Я дам тебе тысячу. Дочь Колумба

Глава 1. «Беспамятство»

Эндорфины и текила растекаются по венам, и мое тело движется музыке в такт. Рядом – любимая подруга Карла, во всю флиртует с незнакомцем из Бельгии. Я чувствую, как мало мне становится места в этой кайфующей под попсовую мелодию толпе. Поймав взгляд бармена, я показываю пальцем вверх, и он согласно кивает. Скидываю босоножки и легко взбираюсь на барную стойку. Лукас за диджейским пультом отлично видит меня, подмигивает и включает «I feel like I’m drowning» Two Feet1. Карла ободряюще свистит мне, а бельгиец притягивает ее к себе за бедра, за что тут же получает по рукам.

Мужские ладони ложатся на талии, девичьи пальцы зарываются в стриженные затылки. Пары плывут в такт сексуальной песне, перенося на себя ее подтекст.

Сегодня ночью в клубе «Беспамятство» гуляет вся Алтея2. Последняя вечеринка уходящего лета. Уже на рассвете туристы упакуют свои чемоданы, а самолеты унесут их подальше от экватора в привычную жизнь джемперов и шерстяных костюмов.

Тогда Холмы Алтеи3 вздохнут спокойно. Виллы и пляжи освободятся от чужаков и снова будут принадлежать лишь своим: тем, кому не нужно копить целый год ради возможности снять роскошный дом у моря на десять дней.

Ведь нам эти дома принадлежали.

Деньги наших родителей превратили Холмы Алтеи в истинную жемчужину средиземноморского побережья Испании. А квинтэссенция горного и соленого морского воздуха только усиливали статус урбанизации. Насколько прекрасно это место в провинции Аликанте, настолько же оно безобразно, если речь идет о ценах на недвижимость. Именно поэтому залетные птицы не задерживаются в наших краях надолго.

Они думают, это в их честь сегодня в «Беспамятстве» гуляют так широко. Нет. Так мы отмечаем продолжение своего праздника жизни.

О, праздник жизни! Для нас он не заканчивался никогда. Мы росли в мире без преград и границ, получали все, что хотели. По версии приезжих. Нам завидовали и нас осуждали. Никто не задумывался, что у золотой ложки во рту тоже есть цена. Это было известно только нам.

Я буквально парю над толпой. Пышная юбка моего короткого небесно-голубого платья придает бедрам амплитуды, когда я покачиваю ими, медленно поднимая руки к груди и наверх. Из-под полуприкрытых век я наблюдаю за толпой, чувствуя на себе ошарашенные взгляды недавно вошедших.

К барной стойке у моих ног подсаживается незнакомец. Жестом он подзывает бармена и делает заказ. Но после даже не замечает свой напиток. Он смотрит на меня, и его взгляд, точно ток, бежит по моему разгоряченному телу снизу вверх, пока наши взгляды не пересекаются.

Он молод и невозможно красив, будто сам дьявол поднялся из преисподней в «Беспамятство». Оставшуюся минуту песни я танцую только для него. И он об этом знает. Когда один опьяневший гость тянется к моей лодыжке, незнакомец пресекает его намерение повелительным взмахом руки.

Песня заканчивается, и Лукас врубает Дэвида Гетту4. Размякшая толпа вновь оживает и заряжается энергичным битом. Я опускаюсь на коленки, чтобы слезть с барной стойки, но мой незнакомец легко подхватывает меня за талию и сам ставит на пол. Босая, я ниже его на полторы головы. Теперь уже мне приходится вскинуть подбородок, чтобы лучше видеть его лицо.

– Это было лучше любого стриптиза, – признается он на чистом испанском. Голос мягкий и манящий, как и весь он сам. Улыбается, обнажая ямочку на щеке. – Привет. Меня зовут Фабиан.

– Ноэль… – выдыхаю я. У меня вдруг резко пересыхает в горле. Сердце выпало из грудной клетки, и теперь валяется где-то на полу клуба вместе с моими босоножками.

Мы замираем в хаотично движущемся «Беспамятстве» и глаз друг от друга не можем отвести. Руки Фабиана – по-прежнему на моей талии, обтянутой плотным слоем фатина, но, когда я тянусь к его часто вздымающейся груди под белой рубашкой, кто-то грубо хватает меня за плечо.

– Эли! – в панике кричит Лукас. – Тут копы! Проверяют документы! Уходи! Давай же, через черный ход, пока его не перекрыли!

Я включаюсь обратно в жизнь мгновенно.

– Карла!

– Все в порядке, я ее предупредил! Просила передать, что уедет с бельгийцем! Беги же, детка, ну!

– Прости, мне нужно линять! – на одном дыхании выпаливаю я недоумевающему Фабиану и кидаюсь за барную стойку. Бармен уже открыл для меня дверь во внутренний двор клуба. Я вылетаю на остывший ночной воздух и несусь к воротам, молясь улизнуть до того, как полицейские перекроют все выходы из «Беспамятства». Стоит им понять, сколько несовершеннолетних провожает здесь лето, как они устроят настоящую облаву!

У ворот я медлю, оценивая обстановку. Мигалка пока единственной полицейской машины отражается в окнах соседнего здания. Значит, я успею перебежать улицу и на автостоянке у местной администрации поймать такси.

Только вот я срываюсь с места одновременно с выползающим из-за угла подкреплением.

– Стоять! – через открытое окно долетает до меня хриплый мужской рык.

– Еще чего! – фыркаю я и в три прыжка преодолеваю бульвар Габриэля Миро.

– Босая блондинка в голубом платье! Выскочила через черный ход! Перекрыть! – докладывает коп по рации и, вот черт, бросается следом за мной.

Я несусь вдоль здания администрации, готовая в любую секунду броситься на дорогу, чтобы перегородить путь первой же машине, что покажется из-за угла. Меня не должны забрать! Папа с ума сойдет. Он же знать не знает, где я провожу ночи, пока он в Барселоне.

– Стой!!! Умоляю, остановись!!! – взвизгиваю я, едва уловив надвигающийся рокот мотоцикла. Бегу ему наперерез через встречную полосу, совершенно не думая о том, в каком платье похоронят мое тело, если кто-то решит меня переехать.

Он тормозит почти сразу, шины с визгом проворачиваются на асфальте.

– Фабиан! – вскрикиваю я, внезапно узнав мотоциклиста через поднятое забрало шлема.

– А ну стой!!! – орет полицейский, ступая на проезжую часть.

– Садись же! – рявкает мой спаситель, и я не вынуждаю просить дважды. Голубая юбка взмывает в воздух, мотоцикл срывается с места, и незадачливый полицейский остается далеко-далеко позади.

Я медленно выдыхаю и утыкаюсь лицом в крепкую спину. Фабиан успел надеть толстовку, так что я завожу руки в карманы на животе, покрепче обхватывая своего спасителя. Нос улавливает приятный аромат кондиционера для белья.

Спустя несколько минут чувствую, как Фабиан сбрасывает скорость. Он тормозит у супермаркета «Меркадона»5, и я неловко сползаю с мотоцикла.

– Ну? И как это понимать? – спрашивает он тем самым низким бархатным голосом, от которого мои внутренности тают, словно масло на свежем тосте. Сейчас он выглядит еще невозможнее, чем в клубе. Прежде я не заметила веснушек на его щеках, а взгляд… он будто стал еще глубже.

– Мне семнадцать. По-хорошему, дорога в клуб для меня заказана, но друг подрабатывает там диджеем ради личных денег и разрешает приходить. А сегодня случилось вот такое фиаско, – развожу руками я и понимаю, как сильно продрогла.

Фабиан медленно-медленно окидывает меня взглядом с головы до ног.

– Почему ты босая?

– Я же танцевала для тебя на барной стойке. А после, как ты помнишь, мне было уже не до туфель, Фабиан…

Он слезает с мотоцикла, такой большой, высокий и прекрасный, что я невольно отступаю от него на шаг. Фабиан открывает багажник и вытаскивает точно такую же толстовку, что надета сейчас на него. Я тянусь за ней, но он лишь качает головой:

– Позволь мне.

Я протягиваю руки, и он неторопливо просовывает их в рукава, потом набрасывает на мои растрепанные волосы толстовку и, когда выныриваю из капюшона, он медленно опускает ее практически до самых моих колен. Мне должно было тут же стать тепло, но складывается ощущение, будто Фабиан только что меня раздел.

– Куда поедем? – спрашивает он, вытаскивая второй шлем.

Вздыхаю:

– Можешь отвезти меня домой? Я живу на Холмах.

– Надо же, мне по пути, – улыбается Фабиан. Странно, мне показалось, в клубе я видела ямочку на щеке.

Он застегивает на мне шлем, а когда я перекидываю ногу через сиденье, случайно или нарочно, его рука скользит от моей щиколотки до колена. По следам его прикосновения по коже проносятся мурашки. Шлем поглощает мой тихий вздох.

Мы летим по проспекту Каррер ла Мар, и в темноте справа от нас сонно вздыхает море. Ясное звездное небо простирается над головами, а теплый морской ветер оседает на коже солью и счастьем. Как же я люблю свою жизнь!

Спустя десять минут мы уже заезжаем на родную территорию. Я прошу Фабиана остановиться за несколько домов от своего, чтобы мотор мотоцикла не разбудил Люцию, домоправительницу. Сама же я проскользну к себе спальню через террасу.

Фабиан снимает с меня шлем, а когда я стаскиваю толстовку, он оказывается ко мне значительно ближе, чем прежде. Темно-карие глаза внимательно изучают мое лицо, пробегают по голой коже, платью, ногам, а после поднимаются к волосам.

– Сегодня ночью ты спас меня от больших неприятностей. Спасибо тебе, – тихо и серьезно говорю я. Наши взгляды встречаются. Легкие забывают, как нужно дышать.

– Часто ты бегаешь вот так, босиком?

– Чаще, чем ты думаешь, – улыбаюсь я. Губы Фабиана вздрагивают, но он почему-то сдерживает свою красивую улыбку из «Беспамятства».

– Станцуешь для меня еще? – спрашивает он. Игриво повожу плечом и, пожелав ему доброй ночи, ступаю на узкую дорожку для пешеходов, которая ведет к моему дому.

Я знаю, он смотрит мне вслед. Поэтому весь этот короткий путь я пританцовываю под мелодию в своей голове.

Глава 2. Жизнь

Не думала, что меня постигнет участь влюбившейся с первого взгляда. Минувшая ночь похожа на сон, и лишь слои фатина, брошенные в углу моей спальни, подтверждают реальность произошедшего.

Я спала три часа, но жить хочется больше, чем валяться в постели, об этом свидетельствует и тату на моем запястье: «Una Vida»6. Без раздумий сбрасываю одеяло и собираюсь на пробежку. Распахиваю французские двери спальни, ведущие на террасу, и позволяю прохладному ветру пощекотать голый живот, прежде чем сбежать по ступенькам.

Конечно, было бы здорово бегать не по усыпанной хвойными иголками дорожке, а по пляжу, вплотную к кромке воды. Но Холмы Алтеи на то и Холмы, чтобы возвышаться над остальным миром. Мы можем любоваться морем из всех окон своих домов, но до пляжа добраться можно лишь на машине.

Потоки свежего воздуха ласкают разгоряченную кожу, оседая на ней солью и песчинками. Еще пара часов, и ветер стихнет, а солнце вновь прогреет воздух до тридцати с лишним градусов, так что все живое будет плавиться от жары и молить о наступлении вечера.

Лукас догоняет меня на четвертом километре. Его черные кудряшки убраны со лба неоново-желтой резинкой, на смуглой коже поблескивает пот, а круглые карие глаза горят и жаждут новостей. Но поделиться ими я могу, лишь когда мы останавливаемся перед забором из сетки рабица, опоясывающей местный стадион. Формально его закрыли на реставрацию, а конкурс на восстановление еще не провели. Но кого вообще волнуют формальности?

– «Беспамятство» закрыли. Откроют, когда штрафы погасят и наймут охрану, которая будет документы на входе проверять, – сообщает Лукас, протягивая мне руку, чтобы помочь вскарабкаться на каменную плиту и дотянуться до забора. Я досадливо морщусь. Хорошо, что сегодня последний день лета, иначе нам с Карлой пришлось бы искать новое место для ночных развлечений.

Лукас ловко взбирается на самый верх и, оседлав забор, лениво потягивается перед тем, как спрыгнуть в траву.

– Он спрашивал о тебе. Вчерашний парень из клуба. Я шепнул ему твою фамилию.

Хочу сказать, что Фабиану уже известен мой адрес, но решаю сохранить эту новость для Карлы. Улыбаюсь себе под нос и продолжаю карабкаться по металлической сетке. Лукас уже ждет меня с противоположной стороны, нетерпеливо перепрыгивая с ноги на ногу.

– А Карла? С ней все в порядке?

– Да. Написала около пяти утра. Спит.

– Одна? – Лукас ухмыляется.

– За кого ты нас принимаешь? Конечно же одна! – шутливо возмущаюсь я. – К тому же Карла слишком высоко ценит свое испанское достоинство, чтобы отдать его какому-то бельгийцу. Если ты, конечно, понимаешь, о чем я, – лукаво поигрываю бровями я, перекидываю ногу через забор и спрыгиваю в подставленные Лукасом руки. – Спасибо.

– Я чистокровнее Карлы, – важно сообщает он. – Мой предок – Эрнан Кортес!

– Брось, вы просто однофамильцы! – лениво отмахиваюсь я, выбираясь на стоптанную беговую полосу. Лукас еще что-то бурчит, но я уже его не слушаю. Сделав круг по стадиону, шагаю на тускло-зеленый газон футбольного поля, за которым никто не ухаживал уже несколько месяцев. И, пока Лукас отрабатывает удары по воротам старым мячом, я разминаю руки и делаю растяжку.

Вот-вот начнется учеба, а с нею вместе и новый спортивный сезон. В Академии Вергара очень ценят своих спортсменов, хочется соответствовать похвалам и ожиданиям.

Солнце начинает здорово припекать, когда мы вновь штурмуем забор, чтобы двинуться в обратный путь.

– Ты знала, что у устрицы глаза больше, чем мозги? – внезапно спрашивает Лукас. Я в недоумении задираю голову, чтобы проверить, не хватил ли его солнечный удар. – А киты, которые поют фальшиво, теряются и живут в одиночестве.

–Лукас, лучше бы ты травил анекдоты, чем эти глупые… – моя нога срывается, и что-то острое рисует на коже кривую линию, – ф-фак-ты! – вскрикиваю я, заметив кровь, побежавшую в носок. Похоже, кто-то нарушил целостность забора, и я напоролась на торчащую из него металлическую спираль. Лукас помогает мне спуститься и скептически осматривает длинную кровоточащую полосу на лодыжке.

– Ну, кость не торчит, кровь не фонтанирует. Делаю вывод, что от этого ты не умрешь, – с серьезным видом заключает он, средним пальцем поправляя на носу воображаемые очки.

– Какой же ты дурак, Лу-Лу! – хихикаю я.

Он провожает меня до дома, и, едва я ступаю на подъездную дорожку, переходит на бег: хочет обогнать меня в «Страва»7, хитрая черноглазая лиса!

– Люци! Лю-ю-юци! – зову я домоправительницу, едва переступив порог виллы. Белоснежные потолки так далеко, что мой голос эхом разносится по всему дому. Скидываю кеды и шлепаю босиком на кухню по прохладным мраморным полам.

– Люци-и-и! – кричу я, забираясь на стерильно чистый кухонный островок из среза каменного дуба. – У нас тут открытое кровотечение и острый дефицит апельсинового сока и яичницы с вялеными томатами! Люци!

– Пресвятые плотники! Что ты кричишь? Синьорина Гарсиа! Пыльная, грязная, с ногами на столе! – она начинает отчитывать меня прямо с порога. – А ну слезай!

Люция – симпатичная женщина средних лет с сурово сдвинутыми тонкими бровями и неизменно добрыми зелеными глазами. У нее осанка королевы и руки шеф-повара со звездой Мишлен, нрав хуже, чем у Гитлера, а душа нежнее шелковой сорочки. Темно-янтарные кудри с едва уловимой сединой убраны в высокий скучный пучок, а поверх простого голубого платья надет неизменный зеленый фартук с дятлом Вуди, который я подарила ей, когда мне было двенадцать.

– Слезай немедленно! – шипит Люция, полотенцем сгоняя меня со стола, точно мушку. – Ты знаешь, где аптечка, встань сама и возьми, тебе же не пять лет!

Выпятив губу, я обиженно наблюдаю за тем, как она наливает в хрустальный бокал свежевыжатый апельсиновый сок из запотевшего графина, и, в один миг все простив, тяну к нему руки.

– Это не тебе! – Люция легко щелкает меня по пальцам и многозначительно кивает в сторону столовой, снижая голос до многозначительного шепота. – Сок для твоего гостя, которого я знать не знаю и о котором мы непременно потолкуем, как только он уйдет.

– Что… – в недоумении шепчу я, на цыпочках подкрадываясь к зеркальной двери. – Дьявол, пресвятые небеса! – вырывается у меня, стоит только глазам поймать знакомый профиль у выхода на террасу с бассейном.

Фабиан!

Люция хлопает меня полотенцем по заднице и одними губами отчитывает за святотатство.

– Отнеси ему сок.

