автоматически настраивался на hard rock и heavy metal, и сломанная ручка переключения программ постоянно прокручивалась, как на старой радиоле. В некотором смысле её отношение к этой тяжёлой музыкальной продукции изменилось ещё тридцать лет назад, когда Алик, её первый муж-«металлист», видя неподдельное аудио мученичество жены сразу при первых аккордах его любимой музыки, записал и подарил ей целую кассету «медляков», таких как Scorpions «Still Loving You» или Kiss «Reason to Live», которые заставили Лену частично отказаться от своего неприятия музыкального предпочтения супруга…

Она вылезла из душа, обмазалась всеми волшебными штучками из своего молодильного арсенала, но не вылетела, как Маргарита, в окно, а стала сушить волосы. Сквозь жужжание фена она услышала, как Алиса завела: «Всегда быть вместе не могут люди, нельзя любви земной пылать без конца…». Она кинула фен на полку и ритмично замахала головой, потом плечами, вовлекаясь в свой танец с азартом и озорным циркачеством; её мокрые волосы развивались, как змеи на голове медузы Горгоны, и шипели: «Скажи, зачем мы друг друга любим, считая дни, сжигая сердца…». Ленино обнаженное тело мелькало по квартире, эффектно сжигая лишние калории, словно искало шест, чтобы обвиться вокруг него плющём, а раскрасневшееся лицо строило во всех зеркалах уничижительные гримасы этой самой «единственной любви, которой мы ждем как чуда». Действительно, не бредовая ли идея гоняться за непонятной любовью, которая в конечном итоге не окажется единственной и чудом тоже не окажется, зато круто перекроит наши мозг и сердце, ушив их до размеров непрекращающихся страданий и депрессии, и тихо уйдёт мышкой, махнув на прощание хвостиком и разбив золотое яичко надежды…

Если бы вечно молодой Няша умел читать, то увидел бы в Ленином паспорте, что возраст, который там указан, предупреждает об аномальности подобного поведения, и на всякий случай попытался бы эвакуироваться в шкаф или под кровать, но в виду своей неграмотности он был уверен, что они родились в один день и в один час и покинут этот бренный мир по такому же принципу, поэтому он с нескрываемой радостью примкнул к Лениной вакханалии, изображая из себя подтанцовщика и подвывальщика и одновременно пытаясь вспомнить, когда его хозяйка в последнее время веселилась. Но Ленины сломанные ребра вспомнили об этом раньше всех, и она, стараясь резко не тормозить, аккуратно уложила их вместе с собой поперек кровати, охая от рёберного покалывания и постреливания.

Натянув на себя одеяло, Лена полезла в интернет. Здравствуй, Большой Брат! Не идиотское ли заблуждение думать, что это я смотрю в тебя, а не ты на меня и весь мой мир? «Если хочешь сохранить секрет, надо скрывать его и от себя…» Открыв свою страничку в «ВК», Лена задумалась. Как же счастливы были люди сто лет назад, когда в их распоряжении имелись только два средства коммуникации: написать письмо и встретиться тет-а-тет! Скудная телефонная сеть тогда представляла из себя способ общения только для избранных… Сколько приватности сохранялось тогда у общающихся: что наврёшь, о том и будет знать твой собеседник, главное – при прямом контакте глазом не моргать и голосом не заикаться. И самому только оставалось догадываться, чему верить, а чему слегка доверять и в чём обманываться. В те далекие времена отношения между людьми были здоровее и долговечнее благодаря неосведомленности своих партнеров, с которой было покончено навсегда с возникновением соцсетей. Теперь ты, многострадальное создание под названием «я есмь в сети, и я вижу тебя, ты там тоже есмь, и сейчас по ссылочкам и лайкам я узнаю всё о тебе и твоих конспирологических связях-интересах-соблазнах, вычислю все тайные сообщества, в которые ты вступил, и ложи, в которых ты заседаешь, а то и залегаешь… Всё выясню, чтобы после сбора информации сойти с ума и повеситься». В свое время Лену от петли спасал литр корвалола и не очень крепкая сила воли, позволяющая ненадолго прекратить процесс наблюдения, но неизменно побеждаемая через неделю воздержания зудящим любопытством, и так по кругу. В её закладках Витёк, как ортодоксальный иудей в черной шляпе и с длинной бородой, возглавлял когорту своих Сар, которых Лена успела выследить, пока он не скрыл свою страничку, удалив Лену из своих друзей. Наверное, все эти Сары помогали её возлюбленному насладиться музой идеальной любви, ведь, выражаясь словами Бернарда Шоу, «идеальная любовь возможна только по переписке». Слава Богу, что предохранительное изгнание Лены от телескопа, направленного на социально-личную жизнь Виктора, состоялось много лет назад, потому что даже выслеженная часть его гарема была до сих пор была в возбуждённом состоянии, судя по наблюдениям Хомса. Вот и сейчас Виктор светился в сети вместе с парочкой давнишних «мамонтов». Лене стало тошно, в том числе и за себя, ведь она совсем не чувствовала себя спасающим Родину Штирлицем, напротив… Беззубая, выжившая из ума старуха засовывала свой любопытный нос в замочную скважину, стараясь не чихнуть и пристраиваясь поудобнее к двери с твёрдым убеждением, что она не прячется, а всего лишь ищет выгодную позицию. Лена собралась с силами и удалила всех танцоров этого подпольного бала из закладок, вопрошая свою непорядочность, через сколько дней она соскучится по знакомым лицам и вернет их обратно во дворец.

