Аглъчанъ

Размер шрифта: 13

ISBN 978-5-0065-4057-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

2023

18+ В соответствии с ФЗ от 29.12.2010 №436-ФЗ

Портной Лев. Аглѣчанъ. Приключения князя Карачева. 2023.

Лев Портной

Аглѣчанъ

Для любителей исторических приключений. Основано на реальных событиях. Русские агенты против поставок оружия польским мятежникам, суд над членами Лондонского Корреспондентского Общества, неудачное покушение на Георга III и как коллекция живописи польского короля превратилась в Далиджскую картинную галерею, – всё это события 1794 года, которые переплелись по воле и благодаря фантазии автора.

Юный князь Карачев провел бурные две недели в Лондоне. Следуя за ним, читатель познакомится с представителями всех слоев английского общества, побывает в притонах и борделях, в светских салонах и королевских залах.

Глава 1
Ночные проделки почтенной дамы

Миссис Нэнси Уотерстоун проснулась, когда свеча почти догорела. Сон прервался на сладком мгновении, и женщина рассердилась неизвестно на что или на кого. В следующую секунду она рассердилась еще больше уже на себя саму. Она едва не проспала настоящую сладость.

Миссис Нэнси Уотерстоун зажгла новую свечу, поправила чепчик и выскользнула из комнаты. Восемь ступеней вверх, покрытых дырявым ковриком. Каждая предательски скрипела. Миссис Нэнси Уотерстоун непременно проснулась бы, если бы кто-то шастал ночью по лестнице. Но постояльцы спали, как убитые. Хорошо, что так. Миссис Нэнси Уотерстоун была почтенной дамой и могла проворачивать свои делишки только ночью, пока все спали.

Малыш Зи тоже спал. Конечно, малышом-то он не был. Скорее, жеребцом. Она звала его Зи из-за его неудобоваримой фамилии. У этих русских или поляков, – ей это было без разницы, – были такие длинные имена! Но она звала его на свой лад, иногда нежно – Малыш Зи, а иногда нежно и грубо – Дайвер Зи. Но он ничего не понимал. Эти поляки или русские ни черта не говорили по-английски.

Миссис Нэнси Уотерстоун преодолела первый лестничный пролет. Осталось еще восемь ступенек. Медленно-медленно она двинулась вперед. Половицы стонали как мартовские кошки. Как этот Марек мог спать, когда лестница так скрипит! Но спал! Неприятный субъект. Почему-то Марек, а не Марк. Такого миссис Нэнси Уотерстоун ни за что не почтила бы ночным визитом. За три дня, что малыш Зи был в отъезде, у нее и мысли не возникло по поводу Марека. Если быть честной, она предпочла бы отца этого Марека, старика по имени… Имя его звучало чудовищно, – миссис Нэнси звала его просто Стариком, не вслух, конечно. Но он проводил ночи со своей коровой Элис. Пустые ночи. Миссис Нэнси Уотерстоун знала, как поют старые доски под гнетом страсти и какие рулады выдают, когда постояльцы спят задницами друг к другу.

Ничего! Сейчас она доберется до малыша Зи. Он заплатит ей за три дня одиночества. Она сгорала от ревности. Малыш Зи ездил в Ярмут встречать эту юную плутовку. Миссис Нэнси Уотерстоун знала, что между ними ничего нет, но ревность мучила.

Вот и последняя ступенька. Налево дверь в комнату Марека. Довольствуйся сладкими снами, глупый-глупый мальчишка, похожий на головастика.

Миссис Нэнси Уотерстоун повернула направо. Дверь в спальню оказалась приоткрытой на несколько дюймов. Сердце дамы забилось сильнее, низ живота отозвался сладким потягиванием. Она толкнула дверь и вошла в темную комнату.

– Милый, – прошептала она. – Как там твой кролик? Соскучился?

Малыш Зи не ответил, даже не пошевелился. Утомился после дальней дороги. Ничего, она его растормошит.

Миссис Нэнси Уотерстоун затворила дверь и на цыпочках двинулась вперед. Заскрипели половицы. Она обошла круглый столик и приблизилась к узкой кровати. Такой узкой, что кто-нибудь обязательно должен был оказаться снизу, иначе не уместиться.

– Ну, и кто тут у нас спит? – проворковала миссис Нэнси Уотерстоун.

Ответа она не дождалась. Женщина перекинула правую ногу через спавшего. Не церемонясь, сдвинула коленом его чресла к краю. Теперь ее правая нога уместилась между стеной и бедром мужчины. Она опустилась на любовника, прижалась пышной грудью к его груди, прильнула губами к его губам. Он не шевелился. Не отрываясь от губ, женщина ухватила негодника за нос. Вот уж теперь он проснется!

Любовник не откликался.

Вдруг миссис Нэнси Уотерстоун поняла, что сидит верхом на покойнике.

В другой части Лондона, в особняке на углу Харли-Стрит и Менсфилд-Мьюз, русский министр Семен Романович Воронцов получил извещение о том, что в этот день они не дождутся приезда князя Кирилла Карловича Карачева, вещи которого прибыли несколько часов назад. Убеленный сединами дипломат вспомнил, как восемнадцатилетним юношей прибыл к императору Петру III. Российский самодержец намеревался послать его с особым поручением к королю Пруссии. Государь и мысли не допускал, что его посланник в первый же день затеряется в питейных заведениях Берлина.

Но нынешняя молодежь – совсем иное племя. Юный князь Карачев не устоял перед соблазнами злачных мест, которыми богат Лондон. Юноша даже не удосужился представиться министру, в распоряжение которого прибыл. Прямо с дороги зашел в первый попавшийся паб и… загулял.

Семен Романович Воронцов готовился принять нового сотрудника по рекомендации князя Евстигнея Николаевича Карачева. Министр тяжело вздохнул. Вместо охочего до знаний и ищущего способа прославиться на государственном поприще юноши к нему прислали повесу. Вместо помощника вертопраха, с которым хлопот не оберешься. А ведь князь Евстигней Николаевич давал самые лестные рекомендации юноше.

Князь Карачев являлся сотрудником европейской комиссии Коллегии иностранных дел. Однако на деле подчинялся напрямую государыне-императрице и ведал отношениями с Англией. А потому вошло в обиход называть его главой английской экспедиции, хотя формально такого подразделения не существовало. Поговаривали, что императрица собиралась создать отдельную, английскую, комиссию во главе с Евстигнеем Николаевичем Карачевым.

Семен Романович Воронцов сочувствовал старому князю: не повезло тому с племянником.

Глава 2
Звездное небо

Юношу, который еще не быв представленным Семену Романовичу, уже составил о себе нелестное мнение, звали Кириллом Карловичем.

Если бы сочинитель взялся описать его путешествие, то не успел бы князь отъехать от дома, как пролил бы море слез из-за расставания с отчим краем, и, если бы ему посчастливилось не выплакать сердце, то к окончанию первой главы он, пожалуй, выбрался бы за пределы родного имения. Таковы были законы модного сентиментального жанра.

В действительности юношу одолевали иные чувства. Молодому человеку казалось, что он отдал бы все самое дорогое за то, чтобы увидеть Европу. К счастью, от князя не требовалось жертв. Напротив, достопочтенный папенька, князь Карл Николаевич Карачев выделил изрядную сумму на обучение за границей.

Юный князь Карачев обиделся бы, скажи ему кто-либо, что ему нужно учиться. Приставленные к нему с детских лет француз, немец и англичанин напичкали голову всякими сведениями, из которых больше половины никогда не понадобится. Знать бы, какая половина излишняя, можно было учебу раньше прекратить.

Родной дядя, князь Евстигней Николаевич Карачев, служил в Коллегии Иностранных Дел. Он составил протекцию племяннику. Юноша направлялся в Лондон. Времена были неспокойные. Дядюшка наказал с особенным тщанием следить за поляками.

– Кто знает, может, именно тебе, батюшка ты мой, посчастливится выследить супостатов, что снабжают злодеев оружием, – с серьезным видом произнес князь Евстигней Николаевич.

– Ну, ты скажешь! – нахмурился Карл Николаевич и бросил виноватый взгляд на супругу.

– Все же было бы лучше Кирюше начинать службу в Санкт-Петербурге, – промолвила Елизавета Аполлинарьевна.

До последнего момента она тешилась надеждой, что единственный сын останется дома.

– Не лучше, Лизаветта, отнюдь не лучше, – проворчал Евстигней Николаевич. – Всеми делами сейчас заправляет Платошка Зубов. Ладно бы еще он при дворе только куролесил. Но государыня ныне внешние сношения в его руки передала. Александр Романович Воронцов и тот вынужден в отставку уйти.

– А может, вы попросту ревнуете к его молодости? – возразила Елизавета Аполлинарьевна. – А что, если с Кирюшей они как раз и подружатся…

Евстигней Николаевич замахал руками.

– Ну, спасибо, Лизаветта, я, значит, старый брюзга, по-твоему! Но поверь мне, дружить можно было с Потемкиным, можно с Орловым, с Завадским. Но нынешний любимчик государыни! – старший Карачев с отвращением поморщился. – Дружба с ним вражды опасней. Матушка-государыня наша не вечна. К сожалению, приходится это в расчет принимать. А как только власть переменится, Платошку погонят в шею. Не за то погонят, что у ее величества в фаворе состоял, а за то, что человек он дурной и бездарный.

Карл Николаевич расставался с сыном, скрепя сердце. Однако был на стороне старшего брата, полагая, что заграничное обучение пойдет юноше на пользу.

– Голубушка, – сказал он жене, – полно тебе волноваться. Кирюша едет учиться. А про поляков Евстигней пошутил…

Но старший князь Карачев, хотя и служил в Коллегии Иностранных Дел, в семейных делах дипломатом не был.

– Какие уж тут шутки! – возразил он. – Известное дело, Лондон во все времена мошенников покрывал!

– И бог с ними! – воскликнул Карл Николаевич.

Обеспокоенный блеском в глазах сына, он хотел поумерить пыл старшего брата. Но только масла в огонь подлил.

– А вот и не бог с ними! – повысил голос князь Евстигней Николаевич. – Думаешь, англичане задарма поставляют оружие Костюшке? Думаешь, лишь бы нам насолить! Нет, брат! Англичане задарма шагу не ступят… Там сидят в самом Лондоне шляхтичи, которые и оплачивают английское оружие…

Юноша воображал себе улицы загадочного Лондона и пугливых панов, прячущихся в подворотне при его, князя Кирилла Карловича, появлении.

Карл Николаевич покорно выдохнул и бросил призывающий к смирению взгляд на супругу Елизавету Аполлинарьевну. Княгиня кивнула, но тогда старый князь не выдержал и спросил ее:

– Что скажешь, голубушка?

Что уж теперь, – ответила Елизавета Аполлинарьевна и, прижав к груди голову сына, добавила. – По крайней мере, пришел конец пустой забаве – биться стенка на стенку.

Призывно звенели колокольчики. В путь выдвинулись на двух экипажах. В первом ехал сам Кирилл Карлович и мистер Поттер, его английский учитель. Во втором экипаже разместились повар Федот, дядька Кузьма и жена его Аксинья.

Более всех доволен был Кристофер Поттер. Он возвращался на родину, но выгодной службы не терял, оставался при юном князе.

Федот был лучшим поваром в имении Карачевых. Елизавета Аполлинарьевна настояла отправить его в Англию. Княгиня знала наверняка, что иначе Кирюша не найдет приличного кушанья, а если и найдет, то приготовлено оно будет отвратительно.

– А как же я? – попробовал возразить Карл Николаевич.

– А о тебе я позабочусь, – ответила Елизавета Аполлинарьевна.

Детей у Федота не было. В двадцать пять лет он успел овдоветь, а потому барская воля его отнюдь не огорчила. В Лондон, так в Лондон. Все же лучше, чем дома горевать.

Другое дело Кузьма. За свои сорок с гаком он дальше уездного города не выезжал. Поездка пугала его неизвестностью. При каждом удобном случае он грозил кулаком английскому учителю и приговаривал:

– Поттер, смотри, разбойник, не вздумай отлучаться от нас!

Гувернер имел обыкновение любые обстоятельства списывать на погоду.

– Ах, Кузи, – на ломаном русском отвечал он, – не стоит волноваться. Лондон устроен очень просто. Англичанам дозволяется ходить по всем улицам. А иностранцам с севера на юго-восток в плохую погоду и с запада на юго-север, когда светит солнце и в небе ни облачка. Так что не заблудишься!

– Вот разбойник! – вздыхал дядька Кузьма и подбадривал супругу: – Аська, не бойся! Не пропадем!

Аксинье полагалось следить за хозяйством, обстирывать Кирилла Карловича и помогать на кухне Федоту.

«Мои походные домочадцы», – так окрестил Кирилл Карлович гувернера и прислугу.

Юный князь спешил увидеть мир. По сторонам тянулись пейзажи, сплошь скучные, надоедливые даже при ярком солнце. Скорее хотелось за границу. Там все будет по-другому.

Едва они покинули пределы Российской империи и покатили по дорогам Восточной Пруссии, юноша вдохнул во всю грудь и улыбнулся. Воздух на вкус показался иным.

«Если бы здесь правил русский генерал-губернатор, разницы я бы не почувствовал, – подумал Кирилл Карлович. – Неужели пряные запахи разливаются в воздухе лишь потому, что Петр III вывел Россию из войны и добровольно вернул Старому Фрицу1 Восточную Пруссию».

Следуя разъяснениям дядюшки, на первой же прусской станции князь оставил оба экипажа. До Кенигсберга добрались на перекладных. Город показался князю уютным, но и только. Поражающего величия в Кенигсберге князь не увидел. Юноша был далек от мысли, что европейский город удивит его небывалым размахом. Но он не понимал, как человек, снискавший всемирную славу, за семьдесят лет жизни не выходил за пределы этого городка.

А именно таковым был господин Кант, которого надлежало удостоить визитом по поручению дяди.

Кирилл Карлович нашел приличный постоялый двор и проследил, чтобы Походные Домочадцы устроились с комфортом. Затем князь переоделся, взял извозчика и отправился по адресу, указанному дядюшкой.

Старый слуга заявил юноше, что хозяин занят, и предложил передать корреспонденцию ему. Но Евстигней Николаевич велел отдать документы господину Канту лично в руки.

– В таком случае, сударь, вы опоздали. Обед у господина Канта закончился час назад, – сказал слуга.

«А что же, после обеда великий философ корреспонденцию не принимает?» – хотел спросить удивленный юноша. Но старый слуга продолжил:

– Теперь приходите к восьми часам вечера. Но не опаздывайте, иначе господин Кант уйдет без вас.

На этом разговор со старым слугой закончился. Князь Карачев остался один перед закрытыми дверями. О том, что предстоит куда-то пойти с философом, дядя не предупреждал. Должно быть, слуга что-то напутал. Юноша решил, что путаница в доме великого философа дело обычное.

Кирилл Карлович вернулся к коляске и нарочито сердитым голосом приказал извозчику везти обратно. В его воображении старый философ прятался за портьерами, а завидев русского путешественника, послал навстречу слугу с приказанием не пускать на порог. Юный князь понимал, что подобная фантазия далека от действительности. Однако же не покидало ощущение, что в Европе ему не рады.

Он не стал терять времени даром. Воротившись в трактир, с жадностью, свойственной молодости, приступил к изучению заграничных обычаев. Первым стал вопрос, который требовал прояснить русский бог Ярило, не оставивший юношу за пределами родного края. Местные боги расщедрились и подавали в двойном размере: обслуживали путешественника две девчушки с певучими голосами и одинаковыми именами. Агнешкой прозывали и ту, и другую.

Озорницы напросились к барину в комнату, затеяли игру. Завязали князю глаза и ну его щекотать! А он должен был угадать, какая из них прикоснулась к нему. Как ни старались смешливые девчушки, а герр Карачофф неизменно выигрывал. «Кто это?» – «Агнешка!». «А это кто?» – «Агнешка!». Победителю досталось все.

Вечером Кирилл Карлович в прекрасном расположении духа вернулся к дому господина Канта. Только князь приблизился, как дверь открыл сам хозяин. Вновь мелькнула странная мысль, что тот подсматривал в окно. Сухой, небольшого роста старичок в плаще вышел навстречу и сказал:

– Вы не будете против, если мы прогуляемся. Погода на редкость хорошая.

– Как вам угодно, господин Кант, – ответил Кирилл Карлович. – Вот только бумаги от князя Карачева…

– Давайте сюда, – старичок взял пакет из рук юноши.

Однако он не стал возвращаться, чтобы оставить бумаги в доме, а заложив руки с пакетом за спину, не спеша пошел вперед. Юноша последовал за стариком. Они шли по тихим вечерним улочкам вдоль невысоких оград, за которыми темнели сады и аккуратные, преимущественно трехэтажные, домики.

Евстигней Николаевич наставлял племянника воспользоваться случаем и побеседовать с великим философом. Кирилл Карлович думал о том, что Европа не такая уж негостеприимная, как показалась вначале. Две девчушки скрасили его день. А теперь он вел ученую беседу с самим Иммануилом Кантом, «нынешним величайшим философом», как аттестовал дядя маленького старичка. Кирилл Карлович старался не упустить ни слова.

В одном месте старый философ вдруг прервал речь и спросил:

– Скажите, молодой человек, доводилось ли вам бывать в Египте?

– Нет, пока что не довелось, – ответил князь Карачев.

Он не стал уточнять, что впервые заграницей и что мысль о поездке в Египет вообще не приходила ему в голову.

– В некотором роде можете считать, что побывали, – сказал господин Кант и обвел рукой некое, скрытое в вечерних сумерках пространство. – Вот это место называют Египтом. Разглядеть сейчас практически ничего невозможно. Но оно не стоит сожаления. Болото, да и только.

– Вот как, – промолвил юноша.

Он почувствовал, что суть ученой беседы ускользнула от него, пока господин Кант отвлекся на топонимические причуды.

– Забавное совпадение, – сказал князь.

Он ждал продолжения серьезного разговора и готовился с большим тщанием слушать.

– Здесь так много лягушек и они поднимают такой гвалт в брачный сезон, что местным жителям это болото представляется Египетской казнью, отсюда и такое название, – поведал господин Кант и наконец-то вернулся к ученой беседе: – Так на чем я остановился?

– Э-э, – только и сумел выдать юноша.

Старому философу такой подсказки оказалось достаточно. Они продолжили путь. Кирилл Карлович обратился в слух и только время от времени вспоминал с досадой о лягушках в болоте, из-за которых упустил первую часть беседы.

– Ну, молодой человек, я утомил вас своими рассуждениями, – вдруг произнес господин Кант.

Они вновь стояли у входа в дом старого философа. За ученой беседой Кирилл Карлович не заметил, как они прошли определенный старичком маршрут. Юный князь с ужасом осознал, что вновь потерял нить разговора и не усвоил ни слова из того, что говорил философ.

– Нет-нет, что вы! – воскликнул юноша. – Я теперь сожалею, что в Кенигсберге проездом. Было бы лучше прослушать ваш курс в университете.

– Благодарю вас, но уверяю, что в Лондоне имеются не менее достойные учителя, – ответил господин Кант.

– Но каков же ваш главный вывод? – спросил Кирилл Карлович.

Он задал этот вопрос, чтобы вооружиться хотя бы несколькими словами Иммануила Канта. Иначе юноша просто не знал, как отчитаться дяде о встрече с великим философом. Кирилл Карлович с ужасом подумал о том, что старик, наверняка, во время беседы выделял главные выводы. Теперь своим вопросом он дал понять, что пропустил мимо ушей весь разговор. Для того, чтобы сгладить ситуацию, юноша добавил:

– Я хотел сказать… попросить, чтобы вы дали мне какое-то главное напутствие для жизни…

Ничуть не смутившись, господин Кант сказал:

– Главный вывод прост. Посмотрите на небо. Сегодня замечательно ясный день. Небо чистое.

Кирилл Карлович посмотрел вверх, на черный небосвод, усыпанный звездами. Он вновь перевел взгляд на старика. Тот продолжил:

– Пасмурные дни в наших краях гораздо чаще. Так вот, молодой человек, живите так, чтобы звездам хотелось раздвинуть тучи и любоваться вами.

«Какие-то метафоры? А что они значат? – подумал Кирилл Карлович. – Вот я знаю, что мое призвание военная служба. Должен ли я вопреки папенькиному слову отправиться в полк или в гвардию? Ослушаться отца плохо. А не ослушался, значит, изменил своему призванию, тоже плохо». Кирилл Карлович, используя те же метафоры, чтобы подыграть старику, сказал:

– Но как в конкретном случае узнать, любуются ли мной звезды или спешат отвернуться, скрыться за тучами?

– О, это очень просто, – ответил старик. – Если звезды будут смущены вашим намерением, вы почувствуете волнение вот здесь, – старик постучал пальцем в грудь юноше и добавил: – Неприятное такое волнение, нехорошее…

Кузьма поджидал господина у входа в трактир. Только князь ступил на землю и отпустил извозчика, мужик кинулся к нему.

– Кирилл Карлович, батюшка, за Поттером этим проклятым глаз да глаз нужен! Вот помяните мое слово, бросит он нас! Что тогда? – тараторил он.

– Что случилось, Кузьма? – спросил юный князь.

Он заподозрил, что между мужиком и английским гувернером случилась очередная перепалка.

– Поттер этот отравить меня хотел, – жалобно произнес мужик. – А сам с какой-то каналью связался! Сидят там, не по-нашему калякают…

– Э-эх, Кузьма, это не они не по-нашему, а мы не «по-ихнему» говорим, – ответил князь.

Он прошел внутрь. Мистер Поттер сидел за столом в компании из трех человек. Судя по виду, это была французская семья. Глава семейства поднялся навстречу юноше и заговорил:

– Ваше сиятельство, разрешите представиться. Мусье Пьер Ролэн.

– Князь Карачев.

– Не будете ли вы так любезны, присоединяйтесь к нашей трапезе.

Кирилл Карлович снял плащ и занял место за столом.

– Что случилось с Кузьмой? – спросил он мистера Поттера. – Он жалуется, что вы его отравили.

– Э-э, я не справился с переводом, и ему вместо водки подали воды, – ответил англичанин.

За ужином мусье Ролэн поведал грустную историю своей жизни. Он бежал от якобинцев и теперь скитался по Европе с женой, мадам Флоранс. Девушка оказалась не дочерью, как подумал князь, а племянницей мадам Ролэн. Мадмуазель Амели Фоссе было семнадцать лет.

Мистер Поттер, заказывая не для Кузьмы, а для себя, легко справлялся с переводом. Горячительные напитки сделали свое дело. Англичанин клевал носом и рисковал свалиться в камин. Кирилл Карлович отправил его почивать, а сам продолжил беседу с французами.

Мусье Ролэн обратился с неожиданной просьбой. А для начала он поинтересовался маршрутом путешествия Кирилла Карловича.

– Предполагаю, – сказал француз, – что ваш путь пролегает через Берлин и Роттердам, оттуда вы отправитесь в Голтвот-Шлес, а там сядете на пакетбот и поплывете до Гарвича.

– Именно так, мусье, – подтвердил князь Карачев.

– Ваше сиятельство, осмелюсь предложить вам другой маршрут. Мы будем бесконечно признательны, если вы отправитесь с нами до Гамбурга. Оттуда вы сможете на торговом судне добраться до Грейт-Ярмута, а там уж два дня пути и вот вы в Лондоне, – сказал мусье Ролэн.

– Зачем же мне, мусье, менять маршрут? – удивился князь Карачев.

– Выгоды здесь немного. До Гамбурга отсюда, конечно, ближе. Но потом вам придется пробыть в море лишний день. Да и от Грейт-Ярмута до Лондона путь займет больше времени, чем от Гарвича, – признал мусье Ролэн.

Во время этого разговора в глазах мадам Флоранс читалась невысказанная мольба.

– Видите ли, в Гамбурге нам предстоит расстаться, – сказал мусье Ролэн.

Он перевел смущенный взгляд на мадмуазель Амели. А мадам Флоранс взяла руку племянницы и прижала к груди.

– Мы с супругой поедем в Вену. А нашей дорогой Амели предстоит путь в Лондон, – рассказал мусье Ролэн.

Бледная девушка то и дело приподнимала голову, но не решаясь взглянуть на юного князя, потупляла взор. Но Кирилл Карлович еще слышал аромат Агнешек и снисходительно не замечал смущения мадмуазель Фоссе.

– Признаться, сердце разрывается, когда думаю о том, что Амели окажется одна на торговом судне, – продолжил мусье Ролэн. – Капитан человек порядочный. Но было бы спокойней, если бы рядом с нашей Амели оказался надежный спутник.

– Но я путешествую не один, – промолвил князь.

Мусье Ролэн вскинул руки, как сделал бы человек, который заранее все продумал, но не успел рассказать о том, как ловко он все устроил.

– О! – воскликнул он. – Ваши спутники проследуют по старому маршруту под руководством мусье Поттера. Я уверен, что они благополучно доберутся до Лондона. А мы с Флоранс, – тут мадам Ролэн выдала обворожительную улыбку, выражавшую одновременно благодарность с покорностью, – мы с Флоранс на время пути до Гамбурга поступим к вам в услужение.

Кирилл Карлович вспыхнул, а мусье Ролэн замахал руками и пылко продолжил:

– Нет-нет-нет, возражения не принимаются! Вы не должны испытывать неудобства. А в Грейт-Ярмуте вас встретят наши друзья и проводят в Лондон!

– Право, все это так неожиданно, – вымолвил князь. – Дайте мне немного времени. Я должен обдумать вашу просьбу. Утро вечера мудренее.

Поднимаясь из-за стола, Кирилл Карлович взглянул мельком на девушку. Она отвела глаза.

«Какой же скучной будет поездка в компании с этой белой мышкой, – подумал князь. – Эдакая демуазель. А мне… а мне бы сейчас „гдебмуазель“! Где они, мои Агнешки? Э-эх, было бы хорошо, если бы какой-нибудь из них, а то и обеим понадобилось в Лондон».

Девчушки в Англию не собирались, но поспешили проведать путешественника перед сном.

– Мы побудем, пока Песочный Человек не засыплет волшебным песком ваши глаза, – ворковали Агнешки.

– Гдебмуазели, – прошептал Кирилл Карлович.

Понравилось ему придуманное словечко.

Глава 3
Ворота в мир

Блистательные победы в любовной баталии на два фронта послужили превосходным средством для сна. Князь не заметил, как Песочный Человек засыпал ему глаза. Гдебмуазели на цыпочках покинули опочивальню русского путешественника.

Но едва за Агнешками закрылась дверь, как волшебный песок улетучился. Князь ворочался с боку на бок, стоически держал глаза закрытыми, но тщетно. Песочный Человек оказался халтурщиком, а Морфей и Нюкта витали в недосягаемых эмпиреях.

Кирилл Карлович вспоминал бледное личико мадмуазель Фоссе и не мог уснуть. Если бы мусье Ролэн не обратился с неожиданной просьбой, они бы разъехались назавтра в разные стороны. Князь никогда бы не вспомнил невзрачную девушку.

Но теперь юношу не отпускала тревога о мадмуазель Амели. Как она доберется до Лондона? Потом он и в Англии не успокоится, пока не узнает, что девушка доехала благополучно. А не дай бог с ней что-то случится, князь не простит себе, что отказал в помощи.

Юноша перевернулся на правый бок и взмолился, чтобы кто-то из богов сна спустился к нему с небес. Мысль о мифических эмпиреях напомнила о настоящем звездном небе. Внутри него поднялось то самое, нехорошее, волнение, о котором предупреждал старый философ.

«Делать нечего. Возьму на себя заботу о белой мышке», – решил Кирилл Карлович. Он даже не разобрал, кто же явился к нему на помощь: античный Морфей, Дрема из родных краев или Песочный Человек из местных. Через минуту князь Карачев спал крепким сном.

Французишка сноровисто грузил сундуки и саквояжи. Походные домочадцы Кирилла Карловича с неодобрением наблюдали за сборами. Однако держали свои мнения при себе. Исключением был дядька Кузьма.

– Кирилл Карлович, батюшка, на кого ты бросаешь нас! – возмущался мужик.

– Не бросаю, а оставляю с мистером Поттером. Слушайтесь его, и все будет в порядке, – отвечал князь Карачев.

– Как же слушать его, коли он по-нашему ни бельмеса, – восклицал Кузьма, а потом вдруг крикнул Аксинье так, будто это она, а не он никак не мог угомониться: – Аська, не бойся! Не пропадем!

Поехали на двух колясках. Впереди князь Карачев и мусье Ролэн. Следом мадам Флоранс с племянницей.

Мусье Ролэн всячески заботился о князе. На заставах и станциях представлялся слугой русского путешественника, чем повергал юношу в смятение. Мусье Ролэн был блестяще образован. По речам и манерам видно было, что из высшего света. Кирилл Карлович чувствовал неловкость оттого, что благородный человек взял на себя роль простого слуги. Судьба Пьера Ролэна служила примером омерзительных последствий революции.

Гамбург поразил Кирилла Карловича количеством причалов и отвратительным запахом рыбы. Князь смотрел на широкое устье Эльбы и терялся в догадках: как найти нужную пристань?

Расторопный мусье Ролэн на минуту растворился в толпе, что-то у кого-то расспросил, и по его указанию экипаж подкатил к портовой гостинице «Блюменхоф». Задняя часть здания выходила к реке. Они вошли внутрь.

– О, какой красавец! – воскликнул француз.

Слова мусье Ролэна относились к клавесину.

Наступила ночь. Князь долго не мог заснуть. Но зато утром отоспался вволю, проснулся поздно. Он вышел из гостиницы, обошел ее и по узким деревянным ступеням спустился к воде.

Мачты кораблей подпирали небо. Блестевшую в лучах солнца речную гладь рассекали лодки. Будь князь художником, написал бы пейзаж. Живопись имела то достоинство, что не передавала вони. Люди засоряли реку быстрее, чем она выносила грязь за пределы города. От воды поднимался запах нечистот и протухшей рыбы.

Ворота в мир2 – так называл Гамбург немецкий гувернер. «Романтика», – подумал Кирилл Карлович и отчего-то вздохнул. Он надеялся, что за воротами воздух свежий.

Неожиданная печаль охватила молодого человека. Только сейчас почувствовал он, как далеко уехал от родного дома. Всю дорогу до Гамбурга не покидало чувство, что папенька и маменька рядом. Поверни назад и не за первым, так за вторым, не за вторым, так за третьим пригорком увидишь верхушки каштанов, раскинувших ветви над родными воротами.

Теперь юноше представилась глубина тоски и ужаса дядьки Кузьмы. Он понял, что молчаливая Аксинья и невозмутимый Федот тоже переживали. Что ж, главное, чтобы не переругались с мистером Поттером. Князь наказал англичанину придержать издевки над Кузьмой до встречи в Лондоне.

Мерцающие воды Эльбы предваряли ворота в мир. Предстояло выйти в Северное море. Родной дом остался далеко. Теперь он, князь Кирилл Карлович Карачев, сам по себе. Папенька не придет на помощь, маменька не приголубит. А как он спешил, как спешил прочь от родных пенатов! Думал ли, что такая грусть охватит в самом начале пути.

Вдруг князь встряхнул головой, словно очнулся и спешил отогнать наваждение. Кирилл Карлович прислушался и понял, что поддался ностальгии… из-за музыки. Чарующие звуки доносились с нижнего этажа гостиницы.

Князь поднялся по лестнице и направился к парадному входу, предусмотрительно выходившему на другую сторону от провонявшей Эльбы. Огибая угол, князь потерял связь со звуками. Но когда вошел в гостиницу, вновь оказался в плену музыки. Мелодия звучала грустная, но хотелось покориться ей, раствориться. Плен ее был сладок.

Князь увидел мадмуазель Фоссе. Амели музицировала на клавесине. А мусье и мадам Ролэн стояли подле и слушали. Мусье Пьер дирижировал, размахивая рукой.

Мадам Флоранс подняла глаза на князя. Рука мусье Пьера повисла в воздухе. Амели оборвала игру, поднялась и сделала книксен. Она потупила взор, словно князь застал ее за недозволенным занятием.

«А ведь она прехорошенькая», – отметил он. Повисла неловкая пауза. Кирилл Карлович хотел встретиться взглядом с Амели. Он только теперь увидел, что белизна ее не блеклая, а белоснежная, румянец живой на щеках, девушка была пленительной.

– Скоро на борт, – нарушил тишину мусье Ролэн. – Прикажете подать завтрак, ваше сиятельство?

Князь кивнул. А мадам Ролэн взяла Кирилла Карловича за руку и промолвила:

– Пьер договорился с капитаном. У вас благородное сердце, мой князь. Вы присмотрите за моей любимой Амели. А в Ярмуте вас встретят…

– Да-да, конечно, – выдавил юный князь.

Говорить он не мог, перехватило горло.

На прощание князь обнял мусье Пьера и поцеловал руку мадам Флоранс. Француз, наконец-то, перестал вести себя как слуга. Он еще раз обнял юношу и похлопал его по спине. Кириллу Карловичу было приятно, что человек, умудренный нелегкой жизнью, напутствовал его как младшего, но равного себе.

На борту торгового судна каюту помощника капитана предоставили в распоряжение князя и его спутницы.

Глава 4
Ловушка для рыбы

Они высматривали удалявшийся берег через небольшое окно. У князя разыгралась фантазия. Он вообразил, что случится буря, судно собьется с курса, и на английский берег, где встречают Амели, ступят они нескоро. Спустя некоторое время юноша узнал, что такое «морская болезнь». Теперь он молился о том, чтобы его мечты не стали реальностью. Амели тоже страдала от качки. К счастью, оба они мучились не слишком сильно. До того, чтобы бегать наружу и перегибаться через борт, дело не доходило.

Сидеть в каюте было скучно. Они вышли на палубу. Пронизывающий ветер не располагал к наслаждению пейзажами. Они вернулись бы немедленно в каюту, если бы не другой пассажир. Не обращая внимания на холодные брызги, он всматривался в зловещие серые воды. Увидев молодых людей, он поклонился и промолвил:

– Граф де Ла-Ротьер.

Князь Кирилл Карлович представился сам и представил мадмуазель Фоссе.

– Вы следуете в Лондон, – произнес граф.

