Ведьмак: Сезон гроз. Дорога без возврата

Глава первая

Он жил лишь для того, чтобы убивать.

Лежал на нагретом солнцем песке.

Чувствовал дрожь земли своими прижатыми к ней усиками и щетинками. Хотя источник дрожи все еще был далеко, Идр чувствовал ее четко и ясно, способен был на основе этих вибраций оценить не только направление и скорость движения жертвы, но и ее вес. Для большинства хищников, использующих подобный метод охоты, вес жертвы имел принципиальное значение – подкрадывание к жертве, атака и погоня означали потерю энергии, которую необходимо было восполнить энергетической ценностью пищи. Большинство подобных Идру хищников отказывались от нападения, если жертва была слишком мала. Но не Идр. Идр существовал не для того, чтобы есть и поддерживать существование своего вида. Не для этого он был создан.

Он жил для того, чтобы убивать.

Осторожно переставляя членистые ноги, он вылез из ямы от поваленного с корнем дерева, перелез через трухлявый ствол, в три прыжка одолел бурелом, словно дух перелетел поляну и исчез в поросшей папоротником лесной подстилке, растаял в ее гуще. Двигался он быстро и бесшумно, то бегом, а то скачками, словно гигантский кузнечик.

Спрятался в сухих зарослях, сегментированным панцирем прильнув к земле. Дрожь почвы становилась все более четкой. Импульсы, приходящие от вибрисс и щетинок, уже составляли картинку. Складывались в план. Идр уже знал, каким путем подобраться к жертве, в каком месте пересечь ей дорогу, как заставить бежать, как длинным прыжком обрушиться на нее сзади, на какой высоте ударить и резать острыми, как бритва, жвалами. Вибрации и импульсы уже предвещали радость, которую он испытает, когда жертва забьется под его тяжестью. Эйфорию, которую подарит ему вкус горячей крови. Наслаждение, которое он почувствует, когда крик боли прорежет воздух. Он слегка подрагивал, сводя и разводя свои клешни и педипальпы.

Вибрации почвы были очень четкими, вдобавок они начали различаться между собой. Идр уже знал, что жертв было несколько, скорее всего три, а возможно, и четыре. Две из них заставляли почву вибрировать обычным образом, сейсмика же третьей указывала на малую массу и вес. Четвертая жертва – если она в действительности существовала – вызывала вибрации нерегулярные, слабые и нечеткие. Идр застыл, напрягся и выставил над травой антенны, начал изучать движения воздуха.

Наконец, дрожь земли принесла Идру тот сигнал, которого он ждал. Жертвы разделились. Одна, наименьшая из них, осталась сзади. А четвертая, та нечеткая, исчезла. Это был фальшивый сигнал, обманчивое эхо. Идр пренебрег им.

Малая добыча еще больше отдалилась от остальных. Грунт задрожал сильнее. И ближе. Идр напряг задние ноги, оттолкнулся и прыгнул.

Девочка испуганно крикнула. Вместо того, чтобы бежать, застыла на месте. И кричала без перерыва.

Ведьмак бросился в ее сторону, в прыжке обнажая меч. И сразу же понял, что здесь что-то не так. Что его обманули.

Тянущий тележку с валежником мужчина завопил и на глазах Геральта подлетел на сажень вверх; кровь хлынула из него, разбрызгиваясь вокруг широким веером. Упал, чтобы тут же взлететь вновь, на сей раз в виде двух истекающих кровью кусков. Он уже не кричал. Сейчас пронзительно кричала женщина, так же, как и ее дочка, замершая и парализованная страхом.

Хоть ведьмак и сам не верил, что успеет, но он сумел ее спасти. Подскочил к ней и с силой толкнул, отбрасывая забрызганную кровью женщину с дорожки в лес, в папоротники. И тут же понял, что и на сей раз это был обман. Хитрость. Потому что серый, плоский, многоногий и невероятно быстрый силуэт уже удалялся от тележки и первой жертвы. Мчался в сторону второй. В сторону все еще визжащей девчушки. Геральт бросился за ним.

Если бы она продолжала стоять на месте, он бы не успел. Однако девочка проявила здравый смысл и со всех ног бросилась наутек. Конечно, серая тварь быстро и без усилий догнала бы ее – догнала бы, убила и вернулась, чтобы убить и женщину тоже. И так бы непременно случилось, не будь там ведьмака.

Он догнал чудовище, прыгнул, наступая каблуком на одну из задних ножек. Если бы не мгновенный отскок, сам остался бы без ноги – серое существо извернулось с нереальной ловкостью, а его серповидные клешни щелкнули, промахнувшись на волосок. Не успел ведьмак восстановить равновесие, как монстр оттолкнулся от земли и атаковал. Геральт закрылся рефлекторным, широким и довольно неприцельным движением меча, оттолкнул чудовище. Ранений тому нанести не удалось, но удалось перехватить инициативу.

Он сорвался с места, подскочил и рубанул с размаху, разрубив панцирь на плоской головогруди. Затем, пока ошеломленный противник еще не пришел в себя, вторым ударом отсек ему левую жвалу. Монстр бросился на него, махая лапами и пытаясь, словно тур рогом, боднуть его уцелевшей жвалой. Ведьмак отрубил ее тоже. Затем быстрым обратным движением отсек одну из педипальп и снова рубанул в головогрудь.

До Идра дошло, наконец, что он находится в опасности. Что должен бежать. Бежать, бежать далеко, где-то спрятаться, залечь в укрытие. Он жил лишь для того, чтобы убивать. А чтобы убивать, должен был восстановиться, регенерировать. Надо бежать… Бежать…

Ведьмак не дал ему сбежать. Догнал, наступил на задний сегмент туловища, ударил сверху, размахнувшись. На этот раз удалось пробить панцирь на головогруди, из трещины брызнула и потекла густая зеленоватая гемолимфа. Монстр бился, его ножки бешено молотили по земле.

Геральт рубанул опять, отсекая плоскую голову от остальной части тела.

Он тяжело дышал.

Вдали загрохотало. Поднявшийся вихрь и быстро темнеющее небо обещали скорую грозу.

Альберт Смулька, новоназначенный жупан волости, уже при первой встрече показался Геральту похожим на брюкву. Он был столь же округлым, грязноватым, толстокожим и вообще каким-то неинтересным. Иными словами, мало отличался от иных чиновников своего уровня, с которыми Геральту приходилось контактировать.

– Выходит, что правда, – сказал жупан. – Выходит, верно говорят, пришла беда – зови ведьмака.

– Йонас, предшественник мой, – продолжил он через минуту, не дождавшись никакой реакции со стороны Геральта, – нахвалиться на тебя не мог. Подумать только, а ведь я его лжецом полагал. Ну, тоись, не полностью ему верил. Знаю, как правда байками обрастает. Особо у темного народу, у таких, что куда ни кинь, то иль диво, иль чудо, иль какой еще ведьмак со способностями нечеловеческими. А тут ты глянь, оказывается, что правда чистая. Там, в бору, за речушкой, народу сгинуло без счета. А что через бор в местечко дорога короче, так там и ходили, дураки… На собственную погибель. Несмотря на предостережения. Нынче время такое, что по пустошам лучше не шляться да по лесам не лазать. Везде монстры, везде людоеды. В Темерии, на Тукайском Пригорье, только что страшная вещь приключилась, пятнадцать человек убил в поселке древожогов какой-то призрак лесной. Роговизна тот поселок назывался. Да ты слыхал наверняка. Нет? Правду говорю, чтоб я сдох. Даже чернокнижники будто бы в той Роговизне дознание вели. Ну, чего там говорить. Мы тут в Ансегисе теперь в безопасности. Благодаря тебе.

Жупан вынул из комода шкатулку. Разложил на столе лист бумаги, погрузил перо в чернильницу.

– Ты обещал, что чудище убьешь, – сказал жупан, не поднимая головы. – Выходит, языком зря не молол. Для бродяги ты прям честный… Да и тем людям ты жизнь спас. Бабе и девчушке. Поблагодарили хоть? Упали тебе в ноги?

Ведьмак стиснул зубы. Нет, не упали. Потому что еще не пришли в себя полностью. А я отсюда уеду, не дожидаясь, пока опомнятся. Не дожидаясь, пока они поймут, что я использовал их как приманку, заносчиво полагая, что сумею защитить всех троих. Уеду, пока до девочки не дошло, что это по моей вине она осталась без отца.

Он чувствовал себя погано. Наверняка это было следствием принятых перед схваткой эликсиров. Наверняка.

– Чудище это, монстр, – жупан присыпал бумагу песком, а потом стряхнул песок на пол, – настоящая мерзость. Я присмотрелся к туше, когда ее принесли… Что это такое было?

Геральт не имел точного ответа на сей вопрос, но не собирался в этом признаваться.

– Арахноморф.

Альберт Смулька пошевелил губами, безуспешно пытаясь повторить.

– Тьфу, как назывался, так назывался, прах его побери. Так ты этим вот мечом его зарубил? Вот этим клинком? Можно посмотреть?

– Нельзя.

– Ха, клинок зачарованный небось. И дорогой… Лакомый кусок… Ну ладно, мы тут ля-ля, а время бежит. Договор выполнен, пора рассчитаться. Но сперва формальности. Распишись на фактуре. Ну то есть поставь крестик или какой другой знак.

Ведьмак принял поданный ему счет, повернулся к свету.

– Гляньте-кось на него, – кривясь, покрутил головой жупан. – Будто бы читать умеет?

Геральт положил бумагу на стол, толкнул обратно к чиновнику.

– Небольшая ошибка, – сказал он спокойно и тихо, – вкралась в документ. Мы договаривались на пятьдесят крон. Фактура выставлена на восемьдесят.

Альберт Смулька сложил ладони, оперся на них подбородком.

– Это не ошибка, – он тоже понизил голос. – Это скорее знак благодарности. Ты убил страшное страшилище, работа уж точно нелегкая была… И сумма, значит, никого не удивит…

– Не понимаю.

– Да прямо. Не изображай мне тут невинность. Хочешь сказать, что Йонас, когда тут управлял, не выставлял тебе таких фактур? Да я голову дам на отсечение, что…

– Что? – прервал его Геральт. – Что он завышал счета? А разницей, на которую он королевскую казну обманывал, делился со мной поровну?

– Поровну? – жупан криво улыбнулся. – Не надо, ведьмак, вот не надо. Можно подумать, что ты такой важный. Одну треть получишь от разницы. Десять крон. Для тебя это и так большая премия. А мне полагается больше, хотя бы просто за мою должность. Государственные служащие должны быть состоятельными. Чем богаче государственный чиновник, тем выше престиж государства. Да что ты об этом можешь знать. Надоел мне уже этот разговор. Подпишешь фактуру или нет?

Дождь барабанил по крыше, на улице лило как из ведра. Но больше уже не гремело, гроза удалялась.

Интерлюдия

Два дня спустя

—Добро пожаловать, уважаемая, – властно кивнул Белогун, король Керака. – Добро пожаловать. Слуги! Кресло!

Потолок комнаты украшала роспись, фреска, изображающая парусник в окружении волн, тритонов, гиппокампов и созданий, напоминающих омаров. А фреска на одной из стен представляла собой карту мира. Коралл давно уже заметила, что карта эта была довольно фантазийной и имела не слишком много общего с реальным расположением земель и морей. Но зато была красивой и сделанной со вкусом.

Двое пажей притащили и установили тяжелое резное кресло на элегантно изогнутых ножках. Чародейка уселась, уложив руки на поручнях кресла так, чтобы ее браслеты с рубинами были хорошо заметны и не прошли мимо внимания визави. На тщательно уложенных волосах ее красовалась еще небольшая рубиновая диадема, а на глубоком декольте – рубиновое же колье. Все для аудиенции у короля. Она хотела произвести впечатление. И производила. Король Белогун лишь таращил глаза, не то на рубины, не то на декольте.

Белогун, сын Осмика, был, так сказать, королем в первом поколении. Его отец скопил довольно серьезное состояние на морской торговле и, похоже, немного и на пиратстве. Разгромив конкурентов и монополизировав каботажные перевозки в регионе, Осмик возвел сам себя в королевское достоинство. Самозванная коронация его в принципе лишь формализовала сложившийся порядок, статус-кво, так что никто особенно не возражал и не протестовал. Еще до этого, в частном порядке повоевав с соседями – Вердэном и Цидарисом, Осмик решил с ними все вопросы границ и ответственности. Стало понятно, где Керак начинается, где заканчивается, и кто в нем хозяин. Ну а если хозяин, властитель, то, значит, король. И титул этот ему положен. Совершенно естественным порядком вещей титул и власть переходят от отца к сыну, так что никого не удивило, что после смерти Осмика на престоле воссел его сын, Белогун. Ну, правда, сыновей у Осмика было побольше, еще около четырех, но все отказались от прав на корону, причем один будто бы даже добровольно. Таким образом Белогун и правил в Кераке уже больше двадцати лет, по семейной традиции получая доход от судостроения, перевозок, рыболовства и пиратства.