Вообще, глядя на пулемётную ленту фотографий в соцсетях, сложенную стопками на страничках особо активных пользователей и демонстрирующую счастливую жизнь изображённых на них супергероев, или изучая скрины положительных отзывов и грамот, доказывающие несомненный успех и профессионализм их обладателей, Лена подмечала за собой неизменную реакцию: ощущение, что все герои этого праздника жизни натужно пытаются убедить в первую очередь себя, а потом уже и своих многочисленных зрителей, что состоялись не только в этой жизни, но и во всех предыдущих, а также стараются сделать себе опосредованную рекламу для жизни будущей. Вот проплыл традиционный утренний «завис» на растяжках под потолком тренажерного зала её коллеги. О, сегодня в новом костюмчике и не накрашенная? Днём ждем обеденное фото с ресторана вместе с любимым Сергей-Сергеевичем… А вот и молодой мужчина, с которым Лена не была знакома лично, потому что он попал к ней в «друзья» по принципу направления профессиональной деятельности, стоит в полный полутораметровый рост с очередной грамотой в руках и лучезарной улыбкой на фоне окна «в пол», за которым высятся здания Москвы-сити. Осталось только нырнуть в это окно и совершить головокружительный полёт с парашютом со сто первого этажа, как в голливудском кино… Никакого восхищения в таких случаях Лена не испытывала, так же, как и не находила ни грамма магнетизма и притяжения, которые обычно имеют харизматичные личности. Это было эффективной подсказкой для Лены, чем не стоит замусоривать ленту своих собственных новостей, тем более что до недавнего прошлого она сама болела этой чёрной чумой, пытаясь скрыть свои оспины и подменить их «гладкой» успешностью под видом «спешу поделиться радостью». Кому она нужна, твоя радость? Все хотят свою! Стоит ли удивляться, почему наше заботливое правительство спит спокойно, уверенное, что вверенный ему народ жирует и процветает?..

Спустя два часа Лена спускалась по эскалатору метрополитена, везя документы странному нотариусу, который очень нравился Лениному клиенту и совсем не нравился Лене из-за своего нежелания использовать последнее достижение цивилизации – электронную почту, и требовал доставить документы с кучером. Рулить на дальние расстояния ребра не советовали, угрожая Лене дикой болью, и она с интересом крутила головой по сторонам, вспоминая, когда ездила в метро в последний раз. Новенький модернизированный состав бесшумно подъехал и затормозил напротив платформы, и Лена обратила внимание, как были скреплены вагоны между собой: между ними смогла бы провалиться только мышь, а не слон, как раньше, когда открытое пространство между вагонами составляло чуть ли не полтора метра. Двадцать лет назад ей на глаза попалось страшное видео, где камеры, установленные на одной из станций метро, зафиксировали падение девушки, которой стало плохо, на рельсы между вагонов остановившегося поезда. Удивительным было то, что среди огромной толпы на происшествие обратили внимание только две молодые особы, которые даже не затормозили и пошли дальше, а когда перрон опустел и поезд тронулся, они вернулись посмотреть на то, что осталось от бедной жертвы… У Лены толпой побежали мурашки по телу от воспоминаний и мысли о том, что людям надо зрелища и хлеба. Так многотысячная кровожадная толпа во времена Нерона с восхищенными криками наблюдала со своих мест в амфитеатре, как на арене звери разрывают христиан. Из какого теста сделаны люди, и почему некоторые из нас до сих пор не взорвались от этой гремучей смеси жестокости, дикого азарта и безжалостного любопытства? В каком месте произошел сбой «хомосапиенской» программы, или опять сошлёмся на набор генов и гормонов? Неужели мы не больше, чем мясной мешок с серотонином, дофамином, окситоцином, адреналином и норадреналином, тестостероном и эндорфином, которые дают взбучку своей избушке на курьих ножках, сражаясь между собой за количественный перевес и заставляя её плясать под их дудку, поворачиваясь к тьме лицом, а к свету задом? Ни один зверь, даже плотоядный, не убивает ради развлечения и не наслаждается видом своих больных сородичей; так кто же царь и венец природы? Нет, Лена была твёрдо убеждена, что это лукавый не дремлет и совершает гнусные и отвратительные дела человеческими руками, пытаясь доказать Богу, что люди, созданные им, более склонны подчиняться падшему ангелу, потому что подобное подчинение не требует никаких волевых затрат, надо просто оставаться животными и подчиняться своим инстинктам! Чего здесь трудного-то? Это для служения Богу потребуется вера, молитва, пост, духовная работа, неустанный поиск себя и своего предназначения. Слишком сложно и многозадачно для короткой человеческой жизни, поэтому пусть лучше она будет звериной… А может, люди и правда представляют из себя неудавшийся эксперимент Бога? Кто же мы на самом деле: опытное поле Творца или его дети? Или Божьи дети, играющие на его опытном поле? Наверное, на краю Галактики, где находится наша Солнечная система, отдалив нас на всякий случай от мест обитания высокоразвитых и высокоорганизованных космических цивилизаций, Высшие силы решили поставить эксперимент, дав свободу воли одухотворённой материи, в надеже на обОжение плоти через действующий в ней дух. Демонстрируя обратный результат, этот космический эксперимент медленно движется к триумфальному провалу. И если верить археологам, то уже не в первый раз…