В голосе прозвучал оттенок вопросительной интонации, словно собеседнику предлагалось опровергнуть это утверждение, если оно не соответствует действительности.

– Да, – сказал молодой человек. – Я буду служить в русской миссии.

Француз обрадовался.

– О, мой юный друг! – воскликнул граф. – Вы будете служить под началом главы миссии Воронцова. Мы много слышали о его отце, графе Романе Воронцове.

Путешественник оторвал взгляд от безрадостного морского пейзажа и повернулся к юноше и его спутнице.

– Вы были знакомы со старым графом Воронцовым? – спросил князь Карачев.

– Нет, к сожалению, нет, – ответил француз. – Граф Роман Воронцов был мастером русской провинциальной ложи.

– Вы масон? – спросил юноша.

– Я возглавляю Grande Loge Des Enfans Trouvés, – с гордостью ответил граф.

– Великая ложа обретенных детей, – пробормотал юный князь по-русски.

Он еще не решил для себя, как относиться к масонам.

– Я сочту за счастье быть представленным Воронцову. Я имею в виду, конечно же, сына, – добавил француз.

Князь Кирилл Карлович замешкался, не зная, следует ли понимать слова графа как просьбу поспособствовать знакомству с русским министром и следует ли на сей счет давать какие-либо авансы. Юноша сообразил, что собеседник – такой же скиталец, как и другие французские дворяне. Граф любовался морским пейзажем под пронизывающим ветром по причине крайней стесненности в средствах. При себе он держал портфель и черный тубус, составлявшие весь его багаж. Вещей в них умещалось немного.

– Не будете ли вы так любезны, – промолвил князь, – пожалуйте к нам в каюту. Холодно на открытом воздухе.

– Благодарю вас, – ответил граф. – Я останусь на палубе. Не стоит волноваться за меня. А вы все же вернитесь в каюту. Сопроводите мадмуазель Фоссе.

Граф вперил упрямый взгляд вдаль. Лицо его выражало решимость выдержать не только морскую бурю, но и более суровые испытания.

Князь ответил поклоном. Он взял под руку Амели, и они вернулись в каюту. Юноша сомневался: не смалодушничал ли, оставив французского графа на палубе. Но решительно он был не вправе подвергать испытаниям мадмуазель Фоссе.

Князь согревал в руках ладошки девушки и размышлял о мусье Ролэне, вынужденном наниматься в услужение, и о графе Ла-Ротьере, оставшимся на палубе. Он примерял к себе их судьбы и не мог вообразить себя в подобном положении. Он захотел заверить мадмуазель Фоссе, что непременно оградит ее от нищеты и холода. Князь решил было признаться в любви. Но приступы «морской болезни» не располагали к нежности. Кирилл Карлович отложил признание до конца путешествия.

Амели сидела спиной по ходу движения лодки. Князь расположился напротив. Девушка, развернувшись вполоборота, вглядывалась в приближавшийся берег. Кирилл Карлович не поинтересовался, кто будет встречать мадмуазель Фоссе в Грейт-Ярмуте. Князь заранее проникся неприязнью к ним. Сейчас Амели ступит на землю, и кто-то еще, а не он, князь Карачев, примет на себя заботу о ней.

Лодка уткнулась в деревянный пирс. Появился субъект, вполне заслуживший антипатию Кирилла Карловича. Человек в черном плаще возвышался над ними.

– Аркадиус! – обрадовалась Амели.

Она поднялась с такой поспешностью, что суденышко едва не опрокинулось. Лодочник проявил завидную сноровку, чтобы не оказаться за бортом вместе с пассажирами. Одновременно он успел поддержать девушку. А сверху уже протягивал руку тот, кого она назвала Аркадиусом.

Амели ступила на пирс, даже не заметив, что едва не искупалась сама и чудом не заставила искупаться Кирилла Карловича.

Князь Карачев дождался, пока выгрузят его сундуки и сундук мадмуазель Фоссе. Все это время Аркадиус не отпускал Амели. Он держал ее под локти так долго, что сцена выходила за рамки приличия.

Князю не понравились глаза этого человека. То есть глаза были самые обычные, но блестели они так, что не оставляли сомнения относительно чувств к мадмуазель Фоссе. Юноша пожалел о том, что не сделал признания. Теперь он опасался, что девушка поддастся чарам соперника, не зная, что блеск глаз князя Карачева затмил бы блеск глаз десятка таких Аркадиусов.

Кирилл Карлович рассчитался с лодочником. Едва юноша выбрался из лодки, как деревянный настил пошатнулся. Князь Карачев от неожиданности взмахнул руками, ноги непроизвольно согнулись в коленях. Он упал бы в воду, но кто-то подхватил его под локоть.

– Держитесь, сударь, держитесь!

Спасителем оказался господин в цилиндре. Он высоко вздернул брови, словно дивился, что юноша не может устоять на ногах. Незнакомец вызывал не меньшее изумление непринужденной позой. Казалось, что землетрясение для него обычное дело.

С удивлением Кирилл Карлович заметил, что и мадмуазель Амели и встречавший ее господин держатся так, будто ничего не происходит.

– После долгого морского путешествия сразу не привыкнешь к твердой почве, – промолвил незнакомец.

Князь Карачев чувствовал себя превосходно. Ясность мысли никак не увязывалась с головокружением. Он бы не поверил в собственный недуг, если бы не видел, что земля уходит из-под ног у него одного. К своему стыду, он все еще не мог обойтись без поддержки добровольного помощника.

Вдруг он сообразил, что незнакомец изъяснялся на родном языке.

– Вы говорите по-русски? – спросил князь.

– Простите, я не представился. Коллежский советник Чернецкий Хрисанф Иванович. А вы, полагаю, князь Кирилл Карлович Карачев.

– Да, это я, – подтвердил юноша.

– Неожиданная встреча, – улыбнулся Чернецкий. – Мы ждали, что вы приедете через Гарвич. Я узнал вас, как только увидел. Вы очень похожи на князя Евстигнея Николаевича.

Чернецкий почувствовал, что юноша твердо стоит на ногах, и отпустил его.

– Благодарю вас, Хрисанф Иванович, – промолвил князь. – Повезло мне, что вы здесь.

– Я нахожусь в Грейт-Ярмуте по делам. Случайно встретил знакомого, – сказал Чернецкий, кивнув на Аркадиуса. – Составил ему компанию. Прошли к пристани.

– Вот как.

– Оказалось, не зря, – промолвил Хрисанф Иванович.

Кирилл Карлович покосился на собеседника, не уразумев, к чему относились его последние слова: ко встрече с ним, с князем Карачевым, или ко встрече с Амели. Чернецкий не отводил от нее восторженного взгляда. «Еще один воздыхатель», – подумал юноша.

Мадмуазель Амели приблизилась к ним с тем, кого называла Аркадиусом. Кирилл Карлович понял, что тот так долго держал под локти девушку, поскольку она тоже не сразу отвыкла от качки.

– Познакомьтесь, князь, – промолвила Амели. – Пан Аркадиус Зиборский.

Господин сделал легкий поклон и с улыбкой промолвил:

– Как добрались, князь? Наверняка, кормили рыб от самого Гамбурга.

Кирилл Карлович решил, что пан Зиборский шутил насчет его юного возраста. «Ладно, радуйся», – подумал про себя князь и вслух сказал:

– Нянюшка не рассказывала мне, что в Северном море рыбы водятся. Так что я по незнанию никакого угощения для них не взял.

Пан Зиборский хмыкнул, не зная, как ответить. Вмешалась Амели:

– Аркадиус, перестань! Это не смешно. Нужно поблагодарить князя…

– А разве я не благодарю, – ответил тот. – Благодарю, господин князь! Благодарю, что составили компанию Амалии…

Изъяснялся он по-французски, но имя произнес на польский манер: Амалия, а не Амели. Да и она называла его паном. Князь взглянул на спутницу и переспросил:

– Амалия?

– Во время путешествия я представлялась француженкой, – пояснила девушка. – На самом деле, меня зовут Амалия Ласоцкая. Простите, мой князь, так было нужно.

Она улыбнулась, но не так застенчиво, как прежде, а своевольно, показав, что считает вопрос исчерпанным.

– Вот как, – промолвил князь.

Он понял, что Пьер и Флоранс Ролэн тоже поляки.

Тоскливо сделалось князю. Едва оторвался от маменькиной юбки, как наделал непростительных глупостей. Со стыдом припомнил, как веселился с Агнешками. Дело было не в девчушках, а в его самонадеянности. Он думал, что мир у его ног. А какие-то поляки запросто обманули его.

Кто же они такие, эти Пьер и Флоранс Ролэн? Князь посчитал за лучшее смущения не показывать и не вспоминать о недавних спутниках.

Кирилл Карлович почувствовал, что помог тем, кому помогать не следовало. В груди поднималось волнение. Нехорошее. «Уж ни то ли это, о чем предупреждал старый философ», – подумал князь.

Хрисанф Иванович подозвал носильщиков, и они разобрали сундуки. Одному из них Чернецкий дал монету и по-английски велел проследить за погрузкой.

– Здесь полно жуликов и воров. Но эти люди проверенные, – сказал он князю. – Не изволите ли пройти пешком? Здесь недалеко. После морского путешествия прогулка пойдет на пользу. А ваши сундуки доставят в гостиницу.

– Хорошо, – согласился Кирилл Карлович.

Вдруг он увидел нечто такое, что могло существовать только в сказках дремучей нянюшки. Но нет же, вот он детский кошмар, вырос на чужом берегу и скалил хищные зубы.

Воображение князя поразили гигантские челюсти. Юноша застыл, не в силах представить себе размеры чудовища, от которого остались такие кости. Князь видел, что он прошел бы в пасть гиганта, не пригнув головы.

Еще больше поражало то, что кто-то смог справиться с монстром, о чем свидетельствовали останки.

– Челюсти кашалота. Неправда ли, впечатляют! Здесь вываривают ворвань, – Хрисанф Иванович указал на деревянное строение.

– Признаться, до сих пор я встречал кашалотов только на картинках, – сказал Кирилл Карлович.

– Не зря название города означает ловушку для рыбы, – молвил собеседник.

Князь услышал обрывки разговора Амели и ее нового спутника. Речь шла о полотне какого-то живописца, доставленного с континента на том же судне, на котором они прибыли. Ни Амели, ни мусье и мадам Ролэн не упоминали о картине.

– Ярмут дословно означает устье реки Яр. Само же наименование Яр происходит от старо-английского слова gear, означавшего ловушку для рыбы, – продолжал Чернецкий.

Кирилла Карловича охватило чувство, что в ловушку угодил он сам. Он старался разобрать речь пана Зиборского. Невинная с виду мадмуазель Амели была окутана тайнами. Юноше казалось, что он угодил в пасть левиафана. Чудовище прикидывалось мертвым. А на деле готовилось сомкнуть челюсти.

Князь перевел взгляд на Чернецкого. Тот смотрел на юношу, высоко вздернув брови. Кирилл Карлович решил было, что пропустил вопрос, а Хрисанф Иванович ждал ответа. Впоследствии князь увидел, что у Чернецкого брови были приподняты вечно. Он будто постоянно то ли чему-то удивлялся, то ли чем-то предвосхищался.

– Очень удачно, что дела привели вас сюда, – промолвил Кирилл Карлович. – Иначе я оказался бы в окружении поляков.

Хрисанф Иванович взглянул на пана Зиборского и мадмуазель Амели и сказал:

– Напрасно волнуетесь. Мы в дружеских отношениях. Многие поляки, недовольные вторжением России, проживают в Лондоне, – сказал Чернецкий.

– Как же это вы с ними в дружеских отношениях? – удивился Кирилл Карлович.

– А как вы прибыли на одном судне с панной Ласоцкой?

Юный князь не нашелся, что ответить.

– Идемте, – пригласил Чернецкий, – я покажу вам кое-что поинтереснее, чем рыбьи кости.

Кирилл Карлович попрощался с паном Зиборским и Амели, подавил тяжелый вздох и предался попечению Хрисанфа Ивановича. Они удалились от пристани и оказались в узком переулке.

– Впервые город Ярмут был назван Великим в хартии короля Генриха III в 1272 году.

– Интересно, – молвил князь.

Никакой пользы в сведениях Хрисанфа Ивановича он не видел. Но из вежливости поддакивал.

– А вот посмотрите. Дом номер 4 по Саут Квэй, – продолжал Чернецкий.

Князь Карачев безучастно взглянул на здание из желтого кирпича с белыми пилястрами.

– Когда-то этот дом принадлежал Джону Картеру. Он был другом Оливера Кромвеля. Именно в этом доме «Охвостье» приняло решение о казни Карла I.

Чернецкий, казалось, испытывал восторг оттого, что незаконный комитет с непристойным названием осудил собственного короля и привел приговор в исполнение.

– Признаться, Хрисанф Иванович, я бы хотел отдохнуть и согреться после морского путешествия, – сказал Кирилл Карлович.

– До гостиницы совсем близко, – Чернецкий ладонью указал направление пути.

Они прибавили шагу. Хрисанф Иванович вновь заговорил:

– Позволю заметить, что вы прибыли в Англию в интересное время. Скоро в Лондоне начнется судебный процесс над членами Лондонского Корреспондентского Общества. Они призывали низложить короля.

– Господи! Неужели они хотят, как во Франции? – удивился Кирилл Карлович.

– Именно! – Хрисанф Иванович обрадовался упоминанию Франции. – Революция многих воодушевила, пробудила народ, привела в движение общественную мысль.

– Безумцы! Революция привела в движение гильотину! – воскликнул Кирилл Карлович. – И непохоже, чтобы кто-то смог ее остановить!

Глава 5
Парадокс Кондорсе

Накануне Чернецкий остановился в таверне «Стар Инн». Туда он и привел князя. Хрисанф Иванович снял еще одну комнату, проводил юношу наверх и оставил одного. Условились спустя полчаса встретиться за обедом.

Двое половых принесли большую чашу, ведро с водой и кувшин. Один из них остался, чтобы полить гостю.

Кирилл Карлович машинально занялся туалетом. Все, что произошло в последние часы, смущало юного князя. Поведение Амели в отношении него было обидным, а то и оскорбительным. Она добилась его доверия, выдав себя за француженку.

Но Чернецкий как о чем-то совершенно естественном говорил о дружбе с поляками, явно враждебными Российской империи. Он и революцию во Франции приветствовал. Что же теперь? Стоит ли обижаться на легкомысленную барышню? Может, у дипломатов принято так – дружить со всеми подряд. А у Кирилла Карловича разливалось в груди нехорошее волнение.

Думал юный князь о том, что военная карьера была бы намного лучше. «Эх, папенька-папенька!» – посетовал он с горечью. Старый князь упрямо считал, что у сына неподходящий характер для воинской службы.

Умывшись, Кирилл Карлович спустился в общий зал. Внизу юный князь встретил недавнего знакомого. В кресле у камина сидел граф де Ла-Ротьер. В другое время юноша удивился бы. Но сейчас его уже не трогали необычные совпадения.

Француз не имел смены платья. Сидя у камина, он грелся и сушил одежду одновременно. Кирилл Карлович настоял на том, чтобы граф де Ла-Ротьер присоединился к ним и отужинал за счет князя. Юноша порывался оплатить для француза номер, но тот решительно отказался. Де Ла-Ротьер провел ночь в общем зале.

Утром Кирилл Карлович предложил помощь графу в поездке до Лондона. Выдвинулись в шесть часов.

– Должен признать, что вы мне с первого взгляда понравились, – заговорил в пути Чернецкий. – Вы человек благородный. В то же время виден сильный характер.

– Благодарю, Хрисанф Иванович, – кивнул юный князь.

Он не знал, что сказать в ответ на неуместную лесть.

– Я хочу по-дружески предостеречь вас, – продолжил Хрисанф Иванович. – Будьте осторожны с Воронцовым. Уверяю вас, он не в восторге от вашего назначения.

– Мы даже не знакомы. Отчего же министр должен был составить невыгодное мнение обо мне, – удивился юноша.

– Не будем заблуждаться относительно вас, – ответил Чернецкий. – Все прекрасно понимают, что вас направили в Лондон не просто так. Вас будут готовить на смену Воронцову.

– Уж прямо на смену! Эк вы, сударь, хватили! – Кирилл Карлович покраснел.

– Разумеется, это произойдет не завтра.

Слова Чернецкого льстили, но и раздражали. Князю не понравилось, что его судьбу решили за него. Он хотел избавиться от опеки дяди и папеньки.

– Я намерен со временем перейти на военную службу.

– Одно другому не помеха, – обронил Хрисанф Иванович.

Князя задело то, что Чернецкий не придал значения словам о военной карьере.

– Я так и скажу министру, – продолжил князь. – Он увидит, что никоим образом я на его место не претендую.

Коллежский советник снисходительно улыбнулся и сказал:

– Только что отправлен в отставку старший брат министра, Александр Романович Воронцов. Это на руку вашему дядюшке князю Евстигнею Николаевичу. Так что с вашей стороны, мой друг, уже нанесен первый удар по Воронцовым. А вы нынче выдвигаетесь на передовую.

Кирилл Карлович несколько секунд молчал. Не нашедши никаких аргументов, он сказал:

– Все мы исполняем волю государыни императрицы.

Они говорили по-французски. Граф де Ла-Ротьер, ставший поневоле свидетелем спора, взглянул на юношу с сочувствием. Кириллу Карловичу сделалось неуютно.

К полудню путешественники прибыли в Кембридж. Хрисанф Иванович восторженно рассказывал о колледжах, мимо которых они проезжали. У Кирилла Карловича голова пошла кругом от количества учебных заведений в городе. Поразило князя и то, что город только из-за роскошных дворцов, отданных под колледжи, казался большим. По словам спутника, людей здесь проживало немного.

По приказу Чернецкого извозчик остановил возле двухэтажного кирпичного здания. Хрисанф Иванович довольным взглядом окинул стоявший рядом дилижанс. Кирилл Карлович заподозрил, что тот знал нанимателей этого экипажа. Вскоре догадка князя подтвердилась.

Постоялый двор назывался «The Live & Let Live».

– Живи и дай жить другим, так это нужно понимать? – спросил Кирилл Карлович.

На вывеске громадный пес поднял в воздух кота, ухватив несчастного за хвост.

– Ну, не за горло же, – пробормотал князь, переступая порог.

В зале они застали пана Зиборского и панну Ласоцкую. Они сидели вдвоем за отдельным столом. Остальные места были заняты.

– Вы позволите составить вам компанию, – обрадовался Чернецкий.

Хозяином заведения был рыжий субъект с брюшком. Ему помогала упитанная девчушка. Кружева ее чепчика истрепались и топорщились по бокам, как кошачьи уши.

Девчушка накрыла на стол. Работала она со сноровкой, неожиданной для барышни, напоминавшей сытую кошку.

Хозяин выставил пару бутылок.

– Это вино я хранил для особенного случая, – заверил он гостей.

За обедом говорили по-французски. Хрисанф Иванович завел разговор о восстании Костюшко. Князь уже не удивился, когда Чернецкий назвал политику государыни Екатерины неверной в отношении Польши.

– Ошибки скажутся губительно в первую очередь на судьбе самой России, – заявил Хрисанф Иванович.

Он восторженно смотрел на пана Зиборского и панну Ласоцкую. На Кирилла Карловича он поглядывал снисходительно.

– Что же тут хорошего для Польши? – сказал князь, не сдержавшись. – Якобинцы в Варшаве вешают шляхтичей!..

– Позвольте, князь! – воскликнул Хрисанф Иванович. – Это дело самой Польши. Россия не должна вмешиваться! Должно предоставить свободу.

Князь считал неудобным продолжать. Он полагал, что разговор неприятен панне Ласоцкой и пану Зиборскому. Однако Кирилл Карлович счел нужным заметить:

– Думаю, сударь, матушке императрице ваши слова не понравились бы.

– А разве государыня не должна прислушиваться к мнению подданных? – возразил Чернецкий.

– В России немногие разделяют вашу точку зрения, – ответил князь.

К разговору подключился граф де Ла-Ротьер.

– Несчастно то общество, которое не учитывает мнения меньшинства, – сказал француз.

– Может, меньшая часть общества и останется недовольна, – сказал Кирилл Карлович.

– А знаете ли вы, мой юный друг, что мнение меньшинства зачастую оказывается мнением большинства? – спросил граф де Ла-Ротьер.

– Не представляю себе подобного, – ответил князь.

– О! Как-нибудь я вам расскажу, – пообещал француз.

– Отчего же не теперь? – спросил Кирилл Карлович.

– Это скучное математическое доказательство. Мы утомим разговором мадмуазель Амели, – объяснил граф де Ла-Ротьер.

– Отчего же! – воскликнула панна Ласоцкая. – Напротив, граф! Вы заинтриговали меня. Теперь я настаиваю на разгадке.

– Что ж, не смею отказать вам, – граф поклонился девушке.

– Вообразим, – продолжил де Ла-Ротьер, – что сто человек благородного происхождения избирают предводителя. Самыми уважаемыми членами общества оказались князь, мусье Чернецкий и я. Предстоят выборы предводителя из нас троих. А мусье Зиборский исполнит самое ответственное поручение: сосчитает голоса, поданные за нас. Возьмите, мусье Зиборский, перо и бумагу.

Граф де Ла-Ротьер извлек из портфеля и передал пану Аркадиусу письменный набор. Поляк взял перо, раскрыл маленькую чернильницу и положил перед собой лист бумаги.

– Сделайте ведомость, – сказал граф. – Из четырех столбиков.

Зиборский провел три вертикальные линии.

– Запишите в первом столбике число 38, – продолжил граф. – А во втором столбике мое имя.

Поляк поставил 38 и записал против числа: «граф де Ла-Ротьер».

– Вообразим, господа, что за меня отдали голоса 38 человек, – объявил француз. – А 32 человека за мусье Чернецкого.

Пан Зиборский записал на следующей строке число 32 и вывел против него фамилию Хрисанфа Ивановича.

– Оставшиеся 27 человек, – сказал граф де Ла-Ротьер, – выбрали князя.

Пан Зиборский сделал новые записи. Кириллу Карловичу показалось обидным попасть в конец списка. «Глупости, – оборвал он сам себя. – Это просто игра!».

– Но позвольте, граф, – воскликнула панна Ласоцкая. – Вы забыли троих человек!

– О! – откликнулся француз. – Вы правы! Как же это я так! А вы, мусье, будьте внимательны. Если бы не мадмуазель Амели, мы бы допустили трагическую ошибку. Вот что, мусье Зиборский, сделайте четвертую строчку. Напишите цифру 3 и поставьте против нее имя князя Карачева. Будем считать, что эти трое отдали голоса за самого молодого претендента.

– Я перечеркну число 27 и поставлю 30, – ответил пан Зиборский.

– Нет! – вскрикнул граф де Ла-Ротьер.

Француз подался вперед и вскинул руку, чтобы остановить пана Аркадиуса. Тот опустил перо.

Дремавший в углу хозяин заведения встрепенулся от возгласа графа. Пассажиры дилижанса, сидевшие за соседним столом, также с удивлением переглянулись. Хозяин обвел гостей подозрительным взглядом, зевнул, сложил руки на животе и вновь прикрыл глаза.

– Четвертая строка, – произнес граф. – Пусть она теперь послужит напоминанием вам.

Пан Зиборский с улыбкой записал на нижней строке 3 и фамилию князя против цифры.

Кирилл Карлович старался скрыть обиду. Щеки его запылали. Граф отвел ему последнее место в игре. А теперь еще и унизил подачкой. Три голоса все равно ничего не решали. «Господи, прости, – молвил князь про себя. – Что за глупое племя, эти французы!»

– Друзья, подведем итог, – провозгласил граф де Ла-Ротьер. – Кого избрали предводителем?

– Будь все это по-настоящему, мы бы поздравили вас, – сказал Чернецкий.

– Большинство предпочло вас, граф, – произнес пан Зиборский. – Тут и считать нечего.

– Но позвольте, дорогой граф! – воскликнула Амалия. – А с какой целью на этом листе остались две пустые колонки?

– О! – граф ответил девушке поклоном. – Ваш острый ум служит лучшим доказательством того, что женщинам должны быть предоставлены те же права, что и мужчинам.

– Я опять что-то недосмотрел! Секретарь из меня никудышный! – рассмеялся пан Зиборский.

Кирилл Карлович почувствовал усталость. Ни забавы, ни смысла в рассуждениях француза он не видел.

– Начинается самое интересное, – объявил граф де Ла-Ротьер и бросил лукавый взгляд на князя Карачева. – Все решили, что дворянское общество видит меня своим предводителем. Так и случилось бы, если бы мы полагали, что мнение большинства действительно отражает мнение большинства. Но давайте вообразим, что мы подошли более скрупулезно к выборам. Давайте в бюллетенях не просто укажем имя кандидата, но определим предпочтения в отношении всех претендентов. Вообразим, что 38 человек, отдавших голоса за меня, на второе место определили бы князя Карачева, а на третье мусье Чернецкого.

Кирилл Карлович поневоле оживился, словно пустая игра и впрямь сулила выгоду.

– Запишите, мусье Зиборский, против числа 38 в третий столбик имя князя, а в четвертый имя мусье Чернецкого, – распорядился граф. – Далее! Вообразим, что 32 человека, голосовавших за мусье Чернецкого, во вторую очередь предпочли бы также князя Карачева, а в третью очередь меня.

Пан Зиборский вписал имена соответствующим образом.

– 27 человек, что отдали голоса за князя, на второе место поставили мусье Чернецкого, а я у них вновь оказался последним. Наконец, те трое, о которых мы и вовсе было забыли!

Пан Зиборский приложил руку к сердцу и поклонился, словно в очередной раз каялся за нерадивость.

– Эти трое на второе место поставили бы меня, – продолжил граф, – хотя я виноват перед ними. А уж в последнюю очередь, случись совсем безвыходная ситуация, так уж и быть, они бы согласились на мусье Чернецкого.

Пан Зиборский записал имена сообразно рассуждениям графа.

– А теперь, друзья, вот что мы видим. 38 человек из первой строки и 3 человека из последней – итого 41. Столько человек считают, что я лучше мусье Чернецкого. 32 человека из второй строки и 27 человек из третьей – итого 59. 59 человек полагают, что мусье Чернецкий лучше меня. Но давайте посмотрим на вторую, третью и четвертую строку. 32, 27 и 3, итого 62. 62 человека верят, что князь Карачев лучше меня. А 38 человек из первой строки, 30 из третьей и 3 из четвертой, итого 71, считают, что князь Карачев превосходит мусье Чернецкого. Каково же теперь ваше мнение, господа? Кто из нас троих заслуживает чести стать предводителем дворянства?

– Князь Карачев! – объявил пан Зиборский.

Амалия с восхищением смотрела на Кирилла Карловича. «Все же она чудесная девушка», – подумал юный князь.

– Надо же! – Хрисанф Иванович выскочил из-за стола. – Это… это превосходный метод! Позвольте, граф, выразить вам полный восторг! Полный восторг!

– Не мне, не мне, – замахал руками граф де Ла-Ротьер. – Это теория общественного выбора маркиза Кондорсе.

– Хороший человек, – сорвалось с губ князя Карачева.

– Если будут выборы в соответствии с учением маркиза Кондорсе, – с воодушевлением произнес Чернецкий, – то Франция явит миру пример полного общественного согласия…

– Да-да, – кивнул граф де Ла-Ротьер. – Маркиз Кондорсе написал конституцию французской республики.

– Конституцию! – обрадовался Чернецкий. – Прекрасно!

«Вот баламошка!» – подумал о нем князь Карачев. А граф де Ла-Ротьер сказал:

– Но во Франции вашего восторга не разделяют.

– Как? – Хрисанф Иванович пошатнулся.

– Из-за этой конституции маркиза арестовали, и он умер в тюрьме города Бур-Ла-Рен3, – промолвил граф и, чуть помолчав, уточнил: – Вернее, Бур-д’Эгалите…

– Так Бур-Ла-Рен или Бур-д’Эгалите? – проявила любопытство Амалия.

– Прежде городок назывался Бур-Ла-Рен, – пояснил де Ла-Ротьер. – Но в духе времени его переименовали в Бур-д’Эгалите.

– Город Равенства, – покачал головой князь Карачев. – Эта история олицетворяет тот фарс, в который революция превратила мечты о справедливости и равенстве.

Побледневший Чернецкий посмотрел на юношу с досадой, какая встречается на лице родителей, чей ребенок говорит о том, о чем рассуждать и слышать ему было рано.

– Но как, отчего он умер? Неужели тюрьма оказалась настолько чудовищной? – спросил он.

– Маркиз Кондорсе принял яд из перстня, – молвил граф де Ла-Ротьер.

Хрисанф Иванович опустился на стул. К нему подошел хозяин заведения и спросил вкрадчивым голосом:

– Не желаете ли еще вина, мистер?

– Бутылку, – попросил Чернецкий.

– Я специально хранил для такого случая, – заверил хозяин заведения Хрисанфа Ивановича.

С другой стороны стола подоспела девчушка с «кошачьими ушками». Пан Зиборский заговорил с нею по-французски. Она покраснела и сделала такое движение глазами, будто что-то ее возмутило. Заинтригованный Кирилл Карлович пытался разобрать речь поляка. Он удивился тому, что сказанное заставляло краснеть служанку, но не смущало мадмуазель Амели. Князь обнаружил, что дело не в словах, а в том, что пан Зиборский прихватил девчушку ниже талии.

Гости располагались за столом так, что свидетелем проделки был только Кирилл Карлович. Пан Зиборский весело подмигнул ему.

– Парадокс Кондорсе, – только и вымолвил князь Карачев.

Глава 6
Котел мира

После обеда тронулись в путь. Сперва было объявлено о готовности дилижанса. Панна Ласоцкая и пан Зиборский попрощались и покинули постоялый двор.

Спустя некоторое время князь Карачев, Чернецкий и граф де Ла-Ротьер сели в экипаж. Юноша думал о том, как было бы хорошо, если бы француз поменялся местами с панной Ласоцкой. А заодно и Чернецкий пересел бы в дилижанс.

Они бы остались наедине с Амалией. При мысли о девушке нехорошее волнение поднималось в груди Кирилла Карловича. Хотелось высказать ей… нет, пожалуй, не обиду. А просто сказать: знал бы, что она полька, проявил бы о ней не меньшую заботу! Ни к чему было обманывать его и притворяться француженкой.

Дорога извивалась среди холмов, лесов и речушек. Открывались виды на зеленые луга. Под купами вязов отдыхали тучные овцы. Они провожали путешественников равнодушными взглядами, не прекращая двигать челюстями.

Князь не заметил, сколько времени прошло, пока он в задумчивости наблюдал английские пейзажи. О чем были его думы, он не помнил.

До Лондона добрались без происшествий. Покатили по улочкам мимо кирпичных домов с аккуратными садами. Окна с неплотно сдвинутыми занавесками приоткрывали виды на внутренние покои. Чистота и уют комнат вызывали умиление.

По просьбе графа де Ла-Ротьера они заехали на Лестер-Сквер. Там француз рассчитывал остановиться в пансионе мадам Арто.

Экипаж въехал на большую площадь, застроенную ветхими зданиями. На многих висели вывески с надписями «Ресторан» или «Отель». Однако невозможно было представить себе, чтобы почтенный господин захотел отобедать в таком месте. Тем более остаться на ночлег. Но судя по количеству людей, запрудивших площадь, недостатка в постояльцах местные заведения не испытывали. Находились путешественники и с куда меньшими притязаниями. Для них в окнах отдельных квартир помещались объявления «Table d’hote a cinq heures»4.

Тут и там висели таблички с надписями «говорим по-французски», «говорим по-немецки», «по-испански», «по-португальски». Отовсюду доносилась какая угодно, но только не английская речь.

Здесь граф де Ла-Ротьер попрощался и, выразив надежду однажды оплатить долги, растворился в толпе.

– Между прочим, – сказал Хрисанф Иванович, – наши польские друзья проживают здесь же, на Лестер-Сквер.

– Покажите их дом, – попросил Кирилл Карлович.

– Пансион миссис Уотерстоун. Вон он впереди по ходу движения, – сказал Чернецкий.

Гамбург – это ворота, а Лондон – котел мира. Так думал Кирилл Карлович, пока возница прокладывал дорогу по указанию Чернецкого.

Тем, кому не посчастливилось на родине, стекались сюда со всего света. Надеялись выловить в этом котле шанс на лучшую долю. Князь оглядывался по сторонам. Если были здесь русские, он хотел увидеть их. Но куда больше юноша был рад тому, что не находил соотечественников среди скитальцев.

Амалия и ее спутник стояли у входа в трехэтажный дом. Кирилл Карлович приказал вознице остановиться.

– Вот что, Хрисанф Иванович, я сойду здесь, а вы езжайте в посольство, – выдал юный князь.

– Но позвольте,.. – изумился Чернецкий.

Он с недоумением оглянулся и заметил Амели и пана Зиборского.

Князь отворил дверцу и спустился на землю.

– Но Воронцов,.. – молвил Чернецкий.

– Я скоро, – перебил его князь и крикнул вознице: – Езжай! Пошел! Пошел!

– Но как же вы,.. – голос Хрисанфа Ивановича затерялся в уличном шуме.

Пан Зиборский и Амалия поставили сундучки и саквояж на крыльцо и ждали, когда им откроют. Девушка придерживала большой прямоугольный сверток. «Картина», – догадался князь. Он любовался недавней попутчицей. Ее лицо было спокойным и немного усталым. Она предвкушала отдых после долгой дороги.

– Господа, – окликнул их князь.

– Вы здесь? – удивилась девушка.

– Я решил удостовериться, что все благополучно.

– Благодарю, – ответила Амалия.

Пан Зиборский указал жестом на дверь и сказал:

– Мы дома. Так что нет причин волноваться…

Кирпичные стены, местами черные от копоти, не смущали ни девушку, ни пана Аркадиуса. Князь почувствовал неловкость. Он выскочил из экипажа прежде, чем подумал, что скажет панне Ласоцкой.