И вот теперь на троне, на помосте, в соболином колпаке, со скипетром в руке, король Белогун давал аудиенцию. Величественный, что твой жук-навозник на коровьем дерьме.

– Уважаемая и милая нашему сердцу госпожа Литта Нейд, – поздоровался он с ней. – Возлюбленная нами чародейка Литта Нейд. Изволила вновь посетить Керак. И наверняка опять надолго?

– Мне полезен морской воздух. – Коралл провокационно закинула ногу на ногу, демонстрируя башмачок на модном каблуке. – Буде ваше королевское величество соизволит милостиво разрешить.

Король обвел взглядом сидящих рядом сыновей. Оба рослые, как жерди, они ничем не напоминали отца, костлявого и жилистого, но не слишком вышедшего ростом. Да и сами они на братьев смахивали не особо. Старший, Эгмунд, был черным, как ворон, Ксандер же, немного младше него – блондином, почти альбиносом. И оба смотрели на Литту без симпатии. Совершенно очевидно было, что их раздражала привилегия чародеев сидеть в присутствии короля; аудиенцию чародеям поэтому всегда давали на креслах. Однако, раздражала она кого-то или нет, привилегия эта была всеобщей, и никто, желающий считаться цивилизованным, не мог ею пренебречь. Сыновья Белогуна очень желали считаться.

– Милостивое разрешение, – медленно произнес Белогун, – мы предоставим. С одним условием.

Коралл подняла ладонь и демонстративно начала разглядывать ногти. Это должно было показать, что условия Белогуна ее абсолютно не волнуют. Король не принял сигнала. А если принял, то умело это скрыл.

– Дошло до ушей наших, – засопел он гневно, – что бабам, которые детей иметь не хотят, госпожа Нейд магические эликсиры предоставляет. А тем, что уже беременны, помогает от плода избавиться. А мы здесь, в Кераке, считаем аморальными такие процедуры.

– То, на что женщина имеет естественное право, – сухо ответила Коралл, – аморальным быть не может само по себе.

– Женщина, – худощавая фигура короля выпрямилась на троне, – имеет право ожидать от мужчины только двух подарков: на лето – беременности, а на зиму – лаптей из тонкого лыка. Как первый подарок, так и второй, имеют одну цель, привязать женщину к дому. Ибо дом есть место для женщины подходящее, природой ей предписанное. Женщина с большим животом и потомством, за ее юбку держащимся, от дома не удалится и не придут ей в голову никакие глупые мысли, а это мужчине гарантирует спокойствие духа. А спокойный духом мужчина способен к тяжелой работе ради умножения богатства и благоденствия своего повелителя. Работающему в поте лица и без отдыха, спокойному за свой очаг мужчине тоже не придут в голову никакие глупые мысли. А вот если женщину кто-то убедит, что она рожать может, если захочет, а если не захочет, то и не обязана, если этот кто-то в придачу подскажет ей способ и подсунет средство, то тогда, уважаемая, тогда общественный порядок начинает шататься.

– Так и есть, – вмешался принц Ксандер, давно уже ищущий случая вставить слово. – Точно так!

– Женщина, не желающая материнства, – продолжал Белогун, – женщина, которую не удерживают в доме живот, люлька и малолетки, мигом поддастся похоти, это дело очевидное и неизбежное. А тогда мужчина потеряет внутреннее спокойствие и душевное равновесие, в его жизненной гармонии что-то заскрипит и завоняет, ба, окажется, что и вовсе нет никакой гармонии и никакого порядка. Особенно того порядка, что оправдывает ежедневный тяжелый труд. А также тот факт, что прибыль от его труда получаю я. А от таких мыслей только шаг до беспорядков. До восстания, бунта, переворота. Поняла, Нейд? Кто дает бабам средства, предотвращающие беременность или прерывающие ее, тот рушит общественный порядок, разжигает беспорядки и бунты.

– Так и есть, – вставил Ксандер. – Правильно!

Литте плевать было на видимость авторитета и власти Белогуна; она прекрасно знала, что, будучи чародейкой, является неприкосновенной, и потому, кроме слов, у короля ничего нет. Но она все же удержалась от того, чтобы подробно разъяснить тому, что в его королевстве все давно уже скрипит и воняет, что порядка в нем – кот наплакал, а единственная гармония, известная его жителям, это музыкальный инструмент типа аккордеона. И что примешивать ко всему этому женщин, материнство или нежелание стать матерью – означает не только мизогинию, но и кретинизм.

– В твоем долгом рассуждении, – сказала она взамен всего этого, – упорно повторялся мотив умножения богатства и благоденствия. Я прекрасно тебя понимаю, поскольку мое личное благоденствие мне также любезно выше меры. И ни за что на свете я не откажусь от того, что мне это благоденствие обеспечивает. Считаю, что женщина имеет право рожать, если захочет, и не рожать, если не захочет, однако диспута по этому вопросу затевать не буду, в конце концов каждый имеет право на какие-то там взгляды. Я лишь обращу внимание на то, что за оказываемую женщинам медицинскую помощь беру оплату. И это достаточно существенный источник моих доходов. У нас рыночная экономика, король. Очень тебя прошу, не вмешивайся в источники моих доходов. Потому что мои источники, как тебе хорошо известно, это также и доходы Капитула, и всего нашего братства. А братство чародеев очень плохо реагирует на попытки снизить свои доходы.

– Ты пытаешься мне угрожать, Нейд?

– Никоим образом. Мало того, обещаю далеко идущие помощь и сотрудничество. Знай, Белогун, что если в результате практикуемой тобой эксплуатации и грабежа в Кераке начнутся беспорядки, если загорится здесь, пафосно выражаясь, факел бунта, если соберется мятежная толпа, чтобы вытащить тебя отсюда за шиворот, лишить трона и тут же повесить на сухой ветке… Вот тогда ты сможешь рассчитывать на мое братство. На чародеев. Мы придем на помощь. Не допустим переворотов и анархии, поскольку и нам они ни к чему. Так что эксплуатируй и дальше, умножай свое богатство. Умножай спокойно. И не мешай умножать другим. Очень прошу и искренне советую.

– Советуешь? – распетушился Ксандер, поднимаясь со стула. – Ты советуешь? Отцу? Отец – король! Короли не слушают советов, короли приказывают!

– Сядь, сын, – скривился Белогун, – и сиди тихо. А ты, чародейка, послушай внимательно. Кое-что тебе скажу.

– Ну?

– Я беру себе новую жену… Семнадцати лет… Вишенка, я тебе говорю. Вишенка на креме.

– Поздравляю.

– Я это делаю из династических соображений. Заботясь о наследнике и порядке в стране.

Хранивший до сих пор каменное молчание Эгмунд вдруг вскинул голову.

– О наследнике? – рявкнул он. Злой блеск в его глазах не прошел мимо внимания Литты. – Каком наследнике? У тебя шесть сыновей и восемь дочек, включая незаконнорожденных! Тебе мало?

– Сама видишь, – махнул костлявой рукой Белогун. – Сама видишь, Нейд. Мне нужно позаботиться о наследнике. Разве можно оставить королевство и корону тому, кто так обращается к отцу? К счастью, я еще жив, сохраняю власть. И сохранять ее намереваюсь долго. Как я уже сказал, женюсь…

– Ну и…?

– Если вдруг… – Король почесал себя за ухом, взглянул на Литту из-под прищуренных век. – Если вдруг она… Ну, моя новая жёнка… Обратится к тебе за этими средствами… Запрещаю их ей давать. Потому что я против таких средств! Потому что они аморальны!

– Мы можем так и договориться, – чарующе улыбнулась Коралл. – Твоя вишенка, если она вдруг обратится, ничего от меня не получит. Клянусь.

– Понимаю, – с облегчением кивнул Белогун. – Смотри, как мы здорово договариваемся. Главное – это взаимопонимание и обоюдное уважение. Даже расходиться во мнениях нужно красиво.

– Точно так! – поддакнул Ксандер. Эгмунд недовольно фыркнул, тихо выругался.

– В рамках уважения и взаимопонимания, – Коралл накрутила на палец рыжий локон, взглянула вверх, на роспись на потолке, – а также заботясь о гармонии и порядке в твоей стране… У меня есть кое-какая информация. Секретная информация. Ненавижу доносы, но мошенников и преступников еще больше. А речь, мой король, пойдет о бесстыдных финансовых злоупотреблениях. Есть такие, что пытаются тебя обворовать.

Белогун наклонился с трона вперед, а на лице его появился волчий оскал.

– Кто? Имена!

Глава вторая

Керак, город в северном королевстве Цидарис, в устье реки Адалатте. Некогда столица независимого королевства К., которое пришло в упадок вследствие дурного управления и угасания правящей династии, потеряло свое значение и было разделено между соседями. Порт, несколько фабрик, морской маяк и около 2000 жителей.

Эффенберг и Тальбот, Encyclopaedia Maxima Mundi, том VIII

Залив был утыкан мачтами, словно еж иголками. И полон парусов, белых и разноцветных. Корабли покрупнее стояли на рейде, прикрытом мысом и волнорезом. В самом порту, у деревянных молов, были пришвартованы суда помельче и совсем крохотные. На пляжах почти все свободное место занимали лодки. Или остатки лодок.

На конце мыса, под ударами белых волн прибоя, высился морской маяк из белого и красного кирпича, подновленный реликт еще с эльфийских времен.

Ведьмак тронул шпорой бок кобылы. Плотва подняла голову, раздула ноздри, словно и она наслаждалась запахом моря, который нес ветер. Ускорив шаг, двинулась через дюны. К уже недалекому городу.

Город Керак, столица королевства с тем же названием, расположенный на обоих берегах самого низовья реки Адалатте, делился на три отдельные и сильно друг от друга отличающиеся части.

На левом берегу Адалатте размещались комплекс порта, доки и промышленно-торговый центр, включающий в себя верфи и мастерские наряду с цехами переработки, складами и пакгаузами, ярмарками и базарами.

Противоположный берег реки, район, известный как Пальмира, заполняли жилые дома и хаты бедноты и рабочего люда, дома и магазинчики мелких торговцев, бойни, мясные лавки, а также многочисленные оживающие лишь в сумерки кабаки и притоны, ибо Пальмира была также районом развлечений и запретных удовольствий. Геральт знал, что тут достаточно легко можно было и лишиться кошелька или же получить нож под ребро.

Дальше от моря, на левом берегу, за высоким забором из толстых бревен, находился собственно Керак, квартал узких улочек между домами богатых купцов и финансистов, с их конторами, банками, ломбардами, швейными и портняжными мастерскими, магазинами и магазинчиками. Располагались тут также и рестораны, и увеселительные заведения высшей категории – в том числе и те, что предлагали точно то же самое, что и в портовой Пальмире, но существенно дороже. Центром квартала являлась прямоугольная рыночная площадь, на которой красовались городская ратуша, театр, суд, таможня и дома местной элиты. Перед ратушей на постаменте стоял ужасно засранный чайками памятник основателю города, королю Осмику. Это было явное надувательство, приморский город существовал задолго до того, как Осмик прибыл сюда хрен пойми откуда.

Повыше, на холме, стоял королевский замок и дворец, по форме и облику достаточно нетипичный, ибо представлял собой бывший храм, перестроенный и надстроенный после того, как был покинут жрецами, раздосадованными полным отсутствием интереса со стороны населения. От храма осталась даже кампанила, то бишь колокольня с большим колоколом, в каковой правящий ныне в Кераке король Белогун повелел бить ежедневно в полдень и – очевидно, назло подданным – в полночь.

Удар колокола раздался в тот момент, когда ведьмак миновал первые халупы Пальмиры.

Пальмира воняла рыбой, стиркой и дешевыми забегаловками, толчея на улицах была чудовищной, проехать район стоило ведьмаку кучу времени и терпения. Выдохнул он, лишь когда добрался до моста и переехал на левый берег Адалатте. Вода смердела и несла шапки плотной пены, побочный результат работы кожевенной мастерской, стоящей выше по течению. Отсюда уже недалеко было до дороги, ведущей к окруженному забором городу.

Он оставил лошадь в конюшнях, не доезжая до города, оплатив два дня вперед и добавив конюху чаевые, чтобы гарантировать Плотве приличное обращение. Направился в сторону сторожевой башни. Попасть в Керак можно было лишь через башню, подвергнувшись проверке и сопровождающим ее малоприятным процедурам. Ведьмака слегка раздражала неизбежность этого, но он понимал цель проверки – жителей города за забором не прельщала мысль о визитах гостей из портовой Пальмиры, особенно сходящих там на сушу моряков из дальних стран.

Он вошел в сторожевую башню, деревянное строение, выполненное в виде сруба. Там, как он знал, располагалась и кордегардия. Думал, что знает, что его ждет. Ошибался.

