Графика

Глава первая. Художник

Вам когда-нибудь улыбалась смерть? Нет, я не про фигуру речи, где вы были на волосок от гибели. Самая настоящая Смерть. Воплощенная, живая (простите за каламбур) Смерть. Нет? Ну, значит, мне есть, о чем вам рассказать. Разумеется, с самого начала.

Был летний вечер, я, наконец закончил эту треклятую картину, образ которой мне снился вот уже который месяц. Вначале это были легкие, не запоминающиеся сны, но на протяжении времени образ фигуры становился четче, пока не стал практически реальным. Просыпаясь, я знал только одно – ее нужно нарисовать. Это стало моей идеей фикс. Целыми сутками я рисовал, рвал, снова рисовал, сжигал и так далее. Но сегодня с этим покончено. Я наконец то смогу отвлечься на что-то другое, а картину продам, как и все предыдущие. Фух.

Зевнув, и оторвав взгляд от холста, решаю, что теперь, наконец-то можно и выспаться. Солнечный блик, отразившийся от ручки крана прямо мне в глаз, видимо, решил подсказать что с этой затеей, я, пожалуй, опоздал. Бросив взгляд на часы, с удивлением обнаруживаю, что уже половина восьмого утра. Ах да, лето же. Единственный и самый главный минус лета для меня – люди с утра пораньше. То ли дело зима. Идешь по улице с утра, а вокруг сплошь белоснежная пустыня. Ни души вокруг, лишь чистый, белый холст, бери да рисуй. Красота. Взглянув на кучу картин на диване, ловлю себя на мысли, что давно уже ничего не продавал. Это плохо. Скоро нужно будет заплатить за очередной ме…

БАХ! БАХ! БАХ!

– Владимир! Открывай немедленно! Ты просрочил мне оплату на целую неделю!

Ну да, помяни не к ночи, тьфу, то есть не к утру. Приоткрыв дверь, стараюсь говорить как можно приветливее:

– Здравствуйте, теть Нин. У меня сейчас пока денег нет, но у меня уже готовы картины, осталось только продать и тогда я…

– Ты мне зубы не заговаривай, засранец! Какие картины?! Думаешь, я совсем дура? Знаю я, чем ты там занимаешься сутками напролет, наркоман проклятый! Вот погоди, натравлю на тебя сына своего, посмотрим, как ты запоешь тогда!

– …заплачу за три месяца вперед.

Тетя Нина недоверчиво прищурилась.

– Правда, что ли? Прямо-таки за три? Сразу? Смотри у меня Вовка, неделю тебе еще даю. Не заплатишь – вылетишь пулей!

– Спасибо, вы сама доброта, – невинно улыбаясь, ответил я.

Нина Аркадьевна, покачав головой, вздохнула и уже нормальным голосом сказала, уходя:

– Родители вроде нормальные, в кого ж ты такой? С утра до ночи, как принцесса какая в башне запрется и давай там шебуршать. Вот у меня Павлик уже доктором наук…

Щелк.

Фух, та еще особа. Но, хотя бы за жилье берет немного, а это уже огромный плюс. Хотя, квартирка, конечно, та еще. Большой коридор с древним, как та же тетя Нина фортепиано, миниатюрная комната, в которой, если честно, и кровать то еле помещается, небольшая ванная, ну и кухня, на которой я провожу большую часть времени. Да, я ведь не представился? Меня зовут Вова. Фамилия вам моя ни к чему, что от нее толку? Куда роднее мне стал псевдоним, под которым я пишу последние несколько лет. Emperor. Согласен, нескромно, но мне плевать. Да и к тому же, именно под ним и никак иначе, меня узнают мои покупатели. Так чего же более?

Я, конечно, не наркоман. Ну, если считать кофе наркотиком, тогда да, тот еще нарик. Нет, я не ценитель зернового, обжаренного и какогототамёще крутого кофе, нет. Мой любимый напиток самый банальный растворимый кофе. Желательно литрами. Кстати, насчет этого…

Отхлебнув горячую жидкость и посмотрев на неутешительную горсточку на дне банки, я пришел к двум выводам:

1. Надо будет попросить соседа сходить в магазин.

2. Картины нужно срочно продать, ибо финансы скоро запоют если не романсы, то как минимум шансон. А его я терпеть не могу.

Написав парочке клиентов о готовности картин, я приготовился к худшему. В смысле к разговорам. Терпеть не могу общаться с людьми. Не в том смысле, что я их как-то ненавижу или что-то в этом духе, просто не люблю с ними разговаривать. Вообще. Да и их присутствие рядом меня сильно напрягает и не дает расслабиться. А уж когда те же клиенты начинают слезно рассказывать мне о своих проблемах… Уф.

Так или иначе, общение дается мне с трудом. С любым из представителей вида хомо сапиенс. Да, с девушками тоже. К счастью или наоборот, трудно сказать. Даже вон в магазин соседа подряжаю сходить. Ну да ладно. Самое главное – картины. Я рисую, их покупают, на вырученные средства могу продолжать тешить себя любимым кофе и прочими вредными для здоровья вещами. Не говоря уж о расходных материалах для картин.

Хотя, их особо много не нужно, мой стиль – графика. Черное на белом, иногда наоборот. Казалось бы, ни в какое сравнение не идет с буйством красок того же сюрреализма, но нет, покупают, восторженно вздыхают глядя на новые картины, тратят немалые деньги. И что они в них нашли?

Но, надо признать, последняя картина сумела зацепить и меня. Человек в плаще и шляпе, уверенно догоняет отчаянно убегающего от него парня. И вроде парень то бежит изо всех сил, спотыкаясь, задыхаясь, судорожно оглядываясь назад в попытках оторваться от преследователя, который, в свою очередь безмятежно улыбаясь, догоняет его, несмотря на спокойный и размеренный шаг. И вот до парня остается совсем чуть-чуть, стоит лишь протянуть руку и столь мучительный для него бег, наконец, оборвется…

Брррр…меня аж передернуло. Ну, вот откуда, спрашивается, такие подробности, а? Не может же картина передать все НАСТОЛЬКО четко? Хотя, может это уже воспоминание из глубин тех моих снов?

Что-то коснулось моей ноги. От неожиданности, я подпрыгнул чуть ли не до потолка, придавая себе ускорение самым отборным из великого и могучего. Вернув себя на кухонный диван, обнаруживаю офигевшую морду кота под столом. Прости, дружище, не признал. Но ему, собственно, плевать на мое раскаяние, кот настойчиво сверлил меня своими гетерохромными очами. Да не смотри ты так, дырку просверлишь.

Покормив комок шерсти, я, было, собрался готовиться к встрече, как вдруг звук брякнувшей клавиши фортепиано заставил меня прирасти к месту.

" Кошак," – проносится в голове первая мысль.

Кинув взгляд вниз, понимаю ошибочность своего суждения. Кот на месте и плевать он хотел на всякие там звуки. Брякнуло еще раз, уже более мелодично. Грабители? А перед ограблением решили взять музыкальную паузу для пущего эффекта? Бред.

Судорожно перебирая в голове варианты возможных посетителей, у которых могут оказаться ключи от квартиры, на трясущихся ногах подкрадываюсь к двери коридора, захватив по пути со стола чашку. Так, прикинул я, сейчас незаметно подойду, пока этот одаренный исполняет свои сонаты (или как их там), затем кружкой по голове, ноги в руки и к соседке, звать на помощь.

Хотя, незаметно это вряд ли. Колени отплясывали какой-то невообразимый канкан под аккомпанемент стучащих зубов, так что, слышно меня, наверное, было, за километр. Выглянув из-за двери, я понял, что мой план с треском провалился. Вернее, со звоном разбившейся кружки. Холодный пот прошиб меня насквозь, страх парализовал и без того непослушное тело. Этого просто не может быть…

Сознание возвращалось медленно, по частям. Сначала осязание – я почувствовал, что сижу весь абсолютно мокрый. Затем вернулось зрение – перед моими глазами настойчиво щелкали чьи-то пальцы. Запоздало пришел слух, и я услышал приятный баритон, без конца справляющийся о моем здравии. Да, именно о здравии, потому что вопрос звучал так: " Сударь, вы здоровы?"

– «Что за бред?» – подумал я, – «Какой еще сударь»?

– Ага, есть контакт – удовлетворенно констатировал голос. – Вставай, давай, нечего мокрым на полу рассиживаться, а то простудишься.

Эта резкая смена манеры разговора сбила меня еще больше. Я почувствовал, как меня легко, без усилий ставят на ноги. Голове стало нестерпимо жарко, я хотел было схватиться за нее, уверенный, что вместо своей привычный шевелюры обнаружу там сплошной сгусток огня, как все внезапно кончилось.

– Так-то лучше, – услышал я.

Пощупав руками затылок и убедившись, что волосы там, где им самое место, я обнаружил, что моя одежда совершенно сухая. Так, стоп. А что, была мокрая?

– Была, была, – послышалось с кухни. – Представь, только хочу я значит с тобой поздороваться, как ты – хлоп! – и в обморок. Ну, пришлось тебя облить немного. Это ты меня так рад видеть, что ли? Обычно наоборот бывает.

Сердце пропустило один удар. Потом глухо стукнуло и пропустило еще раз. Надо успокоиться. Я просто переутомился, сейчас посплю часика два и все придет в норму…

– Ты так и будешь в коридоре торчать?

Ага, точно, в норму.

Медленно, будто во сне, я зашел на кухню. На подоконнике, свесив одну ногу вниз, сидел некто в черном плаще с красной подкладкой, черной шляпе, штаны с рубашкой тоже были черными. Лицо у незнакомца было расплывчатым, непонятным, смотреть на него было неприятно, казалось, будто оно затягивает в некий водоворот, из которого ты уже никогда не вернешься. Хуже всего было то, что у меня никак не получалось отвести от него взгляда. Словно поняв, о чем я думаю, лицо стало приобретать человеческие очертания. Карие глаза, густые брови, волосы, почти доходящие до плеч, треугольная бородка, серьга в ухе. И вот уже напротив меня весело улыбается смутно знакомый мне молодой человек. Где же я его видел?

– А, не парься, – махнул рукой гость. – Я просто позаимствовал облик одного твоего знакомого, которого ты уже и не помнишь. Просто тело то ты мне нарисовал, а вот лицом обделил. Ну и пришлось выкручиваться.

– К-какой облик? – опешил я. – Что ты несешь? Что значит «нарисовал»?

– То и значит, – пожал плечами незнакомец. – Неужели художник не понимает значение слова «нарисовать»?

Так, все, с этим пора кончать. Происходящая ситуация здорово начинала меня злить, а злиться я не люблю. Не потому, что страшен в гневе, как полчища чертей, а просто потому, что само ощущение мне не по нутру. Да и вредно это. В общем, надо закругляться.

– Это все очень интересно, – начал я. – Но у меня нет времени на всякую чушь. Ты всего лишь сон, просто глюк. Сейчас я проснусь, и пойду готовиться к встрече. Немудрено, что мне такие ужасы мерещатся, почти двое суток не спал. Так что ты уж прости, но мне пора.

Гость, выслушав меня, покивал с важным видом, мол, конечно-конечно, пора бы и честь знать. Даже с подоконника слез и шутливо поклонился. Я зажмурился и принялся считать вслух до ста:

– …девяносто восемь… девяносто девять… сто. – и открыл глаза. Странного гостя не было. Я, было, вздохнул с облегчением, как вдруг из коридора снова тренькнула клавиша. Ну, уж нет, баста, никаких гостей, никаких галлюцинаций, ничего этого не было, это просто моя больная фа…

Это просто кот.

Я прислонился к стене и нервно рассмеялся, всего лишь кот, самый настоящий, живущий здесь уже долгое время, мой кот. Ладно, соберись, скоро приедут покупатели. Сейчас перекурим и займемся делами. А там и поспать, наконец, можно будет по-человечески.

Покурив на балконе – моем самом любимом месте для этого дела, я успокоился и зашел в комнату. Так, с чего бы начать?..

– Тебе разве никто не говорил, что сигареты убивают? – раздался голос из угла.

Перед глазами поплыло. Я же нормальный человек (ну почти), почему, почему со мной это происходит?! В углу, развалившись на кровати, сидел тот самый незнакомец. Только сейчас я заметил, что на левом боку у него висит меч. Меч? Меч?! Приступ истерического смеха заставил меня сложиться пополам. Я смеялся и не мог никак остановиться. Этот меч стал последней каплей. Видимо, я сошел с ума. Отсмеявшись, я почувствовал, как гнев переполняет меня.

– Да кто ты такой?! Что тебе надо?! Чего ты приперся ко мне?! – закричал я на незнакомца, который столь нагло вторгся в мой уютный одинокий мир. – Проваливай отсюда!

Незнакомца, казалось, нисколько не смутила моя ярость. Улыбнувшись, он встал с кровати и, подойдя, положил свою руку мне на плечо.

– Успокойся. Зачем так кричать? Единственный на кого ты сейчас можешь злиться, так это на себя. – сказал он и усмехнувшись, повторил. – Это ведь ты меня нарисовал.

Я почувствовал, как страх сковывает сердце. Так выходит, та картина…? Нет, нет, нет – я рванулся на кухню и, сняв работу с мольберта впился в нее взглядом. Картина изменилась. Теперь молодой человек никуда не убегал, а стоял и казалось, растерянно смотрел назад, на то место, где должен был быть его преследователь. Но его не было. Вместо него зияла дыра, будто кто-то вырезал эту часть рисунка ножом. Я почувствовал, как разжались пальцы, но не услышал звука падения картины. Переведя взгляд на незнакомца, я чуть слышно прошептал:

– Кто ты такой?

Гость, блеснув глазами, весело сказал:

– Ты уже сказал, кто я, забыл? "Просто глюк". Так можешь меня и называть. Я – Глюк.

Вот уже второй раз за день я упал в обморок. Чтоб вы знали, занятие это пренеприятнейшее, но мозг упорно отказывался воспринимать происходящее, поэтому сделал все, что в его силах – перезагрузил систему.

Второй раз возвращаться к реальности было уже не так паршиво, как в первый. Чувствовал я себя отлично, да и спать больше не хотелось. Кинув взгляд на окна, я понял причину своей бодрости. Оказывается, на дворе уже поздний вечер, мое любимое время суток, когда уставший за день город позевывая, неспешно окутывает себя звездным одеялом. Значит, встреча все-таки не состоялась. Ну и ладно, зато не пришлось выслушивать всяческую ахинею от разных странных личностей.

Однако проблему с финансами это не решало. С другой стороны, все не так уж критично. Небольшая сумма в запасе имелась, да и кофе еще на пару раз хватит, ну и сигарет вроде еще прилично. Вот и займемся этим, пожалуй.

Выйдя на кухню и напевая про себя всем известную песню о радости человеческой жизни, если в ней имеется пачка сигарет в кармане, я машинально щелкнул кнопкой чайника и обернулся к столу. Утренний гость видимо, никуда уходить не собирался. Сидел себе спокойно на стуле, закинув ноги на стол и уткнувшись в какой-то глянцевый журнал, бурчал, что-то о странных личностях, которые не пойми на что тратят свои драгоценные часы бытия. Тоже мне, философ. Как его там зовут то…?

– Глюк значит, да? – пробормотал я, насыпая кофе в кружку.

Глюк промычал что-то в ответ, не отрываясь от своего чтива. Видимо, согласился. Забурлил чайник. Я схватил его прежде, чем щелкнула кнопка – есть у меня такая привычка. Заливая кипящую жидкость в стакан, я поймал себя на мысли, что уже вполне равнодушно отношусь к появлению в своей жизни данного персонажа. Видимо, организму хватило на сегодня потрясений, и он решил ненадолго выключить эмоциональную составляющую. И правильно, в сущности, сделал, молодчина просто.

– И мне тоже сделай, будь добр, – донеслось из-за спины.

Ну конечно, мало того, что приперся, куда не звали, так еще и кофе ему подавай. А кофе, между прочим, на последнюю порцию осталось, как мне завтра день то начинать без него? Поворчав про себя, я все-таки поставил перед наглецом свою порцию, а себе заварил новую. Однако, вместо слов благодарности, услышал то, отчего все внутри взорвалось праведным негодованием:

– Он растворимый что ли? Ну, уж нет, сам пей эту отраву, – брезгливо поморщился он и отхлебнул из другой кружки, которая неведомым образом оказалась у него в руке.