Пан Зиборский дернул за шнурок. Дверь отворилась. На пороге появился субъект высокого роста. Из-под широкополой шляпы выбивались рыжие волосы и бакенбарды. По лицу пана Зиборского пробежала тень, какая бывает от неприятной встречи. Рыжеволосый окинул пана Аркадиуса недобрым взглядом и пробурчал:

– Приехали, значит…

Изъяснялся он по-английски.

– Это мистер Уильям Уотерстоун, хозяин пансиона, – пояснила Амалия князю.

Рыжеволосый субъект встал вполоборота, открывая проход в дом. Зиборский жестом показал мистеру Уотерстоуну на багаж панны Ласоцкой.

– Э-э, ме-е, – передразнил рыжеволосый поляка.

Однако взял сундучки и саквояж.

– Добрый вечер, мистер Уотерстоун, – поздоровался с ним князь.

Рыжеволосый окинул Кирилла Карловича взглядом и с издевкой промолвил:

– Добрый вечер! Надо же! Два слова выучил!

– Признаться, мистер Уотерстоун, я впервые в Англии. Однако ваш язык не представляет для меня сложности, – сказал князь Карачев.

– Проклятье! – выругался мистер Уотерстоун. – Поляк заговорил по-английски!

Неожиданно раздался женский голос:

– Билл Уотерстоун! Придержи язык! Из-за тебя мы потеряем всех клиентов!

– Свят тот день, когда они провалятся к чертям, – пробурчал мистер Уотерстоун.

На крыльцо вышла дама с круглыми, румяными щечками. Миссис Уотерстоун, догадался князь. Из-под ее муслинового чепчика с узорчатой каемкой выбивались каштановые локоны. От дамы веяло домашним уютом; грезились жаркие пироги и варенье. Князь поклонился ей, она улыбнулась в ответ.

Амалия и пан Зиборский вместо того, чтобы пройти в дом, вынуждены были спуститься по ступенькам.

Изнутри донесся шум. Миссис посторонилась и вовремя. На улицу выбежала еще одна дама. С радостными восклицаниями она налетела на Амалию и расцеловала девушку. Говорили они по-польски.

Заключенная в объятия Амалия поглядывала на дверь. Спустя несколько секунд вышли двое. Первым был господин высокого роста, с суровым, словно высеченным из дерева, лицом и маленькими глазами, недобро сверкавшими из-под густых бровей. Второй был совсем молод, лицом похож на ту даму, что душила на радостях Амалию. Ростом он не вышел, даже до матери не дотянул. Правая рука его покоилась на перевязи.

Юноша спустился с крыльца. С высокомерным выражением лица он ждал, когда же маман выпустит из объятий Амалию. Панна Ласоцкая, увидев, что у юного господина повреждена рука, пришла в большое волнение. Однако Кириллу Карловичу казалось, что девушка больше изображает сочувствие, нежели сопереживает. Она чересчур бурно выговаривала пану Зиборскому за то, что тот не рассказал ей о случившемся.

Князь Карачев не знал польского языка. Однако был уверен, что правильно понял суть происходящего.

Кирилл Карлович стоял в стороне и корил себя за то, что не проехал мимо. «Нужно позднее проведать Амалию», – думал князь. Он хотел было уйти. Но панна Ласоцкая обратилась к нему:

– Позвольте, князь, я представлю вас!

Господин с деревянным лицом оказался князем Полеским. Восторженная дама была его супруга княгиня Алисия Полеская. Их сын Марек, невысокого роста, с крупной головой, с первого взгляда не понравился Кириллу Карловичу. А когда Амалия сказала, что это ее жених, князь возненавидел юного поляка.

Пока Кирилл Карлович боролся с гневом, Амалия щебетала по-польски. Княгиня одарила юношу радушной улыбкой. Губы Полеского Старшего и Младшего неопределенно подергивались.

– Амалия рассказала, что вы сопровождали ее от самой Польши, – сказал князь Полеский по-русски.

– Да, нам посчастливилось. Мы оказались попутчиками, – ответил юноша.

От высокомерного взгляда Полеского Младшего Кирилл Карлович едва не расхохотался. Малорослый субъект, тщившийся изобразить превосходство, выглядел смешно.

Княгиня Полеская шагнула вперед и, взяв за руки Кирилла Карловича, воскликнула:

– Счастье, что в мире остались настоящие рыцари!

Ее руки оказались горячими. Глаза пылали.

– Мы живем в стесненных обстоятельствах, но будем рады, если вы сочтете возможным нанести нам визит, – продолжила польская княгиня.

– Алисия! – окликнул ее супруг и заговорил по-польски.

Княгиня выпустила руки юноши и сказала:

– Мой муж говорит, что вы тоже устали с дороги и вас ждут. Будем рады встрече…

– Благодарю, дорогая пани, – ответил юноша.

Их сын смотрел так, будто хотел убедиться, что князь Карачев не принимает слова княгини всерьез.

– Я ни слова не знаю по-русски, – промолвила Амалия, – но ваш разговор получился забавным.

«Она прекрасно понимает, что я здесь только ради нее, – подумал князь Карачев. – Что же ее позабавило: ревность ее жениха или муки моего сердца?»

Подошел человек лет сорока в черном плаще. Коснувшись двумя пальцами краешка круглой шляпы, он сказал:

– Добрый вечер, дамы и господа!

– Мусье Буржуа, – воскликнул пан Зиборский. – Мы не ожидали вас сегодня. Вы пришли забрать картину?

Старый князь поприветствовал незнакомого человека едва заметным кивком.

– Я случайно проходил мимо и увидел, что вы вернулись. Я решил удостовериться, что путешествие мадмуазель Амели завершилось благополучным образом, – сказал незнакомец в черном по-французски.

– Благодарю, мусье Буржуа, – промолвила панна Ласоцкая. – Дорога утомила меня, но все прошло благополучно.

Князь Полеский что-то сказал на родном языке сердитым голосом. Мусье Буржуа, неожиданно для Кирилла Карловича, ответил по-польски. Затем он прикоснулся пальцами к шляпе и двинулся было дальше, но вдруг остановился и по-французски обратился к пану Зиборскому:

– Я же не вправе скрыть от старика Ноэля нашу встречу. Но что мне ему сказать? Да или нет? Просто ответьте, остался ли наш уговор в силе? А уж к делам приступим завтра…

– Порадуйте старика Ноэля, – ответил пан Зиборский. – Мадмуазель Амели вернулась с известием, которое вас удовлетворит.

– Мое сердце трепещет от счастья! – промолвил незнакомец. – А как обрадуется старик Ноэль!

Он одарил пана Зиборского широкой улыбкой. Затем человек в черном поклонился Амалии и уверенным шагом двинулся дальше. Кириллу Карловичу показалось, что, несмотря на сказанные слова, мусье Буржуа остался чем-то недоволен, улыбка его была лицемерной.

Хозяин пансиона перенес багаж и упакованную картину внутрь дома. Его супруга, миссис Уотерстоун, подобралась поближе к Кириллу Карловичу и спросила:

– Мистер, а вам есть, где остановиться?

– Благодарю, – ответил князь.

Мысль о ночлеге в таком месте вызывала отвращение. Вдруг князь заметил рыжего кота. Тот с опаской подбирался к крыльцу, словно сомневался, что это подходящее место для почтенного джентльмена. В какой-то момент кот бросился вперед, а Полеский Младший попытался поддать животному ногой, но промахнулся.

«Идиот!» – подумал Кирилл Карлович.

Миссис Уотерстоун подобралась совсем близко и проворковала:

– У нас есть свободные комнаты.

– А моему другу, кажется, остановиться негде, – промолвил князь, в это мгновение заметивший графа де Ла-Ротьера.

Француз выбрался из толпы и с отчаянием в глазах уставился на недавних попутчиков.

– Вообразите! – воскликнул он. – В пансионе мадам Арто не осталось свободных мест!

– Что он говорит? – спросила миссис Уотерстоун.

– Он говорит, что у мадам Арто все занято, – перевел князь слова графа на английский язык.

– Поляк, экий же ты говорливый! – воскликнул мистер Уотерстоун.

– Билл, заткнись! – одернула его супруга.

– Какого черта! – возмутился рыжий Билл. – Тут есть французский распорядитель, который пристроит лягушатника на ночь…

– Я говорил с ним, – произнес по-английски граф де Ла-Ротьер, не выказав обиды. – Вообразите, он тоже не нашел свободного места.

– Здесь все занято. Но на той стороне у нас еще один дом. Там есть свободная комната. Мой муж проводит вашего друга, – сказала миссис Уотерстоун.

Кирилл Карлович понял, что заправляла в семье миссис Уотерстоун. Ее муж только хорохорился и выказывал дурной нрав.

– Не знаю, будет ли мне по карману ваш пансион, – молвил граф де Ла-Ротьер.

– Примите мою помощь, – предложил князь Карачев. – Я настаиваю. Не на улице же вам ночевать.

Благородному порыву способствовала мысль о том, что он сможет наносить визиты к графу, а заодно посещать Амели.

– О! Вы так великодушны, мой юный друг! – смирился де Ла-Ротьер. – Поверьте, скоро у меня будут деньги. Я возмещу сполна все ваши хлопоты.

– Если ваши дела наладятся, это станет лучшей компенсацией, – заверил француза юноша.

– А где ваш багаж, мистер? – спросила миссис Уотерстоун.

– Это все, – ответил граф де Ла-Ротьер.

Он приподнял вверх портфель.

– Позвольте, но у вас был еще тубус, – сказал князь Карачев.

– О боже! – воскликнул француз. – Я потерял его! Верно, украли!

На графа де Ла-Ротьера жалко было смотреть. Кирилл Карлович понимал, что в тубусе хранились инструменты, составлявшие все богатство француза.

– Но как? Неужели вы не заметили? – удивился юноша.

– Я поставил его на землю, пока говорил, – де Ла-Ротьер чуть ли не плакал. – Там были инструменты…

– Прошу вас, граф, завтра же я помогу вам приобрести все необходимое, – заверил князь Карачев француза.

Мелькнула мысль, что, если впредь будет помогать каждому встречному, очень скоро придется писать покаянные письма папеньке. Но князь оправдал свою щедрость тем, что понесет издержки ради Амели, а не графа.

Все разрешилось наилучшим образом. Домохозяйка замурлыкала от удовольствия, получив от юноши оплату за неделю вперед в пользу француза. Рыжий Билл повел графа де Ла-Ротьера в дом на другую сторону Лестер-сквер. Миссис Уотерстоун наказала им сразу же вернуться сюда, к позднему ужину. Князь Карачев откланялся, пообещав сделать визит на следующий день.

В приподнятом настроении он отправился искать извозчика, чтобы доехать до угла Харли-Стрит и Менсфилд-Мьюз, где располагалась русская миссия.

Глава 7
Королевская таверна

Юноша прошел с десяток саженей или, как сказали бы англичане, семьдесят футов и стал оглядываться в поисках коляски. Сумерки сгущались. Кирилл Карлович сторонился встречных и поперечных прохожих. Они выглядели неопасными, но доверия не вызывали.

Неожиданно отворилась дверь сколоченного из сосны дома, и князь оказался в полосе желтого света. Внутри располагалось питейное заведение. Стоял гул, доносилась английская речь, несколько столов пустовали. Князь приметил вывеску: «Royal Tavern» и, движимый любопытством, зашел внутрь.

Упитанный субъект из-за буфетной стойки бросил на вошедшего цепкий взгляд. Князь ответил легким кивком. Трактирщик отвел глаза, словно ему не было дела до гостя. Кирилл Карлович сел за свободный стол и стал ждать полового. Прошло минут пять, и князь начал сердиться. Можно было подумать, что в таверне и впрямь никому нет дела до гостей. Но подавальщики сновали туда-сюда, обслуживая других посетителей и не замечая князя.

Кирилл Карлович хотел было кулаком попробовать крепость стола, но вдруг к нему обратился изысканно одетый господин в круглой шляпе и с щегольской тростью.

– Прекрасная погода сегодня, не правда ли?

Из уроков мистера Поттера князь помнил, что настоящие англичане непременно говорят о погоде.

– Хороший денек, это уж точно, – сдерживая раздражение, ответил князь.

– Вы позволите угостить вас элем или стаканчиком виски? – предложил англичанин.

Не дожидаясь ответа, он снял шляпу и положил ее на край стола.

– Извольте, – согласился Кирилл Карлович. – Пожалуй, я бы отведал виски. А потом я угощу вас.

Незнакомец учтиво кивнул и отошел к буфетной стойке. Англичанин отличался от прочих завсегдатаев таверны осанкой и манерами. Бог весть как его занесло сюда. Заведение называлось «Королевской таверной», да только все благородство вывеской и ограничивалось.

Англичанин поставил на стол два стакана с янтарной жидкостью и уселся напротив. Князь почувствовал легкий запах дыма.

Англичанин полюбовался на виски, словно видел его впервые. Он поднял стакан и провозгласил:

– За знакомство!

Он слегка пригубил, покатал виски во рту, словно леденец, и, наконец, проглотил.

– За знакомство, – повторил князь и осушил стакан залпом.

Жаркое, ячменное солнце ухнуло и растеклось обжигающей лавой.

– Хорошо! – с чувством произнес юноша.

– О, это вы еще не распробовали виски, – с укором ответил англичанин.

– Допивайте, и мы повторим! Теперь я угощу вас, – с воодушевлением сказал юноша.

Незнакомец вновь едва пригубил, покатал во рту виски, словно шарик, и только тогда сделал глоток.

«Нужно научить его пить», – подумал князь Кирилл Карлович. Он хотел тут же исполнить свое намерение.

К их столу подошли пятеро мрачных субъектов и встали полукругом напротив англичанина.

– Черт подери, мистер! – воскликнул детина, рыжеволосый, как Билл Уотерстоун. – Вы сорвали наше пари! Бог-свидетель, вы за это ответите!

– В чем дело? – удивился князь Карачев. – Что этим господам нужно?

– Они хотят драться, – ответил незнакомец.

Кирилл Карлович поразился спокойствию англичанина. Он не ожидал, что с иголочки одетый господин сохранит хладнокровие, когда пятеро молодцев надумают меряться силой.

– Вот еще! – воскликнул юноша. – Им придется иметь дело со мной!

– Стоит ли вам вмешиваться? – возразил незнакомец. – Дело не касается вас…

– Вы меня обижаете, – ответил князь.

А один из задир закричал:

– Как это не касается?! Еще как касается! Мы проучим этого щенка!

– Джентльмены, – вступился новый товарищ князя, – это наш гость. Он впервые в Лондоне…

– Вот мы его и научим хорошим манерам! – обрадовались задиры.

– Довольно! – князь встал из-за стола и обратился к тому, кто имел наглость назвать его щенком: – Вы, мистер, оскорбили меня! Советую извиниться!

– Он советует извиниться! – захохотали задиры. – Черт подери! Сейчас извинимся! На всю жизнь будет урок!

– Эй! – раздался окрик из-за буфетной стойки. – А ну, хватит буянить! Валите на улицу!

– Идем! Идем! На улицу! – горлопанили задиры.

Один из них с удовольствием потер руки и выкрикнул:

– Делайте ставки, господа! Будем биться на кулаках!

– Вы уверены, что вам нужно ввязываться в эту свару? – спросил князя его новый товарищ.

– Уверен ли я?! – возмутился юноша. – Если вы и впредь будете сомневаться, мне придется вызвать вас на дуэль!

– Ну, как знаете, – вздохнул англичанин и надел шляпу.

Шумная толпа вывалилась из таверны и двинулась вокруг здания. Они оказались на заднем дворе. Половину пространства занимали веревки с бельем. Посетители таверны вышли поглазеть на драку. Некоторые прихватили факелы.

Образовался круг, в центр вышел рыжий заводила.

– Будем биться один на один! – закричал он. – Проиграет тот, кто первым свалится!

Князь нашел взглядом того, кто назвал его щенком. Обидчик злорадно ухмылялся и потирал руки.

Решено было, что первыми будут драться рыжий заводила и новый товарищ князя. Затем юноше предстояло биться с тем, кто назвал его щенком.

– Делайте ставки, господа! – выкрикнул кто-то.

Два юрких господина сновали между зеваками, собирая деньги. Большинство ставили против юноши и его щеголеватого знакомого.

Рыжий задира сбросил сюртук и рубаху и расхаживал по кругу, ударяя кулачищами в волосатую грудь.

– Эй! – выкрикнул один из зрителей. – Если тебя побьют, я сегодня разбогатею!

– Не сегодня! Черт подери! Не сегодня! – прокричал в ответ рыжий задира.

Щеголеватый англичанин снял сюртук, развязал платок и все это вместе со шляпой доверил одному из зрителей. Он засучил рукава белой рубашки и вышел на середину.

Рыжий сжал кулаки, согнул руки и стал обходить соперника по кругу, подзадоривая того ругательствами и примериваясь. Новый товарищ князя тоже согнул руки, стал напирать на противника. Они начали тыкать друг друга кулаками.

«Если мой обидчик будет драться таким манером, так я уложу его одним ударом», – подумал князь. Он нашел взглядом соперника. Тот злорадно ухмыльнулся, и юноше стало жалко его.

Драка продолжалась. Впрочем, князь не назвал бы это дракой, так – баловство. Противники приплясывали друг против друга, согнув руки в локтях, и время от времени обменивались короткими тычками.

Толпа ревела от восторга. Если кто-то и поддерживал нового товарища князя, то голоса их тонули в реве тех, кто радел за рыжего задиру.

Но завершился бой неожиданно. Товарищу князя просто повезло. Он изловчился ударить противника в челюсть, да так удачно, что рыжий зачинщик рухнул на землю.

Толпа застонала от досады. И только один зевака радостно кричал:

– Вот так-так! Все же сегодня! По полпинте эля каждому за мой счет!

Сноровистые дельцы шныряли в толпе. Опять делали ставки. Теперь держали пари по поводу драки юноши и его соперника.

Двое потащили побитого рыжего в таверну. Щеголеватый англичанин неспешно расправил рукава и надел сюртук.

– Поздравляю вас! Ловко вы его! – польстил князь новому товарищу.

Тот вместо слов благодарности стал поучать юношу.

– Будьте внимательны, – сказал он. – Держите кулаки на уровне глаз. Так вы сможете прикрыться от ударов.

«От каких ударов?!» – едва не сорвалось с уст Кирилла Карловича. Но он промолчал, решив, что сейчас покажет всем, как нужно биться.

Князь отстегнул шпагу, снял сюртук, шляпу, но доверил вещи своему новому товарищу. Засучив рукава рубахи, под улюлюканье толпы он вышел в круг. Его соперник, голый по пояс, злорадно ухмылялся и потрясал кулаками.

«Пришел конец пустой забаве – биться стенку на стенку», – с улыбкой припомнил князь слова матушки.

– Начали! – скомандовал кто-то.

Противник согнул руки в локтях и двинулся на князя. «Видать, и ему посоветовал кто-то прикрывать кулаками голову, – подумал юноша. – Да напрасно все, не поможет. Чего уж теперь церемониться? Решу одним ударом».

Князь размахнулся и двинул сопернику в ухо.

Он был уверен, что свалит противника. Но тот как карась поднырнул под руку Кирилла Карловича. Не пойми откуда князь получил удар под ложечку. Он охнул от боли, едва не задохнувшись, в голове помутилось. Еще один удар едва не своротил скулу юноше. Он покачнулся, перед глазами поплыли круги. Сквозь пелену блестели осклабленные от радости рожи. Счастливая физиономия обидчика то удалялась, то наплывала. Кирилл Карлович различил в толпе нового товарища и подивился выражению его лица. Тот, казалось, был доволен уроком.

Петюня любил заниматься в одиночестве. Обстоятельства способствовали его прихоти. В русской церкви на Грейт-Портленд Стрит прихожан было немного. Петюня проводил поздние вечерние часы под невысокими сводами.

Лики с икон смотрели на него одного и смущали чрезмерной суровостью, словно серчали на то, что учеба подвигалась медленно.

Он ставил три свечи – Христу-спасителю, Божьей матери и Николаю Угоднику. Плоские лики святых становились мягче, и Петюня углублялся в книги.

Дядя Густав говорил, что однажды двери самых богатых дворцов распахнутся перед ним, а его братья и сестры обретут свободу, благодаря его учености. Так хотелось верить в эти пророчества.

Петюня все силы отдавал учебе. Однако одна докука отвлекала от занятий. Хотелось, чтобы его насущный хлеб стал послаще и посытнее. Помощи от дяди Густава хватало на то, чтобы не околеть с голода. И на том, конечно же, безмерное спасибо. Да только сомневался Петюня, что протянет до профессорской кафедры в Оксфорде или Кембридже, как пророчил дядя Густав.

Он думал наняться на работу к кому-нибудь из русских. Дядя Густав эту идею не поддерживал. Опасался, что на занятия времени не останется. Но тут дядя Густав был не прав. Была у русских хорошая пословица, правда, неправильная: сытый голодного не разумеет. Очень она нравилась Петюне. Хотя он считал, что все наоборот: голодный сытого не разумеет. Голодный вообще ничего не разумеет. Потому, как, если бы разумел, так не сидел бы голодным.

Петюня знал наверняка: на сытый желудок учеба пойдет быстрей.

Русских в Лондоне было много. Но удобный случай никак не подворачивался. Он и к настоятелю церкви обращался. Тот, кстати, тоже помогал Петюне. И все время наставлял богу молиться. Господь, говорил, услышит твою молитву и все у тебя сложится.

Петюня отодвинул в сторону «Историю Российскую, описанную покойным тайным советником и астраханским губернатором Василием Никитичем Татищевым» и зашевелил губами, а затем и перекрестился.

Он прочитал молитву дважды, собрался и в третий раз, но помешали.

Послышался скрип, приоткрылась дверь. Тяжело ступая, в проем протиснулась бесформенная, огромных размеров фигура. Приглядевшись, Петюня понял, что людей было двое. Один едва держался на ногах. Второй протащил товарища внутрь и опустил на лавку. Убедившись, что приятель не свалится, тот, который держался на ногах твердо, кивнул Петюне и вышел из церкви. Тот, что лежал на лавке, бормотал нечленораздельно.

Петюня взял свечу и подошел. На скамье лежал молодой человек, одетый в русский мундир. Очевидно, что происхождения он был самого благородного. Молочные, нежные щеки свидетельствовали об отменном здоровье и хорошем питании. Крепкий винный дух раскрывал тайну его недомогания. Отпрыску знатной фамилии требовалась помощь.

«Благодарствую, Господи, – прошептал Петюня, воздев очи горе, и размашисто перекрестился. – Услышал мои молитвы».

Глава 8
Лицо без всякого названия

Русский посланник Семен Романович Воронцов опустился в кресло и жестом указал на стул подле стола.

– Садитесь, ваше сиятельство, в ногах правды нет.

Князь Карачев по молодости лет особых последствий, вроде мигрени, после вчерашнего вечера не испытывал. Но совесть мучила сверх всякой меры. Он заставил себя смотреть прямо в строгое лицо старого министра. Кирилл Карлович оценил деликатность Семена Романовича. Тот не стал учинять допрос юноши в присутствии других лиц. Они удалились в кабинет для приватного разговора.

– Как я понимаю, злоключения, воспрепятствовавшие вам, начались, как только вы расстались с Чернецким, – произнес Семен Романович. – Вот и расскажите об этом подробнее. А о том, как добирались до Лондона, поведаете позднее. Я приглашу Лизакевича, ему будет любопытно послушать.

Князь Карачев начал рассказ с «Королевской таверны».

– Ваше превосходительство, я зашел туда без всякого умысла. Только из любопытства. Не терпелось увидеть настоящих англичан, посмотреть, что это за народ, – оправдывался Кирилл Карлович.

– Похвальное любопытство, – произнес Воронцов.

Его слова прозвучали отчасти с иронией, отчасти с одобрением. Министр еще не решил: порицать юношу или благодушно простить.

– В этом Лестер-сквер и англичан-то не было. Одни поляки, немцы, французы. Сброд со всего света, – приободрился князь. – И вдруг эта таверна. А в ней сплошь английская речь…

– И вы не устояли, – с прежней двусмысленностью вставил министр.

– Виноват, ваше превосходительство, любопытство взяло вверх, – князь склонил голову.

Кивком Воронцов позволил ему продолжить.

– Ко мне долго никто не подходил, – поведал Кирилл Карлович. – Половые сновали туда-сюда, на меня внимания не обращали. Почтения никакого. Неожиданно подошел один господин. Сразу видно, человек благородный, аглечан…

Князь поперхнулся, совсем легко, незаметно для собеседника. Но вместо «англичанин» вышло у него «аглечан».

– Аглечан? – переспросил министр. – И что же этот аглечан?

Князь заметил, что Семен Романович прячет улыбку. Юноша продолжил, нарочно называя давешнего знакомца «аглечаном». Он рассказал, как Аглечан угостил его виски и как разгневанные завсегдатаи затеяли свару.

– Это традиционное развлечение англичан, – неожиданно пустился в разъяснения министр. – Когда появляется чужеземец, который не знает местных обычаев, англичане заключают пари.

– Пари? – удивился князь.

– Ваш аглечан не объяснил? – в свою очередь удивился Семен Романович.

– Нет.

– Напрасно вы решили, что никому не было до вас дела. Они не поддавали виду. В действительности, добрая половина завсегдатаев принялась заключать пари. Они делали ставки на то, кто угадает, сколько вам понадобится времени, чтобы сообразить самому подойти к буфетной стойке.

– Надо же, – протянул князь. – Выходит, Аглечан сорвал их пари…

– Именно так, – подтвердил Воронцов. – Но что же случилось дальше?

Кирилл Карлович рассказал, как вступился за нового приятеля. На лице министра вновь заиграла благосклонная улыбка. С особенным интересом заблестели глаза Семена Романовича, когда князь дошел до описания боя.

– Признаться, ваше превосходительство, я недооценил этих англичан. С виду дрались-то они не очень. Думал, уложу забияку одним махом. Но он увернулся и нанес мне такие удары, что я едва устоял на ногах. Тут я смекнул, что, покуда размахиваюсь, шельмец успевает нанести два-три удара, когда я и одного еще не сделал…

– И что же вы? – спросил министр.

Юноше показалось, что Семену Романовичу не терпелось услышать, чем закончился кулачный поединок.

– Как он во второй раз на меня напрыгнул, я не стал размахиваться, а ударил сверху, словно молотом, – ответил князь. – Дал ему два раза, он и притих!

– Герой, – сказал Воронцов.

В его голосе слышалось одобрение.

– Мы вернулись в таверну, – продолжил князь. – Тут была моя очередь угощать Аглечана. Я схватил хозяина за шиворот, давай, говорю, бутылку, научу вас, как нужно виски пить…

Кирилл Карлович опустил голову и без энтузиазма продолжил:

– Как в церкви оказался, не помню. Утром глаза открыл, а передо мной! Я сперва думал: черти из преисподней вылезли! Лицо черное, только белки глаз в темноте видны! Уж совсем страшно стало, когда черт по-русски заговорил! Ладно бы на басурманском языке! Или хотя бы на английском! А то ж по-русски…

– Это был Питер Лонди, – усмехнулся Семен Романович.

– Он назвался Петюней, – сказал князь Карачев.

– Это имя пристало к нему с легкой руки отца Якова, – сказал министр. – Кстати, вы видели отца Якова?

– Нет, я не застал его в церкви, – ответил Кирилл Карлович.

Благородное лицо Воронцова приобрело строгое выражение. Семен Романович сказал назидательным тоном:

– Что ж, ваше сиятельство, уверен, вы сделали правильные выводы и впредь не допустите подобных происшествий. Не за тем прислал вас князь Евстигней Николаевич в Лондон…

Юноша опустил голову. Более всего он опасался, что о случившемся доложат дяде, князю Евстигнею Николаевичу Карачеву.

Кирилл Карлович еще не знал, что происшествие в «Королевской таверне» окажется пустяком по сравнению с другим проступком. Воронцов потому велел пропустить рассказ о путешествии до Лондона, что намеревался обсудить этот вопрос вместе с другими сотрудниками. Дело было такое, о котором министр не мог умолчать, а был обязан не только доложить князю Карачеву, но и составить реляцию непосредственно ее императорскому величеству. А пока…

– Князь, позвольте представить вас моей семье, – молвил Семен Романович.

Он вызвал сонеткой лакея и распорядился пригласить детей. Появилась гувернантка с румяными девочкой и мальчиком. Семен Романович перешел с французского на русский язык. Дети воспитывались в любви к родине, хотя и вдали от нее.

– Мой сын, Михаил Семенович, и дочь, Екатерина Семеновна, – представил посланник детей. – И мадмуазель Жардин.

Гувернантка и девочка сделали книксены.

Мальчик, бывший на полголовы выше сестрицы, смотрел на князя так, словно приглашал помериться силой или еще какими-нибудь достоинствами.

Юноша улыбался детям и всеми силами старался не слишком пристально рассматривать мадмуазель Жардин.

– Князь Кирилл Карлович Карачев, – также по-русски представил Воронцов юношу.

– Ух ты! – с детской непосредственностью воскликнула девочка. – Князь Квартет Ка! Ой, нет, Дон Квадро!

Семен Романович рассмеялся и взъерошил кудряшки дочери.

– Катенька читает сочинения Сервантеса, – пояснил он князю Кириллу Карловичу.

– Мы вместе читаем, – поправил мальчик отца.

Князь Карачев рассмеялся. Он почувствовал, что, благодаря шутке маленькой девочки, растаяли остатки льда между ним и министром.

– Папа, а можно я тебе кое-что скажу? – попросил мальчик.

– И я, я тоже! – подхватила девочка.

– Идите сюда, – согласился Семен Романович.

Он сел в кресло, а дети с двух сторон прильнули к нему и заговорили наперебой. Глядя на мальчика, Кирилл Карлович припомнил себя в его возрасте и сказал мадмуазель Жардин:

– Полагаю, непросто справляться с ними.

Князь заговорил с гувернанткой по-французски. Но она ответила на русском с едва заметным акцентом.

– Голубые барышни доставляли куда больше хлопот, – сказала она.

– Голубые барышни? – переспросил Кирилл Карлович.

По его глазам мадмуазель Жардин поняла, что он удивлен не столько словам о загадочных голубых барышнях, сколько ее русской речью.

– Я недавно приехала в Лондон из Санкт-Петербурга по приглашению Семена Романовича, – поведала она. – Вообще мы родом из Шотландии. Некоторое время я жила в России. По протекции Семена Романовича Воронцова меня приняли гувернанткой в Институт благородных девиц.

– Вот как, – кивнул Кирилл Карлович.

– А теперь Семен Романович пригласил меня гувернанткой к своим детям. Всего неделя, как я приехала из Петербурга в Лондон. Только-только успела познакомиться с детьми. Они очаровательны, – рассказала мадмуазель Жардин.

Семен Романович беседовал с дочерью и сыном. Мадмуазель Жардин добавила:

– В Институте благородных девиц в старших классах барышни одевались в голубые платья. Самый ужасный возраст.

Воронцов поднялся из кресла и мягкими движениями направил детей к мадмуазель Жардин.

– У вас столько вопросов! Если отвечу на все, не о чем будет говорить за ужином, – сказал он.

– К ужину другие вопросы появятся! – воскликнул Миша.

– Что ж, устроим состязание, – ответил отец. – Победитель тот, кто принесет больше вопросов, но одновременно и больше ответов. Так что не ленитесь на занятиях.

Мадмуазель Жардин увела детей. Воронцов взял юношу под руку, и они покинули кабинет.

Сотрудники миссии собрались в большом зале.

– Знакомьтесь, милостивые государи, – произнес Семен Романович по-русски, – князь Кирилл Карлович Карачев.

Юноша с достоинством поклонился. Воронцов с улыбкой добавил:

– Моя дочь заметила, что все слова в имени князя начинаются на «К». Дон Квадро.

Трое из присутствующих, в их числе и Чернецкий, поддержали шутку коротким, но одобрительным смехом. Еще двое смотрели на юношу так, словно ждали, что им объяснят причину всеобщей радости, и тогда они тоже порадуются. Как выяснилось в процессе знакомства, то были англичанин доктор Парадайз и швейцарец мусье Жолли.

Русскими сотрудниками миссии оказались Василий Григорьевич Лизакевич, Андрей Васильевич Назаревский и Хрисанф Иванович Чернецкий. Последний перевел на французский язык сказанное Воронцовым. Доктор Парадайз и мусье Жолли кивали, однако выглядели разочарованными. Они ожидали, что Воронцов говорил о некоем выдающемся достоинстве самого князя Карачева, а не о том, как его окрестила одиннадцатилетняя дочь министра.

Юноша понимал природу интереса в устремленных на него взглядах. Все словно ожидали, что князь немедленно поразит их выдающимися дарованиями. Такое внимание Кирилл Карлович отнес на родство. Заслуги князя Евстигнея Николаевича были известны. Теперь всем не терпелось оценить юношу. Каков он: приумножит ли славу великой фамилии или окажется вертопрахом. В последнем случае его и по имени называть не станут. Будут только вздыхать и приговаривать, как не повезло князю Карачеву с племянником.

Кирилл Карлович и мысли не допускал о том, чтобы посрамить род. Напротив, он намеревался сделаться самым выдающимся из фамилии Карачевых.

По просьбе Воронцова юноша начал рассказ о путешествии. Об Агнешках он умолчал. Только мысленно улыбнулся, вспомнив девчушек, и перешел к знакомству с мусье Ролэном.

Лица слушателей стали особенно серьезными. А старик Лизакевич сделался совершенно озабоченным. Князь Кирилл Карлович не понимал, чем вызвана перемена в настроении сотрудников миссии.

Он взглянул на Семена Романовича. По лицу того пробежала тень. Но взглядом он показал юноше, чтобы продолжал.

Князь решил сократить рассказ, чтобы не утомить слушателей.

– В Грейт-Ярмуте меня встретил господин Чернецкий. А мою спутницу поджидал пан Зиборский. На постоялом дворе к нам присоединился граф де Ла-Ротьер, и мы втроем добрались до Лондона, – завершил он повествование.

Юный князь умолк, полагая, что о путешествии по самому Лондону уже отчитался перед министром и теперь вправе опустить неприглядные детали.

Василий Григорьевич Лизакевич откашлялся и спросил:

– Позвольте полюбопытствовать, князь, не показалось ли вам странным, что вашу спутницу встречал поляк?

