Понуровъ

1.

Свежая предрассветная мгла висела над сонной землёй.

Князь Понуров шёл, легко ступая босыми ногами по едва влажной от скудной росы траве. Миновал беседку в восточном стиле, обильно увитую плющом и хмелем, спустился к реке, подёрнутой слабой дымкой тумана. В воде громко плеснулась большая рыбина. Скинув на мелкий, как мука, белый песок шёлковый китайский халат, нагой князь с разбегу нырнул в студёную проточную воду. В рогозе тревожно вскрикнула и вспорхнула крыльями вспугнутая цапля.

Река в этом месте была шириной в полверсты; мощно и быстро проплыв сажёнками1 до другого берега и обратно, Понуров вышел на песок, с удовольствием отфыркиваясь. Это видный авантажный мужчина, красавец лицом и телом. Больше сажени ростом, идеально сложен, долгоног и длиннорук, фантастически атлетичен. Густые волнистые белокурые волосы до лопаток, окладистая соломенная крупно-курчавая борода, ясные пронзительно-синие глаза.

***

Князь Яромир Александрович Понуров родился в богатой прославленной дворянской семье, ведущей свою родословную от Ярополка I. Матушка его, маленькая хрупкая молодая женщина, не выдержала родов необычайно крупного младенца; отец, Александр Васильевич, любивший жену безумно, остался вдовцом и детей более не имел.

Мальчик получил лаконское воспитание – сызмальства трудился в поле и на дворе, общался с крестьянскими и дворовыми людьми, усердно занимался физическими упражнениями. Когда Ярику было четыре года, к нему приставили англичанина-гувернёра, занимавшегося с ним английским, французским и латинским языками, а также биологией и математикой. Русскому языку и другим гуманитарным наукам его обучал отец.

Будучи отроком, Яромир, был отправлен в Петербургский элитный пансион, по окончании которого поступил в Университет на отделение русского языка и словесности, где познакомился с посещавшим Университет вольнослушателем доктором Дмитрием Васильевичем Брагиным, вскорости ставшим его близким другом, соратником и единомышленником. К этому времени относятся первые литературные опыты юного Понурова, в основном короткие рассказы.

Блестяще, с золотой медалью окончив Университет, молодой князь едет посмотреть мир. Италия, Америка, Англия. В Германии он близко сошёлся с широко к тому времени прославившимся философом Шопенгауэром, оказавшим значительное влияние на формирование будущей философии Яромира Понурова. Князь посетил заштатный зловонный Франкфурт единственно ради встречи с «великим метафизическим пессимистом», который жил в четырёхэтажном каменном доме с мезонином, рядом с мостом через Майн и в пяти минутах ходьбы от еврейского квартала. Они часто гуляли со старым пуделем, или сидели в лучшем ресторане города «Русский Двор» – и беседовали, беседовали, беседовали.

Когда умер отец, молодой князь находился во Франции. Вернувшись на Родину и вступив во владение наследством, он вновь отправился путешествовать, на сей раз уговорив доктора Брагина составить ему компанию. Друзья отправились на Восток, сначала, совсем ненадолго, в Индию, а потом в Китай и Японию, где провели в общей сложности семь лет, большей частью изучая боевые и любовные искусства и этнические традиции этих стран. Здесь Понуров написал три первых романа и начал свой масштабный magnum opus «Огонь Мудрости».

В Японии у него случился страстный роман с юной гейшей, которую он встретил на пиршестве в гостях у знатного даймё, где та развлекала гостей. Красавица Харука с первого взгляда смертельно влюбилась в могучего рослого широкоглазого иноземца, влюбилась всем своим существом, бесповоротно, отчаянно, жгуче и безысходно. Девушка была готова ради него на всё, украсть, убить, умереть самой, отправиться на край света – и отправилась, поехав с Любимым на его дальнюю экзотическую Родину – хоть князь и напрямую сказал, что её не любит, вряд ли полюбит и в любом случае никогда не женится.

