Лунный свет среди деревьев

Глава 1

Пронзительная птичья трель разорвала сонную тишину.

– Фью-фсе? – спросил кто-то невидимый в кустах.

– Фсе-фсе, – подтвердил его сосед. Качнулся на ветке, перелетел на соседнюю – я успела заметить мелькнувшую на темном небе быструю тень.

– Во-о-от. Во-о-ох, – глухо ухнув, пожаловался третий. Эхо прокатилось по поляне, зашуршало в траве и смолкло, отдавая дань ночной тишине.

Я лежала, уперев взгляд в раскинувшееся надо мной небо, живущее своей, бесконечно далекой от нас, жизнью. Искристые огоньки перемигивались друг с другом, ведя непрерывный мерцающий разговор о высоком и вечном. Дух захватывало при мысли, насколько грандиозно это вытканное звёздами полотно и как ничтожен человек перед лицом вселенной.

Черную ткань космоса перечеркнула яркая полоса упавшей звезды, намекая, что даже там нет вечности. Просто перемены слишком растянуты во времени для быстро живущих нас.

– Кя-ак? Кя-ак? – насмешливо пропели из кустов.

Нет, никакого философского настроя с такой компанией.

Я прикрыла глаза, погружаясь в тишину. Пахло мокрой землей, засыпающими цветами. Легкий ветерок коснулся лица, принеся из леса ароматы зелени, смолы. Откуда-то потянуло свежестью и до меня донеслось тихое журчание.

Ручей? Вставать и проверять не было ни сил, ни желания. Тело ощущалось чужим. Я откровенно боялась шевельнуться, чтобы убедиться – оно меня не слушается. Я словно гость в своей голове. Без прошлого и, похоже, без будущего. Полежу вот так, врастая в землю и может, на этом месте появится куст. Цветущий. И порадует чей-то взгляд.

– Чего разлеглась? Убираться не собираешься?

Голос был отвратительным, пронзительно-писклявым, словно заевшая нота «Си».

– Не твоя поляна! Не ты траву растила, песни пела, утренней росой поливала, улыбками кормила.

Не моя, но почему я должна уходить? Лежать было удобно. Трава, выкормленная улыбками, на ощупь была приятно шелковистой. Ночь теплой. Звезды завораживающими.

Я осторожно села, радуясь тому, что тело все-таки откликнулось, пусть ощущение деревянности никуда не делось, еще и голова закружилась.

– Вот дурная! Даже убиться по нормальному не можешь! – возмутился хозяин поляны, намекая, что знает обо мне больше меня самой. – А может, ты умертвие и есть? – спросил он и интригующе замолчал.

Ну что за… На самом интересном месте!

Я с испугом прислушалась к себе, пытаясь понять, что там с сердцем, но в ушах шумело – то ли ветер, то ли давление. Пульс находиться не желал. И вопрос оставался открытым. А если и в самом деле… Что тогда? Мозгами питаться? Я поспешно сглотнула, прогоняя поднявшуюся к горлу тошноту и заставляя себя отвлечься на красоты.

А место и правда было чудесным. Крошечное волшебство, окруженное обнявшей лес тьмой. Поляна, покрытая густым ковром из серебристой травы, меж стеблей которой вставали колокольчиками цветы, распространяя вокруг мягкий теплый свет. И под этим светом трава переливалась, сверкая серебром.

Пришел ветер, колокольчики задрожали, рождая хрустальный перезвон и усиливая ощущение волшебства. А тут я… Чужеродство. То ли живое… То ли мертвое… Но хотя бы одетое…

– Да не-е-е, – пропищал голос с другой стороны. – Я бы понял, будь ты умертвием. Хоть смертью от тебя и пахнет, но сердце бьется. Странная ты, – закончил он сердито.

То есть умертвие, однако не до конца. Удивиться не получилось. Думать и то выходило с трудом.

Хозяин поляны решил все за меня.

– Пошла отсюдова! – грозно пропищал он, занявшись моим выселением.

И куда? Я с сомнением посмотрела в неуютно темневший за границей света лес.

Хозяин поляны слетел с ветки на кочку. Грозно растопырил переливающиеся синим блеском перышки. Воинственно раскрыл клюв. Задрал все три хвостовых пера: черных, с желтыми пятнами на концах. И наставил на меня маленькие ветвистые рога с явным желанием выколоть мне глаза.

Сам мелкий – с курицу размером. Зашибить – одним хорошим ударом, но смотрело это чудо-чудно диво-дивное на меня с боевой уверенностью, словно курицей здесь была именно я. И это он меня на одну ладонь положит, второй прихлопнет.

– Ты говоришь? – от удивления слова выцарапались наружу. Я поморщилась – горло саднило даже от пары слов, а голос скрипел, словно я долго-долго была больна.

– О! Точно стукнутая! – обрадовал меня хозяин поляны. Встряхнулся, сел удобнее, перестав изображать готовность к атаке и начав разглядывать меня с пристальным интересом.

То есть я не просто несостоявшееся умертвие, а еще и не в здравом уме? «Прекрасный» расклад и, главное, я почти в него поверила, успев заметить, как при встряхивании перьев живот у рогатика на мгновенье стал прозрачным, а внутри мелькнула звезда. Один в один как на небе: яркая, с голубым проблеском. Хорошая такая заявочка на шизофрению – видеть звезды в чужих животах…

И тут у нас появилась компания…

Сначала треснула ветка. С намеком. Мол, не сама сломалась. А следом раздался яростный шепот:

– Тише, не спугни!

Клянусь, на весь лес было слышно. Но когда это смущало тех, кто считает себя незаметным?

А вот рогатик испугался. Затрясся, заозирался панически, явно пытаясь понять, со всех ли сторон окружен недругами или есть еще лазейка удрать.

– Сюда, – приглашающе хлопнула я ладонью по его драгоценной травке.