– Сама отнеси! Я не могу к нему выйти, я же выгляжу и пахну, как потный носок! Скажи, что меня дома нет! – я в панике округляю глаза и намереваюсь смыться, но Люция, как и подобает диктатору в юбке, ловит меня за лямку спортивного топа и удерживает подле себя.

– Милочка, ты полагаешь, этот парень глухой и не слышал, как только что ты орала на весь дом? – рассержено шипит она.

– Тогда скажи, что я умерла от кровопотери! – почти умоляю я. – Ну хочешь, я на колени перед тобой встану?! Только спаси!

Люция превращает меня в пепел своим свирепым взглядом, берет бокал с соком и покидает кухню. А я шлю ей вслед бесчисленную стайку воздушных поцелуев.

Горячая вода смывает с меня пот, жар и кровь, я спешно растираю мокрые волосы полотенцем и переодеваюсь в белый сарафан. Но когда сбегаю по лестнице обратно на кухню, Люция встречает меня на пороге с победно скрещенными на груди руками и полотенцем, перекинутым через плечо, точно трофейное знамя.

– Ушел. Ему позвонил отец, и он, как порядочный сын, тут же со мной попрощался. Но не буду лгать, его это огорчило.

Я кусаю губу и отвожу взгляд в сторону окна, на котором Люция выращивает разноцветные бегонии. Не хочу, чтобы она видела мое огорчение.

– Он оставил для тебя коробку, синьорина, – уже мягче произносит Люци, кивая в сторону стола.

Я подхожу медленно, словно боюсь обнаружить внутри змею или скорпиона. Приподнимаю крышку и не сдерживаю тихий стон умиления. Мои босоножки из последней коллекции Джимми Чу. Поверить не могу, что он вернулся за ними в «Беспамятство». С мягкой улыбкой провожу подушечками пальцев по серебристым ремешкам и замечаю прямоугольную карточку: «для счастливых танцев».

– Для парня из ночного клуба он на редкость порядочен.

– Это точно… – выдыхаю я и тут же вздрагиваю, – что? Люци, но как ты…?!

– Я что, похожа на глухую и слепую бабку, неспособную сопоставить двухчасовой треп по телефону с Карлой, монашескую улыбочку перед отходом ко сну в девять вечера и непреодолимое желание принять душ в четыре часа утра?

– Дьявол, я и не знала, что ты у меня такой Шерлок! – я широко улыбаюсь и обхватываю Люцию за шею, крепко прижимаясь к пухлой груди.

– Ты думала, я динозавр?! – Люци легонько отстраняет меня и кивает в сторону стула. – Садись, обработаю твою ногу.

– Ты же не скажешь папе? – робко мяукаю я, когда она проходится антисептиком по моей лодыжке.

– Воздержусь. Но в ответ попрошу быть честной, – Люция поднимает на меня свои проницательные зеленые глаза. Она еще и слова не сказала, но я уже считываю с ее губ следующий вопрос:

– Ты специально поранила ногу?

– Люци… – вздыхаю я, закатывая глаза, но она крепче сжимает мою щиколотку.

– Ты же сделала это не специально?! Говори!

– Конечно нет! Если не веришь, спроси у Лукаса, я ободрала ногу на пробежке!

– Хорошо, хорошо, я верю тебе, Эли, не волнуйся, – Люция поглаживает меня по коленке и заклеивает ранку широким пластырем. Но теперь уже я не могу не волноваться.

Зверь, загнанный в самый темный уголок моего сознания, принимается нервно скрести своими когтистыми лапками грудную клетку. Только карточка Фабиана в руке и воспоминания о прошлой ночи не позволяют ему вырваться из сердца и проникнуть в самое мое нутро.

Глава 3. Целое с половиной

Мне было тринадцать, когда мама умерла. Наверно, то был единственный случай, над которым деньги не возымели власти. Ведь рак не выбирает свою жертву, иногда его не могут вылечить и все деньги мира.

Мои родители познакомились на острове Капри, когда им было восемнадцать. Папа отмечал мальчишник своего друга, мама прилетела из Швеции на каникулы с подружкой. Их встреча произошла на высоте тринадцати метров на кресельном подъемнике на пути к Монте Саларо. Папа спускался и фотографировал потрясающие виды Анакапри, а мама поднималась и попала в его кадр. Это точно была любовь с первого взгляда, ведь папа дождался маму внизу, а потом проник на катер, на котором она приплыла вместе с экскурсионной группой. Когда же гид прокричал о приближении к Фаральони ди Фуори, второму из трех скалистых сыновей острова Капри, у папы в голове уже был план.

Давняя традиция гласила, что, когда влюбленные проплывают под аркой, за века образованной в скале морем, нужно непременно поцеловаться, чтобы быть вместе навсегда. Собственно, это мой самоуверенный папочка и провернул, за что мама столкнула его за борт. Но при этом она улыбалась.

Они спорили всегда и обо всем. Спор приносил им обоим истинное удовольствие, ведь только друг с другом они могли по-настоящему отвести душу. Говорят, в споре рождается истина. Они называли своей истиной нас, своих детей. Ноя и Ноэль…

Мама подарила нам густые золотистые волосы идеального медового оттенка, а папа – загар истинных испанцев, веснушки и карие глаза.

Именно этими глазами я теперь наблюдаю за игрой солнечных бликов в воде бассейна. Карла полусонно вздыхает, а я лениво потягиваюсь и сажусь на шезлонге.

– Поверить не могу, что завтра в это самое время мы будем сидеть на уроках. Все, лето закончилось. Наше предпоследнее свободное лето, – Карла со скорбным видом прикладывается к бокалу персикового сока, в который мы, незаметно от Люции, подмешали игристого, чтобы получить Беллини. – Прокатимся ночью до пляжа?

Мои губы расплываются в хитрой улыбке. Карла продолжает:

– Спустимся к морю, напьемся вина, отметим окончание прекрасного лета… проводим закат.

– Проводить точно не успеем, папа устраивает ужин для какого-то друга и его деток, – я хмуро гляжу на расплывчатую полосу горизонта. – Сегодня вечером у меня, судя по всему, будет роль няньки. Но я постараюсь отвязаться от этой мелюзги как можно раньше. Надеюсь, спать они ложатся в девять. Тогда я спихну их на Люци. И пока она будет читать им «горшочек меда8», я сбегу.

На лице Карлы застыл практически нечеловеческий ужас. Она бы никогда не согласилась нянчить чужих детей бесплатно и добровольно. Но я не могу отказать папе. Не могу просить у него за это новое платье или босоножки. Так нечестно. Мы пережили необъятную потерю и теперь навсегда стоим плечом к плечу.

– Сколько же им лет?!

– Понятия не имею. Но лучше бы мне освежить в памяти разговоры о Китнисс Эвердин и Гарри Поттере, – ухмыляюсь я, подливая еще вина себе в сок.

– Лучше научи их чему-то полезному, – Карла хихикает себе в бокал и вновь вытягивается на послеобеденном солнышке в своем красном, как тряпка тореадора, купальнике. Карла Рейна Аурелио-Лурдес – чистокровная испанка. Разбуди ее с похмелья, и она без запинки выложит свою родословную до десятого колена. У нее черные глаза-вишни, густые ресницы, лихо закрученные к облакам, и кудри до поясницы, блестящие на солнце, точно смола. Кожа золотистая, язык острее клинка, а голос звонче колокольного перезвона. Самая близкая моя подруга. Она знает и понимает гораздо больше, чем показывает.

Когда приезжает папа, Люция уже поднимает на уши весь дом. В кухне стоит такая дымовуха, словно в ней разом раскурили с десяток кальянов, на террасе в патио гремят приборы и тарелки: нанятый официант накрывает стол на пятерых. Меня трижды отправляют переодеваться:

– Шорты? Пресвятые плотники, я подумала, это трусы. Ты своим декольте ракушки ловить собралась? Серьезно? Шелковое платье? А почему сразу не пижама?

В результате я оказываюсь застегнута в полосатый комбинезон выше колена, а мои волосы заплетены в дурацкий колосок, чтобы быть с мелюзгой на одной волне.

Мы с папой сидим на верхней ступеньке стеклянной лестницы и целимся друг другу в рот «эмэндэмсом» под нервный тик прилизанной Люции в чистом белом платье на пуговках. Гости опаздывают, так что папа успевает рассказать о своей последней деловой поездке в Барселону.

Как раз там он и встретился с приглашенным сегодня другом, на чьем мальчишнике был, когда познакомился с мамой. Мужчина долгое время жил в Италии и только пару недель назад перевез свою семью обратно на родину, в Испанию. Они с папой много лет не виделись, но при встрече вновь оказались на одной волне.

Пока папа воодушевленно рассказывает мне о своей молодости, я изучаю его лицо и не скрываю восхищения. Какой же он у меня молодой, красивый и умный! Его светлые волосы еще влажные после бассейна, а глаза задорно блестят. Ему даже сорока нет, а он входит в сотню богатейших людей Испании. Его рестораны получают одобрение критиков и звезды Мишлен, а номера в отелях забронированы на месяцы вперед.

Но при этом он остается самым добрым, веселым и просто самым лучшим папочкой на свете. От избытка чувств я крепко прижимаюсь к его груди, а он звонко целует меня в макушку.

Шорох колес на подъездной дорожке обрывает нашу идиллию, папа спускается вниз, а я набираю полную грудь воздуха, очевидно рассчитывая вдохнуть еще и ворох нервных клеток. Спустившись на одну ступеньку, уже могу разглядеть статного высокого мужчину в светлых брюках и небесно-голубом поло, который радостно хлопает моего папу по спине. Он поднимает на меня свои темные улыбающиеся глаза, и я как вкопанная замираю на полпути, перестав улыбаться. Люция взмахом своего полотенца призывает меня подойти к гостям, но я могу лишь рефлекторно вцепиться в перила. Ведь следом за отцом в стеклянные двери заходит Фабиан.

А точнее, два Фабиана…

– Раймонд, познакомься, это Ноэль, моя красавица дочка! – папа широким жестом указывает в мою сторону, но я вижу, как при этом дрожит его рука.

– Копия мамы! Такая, какой я ее запомнил… – вздох сожаления, – ну а вот и мои парни, – улыбка, и Раймонд отступает на шаг. При этом в его лице отлично просматривается гордость за своих сыновей. – Каетано и Фабиан.

Итак, их действительно двое. И они не просто братья, они близнецы.

Я стою на вершине лестницы и не чувствую своих ног. Не могу даже шага ступить.

– Вот это да! Уже такие взрослые! Рад, очень рад! Вы уже пьете в обществе своего отца? – папа отчаянно пытается спасти положение. – Может быть, пройдем на террасу? Все уже готово для барбекю, мы можем приступить к обжарке стейков. А моя дочь присоединится к нам чуть позже.

Папа бросает короткий взгляд на Люцию, но это и не нужно, она уже и так двигалась в мою сторону.

– Я хочу побыть одна! – выдыхаю я, и у меня в горле что-то булькает. Срываюсь с места и несусь по галерее в свою спальню. Больше ничего не помню. Когда прихожу в себя, подушка насквозь пропитана слезами. Отрываю от нее голову, которая весит теперь целую тонну. Не хочу смотреть на свое отражение, но взгляд невольно цепляется за стеклянную раму. Слезаю с кровати, подхожу к зеркалу, лицом и руками прижимаясь к человеку по ту сторону. С убранными волосами я похожа на него, как две капли воды. Ной и Ноэль. Мы были не просто сестрой и братом, мы были близнецами, двойней, если говорить по-научному.

Его убили через полтора года после смерти мамы. Нам было пятнадцать, мы с Карлой и Лукасом возвращались из кинотеатра в Бенидорме. Сбежали от водителя, потому что хотели побродить по ночному городу в одиночку. Свернули не туда. Потерялись. К нам с Карлой пристал пьяный незнакомец. Он шлепнул меня по заднице, сгреб в охапку и потащил в неосвещенный тоннель. Лукас и Ной набросились на него вдвоем. Все произошло очень быстро. В темноте сверкнуло острое лезвие и дернулось вправо.

Тот ублюдок не понимал тогда, что убил сразу двоих. Невидимое лезвие пронзило и меня. Навсегда половинка. Близнец-одиночка. Говорят, когда умирает один, второй очень быстро гаснет следом. Но я вот… выжила.

Нервно растираю запястье, силясь унять невозможный зуд. Ведь там, под татуировкой «Una Vida» скрывается моя неудавшаяся попытка отправиться следом за своим близнецом.

Последние два года я живу за двоих, как никогда бы не жила, будь я целой, а не половинкой. Вчера случилось лучшее приключение в моей жизни, последствия которого сегодня выбили из меня дух. Исчезнувшая ямочка на щеке, появившаяся щетина и веснушки, потемневшие глаза. И как же я не догадалась, что повстречала близнецов? Фабиан спустил меня с барной стойки, Каетано спас от полицейского и отвез на мотоцикле домой. Один из них вернул мои босоножки. Оба сидят теперь в патио с нашими отцами.

Люция стоит под дверью, я знаю. Она не постучит и не войдет, просто будет терпеливо ждать, когда я справлюсь. А я справлюсь.

Она ласково треплет меня по плечу и расплетает потрепанный колосок, когда я молча обнимаю ее за талию. Завившиеся волосы рассыпаются по плечам.

– Рано или поздно я бы все равно встретилась с близнецами. И не была бы к этому готова, – шепчу я и позволяю последней слезинке сбежать по щеке.

Не хочу портить папе вечер, так что натягиваю на лицо улыбку и выхожу в патио, уютно освещенное золотистыми лампочками, развешенными на кустах граната, гибискуса и туи.

Папа и Раймонд хлопочут у летней кухни. Близнецы сидят в плетеных креслах перед чашей с огнем. Взрослые мальчики, нет нужды развлекать их. Киваю папе и ухожу в дальний конец террасы к большим и мягким качелям, на которые забираюсь вместе с ногами. Раскидистые лимонные деревья создают живую крышу, а вплетенные в их листву маленькие огоньки источают покой.

Мое одиночество длится не долго. Один из близнецов, на нем – персиковое поло, огибает качели и мягко улыбается.

– Привет.

Я молча поджимаю под себя ноги, уступая ему место. Он садится ко мне вполоборота, и качели чуть сильнее раскачиваются. Ветерок доносит до меня слабый аромат сидра.

– Что же, будет правильным познакомиться еще раз. Я Фабиан.

– Ноэль.

Протягиваю руку, и он осторожно пожимает мои пальцы. Сердце летит кувырком, стоит мне поднять на него глаза. Да, он все так же невозможно хорош собой, а цвет поло идеально подчеркивает загар на мускулистых руках.

– Хочу извиниться за моего брата, – тихо и серьезно произносит Фабиан. – Каетано частенько забывает, что он не я, и прикрывается моим именем ради собственной выгоды. Ваша домоправительница передала тебе коробку?

– Я чувствовала, что это был ты, – вырывается у меня. – Прости за этот цирк, просто я…

– Не извиняйся. С твоей ногой все в порядке?

– Да, спасибо, Фабиан, – впервые зову его по имени.

Смотрю, как уголки губ ползут вверх, а на щеке появляется ямочка. И в это же мгновение вспоминаю, что он такой не один.

Глава 4. О руках

Сегодня у меня совершенно нет желания разбираться в своих чувствах. Я даже не знаю, настоящие ли они? Или возникли к суммарному образу близнецов, а не к кому-то конкретно. Мне нужно поймать момент, в который ускользнуть из-за стола будет наиболее вежливо. Карла уже отправила мне фотографии ключей от кабриолета и трех бутылок «Кристалла»9, которые купил для нас Лукас.

А наш ужин даже не думает сворачиваться. Виски и сидр для мужчин льются рекой вместе с моей колой без сахара. Большая миска овощного салата не планирует пустеть, фокачча будто научилась размножаться, а мяса на гриле столько, будто ради этой трапезы забили не одного быка. Я сижу между папой и Фабианом, и моя нога под столом бьется в нервном припадке.

Краем глаза изучаю Каетано. На нем – простая белая футболка, джинсы и щетина, от которой он кажется старше своего близнеца. В разговоре не участвует от слова совсем, предпочитает жевать или смотреть в телефон под столом. Раймонд, сеньор Дельгадо, не в первый раз пытается втянуть Каетано в беседу, но тот стойко уклоняется от наводящих вопросов. То ли дело Фабиан. Он на равных общается со взрослыми, обсуждая финансы и бизнес, не трудно догадаться, как он умен. Мне даже неловко, ведь близнецы, как выясняется, старше меня всего лишь на год.

Когда с моря долетает прохладный ночной ветер и кожа покрывается мурашками, Люция выходит из кухни, чтобы предложить нам переместиться в гостиную. Я мгновенно реагирую на этот случайно предоставленный шанс улизнуть. Благодарю гостей за приятнейший вечер и прошу прощения за свою усталость и желание прилечь. Целую папу в щеку и желаю всем доброй ночи. Мужчины гремят посудой, перебираясь в залитый светом теплый дом, а я взлетаю по лестнице и, очутившись в спальне, меняю босоножки на удобные кеды.

Прихватив толстовку, выбираюсь на свою террасу и беспрепятственно сбегаю по лестнице, ведущей в маленький цветочный садик Люции. Пригибаюсь к земле, чтобы меня не заметили из кухни, и бегу прямо к каменному забору, скрытому за роскошными миндальными деревьями. В самом темном углу у меня надежно припрятана старая виноградная шпалера, которую я использую вместо лестницы, чтобы перелезать через забор. Привычно и ловко я взбираюсь по шпалере, хватаясь за холодный камень, перекидываю ногу и благополучно встаю на коленки, держась за края широкой каменной стены. Теперь мне предстоит отползти на три метра влево, чтобы попасть в слепую зону камер наблюдения и спрыгнуть в кусты со стороны улицы.