– Хех! Разумеется! – воскликнул Кирилл Карлович и еще раз выдал: – Хех!

Хеканьем он показал старику Лизакевичу, что, конечно же, отметил эту странность, а не упомянул исключительно потому, что пощадил утомленных слушателей.

– Да и с барышней штука вышла, – сообщил Кирилл Карлович. – Оказалась она не француженкой, а полькой. Амалия Ласоцкая, вот ее подлинное имя.

– Амалия Ласоцкая, – кивнул Василий Григорьевич. – Племянница Изабеллы Огиньской, в девичестве – Ласоцкой.

– Огиньской? – удивился князь Карачев.

В груди разлился отвратительный холодок. А старик Лизакевич подтвердил худшие опасения.

– Ваш мусье Пьер Ролэн и его супруга Флоранс Ролэн суть ни кто иные, как Михал и Изабелла Огиньские, – сказал Василий Григорьевич. – В этом нет никаких сомнений. Нанявшись к вам в услужение, они беспрепятственно добрались до Гамбурга…

Кирилл Карлович побледнел. Дружеская симпатия и сочувствие к мусье Ролэну обернулись жгучим стыдом. Выходило, ловкий пройдоха воспользовался глупостью юнца. Проклятый месье Пьер! Притворялся французским дворянином. А на поверку, не бежал от революции, а хотел устроить революцию! Он злодей, якобинец!

Андрей Васильевич Назаревский покачал головой и, глядя на юношу, вымолвил:

– Что за ракалия, этот Огиньский!

– Михал Клеофас Огиньский, – произнес Воронцов. – Некоторое время он служил польским посланником здесь, в Лондоне. Потом вернулся на родину и стал великим подскарбием Великого княжества Литовского. В его руках финансовые связи…

Министр говорил для юноши. Остальные не нуждались в разъяснениях, кто такой Михал Клеофас Огиньский. Кирилл Карлович пошел красно-белыми пятнами. Он тоже знал, кто такой пан Огиньский. Разъяснения министра звучали как обвинение. А еще этот Назаревский! Андрей Васильевич так смотрел на юношу, будто хотел сказать, что это он, князь Карачев, ракалия.

– Оплата оружия для мятежников проходит через Огиньского, – закончил Воронцов.

– Э-эх, если бы я знал его в лицо, – со вздохом промолвил князь Кирилл Карлович.

– Зато теперь, благодаря вам, мы знаем, что пан Огиньский находится в Гамбурге, – промолвил Семен Романович.

Юноше показалось, что граф старается поддержать его. Но слова министра были слабым утешением. Много лучше было бы, случись князю Карачеву задержать злодея! Вот тогда все знали бы, и где он находится, и благодаря кому туда угодил.

В следующую минуту из уст Воронцова прозвучали слова, от которых юноше совсем нехорошо сделалось.

– Андрей Васильевич, через неделю вы отправитесь в Санкт-Петербург, – сказал Семен Романович Назаревскому. – Я подготовлю доклад князю Карачеву и составлю секретнейшую реляцию ее императорскому величеству по поводу пана Огиньского.

– Э-эх, признаться, я бы предпочел посетить Санкт-Петербург в другое время года, – промолвил Назаревский. – Жаль, сведения о пане Огиньском могут устареть.

Его ответ, вернее, форма ответа свидетельствовала о дружеском, свойском духе, царившем в миссии. Но Кириллу Карловичу от этого легче не стало. Все они смотрели на него, а про себя теперь думали: вот он, князь Карачев, который помог пану Огиньскому пол-Европы проехать.

Кириллу Карловичу захотелось оказаться дома, скатиться по лестнице, убежать в дальний угол сада, спрятаться за кустами шиповника и рыдать, уткнувшись в рукав. Как в детстве. А потом… потом сдвинулась в сторону ветка с белыми розочками и появилась матушка. «Кирюшка, Кирюшка, – промолвила она. – Будет тебе, все уже прошло. Идем со мной». Она взяла его за руку, обняла и повела в дом. «Видишь этот каштан, – сказала матушка. – Он стоит здесь уже двести лет. Он помнит твоего дедушку, когда тот был совсем маленьким. Я скажу тебе по секрету: дедушка тоже иногда плакал…» Кирилл Карлович смотрел на высокие кроны, и его обиды оборачивались пустяками по сравнению с тем, что дереву было два века. Да и не хотелось юному князю, чтобы конский каштан вспоминал сотню лет, как он плакал за кустами шиповника.

Теперь матушка не придет, не возьмет за руку, и могучее дерево осталось далеко. Через неделю Воронцов подробно опишет, как Кирилл Карлович помог супостату Огиньскому проехать пол-Европы. Доклад прочитает дядюшка Евстигней Николаевич! А еще и реляция! Не ординарная и даже не секретная, а секретнейшая реляция! Значит, лично в руки ее императорскому величеству! Господи, что скажет государыня-матушка! Каково будет старому князю краснеть перед императрицей из-за племянника! Выскочки, граф Зубов и граф Безбородко, не преминут попрекнуть князя Евстигнея Николаевича. Да и граф Морков!

Ах, Кирилл Карлович, Кирилл Карлович! Что же ты?! Так-то отблагодарил дядюшку, своего благодетеля…

Осталась неделя! Нужно было что-то сделать за это время! Но что? Что он мог сделать? Вернуться в Гамбург? Изловить злодея Огиньского?

Воронцов не замечал смятения юноши. Он продолжил как ни в чем не бывало.

– Князь Карачев прибыл в миссию на свое содержание, – сообщил Семен Романович.

Лизакевич спрятал усмешку. Смутившись, юный князь потупил глаза. Наверняка, все догадались, как понимать тот факт, что он прибыл служить за свой счет.

В указах о назначении дипломатического агента предусматривались суммы на содержание, на проезд, на заведение дома. Вслед за таким указом следовал указ казначейству. Штатс-контора, как по привычке называли казначейство, выплачивала деньги дипломатическому агенту. Таков был установленный порядок.

Однако когда князь Евстигней Николаевич обсуждал с государыней Екатериной назначение племянника, ее величество решила в виде исключения нарушить правила. Императрица справедливо опасалась, что хороший оклад юному князю послужит примером для других. К ней тотчас прибегут просители с племянниками, собранными со всех медвежьих углов и коровьих лугов. Потому указ о назначении Кирилла Карловича дипломатическим агентом предусматривал выплату ему всего лишь десяти тысяч рублей на проезд. Зато из собственного ее императорского величества кабинета государыня выделила юному князю Карачеву еще двадцать тысяч рублей.

Евстигней Николаевич загадочно улыбался, когда рассказывал племяннику о щедрости матушки Екатерины. Но теперь, когда Воронцов представлял юношу сотрудникам миссии, князь заподозрил, что исключения из правил государыня делала для половины, а то и для всех дипломатических агентов.

– Вакансий у нас покамест нет, – продолжал Семен Романович. – Так что князь Карачев будет состоять без должности. Лицом без всякого названия. Прошу любить и жаловать! Что ж, сегодня у нас много дел. Господа, более вас не задерживаю.

Сотрудники миссии начали расходиться. Глядя в спину Чернецкого, князь Карачев вдруг подумал: а что же коллежский советник не рассказал об Огиньских за все время путешествия! Ведь знал Чернецкий, кто такая панна Ласоцкая. Но ни словом не обмолвился о ее родстве.

В комнате остались Воронцов и старик Лизакевич. Василий Григорьевич, развернув газету, показывал его превосходительству какую-то статью. Они говорили вполголоса. Князь Карачев замешкался, не зная, куда ему надлежит идти и чем надлежит заняться. Вдруг он услышал слова Воронцова:

– Покажите князю.

– Что-то у них там происходит, что-то серьезное, – промолвил Василий Григорьевич.

Юноша ждал, не будучи уверен, что речь шла о нем.

– Подойдите, князь, – попросил Воронцов.

Кирилл Карлович с облегчением вздохнул.

– Посмотрите-ка на это, милостивый государь. Не о вашем ли знакомом тут пишут? – сказал Василий Григорьевич.

Лизакевич указал на заметку, занимавшую несколько строчек в правой колонке.

«Сегодня ночью, – прочитал Кирилл Карлович, – на Лестер-сквер в пансионе миссис Уотерстоун был убит постоялец, польский эмигрант, мистер Аркадиус Зиборски».

– Сомнений быть не может, – произнес пораженный князь Карачев. – Речь идет о том самом господине, который встречал в Грейт-Ярмуте панну Ласоцкую.

Семен Романович и Василий Григорьевич переглянулись.

– Что же там произошло? Может быть, ночью к ним ворвались разбойники, – вымолвил юноша.

– Разбойники? Навряд ли, – сказал Воронцов.

– Что же теперь делать, ваше превосходительство? – спросил Кирилл Карлович.

Юноша был готов заняться розыском убийц. Воронцов улыбнулся.

– В связи со смертью пана Зиборского вам надлежит ничего не делать. Разве что следить за новостями в газетах. А вот прочих дел у вас будет много, – сказал министр. – Начнем с обустройства. Предлагаю вам первую неделю гостить в моем доме. За это время вы осмотрите Лондон и подыщете себе квартиру. Василий Григорьевич подскажет, где лучше снять жилье.

Старик Лизакевич легким поклоном выразил готовность помочь.

– Но и о службе не забудем, – продолжил Воронцов. – Вот вам, князь, задание к завтрашнему дню. Изучите торговый договор между Россией и Англией. Копию вам предоставит Василий Григорьевич.

Лизакевич ответил новым поклоном. Теперь он не выглядел ехидным старикашкой, как вначале. Князь подумал, что если попросит, Лизакевич разъяснит основные положения договора. Иначе придется самому разбирать премудрости отношений с Англией.

Воронцов заметил тень недовольства на лице юного князя, улыбнулся и сказал:

– Но это не самое важное задание. Вы, голубчик, подали мне великолепную идею.

Кирилл Карлович от удивления вскинул брови. Семен Романович пояснил:

– Ваш рассказ о происшествии в «Королевской таверне». Вы так красочно все представили, что мне пришла в голову мысль: а не могли бы вы описать свое путешествие. Будет прекрасно, если вы приступите к этому немедленно, пока свежи впечатления.

– Описать мое путешествие? – переспросил юноша.

– Именно, – подтвердил Воронцов. – Пару лет назад мне присылали «Московский журнал». Издавать его взялся Николай Михайлович Карамзин.

– Мой батюшка выписывал этот журнал, – сказал Кирилл Карлович. – Я читал в нем «Письма русского путешественника»5.

Воронцов с восторгом воздел руки вверх и воскликнул:

– Вот именно! Вы уловили мою мысль. Я хочу, чтобы вы написали что-то вроде писем русского путешественника. Только попрошу вас, в отличие от Карамзина начинайте не с того, как выехали за ворота отчего дома. Начните с того, как сели на торговое судно в Гамбурге.

Князь Карачев застыл, не зная, как понимать слова Воронцова. Менее всего он ожидал, что министр поручит ему писать о путешествии. А Семен Романович продолжал давать напутствия.

– Не подумайте, что я вас как-то ограничиваю, – говорил он. – Можете писать и о том, как прощались с родителями, как ехали по русской земле, что чувствовали, зная, что нескоро увидите родных. Все это вы, конечно же, можете описать. Но мне сейчас нужно поскорей получить от вас описание вашей поездки непосредственно по Англии. И самое главное. Поскольку вы владеете английским свободно, так и пишите, прошу вас, на английском. Таким образом вы доставите меньше хлопот Назаревскому.

Кириллу Карловичу показалось, что он не то, что английскую, а и родную, русскую речь забыл. Настолько неожиданным было поручение министра.

– Ваше превосходительство, но я никогда прежде не писал подобных сочинений, – с трудом вымолвил князь Карачев.

– Тем более! – воскликнул Семен Романович. – Первая, наиглавнейшая наука дипломата – это умение дельно писать и говорить. Речь – вот наше главное оружие. Так что заодно и научитесь. Приступайте немедленно. Мне нужно, чтобы вы составили журнал вашего путешествия в кратчайшие сроки. Пишите обо всем, что видели по пути в Лондон. И про Лондон напишите.

– А вы сказали про Назаревского, – осторожно промолвил Кирилл Карлович.

Князь все еще не понимал, зачем нужны его сочинения и какие хлопоты они могут доставить Андрею Васильевичу.

– Если бы вы не знали английского, то я бы поручил Назаревскому перевод, – пояснил Воронцов и добавил: – Устанете возиться с бумагами, ступайте знакомиться с городом. Начните с музея Британской империи. Если не найдете компаньона, возьмите извозчика. Скажите ему: Монтегю-хаус в Блумсбери. Думаю, вы сумеете разобраться.

– Конечно, сумеет, – с улыбкой подхватил Лизакевич. – Если Михала Огиньского провез через всю Европу, музей Британской империи тем паче найдет!

Кирилл Карлович рассердился и решил, что не станет задавать Лизакевичу никаких вопросов. Да и квартиру сам себе подыскать сумеет.

А Воронцов выдал юноше новое распоряжение:

– Позовите ко мне Чернецкого. Отправлю его на Лестер-сквер. Он известен своим расположением к полякам. Пусть узнает, что у них произошло.

Кирилл Карлович расстроился. Ему предстояло изучать старые бумаги. А Хрисанф Иванович отправится на Лестер-сквер, возможно, увидит Амалию. Однако служба есть служба.

Он разыскал Чернецкого, и вместе с ним отправился в кабинет министра. Семен Романович попросил месье Жолли проводить князя Карачева в его комнату. Кирилл Карлович вынужден был покинуть кабинет. Поручения Чернецкому остались тайной.

Обустройство много времени не заняло. Большая часть багажа еще находилась в пути. Кирилл Карлович вздохнул, вспомнив о Походных Домочадцах. Оставалось уповать на расторопность мистера Поттера. А пока предстояло приступить к службе.

Кирилл Карлович нашел старика Лизакевича. Тот выдал князю увесистый том. Юноша засел изучать торговый договор.

Дело подвигалось туго. Из головы не выходило странное поручение. Князь Карачев с запоздалым сожалением подумал о том, что не спросил министра о цели задания. Ведь не просто так Воронцов велел составить записки о путешествии и непременно на английском языке.

«Да о чем же я напишу?! – про себя воскликнул он и сам себе ответил: – Как было, так и выложу на бумагу».

Он отложил в сторону договор, взял чистый лист и стал записывать налетевшие мысли. Гамбург Кирилл Карлович решил сравнить с воротами в мир, а Лондон с котлом мира. Припомнил князь вывеску на входе в трактир в Кембридже, на которой пес издевался над кошкой. «И об этом напишу», – решил он.

Наметки будущих записок заняли полстраницы. Кирилл Карлович решил, что задание на поверку не такое уж сложное.

Он вновь взялся за договор. Теперь дело пошло прытко.

Просмотрев документ, он выхватил тот факт, что срок действия договора давно истек. Кирилл Карлович отложил бумаги и вернулся к Лизакевичу.

– Василий Григорьевич, договор, который вы дали мне, семь лет назад закончил свое действие, – сказал Кирилл Карлович.

– Но его превосходительство поручили вам изучить его, – возразил старик Лизакевич.

Он смерил юношу неодобрительным взглядом.

– Я не отказываюсь, – возразил князь Карачев. – Но считаю своим долгом изучить и новый договор. Ведь таковой имеется.

В глазах Василия Григорьевича промелькнуло удивление. Затем выражение лица сменилось на более уважительное. Он достал из бюро еще один документ.

– Вот конвенция, – сказал Лизакевич. – Ее подписали в марте прошлого года.

Кирилл Карлович вернулся к себе с новыми бумагами.

Конвенция состояла всего из пяти статей. В первой констатировался тот факт, что хотя торговый договор был подписан в 1766 году сроком действия до 1787 года, однако же за прошедшие с тех пор шесть лет Россия с Англией не достигли соглашения о новом договоре. Посему стороны решили старому договору «наблюдаему быть, как бы он здесь внесен был».

Вторая статья разъясняла английской стороне, что коммерц-коллегия лишена судебных полномочий и «тяжбы аглинских в России купцов будут разбираемы в других присутствиях». Третьей статьей британским подданным на Черном и Азовском морях были дарованы «все выгоды и сбавки пошлин по тарифу».

Четвертая статья разъясняла, что срок действия договора 1766 года с поправками, внесенными конвенцией, продлевается еще на шесть лет. Пятая статья была «о ратификовании сего акта».

Подписали конвенцию от имени российской императрицы чрезвычайный посланник и полномочный министр генерал-поручик Семен Романович Воронцов, а от имени английского короля статский секретарь, управляющий иностранных дел департаментом барон Гренвилл.

Кирилл Карлович вздохнул, отложил в сторону конвенцию и взялся изучать старый, 1766 года, договор.

Глава 9
Граф конюшни и бегуны

Петюня околачивался возле дома Воронцова. То он закладывал руки за спину и бродил взад-вперед с независимым видом, бросая выжидательные взгляды на двери. То останавливался, топтался на месте, хрустел пальцами и, озираясь по сторонам, размышлял, не податься ли подальше от дома русского министра подобру-поздорову.

Один за другим выходили сотрудники миссии. Многих Петюня знал, в церкви встречались. Они бросали на него безучастные взгляды и расходились по своим делам. Затем двери закрылись надолго. Петюня вновь то вышагивал взад-вперед, заложив руки за спину, то переминался с ноги на ногу. Он решил было уйти, как вдруг дверь распахнулась и появился князь Карачев. «Была не была», – вздохнул Петюня и шагнул навстречу.

– Сэр, чего изволите? – молвил он. – Я с вами куда угодно… я весь город знаю…

– Тебя Воронцов ко мне приставил? – спросил Кирилл Карлович.

– Нет, что вы, сэр,.. – пробормотал Петюня.

Мысль о том, что Воронцов мог ему что-либо поручить, льстила. Но юному князю не понравилось бы, если бы он действовал по заданию русского министра. Петюня запутался: он и сожалел о том, что Воронцов ничего не поручал ему, и опасался того, что юный князь подумает обратное.

– Я сам, по собственному желанию, – добавил он.

– Что же у тебя, дела что ли нет? – удивился князь.

– Есть, сэр! – ответил Петюня. – Я всякими науками занимаюсь…

– Науками! – фыркнул Кирилл Карлович. – Какими же это ты науками занимаешься?! Ты же арап!

– Что же, по-вашему, арап не может науками заниматься? – надулся Петюня.

– Может. Но какой от этого толк?

– Томление духа питаю учеными занятиями, – ответил Петюня.

– А от этого какой толк? – спросил Кирилл Карлович.

– А от этого только вред, – провозгласил Петюня. – Кто умножает познания, тот умножает скорбь. Там же сказано. Сами знаете.

– Знаю, – улыбнулся князь Карачев.

Кирилл Карлович после того, как утром его разбудил говорящий по-русски арап, прочим фокусам от этого арапа не удивлялся.

– Во-от, – протянул Петюня назидательным тоном. – А участь мудреца легче с сытым желудком переносить. Сэр, наймите меня слугой.

Петюня то и дело перескакивал с русского языка на английский, с английского на русский. Разговор с ним получался забавный. В конце концов, князь сказал:

– Говорил бы ты на каком-нибудь одном языке. Лучше по-английски. А то больно в диковинку.

– Нет, сэр, – возразил Петюня. – Это невозможно…

– Что тут невозможного? – удивился Кирилл Карлович. – Представь себе, что ты говоришь с англичанином. Ты же не станешь по-русски с ним изъясняться.

– Но я нанимаюсь к русскому господину, чтобы практиковать язык, – сказал Петюня. – И опять-таки труды русских философов интереснее обсуждать с вами.

– Каких еще русских философов? – воскликнул князь Карачев.

Походка у Петюни была под стать манере разговаривать. Казалось, что он постоянно боролся с потребностью пуститься в пляс. Пару шагов он делал ровно, затем несколько раз припадал то на одну, то на другую ногу, вновь делал ровные шаги и вновь припадал и приплясывал.

– Где ты вообще русский выучил? – спросил Кирилл Карлович.

Петюня крутанулся вокруг собственной воображаемой оси и ответил:

– О! Это была драматическая история! Я бежал с корабля работорговцев! Прыгнул в море. Меня подобрало русское судно…

– Как ты выжил в открытом море?! – изумился князь Карачев. – Не утонул, акулы тебя не съели! Или русский корабль шел по пятам?

Петюня поднял указательный палец и замер на мгновение, затем издал щелчок и сказал:

– Эту часть истории я еще не продумал, – и, встретившись с возмущенным взглядом князя, добавил: – Но я точно плавал на русском судне. Капитан, правда, был шотландец, Роберт Кроун6. Но матросы были русские.

– Чудеса, – молвил Кирилл Карлович и прибавил шагу.

– Сэр, я вижу, вы здесь впервые. I know London like my palm7.

Князь Карачев рассмеялся. Петюня тоже хохотнул, а затем взглянул подозрительно на Кирилла Карловича и спросил:

– Сэр, чему вы смеетесь?

– Что ты имел в виду: руку или дерево8?

– В любом случае не зря мне дали фамилию Лондиниум, – ответил Петюня.

– Лондиниум? – князь Карачев приподнял бровь.

– Она сама собой сократилась до Лонди, – пояснил Петюня. – Ну, и правильно. С Лондоном я на «ты». Вот сейчас, например, куда вы идете?

– Я намерен взять извозчика и прокатиться до Лестер-сквер, – сказал Кирилл Карлович.

Он указал жестом на коляски, стоявшие на перекрестке.

– Во-от, – протянул Петюня. – А я бы подогнал извозчика к дому.

Кирилл Карлович прикинул, что просившийся в услужение арап едва ли старше его.

– Язык держать за зубами умеешь? – грозно спросил князь.

Петюня разыграл пантомиму: будто запер рот на замок, а ключ выбросил.

– Ладно, тогда следуй за мной, – велел князь Карачев.

– Чего изволите, сэр! Только уж больно место это… как бы сказать…

Кто обещал держать язык за зубами? – насупил брови Кирилл Карлович.

Петюня повторил пантомиму.

Более всего Кирилл Карлович досадовал на себя самого. Стыдно было, что не распознал шляхтича во французике. Еще и расчувствовался, чуть не побратался со злодеем! Конечно, обман раскрылся еще в Грейт-Ярмуте. Мадмуазель Амели Фоссе оказалась панной Амалией Ласоцкой. Нетрудно было догадаться, что ее тетушка со своим благоверным отнюдь не французские аристократы. Но теперь выяснилось, что это были не просто шляхтичи, а птицы высокого полета. Гнев юного князя вспыхнул с новой силой.

Особенно обидными были поступки Амели. Он в любви хотел признаться, а она, она! Как попользовалась его доверием! Обвела вокруг пальца! Юношу бросало в жар от гнева.

Князь вытирал испарину, а в следующее мгновение холодел от ужаса. Амели проживала в таком месте, где запросто убивали. Вечером был человек, а к утру готов некролог в газете.

По пути к Лестер-сквер мысленно князь несколько раз являлся перед панной Ласоцкой и бросал ей в лицо обвинения. И столько же раз представал благородным рыцарем и спасал возлюбленную.

Неожиданный помощник Кирилла Карловича сидел молча. Только глаза его сверкали, когда он с любопытством поглядывал на князя, не решаясь нарушить молчание.

Коляска медленно катилась по запруженному Лестер-сквер.

– Вот этот дом, – сказал юноша, узнав пансион миссис Уотерстоун.

Петюня велел вознице остановиться.

Князь поднялся на крыльцо, взялся за шнурок, но, заметив, что дверь прикрыта неплотно, приказал Петюне:

– Жди меня здесь.

Он толкнул дверь и шагнул внутрь. В гостиной сидела миссис Уотерстоун, а напротив нее два джентльмена в черных круглых шляпах. Один, по виду лет тридцати, с открытым, приветливым лицом. Второй господин был постарше, с кустистыми бровями и бакенбардами.

Первый, увидев князя, молвил:

– Еще один поляк.

– Добрый день, мадам, – поздоровался Кирилл Карлович с домохозяйкой и пояснил гостям: – Я не поляк. Я русский. Я вчера приехал в Лондон вместе с господином Зиборским, а сегодня узнал, что с ним произошло несчастье.

– Ого! Да вы прекрасно говорите по-нашему! – изумился приветливый джентльмен.

– Я уже второй день в Англии, – усмехнулся князь Карачев.

Вдруг пришла мысль, что утром такое же изумление вызвал у него чернокожий арап, говоривший по-русски.

– Некоторые живут здесь годами и не учат язык, – проворчал второй господин.

– Простите, с кем имею честь? – спросил князь.

– Мистер Хемсворт, – представился тот, что постарше, коснувшись пальцами шляпы. – Я раннер с Боу-Стрит. А это мистер Миллер. Местный констебль. А вы?

– Князь Карачев, – ответил юноша.

«Раннер и констебль, бегун и граф конюшни», – повторил он про себя. Немного поразмыслив, Кирилл Карлович решил, что бегун в данном случае означал того, кто гонится за преступником. Сыщик, по-русски.

– Вы знакомы с убитым? – спросил мистер Хемсворт.

– Немного, – ответил князь Карачев.

Повествуя об обстоятельствах знакомства с паном Зиборским, Кирилл Карлович пытался составить представление о доме миссис Уотерстоун. Беседа проходила в маленькой гостиной. Здесь же, на нижнем этаже, находилась кухня. В прихожей Кирилл Карлович заметил закрытую дверь, за которой должно было находиться помещение с окнами на задний двор.

Наверх вела лестница, покрытая старым ковриком. У нижней ступени, под висевшим на стене фонарем, стояла картина. На ней была изображена девушка за клавикордом. «Должно быть, то самое полотно из Гамбурга», – подумал князь Карачев.

Теперь Кирилл Карлович беседовал с сыщиком и констеблем, а перед мысленным взором находилась узкая лестница, ведущая наверх. Он с тревогой думал о том, что труп до сих пор в комнате. Сверху доносился обычный шум: невнятные голоса и скрип половиц. Где-то там находилась Амели. Она была напугана и сидела в своей комнате, дожидаясь, пока все закончится.

– Такое несчастье! Такое несчастье! – всхлипывала миссис Уотерстоун.

Сыщик достал записную книжку из кармана и положил на стол. На исписанном листочке мелькнуло имя Нэнси Уотерстоун. На второй странице юноша увидел простенький рисунок домика с пометками поверх окошек. На верхнем левом значилось «князь и княгиня», на правом окошке «молодая леди». Выходило, что старик с супругой и Амалия проживали на последнем, втором, этаже. В России этот этаж считался бы третьим.

На левом окне этажом ниже стояла надпись «князь младший». На правом «Зиборский».

Пометки «диннер-рум» и «кухня» поясняли назначение «земляного» этажа. Две стрелки с надписью «спальня» и «клозет» обозначали наличие на нижнем этаже еще двух помещений, выходивших окнами на задний двор.

Сыщик достал карандаш и сказал:

– Сэр, позвольте задать вам кое-какие вопросы.

– Охотно отвечу, но прежде я хочу знать, все ли благополучно с панной Ласоцкой?

– Молодая леди не пострадала, – заверил юношу констебль. – Неприятно обнаружить среди ночи соседа мертвым. Но молодая леди в полном порядке.

– А где панна Ласоцкая? – спросил князь. – Нельзя ли сообщить ей о моем визите…

Констебль перевел взгляд на коллегу, ожидая ответа. Кирилл Карлович понял, что главный в тандеме бегун с Боу-стрит. Судя по выражению лица, мистер Миллер полагал, что старший коллега откажет. Но мистер Хемсворт сказал:

– Очень даже можно. Более того, будьте так любезны, окажите нам помощь.

– Извольте, – кивнул юноша. – Чем могу быть полезен?

– Нам нужно побеседовать с обитателями этого дома. А вы говорите с ними на одном языке, – объяснил мистер Хемсворт.

«Болван!» – рассердился князь, а вслух сказал:

– Позвольте заметить, мистер Хемсворт, мы говорим на разных языках. Но они знают мой родной язык.

– Значит, я верно угадал, – с удовлетворением промолвил сыщик. – Миссис Уотерстоун, потом будете лить слезы. Зовите сюда постояльцев.

Домохозяйка всхлипнула подчеркнуто громко и отправилась наверх.

Сыщик взял карандаш и метнул придирчивый взгляд на юношу.

– Вы сказали, что приехали в Лондон по службе. Я бы хотел записать, в какой должности вы состоите при русском посольстве.

– Лицо без всякого названия, – ответил Кирилл Карлович.

«Person without h2, – записал сыщик и добавил пометку: – Spy9».

Глава 10
Моноглоты

Кириллу Карловичу не терпелось узнать, что произошло. Он порывался расспросить сыщика с констеблем, но решил набраться терпения. Предстояло узнать все из первых уст.

– Вы ничего не заметили странного? – спросил мистер Хемсворт.

– Конечно, заметил! – ответил Кирилл Карлович. – Например, англичане ходят на своих двоих, а в повозки запрягают лошадей…

– И что в этом странного? – вздернул брови сыщик.

– Я только вчера прибыл в Лондон, – сказал князь. – В России нас учили, что англичане ходят кверх тормашками и ездят на страусах…

Констебль вытаращил глаза и покосился на старшего товарища. Мистер Хемсворт нахмурился и промолвил:

– Мы поняли, сколько стараний вы приложили, чтобы выучить английский язык. Так что не обязательно напоминать, что только-только вылезли из берлоги. Ведите себя, как англичанин, а о России на время нашего разговора забудьте, если только вы не привезли убийцу с собой. Итак, по пути в Лондон вы не заметили никого подозрительного?

Юноша воспылал желанием показать заносчивому собеседнику, что такое голодный медведь, вылезший из берлоги. Но при словах сыщика «ведите себя, как англичанин» он вспомнил об Аглечане и не слишком убедительно ответил:

– Нет-нет…

Накануне они даже познакомиться не успели. После боя каждый завсегдатай таверны счел за честь представиться князю. Наверное, и Аглечан называл свое имя. Задним числом Кирилл Карлович признал, что недооценил не только английские бои на кулаках, но и виски.

Что, если Аглечан появился неслучайно? Гладко выбритый, изысканно одетый, с щегольской тростью, – он совершенно не походил на прочих завсегдатаев «Королевской таверны».

– Вы что-то вспомнили? – спросил мистер Хемсворт, наклонившись к юноше.

– Нет, – Кирилл Карлович покачал головой, – нет, ничего.

– Все же, если что-нибудь вспомните, дайте знать.

– Непременно, непременно, – обещал князь.

Сыщик медленно отстранился, словно надеялся, что на юношу снизойдет озарение. Но князь молчал.

Сыщик поиграл карандашом и повернулся на шум: вернулась домохозяйка. За нею вошел князь Полеский. Выглядел он мрачным, словно почернело дерево, из которого было высечено его лицо.

Следом вошли его супруга и сын. От вчерашней радости на их лицах следов не осталось. Княгиня была бледной с красными, воспаленными глазами. Она с опаской поглядывала на супруга. Младший Полеский смотрел на всех злобным волчонком. Он остановился в дверях. В помещении стало тесно.

– Точно ли они говорят по-русски?! – усомнился мистер Хемсворт. – Задайте им этот вопрос. Я должен удостовериться, что они хоть что-то понимают.

Кирилл Карлович взглянул в маленькие, злые глаза князя Полеского и сказал:

– Сударь, господин раннер хочет удостовериться, что мы сможем изъясниться по-русски. Он должен выяснить, что случилось. Они попросили меня помочь.

– Не понимаю, что им нужно, – ответил Полеский Старший и, сжав кулаки, продолжил. – Погиб человек, который был мне как сын. Кто-то убил его самым подлым способом. Но убийца поплатится. Я до него доберусь. А что нужно этим господам? Разве Уотерстоуны им не объяснили.

Смотрел он так, словно гости одним своим присутствием оскорбляли его.

– Мистер Полеский говорит, что хозяева пансиона должны были вам все рассказать, – сказал князь Карачев англичанам. – Мистер Полеский тяжело переживает. Он говорит, что погибший был ему как сын.

Угрозу старого князя добраться до убийцы юноша счел за лучшее опустить.

– Ну, все в порядке. По-русски они говорят, – промолвил констебль.

Блюстители порядка испытывали облегчение оттого, что нашелся способ объясниться с постояльцами пансиона.

– Чудной народ, эти поляки! – воскликнул сыщик. – Бегут от России в Англию, но говорят по-русски, а английского языка не учат!

– Моноглоты! – провозгласил констебль.

Он просиял, словно испытывал восторг от умного слова. Мистер Хемсворт с неодобрением посмотрел на коллегу, затем на князя Карачева и сказал:

– Это не нужно переводить им. А скажите, что здесь я решаю, кому задавать вопросы. Будут отвечать столько, сколько понадобится. Если им что-то не нравится, так я их всех арестую.

– Мистер Хемсворт говорит, что должен подробнейшим образом расспросить каждого. Он хотел бы побеседовать здесь, а не вести всех в судебную контору. Собственно, потому-то он и попросил меня выступить в качестве переводчика, – сказал Кирилл Карлович по-русски.

Польский князь смягчился. Он принял за лучшее смириться с участием в разговоре юноши из России. Сделав над собой усилие, он разжал побелевшие от напряжения кулаки.

– Скажите ему, чтобы задавал свои вопросы, – вымолвил Полеский Старший.

Начал сыщик с того, что записал имена постояльцев. Он то и дело перелистывал страницу и сравнивал показания с записями, сделанными со слов миссис Уотерстоун.

Князь Карачев узнал полные имена поляков.

Старика звали Влодзимеж Казимир Полеский. Ему было пятьдесят пять лет. Его супруге Алисии Полеской был сорок один год. А единственному сыну Мареку Тадеушу – двадцать три. Панне Амалии Ласоцкой – семнадцать лет. Проживавший здесь же пан Аркадиус Бронислав Зиборский за неделю до смерти отметил двадцатипятилетие.

– Хорошо, пусть он расскажет, что случилось ночью, – попросил мистер Хемсворт.

Юноша повторил просьбу по-русски. Старый князь начал рассказывать, а Кирилл Карлович переводить:

– Они проснулись от крика миссис Уотерстоун. Князь выбежал из комнаты и услышал, как внизу хлопнула дверь. Он позвал миссис Уотерстоун, но она не откликнулась.