Прежде чем я успел высказать данному субъекту все, что во мне накопилось, он провел над стоящей рядом кружкой рукой и сказал:

– На вот, попробуй этот, прямиком со склона вулкана Тоба, что на острове Суматра.

Я взял в руки кружку, принюхался. Чуть слюнями не подавился – до чего божественный запах! Отхлебнув, я молча присел на стул, желая только одного – чтобы меня оставили с этой амброзией наедине как можно дольше. Желательно, навсегда. Глюк, покосившись в мою сторону, понимающе усмехнулся и снова уткнулся в свой журнал.

Допив, я дал себе слово завязать с растворимым кофе и впредь пить только зерновой. Да, недешево, но на такое денег не жалко. Главное не разучиться пить каждую кружку как эту, первую, остальное ерунда.

– Спасибо, – сказал я Глюку. – Я такого еще не пробовал никогда.

– Знаю, – ответил тот. – Я про тебя все знаю, Вова. Или ты предпочитаешь свой псевдоним?

От его слов, нет, от того КАК он их произнес, мне стало не по себе. Сказано было таким тоном, что сомнений не было, действительно знает. Но откуда?

– Спрашивай. – коротко сказал Глюк, откладывая журнал в сторону.

– Кто ты? Демон? Привидение? Дух? Мое больное воображение? Почему пришел ко мне? Что тебе нужно?.. – прорвало меня. Я бы, наверное, засыпал его вопросами, но он поднял руку и мой язык словно онемел – вместо слов выходило лишь бессвязное мычание.

– С людьми всегда так. Чуть что непонятное – сразу ангелы, духи, чудеса! Я уже сказал тебе, кто я. Ты сам меня нарисовал, а потом дал имя. В какой-то мере я и правду часть твоего воображения – кроме тебя меня никто не увидит. Разве что вот этот парень, – он кивком указал кота, который лениво щурясь, смотрел на нас лежа на подоконнике.

– То есть, ты не нечисть? – недоверчиво спросил я и поймал себя на мысли, что даже если бы мой собеседник сейчас демонически расхохотался или наоборот, взмыл к потолку под звуки арфы, меня бы это уже не впечатлило. Хватит. И так предостаточно.

– Сам ты нечисть! – Глюк хохотнув, отпил из кружки. – Наоборот, я очень даже чисть! Как говорится, азьм… – не договорив, он махнул рукой и вновь приложился к кофе.

– Неужто сам Творец? – я недоверчиво посмотрел на собеседника. Да нет, как-то это, ну не знаю, слишком просто?

– Да ну – отмахнулся он. – Нет уж, благодарю покорно, мне таких проблем не надо. Я персона скромная, к чему мне это?

Я призадумался. С одной стороны, мне было ужасно интересно, с какой стати этот чудик решил появиться в моей жизни, а с другой…ну появился, что уж теперь? Посмотрим, что с ней, с этой жизнью станет, а там уже будем решать.

– И как мне к тебе относиться? – поинтересовался я. – Как к чуду, возможности, удаче?

– Как к другу. – спокойно ответил Глюк. – Я часть тебя, и понимаю тебя как никто другой. Но вместе с этим, я индивидуален и поэтому не завишу от тебя. Думаю, мы поладим, – он озорно ухмыльнулся.

Друг. Если задуматься, раньше у меня были друзья. Но как же давно это было, кажется, будто даже и не в этой жизни. Их лица маячили глубоко позади, напоминая о себе лишь смутными, не запоминающимися мгновениями, как нечто чуждое, нечто…

– Эй, Хьюстон, как слышишь? Там к тебе в дверь ломится кто-то, откроешь? – Глюк помахал рукой у меня перед глазами, выдергивая меня из болота невеселых мыслей.

– Странно, я думал, что отменил все встречи на сегодня… – пробормотал я, шагая к двери. Заглянув в глазок, я обнаружил там пожилого мужчину в довольно приличном светлом костюме. Никогда раньше я его не видел, может, ошибся? Хоть бы. Открыв дверь на длину цепочки, я хотел было грозно поинтересоваться о целях гостя, но, как назло, голос дал петуха.

– Что Вам нужно? – кажется, даже у Микки Мауса не было такого противного голоса.

– Здравствуйте. Вы Владимир? Вы рисуете под псевдонимом Emprento? – спокойно спросили по ту сторону двери.

– Emperor. – поправил я. – Чем могу помочь?

– Ну, для начала, Вы меня очень обяжете, если откроете дверь, молодой человек, – весело отозвался гость.

Какие мы нежные, дверь ему, видите ли, мешает. Ладно, надеюсь, он не задержится. Открыв дверь, я рассмотрел своего визитера получше. Седые, коротко стриженые волосы, слегка удлиненные мочки ушей, интересный изгиб густых бровей, четко очерченные линии вокруг глаз, ровный лоб, правильная форма головы. Хмм… цвет глаз немного не подходит, жаль нельзя перекрасить. Хотя…

– Вас когда-нибудь рисовали? – не давая ему раскрыть рот, спросил я.

– Что, простите… – опешил гость. – Нет, боюсь, я…

– Вот и хорошо. Проходите. – повернувшись, я пошел в комнату, мне срочно нужен был уголь.

– Подождите, Владимир! Мне не нужен портрет, меня интересуют Ваши картины! Могу я взглянуть на имеющиеся? – зайдя в коридор, мужчина торопливо стал снимать с себя туфли. Манерный, однако. Остальные себя такими вещами не утруждали.

– Не разувайтесь, – сказал я, – проходите так. Картины в комнате. Идемте.

Вытащив из чехла три своих недавно нарисованных картины, я расставил их полукругом вокруг клиента, давай возможность рассмотреть каждую отдельно и все их вместе. С этими картинами вышла интересная история. Дорисовав последнюю и поставив ее к остальным, я уже было собрался выходить из комнаты, но что-то зацепило мой взгляд. Картины стояли…неправильно.

Не знаю, как это объяснить, но я чувствовал, что они стоят не так, как следовало бы. Проведя около получаса переставляя их между собой, я, наконец, понял, в чем была причина моего беспокойства. Эти три картины были, по сути, одной, но в то же время каждая была целой, индивидуальной, законченной. А вот когда смотришь на них одновременно, то создается ощущение бесконечно повторяющегося процесса цветения и угасания прекрасного танца, что завораживает своим монохромным сиянием, словно постепенно притягивая, он заставлял ощутить тебя частью этого действа.

Признаться, мне не очень хотелось продавать их. Тем более по одной. Тем более незнакомому мне человеку, который наверняка не оценит и не поймет их. С другой стороны, у меня почти не осталось денег. Зато осталось много угля. Что же делать?

Поставив чистый холст, я достал новую пачку и вытащил толстую палочку. Ладно, думал я, обтачивая палочку, будь что будет. Не думаю, что они ему понравятся. Вздохнув, я посмотрел сначала на картон, затем на гостя.

– Как Вас зовут? – спросил я, пристально вглядываясь в его лицо.

– Ох, простите, я не представился, мое имя Альберт, я занимаюсь… – затараторил он, но я его уже не слушал.

“Альберт-мольберт” – хихикнуло где-то в моей голове. Я закрыл глаза, доставая из глубин памяти то, без чего я точно никогда не смогу рисовать. Итак…

Не открывая глаз, я провел линию, делящую картон надвое.

Открыв глаза, я увидел рисунок.

Обводя контуры рисунка, второй рукой я смазывал четкость линий.

Что-то капнуло на мою руку.

Я размазал каплю по центру листа.

Отложив уголь, я вытер слезы. Готово.

– Вова… – я услышал еле уловимый шепот. Обернувшись, я увидел стоящего рядом Глюка. Скрестив руки на груди, он внимательно смотрел на картину.

– Ты хорошо его описал, – сказал он, переводя взгляд на меня. – Твой способ восприятия впечатляет. Чем он тебя так зацепил?

– Не знаю, – честно ответил я.

– Владимир, все в порядке? – Альберт с тревогой смотрел на меня. – Вам нехорошо?

– Нет, просто… – я помотал головой и сделал рукой пригласительный жест. – Взгляните.

Встав рядом со мной, он посмотрел на рисунок.

– Не думаю, что он поймет, – сказал Глюк.

– Это и не требуется, – ответил я.

– Что не требуется? – спросил Альберт. – Вы только что это нарисовали? Что это?

– Вы, – коротко ответил я.

– Но, – он ещё раз взглянул на рисунок. – Но ведь… я не… это ведь совсем не похоже на меня, это вообще не похоже на человека! Это… я даже не знаю, как это описать!

Кажется, бедняга думал, что я над ним издеваюсь.

– Я рисовал не ваш портрет, – спокойно объяснил я. – Здесь изображены вы таким, каким вас вижу я. Тело всего лишь оболочка. Его не имеет смысла рисовать. Это все равно, что рисовать море, не изображая живущих в нем обитателей. Понимаете?

– Н-наверно, – Альберт беспомощно посмотрел на меня, будто ожидая чего-то. – Но, простите, я…

– Это подарок, – перебил его я. – Денег не нужно.

Он вздохнул и ещё раз окинул картину взглядом. Покачав головой, он сказал:

– Вы очень необычный художник, Владимир. Таких как Вы, я ещё не встречал. Я благодарю Вас, за такой удивительный подарок, – он кивнул в сторону трех картин. – Также, я хотел бы приобрести эти картины.

– Сколько? – прищурившись, спросил я. Это был очень важный момент.

– Я готов дать Вам за них не менее… – решительно начал было он, но я снова перебил его:

– Нет, сколько картин? – вообще, обычно я более вежлив, но эти картины много значили для меня, поэтому я слегка нервничал.

– В каком смысле? – опешил Альберт. – Вы продаете их по отдельности? Разве они не единое целое?

Я расслабленно выдохнул. Понял, значит. Ну, такому понятливому, думаю, можно их доверить. Признаться, он был мне даже симпатичен. Никаких сюсюканий, презрительных взглядов, кривых усмешек, едких замечаний. Он не просто смотрел картины, он их видел. Видел не технику исполнения, свежесть красок, не отдельные элементы рисунка. Он видел, как рисовавший её человек долго не решается сделать свой первый мазок, как он гладит руками холст, а затем жадно набрасывается на него, стремясь словно исторгнуть из себя идею, облекая её в фигуры, образы, свои мысли. А затем, как он стоит, опустошенный, с потухшими глазами, и словно впервые видит то, что он создал.

Я заметил, что все ещё стоявший рядом Глюк одобрительно кивает мне, словно подтверждая мои мысли. Я улыбнулся.

– Мне очень приятно, что Вы это поняли, – сказал я Альберту. – Если бы Вы захотели купить только одну или две, то не получили бы ни одной.

Альберт кивнул, и молча вытащив из кармана пачку купюр, протянул их мне:

– Надеюсь, этого будет достаточно, – сказал он.

Я сглотнул. Таких денег мне ещё никто не предлагал. Откашлявшись, я неуверенно спросил:

– А что Вы собираетесь с ними делать? – надеюсь, он не повесит их в каком-нибудь убогом офисе, это только подчеркнет серость будней работающих там бедолаг.

– Это подарок, – улыбнувшись, ответил он. – Самому себе, разумеется. Недавно у меня был юбилей, вот и решил порадовать себя. Я слышал о Вас от моего знакомого, он как-то приобрел у Вас весьма занимательную картину, на ней изображена птица феникс. Я был поражен, как Вы передали огненную грацию и красоту этого существа, используя лишь уголь. Так что, я решил посетить Вас лично.

– Надеюсь, Вы остались довольны, – улыбнулся я в ответ.

– Более чем, можете не сомневаться, – Альберт протянул мне руку. – Прощайте Владимир, был рад встрече с Вами. Больше мы не увидимся, я считаю, что художник вроде Вас, должен быть в моей коллекции только один раз.

Что ж, думал я, пожимая его руку, здесь я с ним полностью согласен.

Глава вторая. Выход

Первое, что я услышал, проснувшись, была музыка. Это было как минимум странно, ведь радио у меня никогда не было. Даже в ближайших планах. Подождите-ка, а как я вообще уснул? Помню, как проводив Альберта, я вернулся в комнату, что-то сказал Глюку, а потом…что было потом? Острый приступ головной боли заставил меня забыть о деталях вчерашнего дня. Было такое ощущение, будто мою голову что-то изо всех сил распирает изнутри, стремясь вырваться на свободу. Попытавшись встать, я с удивлением обнаружил, что лежу лицом на холодном полу. Тело наотрез отказывалось подчиняться мне, я даже не чувствовал его.

– Глюк! – отчаянно прохрипел я. Вернее, попытался прохрипеть. Как бы я ни старался, вместо слов выходило лишь жалкое “ххаа”.

Блаженная темнота уже было, почти сомкнулась над моим агонизирующим рассудком, как вдруг что-то ударило меня по лицу. Я резко вздохнул и тут же закашлялся. Кое-как приняв сидячее положение, я увидел сидящего передо мной на корточках Глюка.

– Полегчало? – сочувственно спросил он, опуская занесенную для второго удара руку.

Я кивнул. Говорить сейчас не очень хотелось. Глюк видимо, меня прекрасно понял, потому что в следующий миг он молча протянул мне дымящуюся кружку.

– Спасибо, – пробормотал я, принимая напиток. Незнакомый аромат сладко защекотал ноздри, проникая в самые легкие. Посмотрев на странное, цвета кофе с молоком варево, я недоверчиво принюхался и посмотрел на Глюка:

– Что это за кофе такой? – брезгливо поинтересовался я.

Глюк уселся рядом со мной по-турецки и, достав вторую чашку откуда-то из складок своего плаща, отхлебнул. Немного задумавшись, он кивнул и ответил:

– Это масала. Индийский чай со специями. Тебе сейчас самое оно, – и с наслаждением отхлебнул ещё раз.

– Хочу кофе, – тоном капризного ребенка сказал я. – Сам пей свою отраву!

– Попробуй. – последовал лаконичный ответ.

Вздохнув, я отпил малюсенький глоточек и закашлялся. Мне показалось, будто я только что глотнул не приятно пахнущий напиток, а как минимум соус табаско. Только сладкий. Горло горело огнем, желудок резко скрутило, а затем также резко отпустило. Я провел ладонью по лбу и с удивлением обнаружил там средних размеров ручеек. И это от одного глотка?!

– Да, немного островат, – согласился Глюк, с интересом наблюдая за мной. – Семья, делающая конкретно эту масалу, всегда перебарщивает с имбирем. Но признаться честно, мне так больше нравится.

«Мазохист несчастный», – подумал я. А вслух спросил, вглядываясь в плавающие на поверхности странные точки:

– Какая семья? И из чего эта штука вообще?

– Ну, скажу я тебе, что это за семья, станет тебе от этого что-то понятнее? – лениво поинтересовался он в ответ. Отпив почти половину, он продолжил:

– Традиционно масала готовится из черного чая, молока, сахара, гвоздики, корицы, имбиря, кардамона и черного перца. Но в каждой семье её готовят по-своему. В данном случае помимо тех специй, что я назвал, использовались ещё мускатный орех и миндаль. И, как я уже говорил, здесь очень много имбиря. В Индии этот чай ещё называют “живой огонь”.

– Вот уж не в бровь, а в глаз, – проворчал я, механически отхлебнув ещё. Спохватившись, я было приготовился к новой волне острых (в прямом смысле) ощущений, но ничего не произошло. Лишь горячая волна, поднявшись из желудка к голове, снова покрыла меня потом.

– Вкусно, – признал я, – спасибо.

– Пожалуйста, – Глюк залпом прикончил свою порцию и выдохнул из себя струю пара.

Я невольно рассмеялся, благополучно забыв о недавнем приступе неизвестной боли. Затем, меня осенило:

– Подожди, то есть, ты украл этот напиток у тех людей?! – я невольно представил себе маленькую семью, которая недоуменно заглядывает в пустой чайник (или в чем готовят этот напиток).

– Не говори ерунды, – досадливо поморщился Глюк. – Конечно нет. Я лишь воспроизвел существующий рецепт. Понимаешь?

– Не очень, – честно признался я.

