Мытарства

Ласковой душе – железное платье,

Кровью на песке: «Все люди – братья».

Мне больше не нужны Твои

тайны бытия, просто посмотри мне

в глаза и скажи, что это воля Твоя…

«Песни нелюбимых»

Борис Борисович Гребенщиков (признан в Российской Федерации иностранным агентом)

1.Пленение творением

Март – долгожданный месяц. Когда вступает весна в свои права, мир начинает дышать, наполненный светом, жизнью. С закрытыми глазами и я вдыхаю свежий воздух. Бегу навстречу будущему. Вот оно, так близко, но это мираж. Недостижим без слова пока. И сотворен он в подобие этому весеннему настроению: столь же переменчиво, ласкает своей теплотой и манит, как легкий ветерок. У этого города нет будущего. Он сделал свой выбор, отказавшись от права бытия. А это наивное прозрачно – голубое небо по – прежнему раздаривало себя ему в третьей декаде марта…Нет. Снова мимо, снова ни о чём. Уж слишком заклишировано про весну получается. Меняй текст. О чём ты пишешь? О городе? О небе? Меняй текст.

– Кем ты хочешь стать?

– Когда вырасту?! Что за глупость, ведь я могу быть тем, кем захочу. А хочу пока тем, кого нет.

– Тебе точно это нужно?! Не проще ли выбрать себе занятие по душе?!

– Сейчас мысль закончится тем, что нужно много и долго учиться, потом упорно работать и страдать, выцарапывая на обочине жизни своё существование.

– Почему существование?

– Можно ли это назвать жизнью? Сколько бы ни было мне сейчас лет, очень хочется жить, видеть дальше, чем все.

– Знание ведёт к печали.

– А незнание – к глупости.

– Но кем-то быть всё равно нужно. Вот чем бы тебе в жизни хотелось заниматься?

– Я ничего не имею, ничего не умею. Всё, что есть, – иллюзии. Могут ли они служить?

– Чтобы найти ответ на подходящий вопрос, необходимо обратиться к себе. Прислушаться к внутреннему голосу. Ты слышишь себя? Начни с простого. Блокнот и ручка. Диктофон тоже вполне подойдёт.

– Главное ведь в другом: о чём хочешь сказать? В чём смысл извлечения мысли?

– Ты живёшь среди людей, дышишь, видишь. Что окружает тебя, что наблюдается? А люди сами разберутся, в чём дело. Однако следует учесть, что в большинстве своём, двуногие неблагодарны и очень часто растаптывают с трудом созданное, впрочем, до этого ещё далеко.

Что это? Диалог. Внутреннее собеседование? Необходимо внешнее выражение, атрибут. Идёт беседа о будущем. Хотя вполне возможно и так: ничем не примечательный человек (к примеру) в парке, на скамье, сам с собой беззвучно рассуждает. Человек рассуждает. И фантастическая возможность полёта человеческой мысли всё более и более убеждают меня во внутреннем диалоге. В одиночестве. Причём одиночества по причине полной разобщённости с внешним миром. Наверняка лицо такого одиночки задумчиво, не выдаёт никаких жестов или гримас. Одет он весьма просто, но достаточно небрежно. Пусть на нём выцветшая от времени толстовка с катышками повсюду, мятые джинсы и чёрные пластмассовые солнцезащитные очки. Его легко можно было принять за странствующего во времени путника, если бы он держал узелок в руках. Однако вместо узелка на скамье лежит раскрытая холщовая сумка, сверху – общая тетрадь (исключительно зелёного) цвета. На шее путника повисли вынутые из портативного устройства наушники. Чаще всего так выглядят подростки. Для одних это – способ самовыражения, для других – невозможность обеспечить себя подходящим гардеробом. Наивная молодость? В наше время возраст – вещь настолько условная…

О чём думается ему здесь, в парке? Наверняка размышляет об уникальности своего бытия. Стоит ли? Все данные есть: одиночество и душевный дискомфорт. Идеальная почва. Нет уверенности, сомнения, смятение в душе творятся, нет веры, страшно. Кто сможет идти по воде? Но не может не радовать факт, что контрацепции от внешнего мира здесь в избытке.

15 мая 2001 года

Здравствуй, дорогой Дневник. Пишет тебе Робинзон Крузо, выброшенный непонятно какими силами на этот берег, временно. Знаешь, дорогой Дневник, здесь довольно весело. В этих городских джунглях мир выглядит огромным, гипертрофированным. На самом же деле он сжимается, как и вся Вселенная. Мне очень неловко писать о себе. Довольно странно писать о том, что ты ещё кушаешь и совершаешь физиологические отправления. А что ещё? Ах да… посуда и полы вымыты, как просили уже неделю.