Я проделывала это бесчисленное количество раз, и только сегодня все идет не по плану. Холодея от страха, слышу, как поехали вправо откатные ворота: кто-то выезжает из нашего дома. Я ложусь на камни, надеясь слиться с ними в темноте и остаться незамеченной. Секунда, вторая… это мотоцикл. Свет фары бьет по глазам, я дергаюсь и едва не теряю опору.

Рокот двигателя заглушается у меня за спиной.

– Скажи, это нормально, что ты вечно от кого-то сбегаешь? – спрашивает уже знакомый голос. Каетано слезает с мотоцикла и, руки в карманах, приближается ко мне.

– А это нормально, прикрываться именем своего брата? – легко парирую я, садясь на заборе верхом.

Каетано разводит руками, признавая поражение.

– Я не претендую на то, что желает мой брат. В качестве извинения предлагаю свою помощь в твоем очередном побеге.

– Если ты сболтнешь кому-то, я проколю тебе колесо, – обещаю я.

– Я не выдаю чужих секретов, – отвечает Каетано, явно не желая перенимать мой игривый настрой. Я теряюсь, потому что в его голосе слышится усталость и даже некая враждебность.

Закрадывается мысль, что с парнями, которые нравятся, нужно говорить на другом языке. Карла специально дышала в морозилку перед одним из свиданий, чтобы придать голосу сексуальную хрипотцу. А я, что? Шантажирую проколотым колесом?..

Каетано подходит ближе и останавливается прямо подо мной.

– Прыгай.

– А если ты меня не поймаешь?

– Если не поймаю, дам тебе тысячу.

– Ты оценил мою жизнь в тысячу евро? – прищуриваюсь я.

– Я не сказал тысячу чего. Это ты сразу же подумала о деньгах, – Каетано невозмутимо вскидывает одну бровь и вытаскивает руки из карманов. – Давай же, Ноа, чем дольше ты сидишь там, тем меньше времени у тебя остается на что бы ты ни задумала.

– Друзья зовут меня Эль! – бросаю я и прыгаю. Он ловит меня еще в воздухе. Крепко заключает в кольцо своих рук с проступившими венами и медленно опускает на землю.

– Но я тебе не друг, – невозмутимо замечает он. Я согласно киваю и отступаю на шаг. Собираюсь уйти, но он останавливает, мягко поймав за локоть.

– Ты плакала.

Мой рот озадаченно приоткрывается, но звук из него не идет.

– Почему?

Воспоминание о Ное проносится в мозгу короткой вспышкой. Я качаю головой, отгоняя предвестников тоски.

– Я… обиделась, что вас двое.

Что же, это почти честно.

– Мы с братом не стоим твоих слез, – тихо отвечает Каетано, заглядывая мне в глаза, – поняла?

В нем нет и тени дружелюбия Фабиана. Темно-карие глаза смотрят пытливо и серьезно. Прядки волос спадают на лоб, и он не беспокоится о том, чтобы их убрать.

– Не тебе решать, чего стоят мои слезы, – храбро заявляю я.

В этот момент из-за угла очень кстати выползает матово-красный кабриолет матери Лукаса. Карла, выставив за борт пассажирского сиденья стройные ноги в босоножках, отпивает брют прямо из горлышка.

Лавиной на нас обрушиваются типичные шутки про сладкую парочку, прежде чем я успеваю представить друзьям Каетано.

– Еще утром его звали Фабиан! – Карла поигрывает черными бровями и окидывает парня с головы до ног оценивающим взглядом.

– Это его брат-близнец, – коротко сообщаю я.

Каблук Карлы громко стукается о дверцу, а бутылка в руке дергается, от чего игристое брызгает Лукасу на макушку. Но он никак не реагирует, лишь взволнованно вглядывается в мое лицо.

– Дерьмо…

– Согласен, иногда я бы и сам не отказался существовать в единственном экземпляре, – качает головой Каетано. А мне хочется его ударить. Ударить так, чтобы выбить из головы эту дурь! Но вовремя вспоминаю, что он ничего не знает. Ни об одиночестве, ни о куске сердца, который отмирает в момент гибели близнеца.

– Не гневи Бога, дружок, – задумчиво бросает Карла и прикусывает губу. Взгляд из-под накрашенных ресниц сверлит татуировку на моем запястье, заставляя спрятать руку за спину. Повисает неловкое молчание, прежде чем Лукас приглашает Каетано присоединиться к нашей ночной вылазке.

Я уверена в его отказе, но Каетано, уточнив название пляжа, седлает мотоцикл и с рокотом уносится в темноту. Карла тут же перебирается на заднее сиденье ко мне и вручает бутылку. Я благодарно улыбаюсь и делаю три больших глотка. Лукас жмет на газ, и кабриолет срывается с места. Они не спрашивают, как я пережила встречу с близнецами. И так знают, что это был удар поддых. И дыхание мое восстановится далеко не сразу. Не нужно усугублять мое положение жалостью.

– Он такой красавчик! – Карла блаженно закатывает глаза, откинувшись на сиденье. – Как считаешь?

В ответ я протягиваю ей свою чистую руку запястьем вверх, и она тут же кладет на нее четыре пальца, чтобы проверить пульс. Это наш своего рода ритуал: когда эмоции не выразить словами, больно нам или хорошо, одна протягивает руку, вторая высчитывает пульс. И его частота порой отражает состояние лучше любого слова.

– Он тебе понравился! – выносит Карла свой вердикт.

– А я ему нет, – поджимаю губы я. – Он ведет себя так, будто делает одолжение своим вниманием. Фабиан улыбается за них обоих.

Карла прищуривается и шлепает меня по коленке:

– Подружка! Ты решила укротить сразу двоих?

Я растерянно хлопаю ресницами и делаю большой глоток брюта для своего признания.

– Дело в том, что я не пойму, кто из них заставляет меня так волноваться, Карлита. Я запуталась.

– Значит, стоит попробовать с ними обоими, Эли! – кричит Лукас, не отрываясь от дороги. – Слушай меня, я знаю о любви больше, чем Карла!

– Любовь к полудню не заканчивается, как это обычно случается у тебя, – коварно улыбается моя подруга.

В ответ Лукас на полную громкость врубает «Like a Virgin» в исполнении Мадонны. Уловив намек, Карлита фыркает, и отпитое шампанское орошает ночь.

– Сердце подскажет, просто не сопротивляйся, – тихо напутствует Карла, когда кабриолет сворачивает к пляжу у подножия холма.

Шумное дыхание невидимого в темноте моря, как и всегда, пронимает меня до мурашек. Подставляю лицо его соленым брызгам и чувствую, как они оседают в моих волосах. Разувшись, мы бредем по прохладному песку к самой кромке воды, где песок блестит, точно черная алмазная крошка.

Там и здесь располагаются компании, кто у костра, кто просто на покрывале с фонариком. Неподалеку от нас парень неумело подбирает на гитаре мелодию, чтобы впечатлить своих друзей.

Карла расстилает плед, и они с Лукасом, нежно обнимающим новую бутылку «Кристалла», устраиваются на песке. Каетано все еще нет, он мог запросто свернуть к себе домой. Ну а я не могу усидеть на месте. Море, сливающееся с горизонтом в сплошную черную бездну, так и манит в свои соленые объятия.

– Хочу искупаться! – выдаю я.

– А я хочу собственный Бентли с салоном из теленка и звездным небом на потолке, сядь на попу, – строго говорит Карла, отпивая брют.

– Я быстро!

– Господи, Лу-Лу, скажи ей…

– Детка, море сегодня беспокойно, и спасатель уже не дежурит, – начинает Лукас, и моя рука замирает у молнии комбинезона: ну давай, скажи это. – У тебя сегодня был трудный день, и…

Я решительно тяну молнию вниз.

– Десять минут, и буду сушить волосы об твою рубашку, Лу-Лу!

Со мной все в порядке! Я в состоянии справиться с чем угодно! Не нужно меня жалеть! Эту жизнь я живу за двоих, и ничто не помешает мне ею наслаждаться каждую минуту!

Вода прохладным шелком окутывает мое разгоряченное тело, и я охотно отдаюсь ее пенящимся волнам. Доплыв до буйков, остаюсь один на один со стихией. Ложусь на спину, раскинув руки, и слушаю разговоры морских течений. И вот, улавливаю его голос:

– Как ты, Эли?

– Ной…

– Ты молодец, лето вышло чудесным! Я здорово повеселился, наблюдая за тобой. Так держать!

– Как мама?

– Просит тебя быть…

– Берегись!!! Справа! – громкий крик застает меня врасплох. Вот дьявол, течение отнесло мое тело от буйков в открытое море, и слух улавливает нарастающий рокот мотора. Доза адреналина впрыскивается в кровь, когда я вдыхаю и ухожу под воду, всеми силами помогая себе уйти как можно глубже и отплыть подальше от столкновения с катером. Волна бьет меня в затылок, крутит и вертит в черной холодной воронке, но я не боюсь. Вода – моя стихия, я с ней точно справлюсь.

Чья-то рука находит меня в складках моря и с силой выталкивает на поверхность. Сердце рвется из грудной клетки, и я вбираю полные легкие воздуха. Кто-то опускает мои руки на буек и убирает с лица скрывающие обзор волосы.

– Ты цела?! – кричит на меня Каетано.

– Да… да! – выдыхаю я. – Вот это да… ты, что же, снова меня спас?

– Ты что творишь?! Ты могла умереть!

– А могла и не умирать, – с улыбкой шепчу я. – Все очень просто.

Каетано сердит и взволнован одновременно. Брови собираются в одну сплошную линию. С темной челки капает вода. Она очерчивает скулы и скатывается к приоткрывшимся от частого дыхания губам. Луна подсвечивает голые мускулистые плечи, от вида которых мне становится почти физически нехорошо. Каетано пробуждает во мне все те чувства, что описываются в любовных романах у Карлы под подушкой.

– У тебя такие плечи, ты пловец? Кто быстрее до берега, я или ты? Спорим на желание?! – спешу я занять неловкую паузу и, не дав Каетано выступить с возражениями, отталкиваюсь от буйка и гребу в сторону берега, откуда доносятся рассерженные вопли Карлы.

Я профессионально занимаюсь кролем, так что мне не составляет труда угадать в Каетано спортсмена. В два гребка он догоняет меня и дышит в спину на протяжении всего нашего заплыва. Он дает мне фору, и это меня здорово злит. Я ненавижу подачки, в том числе и спортивные. К счастью, он тоже, поэтому обгоняет меня практически у самого берега. Он предлагает мне руку, чтобы помочь выйти из воды, но я гордо игнорирую этот жест. Слушаю гневную тираду в исполнении Лукаса и Карлы и тянусь к последней бутылке брюта.

– Как говорится, никогда не было такого, и вот опять! – беспомощно вздыхает Лукас и ерошит мои спутавшиеся волосы.

– И всегда, что?.. – спрашиваю я.

– И всегда все заканчивается хорошо, – отвечает Карла наигранно оптимистично, явно подражая моему голосу.

Лукас заворачивает меня в свою рубашку вместо полотенца, а Каетано натягивает джинсы поверх мокрых боксеров, в которых кинулся меня спасать. При этом пялится на него вся женская половина пляжа. В восемнадцать лет незаконно иметь такое роскошное тело. Лукас тоже спортсмен, но с него до сих пор не сошел подростковый налет.

Тело Каетано роскошно до мурашек. Я слышу, как у меня за спиной Карла громко глотает брют. Мышцы перекатываются под кожей, пока он застегивает пуговку на джинсах. Знаю, что нужно перестать, но не могу отвести глаз. А потом замечаю татуировку на ребрах. Она до смешного похожа на воздушный шарик, но лучше рассмотреть не успеваю, ее уже скрывает белая ткань футболки.

– Шоу закончилось, куропаточки, – хмыкает Лукас у меня под боком. Я вздрагиваю и отвожу глаза к горизонту. Лукас усаживает Каетано рядом с собой и вверяет ему остатки нашего алкоголя.

Лу смог бы найти общий язык даже с ламой, так что Каетано без труда втягивается в разговор о недавнем чемпионате Европы по футболу, откуда наша сборная вышла победителями.

Естественно, эта дискуссия не может уместиться в два рта. Мы не успеваем даже моргнуть, как с соседних пледов уже поворачиваются головы ярых фанатов футбола.

Карла с болезненным стоном закатывает глаза.

Парень, бренчавший на гитаре, когда мы только спустились на пляж, начинает подбирать на струнах «Despasito». Он бьется и так, и эдак, но инструмент не хочет ему подчиняться. Не выходит ни одной даже близко похожей ноты. Бедняга краснеет от усилия и смущения, потому что чувствует на себе заинтересованные взгляды.

Гитара почти упирается грифом в живот Каетано, но тот и не думает отодвигаться. Дожидается, пока окончательно угаснет надежда исполнить одну из любимых нами футбольных песен, и разговор повернет к неназначенному пенальти в матче с Германией. А после незаметно подкручивает колки, натягивая струны. Каетано думает, никто не смотрит. Но, как минимум, мы с Карлой выпадаем из общей болтовни. Чтобы, не отвлекаясь, наблюдать, как мягко и легко он помогает пареньку привести в чувства расстроенный инструмент.

– Начни с Hm, и дальше G, D, A, – тихо подсказывает он, – всего четыре аккорда.

– Давай лучше ты, а? – предлагает ему хозяин гитары. Каетано качает головой в знак отказа.

– Пожалуйста, сыграй! – просит одна из девушек. – Если твоя игра такая же горячая, как и ты, я уеду с тобой, даже не знакомясь, красавчик!

Каетано издает короткий смешок. Пути назад уже нет, гитара лежит у него на коленях. Он берет ее и перекладывает гриф в правую руку, из чего становится понятно, что Каетано – левша. Он проводит по струнам с такой мягкостью, что вдох замирает в моей груди. А потом он поднимает глаза на меня. А может, и не на меня, а на кого-то поблизости. Сложно сказать, учитывая, каким плотным кольцом мы теперь сидим.

Каетано подбирает мелодию меньше, чем за минуту. И вот, знакомые подвижные аккорды уже заполняют ночной воздух. Но того, что происходит дальше, не ожидает никто. Каетано начинает петь.

Сначала его голос звучит тихо, почти смущенно, но по мере усиления волны восторга и поддержки, которая нарастает с каждым словом, голос раскрывается, набирая силу, игривость и задор. Он не хриплый, как это сейчас модно, а чистый, многогранный и глубокий.

– Он гоняет на мотоцикле, плавает, как Посейдон, поет, как Энрике10, и играет на гитаре. Есть что-то, чего он не умеет? – роняет Карла, рядом с моим ухом.

– Может быть, это компенсация за семь сантиметров трусах? – отшучиваюсь я.

– О, нет, дорогуша, там совершенно точно не семь сантиметров даже после ледяной воды. – Возражает Карла. – Пока ты пялилась на звезды, я все детально рассмотрела. Он идеален.

Я густо краснею и хлопаю подругу по коленке, призывая закрыть эту тему.

На припеве девушки уже подпрыгивают и начинают танцевать. Пьяный и довольный Лукас скачет вместе с парнями и скандирует песню вместо футбольной кричалки. Пляж взрывается и расцветает от музыки и звона наших голосов. Каетано больше не слышно, но он и не поет. Только доигрывает «Despasito» и начинает «Bailando». Мы подхватываем мотив и поем уже сами.

Я кружусь в центре вместе с Карлой и стайкой незнакомых мне девчонок. А потом Лукас находит меня и подхватывает на руки, чтобы усадить к себе на плечи. Я довольно визжу, когда он кружит нас, и поднимаю руки к черному небу. Мне кажется, я почти касаюсь пальцами звезд, Ноя и мамы.

У кого-то оказывается колонка, и музыка теперь льется на полную громкость. Под ногами –песок, над головами – небо самой жизнерадостной страны, между пальцев – песок и соль, за спиной – невозможно прекрасное Средиземное море. Я кружусь в рубашке Лукаса, у меня мокрые волосы и улыбка во весь рот. И я счастлива быть частью этого праздника жизни, не имеющего конца.

Замечаю Каетано, который танцует с фигуристой брюнеткой с ногами от ушей. Я отвожу от них глаза очень вовремя. Как раз, чтобы увидеть, как мои дорогие друзья, Карла и Лукас, покидают территорию пляжа. Без меня. Кидаюсь к телефону, завернутому в комбинезон, но звонить не приходится. Меня уже ждет сообщение от Карлы:

«Эли! Лови момент! Мне нужно вернуться до рассвета. А ты встреть его с красавчиком, поняла?! Пусть прокатит тебя на своем мотоцикле. Можно и не на мотоцикле!»

Когда Карла писала это сообщение, она явно не видела, что Каетано собирается прокатить на чем бы то ни было вовсе не меня. Не хочу смотреть в его сторону, но голова сама поворачивается. Он весь растворился в брюнетке: она исполняет овуляционный танец, а его руки блуждают по ее роскошным формам. Голова склоняется, так что волосы спадают со лба, скрывая от меня его глаза.