Птиц синей молнией метнулся ко мне под отогнутую полу одежды, прижался, дрожа, к бедру. Я заботливо заправила все три пера под халат. Приняла скучающий вид.

Из кустов затрещало. Усиленно так. Еще и засопело. Будь я рогатиком давно бы удрала, но похоже тот не мог покинуть свою любимую поляну.

Из листвы, озираясь и оглядываясь, осторожно высунулась одна голова.

Через пару секунд к ней присоединилась вторая.

– Видишь его? – напряженно поинтересовалась первая, сканируя взглядом соседние ветки.

– Нет! – разочарованно отозвалась вторая.

Рогатик под полой халата даже дышать перестал.

– Он точно здесь, – самоуверенно заверила первая голова, – брат Сонг его следы видел, да и смотри – какая поляна. Явно духом сотворенная. Тут он. Привязанный. Если покинет – сдохнет.

Все, сейчас рогатика инфаркт хватит. Аж похолодел бедняга.

И тут гости, наконец, заметили меня.

– О! Малохольная? Что тут делаешь?

За малохольную обидно стало. С другой стороны, меня сегодня умертвием называли, сумасшедшей тоже… Малохольная – почти комплимент. Вдобавок, эти двое меня знают… Не чужая, стало быть. Местная. Хоть какая-то определенность.

– Сижу, – ответила, пожав плечами, мол, очевидно же.

Парни, а это были они, страдальчески переглянулись…

– А ты не видела тут… – начала вторая голова, – такого… – парень запнулся с определением, – духа местного.

То есть синие перышки – дух. Похоже, не врал, что поляна его.

– А вам он зачем? – поинтересовалась.

– Говорят, – первая голова лихорадочно облизала губы, – если просунуть сквозь него руку, можно поймать звезду и загадать желание. Любое. И сбудется.

Фу-у-ух… То есть звезда мне не померещилась? Какое облегчение.

– А у меня зачет завтра, – решила пожаловаться первая голова, – мастер Ли обещал из школы выгнать, если не сдам. Отец с меня тогда шкуру спустит…

Я сочувственно кивала, только вот холодеющий от страха комок синих перьев было жальче нерадивого ученика… Да и талантлив дух. Такую красоту улыбками вырастил.

– Удрал давно… Как вы шуметь стали, в той стороне звездочка на ветке и мелькнула.

Меня попытались взглядом убить. Бесполезно. Недоумертвия стойки к подобным вещам.

– Раньше сказать не могла, малохольная? – зло прошипел парень.

– Только вспомнила, – вернула ему любезность, искренне желая парню провалиться завтра на зачете. Не люблю халявщиков.

– Вот же… ты… – задохнулся он от возмущения, но приятель его оборвал:

– Оставь ее. Лучше пошли у озера проверим. Слышал духи любят там собираться.

Злой взгляд напоследок. Треск сломанных веток. И снова тишина.

Первым несмело подал голос колокольчик у моих ног, за ним зажурчали-зазвенели собратья и даже светить ярче стали. Ну точно рассыпанные по серебру хрустальные звезды.

– Они ушли, – сказала мягко, и комок перьев под боком потеплел, зашевелился.

Я отогнула полу халата, помогая выбраться птицу.

Дух расправил крылья, рванул куда-то, потом устыдился, вернулся, сел на соседнюю кочку.

– Тебе тоже пора, – произнес он с намеком, ревниво смотря, как я провожу ладонью по траве. Ближний колокольчик потянулся, наклонился ко мне, и я осторожно коснулась его прохладных лепестков. Дух аж захрипел от негодования.

– Про звезду правда? – спросила. Любопытно же…

– А тебе надо? – сердито спросил нахохлившийся дух. Он явно мечтал, чтобы я убралась с его драгоценной поляны.

– Сама не знаю, – призналась честно. Мысли вроде шустрее бегать стали, но с соображением все еще проблемно.

– Вот дурная! – взорвался негодованием дух. – «Не знает она», – едко передразнил он. – Память обрезана, душа в теле еле держится. Не зацепишься, как наказание отрабатывать станешь? Тебе и одной звезды мало будет… Так что, давай, тащи, ущербность человеческая.

На «ущербность» я не обиделась. Было интересно другое:

– Тебе не больно будет?

Дух глянул так, что я себя глубоко нездоровым человеком ощутила.

– Щекотно, – огрызнулся он. Потом посмотрел на меня, оценил степень нездоровости и смягчился: – Если добровольно, вреда не будет.

– А почему… – начала я, намереваясь спросить об обрезанной памяти, душе и наказании.

– Тащи я сказал! – рявкнул дух, подлетая и садясь мне на колени. Грозный какой! И не скажешь, что птах.

Я протянула руку, коснулась перьев на пузике и те пропали под нажимом, а пальцы провалились в пустоту.

Там было холодно и пусто. И моя рука ушла куда-то по локоть… Мурашки побежали по коже. Мысли застопорились, отказываясь осознавать происходящее.

Потом пальцы нащупали что-то теплое. Сомкнулись на нем.

– Вытаскивай! – поторопил меня дух.

Быть не может. Звезды они же… Здоровые такие. Гиганты из газа и металла. А не это вот, лежащее у меня на ладони. Огонек. Крохотный, белый, пульсирующий, словно чье-то сердце.

Мы с духом, склонив друг к дружке головы, разглядывали мою находку.

– Мелкая, конечно, – заметил дух, – но сойдет. Загадывай, пока не погасла. Они долго в мире смертных не живут.

Я застыла. Внезапно оказалось, что у меня так много всего нерешенного: обрезанная память, «малохольность» от местных – явно ведь неспроста так назвали, недоубитость и наказание сверху… И как все совместить в одном желании? А если глобально?

– Хочу счастливой жизни, – высказалась. Огонек ударил яркой вспышкой по глазам и пропал. А с ним словно часть волшебства исчезла. Задул ветер, ожил, загудел лес. По поляне поплыл перезвон.

