Чарующая Магнолия

ПРОЛОГ

– Какая красавица! – восхищённо воскликнула мадемуазель Роган, с почти материнской нежностью глядя на стоявшую перед ней худенькую светловолосую девушку в серебристо-голубом платье. Услышав комплимент, та просияла. – Ещё два-три года, ma chérie¹, и вы станете самой ослепительной дебютанткой сезона²!

Девушка улыбнулась. Хотя гувернантка её сильно преувеличивала, услышать такие слова всё равно было приятно. Мэг знала, что она привлекательна – и только, но вовсе не ослепительная красавица, какой видела её в перспективе мадемуазель Роган. Мэг и не стремилась стать блистательной дебютанткой, разбивающей мужские сердца: ведь она уже прекрасно знала, за кого выйдет замуж.

– Ну, ступайте, Мэг, – гувернантка нежно приобняла её за плечи, полуоткрытые вырезом модного платья, казавшимся самой девушке очень смелым. – Иначе опоздаете, а вы ведь знаете, что ваш дядя не терпит непунктуальности!

Мэг кивнула. Дядя, действительно, терпеть не мог, когда кто-то опаздывал, и это являлось далеко не единственной вещью, вызывавшей его недовольство. Проще было перечислить, пожалуй, что дяде нравилось. А, поскольку виконт Эймери отличался скверным нравом и тяжёлой рукой, домочадцы предпочитали не пробуждать лишний раз его неудовольствия.

Но как могла Мэг опоздать на сегодняшнюю встречу с собственным женихом! Последние несколько дней девушка ожидала его приезда с мучительным волнением и беспокойством: она ни на чём не могла сосредоточиться, всё валилось у неё из рук. Дядя, видимо, тоже придавал этому визиту большое значение, так как, небывало расщедрившись, заказал для юной племянницы новое платье – то самое, что красовалось сейчас на Мэг, – и не уставал напоминать девушке, чтобы она проявила себя с наилучшей стороны.

Но Мэг и самой хотелось произвести на жениха самое приятное впечатление.

Сего достойного джентльмена – своего будущего мужа, с которым была заочно помолвлена в двенадцатилетнем возрасте, – она никогда не видела, что компенсировалось многочисленными ёмкими и краткими замечаниями о нём дяди. Лорд Эймери говорил, что её будущий супруг – мечта любой девицы на выданье, что он молод, хорош собой и – самое главное – в один прекрасный день станет графом. Также виконт не забывал повторять, что удачной партией Мэг обязана ему, своему заботливому дядюшке, и что она, в общем-то, недостойна столь безукоризненного супруга. В такие минуты в сердце девушки закрадывался страх: а вдруг она не понравится жениху? Вдруг он решит разорвать помолвку? Или – что гораздо хуже – всё-таки женится на ней, но будет сожалеть об этом до конца жизни и возненавидит жену, которую ему навязали?

Тревожные размышления снедали Мэг, медленно шедшую в музыкальную комнату, избранную для знакомства жениха и невесты. Её сердце отчаянно колотилось: скоро, совсем скоро она увидит того, с кем проведет вместе большую часть отпущенных ей дней! Только бы понравиться ему! И… неплохо, если и ей будущий муж тоже понравится. Подумав об этом, девушка издала нервный смешок.

Остановившись возле двери, она глубоко вздохнула, пытаясь умерить волнение, пригладила волосы, оправила платье и лишь после этого решилась переступить порог.

Первым, кого она увидела, шагнув в комнату, был дядя: как всегда, хмурый и неприветливый. Сухо кивнув девушке, он нетерпеливо махнул рукой, приглашая её подойти ближе. Мэг послушно сделала несколько шагов в его сторону и, повернув голову, заметила второго мужчину, стоявшего у окна, отвернувшись. К ужасу Мэг, он оказался очень грузным и почти лысым. Переведя испуганный взгляд на дядю, Мэг заметила, что тот неприятно усмехается, словно прочитав её мысли.

В течение нескольких секунд Эймери наслаждался замешательством и ужасом племянницы, а затем, кашлянув, громко произнёс:

– Она здесь, Мейтленд.

Стоявший у окна мужчина обернулся, и у Мэг словно камень с души свалился. Толстый лысеющий человек оказался графом Мейтлендом – отцом её жениха. Его девушка уже видела однажды, несколько лет назад, хотя подробности той встречи не отложились в её памяти. Мэг запомнила лишь собственное изумление, когда узнала, что важный и исполненный чувства собственного достоинства толстяк – это граф и её будущий свёкор.

Вспомнив о хороших манерах, она грациозно присела в реверансе и промолвила с улыбкой:

– Добрый день, милорд! Я рада вас видеть!

Граф рассматривал её, вскинув брови. В его массивной и тяжёлой фигуре было что-то грозное, а обрюзгшее лицо казалось Мэг похожим на мордочку бульдога, питомца одной из её подруг. Понаблюдав за Мэг около десяти секунд с расстояния, граф вытащил золотой лорнет, вооружившись им, подступил ближе и продолжил осмотр. Это занятие так увлекло его, что он совершенно позабыл ответить на приветствие девушки.

Мэг смутилась: прежде никто не проявлял к ней такого пристального и странного внимания. Тем более, она не ожидала, что граф окажется столь вопиюще неучтивым.

– Твой жених приехать не смог, – прокомментировал дядя всю эту немую сцену. – Лорд Мейтленд здесь вместо него.

Это Мэг уже успела понять. Она подумала, не следует ли поинтересоваться, здоров ли её жених: но граф имел такой суровый вид, что девушка не осмелилась обратиться к нему.

Лорд Мейтленд тем временем отправился в путь вокруг девушки, не переставая её придирчиво разглядывать. Совершив полный круг, он снова остановился перед Мэг, спрятал лорнет, упёр руки в толстые бока и громко хмыкнул. Мэг не показалось, что это хмыканье одобрительное; смутившись ещё сильнее, она опустила взгляд. Граф, снова хмыкнув, протянул руку, бесцеремонно приподнял двумя пальцами-сардельками её подбородок и внимательно всмотрелся в испуганные серые глаза девушки.

– Личико милое, – констатировал он скептически, так, будто ему неприятно было признавать, что хоть что-то в невесте сына заслуживает похвалы. – Но, Эймери, какая-то она тщедушная!

– Глупости, – отмёл виконт с презрительными интонациями в голосе. – Она ничем не хуже прочих девиц!

Мэг залилась румянцем. До чего же унизительно! Они говорили так, словно не замечали её присутствия – или же считали её тупым бессловесным созданием, неспособным вникнуть в смысл происходящего. Точно так же, наверное, обсуждают стати скаковой лошади на ярмарке. Или – Мэг вспомнила, как читала об этом в книге, посвящённой странам Востока, – достоинства и недостатки выставленного на продажу невольника. Какое унижение – быть живым товаром!

Ещё несколько секунд граф вглядывался в её пылающее краской лицо, затем отпустил подбородок Мэг. Девушка немедленно уставилась на носки своих туфелек, едва видные из-под подола длинного платья, готовая провалиться сквозь землю от стыда и смущения.

– Она плоская, словно свежеструганная доска, – раздался резкий, как взмах хлыста, голос графа.

Мэг, в силу своей юности и благовоспитанности, понятия не имела, что это означает, хотя прозвучало замечание графа довольно-таки оскорбительно. Но она мгновенно догадалась, о чём идёт речь, когда дядя ответил:

– Ей всего шестнадцать лет. Не беспокойтесь, она еще попышнеет! Ее мать обладала аппетитными формами, – он цинично ухмыльнулся. Мэг, красная, как варёный рак, легонько прикусила губу, пытаясь сохранить безмятежный вид.

– Вот как? – граф чуть наклонился, и Мэг в панике поняла, что он рассматривает её ноги! Девушку била дрожь; её не оставляло противное чувство, будто она стоит перед ним абсолютно голая. Мэг хотелось убежать прочь и спрятаться, но, помня о дядином гневе, она не смела шелохнуться, молча и покорно терпя оскорбительный осмотр. – У неё узкие бедра, – хмуро продолжил придираться граф. – Она точно сможет родить мне внука?

– И не одного, -кивнул дядя. – Вот увидите, у вас ещё будет полный дом маленьких сопливых сорванцов! Вы слишком пристрастны, Мейтленд.

– Возможно, -нехотя признался тот. – Но вы должны понимать, что речь идёт о моём сыне и наследнике! Нельзя подсовывать ему кого попало, – он, выпрямившись, строго посмотрел на Мэг: девушка почему-то почувствовала себя виноватой, хотя вопрос о помолвке решался без всякого её участия.

– Можете считать, что заключили удачную сделку: Магнолия будет прекрасной женой для вашего сына. Правда, Магнолия?

– Да, милорд, – пролепетала девушка, бросив быстрый взгляд на дядю.

– Вот умничка, – Мейтленд похлопал её своей тяжёлой лапищей по плечу: Мэг едва устояла на ногах, хотя граф всего лишь демонстрировал таким образом своё дружелюбие. – Хорошо, когда женщина знает своё место!

– Она будет знать своё место, не сомневайтесь, – кивнул дядя, и его глаза, обращённые на девушку, холодно блеснули.

– Разумеется, – пробормотал граф, отступая к камину. – Она воспитана должным образом?

– Само собой. Я тщательно забочусь об её образовании. Она станет превосходной графиней.

Вот и неправда, подумала Мэг. Дядюшке не было никакого дела до того, как продвигается её обучение, и, если бы мадемуазель Роган, женщина на редкость умная и начитанная, не относилась к обязанностям гувернантки столь серьёзно, Мэг знала бы не больше, чем какая-нибудь доярка с фермы.

– Прекрасно, – пробурчал граф. – Но не забивайте её милую головку всякой ерундой: много знать женщине ни к чему! Я всегда говорил, что женщине достаточно усвоить всего лишь одно правило: нужно всегда и во всём подчиняться мужчине!

Граф расхохотался, сочтя своё высказывание остроумным до крайности. Виконт из вежливости рассмеялся вместе с ним. Мэг же едва сумела выдавить жалкую улыбку, чтобы не разочаровывать мужчин.

– Ну, Магнолия, покажи графу, что ты воспитана, как настоящая леди, – покровительственно обратился лорд Эймери к племяннице. – Сыграй нам что-нибудь! – он указал на фортепиано возле нарядной стенной ниши, заставленной вазами со свежими цветами.

– Конечно, милорд, – откликнулась Мэг, обрадованная как прекращением разбора её внешности, так и возможностью продемонстрировать единственный свой по-настоящему яркий талант, и направилась к музыкальному инструменту.

Но, не успела Мэг сделать и пяти шагов, как раздался изменившийся голос графа, столь ледяной и сдержанный, что, казалось, температура в помещении разом упала на добрый десяток градусов:

– Подожди-ка, девочка… Пройдись по комнате.

Мэг судорожно сглотнула. Он заметил! Конечно, он не мог не заметить: граф же не слепой. Девушка через плечо бросила умоляющий взгляд на дядю, но виконт смотрел равнодушно и отчуждённо. Вновь задрожав, словно испуганный зверёк, Мэг покорно прошлась по комнате: несколько шагов до стены и столько же обратно, к фортепиано.

– Проклятье! – разорвал тишину полный ярости голос графа. – Что за шутки, Эймери? Чёртова девчонка хромает!

– Да, -подтвердил тот бесстрастно, – именно так.

– Какого дьявола? В прошлый раз всё было в порядке, она резвилась, словно бешеная лошадь!

– Ну, это было четыре года назад. К сожалению, не так давно с Магнолией произошёл несчастный случай. – Виконт произносил фразы по-прежнему спокойно и лениво, словно тема разговора была ему совершенно безразлична. – Год назад… Или два? А может, ещё раньше? Нет, вряд ли. Помню, тогда ещё я уволил моего управляющего, этого вороватого бездельника: значит, всё случилось два года тому назад. Она упала с лошади, -виконт задержался на испуганной племяннице равнодушным взглядом, -сломала ногу и с тех пор хромает. Вы же знаете этих неучей-костоправов, Мейтленд! Они лишь дерут безумные деньги со своих клиентов, а сделать ничего не могут.

– Я не желаю, чтобы мой сын женился на калеке! – широкое лицо графа побагровело от гнева; он бросил неприязненный взгляд на несчастную Мэг, в огромных глазах которой застыли страдание и ужас.

– Она просто слегка хромает, – невозмутимо откликнулся виконт. – Это не помешает ей стать хорошей женой для вашего сына.

– Но она хромает! Все будут обсуждать, что мой сын взял в жёны хромую девушку!

– Это займёт общество не больше, чем на пару дней. Вашему сыну жена требуется не для того, чтобы плясать с ней на балах: ему нужен от неё наследник. Даже хромая, она превосходно справится со своей главной обязанностью: раздвигать ноги перед будущим лордом Мейтлендом. К тому же, она будет так признательна вашему сыну, что он на ней женился, что не посмотрит больше ни на одного мужчину. Неплохое качество для жены, не правда ли?

Граф хмыкнул.

– Я так и знал, что нужно ожидать от вас какой-нибудь подлости, – мрачно изрёк он. – Хромая тощая девица: боже, помоги мне!..

Мэг стояла посреди комнаты, ошеломлённая и растерянная, прижав к груди крепко сцепленные руки. Её губы дрожали, а глаза медленно наполнялись слезами обиды и горечи. Как она ненавидела свой изъян, эту злосчастную хромоту! Но никогда ещё замечание об её недостатке не вызывало у Мэг такой пронзительной боли, как сегодня. Отец её жениха считает её калекой. Что может быть хуже! Нет, пожалуй, может быть и ещё хуже. Гораздо хуже, если и её жених посмотрит на неё с такими же отвращением и неприязнью, что и его отец.

– Во всём остальном, если не считать хромоты, Магнолия весьма хороша для невесты, -вкрадчиво произнес Эймери. – И не забывайте: мы давным-давно уже заключили наш договор! Если ваш сын расторгнет помолвку с девушкой из-за того, что с ней приключился несчастный случай, вследствие чего бедняжка хромает, представляете, в какой скандал это выльется? Вы хотите, чтобы вашего сына считали бездушным чудовищем, отвергнувшим свою невесту из-за незначительного недостатка?

Граф в течение нескольких секунд вглядывался в опасно горящие глаза лорда Эймери, затем отвёл взор.

– Да, -произнёс он угрюмо. – Вы правы. Порядочный человек не поступит подобным образом. Но, надеюсь, все остальные части тела мисс Сандертон останутся целыми и нетронутыми до самой свадьбы, и вы лично за этим проследите! Иначе никакой свадьбы не состоится, -он бросил грозный взгляд на Мэг, дрожавшую, как в лихорадке.

– Об этом не беспокойтесь. Ну, так что, Магнолия? – резко сменил виконт тему, обернувшись к девушке, всё ещё растерянно стоявшей рядом с фортепиано, нервно сцепив руки. – Ты сыграешь для нас, в конце концов? Мы устали ждать!

Она кивнула, отчаянно пытаясь справиться с собой.

– Да, милорд… Да… конечно, – усевшись перед музыкальным инструментом, она постаралась выбросить из головы все мысли и сосредоточиться. Но в её ушах до сих пор звучали язвительные и резкие слова графа, мешая сконцентрироваться. Пожалуй, одна из сонат Людвига ван Бетховена подойдёт для исполнения: девушка обожала произведения этого композитора. Всё, забыть об оскорблениях графа и играть! Просто нужно представить себе, что она одна в музыкальной комнате. Или что рядом сидит её жених, красивый и добрый молодой человек, который смотрит на неё с обожанием и любовью. Мэг тихонько вздохнула; её тонкие пальцы изящно запорхали над клавишами, извлекая из них восхитительную мелодию.

– Надеюсь, играет она лучше, чем ходит, – бесцеремонно высказался граф: его громкий голос без труда заглушил первые мягкие аккорды сонаты.

Пальцы Мэг скользнули мимо нужной клавиши; сбившись, девушка подняла на графа мучительно расширившиеся глаза. Её остановка заставила его недоуменно вздёрнуть брови, и Мэг, вздрогнув, поспешила продолжить игру.

– Нет, похоже, её игра тоже хромает, – констатировал граф и громко хмыкнул. – Хороший каламбур, Эймери, правда?

– Верх остроумия, – откликнулся виконт с сарказмом, которого граф, к счастью, не заметил. – Как тебе кажется, Магнолия?

Мэг, потрясённая тем, что дядя обратился к ней с подобным вопросом, снова сбилась и в ужасе взглянула на него. Тот едва заметно нахмурился: весьма грозный признак. Нужно немедленно взять себя в руки!

Но Мэг уткнулась взглядом в клавиши, расплывавшиеся перед ней, и поняла, что играть уже не сможет. Руки её дрожали, сердце стучало в груди, как обезумевшее, к горлу подступали рыдания. За очень короткое время ей выпало испытаний больше, чем девушка была в состоянии вынести.

– П-простите меня, милорд, – пробормотала она. – Мне нужно выйти. Я… плохо себя чувствую.

Виконт смотрел на неё зловещим немигающим взглядом ядовитого змея.

– Ну, ступай. Думаю, мы уже достаточно насладились твоим обществом, – язвительно сказал он.

Граф разочарованно покачал головой.

Мэг вскочила на ноги так поспешно, что ноты разлетелись во все стороны. Пару секунд она смотрела на них расширившимися глазами, а затем бросилась прочь из музыкальной комнаты. Слёзы струились по её бледным щекам; из-за них девушка едва разбирала дорогу. Неуклюже наткнувшись на угол маленького столика, она с трудом удержалась на ногах. Уже выскочив в коридор, Мэг услышала громоподобный голос Мейтленда: как и все тугоухие люди, он считал нужным говорить громко и отчётливо:

– Ну и жалкое же создание эта ваша племянница! Такая неуклюжая и нелепая! Неудивительно, что вы так жаждете выдать её за моего сына. Кому ещё вы сумеете сбагрить эту невзрачную мышку?

Виконт ответил что-то, но слишком тихо: его слов Мэг не расслышала. Впрочем, у неё и не было никакого желания слушать о себе что-то ещё. Сказано было уже более чем достаточно. Почти ничего не видя перед собой из-за слёз, Мэг выбежала в сад, где, укрывшись в дальнем уголке, дала, наконец, волю горьким рыданиям.

Когда часом позже Мэг, заплаканная и жалкая, попыталась незаметно прошмыгнуть в свою комнату, её перехватил дядя, к несчастью, именно в этот момент проходивший мимо.

Глаза виконта на миг расширились, вспыхнув яростью, затем сощурились: он пристально оглядывал испорченное пятнами от травы платье племянницы и её бледное, опухшее от слёз лицо. Губы его сжались в тонкую жёсткую линию. Поймав Мэг за плечо, виконт грубо встряхнул её.

– Опять ревела? Ты же знаешь, что я этого не выношу!

– Простите меня, милорд, – пролепетала Мэг в ужасе, ожидая, что сейчас он её ударит. – Я… не хотела!

– Не хотела реветь – и ревела? Что за вздор ты несёшь! – виконт презрительно фыркнул, скрестив руки на груди. – Бестолковая девчонка, испортила совсем новое платье! Чёрта с два ты теперь получишь ещё одно раньше следующего года! Неужели ты не могла вести себя пристойно хотя бы один час?! Мейтленд счёл тебя склонной к истерикам больной идиоткой! О, господи, да не реви ты хоть сейчас! – воскликнул он с отвращением, заметив, что на ресницах девушки вновь затрепетали слёзы. – Ну, сказал он, что ты хромаешь, – и что? Ты ведь действительно хромаешь. Пора бы уже привыкнуть.

Мэг всхлипнула. Как можно к такому привыкнуть!

– Мейтленд – всего лишь чванливый дурак, воображающий о себе невесть что! А его драгоценный сыночек от тебя не отвертится.

– Я… я подумала, милорд… Вдруг сын графа действительно не захочет жениться на мне? – робко произнесла девушка, поражаясь собственной смелости.

– Захочет, не захочет – придётся, у него нет выбора! Мужчина не может расторгнуть помолвку.

– Да, но… девушка может. Возможно, мне следует поговорить с ним, и… если я его не устраиваю, лучше будет расторгнуть эту помолвку? Я… не хочу провести всю жизнь с человеком, который меня ненавидит, – едва слышно прошептала Мэг, опустив глаза. – Сын графа сможет найти себе достойную невесту, а я сама – встретить кого-нибудь ещё.

Виконт уставился на неё, как на опасную сумасшедшую.

– Не думаю, что тебе удастся найти кого-нибудь лучше, чем будущий граф Мейтленд! И мне эти хлопоты ни к чему, Магнолия. Я и так связан по рукам и ногам заботами о тебе; слава богу, удалось тебя вовремя пристроить! Чем тебя не устраивает твой жених?

Мэг отвела глаза. Ей хотелось сказать, что она никогда не видела своего жениха, а потому понятия не имеет, какими качествами – положительными либо отрицательными – он наделён.

– Откажешься от жениха – и останешься старой девой, – продолжил виконт с лёгкой угрозой в голосе. – Ты должна на коленях благодарить меня, что я устроил твою судьбу! Кому нужна блёклая хромоножка вроде тебя? – Эймери пренебрежительно уставился на её маленькую грудь, и Мэг покраснела. – Ни один нормальный мужчина на тебя не взглянет.

Мэг подумала, что предпочла бы участь одинокой старой девы, а не нелюбимой заброшенной жены, но благоразумно решила, что лучше не высказывать при дяде подобных соображений.

– Вы правы, милорд, – прошептала она, поникнув.

Глаза виконта неожиданно приобрели задумчивое выражение. Он произнёс совсем другим тоном, уже гораздо мягче:

– Я забочусь о твоём счастье, Магнолия. Нет ничего хуже для женщины, чем остаться одной, без мужа! Сын Мейтленда станет для тебя хорошим супругом: любить тебя он, конечно, не будет, но в браке это совсем не главное. Ты станешь графиней, заведёшь детей. Разве не здорово?

