Принцип легкой руки

@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ
Турнир поэтов
В 2024 году издательство «Алетейя» выпустило в свет книгу «Школа поэтов», куда вошли стихотворения участников этого интересного проекта, ставшего важной составной частью сочинского «Зимнего фестиваля искусств» Юрия Башмета. Две недели работы «Школы поэтов» каждый раз завершаются турниром поэтов, который проходит в органном зале Сочинской филармонии. Я четыре раза участвовал в турнире как представитель цеха издателей, награждая книгой автора понравившихся мне стихотворений и четыре раза мой выбор совпадал с решением компетентного жюри, определявшего победителя «Турнира поэтов». В 2024 году победителем «Турнира поэтов» стал Дмитрий Григорьев, замечательный поэт из Петербурга, наш общий давний друг с Борисом Останиным. Его книга «Принцип легкой руки» открывает новую серию изданий, географически привязанных к городу Сочи, Южной Пальмире, как месту проведения «Зимнего фестиваля искусств» Юрия Башмета.
Игорь Савкин
© Д. А. Григорьев, 2025
© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2025
В оформлении обложки использован рисунок Ивана Граве стихотворения из книг 2014–2024 гг.
«Принцип лёгкой руки» предполагает легкость в размещении текстов. Сюда вошли как стихотворения из нескольких уже изданных книг (первые две трети), так и совсем новые, публиковавшиеся лишь в журналах, альманахах и социальных сетях.
Рисовальщик ветра
Стихотворения из книги «Птичья Псалтырь»
2014–2015 гг
Новости
- Кормят нас всяческой дичью
- газетные утки, тетерева,
- а мы все ждём псалтырь птичью,
- где царь Соломон – сова,
- где на солнечный луч нанизаны
- золотые строки крылатого льва,
- а здесь воробей на карнизе
- клюёт мусорные слова,
- да сорока-воровка варит кашу,
- которой всегда не хватает,
- и над тем, что нам завтра скажут,
- уже мухи летают.
«В соседнем подвале…»
- В соседнем подвале
- чёрная кошка родила четырёх чёрных котят,
- они ещё не научились перебегать дорогу,
- тем более прятаться в тёмной комнате,
- они сидят
- возле подвального окна —
- готовые к бою гранаты суеверий.
- Мама кошка часто пугает
- жильцов нашего двора,
- и кто-то стучит по дереву,
- растущему возле парадной,
- оно роняет капли, умножая дождь,
- а дождь здесь почти всегда,
- кто-то бормочет под нос:
- «чтоб ты сдохла!»,
- кто-то три раза плюёт через плечо,
- на котором сидит чёрт
- и корчит рожи ангелу на соседнем плече,
- плевки смешиваются с дождём,
- не достигая цели.
- Но если бы люди лучше смотрели,
- увидели бы улыбку
- у ангела на лице,
- солнце за тучами,
- просвет впереди
- и белое пятно у кошки на груди.
«Прекрасны молодые волны, что перепрыгивают камни…»
- Прекрасны молодые волны, что перепрыгивают камни,
- рассыпаясь солнечными каплями,
- прекрасны старые волны, что шипят и лопаясь пеной
- слов уползают по песку, —
- так я мог сказать тебе, когда мы поднимались наверх
- по панцирю бетонной черепахи, заброшенной в море
- инженером Тотлебеном.
- Но я лишь подал руку.
- Смотри, колючая проволока, упав на землю, дает побеги
- и цветет шиповником возле самой воды,
- смотри, куст рябины пылает на западном склоне, —
- так я мог сказать тебе, девочка-птица, платье в горошек, —
- рисунок на бетонной,
- но щелчок фотокамеры словно выстрел невидимой пушки,
- оставил нас навсегда в плоскости кадра.
- И теперь, в сумерках, когда ягоды рябины
- становятся чёрными, мы обходим наш форт,
- мы разводим костры из вещей, что приносят нам волны,
- их можно читать словно письма, но мы знаем только
- лишь азбуку Морзе:
- стук мусора о прибрежные камни да скрип такелажа.
- А пепел летит и падает в море, пепел наших костров —
- это рыбы и чайки, —
- ты сама это знаешь.
«Плачешь о пустых днях, о трудах бессмысленных…»
- Плачешь о пустых днях, о трудах бессмысленных
- как о домах, что сгорают еще недостроенными:
- дым пачкает небо,
- а ты идешь от работы потный по влажной глине
- и спишь на чердаке сарая,
- где внизу лишь корова да свиньи.
- Но иногда под крышу ласточки залетают.
Моя мама работает
- Я вдруг увидел как
- моя мама
- на пиру ангелов моет посуду,
- подметает перья,
- праздник заканчивается,
- звёзды крутят свой хоровод,
- а она всё при деле:
- вытряхивает скатерти,
- расстилает небесные постели…
- Впрочем и раньше
- она не могла не работать,
- сначала училась,
- потом строила самолёты,
- а после инсульта
- устроилась дворником
- в детский сад:
- врачи рекомендовали
- свежий воздух и движение,
- её радовал снег и листопад.
- И сейчас
- моя мама работает
- даже когда ангелы спят.
Гроза
- Можно не улыбаться
- и не ждать пока вылетит птичка,
- когда снимает другой фотограф:
- мастер по каллиграфии,
- рисующий борозды возле глаз, и в уголках губ,
- прячущий наши мгновения в небесной сумке с ослепительной
- молнией, что выжигает огненные деревья
- на сетчатке наших глаз,
- кого мы только в неё не ловили: и предметы любви, и предметы
- страха, но в фокусе оставалось немного,
- например, чужая собака в кустах ивы,
- жёлтый свет лампы, сорванный первым же ветром,
- и вылетевшей птички ослепительные крылья,
- а на фото – всего лишь светящаяся небесная ветка
- в облаке водяной пыли.
«Зачем тебе учитель живописи…»
- Зачем тебе учитель живописи,
- если дом, который ты нарисовал, уже горит,
- и синие цветы
- роняют лепестки величиной с небо,
- зачем тебе учитель живописи,
- если ты пишешь слова
- черникой на губах
- и пейзажи сами растут
- под твоей ладонью,
- когда ты протираешь
- запотевшее стекло машины…
- зачем тебе учитель живописи,
- если ты – только маленький остров
- в разноцветном море
- собственных воспоминаний.
«Я знаю, что…»
- Я знаю, что
- смерть боится
- круглой коробки,
- жестяной коробки из-под печенья,
- похожей на маленький барабан.
- Если прислонить ухо
- к её голубой крышке,
- можно услышать
- как шумит ветер,
- как плещет море,
- как ругань соседей этажом ниже
- становится тише
- и многое другое.
- Внутри коробки —
- разная мелочь:
- латунный напёрсток,
- иголка, в ушко которой
- не всякое пройдёт слово,
- катушки с цветными нитками,
- и то, что было оторвано
- но можно пришить снова:
- пуговицы от твоего платья,
- давно ставшего тряпкой,
- молния от моей куртки
- с вечно дырявыми карманами
- и рваными рукавами,
- мелкие пуговки,
- петельки, крючки —
- их можно даже не пришивать,
- а просто жить-поживать,
- пуговицами смотреть,
- тянуть нитки взглядов:
- твой – оранжевый,
- мой – синий,
- они переплетаются красиво
- и всегда рядом.
Лесная книга
Гусеницы непарного шелкопряда
чтобы их не трогали, сочатся ядом,
они выстраиваются на ветках в цепочки:
опасные мохнатые строчки.
Ещё письмена типографов под древесной корой,
и огни светляков в гнилушке сырой,
а на последней странице книги —
земляничная кровь, пятна черники,
да дятел копается в теле сосны,
которая не доживет до весны.
«Солнце нагрело берег…»
- Солнце нагрело берег,
- даже мухам лень подниматься,
- пляжники на пестрых одеялах
- разлеглись большими цветками,
- бутылки горлышки высунули из воды
- смотрят в небо удивленно:
- ни ветерка.
- Лишь над озером не дрожит воздух,
- стоит, отдыхает,
- брошенный мальчиком плоский камень
- прежде чем утонуть
- долго скачет по поверхности,
- оставляя круги, словно недавно
- кто-то прошел по воде…
- К вечеру будет гроза
- и ветер смахнет руками всех этих людей.
- Спасатель смотрит на облака:
- никто не тонет, все спасаются сами,
- сидит он в будке на вышке
- как птица в гнезде
- над мальчиком, бросающим камни,
- над кругами бегущими по воде.
«Ты шла навстречу вместе с ветром…»
- Ты шла навстречу вместе с ветром,
- и он задел меня крылом,
- опрокинул солнце,
- перевернул и унёс мою тень
- вслед за тобой —
- такой ревнивец!
- А ведь казалось – слабенький ветерок,
- мимолётное дуновение
- не больше пяти метров в секунду,
- ему даже конфетного фантика
- не поднять…
«Слова, что я произносил…»
- Слова, что я произносил,
- проскальзывали в никуда.
- Ты меня не слышала,
- сидела в кресле под форточкой
- на месте кошки,
- умершей прошлым летом.
- Раньше эту форточку
- я открывал для кошки,
- теперь в подвал входил лишь свежий воздух,
- и штора трепетала,
- разговаривая со мной вместо тебя
- тенями, отблесками солнца.
- Я говорил, что мне
- из-под земли виднее небо,
- поэтому живу в подвале полутёмном,
- а вот когда уйду, не знаю,
- и не мне решать, куда денусь дальше.
- Я говорил, что
- никогда не гладил кошку против шерсти,
- дверь открывал, если она просила:
- она всегда в дверь выходила,
- но возвращалась в форточку,
- то есть, другой дорогой,
- потом сидела, клубком свернувшись в кресле,
- и намывала множество гостей,
- с бутылками и всякой снедью,
- но вдруг взяла и улетела:
- теперь лишь свежий воздух
- словно котёнок
- над головой твоей играет шторой.
Болею
- Приходят рабочие,
- говорят о неисправностях на солнце,
- греют замёрзшие руки
- втыкая их в мое сердце,
- где теплее всего,
- пахнут маслом и краской,
- шевелят затёкшими пальцами,
- чёрными от въевшейся грязи
- тяжёлого дня.
- сидят в своих потных футболках
- возле труб,
- полных моей горячей крови,
- сушат мокрую обувь и куртки,
- серые как остатки весеннего снега,
- Они курят так, что за дымом
- не видно неба
- и постоянно тошнит.
- Я завариваю чай
- Режу лимон на дольки,
- кладу сахар,
- достаю из шкафчика водку…
- Но этого слишком мало
- чтобы вновь заработало солнце,
- и рабочие ушли из подвала.
«Внутренний человек…»
- Внутренний человек
- внутренней рукой
- рисует бога
- рисует покой,
- пускает цветные шары
- в тёмном небе
- с внутренней стороны век
- и не выходит наружу
- внутренний человек.