– Что кричала миссис Уотерстоун? – спросил сыщик и тут же буркнул: – Ах да, они же не понимают…

Но Кирилл Карлович перевел его вопрос:

– Господин раннер интересуется, удалось ли вам разобрать, что кричала миссис Уотерстоун?

Старый князь вскинул брови и ответил:

– Это разобрать было несложно. Она только и повторяла «май гот» и «бэби Зи», «май гот» и «бэби Зи»!

Мистер Хемсворт кивком дал понять, что ответ польского князя не нуждается в переводе, и задал следующий вопрос:

– Что он стал делать дальше?

Князь перевел вопрос. Старый поляк бросил гневные взгляды на Кирилла Карловича и сыщика.

– Я вернулся в комнату, зажег свечи и вышел на лестницу. Выяснилось, что пан Аркадиус убит…

Княгиня Полеская всхлипнула. Марек поежился и добавил:

– Да! Кто-то воткнул ему кинжал прямо в сердце! Прямо в сердце! Он и пикнуть не успел!

Старый князь сказал что-то резко по-польски, и его сын умолк.

Кирилл Карлович перевел их слова на английский.

– Пусть говорят по одному, – сказал сыщик. – Говорить должен тот, кого я спрашиваю. Когда он вышел со свечами, что было дальше?

– Расскажите, что происходило, когда вы вышли со свечами? – попросил князь.

– Ничего, – ответил пан Полеский. – Послали за констеблем…

Князь Карачев перевел ответ. Сыщик тяжело вздохнул и сказал:

– Так дело не пойдет. Пусть расскажет подробно. Кого он увидел? Где была все это время миссис Уотерстоун? Где был его сын? Где была молодая леди и что делала его супруга?

Князь начал переводить на русский, а мистер Хемсворт добавил с угрозой:

– Пусть отвечает во всех подробностях, иначе я должен буду препроводить их в департамент.

Более всего князь Полеский возмутился, когда речь зашла о княгине.

– Моя жена находилась в спальне!

Он показал взглядом, чтобы князь Карачев перевел его ответ.

Послышались шаги. За спиной Марека появилась Амалия.

– Что происходит? – спросила она по-французски.

– Господин раннер задает вопросы, – ответил Кирилл Карлович и добавил: – Амели, как вы? С вами все в порядке?

– Я провела ночь без сна, но это лучше, чем не проснуться вовсе, – ответила девушка.

Князь Полеский бросил сердитый взгляд на Амалию. Она умолкла.

Молодой человек почувствовал облегчение. Девушка держалась с завидным спокойствием и даже сохранила чувство юмора.

– Вы говорите по-французски? – спросил мистер Хемсворт юношу.

– Разумеется, – ответил Кирилл Карлович.

– Хм, а есть языки, которых вы не знаете? – выдал сыщик и, не дождавшись ответа, продолжил: – Итак, этот мистер утверждает, что его жена находилась в спальне. Она что же, спала все это время?

– Конечно же, нет, – ответил старый князь. – Миссис Уотерстоун своим визгом мертвого разбудит.

Старый князь поперхнулся, посмотрел на юношу и промолвил:

– Это я неудачно сказал. Не нужно такое им говорить…

Кирилл Карлович взглядом дал понять, что позаботится о деликатном переводе.

– Я велел жене оставаться в спальне, – закончил князь Полеский.

– Я покинула наши покои только, когда все закончилось, – смиренным тоном подтвердила дама и с чувством исполненного долга посмотрела на мужа.

Кирилл Карлович перевел их слова.

– Ну, все еще только начинается, – ответил сыщик, сделав пометку в книжице. – Пусть князь расскажет подробнее, что он делал, когда во второй раз вышел из спальни.

Полеский Старший поведал, что спустился вниз и вызвал с улицы миссис Уотерстоун. Домохозяйка все это время оставалась за дверью в ночной рубашке.

– Так-так-так, – проговорил сыщик, поскрипывая карандашом.

Констебль Миллер только слушал и крутил головой, словно хотел разглядеть, где происходили события.

Остальные терпеливо ждали. Марек переминался с ноги на ногу и громко сопел. Один раз он вскинул правую руку, но тут же сказалась рана. Марек опустил ее и прижал левой рукой.

Закончив писать, мистер Хемсворт спросил:

– А как миссис Уотерстоун объяснила пребывание на улице?

Князь Карачев перевел вопрос на русский язык. Полеский Старший с раздражением фыркнул.

– Этот господин так долго говорил с нею! Неужели он ничего не прояснил?!

Кирилл Карлович передал слова князя.

– Пусть отвечает на вопрос! – рассердился сыщик. – Мне не нужны его комментарии! Мне нужны его ответы.

Князь Карачев смягчил слова мистера Хемсворта, а заодно несколько польстил Полескому Старшему:

– Господин раннер сказал, что миссис Уотерстоун чересчур взволнована. Он больше полагается на ваши слова.

Реакция старого князя оказалась прямо противоположной той, которую ожидал юноша. Полеский Старший сделал вывод, что с ним беседуют не по долгу службы, а по причине того, что не удалось толком опросить миссис Уотерстоун.

– Вот и пусть дождется, пока она успокоится! – возмутился он. – Или заберет ее в свой департамент! Пусть успокоится там! А то, видите ли, она взволнована, а он тут выкобенивается! Я князь Полеский! А он кто такой?!

Грубое выступление старого князя воодушевило его сына. Полеский Младший зашевелился, затоптался на месте, начал дергать руками.

– Вот! Я же говорю! Долго еще этот пес…

– Помолчи, Марек! – оборвал его отец.

Князь Карачев понял, что допустил оплошность. Теперь он решил, что не стоит переводить все сказанное сыщику. Кирилл Карлович опасался, что мистер Хемсворт потеряет остатки терпения и заберет поляков на Боу-стрит. А вдруг там найдется способ допросить их без помощи Кирилла Карловича. Юноша надеялся выведать что-нибудь полезное.

– Они возмущаются, что в столице Англии убили их друга. Но очень рассчитывают на вашу защиту, – проговорил князь по-английски.

– Чем точнее они ответят на мои вопросы, тем скорее мы поймаем убийцу, – смягчился сыщик.

– Он напомнил, что должен получить ответы от вас, иначе будет обязан препроводить вас в департамент, – сказал князь полякам.

Князь Полеский пробурчал что-то по-польски и продолжил по-русски:

– Ну, хорошо. Я понятия не имею, какого лешего делала хозяйка на улице! Я открыл дверь и увидел ее на крыльце. Она вернулась в дом! Она боялась войти в свою комнату. Она думала, что там кто-то прячется. Она вошла туда только после того, как мой сын убедился, что там никого нет.

Сыщик записал слова старого князя в пересказе Кирилла Карловича, а затем спросил:

– А как он узнал, что мистер Зиборский убит?

– Я же говорил! Панни Уотерстоун кричала «май Гот» и «бэби Зи», «май Гот» и «бэби Зи». Мы поняли, что что-то случилось с паном Аркадиусом, зашли к нему в спальню, – ответил на это Полеский Старший.

– Но в самом начале он сказал, что узнал о смерти мистера Зиборского, когда во второй раз вышел из комнаты со свечами, – заметил мистер Хемсворт. – Значит, когда он вышел на улицу за миссис Уотерстоун, он уже знал о том, что мистер Зиборский убит. Как он узнал об этом?

Князь Карачев перевел слова сыщика. Полеский Старший с удивлением вскинул брови и проворчал:

– Что за чушь он несет? Конечно же, я узнал, что пан Аркадиус мертв, когда мы поднялись вместе с пани Уотерстоун в его комнату.

Кирилл Карлович, пропустив реплику возмущения, пересказал ответ. Мистер Хемсворт не стал делать пометок, а только сказал:

– Пусть более точно отвечают на вопросы. Я должен знать каждый шаг, пусть ничего не пропускают. Что было потом?

– Потом мы с Мареком выскочили на улицу, – ответил князь Полеский. – Мы надеялись догнать злодея. Но его и след простыл! Пани Уотерстоун пряталась за нашими спинами. Она знаками попросила нас осмотреть все комнаты внизу. В ее спальне оказалось открытым окно.

Мистер Хемсворт с особым рвением записывал эти показания, словно только сейчас старый поляк рассказал что-то стоящее. Констебль Миллер перестал вертеть головой. Теперь он следил за словами, выходившими из-под карандаша старшего коллеги. Закончив писать, сыщик сказал:

– Ну, хорошо. Теперь я буду задавать вопросы юному мистеру. Он слышал, как кричала миссис Уотерстоун? Где он был в это время?

Полеский Младший начал дергать руками, словно нужно было непременно чем-то занять их. Улыбка и растерянность несколько раз сменились на его лице. Ответить он не успел, вмешался старый князь:

– Конечно же, он тоже проснулся от крика пани Уотерстоун! Она кудахтала как курица! Странно, что всю округу не пробудила…

Пан Марек кивал с решительностью, показывающей, что к словам отца добавить нечего. Но сыщик поднял руку, знаком заставив старого поляка умолкнуть, а князя Карачева и вовсе слушать не стал.

– Скажите ему, что отвечать на вопросы должен юный мистер! Старый мистер должен был отвечать, когда его спрашивали! – произнес мистер Хемсворт.

Князь перевел, что господин раннер грозится отвести Марека на допрос в департамент, если тот не станет отвечать сам. Лицо старого князя перекосилось от злости. Его сын с испугом смотрел то на отца, то на лестницу, словно хотел сбежать.

– Так слышал он или нет, как кричала миссис Уотерстоун, и где он был в ту минуту? – повторил сыщик.

– Конечно же,.. я проснулся от ее крика, – повторил Марек слова отца.

– Что она кричала?

– Что женщины кричат в таких случаях! Визжала так, будто саму ее резали, – ответил Марек.

Дальнейшие его слова едва ли не дословно повторяли рассказ Полеского Старшего.

– А что у него с рукой? – спросил сыщик.

– Я оступился на лестнице, – ответил на это Марек.

– Когда? Сегодня ночью? – потребовал уточнения сыщик.

– Нет, – сказал Полеский Младший. – Прошло уже несколько дней…

Он приподнял руку на перевязи, показав, что близок к выздоровлению.

– Бога ради, князь, – вдруг проговорила по-французски панна Ласоцкая, – не говорите об этом! Уверяю вас, это никак не связано с тем, что случилось сегодня ночью…

– О чем вы? – спросил Кирилл Карлович.

– Я поняла, что речь зашла о поврежденной руке…

– Но почему такая тайна? – спросил Кирилл Карлович.

– Я потом объясню! – промолвила Амалия. – Но бога ради, ничего не говорите…

– Не могли бы вы не отвлекаться, – попросил сыщик.

Кирилл Карлович взглядом успокоил панну Ласоцкую. Некоторое время сыщик молчал. Духота в комнате сделалась невыносимой. Тишину нарушила княгиня Полеская. Она что-то сказала по-польски.

– Моя супруга не может находиться здесь, – произнес князь Полеский.

Кирилл Карлович сообщил по-английски, что княгине дурно из-за духоты.

– Пусть ответит на один вопрос, – сказал мистер Хемсворт. – В чем она была одета, когда вышла ночью из спальни?

– Вынужден принести глубокие извинения, – Кирилл Карлович обратился к князю Полескому, – господин раннер готов отпустить княгиню, но прежде требует от нее ответа на весьма деликатный вопрос. Он хочет знать, как она была одета, когда ночью вышла из спальни.

Князь Полеский собрался было что-то сказать. Но мистер Хемсворт предостерегающе поднял руку, указав этим жестом, что отвечать должна княгиня.

– Я вышла в халате, накинутом поверх ночной рубашки, – с вызовом произнесла Алисия Полеская.

Не дожидаясь реакции мистера Хемсворта, она покинула маленькую гостиную.

– Пусть господа оставят нас, – сказал сыщик. – А мы побеседуем с мисс.

Князь Карачев перевел слова мистера Хемсворта. Требование возмутило юного поляка.

– Он знает французский язык? – спросил мистер Хемсворт, имея в виду Марека.

– Нет, – уверенно ответил князь Карачев.

– Выходит, вы будете говорить с мисс по-французски, с нами по-английски, и этот головастик ни слова не поймет. Что ж, пускай остается, – сказал сыщик.

Глава 11
Допрос продолжается

Петюня прохаживался в стороне, не выпуская из поля зрения дом. Он заметил рыжеволосого субъекта в широкополой шляпе. Человек поднялся на ступени дома, в котором находился князь Карачев.

Рыжий приоткрыл дверь, но внутрь не вошел. Некоторое время он прислушивался к тому, что происходило в доме. Затем незнакомец прикрыл дверь и спустился вниз. Он приподнял шляпу, здоровенной ручищей почесал затылок и подошел ко второй двери, расположенной вровень с землей. Он стоял, размышляя, не войти ли через черный вход на кухню.

Петюня гадал: что это за человек? Отчего не решался войти? Хотел остаться незамеченным? Так выбрал бы ночное время. А если дурных помыслов не имел, чего опасался.

Вдруг рыжий мистер увидел мужичонку в шляпе на затылке. Тот пьяной ухмылкой показывал, что в мире нет ничего достойного того, чтобы он потрудился вытащить руки из карманов.

– Э-э, Джек! – окликнул рыжий мистер подвыпившего приятеля.

Тот преобразился. Высвободил руки и, придерживая шляпу, бросился наутек. Рыжий мистер, осыпая проклятиями площадь, помчался вдогонку. Оба скрылись в толпе. Петюня вытянул шею, но не разглядел, чем закончилось дело.

Он двинулся следом и наткнулся на другого человека.

– Вы? – изумился Петюня.

– Тсс! Говори по-английски.

– Хорошо, – ответил Петюня.

– Что тебя привело сюда? Не иначе, как сопровождаешь юного князя…

– Так и есть, – ответил Петюня.

– Хорошо. Ты, Питер, приглядывай за ним. А о том, что меня видел здесь, молчок!

– Молчок! – повторил Петюня.

– Никому ни слова!

Cобеседник растворился в толпе. Петюня остался один. Чем закончилась погоня рыжего мистера за нетрезвым субъектом, он не узнал.

Мистер Хемсворт продолжал свою работу. Вопросы его разнообразием не отличались. Он расспрашивал панну Ласоцкую, записывал ее ответы и сравнивал показания с рассказами миссис Уотерстоун, князя Полеского и его сына.

Марек и домохозяйка остались в гостиной. Миссис Уотерстоун поддакивала каждый раз, когда князь Карачев пересказывал по-английски ответы девушки. По какой-то причине мистер Хемсворт не возражал против комментариев домохозяйки.

Беседа проходила в атмосфере полного благодушия. Только духота и злобные взгляды Марека Полеского омрачали разговор. Да еще мысль о том, что этажом выше лежал труп.

Князю Карачеву казалось странным, что Марек Полеский не знал никаких языков, кроме родного и русского. Но видя, что нервные движения и злобные взгляды Марека никак не сообразуются с разговором, Кирилл Карлович успокоился. Жених Амели, действительно, ни бельмеса не понимал ни по-французски, ни по-английски. Кирилл Карлович решил воспользоваться этим обстоятельством.

– Итак, вы говорите, что проснулись оттого, что князь Полеский громко звал миссис Уотерстоун, – промолвил сыщик. – А что же, когда кричала сама миссис Уотерстоун, вы не слышали?

Кирилл Карлович перевел эти слова, а от себя добавил:

– Я пришел сюда, чтобы увидеть вас. Убедиться, что с вами все в порядке и что вам ничто не угрожает.

– Я сильно устала с дороги и крепко спала. Потому не услышала крик домохозяйки. А князь стоял у моих дверей и пытался докричаться до миссис Уотерстоун, – ответила панна Ласоцкая и, не меняя тона, добавила для юноши: – Я признательна вам. Не волнуйтесь. Со мной все хорошо.

– Потом, вы сказали, что князь спустился вниз и вышел на улицу. Вы видели, как он выходил? – уточнил сыщик.

К этим словам мистера Хемсворта Кирилл Карлович добавил просьбу о свидании:

– Я должен встретиться с вами. Прошу, назначьте время.

– Да, я спустилась вниз. Пан Полеский и Марек вышли на улицу. Я услышала топот копыт. Какой-то экипаж отъехал от дома. Но пан Полеский и Марек сразу вернулись в дом. За ними вошла миссис Уотерстоун. Она пряталась за спину пана Полеского и показывала на свою комнату. Марек вошел внутрь и обнаружил открытым окно во двор. Затем я поднялась в свою комнату, – завершив рассказ, панна Ласоцкая добавила для князя Карачева: – Приходите в любое время.

Выслушав ответ в пересказе Кирилла Карловича, мистер Хемсворт спросил:

– А как вы узнали, что мистер Полеский Младший обнаружил открытым окно? Вы же сказали, что стояли на лестнице.

Князь Карачев отметил, что сыщик не обратил внимания на слова панны Ласоцкой о топоте копыт и экипаже. До Амалии никто не упоминал о том, что у дома поджидала какая-то коляска.

Кирилл Карлович решил промолчать на этот счет. Он перевел слова сыщика на французский, а от себя добавил:

– Я прошу о свидании наедине.

– Да, я наблюдала, стоя на лестнице. Марек вошел в комнату миссис Уотерстоун. Но здесь все хорошо слышно. Я различила стук и слова Марека «здесь открыто окно, кто-то выскочил во двор».

Кирилл Карлович про себя усмехнулся, наблюдая, как Полеский Младший стал вертеть головой, дважды услышав свое имя. И тут князя Карачева удивила панна Ласоцкая, прибавившая в ответ на просьбу о свидании:

– Тогда подождите, пока я выйду замуж и овдовею.

– Что ж, ладно, больше вопросов нет, – с благодушной улыбкой сказал мистер Хемсворт. – Более не смею задерживать ни мисс, ни мистера Полеского Младшего.

Кирилл Карлович с облегчением выдохнул и передал слова сыщика. Панна Ласоцкая поднялась из-за стола. Она улыбнулась на прощание и сказала что-то Мареку. Тот одарил блюстителей порядка подобием улыбки. Вдруг мистер Хемсворт сказал:

– Да! Только еще один вопрос! А почему мисс Амалия была так взволнована, когда мы говорили о пораненной руке молодого мистера?

– А-а-а, – протянул Кирилл Карлович.

Он перевел растерянный взгляд на Амалию. Мистер Хемсворт ждал.

– В чем дело? – спросила панна Ласоцкая.

– Ничего, все в порядке, – сказал князь Карачев.

Панна Ласоцкая окинула его недоверчивым взглядом и покинула гостиную. Марек Полеский вышел следом.

– Мистер Хемсворт, это вопрос сугубо партикулярного характера…

– Соглашусь с вами, если мистер Зиборский сей же час спустится вниз и скажет: а неплохо я всех разыграл.

– Да, хорошая получилась бы шутка, – согласился Кирилл Карлович. – Но тут дело в том, что некоторую шутку позволил себе я.

– Что вы имеете в виду? – спросил мистер Хемсворт.

Раздался стук в дверь. Миссис Уотерстоун вышла из гостиной и отворила дверь. В дом вошел некий субъект в кожаном фартуке. Мистер Миллер поднялся из-за стола и двинулся навстречу странному гостю.

– Это гробовщик, – пояснил констебль. – Он заберет тело.

Оставшись наедине с сыщиком, князь Карачев вымолвил:

– Сэр, я рассчитываю, что вы поймете меня как истинный джентльмен. Разговор с мисс Ласоцкой был не о руке. Я воспользовался тем, что никто не понимает французского, и попросил мисс о свидании.

– Вот как! – воскликнул сыщик. – Да вы малый не промах! Что ответила мисс?

– Она ответила как настоящая леди, – сказал князь.

– Что ж, хорошо, – мистер Хемсворт поднялся из-за стола.

Он остановился в дверях. Гробовщик и еще один дюжий молодчик выносили завернутое в рогожу тело. Домохозяйка всхлипнула.

Блюстители порядка покинули дом. Князь Карачев и миссис Уотерстоун вышли на крыльцо. Гробовщики укладывали тело на повозку.

Собралась толпа зевак. Некоторые приставали с расспросами к гробовщикам. Другие пытались что-либо выведать у констебля. Чуть в стороне стоял Петюня. Он вытянулся как сторожевой пес и не спускал глаз с князя Карачева. Один невзрачный субъект с наглой физиономией крикнул:

– Эй, Нэнси, это ты его ухайдокала?

– Мерзавец, – чуть слышно вымолвила миссис Уотерстоун.

Кобыла равнодушно задрала хвост и начала справлять нужду. Воздух наполнился запахом свежего навоза.

– Вот что, мистер Миллер, – сказал сыщик, – я направлюсь в контору. А вы поговорите с постояльцами второго дома Уотерстоунов.

Домохозяйка вновь всхлипнула.

– Не волнуйтесь, миссис Уотерстоун, мы непременно выясним, кто это сделал, – обнадежил мистер Хемсворт даму. – Все они что-то скрывают и врут, а значит, скоро запутаются и выдадут себя сами.

Слова сыщика заинтриговали Кирилла Карловича. Князю хотелось узнать, что такое мистер Хемсворт обнаружил в рассказах поляков. Юноша с надеждой взглянул в глаза сыщика. Тот, глядя снизу вверх на стоявшего на крыльце князя, заявил:

– А вы, сэр, покрываете обман вместо того, чтобы помогать нам, как обещали.

– Прошу прощения, мистер Хемсворт, отчего вы сделали такой вывод? Право же, совершенно несправедливый, – вспыхнул Кирилл Карлович.

– Когда я спрашивал о руке мистера Полеского Младшего, вы переводили с английского на русский и не могли ничего добавить по-французски для мисс. Так что вы изобрели неудачное объяснение, почему мисс так взволновал вопрос о руке…

– Не хотите же вы сказать, что Марек – убийца! – воскликнул князь Карачев.

– Ну, если только он оказался столь неуклюжим, что повредил руку, убивая спящего человека, – сказал мистер Хемсворт.

– Нет-нет, это решительно невозможно! Вчера вечером я видел мистера Полеского Младшего. Его рука уже была повреждена, а мистер Зиборский был жив.

Князь Карачев поймал себя на мысли, что чересчур горячо защищает юного поляка, да еще и обсуждает с сыщиком тот вопрос, о котором Амели просила не говорить.

– Интересно-интересно, – промолвил мистер Хемсворт и, обратившись к констеблю, сказал: – Выходит, мистер Полеский Младший мог заранее изображать травму, чтобы отвести от себя подозрения.

«Вот мордофиля!» – воскликнул про себя князь Карачев. Он был поражен тем, что любое подтверждение невиновности Марека в глазах мистера Хемсворта усиливало подозрения.

Неожиданно вмешалась миссис Уотерстоун.

– Нет-нет! Что вы говорите? Марек Полеский никак не мог быть убийцей! Убийца прятался в моей комнате.

Гробовщики взобрались на козлы. Скорбная повозка двинулась прочь. Сыщик коснулся пальцами шляпы, кивнул миссис Уотерстоун и сказал:

– Разберемся, не волнуйтесь, – затем он приказал констеблю: – Ступайте. Опросите постояльцев второго дома.

Мистер Хемсворт удалился уверенной походкой.

Констебль Миллер снял шляпу, почесал затылок и бросил недоверчивый взгляд на юношу.

– Я помогу вам, – сказал князь Карачев.

– Кажется, мистер Хемсворт недоволен вашим участием, – ответил констебль.

– Я ничего не скрывал! – юноша махнул рукой и вполголоса, чтобы услышал только констебль, объяснил: – Дело касалось моего личного отношения к мисс Ласоцкой.

– Да? – с сомнением протянул констебль, но в следующий миг решился: – Ладно, идемте. Действительно, не ради же трупа вы примчались сюда.

Кирилл Карлович спустился вниз. На крыльце осталась одна домохозяйка.

– Ах, князь, – взмолилась она. – Не хочется куковать одной после такого кошмара!

Щеки миссис Уотерстоун были серыми. Кириллу Карловичу пришло на ум, что накануне вечером румянец на ее лице померещился из-за факелов. Дама выглядела как пирог, который не съели вовремя.

Мелькнула мысль остаться и расспросить ее о подробностях случившегося. Но князь решил поговорить с миссис Уотерстоун позже. Пока было важно не упустить шанс подружиться с констеблем.

– Непременно, мадам, непременно! В другой раз! Честь имею! – сказал князь Карачев домохозяйке.

Подав знак Петюне, он двинулся следом за констеблем.

Глава 12
Второй пансион миссис Уотерстоун

Констебль уверенно прокладывал дорогу через толпу, запрудившую площадь. Некоторые торговцы приподнимали шляпы и обменивались с ним приветствиями.

– Эй, Том, – восклицали они, – говорят, у Нэнси Уотерстоун постоялец сыграл в ящик!

На князя Карачева они поглядывали недоброжелательно, но с любопытством.

Кириллу Карловичу не давали покоя слова Хемсворта. Он начал перебирать то, что стало известно, благодаря участию в беседе.

Сыщик и констебль выслушали миссис Уотерстоун еще до прихода князя Карачева. Вероятно, они поговорили и с Биллом Уотерстоуном, после чего тот ушел по делам. Что они рассказали, юноша не знал. Однако многое становилось ясным из беседы с польскими постояльцами.

Кто-то ночью заколол насмерть спавшего пана Зиборского. Убийца действовал скрытно. Из всех обитателей дома только миссис Уотерстоун проснулась и обнаружила, что постоялец убит.

Выходило, какой-то шум все же был. Причем миссис Уотерстоун безошибочно определила, что случилось неладное именно в комнате пана Зиборского.

– Странное дело, – князь решил поделиться соображениями с констеблем. – Шум показался миссис Уотерстоун настолько сильным, что она сочла нужным среди ночи зайти в комнату постояльца. Однако все остальные ничего не слышали и проснулись только от крика самой миссис Уотерстоун.

– Хм, – выдал констебль.

Он бросил на юношу напряженный взгляд, словно не решил для себя, стоит ли поощрять усердие нештатного помощника или сказать, чтобы не лез не в свое дело. Чем-то юный князь вызывал симпатию.

– Да уж, она вела себя странно, эта миссис Уотерстоун, – сказал мистер Миллер. – Она говорит, что с перепугу бросилась вниз, там столкнулась с убийцей… по крайней мере, она думает, что это был убийца. Он спрятался в ее комнате, а она со страха выбежала на улицу. На улице был извозчик. Он рванул прочь. А убийца дал деру через окно.

Князь Карачев понял, что об экипаже, о котором упоминала Амалия, блюстители порядка слышали и от миссис Уотерстоун.

Они вошли в кирпичный дом с почерневшими от копоти стенами. На первом этаже в гостиной, оказавшейся чуть больше, чем в первом пансионе, прибиралась рыжеволосая девчушка лет шестнадцати.

– Привет, Мегги, – окликнул ее констебль.

– Здравствуйте, мистер Миллер. Как там моя матушка?

– Она в порядке. А здесь как дела? Все постояльцы живы?

– Ах, мистер Миллер, не шутите так!

– Мегги, это князь Карачев. Он приехал из России и помогает нам.

– Здравствуйте, сэр, – девушка сделала книксен.

– Доброе утро, мисс, – ответил Кирилл Карлович. – Будьте любезны, подскажите, как устроился граф де Ла-Ротьер?

– Ему не на что жаловаться, – ответила Мегги.

Только сейчас князь понял, что за все утро никто не упомянул о графе де Ла-Ротьере. Он и сам не вспоминал о французе.

– Кстати, – сказал князь мистеру Миллеру, – граф де Ла-Ротьер вчера должен был ужинать там, у миссис Уотерстоун.

– Впервые слышу о нем, – признался констебль. – Что ж, с него и начнем.

Мегги проводила их этажом выше и указала на комнату графа. Констебль постучал в дверь.

– Да, – раздалось изнутри.

Мистер Миллер легонько толкнул дверь, но она оказалась закрыта.

– Сэр, не могли бы вы отворить, я местный констебль.

Послышались шорохи, затем шаги, и дверь отворилась. На пороге стоял граф де Ла-Ротьер. Француз выглядел испуганным и раздосадованным одновременно.

– Констебль, – вымолвил он слабым голосом.

– Констебль, – подтвердил мистер Миллер. – Позволите войти? С князем Карачевым вы уже знакомы.

Граф де Ла-Ротьер попятился, пропуская гостей внутрь. Выглядел он так, словно хотел убежать, но не успел.

– Добрый день, граф, – поздоровался Кирилл Карлович.

Только тогда француз взглянул на князя Карачева.

– Здравствуйте, мой юный друг, – вымолвил граф.

Констебль оглядел небольшую комнату.

– Вы собираетесь покинуть пансион?

– Нет-нет! Куда же мне идти? – удивился граф.

На виду не оказалось ничего, что могло бы принадлежать постояльцу. Все вещи либо были надеты на него, либо убраны в портфель, лежавший на стуле. Складывалось впечатление, что граф был наготове покинуть пансион.

– Вы уже знаете, что случилось ночью? – спросил констебль.

– Я слышал, что убит мусье Зиборский, – ответил граф и торопливо добавил. – Право, вчера, когда я уходил, он был жив, он просто уснул…

– Уснул? – переспросил констебль. – Вы хотите сказать, что видели, как мистер Зиборский лег спать, и даже видели, как он уснул?

– Именно так, – подтвердил граф де Ла-Ротьер. – Он просто уснул.

Князь Карачев не узнавал француза. Куда делись стойкость и непобедимый дух, которые предъявлял граф, когда морские брызги летели в лицо.

– Очень интересно, – промолвил констебль.

Он достал блокнот с карандашом и огляделся по сторонам.

– Пожалуйста, вот как раз два стула, – граф переложил портфель на постель. – А я сяду на кровать. Присаживайтесь, пожалуйста, присаживайтесь.

Князь Карачев и мистер Миллер сели на стулья. Граф опустился на край постели. Кирилл Карлович подумал, что констебль может говорить с де Ла-Ротьером самостоятельно. Граф знал английский язык. Однако мистер Миллер не возражал против присутствия князя.

– Итак, – произнес констебль. – С ваших слов выходит, что вы последний, кто видел мистера Зиборского живым. Странно, что никто прежде не упомянул о вас…

– Не упомянул,.. – повторил граф.

По лицу француза пробежала тень. Он поджал губы, вероятно, подумав, что зря пустился в откровения.

– Итак, расскажите во всех подробностях, как мистер Зиборский… уснул, – попросил констебль.

– Да-да, конечно, – откликнулся граф. – Но прежде скажите, что же с ним случилось? Почему он умер?

– Кто-то ударил его кинжалом в самое сердце, – ответил констебль. – Как тут не умереть!

– Кинжалом в сердце! – выдохнул граф де Ла-Ротьер.

Вновь князь Карачев заметил странное выражение лица у француза. Граф словно испытывал облегчение и в то же время старался скрыть это от констебля.

Ла-Ротьер поправил одежду, уселся поудобнее и заговорил:

– В том доме у мадам Уотерстоун не осталось свободной комнаты. Мусье Уотерстоун отвел меня сюда. Здесь их дочь, Мегги, приготовила для меня комнату, – граф обвел взглядом стены.

– Но как вы оказались в том доме? – спросил мистер Миллер.

– Мусье Уотерстоун отвел меня обратно. На ужин. Мадам Уотерстоун приготовила свиные ножки. Она сказала, чтобы мы сразу же возвращались…

– Хорошо-хорошо! – поторопил констебль графа. – Итак, вы вернулись…

– Да. За столом было все семейство Полеских, мусье Зиборский и мадмуазель Амели. Мадам подала свиные ножки…

– Да-да, ножки, – выразил нетерпение мистер Миллер.

– А еще она поставила пару бутылок вина. Но мы выпили совсем немного. Потом все разошлись. Остался только я и мусье Зиборский. Мы разговорились с ним о том, о сем. А потом решили подняться в его комнату…

Вдруг граф де Ла-Ротьер умолк. Констебль ждал несколько мгновений, а затем промолвил:

– Мы обнаружили в комнате мистера Зиборского початую бутылка вина.

Граф де Ла-Ротьер посмотрел на констебля и сказал:

– Во время ужина одна бутылка осталась почти нетронутой. И мы взяли ее в комнату…

– Что было дальше? – спросил мистер Миллер.

– Я пытаюсь вспомнить, – ответил француз.

Видя лицо графа, движение его глаз, князь Карачев был уверен, что тот занят не воспоминаниями, а обдумыванием какого-то вопроса.

– Вы остановились на том, что решили подняться в его комнату, – напомнил констебль.

– Именно так, – подтвердил француз. – Мы поднялись вдвоем в его комнату. Мы продолжили разговор, а потом его сморило, он уснул. Он, должно быть, очень устал с дороги.

– А вы? – спросил констебль.

В голосе мистера Миллера звучала надежда. Он будто рассчитывал, что граф зарезал пана Зиборского и сейчас сознается в преступлении.

– Я… я помог мусье Зиборскому переместиться на кровать и ушел, – сказал граф де Ла-Ротьер.

– И вы никого не видели? – спросил с разочарованием констебль.

За стеной послышался шум. Несколько человек спускались вниз по лестнице. Констебль оглянулся на дверь, вероятно, подумав, что за время беседы с графом остальные обитатели пансиона могут разойтись. Однако же решив, что никуда они в конечном итоге не денутся, он вновь обратил вопросительный взгляд на француза.

– Нет, – ответил тот. – Я постучал в комнату мадам Уотерстоун, чтобы она закрыла за мной дверь.

– Она вышла проводить вас? – спросил мистер Миллер.

– Я не стал дожидаться, пока она выйдет, – сказал граф. – Я отворил сам и пошел через площадь. А здесь мне открыл мусье Уотерстоун. Он рассердился, сказал «Что-то вы припозднились, сударь»…

– Вот как, – промолвил констебль.

Он перевел задумчивый взгляд на Кирилла Карловича, словно ожидал подсказки, что еще спросить у французского графа.

За дверью вновь послышался шум. Теперь кто-то поднимался наверх. У входа в комнату шаги замерли, в дверь постучали, и раздался голос Мегги:

– Мистер Миллер, мистер Миллер, постояльцы хотят узнать у вас, что случилось с их другом.