Мэг почему-то обрисованная дядей картина не показалась идиллической, но она, всё же, кивнула.

– Вот почему тебе не следует даже думать о том, чтобы разорвать помолвку.

Неожиданная мягкость виконта нашла живой отклик в душе девушки. Кто бы знал, какой одинокой она чувствовала себя после смерти родителей, как нуждалась в чьей-либо ласке и любви! Потому-то неизменная холодность дяди, у которого жила она с десяти лет, порой граничившая с жестокостью и грубостью, ранила Мэг особенно больно. Сейчас, когда он внезапно заявил, что желает своей воспитаннице счастья, Мэг была готова броситься ему на шею и непременно бы так и сделала, если бы не знала, что виконта приводят в ярость любые бурные проявления чувств.

– Дядя Эдвард, как вы думаете: я всё-таки могу понравиться моему жениху? – спросила она, затаив дыхание и устремив на него исполненный робкой надежды взгляд.

Глаза виконта сверкнули удивлением. То ли его поразило, что Мэг заботят подобные мелочи, то ли сам факт, что она осмелилась обратиться к нему с таким вопросом.

– Понятия не имею. Мужчины бывают очень разными, и их вкусы не совпадают. Возможно, кому-то и ты покажешься привлекательной, – в тоне виконта сквозило явственное сомнение. – Главное, что ты должна запомнить: женщине следует быть всегда покорной и кроткой, не перечить мужчине и не раздражать его! Тогда твой муж будет тобой доволен. Надеюсь, что с ним у тебя это получится лучше, чем со мной, – губы виконта недовольно искривились, – потому как мне ты кажешься сущим мучением!

– Простите меня, милорд, – Мэг, вздохнув, опустила глаза. – Мне жаль, что я подвела вас сегодня.

Дядя взирал на неё с кислым выражением лица. Вероятно, он считал, что её случай безнадёжен.

– Ступай к себе, переоденься и умойся, – велел он. – Научись уже, наконец, выглядеть как леди, а не нашкодивший щенок! Надеюсь, платье не испорчено окончательно, – пробормотал он. – Чем скорее мы выдадим тебя замуж за сына этого идиота, тем лучше! Давай, иди: не раздражай меня! У меня ещё куча дел.

Мэг повиновалась. На этот раз желание дяди совпадало с её собственным, и девушка охотно исчезла с его глаз, радуясь, что отделалась так легко.

¹ ma chérie – моя дорогая (фр.)

²Лондонские сезоны – часть светской жизни, время приёмов, балов, представлений ко двору. Начинался сезон весной и заканчивался летом.

ГЛАВА 1

5 лет спустя, Франция, весна 182* года

Все друзья и близкие знакомые Эллиота утверждали, что он обладает исключительным талантом ввязываться во всевозможные неприятности, странные истории и сомнительные приключения.

Тому, в ком живёт дух авантюризма, подобные удивительные способности могут показаться даром свыше. Но Эллиот, сидя под тихо шелестевшим светло-зелёной листвой каштаном, устало размышлял, что в спокойной и размеренной жизни тоже есть своя прелесть. Неслучайно его брат предпочитал тихое и уединённое существование затворника, не появляясь в обществе без крайней необходимости.

Поняв, что мысли его невольно переключились на брата, Эллиот нахмурился и попытался найти другую тему для раздумий.

Например… Почему бы просто не полюбоваться открывавшимся ему удивительным видом? Мягкий золотистый свет вечернего солнца заставлял поверхность реки, петлявшей в отдалении и едва видимой за пышным переплетением крон деревьев, вспыхивать яркими бликами. Листва спускавшихся к воде длинными вереницами платанов, буков и ив, печально клонившихся к безмятежному зеркалу водной глади, представляла собой любопытное смешение всевозможных оттенков зелёного цвета: от серебристо-салатного до тёмно-оливкового. Дальше, на другом берегу реки, зеленели всходы возделанных полей и виднелись маленькие, будто игрушечные, домики. Весь пейзаж дышал миром и покоем. На миг Эллиот блаженно задумался о том, как лучше отразить прелесть тихой деревушки на альбомном листе, но, вспомнив о больной руке, с сожалением покачал головой.

Глубоко вздохнув, Эллиот собрался подняться на ноги, чтобы подозвать пасшегося поблизости коня и продолжить путь, но, услышав тихий подозрительный шорох, замер, насторожившись. Около минуты он напряжённо вслушивался в мирный хор вечерних голосов птиц, распевавших с прежней беззаботностью. Эллиот уже почти пришёл к выводу, что всему виной его проклятая послевоенная привычка видеть опасность там, где её в помине быть не может, как вдруг прямо над его головой отчётливо хрустнула ветка.

Задрав голову, Эллиот замер в немом изумлении. Метрах в двух от земли, тесно прильнув в весьма неудобной позе к толстому суку и уцепившись побелевшими пальцами за какую-то неровность коры, полусидел-полулежал белокурый мальчишка-подросток. Поняв, что обнаружен, он широко распахнул глаза, сверкнувшие испугом, и крепче прижался к дереву, будто надеясь слиться с ним.

Эллиот дружелюбно улыбнулся, поняв, что его новый знакомый охвачен паническим ужасом.

– Какая диковинная птица! – произнёс он по-французски, решив, что вряд ли юный озорник владеет каким-то ещё языком. – Спускайся вниз, я тебя не трону. Не очень-то удобно болтать с человеком, который сидит на дереве, если ты сам находишься на земле, как тебе кажется?

Эллиот поднялся на ноги и отошёл на несколько шагов от каштана, отряхивая мелкие травинки с одежды.

Подросток взирал на него настороженно, но, решив, что одинокий незнакомец с правой рукой на перевязи не представляет большой опасности, послушался совета Эллиота. Усевшись на ветке и свесив ноги, обутые в поношенные сапоги, вниз, он легко и грациозно спрыгнул в густую траву под деревом, с кошачьей элегантностью выпрямился и, отряхнув руки, оценивающе воззрился на молодого человека.

– Вы не местный, сэр, – промолвил он хрипловатым голосом.

– Каюсь, виноват: я здесь только проездом, – улыбнулся Эллиот. – Ты от кого прятался, приятель?

Юноша взглянул на него хмуро.

– Приехали из Англии, да? Выговор у вас, как у англичанина.

Наблюдательность нового знакомого удивила Эллиота. Прежде мало кто обращал внимание на его едва заметный акцент: или, быть может, люди просто не заостряли на этом внимания. Паренёк, однако, мгновенно распознал в нём иностранца, что, похоже, отнюдь не способствовало установлению между ними дружеских отношений.

– Я наполовину шотландец, если быть точным.

– Какая разница, всё равно вы из-за пролива, – буркнул юноша.

– Только не надо считать меня из-за этого своим смертельным врагом, ладно? Ты так глядишь на меня, будто собрался укусить! Знаешь ли, мне война ненавистна точно так же, как и всем здравомыслящим людям.

Юноша заметно смутился.

– Я… ничего против вас не имею, сэр, – пробормотал он.

– Вот и славно. Хочешь есть? Я как раз собирался перекусить, – на самом деле у Эллиота не было ничего такого в намерениях, но подросток выглядел очень уж худым и измождённым. При упоминании о еде глаза его предательски вспыхнули. – Вдвоём нам будет веселее, и ты расскажешь мне, что за неотложные дела привели тебя на этот каштан. Кстати, как тебя зовут?

Юноша слегка покраснел, мельком глянув на каштан, где только что безуспешно пытался укрыться.

– Мартин. Я… прятался от вас.

– От меня?! – изумился Эллиот.

– Не нужно, чтобы меня кто-то видел, – пояснил Мартин неохотно.

– Ты что же, что-то натворил? – Эллиот окинул мальчишку испытующим взглядом. На вид – лет четырнадцать или пятнадцать, для своего возраста подросток высокий, но, вместе с тем, худой и тонкокостный, что производит впечатление некоторой субтильности. Лицо тоже худое, с высокими скулами и огромными серыми глазами, но черты красивые и утончённые, скорее даже женственные. Очень светлые, неровно остриженные волосы торчат лохмами во все стороны из-под бесформенной старой шапки, которую с некоторой натяжкой можно назвать беретом. Парнишка совсем не выглядит преступником, но, как известно, даже самые отпетые негодяи порой имеют совершенно невинный вид.

Юноша потупился.

– Я убежал из дома, – с прежней неохотой сообщил он. – Но ничего худого я не делал! – добавил он с горячностью. – Со мной плохо обращались, и я убежал.

Эллиот кивнул. Возможно, Мартин и лгал, но с честной физиономией, и, к тому же, его прегрешения, если таковые имелись, никак не касались Эллиота.

– Ладно, – произнёс молодой человек и тихонько свистнул, подзывая коня. – Твой вид располагает к доверию. Я – Эллиот.

Тёмно-гнедой жеребец Эллиота, послушно подойдя на зов, остановился рядом с хозяином и с любопытством оглядел Мартина проницательными чёрными глазами. Юноша улыбнулся, в его взгляде сверкнули восторг и удивление.

– Это же чистокровная верховая³! Какой красавец! Вы участвуете с ним в скачках?

– Пару раз мы принимали участие в стипль-чезе⁴, – Эллиот рассеянно похлопал коня по длинной шее и принялся отвязывать сумку с припасами. – И даже выиграли однажды. Но он, скорее, просто мой домашний любимец.

– Отличный конь, сэр! И так вас слушается!

– На нашу с Везувием долю выпало немало приключений, – Эллиот улыбнулся. – Так что мы с ним – настоящие друзья. Но ты лучше держись от него подальше.

– Я вовсе не конокрад! – не на шутку оскорбился Мартин.

– Да нет же, я не то хотел сказать, не смотри на меня так возмущённо! Он с норовом и, кроме меня, никого к себе не подпускает. Может лягнуть или укусить.

– А-а, – Мартин успокоился, поняв, что Эллиот не пытается очернить его кристально чистую репутацию. – Ну, что ваш конь горячий, видно сразу, по его глазам! Лошади этой породы вообще часто бывают нервными и непредсказуемыми. Значит, его зовут Везувий? Удачное имя!

– О, да, имя ему подходит! Так ты разбираешься в лошадях? – неловко встряхивая плед одной рукой, спросил Эллиот.

– Давайте, я, – бойко выхватил у него плед Мартин и расстелил под каштаном. – Да, сэр, разбираюсь. Я работал на конюшне у одного знатного типа.

– Это он с тобой плохо обращался? – Эллиот бросил острый взгляд на хрупкого юношу. Очень изящный и миловидный: как раз во вкусе некоторых извращённых аристократов. Если дела обстоят именно таким образом, неудивительно, что парень сбежал.

– Он-то ещё ничего, – кратко ответствовал Мартин, помогая Эллиоту раскладывать еду. – Гораздо хуже мой дядюшка! Жить с ним под одной крышей – сущее мучение.

– Понятно, – отстранённо ответил Эллиот, сообразив по сухому тону юноши, что Мартин не расположен обсуждать свои неприятности с едва знакомым человеком. – Можешь не рассказывать мне о том, каким наказанием иногда бывают родственники.

Мартин едва заметно улыбнулся.

– Ну что ж, угощайся, приятного аппетита, – Эллиот присел на край пледа, взмахнул здоровой – левой – рукой, словно призывая Мартина не стесняться. Тот, едва дождавшись любезного приглашения, набросился на еду с такой жадностью, что Эллиот невольно задался вопросом, когда юноша ел последний раз.

– До чего же вкусно, – с удовлетворением вымолвил Мартин, доедая толстый ломоть холодного мяса и принимаясь облизывать пальцы. Поймав на себе задумчивый взгляд Эллиота, он смутился и опустил глаза. – Прошу прощения, сэр. Знаю, манеры у меня не очень-то блестящие.

– Не стесняйся, – Эллиот взял яблоко и надкусил. – Ты, похоже, уже давно голодаешь?

– Честно говоря, не очень давно, – с трудом вымолвил Мартин: рот у него был набит сыром и хлебом. – Вчера удалось хорошо пообедать. С ужином, правда, дела обстояли куда хуже. И с сегодняшним завтраком.

– И с обедом? – уточнил Эллиот, взглядывая на солнце, клонившееся к горизонту.

Мартин кивнул с чем-то, похожим на раскаяние, словно ему было совестно, что он уничтожил большую часть припасов Эллиота.

– Ты путешествуешь без денег?

– Я экономлю. В этих местах необязательно иметь деньги, чтобы перекусить, часто достаточно просто выполнить для крестьянина какую-нибудь работу – и он тебя накормит. Быть при деньгах, конечно, лучше, – Мартин едва заметно нахмурился. – Но я неприхотливый.

– И куда же ты направляешься?

– Вам это ни к чему знать, сэр. Я же не спрашиваю, куда направляетесь вы!

Эллиот выразительно взглянул на него, и Мартин невозмутимо ответил:

– Простите, сэр, но вам вправду незачем знать, куда я иду. Так, если кто спросит вас обо мне, вы с чистым сердцем не станете отвечать правду!

Эллиот хмыкнул.

– Интересный подход к делу.

Мартин с жадностью схватил ещё один ломтик сыра и отправил его в рот, потянулся к пирогу с персиками – прощальному подарку владелицы гостиницы, где Эллиот ночевал накануне, – и принялся отрезать себе внушительный кусок. Эллиот задумчиво следил за движениями его тонких грациозных пальцев. Не удивительно ли, что у мальчишки-конюха руки пианиста? Такие ухоженные и нежные…

Взгляд Эллиота стал жёстким. В самом деле, не удивительно ли? Он совершенно иным взглядом окинул тонкие и женственные черты лица юноши, его мешковатую одежду, неловко висевшую на худощавой фигуре и дававшую искажённое представление о её формах. Свою нелепую шапку Мартин так и не снял. Голос его вполне мог принадлежать юноше, только-только вступившему в период взросления, но что-то подсказывало Эллиоту: обзавестись низким мужским голосом Мартину не суждено никогда.

– Вкусный пирог? – спросил Эллиот, стараясь подавить свои чувства.

Мартин кивнул.

– Персики. Потрясающе вкусно!

– Жаль, что хозяйка постоялого двора тебя не слышит. Это она приготовила пирог, и ей похвала доставила бы истинное удовольствие. – Эллиот помолчал немного, а затем добавил с усмешкой: – И жаль, что ты не видел эту достойную даму. У неё есть на что взглянуть, поверь мне! Такие формы – большая, по-настоящему огромная редкость!

Как и ожидал Эллиот, «Мартин», вместо того, чтобы весело ухмыльнуться, как это наверняка бы случилось с юношей его возраста, ведущим беседу на столь животрепещущую тему, залился ярким румянцем и бросил на него негодующе-потрясённый взгляд.

– Наверное, ты ещё слишком мал, чтобы обсуждать такие вещи, скромник, – поддразнил собеседника Эллиот. – Сколько тебе лет? Двенадцать? Тринадцать?

– Мне шестнадцать! – огрызнулся «Мартин». – Просто у меня есть интересы поважнее, чем женские формы!

– Удивительное заявление от шестнадцатилетнего юнца, – Эллиот с улыбкой покачал головой. – Обычно в таком возрасте юношей мало что интересует, кроме соблазнительных девушек. Учти это на будущее, когда в следующий раз станешь выдавать себя за парня, Мартин.

На сей раз «юноша» резко побледнел, взирая на Эллиота с нескрываемым ужасом.

– Что… что вы говорите, сэр? – пробормотал он, запинаясь. – Я вас не понимаю!

– Тебе следовало бы придумать что-то более убедительное, – Эллиот проворно схватил девушку – у него уже не оставалось никаких сомнений относительно настоящего пола «Мартина» – за тонкое запястье, перевернул её руку ладонью вверх, разглядывая пальцы, нежные и тонкие, расчерченные изящным рисунком голубоватых вен. – Ты работала в конюшне? У тебя пальцы аристократки, не державшей в руках ничего более грубого, чем переводы Шекспира на французский язык!

Девушка судорожно попыталась выдернуть руку, но пальцы Эллиота крепко обхватили её запястье.

– Хотя, должен признать, я не сразу сообразил, в чём дело. Наверное, просто не ожидал встретить такую дикую амазонку и отъявленную лгунью.

– Я ничего вам не сделала! Если бы я не обломила случайно ветку, вы бы и не узнали о моём присутствии! – девушка снова предприняла отчаянную попытку вырваться, дрожа всем телом. – Отпустите меня!

– Тихо, девочка, успокойся! Я не причиню тебе вреда, – Эллиот, разжав пальцы, посмотрел в испуганные глаза отпрянувшей девушки, – хотя ты и нарываешься на неприятности, разгуливая по окрестностям в столь неподобающем одеянии.

– Поэтому я и переоделась юношей! – сердито ответила она, принимаясь яростно растирать запястье. – Безопаснее было бы разгуливать в платье? – она презрительно прищурилась. – И вам я представилась Мартином только затем, чтобы избежать приставаний с вашей стороны, ни к чему называть меня лгуньей!

– Ну, ну, остынь! С чего ты взяла, что я стану к тебе приставать? – удивился Эллиот.

– Откуда мне знать, что у вас на уме! И, кстати, раз уж вы выяснили, что я женщина и аристократка, – её лицо исказила гримаса неудовольствия, – то, будьте любезны, прекратите вести себя со мной так фамильярно!

Удивление сменилось на лице Эллиота холодной и циничной улыбкой.

– Простите, миледи. Нас с вами не представляли друг другу.

– Нам лучше распрощаться сейчас, – она порывисто вскочила на ноги, с беспокойством взглянула на солнце, повисшее над самым горизонтом. – И сделать вид, что мы никогда не встречались. Я очень благодарна вам за угощение, сэр, но мне пора идти дальше!

Эллиот тоже торопливо поднялся с травы.

– Ни к чему продолжать этот маскарад, моя дорогая.

Она застыла, взглянув на него изумлённо и гневно: Эллиот поразился глубине и силе чувств, плескавшихся в её огромных глазах.

– Не хотите же вы сказать, что действительно идёте куда-то пешком?

На этот раз её взгляд полыхнул настоящей яростью.

– А что, по-вашему, я делаю?

Он моргнул.

– Так вы… серьёзно? Вы путешествуете вот так: одна, пешком, без сопровождающего?!

– Я не путешествую, я спасаюсь от неприятного мне человека! А вы что подумали?

– Я подумал, что это какая-то удивительная забава, принятая у французской аристократии… Подождите, мадемуазель! – воскликнул он, заметив, как презрительно искривились губы девушки перед тем, как она отвернулась. – Вы не можете вот так бродить здесь!

Снова повернувшись к Эллиоту, она упёрла руки в бока.

– Почему это не могу? Я уже больше недели иду вот так, и ничего страшного со мной не случилось!

– Да, но это не значит, что ничего не случится и впредь, – мягко промолвил Эллиот. – Куда вы направляетесь, мадемуазель?

– Это не ваше дело!

– Хорошо, задам вопрос по-другому: долго ли вам ещё идти?

– Не знаю, – её лицо омрачилось, и Эллиот понял, что размышления подобного рода весьма беспокоят девушку, несмотря на её напускную браваду. – Должно быть, ещё около двух недель.

Эллиот помолчал, собираясь с мыслями.

– Либо вы – самая безрассудная молодая особа на свете, либо вы действительно попали в какую-то отчаянную ситуацию, раз не боитесь идти пешком одна, замаскировавшись столь ненадёжно, да ещё в такое время.

– В какое время? – воинственно осведомилась девушка.

– Война недавно закончилась. Повсюду рыскают разбойники и мародёры, которые умеют только сражаться – и ничего больше. Вас могут ограбить и убить, или… Вы ведь молодая девушка, притом весьма привлекательная.

Её щёки вновь подернулись румянцем, она бросила на Эллиота странный взор.

– Не думаю, что я кому-то нужна!

– Мадемуазель, прошу вас, будьте благоразумны… Мне кажется, вы не отдаёте себе отчёта, какой опасности подвергаетесь!

– Вы преувеличиваете. Всё вовсе не так драматично, как вы уверяете. Ах, да, совсем забыла: вы же англичанин! Все английские джентльмены свято убеждены, что, если предоставить девушку самой себе на пять минут, с ней неминуемо приключится ужасное несчастье! Не беспокойтесь обо мне. Как-нибудь я справлюсь.

– Я понял, что вы девушка: значит, и кто-нибудь ещё может догадаться!

– Я могу за себя постоять, – она задиристо вздернула подбородок. – У меня есть кинжал на крайний случай!

– Не смешите меня. Вы беспомощная, хрупкая девушка…

Она топнула ногой, а голос зазвенел нескрываемой яростью:

– Никакая я не беспомощная! Как мне надоели эти разговоры! Почему мужчины вечно ведут себя так, будто бы я – глупая фарфоровая кукла?! С меня достаточно, мсье. В конце концов, даже если меня изнасилуют или убьют, вас это не касается! До свидания!

Отвернувшись, она торопливо направилась прочь. Эллиот оторопело наблюдал, как девушка идёт, чуть прихрамывая на левую ногу, и опомнился, только когда она удалилась метров на двадцать. Спохватившись, молодой человек со всех ног бросился за ней вдогонку.

Она уставилась на него с бессильным гневом.

– Ну, что ещё?

– Подождите… Не уходите, мадемуазель! Возможно, вы вовсе не так беспомощны, как кажется на первый взгляд… – он поспешил продолжить, заметив, как зловеще сузились глаза девушки: – Но я не могу позволить себе отпустить вас одну. Боюсь, что я именно тот, кем вам кажусь: добродетельный английский джентльмен, полагающий, что юных девушек на каждом шагу подстерегает опасность. Если вы уйдёте сейчас, совесть не даст мне покоя.

– И что же вы предлагаете? – настороженно спросила она, складывая руки на груди.

– Я мог бы сопровождать вас. Хотя бы какое-то время.

Она задумалась, не сводя с него подозрительного взгляда.

