Истории с первой парты: К доске пойдёт… Василькин! Это наш 4 «Н»

Пропавший ранец

– Мама! Папа! – сказал я в начале учебного года. – Я вам теперь не какой-то там первоклашка. И даже не второклашка. Больше в школу меня провожать не надо.

– А я теперь буду работать по сменам – то утром, то вечером, – сказала мама. – Иногда утром мне придётся уходить очень рано, и я не смогу тебя провожать.

– Ну а я всегда рано ухожу, – напомнил папа. – Ты ещё спишь.

– Вот и не надо провожать, – сказал я. – Теперь буду сам ходить.

– Ну не знаю, – засомневалась мама. – Ты дорогу в школу найдёшь?

– Ну мам! Конечно, найду. Целых два года туда ходил.

– Дима, ты же такой рассеянный! Вдруг ты задумаешься и пройдёшь мимо школы? Или вообще в другую сторону свернёшь?

– Да нет, никуда я не сверну. И задумываться не буду.

– А если ты по дороге потеряешь что-нибудь? Ключи от дома, сменную обувь или даже учебник?

– Мам! Ну как я могу потерять учебник? Он же в ранце! – воскликнул я.

– Да ты и ранец можешь потерять, – вздохнула мама.

– Ты его до одиннадцатого класса собралась за ручку водить? Ему уже девять лет, – вступился за меня папа. – Пусть привыкает к самостоятельности.

– Страшновато как-то, – сказала мама.

– Ничего страшного нет, – успокоил я её. – Всё будет в порядке, вот увидишь.

И я стал ходить в школу один. Всё и правда было в порядке. Ну, почти. Так, случались какие-нибудь пустяки. Несколько раз я забывал дома тетради, учебники, альбом для рисования, дневник и пенал. И два раза оставил в школе пакет со сменкой. А один раз действительно прошёл мимо школы. Но быстро опомнился и побежал назад. И даже не опоздал на урок. Мама обо всех этих мелочах, конечно, не знала. Она радовалась, что у меня очень даже неплохо получается быть самостоятельным.

И всё было замечательно, пока однажды у меня не пропал ранец.

В тот день вместо первого урока мы в актовом зале слушали пожарного, который нам рассказывал о правилах пожарной безопасности. На втором уроке у нас была физкультура на улице. А на третьем уроке я обнаружил, что у меня нет ранца. Я стал оглядываться по сторонам.

– Василькин, сядь прямо. Сколько можно вертеться? – сказала наша учительница Светлана Алексеевна.

Я вскочил.

– Светлана Алексеевна! У меня ранец куда-то подевался.

– Вот это новости! Куда же он мог подеваться?

– Не знаю.

– Ты его в класс приносил?

– Конечно, приносил… Кажется.

– Кажется или приносил?

Я стал вспоминать. Ну да, точно, я принёс его в класс и, как обычно, бросил возле парты. Я каждый день так делаю. Вот, пакет с физкультурной формой здесь, под партой, а ранца нет.

– Приносил, я точно помню.

– И где же он? Может быть, у него выросли ножки и он ушёл в столовую?

Все засмеялись и стали выкрикивать:

– Он проголодался!

– Отощал за два урока!

– Не переживай, Василькин! Он поест и вернётся!

Светлана Алексеевна велела всему классу проверить возле своих парт, но моего ранца нигде не было.

– А можно я сбегаю в спортзал, в раздевалку? Вдруг я его там забыл? – спросил я.

– Ты же сказал, что принёс его в класс!

– Ну… вроде принёс… А может, и нет.

Светлана Алексеевна отпустила меня, и я побежал в спортзал. Раздевалка была заперта на ключ. Я бросился в учительскую. Там мне сказали, что учитель физкультуры занимается на улице с четвёртым классом. Я побежал на улицу, на стадионе за школой нашёл учителя, выпросил у него ключ от раздевалки, вернулся в спортзал… Всё напрасно. Ранца там не было.

Потом я проверил каждый ряд в актовом зале, где мы слушали пожарного. После этого спустился на первый этаж и осмотрел весь коридор, особенно ту лавку, на которой переобувался утром. Ранец словно испарился.

– Его нигде нет, – сказал я, вернувшись в класс.

Светлана Алексеевна перестала писать на доске примеры.

– Ребята, может, кто-то видел ранец Василькина? – спросила она. – Может, кто-то хотел пошутить и спрятал его?

Все переглядывались и качали головами.

– Это плохая шутка, – строго сказала Светлана Алексеевна. – Ваш одноклассник уже пропустил целый урок. И как он будет дальше учиться без учебников и тетрадей? Тот, кто это сделал, должен признаться.

Но никто так и не признался. На четвёртом и пятом уроках я писал на чужом листочке чужой ручкой и смотрел в чужой учебник. А потом пошёл домой с одним только пакетом, в котором лежали физкультурная форма и сменная обувь. Я шёл и думал, как буду объяснять маме, что у меня пропал целый ранец. Она, конечно, скажет: ну вот, я так и знала! Какой же ты взрослый, если не можешь уследить за своими вещами? Тебя ещё надо водить за ручку, как маленького. Рано тебе быть самостоятельным.

Я открыл ключом дверь и застыл на пороге.

Я увидел свой ранец. Он лежал на полу, возле тумбы для обуви. Именно там, где я его оставил сегодня утром.

Джентльмен поневоле

Моя соседка по парте Лиза Комарова пришла в школу нарядная и с белыми бантами.

– Что это ты так вырядилась? – спросил я.

– У меня сегодня день рождения, – сказала она.

Тут в класс вошла учительница музыки Ольга Викторовна, и начался урок. Мы писали слова новой песни, потом пели её по тетради, а я время от времени поглядывал на Лизу. Мне было её жалко. Сидит вся такая красивая, в праздничной одежде, а лицо грустное. Как тут не загрустить: день рождения у человека, а его никто не поздравляет. Все учатся как ни в чём не бывало, как будто сегодня самый обычный день. Как будто и не праздник вовсе. Это всё потому, что никто не знает про Лизу, про её день рождения. Ни класс не знает, ни Ольга Викторовна. Да и откуда ей знать, ведь она ведёт у нас только один урок в неделю. Она даже фамилии наши путает, меня до сих пор не Василькиным зовёт, а Васильковым. Вот Светлана Алексеевна наверняка знает, но её пока нет.