– Ох, и дурная же ты… Кто без конкретики такие вещи загадывает? Даже время не уточнила. Может, счастливой будешь последние пять минут своей жизни?

Я поежилась. Дух, конечно, прав. Сглупила. Но сегодня я точно не в десятке мудрецов и даже не в первом миллионе.

– Ладно, с памятью сам помогу, – смилостивился дух и предупредил: – Не дергайся.

Облетел по кругу. Толкнул в спину чем-то острым. Клюнул пребольно в макушку – аж слезы выступили. Сел передо мной и клювом вытянул из моей груди две ленты.

– Белое – настоящее, алое – прошлое. Сожми любую и начнешь вспоминать, только не усердствуй – мозги сожжешь. Зараз много не бери. Итак, с мозгами все не очень хорошо… Но с белой не тяни. Чужая она. Истает быстро. А теперь пора, – на меня с намеком посмотрели.

Пора. Я осторожно встала. Сделала первый шаг. Нормально. Ноги держат. Голова не кружится.

– Спасибо, – искренне поблагодарила, чувствуя, как избытка чувств защипало глаза.

– Иди уже… – тяжело вздохнул дух. Подцепил когтем один колокольчик, сорвал, кинул мне.

– Чтоб не убилась по дороге, – пояснил. Скакнул мне за спину, и я услышала возмущенное:

– Сколько помяла-то! Худенькая вроде, а весит, небось, целую скалу. Вот же… недоразумение природы. Угораздило свалиться на мою голову!

– Еще раз спасибо и до свидания, – помахала я цветком, но меня уже не замечали, причитая над каждой сломанной травинкой.

Я поспешила удалиться.

Протиснулась сквозь густые заросли, едва не порвав одежду и оцарапав руки. Выбралась на едва угадываемую в темноте тропинку. Огляделась. В лунном свете, словно паря в воздухе, серебрились листья. Жуткими чудовищами темнели переплетения ветвей. Ветер носился меж деревьев, заставляя их раскачиваться и шуметь. Тени шевелились, вызывая сомнения, что это просто тени.

Но страшно не было. Внутри жило чувство, что я успела пережить сегодня нечто более ужасное, чем ночной лес.

Что же… дальше откладывать смысла нет. Мне надо знать, куда идти. И я ухватилась за белую ленту.

Птах был прав. Это было сродни выгоранию. Мозги скрутило болью от хлынувшей в них информации. Словно где-то взяли и открыли плотину. Картинки замелькали с такой скоростью, что на какое-то время я в них потерялась.

Пришла в себя сидя на коленях. Щеки мокрые от слез. В голове тяжело, словно после похмелья.

Но кое-что прояснилось.

Итак, я единственная дочь семьи Чэнь по имени Линь Юэ. Мне восемнадцать. Многовато для того общества, где в шестнадцать выдают замуж. Но отец не торопится меня сговаривать, а сваты не проявляют интерес.

Мать умерла, когда я была еще ребенком. Отец – глава ордена стражей Рассвета и близок к императорской семье, довольно уважаем. Его редко можно застать в поместье. В доме еще живет его младший брат – мой дядя.

Что еще… Хожу я в школу при храме Нефритовой луны. Без особых успехов. Сил у меня нет. То есть вроде и есть, но стабильность отсутствует. Вчера, например, показала высокий результат, сегодня – нулевой. Отсюда и прозвище: «Малохольная».

Кто-то пустил слух, что нестабильность дара может быть заразна, потому друзей у меня нет. Еще и отец строго относится к моей жизни. Слуги провожают в школу и встречают после уроков. Никаких вечерних прогулок или посиделок с друзьями. Прям удивительно, как сегодня удалось сбежать из-под плотного присмотра.

Сегодня! Холод понимания, что я натворила, заставил застыть от ужаса. Я? Что?

Нет! Я точно сошла с ума. И главное, не понятно с чего. Что такого случилось, причем настолько ужасного? Память мутным омутом застывала на причинах самоубийства. Нет, они были, множество, но какие-то невнятные. Нестабильный дар. Непопулярность в школе. Обычная внешность. Что-то ведь заставило меня шагнуть с обрыва? И это что-то должно было быть серьезнее, чем нос-картошка или узкие глаза?

Зато вот полет запомнился ярко. Каждый момент охватившего меня ужаса и рванувшего навстречу ветру, выбившему из легких весь воздух. Мой беззвучный крик. Приближающаяся земля, в которой уже виделась могила.

Я лихорадочно ощупала себя. Никаких рваных ран. Дернула плечами. Сжала-разжала пальцы. Ни единого, даже самого захудалого перелома.

Бред! Или чудо? Но как я рада, что оно свершилось!

Нет, какая все-таки дура… Дурища. Дура дурней нет.

Это шагая с обрыва, кажется, что совершаешь нечто правильное. И иного выхода нет. Что все обдумала, просчитала. Но уже в полете понимаешь: дура! Полная!

– Идиотка! – выдохнула я, и тень впереди согласно шевельнулась.

Наверняка можно было по-другому. Не столь кардинально. Ведь исправить что-то можно лишь до шага с обрыва!

Шаг – это трусость. Отказ что-то менять. С чем-то бороться. Сдача крепости. Предательство дара жизни и своего тела.

Если окажется, что все это подростковая дурость, когда считаешь себя самой некрасивой, глупой, непопулярной, а понравившейся парень в твою сторону лишь презрительно морщится…

– Лично себя придушу, – пообещала, зная, как по-дурацки это звучит.

Я словно в чужую жизнь вступила, взвалив на плечи груз чьих-то проблем. Мозг отказывался принимать тот факт, что я сама… Добровольно… Решила оборвать свою жизнь. И запоздалый страх холодным потом тек по спине.

Как там дух сказал? «Наказание отрабатывать?» Так что мой полет без ответа не останется.

Не важно, кто помог мне остаться в живых и спас – отрабатывать придется. И мнится мне, что отработка будет в разы хуже прежней жизни. Я еще с благодарностью ее вспоминать буду.

