Иллюзион
Глава первая. СТРАННЫЕ ПРАЗДНИКИ
Подкрался сзади вечер,
Весь город им укрыт.
И надо бы развлечься –
Как нам быть?
Э. Шклярский
Серая Сволочь смотрел на колбасу не мигая, как завороженный.
Вздохнув, я отрезала кусок. Колбаса исчезла вмиг, только из-под стола донеслись странные утробные звуки, похожие одновременно на шкворчание сала на сковородке и довольное урчание снежного человека, затащившего в пещеру очередную жертву любовной страсти. Я содрогнулась.
Под стол смотреть даже не стоило – брошенного куска уже наверняка не было.
– Вот ведь ненасытная зверюга, – пробормотала я, намазывая маслом бутерброд. Колбаса изначально предназначалась именно для него.
Серую Сволочь мне на день рожденья подарила Верка; так уж заведено, что самые большие гадости нам устраивают самые близкие друзья. Широко улыбаясь, она преподнесла мне накрытую платком корзинку. В корзинке мирно дрыхло маленькое пушистое создание, обещавшее вырасти в нахального, прожорливого и бесстыжего зверя (впоследствии это мое предчувствие полностью оправдалось).
– Что это, – безрадостно спросила я, глядя в корзину.
– Кот, – продолжая все так же улыбаться, нагло ответила Верка. – Я вот тут подумала, тебе, наверно, одиноко по вечерам…
– Ладно, за мной должок, – мотнула я головой. – Сочтемся…
Тем не менее устроить Верке гадость подобного же размаха мне как-то не удалось. До сих пор. Периодически я напоминала ей об этом и советовала аккуратней смотреть по сторонам, но Верка только ухмылялась и пропускала мои слова мимо ушей: она наивно полагала, что в глубине души я ей благодарна…
Может быть, как раз в этом случае она была не так уж и не права?
Серая Сволочь запрыгнул на стул и задумчиво уставился на мой бутерброд.
– Ну нет, господа, – возмутилась я. – Это уж барские замашки…
Зазвонил телефон.
Я взяла.
– Да?
Хотите верьте, хотите нет, но это была Верка.
– Что ты делаешь сегодня вечером?
– В общем-то ничего… А что?
– Пойдем в «Лиль» посидим… У меня есть новости.
– Да правда? Во сколько?
– В семь будет в самый раз. У Гоголя.
– Договорились.
– Ну, жду.
Интересно, какие новости могли быть у Верки… Размышляя над этим вопросом, я стала собираться, времени до семи оставалось не так уж много…
Я выбрала длинную, по щиколотку, юбку и черную с золотом блузку со шнуровкой из лент на груди – в последнее время мне нравился чем-то этот несколько архаический и романтический стиль. Немного косметики, уложить волосы – время ожидания свидания для женщины подобно пружине, с напряжением стягиваемой в широкое витое кольцо… Наступит момент, и пружина будет отпущена, и часы превратятся в мгновенья, и ты увидишь того, для кого было все это: косметика, укладка, одежда…
Здесь разница в психологии мужчин и женщин. Женщине, когда она ждет, всегда есть чем себя занять.
Впрочем, я шла всего лишь к подруге.
Серая Сволочь подозрительно наблюдал за моими приготовлениями.
– Не переживай, – успокоила его я. – Сегодня я приду одна…
Впрочем, в душе моей не было этой уверенности. В сумку я машинально побросала свой «малый джентльменский набор»: косметичка, расческа, контейнер для линз, телефон, блокнот… Конечно, это был скорее набор леди, но «джентльменский» – это устойчивое выражение, а «лединский набор» – по-русски не скажешь…
Я улыбнулась.
Холодало, и я надела пальто и обмотала горло широким шарфом. Красно-серый шарф, темно-серое пальто – прекрасные декадентские цвета, а кроме того, болело горло, и простужаться еще больше мне не хотелось. По городу ходил какой-то вирус, полредакции сидело на больничном.
Именно поэтому сдавать было нельзя, я мужественно сгибалась под порывами ветра, бившего прямо в лицо, но шла вперед.
На Бастионной однако я села в трамвай и оставшийся путь проделала почти с комфортом: древнюю, как само время, развалюху трясло едва-едва, успокаивающе.
Верка, естественно, опоздала.
Это было в ее натуре – дарить на день рожденья котов, опаздывать, не звонить месяцами – и при этом широко улыбаться и уверять, как вы ей дороги…
Хорошо все-таки, что я была ей всего лишь подруга. Мужчинам с ней приходилось значительно тяжелее.
Она подошла к бронзовому Николаю Васильевичу ровно через пятнадцать минут после меня, но поскольку пятнадцать минут – это было для Верки практически вовремя, я ей даже говорить ничего не стала.
Вообще-то Верка красивая. Темноглазо-темноволосая, востренькая, частью еврейка, частью полячка, стройные ножки, высокая грудь – мальчики оглядывались, когда она, нарочно не смотря по сторонам, важно проплывала мимо.