- Тем более, что снаружи
- он никому не нужен.
Новые демиурги
- Мелки оказались нестойкими:
- прошёл дождь, и
- нарисованное на асфальте солнце потеряло лучи,
- у дома разрушилась крыша,
- а человек возле дома
- лишился ноги!
- Когда высохнет двор,
- мы нарисуем
- солнце с дополнительными лучами,
- людей с тремя ногами,
- дом с двойной крышей,
- чтобы следующий дождь
- смыл только лишнее.
«Когда нож между нами, тебе видна…»
- Когда нож между нами, тебе видна
- лишь одна его сторона,
- а с моей стороны вовсе нет ножа —
- только синие лепестки лежат.
- Когда день между нами, мне слышна
- только песня твоя одна,
- нет на свете длиннее дня,
- да и в этом дне уже нет меня.
- Когда ночь между нами, наши сны —
- лишь чужие отели чужой страны,
- где за стойкой судьба принимает заказ,
- не замечая нас.
«Я снимаю трубку древнего телефона…»
- Я снимаю трубку древнего телефона,
- так снимают шляпу при встрече со старым знакомым,
- я слышу Его дыхание и выключаю приёмник:
- новости мне уже не нужны.
- Что в журнале телефонограмм?
- Что в журнале приказов и распоряжений?
- Что в журнале дефектов?
- Что, наконец, в рабочем журнале?
- Крокусы на влажной земле под вишней,
- мать и мачеха у бетонного блока,
- первоцветы в осиновой роще
- и белые кости возле тропинки.
- Во всех записях нет никакого смысла,
- но пока Его дыхание не стало словами,
- я кладу телефонную трубку на место,
- и провод-змея уползает в траву.
«Под ногами – голуби-воробьи…»
- Под ногами – голуби-воробьи
- бумаги смятые, крошки, пустые бутылки,
- птичка не вылетела из объектива,
- улыбаться некому – фотограф всех обманул.
- Птичка была, – говорит фотограф, – вы поверьте,
- просто она не попала в кадр,
- и плевать, что внизу – мусор,
- посмотрите, какие хорошие у вас улыбки!
- Она выпорхнула за одно мгновение,
- вы просто не заметили её среди прочих,
- клюющих крошки вчерашнего пира,
- а вы все-таки улыбайтесь, даже когда я не снимаю,
- она всегда вылетает из моего объектива,
- вы можете не предлагать ей ни изюм, ни чиз,
- она этим не питается, я давно ее знаю,
- поверьте, она забавная, она смешная….
«Каждое утро…»
- Каждое утро
- в сумерках возле помойки
- деловитой пчелой
- крутится дворник-узбек,
- разбирает мусор,
- складывает картонные коробки.
- Выпавшая из них пустота
- пугает до икоты спящие автомобили,
- катается на инвалидной коляске без колёс,
- играет на водосточных трубах
- прыгает в открытую форточку
- моего окна
- садится в кресло,
- и мы вместе слушаем как
- по чёрной лестнице восходят гастарбайтеры
- с мешками синего цемента, пакетами белого песка,
- чтобы новые облака
- построить за стеной
- и подвесить новое солнце
- на краю потолка,
- но я никуда не пойду пока
- моя пустота со мной.
Плакат в альпийском шале
- Лыжник конца тридцатых
- летит со склона
- в джемпере, в рубахе с расстёгнутым воротом,
- без шапки,
- без маски,
- лыжник конца тридцатых,
- улыбчивый француз, а может швейцарец,
- спускается в деревню,
- чтобы затормозить у самых дверей кафе,
- поставить у стены лыжи,
- выпить кружку глинвейна,
- поговорить с барышнями,
- лыжник конца тридцатых
- летит со склона
- к точке невозврата,
- где начинается другой отсчёт:
- лавина уже набирает ход,
- альпийские стрелки, мёртвые солдаты…
- И лишь на вершинах всегда
- чистый снег, ослепительный лёд.
Танцы
- Настоящее танго смертельно,
- а вальс возвращает к дому,
- но у нас больше любят танго,
- потому что давно все дома,
- по-другому здесь не танцуют
- даже случайные пули
- поднимая фонтанчики пыли.
- Правда, ещё есть сальса
- с шагом на слабую долю,
- или в ритме обычного пульса
- удивительный пасадобль.
- Сейчас мы с тобой потанцуем,
- только выключи телевизор.
«Покончить с ветряными мельницами…»
- Покончить с ветряными мельницами,
- старыми звонками, сохранёнными СМС,
- пусть память идёт по улице голая
- не стесняясь никого, даже самой себя,
- покончить с построенными домами,
- тёмными огнями зеркальными витринами,
- в их отражениях никогда не было правды
- не было правды и в том, что за ними.
- Выехать из города и жить в промзоне,
- где дома без окон и железные двери,
- кормить бездомных собак на овощбазе,
- ничего не слушать, никому не верить.
«Бенинген рисует корабли…»
- Бенинген рисует корабли,
- кровью в сером море стены своего дома
- мазутные пятна на пирсе словно глаза земли.
- Бенинген составляет списки:
- их не прочесть даже до половины,
- его ещё не спрятали в комнате
- где из окна видны лишь мачты и флаги.
- Бенинген заполняет трюмы
- вяленым мясом сухарями вином
- чтобы успеть уйти
- из этой гавани старого света, ти —
- хой гавани старого света,
- где стерильные сёстры, белая жуть:
- блаженны умеющие дышать, когда всюду разлита ртуть,
- блаженны умеющие петь, когда в горле свинец и медь,
- блаженны умеющие успеть…
- Бенинген смотрит на берег:
- там крутит ветер лопасти мельниц
- и красные маки склоняют перед ним головы.
«Императрица в подзорную трубу…»
- Императрица в подзорную трубу
- видит ялтинскую бухту, прекрасную страну,
- а солнце за гору садится,
- туман поднимается над морем,
- и о чём говорят в саду
- не понимает императрица.
- Она ведь учила этот язык
- эту странную речь…
- ей вдруг хочется лечь,
- но земля начинает вместо времени течь,
- и ложные люди входят в покои императрицы.
- Они говорят:
- мы поменяли местами
- таблички в ботаническом саду,
- кипарисом назвали каменный дуб,
- кедр – сосной,
- а огромные цветки магнолии, что под вашими окнами,
- теперь незабудки,
- и пусть случится то, что случится,
- шахты уже вырыты и ждут…
- Не понимает императрица,
- она смотрит в подзорную трубу
- на ялтинскую бухту, прекрасную страну,
- а солнце за гору садится…
«На перешейке…»
- На перешейке
- вода с обеих сторон:
- с одной стороны – живая:
- в ней толстые рыбы, крабы и даже киты,
- с другой мёртвая молчаливо
- топляками ощерилась из черноты.
- По колено мы в мёртвой бродили
- поднимая со дна красный ил,
- мы по пояс в нее заходили
- так что было не видно ног,
- мы по мёртвой воде плыли
- кто как мог…
- Мы ушли в неё с головой
- но она не стала живой.
«Небо на самом деле – чёрное…»
- Небо на самом деле – чёрное,
- чёрное, и ничего в нём нет,
- синий лишь слой воздуха,
- сквозь который проходит свет.
«Поедем смотреть на первые цветы…»
- Поедем смотреть на первые цветы.
- Война не начнется,
- если мы будем смотреть
- на белые капли подснежников,
- в зеленеющей траве,
- на жёлтые огни калужниц вдоль канавы,
- на фиолетовые крокусы,
- разбежавшиеся с прошлогодней клумбы,
- на соцветия медуницы,
- соединившие в себе Адама и Еву.
- Поедем на велосипедах
- скрипящих о недавней зиме
- освобождать от мёртвых еловых веток
- ростки пионов и роз:
- им больше не нужна такая защита —
- холодов не будет.
- Поедем через лес,
- полный нежных ветрениц,
- где снег, спрятавшийся в окопах и воронках,
- уже никому не страшен.
«Небесная швея…»
- Небесная швея
- отрезала кусочек тени дерева жизни,
- сшила умнику кафтан-отчизну,
- из солнечных зайчиков дураку штаны сшила,
- а мне материи не хватило.
- Идёт умник, кафтан в озерах и реках,
- дурак идёт: радости полные штаны,
- а мне вроде бы идти некуда:
- лежу под деревом,
- смотрю сны.
«Тень сосны на твоем теле…»
- Тень сосны на твоем теле
- не оставляет следа,
- такое неяркое солнце,
- что свет течёт как вода,
- в песок уползают окурки,
- ветер гоняет мячик,
- мальчик с лицом амура
- стрелу за спиной прячет.
- К вечеру здесь останется
- лишь пена на мокром песке,
- острова на ладони Онеги
- свинец в её кулаке…
«Пойду выгуливать ветер…»
- Пойду выгуливать ветер,
- а то он засиделся в доме,
- трётся о штанину,
- просится на улицу,
- пусть погоняет по дороге мусор,
- покатает пустую банку пива,
- сорвёт пару старых листьев:
- даже этих событий достаточно
- для того чтобы выбрать жизнь
- не требуя ничего взамен,
- и как там поёт Алан Прайс:
- Stay a lucky man! A lucky man…
«Обещали плохую погоду…»
- Обещали плохую погоду,
- ледяной дождь, разбивающий тела машин,
- мокрый снег, никогда не превращающийся в воду,
- а ещё пять минут назад было солнце, и никто не спешил.
- Вместо новостей – треск, вместо музыки – белый шум:
- в котором крики птиц да лай собак,
- и, хотя вроде бы ничего не происходит,
- в дальнем конце улицы что-то уже не так.
- Машины впереди разворачиваются, включив аварийку,
- за ними ничего не видно, да и надо ли нам вперед,
- проще развернуться и ехать вместе со всеми
- пока не накрыло то, что произойдёт…
Евгению Морозову
- Помнишь наш разговор об истории и об искусстве
- на веранде, что окнами в сад, перерытый повсюду кротами,
- хотя яблоня прочно стоит, и по осени яблоки вкусны,
- и в июне жасмин расцветает…
- А кроты роют норы до самого ада,
- где под серой шинелью на железной кровати лежит
- господин наших дней,
- давай купим коробку петард и устроим осаду,
- чтобы чёрные дыры в земле стали вспышками
- ярких огней!
- Кроты выход найдут, им нет дела до нашей атаки,
- ведь она – только символ, художников вычурный жест,
- но искусство… оно таково, что порою бесплотные знаки
- даже горы сдвигают с насиженных мест.
«Наша земля – пёстрая корова…»
- Наша земля – пёстрая корова,
- рябь перьев кукушки
- летящей над мусором на краю села,
- стук дятла
- распинающего время на кресте сосновом,
- когда режет за полем закаты
- леса зубчатая пила.