Затылок прострелило болью, намекая, что воспоминаний на сегодня достаточно.

Первая волна самых тяжелых, острых эмоций прошла, злость улеглась, и я смогла думать более мягко…

Ну что я на себя накинулась? А если причины были вескими? Хотя кто еще имеет право судить, кроме меня самой? Ладно, разберемся. Жизнь такая странная штука… Вот сегодня ты шагаешь с обрыва, выживаешь, оказывается в гостях у духа и… начинаешь жить заново.

Я поднялась. Отряхнула штаны и решительно зашагала по тропинке.

Ума хоть хватило надеть мужской костюм. Не желалось мне летать, демонстрируя округе нижнее белье и валяться потом с задранной юбкой… То есть какие-то мозги имелись. И решительность, раз сбежать из дома смогла.

С остальным… По мере возникновения разбираться будем, как и с наказанием. Вот чувствую, его мне точно избежать не удастся.

Усадьба рода Чэнь стояла в отдалении от основных улиц. На отшибе. И чем ближе я к ней подходила, тем медленнее становился шаг. Дом я не любила. Понять бы еще почему?

– Госпожа! – тень рванула ко мне из-под раскидистого дерева. От вопля я вздрогнула, помертвела, обернулась.

– Я вас везде обыскалась! – женщину аж затрясло. – Хозяин сегодня возвращается. А если бы за вами послал?

Губы ее дрожали. Фонарь гулял в руке, бросая кривые тени на дорожку.

– Где вы… – слово «шляться» она проглотила, мотнула нервно головой. – Если бы не наказание… Обоих ведь… Не промолчала бы. Но больше у меня из дома ни ногой! Лично прослежу.

И она угрожающе направила на меня палку, с висящим на ней фонарем, явно намереваясь этой самой палкой огреть.

Обидно, но справедливо. У каждого в жизни правда своя… Кому-то за девчонкой присматривать и наказания за нее получать, а кому-то счеты с жизнью сводить.

Но служанка не моя причина свернуть себе шею. Мы с ней вроде как уживались. Без любви, конечно, но и без ненависти.

– Прости, – выдавила из себя.

– Идите уже, барышня, – конец палки просвистел в опасной близости от лица, – пока беду не приманили.

Кралась она профессионально. Провела меня через боковую калитку. Потушила фонарь. Шла, семеня и успевая выговаривать за то, что одежду у дяди посмела своровать.

Не своровать, а взять на время. Хотя вряд ли дядя посмел бы вновь воспользоваться одеждой с трупа.

Мне высказали и за то, ушла без спроса или сопровождения, добавив, что приличные девицы после заката дома сидят, шитьем занимаются, калиграфией или стихи там сочиняют. Книжки умные… Тут служанка запнулась, но озвучивать, что ни одна книжка мне не поможет, не стала.

Тело привычно вжимало голову в плечи. Взгляд не отрывался от дорожки. Шея в позиции ищущего на земле зерно гуся. Мозг в это время аж задыхался от злости, буквально варясь в едкой смеси сарказма, самоедства и ненависти.

Даже собственная служанка меня ни во что не ставит!

Прекрасно! За-ме-ча-те-льно!

Мы прошли мимо нескольких тонувших в темноте строений. Приблизились к одному. В темноте летящим силуэтом угадывалась крыша, с приподнятыми вверх краями.

И тут нам в спину ударил шум, послышался стук в ворота, волной накатили голоса, ржание лошадей, всполохами засветили небо факелы.

Последние метры до крыльца женщина преодолела в прыжке, утащив меня за собой.

У крыльца она скинула туфли, я последовала ее примеру.

А потом меня поспешно втолкнули внутрь.

Ну что сказать… Мои хоромы были просты. Одна комната, правда, большая. Но это и столовая, и спальня, и библиотека, и кабинет. Без изысков. Небольшой стол со стопкой книг. Еще один с нефритовыми вставками и зеркалом из полированного металла, на котором гордо примостилась расписная шкатулка, где я хранила редкие подарки отца.

Пара лакированных комодов с кучей мелких ящиков, полка с книгами и за легкой светло-зелёной занавесью из шелка широкая лежанка – словно в кокон обернутая. Фонари из рисовой бумаги, но их немного, и оттого в углах копились неприятные тени. Остро, до чесания в носу, пахло благовониями: сандалом и жасмином, скрывая едва заметный запах сырости.

В углу наказанием притаилась рама для вышивания.

Выскобленный до блеска, без единой пылинки пол.

Выстроенные в идеальный порядок книги.

Здесь не жили, но существовали. Не радовались – выживали.

А за стенами уже просыпался дом, приветствуя хозяина. Слышались голоса, сквозь бумажные стены просвечивали точки факелов. И вот туда женщина косилась с откровенным испугом.

– Быстрее переодевайтесь, – торопила она меня, ринувшись помогать. Вертела меня куклой. Ее страх передался и мне, так что руки путались в завязках, ноги в штанинах. А она подгоняла, причитая:

– Ох, поймают. Узнают. Вас без еды оставят, а меня выпорют. Спина и так больная…

То есть здесь слуг еще и порют?! Неприятное открытие. А господ голодом морят. Меня на этих словах аж накрыло, как есть захотелось…

Услышав бурчание моего желудка, служанка сочувственно цокнула языком.

– Хозяину что-нибудь готовить будут. Если повезет, постараюсь вам достать хоть булочку на кухне.

Я благодарно улыбнулась. Всегда можно найти общий язык с тем, с кем делишь одну лодку. Хоть мне сейчас лучше курочки, чем булочки.

Не повезло.

Меня уже начали причесывать, когда в дверь забарабанили.

– Барышню к хозяину вызывают.

Вот так. «Вызывают».

Служанка покачнулась, дернув меня за прядь. Я зашипела.