Но самое красивое у ней – конечно, нос, примерно такой нос, верно, и свел однажды с ума Париса… Определенно, надо было слиться в кровях трем национальностям, чтобы произвести на свет это чудо природы: тонкий, чуть задранный кверху, вертлявый и неизмеримо обаятельный нос… Возможно, как раз в этот-то нос, лишенный классической правильности, и влюблялись, сами того не осознавая, веркины воздыхатели в первую очередь.
– Ну что, не замерзла тут? – церемонно склоня голову, приветствовала она меня.
– Практически околела, – отвечала я (ветер и впрямь заставлял ежиться и выше поднимать воротник пальто). – Пойдем уже, сколько можно…
«Лиль» находится совсем недалеко от Гоголя, в одном из небольших переулочков, что так обильно ветвятся у проспекта Революции ближе к Старому городу, к Крепости… Два шага, вход со двора, главное – не пропустить поворот да не спутать одно серенькое здание с другим: ей-богу, блочные дома шестидесятых годов отлично служили целям конспирации. Отчасти поэтому в «Лиле» не бывает посторонних: нужно хорошенько натоптать дорожку, прежде чем научиться находить его самому.
Какого рода это заведение так, сходу, кстати, и не определишь, я, например, так и не смогла решить это до сих пор: ни то бар, ни то клубешник, ни то притон, ни то просто черт пойми что… Загадочное, в общем, место.
– «Отвертка» и грибы под сырным соусом, – скомандовала Верка бармену, на бейджике которого кратко значилось «Джон» – бог его знает, может, это была партийная кличка, но тут его и впрямь все так называли. – Ты что будешь? – обратилась она ко мне.
– То же самое, – улыбнулась я. – Мы будем в самом темном углу, как всегда.
– Я помню, – Джон улыбнулся в ответ. – Девушкам нравится полумрак.
– Интересно, почему… – размышленчески пробормотала Верка. – Ладно, пошли.
Самый темный угол был и самым дальним, иногда мне нравилось посидеть за барной стойкой, но все же отсутствие суеты и иллюзорное одиночество прельщали больше. Стены с двух сторон и кадка с грандиозным, но трудноопределимым растением с другой вполне располагали к задушевной беседе, а о большем и мечтать было нельзя.
– Хоррошо, – зажмурилась подруга, доставая сигареты. – Нет, ты мне объясни, какого черта мы так редко выбираемся в люди? Ну пусть не в люди, ну хоть куда-нибудь, хоть в «Лиль»?
Вопрос был явно риторическим, и я промолчала.
Принесли заказ, Верка подняла бокал (к любой выпивке тост у нее был один, хоть к «Балтике», хоть к пятизвездочному коньяку):
– Ну что, остограммимся?
– За встречу, – отозвалась я.
Грибы были хороши – фирменное блюдо заведения, не то что пальчики, тарелку вылижешь.
– Ну рассказывай, как у тебя дела, – потребовала Верка, пуская колечками дым.
– А что рассказывать, – пожала я плечами. – Будто бы ты не знаешь…
Эти кольца дыма походили на призрачные НЛО, почему-то столь эфемерные, что ветер рассеивал их в ничто, не успевали они покинуть еще нижних слоев атмосферы.
– Ты не знаешь, как там Майя?
– Я слышала, она уехала из Города. И вроде замуж вышла, не знаю…
– Уехала?!
– Ну да. Что тебя удивляет?..
Я не сразу нашлась что сказать. Мне казалось, домоседка Майя никогда на такое не отважится.
– Что-то в последнее время повальная эмиграция входит в моду…
– Ну а ты предпочла бы, чтобы ничего вокруг не менялось? – насмешка в веркином голосе была как жгучий перец в мексиканском блюде – неотвратима и закономерна.
Я пожала плечами.
– Ты знаешь, да. Иначе я вряд ли была бы здесь.
– Интересно тогда, почему здесь я… Я ведь вовсе не апологет шаткой стабильности. Наверно, мне просто нравятся здешние места.
– И возможность прозябать с чистой совестью…
– О, ну в этом я никогда себе не отказывала, – возразила Верка.
– Тебе не скучно тут?
– Пока нет. А тебе?
– Конечно же, нет, – безапелляционно отреклась я.
И мне действительно не скучно. «Отвертка» идет под грибы хорошо, и мы заказываем еще, Веркины глаза влажно блестят в сумеречном свете ламп эконом-класса – это местечко вовсе не из элитных, а нам нравится; я рассказываю о своей работе.
У меня не очень-то интересная работа – я пишу о том, как прорвало трубы в девятом микрорайоне и что думает по этому поводу администрация, что в тридцать второй школе затеян капитальный ремонт, а собак с городской свалки больше не отстреливают – это не очень интересная работа, правда, но она прекрасно заполняет день и с ее помощью тоже можно зарабатывать деньги.
