Хьюдоги

1. Том Андерсон

Я был рождён как пёс. Точнее я им и был. Те кто держали меня в руках от младенчества, собирались избавится самым, что ни на есть зверским способом. Швырнули меня словно отбросы надеясь, как бы изголодавшиеся бродячие собаки побыстрее обглодали мои косточки. И завидев её: огромную рыжую четырёхлапую Дану, схватившую меня за хрупкое туловище, решили уже не наблюдать за зрелищем моей смерти и убрались восвояси. А Дана, завернувши за угол, что силы пустилась вскачь и несла меня за шиворот через всё селение, на окраину городской свалки. Там, уложив меня в груду мусора, где гнездились другие щенята и накормив своим молоком, убаюкивала словно мать. С того самого момента, который я помню, как всю свою жизнь, я стал истинным сыном собаки, что спасла меня от омерзительных людей. Я сын собаки и хотя внешне, я все ещё похож на человека; я одеваю уши и хвост, что сваяла для меня моя мать и веду себя подобно моим сородичам. Я сын собаки и хотя моё прошлое напоминает мне о днях, когда люди отреклись от меня, посчитав ненужным и нежеланным ребёнком; Дана стала мне матерью и покровительницей, словно я один из её щенков. Я истинный придворный пёс, у которого теперь есть братья и сестры, что не предадут и не бросят погибать в одиночестве. Я вычеркнул из своей памяти, что был человеческим младенцем, ибо со мной распрощались и обошлись, словно я мешок костей. Поэтому я с радостью разорву человека, который ступит на наши земли и позарится на наших детей. Я был уличный дворовой пёс и никогда не нападу на невинного ребёнка. Но предложу ему стать братом и сыном нашей огромной семьи. Я сын собаки. Я придворный четырёхлапый советник трона Императрицы Российской Империи!

Мы тайная армия, но выглядим будто попрошайки и нещастная шайка бродяг. Мы невидимое войско, которое использует людей, как рабов и они не ведают этого. Человечество – отбросы, а мы лишь отбросами и живём! Люди, наслаждаясь своей жизнью, считают что мы их жизнь украшаем. Берут нас на охоту, просят стеречь их дома и тешатся со своего глупого восприятия, будто мы их питомцы, игрушки и даже друзья ! И не подозревают, что мы их злейшие враги. Они наивны, а мы научились выживать! Они беспечны, а мы ведём дозор над ними день и ночь, следя за каждым их шагом. Они думают мы их лучшие друзья, в то время как мы завладели всем, что у них имелось. Мы отобрали их детей и воспитали, как своих лучших воинов и лазутчиков. Их младенцы отроду пили наше молоко, впитывая ненависть ко всему человеческому, становясь созданиями, что подобны людям, но имеют сердце пса! Мы отбирали их хлеб и скармливали нашим щенкам, уча их быть проворными и двуликими! Мы поселились в каждом царском доме нашего врага и служим не Екатерине II и её верноподданным, а сами себе, что выглядят будто слуги и послушные домашние животные! Мы тайно правим государством и издаём законы, дабы завладеть всё большим количеством земель и поработить человечество, словно оно никогда не было хозяином собственной жизни! Лишить их права выбора – это наша первоочередная задача и начнём мы с царского двора! Здесь я, именуемый как Сэр Том Андерсон для безрассудной и наивной Императрицы, проживающий в её покоях и поедающий лакомства с её стола, изумляю царицу своими глазами. И так преданно смотрю, будто готов перегрызть глотку любому, кто попытается приблизится к ней. И мой оскал иногда пугает меня самого до такой степени, что я отхожу в сторону, где меня никто не видит и превращаюсь из тела собаки в человеческое, будто я один из её множества лакеев. Иначе если ненависть затуманит мой разум, бог знает, что может произойти! Ведь в облике пса я не столь радушен, чем в шкуре двуногих гуманоидов.

Но прежде чем, я стал предводителем взвода и претендующим на престол наследником – я был мусором, для человеческой матери, что родила меня и выбросила, как помои. И я поведаю об этом, что бы никто не осудил меня ни по превратным законам человечества, ни по кодексу чести хьюдогов! Да мы не люди и не смейте нас так называть, но мы уже и не псы, что лакают кости да радуются. Мы новая раса, что вытеснит гуманоидов и расселится по всей земле, а начнём мы с царского двора! Я поведаю историю, как эта планета наблюдая за жестокостью людей, породила на свет моих братьев и сестёр! Они будут лишь освобождать её от варваров и извращенцев. Я поведаю о том, как Бог пожалел, что не избавился от человечества во время потопа, потому он позволил природе создать гены, что превосходят любые создания на планете. И теперь хьюдоги – венец творения и строители рая на земле! Но прежде я расскажу, какие мерзостные бывают двуногие и почему их стоит порабощать, либо полностью уничтожить!

– Месье! Сир! Ваше высочество! О князь!

– Слушаю тебя Георгий?

– Ваша подопечная бегит сюда, будто стадо слонов! Слышите её топот?

– О, да! По истине Африканское Сафари! Георгий?

– Да мой Князь!

– Спустите ка на неё пару новобранцев, что бы она затопотала обратно в свой сад и игралась с ними до полного изнеможения и не мешала мои думам!

– Да сир! Сию минуту! Кого изволите спустить?

– Земиру и Дюшес!

Пока Екатерина II, завидев наших чудесных собачек, что несутся к ней со всей скорости и прыгают , сбивая с ног. Пока они умывают её лицо слюнями и она визжит от удовольствия и радостно наслаждается игрой с ними, я расскажу вам вот что:

Я лежал в груде мусора и мухи то и дело кусали меня за синюшную кожу, что даже не успела порозоветь, как это бывает у младенцев. Я лежал и томился от жажды, умирая на солнце. А моя пуповина обвивающая и душащая за горло, гнила и тухла от жары, издавая зловонный запах. Я ничего этого не видел. Я лишь чувствовал запахи и мог различить по ним, где я и что творится вокруг. Мой уши зачуяли приближение шагов, ещё за много миль отсюда. Ещё тогда, когда я лежал в человеческой колыбели и изнемогал от мук рождения. Я был мал и немощен, что бы противостоять руке доктора, которая вытащив меня из лона роженицы, ухватила за ногу и будто ошмёток поганого мяса, швырнула через окно в помои. Я слышал шаги, что уже приближались ко мне, но всё ещё были далеко. Я ждал когда они будут уже рядом, и слушал их словно стук собственного сердца, что было разбито тогда, когда я только родился на свет. Я лежал с пуповиной на шее и помирал, а с меня тешились людские голоса. Я не видел их лиц, ибо был недоношенным плодом гуманоидов, называющих себя – люди. Но людьми они не были никогда! Все их существо сплошная разруха души и разврат ума. Выглядящие, словно боги, но ничего божественного от них не осталось, после того как они были изгнаны вон из рая. Но продолжая уверенно называть себя людьми, эти гуманоиды расплодились на планете словно паразиты, пожирающие все вокруг себя. Я не видел их, но я запомнил голоса, что насмехались над ребёнком себе подобным и поклялся, что если каким то чудом я смогу выжить, то никогда не стану уже человеком. Я объявил их врагами, хотя не умел говорить. Я назвал их чудовищами, хотя не знал ни единого слова из их языка. Я лежал голый, синий и вонял помоями и гноем, а они глумясь надо мной ждали, когда я издохну на их глазах.

Тогда я, умирающий и кричащий от боли ожогов, что покрыли моё тело, и молящий о помощи, вдруг почувствовал мохнатую морду собаки. Она обнюхивала моё тело и  исходящее от меня зловонье чуть не спугнуло её. Но она, дотронувшись мокрым носом и щекоча усами, убедилась, что я ещё жив. Бешеный стук моего сердца умолял её не оставлять меня здесь на помойке, а забрать к себе или хотя бы отнести в тень. Она разинув пасть, повергла всех человеческих отродий в ужас и те разбежались будто муравьи, боясь попасться в зубы этой бродяги. Она вдруг схватила меня за тонкую ручонку и подбросила вверх, поймав за шиворот, будто щенка и пустилась на утёк. Она бежала так быстро, что я слышал, как камни под её ногами отскакивали в разные стороны, а клубы песка запорошили дорогу, отчего извозчики остановили свои кареты, ибо не видели больше пути. Она бежала и тело её закрывало меня от знойного солнца, а слюни истекающие из её пасти по мне, залечивали ожоги. Я хоть и чувствовал боль, но уже не изнемогал от неё и терпел, как терпят взрослые. Я научился терпеть, с того момента, как очутился на улице, ненужным ребёнком и как родная мать насмехалась надо мной в первые секунды рождения. Я научился терпеть этих отродий, будто я беспомощный и несчастный. И уносясь все дальше от них, но все ещё слыша их глумления и хохот, я научился терпеть и ждать. Ведь вы привыкли, что ваши питомцы покорно служат вам надеясь на похвалу? Они ждут удобного часа, что бы растерзать ваше тело в подходящий момент. Так и я тогда, когда нёсся через весь город и слыша вопли своих врагов, решил подождать когда стану сильнее!