А если никакого эксперимента всё же не было, а был намеренно созданный рай на Земле, пока человек не захотел разделить известный ему мир на два полюса с помощью подсказок вторгнувшихся на благочестивую землю инопланетных носителей тьмы в виде падших ангелов, которые надкусили символическое яблоко познания добра и зла зубами Евы? И сейчас светлые души из райских областей других планет, а может быть, и нашей, которая была вынуждена перенести земной рай за пределы досягаемости человека, туда, где сейчас обитают души праведников, пришли спасать эту землю от незваных гостей, битва с которыми идёт не одно тысячелетие, рискуя не вспомнить после того, как им сотрут память, что они светлые служители Бога, призванные изменить сильно перекосившийся в сторону тьмы баланс добра и зла и уравновесить его. Чтобы души, погрузившиеся в земную деструкцию для получения нового опыта, использовали её как отличный «волшебный пинок» для создания новой конструкции, которой изобилует мир духовный и так не достаёт в плотном мире! Но, как показывает практика, человек охотнее прокладывается рельсами и шпалами под всё сметающий на своём пути паровоз, следующий по разрушительному маршруту, чем двигается в сторону конструкции…

От грустной философии, навеянной тяжким воспоминанием, настроение Лены резко омрачилось. Потом её пару раз толкнули, вызвав короткое замыкание в больных рёбрах, трижды буркнули «девочка, подвинься», пять раз прошлись по обеим ногам, а когда, наконец, ей удалось плюхнуться на освободившееся место, сидевший рядом с ней дедушка, бормотавший себе что-то под нос, накинулся на неё после того, как она подала милостыню инвалиду, проезжавшему на своей коляске по вагону.

– Это же мошенники, дурья твоя башка! Вот из-за таких остолопов, как ты, они людей отлавливают и ноги им отрезают! – кипятился старик, затуманивая Ленин мозг терпким чесночным ароматом.

– Ну зачем же вы так, дедушка! «Просящему у тебя дай», – а уж как он распорядится полученным, это его ответственность. Вы же из старого, советского поколения, неужели добро противоречит вашей морали?..

– Давай, давай, разбрасывайся деньгами, видать, шибко богатая!..

– Богатство умножается делением, дедушка, – спокойно, но без особого желания вступать в полемику ответила Лена. А вот мужчина, стоящий напротив них, в полемику ворвался:

– Вам, уважаемый сударь, не мешало бы знать, что такое кармический посев! Буддисты, например, всегда благодарят тех, кто обратился к ним за помощью, потому что просящий даёт им возможность запустить кармический бумеранг добра.

– Тебя вообще не спрашивают, буптист проклятый, – грозно рявкнул дедушка и ткнул оратора в живот своей авоськой.

– Будьте здоровы, – поднялась Лена со своего места и поковыляла в другой конец вагона.

Чувствуя, как внутри закипает негодование, Лена достала из сумочки маленькую красную книжку, Евангелие, и открыла её наугад. Она всегда так делала и каждый раз удивлялась, насколько информация на случайно открытой ею странице соответствовала текущей ситуации или состоянию, заставляя глубоко задуматься о причине происходящего, а также о правильном к нему отношении. «Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим». Лена покосилась на светящийся дисплей электронной книги сидящей рядом девушки. «Люди с высоким самоуважением ладят почти со всеми». В углу мелким подчерком значилось имя автора: Брайан Трейси…

У нотариуса всплыли кое-какие подводные камни, не совместимые с возможностью проведения сделки, и к этому печальному обстоятельству быстренько подцепились другие «голубые вагончики»: принт бесчувственного Витиного аватара на похоронах Гриши внезапно сильно надавил на Ленину память, закатив в горло ком нестерпимой тоски; гости, которых она ждала к вечеру в свою посуточную квартиру, канули в небытие, а не на шутку разболевшиеся ребра просили наркоз и пытались убедить в его необходимости бурлящий мозг, который испытывал огромное желание позабыть о кротости, смирении и воздержании.

