Полёт космической Булки

Его голос звучит как рокот горной реки, а мой разум цепляется за отдельные фразы, которые может выхватить. На нем тоже больничный халат, но он наброшен сверху на пиджак, он даже не потрудился запихнуть в рукава руки. Интересно, мыл ли он их вообще так, как это делали все посетили реанимации? Обрабатывал ли антисептиком?

Брадикардия, парез кишечника, – медицинские термины мячиками отскакивают от стерильных стен в меня, как будто мы играем в словесные «вышибалы», и мне никак не удается увернуться, – артериальная гипертензия. Состояние остается тяжелым уже длительное время.

Я судорожного вздыхаю, как будто меня и правда стукнули мячиком.

Его очки бликуют и не дают увидеть глаз. Голос мягкий, но равнодушный, с профессионально выверенными интонациями. Мне хочется увидеть глаза человека, который все это говорит про мою дочь, но яркий свет реанимации бликует в стеклах очков – до глаз мне не добраться.

– Я могу долго перечислять – она не дышит сама, не работают почки, сердце работает благодаря медикаментозной поддержке. Очередь за печенью. Ваша дочь будет умирать долго и по частям.

Меня накрывает волна ярости:

– Кто вы?! Вы врач?!

– Нет. Я ученый. И я хочу сделать вам предложение.

Я не даю ему договорить, набрасываюсь, выталкиваю из палаты:

– Вон! Пошел отсюда вон! Не смей подходить к моей дочери!

Он поспешно ретируется, а я возвращаюсь к кровати, где моя дочь лежит опутанная проводами, словно она застряла в гигантской паутине.

– Это не правда, – говорю я ей, – Это все не правда.

Но он нашел в себе наглость прийти на следующий день. Пока я протирала ее прохладное тело влажными салфетками, он снова зашел в нашу палату. Мои руки заняты, поэтому я не могу вытолкнуть его, а только злобно шепчу:

– Пошшшшёл вон!

– Позвольте мне сказать.

– Не хочу вас слушать.

Он разворачивается и уходит. Но только для того, чтобы вечером, когда я буду возвращаться домой, поймать меня на крыльце больницы за локоть:

– Вы устали. Давайте я вас подвезу?

У меня нет сил возмущаться, я только спрашиваю устало:

– Что вам от нас нужно?

– Поговорить.

Я смотрю на него, надеясь хоть сейчас увидеть глаза. Но очки снова бликуют, только теперь от света фонарей. Я останавливаюсь:

– Две минуты.

– Может быть, вас все-таки подвезти?

– Они уже идут.

– Я ученый. Меня зовут Александр Фокин. Мы с коллегами занимаемся инженерными технологиями в области ракетостроения и освоения космоса

– Господи, мы-то здесь при чем?

– Вы дали мне две минуты, – напоминает он мягко, – мы научились работать с сингулярным потоком и создали ракеты, которые способны рассекать в пределах всей нашей солнечной системы. Они могут долететь до Плутона. Но ни один живой человек не может выдержать нагрузок – слишком большая скорость, перепады давления, живые существа из плоти и крови буквально разлетаются на атомы. Человек оказался недостаточно прочен для освоения космоса.

Тогда мы научились копировать матрицу сознания. Отправлять в космос человека таким образом. Но сознание взрослого человека тоже не выдерживает. Все сходят с ума. А с сумасшедшими вести проект, сами понимаете, невозможно.

Выход оказался неожиданным: дети. Их гибкая психика способна вместить в себя любой мир, что бы они там не увидели. Мы работали с психологами, биоэнергетиками, экстрасенсами и после ряда экспериментов пришли к выводу, что сознание ребенка может помочь нам на данном этапе. Ребенок любопытен, готов к открытиям –

– Зачем вы все это мне говорите? Мой ребенок лежит в реанимации без сознания!

– Вот именно. Ваш ребенок медленно умирает. Вы можете приходить сюда каждый день, чтобы посидеть рядом с ее физической оболочкой, которая постепенно выходит из строя. Но она не заговорит больше с вами никогда!

– Это не правда. Вы не врач.

– Заведующий реанимации – мой друг. Я говорил с ним – шансов нет, это просто вопрос времени.

– Да кто вы такой, чтобы говорить о шансах?! Две минуты закончились. Теперь оставьте меня в покое.

– Я хочу, чтобы вы поняли реальную ситуацию.

Вместо этого я чувствую жгучую ненависть к человеку, вместо глаз которого всегда блики. Как будто это он во всем виноват. Как будто это из-за него моя дочь умирает от жестокой и непонятной болезни. И лучше бы они изучали не далекий космос, а страдающих детей! Помогали им, здесь, на Земле!

Я очень хочу накинуться на него, сорвать эти дурацкие очки, посмотреть в глаза и сказать, что шанс есть. Есть! Но я только ускоряю шаг. Я почти бегу от него.

– Я предлагаю вам поговорить с ней! – кричит он мне вслед. – Прежде, чем случится кровоизлияние в мозг! Счет идет на дни!

По тихой ночной улице я бегу прочь от него и от этих мыслей, семена которых он так щедро разбрасывает вокруг себя.

Он появляется снова, буквально на следующий день. Уже не смеет зайти в палату, но караулит меня в больничном коридоре.

– Я позову охрану. – говорю я сквозь зубы.

– Вы уже ее потеряли, как вы не понимаете?! Я предлагаю вам шанс! И прошу дать его нам! Мы готовы к прорыву в освоении космоса, и ваша дочь нам очень, очень нужна. Подумайте! Я больше не приду к вам, но надеюсь, что вы еще измените свое решение. Дайте ей шанс, в конце концов!

– На что? – устало спрашиваю я.

– Увидеть космос.

***

Ориентироваться в темноте дома легко, поэтому я не включаю свет. Пока муж на работе, я одна, в темноте, пустоте, и мне все равно, что вокруг. Я забираюсь в ее застеленную кроватку, поджимаю ноги и смотрю на флуоресцентные звезды, наклеенные повсюду.

Гагарин улыбается уже сто лет и смотрит на меня с маленькой ламинированной карточки, которую мы приклеили специально в изголовье кровати – чтобы день начинался всегда с его улыбки.

– Ах, мама, как жалко, что он уже умер, – говорила Булка, – Я бы слетала в космос вместе с ним.

Мне кажется, что она здесь, рядом, как обычно щебечет перед сном:

– Мама, кем мне лучше быть – космонавтом или поваром? Хотя, почему я должна выбирать? Буду космическим поваром!

Смешно. Чего только не придумаю эти дети.

И вдруг другой, омерзительный мне голос в голове:

– Дети. Их гибкая психика способна вместить в себя любой мир!

Господи! Он и здесь меня достает.

– Дайте ей шанс увидеть космос. – шепчет темнота его голосом.

– Мама!!! – я так хорошо помню смех Булки!

– Я Вам предлагаю поговорить с ней!

Голоса сливаются. Заверения о шансе, детский смех, космос. Улыбается Гагарин.

Слишком шумная темнота. Я включаю везде свет и проваливаюсь в болезненный, тревожный сон.

***

Мы зависли в безвременной точке, когда ничего не происходит. Мне спокойно сидеть возле ее кровати, слушать равномерное пиканье аппаратов и держать Булку за прохладную ручонку.

Может быть, в этом безвременье и принимаются важные решения? Я принесла из дома фотографию Гагарина и положила ей под подушку. Пусть ей снятся космические сны. Нужно только проследить, чтобы карточка не потерялась, когда будут менять постельное белье, ведь Булка так расстроится, если карточка пропадет.