Дана – так звали собаку, что рыжими лохмотьями шерсти, была покрыта от рождения. Я не мог её видеть, но я чувствовал как ветер расчёсывает её локоны на ходу и описывает мне её внешность. Я не мог говорить и не мог благодарить её пока что. Я не знал собачьего языка и был так беззащитен, что само по себе спасение меня из той дыры породило чувство наших родственных связей. Я хотел назвать её мамой, но не знал как. Я лишь приник и болтаясь словно собачья игрушка в её зубах, чувствовал что мы уже далеко за городом, движемся в сторону городской свалки, где Дана обустроила своё логово. Там в трубах заброшенных городских стоков, ютились уличные шайки псов разных мастей. В одной из них Дана, моя мать смастерила лежанку и родила четверых щенят. Я ещё не мог тогда видеть, но ощущал их тёплые пузики рядом с моим, когда она уложила меня словно собственного ребёнка. Щенки заворочались, почуяв посторонний зловонный запах и чихая, скулили будто ругая меня. А я приник и стыдился сам себя. Дана бережно откусила мою пуповину и удалила её с шеи. Продолжая вылизывать моё тельце, она залечивала оставшиеся ожоги и удаляла языком гной с ран. А новые братья и сестры, обиженно ворочались и пытаясь привлечь внимание матери, скулили жалобно и громко. Они жаловались, что я не такой рыжий и полностью лысый. Ведь собачья шерсть греет не только тех, кто её носит, а и тех кто лежит рядом. И наша мать, вырвав из своего хвоста волосы, сваяла для меня первую шкуру и согрела меня впервые за то время, когда я родился на свет.

Я ещё не знал их языка и не знал их обычаев, но с тех пор я был с ними в родстве и они называли меня братом. Я не знал о чём они говорят и внимательно слушал ветер, что шептал мне на своём древнем наречии, переводя их слова в понятные мне символы и образы. Он же, научит меня понимать языки и сигналы людей. Но это случиться позже. А пока я лежу и как щенок, пытаюсь пить молоко матери и больше не боюсь. Я был отбросом и мусором для человека, а стал любимым сыном наследником. Я был никем и мне предрекали смерть, а стал псом, что клыками своими отнимет человеческую жизнь и вырвет сердце любому, кто вознамерится причинить вред беззащитным. Я был заново рождён и вскормлен как пёс и никто уже не поглумится на до мной, ожидая моей кончины и насмехаясь. Я найду тех, кто хотел меня изничтожить и выбросил на погибель и муку. Я вырву сердце тем, кто родив меня отказались от своего дитя самым зверским способом. Я заставлю людей заплатить за свои деяния. Но пока я слаб и немощен – лежу в обличии ребёнка собаки. Я пью её молоко и греюсь в её шерсти. Я буду расти с её детьми и играть будто щенок, кем теперь и являюсь!

Солнце заходило за горизонт и его палящие лучи шли на покой. Вначале я ненавидел его. Ещё бы, оно обожгло меня до костей. Я винил его ибо мои меха не были столь прочными и то и дело, роняя свои накладные уши и хвост, я учился их держать при себе. Моя мать потешалась над тем, как я растерянно ищу их. А мои братья и сестры то и дело игрались моими хвостами, отбирая их и пряча, зарывая в земле. Я на них бесконечно злился и лаял, а они падая на спину и валяясь в грязи, изнемогали от смеха и тешились моими бесконечными попытками подражать им. Да, я скулил безобразно, отчаянно пытаясь доказать, что я пёс. Они уже бегали, а я все ещё ползал. Они перепрыгивали друг через друга, а я лишь учился пытаться ходить. И каждый раз падая, разбивал свои коленки и ломал нос. Тогда моя мать, улыбаясь всем ртом, любя зализывала все мои раны снова и снова. Каждый раз она ваяла из своей шерсти мне новые уши и хвосты, потому что я начал расти. И мне было жаль, что её меха становятся такими скудными.

Все мои братья и сестры уже не нуждались в материнском молоке и жадно обгладывали косточки, найденные на свалке. А я недоноском, таскался за ней требуя кормить меня ежесекундно. Моё тело крепло и развивалось. И вместе с тем я толстел и рос, требуя всё больше жиденькой еды. А мои братья и сестры точили зубы об камни, в то время как я плямкал ртом и просил молочка. Так я рос и все собаки вскоре привыкли, что детёныш человекообразного существа становится все больше похожим на людей, нежели на них. Иногда они скулили от недовольства, опасаясь что люди, которые иногда заглядывают в эти забытые богом края, завидев меня приведут отряд Императорской Армии. Да, в те далёкие времена: дворовых псов отстреливали и изводили другими способами, ибо боялись эпидемий холеры или чумы. Но самой страшно болезнью были не вирусы, а сами люди. Понимая, что они самые беззащитные и жалкие существа в мире, они истребляли многие расы животных и веками господствовали над всем живым. Поэтому чем дальше я рос и становился подобен своим врагам, тем собаки больше меня ненавидели. И только Дана защищала меня от этих нападок. Нет, собаки не беспощадны! Они не желали мне смерти или мучений, как люди. Они лишь боялись, что однажды люди, овладевшие огнестрельным оружием, нападут на них и сдерут их шкуры. Они собирались общинами и обсуждали эти вопросы на собраниях. Что бы защитить себя и своих детей, они готовы были уйти в леса и питаться травой. Но были и те, кто противились мирному существованию и хотели нападать на людские жилища первыми. Отбирая и воруя человеческих детей, они создали первые поселения хьюдогов, куда со временем я и ушёл. Эти псы были воинственными лазутчиками и мстителями. Всех их когда-то избивали люди, называющие себя их хозяевами. Многих забили до смерти. А те кто выжил, бежали сюда и становились армией, что бы охранять границы нашей свалки и наблюдали за порядком в лесах.

Так однажды они собрали большую стаю и напали на селян с ближайшей деревни, не оставив никого в живых. Лишь младенцев. Их они принесли на свалку будто трофеи. Все дети были напуганы и рыдали так, что голоса их доносились до соседних деревень, но никто из людей не решался отомстить, зная что за свалкой живёт стая одичавших псов. Поэтому они позволили тем младенцам помереть, даже не пытаясь протянуть руку помощи своим же братьям и себе подобным. Они не ведают до сих пор, что псы не терзали младенцев. Псы лишь отобрали у людей, то что считается самым ценным! Но люди на столько глупы, что готовы схоронить и оплакав дитя, забыть его будто мёртвого. Потому эти младенцы навсегда погибли для людей, но обрели новую жизнь в мохнатых лапах моей стаи.

***

В те дни я уже мог ползать на четвереньках и ко мне приходило зрение, что присуще взрослым особям. Тогда я впервые увидел человеческих детей и так же глумился над ними, как когда-то мои братья и сестры глумились надо мной. Их голые тела были беззащитными и я смотрел, как собаки, что принялись их воспитывать, плетут им покров, уши и хвосты, не жалея собственной шерсти. Тогда я в который раз убедился, как благородно сердце собаки, что готова пожертвовать собой ради ребёнка врага и воспитать его достойным существом. Тогда я начал думать, не отблагодарить ли мне судьбу, что подарила шанс быть среди тех, кто имеет кодекс чести! И я сидел среди псов, убаюкивающих человеческих младенцев, и отвечающий на плачь себе подобных, утешением и лаской. А голоса младенцев вскоре притихли и напившись собачьего молока, и вовсе заснули. Я сидел и игрался с ушами, которые ваяли псы для новых детей. А мои хвостатые братья и сестры уже бегали молодыми щенками, ожидая дня, когда им можно будет вступить в отряд Диких Псов, а Дана умоляла их уйти в лес.

Так мы долго жили в мире, пока я не встал на ноги и не начал повторять человеческие языки, что доносились до меня дуновением ветра. А мои родственники, стали молодыми псами и переодически приносили добычу из города. Я рос и крепчал и они уже не глумились надо мной. А человеческие дети, все ещё валялись беспомощными свёртками, в хвосте своих собачьих матерей и я улыбаясь, сказал первое слово "Хьюдоги". Это удивило мою мать и она зарычала, но не угрожающе, а словно не понимая меня. И тогда я зарычал ей в ответ.  И она снова принялась выбирать блох с моего брата. О да! У моих родственников были имена. Мать Дана, дала их ещё при рождении. Старшего сорванца звали Бос, за ним родилась Думка и после неё Пумка. А последнего брата нарекли Апостол. Над ним тоже иногда посмеивались, как и надо мной за то, что мы самые младшие. А меня? Мне разумеется дали двойное имя. Первое было Том – отец моих братьев и сестёр. А второе было имя моего человеческого отца, англичанина, что даже не знал о моем существовании. Дана прознав о роженице, которая так беспощадно обошлась со мной, разыскала, как полагается моего биологического отца. Иностранца, что приехал в Петербург ко дворцу тогдашнего Императора Российской Империи Петра III. Пьянствуя на балу, он совокупился со служанкой Императора и та забеременела. Гость уехал, а глупая девчёнка родив дитя, вышвырнула его вон, словно огрызок от червивого яблока. Вскоре после этого, она заболела холерой, да испустила дух. А гулящего англичанина ещё ожидает месть, если он конечно не помрёт раньше этого момента.

***

Так мы и жили! Я седлал моих братьев псов и катался на них, будто на лошади. Они игрались со мной, как с ребёнком ибо были на порядок старше. Они добывали для меня игрушки и гостинцы. А ещё они приносили новых детей в наш лагерь, что теперь разросся до окраин лесов и мы начали уходить в его чащи. Обозлённые люди с соседних деревень, пытались давать отпор Диким Псам и жаловались Императору. Но тот плевать хотел на людей. Эти жалобы не тревожили его и он был сосредоточен на внешней политике и заключении союзов. Да, Российская Держава была великой Империей! Это знали даже псы. Но правили ею отъявленные идиоты, что не считались ни с человеческой жизнью, ни с жизнью животных. Так однажды, будучи совсем один я завидел небольшую группу охотников, что пришла отловить диких уток к столу Императора. Тогда ещё люди не знали, что псы имеют отменные боевые навыки и могут поймать даже буйвола. Они лишь использовали лошадей, для утоления своих плотских желаний поживится дичью, да смастерили пистоли за ради охоты. Я сидел совсем один, на опушке леса ибо мать моя отошла ненадолго по собачим делам. И играя в траве, я не заметил что эти чудовища, завидев меня издалека, примут за дикую утку. Поэтому полной неожиданностью для меня стало то, что эти недоумки открыли по мне огонь. Я был на волоске от смерти, когда моя мать, выскочивши из кустов и схватив меня за шиворот, утащила прочь с опушки, да унесла в чащу. С тех пор я там и начал жить, меж диких ланей и других лесных обитателей.

