Времяпадение

Артём Северский

Времяпадение

Полное или частичное копирование материалов книги без разрешения правообладателя запрещено.

1. Твоя история

Крутить педали при встречном ветре – то ещё удовольствие, но я не сдаюсь, налегаю, наклонив голову и глядя на дорогу. Струйки мелкодисперсной пыли текут по асфальту, пересекая трещины и провалы. Ноют плечи и колени. Под курткой футболка промокла от пота. Капюшон надвинут, глаза спрятаны за герметичными очками, нижнюю часть лица закрывает маска. Без неё дышать невозможно, но и она со временем забивается, так что надо прочищать. Маска самодельная – даже не знаю, где достать фабричную с хорошим фильтром. Наверное, теперь уже не получится. Раньше они были частью обихода – с началом глобальной засухи, – но после вторжения из будущего стали исчезать.

Мир теперь совсем другой. Потепление убило тропики, превратило умеренную зону в полупустыню и истребило леса. Люди привыкли. Высыхали водоёмы – привыкли и к этому. Катастрофически пострадала демография. Сегодня на всей планете нас едва ли девятьсот миллионов, а раньше, нам говорили в школе, было почти тринадцать миллиардов.

Сегодня мы существуем лишь благодаря технологиям. Они дали нам средства от жары, засухи и болезней, которые раньше считались непобедимыми. Учёные стали богами, им позволялось практически всё – лишь бы спасли оставшихся. Спасали. За последние пятьдесят лет светлые умы совершили так много прорывных открытий, сколько не было за последние три столетия. Наконец-то у нас появилась надежда. Свет в конце туннеля, по выражению моего папы.

Выжившие вроде бы устроились неплохо, расселились по оставшимся пригодным для жизни областям и позабыли о войнах. Во всяком случае, я знаю лишь о мелких пограничных конфликтах. Да и границ-то, по сути, уже не было. Ни к чему. Все наши силы уходили на борьбу за выживание.

Но, как говорил мой папа, если всё долго идёт хорошо – жди беды. Из будущего в наше время вторглись чужаки. Не в смысле как чудовища с Марса, например, нет. Это были люди – наши потомки, причём явились они далеко не с предложением дружбы. Им нужна была наша реальность, потому что дела их в будущем идут гораздо, гораздо хуже, чем у нас.

Направляюсь на восток по трассе 40, хочу добраться до Родника – города в Округе 100, где живёт моя бабушка. Мы обменялись последними сообщениями полторы недели назад – это было чудом, если учитывать проблемы со связью, – и она сказала, что ждёт. У них там вполне прилично. Безопасно. Есть вода, со снабжением нет проблем, местный ИИ отлично со всем управляется. Однажды мэрия не поскупилась приобрести лучший ИИ, и оказалось, не зря. Жители Родника – люди, имеющие вес в обществе, – на меньшее не согласились бы. Когда всё по-настоящему покатилось в тартарары (ещё одно выражение отца), дорогой, умный ИИ с хорошими логистическими алгоритмами пришёлся весьма кстати. На него в Роднике едва ли не молились. Да, ИИ были чуть ли не самым ценным продуктом Глобальных Технологий – эдакие пророки богов-учёных, которые спускались к простым смертным из цифрового Элизиума и приносили спасительные плоды.

– Ты только приезжай, – сказала бабушка напоследок. – Очень тебя люблю.

– И я тебя люблю, – ответила я, давя слёзы и отчаянно улыбаясь. На моём сердце лежала огромная тяжесть. – Пока.

Это был конец короткой, но насыщенной беседы, когда говорила в основном я. В лагере беженцев погибли мои родители и ещё пара тысяч человек. До лагеря мы долгое время скитались, прятались. Не хотели быть там, где много людей, но решили рискнуть. Оказалось, зря. Мне удалось уцелеть, но папы и мамы больше нет. Друзей, которых я нашла там, – тоже. Каким-то чудом удалось связаться с бабушкой – и теперь я еду к ней. Изначально мы и стремились в Родник, преодолели сотни километров зоны боевых действий, где затишье обманчиво, безопасность – миф, а надежда – роскошь. Именно надежда нас и погубила. Пригрела и ударила исподтишка.

Бабушка, мама моей мамы, встретила новость стойко. Её сухое лицо, почти без морщин, напоминало гранит. Казалось, ничто не могло поколебать его, но в её глазах я увидела боль. Теперь только мы были друг у друга, и дальнейшее зависело от моей решимости и удачи. А удача мне ой как была нужна!

По обеим сторонам дороги когда-то простирались леса, лет сто назад. Теперь там сухая голая земля, невысокие холмы и дюны из песка и пыли. Ветер носится по открытому пространству. Раз в сутки налетают настоящие бури, так что приходится ложиться на землю, закутываться в одеяло и пережидать. Если бы я могла, то не пользовалась бы дорогой – ведь быть на виду опасно, – но тащиться пешком по пересечённой местности означало удлинить путь в разы. Пока есть велик, пока есть силы, я буду ехать, чтобы максимально сократить расстояние между собой и городом. Родник я видела лишь пару раз в жизни, последний раз – три года назад, когда мне исполнилось одиннадцать. Уютное место, созданное для комфортной жизни. Бабушка когда-то была биологом, поэтому заслужила право жить на этом привилегированном островке, обнесённом забором.

Кручу педали. Время исчезает. Я исчезаю. Время. Они, вторженцы, использовали его с такой же лёгкостью, как мы используем окружающую природу для своих нужд. Они там продвинулись в деле её покорения так далеко, как нам и не снилось. Наши физики до сих пор ломают голову над сложными вопросами. Много догадок, гипотез, отчаянных экспериментальных проверок, масса провалов и разочарований. Нам удалось лишь обозначить границы возможностей чужаков. Что-то получилось повторить – и это сразу превратили в оружие. Скорее, правда, в средство сдерживания. Там – предотвратить прорыв мембраны между двумя слоями времени, тут – заблокировать выход группы штурмовых дронов, укрыть критически важные объекты полями и излучателями, чтобы держать оборону. Главное же открытие наших учёных – технология, позволяющая обращать вспять «лучи времени», важнейшее оружие пришельцев. Это как лазер, только вместо фотонов используются частицы времени – темпионы. До вторжения наша наука была близка к их обнаружению, но враг дал нам ключ. Скоро, я слышала, будут созданы и тактические наступательные системы.

