Вольга и Микула

– Трюггви, твоя очередь, – ехавший следом Мориц защитился предплечьем в пластинчатых наручах от стремительно летящей обратно берёзовой ветки.

– Я же сказал, что не буду больше с тобой играть, – процедил Трюггви, сильно заламывая следующую. – Ты мухлюешь. Весь род твой поганый обманом живёт.

– Давай я сделаю вид, что не расслышал?

– Почему же? – Трюггви отпустил кончик берёзового хлыста. – Боишься драться?

– Нет, но м-мы… – Мориц еле удержался в седле от удара веткой по лицу. – Мы же… – Серой подушечкой указательного пальца нащупал порез под правым виском. – Мы же друзья, нет?

– Друзья. Пока Вольга платит… А как перестанет, я бы не советовал мне на глаза попадаться.

Трюггви погнал коня и настиг дружинников, ехавших во главе колонны. Тропа расширилась – роща вот-вот должна закончиться, вдали уже виднелись возделанные земли.

Мориц хлебнул из бурдюка колодезной воды и немного полил на царапину. Затаённая обида жгла душу больше, чем острая боль – тело.

Они выехали на просторы поля, где вольно разгуливал ветер. Они были грозной силой. Всякий бы побоялся столкнуться с ними на дороге. Взять хотя бы пахаря, что в одиночку угрюмо шёл за плугом. Наверняка порты обмочил, поджидая, не с набегом ли на его деревню пришло воинство.

Князь Вольга сам решил покрасоваться перед несчастным оратаем: подъехал к нему на караковом жеребце поздороваться:

– Бог в помощь тебе, добрый человек.

Но пахарь, не расслышав, шёл дальше вслед за сохой, крепко держась за рогачики.

Князь развернул коня, догнал грубияна и встал так, чтобы видно было всю его важную фигуру.

– Говорю, Бог в помощь тебе, оратаюшко! – громко сказал, чтоб даже хруст камней под омешиками не заглушил голоса.

Пахарь отвлёкся от сохи, кивнул незнакомцу – и дальше за работу.

Мало стало князю такого приветствия, и он, спешившись, пробежал по меже, встал на пути кобылы пахаря. Она шла, точно слепая, дороги не разбирала.

Трюггви с Олавом резво спрыгнули с коней, кинулись к оратаю. Трюггви за правую руку, а Олав за левую взялись, упёрлись сафьяновыми сапогами в землю.

А князь стоит, не шелохнувшись, будто и не боится слепого коня.

– У, вам бы всё баловством заниматься! – Тяжело раздувая ноздри, пахарь откинул Трюггви в ракитов куст. – В драки вам всё лезть надобно от скуки! – Уже Олав покатился кубарем по полю. – Всё отчего? Дела у вас нет!

Длинные сошники продолжили разрезать почву, а кобыла, громко сопя, шла на князя. Он не двигался с места, не спуская глаз с оратая.

– Уйди с дороги, княже! – рявкнул пахарь, одетый, будто бы на праздник. – Затопчет и не заметит!

Князь не двигался.

Олав уже смог приподняться, но понял, что добежать и оттолкнуть князя не успеет. Трюггви, почёсывая ссадину на правой щеке, вдруг почуял благодать: да всё же будет хорошо!

Остальная дружина полетела спасать хозяина.

Поздно…

Огромная кобыла вот-вот сомнёт человека, как сухой стебель.

Миг обернулся вереницей разрозненных картин: вот пахарь в последний момент резко дёргает за рогачики и тянет на себя соху; вот несутся к нему с палицами и мечами дружинники; вот летит копьё Морица; вот пропадает сам князь, словно растворяется в воздухе – один лишь сокол парит над тем местом, где только что стоял Вольга Святославич.

Пахарь отбил копьё, точно соломину, отвязал притужины у сохи и поднял её всю в воздух.

– Не подходите, рожи разбойничьи!

Дружина остановилась. А что делать-то? И вроде бы он один – их дюжина…

И вроде бы…

Но где князь? Стоит ли на подвиг идти, если он не увидит?

Окружать пахаря смысла нет – раскидает, будто на карусели прокатит. Богдан, старший из дружины, приказал доставать луки. Придётся отомстить за князя, хоть и так подло. Не будет трепаться по корчмам.

– Стойте! – явился Вольга, словно сошёл с небес. Олав, Трюггви и остальные варяги пали ниц. – Прекратите! Я прощаю доброго пахаря. Разве не видите вы, что он один стоит сотни?

Мужичище перестал раскручивать соху и прислушался.

– А я не раб. Меня нельзя продать. Оттого не стою ни сотни, ни тысячи. А теперь идите все, куда шли. У меня работы много.

– Но разве не ты только что чуть человека не убил? А я между прочим не простой человек, а князь. Хочешь остатки дней своих в темнице провести?

– Лжёшь ты всё. Как змей. Змей и есть. Не убивал я тебя и никого из дружины твоей трогать не хотел. Это вы в меня копьями кидали да решили стрелами загубить. Тюрьмой извести хочешь – так веди, но и там я чистым буду, а ты, обворотень, навек нечист. И сгинешь таким.

Князь почувствовал, как приливает кровь к вискам и стучит.