Я улучил момент, достал из ранца большое красное яблоко, которое мне положила мама, и протянул Лизе.

– Вот, возьми. С днём рождения!

Лиза так обрадовалась, что у неё даже щёки покраснели. Конечно, она не яблоку обрадовалась. Что она, яблок, что ли, не видела? Ей было приятно, что хоть кто-то её поздравил. Очень обидно, когда в классе никто не помнит о твоём дне рождения, это уж я по себе знаю. Мой день рождения всегда попадает на каникулы. И меня никогда не поздравляют одноклассники. Один только Костик Бойко. Но он мой друг, и мы видимся не только в школе.

– Спасибо, – прошептала Лиза и повеселела. И мне тоже стало радостно, как будто это не я подарил, а, наоборот, мне что-то подарили.

Вторым уроком у нас был русский язык. Мы пришли в наш кабинет, и Светлана Алексеевна сделала объявление. Она сказала, что у Лизы Комаровой сегодня день рождения и ей исполнилось девять лет. Мы хором поздравили Лизу, а она прошла по рядам и дала нам по шоколадному батончику.

– Хотела я тебя сегодня спросить, Комарова, – сказала Светлана Алексеевна. – Но раз уж ты именинница, не буду портить тебе праздник. Василькин, к доске! Выручай свою соседку.

Этого я не ожидал. И правило плохо выучил, потому что к доске сегодня не собирался. Меня уже спрашивали на прошлом уроке. А Светлана Алексеевна никогда не вызывает два раза подряд, поэтому я особо и не готовился. Я же не знал, что у Лизы будет день рождения и мне придётся отвечать вместо неё!

– Плохо, Василькин, – сказала Светлана Алексеевна, когда я ответил. – Слабенькая троечка. Надо лучше готовиться. Кузнецов, к доске!

Я сел на место и недовольно покосился на Лизу. Сидит счастливая такая, ещё и улыбается. Конечно, почему бы ей не улыбаться? Это ведь не она тройку получила.

На следующем уроке всё повторилось. Я почему-то опять должен был «выручать» Комарову. На чтении я читал за неё, на математике решал уравнения. И всё больше злился. Почему я должен страдать только потому, что Лиза сегодня именинница? И ещё потому, что я сижу рядом с ней? Разве это справедливо?!

Последним уроком у нас был английский язык. Я вздохнул с облегчением. Конец моим страданиям! Светлана Алексеевна ушла, а Яна Игоревна, учительница английского, не знает про день рождения Лизы.

Мы по цепочке переводили английский текст в учебнике. Текст был не очень трудный, я его дома перевёл. Почти весь. Только несколько слов не понял, а лезть в словарь было лень. Я быстро подсчитал, какое предложение мне достанется, и успокоился: незнакомых слов там не было. Значит, всё в порядке, я переведу правильно.

Очередь дошла до Лизы. А она вдруг сказала:

– Яна Игоревна, а у меня сегодня день рождения!

– В самом деле? – заулыбалась англичанка. – Я тебя поздравляю.

– А можно вместо меня Василькин переведёт? Он за меня сегодня весь день отвечает, в честь праздника.

– Ну хорошо… Раз твой сосед такой джентльмен… Василькин, продолжай.

Я онемел от такой наглости. И никак не мог найти глазами нужную строчку. А когда Яна Игоревна подошла и ткнула ручкой в текст, мне стало совсем плохо. В этом предложении как раз было слово, которое я не перевёл дома. Его должна была прочитать Комарова, а не я!

– Ну, Василькин, чего замер? Читай фразу и переводи на русский язык, – сказала Яна Игоревна.

Я начал читать. Дошёл до слова merry-go-round и остановился. Я не знал, как оно читается, нам оно ещё не попадалось. Но признаться в этом Яне Игоревне было нельзя. Она всегда говорила: если вы встретили незнакомое слово в тексте, нужно его выписать себе в словарик, найти транскрипцию и перевод и выучить. А я ничего этого не сделал.

Но я же не знал про день рождения Комаровой!

– Василькин! – поторопила меня Яна Игоревна. – Всю группу задерживаешь.

– Мери… гоу… роунд, – запинаясь, прочитал я.

– Раунд, – поправила меня англичанка. – Мери гоу раунд. Это новое слово. Василькин, ты выписал его в тетрадь?

– Да, – прохрипел я. У меня внезапно пересохло в горле.

– Хорошо. И как оно переводится?

Я смотрел в учебник и молчал. Как оно переводится? Кто ж его знает? Это и не слово даже, а целых три. Тройное какое-то слово. И почему в этом английском языке всё не как у людей? И ведь не подскажет никто, все замерли, англичанку боятся. Уж очень она у нас строгая. Вот Костик обязательно подсказал бы, не побоялся. Но он в другой группе.

– Я вижу, в словарь ты даже не заглядывал, – сказала Яна Игоревна.

– Заглядывал, – не сдавался я. А чего терять? Всё равно уже двойка светит.

– Так говори перевод. Мы все тебя внимательно слушаем.

Я лихорадочно соображал. Так, «merry» – это, скорей всего, имя, Мэри; «go» – ходить… А «round»? Вроде бы «круг». Только непонятно, при чём тут Мэри и круг, если в тексте говорится про двух братьев, которые отправились с папой в городской парк. Но другого-то варианта всё равно нет. А, была не была!

– Мэри ходит кругами, – сказал я.

– Что?! – У англичанки брови поползли вверх.

– Мэри ходит кругами, – повторил я. Мои слова утонули в общем хохоте.

– Василькин, ты чего плетёшь? – сказала мне Комарова, пока Яна Игоревна всех успокаивала. – Какая Мэри? «Мери гоу раунд» – это карусель. Просто карусель.

Тут я ещё больше на неё разозлился. Если она знала, как переводить предложение, зачем отдала его мне?

Когда прозвенел звонок с урока и Яна Игоревна ушла, одноклассники подходили ко мне, хлопали по плечу и говорили:

– Ну как там Мэри? Долго она будет ходить кругами?

– Пока её Василькин не остановит!

– Останови, Василькин, она уже совсем закружилась!