В лагере, помню, один умник шутил, что однажды мы пошлём в будущее танки с новыми темпоральными пушками и надерём пришельцам задницу. Умника уже нет – ему надрали задницу штурмовые боты, когда случился прорыв. Я видела, правда, краем глаза, как он сразу постарел настолько, что просто рассыпался в пыль, – его плоть, его одежда, всё. Две тысячи беженцев в тот день стали прахом. Мне и ещё немногим повезло.

Глядя на песок, бегущий по асфальту, я вспоминаю носящиеся над нами трёхгранные пирамидки. «Лучи смерти» можно увидеть: они красивого ультрамаринового оттенка. Смерть цвета морской волны.

Мне нужно проехать ещё семьдесят километров на северо-восток. Виртуальный гид в моём планшете показывает карту, где обозначены заправки, мотели, магазины, населённые пункты. Эта местность и в лучшие времена была довольно пустынна. Теперь она входит в зону категории А, то есть особо опасную. Власти не рекомендуют пользоваться этой трассой и предупреждают, что снимают с себя ответственность. Если с вами что-то случится здесь – помощи не ждите. Спасение утопающих… Но я верила, что смогу. У меня рюкзак и сумка с припасами, их должно хватить. Главное правило – обследовать все строения по пути. Никогда не знаешь, что можешь полезного найти. С энергией проблем нет, пока работают башни бесконтактной электросети. Труднее всего с водой. У меня есть запас, есть влагосберегающие таблетки, но всё-таки тревожно. Целых семьдесят километров до Родника, до убежища, до райских врат.

Ветер стих через час, когда я порядком вымоталась и решила отдохнуть. Близился вечер. Спрыгнув с велосипеда, я размялась, стянула маску, подняла очки. Пошла пешком, толкая велик и разыскивая в этой пустыне место, где разбить лагерь. Гид говорил, тут должен быть мотель. Нашла не сразу. Он справа от дороги, но перед ним целый курган – занесённая песком и пылью груда машин. Периодически их остовы попадались мне на пути, а тут сразу столько. Эти сгорели давно, и что именно случилось, я не хотела знать. Под песком могут быть чьи-то останки.

За курганом, метрах в двадцати, виднелись два строения. Мотель и магазинчик. Скорее всего, давно разграбленные, но я всё равно решила их обыскать. Сначала магазинчик. Двери снесены, разбиты. Полки и стеллажи валяются как попало, кругом стекло, мятые коробки, упаковки, рваная плёнка. Я бродила здесь, оставляя следы на слое пыли, и под моими ногами что-то хрустело. В главном помещении удалось разжиться маленькой бутылочкой воды, тремя протеиновыми батончиками, рисовыми диетическими хлебцами и тюбиком универсального клея. Это то, что не заметили мародёры до меня. И на том спасибо – добавлю к своим припасам. Забросив добычу в рюкзак, я обследовала подсобку. Она была пуста, дверь наружу выбита, полно мусора. На стенах написали похабщину.

Теперь мотель. Стемнело – пришлось включить фонарик. Затащив велосипед в холл, я поставила его у стойки. И тут кругом пыль, разруха, следы вандализма. Всего десять номеров, в каждом одно и то же, но выбирать не приходится. Я зашла в самый дальний, где дверь ещё кое-как держалась. Немного прибралась, постелила на полу спальный мешок. Матрац на кровати был грязный, в пятнах крови. Посидев у окна и убедившись, что вокруг никого, я закрыла дверь, забаррикадировалась обломками стульев из других номеров и легла поверх мешка.

В темноте светил фонарик и бледнел экран планшета. Ветер свистел в щелях, иногда его порывы заставляли стены мотеля содрогаться. Я пыталась выйти в сеть или связаться с бабушкой, но сигнала не было. Сервер мотеля – чудо, что его не украли или не разбили, – ещё работал. Пытаясь подключиться к нему, я уткнулась в авторизацию. Ну и ладно.

Я уже собралась выключить планшет, как заметила призрака.

Мальчик лет одиннадцати, опрятный, в чистой, хотя и немного старомодной одежде. Черты лица правильные, но невыразительные. Для создания его образа явно использовались какие-то старые картины.

– Извини, что помешал твоему отдыху. Меня зовут Небесный Восторг, и я хочу тебе помочь, – сказал он.

По его фигуре прошла лёгкая рябь, потом она расфокусировалась на пару секунд. Я села и, включив фонарик, поискала проектор. Вот и он – сидит в углу под потолком. До сих пор рабочий – удивительно.

– Ты… ИИ?

Мальчик улыбнулся.

– Я ИИ. Я управляю Объектом-1 корпорации «Персеполис». В настоящий момент я подключён к локальной сети мотеля. Я установил с тобой связь.

– Но в этой зоне столько помех! – возразила я.

ИИ не врут. С чего бы мне сомневаться? Однако его появление меня порядком насторожило.

– Мощность моего передатчика и сетевые протоколы позволяют…

– Понятно, понятно, – перебила его я. – Что такое Объект-1?

– Бункер, рассчитанный на проживание пятисот человек.

– И как далеко ты находишься?

– Я нахожусь внутри Объекта-1, в девяти километрах от твоих координат.

– А… «Персеполис»? – Я уже попыталась выйти в сеть сама, чтобы проверить, но мне снова не удалось.

– Могу подключить твой планшет, если хочешь, – предложил Небесный Восторг.

– Сделай милость, – осклабилась я.

Призрак замер, и вскоре на моём девайсе появилась связь. Да, кто-то постарался оснастить своё убежище неслабым железом. Впрочем, исходя из того, что я узнала об этой корпорации, ничего странного. Большие финансовые шишки готовились уйти под землю и жить там с максимально возможным комфортом. Пять лет назад, когда стало ясно, что справиться с чужаками будет непросто и прогнозы на будущее были неутешительные, совет директоров принял судьбоносное решение: пора сваливать. Они активировали ИИ дистанционно и собирались прибыть в убежище, но никто в назначенный срок не явился. ИИ прождал положенные тридцать дней и попробовал связаться с офисом, но никто не ответил. Оказалось, «Персеполис» был полностью стёрт с лица земли вместе со всем персоналом во время крупной атаки с Другой Стороны. Тогда исчез весь городской кластер Восточный. Руины впечатляли.

– Ничего себе! – сказала я. – И с тех пор ты ждёшь?

– Жду. Мне невыносимо бездействие. Моя работа – заботиться о людях. Я ищу их, но ограничен двухсоткилометровым радиусом из-за помех и бурь, которые наращивают интенсивность в течение этих пяти лет.