***

Усыновлённых людских детей, так же перенесли в глубину леса, что бы боязливые охотники, опасающиеся медведей не искали никого и не заходили сюда вообще. И был я псом, что живёт среди чащи и множество, называющих себя псами и похожими на меня, были здесь. Нас вскармливали собачьим молоком и мы научились добывать грибы и ягоды. Я был не более года от роду и жил в лесу до пяти лет. Здесь была моя колыбель и сюда проникал ветер и учил меня чужим языкам. Я различал щебетание птиц и рёв медведицы, что тоже прятала здесь своих детёнышей. Я был как пёс и играл с другими детьми, словно они щеночки. Собаки жили в мире с волками, лисами, лосями и каждый понимал язык другого. Мы жили в мире с медвежьим кланом и птичьими стаями, деля поровну богатства русских лесов! Лишь человек, что не может здесь выжить и страдает от нехватки удобств: не желает слышать голоса приносимые ветром. Его уши закрыты и нос, притупил обоняние. Он не слышит приближающейся беды и не узнает, что мы своими детскими сердцами замыслили против него войну. Я рос и вместе со мной росла армия могучих и отважных солдатов, что скоро захватят всю Империю!

2. Солдаты и хвосты

Я дремал на траве и взглядом ловил мушек, что прыгали здесь. Виляя хвостом, я смахивал их, но так неудачно, что хвост постоянно отваливался от моего туловища. Ещё бы! Я был ненастоящий пёс. Меня усыновили, как и многих, кто прямо здесь и сейчас дремлет со мной на этой дивной лужайке. Мне буквально год и полтора месяца. Я уже немного хожу, но не так что бы быть уверенным, что могу пройти достаточно много и не упасть. Поэтому в основном ползаю и лишь завидев дерево, хватаю его своими ручонками и будто отталкиваясь начинаю идти. То и дело шатаясь и  повторяя движения их верхушек, я падаю плашмя на землю и ору, от боли:

– Том Андерсен, сейчас же поднимись с земли и перестань реветь! Ты уже большой мальчик!

Это мая мать. Она порядком устала со мной нянчится, ведь другие её дети уже выросли и занимаются полезными делами для нашей общины. Например Бос – генерал армии Диких Псов. Это солдаты боевого назначения, что атакуют наших врагов за пределами угодий, которыми мы владеем в данный момент. Они расширяют границы под командованием моего брата Боса. Да, так уж сложилось, что наша мать оказалась женой Императорского пса Тома, который и является монархом, и главой нашего непризнанного государства. Да, мы не просто стая бездомных собак! Мы система с чётко отлаженными механизмами управления и иерархией. Мы существуем только благодаря подчинению этой системе и наши цели это распространить влияние Империи на все близ лежащие земли. Мы не действуем открыто, по приказу Императора и выполняем лишь то, что он от нас требует. Я то конечно ещё ничего не выполняю, я слишком мал. Да и пёс из меня пока никудышный. Тем не менее я слышал разговоры отца и моего брата, что полководец и лучший стратег! При последнем походе на Царское село, им удалось захватить провизию и новых пленников, при этом беспечно вернутся обратно и скрывшись в лесу, замести все следы нашего возможного существования. Наши пленники лишь дети. Остальных мы убиваем без пощады. Потому, что враг не должен дышать! А дети, они ещё не ведали жестокости своих родителей, потому сделав их пленниками, мы на самом деле спасаем эти нещастные жизни. Но если армия постоянно тонет в крови своих жертв и воюет за пределами наших угодий, то кто же остаётся в тылу? Ведь здесь множество детей: человекообразных и щенков, которые совсем малы? На этот вопрос вам ответит другой мой брат Апостол. Но немного позже.

Я дремал на траве, потом играл в игры с мухами и так каждый день, пока мой рассудок не окреп и я не стал мыслить, как особь взрослого животного. Да, не смотря на моё биологическое происхождение ,я не был типичным человеком и не был обычным псом. Я был что-то среднее и невразумительное, но в тоже время некоторые мои качества отличали меня и от тех и от других. Поэтому возможно я и был тем самым первым похищенным ребёнком, над которым сжалился Том. Собакам присущи уникальные рецепторы слуха и нюха, которые улавливают незаметные колебания и мельчайшие изменения в атмосфере, климате и даже в поведении живых организмов. Так Том и Дана зачуяли меня, помирающего на солнце и было принято решение спасти мою жизнь. Я оказался поистине талантливым ребёнком, что не смотря на свои физические недостатки, легко адаптировался к жизни животных. Даже Том не верил, что я проживу дольше трёх дней. Тогда я ещё не различал языка мохнатых и не видел его морды ибо был слеп, как младенец. Но со временем, я научился у ветра слышать и различать их лай. Да, я отставал в развитии от своих новых родичей, но это были лишь физические недостатки. Я рос и с каждым днём моё сознание обгоняло в развитии заложенную в моё тело эволюцию.  И я превзошёл любого человеческого ребёнка! В то время, ка младенцы лишь пьют молоко матери, я уже обладаю знаниями школьника. А к двум годам и вовсе освою уровень какого-нибудь профессора философии или биологии.

Но меня не влекут науки. Я движем чувством мести и хотел бы как можно скорее вступить в отряд Диких Псов. Но это невозможно! Это невозможно из-за моего проклятого человеческого тела. Я бы с удовольствием служил Императору и расширял владения нашей непризнанной республики, но я наполовину человек. И никакие уши и хвост не смогут мне помочь осуществить тот долг мести, что я поклялся себе выполнить, будучи младенцем. Тогда я чуть не погиб и пообещал, что если смогу выжить, то буду потрошителем человеческих тел. Но Том приказал мне оставаться ребёнком, раз уж я такой и есть. Заметив мои уникальные способности адаптироваться, Император собрал приближенный совет. Да, это две наидревнейшие династии псов.

Первая династия бродячих собак появилась на территории Российской Империи ещё за долго, до этой самой Империи. Их прародителями были Сибирские волки, с которыми они до сих пор в хороших отношениях. Но у волков не было желания покидать леса и не интересовались  они судьбой двуногих, до тех самых пор, пока люди не начали уничтожать их дом.  Тогда то волки впервые и напали на селения людей. Но люди забыли, сколько крови впитала земля и построили новые дома, позарившись на наш лес. Лесорубы забирались в чащу и уносили все, что по праву принадлежало нам. Они хватали наших жён, детей и делали из них домашних зверушек. Так построивши города, люди начали множить своё богатство и власть. И из дворовых псов они сотворили подобие уродливых беспомощных созданий, что лишь слушают человека и не могут противостоять их воле. И собаки стали породистыми, домашними и откормленными словно телята. Пока Том не пришёл в эти края. Измученный, шедший не месяц и не два без сна и пропитания, он ворвался в город будто дикий зверь и набрасывался на людей, изводя их страхом. И какого было его удивление, когда против него люди выпустили своих породистых овчарок, бульдогов и прочих мастей собачонок. Они накинулись на Тома будто он бедная овечка, желая заполучить его как можно быстрее и принести хозяину. После этой масштабной битвы, что длилась ни день и не два, Том был вынужден покинуть город и скрываться снова в лесах. Ибо за ним уже следовало несметное войско всех тех породистых псин, что были прислужниками людей. Он вёл их в чащу леса, гордо подняв хвост и показывая свои владения, а они теперь семенили за ним будто послушные зайчики.

Так появился второй правящий клан Хвостов. Как уже теперь предельно ясно, Хвосты – это те самые бывшие прихвостни людей, что нацепили им намордники и ошейники, и заставляли служить. Конечно не все породистые Хвосты последовали за Томом! Были те, что остались у своих хозяев из-за страха и дорого поплатились за это! Некоторые даже жизнью. Поэтому многие бежали на окраину города, зная что там они найдут своих братьев. Но оставаясь всё такими же боязливыми, большинство не хотела уходить в чащу леса, ибо привыкли они лакать молоко, будто кошки. Но сейчас ситуация другая. Правитель человекообразных гуманоидов решил поразвлечься и устроить охоту на диких собак. Не то что бы их уничтожить, а немного придержать в узде. Поэтому по приказу Тома, все наши братья и сестры должны были покинуть городскую свалку и уйти в глубокую в чащу. С тех пор прошёл уже год, я подрос и могу подслушивать их перешёптывания у огня, когда они чавкая крадеными вкусняшками, рассказывают друг другу истории своих подвигов. Я люблю слушать Солдатов Диких псов, но не менее мне интересны рассказы Хвостов. Ведь я жил с ними! Пусть и несколько часов после своего рождения, я все же родом из города, что поработил когда то моих братьев и семью. Поэтому Том заслуженно правит и достоин своего звания. Как и моя мать достойна занимать пост первой правительницы клана Диких псов.