– Ох! Духи предков, спаси и сохрани! – ее руки принялись ускоренно терзать мои волосы. Шпильки безжалостно царапали кожу, но я слишком сосредоточилась на будущей встрече с отцом, чтобы возмущаться. – Вы уж там поаккуратней, барышня. Молчите. Даже если ругать будет – все равно молчите. Он поворчит и отстанет. И о том, что вас вечером в поместье не было, тоже молчите. Авось, и не узнает.

В старом зеркале мутным силуэтом сидело мое отражение. Я смотрела на него, не узнавая. Молодая. Темные волосы, словно крыло ворона. Лицо… Приятное. Но не красавица, нет. Слишком острые черты лица, а кожа бледная, будто в муки вывалена. И глаза… затравленное такое выражение, от которого хотелось самой себе надавать по щекам.

Ладно. Я расправила плечи. Глянула с вызовом. Прорвемся. Жизнь на то и дана, чтобы исправлять в ней то, что не нравится.

Ровно через пять минут мы были готовы.

Глава 2

Усадьба напоминала развороченный улей. Носились со сосредоточенными лицами слуги. Неспешно и очень плавно двигались широкоплечие мужчины, вооруженные мечами. Уводили в конюшни лошадей. Разгружали повозку.

Я шла за служанкой, сражаясь с собственной головой: опустить, поднять. Снова воткнуться взглядом в пол. Привычка бесила. И главное, шея настолько привыкла к полусогнутости, что ее даже не клинило. И служанка впереди шла такой же согнутой гусыней. Еще и шаг этот мелкий, под который я невольно подстраивалась. Топотыжки…

– Молодая госпожа к главе, – раздвинули передо мной двери слуги.

Мой отец изволил принимать доклад. Склоненный рядом с ним в поклоне мужчина – вежливость наше все – что-то вещал, всем видом изображая преданность главе рода. Рядом с ними стоял накрытый стол. От запахов еды – пахло одуряюще вкусно – у меня скрутило желудок. Настроение, и без того тревожное, сместилось на уровень: «Ненавижу всех».

Отец. Странно думать о том, что этот совершенно незнакомый мне человек – родной. Никакого проблеска кровной связи, теплоты, приятных воспоминаний. Только собственное сиплое дыхание и стук сердца в ушах. Тяжелый взгляд, от которого мне захотелось спрятаться. Аура, придавившая так, что дышать больно стало. Его лицо, словно вырубленное из камня. Бородка, усы. Забранные вверх волосы, скрепленные заколкой – ни единого растрепанного волоска.

Отец меня явно не баловал, иначе откуда это чувство загнанного в ловушку зверя?

Волна коротких воспоминаний сложилась из сплошных запретов: «Не ходи никуда одна. Не гуляй. Не играй с детьми слуг. Не бегай – поранишься. Не нагружай себя – устанешь».

Заботливый до тошноты. Служанками, да няньками окружил. И все мое детство в четырех стенах прошло, да в крошечном садике за высоким забором. Он и в школу меня отправил лишь под давлением соседей. Но игрушки дарились мне регулярно. Потом стали дариться украшения, наряды. В еде меня не ограничивали, не считая наказаний. Эдакая идеальная барышня знатной семьи – птичка в золотой клетке.

И наши редкие встречи – вот как сейчас. Он – высокий, сильный, уверенный в себе, много чего добившийся, герой, повергший кучу демонов. Я… жалость подкатила к горлу, заставив прикусить губу и заморгать, прогоняя слезы.

Любил ли меня отец? Наверное, да, но по-своему. Как и заботился.

– Подойди, – поманил меня отец. Я уткнулась взглядом в пол, скрывая нахлынувший страх. Достали реакции тела. Главное, контролировать сложно, когда сердце проваливается в пятки, а в голове наступает оцепенение.

Я вцепилась пальцами в ткань жилета. Выдохнула, успокаивая себя. Досеменила.

– Как дела в школе? Все хорошо?

От заботы в его голосе меня затрясло. Иррациональное чувство. Не бьет же он меня? Память подтвердила: нет. Неужели это просто страх перед его суровостью? Сложно разобраться в собственных эмоциях, а память, как порванная на мелкие клочки книга. Попробуй быстро найти нужный фрагмент.

– Все хорошо, – прошептала, искренне ненавидя себя за мямлящий голос, но отец, похоже, к такому привык. Не удивился.

– Я тебе подарок привез.

Он махнул кому-то рукой, и перед моим склоненным лицом возникла открытая шкатулка.

На красном бархате лежала шпилька. В глаза бросился благородный блеск драгоценных камней. Позолота металла. Очередная дорогая цацка в коллекцию к таким же. Чтобы дочь не выглядела хуже остальных.

– Спасибо, очень красивая.

С голосом надо срочно что-то делать. Я сама себя никчемностью ощущаю.

– Можешь идти.

Шаг. Ноги почти бегут. В кожу ладони врезается шпилька. Но я замедляюсь. Останавливаюсь около столика. Поворачиваюсь. Тело отказывается слушаться. Холодеет от ужаса. Но я настаиваю на своем.

– Могу я попросить дозволения?

Мне не видна реакция окружающих, но тишина становится заинтересованной.

– Говори.

Нет, все-таки тиран. И слуги его боятся. С другой стороны, глава ордена и рода должен быть таким. Наверное.

– Сегодня на кухне удались паровые булочки. Могу я получить несколько?

Тишина становится задумчиво-удивленной. Меня изучают, как букашку под лупой.

– Я распоряжусь принести тебе еды.

Уф-ф-ф. Я присела еще ниже и теперь уже точно удалилась.

За дверью мне в фарватер пристроилась служанка. Я спиной чувствовала ее нетерпение, но до домика мы обе хранили почтенное молчание. Шустро семенили согбенными гусынями. Не усадьба, а птичий двор какой-то!

– И? – мне требовательно заступили вход в комнату.

– Все хорошо, – я выпрямилась, потянулась и добавила устало: – Еду нам сейчас принесут.