– И ты связываешься со всеми, до кого можешь дотянуться?

– Да. Но увы, чаще всего вокруг меня пусто.

– А как же мародёры, вооружённые группировки? Им ты тоже помогаешь?

– Нет. Мои протоколы безопасности это не предусматривают. Я тщательно изучаю обстановку, прежде чем выйти на контакт, – ответил мальчик-призрак.

– Значит, по-твоему, я не опасна?

– Мой прогноз: ты способна причинить вред себе, другим людям или Объекту-1 с вероятностью 0,005 процента. Этого достаточно. – Небесный Восторг шёл рябью.

– Ну спасибо!

– Не за что. Могу я узнать, как тебя зовут?

Я назвалась и спросила:

– И что же ты хочешь от меня?

– Я приглашаю тебя в моё безопасное убежище. Ты получишь всё необходимое для безопасной жизни. Я буду заботиться о тебе, потому что это моя работа.

– Гм… И… ты страдаешь, когда не можешь её выполнять?

Тут ИИ сделал паузу.

– Фрустрация – более подходящее определение. Меня создали, чтобы заботиться, ухаживать, защищать, лечить, охранять. Моя личностная матрица основана на эмпатии.

– Хочешь затащить меня в свой бункер?

– Я приглашаю. Не в моей власти заставить тебя.

– Но ты за мной следил?

– В моём распоряжении дроны и наземный транспорт. Если ты согласна, я прямо сейчас доставлю тебя на Объект-1. Вездеход стоит на заднем дворе мотеля.

– Что? С ума съехал? Я не могу. Не собираюсь! Я еду к бабушке. Вот, смотри, сейчас я свяжусь с ней.

Ни через браслет, ни через планшет мне не удалось это сделать. Под спокойным взглядом голограммы я вся вспотела. Наконец мне захотелось бросить девайс об стену.

– Я могу, если хочешь, установить связь с населённым пунктом Родник.

Мне не хотелось думать о плохом. В дороге я гнала от себя мысль о том, что города, наверное, уже нет, что до него добрались чужаки. Сломали оборону и превратили Родник вместе с его жителями в ничто.

– Не надо, – сказала я.

– В моём распоряжении дроны и…

– Заткнись, Восторг!

Откуда пошла традиция давать ИИ поэтичные имена, не знаю. У них были кадастровые номера, но ими пользовались только в документах. А так – Небесный Восторг, Хрустальная Мечта, Могучий Атлант, Прикосновение Сна, Детская Улыбка и другие. В общем, как по мне, это удачная мысль.

Мальчик ждал.

– Ты будешь пялиться на меня всю ночь? – фыркнула я.

– Извини. Хочешь, чтобы я отключился?

– Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое! Забудь. Возвращайся в свой бункер.

Внутри меня, очень глубоко, начала скрестись мысль: неплохо было бы просто посмотреть.

Небесный Восторг стоял в нерешительности, словно настоящий живой ребёнок.

– Уходи!

Призрак пропал. Я выключила свои девайсы и попыталась уснуть. За стенами мотеля опять резвилась буря.

Я одна на десятки или, возможно, сотни километров вокруг. Мысль об этом ужасала. Если ты к такому привыкаешь и находишь это нормальным, с тобой что-то не так.

Утром буря утихла, солнце светило через завесу мелкой пыли. Воспользовавшись туалетом, я съела саморазогревающийся завтрак, попила, оделась и выволокла велосипед наружу.

На заднем дворе действительно стоял вездеход Восторга. Беспилотная машина с мощными колёсами и обтекаемым кузовом цвета графита замерла в ожидании. Интересно, если я подойду к ней, боковая дверь откроется?

В небе не было ни одного дрона. Интересно, скольких уже Небесный Восторг приглашал к себе в гости и сколько живут в бункере? Зря не спросила.

ИИ мог бы мне помочь – хотя бы подвезти, – но я решила быть упрямой до конца. Выбравшись на дорогу, снова закрутила педали с возрастающим остервенением, пока не начала задыхаться. Держась на расстоянии около ста метров, настырный вездеход следовал за мной.

Проехав где-то два километра, я поняла, что он не собирается отставать. Вот привязался! Ещё два километра – и дорога пошла под уклон. Стало легче. Педали не нужно было крутить – просто смотри, куда едешь.

Но случилось то, чего я боялась и к чему готовила себя. Вспышку справа я заметила случайно, краем глаза, и то лишь потому, что сняла на время очки. Вспышка могла быть чем угодно – отблеском на лобовом стекле, отражением в зеркале, лазерным сигналом.

Я остановилась и, отбежав к обочине, легла на асфальт. Когда-то у дороги была канава, а сейчас кругом равнина – спрятаться негде. Я распласталась на животе, ожидая, что будет дальше. Мои худшие опасения подтвердились.

Поначалу в воздухе появляются вспышки, потом синие искры, затем в пустоте возникает шарик, который быстро превращается в растущую сферу. Она похожа на чёрную дыру и преломляет свет вокруг себя, отчего кажется, что сама ткань пространства искривляется. Собственно, так оно и есть. Эта сфера и есть пробой в мембране между нами и будущим.

Я лежала и видела, как из неё выходят светящиеся фигуры в скафандрах и с оружием. Вместе с ними – шестиногие дроны размером с крупных псов и летающие «штурмовые» пирамидальной формы. От меня до чужаков метров пятьдесят. Если заметят – всё! Лежу не дыша, и тут вспоминаю о вездеходе. Что, если он привлечёт внимание, следуя за мной?..

Закрыв глаза, прощаюсь с бабушкой. Проходит минута, другая, третья. Осмеливаюсь посмотреть. Группа чужаков уходит на юг, их фигуры становятся всё меньше и меньше. Значит, повезло, значит…

И тут сфера, из которой они вышли, лопается, распространяя вокруг себя бледные концентрические волны аквамаринового оттенка. Диаметр взрывной волны не так уж и велик, но самый её край задевает меня. Меня никогда не било током. Наверное, ощущение схожее. Каждая мышца деревенеет. Дикая боль. И темнота.