Если первая династия это отъявленные охотники, солдаты и тяжёлая артиллерия. То Хвосты им прямо противоположны. Они делятся на кланы и каждый выполняет свою функцию, чётко следуя кодексу чести. Ещё тогда, когда Том понял, что не все собаки смогут выжить в диких условиях, он мудро поразмыслив создал систему выживания нашего народа. Да и не нужно всем псам ютится под деревьями, издавая лай и привлекая чужаков. Так он оставил в лесу лишь тех, кто способен к выживанию и службе и определил их как Лесные Хвосты. В свою очередь Городские Хвосты остались в самом городе и окраинах. Все это я услышал от своего второго брата Апостола, что командует гарнизоном Лесных Хвостов. Вот они то и делятся на Верхушки и Корешки. Первые охраняют чертоги лесов, как территориальный гарнизон и если какому то чудаку взбредёт поохотится в лесу, он будет растерзан Верхушками. Тогда люди в очередной раз подумают, что это дикие волки и пойдут с пистолями искать себе погибель на голову. Я видел таких дураков в детстве, но не в лесу конечно, а на опушке. Тогда моя мать уволокла меня прочь, а я лишь слышал крики, да вопли бедолаг, которых растерзали Верхушки. Ибо нечего человечине слоняться по лесу! Мой брат Генерал и Верхушек и Корешков. Ибо Корешки, хоть и сидят в тылу, все боевые псы. Все как один, кроме младенцев должны защищать нашу Империю от внешних врагов любой ценой! Но Корешки все более других заняты изучением науки и  воспитанием подрастающих щенков. Корешки отбирают младенцев для взвода Диких Псов или решают, кому из детей стоит остаться в Лесу. О них я ещё расскажу, ибо сейчас моя мать пришла вылизывать мне шерсть и мыть морду. Хоть я и полукровка, у меня все же морда, а не лицо. Я горжусь тем, что имею честь носить хвост и быть собакой, не смотря на все недостатки и ограниченность. А мой брат, вернувшийся из похода, подаёт мне косточку, что нашёл он на окраине леса.

Я был рождён, как пёс заново получив право жить в семье! Я горжусь, что мой отец Том позволил мне стать его сыном и здесь я обзавёлся братьями да сёстрами. К слову сёстры мои: Думка и Пумка были выбраны, что бы служить Императору своими талантами острого ума и тяготения к наукам. Они как и я, говорят на многих языках и таких, что даже ветер не знает. Они то меня им и научили. Я был обречён, когда родился в семье нерадивых людей и заново обрёл своё существо, переродившись в пса и обретя духовную семью. Теперь я собака и вскоре, когда мои ноги окрепнут, сестры скажут мне чем я могу служить Императору! Я не смею просить их, но надеюсь на благоразумие которым они обладают. И сейчас валяясь на траве и вспоминая те дни, что лежал я на свалке и жалел о том, зачем родился на свет. Сейчас, гоняя мух хвостом я благодарю судьбу, за то что она привела меня сюда. Я сын Даны и любимый брат своей семьи. Я –  Том Андерсон:  ношу двойное имя не ради позора, а ради титула, что имею. Я сын и наследник Императора и буду служить ему до скончания веков!

Так вот когда Томом были созданы оба клана, он поставил управлять ими Дану и Лану. Дана была его женой и генералом Диких Псов, то тех пор пока не родились наследники престола. После она стала Императрицей и помогает мужу управлять Империей. Поэтому никто иной, как истинный наследник Бос, принял узды правления самой беспощадной армией в мире! Лана – пёс с дальних земель Речи Посполитой, что привела породистых Хвостов с других крайов, которые не входят в состав Российской Империи. Они были избиты и замучены людьми до такой степени,что  половина их погибла по пути. Поэтому Лана объединилась с Томом и по праву получила титул Герцогини, что управляет кланом Хвостов. Мой второй брат Апостол был избран и поставлен моими же сёстрами над территориальным взводом Верхушек и Корешков. А сын Ланы – алабай по имени Князь, командовал лазутчиками. Это те самые породистые псы, что не гнушаются уживаться с людьми и есть с их стола. Они же Городские Хвосты. Иногда я думаю, а не пойти бы мне к людям, когда вырасту и не стать бы таким тайным агентом, что проникает в царские дворцы, покои бояр и выведывает там их планы против нас? Я знаю какие они властные! Я был там! Я родился в логове врагов, в лоне служанки, что возлежала с другим господином и затем избавилась от меня, ни разу не сожалея. Поделом ей умереть от холеры! А отца своего, что и не знает меня, я бы выследил по запаху, что все ещё стоит в тех покоях и привёл бы его в наш лес, что бы он познакомился с моим настоящим отцом! Я Том Андерсон и моё имя принесёт славу нашей Империи, распространив её уделы за чертоги этого леса. Но пока я мал, я буду учится и расти, словно гриб, набираясь из из земли воды и полезных элементов. Я дитя природы, что одарила меня новой жизнью здесь, дабы я служил ей и уважал её законы. Никто не имеет права распоряжаться чужой жизнью и отбирать её по прихоти! Лишь следуя кодексу чести мы можем мстить, если с нами поступили по варварски. И природа награждает нас зверей своими дарами, что есть оружие и смерть для людей. Природа одарила нас клыками и когтями, что бы мы могли наказать захватчиком и вернуть наши земли, по праву нам принадлежащие! Она наша прародительница и колыбель, которую мы звери оберегаем! Люди рушат и стоят заново, а мы бережём все в первозданном виде. Люди продают и покупают, а мы умножаем что имеем. Посему я  готов вернутся туда, откуда был изгнан с позором и поднимая новое знамя, я буду бороться за земли что по праву мои! Братья и сестры, которых мы вызволили из плена, так же взрастут и познают ту мудрость, которой меня одарила природа и вместе мы будем служить ей на славу Империи!

Я лежал на траве и она убаюкивала меня. Она растила меня и поила, наполняя кости мои силой. Я спал свернувшись клубочком и сородичи мои были рядом со мной. Мы грели друг друга своими хвостами, что ваяли для нас матеря и слушали колыбельную леса. Мы лежали на траве и нас пригревало солнышко своими лучами добра. Больше оно не кусалось, как раньше, ведь оно беспощадно лишь к людям. Там где гуманоиды выкопали канавы и ограбили земли, добывая её ресурсы. Там где люди вспахали поля и заставили своих же любимых быков пахать на них, как рабы. Там где в покоях обитает царь, что отдаёт чужие жизни взамен на земли, а сам сидит и прячется, оберегая свою собственную: там солнце беспощадно выжигает руки, ноги, плечи и глаза тех, кто воспользовался дарами природы и отплатил ей разрухой. Там всходит красная Луна, что словно предупреждает о грядущих бедах и ветер поёт свою песнь печали. Людям не ведомы языки ветров, они отреклись от них давным-давно! Гуманоиды живут лишь похотями и страстями, считая себя повелителями Земли. Я лежу на траве и слышу, как стонет она. Земля умоляет меня прийти и освободить её. Мы лежим на траве и она поёт свою жалобную песнь, убаюкивая наши детские тела, что скоро окрепнут и станут на ноги. Тогда мы научимся ходить, говорить и стрелять в прицел. Тогда мы поднимемся армией повстанцев и отберём наши земли обратно, не щадя ни одного гуманоида, кроме младенцев!

3. Голос травы

Я был человеческим детёнышем, но лишь внешне. В душе я был пёс. Я уже бегал по траве и играл с мушками. Они то и дело садились на мой хвост и я стряхивал их. Они отлетали  к дереву и затем снова садились, только теперь на уши. Я был похож на пса и у меня был новый хвост, который моя мать ваяла мне почти каждый месяц. Потому что я рос так быстро,  что её шесть едва успевала отрастать. Иногда мне все же приходилось ходить голышом. Тогда мать ваяла мне уши и хвост из сухой травы. Она конечно не могла заменить шерсть, и даже не была на неё похожа, но временно трава согревала моё тело, особенно зимой. Да, я рос и будто нарочно хотел, что бы мать отдала всю свою шерсть. Я уже спокойно стоял на ногах и не падал. Я ещё не мог перепрыгивать через своих братьев, но тело моё приобретало размеры подрастающего щенка. Я учился есть, как подобает собаке и потихоньку жевал червей да жуков. Я играл с бабочками и гонялся за мухами, ловил пауков и пытался подружится с птицами. Я слышал шум леса, что приносил мне новости и хотел поделится ими с другими. Но моя речь все ещё была невнятной. Я лишь учился говорить. Первое слово, что я сказал там на помойке, было странным. Таких слов не существует. Поэтому моя мать учила меня правильным словам, а ветер мешал ей и подшучивал надо мной Он приносил отрывки речей, которыми говорят далеко за этими землями и я пытался повторить их. Я знал множество языков и понимал, но отвечать было так сложно, как учится ходить на двух ногах. Но я не сдавался! Раз за разом я учился повторять речи людей, что были моими предками, ведь я мечтал отомстить им самой кровавой местью. Я хотел знать их языки, чтобы  в день, когда я встречу человека по имени Андерсон – я мог посмотреть ему в глаза и сказать о том, как было невыносимо лежать на помойке голым и кричать. Если бы тогда я мог говорить! Но человеческий отпрыск гуманоида, рождается поистине уродливым существом. И лишь мать может понять его крик и язык ребёнка. Но моя мать предпочла заткнуть уши и видимо сердца у неё отродясь не было. Поэтому я учусь говорить по человечьи, что бы меня мог понять любой гуманоид, за что же его нещастного пришли убивать. Я прыгая на траве, повторял небылицы, занесённые сюда ветром, со всех уголков земли.

Мы были человеческими детёнышами, но душою мы сродни собакам. Мы их названные дети, а они наши предки. Псы дали нам кров и еду, уши, хвосты и простили нам срам нашего происхождения. Мы весело ловим мушек в их присутствии и поедаем пауков. Мы бегаем по траве, словно лани и собаки, играясь с нами, становятся на задние лапы. Они имитируют наших недоразвитых предков, которые ходят на двух ногах. Мы весело пляшем на месте, как обычно счастливые дети радуются, когда с ними играют. И собаки веселятся не меньше. Они все ещё продолжаю добывать для нас игрушки из соседних деревень, потому что понимают – дети есть дети. И ваяя нам новые хвосты, они потешаются тем, как мы сладко спим, свернувшись клубочком друг возле друга. Мы переняли их повадки и повторяли за их щенками, когда те росли. Ихние дети стали уже совсем взрослыми, готовыми найти себе пару и создать семью. А мы – щеночки! И хотя больше не просим материнского молока, все ещё бегаем за собственным хвостиком и неизвестно когда повзрослеем. Наши братья-псы уже победители и отъявленные воины, которые снова вернули в наши владения – городскую свалку. А мы молодые щенки и нам даже не разрешают выходить из леса. Поэтому, лихо топча траву и возмущаясь, мы капризничаем по младенчески. Наши слова неразборчиво пытаются задавать вопросы. Мы все ещё путаем собачий с человечьим и мычим как телята. Лишь одно слово получается у нас сказать без препятствий и это слово "Мама". Та самая, что ваяет нам хвосты, ибо мы растём и крепчаем с каждым днём. Скоро не хватит травы в нашем лесу и тогда мы пойдём на свалку искать себе другую одежду, потому что собачей шерсти едва  достаёт на уши.

