Книга роман-фэнтези «Сваргард: Рыцарь Рэйнвуда»

Глава 1. Лесная дорога

Предисловие.

Широко и безгранично королевство «Голдэн кастл». Нет во всём свете королевств, равных его богатствам, славе и величию. Но ничто не вечно, и, рано или поздно, по тем или иным причинам любые могучие королевства приходят в упадок. Таков земной закон жизни. Смириться и доживать свой век на руинах старого мира или отдать свою жизнь за построение нового – каждый решает для себя сам. Именно в такие времена можно увидеть истинное лицо человека, его подлинную суть и характер. Ведь именно испытания судьбы являются ключом к раскрытию самых потаённых уголков и сторон нашей, доселе никому не известной и неизведанной нами самими, человеческой души.

Глава 1. Лесная дорога.

«А вы уверены, что люди достойны подняться выше звёзд? И даже если однажды поднимутся, то что тогда? Что дальше? А главное: что изменится?»

Над лениво тянущимся горизонтом снежных вершин у подножия Хрустальных гор на сотни миль к югу и западу расстилается лес Сингвуд. Своё название он полностью оправдывал, но не благодаря пению или гомону живущих в нём птиц, как могли бы подумать многие путешественники, ни разу в нём не побывавшие, а благодаря необъяснимому явлению, приводящему в замешательство и недоумение не только случайных первопроходцев этих земель, но и вполне обычных здешних завсегдатаев. В утренние часы лес наполнялся каким-то странным и в то же время едва слышимым человеческому слуху мерным звучанием. Местные лесничие говорят, что это необычное загадочное звучание не что иное, как мелодии, издаваемые крошечными флейтами маленьких лесных фей, проживающих небольшими семьями под могучими корнями и в самом сердце древних необъятных стволов многовековых деревьев. Из всего бесчисленного сонма таинственных баек и легенд, окутавших лес, здесь, в кругу жителей ближайших к его владениям деревень, бытует одно наиболее известное и распространённое среди прочих поверье, согласно которому, если рано на рассвете с первыми лучами солнца путнику забрести в его отдалённую непроходимую чащу и припасть, словно к земле, к одному из деревьев, то, хорошенько прислушавшись к тому, что происходит внутри, можно услышать, как в глубине стволов их неведомых расщелин кто-то, как будто бы перешёптываясь, разговаривает друг с другом. В былые времена были и такие жители деревень, которые, клявшись всем дорогим, что есть на свете, уверяли всех остальных, что, якобы, воочию видели своими собственными глазами этих лесных фей. Одни заявляли, что во время сбора ягод или грибов, невольно обратив свой взгляд наверх, заставали их тихо сидящими на ветвях деревьев и с любопытством глядящими вниз на людей. Вторые обнаруживали их на весьма редких для этого леса полянах, по которым эти, так называемые феи, в солнечные дни, судя по всему, любили прогуливаться. Третьи же и вовсе замечали их совершенно бесшумно и, казалось, практически, неприметно парящими в воздухе среди крон высоких деревьев и свободно болтавшими на лету своими маленькими босыми белыми ножками. И, тем не менее, неважно, какого рода были случаи, когда очевидцам случайно доводилось наблюдать в этом лесу хоть что-то, отдалённо напоминающее фей – всё это тут же поднимались большинством жителей деревень на смех и, как это часто водится среди людей, быстро забывалось. С тех пор мало, что живого сохранилось в памяти местных жителей, кроме пары-тройки случаев, произошедших по временным меркам сравнительно недавно – но даже это лишь ненадолго закрепилось в народной памяти, превратившись, спустя годы, в точно такие же, как в ближайшем и далёком прошлом, байки и легенды.