– Но вы даже не знаете, куда я направляюсь. Вдруг нам с вами не по пути?

Эллиот счёл обнадёживающим тот факт, что девушка не отвергла его предложение немедленно и с яростью.

– Вряд ли это может стать проблемой: я никуда конкретно не еду. Просто путешествую.

– Один? Верхом, без слуги? – девушка недоверчиво вскинула тонкие брови. – Весьма необычно для знатного и обеспеченного молодого человека.

– Я не говорил, что знатен и богат.

– Это очевидно, – девушка пожала плечами. – Ваши манеры, одежда… А этот великолепный конь? – указала она на Везувия. – Заметно, что вы небедны, хотя удивительно, что предпочитаете путешествовать верхом и в полном одиночестве.

– Будем считать это моей маленькой странностью. Да и кто бы говорил, мадемуазель, – Эллиот улыбнулся. – По крайней мере, я не выдаю себя за лицо другого пола и социального статуса.

Она чуть покраснела.

– У меня есть на то причины.

– Почему бы нам не присесть и не обсудить всё серьёзно? – Эллиот приглашающе взмахнул рукой в сторону каштана, под которым всё ещё лежал расстеленный плед. Видя, что девушка сомневается, а в её взгляде по-прежнему сквозит недоверие, он улыбнулся. – Обещаю, что не буду навязывать вам своё общество против вашего желания. Но я постараюсь уговорить вас принять мою помощь.

Добравшись до каштана, они снова устроились под его раскидистыми ветвями. Девушка, усевшись, рассеянно смахнула с пледа бело-розовые цветки каштана, похожие на маленькие свечки.

– Может быть, вы представитесь для начала? – предложил Эллиот. – По-моему, называть вас Мартином отныне неуместно.

– Боюсь, вы опять мне не поверите, – девушка улыбнулась, – но меня зовут Магнолия.

– Очень красивое имя, – вежливо откликнулся Эллиот. – И необычное.

Магнолия пожала плечами. Самой ей казалось, что такое имя (как и многие другие «цветочные» имена) больше подходит почтенной особе немолодых лет: воображению её рисовалась некая убелённой сединами тётушка Магнолия, в компании тётушки Гортензии обсуждающая артрит и садоводство.

– Можете называть меня Мэг: так обращаются ко мне все, кроме моего дядюшки.

«Стало быть, дядюшка действительно существует», – подумал Эллиот.

– Не слишком ли это фамильярно? Возможно, разумнее мне обращаться к вам, используя вашу фамилию?

– Нет, – Магнолия поджала губы. – Чем меньше вы будете обо мне знать, тем лучше!

– Какая таинственность! Она… э-э… оправдана?

– Разумеется, – Магнолия бросила на него негодующий взор, несмотря на то, что Эллиот постарался задать вопрос как можно более мягко и деликатно.

– Вы не могли бы хотя бы в общих чертах обрисовать ситуацию?

– Я уже это сделала. Я сбежала из дома, потому как дольше оставаться там было невозможно. Я направляюсь к другим моим родственникам, которые мне помогут… я надеюсь на это, – на мгновение живое лицо девушки омрачилось.

– Где они живут? Вам следует сказать, если вы хотите, чтобы я помог вам добраться до ваших родных. Обещаю: этот разговор останется между нами.

Она снова заколебалась.

– Вам не следует идти на поводу у вашей порядочности. Будет гораздо лучше для вас, если вы позволите мне продолжить путь и сделаете вид, что никогда меня не встречали! – Магнолия покачала головой.

– Но для вас самой вряд ли это будет лучшим решением.

– И всё-таки, я не имею права подвергать вас риску. Это может быть очень опасно!

Последние слова девушка произнесла тревожным полушёпотом драматической актрисы, и Эллиот задался вопросом: не является ли опасность всего лишь плодом буйного воображения мадемуазель Магнолии?

– Опасно? – усомнился он. – Тем более, я не могу отпускать вас одну! Но вы уверены, что риск, в самом деле, настолько велик?

– Да. Вы думаете, я преувеличиваю? – её губы искривились, словно девушка прочла его мысли. – Вы просто плохо знаете моего дядю!

– Вы полагаете, он станет вас преследовать?

– Конечно. Он в ярости из-за того, что я сбежала, не сомневаюсь!

– Вы сказали, что ушли из дома больше недели назад. За это время замечали ли вы какие-то признаки преследования?

– Нет… Хотя… Нет, всё-таки, наверное, нет. Но, как вы уже заметили, я маскируюсь, – Магнолия с усмешкой коснулась своей старой шапки, из-под которой выбивались пряди светлых волос. Неужели она остригла волосы, чтобы больше походить на юношу, за которого себя выдавала? Если так, положение, действительно, представлялось Магнолии очень серьёзным. Насколько знал Эллиот, длинные локоны считаются у девушек одним из самых ценных сокровищ, пожертвовать которым решится далеко не каждая женщина. – Вряд ли дяде может прийти в голову, что я переоденусь мальчишкой и стану передвигаться пешком. Правда, он сообразит, куда именно я направилась.

– Он такой страшный человек?

– Ради своих целей он готов на всё.

– Итак: вы, спасаясь от дяди, направляетесь к каким-то другим родственникам, которые, как вы надеетесь, примут вас более благосклонно, хотя полной уверенности в этом у вас нет, – подвёл итог Эллиот. – Пока что, насколько вы можете судить, преследователи вас не обнаружили… если вообще есть преследование. Также вы утверждаете, что дорога к родственникам пешком займёт у вас ещё около двух недель. Не кажется ли вам, что проще и безопаснее будет проделать остаток пути верхом, вместе со мной? Я готов сопровождать вас по собственной доброй воле, понимая всю ответственность и опасность такого поступка. Если ваш любящий дядюшка пристрелит меня, обещаю, что не стану вас в этом упрекать, так как вы честно меня предупредили.

Его легкомысленный тон не нашёл отклика у Магнолии.

– Это не предмет для шуток! Вы полагаете, возможно, что я – впечатлительная девица, начитавшаяся романов и воображающая опасности там, где их нет, но я говорю правду: мой дядя непредсказуем и жесток! Если он поймает меня вместе с вами, то может заявить, что вы меня похитили, и выместить на вас свою злость!

– А если он поймает вас одну?

Магнолия побледнела.

– Лучше не думать об этом. Я предприняла меры для того, чтобы он меня не нашёл… Надеюсь, мы с ним никогда больше не встретимся!

Эллиот помолчал, собирая все услышанные факты воедино.

– Насколько я понимаю, дядя – ваш опекун.

– Да, к несчастью. Мои родители… погибли.

– Сочувствую вам, – в подобные моменты Эллиот всегда испытывал чудовищную неловкость. Хорошо, что его новая знакомая не относилась к особам, у которых глаза на мокром месте. Женские слёзы были одной из немногих вещей, способных привести Эллиота в замешательство и смущение. – Думаю, бессмысленно спрашивать, что же такое чудовищное совершил ваш дядя, что вы решили спасаться бегством?

– Он… ещё не совершил. Скорее, намерен совершить, а потому непременно станет меня разыскивать. Но я не собираюсь посвящать вас в подробности его гнусных планов.

И снова она говорит, как переигрывающая актриса, подумал Эллиот.

– Это ваше право, – кивнул он. – Что ж, мадемуазель Магнолия, я выслушал вас и пришёл к выводу, что помочь вам – мой долг. Я понимаю, что подвергаю риску свои жизнь и здоровье, и, всё-таки, решил вас сопровождать. В ваших же интересах принять моё предложение.

Девушка испытующе смотрела на него, сомневаясь, следует ли соглашаться, и взвешивая все доводы «за» и «против».

– Вы не обязаны мне помогать, – проговорила она, наконец.

– Нет, но… позвольте мне быть вашим странствующим рыцарем, – Эллиот шутливо ей поклонился.

– Вы напрасно воспринимаете это как захватывающее приключение или увеселительную прогулку, – промолвила Магнолия предостерегающе и с явным неодобрением. – К тому же, я не уверена, что путешествовать вместе будет для нас удобно.

– Если вы имеете в виду, что, путешествуя с незнакомым мужчиной, подвергаете риску свою репутацию…

Магнолия покачала головой.

– Репутация заботит меня в самую последнюю очередь! Откровенно говоря, погубленная репутация даже пошла бы мне на пользу. Нет, я думаю совсем о другом. К примеру, как мы с вами поедем, если у вас всего лишь одна лошадь? – она указала на пасшегося неподалеку Везувия.

– Так вот о чём вы беспокоитесь? Ну, это вас тревожить не должно: положитесь на меня. Кстати, мадемуазель, где вы планировали ночевать?

Девушка слегка покраснела.

– Скорее всего… в каком-нибудь сарае. Предыдущую ночь я провела в хлеву. Я не жалуюсь, – поспешила добавить она, заметив, как приподнялись брови молодого человека.

– После таких слов я просто вынужден взять вас под свою опеку! Мне кажется, Магнолия, становится слишком холодно, чтобы продолжать наш разговор на открытом воздухе. Почему бы нам с вами не отправиться в ближайшую гостиницу, где мы сможем обо всём договориться?

Она, помедлив, всё же нерешительно кивнула.

– В таком случае, давайте соберём остатки нашего пикника и продолжим путь. Вы можете довериться мне, мадемуазель… Я хочу вам помочь.

³Чистокровная верховая – порода лошади.

⁴Стипль-чез – гонка с препятствиями (по пересечённой местности).

ГЛАВА 2

До ближайшей гостиницы, маленькой и непритязательной до прискорбия, Эллиот и мадемуазель Магнолия добрались, уже когда сгустился мрак.

Большую часть пути они проделали верхом. Магнолия сидела позади Эллиота, нерешительно обхватив его за талию, настороженная и чуткая, словно пугливый зверёк, готовый броситься наутёк в любую секунду. Как объяснил ей Эллиот по пути – и Магнолия согласилась с его доводами – разумнее всего им будет выдавать себя за английского путешественника и его слугу, старательного, хотя и несколько несмышлёного юношу. Правда, на взгляд Магнолии, вид у неё был чересчур непрезентабельный для камердинера⁵ столь изысканного джентльмена, как Эллиот, но с молодым человеком она делиться подобными соображениями из скромности не стала.

Первым же делом, едва они проводили Везувия в конюшню, Эллиот поинтересовался, где могут они раздобыть ещё одну лошадь, так как «кобылу мальчика, провалившуюся в кроличью нору и сломавшую ногу, пришлось из сострадания пристрелить». Дежуривший в конюшне пожилой мужчина охотно поведал, что завтра утром неподалёку будет проводиться ярмарка, где «господа», без сомнения, раздобудут подходящую лошадь, да и вообще, всё, что только пожелают. Кивнув, Эллиот удалился договариваться насчёт комнат, велев «слуге» почистить коня и проследить, чтобы его накормили и напоили. Магнолия, у дяди привыкшая заботиться сама о собственной лошади и успевшая наладить отношения с Везувием, не протестовала. Конюх, помогший ей управиться с поручениями Эллиота, поддерживал с «юношей» непринуждённую беседу и показался Магнолии приятным и дружелюбным человеком.

Эллиот снял для них две комнаты: одну, чуть более презентабельную, – для себя, и другую – совсем крохотную и тесную – для Магнолии, которой, как слуге, не полагалось занимать пышные покои. Эллиот лишь хмыкнул, узрев своё жилище на ближайшие двенадцать часов: душную комнатушку, где находились лишь кровать, застеленная стареньким выцветшим покрывалом, пыльный стол, расшатанный стул и табуретка с тазиком для умывания. Для чего-то ещё в небольшом помещении вряд ли нашлось бы место, даже если бы хозяевам пришла в голову мысль оставить комнату более роскошно.

Но, поскольку Эллиоту доводилось жить и в гораздо худших условиях, он не жаловался.

Ужин молодой человек велел подать ему в комнату, где они принялись за еду вместе с Магнолией (Эллиоту пришлось довольствоваться табуреткой, так как шаткий стул он галантно отдал в распоряжение спутницы). Девушку, похоже, смущало, что её спутник щедро оплачивает все расходы.

– Я возмещу вам все затраты… когда-нибудь потом, – произнесла она с неловкостью. – Сейчас, сами понимаете, я беднее церковной мыши, но…

Эллиот остановил её великодушным взмахом руки.

– Не будем об этом. Я не разорюсь, потратив несколько лишних гиней. К тому же, Мартин, вы мой слуга: следовательно, подобные разговоры неуместны! – улыбка коснулась его губ.

– Да, сэр, в этом вы правы, – усмехнулась Магнолия. Она наконец-то стянула с головы свою нелепую шапку – пародию на берет, – открыв взгляду Эллиота взъерошенную гриву серебристо-белокурых, неровно подстриженных волос. Теперь он мог как следует рассмотреть её лицо: бледное, нежно очерченное и чрезвычайно привлекательное. Кожа девушки казалась почти прозрачной, а серые глаза завораживали глубиной и выразительностью. Возможно, виной тому было романтическое воображение Эллиота, но ему в огромных глазах Магнолии виделись трогательные беспомощность и печаль. Но, прежде чем он успел спросить, как Магнолия решилась обрезать свои великолепные светлые волосы, девушка обратилась к нему сама: – Так вы – мистер Мередит? До сих пор я знала только, что ваше имя – Эллиот.

– Да, я мистер Мередит. Но вы можете по-прежнему обращаться ко мне по имени.

Магнолия, улыбнувшись, вытерла руки и покачала головой.

– Боюсь, это будет слишком фамильярно со стороны простого слуги.

– Действительно, я совсем не подумал! Вы правы. Но, когда мы наедине, излишняя официальность ни к чему, Мартин.

– Как прикажете, сэр.

Эллиот внимательно оглядел её.

– Простите за бестактность, мадемуазель, но вид у вас для слуги неказистый. Ваша ужасная одежда… Все решат, что я – отвратительный скупердяй, который платит слуге настолько скверное жалованье, что бедолаге даже не обзавестись приличным платьем!

– Но у меня нет ничего другого! Покупать что-либо, я думаю, нам тоже не стоит: это может навести преследователей на мой след.

– До сих пор вас никто не беспокоил.

– Вряд ли дядя предполагал, что я настолько отчаянная и сумею забраться так далеко! Но, если он решит расширить круг поисков…

– Мне не хочется вас расстраивать, но ему будет несложно вас выследить, мадемуазель.

– Почему? – она удивлённо и беспокойно распахнула глаза. – Вы ведь говорили, что я замаскировалась не так плохо. И я старалась как можно меньше общаться с людьми.

– Не знаю, как вы выглядели до нашей встречи, но подозреваю, что совсем иначе, чем сейчас, -осторожно промолвил Эллиот. – И всё же, вы должны были казаться окружающим запоминающейся личностью из-за… – он слегка смутился, – вашей походки.

– Ах, да, – нахмурилась она. – Я ведь хромаю! Действительно, это запоминающаяся особенность. Мне следовало бы с самого начала раздобыть лошадь, но, увы, моих денег не хватило бы, чтобы её купить. Я так свыклась с хромотой, что мне даже не пришло в голову, что она может меня изобличить.

Эллиота смутило ещё больше, что она так прямо и открыто признаёт свой физический изъян.

– На самом деле, вы слегка прихрамываете… Не слишком сильно, но, к сожалению, всё же заметно. Это был… несчастный случай? – Эллиот окончательно смешался, строго напомнив себе, что подобные вопросы оскорбительны и неуместны, и что его любопытство не должно перевешивать чувства такта.

Но Магнолия отвечала и глазом не моргнув:

– Да, несчастный случай во время прогулки: я упала с лошади и сломала ногу. Мне было тогда четырнадцать. Кость срослась как-то неправильно, и с того дня я хромаю.

– Мне жаль.

– До сих пор меня не беспокоила моя хромота, но сейчас, когда из-за неё я могу быть узнана… – девушка обеспокоенно покачала головой. – Вы правы, нужно как можно скорее обзавестись лошадью для меня! Если, конечно, это не слишком большие расходы для вас, – снова смутилась девушка. – В противном случае лучше будет нам расстаться, и…

– Нет. Я всё продумал, Магнолия…

– Мэг.

– Слишком фамильярно, -Эллиот беспокойно поморщился. – Я не могу называть так девушку, с которой познакомился всего несколько часов назад! Лучше буду, как раньше, звать вас Мартином.

– И правильно, мистер Мередит, – чопорно откликнулась Магнолия, и оба рассмеялись. – Что же вы придумали? Судя по вашему виду, у вас есть какой-то план.

– Да. Во-первых… Вы абсолютно уверены, что поступаете правильно, убегая от дяди к каким-то другим родственникам, которых, судя по всему, долгое время не видели?

Магнолия закатила глаза.

– Я так и знала, что рано или поздно вы предложите мне вернуться к дяде! Могу только повторить вам ещё раз: это не нелепая прихоть капризной девочки и не попытка добиться своего, убежав из дома. Я оказалась в отчаянной ситуации! Если бы только вы знали…

– Нет, я верю вам, – остановил ее пылкую речь Эллиот. – Я хотел сказать другое, мадемуазель. Что, если ваши родственники не оправдают надежд, которые вы на них возлагаете? Что вы будете делать тогда?

Магнолия повела плечами.

– Я почти не сомневаюсь, что мне не откажут в помощи.

– Но «почти» – это не то же самое, что и «совсем».

– Знаю. Но я думаю, что меня, всё же, приютят.

– А если нет, что тогда? – упорствовал Эллиот.

Магнолия бросила на него быстрый недовольный взгляд из-под густых ресниц.

– Это уже не ваша забота, сэр! Вы вызвались только лишь сопровождать меня до дома моих родственников!

– Да, хотя вы так и не сказали, куда мы едем, – мягко отозвался Эллиот.

– Мои родные живут в Аквитании, – ответила девушка, помедлив. – Неподалеку от Бордо.

Эллиот изумлённо уставился на неё.

– Бордо! Боже правый! И вы всерьёз полагали, что смогли бы добраться туда пешком, скрываясь ото всех, за две недели?!

– Ну… Вообще-то, я сказала так, чтобы вы от меня отвязались, – после некоторого колебания призналась Магнолия, вызвав упрёк во взгляде Эллиота. – Я понимаю, что дорога заняла бы больше времени, хотя, может, мне и удалось бы что-нибудь придумать.

– Что ж, -философски промолвил Эллиот, – я слышал, Аквитания – чрезвычайно красивая область Франции. Всегда мечтал там побывать.

– Весьма удачно, потому что ваше желание может в самом скором времени осуществиться, – сухо отозвалась девушка. – Впрочем, ещё не поздно передумать.

– Я не собираюсь передумывать, – ответил Эллиот с нажимом. – Напротив, я предлагаю нам с вами проложить вместе маршрут: воспользуемся для этого одной из моих карт, – поднявшись из-за стола, он, сделав всего пару шагов, оказался возле кровати и, порывшись в дорожной сумке, извлёк из неё несколько чуть потрепанных карт. – Я думаю, лучше придерживаться такого маршрута, – и он принялся объяснять девушке, как, по его мнению, следует добираться до Аквитании. Магнолия слушала очень внимательно, сдвинув к переносице брови цвета тёмного золота, а, когда Эллиот умолк, сама сделала несколько предложений. Обсудив с ней все спорные моменты, Эллиот перешёл к другим насущным вопросам, нуждавшимся во внимании.

– Завтра я отправлюсь на эту ярмарку, о которой говорил местный конюх, и подберу для вас какую-нибудь смирную лошадку.

Магнолия незамедлительно вздёрнула брови: Эллиот уже успел определить, что так она делает, когда ей решительно не нравятся слова собеседника.

– Ни к чему выбирать для меня смирную лошадку. Я хорошо держусь в седле, никаких проблем с лошадью у меня не возникнет!

Откуда мог Эллиот знать, что смертельно оскорбит своенравную мадемуазель, предположив, что она ездит верхом не лучше прочих благородных дам!

– Я думал, что, после того, как вы получили травму, упав с лошади… – пробормотал он и, почувствовав на себе колкий взгляд девушки, окончательно смешался. Проклятье, ведь он решил, что не должен больше говорить о её хромоте! Хотя Магнолия относится к своему недостатку на удивление спокойно, это вовсе не значит, что ей не больно осознавать, как она отличается от других женщин. Такой красивой девушке, должно быть, вдвойне обидно понимать, что она небезупречна. – Многие бы после такого не подошли к лошади и близко, – всё-таки закончил свою мысль Эллиот, несмотря на смущение.

– Лошадь здесь ни при чём. Я была виновата сама. С тех пор я стала гораздо умнее и внимательнее, а лошадей я очень люблю. Они замечательные создания! – заявила Магнолия убеждённо.

Вспомнив, как восхищалась она Везувием и как легко сумела с ним подружиться – своенравный конь отнюдь не каждого воспринимал столь благосклонно, – Эллиот признал, что Магнолия говорит искренне.

– Хорошо. В таком случае, я просто приобрету для вас подходящую лошадь.

– Мне бы тоже хотелось побывать на ярмарке: ведь вы, всё же, выбираете лошадь для меня!

– Это нежелательно, – Эллиот покачал головой. – Во-первых, вам не следует появляться в местах, где собирается так много людей. Мы не можем рисковать раскрытием вашего инкогнито. Во-вторых, пока что у нас всего лишь один конь, и ехать на нём вдвоём было бы неразумно. Мы же господин и слуга! Точно так же я не могу ни ехать верхом сам, заставив вас идти пешком, ни посадить на коня вас – моего слугу.

Магнолия, не удержавшись, издала очаровательный тихий звук, нечто среднее между смешком и фырканьем.

– Получилась бы весьма впечатляющая картина! – с улыбкой воскликнула она.

– Слишком впечатляющая. Лучше избавить местных жителей от подобного шокирующего зрелища!

– Кстати, раз уж мы заговорили о травмах… – Мэг исподволь взглянула на его перевязанную руку. – Не опрометчиво ли с вашей стороны ездить верхом на таком горячем коне, как Везувий, со сломанной рукой?