Так вот, какие ему нравятся. Совершенно точно, не тощие маленькие блондинки. Я встряхиваюсь, прогоняя разочарование, подбираю с песка свой комбинезон и милостиво забытый друзьями плед и бреду босиком в сторону парковки. Там еще полно машин, наверняка кто-то согласится подкинуть меня до пропускного пункта Холмов Алтеи.

Но мне не приходится искать попутку. Каетано нагоняет меня прежде, чем я успеваю зашнуровать кеды.

– Уезжаешь? – спрашиваю его, ища глазами фигуристую подругу.

– Подвезти?

– Но как же твоя… – начинаю было я, но осекаюсь. Каетано вопросительно склоняет голову. – Неважно, поехали.

Он жестом пропускает меня вперед и не говорит ни слова, пока мы не поднимаемся по песчаному склону к парковке.

– Ноа, – зовет Каетано, когда я торможу у его мотоцикла, – думаю, тебе стоит одеться.

– Но я одета… – неуверенно возражаю я, а потом понимаю, что, вероятно, неоднократно продемонстрировала ему свое белье, пока карабкалась наверх. – Боже… – лепечу я, заливаясь краской смущения, – извини.

И почему-то именно в этот момент Каетано улыбается. Улыбка выходит мягкой, почти нежной. И такой мимолетной, будто померещилась.

– Кожа слишком грубая, – понизив голос, объясняет он, кивая на сиденье, – тебе будет неудобно.

– Хорошо. Ты уже видел меня сегодня без одежды, – нервно отшучиваюсь я, – так что отвернись.

Каетано закатывает глаза, но слушается. Я быстро запрыгиваю в комбинезон и поверх повязываю рубашку Лукаса.

– Готова и неотразима! – гордо сообщаю я, взбивая влажные после моря локоны. Ехать совсем недалеко, так что от шлема я отказываюсь наотрез.

– Ты меня не знаешь, – пытается сопротивляться Каетано.

– Ты нас не разобьешь. Поехали! – я похлопываю его по плечу.

Каетано качает головой, но больше не настаивает и закидывает оба шлема в багажник. Мотоцикл плавно скользит вверх по холму, Каетано не разгоняется, и я расправляю руки в стороны, будто это мои крылья. Воздух струится сквозь пальцы, точно невидимый сатин. Коленками сжимаю Каетано покрепче, и он на мгновение опускает голову туда, где мои ноги сжимают его бедра.

– Где твои друзья? – спрашивает он, возвращая взгляд к дороге.

– В нашей троице есть такая традиция: кидать друг друга во благо, – смеюсь я.

– И часто кидают именно тебя? Твоему другу стоило бы позаботиться о тебе и не бросать одну на пляже в окружении посторонних.

– У меня все под контролем, Лукас об этом знает. Он бы не бросил меня, угрожай мне опасность.

Он кинулся защищать меня в ту ночь, когда погиб Ной. Но встал слева.

– Он просто уехал. Откуда ему знать?

Лукас бы погиб тогда. Встань он справа вместо Ноя.

– Тормози. – Сухо говорю я.

– Что?

– Тормози! – вскрикиваю я.

Каетано покорно сбрасывает скорость и сворачивает к обочине. Я тут же спрыгиваю и обегаю мотоцикл, решительно скрещивая на груди руки.

– Ты ничего не знаешь. Ты не имеешь никакого права осуждать ни меня, ни моих друзей! Тем более Лукаса. Ясно тебе?!

– Так расскажи, чтобы я знал! – неожиданно вскипает Каетано. Первый раз слышу в его голосе неподдельную злость. – Почему ты так бездумно относишься к своей жизни?! Куда ты так несешься?!

Я вдыхаю поглубже и отвожу взгляд туда, где в темноте размеренно дышит море. Не могу поделиться. Это все равно, что раздеться догола посреди бульвара Рамблас.

– Я сама доберусь до дома, тут уже недалеко. Доброй ночи, Каетано.

Он смеряет меня долгим раздраженным взглядом.

– Доброй ночи, Ноэль.

Я отпускаю его вперед и медленно бреду вдоль обочины. Редкие фонари заливают тусклым светом дорогу в гору. На каждый шаг я делаю глубокие вдохи и стараюсь всей стопой ощущать под ногами гравий, иголки и мелкие камушки. Мне нужно успокоиться и унять это знакомое покалывание в кончиках пальцев.

Если споткнуться, я упаду и вероятнее всего обдеру ладонь и коленку. Будет больно. Я гоню от себя эту мысль. От Люци не скроется мое падение. Ссадины она вычислит еще до того, как я пожелаю ей доброго утра, переступив порог кухни.

Нельзя падать. Нужно идти.

Я так сосредоточена на своих шагах, что не сразу замечаю его. Весь в черном, с капюшоном, скрывающим лицо, и с практически пустой бутылкой джина. И он идет прямо на меня.

Страх ударяет в голову мгновенно. Ускоряю шаг и перехожу на противоположную обочину в надежде, что он пройдет мимо.

Этого не случается. Расстояние между нами стремительно сокращается.

Я снова меняю обочину, разворачиваюсь и перехожу на бег. Он слишком прыткий для пьяницы. Слишком сильный. И выпил только для храбрости. Эта бутылка предназначена для моей головы.

Таких, как он, называют птичники. Они похищают детей из состоятельных семей и возвращают за выкуп. За последние пять лет они убили один единственный раз. Когда похищение пошло не по плану и двое подростков бросились защищать глупую девчонку. Когда нож дернулся вправо и погиб мой брат.

Птичник похитит меня, уверена, машина его подельника уже поднимается в гору. Меня загрузят в багажник и увезут в какой-нибудь подвал, а с папы будут требовать пару миллионов.

От этой мысли меня прошибает холодный пот: папа не должен потерять и меня. Я буду кричать, драться, но не дам себя увезти. Я бегу еще быстрее. Бегу изо всех своих сил.

За спиной раздается рокот. Мотоцикл! А потом мой преследователь вскрикивает, и я слышу звук падения и звон разбитого стекла.

Оглядываюсь через плечо и почти сразу перехожу на шаг. Это Каетано. Он разворачивается передо мной и кивает, призывая садиться. Меня не нужно просить дважды. Едва оказываюсь на мотоцикле и приживаюсь к его широкой спине, Каетано срывается с места. Он проносится почти вплотную к лежащему на земле человеку и устремляется к вершине холма. Мы мчимся гораздо быстрее, чем прежде. Я крепче обнимаю Каетано за талию и закрываю глаза, стараясь ни о чем не думать. Умоляя свой мозг не думать.

Каетано тормозит у пропускного пункта Холмов Алтеи в рощице туй. Спрыгивает на землю и стаскивает меня с сиденья.

– Как ты? – кричит он, легко меня встряхивая. – Он что-то тебе сделал?! Я встретил его, но не сразу понял, что это птичник.

– Все нормально, он меня не догнал, – отвечаю я, потупившись.

– Хорошо, – кивает Каетано, отпуская меня. – Дальше безопасно, ты доберешься сама? Я хочу вернуться и сказать ему пару слов. А то потом забуду. Память уже не та.

– Нет! – вскрикиваю я, не сдержавшись. – Нет, пожалуйста, нет!

– Он может навредить кому-то другому, – возражает Каетано.

Я судорожно мотаю головой и не могу сдержать ужас, который сжимает мое горло. Повинуясь самому обыкновенному страху, я шагаю на Каетано и обхватываю за крепкую талию с обеих сторон. – Пожалуйста, не возвращайся туда. У него битое стекло. Он может двинуть горлышком бутылки вправо и… они всегда так делают. Не нужно меня защищать! Оно того не стоит! – всхлипываю я и больше не сдерживаю слез. Они бегут по щекам и остаются пятнышками на белой футболке Каетано. Он теплый, твердый, надежный и обжигающий. Пускай его тело бурлит от гнева и раздражения, но я утыкаюсь носом ему в грудь и рыдаю навзрыд. Волна старой боли сбивает меня с ног. Она не нашла выход физически, поэтому теперь покидает мое тело вот так. Самой унизительной истерикой.

Смерть забрала Ноя не потому, что он был болен, слаб или беззащитен. Она забрала его, потому что он стоял справа. Она забрала его из-за меня.

Мне нужно успокоиться, взять себя в руки, но я буквально не вижу конца своим слезам, не вижу ниточки, за которую могла бы ухватиться и выбраться из этого омута горя.

Если бы птичник схватил меня, это причинило бы папе неимоверные страдания. Если Каетано вернется и полезет в драку, птичник может навредить и ему.

Но ничего из этого не случилось. Каетано здесь, стоит, замерев на месте и почти не дыша. А я висну на нем и рыдаю навзрыд. Мне нужно успокоиться. Нащупать почву под ногами, но я не могу. Меня засасывает темнота.

И тут он это делает. Сначала я просто ощущаю тепло его ладоней на своих плечах. Нерешительное прикосновение, полное сомнений. А дальше руки скользят по моему телу и заключают в настоящие объятия. Каетано прижимает меня к себе так близко, что я чувствую каждую неровность на его теле. У меня под ухом сильно и громко стучит его сердце, а пряный аромат его парфюма проникает в легкие.

Я чувствую его глубокое, размеренное дыхание через колебания грудной клетки.

– Дыши со мной, Ноа, – доносится до меня его тихий голос. Я пытаюсь повторять за ним, прерываясь на всхлипы, пока слезы не прекращаются, а дрожь не сходит на нет. Я снова чувствую каждый камешек под подошвами. Боль утихает. Я стою в тепле и безопасности Каетано. Он меня не торопит.

Когда я все же отступаю от него и смущенно утираю нос, на его футболке остаются отпечатки моих слез.

– Прости, – бормочу я.

– Не извиняйся.

Между нами повисает напряженное молчание. Каетано смотрит поверх моей головы, сжимая и разжимая кулаки, я вижу, как взбухают при этом полосы вен.

В моей груди словно трепещется маленькая птичка, роняя перышки куда-то вниз живота.

– Не возвращайся туда. – шепчу я.

Каетано чуть слышно вздыхает и опускает на меня глаза. В полумраке они кажутся почти черными. Густые брови нахмурены, но в них не чувствуется злость.

– Поехали домой?

Остаток пути мы проделываем в полнейшей тишине. Я держусь за него, но больше не прижимаюсь. Каетано тормозит там же, где и вчера, подальше от окон.

– Спасибо, – коротко улыбаюсь я, спрыгивая на землю.

– Ноа?

– Да?

– Я выиграл у тебя желание. Можешь пообещать мне больше внимания уделять своей безопасности?

– Это впустую потраченное желание, – развожу руками я, – второго шанса не будет.

– Всего за сутки я спас тебя трижды. Дважды – за один вечер. Как ты вообще справляешься со своей жизнью в одиночку?

От глубины его голоса вибрируют мои нервы.

– Со мной такого обычно не происходит. Может быть, твое присутствие делает из меня слабачку? – чуть слышно спрашиваю я.

– Тогда нам не стоит больше общаться.

Это определенно не тот ответ, на который я рассчитывала. У меня вздрагивает нижняя губа, я коротко киваю и разворачиваюсь, чтобы уйти. Он ловит меня за руку. Его прикосновение совсем не так жестоко, как его слова. Мягким движением он перебирает мои пальцы и легко их пожимает.

– Поверь мне. Так будет лучше. – Его голос опускается до самого будоражащего шепота в моей жизни.

Я грустно усмехаюсь.

Сказать такое, все равно, что запретить сахар сладкоежке.

Глава 5. Невидимка

Академия Вергара несла на своих кирпичных плечах более, чем вековую историю. В ее просторных, залитых неистовым солнечным светом аудиториях выучилось уже не одно поколение обитателей Холмов Алтеи. Академия Вергара могла похвастаться самым низким процентом стипендиатов, потому что пробиться туда без спонсора, трастового фонда или убийственной характеристики было почти невозможно.

Каждый учащийся в Академии знает свое место. Поскольку такой критерий, как деньги, в нашем случае практически не применим, мы делимся стандартно: пловцы, футболисты и прочие спортсмены, команда чирлидеров, программисты, актеры, художники и так далее. Есть у нас те, кого все любят, есть ребята, против которых дружить – одно удовольствие, есть банды, которых боятся. Все, как у всех. Есть у нас и свои недосягаемые кумиры, есть и чудаковатые отщепенцы, есть и стайка стерв, распускающих сплетни обо всем на свете.

Мне повезло, что я с самого детства принадлежала к касте спортсменов. У нас есть свои привилегии: мы можем уходить с занятий в разгар соревнований, у нас есть доступ на все тусовки. Мы дружнее, потому что в спорте первенство измеряется не нулями в трастовом фонде. Нам, в отличие от многих других учеников, не нужно отстаивать свое право считаться элитой: доказательства наших заслуг уже переплавлены в медали и кубки, украшающие весь холл первого этажа Академии Вергара.

За месяцы знойного лета я успела забыть, как чопорно выгляжу в школьной форме с повязанными ленточкой волосами. Папа довольно окидывает меня взглядом, когда я сбегаю по лестнице к его машине. На мне – темно-бордовая юбка в клетку и заправленное в нее белое поло с вышитой эмблемой Академии Вергара: львом с распахнутой пастью, чья грива переливается на солнце золотыми и алыми нитями.

Папа отвозит меня на учебу, и когда он тормозит перед главным входом, каблучок Карлы от нетерпения уже буквально пробивает дырку в каменной плитке.

– Как много я хочу спросить у тебя, моя дорогая! А ты не написала мне ни единого слова! – цедит сквозь зубы она, цепляя меня под руку и подталкивая к дверям. Ее длинные блестящие волосы убраны широким ободком «Прада», а стройные ножки обтянуты черными гольфами, от чего Карла смахивает на Блэр Уолдорф11 в ее лучшие годы.

– Вишенка все еще у меня на торте. Меня чуть не похитил птичник, и Каетано не оценил твой широкий жест, – сообщаю я. Карла спотыкается и едва не растягивается звездой на дорогом паркете.

– Что-о-о? Эл! Он спас тебя, как герой?!

– И сказал, что больше нам общаться не стоит.

– Классика, – мурлычет Карла. – Сегодня вы держитесь подальше, а завтра он трахает тебя в душевой!

– Карла! – вспыхиваю я. – Это тебе не любовный роман за восемь евро! Это жизнь, и он отчитал меня, как ребенка.

– Ну тогда хорошо, что их двое, – беспечно улыбается моя подружка. – Фабиан был в восторге от твоих танцев на барной стойке.

Я не нахожусь, что ей на это ответить. Ночью я напрочь забыла, что у Каетано есть зеркальная копия. Молча бреду за Карлой, выискивающей в череде резных деревянных шкафчиков наши номера.

– О, супер! Мы снова вместе! – улыбается Карла, наконец, обнаружив их у лестницы на второй этаж.

Администрация заботливо оставила каждому ученику конверт с расписанием занятий, внеклассных часов, тренировок и репетиций. Карла внимательно изучает график тренировок группы поддержки, она капитан, и крайне ответственно подходит к своей роли. В прошлом семестре ее «Львицы» выиграли кубок на чемпионате побережья. И планку снижать она не собирается.

– Завтра у нас отбор, – сообщает она. – Плаваешь?

Киваю. Моя тренер вписала утреннюю тренировку перед отбором в команду пловцов на следующее утро. Значит, на рассвете пойду бегать.

– Господи, посмотри, кто здесь! – вскрикивает Карла, от чего к стеклянным дверям оборачиваюсь не только я, но и парочка наших одноклассниц.

Фабиан и Каетано в школьной форме выглядят, как отражения друг друга. Будто природа сделала «копировать-вставить» при их сотворении. Сейчас я совершенно не могу отличить одного от другого. Они побриты, причесаны, а поло не застегнуты на верхнюю пуговку. Я чувствую, как начинаю краснеть. Руки Карлы с пудреницей и алой помадой «Дольче и Габбана» замирают в воздухе. Моя подруга принципиальна и строго следует правилу, кто увидел первой, того и тапки. Но я-то чувствую, как она борется с физическим притяжением к близнецам.

– На нашей улице перевернулся грузовик тестостерона… – шепчет Летиция Ловего, девушка из команды чирлидерш. Ее отец – правая рука моего.

Близнецы Дельгадо ожидаемо проходят мимо, когда голова одного из них поворачивается. Не на меня. Взгляд темно-карих глаз касается лишь кончиков моих волос и устремляется дальше, к наполовину накрашенным губам Карлиты. Сдержанная улыбка трогает красивые пухлые губы, демонстрируя ямочку на щеке. Фабиан.

Карла издает не то стон, не то хрип подавившегося, когда близнецы оказываются на достаточном расстоянии и не могут этого услышать.

– Что за хрень? – бормочет она.

– Это флирт, – улыбается Летиция, но Карла решительно изолирует Лети распахнутой дверцей своего шкафчика.

– Эли!

– Их двое, – с улыбкой развожу руками я. – Один определился.

– Он хотел тебя. Он пришел к тебе! Какого хрена он улыбается мне?! – вспыхивает Карла.

– Он лишь увидел меня первым. Мы не знаем, на кого бы он смотрел, отлипни ты тогда от своего бельгийца и залезь на барную стойку вместе со мной!

Карла сосредоточенно посасывает пухлую нижнюю губку.

– Сомнительно. Ему придется улыбнуться минимум раз пятнадцать, прежде чем я изволю ему ответить.