– Хорошо, попробую объяснить. – Глюк откинулся на спинку кровати и, разведя руки в стороны, начал:

– Представь, что все пространство, которое окружает нас, состоит из все пронизывающих нитей. Их число не поддается исчислению, и каждая из них уникальна. Эти нити тянутся ко всему, что есть на этой планете и за её пределами. Например, эта масала, – он взял мою кружку и провел над ней рукой так, будто она была подвешена на веревке.

– Смотри внимательно. – он потянул воображаемую нить на себя и кружка загорелась золотистым светом. – А теперь, вот так! – над кружкой отчетливо появилась золотистая нить. Глюк аккуратно взялся за неё двумя руками и медленно развел их в сторону. Нить разделилась на две, и я увидел, как во второй руке Глюка появилась ещё одна кружка.

– Видишь? Я попросту скопировал оригинальную нить и получил точно такой же объект. Вот и все. – он весело подмигнул мне и, вернув мою кружку, осушил новую. На этот раз, без дымовых спецэффектов.

– То есть, ты можешь сделать это с чем угодно? – уточнил я. – Деньги, люди, предметы всякие?

– Предметы – да, людей – помилуй, да зачем мне это делать? Вас и так достаточно. А если вы еще и клонировать друг дружку научитесь, этой планете придет полная ж…

– А кто-то ещё может такое, кроме тебя? – перебил я его.

Глюк задумчиво потер переносицу и покачал головой:

– Нет, думаю больше никто. По крайней мере, в этом мире точно. В парочке других, возможно, такие ребята найдутся, – он сделал паузу, словно прислушавшись к чему-то и кивнул, – да, практически в соседнем от нас мире есть такой человек. Ну, почти человек. Вот он как раз заимствует предметы у других. Может даже отсюда что-то взять, если захочет.

– Удобно! – восхищенно присвистнул я.

– Не то слово. – подтвердил Глюк.

Я хотел было спросить у моего нового друга о том, как часто он занимается подобными вещами и что он имеет в виду под «другими мирами», но мой желудок внезапно решил воспользоваться правом голоса. Стоп, а когда я ел в последний раз?

– Два дня назад, если не считать того, что ты выпил. – Глюк поднялся с пола и решительно двинулся к выходу из комнаты. – Идем.

– Куда? – подозрительно спросил я, прижимая к себе кружку.

– В светлое и сытое будущее! – неожиданно мощным, громким, как в рекламе голосом сказал Глюк. А затем добавил уже нормально:

– В магазин, мы идем, в магазин. Неужели не понятно? Ты в холодильник вообще, когда заглядывал? У тебя там почти новая вселенная! Нет, если ты планировал это заранее, то все прекрасно, если же нет, то нам следует отправить все это прямиком в черную дыру.

– Эк тебя понесло, – покачал я головой.

– Для тебя, между прочим, стараюсь, – спокойно ответил он.

Я вежливо похлопал в ладони, на что Глюк лишь фыркнул:

– Ну, чего расселся? Вставай, идем!

– Нет, спасибо, – ответил я. – У меня для этого специально обученный человек имеется.

– О как, – хохотнул Глюк. – Сам то давно на улице был?

– Недавно, – буркнул я в кружку.

– Угу. Два года назад по чистейшему недоразумению – выкинул картину, которую никак не мог закончить. Потом, конечно, пришлось забрать. – Глюк ехидно сымитировал жест, каким выкидывают в фильмах изрядно перебравших посетителей.

– Ну и что такого? – огрызнулся я.

– Да нет, ничего, – Глюк мягко улыбнулся. – Вова, столько всего прекрасного проходит мимо тебя, неужели ты не жалеешь об этом?

– Нет там ничего прекрасного, – пробурчал я, откладывая опустевшую кружку на пол. Та, впрочем, задерживаться не стала и просто исчезла. Ну и ладно, зато мыть не придется.

– Просто ты не умеешь смотреть как надо, – возразил Глюк. – Но я могу научить.

Я с сомнением покачал головой и отправился на балкон. Научит он меня, как же. Держи карман шире. Пока у меня есть сигареты и сосед, меня танком отсюда не выпрешь.

Взяв в руки пачку, я почувствовал в ней неприятную легкость. Открыв ее, я увидел одинокую белую палочку. Вот тебе раз.

– Все ещё не хочешь никуда идти? – раздался рядом насмешливый голос.

– Не хочу, – твердо сказал я. – Фердинанд сходит.

Виктор Фердинандович или просто Фердинанд – единственный человек, не считая родителей, с кем мне было не так тяжело общаться. Признаться, честно, я ничего не знал об этом человеке, кроме того, что в свои 83 (кажется) года этот бодрый старичок обожал слушать хэви-металл по утрам и не пропустил ещё ни одного дня, что неимоверно раздражало соседей, начинающих свое ударное соло на батареях под мощный гитарный риф. Мне же от этого было ни горячо, ни холодно.

Фердинанд не пил, не курил, его единственным увлечением было коллекционирование различной рок атрибутики. Медиаторы, плакаты, всевозможные нашивки, коллекционные альбомы, билеты на разные концерты. Не знаю, посещал ли он их сам, но в последний раз, постучавшись ко мне домой и робко попросив взаймы небольшую сумму денег, которую, по его словам, ему не хватало на очередной концерт, он гордо продемонстрировал мне внушительную пачку билетов, которую он собрал.

– Гляди, Вовка, – говорил он мне. – Вот они красавцы, всегда их держу при себе.

Так или иначе, Фердинанд никогда не доставлял мне никаких проблем, в отличие от всё тех же соседей, которые постоянно грозились вызвать ему психушку. Но видимо, там хватало своих Фердинандов, потому что, несмотря на постоянные угрозы, этот забавный старик продолжал каждое утро напоминать нашему дому, что у него все в полном порядке.

– Не сходит, – хитро усмехнувшись, сказал Глюк.

– Это почему же? – поинтересовался я, щелкнув зажигалкой.

– Сам посмотри. – Глюк показал рукой куда-то вниз.

Выглянув из окна, я увидел стоявшую внизу машину скорой помощи. Задние дверцы машины были открыты и двое фельдшеров пытались загрузить в неё каталку с лежащим на ней пожилым человеком. Я почувствовал неприятный холодок.

– Это он? – сдавленным голосом спросил я.

– Ага, – зевнул Глюк.

– Что случилось? Он жив? – холодок продолжал усиливаться.

– Пока да, – равнодушно сказал Глюк.

– Что значит «пока»?

Глюк неопределенно пожал плечами и облокотившись на подоконник, стал с интересом рассматривать окна противоположного дома.

– Глюк! – я дернул его за рукав. – Что значит «пока?!

Он перевел равнодушный взгляд на машину скорой, затем на меня и вздохнул.

– То и значит. Сейчас он жив. А через минуту, возможно, умрет. Или через две. Или через полчаса, а может, через пять лет. Что тебя беспокоит?

– Как что?.. – я недоверчиво посмотрел на него. – Будет ли с ним все в порядке, конечно!

– В самом деле? – Глюк усмехнулся краем рта. – Тебя беспокоит его жизнь или тот факт, что теперь некому исполнить твоё поручение и тебе придется выйти на улицу, м?

Я сглотнул. Признаться, мне нечем было ответить на этот вопрос. Но Глюк был прав. Холодок, пробежавший по спине, когда я увидел Фердинанда на носилках, был не от того, что я испугался за жизнь этого человека.

– Тебе придется выйти, Вова. – с нажимом повторил Глюк.

– Я… я могу заказать доставку, – сипло ответил я, затягиваясь уже наполовину истлевшей сигаретой.

– Увы, но именно сегодня ни одна служба доставки не примет твой заказ, – Глюк не спеша вышел с балкона и направился в сторону маленького шкафа с вещами.

– Ага, ну конечно, – хмыкнул я, – Откуда такая уверенность?

Обернувшись, Глюк пристально посмотрел мне в глаза и громко прищелкнул пальцами:

– Не веришь – проверь сам.

Сунув руку в карман и достав телефон, я посмотрел на вспыхнувший экран. Абсолютно никакой сети.

«Пожалуйста, пусть все это будет всего лишь страшным сном» – мысленно взмолился я, глядя на отъезжающую машину скорой помощи.

Почти истлевшая сигарета больно обожгла мне пальцы. Вздрогнув, я выронил окурок и уставился на обожжённую руку. Думаю, это можно считать своего рода печатью, на которой ярко-красными буквами было написано: «В молитве отказать».

– Ты не понимаешь, – затараторил я, выходя с балкона вслед за Глюком. – Я не выхожу на улицу. Вообще. Неважно, какая причина, я…

– Мне кажется, это ты не понимаешь. – мягко прервал меня тот, открывая дверцу шкафа и принялся перебирать мои немногочисленные вещи. – Неужели ты ничего не понял, глядя на того старика?

– Причем здесь Фердинанд? – опешил я. – Ты ведь сказал, что с ним все будет в порядке?

– Разве? – отозвался Глюк. – Я не говорил, что с ним все будет в порядке, я сказал, что на данный момент он жив. А что будет дальше – неизвестно.

– Ну хорошо, но причем он здесь все-таки? – я начал нервничать, не понимая, куда клонит этот тип.

– А при том, – вздохнул Глюк, поворачиваясь ко мне. – Вова, ну нельзя же быть таким недалеким. Как ты думаешь, почему Фердинанд включает музыку сразу же, как проснется? Почему он не пропустил ни одного дня?

– Да нравится она ему просто и все тут! – рявкнул я, уже изрядно разозлившийся на его загадки. – Нравится ему эта дурацкая музыка, вот и включает, это же дураку понятно!

– Дураку как раз и не понятно, раз ты до сих пор не осознал этого, – ехидно произнес он.

Я уже готов был высказать ему все, что думаю о его раздражающей манере говорить загадками, как вдруг Глюк поднял руку вверх, словно в примиряющем жесте и присел на кровать.

– Ладно, раз ты не понимаешь столь очевидные намеки, скажу прямо. Фердинанд не пропускал ни одного дня, слушая музыку, потому что он знал, что любой день в его жизни может стать последним. Для него было очень важно, успеть напоследок послушать то, что приносило ему радость и было смыслом его существования.

Неприятный холодок снова коснулся моей спины. Я вспомнил, что, проснувшись, слышал музыку, но это было не привычное грохотание и рев колонок из квартиры Фердинанда, скорее что-то более похожее на звуки гитары или арфы. Помотав головой, я недоверчиво спросил у Глюка:

– Ну хорошо, допустим ты прав. Но с чего ты взял, что для него эта музыка была смыслом его жизни?

Глюк покачал головой и запустил руку в складки плаща, вытащив помятую, пожелтевшую от времени фотографию, протянул ее мне:

– Взгляни.

Я взял фотографию и недоверчиво посмотрел на Глюка. Тот кивком головы указал на нее, мол, давай, смотри. Взглянув на неё, я увидел пятерых ребят, тесно стоявших друг к другу с музыкальными инструментами в руках. На вид всем было не больше тридцати лет, все были одеты в типичную одежду, присущую эпохе рока 90-х. Кожаные куртки, джинсы, заклепки, всевозможные нашивки. Приглядевшись, я заметил знакомое, изрядно помолодевшее лицо. Фердинанд стоял в центре, положив руки на плечи двух ребят сбоку, его лицо выглядело настолько счастливым, что я невольно улыбнулся.

– Он играл в группе? – я перевел взгляд на Глюка и тот молча кивнул. Я вспомнил нынешнего Фердинанда, этого бодрого, но уже с потухшими глазами старика. Всего лишь блеклую тень того, кем он был на этом фото.

– Что случилось? – спросил я. – Он перестал играть? Они распались?

Глюк забрал фотографию из моих рук и слегка подул на нее. Фотография дернулась и медленно растаяла в его руках, оставив после себя легкий запах старой фотопленки.

– Не совсем. – он встал с кровати и снова подошел к шкафу. – Это достаточно долгая и трагическая история. Не мне тебе её рассказывать. Лучше спроси у него сам, если представится возможность. Одно могу сказать точно – Фердинанд так и не связал свою жизнь с музыкой, хотя был буквально рожден для неё.

Я молча уселся на стул возле балкона и вспомнил, как старик рассказывал о том, как в молодости он играл на гитаре, но я не вслушивался в его истории. Мне было не интересно. Видя мое безразличие, Фердинанд прерывал рассказ и молча отдавал мне пакет с продуктами, за которыми я просил его сходить.

– Так значит, – начал я. – Все эти билеты, которые он собирает, это…?

– Несбывшиеся надежды, да. – подтвердил Глюк, доставая из шкафа старый, потрепанный временем балахон. – Его самая большая мечта не осуществилась, и он решил, что это судьба. Что ему не дано заниматься музыкой. С тех пор, он ни разу не притронулся к инструменту, не виделся со своими друзьями. Он ходил на концерты, покупал самые дорогие билеты поближе к сцене, и, стоя напротив исполнителей, закрывал глаза, представляя, что это именно он с друзьями сейчас играет музыку. Именно им аплодирует толпа, подпевает в неистовом реве, скандирует их имена.

– Получается, слушая музыку, он вспоминает дни, когда был счастлив? – наконец, я понял, почему Фердинанд так старался поделиться со мной своим увлечением. Он пытался рассказать свою историю, которую я так упорно не хотел слушать.

– Верно. – Глюк кинул мне балахон. – Музыка – все что у него осталось от тех времен. И теперь, он стремится заполнить ею все свое существование. Больше у него ничего нет. Прямо как ты со своими картинами.

– Но ведь он мог бы попробовать ещё раз! – воскликнул я, поймав балахон и нервно начал перебирать его в руках. – Он мог бы просто играть на гитаре, сочинять музыку, возможно, даже петь песни! Он мог бы получить все, о чем мечтал, если бы не…

Я осекся, поняв, к чему ведет Глюк.

– Если бы не что? – хитро улыбнулся Глюк.

– …если бы не замкнулся в своем мире, – тихо произнес я.

– Верно, но не совсем, – сказал Глюк, выуживая из недр шкафа потертые джинсы и передавая их мне. – Он не просто замкнулся, он опустил руки, смирился. Он добровольно отпустил все свои возможности, предпочёл остаться по другую сторону сцены, считая, что у него ничего не получится.

Я не нашелся что ответить.

– Так что? – спросил Глюк, облокотившись о дверной косяк. – Так и продолжишь оставаться в своем мире, или же откроешь для себя новый?

– Это совсем другое, – я помотал головой, борясь с нарастающим страхом. – Ты не понимаешь…

– Повторю еще раз – единственный, кто тут что-то не понимает, это ты сам. Я только что буквально по пальцам тебе все разложил, а ты все еще упрямишься. – нахмурился Глюк, нетерпеливо постукивая себя пальцами по ноге.

– Я не могу, – дрожащим голосом произнес я. – Как только я выхожу из дома, меня начинает трясти от страха. В тот раз, когда я спускался за картиной, я чуть не потерял сознание, меня потом еще неделю трясло.

– Да, я знаю, – сочувственно произнес Глюк. – И всю ту неделю ты не рисовал и даже не пил кофе, только лежал на кровати, закрывшись на все замки.

– И зная это, ты все равно хочешь, чтобы я вышел? – на меня начала накатывать истерика.

– Я знаю, что твой страх тянется из прошлого. Но ты – не тот потерявшийся ребенок, что звал маму на улице, – успокаивающе сказал он.

Я вздрогнул, словно меня облили ледяной водой. Мрачные, холодные воспоминания затянули меня в бесконечный водоворот, заставляя снова вспомнить то, от чего я бежал последние годы своей жизни. Слезы, крики, дикий, животный страх, кругом незнакомые лица. И я в центре этого нескончаемого, как мне тогда казалось, кошмара. Я действительно потерялся. Мне было тогда не больше пяти лет. Мама сказала, что отойдет всего на минуту. Я терпеливо ждал. Прошла минута, затем другая, затем еще одна. Мне стало очень страшно, и я пошел в ту сторону, куда ушла мама.

Меня нашли спустя шесть часов. Я помню, как рыдая, мама бесконечно извинялась, что оставила меня одного. Но я ее не слушал. Мне было настолько страшно, что я не понимал, кто передо мной и чего от меня хотят. С тех пор, любой выход на улицу сопровождался сильнейшими паническими атаками. Причем с каждым разом они приобретали все более отвратительный характер. Доходило до полнейшей неспособности говорить, двигаться, а иногда даже и дышать. Я уж молчу про мерзкое ощущение холодного, липкого страха, который проникал в самую душу.