– Ха-ха-ха, как смешно! – передразнил я. – Лучше бы подсказали вовремя.

– Кому охота двойку вместо тебя получать? – фыркнула Комарова.

– Вместо меня?! – закричал я. – Как же мне надоел твой день рождения, Комарова! И ты сама надоела! Хуже горькой редьки!!!

Я схватил ранец, растолкал всех и побежал в раздевалку. Чтоб я ещё хоть кого-то из класса поздравил с днём рождения? Никогда в жизни!

Гора на плечах

Мы с папой смотрели фильм в кинотеатре. И там один герой предал своих друзей, потом долго мучился и в конце фильма признался, что это сделал он. А когда признался, сказал: «Прямо гора с плеч!»

– Пап, при чём здесь гора? – спросил я, когда сеанс закончился.

– Это такое выражение, – сказал папа. – Когда чувствуешь себя виноватым, кажется, что у тебя на плечах – огромная тяжесть.

– Это как штанга у этих… у силачей? Ну, мы с тобой соревнования смотрели.

– У тяжелоатлетов?

– Ага.

– Ну, примерно… Только это совсем другая тяжесть, Дима.

– Какая другая?

– Муки совести могут давить сильнее, чем какая-то там штанга.

– Даже если она весит пять тысяч килограммов? – не поверил я.

– Да хоть все пятьдесят тысяч, – усмехнулся папа.

Я думал об этом несколько дней. Всё никак не мог понять, как это муки совести могут быть тяжелее штанги в пять тысяч килограммов. Совесть же – это просто слово, и оно ничего не весит. Легче воздуха. А штанга и раздавить может. Вон как эти тяжеловесы мучаются, пока её поднимают! Я однажды пнул одну такую, когда ходил с папой в спортзал. Она даже не шелохнулась. Вот и выходит, что штангу и совесть даже сравнивать нельзя.

Думал я об этом, думал… А потом забыл.

А тут Костик принёс в школу новенький блестящий смартфон и стал им хвастаться. Все наши мальчишки его окружили, стали просить посмотреть и подержать. Костик не жадный, он всем разрешал и в руки его брать, и по экрану пальцем водить. Даже Ярику Кочкину, а уж у него всегда руки грязные. Все Костику завидовали, такого крутого смартфона вообще ни у кого не было. Даже у моего папы был хуже.

– Я всё что угодно могу на нем делать, – рассказывал гордый Костик. – А ещё посмотрите, какой яркий здесь фонарик! Его даже сейчас видно, а когда темно, он вообще как прожектор светит!

Все завистливо вздыхали и передавали смартфон друг другу. Я его дольше всех держал, ведь Костик всё-таки мой друг. А потом начался урок физкультуры, мы переоделись в нашей спортивной раздевалке и пошли в зал. Я делал упражнения, бегал, приседал, а сам всё думал об этом классном смартфоне. Он у меня просто из головы не выходил. Вот ведь как Костику повезло! Мне такой никогда не купят. Он ведь очень дорого стоит. Наверно, это вся мамина зарплата. А может, даже мамина и папина вместе.

Но потом я подумал, что Костик обязательно будет со мной делиться. И мы сможем вместе на переменах играть в игры или даже смотреть мультики.

Когда мы в конце урока стали играть в волейбол, Костик неловко прыгнул и подвернул ногу. Учитель физкультуры понёс его на руках в медпункт. Все гурьбой побежали следом. Интересно же посмотреть, как Костику будут ногу бинтовать! А я по пути завернул в раздевалку и вытащил у Костика из ранца смартфон. Ведь неизвестно, сколько ему придётся просидеть в медпункте с забинтованной ногой. Ходить-то он сразу не сможет. Ему будет больно, грустно и одиноко. А я дам ему смартфон, и он сможет отвлечься, поиграть во что-нибудь.

Никто не подумал о Костике, а я подумал. Вот какой я хороший друг!

Я бежал, торопился в медпункт и вдруг оступился на лестнице. И от неожиданности взмахнул рукой. Той самой. В которой был смартфон. Он вырвался из руки и запрыгал вниз. На меня как будто столбняк напал. Я стоял и смотрел, как он скачет и кувыркается по ступенькам. И не мог пошевелиться от ужаса. Как во сне. Когда за тобой гонится кто-то страшный, а ты не можешь бежать, потому что ни руки, ни ноги тебя не слушаются.

Я шёл вниз, к смартфону, почти зажмурившись. Очень боялся увидеть вместо него одни обломки. Но обломков не было. Удивительно, но смартфон каким-то чудом уцелел и не раскололся на куски. Только у него была огромная трещина на весь экран. И он не включался.

Мне стало жарко, а потом сразу холодно. И в животе противно заныло. Я схватил смартфон и побежал назад, в раздевалку. Там я сунул его в ранец Костика, туда, где он и был. А со звонком примчался к медпункту и смешался с толпой одноклассников. Никто даже не заметил, что я пришёл позже всех.

Костик в этот день больше не учился. За ним приехала мама на машине и увезла его домой. Я не помню, как дожил до конца уроков. Мне казалось, что Костик сейчас войдёт в класс, ткнёт в меня пальцем и закричит: «Я знаю, это ты разбил мой смартфон!»

Дома я выключил телефон, потому что боялся, что Костик мне позвонит. Спал я плохо, постоянно вздрагивал и просыпался. Еле-еле дождался утра и встал в такую рань, что мама спросила, не заболел ли я. Когда это я так рано вставал в выходные?

Всё воскресенье мы с мамой и папой провели в торговом центре. Катались на катке, ходили по магазинам, сидели в кино. А у меня перед глазами всё время был Костик и его разбитый смартфон. Я ни о чём другом думать не мог.

Вечером Костик мне всё-таки позвонил. По домашнему телефону. Его-то я не мог выключить.

– Димыч, представляешь, кто-то разбил мой смартфон, – сказал Костик. Голос у него был грустный. И даже какой-то жалкий. – Наверно, когда мы на физре были. Ты не видел, никто чужой не входил в раздевалку?

– Нет, Костик, я не видел, – сказал я и закашлялся. У меня даже горло перехватило от страха. И снова заныл живот. – Может, ты его сам уронил?