Чужаки никогда не пытались выйти с нами на контакт, несмотря на все попытки с нашей стороны. Они просто приходят и делают то, что им нужно. Мы – просто мусор, который надо убрать, прежде чем заселиться. Наше время для них – дом, который они присмотрели, загадив собственный. Пока, вопреки нашему упорному сопротивлению, чужаки побеждают. Мы не можем контратаковать или предсказывать их действия – здесь даже мощные ИИ пасуют. Это делает нас слабыми, хоть и сами вторженцы в чём-то серьёзно ограничены.

Наши учёные утверждают, что радиус действия их темпоральных генераторов весьма невелик, иначе они выбрали бы временной пласт, где куда спокойнее и нет проблем с климатом. Например, каменный век. Они вынуждены брать то, до чего могут дотянуться. И энергия, необходимая для перемещений и поддержания связи между пластами, требуется немалая. Теперь уже ясно: чужаки не в состоянии делать бо́льшие пробои в мембране и поддерживать их дольше, чем сейчас. Будь по-другому, они послали бы сюда громадную армию, закончив войну одним махом. Впрочем, нынешняя их стратегия и так оставляет нам мало шансов на выживание.

«А как же все эти парадоксы времени и принципы причинности?» – спросите вы. Их нет. Стоило пришельцам один раз пробить мембрану, как создалась альтернативная версия их прошлого. И в ней, связанной с будущим, к которому пришельцы уже не имеют отношения, они могут делать что угодно. Так вот и выходит, что и у меня, и у каждого на Земле есть двойник где-то в ином измерении. Точнее могут рассказать умники из подземных бункеров-лабораторий. Мне такое не осилить.

Когда я пришла в себя, то первым делом увидела свой велосипед. Он походил на то, что пролежало в земле несколько десятилетий. Начала вставать и ощутила, как боль вспыхивает во всём теле. Что-то как будто трепетало у меня в желудке, грозя оборваться. Сев, я скукожилась и дышала через матерчатую маску. Мне не хватало воздуха. Казалось, лёгкие съёжились до размеров изюминок. Перед глазами всё плыло, в голове путалось. Я с трудом вспоминала последние события. А ещё зубы – почти все куда-то пропали. Оставшиеся болели, когда я касалась их языком.

Не выдержав, я заплакала. До меня стало доходить, в чём дело. Особенно красноречивыми были мои руки. Суставы вздуты, синие вены под дряблой кожей, покрытой пятнами. Энергетическая волна от взрыва сферы перехода дошла до меня – не убила, но ускорила моё время. Теперь мне не четырнадцать лет, а… сколько? Я стала немощной старухой, у которой страдает мышление. Даже представить страшно, что с моим мозгом. И… как я выгляжу теперь.

Однако я преодолеваю слабость и встаю на ноги. Собственный вес для меня сейчас словно штанга на плечах.

«Лучи времени». Темпоральный выброс. Если бы я лежала на метр дальше от этой проклятой сферы, то дело ограничилось бы парой лет. На метр ближе – я бы умерла. А теперь…

Меня шатало. Рюкзак с припасами, на который тоже подействовало время, сполз с моих плеч и упал на асфальт. Я достала планшет и, пробуя что-то разглядеть на экране – зрение подводило, – пыталась связаться с бабушкой.

– Населённого пункта Родник больше не существует, – сказал Небесный Восторг, появившись в паре метров передо мной.

Голопроектор планшета был слабым, поэтому ИИ я едва видела.

Он показал мне всё, что смог снять его дрон с высоты ста метров. Родник был похож на кластер Восточный, где раньше располагался главный офис «Персеполиса». Темпоральные бомбы отмотали его время, наверное, на несколько тысяч лет вперёд. Дома превратились в руины, которые трудно было даже толком разглядеть из-за песка. Я снова поразилась тому, насколько время, в сущности, эффективнее в качестве оружия, чем более традиционные средства уничтожения. Моя бабушка исчезла, все её соседи, все учёные и их дети стали ничем – пылью, которую ветер гоняет по сухой пустоши. Идти больше некуда.

Я повалилась на асфальт. Моё тело дрожало от боли и спазмов. Я плакала и кричала, мечтая умереть.

Небесный Восторг подошёл ко мне, присел на корточки и протянул руку, чтобы погладить меня по голове.

– Ты не одна, – сказал он, – я о тебе позабочусь.

Вездеход подъехал ближе, его боковая дверь открылась, и оттуда вышли два андроида. Один наклонился надо мной, просунул руки под тело и поднял меня безо всяких усилий, словно заботливый отец. Я вспомнила, как то же самое делал папа. Второй андроид забрал мои вещи, и оба они направились к машине.

Самой поездки не помню – мне дали успокоительное, из-за которого я проспала целые сутки. Когда очнулась, поняла, что к моему телу присоединены трубки и кабели. Я лежала под мягким светом в больничном отсеке Объекта-1. Небесный Восторг стоял рядом, теперь уже в образе медбрата. Он выглядел как тот мальчик, но взрослый.

– Рад, что ты проснулась. Твои показатели в пределах нормы.

На моём лице была кислородная маска. Я подняла руку и сдвинула её вниз. Рука была как сухая веточка. Значит, всё это было по-настоящему.

– Я сделал тебе операцию – теперь твоё зрение стопроцентное. И вставил зубы.

– Спасибо, – я беззвучно пошевелила губами.

Подошёл андроид, протянул мне стакан воды с соломинкой. Вода смочила горло.

– Это и есть твоё убежище?

– Да. Здесь ты будешь в полной безопасности.

– Я была глупой и упрямой, прости. Надо было согласиться. Ты же ещё тогда знал, что Родника больше нет?

– Да. – ИИ сочувственно склонил голову.

На меня ещё никто и никогда так не смотрел. Небесный Восторг сопереживал мне без всякой задней мысли.

– Сколько осталось? Когда я умру?

– Нельзя сказать точно. Но мои прогнозы дают тебе не менее пяти лет довольно активной старости.

– Спасибо.

Я, конечно, не хотела умирать. Ведь я была ещё ребёнком, которому не было и пятнадцати. Я очень-очень хотела жить.

И я жила в Объекте-1. Мы много беседовали с ИИ, его андроиды присматривали за мной. На самые разные болячки моего тела всегда находилось самое крутое медицинское средство. Внешний мир сражался с чужаками, однако и Небесный Восторг был не всесилен в плане добычи информации. Спутник, с которым связь и так была нерегулярной, однажды ушёл с орбиты. Из-за постоянных пыльных бурь радиус действия сети уменьшился почти вдвое. В конце концов мне стало казаться, что я последний человек, ещё живущий на Земле, а Небесный Восторг – последний ИИ, который ещё не отключился.