– Послушай меня, – терпеливо продолжал он. – Ты не он, понимаешь? Всё было…

– Я не пойду, – прохрипел я, силой заставляя себя вернуться из этих отвратительных воспоминаний. – Я не смогу, Глюк. Не смогу и не буду.

Глюк разочарованно покачал головой и сняв шляпу, взъерошил свои (свои ли?) волосы.

– Хорошо, – сказал он, медленно подходя ко мне, – Тогда давай попробуем по-другому.

Он приблизился ко мне настолько близко, что мне пришлось немного отступить. Остановившись, он вытянул руку и ткнул пальцем мне в грудь, прямо напротив сердца:

– Сегодня вечером ты умрешь.

Глава третья. Слепой музыкант

– Ага, ну конечно, – нервно хмыкнул я. – Так себе у тебя шутки.

Глюк посмотрел на меня долгим, задумчивым взглядом. Затем повернувшись, надел шляпу и молча направился в сторону кухни.

– Эй, постой! – крикнул я ему вслед. – Ты ведь пошутил, да? Эй, Глюк!

Я бросил джинсы и балахон на кровать и поспешно вышел за ним из комнаты. Он что, разыгрывает меня? С чего бы мне умирать? Нет, я, конечно, не вел образцовую здоровую жизнь, но и не гробил её всевозможной дрянью вроде алкоголя или наркотиков (кофе и сигареты не в счет).

Глюк сидел на корточках в центре кухни, почесывая кота за ухом. Кот демонстративно делал вид, что ему не нравится, но мурчал так, словно внутри него скрывался как минимум двигатель гоночной машины.

– Ты знал, что в Древнем Египте люди поклонялись кошкам как божественным созданиям? – спросил Глюк, не прерывая своего занятия. – Более того, в их пантеоне даже была богиня с головой кошки.

– Нет, не знал, – ответил я, чувствуя нарастающую тревогу. – Глюк, ты ведь пошутил, да? Ты специально так сказал, чтобы я вышел на улицу, верно?

– Боюсь, что нет. – он выпрямился и сел на стул возле окна. Снизу раздался недовольный мяв. Двигатель был недоволен внезапной остановкой.

– Но почему? – я чувствовал, как горлу подкатывает ком.

– Все когда-нибудь умирают, ты не исключение, – пожал плечами Глюк и отхлебнул из кружки. Я даже не понял, откуда он её достал.

Почему-то я не испугался. Только расстроился. Наивно так, по-детски. Ощущение было такое, словно у меня отняли самую дорогую игрушку, с которой я провел много времени. Ну знаете, таскал её везде за собой, спал с ней, словом, не расставался ни на минуту. А теперь пришел взрослый дядя и сказал, что игрушку нужно вернуть.

– Немного инфантильно, но в целом, рассуждаешь ты верно, – сказал Глюк, вновь прихлебывая из чашки.

– И что мне делать? – я присел на стул и тоскливо уставился в окно. Обычно, в фильмах такие моменты показывают весьма драматично. За окном пасмурно, льет дождь или сверкают молнии. А главный герой, заламывая руки, произносит длинную и пафосную речь о том, что он ни о чем не сожалеет. Только вот это не про меня, уж извините.

За окном сияло летнее солнце, щебетали птицы. Где-то вдалеке был слышен детский смех, гудение машин. В форточку задувал теплый, полный различных запахов ветер. Словом, до драмы было далеко. Да и сил на все это не было, если честно.

– Ну, для начала, – Глюк придвинул ко мне еще одну чашку. – Выпить кофе. А там видно будет.

Я на автомате взял кружку и сделал большой глоток. Ни вкуса, ни запаха.

– Разве что-то теперь можно назвать словом «будет»? – усмехнулся я, заглядывая в чашку. Отражение моего лица плавало на поверхности этого миниатюрного черного озера, мерно покачиваясь в такт моим движениям. Интересно, как это будет?

– Во сне, – сказал Глюк, внимательно наблюдавший за мной.

– Фи, как скучно, – фыркнул я, сделав еще глоток.

– А как бы ты хотел уйти? – спросил он, подперев рукой голову.

Я задумался. Честно говоря, никогда не представлял себе, как умру. Вообще не задумывался о смерти. В моей голове всегда было спасительное «завтра». Плохой день? Завтра будет лучше. Надо что-то доделать? До завтра подождет. Ну и так каждый раз. А тут внезапно выясняется, что завтра то, уже не будет. М-да.

– Наверное, – начал я, проведя рукой по лицу. – Прежде чем умереть, я бы хотел оставить что-то после себя. Какую-то память, вещь. Что-то такое, что не позволило бы полностью кануть в лету, понимаешь?

– Типичное человеческое желание, – кивнул Глюк. – Своеобразный способ обрести бессмертие. В твоем случае, данную роль выполняют картины.

– Да, пожалуй, ты прав, – согласился я, немного взбодрившись.

– Это все? – недоверчиво спросил он. – Больше ты ничего не хочешь?

– В каком смысле? – не понял я.

– Ты сказал, что хотел бы оставить память о себе. Ты ее оставил – через картины. Это все, чего ты хочешь? Я имею в виду, теперь ты готов уйти со спокойной душой?

– Ну, наверное… – я неуверенно пожал плечами. Честно говоря, я даже не знал, что ответить.

Глюк с сомнением посмотрел на меня. Дескать, ну да, так я тебе и поверил. Мне оставалось лишь развести руками и сделать еще один большой глоток. Кофе тем временем, начал потихоньку обретать вкус. Еще не тот, что я пил вчера, но уже и не безвкусное нечто. Так, середнячок. Я вздохнул. Сейчас бы сигарету…

– Ну так сходи за ними, – зевнул Глюк. Ей богу, он издевается надо мной.

– А что тебе терять? – продолжал напирать он. – Хоть прогуляешься напоследок. Может, увидишь чего интересного, наберешься вдохновения, напишешь последний шедевр. Заодно купишь свои дурацкие сигареты.

Я с сомнением покачал головой. С последним шедевром он, пожалуй, перегнул. Но вот с остальным, пожалуй, был прав. Но выходить на улицу…

С силой проведя руками по лицу, я залпом осушил остатки уже порядком остывшего кофе и решительно поднялся:

– Черт с тобой, давай попробуем. Но если я бахнусь в обморок – пообещай, что не оставишь мою тушку замерзать на холодном асфальте.

– Сейчас лето вообще то, – фыркнул тот.

Я лишь отмахнулся от него и направился в коридор. Ну что ж, не будем тянуть резину. Натянув видавшие виды кроссовки и глубоко вздохнув, я решительно взялся за ручку двери.

– Ничего не забыл? – поинтересовался голос за спиной.

Я обернулся. Глюк стоял, облокотившись на то самое треклятое пианино, скрестив руки на груди и насмешливо смотрел на меня.

– Ну что еще? – раздраженно буркнул я. – Чего тебе? И так колотит всего, пошли уже быстрее.

– Да ничего, – ответил он, пожимая плечами. – Но если не хочешь привлекать к себе лишнее внимание, то стоит переодеться во что-то более…сносное.

Я недоуменно оглядел себя. А что не так? Ну подумаешь, футболка немного углем испачкана, а на штанах небольшая дырка в районе колена. Почти не видно же.

– Это тебе так кажется, – расхохотался Глюк. – На самом деле сейчас ты выглядишь так, словно сбежал с угольных шахт. А в процессе побега еще и неудачно перемахнул через забор с колючей проволокой. Короче говоря, тебе надо умыться и переодеться.

– Это обязательно? – я скорчил недовольную физиономию. – Мы же быстро, туда и обратно.

– Тебе решать, – снова пожал плечами Глюк. – Если настроен рассказать умопомрачительную историю своего побега парочке любопытных зевак – флаг тебе в руки.

Я лишь злобно сплюнул и отправился переодеваться.

Переодевшись и умывшись, я вновь подошел к выходу из квартиры. Сердце стучало как бешеное, а тело будто налилось свинцом. Не могу поверить, что спустя столько времени я действительно собираюсь выйти. Я облизнул пересохшие губы и спросил у Глюка:

– Ты ведь не исчезнешь, как только я окажусь снаружи, да?

– Не волнуйся, – он ободряюще посмотрел на меня и положил свою руку мне на плечо. – Я все время буду рядом.

Вздохнув, я повернулся к двери, но внезапная мысль заставила меня едва ли не подскочить от восторга.

– Глюк! – вдохновенно начал я. – Ты ведь можешь творить всякие штуки, может ты смог бы…?

– Я не смогу сделать тебя невидимым, – он сухо прервал мой лепет и посмотрел на меня так, как смотрят на нашкодившего кота. – Не будь нюней, пошли уже.

– Ладно, ладно, – кисло сказал я, поворачивая ручку двери.

Подъезд встретил меня равномерным жужжанием электрических ламп и затхлым запахом чего-то кислого. Сделав первый вдох, я тут же захотел ретироваться обратно, но Глюк легко толкнул меня в спину.

– Давай, вперед.

Дрожащими ногами я сделал первый шаг. Затем второй. Кое-как доковыляв до лифта, я ткнул пальцем в кнопку вызова. Надсадно кашлянув механическими легкими, лифт с тихим лязгом пришёл в движение. Ожидание казалось вечностью. Внезапно, я услышал, как в соседней двери со скрежетом проворачивается ключ. Ох, только этого не хватало. На лестничную клетку вышел молодой, примерно моего возраста парень. Встретившись со мной глазами, он задумчиво окинул меня взглядом и кивнул головой.

– Здравствуйте.

– Дрась…е… – только и смог выдавить я, борясь с диким желанием рвануть назад в квартиру и запереться на все замки.

Видимо, в его глазах я выглядел уж очень странно, потому что когда двери лифта наконец, соизволили открыться, он натянуто улыбнулся и сказал:

– Я, наверное, лучше пешком… – и поспешно вышел с площадки.

Расслабленно выдохнув, я шагнул в кабину и прислонился стенке лифта, исцарапанной какими-то инопланетными надписями вроде «Ася, мой!». Хвала богам, не придется делить и без того маленькое пространство с этим субъектом.

– Смотрю, первый контакт налажен, – хохотнул рядом Глюк.

– Заткнись, – буркнул я.

Выйдя из подъезда, я непроизвольно зажмурился от невыносимо яркого солнечного света. Теплый, летний воздух бесцеремонно вторгся в мои легкие, заставив меня закашляться и сделать глубокий вдох. Липкий страх постепенно отходил назад, но тревога и беспокойство все еще занимали первые места в ряду. Заслонив глаза рукой от солнца, я немного огляделся.

Дело в том, что мои окна выходят на задний двор, поэтому я имел представление о том, как он выглядит. Но вот как он выглядит с фасада, я честно признаться, уже давно забыл. Тот поспешный спуск за картиной, которую я выкинул, проходил ночью и в состоянии панического страха, так что мне было абсолютно наплевать на окружающую обстановку, я лишь хотел поскорее вернуться назад.

Но сейчас все изменилось. Я мог более-менее спокойно (ну, не прямо-таки «спокойно», скорее, в состоянии контролируемой паники) осмотреться вокруг. Со стороны я, наверное, казался домашним котом, который всю свою жизнь провел в четырех стенах, а теперь «добрый хозяин» решил вывести его погулять. И вот, поняв, что пути назад у него нет, он осторожно, пугаясь каждого шороха, делает первые шаги.

Оказывается, я жил в весьма благоустроенном районе. Чистый двор, буйно растущая за ограждениями возле подъезда зелень. Сам дом был похож на вытянутую букву «П», в центре которой расположилась огромная детская площадка, на которой с дикими воплями носились карапузы различного возраста. Шум стоял такой, что я невольно удивился, как я мог не слышать этот балаган у себя в квартире. Ну да ладно.

Еще одним открытием для меня стало, что дом, оказывается, был многоэтажным. В смысле, я, конечно, подозревал, что помимо моего этажа есть и другие, но чтоб их было двадцать четыре?! Я задрал голову, всматриваясь в последние этажи. Интересно, какой вид открывается с такой высоты? Не помню откуда, но я когда-то слышал, что где-то неподалеку отсюда даже есть озеро. Видно ли его с тех этажей? С моего то такого точно не увидишь.

«Так, стоп», – внезапно осенило меня. – «А я-то на каком этаже живу?»

– На тринадцатом, – раздался зловещий шепот над моим ухом.

От неожиданности я аж подпрыгнул. Глюк, стоявший все это время за моей спиной, громко рассмеялся. Я зло обернулся, собираясь выругаться, но Глюк стоял с такой довольной физиономией, что я невольно тоже последовал его примеру.

– Обязательно было так пугать?

– Да нет, не обязательно, – пожал плечами Глюк. – Просто захотелось тебя взбодрить, а то ты стоял с таким видом, будто призрака увидел.

– Вообще то, я с ним сейчас разговариваю, – я скорчил ехидную рожу.

– Я не призрак, – обиделся Глюк. – Я уже говорил тебе, что…

– Да, да, я помню, – отмахнулся я. – Какая разница?

Глюк начал ворчать, что мол, разница вообще то большая, но такому ограниченному в восприятии человеку как мне, это, разумеется, до лампочки. Пока он ворчал, я отсчитал тринадцать этажей вверх и недоверчиво присвистнул. Насколько я помню, с высоты балкона земля всегда казалась намного ближе. Неужели и правда тринадцатый?

– Ну и ладно, – вслух сказал я. Какая теперь, в сущности, разница? Все равно это больше не имеет никакого значения.

– Ну что, пойдем? – Глюк закончил свою потустороннюю лекцию и теперь стоял с насупленным видом, скрестив руки на груди.

Я обернулся и невольно прыснул от смеха, глядя на его кислую рожу. Ну кто бы мог подумать, что его это так заденет? Надо же.

– Может, тоже переоденешься? – спросил я, оглядывая его.

При свете солнца Глюк казался какой-то темной кляксой, которую случайно поставили, когда рисовали картину этого мира. Весь в черном, в плаще, да и меч этот дурацкий еще. Зачем он ему вообще нужен?

– Это еще зачем? – он недовольно посмотрел на меня из-под полей своей шляпы. – Меня никто не видит кроме тебя.

– Возможно, – согласился я. – Но мне очень некомфортно, когда рядом со мной разгуливает существо, которое будто недавно вылезло из какой-нибудь компьютерной игры или дешевой фантастической книжки.

– Какие мы нежные, ты подумай, – проворчал он, щелкая пальцами. – Так лучше?

Черную одежду сменили светло-голубые джинсы, серые кеды с черными шнурками и ярко-желтый балахон. Волосы Глюка теперь были собраны в короткий хвост, а на груди висела серебряная подвеска в виде того самого меча.

– Намного, – признал я. – Теперь ты выглядишь менее…потусторонне.

– Ну да, точно, – он фыркнул и засунул руки в карманы своего балахона. – Может, пойдем уже? Или тебе так понравилось, что ты решил задержаться на улице подольше?

– Вот уж дудки, – поморщился я, разворачиваясь и направляясь…а собственно, куда?

До меня внезапно дошло, что я понятия не имею, где находится ближайший магазин. Вообще. Меня никогда это не интересовало, достаточно было того, что Фердинанд всегда находил туда дорогу. Кто же знал, что эта информация когда-нибудь мне понадобится?

– Эм, Глюк, – стыдливо начал я. – Кажется, у нас проблема…

– Не у нас, а у тебя, – поправил меня тот. – Я прекрасно знаю, куда нужно идти.

Я снова начал закипать. Мало того, что этот тип вывел меня сюда, угрожая смертью, так еще и глумится надо мной. Ну знаете, хватит с меня. Погуляли и будет. Умирать так умирать.

– Ладно, ладно, не злись, – сказал Глюк извиняющимся тоном. – Я действительно переборщил. Прости.

Медленно вздохнув, а потом так же медленно выдохнув, я представил себе, как буду сидеть у себя на кухне, сладко затягиваясь сигаретой и попивая кофе после этого крестового похода и мне немного полегчало. Ладно уж.

– Ладно уж, – повторил я вслух. – Веди давай. Далеко это отсюда?

– Не очень, – он покачал головой. – Сейчас выйдем со двора, потом через парк, перейти дорогу и от нее метров сто по прямой.