Подъехав к дому, Лена завернула в магазинчик, находившийся в нем, и через пятнадцать минут звякнула купленной там бутылочкой коньяка, громко поставив её на кухонный стол и заставив Няшу измениться в лице, подозрительно насторожив уши. Когда-то давно Лена вычитала в журнале о природе, что в Африке растёт волшебное дерево марула, перезревшие плоды которого содержат спирт, и слоны с жирафами и обезьянами с удовольствием «напиваются» во время брожения этих умопомрачительных в буквальном смысле этого слова плодов, собираясь вместе в «рюмочной», а потом носятся в эйфории по окрестностям, пугая местных жителей и иногда в пьяном бреду разнося в пух и прах все, что попадется им под ноги. Когда семь лет назад Витя позвонил ей и сказал, что встретил другую женщину и хочет развестись с Леной, она в первый раз одна, как заядлый горемычный пьяница, напилась под собственные монологи и танцы, а проснувшись наутро, обнаружила себя одетой и лежащей наполовину на кровати, а наполовину на полу рядом с Няшей, который безуспешно старался повторить этот трюк. Тогда Лена почувствовала, что её голова хоть и раскалывается, но зато свободна от грустных мыслей, впрочем, как и от любых других, и что душевная боль приутихла. Правда, после этого она пару месяцев не могла смотреть в магазине на стеллажи, где толпятся стеклянные генералы в звездах, и ей было очень, очень стыдно за себя, она ведь девочка, к тому же христианка! Стыд-то какой… Но когда год спустя Лена в гордом одиночестве опять забубнила себе под нос монолог Чацкого после трёхнедельного стресса, тогда она поняла, что в её жизни выросло вредоносное дерево марула, которое раз в год заманивает Лену своими ветвями и запихивает в рот самый перезревший плод, заставляя ощущать себя тем самым африканским слоном, который в пьяной любвеобильности обвивает хоботом длинную шею жирафа, покачивающегося на своих нетрезвых ножках рядом, как Лена обвивала своими мыслями отсутствующего собеседника…

Так и сейчас Лена сидела в состоянии крайнего отчаяния, обдуваемая тропическим перегаром Африки и судорожно запивая морсом горький, как её одинокий вечер, коньяк, который ввиду разболевшейся вслед за рёбрами головы она купила вместо красного вина, и слушала, как Алиса играет на саксофоне её любимую «Europe», в пятнадцатый раз заказывая мелодию на бис сквозь горькие рыдания. Внутри неё теснились и очень торопились на выход мысли, чувства и эмоции, расталкивая друг друга локтями, и им не было конца и края. Виктор стал чужим и потерял к ней интерес, отказался от неё, как же жить дальше, если у неё, следуя закону подлости, вдруг проснулся к нему интерес? Она всё еще любила его, любила таким, каков он есть, со всеми потрохами неудачливости, бедности, зависимости, лени и уже вошедшей в привычку склонности к полигамным отношениям в связи с их долгими периодами разлук, в которые он обычно носился, как гамадрила в период весеннего гона. Но ей всегда казалось, вероятно, из-за своей мании величия, что он возвращался к ней потому, что Лена была лучшей на свете, по крайней мере для него, и именно ЭТО снова и снова осознавал её негодник Казанова после всех своих фигли-мигли, спеша к ней, чтобы согреться самомУ и обогреть Лену у костра вновь разгоревшейся страсти! Может, она всё это и выдумала, но выдуманного обратно не вдумаешь…

А вдруг и её любовь к Виктору надумана? «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит…» Лена лезла из кожи вон, чтобы любить любовью, описанной апостолом Павлом, но у неё ничего не получалось. Все эти годы она пыталась смириться с недостатками своего возлюбленного и научиться терпеть его алкоголизм, но ничего не выходило, её хватало не надолго, потому что её любимый постоянно убывал, как чернила в ручке. Только она приспосабливалась к нынешнему Виктору, как он снова обрастал новыми заслуживающими порицания качествами, которые, словно сорняки, уходили глубоко своими корнями в его растущее желание и потребность пить больше и больше, и всё Ленино существо вновь вставало на дыбы. Тогда её любимый начинал бросаться гневными бравурными фразами, а Лена в ответ упрекала Виктора в том, что он ведёт обезьянью жизнь, которая сводится к примитивным удовольствиям: выпить, закусить, поспать и удовлетворить свою похоть, и так по кругу. Потом её Пёса слабо пытался загладить возникшие острые углы, отшучивался, что ему самому от себя страшно и он мечтает бросить пить, но остаться без мечты ему ещё страшнее, и какое-то время старался демонстрировать лучшую версию себя. Но затем он снова срывался, очередной цикл их взаимоотношений вновь заканчивался расставанием, и маятник их отношений продолжал размахивать своей ручищей, раздавая смачные щелчки их толоконным лбам. Зачем, зачем она так отчаянно цеплялась за любовь Виктора, которая, может быть, уже давно похоронена без всяких опознавательных надгробий? Почему так боится жить без этой любви? Разве не похоже наше неутолимое желание вечной любви и верности близкого человека на яростное стремление оставить солнце включенным даже на ночь на том курорте, куда нас отправила в отпуск на некоторое время жизнь, чтобы мы отдохнули от повседневной бездушной рутины и бесчисленных обязанностей, подставив свою мокрую от слёз душеньку под жаркие лучи внимания любимого человека? С чего мы решили, что такие бесценные подарки даются нам на всю жизнь? Стоит ли убивать в себе способность радоваться сменяющим друг друга событиям нашей быстротечной земной жизни только из-за того, что однажды снятый джек-пот, вовсе не обещающий бесконечно длящееся счастье, растрачен? Вообще, правильно ли осуществлять свои мечты другими людьми? Не похоже ли это на желание насытиться через чужой рот? Да и в одном ли Викторе проблема??