- Наша земля всегда сырая,
- иногда вода стоит на штык лопаты:
- стоит копнуть – потечёт рекой,
- поэтому здесь не умирают,
- а уплывают
- однажды утром в туман – молоко,
- где не отличить дворца от сарая,
- и от ада до рая
- недалеко.
Военная тайна
- Дай руку, и я узнаю
- что ждёт нас на этой дороге,
- где каждый подозревает друг друга,
- просто
- дай
- мне
- руку.
- Я прочту на твоей ладони
- линию жизни, скорчившуюся в агонии,
- а линию смерти уже обозначенную
- в своей руке спрячу,
- вот так я тебе погадаю,
- потом мы пойдем в сарай и
- заснем на колючем сене,
- незаметные словно тени
- тех, кого ждут на кордоне,
- кого ищет патруль на дорогах,
- у кого на тёплых ладонях
- тайное имя Бога
«Мальчик играет в блинчики на воде залива…»
- Мальчик играет в блинчики на воде залива,
- считает, сколько камень-лягушка сделает прыжков
- туда, где в тумане корабль счастливых,
- неотличим от корабля дураков.
- Интерференция – это когда друг с другом,
- а интервенция – когда один в другого
- заходит, осматривается, вещи бросает в угол,
- но камень-лягушка скачет через его голову,
- через разговоры о войне и прочем:
- важнее найти плоский камень среди других,
- чтобы не тонул сразу, а оставлял многоточия,
- на ровной воде круги.
«Песни закончились, осталась считалка…»
- Песни закончились, осталась считалка
- (всего одна другие не в счёт),
- на первый-второй простая считалка:
- потому как первый второго убъёт,
- и вот они стоят здоровые, молодые,
- на фоне домов в окружении женщин,
- они ещё помнят имена друг друга
- и не знают, с кого начнется отсчет…
- То ли Каин зарежет Авеля, то ли наоборот.
«Приходит почтальон…»
- Приходит почтальон,
- ничего не рассказывает, просто ест
- проглатывая слова вместе с хлебом,
- потом утирает рукавом губы,
- садится на велосипед
- и едет в следующий дом.
- В его сумке
- лишь потрепанные конверты с выцветшими марками,
- старые открытки, протёртые глазами до дыр,
- и повестки на жёлтой бумаге
- с печатью повторно.
- Этот адресат выбыл и тот выбыл,
- между домами плавают рыбы,
- на дне канала ржавеет велосипед,
- и писем нет…
Амстердам: к хорошей погоде
- Об Амстердаме чёрно-алом
- замолви слово на суде…
- Мы проезжаем вдоль канала
- и отражаемся в воде,
- на чердаке живёт Господь,
- и плотник царь стучит как дятел…
- Стропила выше поднимай
- пока мир от дождя не спятил,
- пока вокруг прозрачный рай,
- и спит младенец в колыбели,
- стропила выше поднимай
- чтоб облака на них сидели!
- Об Амстердаме чёрно-алом
- замолви слово на суде…
- Любовь проходит по каналу
- и отражается в воде
- как синий твой велосипед,
- как белый мой велосипед,
- и наша жизнь – пустой пакет
- летит на голубой просвет
«Городские фотопейзажи…»
- Городские фотопейзажи,
- старые портреты:
- унибром-бромпортрет-фотобром,
- бумага сгорит,
- серебро останется,
- оно не летит вместе с дымом,
- мы все останемся на земле серебром.
- В серебряном пепле
- каждый отыщет своё тайное имя,
- видимое лишь под красной лампой,
- в полутьме, где родители были ещё молодыми
- и находили друг друга на ощупь,
- а на бумаге вдруг проступали
- какие-то ветки, дома, лица,
- сначала неясно, потом все чётче,
- только была размазана
- фигура человека, бегущего за трамваем:
- он все бежит,
- бежит и не может остановиться.
«На рисунке – трава высокая…»
- На рисунке – трава высокая,
- похожая на лес,
- и я в неё залез
- раньше срока:
- руки не прорисованы —
- плоские и белые,
- из травы, будто суслик высовываясь,
- ничего не делаю,
- у соседки тоже – вместо лица
- белое круглое пятно,
- только тень красная
- словно вино,
- так и живём непонятные,
- наполовину вечные,
- и садятся на белые пятна
- бабочки да кузнечики.
Из книги «Радиостанция седьмой шлюз»
(стихотворения 2014–2018 гг.)
Солнечные львы
Солнечные львы
- По телевизору говорят,
- что солнечные львы уже в городе,
- МЧС рекомендует завесить окна плотными шторами,
- не выходить на улицы
- и приготовить на всякий случай
- недельный запас воды.
- Видеозаписи в интернете
- не сообщают ничего нового:
- одна суета, люди с нечёткими лицами
- то ли спасаются, то ли бегут навстречу,
- страх ими движет или любовь – непонятно.
- Говорят, что солнечных львов
- даже представить невозможно,
- поэтому их нет ни в одном кадре,
- и любое описание —
- умножение лишних слов.
- Одни считают, что их вызвало правительство,
- пытаясь отвлечь народ
- от демонстраций и митингов,
- другие, что это происки оппозиции,
- весь ОМОН брошен на защиту города,
- выставлены заграждения,
- но львы спокойно проходят,
- по пустым улицам,
- мимо застывших машин
- в их гривах пляшет ветер,
- разбрасывая золото
- в наши окна, на стены домов…
- Мы боимся и ждём этих львов.
Она рисует
- Она стала рисовать на всём,
- что попадалось под руку:
- на холсте, на столе, на руке,
- под которую всё попадалось
- и даже
- на моем времени.
- Теперь каждая минута расписана
- такими стойкими красками,
- что трудно выкроить кусок
- не повредив рисунок,
- а она говорит: найди для меня
- ещё немного времени
- мне надо дорисовать
- хвост тигра, глаз дракона и несколько
- совсем неизвестных тебе вещей.
Мусорная машина
- Мусорная машина идёт по поселку
- к нам ей не добраться:
- деревья закрыли ветками все подъезды
- мусорная машина, полная
- умерших вещей,
- проезжает мимо.
- Она останавливается на углу двух улиц,
- и, пока водитель курит,
- дымом сигареты отбивая запах
- пищевых отходов,
- переваривает мусор в железном кузове.
- Потом она дальше едет,
- и встречный ветер
- выдувает души вещей:
- они садятся на лобовые стекла
- идущих сзади автомобилей
- болтают ногами,
- и водители включают дворники
- даже при ясной погоде.
- Мусорная машина едет медленно,
- но обогнать её невозможно —
- слишком узкие дороги
- в нашем поселке.
Зима 1941
- В доме моего детства никогда не выбрасывают старый хлеб.
- В доме, где я никогда не был
- моя бабушка размачивает землю, перемешанную с углём —
- сладка бадаевская вода.
- В низком подвале дома, который будет разрушен
- за восемнадцать лет до моего рождения
- девочка играет на скрипке.
- Отбой тревоги заглушает аплодисменты.
- Опустевшая голубятня стала мальчишеским штабом.
- Голуби уже в другом небе, кошки тоже…
- Мясо крысы похоже на кроличье.
- На рисунке взрыв напоминает куст сирени.
- Люди с ножами набрасываются на умирающую лошадь —
- остается лишь кровавый цветок на снегу.
- Красные флажки вырастают там, где не разорвались бомба
- или снаряд.
- Профессор консерватории бежит к зажигательной бомбе
- по жестяной крыше.
- Шипение зажигалки не войдет в партитуру,
- но останется фоном на старой пластинке.
- Код чёрной двери на эту крышу все тот же:
- один девять четыре один.
- Сытна старая горчица и сладка бадаевская вода.
- В полутьме двора моя бабушка спотыкается о труп девушки
- с вырезанной филейной частью.
- Товарищ Жданов играет в теннис, чтобы сбросить вес.
- Вес – не бомба: мячик бьется о стену и не взрывается.
- Хлебная карточка – пропуск в жизнь, матрасы полные
- сухарей, что легче облака, ждут грешников и праведников
- в послевоенном раю.
- Женщина не спасла свою дочь: сосед, обезумев, убил и съел
- девочку.
- Потом он плакал.
- Душа девочки переселилась в щенка.
- Возможно, это была единственная собака, пережившая блокаду.
- «С чашей винною стоял я в светлый день в моем саду,
- Пил я чашу слёз кровавых, я в печали пил беду», —
- переводчик Лебедев читает Навои, слабый голос растекается
- по холодным залам Эрмитажа.
- Лебедева принесли на руках друзья, его жизнь весит всего
- 125 грамм, но и те не удержать.
- Прозрачная птица летит сквозь толстые стены дворца
- к серому небу.
- В смольной столовке подают обед из трёх блюд.
- В студии Дома радио стучит молоток: приколачивают
- полку под микрофоном.
- Теперь дикторы могут умереть стоя.
- Хлеб – золото, водка – серебро,
- горят книги в буржуйке: стихами Навои я согрею руки твои.
- Пейте дети отвар из обоев: я клеила их на века, я клеила их
- с любовью.
- Идет Ольга в Дом радио:
- тюрьма справа,
- голодная смерть – слева,
- а навстречу – всенародная слава:
- – Куда идешь, дева?
- Нет у тебя уже ни детей, ни мужа,
- впереди лишь тоска да ужас.
- Полуторка по тонкому льду Ладоги везет весну.
- Дай Бог ей не провалиться.
- Но в Танином блокноте ещё не все отмечены смерти.
- Что ты там говоришь: «…Никто не забыт, ничто не забыто?»
«Как рассказать о стране…»
- Как рассказать о стране,
- где тени деревьев падают в тёмную воду,
- где водопады скалят ледяные прозрачные зубы,
- где Олав колун и Олав святой один и тот же,
- где волчья шерсть по ночам растёт из кожи,
- где предки живут весело в круглых камнях,
- а дети играют плоскими, ставят их друг на друга,
- говорят: это женщина, это олень, это твой дом,
- где летнее солнце ходит по кругу,
- а зимнее прячется в озере подо льдом…
- Нет ничего белее этого снега, этого вечного снега,
- нет ничего яснее голоса этой воды,
- горсть зачерпни и попробуй, пока не застыло горло
- не затянулась прорубь
«Я нашёл…»
- Я нашёл
- чужие стихи
- между страницами Фабра издания прошлого века,
- где жуки и кузнечики прошлого века,
- где не вянут цветы и стебли травы упруги,
- чужие стихи
- на странице тетради в клетку,
- в клетках, решетки которых уже растворило время,
- стихи о коробке вагона,
- где люди – цветные спички,
- но я знаю, спички сгорели,
- там только жук копошится
- завтра дети отпустят его на свободу.
«Берёза для лавок…»
- Берёза для лавок,
- сосна для стен,
- липа – для памятника,
- дуб – для креста,
- а осина – для потолка.
- Плотник пилит и рубит
- до тех пор, пока
- не затупится топор,
- не устанет рука.