– Это ты называешь “не очень”?! – я взвыл от ужаса, представляя, сколько мне нужно будет пройти по открытой местности, да еще и встречая других людей на своем пути. – Да это почти то же самое, что на другую планету слетать!

– Интересные у тебя представления о космических путешествиях, – весело хмыкнул Глюк. Он прошел мимо меня и направился в сторону детской площадки.

– Постой, ты куда? – недоверчиво окликнул я его.

– В магазин, куда же еще?

– Но…но…там же площадка, а там…люди, – пролепетал я. – Может, обойдем?

– Так быстрее, – лаконично отозвался он, не останавливаясь.

Глубоко вздохнув, я постарался унять нарастающую дрожь в теле. Медленно, словно узник, которого ведут на электрический стул, я поплелся за своим палачом на деревянных ногах. Глюк шел размеренно, то и дело с любопытством поглядывая из стороны в сторону. Мимо нас стайкой пронеслась группа маленьких детей, истошно горланя какую-то считалочку. Я испуганно вздрогнул и поспешил нагнать Глюка.

– Ну как ощущение? – неспешно прогуливаясь, поинтересовался он. – Правда же интересно?

– Что тут интересного? – клацая зубами огрызнулся я. – Давай побыстрее, пожалуйста.

– А ты куда-то торопишься? – наигранно удивился он, однако все же немного прибавил шаг.

– Представь себе, – ядовито ответил я. – Мне тут сказали, что моя жизнь оборвется сегодня вечером. А я не хочу её заканчивать, потратив половину этого времени на какую-то дурацкую прогулку.

– А, ты про это, – Глюк пожал плечами. – Ну, раз тебя это беспокоит, могу дать неплохой совет. Хочешь?

– Прямо-таки жажду, – кажется яда в моем голосе сейчас было достаточно, чтобы свалить с ног как минимум слона.

Однако, то ли Глюк был выносливее этого самого слона, то ли имел какой-то иммунитет, потому что, не обратив внимание на мою грубость, он заложил обе руки за голову, словно прилег позагорать и остановившись, посмотрел куда-то наверх:

– Постарайся посмотреть на этот мир взглядом человека, что видит его в последний раз.

Я застыл на месте. Все это время я относился к новости о своей смерти с изрядной долей скепсиса. Возможно, потому что я не доверял Глюку в полной мере. Возможно, потому что не до конца понимал, что значит умереть. Но сейчас…

– Ты не увидишь света солнца, не почувствуешь дуновение ветра, никогда не ощутишь вкуса кофе или этого отвратительного запаха твоих сигарет. Никогда не возьмешь в руки уголь и не нарисуешь больше ни одной картины. Ты уйдешь. Навсегда. У тебя больше не будет ничего. Абсолютно ничего, понимаешь? – Глюк перевел на меня взгляд, и я вздрогнул.

В его глазах плескалась темнота. Вязкий, окутывающий мрак, что проникал в самые удаленные уголки разума, стирая все привычные грани твоего существования. Все твои привычки, слабости, ценности, желания, страхи, надежды – все это исчезало в этом черном океане, оставляя после себя лишь абсолютное ничто.

Я почувствовал, как меня начало затягивать в этот омерзительный водоворот. Отчаянно сопротивляясь, я барахтался в этой пучине, стараясь зацепиться хоть за что-нибудь, лишь бы не увязнуть, не утонуть в этом кошмаре. Пожалуйста, прошу, хоть что-нибудь, я не хочу, я не…

– С другой стороны… – Глюк отвел свой ужасный взгляд, и я понял, что все это время стоял, задержав дыхание. Я судорожно вздохнул и закашлялся. – …с другой стороны, у тебя ещё есть время. Надо ли объяснять, для чего оно тебе нужно?

Тяжело дыша, я покачал головой.

– Вот и славно, – улыбнулся Глюк, похлопывая меня по взмокшей спине. – Надеюсь, теперь ты перестанешь себя вести как избалованный ребенок. Хотя, честно говоря, многие дети намного мудрее взрослых. А теперь пойдем.

Я ничего не ответил и молча зашагал вслед за ним. Прокручивая в голове слова, сказанные Глюком, я размышлял о том, что еще ни разу всерьез не задумался о том, кто или что же он такое на самом деле. Такое ощущение, будто разум специально не хотел или того хуже, боялся найти ответ на этот вопрос. Но почему?

– Не забивай голову, – произнес Глюк, на ходу поворачиваясь ко мне в пол оборота. – Лишняя информация тебе сейчас ни к чему. Лучше обрати свое внимание на то, о чем я говорил.

Вот уж действительно.

Почти до самого входа в парк, я старательно пытался следовать совету своего нежданного гостя. Вглядывался в окружение, наблюдал за полетом птиц, даже – страшно сказать! – смотрел в лица проходящих мимо людей. Ну, смотрел, это конечно сильно сказано, так, бросал взгляды. На большее, честно говоря, меня сейчас не хватало. Да и все эти размышления о сущности моего нового «друга» никак не выходили из головы.

Глюк поглядывал на меня с сочувствием, но ничего не говорил. Пару раз я порывался задать ему вопрос, но каждый раз на меня накатывала такая волна безразличия, что я перестал пытаться. Опять небось его проделки, вертит мной как хочет, гад такой.

Внезапно, мои размышления прервал тонкий, мелодичный звук. Остановившись, я беспорядочно завертел головой в разные стороны, пытаясь определить источник. Звук повторился снова. Я понял, что это было не отдельное звучание, а целая мелодия. Прислушавшись, до меня дошло, что это был чей-то нежный, чарующий голос. Я не был ценителем музыки, но даже до меня дошло, что человек, который исполнял эту мелодию, несомненно, был крайне талантлив.

– Глюк! – позвал я, чувствуя странное волнение. – Глюк, ты слышишь это?

Видимо от волнения я повысил голос чуть больше, чем следовало, так как парочка проходящих мимо меня людей подозрительно косясь, отстранились, что-то пробурчав про «белочку». Ну, их можно понять.

– Слышу что? – развернувшись, он остановился в паре метров от меня.

– Ну… – я понизил голос, дабы не привлекать лишнего внимания. – Музыку.

– А, ты про это, – понимающе кивнул Глюк. – Да, она здесь каждый день поет в это время. Красивый голос, правда?

– Она? – переспросил я, продолжая вертеть головой. – Кто «она»?

– О, неужели наш мистер «Пошлибыстреедомой» решил сделать остановку? Что, отсутствие четырех стен уже не кажется таким страшным? – ехидно поинтересовался тот.

Я сглотнул. Этот паранормальный тип знал, на что давить. Словами не передать, насколько мне хотелось вернуться домой. Но эта музыка…отчего то мне становилось спокойнее, когда я слышал ее. Это было очень странно, я никогда еще не испытывал таких ощущений.

– Хочешь пойти посмотреть? – Глюк смотрел на меня взглядом ученого, которому на опыты принесли крайне интересного подопытного.

– А это далеко? – нежный голос затих, а вместе с этим ко мне снова вернулись страх и паника. Уже не такие поглощающие как раньше, но приятного все равно мало.

– Там, – он махнул рукой в противоположную сторону. – На окраине парка.

– В-в смысле в другой стороне? – я снова сглотнул.

– Ну да, – равнодушно кивнул Глюк.

Загадочная сирена вновь запела. Чарующая мелодия, переливаясь, рекой вливалась в моё сознание, обволакивая теплым шлейфом чего-то загадочного, манящего. Закружилась голова. Будто в полусне, я сделал шаг в направлении голоса. Потом еще.

– Вова…

Мелодия уже практически поглотила меня, когда Глюк хлопнул в ладони перед моим лицом. От неожиданности, я неуклюже попятился и споткнувшись, больно упал на пятую точку.

– Ты куда, Одиссей? – насмешливо спросил он. Хоть бы подняться помог, честное слово. Только и делает, что издевается надо мной.

– От тебя подальше, – огрызнулся я, вставая и потирая ушибленное место.

– Уж извини, но это у тебя вряд ли получится, – он сочувственно покачал головой. – Я ведь уже говорил тебе, что…

– Да, да, я знаю. Можешь не напоминать. – я уныло вздохнул.

Глюк задумчиво посмотрел на меня и тоже вздохнул. Расстроился, что ли? Вот уж вряд ли.

– Так что ты решил? – спросил он, скрестив руки на груди. – Идем дальше или как? Думай быстрее, время уходит.

Я вздрогнул. Глюк был прав. У меня не было времени на все это, нужно быстрее возвращаться домой. А там я наконец смогу…

Спокойно умереть?

– Идем. – закусив губу, я решительно направился в сторону, откуда доносилась таинственная музыка.

Одобрительно кивнув, Глюк направился за мной, не сказав не слова. Все-таки этот тип умеет взять паузу, когда она необходима. Все эти его ехидные подколы и насмешки уже изрядно раздражали меня. Особенно эта его манера читать мои мысли и строить из себя эдакого всезнающего мудреца. Конфуций, тоже мне. Интересно, а это он тоже слышал?

Обернувшись, я посмотрел на своего спутника, но тот с невинным выражением лица как-то чересчур усердно рассматривал ровно подстриженный газон. Ну ну.

С каждым шагом мелодия звучала все более отчетливо. Чем лучше я слышал её, тем дальше отступал страх. Количество людей вокруг меня становилось все больше, и я мысленно умолял нежный голос не смолкать. Пройдя еще немного, я увидел впереди плотный поток людей. Только не это.

Остановившись, я пытался вслушаться в мелодию. Но шум толпы не давал сосредоточиться. Нужно быстрее пройти дальше, нельзя здесь оставаться. Где-то в глубине сознания снова заплакал потерявшийся ребенок. Обрывки мрачных воспоминаний коршунами закружились надо мной, заставляя сердце сжаться от страха. Поверить не могу, что все опять повторяется.

Я обхватил голову руками. Становилось трудно дышать. Пот стекал по спине холодным ручьем. Бешеный стук сердца чувствовался у самого горла. Тело наотрез отказывалось слушаться. Черт, ну давай же! Неимоверным усилием я попытался сделать шаг вперед, но чуть не упал.

– Глюк! – прохрипел я. – Глюк, помоги мне…

Я повернул голову в сторону и почувствовал, как на меня накатывает дикий, животный страх. Рядом со мной никого не было. Глюк исчез.

– Глюк! – заорал я в ужасе. – Глюк, где ты?!

Он не отозвался. Ноги подкосились, и я упал на колени, судорожно всхлипывая. Какой же я дурак. Разумеется, никакого Глюка не было. Его просто не могло существовать. За все то время, что я провел в одиночестве, мой больной разум просто придумал себе того, в ком я очень нуждался.

Свалившись на бок, я уткнулся лбом в прохладный асфальт. Тело трясло в припадке. На глаза стала накатывать темная пелена. Неужели это конец? Я умру? Прямо здесь, в этом чертовом парке? Как глупо.

Шум толпы стихал, будто его уносило ветром. Судорожно пытаясь вздохнуть, краем глаза я увидел смутную фигуру, которая присела рядом со мной.

– …люк… – прошептал я. – …мне стра…но…

Чьи-то холодные пальцы коснулись моего лба, и я закрыл глаза.

– …мне очень жаль…

Я пришел в себя от легких, холодных поглаживаний. Кто-то аккуратно гладил мой лоб прохладной ладонью. Приоткрыв глаза, я увидел склонившуюся надо мной девушку. Запутавшийся солнечный свет в её рыжих волосах придавал им вид огненной короны, что сразу навело меня на мысли об ангелах. А учитывая, что последнее, что я помню это темноту и холод, то все сразу на свои места.

– Я умер? Все закончилось? – сипло спросил я, вглядываясь в её лицо.

Девушка удивленно вскинула тонкие брови и чуть отодвинулась назад. Не имея больше препятствия, солнечные лучи тут же поспешили ослепить меня, заставив вздрогнуть и зажмуриться от неожиданности.

– Нет конечно. По мне, так ты очень даже живой, – заверил меня нежный мелодичный голос.

Встрепенувшись, я понял, что лежу на какой-то лавочке. Прикрыв глаза от слепящего света, я неуклюже приподнялся, пытаясь придать себе более-менее вертикальное положение. Сердце все ещё билось так, словно я только что закончил бежать какой-то ультрамарафон, а во рту чувствовался неприятный металлический привкус. Виски стискивала тупая ноющая боль, а желудок скрутило настолько, будто мои внутренние органы решили в спешке покинуть тело любым доступным способом.

– В любой другой ситуации я бы, наверное, скакал от радости, услышав это, – сказал я, пытаясь унять нервную дрожь. – Но сейчас почему-то не испытываю восторга.

– Совсем плохо? – обеспокоенно спросила незнакомка, наклонившись поближе.

Я неопределенно пожал плечами и покачал в воздухе ладонью.

– Да уж, – вздохнула девушка. – Могла бы и не спрашивать, по тебе и так все видно. Переборщил, да?

– Что?

– Ну, с алкоголем, – она сделал рукой жест, будто что-то пила из бутылки.

– Я не пьян, – прохрипел я, все еще пытаясь отдышаться.

– Ну да, от тебя ничем таким вроде не пахнет. А что тогда?

Зафиксировав тело в сидячем положении, я положил руки на колени и закрыв глаза, принялся глубоко дышать. Когда-то давно мне довелось прочитать статью о том, что такой способ дыхания помогает успокоиться, но ни разу его не опробовал. Что ж, видимо этот час настал.

Не знаю, сколько времени я старательно сопел, но в какой-то момент мне действительно стало лучше. Не настолько, чтобы начать весело скакать в бешеном танце по всему парку, но отвратительное ощущение слабости и тошноты значительно уменьшилось. По крайней мере, внутренние органы перестали проситься на белый свет. А это уже было немало. Открыв глаза, я еще раз глубоко вздохнул и прислонился спиной к нагретой солнцем спинке скамьи, закинув голову назад.

– Полегчало?

– Угу.

– Это хорошо.

Я жадно вдыхал теплый летний воздух и щурился от невыносимо яркого солнца. Каждый вздох сейчас мне казался каким-то невероятным подарком свыше, наверное, так себя чувствует человек, который почти захлебнувшись в воде и уже отчаявшись выжить, внезапно обнаруживает себя на берегу. И теперь он лежит, содрогаясь всем телом, его легкие разрывает от невыносимо сладкого воздуха, а голова кружится от осознания того, что он только что побывал на самом краю.

– Так что с тобой случилось? – поинтересовалась обладательница тонкого, мелодичного голоса.

Я повернул голову и наконец удосужился получше рассмотреть свою собеседницу. Невысокого роста, огненно-рыжие волосы со стрижкой под каре, ярко-зеленые глаза, россыпь очаровательных веснушек по всему лицу, тонкие брови, маленький вздернутый носик и почти детские, пухлые губы. Довершало все это великолепие длинное, нежно-лиловое платье с открытыми плечами и белые босоножки. Откровенно говоря, она показалась мне настолько красивой, что я невольно приоткрыл рот от удивления.

– Ты настоящая? – на всякий случай уточнил я.

Девушка рассмеялась своим невероятно нежным голосом. Его звучание настолько успокаивало меня, что я тоже глупо заулыбался.

– А у тебя есть сомнения? – отсмеявшись, поинтересовалась она.

– Ну как тебе сказать…

– Конечно настоящая! Смотри! – она так резко схватила меня за руку, что я невольно подпрыгнул от неожиданности. Но её рука и правда была настоящая, теплая, даже горячая.

– Ну что, убедился? – она смотрела на меня с таким победным видом, будто я на протяжении нескольких часов доказывал ей обратное.

– У-убедился, – заикаясь ответил я, тупо разглядывая её руку. Если мне не изменяет память, это первый раз, когда меня коснулась девушка. Да ещё и такая красивая!

– То-то же, – хмыкнула она, убирая руку. – Так что случилось то, ответишь наконец?

– Мне стало плохо, – честно сказал я. – Просто отвратительно, если честно.

– Это уже я поняла, – отмахнулась она. – Ты лежал белый как мел, хрипел как безумный и не мог нормально вздохнуть. Пришлось попросить прохожих перенести тебя на лавочку. Кстати говоря, мне не сразу удалось убедить их что ты не псих какой-нибудь, так что я очень надеюсь, что не ошиблась.

– И что ты думаешь? Похож я на психа? – заинтересовался я.

Она пристально оглядела меня с головы до ног, немного помолчала, затем решительно тряхнула головой:

– Нет, не очень.