Верка слушает внимательно, по минимуму отпуская язвительные комментарии – обойдись она вовсе без них и это была бы не Верка, – нести безответственную чепуху легко и приятно; мы пьем за стабильность, мою работу и берем еще; Верка благостно кивает официанту, и сквозь полный резкой смеси бокал ее еврейско-польское лицо кажется неимоверно искаженной копией морды Сфинкса: нос расплющивается, как будто его совсем нет, и глаза приобретают равнодушное и почти бессмысленное выражение, хотя мы ведь выпили еще совсем мало…
Наконец я выговариваюсь, и в воздухе виснет молчание, смешиваясь с сигаретным дымом, оно густеет, становится плотным, тяжелым до невыносимости, и в порядке светской беседы Верка задает мне вопрос о Павле – ведь этого же не может быть, чтобы две подруги при встрече не потрепались о мужиках, диетах и тряпках…
Веркину личную жизнь мы не обсуждаем – она слишком хаотична, непоследовательна и с трудом поддается разумному анализу, даже я не знаю имен всех ее ухажеров и порой сомневаюсь: а помнит ли их она сама?
– С Павлом все по-прежнему, – тоскливо, но честно отчитываюсь я. – То есть никак…
– Одного я не понимаю, – хмыкает подруга, – что ты с ним возишься, если он тебе по барабану…
Я угрюмо молчу: крыть нечем.
Павел – это совсем особенная лав стори.
А если задуматься, то никакая не лав да и, пожалуй, не стори, а моя дурацкая глупость, нерешительность и, наверное, в какой-то степени, боязнь одиночества: я еще не говорила, какой я параноик в глубине души? Так вот, говорю… Отдых в свободное от работы время. Бесплатная физкультура по вечерам.
Мда, такому цинизму, наверное, и Верка позавидовала бы.
Ей в этом отношении всегда было проще: она была куда более уверенной в себе да и, наверно, просто раскрепощенной.
…Это был самый обычный вечер, вечер, когда мы (вернее, в основном я) оправдывали все свои неудачи, все свое нытье, апатию и лень «объективными обстоятельствами» и топили в алкоголе «неразрешимые противоречия» – как ни странно, после пары бокалов они оказывались вполне разрешимыми, и думалось даже, что не сегодня-завтра все изменится, я найду выход из безвыходного положения, перестану жаловаться и начну действовать, возможно, даже уеду из Города, оставив опустевшую квартиру и воспоминания (но это был самый сомнительный пункт, просто любой прорыв ассоциировался с переездом), и смогу быть настолько сильной и умной, чтобы одним махом порвать с Павлом и не мучиться угрызениями совести.
Комплекс неудачника? С чего бы?
Впрочем, я-то знала, с чего. Были в моей жизни такие Ватерлоо, после которых только и оставалось, что бултыхаться с бокалом дешевого спиртного в бездонном омуте Неразрешимых Противоречий, презирая себя, а заодно и весь окружающий мир.
Я никуда не уеду.
Хотя бы потому что уезжать не хочу.
Я однажды уже поменяла кардинально место жительства – Город был моей тихой гаванью, уютной пристанью среди бурь, как ему это по своей сущности и положено.
Эта шаткая стабильность была моей мечтой, шепотом самой себе рассказанной сказкой.
Ничего хорошего я здесь не делала, но ведь и плохого тоже. А это главное.
Этический пат, безвременье, душевное равновесие ценой счастья.
Впрочем, это всего лишь красивые слова.
…Окунувшись с головой в свои невеселые мысли, я не заметила, что Верка давно уже что-то поговорит.
– Ты бесстыжая и ничего не слушаешь, – упрекнула она меня.
– Прости, – я сделала вид, что мне совестно. – О чем ты бишь?
– О чем, о чем… Я говорю, поехали на катерочках покатаемся!
– Ты с ума сошла! В такое время?
– А почему, собственно, нет? Праздник сегодня или как?
Я мысленно застонала. Когда на Верку нападал бзик, сделать с ней что-то не представлялось возможным.
– Какой к черту праздник?
– Ну не просто же так мы пьем… Мы же, в конце концов, не алкоголики. Ритка, собирайся, хватит ломаться.
– Вер, ну подумай, какие катерочки? Осень же, на улице холодно, и темно…
– На набережной фонари горят, не переживай… И вообще, Рит, тебе не кажется, что в твоей жизни не хватает здорового экстрима? Ты еще давай вспомни о простудных заболеваниях и теплой одежде… А если тебя не прельщает компания из такой скромной персоны как я, так ведь это вопрос решаемый, можно кому-нибудь позвонить и…
– Не надо никому звонить! – я протестующе подняла руки. – Думаю, мы вполне обойдемся своими силами…
– Ну и чудненько, – кажется, этим предложением Верка только и хотела меня припугнуть, так что я даже пожалела о сказанных второпях словах. – Пошли.
Пришлось ехать.
– «Странные праздники», – тихо цитировала себе под нос я, покидая «Лиль». – Вот уж воистину «что-то меня мутит от этого веселья»…
Верке на мои литературно-музыкальные аллюзии было плевать, ей приспичило покататься на катерочках и больше ее ничего не интересовало.
