История бывшего абитуриента

ГЛАВА 1

…Издавая характерный звук, по усыпанной некрупными камнями дороге по верху плоского холма двигался зеленый трехколесный мотоцикл. Он сидел за рулем, стараясь объезжать лежащие камни, но не всегда это получалось и тогда мотоцикл слегка потряхивало, что отдавалась резкой болью в голове. Негнущиеся резиновые сапоги на ногах затрудняли переключение скоростей, но в данный момент для него это не имело значения. Сидевший сзади него длинноволосый парень в светлой рубашке, которого он вначале принял за брата Валерыча, должно быть, обеими руками держался за толстую полукруглую резиновую ручку заднего сиденья. Жесткие тычки в правую часть поясницы говорили о том, что бандит так и не выпустил пистолет из руки. Он опасался, что при очередном подскоке мотоцикла кашлатый случайно нажмет на курок и выстрелит в него. Арсену было страшно, но еще страшнее ему казалось то, что эта поездка окажется напрасной.

Что им от него нужно, он уже не думал – все в его пробитой голове крутилось вокруг того, чтобы не сбиться с дороги, и чтобы эти животные были на месте.

Второй пассажир, несколько минут назад чуть не задушивший его в доме, зашевелился сбоку в коляске, устраиваясь удобнее, потом с трудом вытащил из нее правую ногу и каким-то образом поставил ее на подножку. Конечно, из-за своих габаритов он должен был испытывать неудобства в этом тесном для него прицепе.

Холм, по которому они ехали, имел относительно правильную форму и казалось, состоял из множества сомкнутых и приплющенных сверху длинных горок. Это было какое-то огромное фантастическое бледно-зеленое плато с многочисленными переплетающимися дорогами, спускающимися и поднимающимися с одной горки на другую. Было видно, что оно имеет искусственное происхождение, но со временем заросло жухлой травой и приобрело подобие естественно-природного места. Кое-где даже выросли деревья. Встречались и груды больших разломанных зернистых камней с красивыми вкраплениями синего, зеленого и коричневого цвета. Плато было сооружено из когда-то давно снятого экскаваторами верхнего слоя земли. Со временем это рукотворное сооружение приняло подобие невысоких одинаковой высоты гладких гор, в народе называемых «отвалами».

Под редкими чахлыми деревцами или между камнями встречались следы костров, белые разбросанные кости и битые бутылки. Он уже знал, что все это безобразие было оставлено местной поселковой молодежью, в основном подростками, утаскивающими сюда, подальше от людских глаз, выкраденных собак и устраивающих тайные оргии, где основными блюдами были шашлыки, кэчжан, кя-дя, хе и прочее подобное с явно не русскими названиями. Воровство дворовых псов с некоторых времен стало бедствием для местного населения. Как оказалось, даже самый свирепый волкодав мог быть утащен со двора этими кандидатами в преступники. Однако, по понятным причинам, пропадали в большинстве случаев молодые и упитанные друзья человека.

Объяснялось все просто – в республике проживало достаточно много потомков переселенных с Дальнего Востока в 1937 году корейцев, в рационе которых присутствовало мясо этих бедных животных. Конечно, это не могло долго оставаться в секрете и не выйти за пределы круга добровольно-принудительно приехавших переселенцев. Разве могли местные друзья прижившихся в этой местности корейцев оставить столь экзотические блюда без внимания? Особенно в молодежной среде. Ну а в мутные девяностые годы это стало чуть ли не культовым ритуалом у подростков. Тем более, что для организации этой оргии почти не нужны были деньги, которых у молодежи никогда не было в достатке.

Он вез их в сторону свалки отходов какого-то скотобойного предприятия. В том месте, как он знал на собственном опыте, наверняка никого не было, кроме своры одичавших собак. Люди нормальные там, да и вообще в отвалах, без особой нужды не появлялись. Только изредка ночью приезжала машина и втихушку сбрасывала что-то с этой бойни – это он узнал от соседа, когда рассказал ему про последнюю встречу с псами. Два раз он попадал туда, когда обкатывал свой мотоцикл после мелкого самостоятельного ремонта. И оба раз эта свора внезапно выскакивала откуда-то и дико лая и рыча, кидалась на мотоцикл. Первый раз он решил, что это просто бродячие псы, бегающие в поисках еды. Когда второй раз он, запутавшийся в однообразных пересекающихся каменистых дорогах, опять заехал туда, они его чуть не загрызли. Повезло, что псы поздно выскочили на быстро едущий мотоцикл и потому набросились только со стороны коляски и не смогли достать его. После этого он понял, что это их дом и туда не стоит соваться.

Подъезжая к этому злополучному месту, куда ни при каких других обстоятельствах не поехал бы добровольно, он резко крутанул и отпустил мокрую от пота ручку газа. Урал, до этого ехавший не спеша и ровно, взревел и сделал прыжок. Как никогда, он хотел, чтобы на него, на них, напали эти звери. Если их сегодня нет на месте – то все, ему конец…

Так же неожиданно, как и в прошлые разы, из тени камней с лаем выскочила свора и, полукольцом охватив продолжающий ехать мотоцикл, бешено запрыгала сбоку и сзади. Казалось, их стало еще больше. Однозначно, что с прошлого лета они прибавили в весе и размерах. Он это ожидал и морально был готов к этой встрече, но его недобрые пассажиры – нет. Усилием воли он сдерживал правую руку, так и норовившую добавить скорости и оторваться от стаи.

Псы, страшно рыча и лая, норовили на бегу схватить незваных гостей за ноги. Те, которым не хватило места сбоку, царапая когтями краску и запасное колесо, пытались вскочить на коляску. Рыжий зверь с порванным ухом норовил вцепиться в левую ногу Арсена, но его уже тупые желтые клыки только скользили по толстой резине болотных сапог. Сидящий сзади бандит заорал матом и выстрелил в упор в морду пса, вцепившегося в его левую ногу. Грохот пистолета, визг и вой ошеломили седоков. «Валеркин брат» продолжал пальбу. Второй, смуглый здоровяк, сидевший в коляске, тоже что-то кричал и пытался отбиться руками и вытащенной ранее из коляски ногой.

«Повезло, повезло, повезло! Ну, давай, давай, давай!» – кричал он про себя и высматривал знакомое место. Еще секунды две-три он тянул за мотоциклом всю свору, потом резко тормознул на самом крае обрыва, под острым углом к его кромке. Он знал, что в этом месте, сразу слева от дороги, был очень крутой склон, спускающийся к реке, отделяющей в этом месте отвалы от небольшой пустоши перед поселком. Последний раз, убегая от этих собак, он чуть не свалился туда вместе со своим мотоциклом.

Рыжая псина, не ожидавшая такой подставы, беззвучно улетела вниз. Вслед за ним с воем покатился еще один зазевавшийся зверь. Опешившие собаки на какое-то мгновение остановили свою атаку. Не глядя, с полразворота, он ударил левым локтем сидевшего позади него длинноволосого куда-то по голове и выскочил из седла, оставив застрявший правый сапог между мотоциклом и коляской. Отпрыгивая от заглохшего железного друга, он краем глаза отметил, что «Валеркин брат» завалился назад и на него вновь бросились остервеневшие животные.

Он летел туда, вниз, ногами вперед, потом упал на спину и локти и, поднимая пыль, заскользил по мелким камешкам на заднице, потом умудрился вскочить на ноги, запрыгал большими скачками и свалился в воду. Холодная, с очень быстрым течением неглубокая горная речка сразу потащила его. Сзади слышались выстрелы, крики людей и визг псов.

Из воды он выскочил метров через сто, уже без второго сапога, сорвал с головы больше ненужный мотошлем и швырнул его в поток. Обернувшись, он не увидел погони и бегом помчался в сторону своего дома. По дороге он машинально сорвал знакомый с детства лист подорожника, обильно росшего на поляне, и приложил к месту удара на голове. Узкими, известными только местным жителям, переулочками он быстро двигался к родному жилищу, пытаясь на ходу осознать произошедшее.

Распахнутые настежь ворота еще раз подтвердили реальность происходящего. «Почему я? Что это было? С кем они меня спутали? Может им нужен был Жорик? – так его уже убили… Об этом весь город знает…» – с этим сумбуром в голове он забежал в дом, свой родной дом, который сейчас показался ему враждебным. Внезапно он подумал, что кто-то еще может ждать его там, но было уже поздно.

Он быстро сорвал с вешалки свою старую светлую ветровку, не глядя, привычным движением левой руки нащупал и взял бумажник, всегда лежащий на самой верхней полочке гардероба. Еще когда его дети были малышками и хватали своими маленькими ручками подряд все, до чего могли дотянуться, он определил для него это место. Несколько секунд он метался по дому в поисках своего складного ножика, видимо, подсознательно надеясь вооружиться, и не найдя его, рванул к выходу. Уже в дверях спохватился, развернулся и, лихорадочно прыгая по переменке на ногах, стал натягивать кроссовки на грязные босые ступни.

Никого из тех бандитов, да и вообще никого не было на улице. Быстро отряхнув руками почти просохшую от жары одежду и машинально отметив, что ничего не порвал, а только ободрал локти, он ускоренным шагом двинулся в сторону дороги. Что станет с его любимым мотоциклом – он особо и не думал. Только промелькнула мысль, что если его там и бросят те бандиты – то найдут или местные пацаны или ночные водилы со скотобойни. В этом случае технику просто упрут, разберут на запчасти или вообще целиком продадут в отдаленный кишлак. Это для него сейчас не имело никакого значения. В первую очередь ему нужно было где-то укрыться и привести разбитую голову, мысли и душу в порядок. Все это произошло так быстро, неожиданно и дико. Что это вообще было?

На ходу он пытался найти какой-нибудь ответ, но кроме того, что это были грабители, надеющиеся отобрать у него деньги от продажи дома, ничего не приходило в голову. Да и какие деньги, если дом еще не продан? Потом он вспомнил, что они говорили про завод и мешки, но никак не мог связать это с собственной персоной. Перед глазами всплыла страшная окровавленная каска мертвого механика. Но он-то причем?

Выйдя из переулка, он увидел только-только отъезжающий от громоздкой серой бетонной остановки автобус. Свистнув и ускорив до бега и без того быструю ходьбу, он догнал страшно чадящее чудо техники. Это был известный всем ЛАЗ – детище украинских автостроителей. Эти автобусы все еще колесили по всему бывшему СССР. Хорошие в холодную зиму, они были подобны включенной духовке летом, особенно в южную жару. А на задних местах, где находился двигатель, было настоящее адово пекло с запахом горелой резины.

Водитель остановившегося на его свист автобуса – он же и кассир и контролер – привычно взял у него деньги и не глядя, кинул их в стоящую на панели прикрученную шурупами круглую металлическую коробочку от конфет. Он знал это точно – потому что такая коробочка была в его новогоднем подарке для детей. Людей в салоне было немного – равнодушные ко всему от жары, они не интересовались другими пассажирами и, видимо, только мечтали поскорее добраться до своей остановки. Да и невольное купание в реке смыло привлекшие бы к нему внимание потеки крови на его голове и шее.