– Или он не увлечется кем-то еще, – чирикает Летиция из-за дверцы.

– Сосредоточься на стопах, Лети! – гавкает Карла.

Звенит звонок, и мы спешим на первую лекцию в этом учебном сезоне. Несмотря на любовь к точным науках, я совсем не могу сосредоточиться на анализе функции. Каетано даже головы не повернул. Он исполнил то, что обещал накануне ночью.

Карла косится в мои конспекты, и я, как бы невзначай, пододвигаю тетрадь к ней поближе.

– Ух, сколько нулей, – тихонько ворчит она, – ненавижу четные числа.

Ей непросто даются статистические вычисления, зато в маркетинге ей равных нет. Торг и реклама – ее вторая натура, Карла всегда получает то, что хочет. Выпивку все лето добывала для нас именно она.

В следующий раз с близнецами мы пересекаемся в столовой. Просторной и светлой, как и любое помещение Академии, с дубовыми столами и удобными стульями. За стеклянной стеной – внутренний дворик, где можно посидеть в перерывах между занятиями в тени глициний и гранатовых деревьев.

И вот я, стоя в очереди за тостами с авокадо, впервые в своей жизни узнаю, что такое ревность. Мне не нравится это чувство. Оно заставляет чувствовать себя слабой, хуже той, кто сейчас игриво накручивает локон на палец, беседуя с одним из братьев. Его загорелые руки сцеплены в замок и подпирают подбородок. Он не улыбается, и я не могу сказать, кто это, ведь ямочка на щеке – моя единственная возможность различать близнецов. Кивает, вижу, как движутся его губы, что-то отвечая. А дальше… глаза отрываются от девушки и начинают блуждать по столовой, будто желая кого-то отыскать.

Меня. Сосредоточенный взгляд замирает на моем лице и не движется дальше.

– Каетано, – шепчу я.

– Что-что? – курчавая голова Лукаса, стоящего передо мной с набитым ртом, оборачивается, но на него я не реагирую.

Улыбаюсь и, не поднимая руки, перебираю пальцами воздух: ненавязчивое приветствие, после которого Каетано отводит глаза и возвращает все свое внимание красотке.

«Нам не стоит больше общаться», – тут же всплывает в моей голове. Он ведь предупреждал.

– Тогда не нужно было меня спасать, – с горечью шепчу я себе под нос.

– Чего ты бурчишь, Эл, я не слышу?! – Лукас снова оборачивается. Картошка фри едва не выпадает из его рта мне в тарелку.

Обида сжимает грудную клетку и обжигает глаза.

– Лу-Лу, обедай один. Я пошла, аппетит пропал.

Бросаю поднос на столик и быстрым шагом направляюсь к двустворчатым дверям, ведущим в коридор.

– Эли? Что случилось, я не понял, Эл?! – мне вдогонку летит удивленный крик Лукаса, но я на него не реагирую.

Конечно, я это переживу. Закрывшись в кабинке туалета, смотрю на свое запястье с татуировкой. В голову лезет дурная мысль: взять булавку и кольнуть себя в один из пальцев, которые вчера касались широкой спины Каетано. Чтобы выступила капелька крови, и вместе с ней ушла эта обида.

Нет! Я сильнее своей слабости! Я больше не сделаю себе больно.

Я не сумасшедшая…

Глава 6. Победителей судят

Без солнца холодно даже на испанском побережье. Полоска рассвета еще даже не брезжит на горизонте, когда я натягиваю поверх спортивного топа толстовку с логотипом «Гарсиа Интерпрайзес». Ежась от сумеречной прохлады, я настраиваю в наушниках музыку погромче и скорее перехожу на бег. Хочу подняться как можно выше, чтобы поприветствовать солнце раньше, чем оно распахнет над нами свои широкие и жаркие объятия.

Настроение у меня изумительное, будто вчерашнего дня не существовало вовсе. Тяжелые волосы собраны в высокий хвост, который приятно хлещет по спине при каждом шаге. На щеках появляется румянец, по жилам разливается приятное тепло. Я стараюсь сосредоточиться на дыхании, чтобы в голову не лезли мысли о Каетано.

В наушниках начинается «Girls like you», и я, захваченная сладким голосом Адама Левина, пританцовываю прямо на бегу. А потом не выдерживаю и начинаю подпевать:

– Потому что девчонки, как ты,

Тусуются с такими парнями, как я!

И когда садится солнце, а я прихожу,

Мне нужна такая девчонка, как ты! Ей-е, ей-е!

Когда я замахиваюсь на несуществующую в природе ноту, меня кто-то хватает за талию и отрывает от земли, кружа вокруг своей оси. Я испуганно пинаю воздух ногами, выдергиваю из ушей наушники, оборачиваюсь и хохочу во весь голос, узнав Лукаса.

– Детка, собралась намотать больше километров, чем я?!

– Хватит! Хватит, поставь меня!

– Доброе утро, – доносится до нас сдержанное приветствие. Оборачиваюсь, и довольная улыбка моментально сползает с моего лица. Один из близнецов. Воспроизвожу в памяти свои кривляния в последние несколько минут и медленно закрываю руками лицо. Мне становится совсем плохо, когда я вспоминаю, как виляла задницей под «Ей-е, ей-ей-е».

– Я Каетано. Мы можем поговорить? Пару минут.

– Не можете, – неожиданно влезает Лукас. – Из-за тебя моя любимая подруга вчера осталась без обеда. Отшил, так имей совесть не быть бумерангом. Улетай отсюда. Давай, Эл, погнали, не сбавляй темп! – Лукас подхватывает меня за локоть, увлекая за собой.

Кажется, моя челюсть только что стукнулась о кроссовки. Я так ошарашена, что позволяю ему себя увести. Каетано ни слова не говорит в свою защиту. Когда спустя пару минут я оборачиваюсь, его уже нет на холме, вероятно, побежал в другую сторону, чтобы больше с нами не пересекаться.

– Что на тебя нашло, Лу-Лу?

– Пусть знает, что за тебя есть кому заступиться. И есть кулак, который начистит ему морду в случае чего. Он не может просто игнорировать тебя и питаться твоим разочарованием! – Лукас сердито встряхивает кудряшками и переходит на забавные подскоки.

Я обгоняю его и вешаю на шею воображаемую медаль.

– Спасибо, мой чемпион!

Мне бы стоило напомнить Лукасу, что я и сама могу постоять за себя. Но я снова этого не делаю. Лукас чувствует ответственность за меня перед Ноем. Они были лучшими друзьями, пока один из них не встал справа. И это был не Лукас. Чем старшее мы становимся, тем чаще я ловлю себя на мысли, что он помнит об этой детали так же хорошо, как и я. Это ужасно. Ведь он ни в чем не виноват.

Говорят, школа – это маленькая жизнь. В случае с Академией Вергара эту фразу можно толковать и буквально, ведь каждый день мы уезжаем оттуда не раньше, чем в пять-шесть часов вечера. Обязательные шесть часов лекций и минимум три часа внеклассной нагрузки, куда относятся спорт, чирлидинг, рисование, хор, театр и все иные способы выплеска подростковой энергии и агрессии.

Несмотря на то, что я все лето проплавала в море и бассейне, стоит мне пересечь порог школьного спортивного комплекса, я тут же понимаю, как соскучилась.

– Твоя задница стала совсем костлявой, смотри, чтобы купальник не порвался! – прилетает мне в спину, когда я изучаю расписание осенних соревнований на табло у женской раздевалки. Оборачиваюсь, чтобы лицезреть белоснежное веснушчатое личико со стервозно вздернутым носом и вытянутыми к вискам зелеными глазами в обрамлении выгоревших на солнце ресниц. Бледно-рыжие волосы собраны в небрежный пучок, из которого торчит карандаш, а тонкая верхняя губа подрагивает, не зная, озлобиться ей или улыбнуться.

– Тебе виднее моя задница, – очаровательно улыбаюсь я. – Обязательно скажи, если увидишь на моем купальнике дырку, ведь ты снова придешь второй.

Семь лет. Кажется, столько мы тренируемся вместе с Офелией Делука. Как только в каждой из нас заметили перспективы, достаточные для завоевания медалей, нас перевели в продвинутую группу. Затем выделили отдельные дорожки и часы для тренировок. После первого кубка Офелии по брассу среди юниоров провинции Аликанте и моей медали по кролю нам выдали гранты на тренировки с индивидуальными тренерами и всю спортивную амуницию.

Наши родители, безусловно, гордятся нашими успехами, но что-то подсказывает мне, у них давно имеются запасные аэродромы на случай нашего провала. Для Офелии, наверняка, греется местечко в каком-нибудь престижном британском колледже на факультете ценных бумаг и инвестиций, а меня папа будет терпеливо ждать в своем бизнесе. И это нормально, ведь из двоих детей у него остался лишь один.

– Гарсия! – рявкает Рамона Лопез, мой тренер, стройная широкоплечая испанка, десять лет назад представлявшая нашу страну на чемпионате мира. Ни в двадцать, ни в тридцать лет она не испытывала дефицита в ругательствах. Так что теперь весь бассейн в курсе, что мой кроль только что обозвали пляской обрюхаченной крольчихи. – Летом нужно было налегать на клетчатку, а не належивать себе бока в яхт-клубе! Еще чуть-чуть и твои бедра можно будет спутать с апельсиновой коркой!

Мы обе знаем, что за два с половиной месяца я не набрала ни грамма лишнего веса, а целлюлит не имел ни малейшего шанса пробраться на мои ноги. Но чревоугодие, по мнению Рамоны, возглавляло перечень смертных грехов. И она никогда не забывала об этом напоминать.

Когда Рамона отмечает, что я плыву на спине, как ржавая баржа, с соседней дорожки фыркает Офелия. Она едва не захлебывается от смеха и тут же ловит затылком поролоновую доску для новичков, которой запустила в нее Рамона.

Сегодняшняя тренировка заканчивается довольно быстро, поскольку в первую неделю учебы новички и все желающие получают шанс отобраться в спортивные команды. Мы с Офелией решаем остаться поглазеть на потенциальных пловцов.

Завернувшись в большое полотенце и собрав мокрые волосы в пучок, я присоединяюсь к Офелии на пустующей трибуне. Естественно, не рядом. Через два сидения.

– Приятно видеть, что со мной в очередной раз боятся конкурировать, – сладко потягиваясь, заявляет Офелия.

– Их пугают твои плечи, как у борца. Боятся, что ты уработаешь их еще на суше, – невинно бросаю я в ответ. Никто из девочек в очередной раз не пожелал участвовать в отборе, наверняка, лишь синхронистки получат свежую кровь. Зато парней почти два десятка.

– У тебя слюнка… вот тут, – хихикаю я, касаясь ногтем своих губ, на что Офелия отмахивается и закатывает глаза.

– Любуюсь на того беременного принца, – кивает она в сторону невысокого паренька, который нерешительно топчется в конце шеренги.

– Боюсь, Рамона его даже к воде не подпустит. Отправит на исповедь!

Мы смеемся так громко, что невольно привлекаем к себе внимание всей команды в плавках.

Уничижительный взгляд тренера Офелии довольно быстро затыкает нам рты.

– Кажется, Алекс только что записал на мой счет четыреста метров вольным стилем, – тихонько бурчит Офелия.

Я хочу ответить, но внезапно ловлю на себе взгляд знакомой пары глаз.

– Ну конечно…

Каетано. Он не мог пропустить отборочные соревнования.

– Не пялься, глаза выпадут, – хмыкает Офелия. – Это что, один из близняшек? Не отвечай, сама вижу.

Парням предстоит двухэтапный отбор. Сначала они проплывут по восемь человек, а затем четверо показавших лучшее время поборются за право тренироваться лично с Алексом, тренером Офелии. Победитель будет лишь один. Остальные отличившиеся ребята получат места на групповых тренировках. Многих это вполне устраивает, наш бассейн никогда не стоит пустым. Даже из группы ребята запросто отбираются на соревнования. Ведь спортивный талант в трусах не спрячешь. Все мы, кто тренируется сейчас индивидуально, с группы и начинали. Хотя есть и те, кто на меньшее не согласен. Им подавай все лучшее и сразу.

Я спускаюсь на несколько рядов ближе, не скрывая своего интереса в финише второй восьмерки. Каетано, а я на сто процентов уверена, что из близнецов это именно он, входит в воду, точно нож в подтаявшее масло. Не оставляет соперникам ни единого шанса и даже не прилагает особых усилий к своей победе.

Вижу, как Рамона склоняется к коллегам, многозначительно кивая в сторону Каетано. Алекс встает со своего места и занимает позицию рядом с тренером, руководящим заплывом.

– Время спрашивает, – комментирует Офелия. Я и не заметила, что она спустилась и подсела ко мне. – Да оставь ты в покое свой купальник, очевидно же, что победитель – он!

Я вздрагиваю и отпускаю лямку. Задумавшись, и не заметила, как весь заплыв Каетано ее теребила.

Когда стартует четверка победителей, мы синхронно вытягиваем шеи. Алекс достает секундомер. Честь, которой до Каетано была удостоена лишь Офелия несколько лет назад. Конечно, он хочет сам засечь время. Ведь такого пловца в нашей команде не было, пожалуй, никогда. Офелия сосредоточенно кусает ноготь на большом пальце. Почуяла конкуренцию. Рамона встала со своего места и не сводит глаз с дорожки Каетано. Я успеваю подметить все эти детали, потому что ничуть не сомневаюсь в его победе и слежу за заплывом не так пристально, как все остальные.

– Двадцать пять секунд и двадцать восемь миллисекунд! – сообщает Алекс. – Неплохо!

Офелия фыркает себе под нос.

– Неплохо?! Да парень залетел в первый разряд! Давай уже, Али, бери его к нам, будем плавать вместе. Так и быть, я поделюсь с ним своим гелем для душа! – она тихонько хихикает рядом со мной, но я сейчас даже не могу отшутиться в ответ.

– Почему они тянут? Почему не приглашают на индивидуальные тренировки? – негромко спрашиваю я. Что-то здесь не так, и нутром я уже знаю, что. Тренеры могут совещаться после очевидной победы лишь в том случае, если победил не тот, кто нужно. Но…

– Айван Эспозито! – объявляет Алекс на весь бассейн. – Моим пловцом становится Айван Эспозито! Поздравляем!

Жидкие аплодисменты в исполнении тренерского состава и недоумение на лицах спортсменов – вот, чем завершается блестящая победа Каетано.

– Кто такой Айван?

– Вон та глиста в синих трусах, – Офелия мрачно кивает в сторону веснушчатого бледного паренька, худого, точно зубочистка. Его мокрые пшеничные волосы всклочены и липнут к вискам, а щеки пылают двумя алыми пятнами. – Вторым пришел. С конца. Стало быть, мы можем ожидать обновление раздевалок или новый бассейн для персональных тренировок, – Офелия с раздражением избавляется от кутикулы на своем несчастном большом пальце, и я понимаю, что была права в своих подозрениях. Айван купил Алекса, купил себе победу.

– Сеньор, я хочу знать причину вашего решения! – раздается ровный голос Каетано. Он тоже понял. И по вене, взбухшей на его шее, я угадываю контролируемую ярость. Мы с Офелией вновь обращаемся в слух. – Я пришел к финишу первым. Это мое место, – чеканит он.

– Да… – Алекс чешет свой коррумпированный затылок, от чего мне хочется ему врезать. – Однако сеньор Эспозито был более техничен и точен. Но место на групповых тренировках – ваше без сомнений. Не о чем переживать, приятель. Попробуете в следующем году.

Каетано долго-долго смотрит на тренера, качая головой. Даже со своего места я вижу, как ходят его желваки.

– Ясно. Я понял.

Он разворачивается, готовый уйти, и я сама не понимаю, как срываюсь с места.

– Эл! Эл, не вмешивайся! – протестует Офелия, хватая меня за полотенце. – Эл, ты рискуешь своим местом, – серьезно говорит она, когда я в недоумении к ней оборачиваюсь. Выпутываюсь из полотенца и, босая, несусь к воде. Успеваю вцепиться в руку Каетано прежде, чем он скрывается в раздевалке.

– Дай мне уйти, Ноа.

– Молчи! – рычу я и тащу его за собой. На удивление, он мне не противится.

– Рамона! – зову я, подводя к своему тренеру настоящего победителя. – Я знаю, вы не любите брать выпускников и зовете их краткосрочными инвестициями. Но это исключительный случай! Каетано плавает быстрее меня. По правде сказать, он спас мне жизнь пару дней назад. Я бы утонула в море, если бы не он. Это исключительный случай. Вы сами только что видели.

Рамона с важным видом вглядывается в мое лицо. Я не думаю о последствиях своей наглости, я знаю, что поступаю верно. И она тоже это понимает.

– Хорошо, – после недолгой паузы говорит она. – Приходи завтра на медосмотр, мы подберем для тебя диету и составим график тренировок. – А ты, – обращается ко мне, едва заметно улыбаясь, – за то, что потеряла бдительность в родной стихии, завтра утром проплывешь мне четыреста метров вольным стилем.

– Так точно! – отдаю честь я, даже не скрывая своей радости. Каетано сдержанно благодарит Рамону и, протиснувшись между нами, уходит в раздевалку. Молча. Уходит. В раздевалку.

Офелия с трибуны спрашивает меня одними губами «какого хрена?». А я понятия не имею, какого! Злость зарождается в моем животе и поднимается все выше и выше, пока пар не валит из ушей. Это становится последней каплей. Когда я толкаю дверь, ведущую в раздевалки, представляю, что это грудная клетка Каетано.