В 1851 году Яромир Александрович вернулся в Россию и поселился в родовом имении, где стал жить практически безвыездно. Почти сразу же по приезде он женился, предуведомив родителей невесты и саму Аглаю Аркадьевну, что верен он ей быть не сможет и жить они будут раздельно.

Тестя такое условие весьма удивило, но принимая во внимание положение и богатство жениха он думал недолго и согласился. Юная же Глаша влюбилась в пригожего молодого князя с первого взгляда (Понуров вообще оказывал на прекрасный пол чарующее впечатление), и подобно японке (они, à propos, были почти ровесницами) была готова на всё. Яромир Александрович поселил жену в Плетнёвке, богатом поместье с маленькой, но уютной и comfortable усадебкой, в семи верстах езды от родового гнезда, и навещал супругу по нескольку раз в месяц; через год у них родился первый сын.

Князь возвёл на берегу реки просторное длинное строение в восточном стиле, с двумя флигелями, в одном из которых поселил Харуку, а другой отдал в распоряжение Брагину. Здание это, которое сам Понуров полушутливо называл «храмом любви», стало, если говорить без обиняков, гаремом. Каждую осень он, вместе с доктором Брагиным и Харукой проводил смотр своих крепостных девочек и отбирал самых красивых и здоровых (особое внимание уделялось состоянию зубов и кожи). Избранницам предстояло провести несколько лет под наблюдением и руководством бывшей гейши, обучавшей девиц теории искусства любви и умению общаться с мужчиной. Кроме того, с ними занималась гувернантка – основной акцент делался на гуманитарные науки (потом князь от услуг гувернантки отказался, посчитав это совершенно ненужным излишеством). Родители более не могли общаться со своей дочкой, но получали от хозяина изрядный куш и неизменно оставались довольны. Девы содержались в строгой изоляции и виделись только с барином, доктором, японкой и гувернанткой – для остальных происходящее там оставалось полной тайной. Князь начинал посещать избранницу по достижении совершеннолетия.

Однако отнюдь не только приапических забав ради был построен «храм любви». Князь и Дмитрий Василич занимались изучением женской анатомии, и одним из их несомненных свершений стало научное доказательство существования женского оргазма.

Яромир Александрович, как и его отец, благоговел перед исконной верой предков и рьяно, всеми фибрами души ненавидел силой навязанное его народу чужеродное, уродливое христианство – что, разумеется, нашло прямое отражение в его трудах и впоследствии возымело самые негативные для него последствия. Никто иной, как Понуров способствовал розыскам и опубликовал пресловутые «Сварожьи Веды», ставшие предметом жарких споров.

Основной философский опус Понурова, «Огонь Мудрости» – это сплав языческой, с примесью синтоизма, эстетики и его собственного философского метода, сдобренный рьяной критикой и неприятием иудео-христианских теологии и мировоззрения. Яромир Александрович создал своеобычную, самобытную универсальную философскую систему, с подачи Николая Фёдорова наречённую «неистовым гедонизмом»2, одним из базовых постулатов которой стала идея надчеловечества (понятие, бесстыдно позаимствованное у Понурова Фридрихом Ницше).

В глубоко психологичной беллетристике этого самобытного писателя превалировала эротическая и мистическая тематика. Только начав печататься, Понуров стремительно обрёл бешеную популярность, но после выхода в свет каким-то чудом прошедшем цензуру романа «Топор Перуна», признанного опасным, крамольным и невозможным, и дополнений к «Огню Мудрости» он попал в опалу, стал persona non grata и оказался целиком и полностью запрещён. Яромира Александровича прекратили издавать, а церковь предала анафеме. В печати не дозволялось даже упоминать его имени.

2.