Как только эта душегубка возобновила свое движение к городу, он начал лихорадочно строить план своих дальнейших действий. Кроме прочих мыслей, в голове всплывали кадры из виденных кинофильмов, где в подобных ситуациях организаторы поисков беглого человека в первую очередь блокируют вокзалы, автостанции, аэропорты. Также пришло понимание, что его теперь могут искать не только бандиты, но и полиция. У него уже давно не было никаких сомнений, что эти две по сущности антагонистические организации являются подклассами одного рода.

Автобус ехал по всем правилам того времени – не спеша, подбирая на дороге машущих руками одних и останавливаясь за дополнительную плату по просьбе других. Впрочем, такая езда всегда была в традициях настоящих азиатских стран. Он уже немного успокоился, когда автобус миновал центр города и двинулся по окраинам, среди недавних новостроек. На нужной остановке он быстро выскочил и, используя опять-таки прочитанное в детективах и виденное по телевизору, в коммерческом ларьке, в простонародье, называемом комком, купил легкую летнюю кепку, дешевые пластиковые черные очки, также прихватил пару бутылок воды. Он подумал, что сейчас ему нужно экономить деньги, но это были просто необходимые траты. Не раз, смотря очередной фильм про криминал, он обращал внимание на то, что скрывающийся от розыска человек ходит все в той же одежде, с той же прической, и думал – ну не придурок ли, не может что ли хоть немного внешность свою изменить?

Было только одно место, где его бы приняли в любой ситуации. Никто не знал про эту квартиру. Брат, братан. Уже скоро год как живущий в том же городе, под чужой фамилией и новым обликом. Чем он занимался, на что жил в данное время – он не знал – знал только, где находится его квартира, был один раз в ней, но брат велел ему больше к нему не приходить и вообще вычеркнуть временно его из своей жизни.

Это было следствием какого-то мутного дела, в которое брата в его родном городе втянул его бывший тренер. Многие спортсмены после развала Союза остались без привычной работы, оплачиваемой за счет государственного бюджета, и перебивались какими-то сомнительными подработками. Некоторых обеспечивали работой их бывшие воспитанники, которые, благодаря полученным навыкам в единоборствах, выбились в люди. В люди – это, конечно, кто как понимал… В данном случае братов тренер для решения своего вопроса попросил того поприсутствовать, как он сказал, в деловом разговоре. Уважение к прежнему наставнику крепко сидело в голове брата и об отказе даже не было мысли. Тот деловой разговор закончился рукопашной схваткой с использованием всего, что попадалось под руки. Может быть, этим все и ограничилось бы, но пришедшая милиция только добавила остервенения этой баталии. В ход пошло огнестрельное оружие…

Той давней ночью его разбудили быстро повторяющиеся короткие телефонные звонки междугородной, и уже международной, связи:

– Привет, братишка! Все вопросы и ответы потом. Срочно нужна мне хата, но, чтобы никто, кроме тебя, не знал об этом. И чтобы никто не знал, что хату нашел ты. К тебе могут прийти менты и искать меня. Ты меня давно не видел, понял? Все, пока! Я тебя сам найду завтра-послезавтра.

И вот теперь он сам дожидался его, сидя у подъезда дома. Брат был на два года старше его, но после тридцати эта разница была малозаметна. Да и вообще они были схожи и лицами, и фигурой. Конечно, без одежды разница в мускулатуре спортсмена и почти кабинетного работника заметно отличалась. И волосы – брат рано поседел, в мать пошел волосами. Сам то он был темноволосый. Брат – конченный спортсмен – пытался еще в юности и его притянуть к спорту, хотя бы подтянуть физику и дать минимум навыков, чтоб шпана уличная не цепляла. Кое-что он освоил от его уроков, так, на уровне любителя, но это было уже кое-что и он этим про себя гордился и в прошлом использовал в случающихся уличных баталиях.

«Нет ничего хуже, чем догонять и ждать» – он уже несколько раз повторил про себя назойливо крутившуюся в голове поговорку. Насчет последнего, особенно после всего свалившегося сегодня на него, он был согласен на тысячу процентов. Он отгонял от себя мысль, что брат может вовсе не прийти – последний раз тот звонил ему на работу месяц назад и где он был сейчас, ему было неизвестно.

Время тянулось невыносимо медленно. Мысли о произошедшем продолжали беспрерывно крутиться в его голове. Чтобы как-то отвлечься от них, он считал количество штакетин на низких оградках украшенных цветами палисадников, потом сортировал по внешности проходящих женщин, где критерием было «нравится – не нравится», потом, не вставая, в качестве физкультуры начал незаметно напрягать и ослаблять мышцы бедер и ягодиц. Но и это не сильно помогало – недавно пережитый им страх вернулся и не уходил. Он сделал более двухсот этих смешных упражнений, когда его отвлекла и сбила со счета проходящая мимо шумная группа школьников – наверное, это были выпускники: темноволосые смуглые мальчики в белых рубашках с короткими рукавами, девочки в белых фартуках на синей форме.

Он повернул голову, одновременно пытаясь рассмотреть эту молодежь, а также восстановить свой счет. «Да им же скоро поступать в институты…» – наконец, дошло до него. Он прекратил свою сидячую тренировку и стал прислушиваться к их разговорам. Среди темных проплывающих мимо него голов медным цветом резко выделялась взбитая прическа девочки, о чем-то говорившей с рослым мальчиком. Она держалась одной рукой за плечо этого потенциального студента, но шла энергичной и уверенной походкой, выдающей сильный характер. Он не мог видеть ее лица, повернутого к мальчику, и только слышал необычного тембра приятный девичий голос:

– … почему ты боишься туда поступать? Ну конечно, Москва есть Москва, но проходят же наши. В прошлом году вон Азизы брат поступил в баумановское. Я лично буду пробовать. Да хоть одна поеду!

Продолжая свои разговоры, ученики прошли мимо него и свернули куда-то во дворы. Но эти медные волосы, стройная фигура, своеобразный низкий голос и услышанная им часть сказанного ею напомнили ему о давно прошедших его школьных годах в городе детства, и он, чтобы хоть ненадолго забыть настоящее, стал усиленно извлекать из памяти это свое прошлое.

… Город Каменный, год 1979. В третьей четверти десятого класса все начали уже более серьезно говорить о поступлении в институты. У него не было конкретного выбора, хотел просто уехать в столицу, ну, возможно, изучать какую-нибудь металлургию – папа-то был довольно известный в этой области человек. Большинство одноклассников планировало поступать в институты, открывавшие им дорогу в профессии, полученные их родителями. Дети начальников в строительных организациях – Женька и Болат – хотели остаться в родном городе и поступать в местный строительно-дорожный институт, который молодежь называла по-своему коротко Стрдр. Юрка и Андрей – чьи отцы были военными – в военные училища. Он почему-то пренебрегал вузами родного города или это было просто желанием покинуть его. Его самого настолько не интересовало его будущее в плане где учиться, кем работать, что он даже не знал, что есть такой город Томск – своего рода Мекка для студентов.

Самый головастый в их компании, Коля, был конкретно нацелен в Сибирь, в этот самый студенческий город – у него там в свое время отучился двоюродный брат, была близкая родня. Коля даже слетал туда во время зимних каникул на разведку. Разговоры в их компании по поводу дальнейшей учебы были примерно такие:

– Я лично в Томск, у меня там братан, правда двоюродный, в политехническом институте отучился. Сейчас уже хорошие бабки рубит в каком-то НИИ. Да я же зимой там был. Нормальный город, почти как наш по размерам. Даже троллейбусы есть.

– Че там делать, Никола? Медведи там по улице ходят, Сибирь, глухомань! Слышал анекдот про глухомань? Ха-ха! – и Юрка изобразил обхватившего дерево мужика с плачущим лицом.

– Да ну нах…, я тут останусь, пойду для старта в Стрдр, а там разберемся. Перейду потом в торговлю, пахан поможет устроиться, – это уже сказал Марат, которому, как всем им казалось, золотое будущее было уже обеспечено. – Андрюха, а ты, конечно, по военной папиной тропе? Вместе с Юрайхипом станете дубами, как наш военрук?

– Конечна! Равнясь, смирна-а! По порядку номеров рассчитась! Но в школу военруком ни за что. Чтоб такие уроды, как ты, мозги мне е…? Да ни за что! А вот сам солдат буду гонять. По мне – хоть бревна катать, лишь бы лежа!

– Че, Арс, не передумал в Алма-Ату? Ты же самый умный, хоть не еврей, ха-ха! Че затух? – очередь отчитаться дошла и до него.

– Да, конечно, умный. Регинка решила тоже в этот хренов Томск. Откуда он взялся?! Это ты, полудурок! – Арсен дал легкий подзатыльник Николаю. – Туда еще и Ленка Ушакова. А Никола впереди них, как Сусанин в гареме. Я что-то думаю теперь, может, мне тоже туда двинуть…

– Ты че? Долбанулся? Да западло! Больше всех над Николой стебался и теперь решил сам туда? Ну ты клоун… Из-за нее что ли?

– А ты как думаешь? Конечно. Там же без меня будет куча желающих ее закадрить. Со всего Союза пацаны понаедут. Заодно посмотрю, что такое Сибирь. Да и от родаков оторвемся. Представляю, как ее пахан взбесится, если и я туда нарисуюсь!

Эти его колебания в выборе ВУЗа объяснялись просто – в начале этого учебного года у него появилась подруга, с которой у них была настоящая, как в кино, любовь, и которая теперь тоже собралась в этот сибирский городок. Золотоволосая высокая красивая девушка с иностранным именем Регина, не обделенная острым умом и отличными пропорциями.

Вообще-то он знал ее уже давно, но до прошлого года не обращал на нее внимания, как и многие его товарищи. До десятого класса Регина была обычной девчонкой с косичками, очень серьезно относящейся к учебе и общающейся с себе подобными подружками, на которых мальчишки смотрели как-то даже свысока или вовсе не замечали. Она училась в параллельном классе и только в прошлом году ее перевели в их десятый «Б».

Эта любовь – по началу он даже не понял, что это она – пришла к нему внезапно, странно и довольно нелепо. Поводом или причиной этого стал рассказ парня, какого-то дальнего родственника по материнской линии, жившего в другом городе и привезшего свою мать на обследование в их Каменный. Это было обычным явлением у его народа – без предупреждения, как само собой разумеющееся, остановиться на несколько дней у любой дальности родственников, и ему невольно пришлось общаться с ним. Родственник оказался видавшим виды и закаленным в своем шахтерском городке парнем, к тому же на два года старше его. Конечно, Арсену пришлось изо всех сил стараться, чтобы показать ему, что он тоже не маменькин сынок.

Тот весенний день был светлым и теплым, ярко-зеленые листочки придавали городу ощущение праздника и чистоты, уже чувствовалось близкое лето, которое в их суровом крае обычно начиналось ближе к середине июня. Они отирались вдвоем возле магазина, в надежде достать недостающие на вино копейки, когда его новоявленный «какойтоюродный» брат, увидев шедшего навстречу взрослого мужчину, поздоровался с ним, поговорил о чем-то и получил от него несколько монет. Вернувшись, он хохотнул и показал их Арсену, а потом пояснил, что знает этого мужика и его дочь, Регину – они когда-то жили по соседству. И назвал ее фамилию – девчонки из соседнего класса, живущую в не их, пацанском, а каком-то другом, параллельном, мире, населенном в том числе и такими серыми мышками. Только она была не серой, а рыжей – из-за цвета волос.