За свою жизнь он побывал во многих караулках. Маленьких, средних и больших, в ближних частях света и весьма далеких, в регионах, цивилизованных полностью, отчасти или вовсе никак. Все кордегардии в мире воняли затхлостью, потом, кожей и мочой, а также боевым железом и смазкой для него. То же самое было и в кордегардии Керака. А точнее, было бы, если бы классических запахов караулки не глушил тяжелый, душащий, заполняющий весь объем до потолка запах пердежа. В меню гарнизона здешней кордегардии, сомнений быть не могло, преобладали стручковые зернобобовые культуры, такие как горох, бобы и цветная фасоль.

А гарнизон при этом был полностью женским. Состоял из шести дам. Сидящих за столом и поглощенных полуденным приемом пищи. Все леди жадно хлебали из глиняных мисок что-то, плавающее в жидком паприковом соусе.

Самая высокая из стражниц, видимо, комендантша, оттолкнула от себя миску, встала. Геральт, всегда считавший, что некрасивых женщин не бывает, внезапно оказался вынужден пересмотреть свои взгляды.

– Оружие на лавку!

Как и все присутствующие, стражница была острижена под ноль. Волосы успели уже немного отрасти, так что лысую голову покрывала неряшливая щетина. Из-под расстегнутого жилета и полурасстегнутой рубашки видны были кубики мышц живота, сильно напоминавшие огромный шнурованный батон ветчины. Бицепсы же стражницы, если не отходить от мясницких аналогий, имели размеры кабаньих окороков.

– Оружие на лавку клади! – повторила она. – Оглох?

Одна из ее подчиненных, все еще склоняющаяся над миской, чуть приподнялась и пёрнула, громко и протяжно. Ее подруги загоготали. Геральт обмахнулся перчаткой. Стражница смотрела на его мечи.

– Эй, девочки! Ну-ка подойдите!

«Девочки» встали с видимой неохотой, потягиваясь. Все они, как заметил Геральт, были одеты в стиле достаточно свободном; главное же, что просторная одежда позволяла хвастаться мускулатурой. На одной, к примеру, были короткие кожаные штаны, причем штанины пришлось распороть по швам, чтобы поместились бедра. А от талии и выше основную часть ее одежды составляли перекрещивающиеся ремни.

– Ведьмак, – констатировала она. – Два меча. Стальной и серебряный.

Другая, как и прочие высокая и широкоплечая, приблизилась, бесцеремонным жестом раздвинула рубашку Геральта, поймала серебряную цепочку, вытащила медальон.

– Знак у него есть, – подтвердила в итоге. – На знаке волк, с зубами оскаленными. Выходит, и впрямь ведьмак. Пропускаем?

– Инструкция не запрещает. Мечи сдал…

– Вот именно. – Геральт спокойным голосом включился в разговор. – Сдал. Оба будут, я полагаю, в охраняемом депозите? С возвратом по расписке? Которую я сейчас и получу?

Стражницы, щеря зубы, окружили его. Одна толкнула, словно ненароком. Другая громко пернула.

– Вот тебе квитанция, – фыркнула она.

– Ведьмак! Гроза чудовищ! А мечи отдал! Сразу! Покорный, как сопляк!

– Письку тоже бы сдал, небось, если б приказали.

– Давайте прикажем ему! Чего, девки? Пускай вынимает из ширинки!

– Поглядим, какие письки у ведьмаков!

– Хватит, – рявкнула комендантша. – Расшалились, сучки. Гонсхорек, давай сюда! Гонсхорек!

Из соседнего помещения показался лысоватый и немолодой дядька в бурой мантии и шерстяном берете. Сразу на входе он закашлялся, сорвал с головы берет и начал им обмахиваться. Без слов забрал обернутые ремнями мечи, дал Геральту знак следовать за ним. Ведьмак не замедлил так и поступить. В газовой смеси, наполняющей кордегардию, кишечные газы уже начинали существенно преобладать.

Помещение, в которое они вошли, было разделено надвое массивной железной решеткой. Дядька в мантии заскрежетал в замке большим ключом. Потом повесил мечи на вешалку рядом с иными мечами, саблями, ножами и кинжалами. Открыл обшарпанную учетную книгу, долго и медленно в ней что-то черкал, непрерывно кашляя и с трудом переводя дыхание. В конце концов вручил Геральту выписанную квитанцию.

– Я могу полагать, что мои мечи тут в безопасности? Под замком и с охраной?

Бурый дядька, тяжело сопя, закрыл решетку и показал ему ключ. Геральта это не убедило. Любую решетку можно было взломать, а звуковые эффекты метеоризма дам-стражниц способны были заглушить попытки взлома. Однако выхода не было. Нужно было сделать в Кераке то, для чего он прибыл. И покинуть город как можно скорее.

Таверна, или – как гласила вывеска – аустерия «Natura Rerum» [2] размещалась в не слишком большом, но элегантном здании из кедра, с крутой крышей и высоко торчащей трубой. Фронтальную часть здания украшало крыльцо, к которому вели ступеньки, украшенные, в свою очередь, выставленными в деревянных кадках разросшимися алоэ. Из заведения доносились запахи кухни, в основном запекаемого на решетках мяса разных видов. Запахи были столь манящими, что «Natura Rerum» тотчас показалась ведьмаку Эдемом, райским садом, островом счастливых, благословенным приютом, текущим молоком и медом.

Быстро, впрочем, оказалось, что этот Эдем – как и любой иной – охранялся. Был у него свой цербер, стражник с пламенным мечом. Геральту удалось увидеть его в деле. Цербер, мужик невысокий, но очень крепкий, на его глазах не пропустил в райский сад худощавого юношу. Юноша протестовал, что-то выкрикивал и жестикулировал, и это явно раздражало цербера.

– У тебя запрет на вход, Муус. И ты отлично об этом знаешь. Так что не лезь. Повторять я не буду.

Юноша отшатнулся от ступенек достаточно быстро, чтобы избежать толчка. Он был, как заметил Геральт, преждевременно облысевшим; редкие и длинные светлые волосы начинали расти у него лишь ближе к темени, что в целом производило довольно мерзкое впечатление.

– Срать я хотел на вас и на ваш запрет! – заорал юноша с безопасного расстояния. – Милости мне не оказываете! Не одни вы на белом свете, пойду к вашим конкурентам! Важные больно! Выскочки! Вывеска в позолоте, а на обуви дерьмо! И вы столько же для меня значите, сколько это дерьмо! А дерьмо всегда будет дерьмом!

Геральт слегка забеспокоился. Полысевший юноша, при всей своей мерзкой внешности, одет был вполне по-господски, может, и не слишком богато, но во всяком случае более элегантно, чем он сам. И если именно элегантность была критерием допуска…

– А ты куда, позволь узнать? – холодный голос цербера прервал ход его мыслей. И подтвердил опасения.

– Это заведение эксклюзивное, – продолжил цербер, загораживая собой вход. – Знаешь такое слово? Означает что-то вроде «исключительный». Исключаются некоторые.

– А я почему?

– Не одежда красит человека, – стоящий на две ступеньки выше охранник мог смотреть на ведьмака сверху. – Ты, чужеземец, ходячая иллюстрация этой народной мудрости. Твоя одежда совсем тебя не красит. Может, какие иные скрытые достоинства красят, вникать не буду. Повторяю, это заведение эксклюзивное. Мы тут не терпим людей, одетых как бандиты. И вооруженных.

– Я не вооружен.

– А выглядишь, будто вооружен. Так что вежливо тебе советую направиться куда-нибудь в другое место.

– Остановись, Тарп.

В дверях заведения показался смуглый мужчина в бархатном камзоле. Брови у него были густые, взгляд пронзительный, а нос орлиный. И немалый.

– Ты, поди, – наставительно сказал церберу Орлиный Нос, – и не знаешь, с кем разговариваешь. Не знаешь, кто нас посетил.

Затянувшееся молчание цербера показывало, что тот и впрямь не знает.

– Геральт из Ривии. Ведьмак. Знаменит тем, что защищает людей и спасает им жизни. Вот неделю назад здесь, недалеко отсюда, в Ансегисе, спас мать с ребенком. А несколько месяцев назад в Цизмаре известная история была, убил левкроту-людоедку, притом сам получил ранения. И как бы я мог запретить вход в мое заведение тому, кто столь добрыми делами славен? Напротив, я рад такому гостю. И честь для меня, что он пожелал нас навестить. Господин Геральт, аустерия «Natura Rerum» приветствует вас в своих стенах. Я Фебус Равенга, хозяин этого скромного заведения.

Стол, за который его усадил метрдотель, был накрыт скатертью. Все столы в «Natura Rerum» – в большинстве своем занятые – были накрыты скатертями. Геральт не мог вспомнить, когда в последний раз видел в таверне скатерти.

Несмотря на любопытство, он все же не оглядывался вокруг, не желая выглядеть провинциалом и простаком. Однако осторожное наблюдение позволило оценить интерьер помещения как скромный, но в то же время модный и со вкусом. Модной – хоть и не все демонстрировали вкус – была также и клиентура заведения; по большей части, как он оценил, купцы и ремесленники. Были капитаны судов, бородатые и загорелые. Вдосталь было и крикливо разодетых господ аристократов. Пахло здесь также приятно и изысканно: печеным мясом, чесноком, тмином и большими деньгами.

Он почувствовал на себе взгляд. О наблюдении за ним его ведьмачьи чувства сообщали мгновенно. Очень осторожно, уголком глаза, Геральт глянул в ту сторону.

Наблюдала за ним – тоже очень осторожно, незаметно для простого смертного – молодая женщина с лисье-рыжими волосами. Изображала, что полностью поглощена своим блюдом – чем-то аппетитно выглядящим и даже издалека маняще пахнущим. Стиль и язык тела не оставляли сомнений. Уж точно не для ведьмака. Геральт готов был биться об заклад, это была чародейка.

Метрдотель деликатным покашливанием вырвал его из размышлений и внезапной ностальгии.

– Сегодня, – объявил он торжественно и не без гордости, – мы предлагаем телячью голяшку, тушеную в овощах, с грибами и фасолью. Седло ягненка, запеченное с баклажанами. Свиной бок в пиве, к нему сливы в глазури. Лопатку дикого кабана печёную, подается с яблочным повидлом. Утиные грудки со сковороды, подаются с красной капустой и клюквой. Кальмары, фаршированные цикорием, с белым соусом и виноградом. Рыбу «морской черт», жаренную на гриле, в сметанном соусе, сервируется с тушеной грушей. Ну и как обычно, наши фирменные блюда: гусиные окорочка в белом вине, с выбором печеных на противне фруктов, и тюрбо в карамелизованных чернилах каракатицы, подается с раковыми шейками.

– Если знаешь толк в рыбе, – у стола неизвестно когда и как материализовался Фебус Равенга, – то искренне рекомендую тюрбо. Из утреннего улова, само собой разумеется. Гордость и слава нашего шеф-повара.

– Что ж, тогда тюрбо в чернилах, – ведьмак подавил в себе иррациональное желание заказать сразу несколько блюд, зная, что это стало бы моветоном. – Благодарю за совет. Я уже начинал было мучиться выбором.

– Какое вино, – спросил метрдотель, – изволит заказать милсдарь?

– Прошу выбрать что-нибудь подходящее. Я плохо разбираюсь в винах.

– Мало кто разбирается, – усмехнулся Фебус Равенга. – Но признаются в этом совсем немногие. Не беспокойтесь, подберем марку и год, господин ведьмак. Не смею отвлекать более, приятного аппетита.

Пожеланию этому не суждено было сбыться. Геральт даже не узнал, какое вино ему выберут. Да и вкусу тюрбо в чернилах в тот день предстояло остаться для него загадкой.

Рыжеволосая внезапно перестала маскироваться, отыскала его взглядом. Усмехнулась. Геральт почти не сомневался, что улыбка была злорадной. Почувствовал дрожь.

– Ведьмак, известный как Геральт из Ривии?

Вопрос задал один из трех одетых в черное мужчин, что неслышно подошли к столику.

– Да, это я.

– Именем закона ты арестован.

Глава третья

• Какой же суд мне страшен, если прав я?

У. Шекспир. «Венецианский купец» [3]

Назначенная Геральту защитница старалась не смотреть ему в глаза. С упорством, достойным лучшего применения, перелистывала папку с документами. Документов там было немного. Ровно два. Госпожа адвокат, видимо, заучивала их на память. Чтобы блеснуть защитной речью, надеялся он. Но подозревал, что надежды эти пустые.

– В тюрьме, – госпожа адвокат наконец подняла взгляд, – ты нанес побои двум сокамерникам. Мне, наверное, стоит знать причину?

– Во-первых, я отказался от их сексуальных предложений, а они не поняли, что «нет» означает «нет». Во-вторых, мне нравится бить людей. В-третьих, это вранье. Они покалечились сами. Об стены. Дабы меня очернить.

Геральт говорил медленно и равнодушно. После проведенной в тюрьме недели он преисполнился равнодушия. Защитница закрыла папку. Чтобы тут же открыть ее снова. Затем поправила изысканную прическу.

– Избитые, – вздохнула она, – похоже, не собираются подавать жалобу. Сосредоточимся на обвинении, предъявленном инстигатором [4]. Заседатель трибунала обвинит тебя в серьезном преступлении, за которое предусмотрено строгое наказание.