Ей пришли на ум семилетние циклы человеческой жизни, описанные в «Энциклопедии Эдмонда Уэллса». До знакомства с ними Лена делила жизнь на десятилетние циклы: в десять лет человек уверен, что о нем заботятся и думают, в двадцать лет начинает беспокоиться: а что же о нём думают, в тридцать лет это перестаёт его волновать, в сорок лет человек понимает, что о нём никто не думает, в пятьдесят – начинает думать о других, а в шестьдесят лет уже забывает думать сам… Согласно же теории мистера Эдмонта, первые четыре семилетних цикла человек строит себе кокон: до семи лет формирует чувственное восприятие через тесную связь с матерью, от семи до четырнадцати устанавливает сильную связь с отцом, происходит становление личности, затем до двадцати одного года бунтует против общества, познаёт материю, формирует свой интеллект; и наконец, к двадцати восьми годам человек интегрируется в общество, его бунт заканчивается и начинается построение собственной жизни, зачастую руководимое желанием сделать всё лучше, чем у родителей. После первого квадрата начинается второй: до тридцати пяти лет человек строит семью, обзаводится детьми, и если в предыдущих циклах были образованы прорехи, то плохо вызревший кокон взрывается, и начинаются проблемы. Как правило, это происходит практически у всех, и тогда после тридцати пяти лет начинается работа над новым коконом, с учётом полученного опыта и работы над ошибками: начинается поиск новых партнеров, меняется взгляд на работу, где фокус с основной цели заработать как можно больше денег смещается на интерес к выполняемой деятельности, временнЫе возможности и желание максимально использовать свои способности, а также претерпевают изменения отношения с родителями. Если до сорока двух лет новый кокон не создан, или воссоздаётся старый, то человек застревает на предыдущем цикле и может прокрутиться в нём до смерти, как бегущий в пластмассовом колесе хомяк. Похоже, что Лена этот цикл прямо срисовала с теории Уэллса: начала строить отношения с Виктором, который показался ей «таблеткой» с долгожданными микроэлементами, болезненно для неё отсутствующих в супруге; ушла с агентства недвижимости, изматывающего Лену требованиями бесполезных бумаг, призванных доказать высокое качество работы агента со своими личными клиентами, которых он же и привел в фирму, чтобы та забрала за это половину денежного вознаграждения; построила свой посуточный бизнес; и наконец, выучилась на филолога-переводчика, реализовав свою потребность в умственной работе и желание работать с лингвистикой, после чего занялась преподаванием английского языка, создав свою собственную методику. Данный период жизни Лены можно с полной уверенностью назвать абсолютным преобразованием её жизни. Следующий цикл до сорока девяти лет достаточно знаковый и в конечном итоге определяет приоритеты человека: либо они духовные, либо материальные. Во втором случае озабоченный властью и деньгами человек основательно обустраивается в этом цикле, чтобы монотонно шуршать в нём до конца своих дней, приумножая свои материальные блага; а в первом случае у человека начинается путь истинного созидания его личности, который неизменно заканчивается кризисом самосознания, выраженного в вопросах: «Кто я? Почему я здесь? Что я должен сделать, чтобы жизнь обрела смысл?» Затем человек выходит на следующий цикл, от сорока девяти до пятидесяти шести лет, который знаменует собой духовную революцию и обретение мудрости, и если поиск истины и духовности ведётся честно, то этот процесс уже не закончится никогда. Многие намеренно колесят по предыдущим циклам, чтобы не встретится лицом к лицу со своим истинным «Я».