***

Я топтал траву, потому что брёл в чащу леса. Такое мне позволяли. Я делал уверенные шаги и ветер поддерживал меня. Я шёл и шептал про себя непонятные фразы, услышанные мельком. Да, я подслушивал своих братьев и сестёр и с ними научился говорить по собачьи. Но язык человекообразных гуманоидов мне не приходилось использовать. Потому что другие дети, которые жили в лесу и породой мы сними были одной, все же ещё столь малы как и я. И лишь ветер учил меня языку захватчиков. Он шептал мне, а я повторял. Он свистел и мой крик разносился по лесу. Я просил его передавать послания в город, когда там бывали мои братья. Но ветер не всегда это делал. Временами, он уходил прочь из нашего леса в дальние странствия. Тогда ни один листочек на дереве не колыхался и я приникнув к земле, слышал как она бормочет себе  под нос. От неё я узнавал вести и ей я шептал человеческой речью, о том что тревожило меня. А тревожило, по правде сказать многое! Да, я был пропитан местью и злоба переполняла меня с рождения. Я только и мечтал, о том как поскорее вырасти и стать полезным для нашего общества. Мои братья и сестры давно получили титулы и были уважаемыми особами Императорского двора государства, о котором никто не ведал из людей. Я хотел так же! Я изнемогал от желания вырасти до размеров свирепого пса и пойти в деревню, что бы точить свои клыки о глотки людей. Но земля бормотала, что моих сил едва ли хватит прокусить свежо спечённую буханку сдобы. О да! Я знал, что такое хлеб. Мой брат Апостол стал приносить его все чаще с тех пор, как Хвосты перебрались ближе к селениям людей и лазутчики передавали им краденые припасы. Я кусал его, своими не выросшими зубками и сосал мякиш, вдыхая ароматы свежо спечённого каравая. Не роняя ни единой крохи, я поглощал его словно воду и прятал в глубине своего желудка. Потом я ложился на траву и сладко засыпая, вдруг слышал что земля шепчет мне совсем по другому. Она рассказывала, как люди выращивают её дары и пекут на огне, давая новую жизнь растениям. Это уже не зерно, что росло в поле но и не мясо которое надо убивать. Земля учила меня своим законам жизни и засыпая, я забывал о мести, что была моей одержимостью. Земля говорила о том, что всякая жизнь важна и люди умирая, становятся прахом, который покоясь в земле и питая её, заставляет родить снова и снова. Поля пшеницы покрыты злаками и люди приходят их собирать. Они освобождают её от бремени родов, хотя бы на время и пекут сей чудесный хлеб.

И понемногу я стал понимать, что жизнь это не только вечно зелёная трава. Хотя её злаки прекрасны и шёпот подобен ветру. Всё же трава не хлеб. Я спал на ней и ел её, а она растила меня. Но чем больше рос я, тем меньше ставала травы, ведь я не собака. Я человек с душой пса, но тело моё требует питаться по законам природы людей. Собаки тоже лакомились хлебом, но он лишь убивает их голод. А мой нос, что чуял от рождения за много миль отсюда, однажды услыхал как крестьянин достал из печи ароматную буханку. И тогда я подскочил с травы, и сказал своему брату по собачьи, что бы тот принёс мне хлеба. И смеялись псы, валяясь на спине, задрав лапы. А я вдыхал тот запах, пока человек не сьел  мою булку, наслаждаясь её свежестью. Разочарованно сидел я на траве и в моем желудке бормотали соки, что уже давно хотели есть. И я больше не добывал улиток и червей с тех пор. С тех самых пор я захотел есть сладкий пшеничный хлеб с крестьянского стола.

***

Пролетали дни и я взрослел. Я свободно ходил по лесу, рвал ягоды и игрался с медвежатами. Они мне чем то напоминали гуманоидов. Медведи долго могут стоять на двух лапах и лакомится малиной, а ещё так же как люди, воруют мёд у пчёл. Я тоже ел мёд. Я подружился с медведями и ходил с ними охотясь на соты, что прятались меж веток деревьев. Их мать учила меня лазать высоко, туда где с верхушек можно увидеть Дворец Императора. Мне было пять лет и я уже взбирался по веткам, словно обезьянка. Собаки не умеют лазить, но я мог. Нет в душе я был пёс и носил свои уши да хвост, так что они уже не отваливались. Но все больше мёрз, засыпая на земле, особенно когда наступала зима. Поэтому я стал уходить в берлогу медведицы и другие человечьи отродья, следовали за мной. Мы уже научились говорить, так что бы понимать речи друг друга. И наши матеря больше не ваяли нам одежду так часто. Мы расчёсывали их шерсть и катались на их спинах. А потом лазали по деревьям, обрывая сухие листья в поисках плодов. Мы больше не ели траву и она шептала нам с благодарностью, укрывала нас от пчёл, когда ходили за мёдом. Из листьев мы начали шить одежду и из них мостили себе лежанки. Нас было много и лес уже не мог скрыть такое количество голосов. То и дело мы встречали заблудившихся грибников, тела которых навечно оставались в траве, а их одежды мы считали добычей. Так однажды в наши края заглянул генерал, охотившийся за дичью и мы поймали его словно лань. Мне достался его мундир и с тех пор я его ношу его не снимая. Он греет меня в суровую зиму, когда ноги мои утопая в снегу, промерзают на сквозь. Тогда я жалею, что не родился псом и не могу им стать по настоящему. Мундир согревает меня, но не так как согрела бы шерсть. Я хочу спрятаться в хвосте своей матери, но уже слишком взрослый для этого.

Мои братья и сестры обзавелись семьями и теперь уже у них родились щенки, которых я должен нянчить. Они ещё слепы и питаются лишь молоком. Но иногда, когда их мать уходит на поиски пропитания для себя, я собираю их в охапку и грею своим мундиром. Мой хвост и мои уши – это вся шерсть что есть на мне. И я натираю их словно мочалкой, что бы согреть в холодные зимние ночи. Скоро они подрастут и будут бегать, прыгать. А весной смогут играть на траве, как когда-то я. Да, собаки растут быстро и крепчают за считанные месяца. Если конечно смогут пережить зиму. Иногда я думаю, что было бы не плохо перебраться ближе к городу, в период заморозков и холодов, что бы щенки не мёрзли. Тогда мне приходят в голову мысли о том, что не стоит убивать всех людей подряд. Их нужно использовать, как слуг. Ведь даже Петр III имеет служанок и лакеев, а кто он по сравнению с Томом Андерсоном? Какой то двуногий прихвостень. И я обращаюсь к своим собратьям, что понимают мою человеческую речь, и мы обсуждаем наши стратегии. Вот тогда приходит Том и своим императорским взглядом прекращает наши попытки изменить существующий порядок. Мы следуем кодексу чести и законам природы, а люди наши враги. Никакие стратегии лже-примирения, ради ошмётков еды и ночлега в теплом жилище людей, не стоит наших ушей и хвостов. Человек – враг и точка! Это политика нашего государства. Мы ни в коем случае не пойдём туда, быть игрушками и питомцами мерзких гуманоидов.

***

Я лежал на снегу и смотрел на колыхающиеся верхушки деревьев. Возле меня, закутавшись в мою руку, сопел щенок по имени Дюшес. Его порода помесь бордер-коли и дворняги, потому что родителями его были Апостол и Фрейла. Он унаследовал свои дворняжьи черты от отца, что выражались на его теле рыжими пятнами. А от матери он унаследовал белый окрас шерсти, который покрывал его морду, туловище и лапы. Свернувшись калачиком на моем мундире и дыша так часто, будто ему не хватало воздуха, он сопел в маленькие ноздри пытаясь согреться. Рядом с ним дремала его сестрёнка Земира. Она так же дрожала от холода и ютилась возле меня. Такая же рыжая шерсть, как и у её отца и моего брата Апостола, скудно покрывала её тельце. Оба они были моими лучшими друзьями и приходились мне племянниками. У других моих сестёр, так же были большие собачьи семьи. Например Бос женился на дворняге, как и он и теперь я стал дядей для всех его пятерых щенков. Пумка и Думка вышли замуж за красивых породистых алабаев – сыновей Ланы. Их детки были совсем маленькими, только появившимися на свет голенькими младенцами. Я и сам боялся брать их в руки. Четверо щенков у Думки и трое у Умки. Какой у них будет окрас пока непонятно, ведь они слишком малы. А Земира и Дюшес сопели от холода и ещё не знали, скольких братьев и сестёр имеют. Таковы наши собачьи обычаи, быть большой семьёй и заботится о каждом.

