Тонущая женщина

Глава 1

В социологии существует термин «фундаментальная ошибка атрибуции», суть которого в основе своей сводится к следующему: глядя на кого-то в затруднительном положении, мы склонны полагать, что этот несчастный сам навлек на себя беду. Разумеется, в сложившейся ситуации всегда повинны некие внешние силы, но человеку свойственно думать, что с ним ничего подобного случиться не может. При нападении он отбивался бы как-то иначе; выполз бы из горящего здания; не стал бы жертвой интернет-мошенников. И, естественно, никогда не оказался бы на улице, без крыши над головой. Бездомные – это, как правило, наркоманы, или душевнобольные, или тунеядцы.

Что я думала о бездомных, пока не стала одной из них? Если коротко – ничего. Ежегодно жертвовала деньги местному приюту, раздававшему бесплатные обеды на День благодарения. Иногда бросала мелочь в шляпы или пустые стаканчики из-под кофе, избегая встречаться взглядом с теми, кто их протягивал. Я не спрашивала имен у этих людей. Бывало, даже переходила на другую сторону улицы, чтобы не столкнуться с ними. Не чуждая сострадания, в принципе, я жалела обитателей социального дна, но в моем восприятии это были существа с другой планеты, чуждые элементы. Я даже мысли не допускала, что могу стать одной из них.

Я укрываюсь спальным мешком до подбородка и вытягиваю ноги под колонку рулевого управления. На заднем сиденье было бы удобнее, но я не рискую там спать. Заблокировав дверцы машины, дремлю в откидывающемся водительском кресле. Ключ находится в замке зажигании. Если кто-нибудь подойдет – полицейские, воры или еще кто похуже, – я в ту же секунду рвану с места, только меня и видели. Мой седан марки «Тойота» – один из многих в ряду спален на колесах, припаркованных на тихой улочке в сыром туннеле под эстакадой. Наши машины образуют неприглядную окантовку по краю большой квадратной парковки хозяйственного магазина. Удастся ли мне когда-нибудь расслабиться настолько, чтобы заснуть крепким сном в горизонтальном положении? Хотелось бы надеяться, что я выберусь отсюда раньше, чем мне случится это выяснить.

В подобные минуты тишины и покоя я до сих пор недоумеваю, как докатилась до такой жизни. Я – умная, образованная женщина, у меня был успешный бизнес. Я не наркоманка, не алкоголичка… хотя теперь спиртного употребляю больше. Рядом, в подлокотнике-бардачке, стоит бутылка виски. Это – чтобы согреться, успокоить нервы и заснуть. Я беру бутылку, отхлебываю виски и мгновение не чувствую ничего, кроме… тепла, обжигающего горло и разливающегося по пищеводу. Велик соблазн сделать еще один глоток. А потом еще. Но я не позволяю себе выпить лишнего. Мне никак нельзя терять голову, нельзя пестовать в себе зависимость. Я завинчиваю пробку и ставлю бутылку в бардачок.

В жилом автофургоне, что стоит передо мной, гаснет свет. Его обитатели пользуются керосиновой лампой, а не автомобильным освещением, чтобы аккумулятор не сел. Марго и Дагу за шестьдесят. У Марго проблемы со здоровьем: она больна раком, хотя точный диагноз мне неизвестен. Даг работал в отеле, но был уволен, став очередной жертвой пандемии, сокращения затрат и жизни в целом. У них большая собака по кличке Луна – нечистокровный питбуль; из-за своего четвероногого питомца они не могут снять комнату. Я по возможности стараюсь парковаться за ними. Их старенький «Виннебаго» всегда стоит на одном и том же месте и имеет затейливое дополнение – брезенты, укрывающие от дождя и образующие навес, под которым они могут сидеть. Не скажу, что мы друзья, но иногда общаемся, что-нибудь обсуждаем, и рядом с ними – и с Луной – я чувствую себя в относительной безопасности и не столь одинокой. Они присматривают за мной. Именно Даг дал мне нож.

Я вожу пальцем по деревянной рукоятке, прижатой к правому бедру. Лезвие спрятано между сиденьем и подлокотником – в своеобразных ножнах. При необходимости я за секунду вытащу нож, чтобы защититься от обидчика. «Женщинам здесь небезопасно, – констатировал очевидное Даг. – Будь готова пустить его в ход». Я заверила его, что за мной дело не станет, но смогла бы я и впрямь пырнуть кого-то ножом? Вонзить острое лезвие в человеческую плоть? В грудь, в шею или в живот? Я способна на многое, о чем прежде даже не подозревала. Отчаявшиеся люди совершают отчаянные поступки. Когда мой ресторан стал дышать на ладан и мечта всей моей жизни рушилась у меня на глазах, я лгала, жульничала, занималась подлогами. Погубила тех, кого любила, причинила им боль. Так сумею ли я пустить в ход нож, чтобы спасти свою жизнь? Конечно.

Уже поздно… и с наступлением ночи на меня нисходит ложное чувство покоя. Вдалеке кто-то сердито кричит – на кого-то или просто в пустоту, – но крик постепенно стихает. Где-то звякают бутылки, но тихо и нечасто. Время от времени по эстакаде проносятся машины, убаюкивая меня своим рокотом. И я не слышу их приближения – либо задремала, либо они крадутся… возможно, как раз потому, что я задремала, а они крадутся. И вдруг они уже рядом, по обе стороны от моего автомобиля. Серые лица с запавшими щеками и глазами всматриваются в темные окна моего «дома». От страха сводит живот. Рука хватается за нож.

– Эй, лапуля! – говорит один, и сквозь запотевшее от его дыхания стекло я вижу, что во рту у него не хватает зубов. На секунду я встречаюсь с ним взглядом. В его глазах чернота, пустота. Значит, наркоман. Наркоманов я научилась распознавать по внешнему виду. Неистребимая жажда новой дозы вытеснила из него все человеческое. Судя по язвам на его лице, он принимает что-то тяжелое. А химия превращает людей в диких зверей – злых, агрессивных, непредсказуемых.

Второй прилип лицом к стеклу со стороны пассажирского кресла. Взгляд его мечется по салону, оценивая все, что в нем есть. За те недели, что я спала здесь, мне лишь раз пришлось удирать. Но тогда злоумышленников я вовремя услышала: они разбили окно в одном из фургонов. В ту ночь я завела машину и умчалась до того, как они добрались до меня. С тех пор я регулярно проигрываю сценарий своих действий в воображении: быстро возвращаю спинку кресла в вертикальное положение, поворачиваю ключ в замке зажигания, давлю на газ.

– Красотуля, машину-то открой, – требует беззубый, и я содрогаюсь от омерзения. Неужели он нацелен получить не только мои вещи? Я выхватываю нож, подношу его к окну. Угрожаю, постукивая острием по стеклу. Но он не пятится, не пугается. Напротив, улыбается мне беззубым ртом.

Скользкими от пота руками я неуклюже пытаюсь поднять спинку кресла. Я не пьяна, но из-за выпитого виски медлительна, не очень четко контролирую свои движения. И объята ужасом. Сиденье рывком выдвигается вперед, и я, выронив нож, берусь за ключ. «Не бойся, Ли, – убеждаю я себя, заводя машину. – Тебе ничто не угрожает. Считай, что тебя уже здесь нет».

А потом стекло со стороны пассажирского кресла разбивается. Я пронзительно вскрикиваю. Чужая рука ныряет в салон, ощупью ищет что-то – все, что можно схватить. По крайней мере, ему нужна не я. Однако мой рюкзак стоит прямо на пассажирском сиденье, сумочка лежит на полу. Прежде чем я успеваю рвануть с места, рюкзак исчезает в разбитом окне. Его утрату я как-нибудь переживу. Там одежда, туалетные принадлежности, вещи, которым я найду замену – могу себе позволить. Я газую, но та же рука снова ныряет в салон – за моей сумкой.

Нет, нет, нет, только не это. Мне достает ума не держать в ней всю наличность, но там лежат телефон и удостоверение личности. Элегантная сумка фирмы «Коуч» – это все, что осталось у меня от прежней жизни, от былой роскоши. Машина мчится вперед, а я резко наклоняюсь, чтобы поднять с пола сумку и положить ее на колени. Однако та рука все еще в салоне, хватает меня за запястье. Грязные ногти впиваются в кожу, я охаю от боли. Сигналю, надеясь, что кто-нибудь – Марго или Даг – проснется. Если они откроют дверь и выпустят Луну, эти выродки убегут. И я смогу уехать. Однако в автодоме по-прежнему темно.

Я жму на газ, но грабитель и не думает сдаваться. Он ухватил мою сумку и не отпускает. Набирая скорость, я виляю на пустой дороге – пытаюсь оторваться, но он держится крепко. И бежит рядом с машиной – не отстает. Никак не отстанет, черт бы его побрал! Правой рукой с травмированным запястьем я хватаю нож и вслепую бью по его руке. Он даже глазом не моргает. Наркотик придал ему силы, наградил сверхчеловеческой прытью, сделал нечувствительным к боли. Сумка со всеми документами, удостоверяющими мою личность, вылетает в окно. И исчезает…

И все. Теперь я – никто.

Глава 2

В нос бьет едкий запах хлорки, и меня захлестывает ностальгия. В детстве местный бассейн был неотъемлемой частью моей жизни. Когда я росла, у нашей семьи был летний домик в горах Катскилл. Не роскошный, но вполне комфортабельный и с видом на озеро. По настоянию мамы мы с сестрой многие годы занимались плаванием, дабы ей не приходилось тревожиться, что мы утонем, пока она потягивает джин с тоником на террасе в компании своих подруг. Мы с Терезой часами плескались в воде, или плавали на нашей лодке, или, расстелив на пирсе влажные полотенца, просто лежали и смотрели в бескрайнюю синеву, обсыхая на солнце. Болтали о лошадях, о мальчишках, о том, кем хотели бы стать, когда вырастем. Тереза мечтала выучиться на ветеринара. А я хотела быть кино- или рок-звездой, – в общем, мечтала сиять и блистать.

В вестибюле тепло, сыро, воздух липкий. Я подхожу к женщине за стойкой с покрытием из ободранной «формайки». Она поднимает на меня глаза, смотрит пристально и настороженно.

– Я потеряла пропуск, – мямлю я, краснея от стыда.

Смотрю на себя ее глазами: растрепанная, взгляд затравленный, в руках две парусиновые сумки с одеждой, продуктами, посудой… с вещами, которые я не могла запихнуть в багажник. Разбитое окно я закрыла пластиковым пакетом, но в машину теперь любой может залезть. «Это не я, – хочу я сказать работнице бассейна. – Я – ресторатор. Деловая женщина. Предприниматель». Она недовольно кивает:

– Проходите. Только недолго.

– Спасибо.

Почти стершаяся дорожка из стрелок на линолеуме ведет меня к раздевалке. Там немноголюдно: лишь две старушки натягивают на головы резиновые шапочки перед зеркалом. Я дожидаюсь, когда они уйдут, и иду прямиком в душевую. На стене из шлакобетонных блоков – объявление крупными буквами:

РАЗДЕВАЛКА ТОЛЬКО

ДЛЯ ПОСЕТИТЕЛЕЙ БАССЕЙНА

Бродяжки, люди вроде меня, которые приходят в бассейн, чтобы помыться под горячим душем, пользуясь бесплатным мылом, сюда не допускаются. Но персонал проявляет снисходительность, если посетителей немного, а я управляюсь быстро и без лишнего шума. Вход – семь долларов. Я могла бы заплатить, но каждый цент на счету. Мне необходимо накопить деньги на взнос за аренду квартиры; в машине я долго не протяну – не выживу. В некоторых приютах для бездомных есть бесплатные душевые, но про них рассказывают всякие ужасы: там случаются кражи, изнасилования и даже убийства. К тому же, обратившись за помощью в приют, я узаконю свой статус бездомной. А я не бездомная. Это мое временное, недолговечное состояние.

Раздевшись, я ступаю в облицованную кафелем кабинку, носком отпихиваю в сторону брошенный кем-то на пол мокрый пластырь и давлю на кнопку, включая душ. Правый палец дрожит от напряжения, царапины на запястье отзываются жжением, как только по ним начинает струиться горячая вода. Наверное, мне следует сделать укол против столбняка, но без страхового полиса это невозможно. На мгновение я закрываю глаза, из-под зажмуренных век по лицу текут слезы. Я хочу домой. Хочу сесть в машину и вернуться в Нью-Йорк. Но не могу. Я сожгла за собой все мосты. Родные меня ненавидят. Друзей не осталось. А еще есть Деймон, от которого ничего хорошего не жди. Он и убить может.

Мы познакомились в модном ресторане в квартале Митпэкинг. Я там работала, а он был завсегдатаем, занимал лучшую кабинку, расположенную в глубине зала. Обычно его сопровождали дюжие приятели или красивые женщины, а зачастую и те и другие. Заказывал он всегда одно и то же: устрицы, стейк с картофелем фри, водку. Деймон был учтив и щедр, и мы все старались игнорировать стойкое чувство опасности, неизменно возникавшее с его приходом. В том заведении, да и в ресторанном бизнесе в целом сорящие деньгами мужчины в дорогих костюмах с непонятными источниками дохода были довольно типичным явлением.

Однажды вечером перед закрытием ресторана он вызвал меня из кухни. Сказал, что ему нравится, как я готовлю. Я сообщила ему о своих планах открыть «Птичий двор». У меня было четкое видение будущего. В меню моего ресторана – блюда высокой кухни по доступным ценам: реберный край говяжьей грудинки с картофелем в утином жире; замаринованный в пахте жареный цыпленок, сбрызнутый медом со специями; ризотто с лисичками. Столы – на шесть персон и на четыре; столиков на двоих очень мало. Каждый вечер – словно званый ужин в собственном доме. Недавно в Ист-Виллидж я присмотрела идеальное помещение для своего будущего ресторана.

– Я хочу поучаствовать, – заявил он уверенно-небрежным тоном. – Сколько тебе нужно?

Мне требовалось много денег, а я пока нашла всего двух инвесторов, которых заинтересовал мой проект. Я знала, что деньги Деймона имеют сомнительное происхождение, но все равно их взяла. Потому что «Птичий двор» был мечтой всей жизни. Я устала пахать на эгоистичных боссов, которые унижают и оскорбляют подчиненных. И я была уверена в успехе своего проекта, в своих способностях, в своих связях. Ресторан будет процветать, даже на высококонкурентном нью-йоркском рынке. Я буду вовремя вносить платежи, так что мне плевать, на чем Деймон делает свои деньги.

А потом началась пандемия. Люди перестали ходить по ресторанам. Я поняла, что мне придется закрыть свое заведение еще до того, как мэр заставил меня это сделать. Когда рестораны возобновили работу, я снова попыталась раскрутиться, но, в сущности, я была новичком в этом бизнесе, а прежний задор иссяк. Я отчаянно старалась удержаться на плаву, но омикрон стал последней каплей. Заболели мои официанты, потом – работники кухни, и я пошла на дно. Мы пытались обходиться теми силами, что у нас остались, переключились на торговлю блюдами на вынос, но этих мер оказалось недостаточно. Мне пришлось признать, что мой бизнес, моя мечта приказали долго жить.

Я переживала за свой персонал, за поставщиков, за свою медицинскую страховку и инвесторов. Именно в таком порядке. Потому что это был форс-мажор. Инвесторы же не ждали, что я стану платить? Однако… они требовали возврата долгов. Я пыталась взять льготный кредит на восстановление деятельности, но веб-сайт организации постоянно зависал. Я подала заявку на кредитную линию. Мне отказали на том основании, что у моего предприятия «недостаточные объемы деятельности», а ведь кредит мне и нужен был как раз для того, чтобы нарастить эти объемы. Один из моих помощников-поваров предложил создать веб-страницу для привлечения финансирования, но в ресторанной индустрии тогда всем жилось несладко. Разве могла я просить денег на поддержку именно моего ресторана? В конце концов мой бухгалтер посоветовал, чтобы я объявила себя банкротом. Это означало, что я избавлюсь от долгов, оставляя за собой вереницу оскорбленных, разгневанных поставщиков, работников и инвесторов.