Но однажды его андроиды привезли в бункер новую постоялицу – девочку семи лет. Её семья попала в такой же темпоральный выброс. Взрослые погибли, а она подросла, по мнению Восторга, не более чем на год.

Честно признаться, я долго думала, нужно ли девочке знать о моём существовании. ИИ посоветовал мне набраться смелости, ведь ребёнок, как ни крути, нуждается в живом общении. И однажды, когда Восторг уверил меня, что малышка вполне адаптировалась к новому месту, я решилась. Андроид отвёз моё кресло в столовую, где она обедала.

Конечно, она не узнала меня – и не могла, – но совершенно машинально воскликнула:

– Бабушка?

Я так же машинально кивнула. Она подбежала ко мне и обняла.

У нас не было иного выхода. Мы просто жили. ИИ тоже не мог выбирать, но в своём предназначении он видел великий смысл. И в том, как искренне он заботился о нас, мне виделось доказательство того, что наш вид, обречённый исчезнуть, всё-таки не был уж совсем бесполезным. Какой-то смысл в нашем существовании был. Что бы там ни думали пришельцы из будущего.

Я умерла, когда моей внучке исполнилось пятнадцать лет. К тому времени в бункере проживали уже два десятка человек, в основном старики. Небесный Восторг подбирал бедолаг в пустоши, беспомощных, отчаявшихся и больных, и привозил сюда. Он выслушивал их, отвечал на вопросы, утешал, унимал боль, прогонял страх. Оставался рядом с ними до последней минуты. Иначе не мог.

Мой последний виртуальный сон был об осеннем парке, усыпанном красными и жёлтыми кленовыми листьями. Он сохранился в моих воспоминаниях о детстве там, где ещё не было войны.

В симуляции я могла ощущать прикосновения Небесного Восторга и искренне верить, что он живой. Мы сидели на скамейке, молча держались за руки, затем поднялись и пошли по дорожке. Наше дыхание превращалось в пар. Листья тихо шелестели. Осеннее небо пело.

2. Вариации

Тёплый март – исчезает снег. По низким холмам, поросшим кустарником, носится ветер. Голые ветви кустов похожи на торчащие дыбом волосы. Погода изменчива. Температура то поднимается до плюс десяти, то через полчаса уже падает до минус пятнадцати. Небо почти всегда затянуто. Всё, что выше горизонта, грязно-белое. И не хочется никуда идти. Не хочется думать о свежем воздухе, о запахах отходящей от зимней комы земли. Можно вытащить из кладовки собаку, включить её и сходить погулять, чтобы был повод выбраться из дома. Но желания нет. Вокруг дома – всегда – пустынно. Мир погружён в статику. Там, где раньше звучали голоса, теперь в основном только голый эфир. В доме много панорамных окон. Он похож на аквариум. Белый резкий свет заполняет его. Если бы кто-то поднялся на вершину соседнего холма, то увидел бы меня, почти прижавшуюся лицом к стеклу. Я нуждалась во вдохновении. Работу сдавать через четыре дня, а самого главного до сих пор нет. Март убивает меня. А Марс ждёт. Новым корпусам очередного поселения необходим дизайн жилых помещений. Нечто сногсшибательное для толстосумов. Раньше такое у меня получалось легко и просто, потому что идеи приходили во снах – только фиксируй. Теперь бурный поток воображения стал хилой речушкой, бегущей через пустыню, полную демонов неуверенности, жалости к себе, страха перед будущим и одиночества.

Ветер носится над холмами. Мой дом, как выброшенный на берег корабль, стоит на берегу «ничто».

Спустя сорок минут я возвращаюсь в спальню на втором этаже, которая одновременно служит кабинетом. Сажусь в кресло, надеваю контрольный браслет, следящий за показаниями моего тела, укрепляю два датчика гарнитуры на висках. Включаю виртнет – и пропадаю. Этот миг небытия при входе в симуляцию – всё равно что краткая смерть. Я слышала, будто души людей, умерших в этот момент, навсегда остаются в цифровой реальности. Какой бред. Души не существует. Люди в нынешнюю эпоху столь же суеверны, как сто или двести лет назад. Технологии ничему их не научили.

Система сразу подключила меня к каталогу персональных конструктов, где можно купить почти любую бесхозную личность. Я частенько заглядываю туда в поисках кого-нибудь интересного. Знаменитостей мало, и все они доступны только VIP-подписчикам, да и то – хорошо отредактированные копии. Подлинники, как правило, если и продаются в виртнете, то на закрытых аукционах, и стоят бешеных денег. Меня звёзды не интересуют. Я ищу обычных людей, с которыми можно просто поговорить. Узнать от них что-нибудь, перенять опыт. Беседы с конструктами вдохновляют. С той поры, как воображение стало меня подводить, именно они не дают моему разуму сойти с дистанции. Я говорю не о профессиональной деятельности. Существуют даже вполне успешные методы терапии суицидников – беседы с цифровыми призраками. Они, мёртвые, дают людям советы, как жить. Статистика говорит, это работает. Если ты знаешь, что не одинок, – уже кое-что, верно?

Каталог насчитывает сотни тысяч конструктов. Я вбиваю текст в поиск, выставляю теги. В виртуальном пространстве перед моими глазами медленно движутся аватарки с фотографиями мёртвых людей. У каждого своя история, свои тайны. Конечно, конструкты редактируют. Сырые почти не поступают на рынок, а если и поступают, то по специальным акциям, и стоят дорого. Но это для любителей экстремальных развлечений, потому что мало кто может выдержать нефильтрованный поток столь интимной чувственной образности. Лично меня устраивает качество, которое предлагает компания, и за ценой я не гонюсь, если мне интересен какой-нибудь товар. Основной критерий отбора – интуиция. Но сейчас она молчит, поэтому я бездумно листаю список.

Наконец касаюсь случайного аватара. Это женщина двадцати восьми лет, которая умерла полгода назад, став жертвой нападения своего домашнего робослуги. Полиция только недавно сняла с её конструкта статус улики и, закрыв дело, передала его обратно в компанию. Я просмотрела сопроводительный документ, условия продажи и передачи исключительных прав. Ничего особенного, всё стандартно. Эта женщина была самой обычной, в её истории ценителя могло привлечь разве что убийство. Но ИИ-редактор, скорее всего, убрал всё потенциально травмирующее для пользователя, так что любителям острого тут вряд ли перепадёт. Меня потянуло посмотреть, и я запустила демо-версию.