– Не очень – звучит обнадеживающе, – рассмеялся я, с удивлением отметив, что мое самочувствие стремительно скакнуло от отметки «живой мертвец» до «очень даже живой».

Она продолжала испытывающе смотреть на меня, будто ожидая чего-то.

– Ладно, ладно, не смотри ты так, – вздохнул я. – Мне правда стало плохо. По-моему, у меня была паническая атака, причем с какой-то невообразимой силой. Скрутило так, что я уж думал все, приплыл.

– Скверная штука, – согласилась незнакомка. – Со мной такое было пару раз, но мне повезло, отделалась просто сильным испугом, так что примерно представляю, каково тебе пришлось.

Я недоверчиво покосился на неё, но промолчал. Вступать в дискуссию о том, чья паническая атака была быстрее, выше и сильнее мне крайне не хотелось.

– А что тебя так напугало? – спросила она. – Слишком много людей?

– И это тоже. Я вообще боюсь открытых пространств, – честно признался я. – Поэтому предпочитаю не выходить из квартиры лишний раз.

– Ого, так у тебя агорафобия! – удивленно присвистнула рыжая красавица. – Тогда понятно, почему тебя так сильно скрутило.

– Агора…что? – недоверчиво переспросил я.

– Агорафобия, – терпеливо повторила она. – Это боязнь открытого пространства. Про клаустрофобию слышал когда-нибудь?

– Ну, слышал.

– Ну вот можешь считать это её полной противоположностью. Одним страшно, когда вокруг нет спасительных стен, а другим наоборот, страшно в этих стенах находиться. Понятно?

– Понятно, – кивнул я. – Никогда не думал, что у этого есть название.

– Странно, что ты этого не знаешь, – она недоверчиво посмотрела на меня. – Или с тобой это в первый раз?

– Да нет, с детства, – пожал я плечами.

«А ведь действительно», – подумал я. – «Как можно не знать название фобии, которое с тобой с самого детства?» А потом отмахнулся от этой мысли как от назойливой мухи – ну есть у неё название и что с того? Ничего, в сущности, это не меняет. Как было паршиво, так и осталось.

– Ну ладно, – она смешно тряхнула головой, словно ставя точку. – А что ты вообще делаешь в этом парке? Тут довольно много людей, если ты не заметил, да и стен никаких нет.

– В магазин пошел, – огрызнулся я, уязвленный её сарказмом.

– Один? – она удивленно приподняла бровь.

– Нет, не оди… – начал было я и осекся.

Не могу же я выложить ей свою историю про фантастическую галлюцинацию, которая все утро читала мне пространные лекции о жизни, угощала вкусным кофе и этим странным острым напитком, показывала всякие фокусы, а в финале ещё и смертью пригрозила. Ну бред же! Да, действительно было много разных совпадений, вроде Фердинанда или той картины, но кто сказал, что все это и в самом деле происходило со мной?

Ведь вполне может статься, что я словил самый настоящий глюк (с маленькой буквы) после двух бессонных ночей. Просто сбой в системе, отклонение в привычной симуляции жизни. Нет, ну правда. Вероятнее всего, я в самом деле тронулся умом сидя взаперти уже бог знает сколько времени. Мой мозг настолько съехал с рельсов реальности, что выдумал какого-то паранормального типа, который упорно уговаривал меня выйти на улицу. А что – вполне себе версия. Покопался в подкорке, нашел давно забытое лицо, нарядил в фиг пойми что, добавил щепотку мистики и сыграл на обычном стремлении человеческого существа к чудесам. Все! Ловите готовый рецепт.

Ну а остальное дело доверчивого разума – купился как миленький. Ну да, побушевал немного для приличия, но потом охотно все скушал, даром что добавки не попросил. Ох, Вова, ну ты и кретин…

– …не один, со… знакомым, да, – нашелся я, искренне надеясь, что она не заметит этого «переобувания».

– И где же он? – насмешливо поинтересовалась рыжая.

– Отошёл куда-то, не знаю, я его в толпе потерял, поэтому и запаниковал.

Никогда бы не подумал, что могу так легко врать. Да ещё и девушке. Ещё и такой красивой. Дважды кретин. Но справедливости ради стоит отметить, что и таких светских разговоров я с ними никогда не вел. Ну, почти светских. Ой, короче…

– Аа, вот оно что, – понимающе протянула она. – Тогда все понятно.

«Она что, правда поверила?» – изумился я. – «Ну дела».

– Ой, кстати, я же не представилась, а мы с тобой тут уже полчаса болтаем, – спохватилась красавица, протягивая свою ладошку. – Меня Аней зовут, но можешь звать меня просто Илл.

– Вова, – ответил я, аккуратно стиснув её руку. – А почему Илл?

– Сокращение от «Иллюзия» – пояснила она. – Это мой…

Она что-то ещё говорила, но я не слышал, что именно. Иллюзия? Серьезно? Сначала Глюк, теперь Иллюзия? Я что, с ума схожу что ли?! Да не бывает таких совпадений! Я почувствовал, как гнев словно яд расползается по всему телу. Это все он, это его проклятые штучки!

Я раскрыл было рот, чтобы разразиться самыми отборными и грязными ругательствами, которые только знал, поскольку был уверен – передо мной очередная шутка этого отвратительного типа, однако звонкая пощечина заставила меня мгновенно заткнуть этот словесный фонтан.

– За что?.. – я ошеломленно уставился на Илл, потирая горящую от удара щеку.

– Прости, – она виновато потупилась. – Просто заметила, что ты не слушаешь и как – то странно смотришь в одну точку, ещё и рот раскрыл. Мне показалось что у тебя снова приступ, ну и решила привести тебя в чувство, думала это поможет.

– Ну, если ты хотела меня добить, то да, тогда поможет, – съязвил я, ощупывая распухшую щеку. Ну и удар у нее, как будто от взрослого мужика по роже получил, честное слово!

– Ой, да ладно тебе, я же несильно! – она возмущенно скрестила руки на груди и демонстративно отвернулась, пробубнив что-то про «всяких неженок».

– Мало того, что дала по роже, так ещё и обиделась, – усмехнулся я. – Вот это понимаю, талант… Эй, а что это у тебя такое?

Я только сейчас заметил какую-то белую повязку из эластичной ткани на её шее.

– Слушать надо было, я как раз объясняла, – огрызнулась Илл.

– Ну прости, задумался. Так что это?

Она вздохнула и сняв повязку протянула её мне.

– Я очень боюсь петь на людях, а повязка помогает сосредоточиться. Надеваешь – и вокруг ни взглядов, ни голосов. Одним словом, с помощью неё я заглядываю внутрь себя, чтобы найти там нужные чувства, которые…я не слишком путанно объясняю?

– Да нет, – теребя в руках кусок ткани, отозвался я, слабо усмехнувшись. – Я прекрасно тебя понял. Ты черпаешь вдохновение изнутри, находя отзвуки своих эмоций и облекаешь их в мелодию, верно? А что бы не мешали, надеваешь повязку.

– Ну… да, – озадаченно согласилась Илл, забирая повязку из моих рук. – Ты действительно меня понимаешь, надо же. Остальные думают, что я чудила, даже прозвище дали – «Слепой музыкант». Поначалу многие считали, что я так на жалость давлю, а когда узнавали, что я не слепая, сразу же начинали обвинять в обмане, кричать гадости всякие. Странные люди. Я же не беру за это денег, просто пою для них от души, делюсь самым сокровенным, только по-своему.

– А брала бы – возмущались бы меньше, поверь, – со знанием дела протянул я.

– Нет уж! Настоящее искусство невозможно измерить деньгами! – пылко возразила рыжая красавица.

– Ещё как можно, – парировал я, вспоминая лица своих клиентов, что с умным видом кивали головой, разглядывая картины, в которых ни черта не смыслили. – Иногда именно деньги придают искусству его «истинность». Потому что истина, как и определение настоящего, у каждого своя.

– Много ты понимаешь в искусстве, – обиженно надула губы Илл. – Сам то умеешь что-то кроме как языком чесать?

– Ну так, рисую немного, – скромно ответил я, отводя от неё насмешливый взгляд.

– Ну вот как начнешь рисовать «много», тогда и поговорим, – язвительно отрезала она, демонстративно скрестив руки на груди.

Я лишь молча поднял руки вверх, не желая вступать в дальнейшие споры и доказывать ей что-либо. Мне определенно нравился её вздорный характер. Может быть как-нибудь потом я ей все расскажу или даже покажу, если это самое потом вообще будет.

– Ладно, мне пора идти, а то уже вечереет – аккуратным движением она поправила края платья и легко, почти невесомо вспорхнула со скамейки. – Была рада с тобой познакомиться, Вова. Может ещё увидимся.

– Может, – эхом откликнулся я, расстроенный её уходом. – Ты здесь каждый день? Я бы пришел послушать тебя ещё раз. Да и просто поболтать было бы здорово, ты мне…

Я прикусил язык, запоздало сообразив, что чуть было не сказал ей: «Ты мне очень нравишься». Слышать такое от человека, которого ты нашла лежащим на асфальте посреди парка, наверное, очень странно. Но находиться рядом с Аней было настолько легко и приятно, что я почти не отдавал себе отчет в своих действиях. Я уже забыл о кошмарном приступе, забыл о том, где нахожусь и для чего вообще решился выйти из дома на улицу. Все мое внимание было целиком посвящено ей и мне очень не хотелось её отпускать.

– Не каждый, – хитро улыбнулась Илл. – Но ты можешь попробовать прийти сюда снова, кто знает, может тебе повезет. Только в следующий раз постарайся, пожалуйста, не теряться, вдруг я тебя уже не найду.

– А ты будешь искать? – с волнением произнес я, невольно улыбаясь ей в ответ.

– Кто знает, – уклончиво повторила она, делая шаг назад. – Мне действительно пора. Надеюсь, ещё увидимся.

Мило улыбнувшись напоследок, она помахала рукой и растворилась в пестрой толпе прохожих. Я даже не успел толком понять, в какую сторону она направилась. Застывшая в воздухе рука медленно опустилась обратно на колено.

«Надо было наверное спросить номер телефона», – с досадой запоздало подумал я.

Какое-то время я сидел неподвижно, пытаясь собраться с мыслями. Что мы имеем в итоге? Вышел из квартиры, ведомый собственной галлюцинацией, прошел черт знает сколько и упал в обморок посреди парка у всех на виду. Стыд то какой. С другой стороны, познакомился с Илл. Это конечно, хорошо, но что дальше? Голова гудела от количества мыслей. Было слишком много «но» во всей этой ситуации. К примеру, как мне теперь домой то вернуться? Я совершенно не запомнил дорогу. Да и снова пробираться сквозь толпу…от одной только мысли уже плохо становится. Что же делать?

Не поднимая головы, чтобы не видеть слоняющихся поблизости людей, я похлопал себя по карманам. Сигарет нет. Ну да, я ведь так и не дошел до магазина то. А курить хотелось со страшной силой. Попросить у кого-то из проходящих мимо – нет, не смогу. Все тело начинало дрожать от страха от одной только мысли о том, что нужно снова с кем-то заговорить. Странно, почему же тогда с Аней мне удавалось так легко вести диалог?

Обхватив себя руками, я нервно постукивал пяткой по асфальту, пытаясь сообразить, что делать дальше. Яд всепоглощающей тоски и ужаса снова медленно расползался по всему телу, заставляя его дрожать все сильнее. Я хочу домой. Мне страшно, очень страшно. Честное слово, я готов был зареветь от безысходности и отдать все, что угодно, лишь бы снова оказаться в своей квартире, посреди спасительных бетонных стен.

– Думаю, на сегодня достаточно, – прозвучал рядом знакомый голос.

Содрогнувшись, я закрыл глаза. Мне не хотелось ничего говорить. У меня просто не было сил реагировать на очередное проявление своей больной фантазии.

– Держи.

Почувствовав, как мне что-то настойчиво пытаются положить в руку, я послушно раскрыл ладонь. Ощутив кожей знакомую форму предмета, я поспешно сорвал пленку и вытащил сигарету из пачки. Чиркнув зажигалкой, глубоко затянулся и медленно, с наслаждением выдохнул, ощущая всем телом знакомую легкую эйфорию. Лишь после этого я открыл глаза и посмотрел на сидящего рядом Глюка.

– Зачем? – коротко спросил я.

– Зачем что?

– Ты понял, о чем я, – тихо произнес я, снова затягиваясь. – Зачем это все? Что тебе нужно?

– Это неправильный вопрос. – спокойно ответил Глюк. – Правильный вопрос звучит так – что нужно тебе, Вова? Чего ты хочешь?

– Я хочу вернуться домой. Прямо сейчас, немедленно. – прошептал я, выдыхая сладковатый шлейф табачного дыма.

– Домой так домой.

Глава четвертая. Новое начало

Сидя на кухне, я мерно размешивал ложкой свежезаваренный кофе, уставившись в одну точку. Глюк сидел напротив, не подавая голоса, и тихо попивал свою порцию, проигнорировав в этот раз то, что кофе был растворимым. На его лице не было ни капли брезгливости или отвращения – обычно с таким видом в фильмах важные лорды степенно попивают какой-нибудь дорогущий сорт чая, который им только что принес дворецкий. Надо признать, этот тип умеет взять паузу, когда нужно.

Я же силился вспомнить, как мы вообще попали домой. Помню только то, что мы встали со скамейки и…вот я сижу, пью кофе. Когда я вообще его успел заварить? Нет, когда я его успел купить? Утром же почти ничего не осталось, а сейчас рядом с чайником стоит большая полная банка растворимого напитка. Рядом лежал целый блок сигарет, а холодильник был забит разной едой – в этом я был абсолютно уверен, хотя и не помнил, чтобы открывал его. Вздохнув, я с подозрением уставился на слишком уж спокойного Глюка. Ну?

– Я ничего не делал, – пожал плечами тот, поймав на себе мой взгляд.

– Ну да. А это все, – я махнул рукой в сторону кофе и сигарет. – Само по себе тут материализовалось? Если ты так мог, на кой черт я вообще куда-то выходил, а?

– Ты сам все это купил и принес. Ещё и ныл всю дорогу, что тебе тяжело, – ответил Глюк, отхлебывая из кружки и перелистывая страницу какой-то увесистой книги.

Я беспомощно покачал головой. Этот Каспер в шляпе явно что-то недоговаривает. У меня никогда не было провалов в памяти. До встречи с ним. А тут что ни день – то обмороки, амнезия, какие-то непонятные приступы, что происходит вообще?

– Книгу то ты откуда взял? – устало спросил я. – Минуту назад ты сидел без нее.

– Она всегда была тут, о чем ты? – невозмутимо ответил он, не поднимая взгляда.

– Да, наверное… – задумчиво протянул я и резким движением смахнул толстый томик с кружкой на пол.

Жалобно звякнув, кружка разлетелась по всей кухне, забрызгав остатками кофе пол и стены. На лице у Глюка не дрогнул ни один мускул. Спокойно посмотрев на меня, он тихо вздохнул и… сделал глоток из новой кружки.

– Ах вот ты как, – прорычал я, отбирая у него очередную кружку и опрокидывая её содержимое на голову этого фокусника.

Вернее, попытался опрокинуть. Из чашки не вылилось ровным счетом ничего, хотя секунду назад я чувствовал исходящее тепло от её стенок.

– Поставь пожалуйста её на место, я не допил, – вежливо попросил Глюк, прямо-таки с титаническим спокойствием.

Я подошел к окну и открыв форточку, демонстративно швырнул чашку на улицу и захлопнул её обратно. Затем с вызовом уставился на этого нахала, мол, что теперь будешь делать?

– Как ребенок, ну правда, – пробурчал он, вновь возвращаясь к своей книге, которая снова появилась на столе и делая ещё один глоток. Из еще одной кружки.

– Ты издеваешься?! – я аж слюной подавился от возмущения. – Прекрати этот цирк!

– Прости мне мою грубость, но в этом цирке ты единственный клоун, который сейчас скачет по всей кухне.

– Я требую ответов, Глюк! – заорал я, переворачивая стол со всем его содержимым. – Прямо сейчас! Немедленно! Ты сейчас же мне все объяснишь или я…

– Или ты что? – ледяным тоном перебил он меня, щуря глаза цвета самой темной бездны. – Что ты сделаешь, Вова? Что ты вообще можешь, кроме как ныть и причитать?