Для атлетических экзерциций рядом с усадьбой была оборудована площадка под черепичным навесом. Сегодня предстояло занятие с замерами мышц, и поэтому помимо лакея Луки, всенепременного компаньона князя, присутствовал и доктор Брагин. Дмитрию Василичу 56 лет, чуть выше обычного роста, с плешью в полголовы (посему доктор очень коротко, почти наголо стригся), пушкинские бакенбарды с сильной проседью. Monocle в правом глазу, химический карандаш за ухом.

Дмитрий Василич тяжело уселся за столик под навесом и положил перед собой толстую шнуровую тетрадь, напоминающую бухгалтерскую книгу. Доктор страдал похмельем; на лысине выступила обильная испарина, болезненно прищуренные глаза с красными прожилками сильно опухли.

– Лукаша, будь отцом родным, принеси квасу, – обратился он к слуге. – Жажда мучит, сил нет.

– Мнится мне, старина, квас тебе не поможет, – заметил Яромир Александрович, усмехнувшись в бороду. – Принеси пивца ему, Лука.

Луку, мужицкого сына, взяли в барский дом отроком, и он был практически воспитан Понуровым. Лука знал русскую грамоту, вполне сносно говорил и читал по-французски и по-английски, прочёл все книги барина. Он ездил с ним в оба заграничные путешествия. Будучи основным подручным князя в самых разных делах, выполнял многие обязанности и являлся компаньоном в атлетических экзерсисах. Немногим уступая хозяину в росте и комплекции, он был незаменим для sparring`а. Светловолосый, голубоглазый Лука носил бороду, которую подкорачивал, довольно коротко стригся и любил барина, как отца.

– Не воздержан ты стал в питии, Дмитрий Василич, – молвил Понуров с неодобрением, когда лакей ушёл за пивом. – Нехорошо!

– Придерживаюсь твоей философии, Яромир Алексаныч, – не глядя отозвался доктор, снял monocle, без нужды протёр его о рукав и водрузил обратно. – Hédonisme без границ.

– Ой ли, Митя! Получаешь ли ты теперь вообще удовольствие от спиртного? Одна только скверная привычка и привязанность!

Брагин обречённо вздохнул:

– Знаю… но поделать с собой ничего не могу.

– Что ж гнетёт тебя, Митенька? Всё хорошо, делаем полезное дело! Чего тебе более?

– Не знаю, Яря, – опять вздохнул доктор. – Сам понять и разобраться в себе не могу…

Вернулся Лука с кувшином пива и серебряной резной кружкой на подносе. Пиво в Понуровке варили отменное, славящееся не только в округе, но и на всю Империю. На окраине села была возведена каменная пивоварня, где варилось пиво по отечественным и иноземным рецептурам. Особым почитанием пользовался понуровский портер по старинному ирландскому рецепту.

Дмитрий Василич жадно выпил две кружки кряду и заметно повеселел. Он раскрыл шнуровую тетрадь.

– Итак, у нас сегодня biceps, – Брагин достал из кармана портновский сантиметр и замерил князю мышцы рук – в расслабленном и напряжённом состоянии. Записал результаты.

– Ставь семь пудов ровно, – деловито указал он Луке.

Штанга была смастырена местным кузнецом по-особому – на толстый стальной стержень надевались диски с отверстиями, различного веса. Таким образом вес штанги можно было произвольно варьировать.

Яромир Александрович выжал шесть подъёмов на biceps, седьмой с помощью Луки – тот немного подтолкнул штангу. Доктор снова сделал и записал измерения, выпил ещё полкружки пива.

– Лука, набавь два фунта! – скомандовал он.

Теперь могучий князь выдюжил пять раз, Брагин вновь проделал операцию с замерами. Так повторилось ещё трижды, после чего доктор отретировался, а Понуров с подручным продолжили занятие в обычном режиме. Замеривание различных групп мышц проводилось еженедельно – таким образом отбирались оптимальные упражнения и вес отягощений для наилучшего роста мускулатуры.