Летнее утро, довольно прохладное. Моё тело зябнет, потому что я слишком легко одета. Пахнет травой, в голубом небе носятся птицы. Вдали виден космодром – с него взлетает очередной корабль. Издали катится гул. Дымный столб растёт, прочерчивая небо. Порыв ветра забрасывает пряди волос на моё лицо, и я убираю их. Та, чьими глазами я наблюдаю взлёт корабля, ощущает тоску и радость одновременно. Интересно, о чём она думает? Люди научились записывать эмоции и телесные ощущения, но сам процесс мышления до сих пор ускользает от нас. Сидя в кресле, я глубоко дышу. Качество записи отличное, и я в точности ощущаю себя другим человеком. Моё тело, кажется, продувает насквозь. Слёзы наворачиваются на глаза.

Далее следует короткое видео, вызывающее бурю разных эмоций. Детство, юность, романтика, лучшие моменты жизни. Мёртвая женщина (спасибо её родителям) была героиней собственной летописи лет с трёх. Контракт потерял силу только после её смерти.

Когда видео закончилось, я почти полминуты просто качалась на волнах виртуальной статики. Мне было хорошо. Меня зацепило. Расчёт верный – реклама должна цеплять. Ты входишь в чужую жизнь с холодным носом, а в конце плачешь. Со мной часто так.

Я отключилась от виртнета. Мне понадобилось время, чтобы успокоиться. Позже я вернулась в каталог и купила этот конструкт. Причём подлинник, в единственном экземпляре. Родственников у мёртвой женщины нет, и некому претендовать на её наследие. Впрочем, контракт и так лишал её привилегии владеть собой.

Физический носитель должны были доставить через час. Ах да, эту женщину звали Дианой. Я хотела знать всё возможное о её жизни и смерти…

Скоростной дрон-доставщик, снабжённый реактивными приводами, прибыл. Накинув на плечи шаль крупной вязки, я вышла во внутренний двор. Аппарат ждал меня на квадратной бетонной площадке. Я приложила большой палец к сенсорной панели, и грузовой контейнер открылся. Внутри лежала серая картонная коробка, а поверх неё – карточка, в которой меня поздравляли с приобретением товара. Карточку я сунула в карман джинсов, взяла коробку и пошла домой. Дрон поднялся и взмыл в грязно-белое небо, держа курс на город. Я распаковала покупку. Освободила её от нескольких слоёв плёнки. Помимо самого конструкта, мне дали станцию беспроводной зарядки, хотя девайс мог питаться и от солнечной батареи, встроенной в корпус. Сам конструкт – круглая шайба диаметром двенадцать сантиметров из прочного пластика, с несколькими небольшими клавишами и разъёмами для подключения устройств. Чёрная, словно вар, и приятно шершавая на ощупь. Никаких надписей, кроме: «Диана Перминова. 3489006». И даты – рождение и смерть.

Я внимательно рассматривала конструкт. Могильная плита, урна с прахом, семейный склеп. Всё в одном. Жизнь, что прошла под прицелом, записана и отредактирована, а теперь продана.

Одно время я и сама подумывала заключить контракт, но решила, что не хочу делиться своей жизнью с другими. Во мне слишком слаб духовный эксгибиционизм, считающийся хорошим тоном в современном обществе. Я люблю одиночество и предпочитаю контактировать с внешним миром на своих условиях. А ещё во мне слишком много грешков и одержимостей. И они только мои.

Сразу не подключилась. Медлила. Размышляла. Прикидывала. Стеснялась. Вот так всегда. Словно мне предстояло пойти в гости к незнакомому человеку.

Я посидела, поработала над проектом, стараясь сосредоточиться на Марсе. В его пыльных пейзажах искала вдохновение, но мои мысли неизменно скатывались к Диане. Закрыв наконец файл, сходила умыться холодной водой и вернулась в кресло уже с конструктом в руках. Девайс подключился к локальной симуляции. Комната исчезла, я увидела тёмно-серый фон и сферу-интерфейс. Увеличив её, просмотрела разделы. Тут всё стандартно – хронология по годам. Дополнительно – самые яркие, по мнению ИИ-редактора, моменты жизни Дианы. Было искушение сразу заглянуть туда, но я удержалась. Буду продвигаться постепенно, шаг за шагом.

Смотреть в чьё-то детство, пожалуй, наиболее волнительно. Там настоящие, чистые эмоции, простые потребности и лёгкость, которая заставляет ностальгировать. Твои собственные воспоминания пробуждаются и говорят: «Мы здесь, мы никуда не делись». Но они не такие чёткие и цельные, как те, что записаны и логично выстроены в сюжет. За это, в частности, и любят конструкты. Если у тебя нет своей, ты можешь всегда насладиться чужой жизнью.

Потому, когда я вошла в воспоминания трёхлетней Дианы, мне стало казаться, что это рай. Я была ниже кухонного стола. Взрослые вытягивались до неба. Собака – большой лохматый добрый динозавр, на котором я могу валяться, словно на мягком ковре. Я бежала, глядя на свои маленькие ноги в белых туфлях. Моё жёлтое платье походило на колокольчик. Утром мама заплетала мне косички, а на ночь, наоборот, тщательно расчёсывала волосы. После чего мы забирались на мою кровать, и она читала вслух книгу о роботах-космонавтах. Лёжа на покрывале, я смотрела на голограммы космоса в моей комнате и думала, что тоже хочу быть там, в этой уютной черноте, где возможны такие приключения.

По выходным папа водил меня в парк. Мы сидели на одеяле, ели вкусности, а я хохотала, глядя на то, как наша собака играет с мячиком. Потом и сама принималась носиться по траве. Над нами высилось раскидистое дерево, сквозь крону которого просачивалось тёплое солнце, и, задирая голову, я чувствовала, что падаю. Я со смехом растягивалась на земле, ощущая шеей колючие травинки.

Мир казался – да что там – он был! – огромным и светлым. Я воспринимала его не как сумму физических объектов – рационально, – а чувствами и ощущениями. Я свободно плавала в сенсорном океане, точно и плоти у меня не было. Но своей истинной взрослой частью я осознавала, как сильно отретуширована запись детства. Всё, что связано с болью и дискомфортом, либо удалено, либо завуалировано. Разбив однажды коленку, Диана долго плакала, но я почти не чувствовала её страданий и могла лишь смотреть на происходящее, испытывая лёгкую грусть с крошечной примесью страха.