– А ты бы не ныл на моем месте?! – взорвался я, пиная ногой уцелевший, после опрокидывания стола, табурет. – Я жил нормальной жизнью, я был счастлив! Никакой паранормальщины, никаких странностей и мистики – только я и мои картины! А потом вваливаешься ты и говоришь мне: «Привет, я Глюк, сегодня вечером ты умрешь». И в итоге это оказывается ложью!

– Как-то ты довольно много деталей опустил в своем гневном монологе, – заметил Глюк, движением руки возвращая мебель в исходное состояние.

– Да хватит колдовать, черт тебя дери! А ну быстро оставил все как было!

– И кстати, почему ты решил, что я наврал? – игнорируя мои вопли, спросил Глюк. – Ты действительно находишься при смерти.

– Ещё немного и я действительно помру от твоего надоедливого присутствия! А ну вали назад, откуда вылез! Я хочу обратно в свой уютный и скучный мир!

– Вова, ты вообще меня слушаешь? – нахмурился Глюк. – Ты слишком легкомысленно воспринимаешь мои слова, надо сказать.

– А как ещё я должен воспринимать слова от собственной шизы, скажи мне на милость?! – огрызнулся я, доставая пачку сигарет из кармана. – Появился из ниоткуда, показывает фокусы, исчезает, когда вздумается и клятвенно уверяет меня в том, что сегодня я помру! Между прочим, дорогая галлюцинация, спешу тебя расстроить – с твоих слов я должен был быть уже мертв со вчерашнего вечера, а сейчас уже день следующего дня! Что ты на это скажешь?!

– Скажу, что про шизу было обидно.

Я лишь закатил глаза и щелкнул зажигалкой. Этот парень меня точно доконает. Затянувшись, я медленно выдохнул, чувствуя, как приятная никотиновая волна разливается по всему телу.

– Форточку хотя бы открой, – поморщился Глюк.

– Не буду, – злорадно ответил я, делая очередную затяжку. – Сиди и мучайся теперь, побудь немного на моем месте.

Из коридора раздался раздраженный мяв и в кухню ввалился пушистый обормот, всем своим видом давая понять, что он крайне недоволен тем фактом, что его миска до сих пор пуста. Дойдя до середины кухни, кот сел прямо напротив меня и ещё раз мявкнул, на этот раз более требовательно, не спуская с меня глаз.

– Ну хоть ты ему скажи, – жалобно сказал я коту. – Может он хоть тебя послушает, в самом деле.

Усатый даже ухом не повел. В его взгляде явственно читалось только одно – если и есть в этом мире что-то, что может заставить меня нервничать, так это твоя нерасторопность, двуногий. Солнце в зените, Марс в Скорпионе, а корм не в миске, сечешь, о чем я?

– Ладно, ладно, – пробурчал я, туша сигарету в раковине. – Мог бы и подыграть, честное слово.

– Так что ты собираешься делать? – спросил меня Глюк, наблюдая за моими манипуляциями с кошачьей миской.

– Не знаю, о чем ты, – ответил я, вскрывая пакетик с кормом. – Но могу сказать, что собираешься делать ты. Ты уберешься отсюда куда подальше и никогда меня больше не побеспокоишь, угадал?

– Вова, я не шучу.

– Так я тоже, – пожав плечами, я поставил полную миску перед котом, который теперь демонстративно делал вид, что её содержимое ему совершенно не интересно.

– Признаюсь, меня крайне удручает глубина твоей невежественности, – покачал головой Глюк.

– А меня удручает, что я веду диалог со своей больной фантазией, – съязвил я. – Долго ты будешь мне мозги компостировать? Я уже несколько раз прошу тебя нормально мне все объяснить – каждый раз ты либо меняешь тему, либо отвечаешь загадками, либо что-то делаешь со мной, отчего мне становится попросту плевать на происходящее. Что, думал не замечу? Либо говори все как есть, либо проваливай на все четыре стороны, хватит с меня.

Скрестив руки на груди, я занял выжидающую позу, всем своим видом давая понять, что больше не намерен ходить вокруг да около. Все, баста.

– Ты пока не готов, – мягко произнес Глюк. – Я действительно все расскажу, но не сейчас. В своем текущем состоянии ты…

– Проваливай. – процедил я, борясь с очередным желанием дать этому философу по морде.

– Пожалуйста, выслушай меня, я же пытаюсь объя…

– Я сказал: проваливай, Глюк! – рявкнул я. – Уйди с глаз моих, исчезни из моей жизни, чертова галлюцинация! Ты не реален, ты лишь жалкий кусок моей воспаленной фантазии!

– Я не твоя галлюцинация, – холодно поправил меня этот тип. – И советую тебе выбирать выражения, для твоего же блага.

– А не то что? – ядовито улыбнулся я. – Что ты мне сделаешь? Заболтаешь до смерти? Что может мне сделать ничтожная галлюцинация? Ну, отвечай!

– Довольно. – тихо произнес Глюк.

Вернее, сначала мне показалось, что это было тихо, потому что на самом деле его голос взорвался в моей голове таким неистовым ревом, что я попросту оглох от его силы. Помотав головой, я почувствовал, как что-то течет по лицу. Проведя ладонью, я с вялым удивлением обнаружил, что все мое лицо было в крови. Она лилась из носа, глаз и даже ушей. Переведя взгляд на Глюка, я хотел было спросить у него, что он сделал, но вместо слов из горла вырвались лишь страшные, булькающие звуки.

– Мелкое, неразумное создание, – голос Глюка металлическим набатом звенел в моей голове, заставляя содрогаться от каждого слова. – Кем ты себя возомнил? Ты лишь червь, паразит, которому посчастливилось жить в этом мире. Твое жалкое существование не стоит и мысли, а твоя смерть не изменит даже дуновение ветра.

Я видел, как он встает из-за стола и направляется в мою сторону. Каждый его шаг был настолько тяжелым, что пол покрывался глубокими трещинами. Я слышал ужасающий гул от его поступи и мне казалось, что само пространство не может принять его существование. Он буквально раздирал окружающий мир своим присутствием, заставляя его съежиться в мелкое, микроскопическое небытие. Я был уверен, что с каждым его шагом этот мир проваливается вниз, будто он вдавливает его своим весом, подчиняя своей воле.

В какой-то момент я осознал, что больше нет ни кухни, ни моей квартиры, ни чего бы то ни было еще. Я стоял в абсолютном мраке, в физическом воплощении слова «НИЧТО». Глюк стоял, возвышаясь надо мной, словно статуя. Лишь сейчас я понял, что стою на коленях, не в силах встать. Да и честно, я даже не хотел пытаться, лишь смотрел, широко раскрыв глаза, боясь даже вдохнуть.

– Ты пыль, легкое дуновение жизни, что летит через этот и другие миры. Твое существование лишь чья-то сиюминутная прихоть, которую ты никогда не способен будешь осознать. Твоя жизнь – секунда, что пролетит, не оставив следа, а твоя смерть – вечность, в которой эта жизнь растворится. Твое жалкое подобие сознания не в силах понять весь смысл моих слов, ведь сейчас ты ничем не отличаешься от любого муравья, которому с тем же успехом можно было все это объяснить.

Я слушал его голос и мне казалось, что я растворяюсь в этом мраке. Мне хотелось закрыть уши руками, но оказалось, что у меня их нет. И никогда не было. Я был… нет, меня не было. Никогда не существовало. Мое состояние невозможно было описать, ведь у меня никогда его не было. Никакого Я, никого самоосознания, ничего из того, что можно было описать как нечто, что раньше было чем-то живым или просто существующим. Голос Глюка был везде, казалось, будто именно из этих звуков и состоит то, что некогда носило имя и звалось человеком. Он звучал, охватывая все, до чего мог дотянуться и казалось, будто все было сотворено из него. Я был лишь слабым отголоском этой вибрации, что пролетал над этим ничто, растворяясь в его мраке, теряясь где-то на окраине вечности, зная, что буду звучать там всегда, ибо во всем этом не было и никогда не будет конца.

– Я же говорил – ты не готов.

Пространство вернулось в норму так же быстро, как и исчезло до этого. Я сидел на полу, хватая воздух ртом и силясь понять, кто я такой и почему мое существование было ограничено какой-то нелепой, жалкой оболочкой. Неуклюже, словно тряпичная кукла, которую подвесили на веревках, я поднял свои руки к лицу и посмотрев на них, закричал от ужаса. Я выл и катался по полу, давясь слюнями, потому что не понимал во что меня заключили. Я изо всех сил сжимал веки, потому что мне было невыносимо больно смотреть на этот мир. Состояние ужаса и омерзения переполняли меня настолько, что я начал сдирать ногтями свою кожу, стремясь освободиться из этой клетки, во что бы то ни стало. Я разрывал нелепую, до ужаса жесткую и колючую ткань на этой оболочке, изгибался настолько, что трещали кости, рвал волосы на голове в безуспешной попытке обрести свободу. Все мое существование было заполнено обидой и страхом, потому как мне казалось, что я не заслужил подобного наказания. Я не должен быть таким, это несправедливо и жестоко, я должен как можно скорее покинуть эту проклятую тюрьму, я…

– Тише, тише, все хорошо. Давай, приходи в себя, – чья-то тяжелая ладонь легла мне на плечо и все резко закончилось.

Я лежал на полу, чувствуя, как болят исцарапанные и искусанные мной руки, вырванные волосы и вывернутые суставы. Я лежал на полу и плакал так, как никогда до этого. Все мое тело просто пылало болью, а сознание билось в агонии после случившегося. Я все ещё не понимал, что со мной, но осознание личности присутствовало в полной мере, отчего было ещё страшнее.

– Вставай.

Я изо всех сил замотал головой, все ещё боясь открыть глаза и сжался в дрожащий комок. Ни за что на свете я больше не открою глаз и не встану с этого места. Ни за что и никогда.

– Сейчас все пройдет, обещаю, – с этими словами меня легко, словно перышко поставили на ноги и отняли руки от лица. – Вот так. А теперь – будь здоров!

Я чихнул и озадаченно покрутил головой, озираясь по сторонам. Кухня была на месте, пол в порядке, никаких трещин, обломков или иных следов разрушений. Даже кот мирно дремал после еды на подоконнике. Но как? Я был уверен, что все вокруг буквально минуту назад было уничтожено этой тяжелой, невообразимой силой. Оглядев свои руки, ощупав лицо и убедившись, что со мной абсолютно все в порядке, я поднял глаза на Глюка и тихо спросил:

– Что ты сделал?

– Слегка вспылил, – виновато произнес он, потирая затылок. – Прости меня. Следовало держать себя в руках. Мне искренне жаль, что так произошло.

Он всучил мне полную кружку с кофе, усадил на кухонный табурет и подвинул поближе пепельницу с открытой пачкой сигарет. Машинально отхлебнув, я не сводил с него взгляда, не зная, как после всего произошедшего общаться с ним…с ЭТИМ, как раньше.

– Что ты… Вы, такое? – спросил я, пытаясь унять паническую дрожь в голосе.

– Не нужно мне выкать, – поморщился Глюк. – Я понимаю, ты сейчас в шоке, но я ведь предупреждал тебя, и не один раз. Ты сам виноват, хотя я тоже хорош, ничего не скажешь.

– Прости меня, – выпалил я. – Я действительно виноват, пожалуйста не убивай меня.

Глюк изумленно уставился на меня, а затем прыснул от смеха, словно услышал какую-то нелепую шутку.

– Убивать… тебя? – переспросил он. – С чего бы мне это делать?

– Ну как же, – замялся я, смущенный его реакцией. – Я тебя разозлил, а до этого ты говорил, что я умру, так что…

– А, ты об этом, – махнул рукой Глюк. – Нет, ты неправильно меня понял. Я пришел сюда не для того, чтобы убить тебя, а наоборот.

– Наоборот? – я был совершенно сбит с толку. – В каком смысле?

Глюк сел напротив и отхлебнув из своей кружки, посмотрел на меня долгим, изучающим взглядом, от которого у меня внутри все сжалось в судороге.

– Давай заключим сделку, – он наконец нарушил молчание.

– Сделку? Типа контракта с дьяволом что ли?

– А я что, похож на дьявола? – закатил глаза Глюк. – Можешь не отвечать. Нет, никаких контрактов. Только честная сделка.

– И что ты хочешь? – осторожно поинтересовался я. – Душу, жизнь?

– Я хочу дать тебе по морде, – ласково произнес он. – Вова, хватит нести чушь и дай мне договорить!

– Все, все, прости, – я поспешно заткнулся, уткнувшись в чашку.

– Займи себя чем-то полезным, пока я говорю. Вот, покури, например, – он подвинул ко мне пачку.

Я послушно вытащил табачную палочку, всем своим видом давая понять, что внимательнее слушателя чем я сейчас попросту не существует.

– Как я уже сказал, я хочу предложить тебе сделку, – Глюк сделал паузу и убедившись, что я не собираюсь его перебивать, продолжил. – Никаких душ, жизней и прочей мистической чепухи. Я хочу предложить тебе вкусить все радости и ценности этой жизни. Превратить твое существование в праздник, которого у тебя никогда не было. Я излечу тебя от твоей фобии, сделаю успешным художником, ты будешь купаться в славе и признании, достигнешь самых вершин, о которых только смел мечтать…

– Давай сразу к цене, – мрачно произнес я. – Это все слишком хорошо звучит, а я смотрел достаточно фильмов и прочел слишком много книг, поэтому знаю, что за все это будет какая-то очень дрянная плата.

– Плата действительно будет, – кивнул он. – И совсем не маленькая. Все это ты получишь только после того, как пройдешь одно… испытание.

– Испытание? – недоуменно переспросил я. – Звучит так, будто мне надо будет спасти какую-нибудь принцессу из лап какого-то дурацкого монстра, доказав тем самым свою доблесть и честь. Или вытащить меч из камня. Или…

– Я очень рад, что ты снова в состоянии нести всякую ересь, – мягко перебил меня Глюк. – Но давай оставим эти сказочные условности. Ничего подобного делать не придется. Ты пройдешь через лишения.

– Прости?

– Лишения, Вова. Ты лишишься того, чем дорожишь. Тех вещей, что всегда с тобой, но ты воспринимаешь их как данность, а потому не ведаешь об их ценности.

– Звучит как-то слишком банально, – с сомнением протянул я.

– Все самые ценные вещи в жизни довольно банальны и обыденны, – пожал он плечами. – От того они и прекрасны. Они всегда с тобой, но ты их не ценишь и не замечаешь.

– Это типа времени, да? – дошло до меня наконец. – Вроде как у меня его много, но на самом деле не совсем и от того я им не дорожу, верно?

– Суть ты уловил, но вот как раз времени у тебя совсем немного, – произнес Глюк. – Ты умираешь, забыл?

– Забудешь такое, – вздохнул я. – Ты так и не объяснил, что со мной такое.

– Всему свое время, – уклончиво ответил он. – Как бы издевательски это не звучало.

– А если я откажусь?

Глюк ничего не ответил, лишь многозначительно кивнул на стол. Проследив направление его взгляда, я обнаружил на нем неподвижно лежащую лапками кверху крупную муху.

– В таком случае, думаю, у меня нет выбора.

– Отнюдь, он есть всегда. Ты ведь все равно умрешь, понимаешь? Но я даю тебе выбор – принять смерть сейчас или же чуть позже.

– Позже, – поспешно ответил я. – Я выбираю позже.

– Отличный выбор, – похвалил меня этот засранец, деланно подмигнув глазом. – Очень приятно видеть, как ты из спесивого ребенка, что не ведает страха смерти, превратился в мудрого старца, осознающего скоротечность жизни.

– Да уж, – фыркнул я. – Именно что в мудрого старца. Ты лучше вот что скажи, после всего, что ты тут устроил, я по идее должен был уже лежать в психушке, пуская слюни. То, что я сейчас снова нормальный – твоих рук дело?

– Смотря что считать нормой.

– Глюк, не юли, ответь честно. Это ведь ты управляешь моим настроением, так?

– В какой-то мере, – признался он, неохотно кивая головой.

– В таком случае, я хочу знать правду. Нет, я имею право её знать. Расскажи мне все, пожалуйста.