«Ну а как иначе-то», – подумал он, оценивая красоту госпожи адвоката. Задумался, сколько ей было лет, когда она попала в школу чародеек. И в каком возрасте она эту школу покинула.

Оба действующих учебных заведения для чародеев – мужское в Бан Ард и женское в Аретузе на острове Танедд – помимо выпускников и выпускниц производили также отсев. Несмотря на мелкое сито вступительных экзаменов, которое теоретически позволяло отсеять и отбросить безнадежные случаи, лишь первые семестры производили настоящий отбор и выявляли тех, кто умел маскироваться. Тех, для кого мышление представляло неприятный и пугающий процесс. Скрытых глупцов, лентяев и сонных разумом обоего пола, которым нечего было ловить в магических школах. Проблема состояла в том, что обычно это были потомки персон влиятельных, или по иной причине считавшихся важными. После исключения из школ с этой трудной молодежью нужно было что-то делать. С парнями, отчисленными из школы в Бан Ард, больших проблем не возникало – шли в дипломаты; ждали их армия, флот, полиция; самым глупым оставалась политика. Пристроить чародейский отсев прекрасного пола лишь казалось более трудным делом. Хоть и отчисленные, эти барышни перешагнули порог магической школы и в какой-то степени магии там научились. А влияние чародеек на монархов и вообще на все сферы политики и экономики было слишком значительным, чтобы оставлять барышень не у дел. Так что им была обеспечена безопасная пристань. Они попадали в юстицию. Становились юристами.

Защитница закрыла папку. Затем вновь ее раскрыла.

– Я рекомендую признание вины, – сказала она. – Тогда мы сможем рассчитывать на более мягкий…

– Признание чего? – перебил ведьмак.

– Когда суд спросит, признаешь ли ты вину, ответишь утвердительно. Признание вины будет засчитано как смягчающее обстоятельство.

– Как же ты тогда собираешься меня защищать?

Госпожа адвокат захлопнула папку. Словно крышку гроба.

– Идем. Суд ждет.

Суд ждал. Ибо из зала суда как раз выводили предыдущего обвиняемого. Не слишком, как успел заметить Геральт, веселого.

На стене висел засиженный мухами щит, на котором виднелся герб Керака, лазурный дельфин nageant, «плывущий». Под гербом стоял судейский стол. За столом заседали трое. Тощий секретарь. Бесцветный подсудок, он же заседатель суда. И госпожа судья, дама весьма добродетельная по виду и облику.

Скамью справа от судей занимал исполняющий обязанности обвинителя асессор трибунала. Выглядел серьезно. Настолько серьезно, что в темном переулке с ним лучше было не встречаться.

Напротив же, слева от высокого суда, стояла скамья подсудимых. Место, предназначенное для него.

Дальше все пошло быстро.

– Геральт, известный как Геральт из Ривии, по профессии ведьмак, обвиняется в финансовом преступлении, в хищении и присвоении средств, принадлежащих Короне. Действуя в сговоре с иными лицами, которых он коррумпировал, обвиняемый завышал суммы выставленных за свои услуги счетов с целью присвоения разницы. Что привело к потерям для казны государства. Доказательством является донос, notitia criminis [5], каковой обвинение присовокупило к материалам дела. Указанный донос…

Усталость на лице судьи и ее отсутствующий взгляд явственно указывали на то, что добродетельная дама мыслями сейчас далеко, и что совсем иные вопросы и проблемы занимают ее сейчас – стирка, дети, цвет занавесок, поставленное для рулета с маком тесто и растяжки на заднице, сулящие кризис в семейных отношениях. Ведьмак смиренно принял тот факт, что сам он менее важен. Что ни с чем из этого конкурировать не может.

– Совершенное обвиняемым преступление, – монотонно тянул обвинитель, – не только страну обедняет, но также и порядок общественный подрывает и рушит. Правоохранительные органы требуют…

– Включенный в материалы дела донос, – прервала его судья, – суд обязан трактовать как probatio de relatio, доказательство из третьих рук. Может ли обвинение предоставить иные доводы?

– Других доказательств нет… Временно… Как уже указывалось, подсудимый является ведьмаком. Это мутант, находящийся вне людского сообщества, пренебрегающий человеческими законами и считающий себя выше оных. В своей криминогенной и социопатической профессии общается с преступным элементом, а также с нелюдьми, в том числе с расами, традиционно враждебными человечеству. Нарушение закона свойственно нигилистической натуре ведьмака. В случае ведьмака, Высокий Суд, отсутствие доказательств является наилучшим доказательством… Доказывает его коварство, а также…

– Подсудимый, – судью явно не интересовало, что еще доказывает отсутствие доказательств. – Подсудимый признает свою вину?

– Не признаю. – Геральт пренебрег отчаянными сигналами госпожи адвоката. – Я невиновен, не совершал никакого преступления.

У него был некоторый опыт, он уже имел дело с юстицией. Вскользь также был знаком с литературой по теме.

– Мое обвинение есть результат предвзятого отношения…

– Протест! – крикнул асессор. – Обвиняемый произносит речь!

– Отклоняю.

– …результат заведомо предвзятого отношения к моей личности и профессии, то есть результат praeiudicium, а praeiudicium исходно предполагает ложь и фальшь. Кроме того, я обвинен на основании анонимного доноса, и то всего лишь одного. Testimonium unius non valet. Testis unus, testis nullus [6]. Ergo, это вовсе не обвинение, а всего лишь домысел, то есть praesumptio. А домыслы оставляют место для сомнений.

– In dubio pro reo [7]! – очнулась защитница. – In dubio pro reo, Высокий Суд!

– Суд, – судья грохнула молотком, разбудив блеклого заседателя, – постановляет назначить имущественный залог в размере пятисот новиградских крон.

Геральт вздохнул. Задумался о том, пришли ли уже в себя его соседи по камере и вынесли ли из произошедшего какие-нибудь уроки. Или же придется их снова избить.

Глава четвертая

• – А что есть город, если не народ?

У. Шекспир. «Кориолан»

На самом краю людного рынка стоял небрежно сколоченный из досок ларек, торговала в котором бабулька-старушка в соломенной шляпе, кругленькая и румяная, будто добрая волшебница из сказки. Над бабулькой виднелась надпись: «Счастье и радость – только у меня. Огурчик в подарок.» Геральт остановился, вытряс из кармана медяки.

– Налей-ка, бабуся, – попросил он угрюмо, – полчекушки счастья.

Глубоко вдохнул, выпил залпом, выдохнул. Вытер слезы, которые самогонка выбила у него из глаз.

Он был свободен. И зол.

О том, что свободен, он узнал, как ни странно, от знакомого ему человека. Ну, в лицо знакомого. Это был тот самый преждевременно полысевший юноша, которого на его глазах прогнали со ступенек аустерии «Natura Rerum». И который, как оказалось, был секретарем трибунала, писарчуком.

– Ты свободен, – сообщил ему облысевший юноша, сплетая и расплетая тонкие и запачканные чернилами пальцы. – Залог внесен.

– Кто заплатил?

Информация эта оказалась закрытой, облысевший писарчук отказался ее предоставить. Отказался также – и тоже довольно грубо – вернуть конфискованный кошелек Геральта. В котором, среди всего прочего, были наличные и банковские чеки. Движимое имущество ведьмака, сообщил лысый не без злорадства, суд решил рассматривать как cautio pro expensis, то есть аванс на оплату судебных расходов и возможных штрафов.

Затевать ссору не было ни цели, ни смысла. Спасибо еще, что на выходе Геральту отдали хотя бы то, что при задержании было у него в карманах. Личные вещи и мелкие деньги. Настолько мелкие, что никому не захотелось их украсть.

Он пересчитал уцелевшие медяки. И улыбнулся старушке.

– И еще полчекушки радости попрошу. И спасибо за огурчик.

После бабкиной самогонки мир существенно повеселел. Геральт знал, что это скоро пройдет, поэтому ускорил шаг. У него были дела.

Плотва, его кобыла, к счастью, избежала внимания суда и не вошла в состав cautio pro expensis. Была там, где он ее оставил, в стойле конюшни, ухоженная и накормленная. Такого доброго дела ведьмак не мог не вознаградить, невзирая на собственные финансовые трудности. Из горсти серебряных монет, что уцелели во вшитом в седло тайничке, несколько штук сразу получил конюх. Который от такой щедрости аж дар речи потерял.

Горизонт над морем темнел. Геральту казалось, что он замечает там искорки молний.

Перед входом в кордегардию он предусмотрительно набрал в легкие свежего воздуха. Не помогло. Дамы-стражницы сегодня, видимо, съели еще больше фасоли, чем обычно. Намного, намного больше фасоли. Как знать, может быть, это было воскресенье.

Одни, как обычно, ели. Другие были заняты игрой в кости. При виде него поднялись от стола. И окружили его.

– Гляньте-кось, ведьмак, – сказала комендантша, встав слишком близко. – Взял и приперся.

– Я покидаю город. Пришел за своей собственностью.

– Если мы разрешим, – другая стражница толкнула его локтем, словно бы нечаянно, – что нам за это будет? Надо выкупать, братишка, выкупать! Эй, девки? Что мы заставим его сделать?

– Пусть каждую из нас в голую жопу поцелует!

– И полижет еще, да как следует!

– Вот еще! Заразит еще чем-нибудь!

– Все равно, должен нам, – очередная надавила на него бюстом, твердым, как скала, – какое-нибудь удовольствие доставить, ведь так?

– Пусть песенку споет, – еще одна громко пернула. – А мелодию пусть под этот мой тон подберет!

– Или под мой! – другая пернула еще громче. – Потому как мой звучнее!

Остальные дамы схватились за бока от смеха.

Геральт проложил себе дорогу, стараясь не использовать силу. В этот момент двери склада депозитов открылись, и в них появился дядька в бурой мантии и берете. Депозитарий, кладовщик, как его, Гонсхорек. При виде ведьмака он широко разинул рот.

– Вы? – промямлил он. – Как же так? Ваши мечи…

– И правда. Мои мечи. Попрошу их вернуть.

– Дык… Дык… – Гонсхорек захлебнулся, схватился за грудь, с трудом глотая воздух. – Дык нет у меня этих мечей!

– Простите?

– Нет их… – лицо Гонсхорека покраснело и искривилось, словно в агонии. – Забрали же их…

– Как это? – Геральт почувствовал, как его охватывает холодное бешенство.

– Забра… ли…

– Как это, забрали? – он ухватил кладовщика за отвороты. – Кто, мать его, забрал? Что это вообще, черт побери, значит?

– Квитанция…

– Вот именно! – он почувствовал на своем плече железную хватку. Комендантша стражи оттолкнула его от задыхающегося Гонсхорека.

– Вот именно! Квитанцию покажи!

Квитанции у ведьмака не было. Квитанция из оружейного склада осталась в его кошельке. Кошельке, реквизированном судом. В качестве аванса на оплату судебных расходов и возможных штрафов.

– Квитанция!

– У меня нет. Но…

– Нет квитанции, нет выдачи, – не дала ему закончить комендантша. – Мечи забрали, ты не расслышал? Ты сам же, небось, и забрал. А теперь детский сад тут устраиваешь? Выцыганить что-нибудь хочешь? Не выйдет. Проваливай.

– Я не уйду, пока…

Комендантша, не ослабляя хватки, оттянула Геральта и развернула его. Лицом к дверям.

– Пошел отсюда.

Геральт воздерживался от битья женщин. Но не имел никаких принципов в отношении того, кто был широкоплеч, как борец, мускулист, как дискобол, да еще и пердел, как мул. Оттолкнул комендантшу и со всей силы врезал ей в челюсть. Своим любимым правым крюком.

Остальные замерли, но лишь на секунду. Комендантша не успела еще свалиться на стол, разбрызгивая вокруг фасоль и паприковый соус, как они уже рванулись к нему. Одной, не задумываясь, он расквасил нос, другой влупил так, что хрустнули зубы. Еще двух угостил Знаком Аард; словно куклы, они полетели на стойку с алебардами, повалив все с неописуемым звоном и грохотом.

Пропустил удар в ухо от залитой соусом комендантши. Другая стражница, та, что с твердым бюстом, поймала его сзади в медвежий захват. Врезал ей локтем; она аж завыла. Комендантшу толкнул на стол, добавил размашистым крюком. Стражнице с разбитым носом попал в солнечное сплетение и свалил наземь; слышал, как ее вырвало. Еще одной досталось в висок; стриженным затылком ударилась о столб, обмякла, глаза ее сразу затуманились.

Но на ногах их оставалось еще четыре. И тут пришел конец его преимуществам. Ему прилетело в затылок, сразу же за этим – в ухо. А потом еще – в поясницу. Кто-то из них подсек ему ноги, а когда он упал, две свалились на него сверху, придавили, работая кулаками. А остальные не жалели пинков.

Ударом лба в лицо он отключил одну из прижимающих его к полу, но вторая придавила его обратно. Комендантша, узнал ее по капающему с нее соусу. Ударила сверху, прямо в зубы. Он плюнул ей кровью в глаза.