Чуть позже, сидя за кустами на берегу речки и глотая из горла довольно противный на вкус портвейн, он рассказал Арсену несколько лет назад произошедшую с ней историю, которую он в свою очередь тоже услышал от кого-то. Его рассказ о случившейся с ней бедой был пошлым, и конечно, перемежался непристойными словами и жестами. Может быть он был и вообще придуманным, что нередко случалось в подростковых разговорах на темы отношений мужского и женского пола, но почему-то очень сильно зацепил Арсена. До этого он даже не думал о том, что подобные истории могут случаться и с ними – обычными скромными девчонками, таскающими то тяжелые портфели, то музыкальные инструменты и не участвующими в их уличной жизни.

Это необъяснимо, но при встрече с ней в школе на другой день он увидел ее в другом свете. О чем бы теперь он не думал, все в конце концов сводилось к ней. Никто не знал об этом, даже друзья, с которыми они обычно обсуждали все планы и происшествия, включая сомнительные и зачастую фантастические подробности общения с девчонками. Она словно приворожила его.

Вскоре пришло лето и с ним вместе каникулы – последние школьные каникулы, которые он провел довольно насыщенно: побывал в двух зонах отдыха – один раз с родителями и старшим братом, второй – с друзьями и подругами. А в начале августа один уехал на турбазу, откуда с группой полупрофессионалов ушел в десятидневный поход по горной местности.

В сентябре, когда школа вновь собрала своих воспитанников, в глаза бросились перемены, произошедшие с некоторыми из них за лето. Уже тогда слово «акселерат» было популярным. Пара-тройка мелких пацанов за лето вытянули до среднего и выше роста и пополнили ряды этих акселератов. Один из тех, внезапно выросших, ранее бывший бессловесным исполнителем приказов членов какой-либо группировки, стал огрызаться и даже дал отпор ранее гонявшим его парням. Некоторые были приняты в существовавшие дворовые шайки, другие создали какие-то свои сообщества. Но что стало с девчонками… А может, сами парни стали уже по-другому смотреть на них. Бывшие «плоскодонки», как за глаза называли некоторых из них, стали прекрасными яхтами с надутыми парусами и чудесными кормами! За теми, кому раньше кричали вслед, что к их юбкам сзади прилипли две спички, теперь следили восхищенно-удивленно-вожделенные глаза.

Ну а рыжая мышка превратилась в принцессу из мультфильма «Бременские музыканты». Ну конечно, не совсем такую мультяшную. Золотистые взбитые волосы, прямая челка, стройный стан и дерзкий взгляд. Чуть-чуть припухлые веки и легкий прищур серых глаз, ранее делавшие ее внешность странноватой, теперь придавали ее лицу особую привлекательность. Где и как она провела это лето?

Теперь, вспоминая то давнее чудесное перерождение Регины, он мельком отметил, что так и не задал ей этот вопрос и тот, скользкий, и вновь переключился на то счастливое время.

Первый же учебный день показал, что его страсть никуда не исчезла. Увидев ее, обновленную и яркую, он понял, что это серьезно и отделаться от этого чувства просто так не получится.

Как иногда бывает, ему помог случай. На одном из школьных вечеров, каком-то праздновании в рамках их класса при отсутствии классного учителя, Марат, дурачась, чуть ли не силой свел его и Регину друг к другу и объявил, что они должны пожениться и сегодня будто бы их свадьба. Фортуна в облике здоровенного разгильдяя Марата появилась неожиданно и крутанула свое колесо в нужном направлении.

Конечно, тему свадьбы все с оптимизмом подхватили и ему пришлось с некоторым смущением и несказанной внутренней радостью исполнять эту роль. Она же приняла это как должное и веселилась наравне со всеми. Этот школьный вечер с изображением новоявленной семейной пары ничем не отличался от других подобных вечеров для его участников, кроме него. Был полумрак школьного коридора, магнитофон и танго с шейком.

Арсен несколько раз произнес про себя мало кому известное из ныне его окружающих слово «шейк» и даже хмыкнул вслух. Действительно, в то время любой медленный танец у них в городе назывался танго, а быстрый – шейк. Танго – это когда обе его руки держат ее за талию, а она кладет свои кисти на его плечи. И медленное равномерное покачивание в такт музыке. В основном, на «пионерском» расстоянии. Ну а шейк… словами трудно описать, но это достаточно динамичные движения, пришедшее, естественно, из капиталистического мира и неодобряемые родителями и советской властью. Возможно, название танца было связано с популярной в начале семидесятых годов песней, в которой знаменитый Полад Бюль-Бюль оглы неоднократно повторял это слово – шейк.

«Жил в гора-а-ах целый век челове-е-ек,

С бородо-о-ой и по имени Шейк…»

Была и другая песня с этим иностранным словом, но уже не на пластинке и непонятного происхождения:

«В Америке, в Америке, шейк долбают в истерике!».

Вспоминая себя учеником, он подумал, что жизнь нынешних школьников гораздо правильнее пройденной его поколением. В те годы уличные мальчишки, да и вообще большинство подрастающего поколения, рано взрослели. Уже в шестом-седьмом классе многие знали отвратительный вкус дешевого вина и его действие на человека. Курить учились все. Знали, правда, теоретически и пошло, откуда появляются дети и сам процесс. Были и девчонки, которым была интересна их мальчишеская компания и они нет-нет да и заглядывали в их сизый от дыма сигарет подвал с теннисным столом и промятым грязным диваном.

Арсен улыбнулся, вспоминая свои первые контакты с противоположным полом. До Регины у него были кратковременные подруги, с которыми он ходил неделю или месяц. Это были какие-то странно появлявшиеся девчонки. В седьмом классе была очень маленькая беленькая девочка с большими голубыми глазами. Откуда она появилась и как они расстались, он уже не смог вспомнить. В памяти осталась только снежная зима и ее белая шубка. Она была примечательна еще и тем, что первый более-менее правдоподобный поцелуй с девчонкой был с ней. Он подумал, что их наверняка свел тот же Марат, главный донжуан и заводила их компании. Потом перед его глазами возникла здоровенная, выше его ростом, деваха с другой школы, в коричневом пальто. Отчего-то его дружбы с девчонками были зимой и ему хорошо запоминалась их верхняя одежда. Имя ее он не смог точно вспомнить, вроде Валя, но историю ее появления – да. Было это, как он быстро в уме подсчитал, в восьмом классе. В их школе появилась новенькая – черноволосая симпатичная девушка с какой-то видимой свободой в поведении. У нее были до плеч обрезанные волосы, чуть широковатые скулы, прямой нос, яркие красные губы и немного близко сидящие чуть сумасшедшие черные глаза – все это и придавало ее облику какую-то экзотику. Звали ее Наташа. Своим видом и поведением она быстро привлекла внимание Марата, о дружбе с которым наверняка мечтали очень и очень многие девчонки. Через «своих» девчат ей был послан сигнал, что Мара хотел бы с ней задружить и предлагает встречу. Ответ на встречу был скорый и положительный. На всякий случай Марат прихватил с собой его и Женьку – а вдруг это провокация. Толком-то они еще не знали, кто может стоять за ней – вдруг у нее есть какой-нибудь дикий старший брат или бывший или действующий нервный чувак.

На этом слове Арсен опять несколько отвлекся от основной темы, потому что ныне так могли назвать вообще любого парня или взрослого мужика, о котором говорили за глаза. А на языке тех времен «чувак» означало парня девушки, о котором говорили: «он ее чувак» или «она шла с чуваком». Короче, чувак и чувиха – это дружащая и вместе ходящая пара, можно сказать, влюбленные.

Закончив свои внутренние дебаты, он вернулся к истории с Наташей. Видимо, у девушки тоже были свои опасения, потому что с ней на встрече тоже были две девчонки. Лиля – такая же относительно новенькая и прямо-таки большая Валя, малознакомая им девушка с другой школы. Марат отошел с Наташей для переговоров, остальные стояли вместе, но беседа между ними была пассивной, так как они практически ранее не общались. Парни курили, девушки, как часто бывает, о чем-то хихикали. Итог разговора оказался не совсем обычным: Наташа сказала Марату, что ей больше нравится Женька и она хотела бы дружить с ним. Марату же она в качестве компенсации предложила свою подругу Лилю – круглолицую, синеглазую, похожую на дешевую куклу, быстро-быстро разговаривающую и как раз интересующуюся им. Женька, рослый смуглый красавец с золотым зубом во рту, не ожидавший такого поворота, но быстро ориентирующийся в разных ситуациях, сразу бросил сигарету и с радостью подхватил под руку внезапно доставшуюся ему знойную красавицу. Почему согласился Марат – ему было не понятно и тогда, и сейчас, по прошествии многих лет. Марат, очень плохо закончивший свой жизненный путь, в те годы был сильным, остроумным и неглупым парнем, про которых говорят – его голыми руками не возьмешь! Возможно, все же тогда он был захвачен врасплох этим совершенно неожиданным предложением, что не смог сразу отказаться. Короче, Мара, как его звали друзья, двинулся к Лиле. Остались не у дел двое – он и большая девушка с широким лицом в коричневом пальто. Распределение дальше пошло уже по остаточному принципу. Две новоявленные пары в четыре голоса стали убеждать его, что Валя как раз подходит ему. Та была не против, и ему пришлось покорно взял ее под руки, даже толком и не осознав произошедшего. Позже, дурачась и толкаясь, он почувствовал, что и силы в этой девушке было немало. К его радости, скоро его товарищи в очередной раз перессорились со своими подругами, и вся девичья троица ушла из их компании…

Соответственно сыгранной роли и нормальным понятиям, после окончания празднования он должен был проводить ее до дома. Она не возражала, когда он сделал ей такое предложение. Жила она почти на границе их Рощи, в каком-то островке меж двух недружественных городских условных районов, и пока они шли, произошло то, что, возможно, и послужило толчком к их настоящему сближению.

…Ночь была тихая, редкие автомобили освещали две фигуры, идущие рядом. Им было смешно смотреть, как их длинные тени от света фар проезжающих машин быстро укорачивались и исчезали. Он в основном отвечал на ее вопросы – обычные вопросы про прошедшее лето, его родителей, его увлечения. У нее была упругая походка и низкий, мягкий голос. Иногда она держалась за него, переходя с тротуара на тротуар через дорогу.