– Да нет, я не мог. Перед уроком он целый был, я точно помню. А потом он в ранце лежал, до самого дома. А может, это кто-то из класса? Пока мы все к врачу ходили?

– Не знаю… Я там был, возле кабинета, вместе со всеми.

– На самом деле это не мой смартфон был… Это папе коллеги подарили на юбилей. А я без разрешения в школу взял… Да ещё разбил. Ты не представляешь, как мне попало! Я теперь на месяц наказан. Мне не то что компьютер – мне теперь даже телевизор смотреть не дают. И телефон отобрали.

Мой живот скрутило ещё сильнее. И голос совсем пропал. Я быстро попрощался с Костиком, сказал, что мама зовёт, и положил трубку. И лёг спать в восемь часов. Но спать не мог, только лежал и мучился.

Что будет, если Костик вдруг узнает, что это я во всём виноват? Что это из-за меня его так строго наказали? Он больше не будет со мной дружить? Наверное, я бы не стал дружить с человеком, который меня так обманул. А что сделает со мной его папа? Заставит заплатить или купить точно такой же? А мои родители? Что скажут они, когда узнают, что я разбил такой дорогой смартфон? Нет, нельзя, чтобы они узнали. Никак нельзя.

Целых три дня я просто не находил себе места. Я не мог ни есть, ни спать, ни делать уроки… Даже играть не мог. А ещё не мог смотреть Костику в глаза. На моих плечах лежала гора. И она весила не пять тысяч килограммов и даже не пятьдесят. Она весила больше, чем все самые тяжеленные штанги в мире.

А потом я почувствовал, что больше так не могу. Что гора меня просто раздавит. Тогда я подошёл к Костику. У меня тряслись ноги и сердце колотилось в горле. И хотелось убежать без оглядки. Но я всё равно сказал:

– Костик, это я разбил твой смартфон.

– Ты?!

– Да, я. Нечаянно. Я хотел принести его тебе… Если хочешь, пойдём к твоему папе. И я ему скажу, что ты не виноват. Только не переставай со мной дружить.

Костик смотрел на меня удивлённо, но не сердито. А я чувствовал, как с моих плеч сваливается эта огромная гора и на душе становится легко-легко. И радостно.

И пусть мы с Костиком теперь будем наказаны вдвоём, пусть меня целый месяц не подпустят к компьютеру и мне ничего не будут покупать, даже сладкого, потому что папа будет платить за ремонт смартфона, – всё это можно вытерпеть.

Это ведь не так тяжело, как неподъёмная гора на плечах.

Лучше раньше, чем никогда

Как-то в воскресенье вечером к нам пришли гости. Мама и папа усадили всех за накрытый стол в гостиной. А меня никто не усаживал, я сам уселся.

– Дима, а ты уроки сделал? – спросила мама.

– Собираюсь, – сказал я.

– Ты со вчерашнего дня собираешься. Я же тебя предупреждала: сегодня будут гости, сделай уроки заранее. Сколько тебе раз говорить: всё надо делать вовремя! Не сделаешь вовремя – получишь кучу проблем.

– Да сделаю я, сделаю. Что ж мне, и поесть нельзя?

Я специально медленно ел, чтобы меня не выгнали из-за стола. А то что же получается: взрослые будут есть и веселиться, а я должен сидеть над тетрадками? Когда я наконец наелся, подводник дядя Миша стал рассказывать про свою службу. Как можно уйти из комнаты, где рассказывают о подводной лодке? И я тихонько сидел и почти не шевелился, чтобы взрослые обо мне не вспомнили. И слушал дядю Мишу.

Мама всё же заметила меня и выпроводила из-за стола. Но через пять минут я отбросил учебник в сторону и побежал обратно в гостиную. Петь караоке? Без меня?! Я же петь люблю больше всех, и по пению у меня пятёрки!

Когда я спел шесть любимых песен, мама отобрала у меня микрофон и велела садиться за уроки. А гости стали танцевать. Я сидел над учебником и читал правило. Одну и ту же строчку. И ничего не понимал. Потому что в соседней комнате гремела музыка, слышались смех и весёлые голоса. Мне было обидно. Им-то там весело! А мне надо учить это скучное правило. А потом ещё писать упражнение на безударные гласные и решать примеры по математике. Почему так несправедливо устроено, что всё самое хорошее и интересное – у взрослых?

Гости ушли очень поздно, я уже лежал в постели. Мама проводила их и зашла ко мне.

– Дима, ты уроки выучил?

Я притворился, что сплю. Не мог же я ответить, что так ничего и не выучил. Как можно учиться, когда все вокруг веселятся?

– Ну ладно, завтра твой дневник скажет за тебя, – вздохнула мама и вышла.

На следующий день в школе Светлана Алексеевна стала проверять тетради.

– Василькин! Почему нет домашнего задания? – спросила она.

Я испугался. Если она поставит мне двойку в дневник, мама отнимет у меня планшет. А папа поставит пароль на компьютер. Что я буду делать без планшета и без компьютера?

– Я… хотел сделать… – пробормотал я.

– Интересно: хотел и не сделал. Что же тебе помешало, Василькин?

– У нас вчера были гости. Они шумели и мешали мне… И я не мог сосредоточиться.

– Ладно, – сказала Светлана Алексеевна. – Садись.

И не поставила двойку. Я помчался домой радостный и с чистым дневником.

Через три дня нам задали выучить стихотворение. А я заигрался в компьютер и совсем про него забыл. Вспомнил только в классе, когда Светлана Алексеевна начала спрашивать всех по списку.

– Василькин! – удивилась она. – Ты опять не готов? Что на этот раз?

– Приходили папины друзья, – сказал я. – Они смотрели футбол и ужасно кричали. И я не смог выучить.

Светлана Алексеевна нахмурилась и покачала головой. И снова не поставила двойку.

На следующей неделе мы писали словарный диктант. Когда нам раздали тетради, я увидел, что все слова перечёркнуты красным.

– Василькин, ты очень плохо подготовился. Что, опять гости помешали? – рассерженно спросила Светлана Алексеевна.

Я кивнул. А что мне оставалось делать? Я ведь уже понял, что, когда мне мешают учиться гости, двойки я не получаю.