По окончании экзерциции мышцы атлета-дворянина значительно прибавили в объёме и обрели более отчётливую выпуклость – теперь Понуров выглядел, как натуральный Геркулес. Заказав лёгкий завтрак (яичница с ветчиной и сыром, бисквиты, турецкий кофе со сливками) французу-повару Дювалю, Яромир Александрович принял douche – кабинка с этой диковинкой имелась во всём уезде только у него.

Позавтракал на открытой террасе на крыше усадьбы. Отсюда открывался одухотворяющий вид на реку, песчаную отмель и далее пшеничное поле на другом берегу, тянувшееся до самого горизонта. Вдали по левую руку чернела полоска соснового бора.

Первый этаж особняка представлял собой анфиладу просторных комнат с высокими потолками и лепниной, на второй этаж, где располагались кабинет и спальня писателя, вела широкая мраморная парадная лестница. К усадьбе были пристроены два флигеля, в одном из которых размещалась оранжерея, зимой отапливаемая, где выращивались экзотические фрукты, овощи и ягоды. Вторая пристройка пустовала: Лука и мсье Дюваль жили на первом этаже основного здания, а более прислуги не имелось – мыть полы, убирать комнаты и стирать из Понуровки приходили два раза в неделю смешливые близняшки Акулина и Маланья, девки молодые, пригожие, стройные и охочие до ласки. По господскому обычаю они выучились брить подмышки, а Акулина даже пристрастилась выскабливать себе пах – барин подарил им отменные немецкие бритвы дамасской стали, которыми девки навострились управляться с мастерством искусного цирюльника. То одна, то другая, а то и обе сразу частенько оставались в усадьбе на ночь – или с Лукой, или с поваром, или с обоими; бывало, осенит милостью и сам хозяин – особенно тот благоволил безволосой внизу Акулине.

Выкурив за кофеем трубку голландского табаку, Понуров спустился в огромный, как бальная зала, кабинет – почти в половину второго этажа. Кабинет служил и обширной библиотекой, которую начал собирать дед Василий Василич, великий книголюб, отец Александр Василич значительно преумножил, а Яромир Александрович истово продолжил их старания.

Высокие и широкие окна выходили и на запад, и на восток, и здесь всегда было светло. Обитое кожей покойное кресло, глубокое и мягкое, круглый столик с подсвечником на три свечи и вместительной малахитовой пепельницей. Резная этажерка красного дерева, на ней горка с трубками, стеклянная банка табаку с деревянной крышкой, коробка с сигарами, несколько книг. По стенам, по пола и до потолка, располагались книжные стеллажи.

Понуров обновил чернильницу, сел за монументальный двухтумбовый стол со столешницей, обтянутой тёмно-синим бархатом. Взял «фаберовское» перо – перламутровая ручка, перо 17кратного золота. Сегодня утром он намеревался написать не менее пяти страниц. Обмакнул перо в чернильницу и надолго задумался.

3.

Марла Андреевна Одоевцева сидела медной ванне перед распахнутым в сад окном и осторожно брила подмышку. Проходивший мимо мужик Михайло увидел барыню и остановился, уперевшись взглядом в голые титьки.

– Здрасьте, Марья Андревна!

– Марла Андреевна, – молвила графиня, не прекращая бритья и не глядя на мужика.

– Язык у меня не поворачиваецца так говорить, Марья Андревна! – хмыкнул тот виновато.

Одоевцева закончила с левой подмышкой и, споласкивая в воде бритву с перламутровой ручкой, посмотрела на Михайлу.

– И долго ты на мои сиськи пялиться будешь? – спросила она даже с интересом.

Михайло глупо ухмыльнулся, но взгляд не отвёл. И тут получил увесистый подзатыльник.

– Ах ты охальник! За барыней подглядывать! Ужо я тебе! – в окне появилась его жена Василиса. – Здрасьте, Марья Андревна!

– МАРЛА, блядь, Андревна!! – рявкнула графиня. – Пошли вон отсюда!