– Нож! – заорала она, мотая стриженой головой. – Нож мне дайте! Яйца ему отрежу!

– Зачем нож! – отозвалась другая. – Я их ему отгрызу!

– Встать! Смирно! Что здесь происходит! Смирно, я кому сказал!

Громовой и властный, требующий повиновения голос прорвался через шум драки, привел в себя стражниц. Они выпустили Геральта из объятий. Он с трудом поднялся; местами побаливало. Вид поля битвы несколько поднял ему настроение. Не без удовольствия присмотрелся к своим достижениям. Лежащая под стеной стражница уже открыла глаза, но пока не могла даже сесть. Вторая, согнувшись, выплевывала кровь и пальцем ощупывала зубы. Третья, с разбитым носом, пыталась встать, но то и дело падала обратно, оскальзываясь в луже собственной фасолевой рвоты. Из всей шестерки на ногах держалась лишь половина. Результат можно было считать удовлетворительным. Даже при том, что если бы не стороннее вмешательство, то сам он получил бы серьезные травмы и не факт, что смог бы самостоятельно подняться.

Тем, кто вмешался, оказался богато одетый и излучающий авторитет мужчина с благородными чертами лица. Геральту он был незнаком. Зато прекрасно знаком был его спутник. Красавчик в элегантной шапочке с пером цапли, со светлыми волосами до плеч, завитыми на щипцах. В дублете цвета красного вина и рубашке с кружевным жабо. С неизменной лютней и бесстыжей улыбочкой на губах.

– Привет, ведьмак! Ну у тебя и вид! С этой разбитой мордой! Со смеху сейчас лопну!

– Привет, Лютик. Я тоже рад тебя видеть.

– Ну так что здесь происходит? – благородно выглядящий мужчина упер руки в бока. – Ну? Что с вами? Доложить по уставу! Быстро!

– Это он! – комендантша вытрясла из ушей остатки соуса и обвиняющим жестом указала на Геральта. – Он виноват, ваша милость, господин инстигатор! Орал и злился, потом в драку полез. А все из-за каких-то мечей с хранения, на которые даже квитанцию не показал. Гонсхорек подтвердит… Эй, Гонсхорек, ты чего там в углу скорчился? Обосрался? Двигай жопой, встань, скажи его милости господину инстигатору… Эй! Гонсхорек? Да что с тобой?

Достаточно было присмотреться, чтобы смекнуть, что же такое с Гонсхореком. Не надо было даже щупать пульс, хватило и взгляда на белое как мел лицо. Гонсхорек был мертв. Обыкновенно и попросту помер.

– Мы начнем следствие, господин ривянин, – сказал Ферран де Леттенхоф, инстигатор королевского трибунала. – Поскольку вы заявляете иск и формальную жалобу, мы обязаны его начать, так гласит закон. Допросим всех, кто во время ареста и в суде имели доступ к твоим вещам. Арестуем подозреваемых…

– Тех, что обычно?

– Прошу прощения?

– Нет, ничего, молчу.

– Так вот. Дело, безусловно, будет распутано, а виновные в краже мечей привлечены к ответственности. Если это действительно была кража. Ручаюсь, что мы решим эту загадку, и правда выйдет на свет. Раньше или позже.

– Я бы предпочел пораньше, – ведьмаку не слишком понравился тон инстигатора. – Мои мечи меня кормят, без них я не в состоянии работать по своей специальности. Знаю, что многие плохо относятся к моей профессии, и сам я страдаю от сложившегося негативного образа. Сложившегося в силу предубеждения, предрассудков и ксенофобии. Рассчитываю, что этот факт никак не повлияет на следствие.

– Никак не повлияет, – сухо ответил Ферран де Леттенхоф. – Поскольку здесь правит законность.

Когда работники вынесли тело умершего Гонсхорека, по приказу инстигатора был проведен досмотр склада оружия, а заодно и всего помещения. Как нетрудно было догадаться, от мечей ведьмака не нашлось и следа. Комендантша, что все еще дулась на Геральта, указала им зато подставку со штырем, на каковой штырь покойный кладовщик накалывал погашенные квитанции хранения. И среди них мгновенно обнаружилась квитанция ведьмака. Комендантша начала перелистывать реестр, чтобы уже через минуту ткнуть его им под нос.

– Вот, прошу, – триумфально указала она, – как штык стоит расписка о возврате. Подпись: Герланд из Рыблии. Говорила же я, что ведьмак тут был и сам свои мечи забрал. А теперь цыганит, наверняка компенсацию содрать хочет! Это из-за него Гонсхорек ноги протянул! От волнения желчь у бедняги излилась и удар хватил.

Однако ни она, ни любая из стражниц не решились подтвердить, что действительно видели, как Геральт забирал оружие. Объясняли это тем, что, мол, вечно тут какие-то крутятся, а они были заняты, потому что ели.

Над крышей здания суда кругами носились чайки, пронзительно крича. Ветер прогнал на юг грозовую тучу над морем. Выглянуло солнце.

– Хотел бы заранее предупредить, – сказал Геральт, – что на мои мечи наложены сильные заклятия. Прикасаться к ним может только ведьмак, а у остальных они отбирают жизненные силы. В первую очередь это проявляется в виде проблем с потенцией. То бишь, половое бессилие. Полное и постоянное.

– Будем иметь это в виду, – кивнул инстигатор. – Пока, однако, я просил бы вас не покидать город. Я, пожалуй, закрою глаза на потасовку в кордегардии, тем более что там постоянно происходит что-то подобное, уважаемые стражницы довольно легко поддаются эмоциям. А поскольку Юлиан… То есть, господин Лютик ручается за вас, то я уверен, что и ваше дело в суде решится благоприятно.

– Мое дело, – прищурился ведьмак, – есть не что иное, как издевательство надо мной. Травля, вытекающая из предрассудков и неприязни…

– Доказательства будут исследованы, – отрезал инстигатор. – И на их основе будут производиться действия. Так требует закон. Тот самый, благодаря которому вы находитесь на свободе. Под залогом, то есть условно. И вы обязаны, господин ривянин, соблюдать эти условия.

– Кто заплатил этот залог?

Ферран де Леттенхоф холодно отказался раскрыть инкогнито неизвестного доброжелателя ведьмака, попрощался, и в сопровождении своих подручных отбыл в сторону выхода из здания суда. Лютик только того и ждал. Едва они покинули рыночную площадь и вошли в одну из улочек, выложил все, что знал.

– Настоящая полоса несчастливых совпадений, друг мой Геральт. И роковых инцидентов. А если речь идет о залоге, то его за тебя внесла некая Литта Нейд, известная среди своих как Коралл, по цвету губной помады, которой она пользуется. Это чародейка на услугах у Белогуна, здешнего королька. Все понять не могут, зачем она это сделала. Ибо не кто иной, как она, отправила тебя за решетку.

– Что?

– Ну говорю же тебе. Это Коралл на тебя донесла. Это как раз никого не удивило, всем известно, что чародеи на тебя зуб имеют. И тут вдруг сенсация: чародейка ни с того ни с сего вносит за тебя залог и вытаскивает из тюрьмы, куда ее же стараниями ты и попал. Весь город…

– Всем известно? Весь город? Да что ты несешь, Лютик?

– Я использую метафоры и гиперболы. Не делай вид, что не понимаешь, ты же меня знаешь. Понятное дело, что не «весь город», а исключительно немногочисленные хорошо информированные персоны среди приближенных к правящим кругам.

– И ты будто бы как раз такой приближенный?

– Ты угадал. Ферран мой кузен, сын брата моего отца. Я к нему тут заскочил с визитом по-родственному. И узнал о твоем деле. И тут же вступился за тебя, надеюсь, ты в этом не сомневаешься. Поручился за твою честность. И рассказал про Йеннифэр…

– Вот спасибо от души.

– Оставь свой сарказм. Мне пришлось о ней рассказать, чтобы объяснить кузену – здешняя чародейка клевещет на тебя и очерняет в силу зависти и ревности. Что все это обвинение насквозь лживое, а ты никогда не опускаешься до финансовых махинаций. И вот, благодаря моему ручательству, Ферран де Леттенхоф, королевский инстигатор, главный в королевстве служитель закона, уже уверен в твоей невиновности…

– Мне так не показалось, – заметил Геральт. – Скорее наоборот. По ощущениям, он мне не доверяет. Ни по вопросу имевших якобы место махинаций, ни в деле с пропажей мечей. Ты слышал, что он говорит о доказательствах? Доказательства для него буквально фетиш. Ну и вот, доказательством по финансовому делу станет донос, а мистификацию с кражей мечей докажет подпись Герланда из Рыблии в реестре. Да еще с каким лицом он меня предостерегал, чтобы я город не покидал…

– Ты к нему несправедлив, – постановил Лютик. – Я знаю его лучше, чем ты. То, что я за тебя ручаюсь, значит для него больше, чем дюжина дутых доказательств. А предостерегал он тебя правильно. Как ты думаешь, отчего мы с ним сразу помчались в кордегардию? Чтобы не дать тебе наделать глупостей! Говоришь, кто-то подставляет тебя, фабрикует ложные улики? Так не давай этому кому-то в руки улик настоящих. А такой уликой стало бы бегство.

– Может, ты и прав, – согласился Геральт. – Но инстинкт говорит мне обратное. Говорит, что надо драпать, пока меня совсем не обложили. Сперва арест, потом залог, сразу за этим мечи… Что будет следующим? Черт побери, без меча чувствую себя, как… Как улитка без домика.

– Мне кажется, ты слишком сильно переживаешь. Мало ли тут лавок? Махни рукой на те мечи, да купи себе другие.

– А если бы у тебя твою лютню украли? Полученную, насколько я помню, в довольно драматических обстоятельствах? Ты бы не переживал? Махнул бы рукой? И пошел покупать себе новую в лавке за углом?

Лютик рефлекторно вцепился в лютню и испуганно огляделся. Однако никто из прохожих не выглядел потенциальным похитителем музыкальных инструментов и нездорового интереса к его уникальной лютне не проявлял.

– Ну да, – выдохнул он. – Понимаю. Так же, как и моя лютня, твои мечи тоже единственные в своем роде и незаменимы. Впридачу… как ты сказал? Зачарованные? Вызывающие магическую импотенцию… Черт побери, Геральт! Ты только сейчас мне об этом говоришь? А ведь я часто бывал в твоей компании, эти мечи на расстоянии руки от меня были! А порой и ближе! Теперь-то все ясно, теперь я понимаю… В последнее время были у меня, холера, кое-какие проблемы…

– Успокойся. Брехня эта импотенция. Я ее выдумал только что, рассчитывая, что сплетня разойдется. Что вор испугается…

– Если испугается, утопит мечи в сортире, – трезво рассудил бард, все еще слегка побледневший. – И ты никогда их не вернешь. Лучше положись на моего кузена Феррана. Он не первый год тут инстигатором, у него целая армия шерифов, агентов и шпиков. Найдут вора вмиг, вот увидишь.

– Если тот еще здесь, – скрипнул зубами ведьмак. – Он мог и смыться, пока я сидел в каталажке. Как, ты говорил, звать ту чародейку, из-за которой я туда попал?

– Литта Нейд, кличка Коралл. Я догадываюсь, что ты планируешь, друг. Но не знаю, хорошая ли это идея. Это чародейка. Женщина и волшебница в одном лице, словом, чуждый вид, не поддающийся рациональному познанию, функционирующий по непонятным для обычных мужчин механизмам и принципам. Да что я тебе рассказываю, сам прекрасно об этом знаешь. У тебя в этом вопросе богатейший опыт… Что там за шум?

Бесцельно бродя улицами, они оказались вблизи от небольшой площади, с которой доносился неустанный стук молотков. Как оказалось, здесь работала крупная бондарная мастерская. Под навесом, у самой улицы, высились ровные штабеля выдержанных клепок. Оттуда босоногие мальчишки таскали их на столы, где клепки закреплялись в специальных станках-кобылках и обрабатывались скобелями. Обработанные клепки уходили другим ремесленникам, которые достругивали их рубанками на длинных низких столах, стоя над ними враскоряку по щиколотки в стружке. Готовые клепки попадали в руки бондарей, которые складывали их вместе. Геральт какое-то время присматривался к тому, как под давлением хитрых болтов и стяжек на винтах возникает форма бочки, мгновенно фиксируемая железными обручами, набиваемыми на изделие. Пар из огромных котлов, в которых бочки пропаривались, долетал до улицы. Из глубины мастерской, со двора, доносился запах прокаливаемого в огне дерева – там бочки закаливали перед дальнейшей обработкой.

– Вот каждый раз, как я вижу бочку, – заявил Лютик, – мне сразу хочется пива. Пойдем за угол. Знаю там один симпатичный шинок.

– Иди один. Я навещу чародейку. Мне кажется, я ее знаю, уже видел ее. Где ее можно найти? Не строй кислую мину, Лютик. Похоже, что это она и есть главная причина и источник всех моих проблем. И я не буду ждать развития событий, а пойду и прямо спрошу. Не могу тут торчать, в этом городишке. Хотя бы по той причине, что с деньгами у меня не ахти.