– Я хотел выучить, – сказал я. – Даже на улицу с учебником вышел, чтобы мне никто не мешал. Только замёрз и быстро вернулся.

– Безобразие! – сказала Светлана Алексеевна и отошла от меня.

А вечером мама вернулась домой сама не своя.

– Знаешь, что я узнала сегодня в школе? – сказала она папе нарочно громко, чтобы это услышал я. – Оказывается, у нас очень весёлая жизнь. К нам каждый день ходят гости.

– Да что ты? – удивился папа.

– Представь себе! Они так шумят, что мешают нашему сыну хорошо учиться. – Мама взволнованно заходила по комнате. – Из-за них он никак не может сосредоточиться на домашнем задании.

– Как интересно! – воскликнул папа.

Мне захотелось провалиться сквозь землю. Я смотрел в планшет и не мог поднять глаза на родителей.

– Кажется, я знаю, как это исправить, – сказал папа, отбирая у меня планшет. – Надо создать Диме идеальные условия для учёбы.

– Да, – подхватила мама. – Его больше ничто не должно отвлекать. Ему нужно хорошо сосредоточиться. Он сейчас будет делать уроки, а мы с тобой тихонечко оденемся и пойдём в кино. А завтра можно пойти в бассейн, а послезавтра – погулять по парку.

– Будем каждый вечер уходить, чтобы он мог спокойно заниматься, в полнейшей тишине. Вот тогда он у нас станет отличником, – сказал папа.

И они ушли. А я поплёлся к своему письменному столу и взял в руки учебник.

Лучше бы я сделал те самые уроки раньше, до прихода гостей, как и просила мама.

Ну, Пушкин… ну, погоди!

После уроков мы сразу побежали к Костику играть в новую компьютерную игру. Можно было и ко мне пойти, но у меня мама работала во вторую смену и пока ещё была дома. А когда играешь в новую компьютерную игру, совсем не хочется, чтобы мама была дома. Разве она даст нормально поиграть?

А вот у Костика как раз никого не было: бабушка уехала на три дня к приятельнице, папа был на сутках, а мама должна была прийти с работы поздно. Поэтому мы наигрались вдоволь, аж до пяти часов вечера, а потом я собрался домой. Я обещал папе выучить уроки до его прихода.

Я надел куртку и кроссовки и крутанул замок на входной двери. В нём что-то щёлкнуло. Костик почему-то испугался, кинулся к двери и стал возиться с замком. Мне было жарко стоять в куртке.

– Ну ты чего? – спросил я. – Дай выйти.

– Выйти?! Да ты сломал замок! – закричал Костик. – Теперь мы до мамы не сможем выйти!

– Я ничего не ломал! – закричал я в ответ. – Я его только немного покрутил.

– Вот именно, покрутил! Он и так у нас заедал, а ты его доломал!

Мы дёргали за дверную ручку, крутили замок, стучали по нему – всё было бесполезно. Потом Костик позвонил маме, и она обещала приехать пораньше. Часов в десять.

– Как в десять?! – воскликнул я. – У меня папа в семь придёт, а меня нет.

– Ну позвони ему, – сказал Костик. – Чтоб не беспокоился.

– А уроки я когда делать буду?

– Да хоть сейчас. Ранец же у тебя с собой.

Делать нечего, мы вернулись в комнату Костика и сели за уроки. Решили все примеры, написали упражнение по русскому языку, даже правило выучили. Как, оказывается, здорово готовить домашнее задание вместе! Не скучно, можно помогать друг другу, правила проверять. И ответы подсказывать.

– Ну вот, а ты боялся, – сказал Костик, когда мы закончили. – Вернёшься домой, а уроки все сделаны. Что там по чтению задали?

Я посмотрел в дневнике.

– Стих. На странице восемьдесят шесть.

– Сейчас мы и с ним быстро разберёмся. Давай учебник.

– Откуда у меня учебник? Я его не брал сегодня. Чтения же не было. Доставай свой.

Костик в замешательстве уставился на меня.

– А у меня его нет.

– Как это нет? – удивился я.

– Ну, я его на выходных у крёстной забыл, в другом городе. Она уже почтой выслала.

– А как ты без учебника?

– На прошлом уроке мне Светлана Алексеевна свой давала. А сегодня я хотел у тебя взять.

Мы посидели немного молча, потом Костик схватил свой телефон.

– У меня где-то номер Кузнецова был.

– Зачем тебе Кузнецов?

– Спрошу, что за стих.

Тут мне позвонила мама, и я долго с ней разговаривал, объяснял, что случилось. Хотя ей папа, наверное, всё уже подробно объяснил. Иначе откуда она узнала бы, что мы с Костиком заперты у него дома?

– Димыч, я всё узнал, – сказал мне Костик, когда я поговорил с мамой. – Сейчас мы этот стих найдём в интернете. Я гений, скажи?

И он стал стучать по клавишам.

– А что за стих-то? – спросил я.

– Да Пушкина, про какую-то Татьяну. Ой, гляди, сколько их! – ахнул он. Я посмотрел в монитор.

– Ага! И все про Татьяну. Какой из них наш?

– Не знаю, – почесал в затылке Костик и снова стал звонить Никите Кузнецову.

– Пусть прочитает первые строчки, – подсказал я. Костик поговорил с Кузнецовым и бросился к компьютеру.

– Ты запомнил строчки? – спросил я. – Скажи вслух, а то забудешь.

– Да какие строчки? Он сейчас на тренировке. Говорит, чтоб больше не отвлекали. Сказал только, что этот стих – отрывок из «Евгения Онегина».

– А что это – «Евгения Онегина»?

– Да откуда я знаю? Он так сказал: отрывок из «Евгения Онегина». Там что-то про Татьяну, зиму и снег.

– Ну ладно, давай искать.

И мы стали искать.

– Нашёл, – радостно выдохнул Костик минут через пять. – Похоже, что он. Слушай:

Татьяна (русская душою,

Сама не зная почему)

С её холодною красою

Любила русскую зиму…

– Костик, ты посмотри, какой стих огромный!

Мы стали крутить страницу вниз, а стихотворению не было конца.

– Кажись, это не то, – сказал я.

– Как же не то? – загорячился Костик. – Это Пушкин? Пушкин. Татьяна есть? Есть. Зима и снег тоже есть.