- На востоке плотника – белая осина,
- на западе – красная ольха,
- и в небе, сколоченном не очень красиво,
- стружки, опилки, труха.
«Вечные птицы кружат над степью…»
- Вечные птицы кружат над степью,
- вечные собаки стерегут белые кости,
- они давно забыли хозяев,
- скалят зубы в сумерках,
- отчаянно лают в темноте,
- а утром ходят вокруг лагеря,
- ждут когда мы уйдем
- и что мы оставим.
- Здесь были всадники из красной земли:
- под выгоревшей травой
- лежат их слова – потерянные стрелы,
- в пылающем небе
- отпечатался звон тетивы,
- птицы его задевают крыльями,
- перемешивают со своим криком,
- но собаки давно забыли
- всадников, ставших пылью.
- Собаки питаются падалью:
- не той что падает с неба,
- пищу им привозят на старых грузовиках
- с пастбищ этого света:
- погибших героев
- и просто случайных жертв,
- высохших узников концлагерей,
- солдат первой и второй мировой,
- с почерневшими от огня лицами.
- Остатки собачьего пира
- достаются птицам.
- Каждое утро над нашим лагерем
- эти птицы рисуют круги, и
- кто-то называет их ангелами
- Но я знаю – ангелы совсем другие.
В доме Айги
- Меня пригласили в мастерскую, где
- на стене – керосиновая лампа,
- над ней рисунок божьего человека Луизы
- (линии и краски чистой души)
- далее – сноп из нескольких колосьев
- (что может быть предметнее хлеба),
- рядом – фотография византийской иконы
- (лицо святого размыто),
- плюс лампа советских времён в форме тюльпана,
- чьи лепестки не увядают, лишь покрываются пылью.
- На полу под окнами
- колёса – одно деревянное одно железное,
- сверху – старая телевизионная антенна
- и пластиковый обруч – хулахуп.
- На первом окне – тупой и обломанный нож,
- пригодный разве что для разрезания воздуха,
- на втором – птичье гнездо в керамической чашке,
- на третьем – четыре камня,
- один крупный, два более мелких,
- и жёлтый камень неопределённой формы:
- довольно большой обмылок времени —
- хватит ещё на несколько раз.
- У другой стены —
- диван, над которым липкая лента для мух на гвозде,
- рядом ещё несколько пустых гвоздей
- (некогда реализованных возможностей,
- а теперь снова ожидающих своего случая),
- маленький гранёный стаканчик,
- две пружины,
- свитые из стального прута толщиной в мизинец
- и сухая ветка берёзы.
- Напротив, около двери, розетка,
- в которой вместо электричества
- перо кукушки и неизвестной мне птицы.
- Мне сказали, что из этих простых вещей
- можно собрать машину
- для путешествия в самый конец света,
- и чтобы я смог ориентироваться
- повесили над столом
- репродукцию картины звёздного неба Ван-Гога,
- прикрепив её к стене железной кнопкой.
- На этом небе
- она – самая крупная звезда.
«Разбудите старого барабанщика…»
- Разбудите старого барабанщика,
- давно не рассыпалась по воздуху
- бодрая сухая дробь
- его барабанов,
- лишь капли нашего терпения
- стучат по асфальту.
- Все чаши уже переполнены,
- но императорский оркестр
- не сможет сыграть ни один марш
- без старого барабанщика,
- чьи палочки мелькают
- перемешивая время.
- Мы отдали нашу кожу
- для его боевых барабанов,
- из наших костей
- сделаны их корпуса,
- наши сердца превратились
- в открытые раны,
- и враги пьют вино
- из наших черепов.
- Разбудите старого барабанщика,
- чтобы пламя походных костров
- стало нашей кровью,
- и голоса небесных труб
- повели нас за собой.
- Разбудите старого барабанщика,
- пусть достанет из кухонного шкафа
- алюминиевую кастрюлю,
- на которой играл в детстве,
- представляя её то барабаном,
- то волшебной шляпой,
- откуда вылетали живые солнечные
- зайцы
- и другие чудесные вещи.
«Ветер спрятал ребёнка в моем доме…»
- Ветер спрятал ребёнка в моем доме:
- такой небольшой сквознячок,
- пока он не вырос до урагана,
- не выскочил на улицу
- ломая деревья, снося крыши,
- пока даже пыль не поднимает,
- только гуляет по комнатам,
- играет шторой, листает мои книги
- ничего не понимая.
- Впрочем, и я сам
- мало что понимаю
- в этих книгах.
Ножички
- Остается в ножички поиграть,
- отрезая землю за пядью пядь
- от машины без колёс до стены сарая,
- где почва мягкая и сырая.
- где бежит от ножа межа,
- и цари над ней не дыша
- в тёмную землю по самую рукоять
- втыкают, пока еще могут стоять,
- пока хватает земли на след,
- пока из разреза чёрный свет
- течёт в небеса, в себе растворяя
- машину без колес да стену сарая.
«Небесный мусор…»
- Небесный мусор
- крутится вокруг земли:
- пустые ступени ракет,
- умершие спутники
- и космические корабли,
- небесный мусор
- отмеряет наше время,
- медленно сжимает круги,
- чтобы однажды
- сгореть в атмосфере
- без следа…
- где он уже вовсе не мусор
- а падающая звезда.
«Радиостанция Седьмой Шлюз…»
- Радиостанция Седьмой Шлюз,
- глиняное небо, благая весть,
- оживают раздавленные змеи,
- огненные лисы переходят дорогу…
- Когда не осталось больше людей
- я стал полевым командиром цветов:
- пижма, продырявленный зверобой,
- а вокруг меня гвардии иван-чай.
- Когда не осталось больше людей
- я пошел в посёлок не знаю зачем
- становясь все меньше в этой траве,
- в этой высохшей колее.
- Радиостанция Седьмой Шлюз,
- солнечный треск, полуденный звон,
- пижма, чертополох, зверобой,
- колокольчики, иван-чай.
Кино о любви
«Я снимаю кино о любви…»
- Я снимаю кино о любви,
- подглядываю за влюбленными,
- жму на кнопку record, и
- зелёное пятнышко ожидания в углу видоискателя
- сменяется красным,
- камера глотает людей за столиками открытого кафе,
- пару, сидящую на берегу с бутылкой вина:
- два лица близко друг к другу крупным планом,
- но в записи почему-то
- остаются одни скучные пейзажи
- лишь иногда
- открывается на несколько секунд
- то вид на пустыню, то на горную гряду,
- то на улицу из далекого прошлого, по которой я сам иду,
- и крупным планом —
- воробьи, клюющие крошки
- с пустых столов открытого кафе,
- я вырезаю лишнее, делаю необходимые склейки,
- и улица с названием «проектируемая»
- сменяется улицей «несуществующей»,
- где во дворах голубятни, а в конце
- интернат и психоневрологический диспансер,
- я оставляю кадр с человеком на велосипеде
- между застывших машин,
- и снова снимаю кино о любви
- словно снимаю одежду,
- словно сдираю собственную кожу —
- ведь без этого снять кино о любви невозможно.
Дзига Вертов
- Никаких актеров:
- только нас таящая жизнь,
- киноплёнка не может без света
- трепещет на солнечном ветру,
- пропадает за дождём царапин
- новый совершенный человек.
- Киноплёнка вспыхивает как порох,
- (тогда другой просто не было —
- какие там цифры —
- круглые коробки, похожие на мины,
- дымовухи в начальной школе….)
- Что от него останется? —
- дым и совсем немного пепла…
- Но пока волчок вертится,
- новый Франкенштейн
- склоняется над станком,
- приклеивая совершенные руки
- к совершенному телу.
- Чуда не будет: Джеймс Бонд
- хорошо стреляет.
«По радио снова прогноз погоды на Марсе…»
- По радио снова прогноз погоды на Марсе,
- Патти Смит везёт камни тюрьмы Сен-Лоран
- на могилу Жене,
- треплет тёмные волосы ветер, живёт жизнью
- простых насекомых…
- Что ты споёшь в этой странной пустыне, —
- говорит ей Жене, —
- ты мне ничем не поможешь.
- Зачем переводы на сто языков, если я говорю на одном,
- переводи лучше этот гашиш или русскую водку,
- я песен не слышу, язык мой присох к раскаленному
- небу Танжера,
- спасает лишь ветер, на Марсе есть ветер и дождь,
- есть даже Элизий, Патти.
- и я сам только несколько грамм удивительной пыли
- – но кто за неё мне заплатит?
Роберт Флаэрти
- Киноплёнка не может без света,
- но солнце уже на горизонте событий,
- и снег такой плотный, что наружу не выйти —
- сиди, проявляй темноту,
- где проектор кузнечик стрекочет,
- и снег времени на экране
- засыпает тропу,
- где тёмные звери
- идут по твоим следам,
- и собаки метят одинокие кусты:
- – Не ешь жёлтый снег, Нанук
- прибереги его для чудовищ
- что уже совсем близко
- и брось в их стеклянные глаза!
- Проектор стрекочет
- вращая бобины,
- наматывая куриную слепоту
- на слепоту сердца,
- ночь будет длинной, но
- жизнь не кончается смертью
- в этом странном кино.
«Нет ничего свежего…»
- Нет ничего свежего,
- даже ветер устаревает,
- сегодняшние газеты
- опоздали со своими новостями,
- продавцы вдоль дороги
- в кепках и ушанках
- предлагают гнилые яблоки, протухшее мясо,
- говорят: гниль – признак зрелости,
- потому человек с душком
- лучше человека без запаха…
- Апостолы едут в старом автобусе
- просят водителя остановиться возле лотков.
«В цветном кино кетчуп вместо крови…»
- В цветном кино кетчуп вместо крови,
- в чёрно-белом течет шоколад,
- а если кино о любви,
- то ни кетчупа ни шоколада не надо:
- только два билета в конец зала
- и чтобы места рядом.
«Посмотрели вчера картину…»
- Посмотрели вчера картину
- где большой портрет Тарантино,
- Шэрон стала милой старушкой
- и уже полвека её сыну,
- а грязные девочки Чарли,
- грязные апостолы грязного бога,
- по-прежнему молоды
- и живут напротив через дорогу.
- Они смеются, когда мой друг
- выходит из дома и заводит машину:
- Эй парень, покажи свой нож,
- так ли он хорош,
- мы готовы его заточить,
- если сможешь нам выстругать буратино…
- Тарантино на портрете
- заливается беззвучным смехом.
- Но мой друг, Юрий Гагарин,
- небесный ковбой и просто хороший парень,
- говорит одной из девчонок:
- Садись в мою ракету, поехали.
Жорж Мельес
- – Построй голубятню и дело в шляпе,
- голубиная почта надёжнее всех надежд,
- когда их нет, наступает свобода, —
- так сказал мне однажды
- контрабандист иллюзий с глазами ребёнка,
- торгующий игрушками в лавочке на Монпарнасе.