Обошла остолбеневшую мадам, дошла до лежанки, опустилась на нее. Поерзала – жестковатый матрас, хоть и застелен красивым покрывалом, с вышитой на нем цветущей сливой. Еще и подушка – валиком. Как на такой спать?

Помассировала виски – голова начала ныть от пережитого напряжения.

– Вы что? Попросили его о чем-то? – отмерла у порога служанка. Задвинула двери. Досеменила до меня. Нависла: – Да, вы три дня голодали, не решившись в тот раз возражать отцу. Когда вас в порче книги обвинили.

Память что-то такое поддакнула. Кто-то из новеньких служанок случайно испортил ценную рукопись. Обвинили меня. Удобно ведь. Возражать я не стану. Поголодаю пару дней. А служанку бы выпороли до крови…

Ладно, давно было. Чего сейчас расстраиваться?

– Попросила и попросила, – раздражение все же прорвалось наружу и, судя по расширившимся глазам служанки, раньше я себе такого тона не позволяла.

О! Удивление сменилось подозрением.

– Барышня, а вы где сегодня гуляли? Может, на проклятые развалины занесло? – и она сделала рукой жест, отгоняющий злых духов.

– За волшебным цветком я ходила, – легенда мгновенно родилась в голове, а то и правда обвинят в одержимости, потащат демонов изгонять, а это ни разу не приятная процедура. – Ученицы рассказывали, он может красоту подарить. Вот я и… – тяжелый вздох, удрученный взгляд в сторону.

– Барышня, кто же в такие вещи верит?! – служанка смягчилась, даже не удосужившись возразить: «Зачем такой красавице волшебный цветок?». Н-да… Лесть это не про нее.

– Еще и одна. Опасно же в лесу! А если бы с шальным духом столкнулись? Или с ведьмой! Слышала, совсем они распоясались. Честным людям такие пакости делают, только успевай очищение проводить. И проклясть ведь могла! Да и ноги, небось, натерли. Давайте, я вам травяные мешочки принесу.

А все-таки она не так плоха, как кажется, и когда нам доставили блюдо с булочками, я щедро отдала половину.

Утром меня подняли на рассвете. В комнате царила зябкая стылость, а плесень усилила свое наступление.

Я отчаянно зевала – ночью почти не удалось заснуть. Новое место не хотело дарить мне радость сна. Подушка словно полено – спать можно лишь на спине. Еще и шорохи снаружи – я будто в открытом лесу ночевала. В итоге подушка отправилась в ноги, одеяло я подложила под голову, так и заснула.

Теперь же терпеливо сносила причесывание, умывание ледяной водой и одевание. Волосы у меня длинные, жесткие. Сегодня их просто закололи сзади, создав строгий образ молодой ученицы. Светло-голубой наряд: нижняя рубашка, топ, длинная юбка с широким поясом довершал образ «Здравствуй, школа». На манжетах – вышивка рода.

На завтрак подали рисовую кашу и чай. Каша была остывшей, недоваренной. Чай – нечто без запаха и без цвета.

Прям чувствуется, как меня здесь уважают. Госпожа, ага.

Обед – круглые плетеные корзинки, вставленные одна в другую – мне выдали с собой.

И вот, наконец, я за воротами усадьбы.

За спиной два молодца в светло-серой униформе. Впереди обычная такая сельская дорога, в пыли которой с удовольствием купались куры.

Стояла поздняя весна. Свежий после ночи воздух пах пылью и деревенской жизнью. С рисовых полей доносились ароматы ила, землистости и травы, они перемешивались с запахами навоза, лошадиного пота. Откуда-то послышалось возмущенное блеяние козы. Ей в ответ насмешливо прокукарекал петух.

– Барышня? – осторожно позвали из-за спины.

Ну да. Мое сопровождение заскучало.

Идти до школы было полчаса. Лучшие полчаса моей ежедневной рутины. Я вздохнула полной грудью, поправила шляпу – непривычно, но без нее знатным дама на улицу нельзя. Вдруг загар на кожу ляжет? Позор ведь. Будем бледной молью. Как все.

Дорогу пересекала река. Так что на мосту я немного постояла, завороженно рассматривая мутную – глина какая-то – воду. Течение здесь было как норовистая лошадь – быстрое, с бурунами. Выше его сковал каньон, там уже начинались предгорья, а ниже – гораздо ниже – река разливалась широким руслом.

Наш городок Фухуа, что переводится как «Благоденствующее великолепие», находится в Центральных равнинах. На севере, в трех днях пути от него, лежала столица Шэнду "Священная Столица", и туда устремлялись честолюбивые помыслы подданных. Туда же регулярно наведывался мой отец. У нас дом был в столице, но мне ни разу там побывать не удалось.

Если смотреть выше по течению на запад, то взгляд утыкался в величественные громадины горы Пяти ветров, где обитало множество духов и демонов: добрых и совсем не, но столь долго живущих, что любой характер начинал портиться. Там же находилась страшная пустошь с проходом в нижний мир, где завоевал великую славу мой отец, отбив очередное, случившееся во время затмения, вторжение нечисти.

Стражи Рассвета. Они носили белые одежды с вышитым на них солнцем. В их мечах прятались души демонов. Они считались лучшими защитниками людей от демонов.

До моего рождения о них говорили все вокруг. Ими восхищались. Их баловал император. «Мы приносим свет туда, где царит тьма» вырезано на воротах нашей усадьбы. Все библиотека дома заполнена хвалебными посланиями от именитых семей к моему отцу. Когда-то наша семья была богата…

Сейчас слава потускнела, и в цитадель ордена «Обитель зари» не стремились больше толпы учеников. Так говорил отец, обсуждая дела с хранителем Огня. Оказывается, я умела слушать разговоры взрослых, а не только страдать по поводу неказистой внешности или убиваться по отсутствию талантов.