– Всё равно нам не могли так много задать, – упорствовал я.

– Кузнецов же сказал: отрывок. Значит, кусочек от этого огромного стиха, – пояснил Костик.

– Да? И где этот отрывок заканчивается? Докуда учить?

Мы снова стали звонить Кузнецову, но он не брал трубку.

– У кого бы ещё спросить? – спросил Костик.

– Погоди, у меня вроде номер Майзлина был, – сказал я.

– Майзлина? Да он двух строчек выучить не может, – возразил Костик. – У него по чтению двойка.

– Ничего, по учебнику прочитает.

Илюха Майзлин гулял на улице и домой возвращаться не хотел.

– Чего-то там про Пушкина, – сказал он. – И про его Татьяну Евгеньевну. Онегину, кажется.

– Послушай, вот это? – я прочитал ему первые строчки.

– Вроде это… Ну да, снег был. И зима была. Кажется.

– Ну хотя бы скажи, стих длинный?

– Ты шутишь? Да он огроменный!

– Сколько строк? Десять? Двадцать?

– Да там все пятьдесят! Или даже сто! Василькин, отстань ты со своим стихом! Некогда мне.

И мы с Костиком стали учить стих. Мы учили его целых три часа с небольшими перерывами. К десяти вечера моя голова была как чугунная, и я чувствовал, что больше не могу запомнить ни слова. А мы дошли только до сорок второй строчки.

– Всё, я дальше не буду учить, – сказал я. – У меня сейчас голова треснет от этого Пушкина.

– Зачем он такие большие стихи писал? И вообще непонятно о чём, – сказал Костик. – Писал бы себе маленькие, лёгкие и не морочил детям голову.

– Наверно, за большие стихи больше платили.

– Нормально! Ему больше платили, а мы мучайся теперь!

В десять пятнадцать пришла мама Костика, но освободили нас только в одиннадцать. Пока бегали за слесарем, пока вскрывали дверь, пока я ждал папу… Домой я попал только в двенадцатом часу и сразу рухнул в постель. В учебник чтения даже не заглянул. Мне уже было всё равно, сколько строчек мы недоучили.

– Давайте быстренько ответим стихотворение, прямо по списку, – сказала Светлана Алексеевна на первом уроке. – У нас большая тема по русскому, поэтому мы потратим на неё остаток этого урока. Бойко, к доске!

– А что, прям весь стих рассказывать? – мрачно спросил Костик.

– Ну конечно весь. Что за вопросы?

Костик пошёл к доске как приговорённый. Он ещё перед уроком сказал мне, что вообще ничего не помнит. Когда он начал читать, запинаясь на каждом слове, брови Светланы Алексеевны поползли вверх. Класс оживился и зашептался. Когда Костик доковылял до строчек: «Служанки со всего двора / Про барышень своих гадали…», Светлана Алексеевна не выдержала:

– Бойко! Что ты мне читаешь?

– Пушкина, – промямлил Костик.

– Понятно, что Пушкина. Что именно?

Я почуял неладное и стал быстро листать учебник Лизы Комаровой. Свой я так и оставил дома, в столе. Светлана Алексеевна заметила, что я завозился, и спросила:

– Василькин, какой отрывок я задавала?

Я сказал неуверенно:

– Из «Евгения Онегина».

– Я понимаю, что из «Евгения Онегина». Как он начинается?

Что я мог ответить? Я уже смекнул, что мы с Костиком всё-таки выучили не тот отрывок. А как начинается правильный, я не знал – не успел долистать до нужной страницы. Тут Тимур Валеев поднял руку, встал и начал рассказывать:

В тот год осенняя погода

Стояла долго на дворе,

Зимы ждала, ждала природа…

Я не мог поверить своим ушам. Это же про осень. И Татьяна встретилась где-то только в середине, и снег всего один раз упоминается. И строк всего четырнадцать, выучить – раз плюнуть. А мы-то с Костиком мучились весь вечер, а теперь ещё и двойки получим. Мне стало так обидно, что я встал и сказал:

– Мы с Бойко перепутали, но мы же всё равно учили! Мы в три раза больше выучили, чем нужно! И отрывки у нас огромные. Светлана Алексеевна! Мы же не виноваты!

– А кто виноват? Пушкин? – спросила Светлана Алексеевна. Все засмеялись.

– Да, Пушкин, – упрямо сказал я. – Зачем он столько похожих стихов про Татьяну и зиму написал? Ему что, одного не хватило?

Светлана Алексеевна не рассердилась, а тоже засмеялась. А потом объяснила, что Пушкин не писал много стихов про Татьяну. Он написал один большой роман в стихах, и называется он «Евгений Онегин». А Татьяна – это главная героиня. Роман делится на главы и отрывки, и эти отрывки мы учим в разных классах. Кузнецов и Майзлин сбили нас с толку, поэтому мы нашли не тот стих, да ещё не знали, где остановиться.

Светлана Алексеевна всё же разрешила нам рассказать наши отрывки, но предупредила, что снизит оценку на балл за невнимательность. Я получил четыре, а Костик – три с минусом. Оказалось, все сорок две строчки каким-то чудом удержались у меня в голове. Я вздохнул с облегчением, что всё так удачно закончилось. А Костик был, конечно, недоволен – тройка с минусом не намного лучше двойки. Возвращаясь за свою парту, он пробормотал с досадой:

– Третья тройка подряд… Ну, Пушкин…

– Ну, погоди! – закончила вместо него Светлана Алексеевна.

Весь класс ещё долго не мог успокоиться от смеха.

Внимание, музыкальный номер!

У нас в школе был концерт художественной самодеятельности для начальной школы. Выступали по несколько человек от каждого класса. От нашего третьего «А» выступила Ксюша Цветкова с басней Крылова «Мартышка и очки». Она специально нарядилась под мартышку и нацепила на нос большие очки. Все смеялись и очень громко ей хлопали.

– Подумаешь, – прошептал я Костику. – Я бы тоже смог так кривляться.

– Ну да, – согласился он. – Басню читать каждый сможет.

Потом выступал Никита Кузнецов. Он у нас спортсмен и занимается карате. Никита ходил по сцене босиком, в белом кимоно и показывал разные движения. Ему тоже хорошо хлопали и даже свистели.