Вот тогда-то Деймон и раздробил мне палец молотком для отбивания мяса.

А чего я от него ждала? Что он простит мне долг? Или хотя бы проявит понимание? Деймон – бандит, гангстер. Насилие – его капитал. И все же я была шокирована его жестокостью, беспощадностью. Он обещал, что каждую неделю будет ломать мне по пальцу, пока я с ним не расплачусь. И тогда я не смогу готовить. Пришлось спасаться бегством.

Я постоянно колесила по стране, переезжая из города в город, никогда долго не задерживаясь в одном месте. У Деймона есть другие источники дохода, другой бизнес, и не один, и те, в чьем ведении находятся эти предприятия, возвращают долги вовремя. Он не настолько остро нуждается в моих деньгах, чтобы посылать на мои поиски своих головорезов. Тем не менее… я не останавливалась, пока не достигла Сиэтла. Тихого океана. Конечного пункта. Одной из географических точек, наиболее удаленных от Нью-Йорка.

Локтем я выдавливаю в ладонь жидкое мыло с ароматом лимона, намыливаю тело и голову. От этого едкого моющего средства кожа станет сухой, а волосы жесткими и кудрявыми, но все мои туалетные принадлежности лежали в украденном рюкзаке. Я пытаюсь смыть с себя страх, чувства растерянности и безысходности, которые грозят захлестнуть меня. У меня нет выбора. Все, что остается, – пытаться двигаться вперед, пытаться существовать.

Выйдя из-под душа, я достаю из сумки полотенце. От него разит затхлостью, но я промокаю капли воды на теле, надеясь, что неприятный запах ко мне не прилипнет. Стирка для меня теперь роскошь, которую я могу позволить себе лишь раз в неделю.

В раздевалку входит женщина с маленьким ребенком на руках. Она косится на меня. Я вижу, как она хмурится, скользнув взглядом по ядрено-красным царапинам на моей руке и вороху вещей. Ей нетрудно сообразить, в чем дело. Значит, нужно поторопиться.

До сего дня я делала неброский макияж – припудривала лицо, немного румянила щеки, подкрашивала тушью ресницы и помадой – губы. Но вся моя косметика испарилась вместе с сумкой. Руками я придаю форму своим темным волосам с осветленными прядями, которые уже отросли до подбородка. Толку, конечно, немного, но, по крайней мере, я выгляжу, если и не привлекательно, то хотя бы опрятно и презентабельно. Но к первому я уже не стремлюсь. В одних кругах ты щеголяешь красотой, чтобы получить выгоду; в других – прячешь свою миловидность. В конечном итоге рано или поздно ты все равно теряешь привлекательность. Просто бездомные дурнеют гораздо быстрее.

Я поспешно натягиваю на себя джинсы и черную футболку – свою рабочую «униформу». К счастью, в кафе, где я работаю, сотрудников не заставляют придерживаться строгого дресс-кода.

Женщина с ребенком, раздеваясь, не сводит с меня настороженного подозрительного взгляда. Принимает меня за сумасшедшую? Думает, что я представляю опасность? Хочу ее обокрасть? Меня так и подмывает рявкнуть, что мне не нужна ее сумка с пеленками и мелким печеньем, но я воздерживаюсь. Бросаю влажное полотенце в одну из парусиновых сумок и торопливо иду мимо еще двух мамочек с детьми, которые пришли на занятие по плаванию.

Я выхожу из здания бассейна, и свежий воздух бьет в лицо, обостряя все чувства восприятия, будто я получила пощечину. У меня кружится голова, в ногах – слабость. Мне срочно нужно подкрепиться и выпить кофе. В нескольких кварталах от бассейна есть кофейня, где продают со скидкой лежалые маффины, перезрелые бананы и рыхлые яблоки, оставленные в корзине возле кассы. Я закажу кофе со сливками и сахаром на завтрак и несвежую выпечку – на обед. Ужинаю я в том кафе, где тружусь. Хоть какая-то польза от работы, которая не приносит удовлетворения.

Усаживаясь за руль, я чувствую бедром давление рукоятки ножа. Я засунула его поглубже в зазор между подлокотником и креслом, но рукоятка все равно выглядывает на дюйм. Я вытаскиваю нож. На лезвии – засохшая кровь. Содрогаюсь, вспоминая ночное происшествие. Я ведь полоснула ножом человека, вонзила в него лезвие, а ему хоть бы что, он даже не остановился. Я не в состоянии защитить себя и свои вещи.

Я знаю, что нужно сделать. Этот автомобиль – мой дом, и он должен быть надежно защищен. От этого зависит моя жизнь.

Глава 3

Нетрудно установить, в каком из заведений берут на работу нелегалов – людей, не имеющих разрешения на трудоустройство, или счета в банке, или домашнего адреса. Людей с судимостями, которые не могут предоставить резюме или рекомендации. Я находила такие места по всей стране, и нашла кафе «У дядюшки Джека». Оно находится в сомнительном районе на южной окраине Сиэтла. Облезающая краска и поблекшая вывеска указывают на то, что здесь готовы отступить от буквы закона. Первый раз я наведалась туда две недели назад, заказала кофе и села за исцарапанную оранжевую барную стойку. Когда «дядюшка Джек», которого на самом деле зовут Рэнди, вышел из кухни на перекур, я попросила его взять меня на работу. Судя по всему, Рэнди сам побывал в тюрьме. То ли за нападение, то ли за торговлю наркотиками, то ли за убийство. Какое бы преступление Рэнди ни совершил, он знает, что иногда человеку нужно дать второй шанс.

Я работаю в этом кафе с шестнадцати ноль-ноль до полуночи шесть дней в неделю. График плотный, но меня это устраивает. Уж лучше обслуживать посетителей, чем сидеть в машине, тщетно пытаясь заснуть. В кафе с утра до вечера подают завтрак, бургеры, начос, пиво и вино. Большие жирные порции «дядюшки Джека» – отрада для глаз и желудка, хотя все это исключительно вредная для здоровья пища. Мой ресторан мог похвастать тем, что в меню были блюда из самых качественных продуктов – «комфортная еда» с изыском. Ресторан, где я работала поваром, предлагал посетителям блюда с претензией на высокую кухню: крокеты из костного мозга, вяленые гребешки, карпаччо из вагю… С моей квалификацией мне бы работать в более престижном заведении, но там, разумеется, возникли бы вопросы.

«У дядюшки Джека» клиентура каждый вечер практически одна и та же. Наркодилеры, проститутки, завсегдатаи подпольных клубов, хулиганы из уличных банд. В таких заведениях все молча едят дешевые блюда, делают свои дела и не лезут в чужие. Прежняя я даже не взглянула бы в сторону подобного кафе, задрожала бы от страха при виде Льюиса, парня с золотым передним зубом и шрамом во весь подбородок. Он сидит на одном конце барной стойки и пьет «Спрайт» в ожидании клиентов, покупающих у него наркоту. Или пришла бы в ужас от знакомства с Талией. Та заходит в кафе в перерывах между клиентами и по полчаса торчит в туалете – то ли ширяется, то ли просто моется. Никто не задает вопросов, всем плевать. Они – обычные люди… теперь я это понимаю. Просто делают то, что должны.

Мой босс, Рэнди, расхаживает по длинному узкому проходу, отделяющему барную стойку от столиков, наблюдает за клиентами. Он невысокий, плотный, в джинсах и светло-зеленой футболке, и потливый… до ужаса. У него вечно мокрые подмышки, а на лбу блестит испарина. Да, в зале тепло, но не настолько, чтобы обливаться потом. Возможно, это побочный эффект употребления наркотиков, хотя я не замечала, чтобы он их принимал. По моим прикидкам, ему лет пятьдесят, но таких, суровых пятьдесят: кожа задубелая, серая, изборождена морщинами. А голубые глаза холодны, как лед.

Я снова наполняю «Спрайтом» бокал Льюиса. В конце моей смены он сунет мне в карман десять баксов – за то, что обслуживала его и не мешала торговать. И это будут самые щедрые чаевые. Клиенты «дядюшки Джека» лишними деньгами не располагают. Стандартные чаевые – доллар или два, но и горсть мелочи – не редкость.

Я наблюдаю за Рэнди и, едва он заходит за барную стойку, обращаюсь к нему:

– Слушай, Рэнди, хотела спросить… э-э-э… попросить об одолжении.

Он молчит, любопытства не выказывает, медленно выдвигая бокал пива из-под крана.

– Вчера ночью в мой автомобиль залезли, – продолжаю я, прочистив горло. – Разбили стекло. – Я умышленно забываю упомянуть одну незначительную деталь: что сама в это время находилась в машине. – Сегодня я заезжала в две мастерские, и в обеих сказали, что ремонт обойдется мне в четыреста баксов.

Рэнди смотрит на меня поверх бокала с пивом. Взгляд у него непроницаемый, не поймешь, о чем он думает.

– Не мог бы ты дать мне аванс в счет зарплатного чека?

«Чека», конечно, никакого нет. Рэнди платит мне черным налом. Это противозаконно, но выгодно – и ему, и мне. В сущности, счета в банке я тоже больше не имею. Если бы был, все, что я зарабатываю, изымалось бы в счет погашения займов.

– Я не выдаю авансов, – отрезает Рэнди, отпивая глоток пенистого пива.

– Да я и не прошу всю сумму целиком, – не сдаюсь я. – Только сотню баксов. И всего на несколько дней.

– Нет. – Он ставит бокал на стойку. – Это мой принцип.

– Ну пожалуйста, – умоляю я. – Мне очень нужно.

Взгляд его непроницаемых глаз скользит по мне, оценивает. За несколько недель, что я работаю у Рэнди, я заметно подурнела: сказались стресс и нужда. Мне тридцать четыре, но я чувствую себя – и выгляжу – старше. Будь у меня косметика, я затушевала бы следы усталости и переживаемых невзгод, но сейчас все это без прикрас отражается на моем лице. Волосы я стянула на затылке резинкой, однако несколько завитков выбились и пушатся от влажности, исходящей из кухни. Неужели мой босс принимает меня за наркоманку? Думает, что деньги нужны мне на дозу?

– Моя машина припаркована за кафе, – быстро добавляю я. – Можешь сам убедиться, что окно разбито. Грабитель стащил мою сумку и телефон.

– Если я уступлю твоей просьбе, значит, мне придется и другим не отказывать, – равнодушно пожимает он плечами. – Извини.

Сердце в груди трепещет от паники. Я не могу спать, оставаясь легкой добычей для всех и каждого. Весенними ночами на улице свежо, но не холод, а страх не даст мне заснуть. Если объяснить Рэнди, что машина – это мой дом, что, если я буду спать в тачке с выбитым стеклом, меня могут изнасиловать или убить, пойдет ли он мне навстречу? Но я не могу ему это сказать. Гордость не позволяет. Плотно сжав губы, я иду на кухню за очередным заказом.

К столику у окна я приношу две тарелки с сосисками, яйцами и блинами. Меня благодарят кивком, и я выдавливаю вежливую улыбку. Мои усилия минимальны. Не то что в собственном ресторане. Там я постоянно была в зале, встречала и очаровывала посетителей. Здесь я официантка – подай-принеси. Я подхожу к соседнему освободившемуся столику, сгребаю в передник оставленную мелочь, собираю грязную посуду. На тарелке – полпорции подрумяненного на гриле сыра, соблазнительно нетронутого. По прибытии на работу я съела чизбургер, перед уходом поем яичницу, а сыр мог бы стать завтрашним завтраком. Чтобы не поддаться искушению, я опрокидываю на него чашку с остатками кофе. Не опущусь до того, чтобы есть объедки с чужой тарелки. Во всяком случае, пока.

В глубине кухни я сваливаю грязные тарелки и бокалы в раковину, а потом слышу:

– Эй, Ли.

Тон дружелюбный, располагающий к разговору, и я не сразу соображаю, что обращаются ко мне. Поворачиваюсь и вижу, что меня окликнул Винсент, наш повар. Он чуть моложе меня, подтянутый, жилистый, невероятно энергичный. Мог бы сделать неплохую карьеру, если бы не татуировки на лице, ограничивающие его перспективы. Над левой бровью выгибается скорпион, правую скулу украшает маленькая звездочка. Если у Рэнди глаза холодные, голубые, то у Винсента они черные, жгучие, аж дрожь пробирает. Мне он не нравится. Почему? Сама не знаю. Мы почти не общаемся, разве что по работе.

– Слышал, тебя ограбили? – интересуется Винсент, подходя ко мне.

– Да.

– Новый телефон нужен? – тихо спрашивает он, придвигаясь ближе.

Еще месяц назад я не представляла свою жизнь без смартфона, но сейчас новый мне конечно же не по карману. Тот, что был раньше, с моим всегдашним номером, я выбросила в мусорный бак за рестораном, а в дороге, пока колесила по стране, купила другой. Но теперь для меня Интернет – роскошь, не имеющая никакого значения для моего выживания. Да и не звонит мне никто. Разве что Рэнди может набрать, чтобы предложить поработать сверхурочно. Однако мне станет спокойнее, если я буду знать, что при необходимости смогу позвонить и попросить о помощи.

– Сколько?

– Я могу достать тебе тупофон[1], с предоплатой за два месяца вперед. Тридцать баксов.

Кнопочные телефоны служат разменной монетой: их обменивают на услуги, наркотики или деньги. Винсент, по всей вероятности, имел сомнительные связи, может быть, приторговывал наркотой. На телефоне, что он мне предлагал, не будет Интернета, но по нему я смогу звонить и посылать эсэмэски. Смогу обратиться в несколько автосервисов и выяснить, в каком из них замена стекла обойдется дешевле. Смогу договориться о том, что привезу машину на следующий день после получения зарплаты. Смогу написать сообщение сестре, просто чтобы выяснить, все ли у нее хорошо. Номер будет ей незнаком. Но, может быть, она и ответит.

– По рукам.

Винсент окидывает взглядом кухню.

– Мой приятель будет ждать тебя за кафе после твоей смены, – сообщает он и снова отходит к грилю.

Остаток вечера проходит довольно спокойно, без особых происшествий. Завязалась одна драка, но Рэнди и Льюис быстро уняли забияк. В полночь я сдаю свою смену, и Винсент ставит передо мной тарелку яичницы с беконом. Я ужинаю в глубине кафе, за маленьким столиком рядом с уборной для персонала. Кафе работает всю ночь, и в зале по-прежнему многолюдно – публика сменилась на более шумную и пьяную. Я ем неторопливо, тяну время, с ужасом думая о том, что мне придется провести ночь в открытой машине. Убедившись, что Винсент и другие работники кухни заняты своими делами, я украдкой сую в карман ржаной тост.

Наконец, беру свои сумки с пожитками и перехватываю взгляд Винсента. Тот кивает мне. Его приятель с телефоном ждет за кафе. Я выскальзываю из кухонной двери на улицу.

На тесной парковке четыре автомобиля и автофургон, доставляющий продукты. Пытаясь спрятать от чужих глаз разбитое окно, свой пострадавший автомобиль я поставила впритык к бетонной перегородке. В темноте светится красный огонек сигареты. Я иду на свет. Приятель Винсента стоит на краю стоянки, близ улочки. Он маленького роста, невзрачный, в худи и джинсах. При моем приближении лезет в карман джинсов и достает телефон-раскладушку.

– Предоплата за два месяца, – произносит парень. – Сорок баксов.

– Винсент сказал тридцать.

Он окидывает меня взглядом, видимо, решая, стоит ли со мной торговаться, но потом пожимает плечами.

– Ладно. Тридцать.

Я даю ему деньги – заработанные за вечер чаевые. Парень вручает телефон, сальный на ощупь. Я раскрываю «раскладушку». В лицо мне светят кнопки. Спасительное средство связи. Я бросаю телефон в сумку.

