Досадная неприятность

Азиатский антициклон отступил, оставив после себя приятную депрессию. Слепящим золотом засверкало в вышине солнце, свет его, растворяясь по утрам в каплях росы, блистал ничем не хуже россыпей алмазных. Стало тепло, а по местным меркам – даже жарко.

На склонах сопок из серо-зелёного стланика выглянули светло-желтые цветы. В небе над цветами пели и кричали птицы. Хорошо на улице: приятно душе и телу, а вот в кабинете начальника городской милиции о приятности напоминал лишь едва ощутимый аромат одеколона "Шипр", прочие же ароматы вкупе с тяжёлой духотой, безжалостно давили малейшие намёки на любое проявление радостного настроения. Всем хотелось на улицу и пить, но в графине, вместо живительной влаги, бесновалась муха, попавшая по чьей-то злой воле в замкнутое пространство. Атмосфера в кабинете была до того тяжкой, что начальник милиции, любивший длинные и назидательные речи, решил поскорее свернуть ежедневную сходку. Торопливо заострив внимание на факте участившихся случаев нелегального вывоза золота из города воздушным путём, он утёр вспотевший лоб и распустил народ. Загремели стулья. Возле дверей случилось лёгкое столпотворение.

– А вас, Синяков, я попрошу остаться! – голосом небезызвестного киношного героя окликнул начальник Васю Синякова

Василий поморщился. Такие просьбы начальства всегда чем-нибудь чреваты, а Васе ничего чреватого сейчас не хотелось. Ему хотелось вырваться из душного кабинета и напиться воды студёной, а ещё лучше – пива.

– Вот что, Синяков, – начальник подвинул к следователю тощую папку, – тут один бич по фамилии Банкин кони двинул, а наш эксперт, проявив ненужную любознательность, выявил признаки отравления и не туда дышло повернул. И всё бы ничего, но послезавтра приезжает комиссия. Придётся отчитываться. Коля Петров начал работать, но с ним, сам поди уже знаешь, сегодня ночью случилась беда… Приступ радикулита… Так что, хватай дело в зубы и в путь.

В кабинете Синяков напился воды и открыл папку с делом. Сразу стало ясно, что не успел Петров хорошо потоптать розыскную ниву. Конь здесь повалялся, но самую малость. С краешку. В папке лежали два протокола: осмотра места происшествия и допроса единственного свидетеля. Тут же лежал и акт экспертизы, где указано, что у трупа, наряду с вызванными неумеренным потреблением спиртных напитков патологиями, имеются явные признаки воздействия на организм цианидов.

"Нужны уточнения, – решил Василий, встал из-за стола и пошёл".

Глафира Петровна Дюкина, именно она и была тем самым единственным свидетелем, проживала с погибшим в одной квартире. Вот эта улица, вот этот дом… Нужная квартира находилась на втором этаже. Заперто. Василий постучал костяшками пальцев по истёртой и изодранной клеёнке, служившей некогда здесь ярким украшением, а теперь превратившаяся в сплошное уродство. На вежливый стук никто не отозвался. Постучал серьёзнее – кулаком. Когда стучать кулаком надоело и захотелось воспользоваться ногой, за дверью послышались шорохи и скрипучий голос поинтересовался:

– Чего надо?

– Из милиции я, – закричал Василий. – Мне бы с Глафирой Петровной переговорить!

– Зачем?

– По поводу показаний!

Дверь отворилась. Квартира, куда впустили Синякова, была коммунальной. На три семьи. С общей кухней и некоторыми удобствами.

– Так были уже ваши, – сообщила хозяйка.

– Уточнить кое-то надо, – улыбнулся Василий.

– Проходи, коли так.

Через пару минут гость сидел на табурете перед чашкой чая золотистого цвета, в котором потихоньку растворялся кусок рафинада и слушал.

– А чего рассказывать? – пожала плечами Глафира Петровна. – Иду я из райповского магазина, а он лежит между лавочкой и бочкой. Вон там, – старушка встала и показала на лавочку, рядом с которой стояла пожарная бочка. – Ну, думаю, чего ты дурак разлёгся, земля-то у нас дерзкая… Сам знаешь, сверху печёт, а чуть ниже копнул, там мерзлота. Хотела я Петюню поднять, а он уж того… А тут Вовка Спирин на мотоцикле едет, я его за участковым послала. И вот, что я тебе скажу, мил человек, надоел мне этот мотоцикл проклятущий хуже горькой редьки. Каждый день под окнами: дрын-дын-дын…

– Подождите, – Василий быстро раскрыл папку и посмотрел протокол своего предшественника, о Спирине там не было ни слова. – А где этот Вовка проживает?

– Так, тут первом этаже, желтая дверь. А баба его в хлебном работает. Ох, и стерва, доложу я тебе. Вчера взяла я полбуханки черного и батон, дала ей полтинник, а она двадцать копеек на блюдце бросила и копается в кассе, дескать, я сейчас уйду, а три копейки ей останутся, но я не дура…

– Подождите, – Синяков остановил свидетельницу. – Спирин видел труп?

– Похоже… Сам спроси…

– А ещё кто видел?

– Больше никого. Потом пришёл Чудик с бутылками, но это потом…

– Хорошо, – следователь почесал нос. – А что вы мне можете рассказать о погибшем?

– Петюня, царство ему небесное, – хозяйка налила чай из чашки в блюдце по самый блестящий желтый ободок, – человек был хороший, правда, вор… И алкаш. Не без этого… Вечером перед смертушкой своей нажрался в хлам… У него же три "ходки", первая по шоферскому делу, сшиб он кого-то по неосторожности, а потом, как вышел на волю, воровать стал. Научился в тюрьме, стало быть.... Но у своих – ни-ни. Это я тебе как на духу. Он мне так и говорил: не боись, Петровна, я не крыса, чтоб у своих тырить. Правда, если в гости кто придёт, вот тут ухо востро надо держать. С гостями бывало, но нам с Мимиком на Петюню грех жаловаться.

– С каким ещё Мимиком?

– Так у нас же три комнаты, – Глафира Петровна шумно отхлебнула из блюдца чай. – В одной я живу, в другой Петюня, царство ему небесное, а в третьей Слава Мимик. На родроме по суткам он работает…

– Где?

– На родроме, только он не лётчик. Как в частушке поется, знаешь? Полюбила я пилота, думала летает, прихожу я на родром, а он подметает. Вот и он чего-то там подметает, но по бабскому делу доложу я тебе… Хорош… То к одной подвалит, то к другой… И всё крали… На днях с утра раннего такую рыжую курочку приволок… Глаза бесстыжие…

– Подождите, Глафира Петровна, – опять оборвал ненужную нить повествования следователь, – не надо о Славике, вы мне лучше подробнее и погибшем расскажите.

– А чего о нём рассказывать, – Глафира Петровна утёрла тыльной стороной ладони глаз. – Бессемейный он был, а потому и беспутный: не работал, пил, воровал… Но у своих – ни-ни.

– А враги у него были?

– Какие враги, – хозяйка замахала руками. – Безобидный он, воровал по мелочи. Всё, что надыбает, сразу же и пропьёт, причём не один. Компанейский был. Другу последнюю рубаху отдаст. Другу отдаст, а для себя другую украдёт. Царство ему небесное. Не было у него врагов. Хороший человек, если бы ещё не воровал, так цены б ему вообще не было… .