– У меня не сломана рука, – удивился Эллиот. – Почему вы так решили? Это не перелом, всего лишь огнестрельная рана.

– Всего лишь? – повторила Магнолия недоверчиво. – Всего лишь огнестрельная рана? Да, действительно, какие пустяки! И кто же хотел вас убить?

– Никто. Это долгая и глупая история, я не в настроении сейчас вам её рассказывать. И, да, всего лишь. Перелом – это гораздо серьёзнее! Если бы я сломал руку, то действительно пересел бы в экипаж, как вы того страстно желаете.

– Я вовсе не «страстно этого желаю», – возмутилась девушка. – Просто это было бы благоразумнее!

– Судя по вашему взгляду, вы предпочли бы не возиться с инвалидом вроде меня. Но в своё оправдание скажу, что моя рана уже почти зажила. Просто мне ещё немного больно шевелить рукой, поэтому я держу её на перевязи. Но действует она нормально. Пуля не задела ничего важного, к счастью.

– Это хорошая новость, – Магнолия поднялась из-за стола. – Что ж, раз мы всё обсудили, наверное, пора расходиться по своим комнатам… Я хочу сказать, пора мне отправляться к себе. Вам завтра рано вставать, а потому следует хорошо отдохнуть и выспаться. Спокойной ночи!

– Подождите, Магнолия! Мэг. – Эллиот тоже поднялся на ноги. – Сначала пообещайте мне, что вы не удерёте ночью!

– Ну что вы. Если бы я собиралась удрать, то дождалась бы, пока вы купите для меня лошадь! Идти пешком было, действительно, неудачной идеей, – девушка машинально опустилась ладонь на левое бедро и чуть поморщилась. Эллиот подумал, что из-за старой травмы её нога, наверное, начинает болеть при слишком больших нагрузках. – Но, к сожалению, это всё, что мне оставалось.

– Не думаю, что вы так неблагодарны, чтобы украсть лошадь, которую я для вас куплю. И всё-таки, мадемуазель, не делайте глупостей! И, если что-то вдруг случится, зовите меня.

– Хорошо, сэр. До завтра!

– Спокойной ночи, Мартин!

Рано утром Эллиот с трудом открыл глаза: кто-то настойчиво тряс его за плечо, и игнорировать это обстоятельство у молодого человека больше не получалось. Какой-то белокурый мальчишка, склонившись над ним, с упрямым выражением лица уговаривал Эллиота просыпаться и твердил что-то о ярмарке. Ну и назойливые же здесь слуги!

И, лишь подумав так, Эллиот внезапно всё вспомнил. В том числе и то, что белокурый мальчишка на самом деле его слуга, хотя он вовсе не мальчишка… Даже и не слуга, если быть точным! Девушка, играющая роль его юного пажа. Эта мысль заставила Эллиота подскочить, словно ужаленного.

– Что вы здесь делаете?! Одна, в комнате мужчины?

Магнолия насмешливо прищурилась.

– Я бужу вас, сэр. Я Мартин, ваш слуга – запамятовали? Вы вчера меня наняли и сказали, что в награду за усердную службу дадите мне настоящую золотую медаль и имбирный пряник! Вот я и стараюсь!

Эллиот расхохотался, откидываясь назад, на жёсткую подушку и сероватые простыни, издававшие затхлый запах долго пролежавшей в чулане вещи.

– Ничего такого я не обещал! И вам действительно не следовало приходить сюда, в мою комнату!

– Шутите? Вы бы проспали всё на свете!

– Но ваша репутация, мадемуазель…

– Не будьте занудой, – она, убедившись, что Эллиот окончательно проснулся, отошла в сторону и уселась на стул, закинув ногу на ногу. – Моя репутация – не ваша забота! Кстати, вчера что-то вы были не слишком озабочены сохранением моего доброго имени, когда звали меня в вашу комнату, чтобы обсудить маршрут!

Эллиот открыл рот и понял, что возразить ему нечего. Действительно, глупо беспокоиться о её репутации после всего, что уже случилось. Строго говоря, единственное, что мог теперь сделать порядочный человек – это жениться на Магнолии⁶.

– Вчера, по крайней мере, я был одет, – пробурчал он, садясь в постели и бросая настороженный взгляд на Магнолию. Девушка беззаботно сидела всего в нескольких шагах от него и рассматривала верхнюю часть его груди, обнажённую благодаря распахнувшемуся вороту рубашки, с интересом, свидетельствовавшим либо о совершеннейшей невинности, либо об абсолютном бесстыдстве. – Вы не должны меня так разглядывать! – возмутился Эллиот, принимаясь стремительно застегивать пуговицы рубашки. Странно; казалось бы, это ей – невинной девушке – следовало бы смутиться, но сконфуженным почувствовал себя почему-то именно Эллиот.

– Почему? Я никогда не видела мужчину, одетого настолько небрежно, а потому, разумеется, мне любопытно. Я и не знала, что у мужчин на груди растут волосы! – промолвила Магнолия с некоторым удивлением, очевидно, обращаясь сама к себе.

– Нет, это уже слишком! Вам не кажется, мадемуазель? Вы ведёте себя неприлично!

– Да, вот как? Когда мужчина разглядывает женщину, никто не говорит ни слова!

– Если бы я заявился в вашу спальню, когда вы облачены всего лишь в ночную рубашку, и принялся разглядывать вас, отпуская сомнительные комментарии, думаю, вы бы тоже почувствовали себя неуютно!

Магнолия, наконец-то, покраснела.

– О, я совсем не подумала, что смущаю вас, сэр! – она вскочила на ноги с выражением искреннего раскаяния на лице. – Мне и в голову не приходило, что мужчины смущаются, когда… когда попадают в такие ситуации. Простите меня, пожалуйста. Вам не нужно помочь одеться?

– Нет! Я справлюсь сам, – добавил Эллиот, испугавшись, что предыдущим резким возгласом мог невольно обидеть девушку. – Лучше отправляйтесь вниз и закажите нам завтрак.

– Я уже заказала, – просияла Мэг.

– Чудесно. Вам, определённо, положена премия в конце месяца, как образцовому слуге! А теперь, не могли бы вы… отвернуться? Или, лучше, выйти из комнаты минут на десять?

– Хорошо. Как вам будет угодно, – кивнула девушка и, встав, послушно вышла из комнаты. Убедившись, что она действительно ушла, Эллиот вздохнул с облегчением и, выбравшись из кровати, принялся торопливо одеваться: как знать, не ворвётся ли снова в его комнату эта взбалмошная мадемуазель?

Но Мэг сдержала обещание и вернулась, когда Эллиот, закончив бритьё, надевал сюртук. В руках она несла поднос со скудным завтраком: заглянув в тарелки, Эллиот хмыкнул.

– Ну, что же, лучше, чем ничего.

Завершив трапезу, он заявил, что немедленно отправится на ярмарку, пока всех приличных лошадей не раскупили. Магнолия, сидя за столом, с большим любопытством наблюдала, как Эллиот, страдальчески морщась, пытается повязать шейный платок. Он никогда не считал себя мастером в этом деле, а сейчас ещё и раненая рука причиняла дополнительные неудобства.

– Вам помочь? – неуверенно спросила Магнолия после третьей его безуспешной попытки. – Правда, прежде я никогда не пробовала…

В таком случае, толку от её помощи не будет. И всё же…

– Да: идите сюда! Сейчас я покажу вам, как это делается… вернее, попытаюсь показать.

Магнолия смотрела на него во все глаза. Наконец, проследив за ещё несколькими не слишком удачными попытками Эллиота, она поняла, что требуется сделать, и, привстав на цыпочки – молодой человек был заметно выше неё, миниатюрной и изящной, макушка Мэг едва доставала ему до подбородка, – взялась за дело сама.

Всего полминуты – и Эллиот уже потрясённо разглядывал в маленьком пыльном зеркале безукоризненно повязанный шейный платок.

– Ого! – вырвалось у него. – Невероятно! А может, вас действительно стоит нанять камердинером? Вы управляетесь с шейным платком гораздо лучше, чем Альфонс!

– Альфонс? – Магнолия улыбнулась его комплименту. – У вас есть камердинер, которого так зовут?

– Он страшный человек. Готов убить за пятно, посаженное на новый жилет, или заляпанные грязью сапоги! По правде говоря, с ним рядом я почему-то начинаю чувствовать себя чумазым набедокурившим сорванцом. Вот почему я не взял его с собой во Францию: и правильно сделал. Боюсь, беднягу бы хватил удар, если бы он увидел ваш модный головной убор!

Мэг заразительно рассмеялась.

– Он пришёл бы в ужас от моей манеры одеваться! Мне и самой немного стыдно, что ваш слуга одет столь нелепо, но, к сожалению, это единственный наряд, который мне удалось раздобыть.

– Я посмотрю, нельзя ли подыскать для вас что-то… более презентабельное. Так, руку перевязывать сегодня не буду: она мне ещё пригодится, – Эллиот рассеянно пошевелил пальцами правой руки и легонько поморщился. – Что ж, я пойду: а вы оставайтесь в гостинице и дожидайтесь меня! Не думаю, что здесь вам угрожает какая-то опасность, но, всё-таки, лучше не покидайте без необходимости свою комнату. И я могу быть уверен, что вы не сбежите в моё отсутствие?

Магнолия безмятежно улыбнулась.

– Если бы я хотела сбежать, то уже бы это сделала! Не волнуйтесь. Я нахожу, что в кровати спать гораздо приятнее, чем в хлеву или в каком-нибудь сарае, и что предпочтительнее питаться трижды в день и ехать верхом. Так что не переживайте, я никуда не денусь!

– Хочется верить! До свидания, Магнолия… Мэг.

– Не задерживайтесь, сэр: нам ещё предстоит долгая дорога. Не пейте слишком много и не связывайтесь с сомнительными личностями! Да, и следите, чтобы у вас не украли деньги!

– Хватит, Мэг, довольно: вы изображаете моего слугу, а не ворчливую жену! – со смехом откликнулся Эллиот. – Обещаю вам, что буду вести себя благоразумно.

– Вот и прекрасно, – кивнула девушка, и, Эллиот, улыбаясь, покинул комнату, оставив Мэг одну.

⁵Камердинер – слуга при господине в богатом дворянском доме. Занимался уборкой комнаты хозяина, чисткой одежды, обуви и т. п.

⁶Английское общество в то время было свято убеждено, что, если оставить незамужнюю девушку наедине с мужчиной хоть на пять минут (тем более, в запертой комнате), то случится нечто ужасное. Вот почему незамужней девушке было дозволено проводить время с мужчиной лишь в обществе компаньонки.

ГЛАВА 3

Вскоре они продолжили путь, на сей раз оба – верхом. На фоне великолепного Везувия неказистая серая лошадка неопределённой породы, приобретённая Эллиотом для Мэг, смотрелась еще более невыигрышно, однако, как счёл молодой человек, для слуги подходила идеально. Невзрачная внешность Фиалки – так звали кобылу – компенсировалась её добродушием и понятливостью. Эллиот, исподволь поглядывая на ехавшую рядом девушку, читал на её лице искреннюю радость, находившую отклик в его сердце. Удивительно, как мало нужно некоторым для счастья!

Эллиот постарался заодно обновить гардероб своего «слуги», в чём не сильно преуспел, ошибившись с размером. Единственной вещью, подошедшей Мэг, оказалась шляпа, на которую девушка с радостью заменила свою собственную бесформенную шапку-берет. Мэг утешила молодого человека заявлением, что, как только у неё появится свободное время, перешьёт вещи, подогнав их под свой размер.

В прекрасном настроении они покидали пределы Нижней Нормандии, направляясь в сторону Анжера. Под ярким весенним солнцем, среди бесчисленных яблонь, щеголявших восхитительным кружевным узором белоснежных цветов, Эллиот и Мэг преодолевали милю за милей, любуясь потрясающими видами. Мэг смотрела по сторонам весело, словно маленькая птичка, радующаяся весне и солнцу, и Эллиот решил воспользоваться прекрасным настроением девушки.

– Поразительно красиво! Вы выросли здесь, в Нормандии, мадемуазель?

Рассеянный взгляд Мэг, остановившись на Эллиоте, стал задумчивым. Девушка ответила не сразу:

– Нет. Я росла в другом месте, а в Нормандию приехала совсем недавно. Но этот край уже успел меня покорить!

Должно быть, сообразил Эллиот, она переехала к дяде в Нормандию после смерти родителей. Неудивительно, что Магнолии не хочется говорить о своём детстве: тяжело остаться сиротой, но вдвойне ужасно попасть под опеку такого человека, как её дядя, который воображению Эллиота рисовался свирепым чудовищем.

– Я мало где бывала: дядя предпочитает держать меня взаперти. Но скоро всё изменится, и я смогу поехать туда, куда мне захочется! А вы, наверное, видели много разных стран?

– Не так уж много. Я покидал Англию во время войны, но, как вы понимаете, не мог уделять должного внимания красотам чужих стран.

Магнолия повернулась к нему с нескрываемым волнением.

– Вы участвовали в битве при Ватерлоо? – выпалила она с чувством, близким к благоговению, взирая на Эллиота так, словно он был Персеем, победившим злобную горгону Медузу. Или Гераклом, одолевшим ужасную лернейскую гидру.

– Нет, – с некоторым смущением ответил он. – С меня хватило войны на Пиренейском полуострове.

– Вы были ранены? – взгляд Мэг невольно упал на его руку, вновь висевшую на перевязи через плечо. Эта рана, конечно, не имела никакого отношения к войне, завершившейся несколько лет назад.

– И это тоже. Просто… я был о войне иного мнения, пока не увидел её вблизи: мои глупые юношеские иллюзии очень быстро развеялись. Я-то считал, что это будет чем-то вроде торжественного парада: в великолепных мундирах и под грохот барабанов, с цветами и приветственными криками толпы. Но в действительности… – Эллиот вздохнул, пытаясь отогнать непрошенные воспоминания о крови, смерти и аде, в который ему пришлось ненадолго окунуться. – Почти ничего общего.

Магнолия притихла, будто расшалившийся щенок, вдруг столкнувшийся нос к носу с грозным старым задирой-котом, победителем множества уличных драк.

– Пиренейские войны? – повторила она. – Мне показалось, что вы… слишком молоды для них.

– Это комплимент, мадемуазель? Нет, как раз тогда мне исполнилось восемнадцать лет – и я сразу же отправился на войну, преисполненный радужных надежд. Знаете ли – возможность совершить подвиг, прославиться на века! – Эллиот говорил с лёгким оттенком горечи. – А в итоге я вернулся домой спустя десять месяцев из-за тяжёлого ранения.

– Как хорошо, что вы остались живы! – воскликнула девушка, и, будто устыдившись своей эмоциональности, шутливо добавила: – Иначе мне пришлось бы ночевать в стоге сена, питаться сухарями и идти пешком, – она ласково погладила по шее свою серую кобылу.

– Если рассматривать ситуацию с такой стороны, то, конечно, большая удача, что я не погиб! – засмеялся Эллиот.

И только тогда до него внезапно дошло, о чём они разговаривают с Магнолией.

– Для француженки вы на удивление лояльно относитесь к англичанину и бывшему военному, мадемуазель, – промолвил Эллиот подозрительно.

Мэг предательски покраснела.

– Я… роялистка, – выдавила она. – И не питаю к Наполеону никаких тёплых чувств! И вообще, я против войны. Ненавижу насилие, кровь и смерть! Да и вы не виноваты в том, что вы англичанин.

– Наполовину шотландец, – напомнил Эллиот.

– Ах, да: как я могла забыть! Кажется, шотландцы терпеть не могут англичан, верно? Но для жителей континента что одни, что другие – без разницы. Должно быть, это обидно для вас!

– Скорее, немного раздражает.

– Понимаю! А кто из ваших родителей имеет шотландские корни, мама или отец? Кстати, разве Мередит – не валлийская фамилия?

Эллиот взглянул на неё с заметно возросшим уважением.

– Вы знаете даже про Уэльс? Неожиданная осведомлённость для француженки!

– Среди моих предков были англичане, – девушка внезапно нахмурилась и поспешила вернуться к своему вопросу: – Так что же с вашими шотландскими родственниками?

– Моя мама была родом из Шотландии.

– Она умерла? Ох, я вам соболезную!

– Это случилось давно. Не прошло и года после моего рождения: так что я не знаю, чего был лишён. Быть может, так даже лучше. Я знаю мать только по портретам: судя по ним, она была красавицей. Среди домочадцев ходят слухи, что отец называл её Дикой Розой Шотландии. Наверное, хотел вскружить ей таким образом голову.

– Как романтично, – вздохнула Мэг мечтательно.

«Скорее, банально», -скептически подумал Эллиот.

– Если хотите, мадемуазель, я буду именовать вас «Дикая Магнолия Нормандии», – ответил он как можно более серьёзным тоном.

Мэг снова покраснела. Затем фыркнула.

– Какая нелепость! – воскликнула она. – Не говоря уже о том, что называть так своего слугу – более чем странно, мистер Мередит!

Он усмехнулся.

– Вы, как всегда, правы, мадемуазель. Что ж, я очень рад, что вы не собираетесь преследовать меня из-за принадлежности к проклятому племени англичан! У меня сложилось впечатление, что жителей Британских островов не жалуют ни роялисты, ни бонапартисты. И вчера своим враждебным видом вы лишь подтвердили мою теорию!

– Я сужу о людях по их делам, а не национальности, – в смущении откликнулась девушка.

– И правильно делаете, – кивнул Эллиот.

Некоторое время они молчали. Слышался лишь приглушённый перестук лошадиных копыт и звонкие птичьи трели в кронах деревьев, одетых в нарядные ярко-зелёные уборы листвы.

– Неужели вы совсем-совсем нигде не бывали? – спросила Мэг минут через пятнадцать, не удержавшись. – Вы выглядите, как заядлый путешественник!

– В самом деле? Ну, хорошо, признаюсь, ретивый инквизитор: вы правы, я был в Америке.

– В Америке! – воскликнула Магнолия с восторгом. – Неужели? Вы видели индейцев? А диких мустангов? А хлопковые плантации и чернокожих рабов?

– Боюсь, что на самом деле Соединённые Штаты не столь колоритны, – отшутился молодой человек. – Да, кое-что из перечисленного вами я видел. Мой кузен владеет весьма преуспевающей плантацией в Джорджии; я был у него в гостях.

– И какой вам показалась Америка?

– Невыносимо жаркой и пыльной. Большую часть времени я провалялся в своей комнате, полумёртвый от жары, хотя кузен Джордж уверял меня, что лето прохладное! Я так и не понял, говорил он это серьёзно или же потешался надо мной. Самое удивительное, что ночами в той части страны действительно очень холодно, температура падает сразу на несколько десятков градусов. Это стало для меня большим сюрпризом, когда я решил заночевать возле костра под звёздами!

– И неприятным, должно быть. Как интересно! Хотелось бы мне побывать за океаном хоть раз в жизни! Расскажите ещё что-нибудь, Эллиот, пожалуйста! – воскликнула Мэг с энтузиазмом, и молодой человек, улыбнувшись, подчинился её просьбе.

В разговорах: дружеских, непринуждённых и затрагивавших исключительно отстранённые темы, – дорога показалась Эллиоту и Мэг короче. Путешествовать верхом тоже было гораздо удобнее, чем на своих двоих, и девушка повеселела. Наверное, Эллиота ей послало само Провидение! Кто знает, сколько времени добиралась бы она до Бордо без его помощи! Мэг вспоминала, как в Гавре, подсчитывая по карте расстояние до пункта назначения, с леденящим ужасом понимала, что преодолеть ей предстоит добрых полтысячи километров.

С Эллиотом это уже не представлялось такой страшной и невыполнимой задачей.

Вежливый, добродушный и галантный, он оказался очень приятным спутником. На людях, когда Мэг приходилось прикидываться его слугой, усердным растяпой Мартином, девушка превосходно чувствовала, какую неловкость испытывает мистер Мередит, строго соблюдая субординацию. Видимо, ему, воспитанному и учтивому английскому джентльмену, претило поручать хрупкой девушке благородного происхождения чистить его заляпанные грязью сапоги или выносить ночной горшок (с подобными сугубо личными просьбами, конечно, Эллиот к Мэг не обращался). Но иногда Эллиот явно наслаждался своей ролью «господина». С особым удовольствием он принимал такие услуги, как завтрак, поданный прямо в постель, или по-женски придирчивое отношение Мэг к его внешнему виду. Шейный платок теперь завязывала исключительно она (Эллиот коварно ссылался на боль в раненой руке); Мэг была готова даже включить в свои ежедневные обязанности его бритьё, но молодой человек здраво рассудил, что Магнолия может перерезать ненароком ему горло: не из злых побуждений, но по неопытности.

Однажды (Мэг потом дулась на него весь остаток вечера), на одном из постоялых дворов Эллиот, легонько подтолкнув девушку, взглядом указал ей на служанку, платье которой скорее подчеркивало, чем скрывало пышные формы, и выразительно подмигнул Мэг. От служанки этот красноречивый обмен мнениями между привлекательным джентльменом и его неказистым мальчишкой-слугой не укрылся, и во время ужина она постоянно вертелась возле Эллиота, призывно улыбаясь, покачивая крутыми бёдрами и наклоняясь так низко, что Мэг опасалась, не вывалится ли содержимое декольте девушки на стол. К ещё большему возмущению Мэг, взглянув на неё саму, служанка хмыкнула и глубоким грудным голосом снисходительно объявила, что у неё «худенький маленький мальчик вызывает исключительно материнские чувства» и что его «не мешало бы подкормить».

Мэг не сомневалась, что Эллиоту пышнотелая мадам предложила услуги совершенно другого рода, и утром входила в его комнату с опаской. Но Эллиот, пребывая в полном одиночестве, сосредоточенно брился, заглядывая в осколок зеркала, и вид имел чрезвычайно весёлый и самодовольный: быть может, служанка всё-таки наведывалась к нему ночью.