Из нее вышла бы прекрасная Мюмла – веселая, бесшабашная, а что эгоцентрик до мозга костей – так ведь Мюмлы другими и не бывают… И не должны быть другими, вот что самое замечательное.
Впрочем, это оказалось действительно хорошо.
Крошечный двухместный катер поднимал миллиарды брызг, на всей реке мы были одни – больше таких сумасшедших не оказалось, – в воде тонули отражения фонарей, я замерзла, промокла, зверски проголодалась и, кажется, почувствовала немного то настроение праздника, о котором говорила Верка. Все-таки она как никто улавливала первые признаки моей приближающейся депрессии и как никто умела их снимать.
Мы провели на реке два часа, как будто бы завтра был выходной, как будто не нужно было рано вставать и идти куда-то, и поехали ко мне греться. Верка настояла на том, чтобы зайти по дороге в магазин и купить все, что нужно для глинтвейна: она неплохая кухарка, когда ей этого хочется.
Серая Сволочь приветствовал гостью счастливым мурлыканьем, и квартира, в которой я жила уже два года, показалась как никогда обжитой и уютной, это, и правда, был один из самых радостных вечеров на моей памяти за последнее время…
Глинтвейн был горячим и терпким, как и пролагается глинтвейну, на сковородке шкворчала хоть и рискованная в данном случае, но, на наш взгляд, прекрасно подходящая к делу картошка с салом, праздник, несмотря ни на что, кажется, удался, и я искренне поблагодарила Верку.
– Ты просто чудо, – сказала я. – Не буду спрашивать, что бы я без тебя делала, потому что я и представить этого не могу, ты же знаешь. Кстати, может, ты все-таки скажешь мне, что же это были за новости, ради которых мы должны были встретиться? Или это был только предлог?
Кажется, Верка растерялась.
– Неужели я не сказала… – недоумение едва не переплескивалось через край ее задумчивых карих глаз. – Черт, я ведь действительно совсем забыла. Прошел слух, что Венедикт в Городе.
Глава вторая. ВСЕ, ЧТО ОСТАЛОСЬ ЗА ЧЕРТОЙ ГОРОДА…
Что толку
Говорить другим,
Что это слухи.
Когда твое собственное сердце спросит,
Что ты ответишь?
Госэнвакасю
…навсегда осталось за чертой города. Это в первый же день приезда объяснила мне Элеонора.
– Какого черта ты молчала все это время?!
Оказывается, не всё.
– Ты, единственный человек в Городе, который знает всю историю с начала и до конца, – молчала?
Глаза у нее – два удивленных распахнутых блюдца, кажется, моя горячность для Верки неожиданность.
– Не кипятись, Рит. Это только слух, обычная сплетня.
– Ты хоть понимаешь, что, если эта сплетня окажется правдой?!
– Не очень…
Честность – не порок, но большой недостаток.
– Даже если Венедикт и в Городе, с чего ты взяла, что он явился по твою душу? Скорее всего, он с обычной деловой поездкой, и вовсе незачем метаться по всей кухне, сшибая кастрюли…
Хотя кастрюли благополучно покоились на своих местах, как и прочая утварь, я села на стул.
– Вер, ты совершенно невозможный человек…
– Тебя не поймешь: то чудом зовешь, то вот уже невозможной величаешь…
– Одно другому не мешает…
Мы непонимающе глядели друг на друга. Думаю, Верка, все-таки играла, она была вовсе не дура, что до меня, то я все еще сердилась.
– Вот только этого мне не хватало, – тихо пробормотала я под нос. – К чему еще и это…
– Рита, расслабься, – покачала головой подруга. – Ты преувеличиваешь свое значение в жизни этого человека. Скорее всего, он давно уже и думать о тебе забыл.
– Скорее всего, да…
Согласившись с утверждением Верки, я тем не менее в душе никак не могла в это поверить. Потому что это даже представить это было невозможно. И дело тут было не в моей мании величия.
Слишком много нас связывало… когда-то.
Когда-то безумно давно, еще до моего переезда.
И теперь… он здесь.
В этом городе, городе моих сладких снов, городе моих иллюзий.
Городе, куда я сбежала от него однажды.
Впрочем, все это, возможно, только слухи.
В самом деле, не стоит так кипешить, Рита.
Была уже ночь, и времени на сомнения и мучительную рефлексию не оставалось; мы разобрали диван и расстелили постель. Верка нырнула в нее первой, и я устроилась рядом, смутно подумав, как хорошо все же, что она здесь, что она у меня есть, что не нужно проводить эту ночь в одиночестве. И до рассвета обнимала это хрупкое тощее тело, греясь его теплом и жизненной энергией.
А потом наступило утро. Верка вскочила первой, судорожно натянула брюки и блузку и сделала кофе. И это последнее было ужасно мило с ее стороны, это можно было почти приравнять к очередному спасению моей жизни. И мы отправились на работу, ведь сегодня был четверг, а не суббота.
Улица Взятия, где находится редакция, расположена за четыре трамвайных остановки от моего дома, так что по-настоящему проснуться я не успела, хотя старое разваливающееся чудовище ползло, как черепаха, натужно кряхтело, хлопая дверьми, и вообще делало все, чтобы меня разбудить.