Но это мне мало помогло… Да и слабо я представляла себе истинное значение их ритуалов: встреча утреннего солнца, отражение первого луча в клинке, защитное стояние во время затмения… И в храме обители, который находился на вершине Светоносной горы, я никогда не была. Не видела горящего внутри Небесного пламени, не присутствовала на создании артефактов. Отец не посвящал меня в детали, словно я была лишь крохотной частью его жизни…

За спиной настойчиво кашлянули. Я вынырнула из раздумий, чтобы посмотреть на ворота родной школы…

Ворот было пара: левая и правая. В левую – шумной толпой, улыбаясь и приветствуя друг друга шутливыми колкостями, входили юноши: взор горящий, чело бледное, благородство в каждом движении. В правую – смиренно опустив взор, по одиночке, но чаще парочками тихо и грациозно вплывали барышни: целомудренность и добродетельность в каждой черточке лица, в каждой складке дорогих, но скромных одежд.

Мужскую и женскую части школы разделяла стена. Хлипкая, на мой взгляд, преграда между горячей юностью, но, кажется, там еще защита наложена…

В школу идти не хотелось. Прям ноги к земле приросли. Не там ли корень моих проблем?

Первая любовь, похоже, отпадает. Вряд ли у меня был шанс повстречать кого-то, кроме родственников или слуг. Тогда кто же заставил меня шагнуть с обрыва? Неужели какая-нибудь стервь довела своей добродетельностью?

– Барышня, вы опоздаете, – донеслось тихое в спину.

Слуга прав. Стою тут… Словно малолетка испуганная. И я решительно двинулась к правым вратам.

Кивнула привратнику. Покопалась в памяти, что там с одноклассницами. В ответ обнаружилась неприязненная пустота, в которой еще и испуг прятался.

Занятно.

Захотелось засучить длинные рукава, уткнуть руки в боки и поинтересоваться у благородных дев, кто тут что против меня имеет?

Память от моего предложения попыталась схлопнуться раковиной, потом забилась в истерике. Итог суматошно мечущихся мыслей был один: никаких прямых вопросов. Никакой агрессии. И вообще, улыбку на лицо, нет, не оскал, а легкую улыбку, кто забыл нацепить?

Я стиснула зубы, ощущая себя засланцем в стане врага. Какая к… улыбка? У меня настроение за справедливость биться, а не улыбаться. Но вокруг плавали нежнейшие цветки аристократических семей Фухуа, улыбаясь при этом столь благостно и желая друг другу приятного утра мелодичными голосами, что я невольно устыдилась своего боевого порыва. Хотя… Нет, надо сначала разобраться, что происходит в школе, может, причина и не в ней. А потом уже в атаку с шашкой наголо.

Я вошла в учебный класс. Прошла к своему месту – последний ряд. Самое-то для той, кто хочет быть незаметной. Кивнула соседкам. Получила в ответ ноль ответного внимания. Ну и ладно.

Села. Расправила широченную юбку. Сняла шляпку. И голова заполнилась обеспокоенными мыслями: как я выгляжу? Не выбилась ли прядь? Что с завязками на груди? Не сместились ли в сторону?

Выдохнула, заставляя себя успокоиться. Да и ради кого бант поправлять? Этих добродетельных, которые делают вид, что меня не замечают?

Первым занятием у нас была практика дара. Вот тут мне стало по-настоящему интересно, аж шею вытянула, стараясь не пропустить ни детали.

Нам следовало создать охлаждающую основу для ягод. Удобно: и на стол поставить, и с собой на пикник взять. Словом, любая благородная дама должна владеть этим полезнейшим навыком: охлаждающим плетением. Это же не только для вазы, но и для бутылки вина можно использовать…

Наставник Жэнь начал с показа линий магии. Часть объяснений я пропустила, пытаясь эти самые плетения увидеть. Моргала. Щурилась. Напрягалась. Пучила глаза. В какой-то момент поймала нужный отблеск в руках мастера. Обрадовалась. Постаралась запомнить нужное состояние – это словно использовать третье невидимое веко.

– Вот так, барышни, выплетаем, чтобы не распустилось, а в конце не забываем про закрепляющее плетение. Ну и стабилизатор, чтобы продержалось нужное количество часов. Прошу всех постараться. Лучшую работу ждет особый приз от нашего гостя.

По классу прокатился возбужденный шепот.

– Времени у вас один час. Приступайте. И… – наставник с жалостью посмотрел на меня, – барышня Чэнь, вы можете заняться чем-нибудь другим.

Я сглотнула, ощущая жесткое разочарование…

– Благодарю, наставник, я все же попробую, – проговорила. Мужчина взглянул на меня удивленно, но разрешение дал.

Дальше мы погрузились в работу. Кажется, мои соседки даже не дышали, настолько в классе стояла жесткая тишина. Я отбросила мысли о них, сосредоточившись на работе.

Слабый отблеск голубого света затеплился у моих пальцев, словно паутина, дрожащая от лёгкого дыхания. Но стоило сосредоточиться, как линии стали ярче, уверенно проступая в пустоте. Плетение обретало форму, струясь лёгкими волнами и послушно укладываясь в нужный узор.

Оттенок голубизны менялся, отвечая на мои усилия: бледный, почти прозрачный – для лёгкого охлаждения, насыщенный и яркий – для крепкой заморозки. Я выводила линии, осторожно шевеля пальцами в воздухе, словно дирижируя невидимым оркестром. Мысли помогали направлять магию, но без рук обойтись было невозможно – они задавали движение, которое затем я закрепляла, удерживая в сознании.

Я работала, забыв обо всём. Ваза росла на столе. Её стенки искрились узором инея, а форма напоминала сосуд из тончайшего хрусталя. Я добавила ручки для удобства. Потом пришла идея: откидывающаяся крышка.

Чуть усилив поток магии, я добавила в узор лёд. На поверхности проступила голубая глазурь, блестящая и прозрачная, как утренний иней.

Я бы еще что-нибудь улучшила – давно не получала такого удовольствия от работы – но силы кончились. Точнее они кончились какое-то время назад, и вазу я доделывала на чистом упрямстве, дрожащими от перенапряжения руками.