– Спасибо, – тихо благодарю я и, повернувшись, иду к своей машине.

Парень бросает окурок на тротуар.

– Хочешь подзаработать?

Я знаю, что ничего хорошего или законного он не предложит, но мне очень нужны деньги. Я не могу себе позволить швыряться предложениями.

– Допустим.

– Я мог бы тебе помочь, – улыбается он, играя пальцами в передних карманах джинсов. – Если ты поможешь мне.

Дальнейших объяснений не требуется: я знаю, чего он хочет. И впервые понимаю, как легко происходят такие сделки. Если ты в отчаянии, если у тебя больше не осталось ничего ценного, всегда можно продать себя. И всегда найдется кто-то, кто готов заплатить. Я смотрю на похотливый блеск его глаз и осознаю… что это займет всего несколько минут. И мои денежные проблемы будут решены, может быть, я даже сумею заплатить за ремонт машины. Но нет, до такого я еще не дошла. Надеюсь, никогда не дойду.

– Отвали.

– Как угодно, – пожимает он плечами. – Просто подумал, что тебе это может быть интересно.

Словно сделал одолжение мне. Натянув на глаза капюшон, парень прогулочным шагом идет прочь по улочке, а я кидаюсь к своей машине.

Глава 4

Я еду на север по шоссе I-5, поглядывая то на дорогу, то на датчик уровня бензина. Обычно так далеко я не уезжаю, но топлива еще почти полбака. Я направляюсь в фешенебельные прибрежные районы, где обитает интеллектуальная элита – владельцы небольших компаний в сфере современных технологий, врачи, юристы. Там я буду в безопасности – по крайней мере, от преступного элемента. В этих респектабельных жилых кварталах опасность для меня представляют частные охранники или какой-нибудь ревностный коп, желающий произвести впечатление на богачей. Они не могут допустить, чтобы утратившие гражданские права бродяги спали в своих машинах среди особняков, бассейнов и дорогих внедорожников. Но ведь меня же не арестуют… не должны. Скорее, просто попросят уехать, припарковаться где-нибудь в менее привлекательном месте.

Я аккуратно съезжаю с шоссе, не превышая дозволенной скорости. Водительских прав у меня теперь тоже нет, не хватало еще, чтобы меня остановили за пустяковое нарушение. Как восстановить водительское удостоверение, не имея при себе номера социального страхования? Или каких-либо доказательств того, что я жительница штата Вашингтон? Как вообще доказать, кто я такая? Но сейчас я слишком устала, чтобы думать об этом. Я еду на побережье. Мне всегда хотелось иметь домик на берегу океана. Конечно, нынешние обстоятельства – не то, о чем я мечтала, но пока сойдет и так. Местность мне незнакома, впрочем, как и весь город, но я петляю по тихим улицам, мимо погруженных в темноту солидных домов. Почти два часа ночи, и этим «белым воротничкам», промышленным магнатам необходимо хорошо выспаться. Невозможно заправлять миром с усталой головой.

Листва здесь густая. Большие деревья и пышная растительность скрывают жилые дома. Я еду все дальше, двигаясь в направлении охраняемой парковой зоны. Дома постепенно остаются позади, дорога заканчивается, упираясь в укромный пятачок – идеальное местечко под сенью гигантских кедров в окружении колючих кустарников ежевики. Мне представляется, как днем какая-нибудь семья оставляет здесь свою машину и пробирается через густые заросли к каменистому берегу, лежащему в нескольких ярдах ниже.

Припарковавшись, я тихо открываю багажник, достаю из него спальный мешок и бутылку виски. То, что осталось от заработанных за смену чаевых – всего восемь долларов, – я кладу в бумажный пакет, в который мне положили вчерашний маффин. Деньги я держу в разных местах, чтобы одурачить очередных воров. Однако в этом районе я избавлена от случайных грабителей.

Устроившись в водительском кресле, какое-то время я блаженствую в тишине и покое. Почему я раньше об этом не подумала? В каждом городе я прибивалась к товарищам по несчастью. Думала, что в сообществе бродяг мне гарантирована безопасность. Но такой вариант лучше, толковее.

Отхлебнув виски, я рукавом вытираю телефон. Заряда еще много, но завтра все равно надо будет купить с рук дешевое зарядное устройство. Номер сестры я до сих пор помню наизусть – раньше звонила ей с телефона в своем ресторане. Пальцы застывают над клавиатурой… Но что я ей скажу?

Только одно: прости. Впрочем, Тереза никогда не примет моих извинений. Да и с какой стати? Я поступила с ней жестоко, думая лишь о себе. И неважно, что я была в отчаянии, тряслась от страха, опасаясь за свою жизнь. Больше я ей не сестра. Это были последние слова, что я слышала от нее.

Я снова прикладываюсь к бутылке виски, пытаясь заглушить чувство отвращения к самой себе. Бросив телефон в бардачок, я кладу на колени нож. На всякий случай. И засыпаю, убаюкиваемая шумом океана, который врывается в разбитое окно.

Следующие несколько ночей после смены я езжу на север по шоссе I-5, пустынном в это время суток. Этот зеленый уголок становится моим ночным пристанищем. По утрам, просыпаясь, я по-прежнему ощущаю онемелость и ломоту в теле, иногда легкое похмелье, но голова менее ватная, и глаза не так сильно воспалены. Здесь тихо, сонное царство, так что легко поверить, будто в стоящих вокруг домах никто не живет. И все же признаки жизни есть: собака – большая, агрессивная – лает по ночам, охраняя чью-то собственность; бывает, где-то вдалеке заурчит роскошный автомобиль; рано утром садовник включает газонокосилку.

Но на третье утро я слышу нечто необычное. Звук тихий, но различимый в плеске волн, облизывающих берег. Который час? Бледное небо розовеет: значит, брезжит рассвет. Наверное, часов пять или шесть утра. Мне бы поспать еще пару часиков, чтобы хоть немного восстановить истощенные силы, но этот странный звук не дает уснуть. Я сажусь в своем разложенном кресле, напрягаю слух. Это женщина. Плачет.

Я открываю телефон. На дисплее высвечивается 5:52. «Ложись спать», – говорю я себе, снова откидываясь на спину. Какое тебе дело до незнакомки, плачущей на берегу? Но плач не прекращается. Всхлипы начинают действовать мне на нервы.

– Прости! – вскрикивает женщина.

И затем я слышу всплеск.

Я резко сажусь в разложенном кресле. Сердце гулко стучит, в крови гудит адреналин. Я никак не могу проигнорировать происходящее. Какого черта делает эта женщина? Сейчас апрель, вода в Тихом океане ледяная. Я вылезаю из машины, нахожу тропинку. Она заросла, почти не различима, но я продираюсь по ней к берегу. Едкий соленый запах океана чувствуется еще до того, как я выхожу к воде. Это каменистая бухта между скал. Камни покрывает мохнатая зелень водорослей. И я вижу ее – женщину. Она стоит по пояс в воде. На вид примерно моего возраста, с сияющими темными волосами, как у меня когда-то. На ней спортивный костюм по фигуре, дорогой. Всхлипы ее стали тише, но плечи трясутся. Она закрывает глаза. И уходит под воду.

Может, окунуться решила, поплавать? Но я знаю, что это не так. Не в одежде же, не в ледяной воде. И все же я жду несколько секунд, надеясь, что она вынырнет. Тогда я смогу вернуться к машине, посплю еще с часик, прежде чем снова отправлюсь на работу. Не хотелось бы вмешиваться и привлекать к себе внимание. Но я уже иду по скользким камням, на ходу сбрасывая обувь. Потому что женщина не выныривает.

Я забегаю в воду, меня обжигает ледяной холод. Очень скоро она, да и я тоже, окоченеем, не сможем пошевелить ни руками, ни ногами. Зайдя в воду по пояс, я начинаю плыть. Незнакомка ушла под воду в этом месте, но ее здесь нет. Должно быть, заплыла дальше, на глубину. Я набираю полные легкие воздуха и ныряю. Вода жжет глаза, все тело вибрирует.

Вот она. Уплывает от меня, но медленно – еле-еле двигает руками и ногами. Совершенно очевидно, что жизненные силы покидают ее. А потом она и вовсе перестает двигаться, ее тело обмякает. Длинные волосы вьются вокруг ее головы, как морские змеи. Энергично взмахивая и загребая руками, я быстро нагоняю ее.

Хватаю за куртку, вытаскиваю на поверхность.

Глава 5

Только мои ноги касаются каменистого дна, я чувствую, что женщина очнулась. Ее бездыханное тело оживает, и вдруг она начинает вырываться, отбивается от меня. Кричит:

– Отпусти! Что ты делаешь?!

– Спасаю тебя, – кричу я в ответ.

– Не надо! – вопит она. – Отстань от меня, убирайся!

Я отпускаю ее, но мы уже у берега. На заплетающихся ногах мы выбираемся из воды и падаем на камни. Я смотрю на женщину. Она хватает ртом воздух. Кожа у нее бледная, губы синие. Возможно, у нее переохлаждение или очень близкое к тому состояние.

– Побудь здесь, – говорю я мягко, но твердо, и по скользким камням карабкаюсь к тропинке.

Мой автомобиль открыт – кто хочешь залезай, садись и уезжай. Но в округе все еще спят. Взяв спальный мешок и виски, я возвращаюсь на берег. Женщина сидит на камнях – съежилась, обхватив себя руками и лбом уткнувшись в колени. Я накидываю ей на плечи спальный мешок и открываю бутылку. Делаю глоток и предлагаю выпить ей.

Пару секунд она смотрит на бутылку, потом молча берет ее и пьет. Мы несколько раз передаем виски друг другу, пока я не замечаю, что она уже не так сильно дрожит. Встает солнце, воздух постепенно теплеет, но у меня по-прежнему от холода зуб на зуб не попадает. Утопленница замечает это и приглашает меня под одеяло. Для меня такая близость непривычна, но я не отказываюсь – лишь бы хоть чуть-чуть согреться.

Какое-то время мы, сгорбившись, молча сидим рядышком, согреваясь под спальным мешком виски и теплом собственных тел. На занятиях по плаванию учат, что надо снять с себя мокрую одежду, дабы противостоять переохлаждению, но это было бы уже за гранью. Да и не очень-то долго мы находились в ледяной воде. Глотнув виски, я наблюдаю за проплывающей мимо моторной лодкой. Наверное, это вышел в море какой-нибудь любитель порыбачить на заре. Спас бы он эту женщину, если бы я не подоспела? Но, кажется, нас он вовсе не замечает; его лицо обращено к горизонту. Если бы я не услышала плач незнакомки, она бы утонула. Как, очевидно, и было задумано.

– Зря ты меня спасла, – произносит женщина. Голос у нее хриплый от спиртного и долгого крика. – Я не хочу жить.

– Я действовала, повинуясь инстинкту. Плаванием много занималась.

– Ну и дура, – усмехается женщина, искоса глянув на меня.

– Почему? – спрашиваю я. – Почему ты пыталась утопиться?

– Мне ненавистна моя жизнь.

– Мне тоже.

– Ты не понимаешь.

«Нет, это ты не понимаешь», – хочу возразить я. Вряд ли этой женщине в модном спортивном костюме и кроссовках, которые, наверное, вкупе стоят дороже моего автомобиля, живется хуже, чем мне. Но я не намерена с ней откровенничать. Да и вообще о чем тут можно спорить?

– Я несчастна… в браке. Моя жизнь невыносима. Муж жестоко обращается со мной.

– Так разведись. Зачем топиться-то?

Она издает невеселый смешок.

– Ты не понимаешь.

Она права. Это выше моего понимания. Моя личная жизнь уныла, не расцвечена страстями. Для меня на первом месте всегда была работа. Когда мне было двадцать с чем-то, я познакомилась с одним парнем – Андре. Мы с ним прожили вместе три года. Романтика изжила себя, пав жертвой невнимания и безразличия. Расстались мы по-дружески. Он оставил мне диван. С тех пор у меня были любовники, но серьезные отношения я завязывала редко. На это никогда не находилось времени, любовь никогда не становилась приоритетом. Пока я концентрировалась на своей карьере, меня вполне устраивал ни к чему не обязывающий секс. Так было проще.

– Мой муж – адвокат по уголовным делам. Он богат. Пользуется огромным влиянием. – Она делает очередной глоток. – И по сути своей садист.

Возможно, она преувеличивает – как только люди не называют своих партнеров, – но от ее слов я холодею. Что-то подсказывает мне, что ее характеристика точна. Муж этой женщины возбуждается, избивая и унижая других. Свою жену, например.

Она внезапно поднимается на ноги.

– Мне пора.

Я следую за ней по тропинке. Прямо у моей машины наши пути расходятся. Может, притвориться, что это не мой автомобиль? Что я тоже живу в одном из роскошных особняков, стоящих вокруг? Женщина смотрит на автомобиль, потом на меня, и я вижу, что лукавить бесполезно: она все поняла. Это – моя «Тойота». Это – мой дом.

– Тебя подбросить? – с запинкой спрашиваю я.

Ее взгляд скользит по затянутому полиэтиленом окну, по холодному тосту на приборной доске, по дешевому телефону в бардачке. На заднем сиденье – одежда: какие-то вещи аккуратно сложены, какие-то навалены ворохом. А потом я вижу нож на водительском кресле. Он лежал у меня на коленях перед тем, как я вылезла из машины. Она тоже его заметила?

– Я живу тут неподалеку, – отказывается она, отводя взгляд в сторону: она меня стыдится. – Восемь тысяч квадратных футов, на самом берегу. Но это тюрьма.

– Все лучше, чем жить так, – бормочу я, не отрывая глаз от своего дома на колесах.

– Нет, – возражает она. – Не лучше.

С этими словами женщина поворачивается и уходит.

Глава 6

Мне бы еще немного поспать, но я насквозь промокла, в волосах застряли водоросли, на одежду и кожу налипла зеленая склизкая тина. От меня разит отвратительным соленым запахом залива Пьюджет-Саунд. Мне необходимо принять душ и переодеться. Обычно удается пару дней обходиться без душа, но в таком виде, как сейчас, на работу в кафе я прийти не могу. В неярком утреннем свете я быстро снимаю мокрые джинсы и, извиваясь, подпрыгивая, с трудом натягиваю облегающие черные лосины, которые сборятся на мокрых ногах. На куче грязной одежды на заднем сиденье лежит вчерашняя футболка. От нее пахнет жиром, спереди пятно от горчицы – или это яичный желток? – но, по крайней мере, она сухая.

Голова тяжелая, ватная, но я знаю, что должна собраться с мыслями и выработать план действий. Четкое понимание своих последующих шагов – необходимое условие для выживания, если ты бездомная. В округе наверняка есть общественный бассейн, где можно принять горячий душ, но я понятия не имею, в какой он стороне. Будь у меня мой смартфон, я бы погуглила, а в тупофоне Интернета нет. Я решаю двинуть на юг, в более знакомые районы, где обитают люди с невысокими доходами. Перед тем как тронуться с места, я прячу часть своих вещей в густых зарослях, чтобы не таскать их с собой. Вечером ведь все равно сюда вернусь. В этом укромном уголке я спала мирно… если не считать сегодняшнего пробуждения от плача женщины, которая пыталась утопиться.

Она не идет у меня из головы. Я думаю о ней, проезжая мимо спящих особняков и выруливая из лесистого анклава на шоссе. Полиэтилен на окне беспрестанно хлопает, что меня жутко раздражает. Должно быть, ее муж – чудовище, если она решила покончить с собой несмотря на то, что купается в роскоши и богатстве. Но зачем топиться? Есть куда более эффективные и безболезненные способы расстаться с жизнью. Впрочем, нельзя не принимать в расчет поэтическую натуру подвергающейся насилию женщины. Для нее войти в ледяные воды океана и отдаться на волю волн – красивая смерть. Если бы только я ей не помешала.

И все же было в ней нечто притягательное… Безыскусная элегантность, утонченность. Это было заметно даже когда она, грязная и дрожащая, сидела на склизких камнях после того, как я вытащила ее из воды. Обе насквозь промокшие, мы передавали друг другу бутылку виски, и я чувствовала, что очарована ею.