В редакции, несмотря на ранний час, было людно и шумно.
Однако по утрам на меня находит редкостная мизантропия, так что я решительно свернула к лестнице на второй этаж, где у меня была своя личная, отдельная от других камора – большая роскошь по здешним меркам. В каморе умещались стол, компьютер и целых два стула. Свое пальто я вешала куда-то ближе к потолку, но это уже частности.
Тем не менее до своего уютного пристанища я не дошла. На лестнице меня перехватила рыжая Гельда – одна из коллег и даже почти приятельница.
– Эй, Рита, – обратилась она ко мне. – Тебя шеф видеть хотел, рекомендую поторопиться.
Пришлось спуститься – кабинет шефа на первом, в самом что ни на есть андеграунде.
Ян Бориславович у нас человек, уважающий пунктуальность.
– Доброе утро, шеф.
– И тебе поздорову, Рита. Как настроение?
– Боевое, Ян Бориславович!
– Ну и отлично, дорогая моя. Да ты присаживайся, присаживайся…
Ого. Внутреннее чутье в один голос с жизненным опытом завопили о том, что разговор предстоит серьезный.
Ладно еще вопрос про настроение (спасибо хоть не самочувствие), но вот обращение – «дорогая моя»!
Определенно, следовало держать нос по ветру.
Я настороженно опустилась на стул.
Ян Бориславович – хороший начальник, насколько это вообще возможно. Но избыточно ласков с подчиненными он становится только тогда, когда предстоящее задание содержит в себе некую пакость.
– Может, чайку, Рит? Или кофию?
Судя по всему, пакость намечалась офигительная.
А, была не была!
– С удовольствием, Ян Бориславович!
Меня ожидал новый сюрприз. Вместо скромного, но приличного чайничка Ян Бориславович достал огромный, но вовсе не приличный такому солидному джентльмену кипятильник.
Не выказав, как шокирует меня подобная несолидность (а может, кипятильник был памятен ему как наследство, доставшееся от давно усопшей прабабушки? Бог знает), я предложила свои услуги в заварке чая и закономерно получила отказ.
Еще бы. Я бы тоже не дала хозяйничать кому попало в своем кабинете, тем более подчиненным.
Еще минут пять мы разыгрывали комедию под названием «Шеф и его любимая сотрудница», после чего наконец закипел чайник, и Бориславович соизволил перейти к делу.
Вообще-то столь долгая прелюдия потихоньку вгоняла в ужас.
– Мне нужен хороший репортаж, Рита. Подробный, на полосу или даже разворот и по делу. А может, если будет о чем писать – даже серия репортажей.
Предложение столь заманчивое, что хочется протереть глаза.
Я ждала продолжения.
– Нам нужна обстановка в Бельском. До этого мы давали самую общую информацию, – а то я не знаю, причем инфа эта была наполовину содрана с ленты новостей, а наполовину с других изданий, – пора бы войти в подробности.
Да, теперь понятно, с чего шеф так долго поил меня чаем, развлекал светской беседой и вообще всячески обмазывал шоколадом.
– Почему я?
– А кто еще? Марта в отпуске, Скобельский мне нужен здесь, а у остальных дети.
– А Зюскинд?
– А у Зюскинда слишком психика нежная, – улыбнулся шеф.
Я хмыкнула.
– Вы полагаете, у меня она крепкая, шеф?
– Полагаю, на это тебя хватит.
– Не боитесь перехвалить?
– Нет. Ну так что скажешь?
– А я могу отказаться?
– Естественно. И газета останется без материала о Бельском.
Вряд ли это будет самая большая трагедия в моей жизни, подумала я.
Да и подписчики едва ли тут же оборвут телефоны с требованиями рассказать правду о том, что происходит в этом чертовом городишке.
– Обещаю по возвращении неделю отпуска. И оплата, само собой, по специальному тарифу.
Я сдалась. Бог с ними, с деньгами, но отпуск – это было как раз то, за что я согласилась бы и не на такое.
Да и сама поездка обещала стать более чем интересной.
– Уговорили, шеф. Фотографа хоть дадите?
– Рита, милая! Ну неужели тебе не сделать пару снимков?!
Вот скупердяй.
Я вздохнула.
– Ладно. Сама так сама.
Не то, что мне трудно было бы пофотографировать, конечно. Но все же отправляясь в Бельский с кем-нибудь знакомым, я бы чувствовала себя увереннее. В особенности если бы это был Тин Алексеевич, конечно, наш старейший фотокор, прекрасный профессионал и просто душевный человек… Но нет так нет.
Не маленькая, в самом деле.
Обсудив с шефом еще некоторые рабочие моменты и осушив пару чашек чая, я отправилась домой. Нужно было собрать вещи и позаботиться о коте.
Если Серый и был удивлен моему раннему возвращению, то виду он не подал.