– Вы всё ещё не жалеете, что связались со мной? – шутливо осведомился Эллиот, уже когда Везувий и Фиалка снова бодро застучали копытами по дороге. – Должно быть, так утомительно ехать верхом часами подряд! А эти унылые постоялые дворы? Не знаю, как обстояли дела у вас, но моя кровать была ужасно жёсткой и неудобной, а кресло шаталось. Я уже молчу о местной еде! Искренне сожалею, мадемуазель, что по моей вине вы вынуждены выносить столь скверные условия!

Девушка рассмеялась.

– Я непритязательна! А вот вы жалуетесь подозрительно много для человека, побывавшего на войне. Вы ведь не какой-нибудь там изнеженный граф!

Эллиот вздрогнул.

– Что, простите? – спросил он рассеянно.

– Конечно, вы не представлялись мне по полной форме, но почему-то мне кажется, что обладатель титула не стал бы воевать на Пиренейском полуострове, гостить в Джорджии у кузена или же путешествовать по Франции в одиночестве.

– Да, -Эллиот улыбнулся. – Графы живут так скучно, не находите? Колесят целыми днями из Палаты лордов в клубы для джентльменов, из клубов – на балы и приёмы, с балов и приёмов – в ветшающие родовые поместья, чтобы узнать, у кого из арендаторов прохудилась крыша, а у кого родился младенец, и из родовых поместий – снова в Палату лордов. Можно застрелиться от тоски!

Мэг нахмурилась, о чём-то размышляя, затем улыбнулась.

– Разве у англичан не принято целыми днями скучать? – ответила она весело. – Я думала, они только и делают, что сидят в гостиной, печально уставившись из окон на дождь, пьют чай и обсуждают короля Георга⁷.

– А как же проводят время французы? – заинтересовался Эллиот.

Мэг, к его удивлению, смутилась.

– Совершенно иначе! – воскликнула она. – Мы не поклоняемся чаю, дождливых дней в году во Франции гораздо меньше, чем в Великобритании, и у нас нет короля Георга, о котором можно рассуждать до бесконечности!

– Понимаю. По-видимому, излюбленное занятие французских девушек знатного происхождения – убегать из дома от угнетателей-родственников!

Магнолия строго сжала губы.

– Это не предмет для шуток, мистер Мередит!

– Эллиот. Простите меня, но это почти единственное, что я знаю о вас, Мэг.

– А больше вам знать ни к чему. Всё равно мы скоро расстанемся! Лучше нам считать друг друга всего лишь случайными попутчиками.

Эллиот кивнул, выражая согласие, но подумал, что не хотел бы остаться в памяти Мэг всего лишь тем, кто сопровождал её из Нормандии в Аквитанию. Магнолия казалась ему живой загадкой. Какое отчаяние могло заставить столь юную, симпатичную и – да простит его Мэг за подобное мнение! – неприспособленную к жизни девушку убежать из дома? Её дядя был жесток с ней? Принуждал Мэг к чему-то настолько ужасному и немыслимому, что она предпочла путешествие пешком через пол-Франции дальнейшему пребыванию с дядей под одной крышей?

Эллиот был знаком с Мэг уже четыре дня, но ему так и не удалось вытянуть из девушки какие-нибудь подробности об её жизни. Что ж, им предстоял долгий путь до Бордо, и Эллиот надеялся, что в дальнейшем узнает о своей удивительной спутнице хоть что-нибудь.

В нескольких десятках миль от Эллиота и Мэг, примерно на полпути между Гавром и Аржантаном⁸ тем временем высокий худощавый мужчина с властным лицом и холодными глазами, остановив коня возле изгороди, соскочил на землю. Его внимание привлекла сцена возле местной кузницы: старик-фермер, крепкий и сильный, невзирая на почтенный возраст, избороздивший его смуглое лицо многочисленными морщинами, распекал плечистого черноволосого парня – похоже, и бывшего кузнецом, – за какую-то провинность. Делая вид, что проверяет, хорошо ли затянута подпруга его лошади, мужчина некоторое время вслушивался в воинственный дребезжащий тенор старого фермера и миролюбиво звучавшие басистые ответы широкоплечего молодца, постепенно уяснив для себя ситуацию: оказывается, подкова одной из лошадей фермера отвалилась всего через несколько дней после визита к кузнецу, и теперь её хозяин выражал вполне обоснованные претензии. Это мало интересовало проезжего мужчину, но он терпеливо дождался момента, пока кузнец принялся осматривать одно за другим копыта смирно стоявшей лошади, и только тогда обратил на себя внимание владельца последней.

Старику всё равно было нечем заняться, пока кузнец заново подковывал кобылу, которую держал ещё один крепкий мужчина, вероятно, работник с фермы. Окинув быстрым взглядом незнакомца, фермер в считанные мгновения составил о нём мнение: изысканная одежда, находившаяся в безупречном порядке, добротная упряжь и великолепный экстерьер коня позволяли предположить, что мужчина небеден и влиятелен. Что-то в его виде сразу же выдавало национальность приезжего: старик не сомневался, что перед ним англичанин. Подозрения его лишь подтвердились, когда незнакомец заговорил: сколь правильной с точки зрения грамматики ни была его речь, в ней слышался явственный и режущий ухо акцент уроженца Британских островов. Фермер чуть прищурился, придавая лицу непроницаемое выражение.

Сначала англичанин перебросился со стариком несколькими малозначащими фразами о погоде и состоянии дорог. Фермер отвечал вежливо, хотя и слышал в сдержанном и ленивом голосе собеседника высокомерную пренебрежительность аристократа к человеку, стоявшему ниже его на социальной лестнице. Незнакомец, разговаривая, почти не смотрел на фермера и постукивал хлыстом по своему сапогу: этот неосознанный жест выдавал его нетерпение и беспокойство.

К делу он перешёл не сразу.

– Я разыскиваю одного человека, – признался англичанин, наконец, впервые за весь разговор заглядывая фермеру в глаза. Тот встретил холодный пронизывающий взор невозмутимо. – Не исключено, что он появлялся в этих местах.

– Что за человек? – старик вынул из кармана трубку и принялся набивать её табаком. – Сами понимаете, здесь бывает много народу!

– Но его, я уверен, вы бы запомнили. Точнее, её. Это молодая девушка со светлыми волосами, бледная, худая и невысокая. Она хромает на левую ногу.

– Девушка? – удивился фермер, выдыхая облачка табачного дыма.

– Да, девушка. Ей около двадцати лет. Дамочка работала у меня служанкой, – лицо незнакомца исказилось мимолётной гримасой ненависти, – и не так давно сбежала, прихватив с собой кое-какие из украшений моей жены. Мне стало известно, что на днях кого-то похожего видели неподалёку, но куда девица направилась дальше – неясно. А мне бы хотелось лично разыскать воровку.

Фермер медленно покачал головой.

– Никаких хромых девиц я не видел, мсье! А ты, Жак? – обратился он к человеку, державшему лошадь. – Видал кого похожего?

Жак отрицательно помотал головой.

– Возможно, она не стала здесь задерживаться. Или отправилась другой дорогой, – неприветливое лицо англичанина стало ещё более угрюмым. Его вид оставшейся без обеда опасной рептилии привел бы в трепет любого смельчака. – Не посоветуете ли вы мне какую-нибудь гостиницу или постоялый двор, где я мог бы остановиться?

– Конечно, мсье, – выслушав указания фермера, высокий англичанин, от взгляда которого дрожь пробирала до самых костей, вскочил в седло и, хлестнув коня, вскоре скрылся из виду.

Фермер смотрел ему вслед задумчиво, рассеянно вертя в пальцах соломинку. Он не только видел описанную незнакомцем девушку, но и даже разрешил ей переночевать у себя на конюшне. Правда, девушка была переодета пареньком, но старику не составило труда разгадать её обман, хотя он не подал о том и вида. Изящные ухоженные руки выдали юную мадемуазель, представившуюся «Мартином»: они никак не могли принадлежать обычному помощнику конюха. Но, девушку отличали приветливость и доброта; кроме того, её французский оказался настолько безупречен, что едва не ввёл фермера в заблуждение относительно происхождения мадемуазель. И совсем другое впечатление производил сегодняшний гость из-за пролива.

Старик-фермер ненавидел англичан большую часть своей жизни, но этот мужчина не понравился ему особенно. В холодном и цепком взгляде серых глаз незнакомца чудилось что-то змеиное. А его слова о «служанке-воровке» никак не могли быть правдой.

Все симпатии старого фермера были на стороне «Мартина» (разумеется, его наследственная неприязнь к англичанам не могла распространяться на очаровательную девушку, попавшую в беду). В том, что она попала в беду, сомневаться не приходилось, достаточно было лишь один раз взглянуть на её преследователя. Фермер от всей души пожелал «Мартину» ускользнуть от разыскивавшего её неприятного типа.

Эймери в прескверном настроении обустраивался на ночлег в убогой местной гостинице. Куда подевалась проклятая девчонка? Её видели в Гавре, затем – неподалеку от Ливаро, знаменитого своими сырами. Здесь след Магнолии обрывался. Впрочем, виконт никогда бы не подумал, что его племянница сумеет забраться так далеко. Отправиться во Францию! Девчонка определённо сошла с ума.

Едва только Эдвард Эймери обнаружил исчезновение племянницы, он бросился сломя голову в Гретна-Грин⁹, скандально известное пристанище влюблённых сердец, не нашедших понимания (и согласия на брак) у родных; именно это и помешало ему вовремя перехватить Магнолию в Портсмуте¹⁰ и не дать ей пересечь Ла-Манш. Действия виконта оправдывала обнаруженная им в спальне племянницы короткая записка, в которой Магнолия сообщала, что никогда не станет графиней Мейтленд, потому что решила выйти замуж по любви. Что мог подумать виконт? Правильно: что Магнолия сбежала с каким-то мужчиной, за которого теперь и собиралась выйти замуж «по любви».

Вот почему он пустился в погоню за девушкой и её воображаемым кавалером в Шотландию: ведь именно туда стремились многочисленные пары, желающие вступить в брак без лишних проволочек, что позволяло более лояльное шотландское законодательство. В представлении Эймери, его племянница была так глупа, что какому-нибудь охотнику за приданым не составило бы труда обвести её вокруг пальца, выдав свою алчность за искреннюю преданность и любовь. А если худшие подозрения виконта верны, все его планы пойдут прахом. Лорд Мейтленд не женится на девушке с загубленной репутацией; разрыв помолвки станет не только его правом, но и долгом… Если, конечно, граф обо всём узнает.

Или же виконту удастся вовремя найти своенравную племянницу и вернуть её домой, пусть даже придётся для этого связать Магнолию, как поросёнка, которого несут на убой, и тащить её силой.

Правда, виконт не мог понять, почему возлюбленный увёз Мэг во Францию, а не в Шотландию. И почему девушку в Портсмуте, в Гавре и в Ливаро видели одну, без сопровождающего (у Магнолии достало ума переодеться юношей, но очень светлые волосы и заметная хромота всё равно выдавали её с головой). Так может, виконт всё-таки ошибся? Но, с другой стороны, разве Магнолия – тихая, робкая и запуганная – решилась бы убежать из дома одна? Вряд ли девушка осмелилась бы отойти хоть на десяток шагов от границ владений дяди!

Но факт оставался фактом: девушка в одиночестве бродила по Франции. Глупая девчонка, вероятно, даже не осознавала, насколько это опасно; виконт подозревал, что Мэг направляется в Аквитанию, к тёте со стороны матери, и вёл поиски в соответствии со своей догадкой. Но после Ливаро Мэг словно сквозь землю провалилась. Что ж; если девчонку ограбили, убили или же продали в один из борделей, она виновата сама.

Виконт выругался сквозь зубы. А затем услышал всего в нескольких шагах от себя низкий мужской голос, неожиданно угодливый и подобострастный:

– Мсье… Я хотел бы с вами поговорить с глазу на глаз.

Обернувшись, виконт упёрся взглядом в широкоплечего и рослого молодого мужчину, показавшегося ему знакомым. Мгновением позже он понял, что это местный кузнец: тот самый, что присутствовал при его непродуктивной беседе со стариком-фермером. Виконт, вздёрнув подбородок, уставился надменным взглядом на неожиданного гостя.

– У нас с вами могут быть какие-то общие дела? – спросил он самым своим холодным тоном.

– Возможно, – кузнец хитро ухмыльнулся. – Быть может, я смогу кое-что вспомнить… если увижу пару-другую монет.

– Хотите сказать, что видели девушку? – насторожился виконт. – Собственно говоря, это всё, что было мне нужно от вас узнать. Можете быть свободны!

Но кузнец покачал головой.

– Я не говорил, что видел девушку. Я знаю кое-что, что вас наверняка заинтересует, но…

– Но просто так говорить ничего не собираетесь, – рот Эймери искривился в презрительной гримасе. – Хорошо. Получайте, – он выложил перед собой четыре монеты, затем несколькими последовательными резкими движениями кисти переправил их на другой конец стола. – Ну, так что у вас за сведения для меня? Надеюсь, они окажутся достаточно важными, – он в упор глядел на кузнеца, собиравшего монеты, так долго и пристально, что тот, в конце концов, неуютно поёжился и отвёл глаза.

– Такую девушку, как вам нужна, я не видел, – промолвил тот. – Но зато недавно здесь обретался белобрысый паренёк. Он хромал на левую ногу.

Виконт кивнул.

– Мерзавка вполне могла переодеться мальчишкой. Когда найду, непременно сверну ей шею!

– Огюст соврал вам, мсье: он тоже видел этого мальчишку, даже приютил у себя на ночь. Просто он терпеть не может англичан, поэтому не стал вам ничего говорить!

– Вижу, что ты об англичанах другого мнения… По крайней мере, об англичанах при деньгах, – лорд Эймери усмехнулся. – Превосходно! Расскажи мне ещё что-нибудь об этой хромой девчонке. Она была одна?

– Одна. Она пошла в сторону… – кузнец стал обстоятельно излагать всё, что было ему известно о Мэг, миновавшей деревню всего несколькими днями ранее.

⁷ Георг IV – король Великобритании и Ирландии с 29 января 1820 года по 26 июня 1830 года. Фактически возглавлял страну гораздо раньше, с рубежа веков, из-за психической болезни отца, Георга III. Обсуждали же все, в основном, нездоровье Георга III.

⁸ Гавр, Аржантан – города на севере Франции, в регионе Нормандия. Гавр знаменит своим портом.

⁹ Совершеннолетними в Англии в то время считались люди, достигшие двадцати одного года. Если же несовершеннолетний хотел вступить в брак, ему требовалось разрешение родителей/опекуна. Но это касалось только Англии, Ирландии и Уэльса – в соседней Шотландии были уже совсем другие законы. Юноши и девушки там могли вступать в брак, не спрашивая ни у кого разрешения, соответственно, с 14 лет и с 12 лет. Для этого было достаточно в присутствии свидетеля назвать друг друга супругами. Поскольку деревня Гретна-Грин была первым населённым пунктом по ту сторону границы на дороге из Лондона в Шотландию, она стала популярным местом, где несовершеннолетние влюблённые могли заключать брак в обход английского закона.

¹⁰ Портсмут – город и порт на юге Великобритании.

ГЛАВА 4

– Как вы считаете, правда ли, что Людовик XIV мылся за всю свою жизнь всего лишь два раза? – снова принялся поддразнивать девушку Эллиот. Порой он шутливо принимался доказывать Мэг, что англичане, как нация, превосходят французов: Эллиоту нравился упрямый огонёк, вспыхивавший в такие минуты в глазах девушки, а оживлённые споры скрашивали дорогу, к обоюдному удовольствию.

Но сейчас ему не удалось добиться желаемого: ответные чувства Мэг оказались вполне искренними.

– Два раза? – ахнула она. – Не может быть! Всего лишь два раза в жизни?!

– Наверное, это были какие-то особо знаменательные дни его жизни. Например, крестины и свадьба.

– Бедные его придворные, – сочувственно промолвила Мэг. – Я имею в виду, – она вдруг смутилась, – это же… так негигиенично!

– О, не жалейте их! Они и сами пахли ничуть не лучше, уверяю. В те времена в Европе царила полная антисанитария!

– Наверное, поэтому тогда так часто вспыхивали эпидемии, – задумчиво кивнула Магнолия. – Да уж, это так странно, – она пожала плечами, подумав, какой ужасно грязной и неряшливой чувствовала себя, не имея возможности помыться со времени своего побега из дома. На второй же вечер их совместного путешествия Эллиот, как истинный джентльмен, предоставил в распоряжение Магнолии приготовленную специально для него ванну. Правда, Мэг немного беспокоили мысли, что Эллиот просто-напросто испытывал чувство брезгливости, находясь с ней рядом. – Не представляю, как женщинам мог нравиться Людовик XIV, если то, что вы сказали – правда!

– Почему же: именно это очень легко объяснить! Он король Франции. С давних пор высокие титулы действуют на женщин магически, – Эллиот скептически повёл плечом.

– На меня бы не подействовал, – упрямо надула губы девушка. Эллиот запоздало сообразил, что мог обидеть Магнолию неосторожным замечанием. Да, наряд Мэг даже его иногда заставлял забывать, что рядом с ним особа противоположного пола! Что поделать; Мэг действительно обладала мальчишеской фигурой, а в седле держалась, словно амазонка.

– Я хотел сказать, на некоторых женщин, – поправился Эллиот. – Согласитесь сами: у короля было немало фавориток! Он пользовался бешеной популярностью среди дам.

Мэг недовольно хмыкнула и, как показалось Эллиоту, пробормотала: «несчастный ловелас!»

– Лучше бы он уделял больше внимания своей жене, – заметила она назидательно.

– Браки особ королевской крови не предполагают супружеской нежности и любви. Это браки по расчёту! Для удовольствия короли заводят фавориток.

Мэг поморщилась.

– Отвратительно! – решительно изрекла она. – Нет ничего хуже, чем быть навязанной кому-то!

– С политической точки зрения, такие браки весьма выгодны. И… согласитесь, что даже брак по расчёту может перерасти в союз двух уважающих и искренне любящих друг друга людей!

– Думаю, это скорее исключение, чем правило! Лично мне было бы очень неприятно знать, что как женщина я совершенно безразлична моему мужу, даже если наш брак выгоден с какой-нибудь ещё стороны, и что он ищет общества других девушек!

– Ни одной женщине это бы не понравилось. Но, беда в том, что не все мужчины – примерные семьянины, и, кроме того, выбранная по политическим соображениям жена может не соответствовать вкусам своего супруга.

– И поэтому следует подыскать себе фаворитку по душе, – скептически произнесла Мэг.

– Некоторые мужчины весьма любвеобильны, даже короли. Что Генрих IV, что Людовик XV; да и Людовик XIV, о котором мы с вами заговорили, вовсе не опозорил, с этой точки зрения, династию Бурбонов.

Эллиот задумался об одной из фавориток короля-солнца, Луизе де Лавальер¹¹. Интересно, сравнивали ли когда-нибудь с ней Магнолию? Мадемуазель де Лавальер тоже прихрамывала после неудачного падения с лошади и тоже была изящной блондинкой, худенькой и хрупкой. И, тем не менее, она сумела покорить короля Франции. Мэг же, бесспорно, была не менее красивой и интересной девушкой, чем Луиза: Эллиот улыбнулся, подумав, что перед её чарами Людовик XIV никак не сумел бы устоять.

Обаяние девушки уже начало распространяться и на самого Эллиота. Ему Мэг казалась озорной девочкой, за внешней кротостью которой скрывалась проказливая натура игривого щенка. Но, пожалуй, иначе, чем как к очаровательному ребёнку, он к ней не относился: слишком юной и невинной выглядела Магнолия, чтобы думать о ней, как о взрослой женщине. Да ещё и её наряд…

– Эллиот! – ворвался в его мысли мальчишески-звонкий голос Мэг. – У вашего Везувия что-то с подковой.

– Да? – повернул Эллиот голову в её сторону. Девушка, остановив Фиалку, внимательно разглядывала отпечатки копыт, хорошо различимые на влажной полосе песка вдоль берега ручья, через который они только что перебрались. Мэг ехала немного позади Эллиота, потому и обратила внимание, что следы его коня выглядят необычно.

– По-моему, он потерял подкову с правой передней ноги.

Эллиот незамедлительно спешился.

– Вы правы, – убедившись в правоте девушки, он опустил ногу коня. Везувий отнёсся к осмотру с редкостным благодушием, хотя, будь на месте Эллиота кто-нибудь другой, без жертв бы не обошлось. – Как несвоевременно! Нам придётся искать кузнеца, чтобы он подковал Везувия. Хорошо ещё, что вы заметили вовремя, пока он не поранил ногу и не захромал! Но, теперь нам придётся ехать медленнее и осторожнее…

– И как можно скорее отыскать кузнеца, – кивнула Мэг. – Не думаю, что с этим возникнут какие-нибудь сложности.

– И всё-таки, мы потеряем время, – Эллиот помрачнел.

– Не беспокойтесь! Где была бы я сейчас, если бы шла пешком, как и прежде?

Но бодрое замечание девушки не развеяло угрюмости Эллиота.

– Подковать его будет тем ещё развлечением! Везувий терпеть не может, когда с ним что-то делают. Однажды он укусил ветеринара, который осматривал его поцарапанное веткой плечо. Всех людей, кроме меня, он воспринимает, как заклятых врагов… кстати, поразительно, что для вас он сделал исключение! Вы на удивление хорошо с ним ладите.

– Он настоящий английский джентльмен! – рассмеялась Мэг. – Как и вы!

– Не припомню, чтобы я когда-либо кусал докторов!

– Возможно, у вас ещё всё впереди. Почему бы нам не пройтись немного пешком? И Везувию так будет полегче, и нам с вами полезно размять ноги. Погода сегодня прекрасная!