30 июня 2001 года

Очень я не люблю это дело. Помню, как в начальной школе у меня было столько негодования по поводу письма: изобрели ведь уже печатные устройства. Для чего брать в руки ручку? Писать стихи. Но их же обязательно нужно «вымучить». Кто придумал муки творчества? Ты обязательно цепляешься за ерунду, раздуваешь и начинаешь метаться, как будто вытесняют из собственного тела. Обязательно ли переживать такое? Особенно когда результат (читай: почти всегда) не ах. Чувство. Всего лишь чувство, но одиночество перерастает во всепоглощающую бездну. Лучше стать дураком, чем каждый раз корчиться в бесполезных потугах к ремеслу по душе.

18 августа 2001 года.

Сегодня очень трудно писать. Невозможно. Не только сегодня. Но я не хочу раствориться в бетонной растительности. Хотя и эти джунгли могут быть привлекательны. Ещё надеюсь найти себе тёпленькое место.

25 августа 2001

Всё чаще вижу, как очень многое низводится к пресловутому coitus. Самое жалкое, что есть у человечества. Когда мне говорят, что без любви жизнь невозможна, то возражаю тем, кто говорит, что это миф. Нет, не миф, а бред. Самая навязанная человеку иллюзия.

13 октября 2002 года

Раздражает ведение дневника. Поток мыслей не прекращается. Но это ещё полдела. Перечитывать дневник – та ещё забава. Прекрасно понимаю, почему сжигают произведения. Смешно, потому что глупо. С удовольствием брошу тебя, дорогой Дневник. Напоследок не забудь, пожалуйста, что я очень люблю погружаться вовнутрь. Это единственное место, где нет клоунов, и дышится в том ритме, каком можешь. Ныряй, я уже на дне!

Погожий весенний денёк. Солнце ещё не припекает, воздух свеж и прохладен. В парке, как обычно, на скамье уже знакомое нам лицо. Следует улыбка. Как красив улыбающийся человек, можно с ума сойти. И внутренний диалог выходит на новую сюжетную линию.

– Будем знакомы?

– Меня в детстве учили не общаться с незнакомцами.

– Это правильно, вот и Михаил Афанасьевич не рекомендует!

– Какой Михаил Афанасьевич?

– Скоро познакомитесь. Так следует начать? Нет, не гений, а именно мастер. Собственно, поэтому и припоминаем его.

– Что Вам нужно?

– Пусть буду немного хиромант, немного мистик, философ. Нужно разучить для публики пару приёмчиков. Ничего плохого. Как можно не замечать и проходить мимо? Такого уникального, но, увы, никем не оценённого?

– Браво! Наверно, это могла бы стать замечательная речь! Боюсь даже представить масштаб: сколько особей женского пола могли бы попасть на такую уловку? Эксперимент удастся?!

– Давай же представим меня. Свободный художник. Немного бунтарь. Удивляюсь. Думать можно, конечно, как угодно. А наша встреча запомнится – нет сомнений.

– Глупость и самомнение. Это всего лишь мысли, фантазия. Невидимый глазу самогон.

– Без вопросов. Наречение имени – удел творящего. Кого призываете в собеседники?

– Эта сцена до сих пор сидит в моей голове? Она видна другим людям, которые снаружи?

– Давай уже откровенно: ты позволяешь этим мыслям существовать и умышленно их удерживаешь в голове! Значит, им расти и развиваться в сюжет. Впрочем, и я вижу, как тебе хочется новой встречи.

– С чего это у нас будет новая встреча?

– Судьба....

Свободный художник – бунтарь. Кто это может быть? Главный герой? Наверно, из среды хипстеров или богемы – ни учится, ни работает.

А день был и вправду особенный. Запомнить бы ещё: двадцать пятое марта. Небо… Какое потрясающее небо! Прозрачное. Бывает ли такое? Оно кажется бездонным. Хочется прикоснуться, погрузиться и утонуть в нём. Что-то светлое, радостно-волнительное. В городе с таким небом обязательно должна быть потрясающе красивая история. Так и запишем: «В городе с бездонно-голубым небом…».

«Куда прёшь, жить, что ли, надоело?» – вот и очередной водитель на пешеходном переходе напомнил о себе. А куда ещё переть? К той, что в любую погоду стоит, ждёт. Скамья. Она особенно родственна в будний день. Здесь я всегда могу вернуться в город с бездонно-голубым небом. Кто может помешать? Разве только воплощённый художник-бунтарь. Но пока только в мыслях.