Злость переполняет меня. Не в моих правилах думать, прежде чем делать, так что я поворачиваю не направо, а налево, в сторону мужских раздевалок. По смеху и плеску в отдалении понимаю, что парни отмечают свое коллективное поражение в джакузи. Все верно, из них лишь двое сохранят к нему доступ. И один – за счет папочкиных денег.

Я точно знаю, что Каетано не с ними. И он не отвертится от моего гнева. Я выскажу ему все, что думаю, и поставлю на своей глупой влюбленности точку!

Влетаю в раздевалку и окунаюсь в ароматы хлорки, мужских дезодорантов, носков и парфюмов. Довольно сильное сочетание, у меня даже слезятся глаза.

Я никого не обнаруживаю, но из душевых доносится плеск воды. Там обычно люди моются голыми. Я это знаю. И я все равно иду туда, медленно-медленно, как мелкая воришка.

Нижнюю часть его тела скрывает от меня каменный бортик, который тянется вдоль всех душевых кабинок. Клубы пара поднимаются и обволакивают широкие плечи и рельефные руки, которые намыливают волосы, грудь и все, что скрывается за бортиком. Как последняя извращенка, я поднимаюсь на носочки, чтобы это увидеть.

Его глаза закрыты, по лицу стекает мыльная пена. А у меня пересыхает в горле от того, как лениво и небрежно его руки проходятся по бедрам и паху и поднимаются выше. Я только что увидела всего Каетано Дельгадо. От и до.

А потом он поворачивается спиной, и я вижу шрам, который тянется вдоль всего его позвоночника. Он настолько огромен, что я не сдерживаю вздох.

– Это мужская раздевалка, – Каетано сплевывает воду и, убрав с глаз волосы, узнает меня. – Что ты здесь забыла?

– Я пришла за своим «спасибо»! – вспыхиваю я. – Ты грубый и неблагодарный. Я рисковала своей задницей, чтобы тебе дали место в команде. А ты даже не потрудился поблагодарить!

Каетано молча выключает воду, проходится полотенцем по волосам, обворачивается им и закрепляет на бедрах. Ему фиолетово, что я видела его всего.

– Видишь ли, я тебя об этом не просил, – роняет он, намереваясь просто пройти мимо. Но такое отношение мне не походит.

Я хватаю его за руку и толкаю к стене. Каетано удивленно поднимает брови.

– Я в шоке от твоей наглости, – выдыхает он.

– Благодари, или я закричу и скажу, что ты затащил меня сюда силой! – рычу я.

Он смотрит на меня сверху вниз, взгляд темнеет.

– В таком случае я создам настоящий повод для твоего крика, – говорит Каетано, и от глубины его голоса трепещет каждая клеточка моего тела. – Не в моих принципах быть терпилой.

– Почему же ты был им на стадионе? – вскрикиваю я. – Почему промолчал?!

Каетано делает шаг, размывая границу между нами. Я ощущаю жар его полуобнаженного тела.

– Почему тебе это так важно? Мне не нужны ни твоя помощь, ни тем более защита.

– Потому что я терпеть не могу, когда люди упускают возможности и не борются за себя! Ты же сам знаешь, что был лучше Эспозито! Все это знают!

– Ш-ш-ш… – Каетано, явно забывшись, накрывает ладонью мой рот.

– Все же боишься моих криков? – ехидно спрашиваю я, смахивая его руку. – Ты же собирался создавать для них повод. Видимо, ты привык, что девчонки кричат на тебя.

– Не на меня, а благодаря мне, – тихо исправляет Каетано.

Поняв смысл сказанного, я вспыхиваю, точно фитиль на свече-фонтане. Речь отказывает, в моих силах только открыть рот. Видя мое замешательство, Каетано приподнимает уголки губ. Только уголки. Он не показывает мне широты своей улыбки. Мы очень близко. Мне хочется прикоснуться к его красивой груди пловца. Ощутить твердость и жар его кожи. У меня сбивается дыхание, я никогда прежде не испытывала одновременно такого влечения и ненависти к одному человеку.

– Сердце, соберись, это парень, которого мы собираемся ненавидеть! – кричит мозг, но сердцу все равно.

– Я думал, тебя невозможно смутить, а это оказалось слишком просто, – прищуривается Каетано.

– Слишком просто – найти джемпер на летней распродаже, – парирую я. – Не обольщайся.

Каетано нависает надо мной с самым невозмутимым выражением на лице. Будто он гребаный победитель Олимпийского заплыва на сто метров. Капельки воды стекают по его груди в полотенце, словно к себе домой. Воздушный шарик с ниточками на ребрах сдувается и надувается при его неровном дыхании. Секунду. А почему оно неровное?

Уйдя в свои чувства, я совсем забыла, что стою перед ним в одном купальнике, который облегает мое тело, точно вторая кожа. Коварная улыбка расползается на моих губах.

– Тебе не все равно, Дельгадо. Красивый у меня купальник? А сзади? – лукаво интересуюсь я и становлюсь вполоборота, демонстрируя глубокий вырез на спине. Рамоне не нравится этот купальник, но периодически она разрешает мне выглядеть как «прохлорированная ночная бабочка».

Каетано сглатывает. Я вижу, как дергается его кадык. Взгляд становится тяжелее свинца. Я совсем его доконала. Этот взгляд может быть вполне списан за «спасибо». Ведь ему совершенно точно не все равно.

– Ладно, – улыбаюсь я, – хватит с тебя на сегодня. Продолжим больше не общаться.

В этот момент и открывается дверь в раздевалку.

– Дельгадо?

Это Алекс. Дьявол. Моя храбрость разом улетучивается. Выговор и отстранение от спорта совсем не вписываются в мои планы на начало года.

– Помогай… – шепчу я.

Каетано действует решительно и быстро. Прячет меня за стойку с полотенцами и выходит из душевых навстречу тренеру. Сквозь грохот своего сердца я слышу неубедительную речь Алекса о сложившейся ситуации на отборе. Лепет человека, который не может сопротивляться деньгам. Он так старательно оправдывается, что я невольно морщусь от жалости. Это почти унизительно.

– Сеньор, я все понимаю, –неожиданно перебивает его Каетано. – Мой отец трижды прогорел, прежде чем добился успеха. Это нормально, заботиться о своей семье. Всегда что-то приносится в жертву. Хорошо, когда это не близкие люди.

Эти слова оседают в моем сердце. В них есть что-то глубоко личное.

Выждав пару секунд, я выхожу в раздевалку. Каетано уже смотрит в мою сторону.

– Ноа. Я хочу держать дистанцию, потому что я не хороший человек. Такие, как я, рушат все прекрасное. От меня одни беды. Это то, что я хотел сказать утром. Помоги мне выкинуть тебя из моей головы. И ты сама скажешь за это «спасибо».

– Не тебе решать, за что мне благодарить, – качаю головой я. – К тому же, от меня тоже одни беды.

Глава 7. Сильнейшие и прекраснейшие

Эдвард Каллен хотел держаться на расстоянии от Беллы, потому что он вампир. Ромео и Джульетта родились у отцов враждующих кланов. Эмма Вудхаус заигралась в сваху и чуть не прощелкала свое счастье, в то время как мистер Найтли чересчур увлекся чтением морали. Элизабет Беннет была слишком горда, а мистер Дарси предубежден. Интересно, какое оправдание у Каетано?

– Давай-ка еще раз. С начала.

– Карла! – стенаю я. – От того, что я в сотый раз повторю тебе его слова, до истины мы не докопаемся!

Подруга страдальчески закатывает глаза:

– Значит, мы пойдем в обход! Благо, их двое.

– Что это значит? Карлита?

Но она лишь коварно ухмыляется. Мне страшно предположить, что она задумала, но меня не посвящают в этот мозговой штурм. Уже два дня прошло с того разговора, а я все не могу выкинуть слова Каетано из головы. И Карла мне в этом не помогает. Ее каблуки ритмично стучат по паркету, пока мы идем в библиотеку. Нужно выбрать книги для книжного клуба, в который мы вступили в прошлом году, чтобы разнообразить внеклассные часы для аттестата.

Здание библиотеки – истинное достояние Академии Вергара. Не так давно ей был присвоен статус объекта культурного наследия. Была произведена бережная реставрация витражей в стеклянном куполе, резных деревянных архивольтов, карнизов и сводов. Все книги были заново классифицированы и размещены в огромных шкафах, в которых круглосуточно поддерживается нужная ветхим страницам температура. На уютно поскрипывающих досках пола расставлены массивные столы и стулья с резными спинками. И, несмотря на подаренные одним из магнатов компьютеры «Эпл» и энергосберегающие лампы, ни на секунду не покидает ощущение, будто ты ступаешь под своды древнего собора, где свершаются самые сокровенные людские таинства.

Карла уходит к книжным полкам, а я остаюсь у картотеки, чтобы ускорить процесс отбора книг. Дай Карле волю, и она часами будет бродить вдоль стеллажей, переходя от одной книги к другой, листать страницы, читать аннотации, сомневаться и снова искать. Карла очень разборчива во всем, что напрямую касается ее жизни.

Не окажись мы с ней в одной песочнице четырнадцать лет назад, сейчас бы вряд ли смогли подружиться. Я часто совершаю фееричные глупости, а Карла даже в объятиях незнакомца думает о своей репутации. Вот так из «Беспамятства» она бежала первой. Не подумав обо мне. Но мы вместе пережили гибель моей мамы и Ноя, и это связало наши жизни навсегда.

Я останавливаю свой выбор на трех книгах и уже собираюсь отправиться на поиски их и Карлы, как чья-то рука опускается на мое плечо.

– Привет, Ноэль.

Всего лишь на секундочку принимаю его за Каетано, потому что очень хочу, чтобы это был именно он, но улыбка и ямочка на щеке выдают Фабиана. – Как дела?

– Привет! В порядке, – улыбаюсь, поднимаясь из-за стола. – А твои?

– Тоже, – отвечает Фабиан, приглаживая темно-шоколадные волосы с аккуратно подстриженной челкой. Как же они похожи… это просто безумие.

– Я… мне нужно найти книги. Для книжного клуба, – от чего-то смущаюсь я.

– Хочу составить тебе компанию.

Вместе мы бредем вдоль книжных стеллажей, и от наших шагов приятно поскрипывает деревянный пол. Тут и там слышится шепот и шелест перелистываемых страниц. Я лихорадочно перебираю варианты для своей следующей реплики, но Фабиан берет разговор в свои руки.

– Могу я взглянуть?

Молча протягиваю ему тетрадный листок с выписанными названиями книг.

– У тебя красивый почерк, – с улыбкой говорит Фабиан, а я не могу заставить себя не смотреть на трепет его густых темных ресниц. – Так-так… «Ярмарка тщеславия» Теккерея, «Портрет Дориана Грея» Уальда и «Анна Каренина» Толстого. Сюда бы еще «Госпожу Бовари» Флобера, и получится подборка из самых тщеславных и эгоистичных персонажей в истории литературы.

Я изучаю устремленное на меня лицо Фабиана, не скрывая своей заинтересованности. Меня приятно удивляет его начитанность. После ужина в нашем доме я решила, он разбирается только в бизнесе, но оказалось, это не единственная сфера его интересов.

– Кто же эгоист у Толстого? – с лукавым прищуром спрашиваю я, когда он снимает мне с полки многостраничный фолиант.

– Анна, разумеется, – ни на секунду не задумываясь, отвечает Фабиан.

– Почему не Вронский? – удивляюсь я.

– Она разрушила свою семью из-за глупой влюбленности. Повелась на внимание молодого красавца, который готов был ухлестывать за каждой юбкой. Оставила ради него сына, свою собственную кровь! Опозорила и ушла от мужа, а ведь он не был плохим человеком. Что с того, что он вел монотонный и однообразный образ жизни? Такова была его работа. И после всего, Анне еще хватило совести броситься под поезд! Она осознанно оставила своего ребенка сиротой! А все из-за чего? Из-за тщеславного желания и веры в то, что она лучше молоденькой неопытной Китти! – выпаливает Фабиан, и от этой пылкой речи у него вспыхивают от злости глаза.

– Ох… – только и могу выдохнуть я. – Честно сказать, я спросила лишь потому, что хотела проверить, читал ли ты книгу, или просто понтуешься передо мной.

Разгоряченное выражение сменяется мягкой улыбкой, от которой у меня по затылку пробегает холодок. Как же она похожа на ту единственную улыбку Каетано, которой я была удостоена лишь однажды.

– Я не привык щеголять впустую, как это частенько делает Каи. Если я говорю, то точно знаю, о чем.

– Хорошо, что ты скажешь о Бекки Шарп12?

Я даже не замечаю, как мы собираем нужные книги и оформляем их на мой читательский билет. Разговор с Фабианом так увлекает меня, что в себя я прихожу лишь за столиком в кафетерии на втором этаже. Проворачивая вокруг своей оси большой стакан латте, я ловлю каждое слово Фабиана из его рассуждений о женах Генриха VIII.

– Человек тщеславный и ведомый одновременно. Подумать только, его любовные приключения и разочарования устроили настоящую религиозную реформацию! А Анна13? Вот, кто несся через все дворцовые каноны головой вперед, чтобы на нее водрузили сначала корону, а потом молот. Ведь все неурядицы Генриха начались именно с нее и…

– Не хочешь ли ты сказать, что во всем виновата женщина? – прищуриваюсь я. – Не тянет ли от тебя сексизмом?

– Что… – Фабиан растерянно хлопает ресницами, будто заново прокручивая в голове недавние слова. – Нет, нет, я… – поджимает губы, и я вновь не могу не сравнить их с губами Каетано. – Это все просто…

– Да брось, это всего лишь шутка, – тянусь к нему через столик и легонько похлопываю по руке. – Я не феминистка. И мне правда интересно слушать твои теории.

Фабиан благодарно улыбается.

– А Каи говорит, я зануда.

– У всех свои таланты и свои пороки.

Фабиан открывает рот, чтобы ответить, но так и не делает этого. Увлекается кем-то у меня за спиной. Я оборачиваюсь, чтобы увидеть Карлу, сосредоточенно отбивающую ритм каблуком в ожидании своего кофе. Ее явно что-то раздосадовало, потому что молодой бариста впервые остается без улыбки и чаевых. Она так торопится выплеснуть свое разочарование, что даже не кокетничает, столкнувшись с приветствием Фабиана.

– Я не понимаю, вышел новый роман, где главный бэдбой зачитывается Джейн Остин, а я не в курсе?! В нашей библиотеке – почти полмиллиона книг и ни одной «Гордости и предубеждения»! Или ее дочитывают новые фанаты «После»14?! Мне нужна эта книга, черт возьми черт! Я хочу обсуждать положение женщины в обществе сквозь века! – Карла грациозно вскидывает руку, словно расправляя невидимый плакат. – Приставка к мужчине или самостоятельная личность? Прекраснейшая или сильнейшая половина человечества?

– Полагаю, если скажу, что Бог создал женщину из мужского ребра, меня сожгут в огне осуждения? – полушутливо спрашивает Фабиан. Я фыркаю, Карла приподнимает одну бровь.

– Ты совершенно прав.

– Тогда лучше скажу, что в доме моих родителей есть библиотека. И Джейн Остин представлена в ней на двух языках.

Карла склоняет голову и прикусывает пухлую алую губку. Взгляд Фабиана неминуемо устремляется к ней. Я прячу улыбку. Его симпатия слишком очевидна. Он проще. Не прячет эмоции, как это делает Каетано.

Между ними устанавливается сильный зрительный контакт. Кто отведет глаза, тот проиграл. Молчание затягивается. По моим подсчетам Фабиан уже должен был пригласить Карлу пошуршать страницами, но он этого не делает. Будто выжидает. В таком случае этот разговор так и затухнет: Карла никогда не сделает первый шаг, я же знаю свою подругу. Она прищуривается, не может понять почему Фабиан молчит. Напряжение становится почти материальным. Мне хочется пнуть Фабиана! Сейчас идеальный момент, а он им не пользуется! Самолюбие Карлы этого просто не перенесет. Когда ее нижняя губа предательски вздрагивает, Фабиан будто приходит в себя, откашливается и говорит:

– Хочешь прийти почитать?

Широты улыбки, которая расцветает на лице Карлы, хватило бы, чтобы объять целый мир. Но она мгновенно берет себя в руки и отвечает:

– Мы почти не знакомы, а ты зовешь меня к себе домой?

Фабиан снова улыбается. Он понял правила этой игры.

– Каковы твои условия, сеньорита? Тебе нужна книга, мне – время с тобой.

– Мы придем вдвоем. Я и Эл, – на одном дыхании выдает Карла. Улыбка тут же сползает с моего рта. Какого черта? –Ты, насколько мне известно, тоже идешь «плюс один». Так что мы можем провести время вчетвером.

Фабиан подносит к губам стакан кофе. Карла смотрит на его кадык, я – на руки. Руки Каетано с нитями вен.

– Я заберу вас в семь. В пятницу.

– В шесть в четверг, – отрезает Карла. Последнее слово всегда остается за ней.

Глава 8. «Не свидание»

– Это не двойное свидание! – решительно сообщаю я Ною в отражении зеркала. – Не свидание, ясно?