Погода радовала их уже не первый день. С самого дня встречи Эллиота и Мэг солнце лишь изредка заходило за облака, всё остальное время щедро одаривая окрестности почти по-летнему жаркими лучами. Сегодняшний день не стал исключением. Мэг наслаждалась вынужденной прогулкой; Эллиот не испытывал такого же искреннего восторга, так как в последнее время плачевно мало ходил пешком, что вскоре дало о себе знать. Мэг не преминула это отметить:

– Вам нужно чаще гулять пешком, иначе вы потеряете форму, и ни одна леди на вас не взглянет!

– Превосходная мотивация, – отозвался молодой человек, лишь удивляясь оживлённому и бодрому виду Магнолии. Очевидно, даже повреждённая нога не мешала ей получать удовольствие от ходьбы. – Но, с другой стороны, это даст мне возможность вздохнуть спокойно. А то повсюду эти влюблённые леди!

Мэг усмехнулась, но не стала его поддразнивать, флиртуя, как это сделала бы почти любая из знакомых Эллиоту хорошеньких женщин.

– Раньше у нас жил кот, Рыжик… Ужасно ленивый и толстый. Иногда мне казалось, что ему лень дойти до миски с едой! Но, конечно, миска с едой была одним из тех немногих мест, куда он всё-таки отправлялся время от времени. Я бы даже сказала, что это был его излюбленный маршрут!

Эллиот заметил: Магнолия, вспомнив о своём коте, погрустнела. Быть может, он умер недавно, и девушке всё ещё тяжело об этом вспоминать. Эллиот поспешил перевести разговор в другое русло:

– У меня складывается впечатление, что все коты по своей природе – лентяи. Ну, может, за редкими исключениями! А вот в собаках жизнь так и бьёт ключом! У меня был пёс… – Эллиот принялся рассказывать девушке о многочисленных проделках и проказах Пирата – чёрного, лохматого и чрезвычайно жизнерадостного пса, чью бурную жизнь переполняли разнообразные события.

Рассказав пару историй, Эллиот умолк: вспомнил, как, собственно, Пират появился в его доме.

Эллиот, совсем ещё мальчишка, однажды, катаясь верхом по окрестностям, нашёл метрах в двухстах от деревни щенка: беспомощного, жалобно поскуливавшего, с застывшим на морде выражением поистине человеческого отчаяния. Как и большинство детей его возраста, Эллиот, убедившись, что щенок всеми забыт и покинут, схватил его в охапку и отвёз домой. У него были серьёзные опасения насчёт того, согласится ли отец оставить щенка, ведь чаще всего тот пребывал в угрюмом расположении духа, порождённом чередующимися приступами подагры и загрудинных болей: возраст отца подходил к сорока пяти, и при том образе жизни, что он вёл, невозможно было сохранить здоровье. К сожалению, плохое самочувствие самым непосредственным образом отражалось на настроении отца; его всегда нелёгкий характер с годами становился только хуже. И как он мог отреагировать на известие о собаке, Эллиот не знал. Отца, определённо, не растрогает милая мордочка щенка и его забавные треугольные уши: правое – стоячее, и левое – наполовину обвислое, как это бывает у щенков овчарки до определённого возраста.

Но Эллиоту посчастливилось застать отца в хорошем расположении духа. Тот удовлетворённо разглядывал лежавшее в продолговатом футляре, обтянутом вишнёвым бархатом, красивое колье с тёмно-красными, словно капли крови, камнями. Как мал ни был Эллиот в то время – ему ещё даже не исполнилось девяти лет, – он прекрасно знал, что украшение предназначено для любовницы отца. В доме, полном слуг, невозможно утаить что-либо от любопытного восьмилетнего мальчика, а похождения хозяина всегда были излюбленной темой для обсуждения и сплетен среди прислуги. Вот почему и Эллиот, и его старший брат, Фергус, знали обо всех любовных интригах отца больше, чем бы им хотелось.

Тогда, глядя на отца – полного, вспотевшего, с багровым лицом, которое начиналось сразу же от плеч, минуя шею, – Эллиот не мог понять, что же находят в нём женщины. Конечно, в восемь лет у него имелись весьма приблизительные представления о взаимоотношениях между полами, но из того, что знал Эллиот, следовало: девушки хотят, чтобы их избранник был молод, строен и красив. Ни одно из этих определений отцу Эллиота не подходило, и всё-таки, любовниц у него было столько, что хватило бы на нескольких мужчин.

Смутно Эллиот догадывался, что ответ на вопрос о причинах успеха отца у женщин кроется в лежавшем на столе футляре, обтянутом бархатом… и многих других, ему подобных. Но в тот момент это интересовало Эллиота в меньшей степени. И, хотя обычно содержанки отца вызывали у него неприязнь, тогда он не мог не признать, что и от них всё же иногда бывает польза. Например, одна из них вызвала у отца такой подъём настроения, что он без всяких сложностей и проволочек позволил Эллиоту оставить щенка, предупредив, правда, что мальчику самому придется ухаживать за псом.

Фергус тоже привязался к собаке, но Пират всё-таки знал, чей он. Эллиот не возражал, если брат хотел поиграть с Пиратом или вывести его на прогулку, но Фергус хорошо понимал, что это собака Эллиота. И тогда ему тоже захотелось завести щенка – своего собственного.

Но, по какой-то причине – возможно, у отца после весёлой встречи с друзьями разыгралась подагра, или же ему не удалось добиться благосклонности очередной красавицы полусвета, – он отказал Фергусу, заявив, что тому не подобает нянчиться с собаками. На вполне обоснованное заявление Фергуса, что Эллиоту он позволил взять щенка, отец, хмыкнув, ответил, что ни к чему превращать дом в псарню и что у Фергуса есть дела поважнее, чем возня со слюнявыми щенками. Больше Фергус спорить не стал: знал, что это бесполезно. На Эллиота он не рассердился: ведь тот не был виноват в принятом отцом решении. Но, всё же, Эллиот почувствовал, как между ним и братом словно бы туго натянулась незримая струна… Это был один из первых моментов, когда Эллиот не сомневался: отец относится к ним с братом по-разному. Речь не шла о том, что кого-то он любил больше, а кого-то – меньше; просто Фергуса он постоянно мучил какими-то требованиями и заваливал скучными делами, в то время как Эллиот оставался предоставлен самому себе.

В Фергусе он видел своего наследника, а в Эллиоте – всего лишь следующего в очереди, «запасной вариант».

В тот день ещё был очень далек момент, когда отношения между братьями станут похожими на путаницу бесчисленных туго натянутых и переплетённых струн… и когда – ещё чуть позже – все эти струны разом лопнут.

Нет; тогда Эллиот сказал Фергусу в утешение, что тому всего лишь не повезло обнаружить отца в скверном настроении, и что брат может играть с Пиратом, когда и сколько пожелает. Но история с Пиратом стала только одной из многих капель яда, постепенно отравлявшего дружбу между братьями.

Всё это, конечно, Эллиот не собирался изливать на Мэг: есть вещи, о которых лучше не распространяться. К счастью, с Пиратом часто происходили забавные истории: их запаса хватило на всю дорогу до ближайшей кузницы.

О брате Эллиот не упомянул ни разу.

Как и предвидел Эллиот, его жеребцу отнюдь не понравилось, что кто-то осмеливается посягать на его священную особу. Но что по-настоящему удивило молодого человека, так это внезапное и решительное вмешательство Магнолии.

Некоторое время девушка, стоя в сторонке, ограничивалась тем, что наблюдала, как беспокойно взбрыкивает и фыркает Везувий, скашивая налитые кровью глаза на любого, кто к нему приближался. Затем, когда Везувий с неистовым ржанием взвился на дыбы, невзирая на то, что на нём повисли сразу трое крепких мужчин, Мэг не выдержала и, велев всем отойти, бесстрашно приблизилась к коню.

Только что пытавшиеся удержать отчаянно рвущегося скакуна мужчины проводили хрупкого «мальчишку» пренебрежительными ухмылками. Эллиот следил за Мэг с беспокойством: хотя обычно она прекрасно ладила с Везувием, последний сейчас был слишком разгорячён и взволнован, а потому мог выкинуть какую-нибудь скверную штуку. Эллиот хотел остановить девушку, сказать, что справится с конём сам… но Мэг уже приблизилась к морде Везувия и принялась ласково водить рукой по его длинной шее и шелковистой гриве, одновременно что-то негромко объясняя коню. Странно, но Везувий слушал её слова: слишком тихие, чтобы можно было разобрать, что именно говорит Мэг. Наконец, когда конь полностью успокоился, Мэг уверенно заявила, что теперь можно его подковывать: и Везувий стоял, не шелохнувшись, всё время, пока кузнец прилаживал подкову на его копыто. Мэг не переставала, обхватив коня за шею, что-то ласково шептать ему на ухо.

Когда всё было закончено, кузнец и его помощники разразились удивлёнными и восхищёнными возгласами в адрес Мэг. Девушка в ответ лишь улыбнулась и скромно промолвила, что с лошадьми знакома с самого детства, а потому прекрасно их понимает, так же, как и они – её. Эллиот едва не рассмеялся, глядя, как изящная аристократка держится, словно потомственный конюх.

– Ваш конь, сэр, – чопорно объявила Мэг, подводя Везувия к Эллиоту. Тот рассеянно потрепал жеребца по холке.

– Как вам это удалось? – спросил он чуть позже, когда они уже оставили деревушку позади. – Я боялся, что Везувий вас растопчет! Просто чудеса!

– Ерунда, – на лицо Мэг вернулось смущённое выражение: она всегда очень стеснялась, если кто-то начинал ею восхищаться. – Действительно, я много времени провожу с лошадьми, и поэтому хорошо их знаю. Везувий боялся и нервничал, вот и всё. Я объяснила ему, что ничего страшного не случится, наоборот, подковать его хотят для его же блага!

– И он вас послушал?

– Конечно, – удивлённо произнесла Мэг. – Лошади ведь понимают всё, что им говоришь! Особенно такие умные и славные, как ваш Везувий. Или как ты, Фиалка, – Мэг ласково погладила свою кобылу.

Эллиот не знал, чему удивляться больше. Странным, но, как он чувствовал, совершенно справедливым рассуждениям Мэг или же её заявлению, будто бы Везувий боялся. Жеребец, когда на нём повисли, пытаясь удержать, трое дюжих мужчин, напоминал вырвавшего из преисподней злобного демона, но никак не испуганного коня. Эллиот полагал прежде, что Везувию просто не нравится, когда кто-то посторонний к нему прикасается, – подобное свойственно не только лошадям, – но слова Мэг заставили его задуматься.

– И вы, действительно, с самых ранних лет общаетесь с лошадьми?

– Да, хотя и не так, как подумал кузнец, – Мэг рассмеялась. – Чистить стойла и выносить навоз мне никогда не приходилось! Но на своего пони я впервые села, когда мне было три года. А до этого я любила кататься вместе с папой на его коне.

У Эллиота перехватило дыхание. Он ни за что бы не позволил своей любимой дочери сесть на пони в трёхлетнем возрасте! Правда, сам он начал брать уроки верховой езды в четыре – немногим позже, – но ведь он был мальчиком… будущим мужчиной.

– А это не слишком рано? – спросил он осторожно.

– Наоборот, это самый удачный возраст для начала занятий! Дети очень легко всему учатся, а мой пони был спокойным и смирным. Мы с ним замечательно проводили время! Конечно, мама немного беспокоилась, потому что все женщины переживают за своих детей, но согласитесь: непоседливому ребёнку, чтобы найти опасность, необязательно забираться на пони.

– Да… как говорит один мой друг, проще выполнить просьбу ребёнка, чем пытаться его переубедить!

– Совершенно верно! Так что, как видите, я не солгала нашему другу-кузнецу, у меня действительно большой опыт общения с лошадьми.

– У вас какой-то особый дар – великолепно их понимать! Как могло получиться, что вы упали с лошади? – задал вопрос Эллиот прежде, чем успел осмыслить свои слова, и мгновенно раскаялся, заметив, как улыбка сбежала с лица Мэг, превратив его в непроницаемую маску. – То есть, я хотел сказать… Мне это кажется таким невероятным… При вашем умении обращаться с лошадьми, – пробормотал он смущённо.

– Как я уже говорила, это моя вина, – ответила Мэг спокойно. Девушка снова улыбнулась, но на сей раз улыбка вышла горькой. – Я была очень расстроена… целиком охвачена эмоциями. Мне не следовало садиться на лошадь тогда. Я плохо контролировала даже себя, не говоря уже о лошади. Странно, что в тот день я не сломала себе шею.

Больше Мэг не добавила ничего, и Эллиот не настаивал на продолжении. Есть вещи, о которых люди предпочитают не говорить… во всяком случае, не с теми, с кем знакомы меньше недели.

В ту ночь Мэг долго не могла уснуть. Не потому, что постель казалась ей неудобной – Мэг действительно была неприхотлива, и к своей неказистой комнатушке претензий не имела, – девушке не давали покоя воспоминания. Зачем только Эллиот заговорил об её прошлом? Мэг так старательно отгораживалась от тех дней, горьких и одиноких, не позволяя прошлому отравлять ещё и её настоящее. Но вопросы Эллиота пробили брешь в плотине, сдерживавшей полноводную реку воспоминаний.

В тот злополучный день – когда Мэг сломала ногу, – её дядя, в доме которого девушка жила уже четыре долгих и тоскливых года, снова впал в отвратительное настроение.

Пожалуй, настроение виконта Эймери редко бывало хорошим. Его радость способно было вызвать какое-нибудь несчастье соседей или знакомых; однажды виконт радовался, когда на скачках выиграла лошадь, на которую он поставил крупную сумму. Его восторг был настолько велик, что виконт исключительно расщедрился и заказал для Мэг два новых платья: впрочем, учитывая, как быстро росла Магнолия, обновить её гардероб следовало ещё полгода назад. С горем пополам Мэг и мадемуазель Роган кое-как расширили платья девушки в бёдрах и груди, но они ничего не могли сделать, чтобы лодыжки Мэг не торчали из-под подола самым неприличным образом. Потому-то щедрость виконта оказалась очень кстати.

Но большую часть времени виконт оставался угрюм и удручён бесконечными несправедливостями жизни. Мэг старалась в такие минуты как можно реже попадаться дяде на глаза, но, к несчастью, совершенно избегать его она не могла.

Общество Мэг действовало на Эймери отнюдь не умиротворяюще. Мэг была дочерью его младшего брата, которого виконт терпеть не мог; если смерть Томаса и расстроила его, то лишь потому, что в результате пришлось взять в свой дом Магнолию – живое напоминание о ненавистном брате. Особого внешнего сходства между отцом и дочерью не наблюдалось (не была Мэг похожа и на мать, за исключением необычного цвета волос, серебристо-белокурого; говорили, что внешне она – вылитая бабушка с материнской стороны), но и без того виконт при каждом взгляде на Мэг начинал думать о брате, и его настроение портилось окончательно.

Мэг часто задумывалась, почему дядя испытывает к её отцу неприязнь. Может, потому, что братья были полной противоположностью друг другу? Её отец – весёлый, приветливый и дружелюбный. Виконт – мрачный, скрытный и подозрительный. Никаких гостей в его доме не бывало, даже слуги старались в присутствии виконта сделаться как можно незаметнее. Мэг с тоской вспоминала вечера в родительском доме, полные смеха, веселья и теплоты, визиты друзей и собственные поездки в гости. В особняке дяди же словно навеки поселилась ледяная зима, убивающая всё живое и радостное.

Мэг была слишком юна, чтобы знать: причинами для неприязни к другому человеку в большинстве случаев являются зависть или ревность. Также Мэг понятия не имела, что Эдвард Эймери в ту далекую пору, когда он был ещё не виконтом, а всего лишь маленьким мальчиком, безумно раздражали и злили бесконечные «сюсюканья» родителей с младшим братом. Какой прекрасной была жизнь до тех пор, пока в доме не появился этот вопящий пухлый младенец! Контраст оказался слишком разительным, чтобы будущий виконт его не заметил.

Да, этого Мэг не знала, но зато догадывалась о другой причине нелюбви дяди к отцу. Последний занимался коммерцией – совершенно неподобающей, как думают многие, деятельностью для джентльмена, и, должно быть, именно поэтому дядя его презирал. Но что оставалось делать её отцу, если он был только младшим сыном в семье? Существовать на жалкое содержание, выпрашиваемое у брата? А как удачлив он был в делах: всего за два года Томасу Сандертону удалось разбогатеть, а в последующем он лишь приумножил свои богатства.

Возможно, виконт не только презирал брата, избравшего участь торговца, но и завидовал его успеху. Сам он, как понимала Мэг, время от времени испытывал финансовые затруднения. В такие недели он начинал поглядывать на неё – унаследовавшую после смерти родителей огромное состояние – особенно неприветливо. Иногда взглядами он не ограничивался, а принимался вслух выражать переполнявшие его чувства. Но никогда прежде он не заходил так далеко.

Мэг бессильно кусала губы, слушая пространную речь дяди о том, как не повезло ему с братом. Томас Сандертон запятнал презренной коммерцией фамильный герб, и теперь виконт вынужден терпеть на себе косые взгляды окружающих. Быть братом какого-то торговца! Как унизительно! А каким себялюбивым, заносчивым и попросту невыносимым был Томас! Не брат, а наказание, по мнению виконта. Томасу следовало бы родиться не в семье аристократа, а в каком-нибудь балагане, где ему самое место.

Наконец, дядя даже имел наглость пожалеть Магнолию: какое-де, несчастье – быть дочерью столь низко падшего человека!

Обычно Мэг не отвечала на оскорбления и упреки, отчасти из-за своих робости и застенчивости, отчасти потому, что чувствовала: дядя намеренно пытается её спровоцировать. Но выносить столь ужасную и несправедливую ложь она не могла. Её папа был самым замечательным человеком на свете! А мама – вовсе не расчётливая дамочка, согласившаяся стать женой Томаса только из-за его денег!

Виконта потрясло, что Магнолия – это запуганное и тихое существо – осмеливается ему возражать, даже приказывает ему прекратить оскорблять её родителей! Но шок его длился недолго, а затем Эймери впервые ударил свою племянницу.

Мэг прежде не могла даже подумать, что кто-то способен поднять на неё руку. Особенно – её родной дядя. Для Магнолии до того дня «джентльмен» и «рукоприкладство» были двумя абсолютно несовместимыми понятиями… впрочем, так это осталось и впредь; Мэг просто сделала вывод, что лорд Эймери, несмотря на свой титул, вовсе никакой не джентльмен.

Её щека пылала огнем; перед глазами потемнело на несколько мгновений: виконт даже не пытался сдержать силу. Затем он грозно потребовал от неё извинений: но Мэг не могла заставить себя попросить прощения, хотя и понимала, что дядя может ударить её снова, если она не повинуется. Это он должен извиняться, но никак не Мэг! Когда же он шагнул к ней со свирепым видом, Мэг, словно испуганная мышка, прошмыгнула к двери и бросилась прочь со всех ног. Она сама не помнила, как добралась до конюшни, как дрожавшими руками оседлала одну из кобыл, вытирая слёзы боли и обиды, сбегавшие по щекам. Вскочив в седло, Мэг, невзирая на встревоженные вопросы прибежавшего откуда-то конюха, умчалась прочь безумным карьером, мечтая никогда больше не возвращаться в дом дяди.

Её желание едва не исполнилось. К счастью, конюх, заметивший, в каком ужасном состоянии пребывает девушка, бросился за ней следом и через некоторое время нашёл Мэг, лежавшую рядом с грудой валежника, всю в крови и в слезах. Острые обломки ветвей повредили ей плечо и кисть, и из ран хлестала кровь, заливая платье девушки, но самым серьёзным, что с ней случилось, был перелом бедра. Мэг представления не имела, что человек может испытывать настолько сильную боль и не повредиться при этом рассудком; пока её несли в дом, она дважды теряла сознание. Девушка была убеждена, что умрёт, и это даже не пугало её. Смерть казалась долгожданным избавлением от невыносимых мук.

Но Магнолия всё же поправилась. Сломанная кость срослась, но левая нога стала короче правой, и Мэг навсегда приобрела хромающую неуверенную походку.

Кто бы знал, как много горя принесла хромота девушке! Иногда Мэг сожалела, что выздоровела, а не умерла. Казалось, каждый считает своим долгом обратить внимание на её недостаток; даже старенькая служанка, горячо любившая Мэг и находившая на свои чувства живой отклик, именовала девушку не иначе как «бедненькая хромоножка», даже не подозревая, насколько унизительно для Мэг это звучит.

Как ни странно, смириться с физическим изъяном девушке помог её дядя – непреднамеренно, конечно. Мэг долго раздумывала над его словами: «Они говорят, что ты хромаешь, – и что? Ты ведь действительно хромаешь». Хромота не позволяла Мэг резвиться вместе с её ровесницами, лишала её возможности танцевать; если девушка даже просто долго шла пешком, левое бедро начинало ныть… Но изменить это Мэг не могла. А, раз так, стоило ли сокрушаться? Лучше принять свой недостаток и смириться с ним. Люди при желании всегда найдут, к чему придраться, но нужно ли так расстраиваться из-за чьих-то необдуманных злых слов? Если задуматься, то произносящий грубости человек унижает сам себя, а вовсе не того, кого хочет оскорбить.

Помогли и решительные утверждения мадемуазель Роган, что не походка делает женщину настоящей леди, а её манеры и воспитание. Мэг очень хотелось стать настоящей леди, а раз мадемуазель Роган утверждает, что хромота этому не помеха, значит, так оно и есть.

Сейчас, лёжа в постели, Мэг перебирала в памяти подробности тех печальных месяцев. Как она заново училась ходить, превозмогая мучительную боль; как становилась совершенно беспомощна без костылей. Как иногда плакала в отчаянии, когда ничего не получалось. И как обидно было выслушивать чужие насмешки, зная, что люди, их произносившие, никогда не поймут, какие мучения ей пришлось преодолеть, только чтобы снова научиться ходить, хотя бы и хромая.