– Держу местечко, отгоняю всех, даже мух

– С чего мне общаться с тобой на ты?

– Ну как же… По завету Андрея Александровича: «Вы привлекательны, я чертовски привлекателен…». Хотя, честно сказать, творчество Шварца для меня довольно скучно.

– Признайся: тебе наверняка заняться нечем, зачем ты здесь? Каждый раз приходишь сюда, именно сюда. С тетрадкой зелёной…

– Может, устроить внутреннюю слежку за самим собой? Знаешь, а в этом даже что-то есть. Предположим, живу здесь рядом. И многое мне видно. Ведь я – свободный художник.

– Да-да, художник-бунтарь…

– Пусть нет необходимости учиться или работать. Жить по призванию может позволить себе человек из обеспеченной семьи.

– С чего вдруг меня должно интересовать материальное положение?

– Любовь и творчество. Запретная и неразделённая. Что у нас по сжигающей страсти? Бешеный ритм напряжения? Морщится в лице. Вот и я считаю, что ничего пошлее придумать нельзя.

– Но наверняка есть и чистые отношения между двумя любящими…

– Какие чистые? Всё заканчивается на койке. Скучно и неинтересно. А эти двуногие… дрова для крематория, да и только.

– Ты о ком сейчас?

– О людях, которых за таковых нельзя считать. Они возводят это всё до таких высот, до такого утончённого маразма, что не может не тошнить. И ведь пипл хавает. Литература, искусство, живопись. Весь эфир засоряют. Нам, в смысле – благородной публике.

– Тааак, продолжаем.

– Я полагаю, что настоящее искусство должно навсегда отвязаться от этой похабщины и создаваться на других, мировых, достаточно прочных основаниях.

– Но мы лишим себя буквально всего, выбросив её. Зигмунд Яковлевич писал об этом. Сублимация, художник, совсем не мастурбация. Да и какой смысл тогда творить?

– Творчество должно быть загадкой. Поверь уж художнику. Читателя надо держать в напряжении, страхе. Пусть мечется, сомневается, делает выбор. Мучительный выбор. Вот что заставит говорить и размышлять о тебе! Только таким путём обретается бессмертие.

– Страшно подумать: бессмертие. Но какая это должна быть тема, чтоб так могла зацепить в любом возрасте и абсолютно любого читателя?

– Ответ очевиден: смерть. Все смертны: и младенцы, и старики. Даже те, кто в утробе. Вопрос вопросов: кто из людей способен заглянуть по ту сторону?

– Возможно ли такое человеку…

– В том и суть. Страшно и невозможно. Но приоткрыть завесу и попытаться рассмотреть… Думаю, что это будет просто бомба.

Тем временем часы на колокольне пробили три. Пятнадцать ноль-ноль. Уже пора. Вот так идеи для размышлений. Без самогона точно не обойтись. Далее полагается раствориться в лучах солнечного дня, радостно потирая руки. Ведь только у такого художника-бунтаря может быть внутренний мир, как сокровищница…

В тот вечер заснуть так и не удалось. Художник бунтарь незримо присутствовал рядом. Когда удавалось остаться в одиночестве, беседы не заставляли себя ждать. Вот только отныне мысленный собеседник с большим комфортом расположится в сердце. Время прекратит своё существование для таких гостей. А душа, принимающая с теплыми объятиями новые идеи и мысли для вдохновений, еще долго потом не сможет согреться в объятиях другого человека. Но сейчас это были сладкие и упоительные моменты. Теория и наука о смерти. Смерть для всех. Повсеместна и универсальна. С чего начнутся твои исследования? Представь себя великим естествоиспытателем. Держа в одной руке глобус, ты можешь вращать его пальцем. И сквозь увеличительное стекло рассматривать уголки и окрестности планеты. Вот, он, под действием твоих рук вращается быстрее – быстрее. Полетели дни и месяцы. А ты склоняешься над ним и смотришь, где именно остановится взгляд. Какое это будет полушарие или меридиан? В любой точке мира расположился объект твоего исследования. Может, начать с составляющей человека? Дихотомия, трихотомия. Ну уж нет! Люди увлекаются описанием и изучением себя. Наша задача – дать им дорожную карту, описание или маршрут.