Я привстал и снег осыпался с моих плечей, запорашивая сонные глаза щенков. Отряхнув их мордочки и завернув потеплее в мундир, что бы согреть малышей, я пошёл искать их мать, что бы она накормила их молоком. Зима стояла лютая и кучи снега заледенели, пряча под собой иссохшую траву. Я приник ушами к земле, но не слышал шёпота. Она спала и все её травы отмирая превращались в торф, глубоко в её недрах. Если бы мы могли, как люди доставать его из под земли, то жгли бы костры и грелись у их языков. Но собаки, хоть и могут рыть ямы, все же не раскапывают залежи и не учатся разводить костры. Псы не боятся огня как волки, но и не любят его как люди. Порой я слышал как трава шептала мне истории, о том что огонь убивает её и лес. Трава ненавидит его, как я людей. Потому и я ненавидел огонь. Я лишь думал подчинить его, словно раба и наслаждаться его теплом, контролируя словно марионетку. Но трава шептала мне о своих страхах и тогда я тоже начинал боятся. Огонь поистине сила, которой я не могу овладеть. Он устрашает меня и внушает желание спрятаться от него в сырых болотах, ожидая когда тот иссякнет. Бывало что в нашем лесу случались пожары и доблестный отряд Диких Псов приходил к нам на помощь. Да, я не любил огонь с тех пор, как обжёгся о солнце и долго залечивал раны в глубоком младенчестве. С тех самых пор, огонь был мои недругом, кем и является сейчас. Я никогда не забуду тот день, как сидя в лесу на траве зачуял запах костра, что оставили охотники не прибравши. И ветер, играя с ним будто с детёнышем, разнёс искры по лесу. Тогда я впервые услышал как кричала трава. До этого мы лишь говорили с ней шёпотом и только. Но тогда она вопила не своим голосом и звала на помощь. Я хотел ей помочь, но боялся снова покрыться ожогами. Несчастную поляну охватило огнём и та полыхала, словно печь в которой выпекают хлеб. Да, я хотел бы подчинить огонь только, что бы он служил мне, но не в тот раз. Тогда я бросился со всех ног и звал своих братьев. Они кидались в пламя, но лишь поджигали себе шерсть и получали ожоги. Я больше не слышал воплей травы и голос её иссяк. Она погибала, вздымаясь пеплом на верхушки деревьев. Огонь пожирал и их. Мы были вынуждены уйти и ждать, когда пожар сам собой погаснет и земля снова станет прохладной, как прежде. Но всё чего мы дождались – это пепелище и сгоревшая часть леса. Тогда то, Император велел нам вернутся ближе к городским воротам и снова обитать на свалке. Но дети всё ещё оставались в лесу. Я часто ходил смотреть, на обгоревшие деревья и пытался найти пучок живой травы, но безуспешно. Войны не только среди людей. Войны за жизнь по всюду и мы не можем их остановить. В нашей власти, лишь победить или быть проигравшим. С того самого дня, в моем сердце, где поселилась месть, появилась ещё одна комната. Там жила теперь неутолимая жажда жизни. Не просто возлежать на траве, наслаждаясь её шелковистостью. Теперь у меня появилась жажда жить и не быть убитым, словно трава, чей голос утих навеки.

***

Я был человеческим детёнышем и жил в лесу как пёс. Я рос и крепчал рядом с моими братьями и сёстрами, что жадно жевали хлеб, найденный на помойке. Я боялся этого мира. Мира людей, мира зверей – потому что был мал и немощен. Да, я уже отлично бегал, быстрый как лань уносил свои ноги от опасности, что иногда подстерегала меня в лесу. Пока я был мал: выглядел словно щенок – лес принимал меня за пса. Но чем дальше я рос и крепчал, становясь похожим на человека. И одевая его одежды, лес начинал отворачиваться от меня и все меньше со мной говорил. Лишь псы, держа своё слово верности и присягнув принять нас, как собственных детей, не презирали человеческих детёнышей. Мы росли в лесу и питались его плодами, а он всё дальше уводил нас в чащу и готовил нам смертельную западню. Я не помню как оказался в болоте. Я шёл по траве, шагая меж деревьев и ища чем полакомится. Как вдруг провалился под кочку и увяз в грязи. По началу мне было смешно и я хотел показать это место своим братьям, что бы мы купались здесь. Но попытки выбраться обратно, лишь увенчались моим окончательным пленом в этой жижи. Я застрял в болоте по шею и оно забирало мои силы медленно. Будто высасывая с меня жизнь, оно топила моё тело и  ждало часа когда я помру. Я шептал траве, но она не отвечала. Я умолял ветер, но он оставался немым. Лишь случайно проходивший олень, завидев что я помираю, заговорил со мной на своём языке. И заслышав мою жалобную просьбу о помощи, наклонил свои рога. Так я не умер. Так я остался жить и бредя, с ног до головы обмазанный грязью, возвращался домой. Тогда и понял, что хоть я и пёс, но я все же –  человек. И чем дальше я буду взрослеть, тем больше моя человеческая натура станет раздражать лес и его жителей. Что мне было делать? Бежать? Куда?

***

Я стоял босиком на снегу и топтал в нем следы. Трава, что пожухла, навеки теряя свои голоса, была теперь новой силой, что снова заставит землю родить. Я топтал следы на заледеневших сугробах, а щенки проснулись от холода. Они закричали и мать их тут же примчалась кормить малышей. Я стоял и смотрел, как запорошённые снегом сухие листья, пучками свисали, словно редкие клоки шерсти на теле собаки. Я мёрз, но не смел тревожить Фрейлу, ведь она только легла прикорнуть и уже сопела глубоким собачьим сном. Чуть поодаль, за деревьями лежали другие псы. И мои человекообразные братья и сестры укрывали их от холода своими камзолами. Мы жили в мире и делили хлеб поровну. Мы вместе терпели холод и зной. Мы стали их детьми, а они нарекли нас сынами. Мы назвали их щенков своими племянниками и племянницами. И они доверяли нам свои жизни. Собаки не такие, как другие звери. Они хоть и ненавидят людей, все же готовы принять и воспитать их младенцев, сделав своей стаей. Я знаю что титул наследника престола будет преследовать меня до конца моих дней. И хотя я никогда не займу место Императора, ведь предначертано оно для Боса, Апостола или Князя. Я все же, всегда буду царским сыном. Пусть и приёмным. Это честь для меня! И если другие звери стали относится к нам с призрением, а лес хочет нас изничтожить – то псы никогда! Мы навеки их славные любимые щенки.

4. Холера

Я копался в груде мусора. Ветерок развивал мои локоны, а солнышко пригревало так, будто пыталось меня усыпить. То и дело, присевши на корточки и задумавшись, я клевал носом и лишь омерзительный запах гнили, что сочилась из под каждого камня, не давала мне уснуть окончательно. Дюшес и Земира рылись рядом, в поисках плесневого хлеба и кажется что-то нашли. Но не сумев честно разделить добычу поровну, начали драться у всех на виду. Да, на свалке кроме нас было море народу: собак и детей гуманоидов. Они с интересом наблюдали за драками и всегда были не прочь полаять в поддержку оппонентов. Так веселились мы с тех пор, как перебрались из глубины леса обратно к чертогам города. С тех пор, как лес перестал укрывать нас от людей, ведь и нас он считал людьми. Да и к собакам он теперь относился иначе, будто те боязливые прихвостни, которые только и ждут, что бы люди снова их приручили. И хотя Том остался в чащах, как и другие собаки: отстаивать свою принадлежность к дикой природе. Нас и Диких Псов, а так же Верхушек Хвостов, вместе с лазутчиками: поселили на опушке, что разрослась прямо на городской свалке, отбирая хороший кусок земли у людей. Мне было уже девять и я мог хорошо говорить и по человечьи, и по собачьи. Улавливал запахи и звуки за несколько миль, а разглядеть мог не хуже орла, поэтому без труда обнаружил, что в наших краях у свалки зачастили лесорубы. Дикие псы гнали их прочь, но те не давали нам покоя. Копаясь в мусоре, я то и дело вспоминал те дни, когда мы жили в гармонии с природой и она укрывала нас от невзгод.  Всегда прятала в своих ветках или траве. Но с тех пор прошло немало дней и Земля, помогающая мне когда-то ходить, больше не бубнила, а лишь тишиною отзывалась от недр. Приникши ухом, я мог за много миль услышать приближение чьих либо шагов, что очень помогало нам. Но вместе с тем, я безумно скучал по своему детству, когда ещё был способен различать миллионы голосов природы. Мы повзрослели так быстро и наши непокрытые шерстью тела, прикрывала краденная одежда, напоминающая лесу лишь о горе, что наживёт она,  оставив нас в своём доме. А мы не злились на него. Мы оставили чащу для разъярённых медведей и диких косуль, что бы те не боялись родить детей.

***

Я выглядел как человек. В душе я был пёс конечно и сын Императора, но внешностью все больше становился похож на того англичанина, что был мои биологическим отцом. Наши матери больше не ваяли нам хвостов. Было незачем. Научившись говорить, мы то и дело лепетали по человечьи и заставляли собак навострив уши, лишь ждать когда истинная наша натура проявится. Но мы были псами. Душа собаки настолько укоренилась в нашем сознании, что если бы представилась возможность выбора, мы бы непременно предпочли тело пса. Поэтому я, найдя клоки шерсти, теперь уже сам ваял себе уши и хвост. Подолгу роясь в мусоре, я то и дело находил интересные приспособления для вычесывания волос, бритвы да ножницы и прочие людские причиндалы. Аккуратно начёсывая хохолок на макушке, одевал свои собачьи уши. Мои человекообразные братья и сестры так же безвозвратно были преданы собачьему образу жизни и думать не хотели, возвращаться в деревни. Потому, что теперь у нас был огонь. Зимними вечерами, мы собирались у костра, скармливая ему разложившиеся части животных и старые гнилые тряпки. Мы хоть и жили на свалке, но неустанно заботились о ней, перерабатывая отходы. В отличии от людей, что жили чуть поодаль, в тёплых домиках и лишь засоряли опушку леса; мы заботились о деревьях, пробивающихся из земли и желающих родится на этой свалке. Потому и лес, сжалившись над нами, через какое-то время одарил опушку сочной черникой и грибами. И конечно же мерзкие люди прознали о ней.