– Ничего особенного, – сказал я. – Ногами махать – много ума не надо.

– Так себе номер, – поддакнул Костик. – Даже хлопать неохота.

– А что же вы не выступаете? – спросила Лиза Комарова, которая сидела позади нас. – Сами ничего сделать не смогли, а теперь сидите и всех обсуждаете.

– Это мы не смогли? – обернулся я. – Мы просто не захотели.

– А если бы захотели, мы бы такое сделали! – сказал Костик.

– И какое же?

– А такое! Что просто ого-го! Все бы нам стоя аплодировали.

– Ой, да ладно, «ого-го»! Вы же ничего не умеете! – насмешливо сказала Лиза. Я хотел ей ответить, но Светлана Алексеевна шикнула на нас, и мы замолчали.

Потом выступили ещё трое из параллельного класса. Мы с Костиком и их обсудили, но теперь наклонялись поближе друг к дружке, чтобы Лиза не слышала. Только она всё равно косилась на нас и ехидно улыбалась.

– Вот вредная! Дёрнуть бы её за косу, да посильней, чтоб не задавалась, – сказал Костик.

– Не выйдет, – сказал я. – Коса сзади, а мы впереди. Вот если бы она перед нами сидела, тогда можно было бы.

– Да, в следующий раз надо думать, куда садиться, – сказал он. – Чтоб никто разговаривать не мешал.

Третьи классы выступили, а потом на сцену вышел мальчишка из четвёртого «А» с гитарой в руках. Невысокий такой мальчишка, даже и не скажешь, что он учится уже в четвёртом классе. Он спокойно мог сойти за третьеклассника. И даже за второклассника.

Мальчишка сел на приготовленный для него стул, пристроил гитару на одно колено и обхватил её руками. Как-то очень уверенно обхватил, поправил микрофон, а потом заиграл. И так хорошо заиграл, как настоящий музыкант! Я даже сначала подумал, что это не он заиграл, а радио включилось. Но потом понял: нет, это он играет на самом деле. Звук-то от гитары идёт прямо в микрофон. И пальцы вон как по струнам бегают, быстро-быстро – кажется, сейчас запутаются.

Мелодия была такая весёлая, заводная, что все сразу стали хлопать ей в такт. А когда он закончил и поклонился, все просто вопили от восторга и даже повскакивали с мест. А эта вредина Комарова сказала нам с насмешкой:

– Да ерунда, ничего особенного. Вы лучше смогли бы. И аплодировали бы вам громче. Правда ведь?

Я шёл домой, а этот четвероклассник с гитарой не выходил у меня из головы. Как он красиво играл! Просто мастерски. Вот бы мне так научиться! Я представил – вот на новогоднем концерте ведущий объявляет: «Внимание, музыкальный номер! Выступает Дмитрий Василькин, третий „А“». И тут я выхожу на сцену с гитарой и начинаю играть. И все замирают от восторга. А мелодия у меня очень быстрая и очень сложная. Даже сложней этой. И мои пальцы просто летают по струнам. А весь зал кричит, свистит и хлопает. И только одна Комарова сидит вся зелёная от зависти. И слезами заливается:

– Ах, какая я дурочка, что не верила Василькину! Какой он талантливый музыкант! А я даже стих выучить – и то не смогла!

А правда, почему бы и нет? Почему бы мне не научиться играть на гитаре? Если этот щуплый мальчишка смог, значит, и я смогу. Он ведь всего на один класс старше меня. А по росту так вообще я выше. Ему до меня ещё расти и расти.

Вечером я сказал маме и папе:

– Мне нужна гитара.

– Это ещё зачем? – спросила мама.

– Чтобы играть, – сказал я. – И чтобы меня все слушали.

Папа оторвался от своей книжки и спросил:

– Почему не барабан?

– Зачем мне барабан?

– А он громче. Точно все услышат.

– Папа! – воскликнул я. – Я же серьёзно! Я хочу научиться играть на гитаре и сыграть на новогоднем концерте в школе красивую мелодию.

– Ну да, тогда это действительно серьёзно, – сказал папа. – К тому же у тебя очень много времени, чтобы освоить гитару. Целых два с половиной месяца. Да ты виртуозом станешь за это время.

Я обиделся на папу за его шуточки. Почему он не верит, что у меня получится? Я что, хуже того четвероклассника?

Мама стала мне объяснять, что научиться играть на каком-нибудь инструменте очень сложно. Это очень долгий и трудный процесс, и на это может уйти несколько лет.

– Ты думаешь, почему люди в музыкальной школе по шесть – восемь лет учатся? А потом ещё в консерваторию поступают? – сказала она. – А ты хочешь до Нового года свободно любые мелодии играть!

– Да не нужны мне ваши консерватории! – рассердился я. – И музыкальная школа не нужна. Я сам научусь. Буду каждый день играть понемногу, так и натренируюсь.

– Как можно научиться без музыкальной школы? Ты ведь даже нот не знаешь.

– А зачем мне ноты? Я же не по нотам играть буду, а по струнам. Мама, папа, ну купите мне гитару! Я правда хочу играть! Очень-очень!

Мама тяжело вздохнула и ушла в кухню. А папа снова взялся за свою книжку. Но я от них не отставал. Я каждый день заводил разговор о гитаре. Меня прямо жгло и пекло изнутри – так мне хотелось взять её в руки, ударить по струнам и заиграть заводную мелодию.

И наконец через неделю они сдались.

– Ладно, – сказал папа маме. – Давай купим ему гитару. Пусть учится. Тут у меня в книге написано, что тягу ребёнка к обучению отбивать нельзя. Надо дать попробовать. А вдруг у нас в семье растёт гений?

– Это в какой же книге написано, что мы должны потратить деньги на предмет, который будет валяться без дела? – спросила мама.

– Вот в этой, – показал папа тонкую книжечку, которую читал всю последнюю неделю. – «Детская психология для родителей». Это нам на родительском собрании раздали, между прочим. Ты же не была, поэтому не знаешь.

– Очень правильная книга, – сказал я. – Светлана Алексеевна плохую книгу не раздала бы.

И мы поехали покупать гитару.

– Только обещай нам, – сказала мама, – что ты пойдёшь в музыкальную школу и будешь заниматься с учителем.