Змей и есть…

Называли его так уже не раз.

Чего греха таить, мог Вольга и змеем оборачиваться. А ещё волком, хорьком, соколом…

Но змей – это кровное, по отцу. Никогда его князь не видел, только матушка, Марфа Всеславьевна, обмолвилась однажды. Увидела она, как родное дитя с моста в речку упало и не ко дну пошло, а рыбой к берегу выплыло. Увидела, прибежала и в слезах поведала: силой, значит, его боги наделили. По отцу перешла, по змею. А каков он змей и где повстречала его Марфа-девица – умолчала.

– Как звать тебя, грозный оратаюшко? – Пропал у Волги гнев, как не бывало.

– Аль запугать хочешь, княже? – Молодой пахарь с пушком на подбородке сощурил правый глаз, заложив кулак за спину. – Нет у меня ещё ни жены, ни детишек. А хочешь имя знать, так любого мужичка у нас в округе спроси. Все о Микуле Селяниновиче наслышаны.

Вольга улыбнулся одними глазами.

– Значит, я правильный путь выбрал. Как раз ты мне и нужен, Микула. Именно ты.

– На что ж я тебе нужен, княже?

– Меня звать Вольгой Святославовичем. Видишь, я тоже от тебя не прячусь. Едем мы в город Гурчевец дань собрать да порядки навести. Донесли мне, будто наместник тамошний власти лишился и…

– Разбойный это город, – перебил князя оратай. – Был я там на десятый день после Ивана Купалы. Соли закупал себе и для мужичков наших. Три мешка по сто пуд довёз. По дороге с базара попрошайки одолели – тьма тьмущая голытьбы. Не давал им грошей, так те в драку полезли. А у меня разговор короткий – по зубам дал одному, другого лбом о стену пришиб, третьего за шкирку поволок да в бочку с дёгтем выкинул. Отстали от меня.

– Туда мы и едем порядки наводить. Нужен ты нам, Микула. Одни не справимся.

– Дело благородное. Тут, пожалуй, и моя работа подождать может, – пожал плечами Микула и с лёгкостью закинул соху в ракитов куст, испугав дружинников. – Только вот одно мне неясно: как ты меня нашёл, Вольга Святославич?

– Наш общий друг поведал, Микула Селянинович! – Вольга тоже сощурился и встал руки в боки.

– Общий друг? Это кто ж?

– Святогор.

– Святогор?! – Микула достал из-за спины кулак и протянул открытую ладонь Вольге. – С этого и надо было начинать разговор, Вольга-богатырь. Я б совсем по-другому тебя встретил.

– А, может, мне того и надо было, Микула-богатырь, чтобы именно так ты меня и встретил? – лукаво сказал Вольга и с теплом пожал мозолистую ладонь.

И крепко обнялись богатыри, будто встретились друзья, которые сотню лет не видались.

– Ты понимаешь, что происходит? – Мориц снова оказался возле Трюггви у куста, где Микула упрятал соху. – Князь говорит на равных с пахарем, с мужиком, с деревенщиной! Куда мир катится?!

– Мир стоит на месте, Мориц, дубинноголовый ты индюк. – Трюггви всё ещё продолжал доставать щепки из-под пластин доспеха. – Разве мужичьё одевается, как на праздник, чтоб землю пахать? Кафтан из чёрного бархата и шляпа пуховая, да? Или у тебя глаза бычьим пузырём залеплены?

– Дык я… Ну, может, он странный просто…

– Конечно, он странный! Он ведь тоже князь, тоже богатырь.

Мориц окончательно перестал что-то понимать.

***

В Гурчевец прибыли под вечер. В посаде все лавки и ставни домов уже были закрыты, но мальчишки выбегали со дворов посмотреть на процессию нежданных гостей, тыкали тощими пальцами в могучего Микулу и стройного Вольгу и перешёптывались, прячась за плетнём.

В детинец стража их пропустила, сняв шапки.

– Явился избавитель наш! – не поднимая головы, прохрипел солдат с пышными усами в становом кафтане.

Вольга ухмыльнулся и бросил ему горстку кун. Пускай и после дежурства продолжает радоваться.

Наместник встретил их с меньшей радостью. Лучина сама собой погасла в его светце, когда он увидел в дверном проёме дюжину всадников во главе с князем.

– Не ждал гостей, Мокша? – Вольга спешился и подошёл вплотную к наместнику. – Дошли и до меня слухи о здешнем беззаконии. Не справляешься сам-то?

– Н-нет, княже, – поник головой наместник. – Они ж, разбойники, мне нож к горлу, а людей своих мало. Их обуздать не могу. Да и семья всё-таки есть родная, детишки малые.

– Что ж ты мне даже весточку не отправил?

– Виноват, княже. Не вели казнить, смилуйся.

– Так что ж не послал? Говори!

– Боюсь я их, княже. И за вас боюсь. Худое они и вам сделать могут, а потом и мы останемся, как сироты, без защиты.

– Значит, думаешь, не справимся с разбойниками?

– Справитесь, княже. Они ж не всегда такими были. Околдовал их злой язык. А потом и дальше пошёл народы смущать: в Ореховец, в Крестьяновец… Не знаю, где он сейчас.