На освещённую ярким летним полуденным солнцем лесную тропу, медленно пробираясь сквозь плотно переплетённые между собой заросли орешника и ольхи, мерцавшие при свете тёплых восходящих лучей ещё не до конца высохшими каплями утренней росы, оставшейся на молодых зелёных листьях после довольно сырой и дождливой ночи, выехал очень странного вида всадник. Почему странного? Он был одет в длинный сиреневого цвета плащ с широким капюшоном, изодранный по краям рукавов и снизу у самого основания, что покрывает ноги. Плащ действительно был изрядно измят и поношен временем, сражениями и непогодой, отчего больше напоминал плащ нищего либо плащ бывшего, разжалованного немилостею его величества, вояки или служаки при королевском дворе, нежели одеяние, что могло принадлежать какой-то другой, более важной, привелегированной особе. И лишь сиреневый цвет плаща, отливавший в свете солнца то пурпурными, то фиолетовыми оттенками, выдавал, что его владелец не такой уж и простой, каким кажется на первый взгляд. Плащи подобных цветов могли и имели право носить только те люди, чья кровь отнюдь не принадлежала к роду простых смертных, «голубая кровь» – не зря ведь в народе про таких сказывают.

Почти целую неделю и всю минувшую ночь над лесом Сингвуд шли затяжные проливные и непрекращающиеся дожди, сверкала белым зверинным оскалом гроза, и бешенно, словно разъярённый медведь, ревел ветер, временами впадая в такое неистовство, что при ярких, оглушительных, сотрясающих всё живое вокруг, раскатах молний казалось, что на чёрной, запачканной огромными тёмными пятнами, скатерти неба кто-то яростно и с остервенением разбивает на осквернённом королевском необъятном деревянном фамильном столе хрустальные кубки и бокалы, из которых ещё буквально недавно хозяева и приглашённые ими на пир знатные особы и желанные гости пили красное драконье вино и сочился сладкий, опьяняющий не меньше самого вина, мёд. Кубки и бокалы, об чью битую, плотную и твёрдую ребристую стеклянную поверхность так легко ранить пальцы рук, разлившиеся запёкшейся окровавленной пеленою по столу между пустыми белыми тарелками с изящной и благородной и одновременно смердящей ядом и каким-то непонятным душе отвращением, таящимся в их извивающейся змеиной гравировке по краям. Крохотные серебрянные, поданные к десерту, чайные ложечки – с виду такие маленькие и хрупкие, и одновременно такие тяжёлые и леденящие сердце, если к ним внимательнее приглядеться. Похожие на лезвие гильятины острые ножи и благородные позолоченные с идеально плоским дном подносы, ломящиеся под тяжестью фруктов и плодов деревьев, собранных подданными под стенами в садах замка при дворе, в которых, словно в отражении в зеркале или фарфоровых вазах, видны все самые мерзкие и отвратительные людские человеческие пороки. Невзрачные двух-, трёх- и четырёхзубые вилки, напоминающие плотно захлопнувшиеся челюсти дикого зверя либо схватившую мёртвой стальной крепкой хваткой пасть кованного охотничьего капкана, в который только что неосторожно невольно угодила ни о чём не подозревающая жертва или добыча. Такая непогода отныне стала очень частым явлением в здешних краях после длившегося несколько лет бесславного, страшного и донельзя тяжёлого жестокого падения дома и теперь уже вечного пристанища, приюта скорби и молчания династии Цинферн – одной из семи королевских династий огромного и необъятного королевства Голдэн кастл, о былом величии которой ныне говорит лишь одиноко стоящий, поросший диким плющом и терновой акацией в тени могучих тёмных хвойных деревьев, невероятных размеров, замок Лонг кастл, что лежит в нескольких десятках милях к северо-востоку от леса Сингвуд, минуя равнину Печали, на противоположном Хрустальным горам другом ещё более высокогорном хребте, названном в честь тамошнего короля былых незапамятных времён и владыки Ронмунда Цинферна, который когда-то однажды и стал основателем и родоначальником будущей и теперь уже минувшей королевской династии, чья участь и судьба не завидна никому из остальных и по сей день здравствующих правителей необъятного королевства. Там среди бесконечных пропастей, скал, обрывов и утёсов, среди бездонных глубоких горных впадин и расщелин Ронмунд Цинферн и построил свой печально известный фамильный замок, находящийся в покрытом снегами, туманами и дождями самом сердце холодных, тяжёлых, гнетущих и давящих своим каменным безразличием, тревожным спокойствием, щемящей грудь и душу безрадостной тишиною, снежных вершинах Сумрачных гор. И лишь сегодня, к большому удивлению всех, кто проживает в королевстве «Голдэн кастл», вновь засияло, как и прежние старые добрые времена, долгожданное беспечное, дарящее радость и надежду всему живому и вездесущему на земле, небесное светило.