Удивительно, что Лена не была лично знакома с автором данной версии цикличности развития личности человека и его жизни, да и с самой теорией она познакомилась не так давно, до этого ей был знаком только цикл Кребса. Тем не менее, она пропыхтела по описанным мучительным циклам, а мистер Эдмонд каким-то непостижимым образом за ней подглядывал! В сорок два года Лена воцерковилась и встала на путь своего духовного развития, а сейчас погрязла в кризисе своего внутреннего мира и пытается обрести мудрость, гоняясь за ней, как неповоротливая кошка, разжиревшая на своих стереотипах, за шустрой мышкой вечно ускользающих истин…

Постепенно мысли стали превращаться в мюсли, вкусные и сладкие, потом они размякли и превратились в кашу, замазавшую ощущение пространства и времени, и когда Лена почувствовала, что коньяк в неё больше не лезет, она, передёрнув плечами и посмотрев на недопитую рюмку, вяло подумала: «Знала бы, что с этой чекушки захмелею, с неё бы начала». Няша проводил Лену до кровати, и под протяжное «The world we knew» Фрэнка Сенатра, которое печально и торжественно крутила Алисина шарманка, Лена попыталась объяснить своему питомцу, что то, что он сейчас видит, вовсе не делает её похожей на Виктора: он такой всегда, а Лена только сегодня.

– И не надо на меня так снисходительно смотреть и намекать, что я оправдываюсь! – погрозила она коту пальцем, который повис на вялой руке, как сдутый воздушный шарик. Положив голову на подушку, Лена подумала теми извилинами, которые ещё не отключились от источника питания: «Мне срочно, срочно нужен психолог! Если я затяну с этим вопросом, то мне понадобится психиатр или, не дай Бог, нарколог. Меня нужно срочно спасать. Меня нужно срочно лечить. Господи, я настолько больна, что даже не слышу тебя! Прости меня, грешную!..»

Утром её разбудил телефонный звонок. Перебивая помехи, вызванные звоном в Лениных ушах, голос Пчёлки пытался пробиться в Ленину голову.

– Привет, дорогая, как твои рёбрышки?

Ленины рёбрышки ещё находились под наркозом, а в голове булькали немногочисленные пузырьки мыслей, больно лопаясь о затвердевшее серое вещество.

– Привет, Пчёлка! Рёбрышки пока опрокидывают меня на кровать, – ответила Лена и ужаснулась расстроенному дуэту своего хриплого голоса и неповоротливого языка, который обычно был довольно прытким.

– Жаль, – услышала Лена вздох в трубке. – Что-то ты сегодня больно загадочная, – изрекла Пчёлка, и Лене послышались нотки подозрительности в голосе подруги.

– Со мной сегодня случилась задумчивость, – отшутилась Лена.

– Понятно… Я хотела прогуляться с тобой по парку, сегодня тепло и безветренно, а у тебя рёбра и задумчивость!

– Не дразни, пожалуйста, – попросила Лена и изобразила страшную расстроенность. – Мне тоже очень жаль, что я не Магомед и парк не придёт ко мне, потому что я не иду к парку!

– Ладно, Ленусик, не переживай, ещё нагуляемся, какие наши годы! – попыталась ободрить подругу Пчёлка.

– Ага! Зебры бы уже два раза успели сдохнуть! Да, жизнь полосатая: если сегодня тебя укусила злая собака, то завтра укусит добрая, – какая-то чудом оставшаяся в живых часть Лениной головы выстукивала телеграфную ленту из бессвязных слов.

Постаравшись побыстрее закончить разговор, Лена пообещала подруге, что они непременно скоро увидятся, и понесла свою больную голову в ванную. Ах, с каким бы удовольствием она прошлась с Пчёлкой по парку! Парк был её местом силы, а Пчёлка – жилеткой её души, в которую всегда можно поплакаться…Под душем она долго обливалась поочередно то тёплой, то прохладной водой, пока несчастная головушка не начала думать мерцающими и заикающимися мыслями. Вытащив вялое тело из душа и посмотрев на своё отражение в зеркало, Лена поняла: если бы зеркало умело говорить, то оно рассмеялось бы ей в лицо. Придя к выводу, что её внешности срочно требуется реанимация, Лена без особого энтузиазма отправилась на кухню и приготовила маску по собственному рецепту, которая всегда творила чудеса: смешала яйцо с бурыми водорослями и размазала эту жутко вонючую кашу по своему лицу. Няша оживился, словно он попал в рыбный рай и не знал, с какой рыбины начать постигать райское блаженство. Он следовал за Леной по пятам и ныл противными кошачьими словами, состоящими из одних гласных звуков и положенными только на две ноты – «до» и «ре», требуя немедленно соскрести волшебную вонючку с Лениного лица и положить её в Няшину миску. Когда Лена, игнорируя приглашение своего настойчивого преследователя вступить с ним в ченнелинг, плюхнулась в кресло и откинула голову, прикрыв глаза, она через минуту обнаружила, что питательная маска довольно быстро исчезает с её лица. В заботливом Няше под влиянием сильнодействующего обонятельного инстинкта проснулся косметолог и, ловко орудуя своим наждачным языком, он незамедлительно приступил к процедуре пилинга. Лена схватилась за щёку в надежде, что на ней осталась хотя бы кожа, и щёлкнула Няшу между глаз, где разработчик персидской породы сослепу воткнул нос. Состряпав обиженный вид, новоиспечённый косметолог удалился за ближайший угол, откуда ещё долго доносились звонкие чавкающие звуки и недовольное оханье.