Синий сарафан на пуговках выглядит достаточно дружелюбно. Аккуратный вырез ни на что не намекает. Карла попросила одеться поприличнее, так что я застегиваю ремешки тех самых серебристых босоножек.

Стаскиваю резинку, и золотистые волны рассыпаются по плечам. Смотрю на них с минуту, а потом повязываю темно-синей лентой. Бриллиантовый камушек на шее и немного туши для ресниц. Карла все равно захочет внести в мой макияж коррективы, она ясно дала это понять, отправив фото бардака в своей спальне.

Смутное очертание Ноя в отражении зеркала горделиво вскидывает подбородок. Ровно в пять часов спускаюсь на первый этаж, залитый ярким послеобеденным солнышком. За кухонным столом, постукивая по нему аккуратно подпиленными ногтями, восседает Люция. Перед ней дымится в чашке кофе крепкий, как характер моей сеньоры. Она в курсе нашего вечернего мероприятия и готовится выступить с обязательной нотацией. А это значит, она намерена бдеть и ожидать моего возвращения на этом самом месте ровно в одиннадцать часов.

– Я рассчитываю на твое благоразумие, Ноэль. На его остатки, точнее. Никаких глупостей. Никаких танцев в неподобающих местах. Никаких неположенных порошков и жидкостей в твоем носу или бокале. Ты меня знаешь, милочка, баночки для анализов я всегда храню в своей ванной. Твой папа возвращается из командировки. Он не ляжет, пока ты не вернешься. Поэтому мне нет нужды напоминать тебе о времени, так?

– Рас-та-так, – щелкаю я пальцами и вешаю сумочку на плечо. Но не ухожу, потому что главные пункты нотации еще не озвучены.

– Покажи мне руки.

Люция внимательно изучает мои ноготки, покрытые бесцветным лаком.

– Хорошо. Чистыми должны быть ногти и намерения.

Первый пункт есть. Звонок в дверь ускоряет и озвучивание второго:

– Мысль опережает действие! И, пресвятые плотники, Ноэль, я покупаю мясо на том же рынке, что и глава нашей жандармерии. Мы частенько обсуждаем с ним качество говяжьей вырезки, – ровным тоном сообщает мне Люция, провожая в холл. – Это я так, на случай, если тебе интересно.

Надеюсь, не от него я убегала после облавы в «Беспамятстве». Вспомнив свой побег, я радостно фыркаю, и вылетаю за порог. Водитель довозит меня до виллы Карлы, где и берет начало наш сегодняшний вечер.

– Ноэль, красавица! Здравствуй! – приветствует меня сеньора Аурелио-Лурдес. Женщина, роскошная, как Феррари, и нежная, как сорочка от «Ла Перла». Потрясающее шелковое кимоно цвета бургунди обтекает ее эффектную фигуру, а черные, как смоль, локоны струятся по плечам.

– Ола, сеньора Каталина! – чирикаю я, когда она целует воздух подле моей щеки и обволакивает восточным дурманом своего парфюма. – Карла готова?

– Ах, – она рассеянно машет рукой в сторону лестницы, – сама разбирайся. У нас сегодня очередной кризис семнадцати лет. – Хочешь Беллини?

Я отказываюсь и поднимаюсь на второй этаж, минуя герб Каталонии, украшающий стену. Отец Карлы яростно боролся за независимость автономии и никому не дает об этом забывать. Да, его волю сломили, когда для семейного гнездышка сеньора Аурелио-Лурдес выбрала Холмы Алтеи, входящие в состав Валенсии, но преданность Каталонии при этом не пошатнули.

По слухам, сеньор Аурелио сыграл не последнюю роль в присвоении Каталонии автономного статуса, но мать Карлы всегда пресекает подобные разговоры. Ей неудобно перед теми, кто считает, что эта борьба не стоила свеч и каталонцы занимаются ерундой.

Карла плакала. Ее лицо выглядит потерянным и несчастным, когда она оборачивается на стук моих каблуков. Карла блуждает по комнате в расстегнутом корсете и трусиках и подбирает с пола разбросанные вещи. Я поджимаю губы и прикрываю дверь. Сегодня случился тот самый день, когда юная принцесса виноделия получила по башке.

Такое иногда бывает между матерью и дочкой. Моя мама тоже могла на меня рассердиться. Но никогда после нашей ссоры я не чувствовала себя мухой у фуры на лобовом стекле. Я ни разу не слышала конфликтов в доме Аурелио-Лурдес, мне всегда доставались только руины. И сейчас эти руины близки к тому, чтобы отказаться от свидания, ради которого купили корсет с вышивкой Венеры Боттичелли.

У нас есть минут сорок. Я быстро сажаю Карлу за туалетный столик и вручаю ей утюжок. Сама заталкиваю вещи в шкаф, а туфли ставлю на полку. Нахожу нужную атласную юбку и лодочки, но Карла протестующе шмыгает носом, так что я меняю их на босоножки на космической шпильке. Пока она, всхлипывая в перерывах между прядями, делает прическу, я затягиваю корсет и завязываю ленты. Мы собираем ей волосы крабиком, и Карла одним махом рисует себе роскошные стрелки. Алая помада себе, нежно-розовая мне.

Обреченно цыкнув, Карла сажает меня на свое место и поправляет макияж: проходится хайлайтером и нежно-розовыми румянами, так что я становлюсь похожа на куколку. На веки ложатся тени, на ресницы новый слой туши.

– Это совершенно необязательно, Карлита, – шепчу я. – Свидание сегодня только у тебя.

Я получаю пуховкой по носу и тихо фыркаю. Закончив со мной, Карла влезает в юбку, которая делает ее округлые бедра просто сногсшибательными. Застегнув босоножки, она встает перед зеркалом и расправляет плечи. Я вижу, что чего-то не хватает. Но не понимаю, чего. Украшения на месте, сумочка тоже… потом вспоминаю руины.

Из карих глаз-вишен пропал их фирменный блеск.

– Нужен какой-то комплимент, – вздыхает Карла.

– Ты роскошна, Карлита! – шепчу я. – Просто роскошна!

И это чистая правда! Пыльно-розовый корсет с нежной Венерой смотрится потрясающе на смуглой загорелой коже, а бордовая юбка струится по телу, точно фамильное вино. Но это нам не помогает. Вся надежда на красноречие Фабиана.

Мы спускаемся по лестнице, держась за руки. Сеньора Каталина нас не провожает. У Карлы нет официально озвучиваемых временных рамок, как у меня, она просто сама знает, когда нужно вернуться, чтобы миновать ураган «Каталина».

Фабиан там, за дверью. Мы слышим тихое урчание двигателя автомобиля. Прежде чем открыть дверь, Карла замирает.

– Я сегодня недостаточно хороша.

Я накрываю ее запястье своими пальцами, чтобы считать бешеный пульс.

– Ты убийственно хороша!

Открываю дверь и первой схожу на широкие мраморные ступеньки. Фабиан поднимается с пассажирского сидения черного Вольво и шагает навстречу. А после он видит Карлу за моей спиной.

Что бы ни сказал он после, что бы ни совершил, ничто не сравнится с его первым взглядом на мою подругу. Я буквально вижу, как все мысли и эмоции в его взгляде затмеваются одним единственным чувством. Это восхищение. Оно большое, неподдельное, тянется к Карле через лужайку, словно ток по оголенному проводу, и зажигается блеском в ее глазах.

Фабиан идет ей навстречу, чтобы проводить до машины, как истинный джентльмен. Он даже не догадывается, что уже пробил потолок в балльно-рейтинговой системе Карлиты.

Я чувствую себя третьей лишней на этом «не свидании», совершенно не понимаю, зачем меня на него взяли. Оглядываюсь на дом. Если прошмыгну внутрь, смогу выскочить через внутренний двор и пошлепать к себе, тут не далеко. А птичники по кустам не прячутся.

В момент моих неистовых сомнений хлопает водительская дверца машины. Оборачиваюсь, чтобы увидеть шагающего на меня Каетано. Дьявол. Он может успокоиться и перестать выглядеть, как популярные ребята из Тик Тока, которые томно глядят через экран? Простое белое поло, не застегнутое на верхние пуговки, синие брюки и небрежное гнездышко на волосах. У них с Фабианом, что, одна расческа на двоих? Не мог он убрать эти невозможные прядки со своего лба по примеру брата?

– Выглядит так, будто ты затеяла очередной побег, – приветствует он меня.

– Не нужно делать вид, что ты что-то знаешь обо мне, – мягко огрызаюсь я. – Я не хотела в этом участвовать. Все вопросы и претензии оставляйте у секретаря синьорины Аурелио-Лурдес.

Каетано мягко усмехается себе под нос и жестом приглашает меня к машине.

Карла уже внутри, едва не растекается лужицей по сиденью. Я счастлива видеть ее такой довольной. На щечках загорелся прежний румянец, и я обещаю себе приложить все усилия, чтобы ничто не омрачило ее сегодняшний вечер.

Вольво плавно трогается с места. Каетано включает тихую музыку на случай неловких пауз, но разговор Карлы и Фабиана скользит, как на коньках. Я сижу по диагонали от водительского сидения. Прислоняюсь головой к окну и наблюдаю за тем, как Каетано управляет машиной. Мягче, чем мотоциклом. Одна рука покоится на руле, вторая – на колене. Есть что-то действительно успокаивающее в этой картине, учитывая, что обычно из Каетано иголки торчат во все стороны.

Спустя каких-то десять минут мы уже сворачиваем к высоким металлическим воротам с острыми пиками на концах и заезжаем на асфальтированную подъездную дорожку. Я настороженно взираю на трехэтажный особняк из белого кирпича с серой крышей, искренне не понимая, почему Карла издает один вздох восхищения за другим.

– Какой стильный дом! В духе старых денег, кто занимался дизайном?

– Маман, – роняет Каетано.

Фабиан подает Карле руку, помогая выбраться из машины. Я помогаю себе сама. Пока Карла восторгается внешним минимализмом, я схожу с дорожки на сочно-зеленый газон и почти тут же об этом жалею. Идеально ровно подстриженная трава колет ноги, словно иголками. Поваляться на такой я бы точно не захотела.

Мы поднимаемся по каменным ступенькам, и Каетано едва успевает подхватить меня под локоть, когда нога цепляется за высокий порог.

Ледяной воздух из кондиционера покрывает кожу крупными мурашками, а цокот наших каблуков по черно-белой плитке крошит на куски гробовую тишину пустынного холла. Испанские виллы обычно полны теплого света, южной белизны и природных оттенков в интерьере, мягких диванов и кушеток, маленьких столиков и открытых пространств.

Но от этого дома разит холодом и чопорной сдержанностью. Никакой мебели, чтобы присесть и скинуть на пол босоножки. Тут есть лишь черные металлические перила широкой лестницы, ведущей на второй этаж. Начищенная до блеска плитка напоминает шахматную доску, где нет права на ошибку. Я в нерешительности замираю на белом квадратике и уставляюсь на Каетано. Они с братом и отцом кажутся такими теплыми, почему же от их дома разит почти могильным холодом?

– Показать вам библиотеку? – Фабиан взглядом приглашает нас следовать за ним на второй этаж. Но когда моя нога становится на ступеньку, я замечаю, как Карла, поднимающаяся впереди, делает едва заметный жест рукой: не ходи. Я улыбаюсь себе под нос и отступаю:

– Я хочу пить.

– Идем, – зовет Каетано. Он тоже видел сигнал Карлиты.

Все двери на нашем пути заперты, от чего коридор с голыми стенами напоминает госпиталь. Я в таком была. Там умирали люди. В таком госпитале в Бенидорме зафиксировали смерть моего брата.

Спотыкаюсь, и каблук с пронзительным скрипом царапает плитку.

– Дьявол… – шепчу я.

– Эти каблуки точно удобные? – интересуется Каетано.

– Хочешь примерить?

Каетано фыркает. Фыркает?

– Ноа, перестань.

Я торможу посреди этого белого тоннеля и уставляюсь на Каетано.

– У тебя есть планы на этот вечер, скажи честно?

– Очевидно же, ты – мои планы на этот вечер. Ты на мне, пока Фабс обхаживает твою подругу.

– Ты напихал такое количество двусмысленностей в два предложения, что я даже не знаю, как на это реагировать. Предполагалось, ты ответишь иначе. Что тебя ждет какая-нибудь красотка, которой не терпится покричать благодаря тебе, а я могу отправиться домой и устроиться перед телеком с развратной тарелкой углеводов.

Каетано сначала просто хмыкает, но в конце концов не сдерживает смех. Звонкий, задорный и такой притягательный. Дьявол, для баланса вселенной, такой красавец мог хотя бы смеяться, как поросенок. Но, нет. Вселенная явно отыгралась на ком-то другом.

Улыбка преображает лицо Каетано, наполняя жизнью и светом. Им хочется любоваться. Сейчас он кажется более настоящим, чем со своей привычной угрюмостью. Словно он пытается обмануть всех вокруг, демонстрируя лицо и взгляд равнодушного убийцы.

– Что за развратная тарелка углеводов?

– О… – я моргаю, сосредотачиваясь на его вопросе, – это когда в одну большую миску одновременно попадают сырные Читос, карамельный и соленый попкорн, какие-нибудь чипсы и красные мармеладки. Ты ешь это все разом и представляешь, будто тренер по плаванию за тобой наблюдает и не может ничего предпринять. М-м-м.. – я почти урчу от удовольствия.

– Это просто убийство. Мне даже жаль, что у нас на ужин лосось на гриле.

– О, я люблю рыбу.

Еда кажется вполне безопасной темой для разговора. нужно сохраниться перед следующей репликой.

– Сколько времени нужно твоему брату, чтобы покорить девушку?

Каетано хмыкает и качает головой:

– У этого вопроса явно есть корыстный подтекст.

– Разумеется! Ты раздразнил меня лососем, и я действительно хочу пить. И мне холодно! Почему в вашем доме такой могильный холод? Вы что, помешаны на вечной молодости кожи?

Каетано издает мягкий смешок. Еще одна новинка.

– Холодно только здесь. Таковы пожелания дизайнера, для сохранности арт-объектов.

Я осторожно кошусь на черную вазу на стеклянном постаменте: из нее во все стороны торчат сухие черные ветки.

– Мне тоже не нравится, – хмыкает Каетано.

– Я не…

– Все нормально, это действительно убожество.

– Карла будет в восторге.

– Но ты не Карла.

– Да, у нас совершенно разные вкусы. Но это не мешает нам быть лучшими подругами.

– Ты очень любишь своих друзей.

Я предостерегающе кошусь на Каетано: даже не начинай.

– Нас многое связывает.

В том числе и одно убийство.

Я снова поеживаюсь, когда мы заходим в огромную черно-белую кухню. Глянцевые фасады сияют чистотой на закатном солнце, которое льется через стеклянные двери. Мне нравится, что я вижу во дворе признаки жизни: ужин пройдет там, значит, я не умру от обморожения.

Каетано достает из большого холодильника графин домашнего лимонада. Я смотрю, как он мягко, почти лениво перемещается по кухне, достает бокалы и заполняет их льдом. Здесь совсем не чувствуется рука хозяйки. Кухня выглядит стерильной, как операционная. Я поеживаюсь в миллионный раз.

Каетано, подхватывает наполненные бокалы и останавливается передо мной.

– Холодно, – признаюсь я, – люблю тепло. Выйдем на улицу?

– Конечно, – кивает он.

Я толкаю дверь и выскакиваю из этой морозилки в теплый влажный вечер.

– Ух ты, а здесь красиво! Думала, у вас все лужайки пустые и колючие.

– Все, которые видны со стороны главного входа, – отзывается Каетано. Стол накрыт белой скатертью и сервирован на четверых. Куча тарелок и приборов. Мне нужно сесть поближе к Карле, чтобы во всем этом разобраться. Нас приветствует повар в стильном черном кителе. Он делает заготовки на летней кухне: нарезает овощи, смешивает ингредиенты для соуса, подготавливает гриль.

Кухня выполнена в белом мраморе, почти сливается с домом, если смотреть прямо. Здесь нет цветов, ни единого яркого пятнышка. Скромные кипарисы, подстриженные по линейке, и молодые апельсиновые деревья высажены лишь для эстетики и небольшой тени, не для души. Но все равно они придают лужайке уюта. Я снимаю босоножки и блаженно улыбаюсь, тут трава гораздо мягче.

– Можно? – уточняю на всякий случай. Каетано обводит меня взглядом с головы до босых ног. Я стала ниже на десять сантиметров. Дышала бы ему в грудь, стой мы рядом.

– Не спрашивай, ты можешь делать все что хочешь.

Довольно улыбаюсь и спускаюсь к прямоугольной чаше бассейна. Выложенный черной плиткой, он выглядит мистически и загадочно. В нем, как в зеркале, отражаются небо и деревья, а из-за светло-серой плитки вокруг кажется, будто бассейн парит над землей.

Он приведет Карлу в восторг. Так и вижу ее на этом белом шезлонге в алом бикини и шляпе с широкими полями. Я бы искупалась. Сажусь на корточки, чтобы коснуться прохладной воды. Идеально.

– Так смотришь, будто хочешь прыгнуть, – говорит Каетано.

– Не волнуйся. Я обещала вести себя прилично, сегодня вечер Карлы.

– Это и твой вечер, Ноа, – тут же возражает Каетано.

Я оборачиваюсь к нему через плечо.

– Мы с тобой здесь вдвоем только потому, что этого пожелала Карла. Сегодня я ее спасательный круг. На следующем свидании мы уже не будем нужны, не переживай.