Проходя возле мелкой речки, спрятавшейся за ивняком, они услышали чьи-то голоса. Он знал, что в начале лета ребята с его района по ночам бреднями вытаскивали идущую на нерест местную рыбу с непонятным названием «сорожка». Днем это делать запрещала нелюбимая по уличной традиции милиция. Этой небольшой, с ладонь, рыбешкой, эти начинающие браконьеры забивали фляги и мешки. Что они с ней дальше делали, он не знал – это не было для него интересно. Может, солили и сушили на балконах, может, продавали или жарили дома…

Они не придавали значения слышавшимся за деревьями пьяным крикам до тех пор, пока из кустов, где-то позади них, не выбежала чья-то фигура и молча двинулась в их сторону. Слушая приближающийся топот ног, он понял, что надвигается неприятность и уклониться от нее вряд ли получится. Арсен не боялся драк, но сейчас его сильно напрягли две вещи: во-первых, он не знал, сколько там их человек, во-вторых, это были беспредельщики или обкуренные, раз решили зацепить парня с девушкой.

– Регина, если можешь – сними туфли и беги к дому… Я догоню! – быстро проговорил он, зная, что в таких случаях девушка в опасности, да и будет только помехой в драке.

– Арсен, бежим! Ты тоже! – она поспешно одной рукой снимала туфли, держась за него другой.

– Нет, Регина, беги сама! Так они нас обоих догонят! Со мной ничего не будет, только ты быстрее отсюда, – он развернул ее и слегка подтолкнул, одновременно осматриваясь, что можно взять в руки.

Она была уже метрах в шестидесяти от него, когда все также молча бежавший человек приблизился к нему.

– Пацан, помоги, один не справляюсь! – он тяжело дышал, руки, лицо и светлая рубашка были в крови. – Давай, выручай! Потом объясню! Ты же с Рощи?

Последние его слова остановили руку, чуть не метнувшую в голову говорящего подобранный кусок дорожного асфальта. Приглядевшись, он узнал одного из старших парней района, уже отслужившего в армии и живущего уже другой, рабочей жизнью. Чувствовалось, что он пил, но то ли протрезвел, то ли просто держался хорошо.

Выскочившие чуть позже его из кустов были более пьяны, что очень сыграло не в их пользу. Трое против двух – не так уж страшно. Но брошенный Арсеном асфальт и вообще уравнял силы. Несколько секунд слышались хлесткие удары и дикие вскрики. Нападавшие быстро поняли, что дальнейшее нападение приведет их к полному разгрому. Матерясь, они подхватили лежащего на земле после встречи с камнем своего собутыльника и потащились опять к речке. Догонять их и продолжать бой оборонявшиеся посчитали ненужным в данный момент.

– Браток, молодец, не сыканул… Тебя как зовут?

– Арсен. Мне надо идти – я тут с девчонкой шел. Я побежал!

– Все, спасибо, браток! Извини, что помешал… Потом встретимся…

Он знал, где она живет. Знал примерно, с ее слов – она сказала это, когда они еще шли вместе и смеялись над своими меняющими размеры тенями. Эти четыре пятиэтажки стояли особняком от других строений. Когда-то их построили для преподавателей недалеко стоявшего института, но среди этого ученого народа встречались и семьи совершенно не преподавательские, как ее. Может, строители этих домов, может, еще кто, имеющий к этому отношение. Ее отец, как он теперь знал, был водителем автокрана.

Он подумал, что она вряд ли успела добежать до дома за это время. Он перешел на легкий бег и всматривался вперед, когда внезапно услышал свое имя. Из открытой настежь двери подъезда ближайшего дома, освещенного светильником без плафона и голой лампочкой, выбежала тонкая фигурка. Она так и осталась босиком.

– Арс! – она назвала его имя так, как звали только его друзья. – Арс, тебя побили?

Она взяла его за плечи и стала осматривать его лицо. Она была так близко к нему, что он почувствовал ее дурманящий запах и увидел встревоженные серые глаза. При виде кровоточащей сечки на его брови она внезапно расплакалась.

Кто первый из них по-настоящему обнял другого, он так и не понял. Ему и раньше приходилось обнимать девчонок, да и сегодня, дурачась на школьном вечере, он не раз приобнимал ее – но это было совсем другое… Он почувствовал, что с этого момента все его окружающее и ценимое им – друзья, кино, футбол, рыбалка, сигареты и все-все прочее – уходит куда-то на задний план и остается только ОНА.

Почти весь остаток учебного года, где-то до мая, они не разлучались практически ни на один день. Друзья и прежние занятия никуда не делись, но были уже на втором месте. Поначалу он пытался соединить эти два мира – с ней и с друзьями – в один, но это не получилось. Ей были чужды всякого рода их дворовые понятия и развлечения. Несколько раз он приводил ее на вечеринки с обычными попойками с друзьями-подругами, но это ей сильно не понравилось. Тогда он и сделал свой выбор.

В мае встречи стали реже. Она стала будто бы взрослее, стала еще краше, и от этого он еще сильнее терял голову. Иногда она, глядя на него, становилась непривычно задумчивой. Его попытки узнать у нее причину этих перемен ни к чему не привели – она отшучивалась или ссылалась на то, что уже готовится к выпускным экзаменам. Еще ей не нравилось, что его не беспокоит его будущее – где продолжать учебу и кем стать по жизни.

Влюбленный и счастливый, он многого не замечал, в том числе и как пришел июнь – время сдачи выпускных экзаменов. При всей приверженности улице с ее не всегда положительными чертами, в школе он был в числе первых учеников. Сдача экзаменов прошла для него без особого напряжения, тем более что Регина иногда привлекала его к совместной подготовке к этому предстоящему событию. Конечно, пока родители честно отрабатывали свои восемь часов, на его пятом или ее третьем этаже они совмещали подготовку с тем, чем занимаются влюбленные – тем, что она позволяла ему делать с собой, однако под контролем, чтобы не была пересечена последняя черта.

…Последний день в школе. Во всем большом Союзе, в один день для всех, в том числе в их уже порядком надоевшей школе, проводился выпускной вечер. Все было чин чином – прически, одежда, цветы, улыбки. В пожарных ящиках с песком, кладовках уборщиц, сливных бачках унитазов и на улице прятались бутылки портвейна. В эти дни во всех школах жестко соблюдалось негласное табу на воровство изделий этого рода.

Как и делалось всегда на мероприятиях, парни вышли на перекур на улицу, к школьной ограде. Сшитые на заказ новые немнущиеся костюмы из материала с лавсаном подчеркивали стройность их уже почти сформировавшихся фигур. Сидя на низком решетчатом бетоне этого заборчика, они гоняли между собой бутылку вина. С этой точки хорошо просматривалась входная дверь школы. Хоть учителя, завучи и даже директор уже были как бы в прошедшем времени, некоторое уважение к ним еще оставалось в их душах. Пить внаглую из горла при них не хотелось, хотя в этот вечер это в принципе не запрещалось.

Разговор шел в основном по актуальной для данного времени теме – кто куда, хотя и перемежался всякими непристойностями и громким ржанием.

Когда двери школы в очередной раз распахнулись, на крыльце появилась девушка с золотыми волосами. В короткой черной юбке и светлой полупрозрачной блузке, высокая и яркая, она выделялась среди своих ровесниц. Она посмотрела в сторону сидящих на оградке парней и замахала им рукой.

– Арс, вон твоя рыжая тебя уже ищет. Бли-и-ин, Арс, неужели это она! Она в восьмом, помнишь, такая замухрышка была… – Марат, как обычно, был бесцеремонен. Он толкнул коленом Арсена, свистнул и тут же крикнул:

– Рыжая, тут мы, сейчас придем! – а потом запел: – «Он никуда не денется – влюбится и женится! Все равно он будет твой!»

… Вечер перешел в ночь, а затем и в утро. Школьный ансамбль давно окосел и разбрелся по своим друзьям и подругам, впервые неосмотрительно оставив свои инструменты на растерзание желающим попеть и поиграть в меру имеющихся способностей. Народ стал как-то уже лениво или устало собираться на традиционную встречу рассвета. Регина не была подвержена какой-либо романтике и предложила ему пройтись одним, без компании, что тоже устраивало его. Уже давно ему было ясно, что общественные коллективные мероприятия в разношерстной компании не для его натуры.

Они пошли в сторону набережной протекающей недалеко реки, и ему было приятно обнимать ее тонкие плечи и слышать любимый низкий голос. Навстречу им попадались другие парочки и целые отряды таких же выпускников, даже из других школ и районов. Это было единственное в году мирное утро с самыми доброжелательными молодыми людьми из разных районов города, машущими друг другу руками и кричавшими слова поздравлений.

Они шли по асфальтированной дороге набережной, когда его золотоволосая подруга внезапно остановилась и заглянула ему в глаза:

– Арсен, что дальше? Пойдем по домам отсыпаться? Так не хочу домой… Перестала любить выходные из-за родителей. Когда я дома, у нас с ними все разговоры про наши с тобой отношения. Позавчера вообще был скандал с криками и слезами. Ну почему мы разных с тобой национальностей? Неужели это так важно?

Напоминание о родителях на минуту сбило с него хорошее настроение:

– Да ну их всех! Мои тоже бубнили про это, но я им сказал, что все будет так, как хочу – я люблю тебя и буду с тобой. Они что, надеются, если мы разъедемся, то конец нашей дружбе? Не переживай – все у нас будет хорошо и даже очень!

– Да, я уверена, родители тоже это понимают, но все равно пытаются нас разлучить. Что только они про тебя не говорят! – заметив его изменившийся взгляд, она прикоснулась губами к его щеке и продолжила: – Арсенчик, скоро мы уедем из этого города. Все будет другое. Ты представляешь? Новые люди. Ты тоже наконец-то оторвешься от своих пацанов. Верность друзьям, ваши попойки и драки, Марат со своими подружками-проститутками… Тебе пора измениться.

– Да ладно, Регин! Нормальные все пацаны. А кто нас, можно сказать, познакомил? Мара. Подруг его ты всех знаешь, и неплохо, мне кажется, общаешься с ними. С чего это они вдруг стали проститутками? Давай, сменим тему.

Он быстро заводился, и она знала это:

– Давай! Ну так куда мы движемся, родной?

Он знал, что сегодня не будет ночевать дома – выпускной вечер просто не может закончиться банальным сном в домашней постели. В конце концов, всегда есть кто-то из друзей, готовых поддержать и действовать, тем более при сокровище, которое лежало у него в кармане брюк.

Он сделал руками нечто вроде пасса фокусника и вынул из кармана ключи на синей веревочке.

– Чуфара-муфара, анда-баранда! К брату на хату! Он на три дня на соревнование уехал, ключи у меня. Он хоть и беспробудный… – он специально протянул паузу и быстро закончил – спортсмен, но чистоту и порядок очень даже любит. Сказал, что это от него подарок мне в связи с окончанием школы.

Она ловко выхватила у него из рук ключи, крутанула веревочку вокруг пальца и долгим взглядом посмотрела на него:

– Ну что же – подарок так подарок. Пусть сегодня будет твой день подарков.

Он до сих пор четко помнил все события того утра. Это уже не волновало его, но вызывало немного печальное чувство невозвратимости прошлого и благодарности ей. Это было глубоко личное и хранилось в дальнем закутке памяти, куда он старался не заглядывать с тех пор, как женился на Дане.