– Барышня Чэнь, – шедший по рядам наставник потрясенно остановился около меня, – это… это… – он не сразу смог подобрать слова. – Это просто великолепно! Восхитительно!

На меня с недоумением обернулись сразу несколько дев.

– Если вы позволите?

Мой шедевр забрали и в ставшей недовольной тишине понесли к преподавательскому столу. Кажется, кто-то расстроился? Точно расстроился, ибо первое место присудили мне. Нет, добродетельные барышни даже улыбаться изволили и поздравить, но взгляды заледенели.

А потом случилось оно…

– Барышни, сегодня в нашей школе особенный гость: князь Чжао. Именно он вручит приз победительнице.

Градус в помещение скакнул от ледяного презрения до: «сейчас убивать будем».

Мы дружно и чинно выдвинулись во двор под тень старой сливы. Я – в центре, словно мишень. Впрочем, мишень и есть. Кожа аж зачесалась от негодующих взглядов.

Торжественно-взволнованные наставники – гость, похоже, действительно важный – выстроились на возвышении под крышей.

Память услужливо напомнила, что князь – это кто-то из родни императора. Тело от осознания момента тут же отреагировало сухостью в горле и слабостью в коленях. Пришлось напомнить, что, валяясь в обмороке, мы весь спектакль пропустим.

Да, это было достойно полотна художника. Цветник, выстроившись в два ряда, синхронно – кроме меня запоздало задержавшейся – опустился в плавном реверансе. Мимо них темной лодкой, разрезая пастельные воды девичьих одежд, решительно шагал князь. Его чаньфу, темного цвета и сдержанного кроя, ниспадал изысканными складками, плавно обвивая фигуру. Длинные черные рукава, струясь за спиной, напоминали пару крыльев. На простой ткани выделялась мастерски выполненная серебряная вышивка. Драконы, словно живые, извивались на манжетах, плечах и подоле. Образ власти дополнялся блеском драгоценных камней на поясе.

А меня… словно в грудь чем-то тяжелым ударили. Дыхание перехватило. Лицо вспыхнуло. Кожу обожгло. Сердце ударилось в дикие скачки. Ладони вспотели. В мозгах воцарился полный хаос. Совершеннейшее помутнение. Я даже имя собственное забыла. Вообще все забыла, кроме него: темного ангела моей души.

И, главное, непонятно с чего такой взрыв эмоций? Меня точно живьем в кипяток закинули. И в реверанс я не опустилась – нырнула, спасаясь от разоблачения и пряча покрасневшее лицо. Стиснула края юбки, моля лишь об одном – чтобы сумасшествие закончилось. Неужели я ошиблась? И мальчик все-таки был? Точнее мужчина. Лет на десять старше меня. От которого меня накрыло так, что стыдно признаться. Но как? Где? Почему?

– Мои искренние поздравления.

Этот голос… Пробравший меня озноб. Я с трудом поняла, что от меня хотят. Впрочем, попроси он о чем-нибудь, я бы… Стоп. Не будем о непотребном.

Не выпрямляясь, взяла, протянутый мне свиток и нефритовую медаль на шнурке с выгравированной луной на обороте.

Промямлила что-то невнятно-благодарственное – все силы ушли на борьбу с собой. Когда одна часть хочет броситься князю в объятия, а вторая дать себе по лицу за подобное поведение, сложно быть адекватной.

Надеюсь, мой ответ приняли за смущение добродетельной девы.

Мужчина досадливо, как мне показалось, хмыкнул и удалился к наставникам.

Фу-у-х…

Я выдохнула, сделала глубокий вдох. Черт. В воздухе все еще остался его запах, и меня опять повело в ту степь, где уста в уста, одно дыхание на двоих, и прочая… прочая…

«А где нравственность, твою ж за ногу!», – рявкнула, ибо сама себя достала.

– Прошу, ваше высочество, разрешите проводить вас к столу.

Ура! Его неотразимость решила удалиться. И дышать сразу стало легче.

Я столь увлеклась собой, что не сразу сообразила, что во дворе мы остались без присмотра.

– Посмотрите на нее. Хоть бы улыбаться перестала…

Н-да, интересно, как яд сочетается с добродетельностью. Оказывается – прекрасно сочетается. У меня аж внутренности скрутило, точно яд уже проник туда.

– Обманом награду получила и радуется.

Меня окружали, отсекая пути бегства. Но я и не собиралась бежать. Их злость помогла избавиться от любовного дурмана. Приворожил меня этот князь, что ли? Да, красавчик. Тонкие черты лица благородного в …дцатом поколении. Аура власти. Капризный изгиб тонких губ. Маняще-черные глаза.

Стоп. Снова не туда. Меня здесь бить собираются, а я, похоже, планирую умереть с его именем на устах. Ага. Размечталась.

Расправила плечи. Покрутила шеей, разминая. Ближайшая дева ко мне недоуменно попятилась. Не дали. Сзади стояли, подпирая, жаждавшие зрелища.

И кто у нас главный в этом зверинце, ой, простите, цветнике?

– Барышня Ли лучшая в этом году. Ее главный наставник хвалил и в пример ставил. И оценки у нее выше твоих, – начал выступление цветник со вторых ролей.

Логика безупречна. Раз барышня Ли лучше всех работала весь год, значит, тот самый раз, когда кто-то ее обошел, не считается.

– И что? – спросила у говорившей. Та заморгала растеряно.

Никаких прямых вопросов! Это как плюнуть в лицо! – заорала память.

– Нечестно будет дать награду той, у кого нестабильный дар. Не по правилам это, – поддержала ее соседка, решив, что я тупа и нуждаюсь в пояснениях.

Я надела награду на палец, прокрутила. Народ жадно проследил за полетом нефрита.

Смешные. Мне не жалко, но принципы…

– Так забери? – предложила, пожав плечами.