– Эх, Няшенька, пилинг мне необходим душевный, понимаешь? Можно было бы вытащить из себя свою душу в лохмотьях истлевших воспоминаний, с дубовыми корками ран и струпьями отчаяния – твой шершавый язык точно справился бы! А так приходится внутрь пилинг принимать…

Лена напрягла свою заспанную память, задав ей один единственный вопрос: а на чём, собственно говоря, закончились вчерашние посиделки? «Ты требовала нарколога!.. ой, пока психолога», – икнула память. Поблагодарив и попросив у неё прощения, Лена написала сообщение своей бывшей ученице по английскому языку, психологу по образованию, что нуждается в её профессиональной помощи. Наталья, очень милая женщина, тут же откликнулась и предложила Лене воспользоваться свободным окошком в своём расписании, и через пару часов женщины уже встретились в скайпе.

– Леночка, как я рада вас видеть! Ну рассказывайте, что у вас приключилось.

– Ох, Наташа, я даже не знаю, с чего начать… – Лена только сейчас подумала о том, что выбрала не самый подходящий день для серьёзного общения, и при виде психотерапевта вдруг почувствовала, что вот-вот потеряет подсознание.

– Я четырнадцать лет в отношениях с мужчиной, злоупотребляющим алкоголем. По этой причине мы то сходимся, то расходимся, и каждое воссоединение можно охарактеризовать словами: «Привет, грабли, это снова я!» Наши отношения уродуются все больше и больше, но мне никак не вылезти из засасывающей воронки повторяющихся событий. Последние полгода я живу одна и испытываю настолько пугающее и нестерпимо больное одиночество, что готова снова добровольно засосаться в эту воронку. Все мои домочадцы на сегодняшний день – это говорящая Яндекс-станция, у которой от моих текущих музыкальных предпочтений скоро начнётся искусственно-интеллектуальная депрессия, и особенный кот Няша, слегка невменяемый, потому что в детстве ему на голову частенько прилетали банки из холодильника. Периодически ко мне наведываются мои любимые гагары-внучата и сын с девушкой, подслащивают моё горькое одиночество, но, когда за ними закрывается дверь, я тут же начинаю ронять горючие слёзы. Меня уже можно назвать психом-одиночкой, да? Я люблю своего мужа, и несмотря на то, что он постоянно нёс вахту со своим пьяным двойником, трезвый Витя был довольно хорошим человеком, очень умным, добрым и с блестящим чувством юмора. Мне никогда не было с ним скучно и одиноко, а сейчас всё вокруг смертельно уныло… Вдобавок ко всему, очень похоже, что мой ныне ещё действующий супруг остыл ко мне и больше не нуждается в моём обществе. Я не в состоянии выносить своё опостылевшее уединение и медленно схожу с ума. Меня ничего не радует, и когда я встречаюсь с людьми, то готова их съесть от счастья, как Фарада в весёлой советской комедии: «Люди! Здесь были люди!». Общение с друзьями успокаивает лишь на короткое время, которое я провожу совместно с ними, и по возвращении в свой пустой дом мне неизменно хочется рвануть из него тем же маршрутом. Будущее кажется безнадежным, в голове депрессивные мысли устраивают конкурс на звание самой убийственной, и их не выключить ни на минуту, потому что я не знаю, где выключатель… Мне вообще к вам, или уже дальше по коридору, к психиатру? Не хочу звучать грубо, но я чувствую себя лузером в женском обличии, который проиграл все раунды борьбы за женское счастье и висит, как тряпка, на верёвочном бордюре боксёрского ринга с разбитым носом и отбитой головой…

– Леночка, в жизни поражение часто становится началом победы, так же как победа может стать началом конца, – отреагировала Наташа на печальную тираду Лены. – Нельсон Мандела говорил: «Я никогда не проигрывал – я либо выигрывал, либо учился». А то, что вы оказались на так называемом плато тишины и вам кажется, что в жизни ничего не происходит, свидетельствует лишь о том, что в вашей жизни идут глубинные переходные процессы, которые рано или поздно положат начало чему-то новому.

Однако по поводу жизни с алкоголиком психолог высказалась достаточно категорично.