– На это, – гордо ответствовал трубадур, – у нас найдется средство. Финансово я тебя поддержу… Геральт? Что происходит?

– Вернись к бондарям и принеси мне клепку.

– Что?

– Принеси мне клепку. Быстро.

Улицу перегородили три здоровенных бугая с неприятными, недомытыми и недобритыми физиономиями. Один, плечистый настолько, что чуть ли не квадратный, держал в руке окованную дубинку толщиной с рукоять кабестана. Другой, в кожухе наизнанку, был с тесаком, а за поясом у него еще был абордажный топорик. Третий, смуглый как моряк, был вооружен длинным нехорошего вида ножом.

– Эй ты там, вонючка ривская! – начал квадратный. – Как самочувствие без мечей за спиной? Как с голой жопой на ветру, да?

Геральт воздержался от вступления в дискуссию. Ждал. Слышал, как Лютик ругается с бондарями из-за клепки.

– Нет у тебя больше клыков, мутант проклятый, ядовитая ведьмацкая гадина, – продолжал квадратный, судя по всему, превосходящий товарищей в ораторском искусстве. – Гад без клыков никому не страшен! Все равно что червяк или минога какая, глистоватая. Мы такую мерзость сапогом давим. Чтобы не смела больше в наши города заходить, к честным людям. Не будешь больше, падаль, своей слизью наши улицы марать! Бей его, ребята!

– Геральт! Лови!

Он поймал на лету брошенную ему клепку, отпрыгнул от удара палкой, двинул квадратного в ухо, сделал резкий разворот, треснул бандита в кожухе в локоть; тот взвыл и выронил тесак. Ведьмак ударил его в сгиб колена – бандит начал падать; затем проскочил рядом с ним, на ходу добавив клепкой в висок. Не дожидаясь, пока тот упадет, и не прерывая движения, Геральт снова ушел из-под дубинки квадратного, ударил по стиснутым на ней пальцам. Квадратный заревел от боли и уронил дубинку, а ведьмак ударил его серией – в ухо, в ребра и в другое ухо. А потом пнул в пах, с размаху. Квадратный упал и сделался круглым, корчась, извиваясь, утыкаясь в землю лбом.

Смуглый, самый быстрый и верткий из тройки, заплясал вокруг ведьмака. Ловко перебрасывая нож из руки в руку, атаковал его в пружинистом шаге, нанося удар крест-накрест. Геральт без труда уходил от ударов, отступал, ждал, пока противник растянет шаг. И когда это случилось, размашистым движением клепки отбил нож, в пируэте оказался сзади нападающего и угостил его ударом в затылок. Любитель ножей упал на колени, а ведьмак врезал ему по правой почке. Удар заставил бандита завыть и выпрямиться от боли, и тогда ведьмак ударил его клепкой ниже уха, в нервный узел. Известный медикам как околоушное сплетение.

– Ой-ой, – сказал он, вставая над корчащимся, кашляющим и задыхающимся от крика противником. – Больно, наверное.

Бандит в кожухе вытащил из-за пояса топорик, но с колен не поднимался, не зная, что предпринять. Геральт развеял его сомнения клепкой по шее.

Расталкивая собирающихся зевак, по улочке уже подбегали представители городской стражи. Лютик успокаивал их, ссылаясь на родственные связи, лихорадочно объяснял, кто напал первым, а кто действовал в пределах самообороны. Ведьмак жестами подозвал барда.

– Проследи, – велел он, – чтобы негодяев повязали. Повлияй на кузена инстигатора, чтоб прижал их посерьезнее. Или они сами замешаны в краже мечей, или кто-то их нанял. Они знали, что я безоружен, потому и осмелились напасть. Клепку верни бондарям.

– Мне пришлось эту клепку купить, – признался Лютик. – И похоже, удачная покупка. Неплохо ты этой досточкой владеешь, я видел. Стоит постоянно с собой носить.

– Я иду к чародейке. С визитом. Что ж мне, с клепкой идти?

– Ты прав, – скривился бард, – на чародейку пригодилось бы что-нибудь потяжелее. Например, оглобля. Один известный мне философ говаривал: когда идешь к женщине, не забудь взять с собой…

– Лютик.

– Ладно, ладно, объясню тебе, как попасть к магичке. Но сперва, если могу дать совет…

– Ну?

– Посети баню. И цирюльника.

Глава пятая

Берегитесь разочарований, ибо внешность обманчива. Такими, как кажутся, вещи бывают редко. А женщины никогда.

Лютик. «Полвека поэзии»

Вода в бассейне фонтана забурлила и закипела, разбрызгивая золотистые капли. Литта Нейд по прозвищу Коралл, чародейка, вытянув руку, отчетливо произнесла стабилизирующее заклинание. Вода разгладилась, как политая маслом, забилась отблесками. Образ, сперва неясный и туманный, набрал четкости и перестал дрожать; хотя и несколько искаженный движением воды, был теперь явственным и легко различимым. Коралл наклонилась. Она видела в воде Коренной Рынок, главную улицу города. И идущего по улице мужчину с белыми волосами. Чародейка всматривалась. Наблюдала. Искала подсказок. Каких-то подробностей. Деталей, которые позволили бы ей сделать правильную оценку. И позволили бы предвидеть, что случится.

На вопрос, что такое настоящий мужчина, у Литты был свой ответ, выработанный годами опыта. Она умела распознать настоящего мужчину среди множества более или менее удачных имитаций. Ни в коей мере ей не нужно было для этого прибегать к физическому контакту; такой способ проверки мужественности она, как и большинство чародеек, полагала не только тривиальным, но и вводящим в заблуждение, ведущим по совершенно ложной дороге. Непосредственная дегустация, как признала она после нескольких попыток, может быть и является в какой-то степени проверкой вкуса, однако слишком часто оставляет после себя дурное послевкусие. Несварение. Изжогу. А бывает, что и рвоту.

Литта умела распознать настоящего мужчину даже издалека, на основании мелких и, казалось бы, незначительных предпосылок. Настоящий мужчина, как показала практика чародейки, увлекается рыбной ловлей, но исключительно на искусственную муху. Коллекционирует фигурки солдатиков, эротическую графику и собственноручно собранные модели парусников, в том числе и те, что в бутылках, а в его хозяйстве всегда найдутся пустые бутылки от дорогих напитков. Он умеет прекрасно готовить; ему удаются настоящие шедевры кулинарного искусства. Ну и вообще говоря, один его вид вызывает желание.

Ведьмак Геральт, о котором чародейка много слышала, о котором раздобыла много информации, и которого как раз наблюдала в воде бассейна, отвечал, похоже, лишь одному из вышеприведенных условий.

– Мозаик!

– Да, госпожа наставница.

– У нас будет гость. Чтобы мне тут все было готово и на уровне. Но сперва принеси мне платье.

– Чайную розу? Или морскую воду?

– Белое. Он одевается во все черное, предложим ему инь и ян. И туфельки, выбери что-нибудь под цвет, лишь бы со шпилькой минимум в четыре дюйма. Не могу позволить, чтобы он слишком уж свысока на меня смотрел.

– Госпожа наставница… Но то белое платье…

– Ну?

– Оно такое…

– Cкромное? Без украшений, безыскусное? Эх, Мозаик, Мозаик. Неужели ты никогда не научишься?

В дверях его молчаливо приветствовал крепкий и пузатый здоровяк со сломанным носом и поросячьими глазками. Он осмотрел Геральта снизу доверху, а потом еще раз, в обратном направлении. После чего отодвинулся в сторону, давая знак, что можно войти.

В прихожей ожидала девушка с гладко зачесанными, практически прилизанными волосами. Также без слов, одним лишь жестом пригласила его внутрь.

Он вошел прямо на увитую цветами веранду с журчащим фонтаном посреди нее. В центре фонтана стояла мраморная статуэтка, изображающая обнаженную танцующую девушку – а скорее даже девочку, судя по еле развитым вторичным половым признакам. Кроме великолепной, мастерской работы статуэтка привлекала внимание еще одной деталью – с цоколем ее соединяла лишь одна точка, большой палец ноги. Никоим образом, оценил ведьмак, такую конструкцию не удалось бы стабилизировать без помощи магии.

– Геральт из Ривии. Приветствую и добро пожаловать.

Для того, чтобы выглядеть как классическая красавица-чародейка, у Литты Нейд были слишком резкие черты лица. Румянец с оттенком теплого персика, который был в меру нанесен на скулы, смягчал эту резкость, но не скрывал полностью. Зато подчеркнутые коралловой помадой губы были идеальны, даже чрезмерно идеальны. Но все это не имело большого значения.

Литта Нейд была рыжей. Рыжей классически и натурально. Светло-ржавый, гармоничный цвет ее волос напоминал летнюю шкуру лисицы. Если бы – Геральт был в этом абсолютно уверен – поймать рыжую лису и посадить ее рядом с Литтой, масть обеих оказалась бы неотличимой. А когда чародейка встряхивала головой, среди рыжего вспыхивали более светлые, желтоватые проблески – точно так же, как и в лисьей шерсти. Такому цвету волос обычно сопутствовали веснушки, и обычно в изобилии. Однако их у Литты заметить не удалось.

Геральт почувствовал беспокойство, забытое и усыпленное, но внезапно пробудившееся где-то там, в глубине. Была, была у него странная и необъяснимая слабость к рыжеволосым, несколько раз именно эта пигментация волосяного покрова толкнула его на совершение глупостей. Следовательно, нужно было остерегаться, и ведьмак твердо это для себя решил. Впрочем, задача была не слишком сложной. Как раз исполнялся год с того момента, как подобные глупости перестали его искушать.

Эротичный и возбуждающий рыжий цвет волос был не единственным притягательным атрибутом чародейки. Снежно-белое платье было скромным и абсолютно простым, но у этой скромности тоже была своя цель – цель достойная, и, вне всяких сомнений, просчитанная. Простота платья не рассеивала внимания наблюдателя, а напротив, концентрировала его на привлекательной, складной фигуре.

И на глубоком декольте. Короче говоря, в «Доброй Книге» пророка Лебеды, в иллюстрированном ее издании, Литта Нейд могла бы с успехом позировать для гравюры, предваряющей раздел «О нечистом вожделении».

Говоря еще короче, Литта Нейд была женщиной, с которой лишь полный идиот мог захотеть связаться больше, чем на двое суток. Любопытно, однако, что именно за такими женщинами гонялись табуны мужчин, склонных связываться надолго.

От нее пахло фрезией и абрикосом.

Геральт поклонился, после чего сделал вид, что статуэтка в фонтане интересует его больше, нежели фигура и декольте чародейки.

– Добро пожаловать, – повторила Литта, указывая на стол с малахитовой столешницей и два плетеных кресла. Она подождала, пока он усядется, затем уселась сама, не преминув похвастаться стройной щиколоткой и туфелькой из кожи ящерицы.

Ведьмак сделал вид, что все его внимание поглощают графины и блюдо с фруктами.

– Вина? Это нурагус из Туссента, мне представляется более интересным, чем хваленый эст-эст. Есть еще «Кот-де-Блессюр», если предпочитаешь красное. Налей нам, Мозаик.

– Спасибо. – Он принял бокал у прилизанной девушки, улыбнулся ей. – Мозаик. Красивое имя.

И увидел ужас в ее глазах.

Литта Нейд поставила свой бокал на столик. Чуть громче, чем следовало – чтобы привлечь его внимание.

– Так что же, – она встряхнула головой и рыжими локонами, – привело знаменитого Геральта из Ривии в это скромное жилище? Умираю от любопытства.

– Ты заплатила за меня залог, – сказал он подчеркнуто сухо. – Внесла деньги, то есть. Благодаря твоей щедрости я вышел из тюрьмы. Куда попал также благодаря тебе. Правда? Это по твоей милости я провел в камере неделю?

– Четыре дня.

– Четверо суток. Я бы хотел, если это возможно, узнать причины, по которым ты это сделала. Обе.

– Обе? – она подняла брови и бокал. – Есть только одна. И она одна и та же.

– Ага. – он сделал вид, что все свое внимание уделяет Мозаик, что суетилась на дальнем конце веранды. – То есть по той же самой причине, по которой ты на меня донесла и засадила в каталажку, ты из каталажки меня потом и вытащила?

– Браво.

– Ну так я спрошу: зачем?

– Чтобы доказать тебе, что могу.

Он выпил глоток вина. И впрямь очень хорошего.

– Ты доказала, – кивнул он, – что можешь. В принципе ты могла бы и просто мне это сообщить, хотя бы даже и повстречав на улице. Я бы поверил. Но ты предпочла доказать иначе и доходчивей. Ну так я спрошу: что дальше?

– Да вот я сама в задумчивости, – она хищно глянула на него из-под ресниц. – Но оставим события развиваться своим чередом. Пока что скажем так: я действую от имени и в интересах нескольких моих собратьев по гильдии. Чародеев, которые имеют на тебя некоторые планы. Указанные чародеи, которые осведомлены о моих дипломатических талантах, посчитали меня персоной, подходящей для того, чтобы тебя об этих планах информировать. Пока что это все, что я могу тебе открыть.