– Вообще-то это я надеялся узнать от них, – проворчал констебль.

Глава 13
Овдовевшая невеста

Выйдя из комнаты, мистер Миллер промолвил вполголоса:

– Вид у него такой, будто он собирался бежать.

– Попросту граф испытывает крайние затруднения в средствах, – объяснил Кирилл Карлович. – Все, что у него есть, все на нем.

Констебль с сочувствием покачал головой и пошел вниз по лестнице.

На последней ступени стоял господин, отличавшийся худобой и скорбным выражением лица. Он поглядывал то вверх на князя Карачева и мистера Миллера, то на кого-то еще через приоткрытую дверь в гостиную. Когда констебль и юноша поравнялись с ним, тощий субъект отшатнулся от перил, развел руками и обреченно уронил их, хлопнув себя по ногам.

В гостиной находились двое: барышня с белокурыми локонами и господин с синим платком на шее. По ее бледным щечкам катились слезы. Господин с синим платком сидел на стуле, развернувшись лицом к незнакомке. Кажется, он готов был броситься на колени, чтобы утешить ее. Они повернулись, взглянули на констебля, затем на юношу. В глазах барышни промелькнула надежда, словно она ожидала, что новые гости разоблачат страшный розыгрыш. Кирилл Карлович почтительно кивнул.

– Соболезную вашей утрате, – промолвил мистер Миллер. – Я так понимаю, что мистер Зиборский приходился вам кем-то очень близким.

Барышня и господин с синим платком смотрели на констебля. Их лица выражали странную смесь непонимания и благодарности одновременно.

– Они не знают английского, – сказала Мегги.

Она проникла в гостиную, поднырнув под рукой констебля.

– Господа, вы говорите по-французски? – спросил Кирилл Карлович.

– Да, – ответила барышня, взглянув на князя Карачева.

Кирилл Карлович перевел слова мистера Миллера. Впрочем, по тону поляки и так поняли, что констебль выражал сочувствие.

– Спроси, убитый – их родственник? – попросил мистер Миллер.

– Мы обручены, – ответила на это барышня.

Идея расспросить констебля о случившемся принадлежала ей, панне Ядвиге Дромлевичовой, невесте убитого пана Аркадиуса Зиборского. Двое других постояльцев, ее брат пан Тадеуш Альфред Дромлевичов и некий пан Яцек Ежи Пшибыла, не пылали желанием беседовать с констеблем. Тем паче при посредничестве русского князя.

Разговор получился сумбурным. Барышня задавала вопросы, но, не дослушав ответов, заливалась слезами и высказывала собственные версии случившегося.

Несколько раз отчаяние панны Ядвиги сменялось приступами гнева. В такие моменты она повторяла:

– Какая низость! Позор! Я ему говорила! Чего еще было ждать, если живешь под одной крышей с люльеркой!

Кирилл Карлович счел, что панна Ядвига ревновала жениха и в состоянии аффекта обзывала Амалию каким-то нехорошим словом. Понимая состояние барышни, князь сдержался и не стал возражать. В переводе для констебля юноша опустил все, что посчитал излишним.

Панове Дромлевичов и Пшибыла пускались в разговор неохотно. Полезных сведений они не сообщили. Говорили, что не знали, кто мог желать смерти пану Зиборскому. Они склонялись к мысли, что убийство – дело рук ночного грабителя.

Констебль сделал пометки в блокноте и спросил:

– Отчего мистер Зиборский не поселился в этом доме? Если Ла-Ротьер прибыл только вчера, значит, тут пустовала комната.

Кирилл Карлович не успел перевести вопрос на французский язык, в разговор включилась Мегги.

– Да если бы он тут поселился, мой папа еще раньше его б прибил!

Мистер Миллер бросил на нее хмурый взгляд. Мегги простодушно добавила:

– А он проходу мне не давал! Каждый раз по заднице шлепал!

Князь Карачев перевел вопрос констебля на французский. Панна Ядвига рассердилась и вновь заговорила в оскорбительном тоне о жизни под одной крышей с люльеркой. Ее брат и пан Пшибыла тоже говорили по-французски. Пан Дромлевичов ответил сдержанно:

– Они с моей сестрой были только обручены.

– Он собирался переехать сюда, но прежде они хотели обвенчаться, – объяснил князь Карачев констеблю.

Мистер Миллер и Кирилл Карлович поняли, что полезных сведений не получат. Они еще раз выразили сочувствие и откланялись. Пан Пшибыла вышел вместе с ними на улицу.

Князь не сдержался и спросил:

– А что значит «люльерка»?

Тощий поморщился и вымолвил:

– Ядвига всегда ревновала. Да только искала не там…

Эти слова убедили князя и в том, что он верно истолковал сказанное барышней, и в том, что ее подозрения были беспочвенны. Он припомнил обходительность пана Зиборского с мисс Кошачьи Ушки. А тут вот Мегги. Припомнил юноша и Агнешек. Князь шел по Лестер-сквер рядом с констеблем, а в голове крутилось: «Не там вы ищете, не там… Да и слава богу».

Они отошли от пансиона, и посреди Лестер-сквер констебль остановился.

– Что ж, джентльмен, благодарю. Если на Боу-стрит не найдут никого, кто сможет изъясняться с поляками, с вашего позволения, мы вновь обратимся за помощью.

– Я к вашим услугам, – ответил князь Карачев и, подыгрывая собеседнику, добавил: – С вашего позволения, сэр, если даже найдутся другие помощники, я бы хотел знать новости о розыске.

– С вашего позволения, когда мы что-нибудь узнаем, об этом напишут в газетах, – ответил констебль.

– Но я был знаком с паном Зиборским, – возразил Кирилл Карлович, – его смерть не оставляет меня равнодушным.

– «Морнинг Кроникл», сэр, прекрасная газета! Следите за новостями, – безапелляционно произнес мистер Миллер.

Констебль коснулся пальцами края шляпы и зашагал прочь. Не успел он скрыться из виду, как юноша услышал знакомый голос:

– Как вам второй день в Лондоне? Должен заметить, что город не ограничивается Лестер-сквер.

– Хрисанф Иванович! – воскликнул юноша. – Знакомлюсь с достопримечательностями.

– И не могли обойти стороной Лестер-сквер. Знаю-знаю, что вас притягивает, – Чернецкий улыбнулся и серьезным тоном добавил: – Я был только что в пансионе миссис Уотерстоун. Ужасная смерть. Похоже, ночью в дом проник грабитель. Рано или поздно он прокатится на трехногой кобылке.

– Как? – переспросил князь.

– Его повесят, – пояснил Чернецкий.

– Сперва нужно поймать, – промолвил Кирилл Карлович.

– Генри Филдинг создал отличную судейскую службу. Контора на Боу-стрит прекрасно работает.

– Генри Филдинг, – повторил князь Карачев. – Полный тезка сочинителя. Я читал роман о приключениях Тома-подкидыша…

– Это он и есть, – сказал Хрисанф Иванович.

В отдалении переминался с ноги на ногу Петюня. Князь заметил тоскливые взгляды своего помощника.

– Кстати, – сказал Хрисанф Иванович, – я собираюсь проведать нашего приятеля, графа де Ла-Ротьера.

– Я видел его час назад, – ответил князь. – Он куда-то собирался. Не уверен, что застанете его.

– Ну-с, попробую. Оставлю записку, если не увижу его.

Чернецкий сделал пару шагов, но вдруг вновь остановился и спросил:

– А вы уже были в церкви?

Кирилл Карлович со смущением кашлянул.

– Как вы, должно быть, знаете, я провел там ночь.

– Познакомились с отцом Яковом? – спросил Чернецкий.

– Не припомню, – признался юноша. – Хочется верить, что нет.

– Сходите в церковь, обязательно сходите, – сказал Хрисанф Иванович. – Но будьте осторожны с отцом Яковом. Помните, что я вам говорил. Отец Яков и Воронцов крайне дружны.

Проводив взглядом Хрисанфа Ивановича, князь вздохнул. Поучения Чернецкого докучали, но и отвергать их не стоило.

Петюня, дождавшийся своего часа, бросился к князю.

– Ну, дела, сэр. Говорят, кого-то ночью пришили. А вы, что же, знали его…

– Знал, – сказал князь. – Познакомились по пути в Лондон. Впрочем, бог с ним. Один французский граф английские свиные ножки нахваливал! Самое время проверить, не соврал ли француз!

Петюня с воодушевлением воскликнул:

– Есть тут одно местечко!

– Только чур не «Королевская таверна», – предостерег Кирилл Карлович.

– Скотобойня, – сказал Петюня по-английски.

– Час от часу нелегче! – воскликнул князь.

– Сэр, вы же сами сказали, что вам французы посоветовали-с. Идемте-с, сэр, идемте…

Петюня устремился вперед. Он вывел Кирилла Карловича в переулок Святого Мартина. Там князь увидел вывеску «Slaughter’s10». Петюня распахнул дверь, и князь вдохнул аромат превосходного кофе.

Они вошли внутрь. Здесь открылась вторая загадка Петюниных слов – по поводу французов. Большая часть посетителей были, как сказали бы англичане, лягушатниками.

Князь Карачев занял свободный стол в центре. Петюню он отправил к буфету, велев заказать мясной обед на двоих.

В помещении было жарко, дух стоял сытный. Князь осматривался по сторонам и столкнулся взглядами с человеком за соседним столиком. Тот приподнял шляпу и представился:

– Мистер Белл. Вы позволите?

Не дождавшись разрешения, он подсел к Кириллу Карловичу и придвинул под ноги большой прямоугольный кофр.

– Князь Карачев, – отрекомендовался юноша.

Новый знакомец сделал нечто среднее между кивком и поклоном. Его взгляд выражал уверенность, что он не ошибся в выборе знакомства.

– Мне кажется, сэр, что вы здесь недавно, – сказал мистер Белл.

– Именно так, – подтвердил Кирилл Карлович.

– Смею надеяться, что вы еще не обзавелись знаменитыми гравюрами. Я бы хотел предложить вам…

Не договорив, он извлек из кофра бумагу и разложил ее на столе. Первое, что бросилось в глаза Кириллу Карловичу, сценка в левом нижнем углу. Злобный пес перекусывал напополам кошку. Юноша содрогнулся от чувства безысходности, внушенного сюжетом. Несчастный кот еще пытался лапкой отбиться от собачьей морды. Но участь его была предрешена: из раны вывалились кишки.

Князь припомнил вывеску постоялого двора в Кембридже и решил, что англичане ненавидят кошек.

– Что это такое? – тихо промолвил Кирилл Карлович.

– Я возьму совсем недорого, всего-то три шиллинга, – сказал мистер Белл.

– Помилуйте, да что это за картина такая? – удивился князь. – Что за прихоть рисовать, как собака мучает кошку.

– О, сэр, да вы не туда смотрите! – снисходительным тоном ответил собеседник. – Главная сцена вот.

Мистер Белл указал на центральный сюжет. Сцена оказалась еще более мерзкой. Смертельная вражда между собаками и кошками была обусловлена природой. Здесь же истязанием животного занимались люди. Их выходка не имела разумного объяснения.

– Смотрите, вот эти двое держат собаку, – разъяснял мистер Белл.

Князь Карачев слушал с отвращением.

На помосте стоял человек в треуголке. Перегнувшись через перила, он схватил собаку за заднюю левую лапу. Еще один человек снизу тянул за веревку, накинутую петлей на шею животного. Таким способом они удерживали пса вверх тормашками, не давая возможности извернуться.

– А вот это главный персонаж, Том Неро, – продолжал мистер Белл. – Его имя представляет собой игру слов. Тут и аллюзия к римскому императору Нерону, и шифр. Неро, значит, НЕ геРОй.

Мистер Белл сделал ударения, показав, из каких слогов составлено имя.

Главный не-герой, схватив одной рукой собаку за заднюю правую лапу, второй рукой вставлял животному в задний проход палку. Был и четвертый участник сцены, но князь не стал разглядывать, какой мерзостью тот занимался. Кирилл Карлович брезгливо отодвинул бумагу и промолвил:

– Отвратительно…

– О, если вам не нравится, у меня есть бумага превосходного качества, – воскликнул мистер Белл. – Будет, конечно, подороже. Шесть шиллингов.

Собеседник убрал лист, но тут же выложил точно такой же рисунок, но на дорогой бумаге.

– А вот обратите внимание на верхний правый угол. Тут вы видите, как негодяи выбросили в окно кошку. Видите? Вот она летит. Она привязана к мочевым пузырям, заполненным…

– Послушайте! – повысил голос князь Карачев. – Что это за забава такая?! Рисовать всякие мерзости и показывать их человеку! Да еще перед обедом! Впрямь не кофейня, а скотобойня! Вы испортили мне аппетит…

– Обождите, сэр! В этом есть глубокий смысл. Посмотрите еще раз сюда внимательней, – с азартом произнес мистер Белл.

Он указал на сцену издевательства над собакой.

– Какой тут может быть смысл? – буркнул Кирилл Карлович.

– Посмотрите на эту фигуру. Кого вы узнаете? – торжествующим тоном спросил мистер Белл.

Он показал на четвертого участника изуверской забавы, по виду, человека благородного происхождения.

– Никого не узнаю! Я не вожу подобных знакомств, – возмутился князь Карачев.

– Ну что вы, – с умилением протянул мистер Белл. – Смотрите! Это же наш добрый король Георг III. Он пытается остановить преступника и протягивает ему пирожок, чтобы смягчить озлобленное сердце…

– Король?! – вскрикнул Кирилл Карлович. – Король угощает злодея пирожком! Да король должен приказать гвардейцам, чтобы всыпали негодяю палками!.. Мистер, подите прочь! Не желаю видеть вас…

В это мгновение Петюня поднес две чашки кофия.

– Ты посмотри, какую мерзость продает этот негодяй по шесть шиллингов! – сказал князь.

– Шесть шиллингов! – возмутился Петюня. – Красная цена этой гравюре два шиллинга! Мошенник! Ты хотел одурачить моего господина!

– Хорошо-хорошо! – поднял руки мистер Белл. – Берите по два шиллинга!

– Убирайся прочь! – прошипел князь Карачев.

Удивленный мистер Белл забрал гравюру и отошел в сторону. Петюня поставил на освободившееся место чашки.

– Сейчас приготовят жаркое, – сказал он.

У Кирилла Карловича перед мысленным взором висел пес с выпученными от боли глазами. Думать о еде князь не мог.

– Не берите в голову, – сказал Петюня, – эти гравюры продаются чуть ли не в каждом пабе. Купите в другом месте…

– Петюня-а, – застонал Кирилл Карлович.

Он бросил гневный взгляд на слугу.

Тут приоткрылся вход в отдельную комнату. Оттуда выскользнул половой и захлопнул за собой дверь. Кирилл Карлович успел разглядеть старого князя Полеского и его сына Марека.

«Вот так встреча, – подумал князь. – Вот так-так, изволят обедать в отдельном кабинете».

Панове сидели по одну сторону стола, несколько подавшись вперед. По другую сторону располагался кто-то, кого со своего места князь разглядеть не мог.

Любопытство взяло верх. Юноша подошел к буфетной стойке.

– Минуту, сэр, минуту! Все будет, – Петюня поспешил за господином.

– Ничего-ничего, – проговорил князь.

От буфета открывался другой вид. Половой с пивом прошмыгнул обратно в комнату, и князь разглядел собеседника князя Полеского. За столом с поляками сидел… Аглечан.

Изумленный Кирилл Карлович некоторое время смотрел на закрытую дверь. Мелькнула мысль, что вчерашняя встреча была отнюдь не случайной.

Теперь князю казалось, что он утаил от мистера Хемсворта нечто важное.

Кирилл Карлович вернулся за стол. Он наблюдал за входом в отдельную комнату и думал о том, что попал в неприглядную историю. На мгновение его охватило отчаяние. Он испугался, что вовек не оправдается перед дядей Евстигнеем Николаевичем.

А еще и папенька на смех поднимет. Скажет, что даже гражданская служба оказалась сыночку не по силам. Что тут о военном поприще говорить! Сиди в деревне, быть тебе помещиком, вот и весь твой удел.

Подоспел Петюня с половым. На стол выставили тарелки со свининой. Князь не смотрел на блюдо. Горько было ему, воображение рисовало будущий позор.

Но вдруг пришла новая мысль! Все его переживания – пустяки и вздор! Встанет он сейчас, уйдет прочь, подальше от Лестер-сквер, на том все его невзгоды и закончатся.

– Сэр, а что же вы не едите? – прошамкал Петюня, уплетавший свинину за обе щеки.

Тут Кириллу Карловичу пришла еще одна мысль. Да такая, что дыхание перехватило.

– Вот что, Петюня, двойной обед осилишь? – спросил князь.

– Угу, – выдавил тот.

– Вот и давай, – сказал князь. – Мне нынче некогда.

Он выложил на стол деньги за обед. Петюня таращил глаза, но сказать ничего не мог. Рот был забит. Кирилл Карлович бросился к выходу.

Князья Полеские, отец и сын, обсуждали какие-то делишки в задней комнате. А панна Ласоцкая! Панна Ласоцкая!

Если не считать княгиню Полескую и миссис Уотерстоун – а что их считать!.. Амели осталась дома одна!

Глава 14
О пользе кошек

В эти минуты удача бежала впереди, расчищая путь. Князь подоспел в тот момент, когда от знакомого дома отъезжал молочник. Миссис Уотерстоун, подняв двумя руками бидон, понесла ношу внутрь. Дверь осталась приоткрытой. Кирилл Карлович проник в дом.

Он пробрался за спиной домохозяйки, стоявшей в дверях на кухню, и шагнул на лестницу. Ступенька под ногой заскрипела. Юноша замер. Он рассчитывал взлететь вверх по лестничным маршам, но вовремя сообразил, что поспешностью всполошит обитателей пансиона. Ступать следовало так, чтобы, заслышав скрип, княгиня Полеская подумала на домохозяйку, а домохозяйка на княгиню Полескую. Князь пошел не спеша, двигаясь так, как, по его мнению, двигалась бы почтенная дама.

Мелькнула мысль, что на подходе к дому нужно было убедиться, что княгиня Полеская не сидит в окне. Теперь было поздно, оставалось уповать на удачу.

На последнем этаже были две двери и антресоль, заставленная дорожными сундуками.

Князь глубоко вдохнул и бесшумно выдохнул. Предстояло убедиться, что он верно запомнил схему мистера Хемсворта и что сам сыщик ничего не перепутал, когда помечал, кто какую комнату занимал.

Кирилл Карлович повернул направо и кончиками пальцев постучал в дверь. Затем он приник к замочной скважине, сложил руки рупором и прошептал:

– Амели, Амели, откройте. Это я, Кирилл Карачев.

Дверь приоткрылась, выпорхнула девичья ручка и втянула юношу в комнату. Оказавшись лицом к лицу с панной Ласоцкой, князь промолвил:

– Вы сказали приходить в любое время.

– Скорый вы на дело, – ответила барышня.

Она стояла совсем близко. Юноша вдыхал ее аромат. Подхваченный жаркой волной, он прильнул губами к ее губам и прошептал:

– Амели, я люблю вас. Безумно люблю…

Панна Ласоцкая усадила князя за круглый столик, села напротив, взяла его за руку.

– Вы безумец, – промолвила она.

Кирилл Карлович поймал себя на мысли, что совершенно не знает, кто она на самом деле, Амалия Ласоцкая. Незаметная белая мышка, робкая француженка, заброшенная судьбой в Гамбург, или своенравная полячка, обосновавшаяся в Лондоне.

– Открою вам тайну, – сказала девушка и вздохнула. – Теперь уже можно. Только вчера такое же признание сделал Аркадиус… А сегодня его не стало…

Князь Карачев почувствовал возмущение. Убитый оказался изрядным пройдохой. Кириллу Карловичу стыдно сделалось от нехороших мыслей о покойном. Но ничего поделать с собой князь не мог. Пан Аркадиус объяснялся в любви Амалии и в ее же присутствии обхаживал мисс Кошачьи Ушки, не давал проходу Мегги, и все это вытворял под носом у панны Ядвиги, с которой был обручен.

Князь вызвал бы на дуэль обидчика, будь тот жив.

– Вы возмущены? – заметила Амалия.

– Если б вы только знали, до какой степени, – признался князь.

– Будьте великодушны к поверженному сопернику, – сказала девушка. – Как благородный человек вы должны помочь разыскать и покарать убийцу…

– Мистер Хемсворт подозревает кого-то из тех, кто живет здесь же…

– Вздор! – воскликнула панна Ласоцкая.

Некоторое время она смотрела на князя так, словно ждала, что его осенит какая-то догадка. Юноша потянулся к девушке и поцеловал ее в губы.

– Здесь замешана другая женщина, – сказала Амалия.

– Другая? – переспросил Кирилл Карлович.

– Аркадиус сделал признание только вчера. Но о его чувстве ко мне было давно известно. Дело в том, что у него была невеста…

– Панна Ядвига!

– Вы знаете? – удивилась девушка.

– Я был во втором пансионе с мистером Миллером, – сказал князь.

– Значит, вы знаете. Видели ее брата?

– Тадеуш Дромлевичов! – воскликнул Кирилл Карлович.

Если бы у князя была сестра, а у нее подобный жених, он вызвал бы негодяя на дуэль. Но то он, князь Карачев! А тут какой-то пан Дромлевичов с другом Пшибылой!

Девушка улыбнулась, словно удостоверилась в том, что ее правильно поняли. Она взяла Кирилла Карловича за руку и прошептала:

– Вам нужно идти. Старый князь и Марек скоро вернутся.

– Марек! – вспыхнул Кирилл Карлович.

– Ах, Марек, – промолвила Амалия так, словно речь шла о досадном недоразумении. – Потом, князь, потом! Сейчас вы должны уйти…

Она выпустила руку юноши, подошла к двери и прислушалась. Кирилл Карлович воспользовался моментом и вновь поцеловал девушку. Она приоткрыла дверь и прошептала:

– Ступайте-ступайте!

Кирилл Карлович сильнее приник к губам девушки. Она высвободилась и вытолкнула князя за дверь.

Юноша начал спускаться вниз. Он ступал на самые края ступеней, чтобы они тише скрипели. Остался последний пролет. Неожиданно входная дверь отворилась. Сперва оказалась освещенной стоявшая у стены картина. А затем в полосу света вступили старый князь и его сын.

Кирилл Карлович, забыв о скрипе, бросился вверх по лестнице. Он замер у входа в комнату Амалии, толкнул дверь – заперта! Он забарабанил пальцами по дереву. В то же мгновение князь услышал, как открывается дверь напротив.

Кирилл Карлович подпрыгнул и вскарабкался на антресоль. Он перебрался через сундуки, раздвинул железные тазы и лохани и залег у дальней стены. Раздался возмущенный возглас Алисии Полеской:

– Чертова кошка! Рыжая бестия!

Князь Карачев замер, воздав молитву, чтобы антресоль выдержала. Вдруг странная мысль поразила его. Кирилл Карлович сообразил, что княгиня Алисия восклицала по поводу кошки на французском языке. А у князя сложилось впечатление, что дама знала только польский и русский.

«Но Марек точно французского не знает!» – подумал князь, припомнив, как ловко назначил свидание Амалии в присутствии жениха.

Маневры Кирилла Карловича никого не обеспокоили. Шум отнесли на происки кошки. Панове разошлись по комнатам. Снизу донеслось ворчание миссис Уотерстоун:

– Ишь ты какие они теперь! В пабе обедают! А моя стряпня-то вкуснее и взяла б я дешевле.

Из укрытия было слышно все, что творилось в спальнях четы Полеских и панны Ласоцкой, и все, о чем говорили на лестнице. Кирилл Карлович подслушивал поневоле.

Юноша думал, что Марек поднимется в комнату к Амалии. Сердце Кирилла Карловича заколотилось с такой силой, что антресоль должна была пойти ходуном. Но Полеский Младший так и не появился. В комнате Амалии было тихо. Князь вообразил, как Амели смотрит в окно, чтобы проводить его взглядом, и гадает, куда же он делся.

До слуха доносились голоса князя и княгини Полеских. Но польского языка юноша не знал. Да и вряд ли их вялый разговор был интересным.

Некоторое время миссис Уотерстоун гремела домашней утварью. Затем на нижнем этаже все стихло.

Князь Карачев приподнялся на локте и взглянул вниз поверх сундуков. Он начал потихонечку раздвигать тазы. Вдруг внизу зазвенел колокольчик. Послышались шаги миссис Уотерстоун. Гость осведомился, дома ли князь Полеский. Голос показался знакомым.

Затем какой-то другой господин выразил возмущение по поводу того, что кто-то распаковал картину и выставил ее в прихожей.

Перебрасываясь комментариями о варварском отношении к искусству, оба гостя направились вверх по скрипучей лестнице.

Кирилл Карлович выглянул из своего укрытия. На площадку последнего этажа поднялись два джентльмена. Один оказался мусье Буржуа. Второй, пожалуй, ровесник князя Полеского Старшего.

«Старик Ноэль», – догадался Кирилл Карлович.

Они постучали в дверь, ведущую в покои Полеских. Оттуда донесся голос старого князя. Мусье Буржуа ответил на польском языке.

Дверь отворилась. Вышел князь Полеский и что-то промолвил недовольным голосом. Старик Ноэль сказал по-французски приятелю:

– Фрэнсис, держись с ним построже. Мы должны получить наши деньги!

– Не волнуйся, Ноэль, мы не упустим своего, – ответил мусье Буржуа.

Затем он перешел на польский. Князь Полеский что-то буркнул в ответ. Все трое пошли вниз по лестнице.

«Продолжат разговор в гостиной», – догадался князь.

Этажом ниже они задержались. Старый князь вызвал сына.

Кирилл Карлович дождался, пока стихнут шаги, осторожно спустился с антресоли и пошел вниз. На последнем пролете он замер. Дверь в гостиную осталась открытой. Князь понимал, что не проскочит незамеченным мимо четырех человек.

Юноша стоял, прижавшись к стене и рискуя быть обнаруженным. Из гостиной доносились недовольные голоса гостей и князя Полеского. Между собой старик Ноэль и его приятель Фрэнсис переговаривались по-французски. Кирилл Карлович понял общий смысл разговора. Гости требовали от поляков деньги в оплату каких-то живописных полотен. Старик Ноэль сердился, полагая, что панове обманывали их. Комментарии его приятеля только раздражали его. Старик Ноэль упрекал товарища в недостаточной твердости и возмущался, что тот почти ничего не переводит ему из разговора.

Потеряв остатки терпения, старик Ноэль потребовал, чтобы в гостиную вызвали Амалию.

– У них проживает девчонка! Мадмуазель Амели. Пусть придет сюда, она прекрасно говорит по-французски. Я хочу точно знать, о чем вы тут лопочете! – едва ли не визжал старый француз.

Фрэнсис заговорил по-польски. Старый князь повелительным тоном сказал что-то Мареку. Несколько раз прозвучало имя Амалии. Заслышав, как молодой пан отодвигает стул, князь Карачев бросился наверх.

Лестница скрипела так, что должны были переполошиться соседи. Юноша запрыгнул вглубь антресоли. Загремели железные посудины. Князь замер и воздал хвалу плотникам: антресоль не рухнула под его весом.

Марек, поднявшись наверх, буркнул что-то презрительным тоном. Разобрав одно слово – слово «кот», Кирилл Карлович с облегчением выдохнул.

Марек постучал в дверь Амалии, что-то сказал и, не дождавшись ответа, отправился восвояси. Через минуту панна Ласоцкая вышла из комнаты и пошла вниз.

Князь Карачев вновь покинул антресоль и притаился у входа в гостиную. Он пожалел о том, что не перехватил Амалию. Нужно было сказать, чтобы девушка прикрыла дверь в гостиную.

Разговор с гостями продолжился. Участие панны Ласоцкой прибавило неразберихи. Старик Ноэль требовал от Амалии дословного перевода. Но пока девушка пересказывала, Фрэнсис и поляки продолжали спор. Старик Ноэль потребовал, чтобы в разговоре делали паузы для переводов. Панна Ласоцкая пыталась передать его просьбу, но ее не слушали. Разговор превратился в перебранку. Однако Кирилл Карлович из переводов Амалии выяснил любопытные факты.

Гости требовали деньги за какие-то картины. В том числе и за полотно, которое стояло в сенях и доставку которого они доверили пану Зиборскому, положившись на его честность. Мусье Буржуа несколько раз напоминал о том, что накануне еще живой пан Аркадиус заверил, что они получат деньги.

Князь Полеский отвечал, что с выплатой придется подождать, и предлагал забрать картину.

Старик Ноэль потребовал оплаты наличными. В разговор вмешался Марек. Срывающимся голосом молодой пан Полеский Младший рассказал, как в дом ворвались грабители и унесли все деньги. В отчаянной схватке с разбойниками он получил рану.

Кирилл Карлович вспомнил про обещание Амалии рассказать, как жених повредил руку. Во время свидания этот вопрос вылетел из головы. Да и какое дело было князю Карачеву до ушибов Марека Полеского. Сама Амалия ни то, что о руке жениха, она о самом женихе вспомнила через силу.

Мелькнула мысль проскочить на улицу, пока панове собачились с гостями. Князь собрался было с духом. Но тут в гостиной задвигали стульями. Кирилл Карлович в третий раз взлетел на самый верх, вскарабкался на антресоль и притаился.

– Скажи им, что мы пришлем за картиной! – кричал перед уходом старик Ноэль. – Картина будет у нас, пока не заплатят! Какого черта они распаковали ее!

Князь услышал, как за гостями закрыли дверь. Панна Ласоцкая и панове Полеские стали подниматься по лестнице. Кирилл Карлович надеялся, что старый князь первым уйдет к себе. Тогда появится шанс подать знак Амалии. Юноша выглянул и увидел, что наверх поднялись все трое. Он резко пригнулся и задел таз. Раздался металлический звон. Кирилл Карлович от досады прикусил губу. Он представил себе, как он, князь Карачев, будет выглядеть перед польскими скитальцами! Позор да и только! А какими глазами посмотрит на него Воронцов! А еще держать ответ перед дядей, Евстигнеем Николаевичем!

Послышалась ругань: жених Амалии вновь поносил кота. А в следующее мгновение в голову Кириллу Карловичу прилетел башмак от Марека Полеского.

Князь Карачев стиснул зубы. Кулаки зачесались. Хотелось треснуть по антресоли так, чтобы она рухнула. А затем отмутузить молодого пана. Однако князь сдержался.

– Пани Вотерстон! Пани Вотерстон! – донесся снизу голос Марека.

По дальнейшим восклицаниям и шуму сделалось ясно, что он велел домохозяйке достать его обувь с антресоли. Вероятно, метание башмаков в кота было обычным развлечением. Миссис Уотерстоун вытащила из кухни приставную лесенку и поднялась с ней под самую крышу дома. Выходка постояльца не удивила ее.

Удивилась она потом, когда лицом к лицу столкнулась с князем Карачевым. При дневном свете, падавшем через окна, они прекрасно разглядели друг друга.

Кирилл Карлович обреченно смотрел в глаза миссис Уотерстоун. Не оставалось ничего другого, как вверить ей исход пикантного положения. Дама прижала указательный палец к своим губам. Затем она жестом попросила подать ей башмак Марека Полеского. Напоследок она прошептала чуть слышно:

– Сиди тихо, мой дорогой. Я помогу тебе выбраться.

Глава 15
О вреде собак

Когда князь Карачев выбежал из паба, Петюня едва усидел на месте. Он полагал, что должен устремиться вслед за господином. Удержали его свиные ножки.

Разделавшись с мясом, он задумался над тем, где искать господина. Тот спешно покинул заведение, ничего не объяснив. Блеск в глазах князя наводил на мысль о даме. Что еще могло составить конкуренцию свиным ножкам? Петюня решил погулять по Лестер-сквер – туда-обратно, туда-обратно – между теми двумя адресами, где господин провел утро в компании с констеблем.

Неожиданно он заметил знакомого рыжего мистера. Тот был похож на кота, крадущегося за мышью. Рыжий субъект охотился за подвыпившим приятелем, которому утром удалось ускользнуть. Теперь он вновь появился на Лестер-сквер.

Рыжий схватил дружка за шкирку. Тот состроил жалостливую физиономию. Но судя по затравленному взгляду, на снисхождение не рассчитывал. Петюня услышал, как рыжий прорычал:

– Джек! Мерзавец! Ты получил деньги за поляка! А где моя половина?!

В ожидании миссис Уотерстоун князь Карачев думал о панне Ласоцкой. Вспоминал, как целовал ее в губы, и трепетал от счастья. Но радость перебивали грустные мысли. Барышня обманывала его. Он должен был сказать ей, что теперь знает, кто такой Пьер Ролэн. Он должен был потребовать объяснений. А вместо этого поддался чувствам и вел себя как глупец.

Но сладость от поцелуев все еще играла на губах и пробуждала самые смелые мечты. Князь не старался прогнать их и уснул здоровым сном, какой порой охватывает в самом неподходящем месте.

Пани Полеская и панна Ласоцкая обыкновенно в середине дня отправлялись на прогулку. Этот день не стал исключением.

Как только они ушли, миссис Уотерстоун поднялась наверх с приставной лесенкой. Ей пришлось толкнуть юношу в бок пустым саквояжем. Кирилл Карлович проснулся и в первое мгновение не сообразил, где находится. Он задел лохань и под потолком прокатился звон.

– Тише-тише, тсс, – зашипела миссис Уотерстоун, прижав палец к губам.

Князь Карачев прикрыл ладонью рот и показал взглядом, что остатки сна улетучились. С полминуты дама и молодой человек не шевелились. Звон стих, в доме воцарилась тишина. Панове оставались в своих комнатах.

Миссис Уотерстоун поманила юношу и ступила на пол. Кирилл Карлович выбрался из укрытия.

Оказавшись на нижнем этаже, юноша почувствовал себя в безопасности. Теперь он мог сказать, что только что пришел, случись, кто-либо застал его в доме. Юноша подумал, что из миссис Уотерстоун выйдет удобная сообщница в устройстве тайных свиданий.

Дама повела его в свою комнату вместо того, чтобы выпустить на улицу. Князь позволил увлечь себя, поскольку действия домохозяйки соответствовали его желанию условиться с ней о роли субретки на будущее.