– Ладно, ладно, – сказал я, с трепетом прижимая к себе жёлтый деревянный бок гитары.

– И теперь всё своё свободное время ты будешь тратить на уроки гитары и музыкальные домашние задания, – сказал папа. – Никаких компьютеров и телевизоров. Понял?

– Понял, понял, – сказал я.

Я сейчас что угодно мог пообещать. Мне купили гитару! Я научусь играть! Я выступлю на новогоднем концерте!

Меня записали в музыкальную школу к учителю гитары. А он, вместо того чтобы учить меня играть красивую музыку, стал показывать мне, как правильно сидеть и держать гитару. Потом он рассказывал, как называются части гитары. Я всё это записывал в тетрадь и учил. Потом мы перешли к нотам. Потом стали заучивать, где какая нота располагается на грифе гитары. Прошло две недели, а я даже не начал учиться играть.

– А куда нам торопиться? – говорил мой учитель. – Запомни, Дима, музыка не терпит суеты. И случайных людей.

Через месяц он показал мне, как играть «В траве сидел кузнечик». Я учил «Кузнечика» очень долго, всё никак не мог запомнить, где какие струны надо зажимать. Но потом всё же запомнил и гордо сыграл папе с мамой. Они долго мне хлопали.

– Вот видишь, – сказал папа маме. – А ты не верила, что наш Дима упорный и целеустремлённый.

Они радовались, а мне было совсем не радостно. У меня болели пальцы от тугих струн, а голова гудела от непонятных нот. Я хотел играть в компьютер, хотел гулять с Костиком и другими ребятами. А вместо этого должен был сидеть на уроке в обнимку с гитарой и разучивать всякие дурацкие аккорды и гаммы. Мне уже совершенно не хотелось выступать на сцене. Да и с чем выступать? Внимание, музыкальный номер! Дмитрий Василькин играет на гитаре «В траве сидел кузнечик»! Да весь зал умрёт от смеха, и Комарова – самая первая.

Как-то на перемене я увидел того самого четвероклассника-гитариста и подошёл к нему.

– Ты сколько времени на гитаре учился играть? – спросил я.

– Я и сейчас учусь, – сказал он. – Я только через два года музыкальную школу окончу.

– А когда же ты начал учиться?

– Ещё в детском саду. В шесть лет.

Тут мне стало совсем тоскливо. Это сколько же мне ещё терпеть? Целых шесть лет пройдёт, пока я научусь! Столько лет мучиться, чтобы в девятом классе сыграть на гитаре? Проще пойти и дёрнуть Комарову за косу, чтобы больше не издевалась.

Нет, всё, хватит! Лучше буду жить как раньше. Гулять с ребятами, смотреть мультики и играть в компьютер.

И я забросил гитару. Она лежала теперь на шкафу, и мама во время уборки смахивала с неё пыль влажной тряпкой. А я зажил нормальной жизнью, в которой не было никаких нот и никаких аккордов с гаммами. Наверное, я всё-таки был тем случайным человеком, которых музыка не терпит.

– А что делают с ребёнком, который не сдержал своего обещания и обманул родителей? – спросила мама у папы во время очередной уборки. – В твоей умной книжке это не написано?

– Нет, – сказал папа. – Но зато там написано, что в любой, даже самой неприятной ситуации можно найти что-то хорошее. И порадоваться этому.

– Вот как? – удивилась мама. – И что же хорошего в нашей ситуации?

– То, что Дима не захотел рояль, – сказал папа. – Мы как-никак на пятом этаже живём.

И он весело захохотал. Мама пыталась нахмурить брови, но не выдержала и тоже рассмеялась.

А гитару мы отдали моему двоюродному брату, которого только ещё собирались записать в музыкальную школу. Пусть теперь он мучается.

Тройка в четверти

На классном часе Светлана Алексеевна раздала нам дневники с оценками за четверть. Я раскрыл свой на последней странице и остолбенел. Потому что увидел тройку. Одну-единственную. По русскому языку.

Я поднял руку.

– Светлана Алексеевна!

– Да, Василькин?

– У меня по русскому тройка!

– Я знаю, – спокойно ответила Светлана Алексеевна. – Я же её сама тебе поставила.

– Но почему?! – воскликнул я.

– Как почему? Потому что ты её заслужил. Ты несерьёзно занимался в этой четверти, отвечал плохо, правила вообще перестал учить. Помнишь, сколько раз я просила тебя взяться за ум?

– Но вы же сказали, что у меня спорная оценка, между тройкой и четвёркой!

– Ну, вот тройка и переспорила. Ты за последнее правило получил три, а за контрольный диктант – три с минусом. Что ж ты теперь обижаешься? Раньше надо было думать.

Я сел на место и уставился на свои оценки за четверть. Ровная колонка четвёрок и пятёрок. Четвёрок, конечно, больше, чем пятёрок, но всё равно они приятно смотрятся. А эта противная тройка затесалась сюда и всё портит. Стоит такая безобразная среди нормальных оценок, словно червивая дырка в красивом яблоке. Жуть!

Конечно, я и раньше получал тройки и даже двойки в дневник и журнал. Но никогда в четверти у меня не выходила тройка. Как, оказывается, это обидно и неприятно!

Что теперь скажет мама? Она ведь была отличницей аж до девятого класса! А папа – до шестого.

– Мы с папой учились очень хорошо, – всегда повторяла мама. – А ты наш сын и должен учиться ещё лучше. Потому что дети должны быть умнее своих родителей.

А у меня не получалось быть умнее. У меня всегда были четвёрки: и за четверть, и за год. Особенно мне русский язык не давался. Вроде бы выучу правило, а всё равно ошибки делаю в диктанте, и именно на это правило. Да и по другим предметам тоже бывали трудности.

Я уже смирился, что мне даже до папиных успехов не дотянуться, а про маму и говорить нечего. Никогда мне не стать отличником и не порадовать их. Но раньше у меня были хотя бы четвёрки. А теперь эта тройка в четверти! Что же получается, теперь я троечник?!

Домой мне идти не хотелось, потому что мама ещё не ушла на работу. Она обязательно спросила бы:

– Ну что, хорошист, ты у нас всё ещё хорошист?