– Этого очень мало.

– Ты прав. Но пока что, к своему стыду, сама большего не знаю; я не ожидала, что ты появишься так быстро, что так быстро узнаешь, кто внес залог. А ведь меня заверяли, что это останется тайной. Когда я узнаю больше, открою больше. Имей терпение.

– А история с моими мечами? Это тоже элемент игры? Таинственных чародейских планов? Или еще одно доказательство того, что ты можешь?

– Я ничего не знаю об истории с твоими мечами, что бы это ни значило и чего бы ни касалось.

Он поверил не до конца. Но тему решил не развивать.

– Твои собратья чародеи, – сказал он, – в последнее время буквально соревнуются между собой в демонстрировании мне своей антипатии и враждебности. Из кожи вон лезут, лишь бы мне навредить и испортить жизнь. Какая бы неприятность со мной ни случилась, имею право искать отпечатки их грязных пальцев. Полоса несчастливых совпадений. Сперва меня бросают в тюрьму, потом выпускают, потом сообщают, что имеют на меня планы. Что твои собратья выдумают на этот раз? Я боюсь даже строить предположения. А ты весьма, признаю, дипломатично велишь мне иметь терпение. А у меня ведь и выбора нет. В любом случае придется ждать, пока дело, начатое твоим доносом, не попадет на рассмотрение суда.

– Однако тем временем, – усмехнулась чародейка, – ты можешь в полной мере пользоваться свободой и наслаждаться ее преимуществами. Перед судом будешь отвечать не из-под ареста. Если дело вообще попадет на рассмотрение, что, между прочим, далеко не факт. Но даже если и попадет, то, поверь, у тебя нет поводов волноваться. Доверься мне.

– С доверием, – отплатил он ей своей улыбкой, – могут возникнуть проблемы. Действия твоих собратьев по гильдии в последнее время сильно надломили мою доверчивость. Но я постараюсь. А теперь я пойду уже. Чтобы верить и терпеливо ждать. Откланиваюсь.

– Подожди откланиваться. Еще минутку. Мозаик, вино.

Она сменила позу в кресле. Ведьмак по-прежнему упорно делал вид, что не замечает ее колена и бедра в разрезе платья.

– Ну что ж, – сказала она после паузы, – нет смысла ходить вокруг да около. В нашей среде никогда не процветало хорошее отношение к ведьмакам, но нам было вполне достаточно игнорировать вас. И так было до некоторого момента.

– До момента, – ему тоже надоели намеки, – когда я связался с Йеннифэр.

– Вот как раз нет, ошибаешься, – она пристально взглянула на него глазами цвета нефрита. – Причем дважды. Primo, это не ты связался с Йеннифэр, а она с тобой. Secundo, эта связь мало кого шокировала, среди нас и не такая экстравагантность наблюдалась. Переломным моментом послужило ваше расставание. Когда бишь оно случилось? Год назад? Ах, как же быстро летит время…

Она сделала театральную паузу, рассчитывая на его реакцию.

– Ровно год назад, – продолжила она, когда стало ясно, что реакции не последует. – Часть сообщества… не слишком большая, но влиятельная… изволила в этот момент тебя заметить. Не для всех было очевидно, что же произошло между вами. Одни из нас полагали, что это Йеннифэр пришла в себя, порвала с тобой и выгнала ко всем чертям. Другие же отваживались на предположение о том, что это у тебя открылись глаза, после чего ты кинул Йеннифэр и смылся куда подальше. В результате, как я уже упоминала, ты стал объектом интереса. И, как ты уже верно заметил, антипатии. Ба, были даже и такие, что хотели тебя каким-то образом наказать. К счастью для тебя, большинство решило, что ты этого не стоишь.

– А ты? К какой части сообщества ты принадлежала?

– К той, – Литта чуть скривила коралловые губы, – которую твоя любовная история, представь себе, просто забавляла. Иногда даже смешила. Иногда развлекала, словно азартная игра. Я лично обязана тебе значительным выигрышем, ведьмак. У нас принимались ставки на то, как долго ты выдержишь с Йеннифэр, и ставки были высокими. Как оказалось, я угадала лучше всех. И сорвала банк.

– Тогда мне действительно лучше уже пойти. Я не должен с тобой встречаться, нас не должны видеть вместе. Не то еще подумают, что мы подстроили этот выигрыш.

– Тебя так заботит то, что могут подумать?

– Да нет, как раз мало заботит. И я рад, что ты выиграла. Я планировал вернуть тебе те пятьсот крон, что ты выложила в качестве залога. Но коль скоро ты сорвала на мне банк, то я уже не чувствую себя в долгу. Будем считать, что мы квиты.

– Намек на возврат залога, – в зеленых глазах Литты появился злой блеск, – надеюсь, не говорит о намерении бросить все и сбежать? Не дожидаясь судебного рассмотрения? Нет, у тебя нет таких планов, не может быть. Ты же прекрасно знаешь, что такая попытка вернет тебя за решетку. Знаешь, правда?

– Не надо мне доказывать, что ты можешь.

– Я предпочла бы не доказывать, говорю это от чистого сердца.

И она положила руку на декольте, с очевидным намерением привлечь туда его взгляд. Он сделал вид, что жеста не заметил; вновь нашел глазами Мозаик. Литта кашлянула.

– Что же касается справедливого раздела выигрыша, – сказала она, – то да, ты прав. Тебе причитается. Я не осмелюсь предлагать тебе деньги… Но что ты скажешь насчет неограниченного кредита в «Natura Rerum»? На все время твоего пребывания здесь? По моей вине твой предыдущий визит в аустерию закончился раньше, чем начался, так что теперь…

– Нет, спасибо. Я ценю добрую волю и саму идею. Но спасибо, нет.

– Ты уверен? Что ж, без сомнения, уверен. Я напрасно упомянула… о возможности отправить тебя за решетку. Ты спровоцировал меня. И приворожил. Твои глаза, удивительные глаза мутанта, такие, казалось бы, честные, постоянно блуждают… И манят. Будят пустые надежды. Ты вовсе не честен, о нет. Знаю, знаю, в устах чародейки это комплимент. Ты ведь именно это хотел сказать, верно?

– Браво.

– А смог бы ты ответить честно? Если бы я потребовала?

– Если бы ты попросила.

– Ах. Ну пусть так. Тогда прошу. Как вышло, что именно Йеннифэр? Почему она, и никакая другая? Ты смог бы это описать? Назвать?

– Если это снова вопрос пари…

– Это не вопрос пари. Почему именно Йеннифэр из Венгерберга?

Мозаик явилась, как тень. С новым графином. И пирожными. Геральт заглянул ей в глаза. Она мгновенно отвернулась.

– Почему Йеннифэр? – повторил он, вглядываясь в Мозаик. – Почему именно она? Отвечу честно: сам не знаю. Есть такие женщины… Достаточно одного взгляда…

Мозаик чуть приоткрыла губы, еле заметно качнула головой. С просьбой остановиться, с испугом. Она понимала. И умоляла его перестать. Но игра зашла уже слишком далеко.

– Есть женщины, – его взгляд продолжал блуждать по фигуре девушки, – которые притягивают. Как магнит. От которых глаз нельзя отвести…

– Оставь нас, Мозаик, – голос Литты напомнил скрежет льдины по железу. – А тебе, Геральт из Ривии, я благодарна. За визит. За терпение.

И за честность.

Глава шестая

Меч ведьмака (рис. 40) тем отличается, что как бы слияние других мечей собой представляет, пятую эссенцию того, что в другом оружии есть наилучшего. Отличная сталь и ковки способ, краснолюдским гутам и кузницам свойственные, придают клинку легкость, но и пружинистость необычайную. Затачивается ведьмачий меч также краснолюдским методом, добавим, что секретным, и секретным навек оный останется, ибо горные карлики к своим секретам ревнивы весьма. Заточенным же краснолюдами мечом подброшенный в воздух шелковый платок напополам рассечь можно. Такие именно фокусы, знаем это из сообщений надежных свидетелей, своими мечами ведьмаки проделывать умели.

Пандольфо Фортегерра. «Трактат о холодном оружии»

Короткая утренняя гроза и дождь ненадолго освежили воздух, но потом бриз снова принес из Пальмиры отвратительную вонь отходов, подгоревшего жира и протухшей рыбы.

Геральт заночевал в трактире у Лютика. Комнатушка, которую снимал бард, была уютной. В прямом смысле – там приходилось буквально ютиться, а чтобы попасть в кровать, нужно было протискиваться вдоль стены. К счастью, кровать вмещала двоих, и на ней можно было спать, хоть она и адски трещала, а набитый сеном матрас был уже полутвердым стараниями проезжих купцов, известных любителей секса интенсивно внебрачного.

Геральту, неизвестно почему, ночью приснилась Литта Нейд.

Завтракать отправились на ближайший рынок, где, как успел разведать бард, в торговом зале подавали невероятные сардинки. Платил Лютик. Геральта это не смущало. В конце концов достаточно часто бывало наоборот – Лютик, будучи на мели, пользовался его щедростью.

Так что они уселись за грубо оструганный стол и принялись за сардинки, зажаренные до хруста и принесенные им на деревянной тарелке размером с тележное колесо. Как заметил ведьмак, Лютик то и дело пугливо озирался. И замирал, когда ему казалось, что какой-то прохожий слишком пристально к ним присматривается.

– Я так полагаю, что ты должен все же обзавестись каким-нибудь оружием, – буркнул он наконец. – И носить его на виду. Стоит вынести урок из вчерашнего происшествия, как ты думаешь? О, глянь, видишь выставленные там щиты и кольчуги? Это лавка оружейника. Без сомнения, там и мечи найдутся.

– В этом городе, – Геральт отгрыз у рыбки хребет и выплюнул плавник, – оружие запрещено, а у приезжих его отбирают. Похоже на то, что вооруженными тут могут ходить только бандиты.

– Могут и ходят. – Бард кивком головы указал на проходящего мимо здоровяка с большим бердышом на плече. – Но в Кераке устанавливает запреты, следит за их исполнением и наказывает за их нарушение Ферран де Леттенхоф, являющийся, как ты знаешь, сыном моего дяди. А поскольку кумовство есть святой закон природы, то местными запретами мы смело с тобой можем подтереться. Я тебе торжественно заявляю, что мы вправе владеть оружием и носить его. Закончим завтрак и пойдем купим тебе меч. Хозяюшка! Прекрасная у вас рыбка! Попрошу поджарить нам еще десяточек!

– Вот я ем эти сардинки, – Геральт отбросил обгрызенный скелетик, – и вынужден признать, что потеря мечей есть не что иное, как наказание за чревоугодие и снобизм. За то, что мне захотелось роскоши. Попалась работа поблизости, вот я и решил заскочить в Керак и устроить себе пир в «Natura Rerum», таверне, которая у всего мира на слуху. А нет бы поесть где-нибудь фляков, капусты с горохом или рыбного супа…

– Так, кстати говоря, – Лютик облизал пальцы, – «Natura Rerum», хоть и заслуженно славится кухней, но лишь одна из многих. Есть заведения, где кормят не хуже, а бывает, что и получше. Да хотя бы «Шафран и Перец» в Горс Велене или «Хен Кербин» в Новиграде, с собственной пивоварней. Или вот «Сонатина» в Цидарисе, недалеко отсюда, лучшие дары моря на всем побережье. «Риволи» в Мариборе и тамошний глухарь по-брокилонски, туго нашпигованный салом, слюнки текут. «Жернов» в Альдерсберге и их знаменитое седло зайца со сморчками а-ля король Видемонт. «Хофмайер» в Хирунде, эх, завалиться бы туда осенью после Саовины [8], на печеного гуся в грушевом соусе… Или «Два Пескаря», в нескольких милях за Ард Каррайгом, обычная корчма на перекрестке, а подают там лучшую свиную рульку, что я в жизни ел… Ха! Погляди, кто нас посетил. Долго жить будет! Привет, Ферран… То есть, хм, господин инстигатор…

Ферран де Леттенхоф приблизился один, жестом приказав своим спутникам остаться на улице.

– Юлиан. Господин ривянин. Спешу вас проинформировать.

– Не скрою, – ответил Геральт, – что я уже в нетерпении. Что же показали преступники? Те, что на меня вчера напали, пользуясь тем, что я был безоружен? Говорили об этом вполне громко и открыто. Это доказательство того, что они замешаны в краже моих мечей.

– К сожалению, на этот счет доказательств нет, – инстигатор пожал плечами. – Трое арестованных – это обычное отребье, к тому же не большого ума. Действительно, рискнули напасть, пользуясь тем фактом, что ты был без оружия. Слухи о краже разошлись невероятно быстро, полагаю, что благодаря дамам из кордегардии. И сразу же нашлись желающие… Что, собственно, и неудивительно. Всеобщей любовью ты, мягко говоря, не пользуешься… И не стараешься добиться симпатии и популярности. В тюрьме избил соседей по камере…

– Ясно, – кивнул головой ведьмак. – Все это моя вина. Эти, вчерашние, тоже получили травмы. Не подали жалобу? Не потребовали компенсаций?