У брата была небольшая чистая и даже уютная квартирка, каким-то чудом доставшаяся ему как молодому специалисту и перспективному спортсмену. На стенках кухни были наклеены плакаты с известными борцами – Иван Ярыгин, Александр Медведь, Тейлор в момент необычайно эффектного броска его немцем Дитрихом, Хаджимукан с лихо закрученными усами. Единственная комната со столом, диваном, стенкой с книгами, медалями и спортивными кубками. Кубки и медали – это личные достижения брата, за каждый из которых было пролито немало его спортивного пота. Гантели и гиря на полу тоже органично дополняли интерьер.

…Его переполняло чувство необычного счастья и радости, когда он, свежий и отдохнувший после бессонной ночи, стоя курил на балконе. Легкий ветерок приятно холодил голую грудь и разгонял в разные стороны сигаретный дым. Внизу привычно шумел город. Несколько раз он оборачивался и смотрел внутрь дома, на расправленный диван и спящую на нем Регину, на единственный в комнате стул, сегодня украшенный аккуратно висящей на нем женской одеждой. Она лежала на боку, подтянув одно колено к груди и вытянув вторую ногу вдоль дивана, почти до головы завернувшись в простыню. Тонкая ткань только подчеркивала стройность ее фигуры, четко выделяя плавный, но крутой переход от талии к бедрам. Ему пришла мысль, что она чем-то напоминает изящный и хрупкий кувшин, стоявший у них дома на серванте. И что в девчонках очень мало физической силы, и что он всегда будет оберегать и защищать ее.

Судя по тому, как чуть позже, уже на кухне, сидя на табуретке, он бессознательно щелчками гонял по столу пустую чашку, он думал о чем-то важном для него. Настолько он был поглощен своими мыслями, что не услышал, как она подошла сзади и обняла его. Через наброшенную простыню он спиной почувствовал тепло ее тела и упругую грудь. Не давая ему повернуть голову и встать, она прошептала ему в ухо своим чудесным голосом:

– Ты доволен моим подарком, мальчик-немальчик? Чиста ли моя совесть перед тобой?! Пошли скрывать следы преступления…

При воспоминании о сделанном его сердце ускоренно застучало в груди, но язык уже успел выкинуть наружу последние его мысли:

– Регина, я поеду с тобой…

– Ты о чем, Арсик? Пора уже уходить?

– Да нет! Я про Томск. Бог с ней, Алма-Атой, никуда она не денется. Поеду с тобой и всей вашей гоп-компанией.

– Арсик, не дури. С ума сошел? Ты что, из-за этого? – голос ее стал резким, она отпустила его, выпрямилась и кивнула головой в сторону комнаты. – Это было только сегодня, но не думай, что это будет постоянно! Не ломай свои планы – ты же хотел поступать в Алма-Ате. Мы же не расстаемся навсегда. Будем учиться в разных городах, на каникулах встречаться… Проверим чувства разлукой. Я же к осени приеду, и ты тоже. Потом на каникулах…

– Регина, я же люблю тебя! И без этого, что ты мне… Ну то, что было… там… – он уже встал и также кивнул в сторону комнаты.

Наконец-то принятое решение сняло с него маску задумчивости и вернуло его в обычно шутливое настроение:

– Я же без тебя могу прожить только два дня, а потом помру, как чудище в «Аленьком цветочке».

В подтверждение сказанного он рухнул на стул и, сложив на столе руки по- ученически, воткнулся в них головой:

– К черту Алма-Ату, все. Тема закрыта. Пошли. Ты же куда-то звала сейчас меня?

– Арс, Арс… Тебе бы все шутить… Ты точно сумасшедший…

Это была их первая и действительно сумасшедшая любовь, отбитая ими у неприязни родителей с обеих сторон. К сожалению, с давних пор и до настоящего времени эта неприязнь имеет место во всем мире. Если верить древним преданиям, она родилась очень-очень давно, когда на небе еще были живы боги, во всю управляющие человечеством. И причиной ее появления было разрушение главным небожителем Вавилонской башни, после чего люди разделились по языкам, создали расы и веры и в конечном итоге перестали понимать, доверять и даже любить друг друга. И теперь это недоверие, очнувшееся от дремы в их родителях, которые даже не видели друг друга, было серьезной помехой и испытанием для влюбленных. Поэтому уехать из города было бы даже очень полезно для их любви – уйти от надзора мам и пап, нудящих с двух сторон о разных верах и национальностях.

На этом месте Арсен будто бы споткнулся в своих воспоминаниях, потому что впереди маячила неприятная сцена разговора с родителями. Конечно, он уехал с ней в Томск, но с отцом они расстались очень нехорошо. До сих пор он чувствует угрызения совести за те слова, которые он наговорил ему в ответ на его попытку обрисовать предстоящие жизненные проблемы и перспективы, которые ждут его, если он женится на Регине. Тем не менее, они дали ему денег, и он уехал – какой нормальный родитель будет воевать со своим дитем нечестными методами? Да и вообще?

Он «обошел» подробности этой сцены и устремился далее.

… Их, уезжающих туда, в неизвестный ему Томск, было четверо – двое ребят и две девчонки, все из одного класса. Его родители совершенно не были рады, особенно тому, что он едет туда из-за своей девчонки. Будь она не русской, а эстонкой или китаянкой, они были бы все равно против. Для его отца имело значение только принадлежность к его народу и мусульманской вере, хотя сам он был далек от религии; был скорее атеистом, но в то же время и скрытым антикоммунистом. Однако отец к этому времени уже утерял контроль над ним и потому преград особых не было. Маму они с братом очень любили, но никогда по-настоящему не слушались. Он был уверен – родители Регины тоже были к этому абсолютно не готовы – к тому, что в последний момент он увяжется за ней к черту на кулички. Надеялись, что он туда не поедет… Короче, его последнее решение застало всех врасплох и планы изменить они уже не могли, да и вряд ли это помогло бы.

В этом сибирском городке он был удивлен почти белой ночью и очень красивыми деревянными домами. На улице скоро полночь – а видимость хорошая, даже дети еще бегают с мячом и гоняют на велосипедах. Ночевали ребята у Колькиных родственников, очень добрых и внимательных людей; девчата тоже у кого-то из близких или знакомых их родителей. На следующий день все они должны были встретиться в знаменитом старинном политехническом институте – приглядеться и определиться для предстоящего выбора факультета. Он до последнего не знал, куда сдать документы. Как оказалось, тут был гораздо шире выбор, чем он ожидал. Друг Никола конкретно был нацелен на автоматику и электромеханику – по совету своего двоюродного брата, уже зарабатывающего неплохие деньги на предприятии. Девчата тоже отнеслись к выбору ответственно – еще дома они решили сдавать документы на химический факультет. Особо никто не волновался – школьные баллы у них всех были достаточно высокие.

Прохладным сибирским утром они встретились у высоченных тяжелых деревянных дверей главного корпуса, где находилась приемная комиссия, чтобы еще раз посмотреть проходные баллы и окончательно определиться с выбором факультета. Старинное здание с высокими потолками с массивными люстрами, гранитными истертыми ногами поколений лестницами и лепными перилами было впечатляющим и прекрасным в самом прямом смысле.

Как выяснилось, Колькин проходной балл значительно больше четырех с половиной, почти пять, что абсолютно не смутило его друга. На других факультетах тоже были серьезные цифры, выше четырех. А вот химфак, как оказалось, имел самый низкий балл – наверное, самый низкий из всех! Возможно, это было сделано для того, чтобы на него шло побольше парней.

Со временем-то он понял, что это был недочет школьной программы – потому что уроки химии оставляли впечатление, что химия – это формулы, молекулы, пробирки и колбы, не более. Совершенно не мужская профессия. Никто из учителей внятно не сказал или вообще не знал, что химическое производство – одно из самых тяжелых и опасных, что в основе очень и очень многих производств лежат эти самые химические процессы.

В общем, он этого не знал. Он только ясно осознавал, что ему осенью будет восемнадцать лет, и, если он не поступит в этот институт, его непременно призовут в армию, в которую он не хотел попасть. Не хотел по двум причинам, первой из которых было нежелание расставаться с Региной. Мало кто из девушек дожидались своих парней оттуда – это он знал совершенно точно. Вторая причина – он был уверен, что для него армией будет строительный батальон, что считалось у молодежи совершенно не почетным и почти позорным. Почему стройбат? – у него была неправильно сросшаяся кость руки, точнее, провал фаланги указательного пальца правой руки, полученный в результате неудачного удара в металлическую стойку автобусной остановки. Ему это не особо мешало, но на всех допризывных комиссиях на это обращали внимание. И даже сказали, что не то что в элитные войска – с таким дефектом его не возьмут в обычную пехоту. Армии, как скопления огромной группы ровесников, он не боялся – улицы научили, как держаться в обществе себе подобных, что говорить, что делать. В общем, ему очень не хотелось быть стройбатовцем, с лопатой вместо автомата, усмешками товарищей с боевых частей и подобному. В пацанском понимании стройбат – это какие-то чуханы в грязных ватниках, сидящие возле носилок с бетоном.

Исходя из этих личных соображений, он подал документы туда, где был самый нижний проходной балл и куда была нацелена его подруга. Химия так химия. Как-то так ему было спокойней и надежней. Кольке он сказал, что хочет стать профессором Мендельбаевым, над чем они долго острили и хохотали.

После сдачи требуемых приемной комиссией документов все они получили направления в общежития. Теперь только вперед, на абитуру. Они уже узнали, что это от слова «абитуриент». Общежитие тоже впечатлило его своим размером. Рядом стояла еще одна девятиэтажка, напротив и вдоль улицы тянулись пятиэтажки – общежития других факультетов. Студгородок был настоящей частью города, с широкими дорогами, спортплощадками, прачечной, магазинами – не то, что в их городе. Целый район – и одни абитуриенты! Он до приезда представлял, что Томск – большая деревня с мужиками в валенках, а тут – фестиваль жизни, музыка гремит из распахнутых окон, постоянный шум и говор, молодой народ бродит день и ночь. Можно сказать, что он был поражен веселостью и доброжелательностью его обитателей. Отчасти, отсутствие агрессии он объяснил себе тем, что все были приезжими и никто не рисковал лезть в чужой монастырь со своими уставами. Да и сам контингент был в большинстве несколько выше среднего по стране уровня умственного развитию.

Внутри общежитие оказалась гораздо хуже, чем снаружи: разбитые коричневые двери с латками и дырами от часто переставляемых замков. Длинный темный коридор, по сторонам эти же коричневые двери, в торцах – по туалету и умывальнику. Все как-то расколочено, не обжито. Есть распахнутые настежь в пустые комнаты двери. Чуть позже он понял, что это результат того, что студенты разъехались на каникулы, в стройотряды или еще куда и их комнаты остались без надзора. А на время их отсутствия в комнаты заселяли абитуриентов, которые, конечно, не особо ценили и бережно относились к этим временным жилищам. В поисках дополнительной табуретки или вообще чего-нибудь эти недавние ученики шарили по пустым комнатам, выбивая закрытые двери, чтобы выкрутить лампочки или утащить нехитрую мебель.