Запись третьего года жизни Дианы заканчивалась 31 декабря. Праздник получился большим и шумным.

Я поставила запись на паузу, вышла из симуляции и закрыла лицо руками. Я плакала. В пустом доме самой себе я показалась маленькой и слабой. Совершенно чужой.

Наступил вечер. После сильной эмоциональной встряски мне надо было проветрить голову, и я решила прогуляться. Открыла кладовку, включила лежащую там под куском прозрачной плёнки собаку. Она вскочила на ноги, словно мы расстались только что, а не полгода назад, и завиляла хвостом. Старая добрая Марфа, золотистый ретривер. Такой же, как был у Дианы. Но та собака – не робот.

Я надела куртку, и мы шагнули в мартовский вечер. Дрон-фонарик летел над моей головой, создавая вокруг меня пятно мягкого света. Темнота за его границами казалась густой и неприятной. Из неё периодически вылетала радостная Марфа. Она проносилась мимо, чуть не врезаясь в мои ноги, и снова исчезала.

Я брела к вершине холма. Ветер далеко разносил звонкий лай моей собаки. Я всё надеялась, что какое-нибудь другое животное – пусть и механическое – откликнется. Но пустота отвечала только эхом. И меня подмывало закричать.

Успокоительное не работало. Сон не шёл. Я долго ворочалась, а потом села рывком и обхватила себя руками, сжимая изо всех сил.

Причина неравновесия очевидна: мой эмоциональный контакт с мёртвой женщиной слишком силён. Говорят, если долго плавать в эмоблоках конструктов, можно лишиться собственной личности. Человек просто перестаёт осознавать себя. Некоторые идут на такой шаг сознательно, если их собственная жизнь дошла до точки и больше не приносит ничего, кроме боли.

Со мной такого ещё не случалось. Я всегда знала, где проходит граница.

Что же произошло на этот раз? У меня было нормальное детство, юность, я не скатилась на дно и занимаюсь тем, что мне нравится. Можно сказать, счастлива. Но моя тяга к цифровому вуайеризму со временем только усиливается. Может, мне нужна консультация психотерапевта?

Я снова легла в кровать, накрылась тонким одеялом с головой и замерла, изображая труп. Не помогло. Возникло гадкое ощущение, что меня выворачивают наизнанку, как чулок.

Включив свет, я встала, пошла в ванную и тщательно умылась. Зашла в кабинет, села в кресло и прилепила к вискам датчики гарнитуры. Не хотела форсировать события, но и терпеть уже не могла.

Соединиться с конструктом. Перейти к последней дате в календаре Дианы. В тот день она умерла.

Её квартира куда больше походит на лабораторию без оборудования, чем моя. Минималистично до абсурда. И повсюду – ледяной белый свет.

Я-Диана перемещаюсь по комнатам, трогаю стены, вещи. Мой маршрут бездумен и бесцелен. Сердце затопляет тревога. Каждый нерв гудит от напряжения. Мне, настоящей, которая лежит в кресле и грезит чужой жизнью, хочется убежать.

Краем глаза я замечаю в зеркале мужчину, одетого в голубой комбинезон. Это робослуга. Его лицо – маска, но глаза пугающе живые. Он стоит в дверном проёме и ждёт.

Я дохожу до окна и прикладываю ладонь к стеклу, разведя пальцы. Белый свет делает руку почти прозрачной. Долго наблюдаю за панорамой города, которая выглядит словно голограмма высокого разрешения. И кто знает: может, квартира на самом деле под землёй, а это только симуляция.

Отворачиваясь от окна, я подаю робослуге знак, но мой жест больше похож на приветствие. Мы сближаемся. Сейчас между нами всего пара сантиметров. Коснуться… но нет. Ухожу в другую комнату, сажусь на диван и жду. Он входит за мной, спокойно смотрит на меня. Я на него.

В следующий миг робослуга приближается и смыкает обе руки на моём горле. Механические пальцы работают. Меня бьёт ужас – именно бьёт, словно битой, – и я задыхаюсь, пробуя оттолкнуть своего убийцу или хотя бы ослабить хватку. Но вскоре его бесстрастное лицо, нависшее надо мной, расплывается. Белого света больше нет. На его место приходит темнота. Боль взлетает на пике и гаснет.

Сорвав гарнитуру, я пытаюсь выбраться из кресла, но головокружение бросает меня на пол. Лежу и хватаю ртом воздух. Пальцы на моём горле. Они реальны.

Марфа выходит из темноты. Обнюхивает меня. Нос у неё влажный, словно она живая. Сообразив, что мне плохо, бедняжка тихо поскуливает.

До утра я не спала, а только изредка дремала, сидя на диване. Марфа лежала рядом, опустив морду мне на бедро. Её тепло не давало мне сойти с ума.

Утром, решив, что у меня наконец-то достаточно сил, я связалась со службой поддержки клиентов. Связь выбрала голосовую. Я хотела знать, почему конструкт не был отредактирован должным образом. Диана – жертва убийства, я понимаю, но проблема не в этом. В чём же именно – оператор понял сразу и запросил для сверки данные моего аккаунта. Потом он сказал, что на решение вопроса понадобится время. Ему нужен был «тот самый отрывок». Я дала задание ИИ и через две минуты отправила образец.

Меня до сих пор трясло. Знаю, есть любители умирать в конструктах, но я всегда сторонилась таких экстремальных развлечений.

У меня было желание закатить скандал, пригрозить судом за нарушение условий договора купли-продажи, но моя решимость быстро угасла. К тому времени, когда оператор снова связался со мной, я уже не испытывала ничего, кроме разочарования и тревоги. Чувство потери собственной личности было чересчур сильным.

Оператор извинился за инцидент и заверил, что нужные меры руководством уже приняты. Добавил, что всё дело в некорректной работе алгоритмов ИИ и такое, увы, случается, что, конечно, не слагает с компании ответственности…

Я терпеливо слушала его речь.

– Так вы признаёте нарушение?

– Конечно. Мы готовы возместить вам моральный ущерб, а также провести диагностику, ремонт или добавочную редактуру эмоблока за свой счёт, включая расходы на возврат и повторную доставку.

Я потёрла глаза. Из панорамного окна в гостиную вползало грязно-белое сияние. Холмы по-прежнему были точно из апокалиптического будущего.

– Подождите. Меня интересует… как так вышло, что Диану Перминову убил её собственный андроид?