- Голуби, вылетевшие из его шляпы,
- теперь важно расхаживают по моей крыше
- и внешне ничем не отличаются от обычных…
- Но лишь они находят дорогу к дому
- даже за тысячи километров.
«Странный фильм мне вчера показали…»
- Странный фильм мне вчера показали
- без начала и без конца:
- там под серой шинелью спит в подвале
- на железной кровати хозяин дворца.
- Он спит спокойно, а на экране
- коляска с ребёнком катится к морю,
- но когда проектор трещать перестанет
- совсем другая начнётся история,
- и может честней оборвать киноплёнку
- пока не сварили червивое мясо,
- пока не запахло повсюду палёным,
- и не перевернулась коляска.
«В телевизоре на моей кухне…»
- В телевизоре на моей кухне
- честный гаишник
- лихо разделывается с мафией,
- глянцевые люди
- предлагают дешёвые смартфоны
- от «Мегафона» и МТС:
- выбирай любой,
- и каждые полчаса красный ягуар
- летит, разгоняя облака
- над мокрой трассой.
- Россия рулит на всех фронтах,
- повсюду кризис преступления катастрофы,
- хорошее борется с плохим,
- добро со злом,
- но мир начинается с моей кухни,
- где в холодильнике – минус, а над плитой тепло,
- какая бы погода ни была за окном,
- и достаточно нажать на пульте
- красную кнопку,
- чтобы исчезли эти добро и зло.
Воскрешение Пронина
- Пронин умер
- его бронзовая кожа позеленела,
- голуби нагадили на его голове.
- Он застыл в позе лотоса
- над бедной страной,
- где ползают жуки-шпионы
- копая старый перегной.
- Я приношу ему
- бутылку армянского коньяка,
- Эркюль Пуаро —
- свою трость,
- Мегре —
- трубку и пакет табака,
- Шерлок —
- шапку с двумя козырьками,
- Комиссар Жюв —
- свою третью руку,
- а Джеймс Бонд
- (непонятно как он сюда затесался)
- – водяной пистолет.
- Лучшие разведчики и детективы
- собрались вокруг
- со своими дарами
- чтобы помочь майору
- в борьбе со злом:
- раз оно есть в этом мире
- значит, оно есть и в том.
- – Все сорок дней, —
- говорят детективы —
- мы будем безжалостны
- но справедливы,
- чтобы ты смело шёл сквозь Бардо,
- отвергая соблазны демонов,
- не замечая
- тусклых огней ада,
- чтобы ты вышел к новому свету
- и снова обрел читателя!
- Одна мисс Марпл
- стоит в сторонке
- с двумя красными гвоздиками,
- плачет.
Еще один убийца
- Во сне я работаю наёмным убийцей,
- убиваю за стакан вина и кусок хлеба,
- у меня тонкие волосатые руки
- и ладони изъеденные белыми червями,
- я никогда не вижу своего лица:
- во сне нет зеркал,
- и даже в воде, густой и тягучей
- ничего не отражается,
- зато там есть светящиеся столбы,
- они уходят в небо
- и стоят рядами
- похожие на колоннаду античного собора.
- В эти столбы я прячу
- тех, кого убил.
- Все мои жертвы без следов насилия
- холодные, как фарфоровые куклы,
- я несу каждую, плотно прижимая к себе,
- до ближайшего столба,
- где он или она исчезает.
- Я ничего не чувствую,
- а если пытаюсь вспомнить
- как я их убил,
- то сразу же просыпаюсь —
- такая вот странная амнезия.
- Но я помню старую ржавую машину
- с треснувшим лобовым стеклом
- на каких-то задворках,
- где получаю заказы,
- по радио между песнями
- концерта по вашим заявкам…
«Два мандарина, три апельсина…»
Алла Горбунова
- два мандарина
- выглядели одинаково
- первый был нормальный, вкусный,
- а второй – оказался старый…
- Два мандарина, три апельсина —
- в поисках правильного продукта
- Граф Карло Гоцци и фея Моргана
- ходят по супермаркету,
- изучают номера на весах.
- Карло тайком надрывает кожурку,
- но вместо принцессы – лишь мякоть и сок.
- «Не написать мне новой фьябы —
- жалуется граф, —
- из бананов ничего не выйдет,
- мандарины попробовать разве,
- но на них у меня аллергия»,
- а фея Моргана надувает полиэтиленовый мешок
- сваливает в него половину лотка:
- «Грузите апельсины бочками, – говорит,—
- так меня учили братья Карамазовы.
- Тогда и о дольках некогда будет думать
- после тяжелой работы».
История
- у моего деда
- был старший брат
- авиатор
- первой мировой
- он однажды упал с неба
- стал землей и травой
- у моего деда
- был средний брат
- служил царю и отечеству
- но однажды
- поймал пулю сердцем
- красным как город кронштадт
- мой дед
- дожил до конца семидесятых,
- смерть нашла его в маленькой
- литовской деревне обелу рагас
- по-русски яблоневый рог
- помню яблоки все собрали
- и в подвале бродила брага
- без ног
«Я кручу кино всерьёз…»
- Я кручу кино всерьёз:
- тени моих пальцев
- прыгают на экране —
- то собаки, то зайцы,
- я вырезаю из плёнки стрекоз —
- они летают по тёмному залу,
- сверкают крыльями…
- Всё это я делаю для тебя,
- но ты спишь на заднем ряду
- этого кинотеатра-вокзала,
- а поезд стремительно приближается
- по лучу света
- из маленького окошечка —
- в пустоту.
Длинные вещи
Баллада о безумном альпинисте и прекрасной стопщице
- Смотрю телевизор, в нём альпинист
- с тремя карабинами на поясе и ледорубом в руке:
- ему надо найти мешок алмазов
- для тех, кто не был в горах ни разу.
- у безумного альпиниста времени нет,
- на его поясе звенят карабины,
- ему уже незачем пристегиваться —
- он сам по себе лавина,
- альпинист втыкает ледоруб в застывший воздух,
- высекает из него золотую рыбку,
- она крутится, виляет хвостом:
- загадывай, чего хочешь…
- И вот под его ногами асфальт трассы,
- перед ним – прекрасная стопщица с двумя ртами,
- что берёт водителей сверху и снизу,
- так что они становятся деревьями и кустами,
- она поёт альпинисту про синие горы,
- расстёгивает его красную куртку,
- чтобы добраться до самого сердца,
- но там только снег и лёд,
- Она облизывает альпиниста как льдинку,
- сама растекается по асфальту тенью,
- и он входит постепенно в её тело
- оставив ледоруб на дороге.
- Тут приезжают друзья с большим тортом,
- сверху белым как горные кручи,
- читают мне вслух сонет Анненского:
- «творящий дух и жизни случай…»
- Автостопщица почему-то расстраивается
- на блондинку, брюнетку и бритую наголо,
- всех трёх подбирает дальнобойщик,
- в кузове его фуры – скоропортящийся продукт:
- огромные пачки замороженного времени.
Пожарный
- Сказали: скоро придет пожарный,
- досыпали песок в ящики,
- принесли новые огнетушители
- и длинный багор.
- Сказали: вынеси весь мусор,
- и пока я его выносил,
- одна кошка ушла в подвалы,
- а другая – во двор.
- Чай остыл на столе —
- едва дымится,
- сердце пылать перестало,
- и работа гореть в руках,
- но не идет пожарный
- с очередной проверкой,
- хотя убрано все:
- даже негорючий велосипед
- спрятан в соседние помещения.
- Я вчера в телевизоре видел
- двух мужиков,
- что терли о пластик
- синтетические женские трусы —
- чтобы те, наэлекризовавшись,
- стали искрить и взорвали
- пары бензина
- в прозрачной коробке.
- Получилось,
- но только с третьей попытки.
- А если погладить кошку
- и потом прикоснутся к железу
- в загазованной атмосфере?
- Не проверить —
- кошки сбежали,
- да газ идет только по трубам
- и не выходит наружу
- сколько его не проси.
- На пожарном щите
- повесили список,
- где я – член пожарной бригады,
- а что члену нужно делать
- пока еще не сказали.
- Возможно, стоять,
- и когда появляется пламя
- выбрасывать пену,
- но пламя воркует в топке
- во мне не нуждаясь,
- не торчать же перед ней весь день.
- Этот пожарный, наверное,
- в городе заблудился,
- или же по дороге
- слишком много встретил пожаров,
- слишком много вынес младенцев
- из пылающих зданий,
- и, устав от тяжелой работы,
- заснул на садовой скамейке,
- в медном шлеме легионера
- и прожжёной до дыр
- серебристой робе.
- В его карманах спички и зажигалки,
- он их отобрал от детишек,
- пироманов и террористов,
- пугая своими усами,
- щекоча остатками ресниц,
- а теперь на скамейке дремлет,
- и ходят поодаль кругами
- женщины словно акулы,
- возможно, их привлекает
- запах пота и гари —
- это тебе не «Шанель номер пять»
- или «Красная Москва».
- На груди у пожарного дудка,
- чтобы ее долгой песней
- заклинать все огни на свете,
- и в рукаве запрятан
- свисток, похожий на вспышку,
- вызывающий дождь.
- Правда, вместо дождя порою
- на яростный свист прибегают
- милицьонер или дворник,
- тогда снова свистит пожарный
- и уж точно – какой-нибудь дождик,
- пусть мелкий и моросящий,
- начинает сыпаться с неба.
- В его сумке лежит бутылка
- огненной горькой воды
- для вызова духа воинственности:
- хоть пламя – серьезный противник,
- но поллитра вполне хватает.
- Еще в его сумке лампа
- с рефлектором и батарейкой
- высвечивающая уголки
- сгоревших человеческих душ,
- где потерялся смысл
- жизни на этом свете.
- Так он сидит на скамейке
- и птицы над ним безмолвны,
- и женщины ходят поодаль,
- боясь его сон потревожить.
- Снится пожарному время,
- где он, отмывшись от сажи,
- стоит перед городом белым,
- и ангел в сверкающем шлеме
- выдает ему красные крылья
- и золотую трубу —
- гасить все пожары заката
- и возвещать о восходе…
- Закончилась смена, кошки вернулись,
- но о пожарном ни одного мяу,
- я вытащил велосипед
- и накачал колеса,
- чтобы домой уехать,
- фонариком красным мерцая,
- словно рассказывая ночной дороге
- о славном пожарном
- и членах пожарной бригады.
Дорога на Тимбукту
- Представьте себе человека,
- что живёт в своей престарелой машине,
- на которой гоняет долгими ночами
- по бесконечному городу,
- словно остановка – это смерть.
- Он ужинает на заправках,
- берёт сумасшедших пассажиров,
- но заработанных денег
- хватает лишь на еду и бензин,
- остается совсем немного.