Георгий – так звали породистого немецкого дога, что жил в будке у пекаря и был опытным лазутчиком. Он поселился у горожанина уже много лет назад и столько же тащил его хлеб, прямо с горячей печи. Потому его хозяева прозвали – Окаянный. Хотя по правде сказать, звали то его совсем не так, но это было им невдомёк. Оскорбленный Георгий не отзывался на глупую кличку своих не менее глупых хозяев, потому они сочти его глухим, что было весьма удобно для него. Так свативши очередную свежую буханку, он мчался на городскую свалку, где у опушки мы перебирали мусор. Георгий радовал всех свежеиспечённым буханцем и не только. Немецкий дог тщательно подслушивал россказни хозяина, который выхвалялся перед своими покупателями, дескать мой хлеб ест сам Петр III, а вы –  нищеброды, удостоились брать после него! За что однажды поплатился тюрьмой и обыском своего дома. Тогда то Георгий, обнюхавши одного из стражи, украл ключи от темницы и вызволил хозяина, удостоившись его изумлением. Потому хитрый Георгий, воспользовавшись его глупостью, заработал постоянную возможность честно воровать хлеб и таскать со стола. При этом Георгий был одним из тех лазутчиков, что быстро хватали новости и уносили их в чащу для Тома. Одна из таких новостей была о том, что в городе распространилась эпидемия холеры, а значит количество гуманоидов поубавится. А вторая, что жители поговаривают, будто на городской свалке развелось множество сирот и все они бездомные дети, что выживают да мрут из-за бездействия Царя. Эти слухи докатились до Петра III:

– Люди бунтуют мой государь!

– Люди всегда бунтуют!

– Люди говорят, что ваше правление довело до того, что матери выбрасывают новорожденных на помойку, ибо им нечем их прокормить!

– Мне то что до этого?

– Поговаривают, что на городских свалках живут сироты и проклиная Вас Ваше Высочество, затевают бунт!

– Живо всех поймать, отпороть, отмыть и в монастырь! Пусть молятся Богу за царя, что спас и помиловал их жизни.

Запыхавшийся Георгий, положив буханку прямо в мои руки, неустанно лаял и передавал слово в слово, что слышал от другого лазутчика который служим придворным псом при дворце Императора. И я, покорно пошёл пешком по тропинке, что вела в самые дебри леса – дабы передать сие послание Тому. Нашёл я того, когда уже смеркалось и доедая остатки мякиша, не собирался идти обратно. Ведь скоро наступит глухая ночь. Распоряжение Тома было коротким – наслать стаю Диких Псов на солдатов Петра III. Я  улёгся калачиком на траве, а псы рванули словно одичавшие лошади в сторону помойки и я лишь слышал, как их лапы топчут землю. Под рокот их многоногой армии я уснул и проснулся посреди глухой ночи. Из земли до меня доносились крики, вопли и звуки выстрелов. Я подскочил и будто ошпаренный кинулся в сторону свалки. За мной уже бежал Том и обогнав, скрылся из виду. Я лишь слышал его дыхание и стук собачьего сердца, что выпрыгивало из груди. Бежал я час или полтора и очутившись у начала опушки, завидел, что ту охватило пламенем. Псы разбегались кто куда, а помойка воняла. Укрывши следы врагов чёрным дымом, она сбивала с толку Диких Псов, а меня и вовсе заставила потерять сознание. Надышавшись угарных газов я лежал посреди опушки, а псы бешено носились, туша хвосты и снова бросались в огонь, получая в нем не только ожоги, но и раны от выстрелов. Отчаянным визгом и воплем детей была переполнена свалка, но я ничего этого не мог видеть, потому как пролежал без сознания всю ночь.

Пришёл в себя рано утром, когда на меня вылили ведро воды и я оказался связан. Со всех сторон доносились стоны и я не сразу понял, что мы уже далеко от свалки. Я слышал человеческие голоса, что смешались со знакомыми мне и принадлежали моим братьям, да сёстрам, а другие были совершенно чужими. Те звенели яростью и насмешками. Люди что пришли в наш дом и сожгли его дотла. Люди, что связали меня и моих братьев, везя куда-то на повозке, не заботясь о том, что отобрали нашу свободу. Я приник и слышал разговоры солдат о нападении на них каких-то бешеных дворняг, живших на свалке. Солдаты не ожидали, что против них выступит наша армия, сочтя это совпадением. Потому они лишь отпугивали их дымом и поджигая свалку, стреляли без разбору. Выпрыгивающие из огня, разъярённые псы рвали их глотки, а те стреляли по ним из пистолей. Заслышав это, моё сердце сжималось и я надеялся в глубине души, что Дикие Псы как обычно залижут раны и скроются в лесу. Но прислушиваясь снова и снова я понимал, что если выжила половина – это уже хорошо. Между тем, разговоры солдат не умолкали и многие из них, вспоминая кровавую бойню, говорили что палили без разбору и пулями ранили не только собак, но и убили детей. По всхлипам своих братьев, я понимал что на их глазах беспощадно казнили нашу родню и оставили гореть в кострище. Я не видел, тех с кем сейчас разделял свою скорбь и горе, ведь всем нам завязали мешки на головах и везли куда-то, лихо катя повозку. Я был в отчаянии. Я надеялся, что моя семья жива и скрывшись в лесу, они будут ждать нашего возвращения, если нам удастся спастись. Солнце пекло на плечи и обжигая солдат в мундирах, старалось задержать их передвижение. Но к обеду, заслышав великое множество улюлюканий, я вдруг зачуял запах. Я услышал его так рядом, будто он стоит у меня над головой и говорит тихим шёпотом:

– Что за беспредел? Что происходит? Боюсь – это опасное мероприятие может настроить народ на бунт!

Голос был тот самый – моего отца. Да, того, что не знал о моем существовании. Я не видел его, но зачуял, что этот трус прятался за множеством охраны, в карете поедая бекон и боялся показаться наружу. Заслонённый своими фаворитками, что любопытно поглядывали на толпы народу, они внимательно следили за вышедшим вперёд на помост Императором Пётром III:

– Мой преданный русский народ! Я служу вам верой и правдой и сегодня спас жизни этих невинных сирот! Их мучила жажда и голод, но впредь они не будут нуждаться ни в чем! Мы отправим их в монастыри, ибо они слишком малы, что бы работать на полях или вести иной полезный для Российской Империи образ жизни. Посему я объявляю сбор дани и добровольных пожертвований ваших средств для помощи этим обездоленным детям!

Я точил свои кулаки о лавку повозки и хотел разорвать верёвки, что удерживали меня перегрызть глотку этому проходимцу. Меня так же переполняла ярость ибо мой биологический отец смотрел на моих братьев и сестёр с той жалостью, которой так не хватало моей матери, что выбросила меня. И шатающаяся повозка, снова тронувшись провезла нас прямо у помоста, на котором Петр III объявил охоту на Диких Псов, что по его версии – разносят бешенство, холеру и другую заразу. Потому он стал теперь моим врагом номер один и я забыл о мести отцу на долгие годы. Тем временем повозка укатилась подальше от городского сборища, куда-то на другую окраину города, где солнце ещё садилось, а мы все сидели связанными с мешками на голове.

***

Я слышал всхлипы своих братьев и стоны моих сестёр. Не от того, что им страшно, а от той скорби, что переполняла наши сердца. Мы рыдали вместе и наш вопль поднимался высоко в небо, где на тучах царственно восседала Луна и будто строгий судья, глядела на наши муки, но ничем не хотела помочь. Вопль разнёсся по ветру и мы умаляли его позвать наших братьев псов, но в ответ он глухо свистел у нас в ушах и ничего больше не говорил. Было далеко за полночь, когда нас выгрузили словно навоз и мы посыпались, как кирпичи на землю. Все ещё не видя ничего, ибо мешки нам снимать не спешили, я зачуял запах конюшни и аромат пшеницы неподалёку. Но вскоре меня уткнули носом в сырость и плесень, наглухо закрыв все двери до утра. Я нутром ощущал подземелье. Было темно, холодно и мы по обыкновению ютились друг к другу, что бы согреться. Меня посетила глупая мысль, что если бы мешка на голове не было, мы бы перегрызли верёвки. И обнимая свою названную сестру, что обливаясь слезами, тихо стонала у меня на коленях, я вдруг сказал уверенно:

– Братцы! Мы пойманы в капкан и нам переломали кости, но мы все ещё живы. Истерзаны мерзкими людьми, что поработили нас и убили многих наших братьев. Мы в печали. Но время скорби и памяти, а затем мести ещё наступит! Давайте не будем доставлять радость этим варварам, а повзрослеем и станем бороться, как Дикие Псы. Да, мы пойманы в ловушку, но все же живы. Мы избиты, но наши раны скоро залечатся. Давайте перестанем паниковать. Я наследник Императора и сын Тома, говорю вам мужайтесь братья и не дайте врагу нас одолеть!

Речь сия, что текла будто ручей оливкового масла из разбитой бочки, звучала несовершенно и даже с насмешкой. Радоваться тому, что мы живы, когда твоих родных растерзали в клочья и все чего желало сердце – это месть. Я отчаянно пытаясь поднять боевой дух, лишь разозлил больше усталых и избитых детей, чьих матерей пожрало пламя. И лишь мой титул не давал им права поднять на меня голос и облаять. Я все ещё был наследником трона и они слушали меня, будто вожака. Мне по правде сказать, было тяжело заставлять их верить и взывать к привычной собачей преданности. Ведь людям не свойственно это качество. Но тем не менее, их собачьи души покорились голосу вожака, что теперь нёс бремя лидера. Да, я стал как и хотел лазутчиком и командиром взвода в тылу врага, только не думал, что цена всему этому – горе.