По ордеру на временное заселение ему назначили комнату на четвертом этаже. Он со своим картонным прямоугольным чемоданом-чудовищем, с которым еще его папа или мама в свое время тоже ездили на учебу, поднялся на четвертый этаж, нашел комнату 405 и постучался. Никто не ответил, зато двери сами приоткрылись от его несильных ударов. Он даже не заметил, что замка нет – настолько дверь в месте его нахождения была залатана и зияла дырами. Никого в комнате тоже не было. Четыре кровати, без матрацев и вообще пустые сетки, стол, табуретка – все не новое, на стенах местами следы раздавленных насекомых.

Вспомнив эти заляпанные стены и запах забитого кухонного мусоропровода, он слегка передернулся от брезгливости – но тогда это его как-то не очень смущало.

Плохо, что нет замка на двери. Чемодан он затолкал в шкаф – его называли иностранным словом «октант». Происхождение этого слова он до сих пор не узнал. Они, октанты, были у двери – четыре деревянных не сдвигаемых шкафчика, по два с двух сторон. Все того же коричневого цвета – как ему казалось, в те времена это был самый распространенный цвет полов и дверей.

Освоив это почти пустое пространство, он пошел на третий этаж к Регине, посмотреть ее жилище. Там была уже полная комната девчат, которые успели обжиться и привести все в почти уютный вид. Регина быстро познакомила его с ними, как оказалось – все его землячки, одна с соседнего городка, вторая из Талды-Кургана.

Как-то так прошел первый день в общежитии, вечерело, он сидел на тумбочке в своей комнатушке, курил и смотрел в окно. Мысли были разные и противоречивые. Может, зря он приехал в эту сторону? Хоть родина была одна для всех – СССР, все же это была совсем незнакомая ему Россия… Может, бросить все и уехать, пока не поздно? Теплая Алма-Ата…. А Регина? Ради нее он был готов на все. Поэтому он быстро отогнал версию с возвращением в родные края – он же не слабак, убежавший от первого испытания…

В коридорах постепенно нарастал шум, периодически слышались какие-то дикие крики, топот ног. Конечно, это немного напрягало его – все же не в своем районе, где он больше сам напрягал других. После десяти часов он примотал к гвоздю в косяке проволокой ручку входной двери, придвинул к ней тумбочку и, не раздеваясь, прилег на кровать. На фоне мерного шума находившегося рядом какого-то предприятия он задремал, но ближе к полночи подпрыгнул на койке от страшного грохота. Это поставленная им в качестве баррикады тумбочка отлетала от двери. С двух-трех чьих-то пинков проволочка окончательно оторвалась и в проеме нарисовался мужской силуэт. Он от неожиданности вскочил с кровати, вошедший тоже в недоумении смотрел на него – в комнате-то темно и после освещенного коридора не очень видно, с кем имеешь дело. Наверное, пришелец знал, что комната ранее пустовала и был удивлен встречей. Было видно, что он сильно нетрезв.

– Ты к-кто?

– Меня поселили сюда, буду сдавать экзамены…

– А-а, абитура… Есть выпить? От-т-куда сам?

– Нет ничего, только сегодня приехал. Из Каменного… Ты что- то хотел с меня? – он уже взял себя в руки и был готов к неприятностям, так как знал, что данная с первого раза слабина потом сложно исправляется.

Тот немного прошел вперед, пошатался, что-то невнятно промычал, развернулся и вышел. Он выдохнул с облегчением, снова замотал дверь и вернул на место ненадежную баррикаду. Так хоть врасплох не захватят, подумал он. Уже потом, попозже, он узнал, что в общежитиях в это время, да и всегда, есть посторонние люди – не студенты и не абитуриенты. Конечно, бывают и студенты, сдающие хвосты, и работники ремонтной бригады из студентов или просто еще не уехавшие на каникулы или в строительный студенческий отряд. Но была и еще одна из категорий так называемых «вечных студентов» – не тех, которые по нескольку лет застревают на одном курсе, а тех, которых выгнали из института, но они продолжают годами обитать в общежитии на нелегальном положении. Часть из них работает в городе, часть вахтами на таежных буровых, но при этом с общагой не расстаются и чувствуют себя в ней как у себя дома. В те времена это особо не преследовалось ни деканатом, ни милицией. Хотя изредка по ночам проводились в прямом смысле облавы, возглавляемые студентами-дружинниками: блокировались этажи, заходили с обыском во все комнаты, где не открывали – выбивали замок. Целью этих ночных облав было выселение нелегалов – этих уже не студентов. Дружинников, конечно, студенты крепко недолюбливали, но приходилось принимать их существование как данное и неизбежное зло.

В общем, этим бродягам со студентами жить было весело, да и другого жилья у них обычно и не было. Неудавшиеся студенты, не желающие возвращаться к обычной жизни у себя дома. В некотором роде этот народ был интересным – в прошлом многие неплохо учились, потом поднабрали жизненного опыта на северных вахтах, часто имели неплохие деньги. Но жизнь вдали от родителей, эта полная свобода – не все ее выдерживали. Многие спивались…

Он так глубоко загнал себя в воспоминания, что наконец-то смог полностью отвлечься от своего настоящего бедственного положения. Прошлое, друзья, беззаботные времена, непостижимые уму выходки молодости… Сидя с надвинутой на глаза кепкой, он даже не заметил подходящую знакомую фигуру с особой походкой с загребанием ногами. Подошедший к нему сбоку человек наклонился, заглянул под козырек в его темные очки на лице и дал щелчок по голове. От этого несильного удара он вздрогнул, вскочил и только после этого с облегчением признал брата. Конечно, они обнялись.

– Ты что тут делаешь? – брат был удивлен. – Сказал же тебе – сюда больше не приходи. Пока дома не утрясутся мои дела. Они же знают, что ты тут. Ну пошли, раз пришел. Что очки-то напялил, Джеймс Бонд? Как там Дана и девчонки? Давно я не видел твоих красавиц. Небось, повымахивали.

Было видно, что брат был рад встрече. Они вошли в уже облезлый подъезд относительно нового дома и поднялись на второй этаж. Он отметил, что съемная квартирка имеет специфический вид и запах необжитости. Минимум мебели, никаких безделушек, голая лампа, одежда на стульях и постели. Но все в чистоте – брат так и остался помешанным на ней.

Пока он осматривал это временное холостяцкое лежбище, брат гремел и звенел на кухне чайными принадлежностями, одновременно рассказывая и спрашивая:

– Я тут, наверное, позеленел уже от чая. Пью только этот кок-чай, спаситель от перегрева. Как ты тут от жары не помер? А зимой не замерз? Тут что, совсем не топят зимой?

Действительно, короткая южная зима была привычным мучением для жителей многоквартирных домов. То ли власти считали, что на юге не бывает морозов, то ли дочиста крали бюджет на отопление, но редко у кого можно было согреть руки на батарее, не говоря о просушке белья после стирки. В течение месяца-двух в квартирах горели без перерыва газовые плиты на кухне, давая хоть мизерную толику тепла. Более сведущие в физических процессах нагревали на них кирпичи или куски металла, лучше отдававшие тепло в дом. Все ходили по дому в теплых куртках и головных уборах. В-общем, жили как в осажденной хворым Дедом Морозом крепости. Насмерть не замерзнешь, но и тепла не почувствуешь. Слушая брата, ему на память пришла одна зима все той же студенческой поры. Сегодня его прошлое явно хотело что-то сказать ему, напоминая о тех временах.

…В тот год были сильнейшие морозы, несколько дней державшиеся на уровне пятидесяти градусов. Такое нередко бывает в Сибири. Стоял, как говорили, настоящий дубак. Но этот мороз совпал с аварией на ТЭЦ или ГРЭС или черт знает на чем, что подавало тепло в город – студентов это не особо интересовало. В ту пору они жили вшестером в одной комнате. Четверо законно и двое нелегально. Одного нелегала лишили места в общежитии за аморалку, он уже не помнил какого рода, но точно не связанную с сексом – оказывается, бывает такое. Второй вообще не был студентом их института. Но это были друзья, которых нельзя бросать в такие моменты, да и вообще. Нелегалы спали на полу, на железных кроватных сетках на матрацах, взятых, уж он не помнил, где. Сетки эти они называли танками. Наверное потому, что эти низкие сооружения с накрытыми покрывалами подушками напоминали эту военную технику. «Ну что, пора спать. Шурец, выдвигай танки!». Мороз жал, окна полностью были покрыты блестящим снегом изнутри, пар шел изо рта и носа, все ходили максимально одетые, были включены запрещенные электроплитки, из-за чего постоянно выбивало электричество. Когда настал пик холода, двумя матрасами было закрыто единственное окно. Спали эти дни по двое в одноместной кровати, накрывшись двумя одеялами, еще двое застегивались в одном спальном мешке – благо, был среди них член туристической секции. Засыпали, чинно вытянувшись и невинно соприкасаясь только боками. Просыпались уже конкретно в обнимку!

Это воспоминание о двух парнях, спавших несколько ночей как родные братья в детстве, под одним одеялом, оживило в его памяти еще один случай. Но не связанный с морозом. Еще раз он спал с мужиком на одной кровати, но уже кровати-полуторке и будучи уже достаточно взрослым. Их пригласил в свой аил молодой коллега по поводу своей свадьбы. Все было как положено, но спать их привели в дом, где все было рассчитано на парный сон на одном лежбище. Может, для деревни это было в норме? Вряд ли, скорее, просто каждому гостю дать по отдельной койке не получалось. Они были крепко поддатые и, не рядясь, с хохотом завалились по двое. Короче, он с недавно принятым к ним на работу коллегой Александром, остальные тоже попарно. Утром, похмеляясь, все смеялись, подкалывали и острили по этому поводу. Но, подумал он, надо отдать должное – такие случаи сближают людей, делают отношения проще. По крайней мере, они с Александром с тех пор хорошо дружат, а тот студенческий напарник по кровати остался другом на всю жизнь.

Пришедший из кухни брат поставил на стол чайник и две пустые чашки, и он быстро вернулся в реальность:

– Брат, я влип очень сильно, не знаю, как выскочить из нее. Может, что подскажешь… Меня чуть не убили… Хотели убить… ни хрена не понял. Смотри!

Он осторожно снял кепку и повернул голову, чтобы брат увидел место удара. Видавший всякое брат спокойно рассмотрел вздувшуюся ссадину:

– Ну ты даешь, Арсен! Ну ка расскажи. Да сядь ты. Шишка твоя подсохла, лучше ее не трогать.

Около получаса он рассказывал о происшедшем, добавив и про смерть на заводе. Забыв про свой зеленый чай, брат слушал и иногда задавал вопросы.

– … вот такая история, братан. Что с меня им нужно – мне непонятно… Что-то, видно, было уже у них на заводе, раз механика прямо в кабинете завалили, но я-то причем? Не догоняю… Но теперь-то они уверены, что это я. Может, зря я это на себя взял? Испугался утюга…

К этому времени с брата сошла вся веселость. Соприкасавшийся с преступным миром, он понимал всю серьезность положения младшего.