– Что ж, дружок, придется тебе пока пожить у Элеоноры, – вздохнув, почесала я котея за ухом. – Паршивая тебе досталась хозяйка, что поделать. Не сидится ей на месте. А кого надо благодарить? Все претензии к Верке. Увидишь еще раз – можешь цапнуть за ухо, разрешаю.
Собрав волю в кулак, я вышла на площадку и решительно нажала на кнопку звонка. Элеонора открыла почти сразу, как будто ждала. Подтянутая, крепкая, загорелая, хоть сейчас на обложку журнала, посвященного фитнесу и правильному питанию. Как ей все же удается сохранять столь прекрасную форму?..
И сколько ей лет, интересно? Сорок? Пятьдесят? Больше? Я никогда не спрашивала.
Крашеные под седину волосы должны были бы старить ее, но взгляд серых умных взгляд был слишком пронзительным, слишком ясным. Так, что сразу видно, может, у этой женщины и много в прошлом, но еще больше у нее впереди.
– Рита? Проходи, – посторонилась она, пропуская меня в квартиру.
– Тут, собственно, какое дело… У меня намечается командировка. Возьмешь кота?..
Я решила перейти сразу к делу.
Элеонора хмыкнула.
– Ну а что остается… Тебе же совершенно некуда его деть?
– Нет.
– А как же та подруга, которая преподнесла этот подарочек год назад?
Я вздохнула.
– Да, я могла бы ее попросить, но… но по правде сказать, тебе я доверяю больше.
– А, вот как.
– Нет, не подумай, Верка замечательная… Но у нее ни детей, ни домашних животных… Тут нужна привычка, понимаешь. Как-то мне будет спокойнее, если кот поживет у тебя.
– Да ладно, ладно. Я не против. Чай будешь?
У Элеоноры была большая коллекция чаев, самых разных. Я вспомнила шефа с его кипятильником и усмехнулась.
– Что-то все сегодня стремятся напоить меня чайком. Ну что ж, отказываться не буду.
Рассмотрев предложенные варианты, я выбрала чай с бергамотом. Не самый мой любимый, по правде сказать, но может быть, настала пора выходить из зоны комфорта. Ведь в действительности я не испытывала никакого удовольствия при мысли о том, что нужно ехать в Бельский.
Таких мест люди обычно стараются избегать.
Но если ты работаешь журналистом, тебе приходится сталкиваться с самыми разными вещами, в том числе довольно неприятными.
Ладно, самое главное, что вопрос с устройством кота был решен. Все остальное меня волновало куда меньше.
Тепло поблагодарив соседку за чай, я вернулась к себе. Брать с собой много вещей не имело никакого смысла. Поездка должна была занять пару дней… Правда, шеф разрешил задержаться, если вдруг обнаружится что-то действительно интересное.
Только вряд ли мне захочется продлевать эту командировку.
Уложив в чемодан одежду, я отнесла Серого Элеоноре и отправилась на вокзал.
Все, что осталось за чертой города, навсегда осталось за чертой города.
Вот и проверим.
Глава третья. ПРИЮТ БЕЗУМНЫХ
Когда я выучил все буквы
И начал говорить, меня послушав,
Ты крикнула: «Так это же записки сумасшедшего!
Я их уже читала, это скучно»…
«Пикник»
Бельский – это маленький городок, почти поселок, где все знают друг друга и где, кажется, годами ничего не меняется. На поезде туда можно добраться за полчаса. Когда-то здесь находились знаменитые на всю страну стеклодувные мастерские, но сейчас главной достопримечательностью был сумасшедший дом. Туда-то и лежал мой путь.
Три месяца назад там стали пропадать люди…
Но прежде чем приняться за непосредственное выполнение своих профессиональных обязанностей, следовало позаботиться о насущном. Я сняла номер в единственной в городке гостиничке, размещавшейся в стареньком двухэтажном здании, которое, кажется, кричало о ветхости и общем убожестве этого места.
Сюда не приезжали туристы. Здесь не было работы. Вся молодежь, лишь окончив школу, стремилась поскорее уехать. А новыми жителями, вероятно, только и были пациенты психиатрической клиники. Чем здесь можно было заняться свежему человеку?
Может быть, исчезнувшие сумасшедшие просто сбегали в более привлекательные места… Хотя, конечно, странно, что ни одного из них не нашли.
Ни живым, ни мертвым.
Может, просто плохо искали?
Я оставила чемодан в номере и отправилась в сумасшедший дом.
Бельская психиатрическая больница располагалась в живописном месте на краю городка. Корпуса, вмещавшие более восемьсот пациентов, были окружены дивным сосновым бором. Пахло смолой, лесом… Можно было подумать, перед тобой какой-то санаторий или дом отдыха.
Впрочем, едва ли санаторий будет окружать столь высокая и крепкая ограда с агрессивно торчащими железными шишечками.
Не мудрствуя лукаво, я направилась к главному входу.
– Вы по какому вопросу? – настороженно осведомилась бабка, сидевшая на проходной.
– Я из газеты. Маргарита Вревская, «Городская панорама». Хотелось бы поговорить с главным врачом по поводу исчезновения пациентов.