Наверное, потому что я отчаянно устала от одиночества. Когда моя жизнь стремительно полетела под откос, друзья разбежались от меня, как крысы. А моя лучшая подруга, родная сестра, меня ненавидит. Мне не хватает близкого человека, родственной души – того, что я принимала как должное, пока всего не лишилась. По своей вине. Я сама все разрушила. Но это не значит, что я не жажду дружеского участия.

Чем ближе к городу, тем плотнее поток машин на дорогах. Я еду мимо центра Сиэтла, направляясь в знакомый район. Я стараюсь не очень часто ходить в одну и ту же душевую – нельзя рассчитывать на вечную доброжелательность персонала, – но сейчас, пребывая в растрепанных чувствах от переутомления, я еду на автопилоте. И, неожиданно для самой себя, оказываюсь на той же самой парковке. Соблазн поскорее встать под горячий душ и помыться с мылом столь велик, что я не раздумывая иду в здание бассейна.

– Привет, – мямлю я, остро сознавая, сколь неприглядное зрелище собой являю. – Я потеряла пропуск.

На этот раз за стойкой администратора мужчина с густыми бровями и седой шевелюрой. Лицо у него суровое, отмеченное следами пережитых невзгод. Мне сразу становится ясно… в его сердце почти не осталось места для сострадания.

– Бассейн только для платных посетителей, – бесцеремонно отрезает он.

– Я заплачу. – Я лезу в карман за деньгами, что заработала в качестве чаевых. – Без проблем.

– Нет, – рявкает он, взмахом узловатой руки прогоняя меня. – Ты сюда не плавать пришла. Убирайся.

У меня нет сил притворяться.

– Пожалуйста, – умоляю я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. – Я только приму душ и сразу уйду.

Он смотрит на меня с отвращением, почти с ненавистью.

– Здесь не приют. Бродяг мы сюда не пускаем.

В вестибюль входят две женщины. Они весело болтают, но, завидев меня, умолкают. Их чистые волосы собраны в «конские хвостики», кожа, увлажненная лосьоном, сияет свежестью. Не так давно женщины, подобные этим, приходили в мой ресторан, с восхищением отмечая, с какой непринужденной уверенностью я управляю своим заведением, как мастерски нахожу взаимопонимание с персоналом и посетителями и получаю от этого истинное удовольствие. Я бы подошла к их столику, уточнила, все ли их устраивает, предложила бы дижестив за счет заведения. Возможно, они даже позавидовали бы мне. Но теперь я вижу в их глазах только подозрительность. И жалость.

И это еще оскорбительнее, чем грубость администратора.

Я спешно покидаю вестибюль.

В конце концов я нашла центр Ассоциации молодых христиан, где можно за плату воспользоваться спортзалом и душевой. После я отправилась в прачечную самообслуживания, где подремала на стуле, пока стирались и сушились моя одежда и спальный мешок, а потом поехала на работу. Как я ни старалась быть приветливой с посетителями, чаевых мне это не прибавило, и к концу смены я уже перестала утруждать себя любезностями. Со скудным заработком в кармане я снова еду на север в тот элитарный район, возвращаюсь в свое укромное ночное пристанище. В темноте ищу сумки, спрятанные мною в зарослях; вот они, на месте, к ним никто не прикасался. Я убираю вещи в багажник, раскладываю кресло и ложусь спать. Сплю крепким глубоким сном. Пока меня не будят.

Из забытья меня выводит резкий стук по стеклу над моей головой. Я резко сажусь, ощупью нахожу нож, лежащий у меня на коленях, хватаю его и вижу в окне лицо, освещенное сзади лучами восходящего солнца. Это не коп, не вор, не насильник. Это она.

Тонувшая женщина.

Глава 7

Я нерешительно открываю дверцу и выхожу из машины. Утреннее небо окрашивает персиковая заря, предвещающая ясный день; в свежем воздухе уже чувствуется дыхание тепла. На женщине другой дорогой спортивный костюм; темные волосы убраны назад, открывая безупречное лицо, на котором нет ни следа косметики. Но она выглядит иначе, мягче. Улыбается.

– Я вдруг поняла, что так и не поблагодарила тебя, – произносит она. – За спасение.

– Пустяки.

– Я думала, что хочу умереть. Но нет, не хочу. И я рада, что ты подоспела на помощь.

Я пожимаю плечами. А что тут скажешь?

Женщина снимает со спины маленький рюкзачок, расстегивает его.

– Я тут кое-что принесла. В знак благодарности. – Она вкладывает мне в ладонь маленький предмет. Гладкий, белый, с отверстием в середине.

– Это нэцкэ, – объясняет она. – Традиционно японцы-мужчины использовали такие фигурки в качестве подвесок на своих кимоно. Эта вещица вырезана из кости.

Я смотрю на миниатюрное изделие – изящную фигурку свернувшейся в клубок змеи.

– Мой муж их коллекционирует, – продолжает женщина. – Эта сделана в начале девятнадцатого века.

Я предпочла бы пакет бубликов. Или латте.

– Спасибо.

– Она довольно ценная. Сколько стоит, не знаю, на это авторская вещь, с подписью. – Перевернув фигурку, я вижу на дне фамилию мастера, написанную японскими иероглифами. – Продай, если хочешь. Или сохрани. Поставишь в своем новом доме, когда встанешь на ноги.

И сколько же такая может стоить? Спрашивать неудобно. Но если мне предложат за нее хотя бы сто баксов, продам не раздумывая. Ценю чувства незнакомки, но деньги для меня сейчас важнее, чем безделушка.

– И еще… – женщина снова запускает руку в рюкзак и вынимает бумажный пакет, – …завтрак.

Это уже существеннее. Еда. Да еще бесплатная. У меня урчит в животе.

– Поедим на берегу? На восход посмотрим? – Не дожидаясь моего ответа, она идет к тропе. Бросает через плечо: – За машину не бойся. Я каждое утро здесь бегаю и ни разу никого не видела.

Я следую за ней к океану.

Мы устраиваемся на обесцвеченной серой коряге, которую некогда вынесло на берег волнами, и женщина раскрывает бумажную упаковку.

– Я – Хейзел, – представляется она, передавая мне булочку с кунжутом. – Сама испекла пару дней назад. Ничего свежего приготовить не могла. Бенджамин бы заметил.

Бенджамин. Ее муж. Садист.

– Так что с тобой случилось? – любопытствует она, кладя мне на колени блестящее красное яблоко. – Почему ты живешь в машине?

Рассказать ей, что я была преуспевающим ресторатором? Что наконец-то осуществила свою мечту незадолго до того, как разразилась эпидемия ковида? Что сделала все возможное и невозможное – законное, незаконное, аморальное, – дабы удержать свой бизнес на плаву? Нет, не могу.

– Пандемия, – бормочу я, откусывая булочку – воздушную, мягкую, с начинкой из арахисового масла и меда. Это вкус моего детства, и у меня сдавливает горло от тоски по более беспечным временам.

– Да, многие пострадали, – признает она, устремив взгляд на горизонт. – А Бенджамин, наоборот, еще больше разбогател.

– А с тобой что случилось? – спрашиваю я. – Чем ты занимаешься?

– Делаю то, что мне велят, – пожимает плечами она, поворачиваясь ко мне.

– Бенджамин?

Она снова отводит глаза, смотрит на океан.

– Да.

– Но у тебя же наверняка есть своя собственная жизнь.

– Как тебя зовут? – отвечает она вопросом на вопрос.

Я почему-то медлю с ответом, подумывая о том, чтобы назваться не своим именем, но в конце концов говорю правду:

– Ли.

– Так вот, Ли, мой брак исключает всякую возможность иметь свою собственную жизнь.

– Не понимаю.

Хейзел смотрит на часы «Эппл».

– Черт. – Она вскакивает на ноги. – К половине седьмого мне нужно быть дома.

– Почему?

– Иначе буду наказана.

– Хейзел, в нормальном браке так не бывает. Это скорее отношения между хозяином и рабыней.

– Так и есть.

Она уже карабкается по камням к тропинке, и я не успеваю спросить, всерьез ли она.

Глава 8

На следующий день – зарплата. А у меня выходной, но я с утра еду в кафе, чтобы получить заработанные деньги. Я надеялась, что Хейзел опять придет, принесет мне на завтрак что-нибудь, тайком прихваченное из дома, и мы немного поболтаем. Но она не пришла. Может быть, Бенджамин разрешает ей совершать пробежки не каждое утро? Или она решила, что одно бесплатное угощение и японская фигурка – достаточная благодарность за спасение ее жизни.

Рэнди по прилавку придвигает ко мне конверт с деньгами, на вид – совсем легкий. В кафе я работаю нелегально, и он вправе платить мне столько, сколько пожелает. Правда, относительно жалования договоренность между нами есть, так что этого вполне должно хватить на замену стекла в машине, и еще останется. Меня ждут в автомастерской, расположенной в нескольких милях от кафе «У дядюшки Джека». Мастер, говоривший со мной по телефону, обещал заменить стекло в тот же день, но предупредил, что за срочность возьмет дороже. За починку машины я готова отдать все свои сбережения. По ночам слишком холодно, чтобы спать практически на улице, к тому же это небезопасно. Идти в меблированные комнаты я боюсь, ведь там за стенкой может оказаться отсидевший в тюрьме преступник, торговец наркотиками, а то и кто-нибудь похуже. А ночевать в приюте мне пока гордость не позволяет.

В автомастерской я – первый клиент. В конторе сидят четверо механиков в рабочих комбинезонах, потягивают кофе, треплются о том о сем.

– Я вам звонила, – говорю я, входя в помещение. – Мне нужно заменить стекло в машине. Сегодня. – Я протягиваю ключи, которые у меня забирает немолодой мужчина с седыми волосами, завязанными в жидкий конский хвостик.

– Можно и сегодня, но это будет недешево.

– Знаю.

Он окидывает меня взглядом водянистых глаз, скептически вскидывает брови.

– Деньги-то у вас есть?

Я знаю, что похожа на нищенку: нездоровая бледность, непричесанные волосы, мятая одежда. С течением времени я утратила облик компетентной, энергичной, уверенной в себе женщины. Теперь все во мне говорит о том, что я слаба, сломлена, на мели.

– Есть, – резко отвечаю я.

Он ставит на стол чашку с кофе.

– Хорошо. Заберете машину в конце рабочего дня.

– Я подожду здесь.

– Ладно. – Он кивает в сторону кофейника, рядом с которым стоят стопка бумажных стаканчиков и банка с сухими сливками. – Для клиентов кофе бесплатный.

Механики неохотно разбредаются по рабочим местам. Мое присутствие им мешает. Я наливаю себе стаканчик, добавляю сухие сливки и размешиваю их палочкой. Кофе на вкус отвратительный, но приступы голода притупляет. В выходные в кафе меня бесплатно не кормят, так что приходится искать способы питаться подешевле. Во всяком случае, в комнате ожидания тепло и безопасно, никто меня не прогонит. Я же клиент. Мне можно сидеть здесь целый день.

После третьего стаканчика кофе я чувствую, что мне становится нехорошо. Горло щекочет, и я списываю это на счет мерзкого напитка. Но когда меня начинает знобить и появляется ломота в костях, я понимаю, что заболела. Должно быть, это простуда, а может, и грипп. Неудивительно, что я подцепила какой-то вирус. Я недоедаю, изнурена, к тому же, спасая Хейзел, сильно замерзла. Но болеть мне нельзя. Выживать и так непросто, даже будучи здоровой.

Мне бы выпить куриного бульона и чаю, принять лекарство от простуды. Поспать часов двенадцать в удобном положении. Но в автосервисе нет ни бульона, ни чая, ни лекарств, да и спать здесь нельзя. Я должна сидеть и быть начеку. Это коммерческое предприятие. Я обхватываю себя руками, прижимая свитер к телу. На минуту закрываю глаза, жалея себя. Вселенная наказывает меня за мои грехи. Я заслужила эти страдания.

Через какое-то время в конторе появляется один из механиков, за ним идет клиент. Они подходят к рабочему столу, начинают обсуждать стоимость замены треснувшего лобового стекла. Я опускаю глаза, неотрывно смотрю на остывший кофе. Мужчины как будто меня не замечают, хотя меня бьет мелкая дрожь. Я еще крепче обнимаю себя, потираю предплечья. Здесь включен кондиционер? Почему мне так холодно?

Механик удаляется в мастерскую, клиент идет к выходу. Когда проходит мимо меня, я бросаю на него мимолетный взгляд. Он среднего роста, но со спортивной фигурой; одет в потертые джинсы и тонкую футболку, подчеркивающую мускулистость его тела. Жилистые руки украшают татуировки. Одна из них – череп – явно сделана не в тату-салоне. Он примерно моего возраста, может, немного моложе. В былые времена я, возможно, улыбнулась бы такому парню, даже пококетничала бы с ним. Но, когда он бросает в мою сторону ответный взгляд, я опускаю глаза, смущенно меняю позу. Выгляжу я, должно быть, так же ужасно, как чувствую себя, а то и похуже.

Мужчина уходит. Оставшись одна, я подтягиваю к груди колени, кладу на них голову. Все тело пульсирует, в носовых пазухах нарастает давление. Я не ела со вчерашнего вечера, но аппетита нет. Однако подкрепиться бы не мешало. Тогда, возможно, меня бы не так сильно мучили тошнота и головокружение.

Входная дверь открывается. Я резко поднимаю голову. Это он, тот самый клиент, который только что ушел. Он вернулся и смотрит прямо на меня, озабоченно сдвинув брови. Его губы – угрюмая складка. Он протягивает мне руку. В ней – апельсин.

Наши взгляды встречаются. В его глазах не жалость и сочувствие – просто человеческая порядочность. Я невольно обращаю внимание на их цвет: они светло-коричневые, с зелено-золотистыми крапинками. Я принимаю его дар. Это всего лишь апельсин, но у меня от волнения ком встает в горле.

– Спасибо.

Он едва заметно кивает и уходит.

Апельсин не очень вкусный, немного волокнистый, но я с жадностью поглощаю его. По рукам течет сок, от которого щиплет царапины на запястье. Я почти физически ощущаю, как по телу разливается витамин C, и надеюсь на чудесное выздоровление. Доев апельсин, я нахожу туалет («Только для персонала») и быстро туда захожу. Из зеркала со сколами по краям на меня смотрит затравленная женщина. Я открываю кран, жду, пока струя потеплеет, потом мою липкие руки и нижнюю часть лица. Между зубами застряла мякоть апельсина, но зубная щетка осталась в машине. Я немного поправляю волосы, стараюсь их пригладить, – бесполезно. Отказавшись от этой затеи, возвращаюсь в комнату ожидания.

К тому времени, когда в контору приходит механик с «конским хвостиком», я чувствую себя совсем слабой, больной, меня знобит. Кажется, горло сейчас совсем сомкнется, нос заложен.

– Стекло вставил, – сообщает механик, бросая ключи на рабочий стол.

– Отлично. – Я иду к нему, чувствуя, что пол под ногами качается. К счастью, мне удается добраться до стола без приключений.

– Вам нехорошо? – Но он не обо мне беспокоится. Боится за свой бизнес: если женщина упадет здесь в обморок, это может отпугнуть клиентов.

– Да нет. Все нормально.

Он нажимает кнопки на устаревшем кассовом аппарате и называет сумму к оплате. Я лезу в карман кардигана, достаю конверт с зарплатой, вытаскиваю деньги. Дрожащими руками отсчитываю купюры. Механик быстро их пересчитывает, убирает в кассу. Я сую остаток в карман, благодарю его и ухожу.