Но вернёмся к нашему всаднику, который, вероятно, бродил по бескрайнему лесу Сингвуд очень давно, судя по его уставшему и довольно-таки изнемождённому измотанному виду, сбившись с правильной нужной дороги. Из-за долгого недельного дождя почва с землянным покровом буквально проваливались под ногами, и иногда казалось, что весь лес в одночасье превратился в сплошное и непроходимое вязкое болото. Даже достаточно выносливый для своих лет конь по кличке Йольнир уже с трудом переводил дух, неспешно переставляя подкованные, испачканные в грязи могучие тяжёлые копыта, передвигаясь неспешной полуленивой рысцой туда, куда указывал ему поводьями его заботливый наездник, хозяин и верный друг. Наряду с влажным сырым прелым воздухом и напитанным холодной водой слоем дёрна, дождь почти полностью размыл издавна знакомую всаднику сеть бесчисленных лесных троп, которые то расходились, то переплетались между собою, словно корни растущих как вдоль, так поперёк них, древних, молчаливо шелестящих листвою, спящих исполинов.

– Ну что, Йоль, вот и нашлась часть нашей размытой тропы… – услышав и словно интуитивно поняв эти слова конь негромко, но с весьма довольной нотой профырчал в ответ, и во всех его движениях почувствовался душевный подъём, прилив сил и энергии – Давай, пожалуй, остановимся здесь ненадолго и разведём костёр, нужно немного отдохнуть, мы ведь с тобой всю ночь не спали…

Уперевшись ногами в потёртые узорчатые стремена, всадник приподнялся с седла и с лёгкостью быстро спустился на уже слегка обветренную и обсохшую под лучами нарастающего дневного солнца землю. Для отдыха он решил выбрать небольшую скромную прогалину под сенью высокого старого дуба, густо поросшую цветущим клевером и расположенную чуть-чуть поодаль от основной поляны и найденного им, простирающегося ещё дальше и дальше вглубь чащи, лоскута, казалось, навсегда потерянной, лесной тропы. Привязав коня к стволу растущего рядом молодого клёна, всадник стал внимательно осматривать пространство вокруг дуба и других близко расположенных к прогалине деревьев в поисках опавшей сухой листвы и, сорванных сильным ветром во время неутихавшей, долго продолжавшейся бури, веток и сучьев, что были разбросаны теперь в огромном количестве по довольно кустистому, освещённому солнцем, подлеску. И вот, наконец, собрав в достаточном количестве хвороста, наш таинственный странник озябшими холодными пальцами нащупал в маленьком кожанном, завязанном на узелок мешочке, спрятанном во внутреннем, наспех и небрежно вшитом, плотно прилегавшем к груди кармане, огниво, и, вынув его из своего промокшего почти до нитки плаща, тотчас же быстрым движением рук смог расжечь небольшой костёр, чтобы хоть как-то обсохнуть и согреться после бессонной дождливой ночи.