Миссис Уотерстоун заперла дверь и с лукавой улыбкой двинулась на юношу. В глазах ее появился маслянистый блеск.

– Ну что ж, мистер удалец, признавайтесь, кого вы тут почтили визитом? Мисс Амалию или миссис Элис? Ловко же вы…

– Прошу меня извинить, миссис Уотерстоун…

Изумленный Кирилл Карлович отступил вглубь комнаты.

– Не извиню, не извиню, – сладким голосом ответила дама. – Зовите меня Нэнси.

– Вы меня не так поняли, – сказал князь.

Он попятился и наткнулся на кровать. Отступать было некуда.

– Что уж тут понимать, – прошептала миссис Уотерстоун.

Она подалась вперед и прижала юношу к пышной груди. Кирилл Карлович, опрокинувшись навзничь, оказался в постели. Дама навалилась сверху.

– Поцелуй меня, мой дорогой, поцелуй меня, – шептала она.

Кирилл Карлович пытался высвободиться. Дама норовила поймать губами его губы.

– Дорогой, дорогой, ну что же ты…

Неожиданно зазвенел звонок и послышался голос молодого пана.

– Миссис Вотерстон! Миссис Вотерстон!

– Проклятый лягушонок! – процедила дама и выкрикнула. – Иду! Иду!

Поднявшись на ноги, она энергичным движением поправила грудь и двинулась к выходу.

– Потерпи, мой дорогой, я быстро, – проворковала миссис Уотерстоун и выскользнула из комнаты.

С обратной стороны двери щелкнул замок.

Князь Карачев подпрыгнул с постели и огляделся по сторонам. Он оказался в ловушке. Выход из комнаты остался один. Кирилл Карлович открыл окно и выбрался во внутренний двор.

Раздался свирепый лай. Огромный пес бросился на князя.

Констебль заверил мистера Брикса, что отведет его обидчиков на Боу-стрит. В действительности, он намеревался вывести юношу и его черного слугу за пределы прихода и отпустить на все четыре стороны.

– Нашли бы вы какой-нибудь другой дом! А то выдумали, с кем знакомство водить! – ворчал по пути Петюня.

– Ты обещал держать язык за зубами, – напомнил князь Карачев.

Петюню охватили сомнения: правильно ли он поступил, что нанялся к Кириллу Карловичу. Много ли пользы от службы вертопраху. Он уже не хотел подчиняться безропотно.

– Дурной это дом, – вызывающим голосом сказал Петюня. – Между прочим, пока вы, сэр, там, уж даже не знаю, чем занимались, какой-то мужик ходил вокруг, все вынюхивал что-то и подслушивал…

– Какой еще мужик? – спросил князь Карачев.

– Рыжий такой, – ответил Петюня. – Он потом еще едва не подрался с мужичишкой одним из-за денег…

– А ты откуда знаешь? – спросил князь.

– А на что мне глаза и уши! – парировал Петюня. – Они никак деньги не могли поделить за какого-то поляка…

– Рыжий, говоришь? – переспросил князь Карачев. – А точнее, как он выглядел?

– Как все рыжие! – ответил Петюня. – Высокий, в шляпе, бакенбарды рыжие…

– Билл! – воскликнул Кирилл Карлович.

Он остановился на месте, осененный догадкой. Петюня замер и с опаской глядел на юного князя.

– Идемте-идемте, прошу вас, идемте, – окликнул их констебль.

– Мистер Миллер, я знаю, кто убил пана Зиборского, – сказал князь Карачев.

Констебль выслушал юношу, почесал затылок и промолвил:

– Пожалуй, отведу-ка я вас на Боу-стрит.

Боу-стрит находилась недалеко от Лестер-сквер. Судейское управление располагалось в трехэтажном здании. Все трое вошли внутрь. По просьбе констебля дежурный проводил их в кабинет мистера Хемсворта.

– Вот так-так. Что нового? – спросил сыщик.

– Я как раз собирался идти сюда, – сообщил констебль. – Но тут поднялся большой шум. Во дворе того самого дома, где убили пана Зиборского. А причиной беспорядков оказался наш новый знакомый…

– Это недоразумение, – сказал князь Карачев.

– Вы со своим слугой отдубасили мистера Брикса, – с укором промолвил констебль.

– Но что вы там делали? – спросил мистер Хемсворт.

– На меня напала его собака, а потом и сам этот мистер Брикс, – сказал Кирилл Карлович. – Счастье, что подоспел мой слуга…

– Но как вы там оказались? – повторил вопрос сыщик.

– Давайте начнем с самого главного, – предложил князь Карачев. – Я знаю, что пана Зиборского убил Билл Уотерстоун…

– Вот как, – повел бровью мистер Хемсворт.

– Доводы мистера Карачева весьма убедительны, – подтвердил констебль.

Мистер Хемсворт расположился поудобнее в кресле и сказал:

– Что ж, я вас слушаю.

– Полагаю, сэр, в общих чертах картина такова, – проговорил князь Карачев. – Ночью, когда все уже спали, миссис Уотерстоун поднялась в комнату пана Зиборского, так сказать, для приватного свидания…

– Вы утверждаете, что миссис Уотерстоун и этот поляк…

– Именно так, – сказал Кирилл Карлович.

– Кхе-кхе, – прочистил горло мистер Миллер и промолвил: – Миссис Уотерстоун добропорядочная дама. Впрочем, в приходе про нее говорят так: утром скромная милашка, ночью ноги нараспашку11.

– Полагаю, свидание с паном Зиборским было отнюдь не впервые. Но в этот раз миссис Уотерстоун забыла о предосторожности. Соскучилась. Ведь пана Зиборского не было в Лондоне несколько дней. Словом, их застал ее муж, Билл Уотерстоун. На улицу миссис Уотерстоун выбежала не от страха, а напротив: была уверена, что ей ничто не угрожает.

– Какая же тут уверенность, если у нее на глазах убили любовника, – возразил мистер Хемсворт.

– Билл Уотерстоун у нее под каблуком, – ответил князь Карачев. – Она знала, что он не поднимет на нее руку. Я думаю, она хотела остановить его, чтобы он не наломал дров. Одно дело любовник, другое дело супруг. Она думала о том, как им выкрутиться…

– Но она утверждает, что убийца скрылся в ее комнате, – напомнил мистер Хемсворт.

– Таким способом миссис Уотерстоун заставляет поверить, что она не могла разглядеть убийцу. Посудите сами. Миссис Уотерстоун сказала, что поднялась в комнату пана Зиборского, когда тот был уже убит. Но куда же делся убийца? Они не могли разминуться на лестнице. Если допустить, что он спустился раньше и прятался внизу или наоборот поднялся наверх и спустился вниз, пока дама находилась в комнате пана Зиборского, – в любом из этих случаев какой смысл был прятаться в ее комнате! Почему он просто не убежал через дверь на улицу?

Мистер Хемсворт задумчиво покачал головой и сказал:

– Но ее постояльцы также утверждают, что нашли открытым окно в ее спальне.

– Вот! – воскликнул князь Карачев. – А через окно мог выбраться только тот, кого хорошо знал пес мистера Брикса. Иначе собака подняла бы лай и перебудила всех во дворе. Таким человеком мог быть только мистер Уотерстоун. Любой другой убежал бы через входную дверь. Только Билл Уотерстоун мог спрятаться в собственной спальне! Допустим, он так и сделал. В таком случае он слышал все, что происходило снаружи. Когда понял, что постояльцы будут искать убийцу в спальне, вылез через окно.

– Но зачем же было миссис Уотерстоун отправлять поляков на розыски злоумышленника в своей спальне? – спросил мистер Хемсворт.

– Примите во внимание, сэр, – сказал князь Карачев, – что ее постояльцы не говорят по-английски. Они могли не понять друг друга, они могли вторгнуться в спальню миссис Уотерстоун по собственному разумению. А задним числом придумать объяснение.

– Но миссис Уотерстоун! – вновь выразил сомнение мистер Хемсворт. – Зачем же она выбегала на улицу?

– Тут все просто, – сказал князь Карачев. – Билл Уотерстоун заявился не один, а со своим дружком. Миссис Уотерстоун бросилась на улицу либо за обоими, если не заметила, что муж скрылся в спальне. Либо она видела, что муж спрятался в спальне, и кинулась за дружком своего муженька. Тот прихватил какие-то денежки и удрал.

– Господи, откуда вы все это знаете? – изумился мистер Хемсворт.

– Питер, тебе слово, – обратился князь Карачев к Петюне.

Тот подробно пересказал оба случая с Биллом Уотерстоуном, свидетелем которых стал за прошедшее утро.

Сомнения мистера Хемсворта сменились чувством глубокого удовлетворения. Он потер руки и, взглянув в глаза князя Карачева, промолвил:

– Сдается мне, что я догадываюсь, как вы оказались во дворе. Миссис Уотерстоун недолго горевала из-за утраты…

– Я намеревался нанести визит мисс Ласоцкой, – признался князь. – Миссис Уотерстоун провела меня в комнату. Я думал, это гостиная, где я обожду, пока она доложит мисс, а оказался в ловушке.

– А вы говорили, что по утрам она скромная милашка, – сказал мистер Хемсворт констеблю.

– Кхе-кхе, по этому поводу в приходе так о ней говорят: если ночью начинает, то к утру она кончает12.

– Я вижу, в вашем приходе открылся поэтический клуб вдохновленных миссис Уотерстоун, – заметил мистер Хемсворт. – Что ж, мистер Миллер, мы должны арестовать Уотерстоуна. Я дам вам людей. Отправляйтесь на Лестер-сквер и приведите сюда этого Отелло.

Князь Карачев полагал, что блюстители закона обойдутся без него. Но мистер Хемсворт попросил юношу задержаться.

– Я должен записать все, что вы рассказали.

Он разложил на столе бумагу и приготовил письменный набор. Кириллу Карловичу пришлось повторить рассказ.

– Историю о том, как вы поколотили мистера Брикса, мы пропустим, – успокоил мистер Хемсворт юношу, но вдруг вскинув удивленные глаза спросил: – А что вы сделали с его собакой?

– С собакой все хорошо, – ответил Кирилл Карлович столь горячо, словно было нелепым само предположение о причинении вреда животному.

Видя, что собеседник ждет пояснения, князь добавил:

– Мистер Брикс сам посадил ее на цепь. Если бы он после этого дал мне спокойно уйти…

– То мы не узнали бы имени убийцы, – закончил мистер Хемсворт.

К концу повторного рассказа Кирилла Карловича Петюня задремал. Мистер Хемсворт разбудил его.

– Повтори-ка, Пит, свои слова. Я должен все записать.

Пока Петюня рассказывал, а сыщик записывал, князь рассматривал книгу, лежавшую на столе.

– Вы позволите? – спросил Кирилл Карлович.

Получив разрешение, юноша взял книгу. «Расценки на поездки извозчиков и водовозов Джона Филдинга» – так она называлась. Просмотрев ее бегло, Кирилл Карлович узнал, что извозчики в Лондоне объединены в несколько компаний. У каждой имелась своя эмблема, как правило, с изображением какого-нибудь животного. Юноша припомнил, что замечал на бортах колясок рисунки сов, зайцев и лис. Для каждой компании была определена площадь в городе, где надлежало находиться в ожидании пассажиров.

Не успел мистер Хемсворт закончить беседу, как вернулся констебль.

– Он исчез, – сообщил мистер Миллер.

– Что значит – исчез? – вскинул брови мистер Хемсворт.

В его глазах вспыхнул огонь, какой случается у охотников, когда зверь не сдается, но исход погони уже предрешен.

– Уотерстоун уехал из Лондона, – ответил констебль.

– Вы с кем-либо еще делились догадками? – спросил сыщик князя Карачева и Питера.

– Истина открылась мне после… встречи с мистером Бриксом. Мы прямиком направились сюда, – ответил Кирилл Карлович.

– Ладно, – промолвил мистер Хемсворт. – Никуда он не денется. А пока пусть черный мальчишка погуляет с констеблем по Лестер-сквер. Глядишь, покажет на приятеля Билла Уотерстоуна.

– Но,.. – Кирилл Карлович хотел возразить.

– Я понимаю, что он нужен вам, – сказал сыщик. – Но нам он тоже нужен.

Глава 16
Рыжий Билл

Фигура Воронцова на фоне окна выглядела величественно. Седые волосы не столько старили министра, сколько внушали ощущение силы и мудрости.

– Василий Григорьевич отметил вашу скрупулезность в изучении торгового договора, – сказал он князю Карачеву. – Похвально-похвально. Продолжайте в том же духе.

Кирилл Карлович ответил почтительным поклоном. Он ждал окончания утренней аудиенции, чтобы отправиться туда, где мысленно пребывал с момента пробуждения: на Лестер-сквер.

– После обеда попрошу вас заглянуть ко мне, – продолжил Воронцов. – Уточним детали для секретнейшей реляции.

Князь стиснул зубы от бессильного негодования. Накануне он потерял день впустую. Разоблачил убийцу, но случай пана Зиборского оказался никак не связан с кознями, которые поляки плели против России.

– Да, – неожиданно со значением произнес Воронцов, – я питаю надежду, что вы приступили к запискам путешественника. Принесите то, что успели написать.

Юноша подумал про себя, что не зря накануне через силу заставил себя набросать несколько страниц прежде, чем лечь спать. Он кивнул Семену Романовичу, тот с удовлетворением продолжил:

– Я слышал, что вчера вы провели все утро на Лестер-сквер. Я надеюсь, что вы уладили все дела со своими недавними попутчиками.

«Чернецкий!» – воскликнул про себя князь Карачев. Кто еще мог доложить Воронцову о похождениях, случившихся накануне. Юноша метнул взгляд на Хрисанфа Ивановича. Тот сидел, выпучив глаза и вздернув брови. Впрочем, таковым было естественное выражение его лица.

Сотрудники миссии разошлись по делам. Князь Карачев отправился на Лестер-сквер. Он рассчитывал разыскать Аглечана. Кирилл Карлович хотел выяснить, что за дела вел этот господин с польскими эмигрантами.

А еще князь Карачев намеревался сделать визит к панне Ласоцкой.

Покинув дом Воронцова, Кирилл Карлович встретил Петюню. Тот с утра поджидал своего нанимателя. Теперь дорогу к Лестер-сквер князь знал. Он зашагал вперед, Петюня засеменил следом.

На Лестер-сквер князь заглянул в «Королевскую таверну», а затем еще в пару заведений. Ни в одном из них Аглечана не оказалось.

– Сэр, вы голодны с утра, – молвил Петюня.

– Голоден? – князь Карачев удивился подобному предположению. – Да нет, братец, я сыт…

– А зачем мы опять сюда пожаловали? Не нравится мне это место, – проворчал Петюня.

Кирилл Карлович подумал, что его слуга, возможно, не имел случая сытно позавтракать. Они еще немного побродили по Лестер-сквер. Князь не выпускал из виду пансион миссис Уотерстоун.

– Так, значит, вчера вы с мистером Миллером не нашли того пьянчужку? – промолвил Кирилл Карлович.

– Непременно нашли бы, будь у констебля больше терпения, – ответил Петюня. – Мы походили совсем ничего. А потом он говорит: вот вернется мистер Уотерстоун, арестуем его, он и дружка своего выдаст…

– А знаешь ли, пожалуй, ты прав. Я бы не отказался от чаю, – сказал князь Карачев.

– Сэр, тут я знаю одного пекаря! Пальчики оближете! – воодушевился Петюня.

– А говорил, место не нравится, – напомнил Кирилл Карлович.

– Не-е, ну, такому, как я, здесь можно, – протянул Петюня. – Но что делать здесь благородному человеку!

– Сам сказал, пальчики облизывать. Веди же!

В пекарне было всего три стола. Князь Карачев и Петюня оказались единственными посетителями. Время от времени заходили посыльные за заказами.

Передав корзину с выпечкой некой девушке, пекарь посетовал:

– Что-то мадам Арто в последние дни берет совсем немного пирожков.

– Так постояльцев мало. Половина номеров пустует, – объяснила девушка.

– Любопытно, – промолвил князь Карачев.

Он сделал последний глоток и вышел из заведения следом за девушкой. Петюня, дожевывая на ходу, поспешил за князем.

– Мисс, – окликнул Кирилл Карлович незнакомку.

Она обернулась. Какой-то мальчишка выхватил из корзины несколько пирожков и бросился наутек. Девушка завизжала. Некий прохожий с криком «Держи вора!» кинулся за воришкой.

– Бог мой, это моя вина, – сказал Кирилл Карлович. – Идемте, я куплю вам пирожки.

Князь взял девушку под руку и повел обратно в пекарню. Он заплатил булочнику за две дюжины пирожков для посланницы мадам Арто.

Неподалеку разгорался скандал. Князь с Петюней отправились на шум и в двух шагах от пекарни застали мистера Миллера. Констебль держал за шкирку мальчишку-оборвыша. Бдительный прохожий объяснял, как тот умыкнул пирожки.

– Минуточку-минуточку, мистер Миллер! – сказал князь Карачев. – Произошло недоразумение. Я купил пирожки для этого мальчика. Тут случилась путаница с пирожками для мадам Арто. Все уже улажено! Давайте спросим пекаря. Он подтвердит, что нет никакого ущерба ни ему, ни мадам Арто.

Констебль усмехнулся, выпустил мальчишку и сказал:

– Беги, Джон. Сегодня тебе повезло.

Оборвыш метнул злобный взгляд на Кирилла Карловича и скрылся в толпе.

– Знакомые все лица, – со вздохом сказал констебль. – Подозрительная закономерность, мистер Карачев. Только случается преступление, и вы тут как тут.

– Но заметьте, мистер Миллер, что преступление немедленно раскрывается, – ответил Кирилл Карлович.

– Напрасно вы думаете, что облагодетельствовали мальчишку, – сказал констебль. – Все, что своровал, он отнесет Старому Костоправу…

– Кому? – спросил князь.

– Старый Костоправ, – повторил мистер Миллер. – Король воров на Лестер-сквер.

– Так что же вы не арестуете его? – удивился Кирилл Карлович.

– Нет оснований, – сказал констебль. – Он ворует не сам. Мальчишки промышляют на площади, а несут ему.

– Чудно, – промолвил князь Карачев. – Вы знаете, где его найти?

– Знаем, – вздохнул мистер Миллер.

– Так отправили бы пешком,..

Кирилл Карлович хотел сказать «в Сибирь», но не закончил фразы. Случилось то, чего никто не ожидал. Из толпы вынырнул Билл Уотерстоун и с кулаками набросился на князя Карачева.

– А-а, негодяй! Вы негодяй, мистер поляк! Или кто вы там! Мистер русский! – кричал рыжий Билл. – Видали! Только я уехал! А он тут как тут! В окошко к моей жене!

Появление мистера Уотерстоуна оказалось столь внезапным, что пара ударов достигли цели. Кирилл Карлович оценил крепость кулаков англичанина. В следующее мгновение князь Карачев и мистер Миллер вдвоем скрутили мистера Уотерстоуна и повели на Боу-стрит.

По дороге рыжий Билл поносил констебля, который-де должен был встать на защиту поруганной чести жителя прихода, а не потворствовать проходимцам, понаехавшим то ли из Польши, то ли из России. Несколько зевак увязались следом. Кто-то из них додумался соотнести задержание с убийством, случившимся накануне. Они отстали и поспешили на Лестер-сквер. Пронеслась новость, что мистер Уотерстоун сводит счеты с любовниками жены.

А сам рыжий Билл только на Боу-стрит узнал, в чем его обвиняют.

Потом князь Карачев и мистер Миллер стояли на ступенях судейской конторы. Констебль имел благостный вид. Вопрос с арестом мистера Уотерстоуна решился быстро и без хлопот.

Кирилл Карлович погрузился в мрачные мысли.

– Это Джонатан Брикс! – сказал мистер Миллер. – Это он в отместку рассказал Уотерстоуну, что вы лазили в спальню…

– Плохо дело, – промолвил юноша.

Петюня насторожился и покосился на князя.

– Да бросьте! Все отлично! – радовался констебль. – Давайте-ка пропустим с вами по кружке пива! Или даже чего покрепче.

– Мы упекли в тюрьму невинного человека, – сказал князь Карачев.

– О чем это вы? – нахмурился констебль.

– Билл Уотерстоун не убивал пана Зиборского, – ответил Кирилл Карлович.

– Как это – не убивал? – растерялся мистер Миллер.

– Да это же ясно как божий день! – сказал князь Карачев. – Теперь мы обязаны изобличить убийцу, иначе грех, грех! Невинного человека за решетку упрятали.

Юноша сошел по ступеням и зашагал в сторону Лестер-сквер. Мистер Миллер и Петюня последовали за князем.

– Но вы же сами доказали, что убийство совершил Билл Уотерстоун! – воскликнул констебль.

– Я ошибся, – бросил на ходу Кирилл Карлович.

Он шагал широко, так что констебль едва не бежал. Петюня порывался сказать, что негоже русскому князю распутывать темные делишки обитателей дешевых пансионов. Но видя решимость Кирилла Карловича, прикусил язык.

Констебль испытывал смятение оттого, что шел на поводу у зеленого юнца, которому доверились накануне. Утешался он тем, что мистер Хемсворт счел логику русского юноши убедительной. Да и решение принял он, мистер Хемсворт. Однако теперь мистер Миллер склонялся к мысли, что правильнее было бы отвадить этого русского от прогулок по Лестер-сквер.

– Какая муха вас укусила? – спросил констебль.

– Видели, как он набросился на меня с кулаками! – воскликнул Кирилл Карлович. – Такой человек не мог убить втихаря. Подкрасться и заколоть человека ударом кинжала так, что никто в доме не проснулся! Нет, это не Уотерстоун. Он колошматил бы обидчика в лицо и ругался бы так, что поднял бы всех вокруг.

За разговором они дошли до Лестер-сквер. К ним подбежал какой-то мальчишка и спросил:

– Мистер Миллер, говорят, что Билла Уотерстоуна вздернут на виселице?

– А ты не слушай, что говорят! – буркнул констебль.

Он махнул рукой, будто бы хотел схватить мальчишку. Тот бросился прочь, выкрикивая на бегу:

– Убить Билла! С божьей силой!13

– Господи боже, – простонал мистер Миллер. – Нужно было пропустить по стаканчику.

– Миллер! Миллер! Черт тебя побери! – послышался голос миссис Уотерстоун.

Она бежала навстречу и едва не сбила с ног торговку, носившую на голове блюдо с рыбой.

– Миссис Уотерстоун, миссис Уотерстоун! Простите, это моя вина. Но я непременно докажу, что ваш муж невиновен.

Кирилл Карлович хотел остановить даму, но безуспешно. Она накинулась с кулаками на констебля. Мистер Миллер прикрывал голову руками.

Кирилл Карлович и Петюня пытались поймать миссис Уотерстоун за руки и оттеснить от констебля.

Вокруг образовалась толпа. Раздались ехидные выкрики. Нашлись горлопаны, которые рады были разжечь потасовку. Картина сложилась совершенно неприглядная. Кирилл Карлович оказался в центре скандала.

Вдруг он заметил в толпе знакомое лицо. Со смесью изумления и осуждения за потасовкой наблюдал Аглечан.

Глава 17
Меценат поневоле

Аглечан развернулся и пошел прочь. Кирилл Карлович выпустил руку миссис Уотерстоун и бросился вперед. Растолкав зевак, он поспешил за Аглечаном. Тот остановился и повернулся навстречу.

– Добрый день, – сказал князь Карачев.

– Рад видеть вас в здравии, – ответил Аглечан. – Что там стряслось?

Он указал взглядом на толпу.

– Отвратительная история, – признался князь.

Неожиданно ему пришло в голову, что Аглечан может помочь. По крайней мере, разъяснить, как действовать, чтобы выручить невинного человека.

– А вы-то причем? – спросил Аглечан.

– Я главный виновник, – ответил Кирилл Карлович. – Простите, наше знакомство произошло при таких обстоятельствах, что я забыл ваше имя. Еще раз простите великодушно.

– Не помню, чтобы называл вам свое имя, – ответил Аглечан и, покачав головой, добавил: – Мы так и не познакомились. Впрямь удивительно.

Юноша выдохнул с облегчением и, кивнув, представился:

– Князь Кирилл Карачев. Я приехал из России…

– Это я понял, – улыбнулся Аглечан и отрекомендовался в свою очередь: – Мистер Джеймс Джентль, эсквайр.

За спиной юноши раздалось улюлюканье и свист. Потасовка обострилась на радость зевак.

– Мистер Джентль,.. – князь осекся.

Фамилия казалась необычной. Собеседник пришел на помощь.

– Так и просится сказать «мистер джентльмен». Я не обижусь…

У Кирилла Карловича, действительно, едва не слетело с губ «джентльмен» вместо «Джентль». Отрадно было, что Аглечан относился к ситуации с юмором. Но князю было не до веселья.

– Нет-нет, что вы! – ответил он. – Мистер Джентль, мне нужна ваша помощь. По моей оплошности невинный человек угодил за решетку…

– Любопытно, – промолвил Аглечан.

Он смотрел на Кирилла Карловича с новым интересом, словно в характере юноши открылось неожиданное свойство.

– Давайте-ка посетим наше любимое местечко, – предложил мистер Джентль. – Вы мне все по порядку расскажете.

В «Королевской таверне» их встретили как добрых знакомых. Хозяин плеснул в стаканы виски и сказал:

– Это за счет заведения.

Они сели за столик. Кирилл Карлович кратко рассказал, как Билл Уотерстоун угодил в застенок. Выслушав юношу, мистер Джентль промолвил:

– Удивительно, что вы так печетесь о его судьбе.

– Помилуйте, мистер Джентль, – воскликнул князь. – Как же мне спокойно спать, если по моей вине человек страдает!

Глаза собеседника излучали тепло. Он радовался знакомству с юношей.

– Вы вправе использовать хабеас корпус, – сказал мистер Джентль.

– Я читал об этом, но не представляю, как практически действовать, – ответил Кирилл Карлович.

– Вы имеете право обратиться в суд с заявлением о незаконном аресте мистера Уотерстоуна. Да он и сам имеет такое право. Суд будет обязан предпринять немедленную проверку законности ареста, – разъяснил Аглечан.

Кирилл Карлович подскочил от нетерпения, но затем, вернувшись за стол, воскликнул:

– Так и нужно поступить! А я-то хорош! Просиживаю тут штаны…

– Обождите, не горячитесь, – остановил его мистер Джентль. – Вы можете немедленно обратиться в суд. Но подумайте: точно ли ваши действия улучшат положение мистера Уотерстоуна? Что, если суд рассмотрит дело и решит, что в тюрьме ему самое место. Какие у вас имеются доказательства его невиновности?

– Человек с таким буйным нравом не мог заколоть втихаря. Он бы махал кулаками и ругался. Он перебудил бы весь город, – сказал молодой человек.

– Однако же человек с таким буйным нравом терпит проделки супруги, о которых говорят все вокруг, – возразил мистер Джентль. – Сами знаете, люди ведут себя по-разному. Многие, несмотря на буйный нрав, прикидываются тихонями, когда нужно. Словом, пока ваши доводы в защиту мистера Уотерстоуна не так убедительны, как ваши же доказательства его вины.

Кирилл Карлович потупил глаза. В душе его шла борьба. Хотелось сказать собеседнику, что лучше попробовать, чем сидеть сложа руки. Но при здравом рассуждении приходилось признать, что Аглечан прав. Сперва нужно было добыть доказательства невиновности мистера Уотерстоуна. Иначе того оставят за решеткой. Кто знает, будет ли суд второй раз рассматривать этот вопрос, если даже он вооружится неоспоримыми аргументами. Нет уж, сперва улики, потом суд.

– Э-эх, угораздило же меня такую свинью подложить человеку, – вздохнул Кирилл Карлович.

– Но что вообще привело вас в тот пансион? – спросил Аглечан.

– Леди Амалия, – признался молодой человек. – Я никогда не встречал такой девушки. Я без ума от нее.

– Вот как, – покачал головой мистер Джентль.

Теперь Кириллу Карловичу показалось, что его откровенность огорчила Аглечана.

– Пожалуй, примем еще по стаканчику, – сказал мистер Джентль.

Он заказал новую порцию виски. Некоторое время Аглечан молча разглядывал золотистую жидкость в стакане. Затем сделал глоток и посмотрел на Кирилла Карловича.

– Вы удивительный человек, – промолвил мистер Джентль. – При других обстоятельствах я бы непременно уделил вам больше внимания. К сожалению, сейчас я крайне занят. Но скоро у нас будет уйма времени для дружеских бесед. Я непременно сделаю визит в русскую миссию. Смею надеяться, что вы не отвергнете мою дружбу.

– Вы можете смело считать меня другом! – воскликнул Кирилл Карлович.

– Вы пока совсем не знаете меня, – ответил Аглечан. – Но благодарю за аванс. То, что я сейчас вам скажу, я скажу, руководствуясь самым дружеским к вам расположением.

Кирилл Карлович не притрагивался ко второму стакану виски. Он ждал совета от мистера Джентля.

– Вы рассказали констеблю, что считаете Уотерстоуна невиновным. Вы все объяснили: и то, почему подозревали его, и то, почему ныне ваши подозрения развеялись, – проговорил Аглечан.

– Так и есть, – кивнул князь Карачев.

– Значит, ваша совесть чиста, – сказал мистер Джентль. – Теперь самым правильным будет предоставить дело констеблю и мистеру Хемсворту. Вы исполнили свой долг. Они должны исполнить свой: расследовать этот случай, наказать преступника и оправдать Уотерстоуна, если тот невиновен. Вам следует вернуться в русскую миссию. Займитесь тем, для чего вы прибыли сюда из далекой России.

Кирилл Карлович подумал о том, что Аглечан прав. Он исполнил свой долг и может с чистой совестью выкинуть рыжего Билла из головы. Но в груди появилось стеснение, дышать стало трудно.

– Положиться на мистера Миллера и мистера Хемсворта, – промолвил князь Карачев. – Нет, я так не могу…

– Что ж, я и не ждал от вас другого ответа, – улыбнулся мистер Джентль, но в следующий миг убрал улыбку. – Однако я настаиваю. Бросьте эту затею. А я обещаю вам, что займусь судьбой мистера Уотерстоуна. Я пойду в контору на Боу-стрит и поговорю с мистером Хемсвортом. Я не оставлю дело, пока не будет оправдан Уотерстоун. Или пока не будет безоговорочно доказана его вина.

– Даже не знаю, как ответить на это, – промолвил князь Карачев.

Предложение Аглечана изумило юношу. Мистер Джентль выглядел совершенно искренне. Но в голове не укладывалось, зачем ему взваливать на себя заботу о незнакомом человеке.

– Не нужно ничего отвечать. Просто пожмем друг другу руки, – сказал Аглечан.

– Но для вас это хлопоты о совершенно неизвестном человеке, – промолвил князь. – Будет ли у вас время? Вы говорили, что заняты в ближайшие дни.

– У вас завидная наблюдательность, – ответил мистер Джентль. – Тем не менее я не оставлю мистера Уотерстоуна в беде. Поверьте, я смогу сделать для него больше, чем вы. Это не в укор. Вы всего третий день в Англии.

– Но зачем вам это? – спросил Кирилл Карлович.

– Видите ли, мой дорогой друг, я люблю делать добрые дела. Особенно такие дела, которые приводят в движение цепочки добрых дел.

– Мудрено, – покачал головой князь Карачев.

– Напротив, – возразил Аглечан. – Когда наступит счастливый исход дела, я расскажу мистеру Уотерстоуну, что своим освобождением он обязан вам. Я возьму слово с него, что он в благодарность Господу сделает бескорыстно добро еще кому-нибудь и возьмет с того человека слово помочь следующему нуждающемуся…

– Мудрено, – повторил Кирилл Карлович.

– Только представьте, – с воодушевлением сказал мистер Джентль. – Минуют столетия, а цепочка добрых дел, которой дали начало вы, будет длиться и длиться.

– Что-то я сомневаюсь, что мистер Уотерстоун сдержит слово. Даже если он поможет кому-то, вряд ли возьмет слово помогать другим…

Мистер Джентль махнул рукой и жестом призвал не забывать о виски. Юноша поприветствовал собеседника стаканом и сделал глоток.

– Слова не так важны, – сказал мистер Джентль. – Цепочка добрых дел все равно не прервется. Ведь некогда кто-то сделал что-то очень доброе для вас и пробудил в вашем сердце сострадание к людям. В тот момент была запущена механика, благодаря которой судьба мистера Уотерстоуна не так безнадежна. Каждое доброе дело одновременно является звеном старой цепочки и началом новой.

Аглечан сделал глоток и продолжил:

– Даже если какая-то цепочка прервется, что ж, мы же с вами не остановимся на одном добром деле…

Некоторые лица в таверне казались князю смутно знакомыми. Скорее всего, заключил он, они были участниками драки.

– В день нашего знакомства вы не были склоны к такой философии, – сказал юноша. – Вы здорово отделали своего соперника.

Аглечан осушил стакан, опустил его с громким стуком и рассмеялся:

– Да бросьте! Это было весело. Никто не принимал вражду всерьез. Мы предавались молодецкой забаве. Сами видите, мы стали добрыми друзьями для этого заведения.

Несколько мгновений собеседники молчали. Затем Кирилл Карлович сказал:

– Я знаю, что вы знакомы с князем Полеским. Вы встречались в кофейне «Slaughter’s»…

– Вы следили за нами, – нахмурился Аглечан.

С запоздалым сожалением князь подумал, что не стоило говорить об этом.

– Конечно же, нет! – воскликнул Кирилл Карлович. – Я заметил вас случайно. Но признаюсь, был удивлен. Насколько я знаю, они говорят только по-польски и по-русски. Каким же образом вы могли изъясняться?

– Язык денег не требует переводчика, – ответил мистер Джентль. – Я веду с ними кое-какие торговые дела.

– Вот как, – протянул юноша, стараясь не выказывать удивления.

Князь подумал, что мистер Джентль, наверняка, сдержит слово и сделает все возможное для освобождения рыжего Билла. Аглечан должен был знать мистера Уотерстоуна, раз вел дела с панове Полескими.