Моя машина защищена. Теперь можно ставить ее где угодно и ничего не бояться. В этом преимущественно промышленном районе я смогу найти тихий переулок, где меня не будут беспокоить, и отдохнуть. Поем где-нибудь суп и посплю. Мне завтра на работу, смену пропускать нельзя. Я трогаюсь с места, но перед выездом со стоянки на дорогу останавливаюсь, подумав про наркомана, который разбил окно, поцарапал мою руку и стащил сумочку. На запястье краснеют все еще воспаленные ссадины. Потом я вспоминаю Хейзел.

И еду к шоссе, ведущему на север.

Глава 9

Говорят, что ресторан – это как грудной ребенок. Он требует постоянного внимания, занимает все твои мысли, если приходится покидать его на время, и даже в самые трудные моменты, когда хочется плакать от усталости и расстройства, ты не готова расстаться с ним ни за что на свете. Вот такие чувства испытывала я к своему «Птичьему двору». Для меня это был не просто бизнес. Это была моя страсть, моя истинная любовь, мой круг общения, моя семья.

Старых друзей я постепенно растеряла: у меня не хватало на них времени, трудно было вписать их в график своей жизни. Как начальник я должна была сохранять дистанцию с персоналом, но в конце каждого вечера мы вместе ужинали, пили текилу, играли в карты. У нас была сплоченная команда. Мы жили и трудились как одна семья. Нередко я добиралась домой часа в три ночи, а то и в четыре утра. Иногда я уезжала домой не одна. Не самый здоровый образ жизни, но, боже… как же было здорово!

Конечно, я переживала за своих сотрудников, когда пришлось закрыть ресторан и исчезнуть навсегда. Я собрала для них продуктовые наборы, поделив между всеми оставшиеся продукты – рис, муку, фасоль, сыр, масло, шоколад. В кабинете оставила бутылку дорогого красного вина для своего менеджера. Заместителю шеф-повара подарила бутылку его любимой текилы. К каждому подарку я приложила записку:

«С благодарностью, Ли».

А потом исчезла, не дожидаясь, пока Деймон переломает мне руки.

Ресторан «Птичий двор» для меня был не просто бизнес. Это была моя сущность: «Птичий двор» – это я, и наоборот. Поэтому я изо всех сил старалась его сохранить. Из-за него я предала сестру. Я боялась, что, утратив ресторан, потеряю и себя, исчезну.

Так и случилось.

Порой у меня возникает ощущение, что я лишилась руки или ноги. Сердце щемит, будто я потеряла возлюбленного или обожаемого питомца. Иногда я физически ощущаю боль. Правда, возможно, это ноют косточки раздробленного пальца. Переломы срослись, но в холодном сыром климате палец дергает.

Меня будит стук в окно машины, но я не вздрагиваю, не тянусь за ножом. Самочувствие мое настолько дрянное, что мне все равно, кто там стучится и что со мной могут сделать. Пусть хоть убивают, все лучше, чем так мучиться. Шутка… В известном смысле. Но лицо в окне не предвещает угрозы. Оно озабоченное, обеспокоенное и очень красивое.

Я приоткрываю дверцу.

– Привет.

– Боже мой, Ли! Ты выглядишь ужасно. – Хейзел кладет ладонь на мою щеку. – У тебя жар.

– Который час? – Я ищу в бардачке телефон. – Мне же на работу.

– Шесть пятнадцать утра. Где ты работаешь?

– «У дядюшки Джека». Это кафе в Бикон-Хилл.

– Позвони, скажи, чтоб тебя подменили. Ты совсем больна.

– Мне нельзя отпрашиваться, – категорично заявляю я, глядя ей в глаза.

– Это все из-за меня, да? – Сложив руки на груди, она внимательно смотрит на меня. – Ты промокла и замерзла, когда вытаскивала меня из воды. И теперь вот заболела.

– Может, где-то подцепила вирус, – пожимаю я плечами.

– Я принесла тебе круассан. – Хейзел протягивает мне промасленный бумажный пакет, который я сначала не заметила. – Во сколько начинается твоя смена?

– В четыре.

Она задумчиво поджимает губы.

– Мне сейчас нужно домой, но я постараюсь вернуться и что-нибудь принести… суп, лекарство от простуды, витамин С. Что-нибудь еще?

– Чаю.

– Договорились. – Она гладит меня по голове, словно раненую собаку. И я млею от ее ласки, от дружеского прикосновения человеческой руки. Как же это приятно! – Съешь завтрак и спи дальше.

Я закрываю глаза, безо всякой надежды мечтая о том, что она пригласит меня в свой дом. Уложит на свободную кровать с мягким матрасом и чистыми простынями, хотя бы на пару часов. Но нет, не приглашает. И я ее не осуждаю.

Она захлопывает дверцу машины и убегает, а я снова проваливаюсь в забытье.

Глава 10

В половине четвертого я приезжаю на работу в кафе. К этому времени уже чувствую себя почти человеком. В горле саднит, но благодаря лекарству от простуды, что принесла Хейзел, нос прочистился и ломота в теле ощущается не столь остро. Она вернулась, как и обещала. Приехала на черном «Мерседесе». В стильных джинсах, модных белых кроссовках, в элегантном блейзере, надетом поверх футболки. Привезла с собой холщовую сумку, в которой лежали лекарства, витамин С, контейнер с супом, косметические средства и бумажный стаканчик с чаем.

– Когда выглядишь хорошо, и чувствуешь себя хорошо, – объяснила она. – Дай-ка я немного приведу тебя в порядок.

Мне просто нужно было принять горячий душ и уложить волосы феном, но Хейзел проявила настойчивость. Сев в пассажирское кресло, она бережно отерла мое лицо лосьоном, увлажнила кожу, наложила легкий макияж. Ее манипуляции действовали расслабляюще, возможно, даже имели целительный эффект. Когда она принялась расчесывать мне волосы, я закрыла глаза, думая о Терезе. В детстве сестра заплетала мне косы, и я помню, как ее пальцы щекотали кожу головы, когда она разделяла на пряди мою темную гриву. Я тоже пыталась заплетать ей косы, но у меня никогда не получалось так аккуратно. От этих воспоминаний к горлу подступил ком.

Закончив возиться со мной, Хейзел повернула ко мне зеркало заднего вида.

– Ты бесподобна.

Я по частям разглядывала свое лицо: подведенные контуром глаза, нарумяненные щеки, блестящие губы.

«Бесподобна» – это, конечно, громко сказано, но вид у меня вполне симпатичный. И, что более важно, цветущий.

Я ставлю перед Льюисом новый бокал со «Спрайтом». Он поднимает на меня глаза. Заметил мое преображение? Судя по выражению лица, заметил и даже оценил по достоинству. Правда, он тотчас же устремляет взгляд на открывшуюся дверь кафе. Сюда он приходит дела делать, а не женщинами любоваться. Однако новый посетитель пришел не за наркотиками. Он усаживается на другом конце барной стойки, и я пододвигаю ему меню.

– Кофе?

– Да, пожалуйста. – Мужчина поднимает голову, наши взгляды встречаются. В флуоресцентном освещении его глаза приобретают золотистый оттенок; он пристально смотрит на меня. Это тот самый человек, который вчера в автосервисе угостил меня апельсином. Узнал ли он меня?

Внезапно оробев, я беру кофейник. В принципе, это не такое уж большое совпадение. Раз он менял ветровое стекло в местном автосервисе, значит, вероятно, живет где-то в округе. В сущности, его вчерашний жест нельзя назвать чем-то сверхъестественным, но он проявил ко мне доброту именно в тот момент, когда я в том остро нуждалась. А теперь вот он здесь, в моем кафе. И я выгляжу интереснее… пожалуй, впервые за долгое время. Во мне зашевелились давно дремавшие чувства.

Я наливаю ему кофе.

– Чем вкусным здесь кормят? – спрашивает он.

– Да все как обычно, – отвечаю я. – Закажите что-нибудь традиционное, не пожалеете.

– То есть от креветок в соусе карри по-тайски лучше воздержаться?

– Однозначно.

Он улыбается, в его ореховых глазах мерцает огонек. Помнит ли он, какой жалкой я была вчера в автосервисе? Если помнит, виду не подает. Заказывает сэндвич с говядиной и бульоном, картофель фри и кока-колу.

– Отличный выбор.

– Отличный совет.

Передав заказ на кухню, я обслуживаю другие столики, но его присутствие в зале отвлекает меня от работы. Я нахожу тысячи причин, чтобы вернуться к барной стойке – за напитками, за приправами, – кручусь, верчусь вокруг него. Он не сводит с меня глаз, – по крайней мере, мне так кажется. Сама я на него не смотрю. Трепещу, как подросток, смущенно улыбаюсь сама себе. Когда его заказ готов, я ставлю перед ним тарелку.

– Спасибо, Ли. – Мое имя он прочитал на бейджике.

– Пожалуйста?.. – Вопросительной интонацией я намекаю, что хотела бы узнать, как его зовут.

– Джесси, – представляется он с улыбкой, от которой на левой щеке образуется ямочка. – Рад знакомству. Вот мы и снова встретились.

Значит, он меня вспомнил.

– Спасибо за апельсин. Мне вчера нездоровилось.

– Я заметил. Сегодня получше?

– Да.

– Ты и выглядишь лучше. Просто великолепно. Нет, я не хочу сказать, что вчера ты выглядела плохо. Просто вид у тебя был… больной.

Мы флиртуем. У меня это получается неловко, словно я разминаю затекшие мышцы. Тем не менее я улыбаюсь и в груди ощущаю невероятную легкость.

– Должно быть, твой апельсин меня вылечил.

– Да, мне, пожалуй, следует заняться врачеванием.

– Ли! – рявкает Рэнди. – За четырнадцатым столиком ждут сдачу.

– Застукали. – Джесси заговорщицки подмигивает мне. Подмигнув в ответ, я спешу к указанному столику.

Заставляю себя сосредоточиться на других посетителях: не хватало еще потерять работу. Рэнди не спускает с меня глаз, наблюдая, как я сную от столика к столику, бегаю на кухню. Джесси все еще сидит за барной стойкой, ест свой сэндвич, находясь в зоне моего периферийного зрения. Не выпускать его из виду – часть моей работы: я должна подливать ему кофе, предложить десерт. А вот оценивать его внешность – крепкие плечи под тонкой футболкой, вьющиеся на затылке каштановые волосы – в мои обязанности не входит. Когда он отодвигает от себя тарелку, я спешу подойти к нему и спрашиваю:

– Что-нибудь еще?

– Ли, в котором часу ты заканчиваешь?

– В полночь.

– Я вернусь. Можем выпить где-нибудь.

Я должна бы отказаться. Я больна, принимаю лекарства, которые лучше не мешать с алкоголем. После смены мне полагается бесплатный ужин, благодаря которому я смогу функционировать на следующий день. Но меня, словно магнитом, притягивает к этому мужчине. Рядом с ним я чувствую себя прежней Ли. Привлекательной женщиной.

– Заманчиво, – отвечаю я. И улыбаюсь.

Глава 11

Я лежу на мягкой подушке, под теплым одеялом. Мне так уютно, так хорошо, хочется снова погрузиться в сон, но сквозь жалюзи пробивается весеннее солнце, извещая меня, что наступило утро и пора вставать. В горле саднит, во рту пересохло, оттого что я всю ночь дышала через него. Поворачиваюсь, пытаясь нащупать бутылку с водой, и чувствую, как спина отзывается болью – отвыкла быть в горизонтальном положении: я давно уже сплю фактически полусидя. Я вдруг резко сажусь в постели, озираюсь по сторонам, пытаясь сообразить, где нахожусь.

Я одна в мужской спальне со скудной обстановкой: облезлый комод с четырьмя выдвижными ящиками, хлипкая прикроватная тумбочка. В углу – гантели и футляр от акустической гитары. На паркетном полу валяется одежда: поношенные джинсы, футболки, пара спортивных брюк… Среди разбросанных вещей я узнаю свои: джинсы и черную футболку.

И сразу вспоминаю: Джесси. Мы отправились в погребок в нескольких кварталах от кафе, где я работаю. Поехали на его «Ауди», а моя машина так и осталась стоять «У дядюшки Джека». Мне бы следовало заказать кока-колу или газированную минералку, но я была взволнована, нервничала. Думала, что виски успокоит нервы, придаст мне очарования и остроумия. Я, конечно, уже привыкла пить вечерами и стала устойчива к алкоголю, однако в сочетании с лекарствами и общим недомоганием спиртное оказало убойный эффект: я засыпала на ходу.

В бюстгальтере и трусиках, я слезаю с двуспальной кровати, подбираю свои вещи, одеваюсь. Нужно найти ванную, сходить в туалет и освежиться прежде, чем Джесси меня увидит. Мы не занимались сексом и даже не целовались – это я помню, – но я все равно испытываю неловкость и стыд. Кто отключается на первом свидании? После одного бокала? Зеркала в его спальне нет, но я знаю, что выгляжу ужасно.

Я чуть приоткрываю дверь и вижу вторую комнату. Мой взгляд останавливается на диване угольного цвета. На нем никто не спит, но на одном краю лежит подушка, на другом – скомканное одеяло. Значит, вот где Джесси провел ночь. В остальной части гостиной доминирует большой телевизор, рядом – набор игровых приставок. Маленькая ниша справа служит чем-то вроде кабинета. Там стоит дешевый письменный стол с одним выдвижным ящиком, на нем – ноутбук и несколько книг по кинезиологии. Типичная холостяцкая берлога. Однако Джесси – далеко не типичная личность. Меня он покорил своей заботливостью. Накануне вечером настоял, чтобы я не садилась за руль. Привез меня к себе домой, помог раздеться, уложил в постель, затем поцеловал в лоб и выскользнул из спальни. Это вообще было за гранью. Где он сейчас? Я выхожу из комнаты, хочу найти его, но замечаю приотворенную дверь ванной и спешу туда.

Ванная маленькая, несовременная, как и вся квартира. Розовая сантехника, поцарапанное дерево и пожелтевшая краска плохо вяжутся с дорогим «Ауди», на котором разъезжает Джесси. Впрочем, мужчины нередко вкладывают больше денег в свои автомобили, чем в обстановку дома. Справив нужду, я подхожу к зеркалу над раковиной. Уф. Макияж, что вчера наложила мне Хейзел, размазался. Я смываю косметику очищающим лосьоном для лица с минеральными добавками (очевидно, Джесси на средства для ухода за кожей тоже не жалеет денег). Кожу стягивает, но выгляжу я лучше. Выдавливаю на палец зубную пасту и пальцем же чищу зубы. На полочке лежит щетка для волос – как раз для такой вьющейся гривы, как у меня. Я расчесываюсь, нахожу в кармане джинсов резинку и собираю волосы в высокий «конский хвостик».

Выйдя из ванной, я прислушиваюсь, пытаясь определить, где хозяин квартиры, но в комнатах тихо. Только трубы гудят над головой, да с улицы доносится отдаленный шум автотранспорта. Через щели в жалюзи гостиной я вижу толстые железные решетки на окне. Квартира находится на цокольном этаже и выходит окнами на унылую улочку. Вероятно, кражи со взломом в этом районе не редкость. И все же жить в такой квартире куда безопаснее, чем в машине.

Я захожу в маленькую вытянутую кухню. Прямо за окном стоит большое вечнозеленое дерево, почти не пропускающее свет. По крайней мере, оно избавляет от необходимости устанавливать железные решетки. Кухонных приборов почти никаких. На рабочем столе с ободранным ламинатом – упаковки диетических добавок. Судя по гантелям в спальне и мускулистой фигуре Джесси, он из тех людей, которые заботятся о своем здоровье. Тогда каким ветром его занесло в такую забегаловку, как «У дяди Джека»? Разве что… он зашел туда не случайно. Искал меня? При этой мысли я ощущаю трепет в груди и улыбаюсь в пустоту.

Заглядываю в холодильник. С моей стороны это наглость, но меня немного мутит после вчерашнего виски, выпитого на пустой желудок. В холодильнике – витамины, миндальное молоко, пластиковый контейнер со шпинатом и два яблока. Можно взять одно? Джесси не рассердится? Но рука сама тянется к яблоку. Я ополаскиваю его под краном и кусаю. Яблоко хрустящее, сочное. Я закрываю глаза от наслаждения. В прежней жизни такие мгновения блаженства – теплая кухня, свежие фрукты – я принимала как должное. Теперь научилась ценить.