– Не стоит грустить о том, что вы расстались с зависимым от алкоголя мужчиной. Алкоголизм – это сбитые настройки человека с самим собой и Вселенной, ведущие к созданию программы самоуничтожения. Сергей Лазарев, например, пишет о пристрастии к алкоголю как о зацепке за способности и благополучную судьбу, то есть человек не доволен ни своими способностями, ни судьбой, и ищет альтернативную реальность, не требующую затрат личных ресурсов. Когда человек годами регулярно употребляет спиртное в большом количестве, его мозг стремительно разрушается вместе со своими важнейшими центрами, регулирующими не только поведение, но и способность к развитию. Зависимый неизбежно деградирует, и никто не сможет ему помочь, кроме него самого, потому что вытащить алкоголика из иллюзорного мира, созданного под влиянием дурмана, невозможно: там лучше, легче, беззаботней и ярче. Для них жизнь – болезнь, а алкоголь – спасение, как у Бернарда Шоу: «Алкоголь – это анестезия, позволяющая перенести операцию под названием жизнь». Ничтожно малое количество людей выбралось из плена этой опасной зависимости, еще меньше отказалось от употребления спиртного по собственному желанию. Большинство редких счастливчиков спаслось после пережитого ужаса белой горячки, когда страх перед её повторением оказался сильнее желания получить удовольствие от алкоголя. Остальные же, к сожалению, медленно разрушаются и угасают, и если, условно, поначалу в пьяном угаре к ним «подсаживаются» три чертёнка, то спустя пять-десять лет уже шесть копытных резвунов стучат своими хвостами по лбу пьяницы, приславшего им пригласительный билет своим безумием, а ещё через несколько лет, лёжа в больнице под капельницей, обезумевшие от запоя пациенты благодарят наркологов за то, что те вырвали их из лап целой армии бесов, желающих разорвать их на куски и поджарить в кипящем масле.

– Наталья, как удивительно! Мне всегда такая же бесовская картина рисуется, когда речь идёт об алкоголе. Между прочим, именно в «Бесах» Фёдор Достоевский описывает пьянство как «безобразный кошмарный сон», – вставила Лена.

– Самое неприятное, Леночка, заключается в том, что неизбежную деградацию злоупотребляющих замечают, к сожалению, не пьющие, а их близкие. Предоставьте Виктора самому себе, дальнейшее продолжение отношений с ним причинит вам огромный вред. Хоть он и является в какой-то мере источником ваших удовольствий и радостей, разрушительная сила его алкогольной зависимости несоизмерима больше, причём вы её ощущаете в десятки раз больнее, чем он сам… Горькая ирония заключена в том, что алкоголику, наоборот, с каждым годом становится всё проще и легче. Его не раздирают такие высокие чувства, как ответственность, забота и тревога за будущее, и уже не мотивируют здоровые желания и чувства нормального человека. Вся его жизнь сводится лишь к одному желанию выпить, и к одному чувству ощущения опьянения, которые по очереди сменяют друг друга. Третьего не дано.

– Да уж, грустнее и не придумаешь! – вздохнула Лена. Помолчав немного, она слабо улыбнулась: – Витя является источником моих удовольствий… Всё правильно! Ничего хорошего земные удовольствия не приносят, они делают нас либо жирными, либо пьяными, либо беременными.

Белая горячка… Лена вспомнила отца и подумала о том, что с её грузоподъёмностью она не сможет доволочь своего Пёсу до психбольницы, если однажды запой застанет его у помойки, а Лена забудет положить Виктору орешки в карман для прискакавшей к нему белочки. Потом она представила картинку с изображением позеленевшего мозга алкоголика с тремя извилинами, больше похожего на рыбью молоку, и её стало мутить, когда она представила, что в Витиной черепной коробке сидит такая гадость.

– Но между нами с Виктором, Наташа, до сих пор существует незримая связь, которую я ощущаю довольно болезненно…– Лена страдальчески поморщилась, словно зашла в кабинет к дантисту с острой болью, понимая, что её к мучениям сейчас прибавится ковыряние в больном зубе.

– Связь не может быть болезненной, потому что она объединяет и наполняет энергией. Дело в том, Леночка, что есть связь, а есть прИвязь – зависимость, другим словом. Связать можно части в целое: волосы в хвост, нитки в свитер, слова в предложения. А привязать можно…

– Козла к забору! – перебила психолога Лена. – Забору хоть бы хны, а козлу ничего не остаётся, как бородой трясти и блеять, переминаясь с копыта на копыто на одном месте!

Наталья улыбнулась и открыла было рот, но тут же его закрыла, и лишь в глазах застыл немой вопрос.

– Не стесняйтесь, Наталья, спрашивайте! Не чувствую ли я себя таким козлом? Отвечу так: больше да, чем нет, хотя козлом мне хочется обозвать забор! Ведь мы могли быть волосами в хвостике и обмениваться энергиями, а забор взял и решил воткнуться в ад… Боюсь, что до возгорания осталось совсем недолго…

– Я бы рекомендовала вам не ждать, пока это случится! Да и привязались вы к нему сами, забор виноват лишь в том, что стал объектом вашей привязки.

– И очень даже возможно, что его деревянное величество не особо радо моему блеянию рядом и верёвке, которая его перетирает, пока перетирается сама, – вздохнула Лена.