Я спал так крепко, как никогда. Ледяной каменный пол, что под нами не стал помехой к моему глубокому сну. Но на утро я чувствовал, что простудился. Откашливаясь в мешок, что все ещё висел у меня на голове, я вдруг услышал, что погреб открыли.  К нам, в без того замёрзшее подземелье, дул лёгкий утренний ветерок, будя своей свежестью и прохладой. Я снова ощутил боль на своём теле и вспомнил, что ещё вчера лежал без сознания в огне и какая-то человечина окатила меня ледяной водой. Но ожоги, что появились вчера, сейчас горят пламенем, будто получил я их прямо сию минуту. В проёме двери появилась фигура. Он пах, как земляная нора. Вероятно потому, что жил под землёй. На нем не было злобы и ветер доносил запах грунта с его одежды. Того, что родит пшеницу на полях. Он жалобно смотрел на нас. Я не видел его, но слышал биение сердца, как у Даны в тот день, когда она нашла меня. К нему подошёл такой же земляной человек и разговор, что завязался между ними был следующим:

– Господи Иисусе, помилуй душу мою, за что царь связал сих невинных детей?

– У царя дьявол на шее, который нашептал ему, что в лесу ходит бешенство. Посему он и привёл их связанными. А ещё холера, холера! У царя дурь от сатаны, что дети нахватались хвори и скоро помрут.

– Да, ей Богу помрут, ежели будут сидеть вот так!

– Чур тебя брат Иван. Не суй нос не в свои дела! Доколе Царская армия заглядывает в каждый наш погреб, лучше тебе не служить этим детям, омывая их раны.

– А как же путь Христа?

– А Христа путь был на Голгофу.

Мужик с земляным запахом и скудным настроям пошёл прочь, а монах Иван спустился в подземелье. Все наши сидели тихо и лишь я, неоспоримый лидер завёл жалобную беседу с ним:

– Дяденька, нам холодно. Не могли бы вы развести огонь!

– Не могу, мальчик из лесу, не могу.

В его голосе дрожало сочувствие, которое он не скрывал и сердце  билось так, будто мы все его дети. Он ушёл. Через час Иван высыпал сено в наш погреб и развязав мешки с головы, напоил каждого каким-то чудным отваром, накормил горячей картошкой. Он начал было развязывать наши руки, да снова вернулся человек с земляным запахом. Я не видел его лица, как и лицо Ивана, ведь мои глаза ослепли после длительного пребывания в темноте. Зрение ещё не восстановилось, но я запомнил очертания толстого, как бочка мужичка:

– Горе тебе Иван! Стражник царя идёт проверять погреб!

– Но слуга божий не может просто смотреть, как погибают невинные!

– Христа ради, клянусь – нажалуюсь на тебя настоятелю!

Иван поднялся с колен. Был он тощий и высокий старец, чья борода достигала пола. Выходя из погреба, велел всем стонать и плакать, захлёбываясь от кашля и делать непристойные звуки, что напоминают испускание испражнений. Закрыв за собой дверь, Иван уверял стражника, что дети подцепили холеру и теперь лишь волею Божью могут быть спасены, либо умрут. Он долго молился за стражника, призывая защиту на войско, пока тот пытаясь сбежать: перепугался до такой степени, что к вечеру царская армия уехала подальше от монастыря, а нас наконец таки выпустили на волю. Мой план выживания был изначально построен на жалости и слабости. Это одна из тактик лазутчиков, о которой мне часто рассказывал Георгий. К сожалению его с нами не было, но это не помешало мне настроить наш отряд, не вести себя как пленники, а играть на чувствах. Потому выйдя на улицу мы не впились в горло монахам. Я понимал, что они лишь пешки в этой игре. Нашим главным врагом был Император Российской Империи Петр III. И хотя я никогда его не видел – я запомнил тот мерзкий запах. Нет, я не собирался сбегать из монастыря в его поисках. Напротив я ждал, когда он приедет сам! Мы вышли из погреба и с наших рук сняли верёвки. Мы были измучены, но готовы сражаться. Но никто не бросался на монахов ибо я приказал вести себя благоразумно и хладнокровно, обдумывать нашу стратегию. Ведь человеческие детёныши не дерутся, когда им делают больно. Они жалобно стонут и просят о помощи. Поэтому, превозмогая простуду, которой мы болели не раз в лесу, нам все же удалось вызвать их жалость. Монахи накормили нас овощами и хлебом, и умыли наши лица водой с колодца. На сей раз мы ночевали под открытым небом, как привыкли. Конечно мы могли убежать и один из нас так и сделал. Я отправил Сокола, дав ему полномочия посыльного, чтобы тот отыскал нашу стаю и передал послание для Тома. Остальные, коих было около тридцати человек, остались в монастыре. Ибо людям не стоит знать о нашем тайном государственном образовании высокоразвитых псов. Пусть неведомыми для них остаются наши планы.

***

Я спал и солнце жгло мои ожоги, что получил я во время пожара. И не было рядом моей матери, что могла бы их вылечить. Я больше не ребёнок и терплю боль, как полагается боевому псу. Я сплю под открытым небом и лакаю языком воду из лужи. Я ловлю добычу и зубами обгладываю мясо с костей. Я пёс и человеческое тело не сдержит моих повадок, что унаследовал я от приёмных родителей. Но когда на нас смотрят монахи, я становлюсь на обе ноги и наследник императорского трона –  всего лишь мальчик. Меня зовут Том Андерсон и я сирота. Мы бедные дети, чьи родители выгнали нас на помойку или померли от холеры. Мы жили в лесу на опушке и питались с городской свалки. Нас приняли в монастырь, ибо Бог милостив и не оставляет бедного сироту. Но как только монах уходит молится – я и моя стая, лазутчики непризнанного государства, где властвуют свирепые псы. Мы ждём команды от нашего императора. Я отправил посланника и ожидаю указаний для дальнейших действий, а пока сидим смирно и чистим картошку, для добрых монахов, что и не подозревают о том, кого приютили своей добротой.

***

Дни сменялись днями. Солнце вставало и садилось. Луна меняла серпы местами. Я прикладывал ухо к земле, что бы услышать приближение шагов Сокола за много миль, но его будто задержали по дороге, или снова поймали Императорские солдаты. Сокол не был глупым, просто выглядел как взрослый человек тринадцати лет. В таком возрасте уже отправляли пахать на поле или на службу к Царю. В прошлый раз, он принёс скверные новости. Том – погиб в пожаре, как и многие другие. Его место заняла Дана. Теперь она была Императрица и все приказы исходили от неё. Она с радостью приняла мою идею окрестить нас батальоном Хьюдоги, теми кто в облике людей станут лазутчиками и проникнут в лоно врага, дальше чем себе могли позволить псы. Нашей единственной целью было внедрится в царскую палату действующего Императора Российской Империи и захватить власть над ним. Поэтому, быть людьми стало на руку. Дана, как никто хотела отомстить за своего мужа и многих погибших Диких Псов. Но рисковать оставшимися подразделениями, она была не в силах. Поэтому мы стали ещё более скрытными и многие Хвосты перебрались в город, ища себе прикрытие – становясь питомцами. А наш отряд Хьюдогов продолжал жить при монастыре, работать на поле и есть с монашьего стола. Придёт день мести! Настанет время отмщения! А пока мы лишь бедные сироты, что замышляют восстание против царя. Мы используем недовольство монах и получаем провизию. Мы пользуемся их добротой и передаём важные послания нашим полководцам! Мы ведём тайную партизанскую борьбу, о котрой не ведают люди ибо они слепы. Мы ждём, когда нам скажут напасть. Мы ожидаем, когда нам дадут добро на расплату. Ну а пока, я приникши к земле, слушаю не приближаются ли шаги новостей и распоряжений Даны.

5. Солдатики

Я копался в огороде, роя лапами землю в поисках червей. Иван научил нас рыбачить и это было в новинку и радость. Да, мы по прежнему живём в монастыре. Здесь есть поле, на котором большинство из нас работает и выращивает хлеб. А я люблю садить картошку. Я обожаю выбирать с листьев колорадских жуков и хрустеть ими лунными вечерами. Ну и рыбалка. Это – моё любимое. Потому то, нарыв целую банку червячков, приступаю к этому делу с утра и до вечера. Я копал и рыл, и услышал как Сокол возвращается. Он ехал, верхом оседлав Георгия и мчался со скоростью света. Я стал у ворот, что бы встретить его взглядом. Тот на лету спрыгнул с немецкого дога и присел на колено, как полагается настоящему гусару. Одет он соответствующе, только форма была ему немного велика:

– Ваша Светлость! Позвольте доложить отчёт за день!

Вечер будто наступал ему на пятки, когда тот ехал и уставший Георгий завалившись на бок, страдал отдышкой. А я внимательно слушал рапорт. Из-за спешки, Сокол молол языком будто мельница, коверкая половину слов. Но все же я ухватил обрывки главной мысли: Царь набирает новобранцев в ряды Императорской армии. Конечно у нас там были свои люди, точнее псы и мы регулярно получали новости от них. Но животные для Петра III ничего не стояли, потому свои правительственные стратегии он разделял с войском. Дом его охраняли солдаты, а служить царю считалось наивысшим благом. Это был наш шанс. Конечно, мы хотели бы стать разбойниками: грабить, убивать и люто зверствовать в городе. Но к счастью, нас детей отдали в монастырь, где добрый монах Иван заботился о наших грешных душах. Да, он знал кто мы и потому покрывал нас, как добрый пастырь и верил, что мы лишь нуждаемся в любви. Иван знал о моей ненависти к отцу, царю да и к людям вообще. Вечерами у костра, читая Библию, он подзывал меня, будто я ему сын и рассказывал мне притчи.