С яблоком в руке сажусь на диван, укрываюсь одеялом. Жую и жду. Жду и жду. От яблока остался огрызок. Меня охватывает беспокойство. А если Джесси не вернется? Может, он ушел на работу и возвратится часов через восемь-девять? Я понятия не имею, где нахожусь. Как мне добраться до своего автомобиля? Далеко ли отсюда кафе, где я работаю? В Сиэтле я до сих пор плохо ориентируюсь и без смартфона заблужусь. Хватит ли мне вчерашних чаевых, чтобы заплатить за такси? А если и хватит, номера телефона я все равно не знаю. Я уже на грани паники, и тут слышу, как в замке поворачивается ключ.

Входит Джесси. В руке у него картонный поднос с двумя одноразовыми стаканами и бумажный пакет.

– Уже проснулась? – Он идет к дивану. – Как самочувствие?

– Вполне неплохо. – И это почти правда. – Прости за вчерашний вечер.

– Чай. – Джесси дает мне один стакан. – С медом. Это смягчит боль в горле. – Он садится рядом. – За что ты извиняешься?

– Ну, обычно я не отключаюсь на первом свидании. – Свидание. Свидание? Да мы просто вместе зашли выпить в бар. Я чувствую себя идиоткой.

Джесси отпивает глоток из своего стакана. До меня доносится аромат крепкого кофе.

– Тебе нездоровилось, так что ничего удивительного. – Он достает из бумажного пакета маффин размером с мою голову. – С бананово-ореховой начинкой подойдет?

Я беру маффин, отламываю от него кусочек и кладу в рот. Он душистый, масляный, больше похож на пирожок, чем на выпечку для завтрака, но невероятно вкусный. Усилием воли заставляю себя есть медленно, не жадно. Сообщаю Джесси:

– Я стащила яблоко.

– Оставь доллар на столе, когда будешь уходить.

Он шутит, но я вдруг осознаю, что, вероятно, злоупотребляю его гостеприимством.

– Засиделась я у тебя.

– Расслабься. Клиент у меня будет только в одиннадцать.

– Чем ты занимаешься?

– Я – персональный тренер. – Накаченное тело. Диетические добавки. Гантели. Теперь понятно, откуда это все. Стала бы прежняя Ли встречаться с персональным тренером? Ее многое бы смущало: разный ритм жизни, отсутствие общих интересов, возможно, его недалекость. Но сейчас важно было одно, – что он порядочный и добрый.

– Я хочу писать музыку, – добавляет Джесси, – но в этой индустрии пробиться трудно.

Господи, да он поэт. Поэт с убийственно красивым телом.

– А ты? – спрашивает Джесси. – Тебе нравится быть официанткой в кафе?

– Работа как работа, – усмехаюсь я. – Не хуже других.

– Но ты предпочла бы заниматься чем-то другим?

– У меня был свой ресторан. В Нью-Йорке. В другой жизни.

– Может, сумеешь снова открыть свое заведение?

Джесси не знает, что я бездомная, едва-едва выживаю. Но даже будь у меня иные обстоятельства, подняться от официантки в кафе «У дяди Джека» до ресторатора – это немыслимо огромный скачок.

– Вряд ли. – Я поднимаюсь с дивана. – Мне вообще-то пора.

– Ладно. Я отвезу тебя домой.

– Я оставила машину у кафе. Отвезешь, пожалуйста, туда, если можно?

«Ауди» виляет по улицам, а я смотрю вокруг, пытаясь сориентироваться, но это бесполезно. Планировка города такова, что ты постоянно видишь воду, и не понять, то ли перед тобой большое озеро, то ли океан.

– Хорошая машина, – хвалю я.

– В аренду взял, – признается Джесси. – Бизнес обязывает. Мои клиенты в основном люди богатые, с претензиями. Приходится соответствовать. – Он поворачивает направо, на какую-то улочку, и мы внезапно оказываемся у задней двери моего кафе, прямо у моей «Короллы».

– Спасибо. – Я отстегиваю ремень безопасности. – За ночлег. За заботу. За чай с маффином.

– Давай попробуем еще раз? – Он поворачивается ко мне вполоборота. – Когда поправишься.

– С удовольствием. Обменяемся номерами?

– Я знаю, где тебя найти.

Наши глаза встречаются. Поцелует ли он меня? Нас влечет друг к другу, и это не плод моего воображения. Однако я больна, возможно, заразна. Джесси наклоняется ко мне, прижимается губами к моему лбу.

– До скорой встречи, Ли.

Я выбираюсь из «Ауди» и стою на улице, наблюдая, как его машина катит прочь.

Глава 12

Передо мной тянется шоссе I-5. Мимо мелькают уже знакомые закусочные и торговые центры. До начала смены у меня четыре свободных часа. В кои-то веки я чувствую себя отдохнувшей, сытой и, несмотря на простуду, полной жизненных сил – даже голова кружится от избытка энергии. Я познакомилась с мужчиной – внимательным, заботливым и чертовски сексуальным. И несмотря на то, что я превратила свою жизнь в ад и пребываю в отчаянном положении, во мне пробуждается оптимизм. У меня назревает роман, что само по себе пугает. Жилья нет, будущее уныло, но я не могу избавиться от радостного возбуждения, коим охвачено все мое существо.

В прошлой жизни – в моей настоящей жизни – я позвонила бы Терезе. Сестра выслушала бы мои сумбурные излияния о Джесси, но, разделяя мое волнение, стала бы задавать наводящие резонные вопросы. Многие годы она мечтала, чтобы я нашла надежного парня, который служил бы якорем в моем хаотичном существовании. Хотя… я не уверена, что Джесси выдержал бы проверку моей сестры. Разве персональный тренер с жильем на полуподвальном этаже и арендованной машиной соответствовал бы ее стандартам?

Тереза нашла своего мужчину. Кларк был – и по-прежнему является – пластическим хирургом. Он старше сестры, состоятельный, по-своему симпатичный – этакий импозантный профессор в дорогом элегантном костюме. Она переехала в его просторный дом на Лонг-Айленде и взяла на себя роль мамочки для его двух шоколадных лабрадоров. С Кларком я встречалась всего три раза: один раз – за кофе в центре Манхэттена, второй раз – на роскошном приеме по случаю их помолвки и в третий – когда он пришел в мой ресторан с другой женщиной.

Он понятия не имел, что привел любовницу – та едва достигла совершеннолетия – в заведение своей будущей свояченицы. Тереза наверняка говорила ему про «Птичий двор», но такие люди, как доктор Кларк Бейлор, подобные мелочи не запоминают. Из кухни я наблюдала, как жених моей сестры без стеснения лапает эту молодую женщину, и у меня все внутри переворачивалось. Ее возраст, туалет, раскованное поведение наводили на мысль, что она проститутка. Я уже собралась было позвонить Терезе, но тут моя рука замерла на трубке ресторанного телефона.

Гнусное, мерзкое чувство охватывает меня при воспоминании о следующем шаге. Как бы я ни пыталась избавиться от него, оно отравляет душу. Тогда у меня уже начались трудности. Я опаздывала с платежами по счетам, долгам и зарплате; на меня наседал Деймон. И все равно, выбор, сделанный мною в тот момент, был эгоистичным, отвратительным и абсолютно неверным. Я положила трубку стационарного телефона и из заднего кармана достала свой сотовый. Украдкой сфотографировала Кларка и его девицу – как они целовались и миловались за столиком в укромном уголке. А потом попыталась шантажировать его компрометирующими фото.

Я планировала получить деньги и затем все равно рассказать сестре о том, что жених ей изменяет. Хотела защитить сестру. Но моя низость вышла мне боком. Кларк признал свою вину, раскаялся в грехе, поклялся, что обратится за помощью к психотерапевту (он явно был сексуально озабочен). Его проступок был простителен. Мой – не заслуживал прощения. Вместо того чтобы спасти свою единственную сестру, которая была мне лучшей подругой, я попыталась спасти себя. Тереза не поверила, что я намеревалась открыть ей правду о Кларке после того, как получила бы от него деньги. Я совершила подлость, и сестра имела полное право вычеркнуть меня из своей жизни. Наши родители, разумеется, приняли ее сторону. Они вроде как и не отреклись от меня, но не скрывали своего возмущения и презрения. Потому-то мне и удалось так легко исчезнуть. Близким я была не нужна, меня никто не стал искать.

Значит, поэтому я возвращаюсь в тот прибрежный район, к Хейзел? Ближе нее у меня сейчас никого нет. Она мне и подруга, и наперсница. Возможно, Хейзел – мой второй шанс. Ей я не причиню боль, не предам ее. Не принесу в жертву своим эгоистичным интересам. Я уже спасла ей жизнь. Между нами возникла прочная связь.

Съехав с шоссе, я качу к океану между древними елями и кедрами. Хейзел, наверное, тревожится обо мне. Вчера она застала меня больной – в жару, дрожащей от озноба. Сегодня утром, выйдя на пробежку, вообще меня не застала. Она могла предположить худшее, – что я сильно ослабела и не сумела доехать до своего ночлега, или попала в больницу, или даже умерла. Если она решит проведать меня днем, я хочу быть на месте.

Я паркуюсь в своем укромном уголке и только потом соображаю, что сегодня суббота. Распорядок дня Хейзел в выходные мне неизвестен. Ее муж будет отдыхать от своей важной работы. Может быть, он и не позволит ей выйти из дома? Интересно, как он ее контролирует? Его жестокое обращение ограничивается только физическим насилием? Он отказывает ей в ласке, в деньгах? Как бы он ни вел себя, его поведение, должно быть, чудовищно, раз она решилась утопиться.

Спрятав вещи в багажник, я пробираюсь по крутой тропинке к берегу. Каменистая бухта безлюдна, как всегда. Обитатели этого престижного района в спортзалах, или на занятиях йогой, или в массажных салонах. Завтракают в ресторанах, принимают спа-процедуры или отдыхают на Гавайях. А если и дома, то наверняка предпочитают смотреть на океан через огромные венецианские окна, уютно расположившись на мягких диванах. Но они не слышат рева волн, не ощущают на лицах океанского бриза, не вдыхают соленый запах моря. Если бы я жила в такой роскоши, отказалась бы я от этого? Я усаживаюсь на уже знакомую корягу, подушечками пальцев поглаживаю ее серебристую поверхность. Нет. Когда у меня снова появится свой дом, я все равно будут приходить на берег.

По телу прокатывается дрожь, и я потираю руки, но не потому, что мне холодно. В мои мысли снова закрался Джесси, навевая приятные воспоминания: красивое лицо, доброта, взаимное влечение… Придет он сегодня вечером в кафе или я тороплю события? Я не хочу играть в кошки-мышки, не хочу, чтобы он выжидал день или два, не желая показаться слишком настойчивым. Если не объявится до четверга, я возьму выходной. При мысли о том, что я пропущу его визит или что он не придет вовсе, меня охватывает паника. Как можно без ума влюбиться в человека, с которым только что познакомилась? Это же глупо. Но сегодняшнее утро, когда я пила чай с маффином в его теплой квартире, когда он нежно поцеловал меня в лоб в своей машине… Такой счастливой я давно себя не чувствовала.

И тут я вижу Хейзел. Она пробирается по камням чуть дальше по берегу. Должно быть, где-то южнее есть еще один выход к океану. Она меня не заметила, погружена в свои мысли. Я встаю с коряги и машу ей, кричу:

– Хейзел! – Ветер уносит мой голос, но она оборачивается.

Сдержанная улыбка сгоняет с ее лица затравленное выражение, но я успеваю его заметить. Она идет ко мне. В знак приветствия обнимает меня. Потом отстраняет на расстояние вытянутой руки и говорит:

– Я тревожилась за тебя. Тебе получше?

– Да. – В груди теплеет от ее участливости. – Потому я и вернулась. Не хотела, чтобы ты переживала.

Мы садимся на корягу.

– Где ты была ночью? – интересуется Хейзел.

– Ночевала у друга, – выпаливаю я с девчачьим возбуждением.

– О? – Хейзел выгибает брови. – Что за друг?

– Его зовут Джесси. – Я рассказываю ей про апельсин, о том, как Джесси нашел меня в кафе, как мы после моей смены зашли в бар. – Я захмелела, за руль садиться было нельзя, и он отвез меня домой. Но между нами ничего не было. Он спал на диване.

– Тебе нравится этот парень. – Это утверждение, а не вопрос.

– Мы только-только познакомились, но он во всех отношениях приятный мужчина. Внимательный. И чертовски сексуальный.

– Как его фамилия? Ты погуглила информацию о нем?

У меня теперь нет ни смартфона, ни компьютера, и потому наведение справок о ком-либо через Интернет для меня невыполнимая задача. Тем более что я даже не додумалась спросить у него фамилию.

– Еще нет.

– Ли, будь осторожна. – Красивое лицо Хейзел мрачнеет. – Порой оказывается, что человек совсем не такой, каким представляется. Мне ли не знать.

Сейчас речь идет не обо мне. И не о Джесси.

– Что у тебя произошло с Бенджамином? – любопытствую я.

Она опускает голову, утыкаясь взглядом в каменистый берег.

– Ты знаешь, что такое «полное подчинение»?

– Нет.

– Я тоже не знала. – Она поднимает на меня темные блестящие глаза. – Это тип отношений «доминирование/повиновение». Бывает, партнеры устраивают для себя подобные сеансы – ролевые игры, когда один на время принимает на себя роль господина, а второй – подневольного. В случае «полного подчинения» это длится двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю.

– О боже…

– Обычно это происходит по обоюдному согласию. И если обоих партнеров все устраивает, тогда никаких проблем. Но меня это давно перестало устраивать. А Бенджамин давно перестал принимать в расчет мои желания. – У меня нет слов, я до конца не понимаю смысл того, что она говорит, а Хейзел продолжает: – Когда мы только с ним сошлись, у нас была договоренность – соглашение между господином и рабыней. Я изложила свои условия – что буду делать и что не буду. Он обещал оберегать меня и не заходить слишком далеко. Для меня было важно получать заботу после выплеска эмоций. Нежность, ласку, подбадривание. Но потом… Бенджамин отказался придерживаться правил. Вымещал на мне злость. Манипулировал, запугивал. И я ничего не могла поделать. Мои протесты только больше его распаляли.

– Он издевается над тобой? – с трудом выдавливаю я. Кажется, что горло у меня отекло.

В ответ она оттягивает вниз спортивные штаны, немного обнажая ягодицы в черно-синих синяках от плетки.

– О, боже, Хейзел! Как же я тебе сочувствую!

– Физическое насилие – не самое страшное. Куда страшнее пытка психологическая. Постоянный страх. Если бы он увидел меня сейчас… что я общаюсь с тобой, он запер бы меня.

– Запер? Где? Каким образом?

– В подвале есть звуконепроницаемая комната. Без окон, с толстой дверью. Туда он загоняет меня, если я в чем-то ему не угожу. Там он меня порет.

– Это ужасно! Ты должна уйти от него!

– Не могу. Он меня убьет. Да и дом наш – самая настоящая крепость. Всюду камеры. Он следит за мной из своего офиса, контролирует каждый мой шаг. Мне дозволено каждый день совершать пробежку, несколько раз в неделю посещать спортзал или занятия йогой. Иногда он разрешает мне пообедать с подругами, но только с теми, кто заслужил его одобрение.

– Ты должна обратиться в полицию.

– Бенджамин – влиятельный человек, – фыркает она, – со связями. Полиция не встанет на мою сторону. – Хейзел резко поворачивается ко мне, пытливо смотрит мне в глаза. – Как тебе это удалось? Как ты исчезла?

Я ничего заранее не продумывала, не вырабатывала стратегию. Исчезнуть просто, когда никому до тебя нет дела.

– Я… просто ушла.