– Арсен, тебе надо срочно уезжать, вообще не разбираясь в этих делах – кто, что, за что? Прямо сейчас, пока на твой розыск не бросили всех. Как я сделал когда-то. Если тебя ищут такого класса бандиты – это капец. Домой даже не думай больше заходить. На границе – тоже их люди есть… На дырках в границе – тоже. Забирай мой паспорт, вроде мы похожи, может понадобится. Но старайся им не махать – все же он самопальный, настоящую проверку не пройдет. Потом сразу вышли его мне.

Потом добавил:

– Это просто капитальная везуха, что Дана и дети уже выехали. Просто везуха!

Брат залез в шкафчик с одеждой, пошарил в его глубинах и протянул ему зеленую книжечку с гербом из чудных птиц, звезд и каких-то растений. Такие паспорта были у его подчиненных на работе и он уже хорошо знал их содержание, потому изучил только фотографию. На него смотрел почти что он сам, только с более толстой физиономией и короткой стрижкой.

– Так что мне тогда – ни через пограничников, ни через нелегальных проводников не идти? Перелететь что ли? – он немного занервничал, но вовремя остановился. Брат, понимая его состояние, сделал вид, что не заметил этого:

– Говорю же тебе – у них везде свои люди. Все нелегальные переходы в руках Гариба, есть такой у вас тут интеллигентный бандос. Меня сразу просветили на этот счет еще на нашей стороне. Да и таможню он контролирует. Надо тебе вообще незамеченным как-то переходить…

Они понимали, что самое сложное – это переход границы, где нужен паспорт и где его очень вероятно уже выжидали. Все нелегальные переходы, как сказал брат, действительно контролировались местной мафией – местный растущий бандит Гариб с этого имел неплохой доход. Брат лучше его разбирался в этих делах, и он только согласно кивал головой.

Мысленно он перебирал своих знакомых. Приятелей у него было немало, но в такой ситуации надо было найти самого надежного человека. Наконец его внутренний смотр закончился:

– Попробую с дальнобойщиками. Есть у меня хороший товарищ. Добраться нужно только до него – это возле моего дома. И был бы он дома… Дай что-нибудь переодеться. Есть футболка, брюки для меня?

Он переоделся в одежду брата, имевшуюся в доме. Выбор, конечно, был не велик – брат сам бежал сюда налегке, да и потом, уже здесь, не стремился обрастать вещами. Достались Арсену только старые брюки и синяя футболка с нанесенным на спине названием немецкой футбольной команды «BAVARIA». Хоть Арсен и не был ярым фанатом футбола, он знал, что символы этой известной во всем мире команды – красного цвета, да и надписи такой на их форме нет. На его вопрос, где он взял эту подозрительную спортивную майку, брат только пожал плечами, и сказал, что в футболе он полный дилетант. Потом добавил, что вообще-то он сам ее купил на базаре.

Брат, конечно, пока оставался в этой стране – его самого все еще могли нагрузить на родине по тому запутанному делу и те и другие.

––

В начале его улицы время от времени появлялась огромная фура с серым брезентовым тентом. Часто возле нее крутился с инструментом ее хозяин – рыжий коренастый мужик, иногда довольно нетрезвый, но всегда веселый и громкоголосый. Нередко из-за деревянного старого забора его двора доносились звуки гулянки, разговоры, иной раз ветер доносил приятный запашок травки – это собиралась поселковая шоферня. Обсуждали маршруты, грузы, беспредел таможенников на границе, дорожных проституток и другую шоферскую лабуду. Может, он был у них в авторитете, может просто был самый компанейский.

Живя на одной улице, они неплохо знали друг друга, тем более, что их дочки были ровесницами и подружками. Нередко ему или Сереге, так звали этого его второго соседа-дальнобойщика, нужно было идти в дом другого, чтобы забрать оттуда своего заигравшегося ребенка. В каждом доме почти не кончаясь, было виноградное вино или крепкий виноградный самогон – его тут называли на грузинский манер – чача. Гнали эту чачу кто на чем, а точнее, на том, кто что имел. В этом деле у Арсена было большое преимущество перед другими – это почти неограниченный доступ к материальным и трудовым ресурсам, позволяющий изготовить любой сложности аппарат. Прощая некоторые относительно небольшие провинности цеховых рабочих, он имел от них своего рода благодарность – они без вопросов исполняли для него бытовые заказы и даже сами предлагали технические новинки само изобретательства. Конечно, сам он напрямую им свои пожелания не передавал – для чего же существует заместитель? Такова была жизнь. Ну и материалы – его цех, как и все остальные, был оснащен большим количеством разного рода материалов и труб. Так что выбор был достаточно широк. Если не жадничать и не вести себя высокомерно, с территории завода можно было вывезти с доставкой до места назначения, для личного пользования, конечно, не в промышленном масштабе, практически все из этого арсенала. Это к тому, что у него дома был самый прогрессивный на то время самогонный аппарат. Это чудо мастерства, конечно, изготовили на работе. Красивый блестящий металлический бак из тонкой нержавейки, сваренный аккуратным швом, выдавал при умелом обращении чистейший виноградный самогон с приятным запахом и удивительной крепостью. Не последнюю роль в этом деле играл и стеклянный лабораторный охладитель, видимо, тоже из его цеховой лаборатории. С этой внутрицеховой кооперацией уже ничего нельзя было поделать – лаборантки тоже люди! Конечно, такой же аппарат потом появился и у Сереги, и у Валерыча. Им же были доставлены обещанные в пьяном великодушии бэушные трубы для виноградных стоек и нормальные трубы для поливной системы. В-общем, дружба укреплялась не только разговорами «за жизнь», но и материально.

…Преодолевая страх, он толкнул калитку в заборе, рядом с которым стояла большая Серегина машина. Собака, лежавшая во дворе возле кривой будки из ДСП, увидев старого знакомого, просто подняла голову и радостно завиляла хвостом. «Вот тебе и охрана» – отметил Арсен про себя, до этого вообще не обращающий внимания на пса.

Дверь дома, как обычно, была не заперта – Серега, казалось, не боялся ни черта, ни бога. Стукнув пару раз в дверь дома, он заскочил внутрь и быстро закрыл ее. Приятная прохлада полутемного коридора и жужжание кондиционера напомнило ему про его дом, семью, обычные радости жизни, которые он в ближайшее время мог потерять.

Серега в каком-то вычурном домашнем халате лежа дремал на диване. Однако при его появлении сел и лениво помахал рукой.

– Салам начальнику! Если посидеть-побухать – то нет. Сегодня мне в рейс. А так – давай погутарим за жизнь.

Давно он не испытывал такой радости при виде Сергея. Благодарность теплой волной прошла по телу, и он даже слышимо выдохнул. Внезапно севшим голосом он проговорил:

– Серый, привет! Дело есть, давай сразу скажу.

– Давай сразу скажи.

– Меня бандиты ищут, да и в полиции подписка о невыезде. Я не причем, но так дело поворачивается. Наверно, тебе лучше не рассказывать, да и не знаю я сам еще всего. Короче – можешь меня вывезти незаметно отсюда? За границу, через все посты и проверки? Чтобы вообще никто не видел. Если не сам, то может кто из твоих кентов. Чем быстрее, тем лучше. А?

В разговоре со своими соседями он иногда использовал уличный жаргон. Это был их язык, да и не был он для них начальником. Честно признаваясь себе, он сам иногда хотел почувствовать себя этаким лихим парнем. Даже в разговоре с женой или детьми у него, нетрезвого, изредка вылетали, то ли ради легкого бахвальства, то ли случайно, какие-то полублатные словечки, приводившие их в легкий шок. Конечно, это было очень редко, и никогда – матерные слова.

Серега сделал искренне удивленное лицо:

– Ну ты даешь, начальник! План ты не перевозишь, как некоторые… Воровать не умеешь… По бабам не бегаешь… Че же ты мог натворить?

– Серега, хорош. Я без балды… Так че?

– Ладно, без балды так без балды. Тебе опять повезло. Это как те, из гербалайфа. «Здравствуйте, вам повезло! Вот вам утюг…».

При слове «утюг» Арсен чуть не подпрыгнул и вновь ощутил тот леденящий страх, недавно испытанный им в собственном доме. Серега, не заметивший перемены в его лице, продолжал:

– Мне как раз в ночь в рейс, через Казахстан, и дальше, в Россию, в Сибирь. Овощи тихо лежат в ящиках, напарник ждет за пограничным переходом, так что вдвоем пока и дернем! Правда, с учетом секретной твоей ситуации, ты не в кабине – оборудую тебе кабинет как на твоей работе, только с обшивкой из ящиков и стенами из помидоров, ха-ха! Синьор-помидор! Пойдет такой вариант?

– А не поймают? Если начнут проверять? Мне нельзя попасться. Сережа, не до шуток… У меня и паспорта нормального нет.

– Ладно, человек без паспорта. Да меня там все смены знают, уже не проверяют как положено. Так, заглянут в очи светлые и карманы глубокие, и печать стоит! Мы чё, не на юге живем?! Я же тоже им иной раз чего подкину или перевезу от них чего. Везде люди, братан!

Конечно, он остался у Сергея. Напряжение его было столь велико, что даже три пропущенные рюмки не дали успокоения. Больше он пить не стал. Пока он тихо сидел у телевизора и смотрел, как благодарное президенту счастливое местное население исполняет народный танец на столичной площади, сосед оборудовал для него обещанное место в фургоне.

…Почти в темноте фура подъехала к таможне и пристроилась в длинную очередь машин. Вдали, в голове, мелькали какие-то огоньки, слышался гул голосов и лай собак. Сергей выпрыгнул из кабины, потянулся, шумно зевнул и постучал через тент в ящики:

– Пойду, гляну, сиди и пока не ссы. Что-то заторили, хотя обычно такое не часто бывает. Можешь курить – тут никого. Но тихо!

Пока он сидел среди ящиков, Серега сходил и быстро вернулся к своей фуре. Оглянувшись по сторонам, он тихо постучал через брезент по деревянным рейкам.

– Арсен, это я. Плохи дела, там засада. Точно кого-то высматривают погранцы и с ними какие-то гражданские. Обычно они так не работают в это время. Всех заставляют фуры предъявить по полной, даже собака там рыщет с ними. Тебе сегодня здесь не пройти, да и завтра неизвестно что будет. Сейчас тебе проход открою, сматывай незаметно удочки. Если они ищут тебя – то крепко ты кому-то насолил! Деньжат подкинуть? Ты как?

Серега повозился с тентом и ящиками и открыл узкий проход. Он с оглядками спрыгнул через борт, хлопнул Сергея по крепкой мозолистой ладони и пошел на другую сторону дороги.

Вскоре засветились фары едущего автомобиля, и он выставил руку, слабо надеясь, что тот идет порожняком. Его ожидания не оправдались – в не новых «Жигулях» уже было два пассажира, но отступать было поздно. Водитель даже не спросил, куда ему ехать, потому что это была единственная дорога до города. Она почти прямо тянулась через кишлаки, сменяющие почти без разрыва один другой. Он тоже молча сел сзади, к передвинувшемуся по сиденью мужику.