По ту сторону смерти, смерть как явление, как часть жизни… Мы конечны, но тем насыщеннее жизнь! Получается, что жизнь и зависит от смерти. Ну конечно, это же основа всего. Мир творится из ни-че-го, пустоты. И христианство утверждает, что смерть – ноль, ничего и есть. Ребёнок, появляющийся на свет, – он же умирает для жизни в утробе. Куколка, превращающаяся в бабочку! Все ответы на поверхности. Вот только нужно сориентироваться, где бы найти.

В книге доктора Моуди есть существенный недостаток – она описывают достаточно скудные и предсказуемые образы, воображаемые, но столь узнаваемые явления смерти у разных людей. Понятно, что такой опыт будет различаться в зависимости от обстоятельств жизни, особенностей психического устройства и мировоззрения. Но ведь и цель книги была вовсе не в обобщении и систематизации смерти (такое возможно ли?), а в утверждении продолжения жизни после физической смерти. И если последнее не вызывает сомнений, то в чём тогда смысл? Смысл смерти, как и смысл жизни. Для того чтобы понять суть явления, необходимо погрузиться. Принять на себя его сущность, срастаться с нею. Как? Речь не идёт о самоубийстве, наша задача – исследовать природу явления. Стать физическим воплощением смерти…

Мысли продолжали витать над разумом. Подобно чайкам, они бросались в воду сознания и захватывали каждый постулат, каждый аргумент размышляющего. Процесс, подобно часам на старой башне, был запущен. Всё чаще приходилось прибегать к магическим ритуалам и медитации. Так ум пытался искать ответы. Кто мог стать собеседником в таком вопросе? Где бы следовало искать единомышленников? Непременно, новые знания требовали бы фиксации. Но кто мог стать гуру или проводником? Только книги, музыка. Предстояло изучить то, что нашептывает ветер между строк осеннего дня. Движение хлопка одной ладонью. Иные бы умы возражали, стали протестовать, что мол, нет в смерти никакой воздушности и легкости. Ничем она не привлекательна, а только ужасающе неизбежна. Но когда твоё сознание напитывается погибелью, когда начинаешь себя отождествлять с тем, что не может устареть или быть отменено… Кто возразит против вечности? Власть выше законов, но и она познала пределы. Но если для тебя и закона нет, то что может сделать даже самая безграничная юрисдикция? Опьяненная в гордыне воля не могла дать сопротивления. Сама жизнь, казалось, диктовала эту мелодию. Жаль, что слышна она была только в одной голове. Но, возможно, что безусловное благо для всех только и заключалось в том, что расслышать вновь наигранной мелодии так и не дано? Глаза жадно цеплялись за новое, непознанное сглатывалось, даже не успев быть распробованным на вкус. Пленение души не заставило себя ждать. В нужный момент из багажа памяти поднимались обстоятельства жизни, окрашенные в подходящий тон размышлений.

Давай обозначим первый опыт общения.

Тогда трое детей заживо сгорели в запертом доме, их смерть отчётливо видна тебе до сих пор. Не важно, что около семи утра. Люди спали. Искристо-морозное воскресное февральское утро. У окна смотришь на снег, так редко выпадавший в тех краях, и вдруг замечаешь пожарных, выносящих из хорошо знакомого тебе дома три завёрнутых покрывала. В столь ранний час зеваки и прохожие хватаются руками за лицо и отводят головы в сторону при виде этой картины. Солнце медленно поднимается из-за горизонта, а взрослая и ответственная мама разливает за близлежащими гаражами спирт, яростно хватая из рук мужчины заправленный шприц. Ты быстро догадываешься о содержимом в покрывалах. От страха вскрикиваешь, и, как и многие, отворачиваешься. Порыв холодного ветра срывает одно из покрывал, и благодаря боковому зрению удаётся разглядеть, но как будто сквозь лупу, обгоревший скелет. Только видишь ты совсем не то. Перед твоими глазами этот маленький человек корчится от боли, сгорая в огне, кричит, что больше всего на свете хочет жить. Огонь поднимается снизу, обрушивая тело на полыхающий пол. Но этого никто, кроме тебя, не видел. Кто поверит? Да и некому сказать. Ты же спал благополучно в этот момент дома, в своей постели. Потом два месяца ты не можешь заснуть. А если и удаётся закрыть глаза, то кошмары полыхающего пламени преследуют неотступно, заставляя кричать. И крик твой беззвучен, совсем не беспокоит других. Желая избавиться от навязчивых видений, хватаешься за книги, иконы, кресты. Если такое явление выше сил человеческих, то пусть уже вмешаются потусторонние. Спустя два года состоится переезд по независящим от тебя причинам. А пока возненавидь запах гари и дым, так отчётливо вписавшиеся в твою жизнь.