– Журналистов пускать не велено…
– А вы не читаете нашу газету? Может, знаете что-нибудь про случившееся?.. Конечно, никаких ссылок на вас не будет… – Я попробовала состроить умильную улыбку. Плохо, что на проходной сидела бабка. Если бы мне встретился мужчина, все было бы гораздо проще.
– Не до чтения нам тут, – проворчала моя собеседница. – Ходют, бродют… Сказано, никого не пущать, значит, нельзя.
– Ну, войдите в мое положение, – я соображала, как быть. – Это же моя работа…
– Мало ли у кого какая работа. Вот моя – посторонних гонять. За то и плотют.
– А вы ничего не знаете о последнем из пропавших? Кажется, это был молодой мужчина?
– Да, хоть молодой, хоть старый… Нам без разницы.
Судя по всему, бабка ушла в глухую оборону. Плохо.
Тем временем дело приближалось к обеду. Скорее всего, сотрудники больницы едят на рабочем месте. Так что поймать кого-то из них по пути в кафе практически невероятно… Не ждать же тут до вечера, пока народ начнет расходиться по домам.
А вот мне самой поесть не мешало бы.
– Не знаете, где тут можно перекусить?
Кажется, резкая смена темы поставила бабку в тупик.
– Дак где… Ну, в центре есть столовая… и этот, как его, бар. А тут если в магазин сходить. Это прямо и налево, у старой автобусной остановки. Теперь автобус уж дотуда не ходит, а остановка осталась… Найдешь?
Обед всухомятку из местного продуктового – прелестная перспектива, что и говорить. Впрочем, что еще оставалось. Можно было, конечно, вернуться в гостиницу, но не хотелось тратить на это время.
Я кратко попрощалась с суровой хранительницей этого места и хотела уже направиться по указанному адресу, но вместо этого свернула на тропинку, идущую вдоль периметра психушки.
Учреждение, которое занимает такую большую территорию, и ни одной дыры в заборе? Не верится.
Как я и предполагала, стоило отойти метров на двести от главного входа, и моим глазам открылся уже не столь привлекательный вид. Нет, все так же смолисто пахли сосны, на клумбах отцветали астры и хризантемы, но в воздухе повеяло еще чем-то еще, каким-то особенным прогорклым запахом больницы и одиночества… И сразу стало видно, как стар уже кирпич, из которого выстроены корпуса, и что крыша в нескольких местах явно требует ремонта…
Так, неспешно двигаясь вдоль ограды и рассматривая окрестности, я дошла до открытых нараспашку ворот заднего входа. Чудесно. Дыра в заборе оказалась даже больше, чем я думала.
Судя по запахам неистребимой кислой капусты, которыми тянуло из ближайшего здания, здесь была кухня. А фургончик, стоявший во дворе, вероятно, осуществлял подвоз продуктов в эту обитель скорбных духом.
Я сделала пару кадров и решительно ступила на территорию больницы.
Никто мне не препятствовал. Отлично.
Впрочем, это не значило, что следует соваться прямо в пасть льва. Успеется.
Я прошла мимо построек явно хозяйственного назначения (тут была котельная и водонапорная башня, а другие я не опознала) и вышла на запущенный задний двор. Наверное, предполагалось, что здесь будут гулять пациенты… В пожухлой траве терялись старинные вазоны для цветов, растрескавшиеся асфальтовые дорожки были усыпаны листьями. Судя по всему, дворник тут убирал далеко не каждый день…
Лавочки из почерневшего от времени дерева были пусты. Как грустно, как одиноко… Это место и так не могло быть особенно веселым, но осенью оно производило, наверное, особенно тягостное впечатление.
Впрочем, кое-кто здесь все же был. Я чуть не прошла мимо немолодой женщины, укрывшейся с книгой в старой деревянной беседке.
Может, это мой счастливый случай?
– Здравствуйте, что вы читаете? – я постаралась, чтобы мой голос звучал ненавязчиво и задушевно.
Женщина подняла глаза от романа. Взгляд ее показался мне каким-то отрешенно-мечтательным, нездешним.
– Ты новенькая? Я тебя здесь раньше не видела…
– Не совсем… Это интересная книга?
– Не особенно… Но нужно же чем-то заниматься…
Я покосилась на обложку. Кафка, «Замок». Да уж. В самом деле, подходящее чтение для психушки.
А может, выбор книги обусловлен принципом «Хуже уже не будет»?
– Вам нравится этот автор?
– Нет, не очень… Но у него есть замечательная особенность, его книги можно читать бесконечно. Перелистываешь страницу, а потом возвращаешься и читаешь снова… и снова… и снова… Понять бы еще о чем.
Я напрягла память, пытаясь выудить оттуда что-то, подходящее к теме беседы. Как жаль, что на журфаке Кафку не изучали даже обзорно. А сама я почему-то прошла мимо его творчества и не могла сказать по сути разговора и двух слов.
– Вы любите читать?