– Ноа, я не… – начинает было Каетано, но осекается, услышав стук каблуков Карлиты.

Она чирикает без остановки. Немного раскраснелась от волнения, но ни один волосок в прическе не сбит, помада все так же алеет. У Карлы есть принципы и чувство собственного достоинства. Она никогда не допустит поцелуев на первом свидании.

У меня этих принципов нет. Я хотела, чтобы Каетано поцеловал меня еще в первую ночь, когда я думала, что они с Фабианом – один человек. И я все еще этого хочу. Но битва проиграна. Со мной не желают знаться. Думаю, в выходные мне стоит найти кого-то, чтобы отвлечься от этих мыслей. Они слишком настойчивы. Особенно сейчас, когда я смотрю на него у летней кухни вместе с поваром.

Думаю, Каетано любит готовить. Шеф выделяет ему рабочую зону и полностью переключается на гриль. Каетано прокручивает нож и принимается шинковать огурцы для салата. После принимается за гуакамоле. Подкидывает авокадо и ловит его лезвием ножа. Отправляет на свободную часть гриля подрумяниваться куски чиабатты. На кубики нарезает томаты и слабосоленый лосось, ножницами срезает стебельки микрозелени и листочки базилика. Его движения расслаблены, он не старается произвести впечатление, уверенный, что никто за ним не следит. Но я слежу, слежу во все глаза, сидя на шезлонге. И я следила бы вечно, если бы Карла не умостилась рядом.

–Ты раздобыла Остин? – спрашиваю я, когда она заканчивает восторгаться бассейном.

– Да! Эли, Фабиан такой умный, такой галантный, – шепчет она, а глаза блестят, как два бриллианта, – такой горячий. Не уверена, что с ним рядом можно оставаться девственницей дольше недели.

Мы дружно прыскаем, привлекая внимание обоих близнецов. Фабиан не готовит, просто о чем-то тихо переговаривается с Каетано, который отвечает, не отвлекаясь от подготовки брускетт к отправке на стол.

– Я еще нужна тебе? Ты отлично справляешься, не хочу мешать вам, – тихо говорю я.

Карла строго сводит брови:

– Даже не думай, дорогуша! Эту вечеринку мы покинем только вместе! И почему ты босая, черт возьми черт? Голыми пятками парня не склеить, особенно когда в тебе меньше ста шестидесяти пяти сантиметров!

– Каетано это не в кайф, Карлита, а я устала от каблуков. Но если для тебя важно, я обуюсь.

– Нет, Эли, все нормально, – Карла удерживает меня подле себя. – Действуй так, как чувствуешь ты. Остаток вечера я буду следить за Каетано, хочу понять, что с ним такое. Не верю, что он ничего не чувствует. Возможно, он просто хочет ничего не чувствовать. Он пытается не чувствовать. Только я не знаю, почему.

Я целую Карлу в плечо и еще пару минут мы смотрим на черную бездну бассейна. Включается подсветка, и вода интригующе мерцает в сгущающихся сумерках.

Близнецы расставляют на столе закуски и зовут нас ужинать. Я втихую копирую за Карлой все действия за столом. Расстилаю салфетку на коленках и держу спину прямо. Моих манер хватает минут на десять, после я плюю и ем в свое удовольствие, потому что брускетты с клубникой и лососем восхитительны, а салат с овощами, апельсином и морепродуктами тает во рту. Официант предлагает нам небольшую винную карту, и я хрюкаю, увидев в ней вино семьи Лурдес. Боже, Люция отлупила бы меня полотенцем за такое. Карла ожидаемо выбирает игристое, а я копирую за ней.

Я боялась неловкости за столом, но темы для разговоров у нас не заканчиваются. Фабиан – очень хороший собеседник, он обращается с беседой так же ловко, как Каетано – с ножом или гитарой.

– Чем занимаются ваши родители? – спрашивает Карла, прокручивая пальцами ножку своего бокала.

– Отец – инвестор, – отвечает Фабиан, – играет на бирже.

– А мама?

– Маркетинг. Реклама.

– Ой! Круто! Это мой любимый школьный курс! – оживляется Карла. – Было бы чудесно поболтать с ней.

– Она с нами больше не живет, – отрезает Каетано.

Только глухой не уловил бы холода, идущего от этих слов. Карла хочет спросить еще, но я толкаю ее ногой под столом. Иначе велик шанс, что и к нам в трусы залезут.

– Расскажите лучше о себе. Карла? Что ты любишь? – спрашивает Фабиан после смены блюд. Горячие стейки из лосося на гриле со спаржей и свежими салатными листьями вызывают мой довольный вздох. Слышу мягкий смешок Каетано.

– Я люблю деньги, – говорит Карла, – и мне не стыдно. Потому что деньги дают остальное: власть, связи, статус. Моя фамилия очень древняя, вино семьи Лурдес до сих пор подают на приемах у знати. Я очень горжусь своим родом, силой женщин моей семьи. Я люблю командовать и видеть результат того, над чем я бьюсь долгими месяцами. Моя команда поддержки – лучшая на побережье. – Карла не скрывает своей гордости. Я вижу улыбку Фабиана и зарождающееся обожание в его глазах. Его совершенно не пугают заявления Карлиты. – И я люблю свою подругу, – неожиданно добавляет она, – потому что без Ноэль в моей жизни не было бы адреналина и драйва, риска и огня. Было бы скучно тащить корону принцессы виноделия без нее.

В этих словах есть капелька горечи: наверно, Карла вспомнила недавнюю ссору с мамой. Я ободряюще пожимаю ее пальцы, лежащие на столе.

– Что любишь ты, Фабиан? – улыбается она.

– Книги, – не задумываясь, отвечает он. – Информация. Люблю наблюдать, люблю знать. Мне спокойно, когда контроль – в моих руках. А книги помогают отвлечься от реальности, когда в ней становится слишком сложно. Мечтаю о своей собственной библиотеке, чтобы собрать первые издания моих любимых книг. Вы улыбаетесь. Считаете, парню в наше время смешно о таком думать?

– Фабиан, парню в наше время вообще очень сложно думать, – улыбаюсь я, – поэтому ты просто находка. В твоих силах мечтать, о чем хочешь.

– Каетано бы с этим поспорил. Он говорит, мечты – это не рационально.

– Поясни! – тут же просит Карла.

– Мечты – это фикция, слова, – пожимает плечами Каетано. – Кому нужны слова в наше время?

– Девушки любят ушами, – возражает Карла.

– Разве? Девушки любят всеми органами чувств. Признания для ушей, ароматы для ваших носиков, прикосновения для осязания, поступки для ваших глаз. Я ничего не забыл?

– Ты забыл о вкусе, языке.

Каетано улыбается в свой бокал, а после устремляет глаза на меня:

– Поцелуи.

– Хорошо. Хоть ты и отрицаешь силу слова, Ноэль покраснела именно от них, – заявляет Карла.

Что происходит?

– Тогда представь, что будет, если уйти от слов к действиям? – склонив голову, спрашивает Каетано. Я едва не давлюсь вином. Карла присвистывает совсем не как принцесса, чем срывает новый смешок Фабиана.

– Умоляю, прекратите! – прошу я, мечтая спрятаться под столом.

– Ладно, ладно. – Карла, легонько похлопывает меня по коленке. – Что любишь ты, Каетано?

– Спорт, – решительно начинает он и вдруг замолкает. Я вижу, как складка задумчивости ложится поперек его бровей. Пламя свечей пляшет в его бездонных глазах, пока он наблюдает за их колебанием. Он будто не знает, что добавить. – Люблю, когда мои близкие в безопасности.

И все. Больше он ничего не говорит. Я растерянно хлопаю ресницами. В сердце появляется знакомое покалывание.

– Живое доказательство того, что я был прав, – приходит на выручку Фабиан. – Каетано любит готовить, петь, плавать, возиться с мотоциклом. Он даже умеет шутить и дурить, но для этого на небе должна быть определенная последовательность звезд, день недели, месяц и так далее. Ноэль, твоя очередь! Что ты любишь?

Я расплываюсь в довольной улыбке. Это самый простой вопрос.

– Я люблю море, тепло и жизнь. Я очень люблю жизнь! Хочу успеть все на свете. Проще сказать, что я не люблю. Ненавижу ложь. Не люблю, когда медленно, не люблю безделье. Не выношу, когда время тратится впустую. И я не люблю думать, прежде чем что-то сделать.

– Ты всегда была такой? – спрашивает Каетано. Мы с Карлой переглядываемся. Она отвечает за меня:

– Да.

Шрам под татуировкой начинает зудеть. Едва заметным жестом Карла отодвигает мой бокал. Я засовываю в рот огромный кусок лосося. Фабиан что-то говорит, но я стараюсь унять шум в ушах. Мне стыдно и больно одновременно. Жизнь приобрела для меня ценность после потери двух самых дорогих сердцу людей. Но прежде я пыталась сама себя убить. С моей кожи этот шрам никуда не денется.

Когда официант забирает наши тарелки и выносит блюдо фруктов и маленьких пирожных, Фабиан просит включить музыку. У них явно подготовлена подборка, потому что с ходу включается «A thousand years» в исполнении Кристины Перри.

– Потанцуем? – предлагает Фабиан. Карла хочет отвертеться, но я пинаю ее под столом. Ничего нового Каетано не продемонстрирует, не нужно так пристально за ним следить. Тем более Карлита обожает танцевать парные танцы. Это мне больше по душе дрыгаться, как селедка под разрядом электрошокера.

– Хорошо, – мяукает Карла, элегантно вкладывая свою маленькую ручку в ладонь Фабиана. Смотрю, как его пальцы смыкаются поверх ее, как мягко он увлекает ее за собой. Всего на одну секундочку я представляю себе, что это я и Каетано.

Они безупречно смотрятся в танце, движутся плавно, синхронно, Фабиан кружит Карлу, так что ее юбка плывет по воздуху бордовым лепестком. Меня так поглощает красота их танца, что я не сразу замечаю выросшего передо мной Каетано.

Растерянно гляжу на протянутую мне руку.

– Ты чего?

– Потанцуем?

Я фыркаю:

– Мы не на свидании, сядь и поешь бунуэлос15, пока Карла до них не добралась.

– Я не хочу.

– Ну а я не хочу танцевать под эти слюни.

Каетано склоняет голову на бок.

– Я не умею, – признаюсь я, потупившись, – и я босая.

– Это все твои аргументы?

– Да.

– Отлично, – кивает Каетано, – идем.

Он выводит меня на лужайку, и я растерянно взираю на него снизу вверх с высоты своего роста. Босые ноги приятно ласкает мягкая трава.

– Какую ногу оттоптать тебе первой?

Каетано лишь усмехается, а затем обхватывает меня за талию и ставит себе на ноги. Вот так просто. Будто я ничего не вешу. Он большой, его тело пышет теплом и так потрясающе пахнет, что все мои пять органов чувств разом отлетают в стратосферу. Я кладу одну руку ему на плечо и поднимаю подбородок. Каетано принимает вторую и обнимает за талию. На его ногах я выше и, признаться, так гораздо удобнее.

Каетано вслушивается в музыку и плавно вступает с первым куплетом «Young and beautiful» Ланы Дель Рэй. Я смеюсь, потому что мы едва не падаем, но он решительно обхватывает меня покрепче и танцует за нас двоих. Моя грудь упирается в его, и я чувствую его дыхание. Мне все равно, что там делают наши ноги, все, что я чувствую, это сила его объятий. Мучительно приятно.

Моя рука против воли смещается с его плеча и поднимается к шее. Пальцы касаются волос на затылке. Танец Каетано замедляется. Он отпускает мою руку. Все, конец? Нет, он обнимает меня обеими руками. Они с нажимом скользят по талии вверх, туда, где кончается сарафан и начинается моя кожа. Я тихонько вздыхаю.

Обнимаю его второй рукой и отваживаюсь поднять глаза. Взгляд Каетано рассеянно блуждает по моему лицу. Пушистые ресницы бросают на щеки веера теней. Красивые губы приоткрыты. Прядки темных волос неизменно скрывают высокий лоб. Боже, у меня сердце почти что болит от невозможности дать волю чувствам.

Мои пальцы начинают поглаживать его затылок. Тело Каетано напрягается. И вот мы, наконец, смотрим друг другу в глаза. У нас обоих они карие, но у Каетано цвет более насыщенный, многогранный. Лампочки гирлянд, зажегшихся на деревьях, отражаются в них и оставляют янтарные лучики. Мне становится тяжело дышать в этой близости, но самое удивительное, что Каетано лишь сжимает меня крепче.

Мы толком и не танцуем. Каетано лишь переставляет наши ноги, но тени становятся гуще, свет лампочек – тусклее. Он уводит нас подальше от Карлы и Фабиана. В тень деревьев. Надеюсь, он делает это не для того, чтобы свернуть мне шею. Посмотрим, как далеко он позволит мне зайти.

Зарываюсь пальцами в волосы и легко сжимаю, проверяя реакцию. Каетано рывком подается ближе. Я с шумом выдыхаю. Его взгляд ласкает меня, я смотрю и не вижу ничего, кроме его лица. Веснушки, густые брови, скулы, губы – они сводят меня с ума. Напряжение между нами становится невыносимым. Каетано должен это прекратить. Но он и не думает. Одна рука поднимается выше к моей шее, смещается к лицу. Моя щека сама ложится ему в ладонь. Его прикосновение полно нежности, я сейчас умру.

– Имей в виду, я тебя не остановлю, – шепчу я, – рассчитывай на себя, Каетано.

– Хорошо, – бормочет он. Склоняется ко мне так, что наши лбы почти касаются друг друга. Воздух дрожит между нашими ртами. Я закрываю глаза, отдавая себя на расстрел судьбе. Мне кажется, я почти чувствую тепло его губ на своих, когда пронзительная трель моего телефона, забытого на столе, разрывает тишину и разбивает наш кокон.

Я вздрагиваю и открываю глаза. Каетано что-то ворчит и утыкается мне в волосы. В этом действии есть что-то интимное и приятное. Если не считать того, что он всего этого не хотел.

– Тебе повезло. Это будильник. Мне пора домой, – говорю я, с трудом отступая от него на шаг. Ногам тут же становится холодно от травы, а тело покрывается мурашками, не насытившись теплом Каетано.

– Я тебя отвезу, – говорит он, запуская в волосы пятерню.

– Не нужно, тут близко, я дойду пешком, – категорично заявляю я.

– Ноа?

– Каетано? Я хочу побыть одна, ясно? Ты говоришь, что нам нельзя общаться, а после практически целуешь меня. Мне не по душе такие игры. Это издевательство. Или обрывай, или береги. Дай мне себя забыть или узнать ближе. Чтобы я сама решила, хороший ты человек или нет.

– Ладно.

– Ладно?

– Ладно, но можешь побыть одна чуть позже? После того, как я отвезу тебя домой.

Мы уезжаем вчетвером. Я на переднем сиденье вместо Фабиана, он позади. Карла совсем размякла от танцев и почти готова к глупостям, но нежелание нарваться на очередной конфликт с мамой гонит домой и ее.

Мы ждем в машине, пока Фабиан проводит ее до крыльца. Когда он медленно-медленно склоняется к ее лицу, я, совершенно забывшись, издаю победный клич и хлопаю в ладоши. Из-за спины Фабиана тут же возникает средний палец Карлиты.

Тактичности ради я все же отворачиваюсь от окна, чтобы тут же напороться на улыбку Каетано.

– Что?

– Ничего, – качает головой он. – Ты потрясающая, Ноа.

– Нехорошие люди таких вещей не говорят, – замечаю я, а мое сердце совершает кувырок.

Фабиан возвращается. Я порываюсь уступить ему место на переднем сиденье, но Каетано удерживает меня, опустив ладонь на бедро. Его прикосновение прожигает мне кожу, и ожог распространяется до низа живота. Мне хочется свести ноги вместе и посмотреть, что будет дальше, но я этого, разумеется, не делаю. Каетано сам опешил. Затаив дыхание, я смотрю, как его пальцы скользят выше по моей коже, цепляют подол сарафана и опускают его к коленкам.

– Останься со мной, – тихо просит Каетано, – эго Фабса сейчас так раздуто, что ему сюда просто не поместиться.

Он прав. Фабиан совсем поплыл.

Я тоже. Уверена, сегодня ночью в своих снах я не раз услышу это «останься со мной».

Глава 9. Бухта Кольяо

Папа вернулся, как и обещал. Когда я влетаю в дом без одной минуты одиннадцать, раскрасневшаяся и совершенно запутавшаяся в своих чувствах, он радостно целует меня в макушку. Улавливает запах алкоголя и вопросительно поднимает красивые брови:

– Солнышко?

– Чуть-чуть, честно! – с жаром говорю я. – У нас был светский ужин, так полагалось. У Карлы теперь есть парень, – хихикаю я, бросая босоножки на пол, так и не удосужившись их надеть.

– Да ну? Кто? – воодушевленно интересуется папа. Обнимает меня за плечи и ведет на кухню, где Люция уже накрыла стол к вечернему чаепитию. Она сверяется с часами и кивает. А потом видит мои ноги.

– Пресвятые плотники! Сеньорита, ты опять шлепала босиком? Богом клянусь, в следующий раз я приклею обувь к твоим ногам. Садись за стол, маленькая дикарка! И выкладывай! Я все слышала.