Всадник выпрямился над разгоравшимся всё сильнее и сильнее пламенем, что теперь с жадностью и аппетитом поглощало раз за разом новые сухие ветви, сложенные в одну большую взлохмаченную охапку. Оглядевшись по сторонам, словно опасаясь или остерегаясь чего-то, он осторожно откинул назад капюшон сиреневого плаща. Крохотные, едва заметные проблески света, мелькавшие причудливыми солнечными зайчиками сквозь густую, ласкаемую ветром, листву дуба, то ненадолго освещали, то внезапно исчезали, касаясь своими тёплыми мимолётными лучиками плеч и лица странника, но даже при их трепетном неясном мерцании многое из его таинственной внешности всё же можно было разглядеть. Это был мужчина среднего роста с волевыми чертами лица: его прямой со слегка выдающейся орлинной горбинкой нос плавно переходил в утончённые и в то же время весьма крепко сложенные надбровные дуги, он был достаточно широк в плечах и груди, и одновременно имел по-своему жилистое и стройное тело, его небрежно свисавшие, ниспадавшие почти до самой спины волосы были длинны и белы, словно снег в Январе, а из-под светлых задумчивых густых бровей на горящий огонь смотрели, будто выцветшие от холода и первых ночных заморозков, словно лепестки осенней астры, светло-голубые глаза. И всё ничего, если бы не одно существенное «но» во всей этой неподвластной, благородной, романтической мужской внешности: то тут, то там сквозь поверхность ослепительно белой кожи странника, испещрённой лёгкими гладкими небольшими шрамами, проступали как клочками, так и отдельными единичными фрагментами, в цвет волос и бровей, самые что ни на есть настоящие белые птичьи перья. Росли они, как это странно не прозвучит, прямо из-под покрова кожи своего необычного носителя. Почему необычного? Потому что наш таинственный всадник был далеко не обычным человеком в привычном для нас, простых людей, населявших некогда богатое и процветавшее королевство, смысле этого слова. Этот всадник, наречённый при рождении не столько именем, сколько устрашающим и грозным для врагов прозвищем – Сваргард, принадлежал к роду Мангриф – расе полулюдей-полугрифонов, искусственно выведенных методом, схожим с селекцией, при помощи алхимии и ныне запретной в здешних краях друидвой магии в эпоху Трёх могучих правителей Рэйнвудсгарда – обширной горно-лесной территории, кратко и неофициально именовавшейся в королевстве «Голдэн кастл» в повседневном простом разговорном языке страной Рэйнвуд.

– Как же нам повезло, если это можно пока считать везением, что мы отправились в лес Сингвуд не несколькими днями ранее. Мы хоть и не из робких ребят, видели на своём веку передряги и похуже обычной непогоды, да, дружище? – не отводя пристально смотрящих на костёр очей обратился он к своему жевавшему с неподдельным счастьем и аппетитом мокрую траву коню – Да, и всё же так ведь и вправду окоченеть недолго, судя по тому, сколько воды вылилось с неба только лишь за прошедшую ночь… Хотя мы здесь застряли по сути не так и давно: только со вчерашнего дня… Никогда бы не подумал, что даже натоптанные десятилетиями людские тропы, не говоря уже о зверинных тропах, не выдержат столь затяжных лесных дождей… Хм, странно это всё… Не правда ли? Кто знает, возможно, не обошлось здесь и без некоторой чёрной магии, вернее сказать, её побочных явлений – тогда подобные дожди точно не исключение… – на эти слова конь фыркнул так, будто хотел сплюнуть в сторону, словно человек, который только что увидел перед собой что-то такое, что ещё до сих пор не исчезло полностью и преспокойно проживает по соседству рядом с привычным и знакомым нам миром людей. И речь здесь вовсе не о полувымерших злобных болотных кикиморах и водяных, ровно как и не о пленящих наивных путников своей дурманящей ненастоящей фальшивой женской красотой озёрных, речных и морских русалках, или крайне безобидных, но хитрых и временами даже попросту невидимых для простого человека леших – нет, речь здесь совсем о другом.

Просто иногда случается так, что в мир, населенный людьми и остальными недружелюбными человекоподобными существами, проникает нечто, чего боятся даже самые старые и закостенелые ведьмы, коих нынче сохранилось не так много в королевстве «Голдэн кастл». Это нечто пришло сюда давным-давно, ещё задолго до появления здесь первых, тогда ещё не так испорченных алчностью, корыстью, жадностью и невежеством, людей, когда ни о каком королевстве «Голден кастл» не было написано ни малейшей строчки в святейшей книге «Душа Единорога», как не было написано и самой этой книги, тщательно оберегаемой и хранящейся в глубинах тайников королевской подземной библиотеки первородного, основополагающего и главного из всех семи королевских династий замка – Ривер кастл, расположенного на подступах королевства в Мельничной долине на живописных равнинных лугах Единорожьего подгорья, которое, словно королевская благородная чаша, держалась, освещаемая солнцем, в ладонях этой, всегда наполненной живительными ручьями и водами горных рек, небольшой возвышенности. Появилось сие нечто в здешем мире в те далёкие незапамятные времена из очень старого и древнего мира злых духов.

Гл