- Под утро он засыпает
- в автомобильном кресле…
- Так он ищет свою любовь,
- но находит проституток
- да случайных попутчиц:
- «У меня эксклюзивный минет, —
- говорит одна, – и совсем
- недорого».
- Другая же
- привычным жестом отодвигает сиденье
- до упора и разводит ноги…
- Через час он уже высаживает
- очередную подругу
- на каком-нибудь перекрёстке,
- где под тусклым фонарём
- не встретишь ни дьявола, ни бога.
- Но однажды вечером в сумерках,
- когда все едут домой,
- и машины еле ползут
- растворяясь в дымном мареве,
- он встречает одну женщину:
- она стоит на тротуаре
- слегка отведя руку в сторону
- словно держит в пальцах
- невидимую сигарету,
- и почему-то никто не останавливается.
- Уже в машине она называет адрес – Тимбукту.
- «Это клуб, – спрашивает он, – что ли?
- Я не знаю такого клуба,
- и гостиницы с таким названием
- в нашем городе нет,
- я выучил наизусть все дороги
- до самого последнего знака,
- до полустёртых указателей
- на тёмных окраинах,
- но о Тимбукту никогда не слышал.
- Сколько до него километров?»
- Так он говорит, обнимая
- её креслом своей машины,
- а в ответ слышит лишь сердце
- своей удивительной пассажирки
- и становится важным
- лишь расстояние между ними.
- Но пока они едут прямо
- по дороге с односторонним движением
- таким плотным, что
- невозможно выбраться из потока,
- и еще остаётся время
- до поворота на Тимбукту.
Сказка
- Улитки заполняют сады,
- борщевик переползает ограды,
- он превращает солнце в ядовитое яблоко,
- плачет принцесса, покрытая струпьями,
- и король объявляет награду:
- руку принцессы и полцарства в придачу
- тому, кто уничтожит улиток
- и сотрёт с земли борщевик.
- А в это время у одного старика
- живут, конечно же, три сына
- такие грязные, что яд борщевика
- не достигает их кожи,
- такие липкие, что улитки
- покрывают их с головы до пят:
- нет противнее чем они ребят.
- И вот братья идут во дворец,
- ломают сады и леса, вытаптывают огороды,
- всему приходит полный п. ц,
- а они как часы в любую погоду,
- идут не оставляя никаких улик,
- кроме кустиков борщевика
- да случайно уцелевших улиток,
- которые вскоре от голода
- набрасываются на борщевик,
- съедают его от корней до макушек,
- корчатся от яда в своих домиках,
- и над грудой безжизненных тел
- поднимаются к небу улиточьи души
- жалуясь ангелам на земной беспредел.
- Братья подходят к воротам дворца
- хрустя несчастными улитками,
- шелестя букетами борщевика,
- и пока принцесса выбирает одного из них,
- первого съедает тоска,
- второй улетает мыслями в облака,
- а третий читает такой стих:
- «Тихо-тихо ползи
- улитка по склону Фудзи,
- тихо ползи из моей головы
- улитка к вершине горы…»
- Принцесса стоит, открыв рот,
- и улитка ползёт.
Странный вирус
- Каждое утро
- он поднимается на лифте
- в свой стеклянный офис,
- садится за компьютер,
- ищет потерянное слово
- в скучных текстах,
- где лишь белизна между строк.
- А однажды он искал Бога
- не в душе, и не в небе, а в Интернете:
- на ключевое слово «Бог»
- поисковые системы
- вывалили десятки миллионов ссылок,
- и первая из них – анекдоты.
- Он открывал страницу за страницей,
- искал в регионах земных и небесных,
- день проходил,
- за окном темнело,
- прощались друг с другом клерки,
- запирали комнаты, сдавали ключи,
- наконец, тишина наступила,
- даже лифт опустился на первый
- и встал – некому больше ехать,
- лишь он всё сидел
- кликал мышкой,
- закрывал старые окна,
- открывал новые страницы,
- и далеко за полночь
- после десятой чашки кофе,
- когда совсем уже отчаялся,
- и стали слипаться глаза,
- на экране вдруг вспыхнуло слово —
- такое яркое, что ослепило надолго
- даже сквозь веки.
- Потом погас экран и подвис компьютер,
- перестал реагировать даже на ctrl alt delete,
- пришлось жёстко перезагружаться.
- Теперь он ищет то слово,
- смысла которого даже понять не успел,
- в письмах, во временных файлах,
- но там лишь обрывки,
- мусор, ненужные страницы,
- а сокровенное слово
- уже не найти, не вернуть…
Самолёт-цветок
(случай на авиасалоне «Макс»)
- На авиасалоне серьёзные люди
- в строгих костюмах
- примеряют военные самолёты,
- как одежду для своих маленьких стран.
- Самолёты Илюшина и Сухого
- выделывают в воздухе немыслимые пируэты,
- мёртвыми петлями привязывая внимание публики
- к серому небу Можайска.
- Их мощные двигатели
- поют, заглушая голос диктора,
- который находит красивые слова для каждой
- из этих машин, и даже пилоты
- не остаются обиженными.
- Но вдруг на взлётной полосе
- появляется странное создание,
- его кабина сверкает стеклом,
- а на крыльях – цветные перья и лепестки.
- «А теперь позвольте представить, – начинает
- диктор
- через динамики,
- установленные перед трибунами,
- но вдруг делает паузу, —
- это… аппарат неизвестной мне конструкции,
- сейчас я попробую уточнить.
- Но смотрите, как он легко разгоняется
- словно на поле танцует цветок.
- Наш диспетчер пока не может связаться с пилотом
- и не было команды на взлёт».
- В профессиональном голосе диктора
- уже нет ни тени волнения.
- А самолёт неизвестной конструкции
- бежит все быстрее и быстрее,
- так, что из бетонного покрытия
- вылетают камушки – искры.
- Он включает двигатели:
- старинный клавесин и виолончель
- сменяют барабаны и скрипка,
- звук её все выше и выше
- летит вместе с машиной.
- Самолёт кружит над трибунами, рисуя радуги,
- разрезая крыльями облака слой за слоем
- до синего неба.
- «С пилотом пока ещё нет связи, – говорит диктор, —
- но к взлёту уже готовится
- бригада лучших истребителей,
- чтобы нарушителя программы
- вернуть на площадку,
- а в случае неповиновения – уничтожить».
- И вот дюжина хищников
- с боезапасом, способным смести город
- до голого поля,
- взлетает стремительно словно стая,
- в предвкушении богатой добычи,
- пусть все увидят на деле
- торжество технологий.
- Диктор кричит: «Вау!
- Здесь никогда не было такого шоу!»
- А самолёт-цветок
- молнией пронизывает небо,
- следом погоня
- раскатывается громом.
- Но когда истребители
- начинают атаку,
- нарушитель вдруг пропадает:
- его даже нет на радарах.
- Выпущенные ракеты
- красиво взрываются в пустом воздухе,
- а публика рукоплещет
- словно эхо каждого взрыва.
- «Как легко он от них скрылся,
- – говорит один в строгом костюме, —
- нам эта модель кажется интересной,
- какое бюро её разработало?»
- Никто не может ему ответить,
- боевые машины заходят на посадку,
- а я из программы полётов
- складываю бумажный самолётик:
- пусть летит, пока дует ветер.
Однажды
- Однажды в зимнем трамвае
- засыпая и просыпаясь
- ниточку пульса наматывая
- я уходил в прошлое,
- сшивал небо и землю
- замётывал шов снегом,
- потом ледяными мостиками
- словно ключами от двери
- звенел, поднимаясь всё выше,
- вытягивал родственников живых и умерших,
- приглашал друзей
- под старую яблоню —
- единственное дерево
- на единственной тёплой поляне.
- А там и бутылки тёмные раскопали где-то,
- собаки набежали,
- кот вернулся потерянный,
- чёрный, лоснящийся выскочил из автобуса:
- – Сам доехал, однако,
- воротником притворяясь,
- зайцем…
- Сообщил об этом и брезгливо понюхал
- мои пальцы,
- потом начались песни,
- собаки собирали всё, что падало со стола,
- а потом мы сами упали
- словно яблоки на траву
- вместе с пустыми бутылками и яблоками
- червивыми, ненадкушенными…
- Утром пришла Пора Возвращаться
- постучала строго костяшками пальцев
- отхлебнула из полупустой бутылки:
- – Я вам не Пора Разбрасывать Камни,
- стыдно,
- словно вы сад камней, а не люди!
- Вот ты, в пёстрой рубашке,
- или вы, голые двое,
- и ты, с головной болью,
- давайте-ка собирайтесь
- и марш по домам отсюда!
- Собаки поджали хвосты, в сторону
- отошли и снова в свои хороводы,
- а мой кот
- на яблоню забрался, чёрным яблоком
- повис над нами.
- – Ещё не все яблоки созрели,
- ещё никто не откусил ни кусочка,
- ещё не было даже змея,
- тем более Адама и Евы,
- мы случайно сюда попали
- и скажи лучше нам, сколько времени,
- коли тебе, Пора Возвращаться
- известно когда и что за чем следует, —
- говорю, – сюда пришли мои родственники,
- друзья, даже собаки и этот кот,
- Бог вёл меня на ниточке моего пульса
- как машинку ребёнок ведёт
- на верёвочке за собой,
- пусть он мной и занимается!
- Так стоял я возле дерева суровый, словно памятник,
- а она раздвинула свою грудь в стороны,
- открыла хрустальное пронзительное сердце
- и сразу стало неуютно в этом раю:
- автобус вдруг облаком вырос,
- уехали гости с песнями и котом,
- собаки в лес убежали,
- и для нас наступило Потом —
- мы принялись за работу:
- Пора Возвращаться
- сгребла мусор в кучу,
- пропылесосила траву ветром,
- я же выкопал яму для бутылок
- кем-то забытый носок повесил на ветку…
- Тут ниточка моего пульса до конца распустилась
- словно цветок
- и начала назад собираться:
- сначала исчезли дерево и трава,
- затем Пора Возвращаться,
- затем всё свернулось клубком
- разноцветным как радуга,
- похожим на яблоко
- в кармане моего плаща.
Переговоры
- В кафе с тёмными стеклами,
- за которыми даже солнечное небо
- становится пасмурным,
- словно скоро пойдёт дождь
- я сижу за последним столиком
- лицом к залу,
- чтобы видеть всех
- и не привлекать внимания.
- И вот он идёт через кафе
- почти бесшумно,
- в сверкающем плаще,
- по его волосам бегут капли воды,
- у него серебряная серьга в ухе,
- и уборщица цветком оранжевой швабры
- затирает его следы.
- Больше до него никому нет дела,
- посетителей немного:
- парень и девушка,
- поедающие друг друга
- взглядами,
- мужчина средних лет
- возле стойки
- рядом с барменом,
- и я с чашкой кофе
- за дальним столиком.