– У меня так не получится. – Она берет меня за руку, до боли стискивает ее. – Ты поможешь мне?

– Конечно, – отвечаю я с запинкой. Как я ей помогу, если сама еле-еле выживаю?

– Ли, я так рада, что мы встретились. Когда ты спасла меня, я поняла… Нам было суждено найти друг друга. Что, звучит слишком пафосно?

В общем-то, да, но мне так не кажется. Она выразила то, что чувствую я сама. Я качаю головой.

Хейзел смотрит на свои часы «Эппл» и встает.

– Черт. Я должна бежать. Мне дозволено гулять по берегу не больше двадцати минут. – Она кидается к тропинке, оборачивается на бегу. – До завтра?

Я в смятении, но заставляю себя улыбнуться.

– Конечно.

Глава 13

Во вторник перед самым концом моей смены в кафе входит Джесси, и я облегченно вздыхаю. Все три дня, что мы не виделись, меня снедало беспокойство. Если он обнаружит, что я бездомная и нахожусь в бегах, он не захочет иметь со мной дела. И я не стала бы его осуждать. К тому же предостережение Хейзел не шло у меня из головы. Не исключено, что Джесси вовсе не чуткий заботливый человек, каким я его представляю. Может быть, ему на меня плевать. Подруга посеяла семя сомнения, которое дало росток, потому что Джесси не объявлялся. Каждый день я изыскивала возможность принять душ, подкрашивала лицо с помощью косметических средств, что дала мне Хейзел, однако старалась зря. Но вот теперь он здесь. Невозмутимый, сексуальный. И, кажется, искренне рад меня видеть.

– Привет, – здоровается Джесси, усаживаясь на табурет за стойкой бара. – Ты освобождаешься в полночь? – Я киваю. – Не желаешь потом перекусить? В нескольких кварталах отсюда есть отличный бар. Он работает допоздна, и там подают отменный рамэн[2]. Или, может, зайдем куда-нибудь возле твоего дома?

– От рамэна не откажусь.

Джесси заказывает кофе и потягивает его маленькими глоточками, пока я дорабатываю смену, поглядывая на часы. За одним из столиков сидит компания пьяных студентов. Со мной они себя ведут оскорбительно, и я вижу, как Джесси напрягается, настороженно наблюдая за развитием ситуации. Я вполне способна сама поставить на место юнцов, но мне приятно, что он готов за меня вступиться. Я уже и не помню, когда в последний раз кто-то так обо мне заботился. Я рассчитываю хамоватых студентов, а сама с волнением в душе предвкушаю чудесный вечер. У нас будет свидание. Самое настоящее. С едой. И на этот раз я не засну за столом. И если в конечном итоге мы окажемся в квартире у Джесси, это потому, что я сама согласилась туда прийти.

Наконец я сдаю смену, и Джесси предлагает пройтись пешком.

– Вечер уж больно хороший. А после я провожу тебя до твоей машины.

Учтиво, даже благородно с его стороны, но в душе я надеюсь, что проведу ночь с ним. Мягкая постель, кофе и маффины. И теперь, чувствуя себя более здоровой, я не могу отрицать, что меня влечет к нему. Стресс, бездомное существование на грани выживания заглушили мой половой инстинкт. Но сейчас, когда я иду по улице рядом с Джесси, мое либидо пробуждается с новой силой. Феромоны в действии. И я жажду физической близости, изголодалась по сексу.

Ресторан маленький, с кабинками из грубо отесанной древесины. Окна запотели от кипящих кастрюль с супом. Нас ведут к столику, втиснутому в узкое пространство рядом с кухней. Мы заказываем два фирменных блюда и две бутылки холодного японского пива. Едва официантка удаляется, Джесси произносит:

– Я бы пришел раньше, но знал, что ты болеешь. Подумал, нужно дать тебе время, чтобы ты поправилась. Ты брала отгулы?

Значит, он не забывал обо мне.

– Я выздоровела довольно быстро, – отвечаю я. – Благодаря твоему апельсину.

Он смеется, хотя с шуткой я переусердствовала. На стол ставят две коричневые бутылки пива. Мы чокаемся и пьем. Пиво холодное, ядреное, восхитительное. Первый глоток спиртного успокаивает нервы, однако лучше его смаковать – пить медленно.

– Ли, где ты выросла? – Стандартный вопрос для первого-второго свидания, но я привыкла быть настороже. Впрочем, сейчас я не вижу вреда в том, чтобы немного рассказать о себе. Джесси не представляет угрозы.

– В северной части штата Нью-Йорк. А в сам Нью-Йорк переехала, когда поступила в университет. Потом там и осталась.

– И открыла свой ресторан, – констатирует он, вспомнив наш последний разговор.

– А ты? – спрашиваю я.

– В Спокане, – сообщает Джесси. – Далеко я никогда не уезжал. Мама до сих пор там живет. И сестра со своими детьми. Хорошо, когда родные рядом.

– М-м-м. – Мое мычание двусмысленно, но подразумевает согласие.

– Ты, наверное, скучаешь по своим.

– Да, – подтверждаю я, ничуть не покривив душой. – Но мы не очень близки.

Расспросить меня более подробно о родных Джесси не успевает. Нам приносят рамэн, и мы принимаемся накладывать в бульон чесночную лапшу, которую сверху посыпаем фурикакэ – японской приправой из обжаренного кунжута и морских водорослей. Помешивая суп палочками, я увожу разговор в сторону от своей персоны.

– Я беспокоюсь за одну свою подругу. – Не самая приятная тема для обсуждения на свидании, но мне нравится, как я это сказала. Естественно. Как женщина, у которой есть и жилье, и круг общения. – Мне кажется, муж ее бьет.

– О нет. – Красивое лицо Джесси искажает гримаса сочувствия. – Она должна уйти от него.

– По ее словам, сделать это очень сложно. Она просит, чтобы я ей помогла.

– Каким образом?

Последние дни мы с Хейзел придумывали план ее побега. Почти каждое утро, в спортивном костюме, со свертком еды на завтрак, которую ей удавалась стащить из кухни, она будила меня стуком в окно моей машины. Мы спускались к океану, садились на нашу корягу, ели фрукты, или булочки, или злаковые батончики и под светлеющим небом разрабатывали план.

– Тебе понадобятся наличные, – предупредила я ее пару дней назад. – Кредитные карты легко отследить.

Хейзел нервно затеребила язычок молнии на своем худи.

– У меня нет своего счета в банке. Но в сейфе в кабинете Бенджамина есть деньги. Главное до них добраться. Я могла бы продать что-то из драгоценностей. Или какую-нибудь нэцкэ. Ты за свою сколько выручила?

Я пока еще не продала изящную фигурку. По правде говоря… я прикипела душой к этой вещице, вырезанной из кости. Меня не покидает дурацкое чувство, что, если я расстанусь с ней, то потеряю Хейзел. Только вот Хейзел я потеряю в любом случае, если хочу ее спасти.

– У меня пока не было времени ее продать, – солгала я.

– А фальшивые документы? – допытывалась она. – Как ты их достала?

– Я так далеко наперед не думала, – объяснила я. – Просто… ушла. А потом все документы у меня украли.

– Этот вопрос я решу, – пообещала Хейзел. – Достану документы для нас обеих. У тебя будет совершенно новая личность. – Она перевела дух. – Если хочешь, конечно.

Хейзел предложила мне возможность начать жизнь с чистого листа, стать другим человеком, незапуганным, бесстрашным. Избавиться от груза неудач и ошибок, обнулиться и ступить на новую стезю. Это значит, что мне придется расстаться с надеждой воссоединиться с сестрой и родителями, но, в принципе, после того, что я сделала, надеяться на воссоединение бессмысленно. Они никогда меня не простят.

– Да, хочу.

– Ладно. – Она встала. – Спасибо, Ли.

– Пожалуйста, – улыбнулась я, толком не понимая, за что она меня поблагодарила.

– Она хочет поселиться у тебя? – выводит меня из раздумий очередной вопрос Джесси.

– У меня очень мало места, – подчеркиваю я. – Ей нужны наличные. И документы.

– Ты можешь ей с этим помочь?

– Надеюсь. То есть… сделаю все, что в моих силах.

– Мой отчим бил маму. – Золотистые глаза Джесси полнятся печалью. – Ни одна женщина не должна так жить.

Он прав. Хейзел живет в адских условиях, а мое положение уникально, и я могу ей помочь. Если кто и знает, как можно раствориться в безвестности, вести анонимное существование, так это я. И это мой шанс загладить вину перед сестрой. Даже если я потеряю единственную подругу.

Пока мы едим суп фарфоровыми ложками, наматывая лапшу на палочки, наша беседа принимает все более беззаботный характер. Джесси заказывает еще пива, но я воздерживаюсь. По окончании ужина лезу в карман за чаевыми, что заработала за сегодняшнюю смену, но Джесси и слышать об этом не хочет.

– Я тебя пригласил, – настаивает он. – Значит, угощаю я.

– Спасибо. – Наши взгляды встречаются, и меня притягивает тепло его глаз. Я ощущаю трепет – почти неуловимый, будто бабочка взмахивает крыльями – в нижней части живота.

Прогулочным шагом мы возвращаемся к кафе «У дядюшки Джека», наслаждаясь обществом друг друга. Во всяком случае, мне приятно проводить время с Джесси. Но хоть мы и идем медленно, мысли в голове мельтешат, как заводные. Если я напрошусь к нему в гости, не будет ли это выглядеть так, что я предлагаю себя? Один раз я уже ночевала у него, так что это не что-то немыслимое. Однако навязываться я не хочу. В моей прошлой жизни любовники на одну ночь были для меня делом обычным, но это… нечто другое. Я чувствую, что у наших отношений есть потенциал.

Мы подходим к кафе, из которого доносится гвалт ночных посетителей; большинство из них пьяны. На тротуар падает свет из окон. Джесси берет меня за руку, и мне это нравится. Как будто мы пара, даже супружеская чета. Мы сворачиваем в проулок, ведущий к задворкам кафе. Здесь темно, пахнет стряпней и помойкой. За мусорным контейнером двое мужчин. Курят что-то? Ширяются? Но рядом с Джесси, держащим меня за руку, я чувствую себя в полной безопасности.

– Вот мы и пришли, – произносит он, останавливаясь у моей «Короллы».

Я сдавленно проглатываю слюну. Слова, которые я хочу сказать, застревают в горле, будто клеем намазаны.

– Как насчет… – наконец с трудом произношу я, но он внезапно наклоняется и целует меня. Губы у него теплые, мягкие, на них остался вкус пива. Я льну к нему, обвиваю руками за пояс. Очень давно меня никто не обнимал, не ласкал. Его ладони в моих волосах, ложатся на затылок. У меня подкашиваются ноги. Одолевает страстное желание, такое же пугающе сильное, как ненасытный голод, неутолимая жажда. Я вдавливаюсь в Джесси. А он вдруг внезапно отстраняется.

– Мне пора.

Мои щеки горят, я стыжусь собственной похоти.

– Да, – лепечу я. – Мне тоже.

Он пальцами приподнимает мой подбородок, заглядывая мне в глаза.

– Ли, ты мне нравишься.

– И ты мне нравишься.

Он опять целует меня в губы – один раз, нежно – и отступает. Это намек, чтобы я села в машину и уехала. Словно робот, я подхожу к «Королле» со стороны водительского кресла, открываю дверцу. Только собираюсь сесть за руль, как он говорит:

– Спокойной ночи.

Джесси думает, что я еду домой, в теплую постель. Что свернусь калачиком под пуховым одеялом, буду думать о нем. Ему невдомек, что ночью я буду страдать от холода, одиночества и страха. Что буду потягивать виски, пока не впаду в оцепенение, держа на коленях охотничий нож.

– Спокойной ночи, – желаю я в ответ дрогнувшим голосом. Затем сажусь в машину и закрываю дверцу.

Глава 14

Утром Хейзел, как всегда, будит меня тихим стуком в окно. Мне требуется несколько секунд, чтобы сообразить, где я нахожусь, собраться с мыслями. В лобной части головы я ощущаю пульсацию, рот как будто ватой набит. Рядом в бардачке подлокотника стоит пустая бутылка из-под виски, а ведь вчера вечером оставалась почти половина. После того, как я рассталась с Джесси, меня охватила жалость к самой себе. Рядом с ним я чувствовала себя обычным человеком, время, проведенное с ним, сулило надежду, но потом, когда я сидела одна в своей машине, до подбородка укрывшись обтрепавшимся спальным мешком, от оптимизма не осталось и следа. Меня захлестнули безысходность и стыд. Как можно строить отношения с человеком, который не знает, кто я такая на самом деле? Какие ужасные тайны скрываю? Если я расскажу Джесси правду о себе, то стану ему противна. Он положит конец нашим отношениям, которые еще толком и не начались. Если я продолжу скрывать от него обстоятельства своей жизни, а он узнает о них позже, будет еще хуже.

Подняв спинку кресла, я открываю дверцу и выбираюсь из автомобиля. Тело болит, как это всегда бывает по утрам, мочевой пузырь едва не лопается. Я рада Хейзел, но сегодня утром ее свежий бодрый вид заставляет меня лишь острее осознать свое отчаянное положение.

Она улыбается мне, как будто не замечая, что меня мучит похмелье.

– Я принесла домашнюю выпечку и бананы, – оживленным тоном произносит она, показывая на небольшой рюкзак за спиной. – И кофе.

– Спасибо, – бормочу я, направляясь в кусты, и, поскольку туман в голове еще не рассеялся, без всякого стеснения бросаю на ходу: – Писать хочу.

Пока я справляла нужду, Хейзел уже спустилась на берег и устроилась на нашем обычном месте – на коряге. Я ковыляю к ней по гладким камням. Она наливает из термоса в его пластмассовую крышку дымящийся кофе. Я сажусь рядом, с благодарностью беру чашку и маленькими глоточками смакую крепкий горячий напиток. Смежив веки, ощущаю на лице дыхание океанского бриза, слушаю крики чаек, кружащих в вышине, и постепенно прихожу в себя.

– Я нашла человека, который сделает нам документы, – сообщает Хейзел, поворачиваясь ко мне.

– Каким образом? – Мне кажется, что жизнь подруги вращается вокруг занятий йогой и светских обедов. Где она могла познакомиться с человеком, обладающим такими возможностями?

– По Интернету, – объясняет она. – На сайте «Реддит». Связалась с одним парнем, и он помог. Пришлось войти в даркнет! – взволнованно, даже с гордостью сообщает она. – Нам надо будет отправить фото на паспорт. Документы обойдутся дорого, но они будут самые что ни на есть настоящие.

– У меня мало денег, – говорю я, думая о стопке купюр в багажнике, которая никак не растет.

– Об этом не волнуйся. – Хейзел дает мне маленький полиэтиленовый пакет с домашними злаковыми батончиками из овсяных хлопьев, орехов и семечек. – Я продала кое-что из драгоценностей. К тому времени, когда Бенджамин заметит пропажу, я буду уже далеко.

– Жаль, конечно, что тебе пришлось с ними расстаться.

– Да я только рада избавиться от них, – злобно произносит она. – Это все примирительные подарки. Каждый раз после того, как Бенджамин заходит слишком далеко, причиняет мне боль, он дарит какую-нибудь дорогую сверкающую безделушку.

– Я верну деньги, – обещаю я с набитым ртом. Со временем, конечно, но верну. Увиливать от уплаты долгов я больше не буду.

Она отмахивается.

– Ли, ты спасла мне жизнь. И продолжаешь меня спасать. Должна же я хоть что-то сделать для тебя.

Я улыбаюсь, одновременно смущенная ее комплиментом и обрадованная. Мне нужно экономить каждый цент.

– Тебе доводилось бывать в Панаме? – ни с того ни с сего спрашивает она.

– Нет. А что?

– Бенджамин подумает, что я уехала в Европу. Может, во Францию, ведь я немного говорю по-французски. Или в Италию. В одну из стран, куда он меня возил. А в Центральной Америке он искать не станет.