– Наверно, люблю… Вернее сказать, я не люблю оставаться одна… А когда ты читаешь, ты словно бы и не один. С тобой как будто все время кто-то разговаривает: автор, герои… – женщина умолкла.
– А разве здесь не хочется побыть в одиночестве? Все время люди, люди… это утомляет…
– Если не прислушиваться к разговорам, они не мешают… Людям надо о чем-то говорить. Такова их природа.
Спокойствие этой дамы начало вызывать у меня восхищение. Интересно, что она здесь делает? Из нас двоих она выглядела куда более уравновешенной.
– А вы знаете, почему пропал тот мальчик? Тот, который исчез последним?
– Я думаю, он просто поправился и все.
– Поправился?..
– Поправился, да. Он больше не нуждался в этом… – она обвела рукой окрестный пейзаж, – в этом всем. Красиво, правда?
Я еще раз оглядела усыпанные листьями дорожки, пустые вазоны, выглядывающую из-за угла котельную, водонапорную башню, рассохшиеся от старости скамейки. Что ж, что-то в этом, наверное, было. Что-то болезненно-пряное, тоскливое, но притягательное. Только вряд ли я захотела бы остаться здесь даже на выходные…
– Вы думаете, он вылечился?..
– Не знаю, но он обрел покой. Если не счастье, так хоть покой. Не к этому ли мы все стремимся?
– И вы?.. Вы не спокойны?
– Нет-нет, – она затрясла головой. Это был самый экспрессивный ее жест с момента начала разговора. – Нет, я нет…
– Этот мальчик, кажется, его звали Артем, он вернулся домой, как вы думаете?
– Домой? А разве дома спокойно? Впрочем, может быть, я не знаю…
– Вы были с ним знакомы?
– Нет. Но я встречала его иногда… Знала в лицо… Он был такой молоденький, у нас не могло быть общего… И к тому же он ведь был из другого отделения…
– Какого?
– Четвертого.
– А вы?
– Зачем тебе это? Хочешь узнать, почему я здесь? – женщина грустно улыбнулась.
Я смутилась.
– Простите. Я ведь не представилась… Маргарита.
– Елена.
– А другие… те, кто пропали, вы их знали?
– Кого-то да, кого-то нет. С Зоей я была знакома хорошо.
– Зоя Вицкевич? Она ведь исчезла самой первой…
– Да, она была моей соседкой… Зоя, видимо, тоже поправилась. К этому и шло.
– А чем она болела?.. Впрочем, вы, наверное, не захотите отвечать…
– Да я сама толком не знаю. Депрессия, тревога, невроз… Как у всех, по-видимому. Но в последнее время Зоя стала спокойной. Счастливой. И потому смогла уйти. Все смогут уйти, когда успокоятся. Но только это слишком сложно, – Елена сморщилась, как от горького. – Все мечтают о покое, без лекарств, без таблеток, чтобы просто так, само по себе. Только не получается.
– Вы говорите, отсюда сложно уйти… Да чего сложного, когда ворота открыты… Наверно, когда приезжает машина с продуктами, их все время оставляют нараспашку… Иди куда хочешь…
– Это только кажется. Мы можем ходить в город, никто не запрещает. Все, кроме пациентов четвертого и пятого отделения. Ограничен доступ только для лиц без пропуска… Но уйти в город – это же еще не значит поправиться.
Я почувствовала, что начинаю терять нить беседы.
– Так, может, те, кто ушли, они просто сбежали? А не нашли их до сих пор потому, что у них были какие-то причины скрывать свое местонахождение. Может, они уехали куда-нибудь к родственникам, в какую-то глушь… И не подают о себе вестей, вот и все… Только странно, конечно, почему исчезло подряд шесть человек…
– Ну, может быть, – мне показалось, Елена устала. И она уже готова согласиться с любым моим предположением, лишь бы я отвязалась.
Впрочем, что можно хотеть от больного человека? Наверняка если ты оказался в этом замечательном месте, на то есть причины…
– Ну вот, – вздохнула моя собеседница, – кажется, это за мной…
По одной из дорожек стремительно приближалась женщина в наспех накинутом пальто, из-под которого отчетливо виднелся белый халат.
– Елена, что вы тут делаете? Опять пропускаете обед? – резко начала она. – Мы уже вас обыскались. И Галина Николаевна про вас спрашивала. Вы понимаете, что меня из-за вас ругать будут. И не стыдно вам?..
Елена виновато улыбнулась в мою сторону:
– Мне нужно идти. Простите.
Только тут мне бросилась в глаза ее болезненная худоба. Тонкие девичьи запястья, глубоко запавшие глаза… Расстройство пищевого поведения? Анорексия?
– А вы кто? – подозрительно уставилась на меня обладательница белого халата. – Прием посетителей с пяти до семи…
Я вздохнула.
– Меня зовут Маргарита Вревская. И я хочу поговорить с главным врачом по поводу того, почему последние три месяца в больнице пропадают пациенты.
Глава четвертая. ПОПАВШИЕ В СЕТИ
Он, наверное, хочет меня открыть,
Как простой чемодан, он знает одно,
Даже в сам