Только они отъехали метров на триста, как на въезде в кишлак замахала красная гаишная палочка. Водитель, выматерившись по-русски, послушно остановился и стал вылезать из машины. Арсен знал, что сейчас с них начнут вымогать деньги – это обычное занятие полицейских при проверке заехавших граждан соседней республики. Начнут с проверки документов, потом затребуют декларацию о ввозимой валюте, далее, независимо от порядка в документах, нужно платить, если не нужны проблемы. Полицаи могли без объяснения арестовать и закрыть человека в камере на сутки – такие у них были полномочия. Или вообще подсунуть в багаж что-нибудь запрещенное и после этого выпотрошить жертву по полной. Полицейский беспредел в этой стране, как, впрочем, и везде, был конкретный.

Хоть местный паспорт брата, как тот предупредил его, был липовый, он все же давал какой-то шанс проскочить проверку, В целом документ смотрелся правдоподобно, но натренированный человек мог заметить его изъяны. А проверка по базе документов вообще бы его не показала. Арсен подумал, что эта фальшивка могла как помочь, так и утопить – пятьдесят на пятьдесят. Страх вновь вполз в душу и пытался там расшириться.

Молодой толстомордый лейтенант заглянул в водительское окошко старых жигулей.

– Границу переходили? Что везете? Готовьте паспорта и декларации. Водитель, пошли со мной. Остальные пока сидите.

Водитель пошарил по карманам, что-то достал и обреченно поплелся за ним, по дороге пытаясь что-то сказать. Через некоторое время он вернулся, злой, молча сел на место.

«Попал… Рвануть из машины, что ли… Обязательно будут гнаться, поймают – конец. Прикинусь простофилей, паспорт может не давать? Скажу, потерял». Больше ничего в голову Арсена не приходило. Сидящие рядом тоже явно нервничали. Из их разговора он успел понять, что они впервые переходят эту границу.

Он замешкался, когда лейтенант начал собирать их документы. «Может, пронесет?» – и он с этой неуверенной мыслью передал паспорт брата вместе с другими.

Увидев, что у него местный паспорт, эти двое, заехавшие из Казахстана, стали спрашивать у него, что может случиться, зачем декларация и подобное.

– Я смотрел в правилах – там не написано, что мы обязаны показывать всем декларацию. Только заполнить ее и при выезде ее же и показать. Я записал в нее пятьсот долларов – это же не запрещено? Я читал… – один из них выжидающе смотрел на него.

– А я сразу еще дома купил их деньги, мне сказали, тут с долларами лучше аккуратнее… ну их на хрен, – второй был более спокоен.

Отошедший к свету дорожного фонаря для изучения бумаг толстомордый лейтенант вернулся и позвал из машины одного из них, как выяснилось, показавшего в декларации свои пятьсот баксов. Они о чем-то говорили в отдалении, приезжий отрицательно мотал головой и что-то говорил, часто оборачиваясь в сторону границы.

Жигули стояло уже минут двадцать и было понятно, что это может длиться столько, сколько захочет этот вымогатель и не стоит даже рыпаться с претензией. Вышедший пассажир вернулся, тоже злой и растерянный. «Сволочь, хочет, чтобы я ему отдал двести долларов». Толстомордый в это время что-то говорил по рации. Еще минут десять они бесцельно сидели в машине, когда подъехала узнаваемая даже в потемках «Волга» с новым вымогателем. Этот был не в форме, а в светлом пиджаке, крепко сбитый, коротко подстриженный, лицо и голова в шрамах. По тому, как его встречал толстомордый, можно было понять, что вновь приехавший имеет власть над тем. Может, это был отдыхающий в это ночное время его начальник, может, просто бандит, курирующий ментов. Но он повел себя вначале очень корректно, показал в окошко какой-то документ, сказал свое имя и пригласил все того же «богатого» пассажира на улицу. В открытое окно Арсен слышал их голоса:

– У вас пятьсот долларов. Завозить к нам валюту запрещено. Наши деньги – можно, другие – нельзя.

– Я читал в правилах въезда, что можно перевезти до пяти тысяч долларов, нужно только их задекларировать. Меня проверяла ваша таможня, вопросов не было никаких. Я ничего не нарушаю, – обладатель пятиста долларов все еще пытался сопротивляться.

Он молча сидел и наблюдал за развитием процесса отъема денег. «Наивный. Тут целая схема работает. С таможни передают по рации или телефону подробные сведения сообщникам-ментам, стоящим на дороге, те по этой наводке хлопают обладателей валюты. Проскочить на машине практически невозможно. Многие местные таксисты сами участвуют в этом вымогательстве – сажают импортных клиентов и везут их прямиком к условному месту, где и стоят эти оборотни. Те якобы для проверки авто или под другим предлогом «заставляют» водителя ехать за ними, завозят в какой-нибудь глухой переулок и там начинают психологическую обработку пассажиров. Водитель-провокатор с испуганным видом шепотом рекомендует отдать что просят, типа – лучше с ними не связываться. Чужая страна, темнота, непонятно, где находишься, недобрые полицейские. Когда уже начинают жестко угрожать, что имеют право без объяснения задержать на двое суток, запереть в камере и отколотить – мало кто выдерживает. Почти все платят»

Между тем процесс вымогательства продолжался. Гражданский оборотень нажимал уже по полной:

– Вы ошибаетесь. Я должен арестовать вас за нарушение, но у вас еще есть шанс…– далее уже было не расслышать, так как они отходили все дальше от машины.

Толстомордый лейтенант, переместившись еще ближе к свету фонаря, продолжил изучение взятых паспортов. Когда в руке полицейского оказался его документ, а может, это был и не его – свет был не настолько яркий – Арсен уже не мог контролировать свой страх. Лейтенант стал перелистывать страницы, а потом что-то говорить в рацию. «Все, попался» – он тихо открыл дверку, вышел, и когда толстомордый, продолжая говорить, повернул голову в его сторону, рванул от машины.

– Стой! Туриш! Стоять! Стоять! Стрелять буду!

В голове Арсена в очередной раз за эти два дня мелькнули эпизоды погони из кино: человек бежит по дороге, за ним гонится черный автомобиль, но тот тупо продолжает бежать по прямой, хотя можно и нужно бы свернуть в какой-нибудь узкий переулок или зазор между домами. Конечно, его догоняют и сбивают машиной.

Не дожидаясь такого сценария, он сразу свернул в первый попавшийся справа узкий пешеходный переулок между темными домами, выскочил на следующую улицу, высматривая направление, где были невысокие дувалы и заборчики. Он бежал изо всех сил, как уже давно не бегал. Свернул в очередную улочку, уперся в глиняную или кирпичную стену. Выскочил назад – где-то сзади, но не близко, крики, шум. Дальше перелазил какие-то заборы, рвал по огородам, уворачивался от беснующихся собак.

Минут через десять он понял, что давно оторвался от погони. А может, они и не бежали за ним… Понял также, что теперь уж точно все и везде будут его искать. Легально и нелегально. Хорошие, если есть такие полицейские, в чем он очень сомневался, и плохие. Бандиты-убийцы. Паспорт брата остался у них.

Под приливом адреналина или отчаяния он решил, что ему уже нечего терять, и, если он хочет жить и увидеть свою семью – нужно остервенеть и идти к цели не сомневаясь, без жалости к себе и другим, без долгих размышлений и прочей порядочности. В том, что его убьют бандиты или, в лучшем случае, полиция посадит в тюрьму, если поймает, он уже абсолютно не сомневался. Осталась только досада, злость и вопрос – как он попал в эту историю? Кто все это подстроил? Он был абсолютно уверен в своей непричастности и невиновности. Что это за вещи, за которые его готовы убить? И которые он не брал.

Он начал вспоминать, какие не принадлежащие ему предметы он держал в руках последнее время. Кроме лопаты на похоронах Рашида ничто не приходило в голову. Не за нее же его гоняют бандюки. Убитый механик на заводе явно был связан с криминалом, но опять-таки он-то, Арсен, при чем? Его ищет настоящая мафия!? Он знал, как живет уличная шпана и правила выживания с ней, но не знал, что такое мафия. Его знания о ней были почерпнуты сугубо из кино и книг: «солдаты мафии, капо, капо де туччи, Корлеоне, Лаки Лучиано, «бетонный сапог», мертвая рыба» и подобное. И теперь это внушало страх. После недолгого размышления он решил, что ему мог помочь или хотя бы спрятать опять-таки только брат. Значит, ему нужно вернуться назад.

Граница была относительно недалеко от главного города республики, километров восемьдесят-девяносто. Но для него, пешего, гонимого, это было сейчас огромное расстояние. Черная южная ночь и помогала, и мешала ему. В темноте хорошо скрываться, но в незнакомой местности также было невозможно быстро двигаться, толком ничего не видя.

Немного успокоившись, он стал всматриваться и прислушиваться к окружающему. Лай собак, отдаленный гул автомашин, всегда узнаваемый лязг вагонов. В каком направлении граница, он определил по видимым фонарикам на пограничных вышках, так что начальное направление своего предстоящего движения он знал. «Подальше от вышек, в другую сторону». Выровняв дыхание и как можно быстрее, но не бегом, а хорошим шагом он двинулся к гремящей и свистящей станции.

Увидев очертания железнодорожных составов, он снял и выбросил в канаву свою светлую ветровку и остался в синей футболке с надписью на латинском «BAVARIA». Без ветровки ночь казалось прохладной, но он знал, что нужно как-то изменить свой внешний вид. Больше снять и выбросить было нечего. Разве что из брюк сделать шорты? Но это выглядело бы дурацки – мало кто в этой восточной стране ходил в драных шортах, да и вообще в шортах. Да и вообще – прохладной ночью, в майке и шортах…

С этими мыслями он приблизился к скопищу вагонов, цистерн и платформ, в потемках казавшимися недобрыми чудищами. Похоже, это был разъезд или место для отстоя, потому что звуки стукающихся вагонов издавались дальше, а эти стоящие монстры были на каких-то запасных путях и вид у них был совсем не готовый двинуться в путь. Он очень не любил поезда и вообще все, что связано с железной дорогой. Это осталось в нем со студенческих пор, когда на очередные каникулы приходилось с пересадками, дикими очередями и давкой к кассе, ожиданием, пыльными третьими полками общих вагонов добираться в родной город. В ожидании попутных поездов, порой доходивших до суток-полторы, приходилось бродить по вокзалу, кишащему таким же народом как он, и, конечно, всяким привокзальным сбродом. Иной раз, когда от этой толчеи начинало чуть-ли не тошнить, он уходил подальше от перронов, чтобы хоть чем разнообразить окружающую картину. Тогда-то он и стал отличать активную частью вокзала от тупиков давно заброшенных вагонов и ржавых платформ.

То, что с границы железная дорога идет в столицу, он знал давно. Перед глазами, стоило только ему подумать, возникала карта путей СССР, не вся, конечно, а именно этот участок – когда-то он очень внимательно рассматривал его, готовясь к переезду. Теперь эти знания пригодились ему второй раз: «как-нибудь по железке до города и там еще немного до братана, хоть пешком». Надежда на брата не оставляла его – он с малолетства всегда вытаскивал его с трудных ситуаций. И сейчас эта детская надежда на защиту брата направила его обратно к нему.