А затем её мысли переметнулись к более ранним временам, когда она жила вместе с родителями. Мэг вспоминала, как папа, сажая её впереди себя, катал девочку на своем коне, казавшемся ей громадным, будто гора; как она училась ездить на собственном пони – до чего же здорово было осознавать, что это её пони, и ничей больше! – как мама с улыбкой слушала её полные восторга рассказы, когда они всей семьёй собирались в гостиной…

И почему-то именно эти воспоминания, светлые и счастливые, а не предыдущие – тяжёлые и горькие, – вызвали у Мэг беззвучные рыдания. Лишь много позже девушка заснула, прильнув щекой к влажной от пролитых слёз подушке.

¹¹ У Луизы Франсуазы де Лавальер была непростая судьба. Девочкой она, упав с лошади, сломала ногу и повредила позвоночник, из-за чего хромала. Собственные сёстры дразнили ее, говоря, что она никогда не выйдет замуж. Из-за этого Луиза росла тихой и молчаливой, много читала и молилась. Людовик XIV обратил на девушку внимание, когда та стала фрейлиной герцогини Орлеанской. Придворные, мягко говоря, не понимали, что нашел король в набожной, робкой и хромой девушке. Вероятно, очаровало Людовика то, что чистосердечная и невинная Луиза действительно полюбила его, а не просто искала выгоду в положении королевской фаворитки, как многие другие дамы.

ГЛАВА 5

Никаких признаков преследования по-прежнему не наблюдалось, и Эллиот вновь начал склоняться к мысли, что его спутница обладает чересчур буйным воображением.

Но, даже если дядя Магнолии вовсе не был таким кровожадным чудовищем, как это следовало из рассказов девушки, всё равно ему надлежало бы отправиться на поиски убежавшей из дома племянницы. Мало ли, что может случиться с одинокой девушкой! Мир полон опасностей, а Мэг так юна и наивна!

И так привлекательна. Эллиот сам не замечал, как постепенно его опутывают чары Магнолии; он постоянно старался вызвать её улыбку и смех, а при каждой возможности ненавязчиво заботился о ней, выполняя мелкие поручения и стараясь избавить Мэг от лишних хлопот. И сам Эллиот, и Мэг объясняли такое поведение всего лишь естественной галантностью молодого человека, предупредительного с девушкой высокого происхождения, и ничем больше.

На самом деле, о положении другого в обществе каждый из них знал немного. Эллиоту не хотелось вспоминать ни о брате, ни об отце, а Мэг не была настолько любопытна, чтобы задавать прямые вопросы. Девушка, в свою очередь, по-прежнему упрямо не сообщала о себе ничего.

На следующий день после неприятности, приключившейся с Везувием, похожая участь постигла его хозяина: Эллиот, неловко отведя в сторону ветку, низко нависшую над тропинкой, поранил ладонь.

Мэг, невзирая на все его возражения и типично мужские заверения, что это «всего лишь царапина», решительно остановила Фиалку и заявила, что не сдвинется с места, пока не перевяжет его рану. Пришлось и Эллиоту спешиваться; не переставая ворчать, он уселся на крупный плоский валун слева от тропы и со страдальческим видом протянул Мэг руку ладонью вверх.

– Это всё совершенно ни к чему! Мы с вами и так вчера отклонились от маршрута, пока искали, где подковать Везувия. Нам нужно поторопиться. Вы разве забыли, что по пятам за нами гонится неистовое чудовище, подобное самому сатане, – ваш дядя?

– Вы слишком легкомысленно ко всему относитесь, – нахмурилась Мэг, аккуратно промывая его рану.

Эллиот подумал, что это Магнолия, напротив, склонна из всего делать трагедию – и из маленькой ранки, не стоившей траты времени, и из своих с дядей разногласий.

– А если вы так переживаете, что нам нужно торопиться, то не беспокойтесь: много времени перевязка не займёт.

– Как, а разве мне не нужен теперь священник? – драматически воскликнул Эллиот, томно полузакрыв глаза и прижав здоровую руку ко лбу напыщенным жестом. – И нотариус, чтобы заверил моё завещание… О, Мэг, прекрасная Мэг, не откажите умирающему и выполните мою последнюю просьбу!

Мэг поглядела на него укоризненно, но надолго её выдержки не хватило, и девушка звонко засмеялась. Эллиот не заметил, как по его лицу расползается ответная радостная улыбка.

– И что же у вас за просьба? – осведомилась Мэг, принимаясь деловито раздирать тонкий батистовый платок на несколько полос.

– В моём доме в гостиной стоит кадка с пальмой: её подарил мне кузен Джордж. Не будьте жестокосердны: заберите бедное растение к себе и хорошенько его поливайте! А, глядя на пальму, думайте иногда обо мне и о том, как я героически погиб, спасая прекрасную леди, попавшую в беду…

– Во-первых, я даже не знаю, где вы живёте! Во-вторых, я что-то не заметила, чтобы в последнее время вы меня от чего-то спасали… ну, кроме, конечно, ночёвок в сарае и суровой диеты! Не говоря уже о том, что смерть вам, храбрый герой, не грозит. Правда, если бы вы перестали дёргать рукой, мне было бы гораздо удобнее её перевязывать!

– Простите… Так лучше? – Эллиот, упёршись локтем в колено, протянул Мэг ладонь.

– Да, гораздо лучше, – кивнула она. – И постарайтесь не шевелиться.

Эллиот послушно замер, даже перестал говорить. Сделать это оказалось легко: молодой человек внезапно обнаружил увлекательнейшее занятие. Он любовался Мэг, которая, всецело поглощенная заботой о его раненой руке, не замечала повышенного интереса «пациента» к своей персоне.

Пока Мэг аккуратно обматывала его ладонь полосами ткани, Эллиот имел возможность рассмотреть её с необычайно близкого расстояния. Ему доставляло удовольствие наблюдать за серьёзным выражением её лица, сосредоточенностью в больших прозрачно-серых глазах. В порыве усердия Мэг легонько прикусила нижнюю губу, и это тоже только добавляло её симпатичному лицу очарования. Так же, как и рассыпавшиеся по плечам серебристо-белокурые волосы. Эллиот никогда, ни у одной женщины не видел волос такого удивительного оттенка! Обрамляя её худое изящное личико, они придавали ему какое-то воистину неземное выражение.

– Наверное, мужчины часто сравнивают вас с прекрасным ангелом, – вырвалось у Эллиота.

Мэг повела себя необычно. Вместо того, чтобы кокетливо улыбнуться в ответ, она бросила на Эллиота взгляд, полный смущения, недоверия и даже тревоги.

– Вовсе… нет, – пробормотала она, запинаясь. – Почему вы так решили?

Эллиот растерялся.

– По-моему, это сравнение напрашивается само собой. Неужели никто прежде не награждал вас таким избитым и тривиальным комплиментом? Очаровательная миниатюрная блондинка… Видимо, французские мужчины более красноречивы и изобретательны, чем англичане!

– Я… мало общалась с мужчинами, – Мэг говорила тихо, не поднимая глаз. – Но те, которых я хорошо знаю, точно не считают меня прекрасным ангелом.

– Ваш дядя, например? Должно быть, он невыносимый человек!

– Да, – ответила Мэг тускло и безжизненно. Её пальцы ловко завязали из концов полос ткани аккуратный бант. – Вы правы. Невыносимый, – она быстро оглядела повязку на его руке.

– Он обижал вас, Мэг?

Она вскинула на него глаза, полные сомнения, и так же быстро отвела взгляд.

– Это теперь уже неважно. Надеюсь, что избавилась от него навсегда!

– Уверен, у вас была серьёзная причина, чтобы убежать из дома: одной и почти без денег.

Эллиот говорил ласково, без тени насмешки или недоверия, но почему-то именно его участливый тон заставил девушку вздрогнуть. Ей так хотелось довериться ему, поделиться с Эллиотом грузом своих проблем! Но Мэг понимала, что не имеет права так поступать. Они с Эллиотом всего лишь случайные попутчики, которые, добравшись до Аквитании, расстанутся навсегда. Ему не следует открывать слишком многое.

– Вы бы тоже убежали, окажись вы на моём месте, – Мэг, отстранившись, нервно сцепила руки перед грудью. – Даже ещё раньше… потому что вы решительный и смелый, а я – нет.

– Чтобы покинуть дом, нужна настоящая смелость, – с уважением сказал Эллиот, хотя и подумал: «или настоящее безумие». Кто же перед ним: несчастная жертва чьей-то жестокости или же девушка со слишком богатым воображением, видящая грозных великанов в ветряных мельницах?

– Я ведь не ушла из дома насовсем! Я имею в виду… я отправилась к другим моим родственникам. Конечно, если бы мне было некуда пойти, я бы никогда не решилась покинуть дом дяди. Или же… Нет, это было бы лишено смысла! Куда податься девушке, у которой нет ни денег, ни друзей? Мне совершенно не к кому больше обратиться, кроме моих родственников в Аквитании: дядя об этом позаботился! Я жила в его загородном поместье, как… – бледная улыбка скользнула по губам Мэг, – как принцесса в башне, охраняемая злобным драконом.

– И ждали прекрасного принца? – Эллиот любовался тем, как лучи солнца играют в её волосах, заставляя их вспыхивать золотом.

– Ждала, пока не поняла, что жизнь – это не сказка! Мой принц так и не появился, и я решила спасти себя самостоятельно.

Эллиот неожиданно поймал себя на глупой мысли, что хотел бы стать прекрасным принцем, совершающим подвиги ради Магнолии. Во всяком случае, один подвиг ему действительно хотелось совершить: свернуть шею её отвратительному дядюшке. Даже если Мэг принимала всё чрезмерно близко к сердцу, он явно не претендовал на роль невинного агнца.

– Вы неплохо справляетесь. Пожалуй, если бы все принцессы были такими самостоятельными, необходимость в отважных принцах и рыцарях бы отпала!

Мэг улыбнулась.

– А может, это просто рыцари и принцы обленились?

Эллиот изучал взглядом серебристую глубину её глаз, прежде чем нежно ответить:

– Если бы до меня дошли слухи о прекрасной принцессе Мэг, я немедленно бросился бы ей на выручку, – подняв правую руку, перевязанную, он медленно, словно боясь спугнуть девушку неосторожным движением, коснулся её щеки. Мэг замерла, но не отстранилась. Глаза её широко раскрылись. Эллиот провёл тыльной стороной пальцев по её коже: очень нежной и гладкой… словно лепестки магнолии. Интересно, тот, кто дал ей имя, задумывался о том, насколько оно подходит девушке? Мэг сама была, словно прекрасный и хрупкий цветок, нуждающийся во внимании и заботе.

Эллиота непреодолимо влекло к ней. Впервые он видел в Мэг не озорную девочку, ради забавы переодевшуюся в мальчишеские вещи и играющую роль его слуги, а красивую юную девушку. Которая смотрела на него, не произнося ни слова, словно заворожённая его взглядом и прикосновением.

Это длилось не дольше нескольких секунд, хотя время для обоих будто бы замерло. Затем Мэг, вздрогнув, подняла руку и мягко отстранила его ладонь от своего лица.

– Вы… очень галантный. Но… вы не должны…

Она не договорила. Мэг умолкла, но её глаза были красноречивее всяких слов. И Эллиот читал в них нечто прямо противоположное по смыслу тому, что только что пыталась сказать девушка.

Не сомневаясь больше, он подался вперёд, наклонив голову вправо. Мэг не отстранилась с холодной вежливостью, не отпрянула в ужасе, а, напротив, смело встретила его губы. Судя по её застенчивости и неуверенности, для Магнолии это был первый поцелуй, а потому Эллиот не стал проявлять излишнюю настойчивость, хотя и испытывал сильный соблазн дать волю неожиданно вспыхнувшей страсти. Губы девушки оказались такими мягкими и дразнящими…

Эллиот опомнился от резкой боли в раненой ладони. Каким-то образом их с Мэг пальцы оказались переплетёнными, и девушка случайно сильнее сжала его руку, причинив ему боль – ненамеренно, конечно, – и вернув тем самым Эллиота к реальности.

Эллиот был не меньше Магнолии потрясён внезапно обрушившимся на него водоворотом чувств. С опаской он взглянул на девушку: вдруг Мэг – чего вполне стоило ожидать – сердится? Или же приведена его вольностью в ужас? Чего ему ожидать: её панического бегства или разъярённой пощёчины?

Но в глазах девушки читался нескрываемый восторг. Мэг смотрела на него так, словно Эллиот был неким предметом, которым Мэг владела уже очень давно, но только сейчас неожиданно открыла какие-то его чрезвычайно полезные свойства, а по её лицу расползалась рассеянная и довольная улыбка.

Эллиот понятия не имел, что делать дальше. Извиниться? Нет, ни в коем случае: однажды он уже совершил роковую ошибку, попросив прощения у женщины за то, что поцеловал её, и заявив, что сожалеет о случившемся. Сделать вид, что ничего и не было? Или поддаться распространявшемуся в его душе острому желанию снова прильнуть к устам Мэг? Просто преступление, что до сих пор её никто не целовал!

Он так и не решил, какой линии поведения придерживаться, когда Мэг с радостным удивлением воскликнула:

– Надо же! Оказывается, поцелуй может быть приятным!

– В смысле? – удивился, в свою очередь, молодой человек.

Мэг, прежде державшаяся с восхитительным самообладанием, теперь густо покраснела.

– Я думала… Когда меня целовал мой кузен… это было отвратительно, – она брезгливо поморщилась, вспомнив слюнявый грубый поцелуй кузена Филиппа. – И я подумала… ну, что это всегда так неприятно. Я глупая, правда? – Мэг виновато улыбнулась.

Ага, подумал Эллиот, на сцене появилось ещё одно действующее лицо – кузен Магнолии, не умеющий целоваться. И… так её всё-таки целовали?! Эллиота захлестнула ярость; внезапно он понял, что готов убить нахала, посягнувшего на нежные губы Мэг!

– Кузен… Сын вашего дядюшки, нужно полагать? – он постарался выбросить из головы все лишние и неуместные мысли.

– Да, – Мэг снова поморщилась, словно они говорили о поедании червяков, а не об её близком родственнике. – Сын дяди, кузен Филипп.

– Так вы из-за него сбежали? Он… приставал к вам? – в голосе Эллиота зазвучали грозные нотки. Что посмел этот мерзавец сделать с Мэг?

– Нет, нет, – поспешила успокоить его Мэг. – То есть, он приставал ко мне однажды… это было давно. Филипп редко бывает в загородном доме дяди, ему больше нравится жизнь в столице. К тому же, он учится в университете, готовится унаследовать титул. Он младше меня на два года. Как-то раз кузен Филипп приехал в наш загородный дом, и… обнаружил, что я из робкой испуганной девочки превратилась в такую же робкую и испуганную девушку. Ему пришлась по душе эта перемена, хотя, не думаю, что он счёл меня ошеломляюще красивой. Но я показалась ему достаточно симпатичной для того, чтобы увлечь меня в какой-то тёмный уголок, поцеловать, и… – Мэг покраснела. Было безумно стыдно вспоминать о бесцеремонных руках кузена, блуждавших по её телу. Ничего более отвратительного с Мэг не случалось.

Эллиот процедил некое весьма нелестное слово в адрес кузена Филиппа.

– О, нет: ничего предосудительного он не сделал! Когда он меня поцеловал, я… почувствовала такое отвращение и гнев, что принялась отбиваться от него… и… случайно ударила его коленом… э-э… в чувствительное место, – Магнолия снова покраснела, хотя в её глазах и мелькнул шаловливо-торжествующий огонёк.

– Я должен был бы по-мужски посочувствовать вашему кузену, но почему-то мне этого делать не хочется, – улыбнулся Эллиот.

– После этого он сразу же потерял желание продолжать со мной близкое общение. Слава богу!

– И больше к вам не приставал?

– Да, я тоже боялась, что он захочет мне отомстить, когда… придёт в себя. Я пожаловалась на него дяде, и тот серьёзно поговорил с Филиппом. Он запретил ему вести себя со мной так несдержанно, даже заставил Филиппа извиниться! Было заметно, что Филипп очень недоволен, но больше он ко мне не приближался.

– Удивительно! Судя по тому немногому, что я знаю о вашем дяде, он скорее бы принял сторону своего сына, чем вашу!

– В планы дяди относительно моего будущего совсем не входит соблазнение меня его сыном. И… должны же быть у него хоть какие-то остатки порядочности!

Мэг не нашла в себе сил признаться, что виконт, её дядя, тогда привел ещё один аргумент для Филиппа. «Не понимаю, на что можно в ней польститься!» – воскликнул дядя, окинув семнадцатилетнюю Мэг пренебрежительным взглядом: тем самым, который всегда заставлял её чувствовать себя невзрачной и жалкой хромоножкой, способной вызывать у мужчин лишь одно чувство – жалость. В такие минуты Мэг ненавидела свою бледную кожу, худобу и отсутствие пышных форм… и, конечно же, свою хромоту.

Но Эллиот смотрел на неё совершенно по-другому: как на экзотический цветок, достойный восхищения. И разве он не поцеловал её только что? Мэг до сих пор чувствовала на своих губах его губы, нежные и в то же время по-мужски твёрдые и властные. А как ей понравилось, когда он кончиком языка томно обводил контур её нижней губы… Затрепетав, Мэг снова залилась румянцем смятения и удовольствия. Она нравится Эллиоту, нравится настолько, что он её поцеловал! Мэг готова была прыгать от восторга, словно жизнерадостный щенок.

– Что ж, – промолвил Эллиот, вдруг поднимаясь на ноги. Мэг, по-прежнему сидевшая на валуне, смотрела на него снизу вверх. – Остаётся надеяться, что я целуюсь не столь ужасно, как кузен Филипп… Но вам не кажется, что нам нужно продолжать путь? Для привала ещё слишком рано, остановимся… – он взглянул на часы, – в два пополудни, как обычно. Вы не возражаете? Нам нужно поторопиться: мы до сих пор ещё не добрались даже до Анжера, хотя едем почти неделю!

– Нас задерживали непредвиденные обстоятельства, – прежде, чем Эллиот протянул ей руку, Мэг вскочила с камня без посторонней помощи. – И, насколько я понимаю, мы движемся с хорошей скоростью… Хотя, мне сложно об этом судить, ведь я никогда прежде не путешествовала!

– Мы делаем вполне обычные дневные переходы. Не несёмся так, словно хотим к вечеру успеть на край света, но и не плетёмся, будто черепахи. Если будем ехать дальше с той же скоростью, окажемся в Аквитании приблизительно через полторы недели.

– Превосходно! – воскликнула Мэг. – Я наконец-то увижу мою… моих родственников, – поправилась она, спохватившись.

Эллиот лишь улыбнулся, подставляя сцепленные в замок руки, чтобы помочь Мэг взобраться на Фиалку. Задержавшись взглядом на его лице, Мэг покраснела и принялась с преувеличенным усердием поправлять упряжь лошади.

Эллиот тоже вскочил в седло, и они отправились дальше, храня задумчивое и чуть неловкое молчание. Неизвестно, о чём размышлял молодой человек, но Мэг могла думать лишь об их поцелуе.

Конечно, Мэг не делала никаких далеко идущих выводов из случившегося и, увлёкшись мечтаниями, вовсе не представляла себе идиллическую картину: как их с Эллиотом очаровательные дети возятся у камина с собакой под ласковыми родительскими взглядами. Нет, Мэг была не так наивна. Они с Эллиотом расстанутся, добравшись до Аквитании, и сейчас Мэг даже не могла сказать, что её безумно расстраивает подобная перспектива. Но… Эллиот явно находил спутницу симпатичной и привлекательной. Он поцеловал её и, вполне возможно, поцелует ещё раз, против чего Мэг нисколько не возражала, внезапно открыв для себя, что прикосновение губ мужчины может доставлять удовольствие. Да и стоит ли удивляться? Некорректно было сравнивать кузена Филиппа – в ту пору нескладного, одержимого похотью подростка с россыпью прыщей на лице, – и Эллиота: красивого, великолепно сложенного и замечательно владеющего собой молодого мужчину. Конечно, он умеет целоваться. Должно быть, находилось немало желающих предоставить ему возможность потренироваться.

Не удержавшись, Мэг бросила на Эллиота взгляд искоса. До чего же он хорош собой! Тёмно-каштановые волосы падают на его лоб мягкими волнами. Взгляд, решительный и уверенный, устремлён вперёд. Мэг так и не поняла до сих пор, какого же цвета его глаза: они казались то серо-стальными, как грозовое небо, то тёмно-голубыми, почти синими, словно бездонные глубины моря. Нос – с едва заметной горбинкой у переносицы; брови – чётко очерченные, разлетавшиеся к вискам. А улыбка, так часто появлявшаяся на его губах, покорила не одно женское сердце – не сомневалась Мэг. В довершение ко всему, природа наградила Эллиота безупречной фигурой и ростом чуть выше среднего, хотя рядом с миниатюрной Мэг он выглядел настоящим великаном.

Мэг задумалась, что больше всего нравится ей во внешности Эллиота. Его сверкающие смешливым огоньком серо-голубые глаза или губы, заразительно изгибавшиеся в улыбке? С такой удивительной нежностью касавшиеся её губ…

На сей раз Мэг не понадобилось одёргивать себя и напоминать, что подобные размышления неуместны. В себя замечтавшуюся девушку привёл раскат грома… грома?! Мэг недоумённо уставилась в безмятежно-лазурное небо, лишь далеко на западе присыпанное лёгкими пёрышками белоснежных облаков. Прежде чем она успела поделиться своим странным наблюдением с Эллиотом, тот закричал:

– Скорее, Мэг! Скачите! Уезжаем, быстрее!