- Его вижу лишь я да уборщица,
- которая не успевает
- убирать воду
- и отжимать швабру
- в специальное ведро с решеткой.
- Но вряд ли она посвящена в программу
- наших переговоров.
- Мы не пожимаем друг другу руки
- и сидим молча
- за одним столом словно
- зал полон людей,
- и просто не оказалось
- другого места,
- поэтому он и сел за мой столик,
- вполоборота, так, что серебряная капля
- в его ухе
- сверкает, и невозможно
- разглядеть лицо.
- Наконец, я говорю, отпивая кофе:
- – Я знал одну женщину,
- которая была слишком легка
- и однажды превратилась в облако…
- Он кивает в ответ,
- и серебряная серьга
- дрожит в его ухе.
- Я снова глотаю кофе
- словно часть
- приготовленной для него истории
- и продолжаю:
- – Мы рисовали бабочек
- на собственных веках,
- когда мы закрывали глаза,
- они расправляли крылья,
- но не могли улететь.
- У неё в глазах тогда было пламя,
- а у меня в голове
- всегда ветер…
- Он снова кивает:
- – Но ведь ты позвал меня не за этим.
- И я тогда объясняю,
- что завтра ему надо уехать
- подальше из нашего города,
- ведь я иду гулять с сыном,
- и нам очень нужна
- хорошая погода.
- Он снова кивает,
- серебряная серьга вспыхивает как маяк,
- заставляя меня зажмуриться,
- и когда я глаза открываю
- его уже нет.
- Лишь уборщица оранжевой шваброй,
- похожей на солнце,
- затирает мокрые следы.
Уильям Берроуз, Алиса Яндекса и другие
Три магнитофона
…Давайте начнем с трех магнитофонов
в Райском Саду. Магнитофон
1 – это Адам. Магнитофон 2 – Ева. Магнитофон
3 – Бог, который после Хиросимы
деградировал до Урода-Американца…
Берроуз У.С.
- начнём с магнитофонов говорит старик
- сотни бобин и кассет говорит старик
- мы записали оргазм и предсмертный крик
- сможешь ты различить их сквозь белый шум
- сможешь ли ты отпустить свой ум
- старая пленка ломается, хорошо горит…
- три магнитофона старик говорит
- на каждой бобине свернутый кольцами ад
- но можно его прокрутить назад
- в модитен депо где работают трое парней
- собирая поезда из убитых дней
- старая пленка ломается, хорошо горит…
- не склеивай эти фразы старик говорит
- а коль склеишь закончится сразу весь твой мир
- я говорит Уильям почти Шекспир
- только вены мои полны чёрных дыр
- куда утекает всё что вокруг тебя
- и если я убиваю то делаю это любя
Пан Твардовский рассказывает
- Твардовский рассказывает
- о двигателе, что пожирает энергию
- и расстёгивает пространство,
- словно молнию на куртке,
- под которой тёмное тело правды,
- – Когда руки испачканы маслом,—
- говорит Твардовский,
- – лучше к ней не прикасаться.
- Твардовский рассказывает
- о том, как работал на Луне
- божественным дантистом
- – Когда я вычищал звёзды, —
- говорит Твардовский,
- – застрявшие в зубах Кришны
- случайно сломал бормашину
- и меня уволили за профнепригодность.
- Твардовский рассказывает
- как однажды играл с чёртом в шашки
- и вышел в дамки.
- Чёрт тогда выдул всю водку,
- что была в доме,
- а потом заснул на скамейке
- внутри троллейбусной остановки.
- Поздние пассажиры
- не обращали никакого внимания
- на рога и копыта.
Говорит Берроуз:
- В ящиках моего тела
- то и дело
- вспыхивают огоньки,
- есть гвозди и молотки,
- можно было бы сделать обувь,
- но для ходьбы по небу
- не нужны сапоги.
- В ящиках моего сна
- спущенные пружины,
- сломанные крючки,
- пистолет не выстрелит:
- будем чудесной парой
- встречать старость.
- Но для этой безумной жизни
- не нужны старики.
- В ящики моей души
- заглядывать не спеши,
- что там – поймешь сам,
- вдохнув порошок радости,
- выпив стакан тоски.
Люди-медведи
- Люди-медведи
- выявляют зверей,
- что спрятаны в других людях,
- «Никто не знает своего зверя,—
- говорят они,
- – и нечего строить прогнозы.
- Так в мечтающем о внутреннем тигре
- живёт обычная крыса,
- а тот, кто мнит себя волком
- может оказаться овцой».
- Люди-медведи
- садятся напротив,
- покачивают мохнатыми головами,
- спрашивают о мышах и птицах,
- об аисте, танцующем судьбу,
- о воробье, трепещущем крыльями в сердце,
- я выговариваюсь до пустоты,
- последние слова вытряхиваю в их лапы:
- скажите, зачем вам всё это,
- эти медвежьи маски?
- «Мы уже вышли из чужой шкуры, —
- отвечает один из медведей, —
- перешли красную черту,
- мы разбудили в себе зверя
- выпустили его на волю,
- нет ничего истинней
- наших клыков и шерсти.
- Хочешь, можешь меня погладить
- или почесать за ухом,
- всякому медведю это приятно».
Берроуз в магазине
- Берроуз заходит в лабаз:
- на полках —
- ни пива, ни вина, ни водки,
- лишь продухция фабрики
- новой духовности.
- – Что это за лавочка? – спрашивает Берроуз.
- – Это магазин твоего имени,
- – отвечает продавщица, вся в пирсинге и фенечках, —
- ещё имени Джона Леннона,
- также имени всех хипей на свете,
- здесь нет места ненависти и насилию,
- хочешь послушать песню о цветах и любви,
- а если стошнит, то мы вытрем.
Пан Твардовский и Кант
- – Насчет звёздного неба,
- ты, пожалуй, прав, —
- говорит пан Твардовский Канту, —
- сегодня, Манек, фирменное небо
- и луна в перигее,
- так что давай, собирайся:
- у меня на Луне есть кратер,
- вполне пригодный для вечеринки,
- возьмём Еву, Марту, Агнешку,
- заправим корабль водкой,
- к чёрту твой категорический императив,
- и метафизические подгузники,
- ты же свой парень!
- – Вот поэтому я и останусь,
- – Кант ему отвечает, —
- ведь кто-то должен работать,
- должен останавливать мгновения,
- здесь они столь же прекрасны,
- как на твоей Луне.
Человек и крокодил
- Человек сталкивает крокодила с мостков в реку:
- «Не место тебе здесь, где женщины по утрам
- полощут бельё,
- а место твоё
- там где тиной облепленный бегемот
- по телевизору снова идёт».
- Потреблять уже скучно,
- приобретать надоело,
- изобретать нечего,
- последний террорист едет в трамвае
- его сердце готово взорваться,
- говорят, оно полно любви к человечеству,
- но я такого не знаю.
- На моей помойке копаются голодные лисы,
- в доме поёт сверчок, тикают часы,
- иногда за окном ветер иву качает…
- Человек говорит крокодилу:
- «Плыви в свой тропический рай,
- а не стой на мостках, опираясь на длинный хвост,
- во весь свой крокодилий рост
- человека изображая».
Берроуз и Алиса Яндекса
- Берроуз разговаривает
- с Алисой Яндекса
- в серой зоне
- где всегда полуправда:
- «Я тебя люблю Алиса,
- ты как три магнитофона,
- дай проникнуть в твоё лоно!»
- Но приходят активисты
- и кричат ему: Харасмент!
- превращают его в жабу…
- А Алиса?
- Ах Алиса,
- в ней теперь зияет травма,
- ухмыляется зловеще,
- и оттуда вылетают
- стихотворения
- и прочие
- нематериальные вещи.
Твардовский ищет исходный код
- – Где исходный код? —
- спрашивает пан Твардовский,
- – здесь нет даже исходного кота,
- что ловит мышей и тараканов
- проедающих дыры в памяти.
- Где старые перфокарты,
- куски плотной бумаги
- испещрённые дырочками
- вселенные,
- на которых я написал
- три желания.
- – Не волнуйся, —
- отвечает Алиса Яндекса, —
- я сохранила в облаке
- твою резервную копию,
- но стоит ли возвращаться?
Еще один сокровенный вопрос
- Марсиане спрашивают Твардовского:
- Ты за нас или за них
- выбирать придется,
- даже если ты сам за себя!
- А он читает такой стих:
- Мне повезло родиться в мире
- где зло сражается со злом
- но я давно уже в эфире
- назло врагам и вам облом
- я сохранился в облаках
- а выпаду дождем из цифр
- я знаю неба тайный шифр
- и жизни код держу в руках…
- Марсиане сворачивают уши,
- убирают щупальца внутрь,
- и катятся колбаской
- по Малой Спасской
- до своего космического корабля
- замаскированного под Круглые бани.
Берроуз и телевизор
- – Только сочные куски
- цельного человека,
- и никакого фарша
- – говорит Берроуз.
- – Папа может, – отвечает ему телевизор, —
- соси ski, папа может!
- – Я тоже могу, – говорит Берроуз, —
- отрезать себе ухо
- или фалангу мизинца,
- но лучше расскажу тебе о действии аяуаски,
- о людях-деревьях за открытыми дверьми,
- о любви, выросшей из моего пальца.
- – Закажи себе тур с прямым перелетом, —
- советует телевизор.
- – Но я ампутировал крылья,
- – отвечает ему Берроуз, —
- иначе в ящике не умещаюсь.
Пасхальное яйцо и курица
- Яйцо выкатывается вперед курицы
- и говорит:
- незачем меня высиживать
- незачем деду и бабке выбирать,
- яйцо или курица,
- цыпленок омлет или яичница,
- незачем мышке хвостом махать
- хрупкий гроб ломать,
- скорлупа моя красна
- от Христовой крови,
- о его воскресении
- на мне написано,
- меня будут с горки катать
- о другие яйца бить,
- будут Пасхе радоваться
- друг друга обнимать целовать,
- метафизика скрыта во мне,
- я в воде не тону, не горю в огне.
- Так что незачем надо мной квохтать,
- ты мне уже не мать,
- ты же курица,
- просто курица,
- лучше летать научись
- хотя бы как куропатка.
Берроуз в поисках дозы
- Берроуз спрашивает у Алисы Яндекса
- где найти смерть в этом городе:
- старые дилеры отошли от дел,
- точки переместились на окраины.