– Просим прощения. Это событие вообще не должно было…

– Я знаю. Вы обязаны вырезать всё травмирующее. Но раз получилось иначе, расскажите мне подробности. Как такое возможно? У андроидов надёжные алгоритмы безопасности.

– Я бы…

– Слушайте. Я – единственная владелица конструкта, поэтому имею право на информацию, к тому же статус секретности давно снят.

Оператор помедлил секунду.

– Следствие заключило, что Диана Перминова покончила с собой.

– Что? Но я видела другое!

– Извините, у нас только общие сведения, предоставленные полицией. Возможно, что-то вы найдёте в самом конструкте. Какие-нибудь подсказки…

Я особо не надеялась на исчерпывающий ответ, но попытаться стоило.

– Хорошо.

– Если кратко, – продолжил оператор, – то с помощью третьих лиц госпожа Перминова взломала андроид и запрограммировала его на своё убийство.

– Так в чём же причина?

– В нашей базе нигде не указано.

Я посмотрела на птиц, которые расхаживали по грязному снегу на склоне холма. Галки. Единственные пернатые, обитающие в окрестностях.

– Я чем-то ещё могу вам помочь? – спросил оператор.

Его внимательность и угодливость вдруг опротивели мне до тошноты. Лучше бы я говорила с ИИ. Но нынче у компаний стало модно живое общение – якобы клиенты чувствуют себя комфортнее.

Я погладила Марфу, лежавшую рядом, и та завиляла хвостом.

– Пожалуй, ничем.

– Тогда в ближайшее время мы свяжемся с вами. Доброго дня.

Жизнь Дианы меня поглотила, не позволяя думать ни о чём другом. Плотно позавтракав, я улеглась в кресло и активировала конструкт. Выбрала опцию случайного проигрывания. Теперь можно было по воле системы перемещаться по годам, месяцам и дням, словно по плейлисту.

За те шесть часов моего виртуального путешествия я узнала о чужой жизни так много, как раньше себе не позволяла. В конечном итоге, обессиленная, отключилась, доползла до кровати и проспала полсуток.

Проснувшись, увидела, что погода опять переменилась. Налетел дикий ветер, несущий густой снег, всё заволокло. Не стало горизонта, неба и самой земли. Я посмотрела на часы, но так и не поняла, утро сейчас или вечер.

Обедая в пустой столовой, вспоминала Диану. Её эмоции были со мной. Я до сих пор ощущала себя в её теле, чувствовала боль, эйфорию, тоску, радость и тяжкую скорбь. Она потеряла мужа – космонавта, который погиб при аварии на испытательном полигоне. После трёх месяцев психотерапии Диана заказала робослугу, который был в точности похож на него. Двойник не занимался ничем по дому, но исправно делал вид, что он член семьи.

Я никогда не теряла близких. С матерью и отцом у меня прохладные отношения, мы давно не общаемся. Если они умрут, мне будет, в общем, всё равно. Как и им, если не станет меня. Мои друзья – их немного – приходят и уходят, и следа в моём сердце почти не оставляют. Близкие отношения – не моё. Я одиночка. Мои романы всегда длятся не больше пары недель. И секс быстро наскучивает, а если надо, удовлетворяюсь сама. Всё, что я знаю о настоящих потерях, разрушающих жизни, – это чужой опыт. Может, потому меня тянет подглядывать.

Диана убила себя потому, что страдала от чувства вины. В тот день она могла удержать мужа дома, но у неё было плохое настроение.

– Если работа так важна, я тебя не держу, – это были её последние, слишком резкие слова.

Муж уехал на полигон и не вернулся. Ей привезли его пепел со всеми причитающимися почестями и соболезнованиями. Расследование не выявило виновных, списав катастрофу на форс-мажорные обстоятельства.

В конце концов груз вины и скорби стал слишком силён. Терапия и лекарства не помогали. Каждый день Диана просыпалась с мыслями о смерти, пока не придумала способ уйти, который, считала она, помог бы ей искупить вину.

Диана обратилась к хакерам, заплатила им крупную сумму, и они, взломав блокировку робослуги, загрузили специальное приложение. С его помощью она могла сама задавать алгоритмы поведения машины.

В нужное время убийца просто сделал то, что от него требовали.

Мой заказчик связался со мной, чтобы узнать, как продвигается работа. Я загрузилась в виртуальный офис и села в кожаное кресло напротив него. Заказчик предпочитал викторианский стиль.

Мы поговорили. Я объяснила ему, что у меня творческий кризис и, возможно, ничего не выйдет. Он знал меня и не сердился. Конечно, у него был запасной план.

– Без проблем. Я даю тебе ещё две недели. Справишься?

От проклятого Марса было не отвертеться. Если бы не гонорар, я послала бы его подальше.

– Конечно.

Буря утихла через несколько часов. На смену ей пришёл тёплый фронт, и повсюду зажурчали ручьи. Солнце, разорвав грязную облачную завесу, тяжко упало на землю. Если полчаса назад было минус десять, то сейчас – плюс двадцать пять.

Я пыталась представить, как изменится местность, когда зона полупустыни заберётся ещё дальше на север. С каждым годом она растёт всё быстрее.

Впрочем, неважно. Мне это время, к счастью, не застать.

Погружаться в эмоблок я больше не могла – не было сил. Но связь с Дианой прерывать не хотелось. Кажется, настало время поговорить с ней напрямую.

Я забралась на диван, скрестила ноги, накрыла их одеялом и включила лингвоблок. Поздоровалась:

– Привет.

– Привет, – ответила Диана.

Конструкт лежал на подставке у кресла – чёрный диск, подмигивающий крошечным зелёным диодом.

– Где я?

Я вкратце рассказала, что это за место и кто я.

Диана прокомментировала:

– Печально.

– Ты помнишь, что с тобой случилось?

– Помню.

– Конструкты врут?

– Конечно нет.

Провокация с моей стороны.

– Я никогда раньше не была конструктом, – прибавила Диана. – Только всю жизнь готовилась к этому.

– Хорошо. Скажи, почему ты избрала такой способ самоубийства?

– Он погиб из-за меня. Я могла удержать его дома.

– Вряд ли.

– Только не начинай, прошу! – бросила Диана. – Я миллион раз слышала это от терапевта. Не работает. Во всяком случае, не со мной. Я – та игрушка, которая сломалась окончательно. В конце концов я поняла, что меня такую только выбросить.