– Я уже говорил тебе, – вздохнул Глюк. – Ты пока не готов. Ты просто не сможешь сейчас этого понять и самое главное – принять.

– Хорошо, – решительно сказал я. – Тогда у меня есть условие.

– Условие?

– Да. Если я пройду это твое испытание, ты расскажешь мне абсолютно все. Кто ты, откуда пришел, зачем и самое главное – почему я.

– Что ж, – поразмыслив ответил он. – Это вполне выполнимое желание. Хорошо, даю тебе слово, я открою тебе правду, как только все будет позади.

– Тогда я готов. Рассказывай, что надо делать.

– Не все так просто, – покачал головой Глюк. – Если ты будешь знать о том, что из себя представляет испытание, то не сможешь его пройти в полной мере. Поэтому, перед тем как начать, я сотру твои воспоминания об этом разговоре.

– Что?! – опешил я. – Мы так не договаривались!

– Ты всегда можешь отказаться. Буквально в любой момент, – равнодушно ответил он.

Стиснув зубы и пробурчав несколько не очень цензурных выражений, я закурил. С одной стороны, я наконец-то смогу узнать правду об этом загадочном госте, да еще и окунуться в роскошную жизнь. С другой стороны – меня дико пугала неизвестность. Но Глюк был прав, если эта его проверка будет похожа на то, что я испытал недавно при выходе на улицу или – ещё хуже! – на гнев этого парня, то я сразу сдамся. Безоговорочно и бесповоротно.

– Хорошо, – мрачно процедил я, докуривая уже третью сигарету. – Допустим я готов. Скажи хоть сколько это будет длиться?

– Недолго, – туманно ответил Глюк. – Большего сказать не могу.

– Как я пойму, что прошел?

– Я буду следить за тобой и появлюсь, когда будет необходимо или когда сочту нужным.

– То есть, ты можешь и не появиться? – уточнил я.

– Это будет зависеть от тебя.

– Тебе не кажется это нечестным? Ты толком даже правила объяснить не можешь, – сердито воскликнул я.

– Ты всегда можешь отка…

– Отказаться, да да, я понял уже, – устало выдохнул я, поняв, что спорить с этим парнем абсолютно бесполезно. – Ладно, когда начинаем?

– Как только будешь готов.

– А к такому можно быть готовым? Ну хорошо, давай посмотрим, что ты там мне приготовил.

– Давай, – улыбнулся Глюк. – Только вот…

Глава пятая. Ты не увидишь

Я проснулся от невыносимо яркого солнечного света, что ослеплял меня даже сквозь закрытые глаза. Сонно проворчав про себя что-то невнятное, я хотел было натянуть на голову одеяло, как вдруг понял, что жутко хочу пить. В горле было настолько сухо, что было болезненно просто сглотнуть. Прокашлявшись, я неохотно встал с кровати, закрывая руками глаза от солнца и позевывая, поплелся на кухню. Несмотря на необычайно ясный денек, настроение было отчего то совсем паршивое.

Пытаясь отыскать причину этой самой паршивости, я прогонял в памяти вчерашний день. Что же было не так? Давай подумаем – ко мне приходил Альберт, купил три картины, причем за весьма солидные деньги. Что ж, это прекрасно, теперь я был обеспечен как минимум на несколько месяцев вперед. Что ещё? Хм…кажется, я, страшно сказать, выходил из дома. Но с какой стати мне понадобилось это делать? Ах да, у меня закончились кофе и сигареты. Но почему сам? Почему не отправил Фердинанда?

Дойдя до кухни, я ткнул кнопку чайника и залпом осушил стакан воды. Что-то не сходится. Чтобы я сам вышел из дома, по собственному желанию – звучит как бред. Должно было случиться нечто из ряда вон…а, точно. Фердинанда ведь увезли на скорой, я видел это своими глазами, когда курил на балконе. Тогда картина складывается. Теперь понятно, почему мне так мерзко на душе. Неудивительно, что мозг попытался вычеркнуть это событие, теперь я начал жалеть, что вспомнил об этом. Но ведь было же что-то ещё, была какая-то музыка и…девушка?

Громкий мяв вырвал меня из размышлений. Кот требовал привычную порцию утренней трапезы, изо всех сил торопя меня своими криками. Вздохнув, я торопливо наполнил миску комнатного хищника, не желая больше слушать эти кошачьи серенады с утра пораньше. Увидев перед собой полную миску, кот сменил гнев на милость и урча как трактор, занялся едой.

– Я даже кофе не успел себе сделать, – упрекнул я пушистого. – Надеюсь тебе стыдно.

Тот лишь фыркнул в ответ, давая понять, что он подумает над этим, когда его желудок будет полон, а сейчас его интересуют совсем другие вещи.

На кухне было как-то душно и пахло чем-то тяжелым и странным. Хотелось больше воздуха. Поморщившись, я было потянулся открыть форточку, но на полпути передумал, подумав, что неплохо было бы сначала заварить кофе, закурить, а потом уже и воздухом подышать можно. Заливая кипятком растворимый напиток (и изрядно переборщив с сахаром), я сделал первый утренний глоток и поморщился от непривычной сладости. Разбавив все это ещё одной порцией кипятка, я сделал ещё глоток, немного постоял, прислушиваясь к ощущениям и удовлетворенно кивнул. Пить можно, ладно уж. Достав сигарету и поднеся зажигалку к лицу, я уже было почти прикурил, как вдруг понял, что уже приличное время слышу тихое шипение со стороны чайника. Не отнимая зажигалки от лица, я поставил кружку с кофе на столешницу и взяв в руку чайник, с подозрением осмотрел его со всех сторон. Не найдя в нем ничего подозрительного, я пожал плечами и вернул его на место, одновременно щелкая зажигалкой и переводя взгляд на газовую трубу, что проходила по стене за столешницей, прямо позади этого самого чайника. Увидев маленькую трещинку рядом с вентилем на трубе, я мгновенно понял, что это был за странный звук и одновременно две мысли синхронно пронеслись в моей голове:

«Это конец».

«Надеюсь, кот успел доесть и ушел подальше из кухни».

А дальше… дальше я помню медленно растущий цветок из огня, который протянул ко мне свои огромные, страшные лепестки. Помню неистовый жар, оглушительный хлопок, звон разбитых стекол, запах вкусно приготовленного мяса и сокрушительный, выбивающий душу из тела удар, от которого, казалось, все мое тело рассыпалось на мельчайшие осколки, что пылью осели в воздухе, после чего ударная волна разнесла их по всей кухне. А затем надо мной наконец сомкнулась прохладная, спасительная тьма.

– …Вова…пожалуйста…

Знаете как в романах и фильмах часто описывают воскрешение главного героя? Это в большинстве случаев происходит настолько безболезненно и прекрасно, словно главный герой не умирал вовсе, а просто прилег поспать. И вот теперь его ласково будят, он приходит в себя посреди счастливой толпы близких и друзей и совершенно искренне недоумевает, а что, собственно, случилось?

Так вот – забудьте эту ерунду. Во-первых, никакого света в конце тоннеля или кинопленки с записью всей вашей жизни, никакой мистической чепухи – только сплошной мрак. Возможно, это мне так повезло, не спорю. Но пришел в себя я не от ласковых прикосновений, а от совершенно дикой, ломающей кости и суставы боли. Я пытался вздохнуть, но что-то мешало в горле, отчего я кашлял, выл как какой-то сумасшедший и плевался, пытаясь сделать хотя бы малюсенький вдох. Я отчаянно изворачивался, отчего становилось ещё больнее и новые вспышки боли мутили и без того паникующее сознание. Но самое страшное во всем этом было то, что я все ещё находился в этой чертовой тьме. В какой-то момент, я подумал, что, наверное, это и есть ад. Не реки пламени, не раскаленные сковородки, крюки, цепи, инфернально хохочущие черти – а именно вот это. Бесконечная боль и тьма.

Не сосчитать сколько раз я терял сознание. Временами тьма будто проявляла свое милосердие, и я проваливался в пустое ничто, лишенное ощущений и эмоций. Честно говоря, мне казалось, что времени в принципе больше не существует. Я пытался считать, но каждый раз сбивался после цифры семь, не в силах терпеть новый приступ боли и страха. Говорят, что человек ко всему привыкает, но я даже представить не могу, как можно привыкнуть к подобному состоянию.

В какой-то момент я услышал, как кто-то настойчиво зовет меня по имени. Поначалу я решил, будто мои муки наконец-то закончены и теперь я могу со спокойной душой отправиться на тот свет, в другой мир или куда там попадают после подобного. Но нет. Я отчетливо почувствовал, как чьи-то пальцы сжимают мою ладонь, а голос продолжает звать меня снова и снова.

– Владимир! Владимир, Вы слышите меня? Если не можете сказать, то сожмите мою руку.

– …кгхх-аа… – попытался было ответить я.

Странно, но боли больше не было. Было лишь какое-то странное, словно убаюкивающее состояние, как будто я мерно качаюсь по легким волнам. Голова была такой легкой, что я даже невольно заулыбался. Только вот почему-то темнота не спешила никуда отступать.

– Он в сознании, слух не поврежден, – донесся до меня незнакомый женский голос.

– Отлично. Выводите его, только потихоньку. Потом на перевязку, – включился в разговор тихий мужской голос.

– Почему… темно… – заплетающимся языком вяло спросил я. – Где… вы?..

– Все хорошо, Владимир, все в порядке. Вы в больнице, – поспешил меня успокоить мягкий женский голос. – Вы были без сознания несколько дней, Вам нужно отдохнуть.

– Темно… – повторил я, пытаясь ощупать онемевшее лицо, однако как бы я ни старался, руки отказывались подчиняться.

– Пожалуйста, не пытайтесь двигаться, – сурово произнес мужской голос. – У Вас обширные ожоги по всему телу. Чудо, что Вы вообще выжили, честное слово. Мы специально ограничили Ваши движения, чтобы не травмировать поврежденные участки. Придется потерпеть. Мы дали Вам сильное болеутоляющее, поэтому сейчас Вы можете чувствовать онемение, это нормально. Постарайтесь поспать.

– Хорошо, – выдохнул я, пытаясь переварить услышанное.

Ожоги по всему телу – это конечно, неприятно, но жить можно. Главное, чтоб руки слушались. На людях я и так почти не появляюсь, так что можно сильно не переживать. Только вот проклятая темнота не давала покоя. Я уже несколько раз попытался моргнуть, но не почувствовал ровным счетом ничего. Становилось страшно. Хотя… он ведь сказал, что мне что-то вкололи, верно? И мол поэтому, я могу не чувствовать тела. Но разве возможно не чувствовать, как ты моргаешь? А чувствовал ли я вообще это раньше?

С этими мыслями я сам не заметил, как провалился в тяжелый и глубокий сон.

– То есть как это, «невозможно восстановить»?

– Мне очень жаль, Владимир, но, к сожалению, подобные травмы не поддаются излечению. Все, что мы можем, это лишь провести косметическую операцию, убрав обожженные участки вокруг…

Я сидел в каком-то кресле, слушая усталый голос врача. Прошел бесконечно долгий месяц с момента, как я попал в больницу. Месяц полный боли, нескончаемых перевязок, но самое главное – это был месяц, наполненный одной лишь темнотой.

Андрей Илларионович, заведующий отделением, говорил сухо, не выражая практически никаких эмоций. Каждое его слово звучало так, словно он вбивал своим голосом гвозди в собеседника, настолько он был колюч и отстранен.

– Вам не жаль, – чуть слышно прошептал я. – Ни капельки не жаль.

– …назначить на вторник, послезавтра. Вы согласны?

Я лишь безжизненно кивнул. Мне было абсолютно все равно. Я не злился, не кричал, не плакал, не умолял его стоя на коленях, прося о чуде. Внутри меня поселилось буквально само воплощение слова «пустота». Никаких эмоций, никаких чувств. В этом больше нет никакого смысла.

– Значит, ставлю Вас в расписание. Операция довольно простая, много времени не займет, – безразлично продолжал заведующий. – Мне нужно уточнить несколько вопросов, если Вы не против.

Я снова кивнул.

– У Вас есть родственники или друзья, которые смогут помочь Вам добраться до дома после выписки?

– Нет, – тихо ответил я.

– Значит такси, – послышался тихий скрип ручки и шуршание листов бумаги.

– Для оформления пособия по инвалидности, нужно составить документы. Кем вы работаете?

– Я…был художником, – выдохнул я, запнувшись на слове «был». До чего отвратительное, мерзкое слово.

Скрип ручки на секунду прервался, послышался тихий вздох.

– Я попрошу закрепить за Вами психотерапевта, который будет наблюдать за Вашим состоянием все оставшееся время, что Вы здесь. По приблизительным прогнозам, Вы пробудете у нас около месяца, однако все будет зависеть от времени заживления тканей.

– Я не псих, – вяло огрызнулся я, силясь разозлиться на весь этот чертов абсурд, но ничего не получалось.

– Вы пока не псих, – спокойно ответил Андрей Илларионович, делая акцент на слове «пока». – Пациенты в Вашем состоянии склонны совершать…необдуманные поступки. Это для Вашего же блага, Владимир.

– Какого ещё блага? – усмехнулся я, спрятав забинтованное лицо в онемевших ладонях.

Андрей Илларионович ничего не ответил. Лишь продолжил скрипеть ручкой.

Спустя ещё две недели, я начал понемногу ощущать свое тело. Это было страшно и абсолютно непривычно, словно оно было не моим вовсе, а чьим-то чужим, абсолютно мне не знакомым. Я шевелил руками и ногами, проводил ладонями по лицу, плечам, груди, по обожженной, абсолютно лысой коже головы и ничего не ощущал. Кожа на ладонях была выжжена и покрылась рубцами ожогов, впрочем, как и большая часть всего остального. Я не чувствовал собственного прикосновения, но при этом отчетливо понимал, какие действия совершают мои руки. Беря в ладони какие-либо предметы, я не сразу мог определить, что именно держу сейчас. Это было до одури жуткое ощущение.

Но самым страшным потрясением стала проклятая, вечная темнота. Я больше ничего не видел. Как сказали врачи, по прибытии в больницу мое лицо было так сильно обожжено, что кожа век и губ просто слиплась. Проведя операцию, они обнаружили, что сетчатка глаз была настолько глубоко повреждена, что не поможет даже пересадка. Они говорили что-то ещё, но я ничего не слушал. Мне было все равно. Я понимал, что с этого момента моя жизнь была окончена. Все мечты, желания и надежды рухнули в один единственный момент.

В голове бесконечным водоворотом крутились одни и те же мысли. Как мне теперь жить? И можно ли вообще теперь назвать текущее состояние жизнью? Ведь теперь я просто…существую. Калека, инвалид, рудимент. Не чувствуя касаний, не слыша запахов, практически не ощущая вкуса и ничего не видя. Ха, помнится, они сказали, что я «чудом» выжил. Я бессильно трясся от горькой злости, свернувшись на своей койке. Почему, почему мне не дали умереть? Зачем они спасли меня? Для чего мне теперь жить?

Никому не нужный, запертый в своем теле инвалид. Где я проведу остаток своего жалкого существования? В стенах очередной больницы, приюте, хосписе? Ко мне приставят няньку, которая будет тихо терпеть мое оставшееся пребывание в этом мире? Для чего все это?

Не нужны мне такие «чудеса».

Дни, что я проводил в стенах больницы сменялись один за другим. По звукам, что доносились из коридора, я научился определять примерную смену дня и ночи. Днем больница наполнялась уже привычным шумом повседневных дел. Торопливые шаги, ругань врачей, кряхтение и жалобы пациентов, хлопающие двери. Одним словом, сплошная какофония различных звуков. В противовес этому, ночью наступала напряженная, давящая тишина, сопровождаемая тихим гудением ламп, да отдаленным похрапыванием.

Каждый день ко мне приходили врачи, спрашивали одни и те же бессмысленные вопросы, проводили какие-то процедуры, которых я не ощущал. Следом к ним добавился обещанный психотерапевт, с мягким, вкрадчивым голосом. Он тоже задавал бесчисленное количество вопросов, о моей прошлой жизни, о планах, родителях, творчестве. Я не сопротивлялся, но отвечал на них немногословно, порой даже односложно. Мне был абсолютно не понятен смысл этих разговоров и его фальшивой заботы. Я понимал, что для него я всего лишь ещё один пациент, ничего более.