– Что ж, – промолвил мистер Джентль, – извините. Мы обязательно скоро увидимся. И я не забуду о мистере Уотерстоуне.

Князь Карачев и мистер Джентль покинули «Королевскую таверну» и направились каждый в свою сторону. Сделав несколько шагов, юноша развернулся и пошел следом за Аглечаном.

Он испытывал неловкость, поскольку сердцем чувствовал приязнь к мистеру Джентлю. Но поведение Аглечана, его связи с польскими эмигрантами вызывали сомнение в истинности дружеского расположения нового знакомого.

Аглечан прошел в переулок Святого Мартина. Кирилл Карлович, увлеченный слежкой, едва не столкнулся с панове Полескими. Отец и сын направлялись к кофейне «Slaughter’s». Мистер Джентль поджидал их у входа.

Князя вновь охватило смятение. Только что он заверил Аглечана, что случайно заметил его с поляками. Но едва они расстались, как юноша преднамеренно стал следить за новым знакомым. Кирилл Карлович подумал о том, каким стыдом обернется дело, если он попадется на глаза мистеру Джентлю. А самое главное, все потуги юного князя были никчемны. Ничего нового он не узнал. Никаких тайн не разведал. Знакомство с панове Полескими Аглечан и не скрывал.

Кирилл Карлович принял за лучшее незаметно ретироваться и заняться тем, для чего прибыл в Англию. Он было двинулся прочь, но вдруг его окликнули:

– Князь Карач, сэр.

На пути у юноши оказался мистер Белл. Кирилл Карлович хотел шикнуть на того, чтоб проваливал. Но в это мгновение он заметил Тадеуша Дромлевичова. Тот тоже направлялся к кофейне.

– Князь Карачев, – поправил юноша собеседника.

– Карач Офф, – повторил тот с улыбкой. – Смею надеяться, вы успели убедиться, что мои гравюры самые лучшие в этом городе…

– Да-да, покажите-ка еще раз, – промолвил юноша.

– Пройдемте в «Slaughter’s», – предложил мистер Белл.

– Нет-нет, я спешу, давайте здесь, – сказал Кирилл Карлович. – Я куплю ту, что на хорошей бумаге.

Мистер Белл извлек из кофра лист. Юноша отсчитал шесть шиллингов. Довольный торговец спрятал деньги.

– Будьте так любезны, еще раз поясните мне, где тут ваш король спасает собак, – попросил Кирилл Карлович.

Мистер Белл принялся пересказывать мерзости, изображенные на гравюре. Кирилл Карлович, спрятавшись за собеседником, наблюдал за входом в кофейню.

Аглечан и панове ждали. К ним подошел Тадеуш Дромлевичов. Мистер Джентль подал знак рукой. Из экипажа, на который князь не обращал внимания, спустился некий господин в черном. Все пятеро последовали в кофейню.

– Вот так, – закончил мистер Белл.

Он с некоторым разочарованием смотрел на невнимательного слушателя.

– А другие гравюры у вас есть? – спросил князь.

– Разумеется, – оживился мистер Белл. – У меня есть все четыре гравюры из серии жизни Неро.

– Так что же вы молчали! – с наигранным возмущением воскликнул юноша.

Кирилл Карлович выдал деньги по шесть пенсов за каждую из оставшихся трех гравюр. Мистер Белл принялся растолковывать сюжеты отвратных творений. Князь Карачев слушал краем уха об изуверских выходках Тома Неро. Добрый английский король в новых гравюрах не появлялся: то ли махнул рукой на неисправимого злодея, то ли занялся тем, чем подобало заниматься главе государства.

– Ах, вот вы где? А я с ног сбился, – раздался голос Петюни.

– Тише! Раскричался на всю околицу! – осадил его князь.

– Сэр, вы такую свару затеяли и исчезли!

– Тише ты! – строже прошипел Кирилл Карлович. – Говорил, что рот за зубами держать умеешь.

– Так вы, сэр, исчезли, не сказав ничего…

– Петюня, ты знаешь, что здесь изображено?

– Известно, что…

– Вот стой и слушай, что мистер Белл говорит…

Кирилл Карлович так выразительно посмотрел на Петюню, что тот умолк. Мистер Белл взглянул на нового слушателя с опаской и продолжил рассказ. Петюня стоял, насупившись. Слова англичанина не доходили до его рассудка. Петюня гадал, что за прихоть напала на его господина.

Мистер Белл перешел к последней гравюре. Здесь Тома Неро постигла суровая кара за все мерзости, что он совершил по прихоти безумного художника в предыдущих сюжетах.

Из кофейни вышел господин в черном. Тот самый, что дожидался мистера Джентля и поляков в закрытом экипаже.

– Петюня, видишь того человека? – прошептал Кирилл Карлович. – Вот тебе поручение. Проследи за ним. Только сам на глаза не попадайся. Потом найдешь меня здесь или в миссии. Понял?

– Сэр,.. – Петюня с сомнением смотрел на князя.

– Давай-давай! – приказал Кирилл Карлович.

Господин поднялся в экипаж. Извозчик подал команду. Экипаж медленно покатил по переулку. Петюня, держась на удалении, двинулся следом.

Мистер Белл закончил рассказ и предложил Кириллу Карловичу еще одну серию гравюр. На этот раз речь шла о похождениях девицы легкого поведения.

– Бьюсь об заклад, на первой гравюре ваш добрый король встал на пути коварного соблазнителя, – сказал юноша.

– Хо-хо, – ухмыльнулся мистер Белл.

– Давайте-ка в следующий раз, – обнадежил князь торговца.

– Вот что, первую гравюру я отдам вам даром.

С этими словами мистер Белл передал князю еще один лист.

Двери кофейни отворились. На пороге появились панове Полеские и Тадеуш Дромлевичов. Кирилл Карлович развернул подарок мистера Белла и прикрылся гравюрой.

Поляки скрылись из виду. Кирилл Карлович опустил гравюру. Раздался знакомый голос.

– Опять вы?

– Опять вы! – повторил князь, изобразив не меньшее удивление. – А я зашел сюда за гравюрами.

Кирилл Карлович показал мистеру Джентлю листы с похождениями Тома Неро.

– У вас отменный вкус, – похвалил Аглечан юношу. – Обычно молодые люди вашего возраста начинают с приобретения «Карьеры проститутки».

– Хех, первую из них мистер Белл подарил мне.

– Проныра рассчитывает, что вы вернетесь за остальными. Кстати, надеюсь, вы не переплатили. Они стоят по два пенса за штуку, – сказал мистер Джентль.

– Нет-нет, все в порядке, все было честно, – заверил юноша Аглечана.

За разговором они вышли на площадь. Мистер Джентль нанял извозчика с закрытой коляской. Он отворил дверцу и жестом пригласил Кирилла Карловича.

– Нам по пути, – пояснил Аглечан. – Я буду проезжать мимо русской миссии. А заодно расскажу вам кое-что по поводу мистера Уотерстоуна.

Кирилл Карлович поднялся в коляску. Аглечан разместился рядом, постучал тростью, и они покатили.

– Мистер Полеский абсолютно уверен, что мистер Уотерстоун – убийца. Кстати, мистер Полеский восхищен вами. Вы увидели то, что ускользнуло от внимания всех остальных.

– А вы сказали ему, что мистер Уотерстоун невиновен? – спросил князь Карачев.

– Нет, не сказал, – несколько помедлив, ответил Аглечан. – Какое ему дело. Вы не волнуйтесь, я сейчас же отправлюсь на Боу-стрит и найду мистера Хемсворта. Мы с ним знакомы. Мне доводилось выручать некоторых джентльменов, по глупости попадавших в его лапы.

Кирилл Карлович подумал о том, что судьба мистера Уотерстоуна не должна заслонять более важное дело. Он решил воспользоваться случаем и разговорить Аглечана о негоциях с поляками. Князь Карачев вспомнил о таком странном факте, как то, что он и пан Огиньский приходились друг другу невероятно дальними, но все-таки родственниками.

– Я слышал, что пан Полеский поддерживает связи с паном Михалом Клеофасом Огиньским, – сказал молодой человек.

– Возможно. А что же в этом такого? – равнодушно обронил мистер Джентль.

– Вообразите, пан Огиньский и я имеем общего предка, – Кирилл Карлович посмотрел на Аглечана.

Тот заметил, что юноша хочет пробудить в нем любопытство, и решил подыграть:

– Вот как! У вас польские корни?

– Нет-нет, что вы? – фыркнул Кирилл Карлович. – Венгерские, уж если на то пошло.

– Венгерские? – Аглечан удивился уже неподдельно.

– И наш род, и род Огиньских берет свое начало от Рюрика, – сказал князь Карачев.

– Ах, вот оно что, – мистер Джентль подавил зевок и промолвил: – Из русской элиты разве что императрица не может похвастаться происхождением от Рюрика. Все остальные, кого ни спроси, так Рюрик, если не его самого, так его отца непременно на коленях качал.

– Про остальных говорить не буду, а про себя знаю наверняка, – поддавшись чувству, произнес князь Карачев.

Слова Аглечана задели его самолюбие. Юноша думал о том, что нужно придержать пыл, но не мог совладать с собой.

– В нашей семье хранятся документы, по которым прослеживается родословная от самого Рюрика, – заявил он.

– Ну, хорошо-хорошо, – согласился мистер Джентль.

– Из этих бумаг ясно, что Аскольд, княживший в Киеве, был сыном Рюрика. Один из сыновей Аскольда, имя которого не сохранилось, а только прозвище, – а о прозвище я скажу чуть позже, – так вот один из сыновей Аскольда был женат на дочери надьфейеделема Альмоша…

– А это кто? – нахмурился Аглечан.

Кирилл Карлович видел, что тот прилагает усилия, чтобы не потерять нить повествования.

– Надьфейеделем – это, считайте, великий князь. Альмош возглавлял мадьярские племена. Когда явился новгородский князь Олег и убил Аскольда и Дирка, Альмош со своими племенами взял Киев в осаду, чтобы отомстить князю Олегу.

– Вот как, – обронил мистер Джентль.

Глаза Аглечана просветлели, словно история собеседника свернула на знакомое русло и стала понятной.

– Князь Олег откупился от Альмоша. По договору мадьяры отступили от Киева и обязались уйти за Карпаты. Но великий князь Альмош настоял на том, чтобы на могиле Аскольда возвели храм святого Николая…

– Позвольте, – Аглечан поднял руку, – но в каком году все это происходило? Я помню, что христианство на Руси появилось намного позже.

– Вы правы, – ответил Кирилл Карлович. – Русь крестилась спустя сто лет. Но и Аскольд, и вождь мадьяр Альмош были христианами. Патриарх Константинопольский Фотий I крестил их.

– Фотий I, – повторил мистер Джентль. – Тот, чьими учениками были Кирилл и Мефодий.

Аглечан смотрел на собеседника с живым интересом. Воодушевленный Кирилл Карлович продолжил:

– По договору князя Олега и великого князя Альмоша сын Аскольда и его жена, дочь Альмоша, оставались в Киеве для присмотра за храмом Святого Николая и могилой Аскольда. Так вот. Самым большим церковным праздником в храме было Рождество. По-венгерски, Рождество – Кóрачонь. Отсюда мой далекий предок получил прозвище Карачун, а от него пошла наша фамилия, Карачевы.

– Все это записано в древних бумагах? – спросил Аглечан.

Теперь его голос звучал уважительно.

– Бумаги хранятся у нас, – сказал князь Карачев.

– А вы и венгерский язык знаете? – поинтересовался мистер Джентль.

– Пока нет, – вздохнул Кирилл Карлович. – Но хочу найти учителя и выучить.

Коляска остановилась на углу Харли-Стрит и Менсфилд-Мьюз.

– Что ж, – промолвил Аглечан, – до свидания, князь. Теперь я знаю, вы, действительно, Рюрикович. А по поводу мистера Уотерстоуна будьте покойны, я сделаю все, что смогу.

Кирилл Карлович спустился на землю. Он оказался перед особняком Воронцова. Коляска покатила прочь.

«Как же ему было по пути сюда, если он собрался сейчас же в судейскую контору на Боу-стрит? – задался вопросом Кирилл Карлович. – И вообще! Многие ли англичане знают, где находится русская миссия? А я-то хорош! Пустился хвастать родословной. А ничего нужного так и не узнал».

Глава 18
Старый Костоправ

Кирилл Карлович оставил гравюры у дворецкого и отправился обратно. Он расспросил лавочников и по их подсказкам разыскал констебля. При появлении князя мистеру Миллеру показалось, что над Лестер-сквер сгустились грозовые тучи. Бороться с явлением природы было невозможно. Оставалось смириться с неизбежным.

– Напрасно вы защищаете мистера Уотерстоуна, – сказал Миллер. – Этот упрямый злодей все отрицает…

– Я вам говорю, он не виновен, – ответил князь Карачев.

– Пожалуй, вы правы в том, что он не убивал мистера Зиборского…

– Так почему же его не отпустят? – удивился князь.

– Если не он сам, значит, Зиборского убил его друг, – мистер Миллер улыбнулся.

Кирилл Карлович призадумался. Мысль о том, что непосредственным исполнителем убийства мог быть не сам мистер Уотерстоун, не приходила ему в голову. Приятель рыжего Билла, более сдержанный, чем он сам, мог разделаться с паном Зиборским.

Мистер Миллер с удовольствием наблюдал за князем. Констебль рассчитывал, что русский юноша сделает правильные умозаключения.

– Мистер Уотерстоун виновен. Ваш черный слуга слышал его разговор с товарищем, с которым они провернули это дельце. Кто-то заплатил им за убийство этого поляка, – сказал мистер Миллер.

Кирилл Карлович вспомнил разговор с панной Ласоцкой. Амалия дала понять, что считает убийцами Тадеуша Дромлевичова и Яцека Пшибылу.

– Рыжий черт упрямится! – продолжил мистер Миллер. – Делает вид, будто не понимает, о чем его спрашивают…

– Мы должны найти его дружка, – объявил князь Карачев.

– Кто это мы? – со стоическим спокойствием спросил констебль.

– Вы и я, у каждого из нас свой долг. Я должен убедиться, что дело обстоит именно так. А иначе буду считать, что по моей вине человек ни за что пропадает.

– Мы справимся без вас. Вы достаточно помогли нам, – промолвил констебль.

Пропустив его реплику мимо ушей, Кирилл Карлович сказал:

– Вы говорили, что здесь есть какой-то Старый Костоправ, король воров.

– И что?

– Наверняка вся разбойничья шатия-братия обсуждает этот случай! – заявил князь. – Хорошо бы и нам знать, что им известно…

Том Миллер призадумался. Кирилл Карлович с нетерпением ждал ответа. Он видел, что констебль согласился с его рассуждениями. Однако мистер Миллер не разделял оптимизма русского князя.

– Между собой они, может быть, и обсуждают происшествие, – вымолвил констебль. – Но боюсь, не захотят откровенничать с нами.

– Что значит – не захотят? – удивился Кирилл Карлович. – Всыпать им плетей…

– Ну, молодой человек, вы, как я погляжу, совершенно не имеете представления об уважении человека, пусть даже он бродяга.

– А как насчет уважения к власти, к государству? – вспыхнул Кирилл Карлович.

Мистер Миллер снисходительно хмыкнул, показав, что князь еще юн и многого не понимает. В другое время юноша обиделся бы. Но сейчас он был слишком увлечен.

– Возможно, Старый Костоправ что-то знает,.. – рассуждал вслух констебль.

– Так идемте к Старому Костоправу! – подхватил Кирилл Карлович.

Во время разговора они приблизились к пансиону миссис Уотерстоун. Мистер Миллер окинул дом подозрительным взглядом и повернул в другую сторону. Кирилл Карлович бросил быстрый взгляд на окно панны Ласоцкой, вздохнул и устремился за констеблем.

– Пожалуй, это неплохая мысль, – произнес мистер Миллер.

– Великолепно! – обрадовался князь.

– Но вы мне там не нужны! – строгим тоном сказал констебль. – Мы просили вас о помощи в качестве переводчика в разговоре с поляками. А со Старым Костоправом я побеседую и без вас.

– Вот вам благодарность! – воскликнул князь Карачев. – Я подсказал вам верную идею, а вы! Хотя бы возьмите меня с собой!

За разговором они свернули в переулок и остановились возле обшарпанной двери старого дома.

– Ладно, возьму, – согласился констебль. – Но говорить буду я.

Кирилл Карлович кивнул.

– Мы пришли, – сказал мистер Миллер и толкнул дверь.

Они вошли в полутемные сени. Мистер Миллер двигался намеренно шумно, не желая застать обитателей дома врасплох. Он толкнул еще одну дверь. Они вошли в просторное помещение с большими грязными окнами.

– Ба! Кто пришел! Миллер! А что за хвост с тобой? Кто он такой?

Скрипучий голос принадлежал субъекту неопределенного возраста. Голова его была повязана чем-то вроде скрученной косынки. Из-под нее во все стороны топорщились волосы.

Когда гости вошли, субъект с косынкой подбрасывал поленья в открытый камин. Двигался он медленно, чуть согнувшись вперед. Однако по кошачьей грации Кирилл Карлович распознал, что этот человек не настолько стар и немощен, как изображает.

Субъект подошел к столу в центре помещения и, опершись на столешницу, обратил взгляд на констебля.

Рядом в продавленном кресле сидел здоровенный тип. Он перебирал игральные карты. При появлении гостей тип смерил оценивающим взглядом князя Карачева и продолжил упражняться в карточных трюках.

Несколько подростков занимались своими делами. Они притихли и с нахальными ухмылками наблюдали за князем и констеблем. Был тут и Джон, воришка, который украл пирожки у работницы мадам Арто. Он глядел на Кирилла Карловича исподлобья угрюмыми, отнюдь не детскими глазами.

– Добрый день, мистер Хилл, – сказал констебль.

– Закончится день, тогда и узнаем, был ли он добрым, – ответил субъект в косынке.

– Знакомьтесь, – сказал мистер Миллер Кириллу Карловичу. – Мистер Хилл некогда был корабельным врачом. А ныне известен по кличке Старый Костоправ.

Князь Карачев чуть заметно кивнул.

– Старый Костоправ никого не обижает, – скрипучим голосом промолвил хозяин притона. – А знали бы вы, какое кладбище оставил за собой доктор Хилл…

– Ладно-ладно, мы пришли не философствовать…

– Зачем вы тогда вообще пришли? – пожал плечами Старый Костоправ.

– Вы, наверняка, знаете про убийство в пансионе мадам Уотерстоун, – продолжил мистер Миллер.

Здоровенный тип в продавленном кресле продолжал трюки с картами. Выходило у него довольно-таки ловко. Хотя ручищи его скорее были приспособлены для кулачных боев, а не хитроумных фокусов.

– Про мадам Уотерстоун все знают, – сказал Старый Костоправ. – А про убийство… Так слухи… Дело-то раскрыто, говорят…

– Мистер Уотерстоун был не один, – сказал констебль.

Здоровенный тип легонько лягнул ногой князя Карачева и протянул ему колоду карт на ладони.

– Сдвиньте-ка, сударь, карты, – промолвил тип.

– Отвали, – шикнул юноша.

– Вижу, сударь, вас хорошим манерам не научили, – процедил тип.

Кирилл Карлович ответил презрительным взглядом. Тип смотрел снизу вверх и ухмылялся. Князь Карачев слушал, о чем говорили констебль и Старый Костоправ.

– Наверняка, кто-то из ваших что-то слышал, – сказал мистер Миллер.

– К сожалению, нет, – покачал головой Старый Костоправ. – А нам и самим интересно…

– Я, мистер Хилл, на многие ваши делишки глаза закрываю. Так хотелось бы какую-то благодарность взамен…

– Благодарность им! – вдруг вмешался в разговор громила с картами. – Привел какого-то недоросля! Он даже не здоровается…

Кирилл Карлович двинул типу с картами кулаком в ухо. Громила перевернулся вместе с креслом. Князь схватил его, треснул головой об стол, а затем еще пару раз врезал кулаком по зубам. Тип без чувств свалился на пол.

– Мы скоро вернемся, мистер Хилл, – сказал юноша Старому Костоправу. – Будет лучше, если к этому времени вы узнаете имя приятеля мистера Уотерстоуна.

Кирилл Карлович развернулся и покинул помещение. Мальчишки кинулись на помощь избитому.

– Да кто он такой? – вымолвил Старый Костоправ.

– Мой переводчик, – ответил оправившийся от изумления мистер Миллер.

Констебль, полный решимости призвать юного князя к порядку, покинул пристанище Старого Костоправа. Кирилл Карлович ждал на улице. Не успел мистер Миллер слова вымолвить, как юноша обрушился на него с упреками.

– Послушайте! – возмутился князь. – Вы представитель власти или кто? Почему вы лебезите перед отребьем? Они должны от страха помирать при упоминании вашего имени. А кто слово скажет, по роже! Чтобы зубы вылетели!

– Мы в Лондоне, а не в диком поле! – ответил констебль.

– Так что же, в Лондоне правят разбойники?

– В Лондоне правит закон.

– Не вижу, чтобы закон тут правил, – буркнул князь.

– Впредь попрошу,.. – возмущенным тоном произнес констебль.

Закончить он не успел. Какой-то субъект выбежал из-за угла и закричал:

– Миллер! Миллер! Нэнси Уотерстоун убили!

Глава 19
Дом на Шарлотт-Стрит

Мистер Миллер растолкал зевак перед входом в пансион и прошел внутрь. Кирилл Карлович последовал за констеблем.

Все семейство Полеских и панна Ласоцкая находились внизу.

– Черт знает, что тут творится! – буркнул старый князь.

Кирилл Карлович перевел его слова для мистера Миллера.

– Да уж, метко сказано, – с горькой улыбкой сказал констебль.

Князь Карачев переглянулся с Амалией. Девушка была напугана. Марек то и дело хватался за голову. От переживаний он даже никак не проявил ревность, хотя заметил, как Кирилл Карлович обменивался взглядами с девушкой.

– После ареста мужа она совершенно перестала что-либо делать, – посетовал пан Полеский Старший. – Я спустился сюда. Я хотел напомнить, что мы платим ей деньги. И застал ее бездыханной…

Кирилл Карлович пересказал слова старого князя констеблю. Мистер Миллер кивнул и открыл дверь в хозяйскую спальню.

Миссис Уотерстоун лежала на постели, безвольно разбросав руки и запрокинув голову. Кирилл Карлович содрогнулся, увидев разверстый рот, полуокрытые глаза с закатившимися зрачками и ввалившиеся щеки. Князь с отвращением подумал о том, что в момент знакомства находил в миссис Уотерстоун некую привлекательность.

На столике у кровати стояли открытая бутылка и стакан. Мистер Миллер понюхал горлышко и сказал:

– Нужно послать за доктором.

Он обвел взглядом растерянные лица жильцов и вздохнул, сообразив, что поляки не поняли его слов.

– Князь, скажите им, чтобы ничего не трогали. А мы пойдем за доктором, – сказал мистер Миллер.

Констебль думал о том, что предстоит вновь разбираться с польскими эмигрантами. Теперь русский князь оказался кстати. Только нужно было обуздать его нрав, чтобы он ограничился обязанностями переводчика и не путался под ногами. Однако к досаде Тома Миллера планы Кирилла Карловича приняли новое направление.

Из толпы вынырнул Петюня.

– Сэр, отследил я того господина, – сообщил он.

– И что? – спросил Кирилл Карлович.

– Он пошел в дом к одному мистеру, – Петюня метнул взгляд на констебля, понизил голос и добавил: – А я прежде уже видел этого господина. Он заходил в тот самый дом, где вы только что были.

– Ты хочешь сказать, что тот, за кем я поручил проследить, сейчас в гостях у того, кто бывал в доме миссис Уотерстоун! – удивился князь Карачев.

– Вот-вот! – подтвердил Петюня.

– Что вы там шепчетесь? – обронил констебль.

– Я рассказал, что миссис Уотерстоун убили, – сказал Кирилл Карлович.

– Убили, – повторил Петюня с удивлением.

Впрочем, эмоции его не были слишком сильными, поскольку совсем недавно он знать не знал, кто такая миссис Уотерстоун.

– Не думаю, что ее убили, – сказал констебль и, тяжело вздохнув, пояснил: – Я думаю, она просто умерла. Сердце не выдержало. За мужа переживала.

Кирилл Карлович помрачнел. Мистер Миллер, скорее всего, был прав. В комнате миссис Уотерстоун никаких следов борьбы не было. Крови тоже не было.

– Сейчас врач посмотрит и точно скажет, – добавил констебль.

Князю Карачеву почудилось, будто его собственное сердце сдавило когтями чудовище. Он по ошибке обвинил мистера Уотерстоуна в преступлении. Теперь смерть супруги рыжего Билла оказалась на его совести. Даже добившись освобождения мистера Уотерстоуна, князь не исправит содеянного. Рыжий Билл не простит его. Да и будет ли мила ему свобода.

Кирилл Карлович почувствовал боль в груди, в глазах потемнело, ночь сгустилась над ним, черная ночь с чистым небом без единого облачка; но в чистом черном небе ни одна звездочка не сияла – все отвернулись.

Он вспомнил о Мегги и решил, что должен непременно добиться освобождения рыжего Билла.

– Вот что, Петюня, веди меня к тому дому, – приказал он.

– Извольте, сэр, – с готовностью ответил слуга.

Его самого разбирало любопытство: что это были за люди, зачем князь поручал следить за ними.

– Мистер Миллер, я вынужден откланяться, – сказал Кирилл Карлович.

– Постойте! Я рассчитывал, что вы поможете. Эти поляки, они же слова по-английски не знают! – взмолился констебль.

– Позднее, мистер Миллер! Непременно! – пообещал князь.

Кирилл Карлович с Петюней отправились к бирже извозчиков на Лестер-сквер.

– Шарлотта-стрит14, – назвал Петюня адрес вознице.

– Далеко это? – спросил князь.

– Доедем быстро, сэр, – ответил слуга. – Это в Мэрилебон, совсем близко от дома Воронцова.

Спустя четверть часа они оказались возле богатого особняка, окруженного садом. Не успел экипаж отъехать, как отворилась калитка и на улицу вышел господин. Это был один из гостей панове Полеских, которых Кирилл Карлович видел накануне, когда прятался на антресоли.

– Это Фрэнсис, его зовут Фрэнсис, – промолвил князь.

– Вы знаете его? – спросил Петюня.

– Встречались вчера, – ответил Кирилл Карлович. – Тот, за кем ты следил…

– Тот, за кем вы поручили следить, встретился с этим господином. И они зашли в этот дом.

Пока они говорили, Фрэнсис взмахом руки подозвал экипаж, на котором только что приехали князь Карачев со слугой. Однако извозчик проехал мимо, кнутом указав на биржу.

– Сэр, объясните вы мне, кто эти люди? Зачем мы за ними следим? – промолвил Петюня.

Кирилл Карлович наблюдал, как человек, которого звали Фрэнсис, прошел к тому месту, где свободные извозчики поджидали клиентов. На плече у англичанина висела большая сумка. Судя по очертаниям, внутри помещалось нечто вроде прямоугольного футляра.

«Может быть, пистолеты», – подумал князь. А вслух сказал:

– Вот что, Петюня, теперь проследи за этим господином. Только смотри мне, чтоб он тебя не заметил! А я пока останусь тут.

– Но, сэр,.. – хотел возразить Питер.

Фрэнсис дошел до биржи извозчиков и уже садился в открытую коляску, первую в очереди за пассажирами.

– Давай-давай! – приказал Кирилл Карлович. – Потом объясню тебе…

– Ох! – выдохнул Петюня и отправился бегом за отъезжавшим экипажем.

Кирилл Карлович стал прогуливаться взад-вперед по улице, не выпуская из виду особняк. В этой части города проживали состоятельные господа.

Князь подумал о том, что вряд ли незнакомцев привечают на этой улице. Но он придумал отговорку. Благо, как сказал Петюня, дом Воронцова находится неподалеку. Если кто-либо поинтересуется, что он здесь делает, князь ответит, что делал моцион и забрел сюда от Менсфилд-Мьюз.

Вскоре он понял, что отговорка будет весьма кстати. Из дома, за которым он следил, вышла опрятно одетая молодая женщина. Судя по платью, она состояла экономкой или гувернанткой. Она прикрыла за собой калитку и застыла, рассматривая юношу, находившегося на другой стороне улицы. Затем дама направилась прямиком к нему. Поравнявшись с ним, она спросила:

– Вы меня поджидаете?

– Э-э, – протянул изумленный князь.

Самым поразительным было то, что дама изъяснялась по-русски.

Глава 20
Mum’s the world

Кирилл Карлович выдал свою заготовку: сказал, что заблудился, прогуливаясь от Менсфилд-Мьюз. Однако даму оказалось не так-то просто провести.

– Ах, все это выдумки, – промолвила она.

– Почему же выдумки? – с обидой отозвался князь.

– Я видела в окно, как вы подъехали, – объяснила женщина. – Кроме меня, в этом доме есть только одна дама. Миссис Маргарет Дезенфанс. Ей далеко за пятьдесят. Не думаю, что вы здесь из-за нее.

– Вот как.

Юноша взглянул на особняк. Из окон верхних этажей улица прекрасно просматривалась.

Молодая особа удивилась тому, что молодой человек будто бы оказался не рад ей.

– Впрочем, если хотите, вы можете зайти в дом, – сказала она.

– Это неудобно, – ответил он.

Однако его голос выдавал надежду.

– Совершенно удобно! – заявила женщина. – Все знают, что Дезенфансы собирают живопись. Вы скажете, что хотите посмотреть картины. Ступайте за мной.

Она сделала несколько шагов и, убедившись, что юноша последовал за ней, решительно направилась обратно, через дорогу.

– Меня зовут миссис Хоуп, – назвалась собеседница.

– Но разве вы англичанка. Вы же русская!

Дама рассмеялась. Она отворила калитку, и они пошли по дорожке между аккуратно подстриженными кустами.

– Я из Архангельска, – начала свой рассказ миссис Хоуп. – Зовут меня Аполлонией. Аполлония Алексеевна Жаркова. В прошлом. Вышла замуж за английского офицера. Теперь я здесь.

– И каково вам? – спросил Кирилл Карлович.

– Лучше, чем в Архангельске, – заявила миссис Хоуп.

– Лучше? – ревниво переспросил князь.

Они остановились перед двойными дверями.

– Там отец, братья. А здесь только муж. Да и тот вечно в плавании, – объяснила миссис Хоуп.

– Вот как, – промолвил юноша. – А я князь Карачев.

– Прекрасно!

Она ждала, когда же он назовет свое имя, и только тогда дернула за шнурок. Дверь отворилась.

– Это князь Карачев, – сказала миссис Хоуп дворецкому. – Он хотел бы посмотреть собрание картин.

– Добро пожаловать, сэр, – дворецкий поклонился.

Он провел князя в гостиную.

– Неугодно ли вам выпить чаю, – церемониально по-английски предложила миссис Хоуп. – Я сейчас приготовлю.

– Я доложу мистеру Дезенфансу, – сказал дворецкий и с поклоном исчез.

Кирилл Карлович остался один. В просторной гостиной стоял большой клавесин. Вокруг овального стола разместились шесть стульев и еще столько же стояли в два ряда перед музыкальным инструментом.

Живописные полотна украшали стены. Кирилл Карлович обнаружил знакомый портрет девушки за клавикордом.

«Значит, денег от поляков не дождались и картину забрали», – отметил князь.

Послышались шаги. В гостиную вошел старик, которого юноша видел из укрытия у миссис Уотерстоун.

– Добро пожаловать! Добро пожаловать! – на ходу восклицал хозяин.

1 Старый Фриц – прозвище короля Пруссии Фридриха II Великого.

2 Das Tor zu Welt (нем.) – ворота в мир.

3 Бур-ла-Рен (фр. Bourg-la-Reine) городок в 10 километрах от центра Парижа. С 1793 по 1812 год носил название Бур-д’Эгалите (фр. Bourg-d’Égalité).

4 Table d’hote a cinq heures (франц.) – (дословно) стол в пять часов. Объявление означало постель и питание один раз в день по единому меню в общей компании за небольшую цену.

5 «Письма русского путешественника» Николая Михайловича Карамзина были опубликованны в 1791—1792 годах и сразу же завоевали популярность.

6 Роман Васильевич Кроун (англ. Robert Crown), 21 декабря 1753 (1 января 1754), Перт, Шотландия – 21 апреля (3 мая) 1841, Санкт-Петербург, Российская империя) – полный адмирал русского флота шотландского происхождения.

7 And I know London like my palm (англ.) – Я знаю Лондон, как свою пятерню.

8 Palm (англ.) – пятерня, но так же еще и пальма.

9 Spy (англ.) – шпион.

10 «Slaughter’s» (англ.) – название кофейни по фамилии владельца означает «У Слотера». Но «slaughter» также означает «убой скота».

11 Художественный перевод князя К. К. Карачева. В оригинале «legs at night open wide».

12 Художественный перевод князя К. К. Карачева. В оригинале «she finishes after rising of the sun what at night was not done».

13 Художественный перевод князя К. К. Карачева. В оригинале «God’s will to kill Bill».

14 Charlotte Street – улица в Лондоне, в 1900 году переименована в Hallam Street в честь проживавших на этой улице английского историка Генри Галлама (англ. Henry Hallam), 9 июля 1777 – 21 января 1859, и его сына, английского поэта Артура Генри Галлама (англ. Arthur Henry Hallam), 1 февраля 1811 – 15 сентября 1833.

Продолжить чтение

Аглъчанъ

Глава 1Ночные проделки почтенной дамы

Глава 2Звездное небо

Глава 3Ворота в мир

Глава 4Ловушка для рыбы

Глава 5Парадокс Кондорсе

Глава 6Котел мира

Глава 7Королевская таверна

Глава 8Лицо без всякого названия

Глава 9Граф конюшни и бегуны

Глава 10Моноглоты

Глава 11Допрос продолжается

Глава 12Второй пансион миссис Уотерстоун

Глава 13Овдовевшая невеста

Глава 14О пользе кошек

Глава 15О вреде собак

Глава 16Рыжий Билл

Глава 17Меценат поневоле

Глава 18Старый Костоправ

Глава 19Дом на Шарлотт-Стрит

Глава 20Mum’s the world