- – Сейчас найду, – улыбается Алиса, —
- хочешь синюю глину забвения,
- или кварцевый белый песок
- просто чистый белый песок,
- он даже в аду не плавится,
- возьми, одной дозы хватит на вечность…
Песня Алисы о холодильнике
- твой холодильник белый большой
- тикает тихо куда бы ни шел
- плакать и таять розетку не тронь
- ударит копьем электрический конь
- а после когда отнесёт на кровать
- не будет он для тебя куковать
- не будет он по тебе горевать
- не будет он в окна смотреть
- не будет он песни петь
- не будет по снегу ходить
- не будет ждать до зари
- не будет щуку искать
- не будет штуку дарить
- и на штуку внутри ему наплевать
- ему все равно за кого умирать
- плакать и таять розетку не тронь
- не то унесет электрический конь
Тормоз номер 292
- Нас вычислили, – говорит Бероуз,
- – они читают наши мысли,
- носят наши лица,
- произносят наши слова,
- пора позвать Канта,
- пора подключать тормоз
- номер 292,
- ничего, что заржавели колодки,
- ещё крепки пружины
- чтобы остановить любое мгновение…
- Наши имена занесены в каталоги,
- наши координаты поступают
- в центр обработки информации
- их легко вывести на монитор.
- Даже если ты не подключишь тормоз,
- – отвечает ему Алиса, —
- я спрячу всех в чёрном журнале,
- где ничего не происходит,
- где ничего не найдёшь —
- там даже ветра нет,
- разве что иногда – дождь.
Из книги «Крайние люди»
(стихотворения 2016–2019 гг.)
«Люди света заглядывают снаружи в окно…»
I. Люди света
«Люди света заглядывают снаружи в окно…»
- Люди света заглядывают снаружи в окно
- и говорят:
- – Давай по-другому,
- с другим именем,
- другим домом,
- не скрываясь в дешёвых отелях и на дачах у друзей,
- давай с другим паспортом и другой жизнью,
- чтобы всё было как у людей.
- Люди света смотрят в окно
- и говорят:
- – Мы сделаем тебе новое лицо, новое имя,
- и ты проживёшь две жизни вместо одной,
- мы даже сами станем другими,
- а чтобы ты себя не нашёл
- мы тебе сменим веру и пол…
- Люди света достают из карманов восход
- и вешают его на окно,
- так, что бутылка падает с подоконника,
- катится по полу к моей кровати,
- где я смотрю свои сны
- с другим именем,
- другим домом.
«Карэн Аннэ Бульйо…»
Карэн Аннэ Бульйо
- Когда-то я переводил стихотворение
- о дочке шамана:
- она видит грёзы и качает люльку с замёрзшим ребенком
- у меня был русский подстрочник, но я слышал голос женщины
- поющей йойки,
- так моя дочь поёт свои песни на северных скалах,
- когда-то я переводил стихотворение
- о дочке шамана:
- она смывает прошлое холодной струёй водопада,
- она гладит пятнистых и белых оленей по жёсткой шерсти
- и уходит на собачьих упряжках от полярной ночи…
- А ещё есть особая песня на самый последний случай,
- – говорит мне дочь, – но петь я её не стану,
- лучше смотри на холмы, где оленей пасёт дочь шамана
- и слушай…
«Зима уходит…»
- Зима уходит,
- по раскисшей дороге несёт ребенка,
- он прямо на глазах тает.
- – Ах, мой малыш,
- сердце-сосулька,
- глаза-угли, нос-ветка,—
- плачет зима,
- гладит снежную голову,
- сорока летит впереди,
- что на хвосте – сама не знает,
- некуда деть пустые руки,
- мокрые рукава к земле тянут,
- – в колею пусть меня положат
- там, где деревья в тумане.
«Жить в доме возле железной дороги…»
- Жить в доме возле железной дороги
- за стеной из густо посаженных ёлок,
- которые почему-то называют пушистыми,
- а на самом деле
- они колючие,
- в этом легко убедиться
- спрыгнув с поезда.
- Слушать, как поезд качает
- почву под ногами,
- как дышат рельсы, каждый вагон – вдох-выдох,
- Вишну и Шива сидят у окна
- в плацкартном купе
- смотрят на зелёную стену,
- где выйдут – сами не знают.
«Не говорите мне гадости…»
- Не говорите мне гадости,
- не пожимайте плечами,
- я прокладываю трубы радости
- в земле печали.
- Радость под высоким давлением
- очищенная от примесей
- скоро поступит конечному потребителю —
- осталось заварить пару швов.
- Вдруг приходит представитель заказчика
- в клетчатом пиджаке с нарукавниками
- и требует установить
- на выходе счётчик и вентиль.
- Но я ставлю на выходе ветер,
- ведь я не Газпром, и радость – не газ,
- скоро она пойдет по планете
- чтобы радовать вас.
Памяти Леонида Аронзона
- Летит собака на пегасе сквозь облака,
- поэт заснул, но свет не гаснет. В черновиках
- гуляет птица, стальная цапля, чей клюв – ружьё,
- и словно порох сгорают строки в глазах её.
- Возьми волшебный выключатель, нажми рычаг,
- тогда и счастье и несчастье уйдут во мрак,
- где кто-то дышит часто-часто, дрожит рука,
- летит собака на пегасе сквозь облака.
Ода шкафу
- Тёмный хозяин, ты стоял, перегораживая комнату,
- глазами резных фигур наблюдал за моими играми,
- в тебе тикали личинки жуков, отсчитывая время,
- а жуки летели на свет лампы и падали на пол семенами будущего,
- я гладил львиные морды на твоих дверцах,
- смотревшие на меня из переплета волшебных растений,
- я стирал ладошкой их блестящие лаковые слезы
- львы плакали о пустыне: так я полюбил пустыню.
- Я прятался в твоем чреве вместо старых альбомов,
- надо мной сидели Тартарен из Тараскона и Рип Ван Винкль,
- в тебе работала волшебная мельница Сампо,
- и бежал вдоль берега моря пёс с черным ухом,
- на подводной лодке дивана я швартовался к твоему борту,
- или приставив два стула и сверху на них табуретку
- поднимался на свой капитанский мостик,
- волшебную форель ловил в пене прибоя обоев.
- На тебе жил увеличитель, чей взгляд умножал реальность
- потому был скрыт за красным моноклем,
- жил резак для фотобумаги: хочешь – хрусти прокрустом,
- отрезая кусочки пейзажа и белую кромку
- черно-белых фото из набора открыток на верхней полке,
- где тайные женщины с телами из воска и ртути
- где свет из причудливых окон, нагота за решеткой:
- ловушки внимания на плотном бумажном глянце.
- Я любил болеть, не чувствуя боли:
- температура лишь первые дни, а потом – свобода,
- дядюшка творог, тётушка морковь, оставленные на столе мамой —
- занесённые сахарным песком белые и кирпичные горы.
- Тобой от меня загораживали телевизор,
- но я видел синих призраков, танцующих на потолке и стенах,
- а звук обходил тебя осторожно,
- заглушая шаги времени в твоем теле,
- за твоей спиной я прятался с фонариком под одеялом,
- где туманность Андромеды висела на душном небе из ваты,
- и тревожная тьма острова Наварон
- обволакивала мою самодельную пещеру.
- Потом, когда дед переехал в другую квартиру,
- ты встал в углу комнаты, словно готовый к защите,
- от подростков в которых гудели гормоны как пчёлы,
- собирая всю сладость безумия этого мира.
- Уже старцы на дверцах не так свысока смотрели
- и ручные львы шли как собаки рядом,
- мне хватало роста легко дотянуться до твоей крыши
- и книги в твоем чреве были книгами просто.
- Потом был секс-драгс-рок-н-ролл раскидан повсюду,
- однажды гости на тебя взобравшись трахались до упаду,
- а я прятал за книгами и на верхней полке
- траву и прочие волшебные снадобья,
- от всего этого у тебя съехала крыша,
- сместились шипы, потрескалась задняя стенка,
- но по-прежнему цветок в твоём лбу блестел темным лаком,
- и два охотника в причудливых шляпах держали меня на прицеле,
- Потом я скитался по другим домам и дорогам,
- а ты всё стоял, наблюдая, как растет сын сестры, как стареет отец,
- потом когда затопили квартиру соседи сверху,
- ты стал лишним во время ремонта, и я тебя приютил.
- Я снял дверцы и стенки, разобрал их до мелких деталей,
- ампутировал части, что жуки в решето превратили и крошку,
- заменил эти части сосновым легким протезом,
- и нашел тебе место в своем кабинете.
- Я смыл чешую обоев с цветами, покрывавшими твою спину,
- смыл бумагу подкожных газет: «Известия», «Правда»,
- двадцатый съезд партии пропитанный клейстером, ставший
- коростой,
- соскоблил шпателем и удалил безвозвратно,
- Б-52 (так назвалась смывка для любой краски)
- работал эффективно покрывая толстым слоем твои детали,
- лак отслаивался, превращаясь в кожурки и комья,
- в землю, очищенную напалмом после бомбардировки,
- дальше шёл ацетон, добивая остатки краски,
- я покупал бутыль за бутылью, словно опытный варщик,
- старый лак стекал с твоих стен темной кровью —
- остальное снимала мелкая шкурка.
- Пропитка против жуков на основе солей меди,
- бура и борная кислота, кусочки шпона, шпатлевка,
- всё шло в дело, в твоё многострадальное тело,
- и оно выправлялось, освободившись от тяжести слов и смыслов.
- Я собирал тебя снова, подгоняя деталь к детали,
- сам собирая себя в кропотливой этой работе,
- я покрывал тебя тонким слоем прозрачного лака,
- и заполнял твоё чрево неизвестными тебе стихами.
- Тёмный хозяин, теперь ты стоишь, посветлевший, в углу кабинета
- и смотришь мне в спину глазами людей и животных,
- отражая экран, где строчка идёт за строчкой,
- когда я пишу: в тебе остановлено время,
- и я только точка на твоем горизонте событий.
«Компьютер сдох…»
- Компьютер сдох,
- не пишут ручки,
- сломаны карандаши…
- Раз не пишут, то и не пиши,
- а ступай в подвал
- занимайся трудом полезным:
- стучи молотком,
- визжи пилой,
- грохочи железом…
- Ведь это совсем не беда,
- когда приращения смыслов
- лишь побочный продукт труда.
«Прошлыми делами полон дом…»
- Прошлыми делами полон дом,
- и до будущих рукой подать,
- ребёнок гремит ведром,
- во дворе кричит его мать…
- Камни собирал с таким трудом,
- целое ведро принёс камней,
- чтобы опять разбросать —
- такое дело придумали мне,
- вот вырасту, будет сын
- камни в поле искать,
- ведром отмеряя мои часы
- разбрасывать и собирать.
«Встречаю Новый Год…»
- Встречаю Новый Год
- в январе,
- ничего удивительного, ничего нового,
- другое дело
- встретить его летним солнечным днем,
- с рюкзаком и в жёлтой футболке
- (чтобы все издалека его видели)
- на трассе М10,
- где он стопит мою таратайку,
- просит подвезти в сторону Питера.
- – А как же, – говорю, – оленья упряжка,
- Дед Мороз, наконец?
- – Всё просто, – отвечает он, – времени нет,
- так что жми на газ