Грохот раздался снова. Похожий не на гром, а… на ружейный выстрел. Ему вторило отчаянное ржание Везувия, испугавшее девушку даже больше, чем стрельба. Мэг машинально пригнулась к шее Фиалки, хотя и знала, однажды ей объяснял это отец: пуля летит слишком быстро, чтобы можно было увернуться от неё. Собственно говоря, сначала человек будет убит или ранен, и только потом услышит звук выстрела… если будет ещё в состоянии слышать.

Но Мэг подумала, что её поведение не так уж глупо, хотя бы потому, что сделает её худшей мишенью для последующих выстрелов. Удостоверившись, что цела – в неё не попали, но не ранены ли Эллиот и Везувий? – Мэг повиновалась требованию спутника и пустила Фиалку во весь опор. Сам Эллиот скакал с ней рядом, бок о бок, по узкой тропинке; Везувий казался бодрым и вполне здоровым. Эллиот тоже не производил впечатления раненого, но испуганная Мэг на всякий случай справилась о его здоровье.

– Нет, я не ранен… А вы?

– Всё в порядке. Но что…

– Не разговаривайте! – отрывисто велел Эллиот. – Нам нужно уехать как можно дальше! Может, будет погоня.

Сзади доносились какие-то крики. Мэг не прислушивалась, а вот Эллиот нахмурился. Если только слух его не подвёл…

– Быстрее! – отрывисто обратился он к Мэг. – Гоните лошадь так, как будто мы на скачках и сражаемся за главный приз! И не оглядывайтесь!

Мэг повиновалась.

Они мчались вперед, не обращая внимания ни на кочки и изогнутые коварные корни, тянувшиеся к тропинке, ни на ветки, хлеставшие по плечам и лицу. Мэг со страхом ожидала, что стрельба возобновится или позади них раздастся стук копыт, возвещающий погоню… Но слышала лишь стремительные удары собственного сердца.

А у Эллиота в ушах всё ещё звучали мужские крики: крики одного из тех, кто стрелял в них. Помимо ожидаемых призывов остановиться он выкрикивал ещё и имя… Коротенькое имя «Мэг».

ГЛАВА 6

Мэг начало казаться, что они мчатся куда-то уже целую вечность, когда Эллиот скомандовал перейти на шаг. Обе измученные лошади охотно подчинились, а молодой человек и девушка обменялись выражавшими очень многое взглядами.

– Пока не будем останавливаться, – сказал Эллиот. – Минут пять пусть лошади идут шагом, потом перейдём на рысь. Нам следует оторваться от преследования… если оно есть.

– А оно есть? – робко спросила Мэг.

– Не знаю. Возможно. Стреляли в нас, во всяком случае, не из лучших побуждений!

– А может… может, стреляли не в нас. Может, это браконьер охотился на оленя и… промахнулся. Да, я уверена, что всё так и было!

Но Мэг знала, что всё было вовсе не так. В её голове словно вспыхивали снова и снова огромные огненные буквы: «Это дядя!»

– Нет, – безжалостно отринул её предположение Эллиот. – Стреляли не в оленя, а в нас. Не знаю, слышали ли вы… Один из этих людей выкрикивал ваше имя.

– Правда? – удивилась Мэг. – Я… не обратила внимания. Что же, он думал, я вернусь, если меня позвать? – девушка нервно рассмеялась. – О, господи… – протянула она в отчаянии, обращая на Эллиота страдальческий взор. – Он всё-таки меня выследил! Я так надеялась, что дядя потерял мой след, но он догадался, куда я еду… Или кто-то видел меня и рассказал ему! Подождите-ка… Вы сказали, один из этих людей?

– Да, их было, видимо, двое, – неохотно ответил Эллиот. – Стреляли с разных сторон: я видел в двух местах дымок от выстрела. К счастью, точностью эти бандиты похвастаться не могут.

– Вы точно не ранены? – Мэг крепко стиснула руки, чтобы они прекратили дрожать. – Ни вы, ни Везувий?

– Мы целы. Надеюсь, что и вы с Фиалкой тоже.

– Да, но… Я совсем не ожидала такого… Эллиот, как мне жаль, что я втянула вас в эту историю! Я чувствовала, что не должна была принимать вашу помощь!

– Теперь уже поздно сожалеть.

Слова Эллиота прозвучали не слишком утешительно, и Мэг подавленно умолкла. Эллиот тоже хранил настороженное молчание, прислушиваясь к происходившему позади. Никаких признаков погони не было, но они с Магнолией, всё-таки, снова пустили лошадей быстрой рысью после нескольких минут шагом.

Как только Эллиот счёл, что они достаточно удалились от места печального происшествия, молодой человек объявил привал.

– Может быть, вы объясните мне, что происходит? – потребовал он, помогая Мэг спешиться.

Магнолия, нетвёрдой походкой пройдясь по лужайке, опустилась на зеленовато-серый, поросший мхом валун, подпёрла подбородок обеими ладонями, тоскливо поглядывая на Эллиота. Складывалось впечатление, что она не знает, с чего начать. Страх и обречённость вновь нахлынули на девушку, а ведь ещё буквально два часа назад она чувствовала себя такой счастливой, отвечая на поцелуй Эллиота!

– Кто этот сумасшедший, который вас преследует? – настаивал Эллиот, нависнув над ней, словно настигший жертву ястреб.

Мэг, сложив руки на коленях, расправила плечи.

– Я уже говорила вам: это мой дядя!

– Ваш дядя устроил засаду и стрелял в нас?

– Я не знаю, был ли он среди нападавших. Я не разглядела этих людей! Может, это был просто кто-то из его подчинённых: должно быть, он отправил своих людей разными дорогами, чтобы увеличить вероятность перехватить меня. Но, кроме него, преследовать меня больше некому. Мне жаль, что я втянула вас в это, Эллиот, – повторила она, тяжело вздохнув, и устремила взволнованный взгляд на свои судорожно впившиеся в ладони ногти. – Думаю, теперь самым разумным для нас будет расстаться, чтобы вы не подвергали себя опасности.

Сердце Мэг тоскливо сжалось. Ей не хотелось расставаться с Эллиотом… особенно сейчас.

– Я не собираюсь оставлять вас на растерзание этой шайке бандитов! К тому же, слишком поздно: нас видели вместе, – буркнул Эллиот, принимаясь расхаживать взад-вперёд по изумрудно-зелёной лужайке. – Продолжить путь по отдельности для каждого из нас ещё опаснее, чем вместе!

– Вы можете сказать, если вас перехватят, что никогда не видели меня и понятия не имеете, о какой девушке вообще идёт речь.

– Мэг, что происходит? – Эллиот, подойдя к девушке, остановился напротив неё. – Почему за вами гоняется свора головорезов, будто бы вы – героиня какого-нибудь нелепого готического романа?

– Готические романы вовсе не так плохи! – неожиданно обиделась Мэг.

– Может, они не так уж плохи для чтения, но мне неприятно становиться одним из главных действующих лиц подобного произведения! И у вас не получится уйти от ответа. Что случилось? Почему вы убежали из дома? И отчего ваш дядя выслал за вами погоню?

Мэг посмотрела на него с сомнением, нервно сжимая и разжимая пальцы левой руки.

– Это… вряд ли вас заинтересует.

– Вряд ли заинтересует? Нет, поверьте: меня очень интересует, из-за чего я могу в любой момент получить пулю в сердце!

– Не думаю, что дело дойдёт до убийства, – нахмурилась девушка.

– Дело уже почти дошло до убийства, – жёстко возразил Эллиот. – В нас стреляли, и следует радоваться, что меткостью стрелки не блещут!

– Я думаю… стреляли не в нас с вами, а в наших лошадей. В Фиалку и Везувия. Дяде ни к чему убивать меня или вас… Хотя, конечно, встреча с ним грозит вам неприятными последствиями.

– А вам самой?

– Лучше умереть, чем снова попасть в руки дяди! – неожиданно вскричала Мэг с горячностью, делавшей её похожей на актрису, старательно выдерживавшую трагическую роль. Быть может, все француженки столь темпераменты? В таком случае, Эллиот жалел, что в течение нескольких лет откладывал путешествие во Францию. – Я ни за что не позволю ему больше распоряжаться моей жизнью!

– Мэг, я вам не враг! – Эллиот опустился на колени перед её валуном, взял руку Мэг в свою и сжал тонкие дрожавшие пальчики. Ну вот, отлично: теперь он и сам ведёт себя и говорит, как стереотипный герой какой-нибудь второсортной пьесы! – Я всецело на вашей стороне, хотя ничего толком не понимаю в этой истории. Я помогу вам спастись от преследования дяди, потому что, как мне кажется, одной вам будет слишком тяжело с этим справиться. Но мне было бы легче вам помочь, если бы я знал, в чём дело.

Мэг бросила на него нежный взгляд из-под полуопущенных ресниц и одарила робкой улыбкой, заставив что-то в душе Эллиота сладостно перевернуться.

– Вы не обязаны поддаваться благородству и чувству долга.

– Обязан. Я не успокоюсь, пока вы в целости и сохранности не достигнете дома ваших родственников в Аквитании, и пока не буду убеждён, что они способны вас защитить. Магнолия, вы уверены, что будете у них в безопасности?

Улыбка покинула побледневшее лицо девушки.

– Нет, – прошептала она. – Я не уверена. Мы с тётушкой Элинор не виделись… очень долго. Я даже не могу вспомнить, как она выглядит! Конечно, всё из-за того, что началась война. Дядя и вовсе считает тётю Элинор перебежчицей, хотя вся её вина лишь в том, что её муж оказался… по другую сторону баррикад, так сказать.

Эллиот нахмурился. Что-то в этой фразе Мэг показалось ему странным, хотя он не мог сказать, что именно. Он решил подумать об этом позже, когда выяснит наиболее важные детали истории Мэг.

– Так вы направляетесь к вашей тёте Элинор, с которой не виделись так долго, что даже не помните, как она выглядит? А если она не захочет принимать вас у себя? Или вообще не узнает?

– Мы с ней переписываемся, – возразила Мэг. – Втайне от дяди, конечно: он не одобрил бы, если бы узнал, что мы с тётей Элинор общаемся. И она часто писала мне, что очень хотела бы увидеть свою племянницу! Даже предлагала мне погостить у неё.

– И поэтому вы отправились к ней? Но ведь одно дело – упоминать в письмах, что хотел бы повидаться с человеком, и совсем другое – приютить у себя девушку, спасающуюся от полоумного жестокого опекуна! А как отнесётся к вам её муж? Вдруг он будет против вашего присутствия в своём доме?

– Её муж никак не отнесётся ко мне, потому что он уже несколько лет как умер. На войне. Тётя Элинор – вдова.

Эллиот задумался.

– Всё равно, это неразумно. Не знаю, как во Франции, но в Англии опекун наделён огромной властью. И если он потребует, чтобы ваша тётя вернула вас ему, она ничего возразить не сможет, даже при всём желании! Закон на стороне вашего дяди, как ни прискорбно. А, так как ваш дядя сообразил, что вы направляетесь в Бордо, к тётушке, то вам следовало бы отправиться куда-нибудь в совершенно другое место.

На миг растерянность отразилась в глазах Мэг.

– Вы… верно говорите, конечно… Но я планировала добраться до дома тёти и попросить её приютить меня! У меня ведь почти нет с собой денег: к сожалению, мне не удалось взять много наличности. Дядя никогда не давал мне в руки деньги! Даже мои украшения… – Мэг запнулась, быстро взглянула на Эллиота и тихо договорила: – не представляют особой ценности. Если бы у меня были деньги, конечно, я отправилась бы куда-нибудь, где дядя точно бы меня не нашёл! Но у меня не было такой возможности.

– Но неужели вы не понимаете, что такой план обречён на провал? Дядя легко нашёл бы вас и вернул обратно. Извините, мадемуазель, но ваш побег – всего лишь отчаянная детская выходка!

– Вовсе нет! – рассердилась Мэг. – Я не так глупа, как вы думаете! У меня нет денег сейчас – но через четыре недели… Нет, уже через три недели и три дня я смогу распоряжаться огромной суммой! Я богатая наследница, мистер Мередит, – Мэг уставилась на него в упор, – и меньше, чем через месяц, когда мне исполнится двадцать один год, навсегда избавлюсь от опеки дяди!

Эллиот потрясённо моргнул.

– Вам почти двадцать один год?!

– А что? – воинственно спросила Мэг. – Почему вы удивляетесь? Я так молодо выгляжу?

– Нет, нет… То есть… Ну, да, я полагал, вы моложе, – честно признался он. – Я понял, что вы соврали, когда сказали, что вам всего шестнадцать… Но думал, что вам восемнадцать или девятнадцать лет!

– Мне нужно просто дождаться моего дня рождения! Я надеялась, что тётя Элинор сумеет выдержать осаду дяди в течение двух-трёх недель. А затем дядя уже не будет иметь надо мной никакой власти.

Эллиот не отвечал, размышляя. Теперь он охотно верил, что загадочный дядя Магнолии – человек, от которого не зазорно спасаться бегством. А в свете оброненного Мэг замечания, что она богатая наследница… И что ей нужно лишь дождаться совершеннолетия, чтобы дядя не мог больше распоряжаться её жизнью…

– Дядя принуждает вас выйти замуж за кузена? – выпалил он.

– Нет, – Мэг взглянула на Эллиота смущённо и вопросительно. – Зачем вообще ему это?

– Возможно, если ваши деньги достанутся кузену Филиппу, то и он так что-то получит. По крайней мере, так деньги точно останутся в семье.

– Нет, – Мэг отвернулась, пытаясь скрыть румянец. – Филипп тут ни при чём. А если вы думаете, что дядю интересуют мои деньги… Это не так, иначе он бы уже давно сделал так, чтобы у меня не осталось выбора и мне пришлось стать женой кузена Филиппа.

Эллиот отстранённо кивнул, поняв намёк Магнолии.

– Но я ни за что не согласилась бы выйти за него замуж, даже если бы… – щёки Мэг вспыхнули алым румянцем, – даже если бы Филипп меня обесчестил. Я убежала бы или… предпочла умереть!

– Но ведь вы и убежали.

– Дядя действительно хочет выдать меня замуж. Но… за другого человека, не за Филиппа. Они с отцом жениха договорились о нашей помолвке, когда мне было двенадцать лет.

Эллиот снова кивнул. С подобной практикой он был знаком не понаслышке: его брату тоже давным-давно навязали какую-то малолетнюю невесту. Эллиот прекрасно помнил, как разъярён был Фергус решением отца, который даже и не подумал поинтересоваться мнением сына, сразу поставив того перед свершившимся фактом. Что ж, вот и ещё одна причина, почему не стоит завидовать старшему брату, наследнику титула, земель и состояния. К счастью, личная жизнь Эллиота была его отцу глубоко безразлична.

– Что-то мне подсказывает, что вы не ждёте дня свадьбы с нетерпением.

– Нет! Я не выйду замуж за этого человека, – руки Мэг непроизвольно задрожали, лицо исказилось и побелело. – Он меня ненавидит! Я… не могу быть женой человека, который испытывает ко мне такие чувства!

Бедняжка! Мало ей жестокого дяди и никчёмного кузена; судьба наградила её ещё и омерзительным женихом!

– Моя жизнь в одном доме с дядей… Я не могу назвать это жизнью! Это заточение в четырёх стенах, нескончаемые запреты, приказы, насмешки и оскорбления! Постоянный страх сделать что-то не так, просто попасться под горячую руку! А когда я выйду замуж… Будет всё то же самое, только в других декорациях, – Мэг печально вздохнула. – Из одной тюрьмы меня переведут в другую: вот и всё. А мне хочется пожить в своё удовольствие, чтобы никто не приказывал мне и не помыкал мной. Магнолия, сделай то, Магнолия, не делай этого! Я половину жизни только и делала, что пыталась угодить дяде, дрожала от страха, что могу вызвать его неудовольствие! Я была такой дурой, что надеялась… что он полюбит меня хоть немного, если я стану слушаться… Но теперь с меня хватит! Больше я не подчинюсь ни одному его приказанию! А особенно его навязчивому желанию выдать меня замуж за графа Мейтленда, – произнесла Мэг с ожесточённым и упрямым выражением прекрасного лица.

Эллиоту показалось, что прямо над его головой пронесся мощный раскат грома. Он не ослышался?

– Графа Мейтленда? – с сомнением повторил он.

Мэг ахнула.

– О, господи! Я не должна была этого говорить! – она запоздало прижала ладошку к губам.

– Но… – Эллиот смотрел на неё в полном замешательстве. У него на языке вертелись сотни вопросов. Но вместо того, чтобы задать какой-нибудь из них, он воскликнул: – Так вот почему стрелявший кричал «Стой, а то хуже будет!» по-английски! И мне ещё показалась странной ваша фраза о том, что вы не виделись долго с тётей из-за войны! И что вашему дяде не нравился её муж! Я подумал, что она вышла замуж за испанца, скажем, или русского, который, естественно, не по душе французу… Но никак не мог взять в толк, почему она живёт при этом в Аквитании. Ваша тётя – англичанка, вышедшая замуж за француза! Вы сами – тоже англичанка! Вот почему вы так спокойно для француженки реагировали на мою национальность! Как я не догадался раньше? Магнолия – очень необычное и красивое имя, и сократить его до Мэг способны только англичане!

На Мэг было жалко смотреть. Она напоминала загнанную лань или оказавшуюся в ловушке птицу.

– Мне следовало догадаться, ещё когда вы заявили, что знаете о существовании Уэльса, – кисло промолвил Эллиот. – Не стоило ожидать такого от уроженки Франции! Но почему вы меня обманывали, выдавали себя за француженку?

Обвиняющий тон Эллиота придал Мэг храбрости.

– Я не обманывала вас. Вы сами решили, что я француженка! Наверное, из-за моего французского языка, – предположила она. – Моей гувернанткой была настоящая француженка, мадемуазель Роган. Нам с ней нравилось болтать по-французски, и благодаря ней я научилась говорить без всякого акцента.

– Но вы сказали, что живёте в Нормандии, и что вы роялистка!

– Что ж, я действительно роялистка, потому как считаю, что во главе страны должен стоять король. И я не говорила, что живу в Нормандии! Я только лишь сказала, что прибыла в Нормандию недавно и что эта область Франции мне очень нравится. Но я никогда не утверждала, что родом из Франции! Если вы напряжёте память, то поймёте, что я действительно такого не говорила.

– Однако же, разуверять меня вы тоже не стали, плутовка!

– Я подумала, что так будет безопаснее, – пристыжено отозвалась Мэг. – Разве я могла знать, что у вас на уме? Вы могли оказаться приятелем моего дяди.

Слова девушки вновь вернули Эллиота к шокирующей новости о личности её жениха.

– Так ваш жених – лорд Мейтленд? – спросил Эллиот, внимательно следя за реакцией Мэг на каждое своё слово. – Вы ведь не имеете в виду… Фергуса Мейтленда?

– Конечно, его. Разве в Англии есть другой лорд Мейтленд? – удивилась девушка. И спохватилась: – Вы его знаете?

Ещё бы не знать! Мало кого Эллиот знал столь же хорошо.

– Да, я его знаю, – медленно произнес он. – Просто, мало ли… Вдруг вы говорили об его отце.

– Да, но ведь он умер около двух лет назад!

– Действительно, дурацкая мысль… – пробормотал Эллиот. – Вы не могли бы не узнать, что ваш жених погиб.

– Как ни удивительно, – усмехнулась Магнолия, не замечая странного вида Эллиота, – седьмого графа Мейтленда – покойный граф ведь был седьмым по счёту, я не ошибаюсь? – я знаю гораздо лучше, чем восьмого. По крайней мере, его я видела. Целых три раза!

– Так вы не видели вашего жениха! – вырвалось у Эллиота. Это многое объясняло, но, в то же время, запутывало ситуацию ещё больше. – Но почему же вы говорите, что он так ужасен и ненавидит вас… если вы с ним даже не знакомы?!

Мэг посмотрела на него, как на неразумного малого ребёнка.

– А разве ваш вопрос уже не содержит ответ? Наша с графом помолвка была заключена… – Мэг быстро подсчитала в уме, – почти девять лет назад. Если бы у вас была невеста, мистер Мередит, вам не стало бы любопытно – хоть раз за девять лет, – как она выглядит? Какой у неё характер? Как она относится к вашей свадьбе? Вам не кажется, что было бы уместным познакомиться с ней раньше, чем в день бракосочетания?

– Вероятно… – забормотал Эллиот, взъерошивая волосы, – вероятно, граф полностью одобряет выбор своего отца… и полагается на его вкус.

Мэг пренебрежительно повела плечом.

– Глупости! Куда более вероятно, что граф приведён в ярость, что кто-то принял такое важное и ответственное решение вместо него. Даже если это сделал его отец! Но граф не может на мне не жениться, потому как тем самым нарушит своё обещание, а это неприемлемо для порядочного человека. Вот почему он меня ненавидит.

– Вы думаете так, – запротестовал Эллиот, – но это ничем не подтверждено!

– А разве то, что граф ни разу не приезжал к нам, – не подтверждение? Мне почти двадцать один год, а я не замужем! Это тоже не подтверждение? Если бы я проводила светские сезоны в Лондоне, как все девушки, и оставалась бы до сих пор в девицах, на мне уже было бы пора поставить крест и записать в разряд старых дев! Почему же граф не торопится на мне жениться, если он такой послушный и верный долгу сын? Более того, насколько я поняла со слов дяди, он всячески оттягивает нашу свадьбу! Дядю это выводит из себя.

– Понимаете ли… – Эллиот смешался. Действительно, какого дьявола Фергус не удосужился хоть раз навестить свою невесту? И почему, чёрт возьми, он пытается оправдать брата в глазах Магнолии?

А ведь не далее как сегодня утром он целовался с ней… Целовался с невестой брата. Эллиота внезапно затошнило от этой мысли: так, словно ему сообщили, что съеденное им за ужином аппетитное мясо было человечиной. Ну почему каждый раз на горизонте появляется Фергус и всё портит?!