Я проглатываю батончик, ощущая во рту привкус пресной пасты.

– Почему ты выбрала Панаму?

– Говорят, там, имея наличность, можно спокойно строить новую жизнь. Вопросов никто задавать не будет.

– Удобно, если хочешь исчезнуть.

– Я тоже так думаю.

– Когда ты уезжаешь? – хрипло уточняю я.

– Паспорт будет готов через пару недель. Потом надо придумать, как сбежать. Это непросто: у входа охрана, всюду камеры.

– Ну да. – Горло саднит от волнения. – Мне будет тебя не хватать, – тихо говорю я.

– Мне тебя тоже, – грустно улыбается она. – Жаль, что ты не можешь поехать со мной.

Это она, конечно, сказала из вежливости. Мы едва знакомы, и мое присутствие лишь осложнит ее побег. Ну и потом есть еще Джесси. Наше будущее неопределенно, но я пока не готова отказаться от него.

– Жаль, – с усмешкой соглашаюсь я. – С удовольствием бы погрелась на солнышке.

Мы начинаем обсуждать практическую сторону приобретения новых документов. По словам Хейзел, неподалеку есть магазинчик, где можно сфотографироваться. Фотографии я должна принести ей утром; об остальном она позаботится. Я не спрашиваю, как она это сделает, находясь под постоянным надзором. Совершенно очевидно, что Хейзел научилась обманывать Бенджамина.

– Мне пора. – Она встает с коряги. – А ты не торопись. Допей кофе. Термос я заберу завтра.

Я благодарю подругу и смотрю, как ее стройная фигура удаляется в сторону тропинки. Такой раскрепощенной, даже беззаботной я ее еще не видела. Очевидно, она воодушевлена предстоящими переменами в своей судьбе, предвкушает жизнь на свободе, сулящую массу возможностей. Я надеюсь, что ей повезет больше, чем мне.

Пройдя несколько шагов, она оборачивается.

– Как у тебя дела с тем парнем? С Джесси, кажется?

Хейзел спросила о нем впервые. Я-то думала, что она про него напрочь забыла. Но я не могу ей рассказать, как он целовал меня вчера вечером, воспламенил меня изнутри, так что мне захотелось большего. Я не могу сказать ей, что нравлюсь ему, по-настоящему нравлюсь, и что, может быть, если мне удастся сохранить в тайне свои секреты, у нас с ним что-нибудь получится. Пока Хейзел находится во власти мужа-садиста, я не вправе делиться с ней своим счастьем. Это было бы жестоко.

– Вчера ходили в бар, ели рамэн, – отвечаю я небрежным тоном. – Он приятный парень. Но мы с ним просто друзья.

– Пожалуй, это и к лучшему. Это я к тому… что сначала тебе надо встать на ноги. – Она растягивает губы в лучезарной оптимистичной улыбке. – А это произойдет скоро.

– Да.

Она поворачивается и спешит к своему господину.

Глава 15

Ломбард находится на окраине Пионер-сквер – исторического района с мощеными улицами, фонарными столбами конца XIX – начала XX веков, модными барами, ресторанами и бутиками. Но непосредственно этот квартал – злачное место, лишенное всякого очарования. На углу курит компания грязных настырных бродяг. Проходя мимо них, я чувствую зловоние немытых тел, несвежего табака, скисшего спиртного. Сегодня утром мне не удалось принять душ, на мне джинсы, в которых я спала, и худи с обтрепанными манжетами. Вид у меня не самый элегантный, но я не одна из них. До такого я еще не опустилась.

Электронный датчик оповещает о моем приходе, едва я переступаю порог загроможденной вещами лавки. Этот ломбард специализируется на редких монетах, наручных часах и драгоценностях. Утро я провела в интернет-кафе, ища ломбарды, в которых могли бы по достоинству оценить нэцкэ. Этот, хоть он мне и не по пути, я сочла наиболее подходящим. За экраном из плексигласа – мужчина с блестящей лысиной на макушке и в очках, восседающих на носу. Я подхожу к прилавку, но он не смотрит на меня – заполняет какие-то бумаги. В маленькое отверстие под экраном я сую белую костяную змею.

– Сколько можно выручить за это?

Кончиками пальцев он берет фигурку, разглядывает ее через очки.

– Нэцкэ, – произносит мужчина, обращаясь скорее к себе, чем ко мне. Перевернув змею вверх тормашками, внимательно рассматривает надпись на дне. – Я дам вам двести долларов. – Он впервые встречается со мной взглядом. – Но, говоря по чести… если продадите коллекционеру, получите больше.

– На сколько больше?

– Я в этом вопросе не специалист, но, думаю, пятьсот дадут. Может, и тысячу.

Тысяча долларов изменит мою жизнь. Этого хватит на взнос за маленькую квартиру. Имея удостоверение личности, которое Хейзел справит для меня, я сумею заключить договор об аренде. Найду более престижную работу. На законных основаниях. Впервые со времени отъезда из Нью-Йорка заживу как нормальный человек. Новая личность.

– А как найти коллекционера?

– На сайте «eBay».

Это не так-то просто: компьютера у меня нет – только тупофон. Что ж, схожу в интернет-кафе.

– Спасибо, – искренне благодарю я. Это поступок честного человека, ведь он мог бы купить у меня нэцкэ, а потом перепродать за другие деньги. Я снова убираю гладкую фигурку в карман.

Свой автомобиль я оставила на крытой автостоянке в самом центре туристического района. Парковка здесь стоит маленькое состояние, но уличного паркинга я не нашла. Несмотря на то, что у меня появилась возможность повысить свое благосостояние, за ходом времени я слежу. Спешу на автостоянку, чтобы не платить за лишние минуты пользования. Моросит дождь, и я надеваю капюшон, радуясь, что есть чем прикрыть голову. И заодно спрятать лицо. Дорогие рестораны и магазины модной одежды, мимо которых я прохожу, лишь подчеркивают неприглядность моего замызганного вида. Прежняя, я смотрелась бы здесь органично, не выделяясь на общем фоне, но теперь на улицах этого фешенебельного квартала я чужая. Иду мимо элегантных мужчин и женщин, стараясь не привлекать к себе внимания. Голодранка. Бродяжка. Никто.

Я изнурена – теперь я постоянно изнурена, – но довольна собой. Не зря просидела в интернет-кафе. Нашла ломбард, а в дополнение поискала информацию об интересующих меня людях. В первую очередь о Джесси. Потому что, как правильно заметила Хейзел, нужно хоть что-то знать о парне, с которым встречаешься. Фамилия Джесси, как я выяснила у него в баре, пока мы ели рамэн, к сожалению, самая что ни на есть распространенная – Томас. На мой запрос «Гугл» выдал более двадцати разных Джесси Томасов, включая успешного спортсмена и актера, исполняющего характерные роли. Но в конечном итоге я нашла и своего Джесси: на сайте одного из спортклубов он фигурировал как персональный тренер. Информация скудная, но меня устроила. Джесси был именно тем, за кого себя выдавал.

Запрос о другом человеке увенчался более существенным успехом. Муж Хейзел, Бенджамин Лаваль, являлся партнером в одной известной юридической фирме. На страничке «Наши сотрудники» в числе других было помещено его фото – фото сурового, но красивого мужчины. Он оказался моложе, чем я ожидала, а может, посещает умелого визажиста. На лице заметны неглубокие морщины, темные волосы серебрятся на висках. Вне сомнения, он хорош собой, но я заметила стальной блеск в серых глазах, выдававший склонность к жестокости. Моя подруга утверждала, что муж обращается с ней как с рабыней, и я ей поверила. Я решила найти о нем информацию не потому, что сомневалась в правдивости ее слов. Мною двигало обычное любопытство. Вот так выглядит садист.

Бенджамин Лаваль выступал защитником на многих громких судебных процессах, давал пресс-конференции; на различных новостных сайтах были выложены интервью с ним. Убрав звук, я смотрела, как он говорит: Бенджамин контролировал диалог и властвовал над аудиторией. Вот так же, подумалось мне, он ведет себя дома – контролирует и властвует, держа Хейзел в полном подчинении.

И только я ее вспомнила, как она материализовалась передо мной. В бледно-розовом платье, поверх которого надета короткая кожаная куртка. Темные сияющие волосы красиво уложены, на лице – безупречный макияж. Моросит весенний дождь, и, повесив на плечо большую кожаную сумку-тоут, она раскрывает зонт. Хейзел выглядит модной, красивой. И счастливой.

Я останавливаюсь как вкопанная, охваченная острым желанием повернуться и уйти. Разумеется, у Хейзел есть другая жизнь. Она говорила, что Бенджамин позволяет ей днем ходить по магазинам, обедать в кафе и ресторанах с подругами, соблюдать внешние приличия. Просто я не ожидала увидеть ее в другой обстановке. Тем не менее я подхожу к ней.

– Хейзел, привет!

Ее красивое лицо бледнеет. Она открывает рот, но не издает ни звука. Стеклянная дверь за ее спиной отворяется – это бар, где подают устриц, – и на улицу выходят две женщины. Я сразу понимаю, что это приятельницы Хейзел. Видно, что все трое одного круга – ухоженные, холеные, роскошные. Взгляд Хейзел метнулся к ним, потом снова обращается ко мне. Женщины останавливаются возле нее, и я отмечаю, что она с ума сходит от ужаса.

– Что вам угодно? – спрашивает одна из приятельниц Хейзел. Она чуть старше остальных, невысокая, белокурая, бесцеремонная. Тон у нее снисходительный. Презрительный. Даже брезгливый.

– Все нормально, – бросает им Хейзел. И потом обращается ко мне: – Извини, сразу не узнала. – Ее черты смягчаются. – Как дела?

Она говорит со мной как с маленьким ребенком. Или, быть может, с потерявшейся собакой.

– Нормально, – осторожно отвечаю я.

– Отлично. Чудесно, – ласково улыбается она. – Устроилась в одном из здешних приютов?

Теперь я понимаю, что она делает. Проявляет доброту к бездомной женщине. Noblesse oblige[3].

– Нет, я была в ломбарде. – Слишком поздно я осознаю, что подыгрываю ей.

Женщины открывают зонтики, а Хейзел роется в своей большой сумке, затем достает банкноту и протягивает мне.

– Это тебе на обед. Я угощаю.

Мое лицо пылает от гнева и унижения. Как она смеет? Я спасла ей жизнь! Выслушиваю ее отвратительные секреты, помогаю ей спланировать побег, а она относится ко мне как к попрошайке. Будто я досадная помеха! Слезы обжигают мои глаза.

Я выхватываю у нее купюру – потому что пятьдесят баксов есть пятьдесят баксов, – проталкиваюсь мимо расфуфыренных дур и быстрым шагом удаляюсь по тротуару.

– Пожалуйста, – бросает мне вслед спесивая блондинка.

Глава 16

В ту ночь я не поехала к обычному месту ночевки на берегу океана. И в следующую тоже; я ночевала в углу автостоянки торгового центра – пока меня не прогнал охранник, – а потом – на тихой улочке в восточном пригороде. Во мне пылали обида и гнев. Хейзел заставила меня поверить, что мы – подруги, наперсницы, а потом унизила своим снисходительным тоном, своей жалостью, черт возьми. Это в лучшем случае бессердечно, в худшем – жестоко. Ведь за последние недели я привязалась к ней.

Вечером в кафе приходит Джесси. Я с трудом узнаю его. Небритый, в бейсболке, в темных очках. Правда, все это ему идет, и с его появлением у меня улучшается настроение. При нормальных взаимоотношениях мы бы обменивались эсэмэсками или перезванивались между свиданиями. Но мои обстоятельства нормальными не назовешь. А может, и его тоже? Я довольна уже тем, что он вообще приходит.

Джесси усаживается на табурет у барной стойки, снимает очки. Боже, какой же он сексуальный.

– Поужинаем, когда закончишь? Или выпьем чего-нибудь?

Во мне просыпается былая смелость.

– Давай поедем к тебе. Кино посмотрим или еще чем-нибудь займемся?

В ожидании его ответа я затаиваю дыхание. Если Джесси отвергнет мое предложение, скажет, что я слишком тороплюсь или что, вообще-то, я ему не нравлюсь, клянусь, я сгорю от стыда. Но, слава богу, он улыбается, на щеке появляется знакомая ямочка.

– Отлично.

Я следую за Джесси в своей машине. Садиться к нему в автомобиль не решилась: это было бы слишком бесцеремонно. Да, я намерена провести с ним ночь, но из некоего старомодного чувства благопристойности выказываю ложную скромность. А может, просто опасаюсь, что он меня отвергнет. Я пока не уверена в его чувствах ко мне. И еще не оправилась от того унижения, какое испытала при случайной встрече с Хейзел.

Квартира Джесси такая, какой я ее помню – опрятная, но пустоватая. Взяв по банке пива, мы устраиваемся на темно-сером диване.

– Что будем смотреть? – Джесси берет пульт.

Он наверняка догадывается, что кино – лишь предлог для того, чтобы приехать сюда. Что на уме у меня совсем другое.

– Мне все равно, – отвечаю я, приподнимая брови.

Джесси медленно раздвигает губы в понимающей улыбке, кладет пульт на журнальный столик и поворачивается ко мне. Его рука – на спинке дивана, коленом он прижимается к моему бедру. Я отпиваю пива, для храбрости.

– Как там твоя подруга? У которой муж дерется?

Обсуждение Хейзел не входило в мои планы на сегодняшний вечер, но, как ни странно, я почему-то рада поговорить о ней.

– Вообще-то мы с ней поссорились.

– Из-за чего?

Я не могу сказать ему, что Хейзел меня стыдится. Что она сунула мне деньги, словно попрошайке.

– При подругах она ведет себя со мной совсем по-другому, – говорю я. – Оскорбительно.

– А другие подруги знают, что муж ее избивает?

– Понятия не имею. Вряд ли.

– Моя мать на людях всегда держала лицо. – Он проводит пальцами по моим плечам, задевая кончики волос. – Мы с сестрой знали, что происходит за закрытыми дверями, но при подругах она всегда вела себя так, будто с мужем живет душа в душу. Меня это бесило. Таков был ее механизм выживания.

Точно. В обществе тех женщин Хейзел играла определенную роль. Им неизвестно то, что знаю я. Как это мне самой не пришло в голову?

– Но мне жаль, что тебя обидели.

– Ерунда, – отвечаю я, и вдруг понимаю, что мою обиду как рукой сняло. Джесси играет с моими волосами, прижимается коленом к моей ноге, а я уже выпила достаточно пива и готова сама сделать первый шаг. Я наклоняюсь и целую его.

Неторопливый нежный поцелуй быстро перерастает в исступленную страсть. И вот мои руки уже жадно ощупывают его крепкую грудь, мускулистые плечи, щетину на подбородке. Как и в момент нашего первого поцелуя, я желаю его до безумия. И это не только вожделение, но и жажда физического контакта. Потребность прикасаться к нему, быть рядом с ним, ощущать нашу связь. Я долго утопала в одиночестве, а Джесси для меня – кислород.

И вдруг он отстраняется.

– Ли. Остановись.

В первый момент я замираю, не могу отдышаться, не понимаю, в чем дело. Потом меня охватывает чувство унижения. Я не желанна. Надо было догадаться. Я ему не пара. Потому что я никчемная. Худшая из худших.

– Прости, – хрипло выдавливаю я. – Пойду я.

Я пытаюсь встать, но Джесси ловит меня за руку, снова усаживает на диван.

– Не уходи, – говорит он. – Я просто хочу быть уверен, что тебе это действительно нужно. Как-то у нас все развивается очень быстро.

В ответ я чуть не фыркаю, но сдерживаюсь. Я могла бы сказать Джесси, что позитивно отношусь к сексу, что не стыжусь своего тела, своих желаний, своих сексуальных устремлений. Я могла бы сказать ему, что формально это свидание у нас уже третье и не так уж «быстро» развиваются наши отношения, на мой взгляд, да и на взгляд большинства