Лютик засмеялся, но тут же умолк.

– Свидетели вчерашнего происшествия, – раздраженно бросил Ферран де Леттенхоф, – показали, что эти трое были избиты бондарской клепкой, и вдобавок необычайно жестоко. Так жестоко, что один из них… обгадился.

– Это явно от волнения.

– Избиение продолжалось, – инстигатор не изменил выражения лица, – даже тогда, когда они уже были выведены из строя и не представляли опасности. А это означает превышение пределов необходимой самообороны.

– А я не боюсь. У меня отличная защитница.

– Может, сардинку? – прервал тяжелое молчание Лютик.

– Сообщаю, – наконец заговорил инстигатор, – что расследование продолжается. Вчерашние арестованные не связаны с кражей мечей. Допрошено несколько лиц, которые могли участвовать в преступлении, но улик не обнаружено. Информаторы не смогли указать никаких следов. Известно, однако… и это то главное, ради чего я прибыл… что в местном криминальном мире слух о мечах вызвал ажиотаж. Будто бы появились и приезжие, желающие сразиться с ведьмаком, особенно невооруженным. Так что я рекомендую бдительность. Не могу исключить очередных инцидентов. Я также не уверен, Юлиан, является ли в данной ситуации компания господина ривянина…

– В компании Геральта, – боевито прервал трубадур, – я бывал в куда более опасных местах, в таких передрягах, что куда там местному жулью. Если ты посчитаешь целесообразным, кузен, то обеспечь нам вооруженный эскорт. Пусть отпугивает. Потому что когда мы с Геральтом очередным подонкам наваляем, те снова будут потом ныть о превышении пределов допустимой обороны.

– Если это действительно подонки, – сказал Геральт. – А не наемные убийцы. Учитывает ли следствие и такую возможность?

– Учитываются абсолютно все возможности, – отрезал Ферран де Леттенхоф. – Расследование будет продолжено. Эскорт я вам выделю.

– Мы очень рады.

– Всего доброго. Желаю удачи.

Над крышами города орали чайки.

Как оказалось, без визита к оружейнику можно было легко обойтись. Геральту хватило одного взгляда на предлагаемые мечи. А когда он еще узнал их цены, то лишь пожал плечами и молча вышел из лавки.

– Я думал, – Лютик догнал его на улице, – что мы друг друга поняли. Надо было купить хоть что-то, чтобы не казаться безоружным!

– Я не стану тратить деньги на что попало. Даже если это твои деньги. Это был хлам, Лютик. Примитивные мечи массового изготовления. И парадные дворцовые шпажонки, подходящие разве что для маскарада, если б ты захотел переодеться в фехтовальщика. Зато по таким ценам, что только смех разбирает.

– Так найдем другую лавку! Или мастерскую!

– Везде будет одно и то же. Есть спрос на дешевое барахло, оружие, которого хватит на один приличный бой. И его уже нельзя будет использовать тому, кто победит, потому что в качестве боевого трофея оно для использования непригодно. И еще есть спрос на блестящие побрякушки, с которыми расхаживают модники. И которыми даже колбасы не порежешь. Разве что паштетной.

– Ты как всегда преувеличиваешь!

– От тебя сочту за комплимент.

– Непреднамеренный! Так где же тогда, скажи мне, взять хороший меч? Не хуже тех, которые украдены? Или лучше?

– Нет, ну есть, конечно же, мастера оружейного дела. Может и найдется у них на складе приличный клинок. Но мне нужен меч, подобранный по руке. Откованный и сработанный на заказ. А это занимает несколько месяцев, а бывает, что и год. У меня нет столько времени.

– И все же какой-то меч у тебя должен быть, – трезво заметил бард. – И как мне сдается, лучше бы поскорее. Так что же остается? Может быть…

Он перешел на шепот, оглянулся.

– Может быть… Может, Каэр Морхен? Там наверняка…

– Да, там наверняка, – прервал его Геральт сквозь зубы. – А как же. Там все еще вдоволь клинков, полный выбор, включая серебряные. Но это далеко, а грозы и ливни почти каждый день. Реки разлились, дороги размыло. Дорога туда заняла бы у меня добрый месяц. Кроме того…

Он злобно пнул брошенный кем-то дырявый короб.

– Я позволил себя обокрасть, Лютик, одурачить и обокрасть, как последний простофиля. Весемир высмеял бы меня безжалостно; друзья, если кто из них как раз в Крепости бы оказался, тоже бы себе не отказали, потешались бы надо мной потом годами. Нет. На это, холера ясная, никак рассчитывать не стоит. Я должен помочь себе иначе. И сам.

Они услышали звуки флейты и бубна. Вышли на небольшую площадь с овощным рынком, где группа вагантов как раз давала представление. Репертуар у них был утренний, то бишь примитивно-глупый и вообще не смешной. Лютик пошел по рядам, где с достойным изумления и неожиданным для поэта знанием дела немедленно занялся оценкой и дегустацией красующихся на прилавках огурцов, яблок и свеклы, оживленно дискутируя и флиртуя с торговками.

– Квашеная капуста! – объявил он, набирая упомянутую из бочки с помощью деревянных щипцов. – Попробуй, Геральт. Отличная, правда? Вкусная штука и спасительная, такая капуста. Зимой, когда витаминов не хватает, защищает от цинги. А к тому же прекрасное средство от депрессии.

– Это еще как?

– Съедаешь горшок квашеной капусты, запиваешь крынкой простокваши… и тут же депрессия становится самой малозначительной из твоих проблем. Забываешь о депрессии. Иногда надолго. К кому это ты так приглядываешься? Что это за девушка?

– Знакомая. Обожди здесь. Перекинусь с ней парой слов и вернусь.

Девушкой, которую он заметил, была Мозаик, знакомая ему по визиту к Литте Нейд. Несмелая, гладко прилизанная ученица чародейки. В скромном, но элегантном платье цвета палисандра. И котурнах на высокой пробковой подошве, в которых она двигалась вполне грациозно, учитывая устилающие неровную мостовую скользкие овощные отходы.

Он подошел, застав ее накладывающей помидоры в корзинку, подвешенную ручкой на сгибе локтя.

– Привет.

Она слегка побледнела при виде его, несмотря на свою и так бледную кожу. И, если бы не прилавок, отступила бы на шаг-другой. Шевельнулась, словно пытаясь скрыть корзинку за спиной. Нет, не корзинку. Руку. Она укрывала ладонь и предплечье, тщательно замотанные шелковым платком. Он не пропустил этот сигнал, а необъяснимый импульс заставил действовать. Схватил руку девушки.

– Оставь, – шепнула она, пытаясь вырваться.

– Покажи. Я настаиваю.

– Не здесь..

Она позволила ему отвести себя чуть поодаль от рынка, в место, где они могли быть хотя бы относительно одни. Он развернул платок. И не смог сдержаться. Выругался. Грязно и длинно.

Левая ладонь девушки была вывернута. Перекручена в запястье. Большой палец торчал влево, верх ладони смотрел вниз. А внутренняя сторона – вверх. Линия жизни долгая и непрерывная, отметил он автоматически. Линия сердца отчетливая, но прерывистая и неровная.

– Кто тебе это сделал? Она?

– Ты.

– Что?

– Ты! – Она вырвала ладонь. – Ты использовал меня, чтобы поглумиться над ней. Она таких вещей не спускает.

– Но я не мог…

– Предугадать? – она взглянула Геральту прямо в глаза. Он неверно ее оценил, она не была ни робкой, ни испуганной. – Мог и должен был. Но ты предпочел поиграть с огнем. Ну оно хотя бы того стоило? Получил удовольствие, поправил самоуважение? Было чем похвастаться дружкам в корчме?

Он не ответил. Не мог найти слов. А Мозаик, к его удивлению, внезапно усмехнулась.

– Я на тебя не в обиде, – легко сказала она. – Меня и саму позабавила твоя игра; если б я так не боялась, то смеялась бы. Отдай корзинку, я спешу. Мне еще закупаться надо. И мне назначено у алхимика…

– Обожди. Этого нельзя так оставлять.

– Прошу тебя, – голос Мозаик чуть изменился. – Не вмешивайся. Только хуже сделаешь… – А мне, – добавила она после паузы, – и так, почитай, сошло с рук. Это она еще по-доброму со мной.

– По-доброму?

– Могла вывернуть мне обе ладони. Могла вывернуть ступню, пяткой вперед. Могла ступни поменять, левую на правую и наоборот; я видела, как она так человеку сделала.

– Это было…?

– Больно? Недолго. Потому что я почти сразу потеряла сознание. Что ты так смотришь? Так и было. Надеюсь, так и будет, когда она будет мне ладонь на место возвращать. Через несколько дней, когда натешится местью.

– Я иду к ней. Сейчас же.

– Плохая идея. Ты не можешь…

Геральт прервал ее быстрым жестом. Услышал, как шумит толпа, услышал, как расступается. Ваганты перестали играть. Заметил Лютика, подающего ему издалека резкие и отчаянные знаки.

– Ты! Зараза ведьмачья! Вызываю тебя на поединок! Будем биться!

– Да провались оно все. Отойди, Мозаик.

Из толпы выступил невысокий и крепкий мужчина в кожаной маске и кирасе из cuir bouilli, вареной бычьей кожи. Он потряс трезубцем в правой руке, резким движением левой развернул в воздухе рыбачью сеть и махнул ею, расправляя.

– Я Тонтон Зрога, по прозвищу Ретиарий! Вызываю тебя на бой, ведь…

Геральт поднял руку и ударил его Знаком Аард, вложив в него всю доступную энергию. Толпа взвыла. Тонтон Зрога, по прозвищу Ретиарий, взлетел в воздух и, дрыгая ногами, запутавшийся в собственной сети, снес лоток с калачами, тяжело грохнулся наземь и с громким треском врубился головой в чугунную фигурку присевшего гномика, невесть почему установленную перед лавкой швейных принадлежностей. Ваганты наградили полет громкими криками «Браво!» Ретиарий лежал – живой, хотя и слабо подающий признаки жизни. Геральт, не торопясь, подошел и с размаху пнул его в печень. Кто-то схватил его за рукав. Мозаик.

– Нет. Пожалуйста. Пожалуйста, нет. Так нельзя.

Геральт добавил бы еще пинков, ибо хорошо знал, чего нельзя, что можно, а что нужно. И слушаться в таких вопросах не привык никого. Особенно тех, кого ни разу не били.

– Пожалуйста, – повторила Мозаик. – Не отыгрывайся на нем. За меня. За нее. И за то, что ты сам запутался.

Он послушался. Взял ее за плечи. И взглянул в глаза.

– Я иду к твоей наставнице, – сообщил безрадостно.

– Не стоит, – она покачала головой. – Будут последствия.

– Для тебя?

– Нет. Не для меня.

Глава седьмая

• Wild nights! Wild nights!
• Were I with thee
• Wild nights should be
• Our luxury!  [9]

Эмили Дикинсон

• So daily I renew my idle duty
• I touch her here and there – I know my place
• I kiss her open mouth and
• I praise her beauty
• And people call me traitor to my face [10].

Леонард Коэн

Бедро чародейки украшала искусная, сказочных цветов и детализации татуировка, изображающая полосатой окраски рыбу.

«Nil admirari, – подумал ведьмак. – Ничему не удивляйся».

– Глазам своим не верю, – сказала Литта Нейд.

В том, что случилось, в том, что вышло так, как вышло, виновен был он сам, и никто иной. По дороге к вилле чародейки он прошел через сад; не устоял перед искушением и сорвал одну из растущих на клумбе фрезий. Помнил запах ее духов.

– Глазам не верю, – повторила Литта, появляясь в дверях. Встретила его лично; здоровяка-швейцара не было. Может, выходной взял.

– Я так догадываюсь, ты пришел, чтобы обругать меня за ладонь Мозаик. И принес мне цветок. Белую фрезию. Входи же, не то кто-нибудь заметит, разнесет сенсацию, и город загудит от сплетен. Мужчина с цветком на моем пороге! Старожилы не припомнят подобного.

На ней было свободное черное платье, гармонично сочетающее шелк и шифон, тоненькое, волнующееся при каждом движении воздуха. Ведьмак стоял, не в силах отвести взгляд, все еще с фрезией в протянутой руке, пытаясь улыбнуться и понимая, что ни за что на свете не может. «Nil admirari», – повторил он в мыслях принцип, который запомнился ему из Оксенфурта, из университета, из картуша над входом на кафедру философии. Принцип этот он мысленно повторял всю дорогу до виллы Литты.

– Не кричи на меня, – она вынула фрезию из его пальцев. – Я поправлю руку девочке, как только она вернется. Безболезненно. Может быть, даже извинюсь перед ней. Перед тобой извиняюсь. Только не кричи на меня.

Он покрутил головой; опять попробовал улыбнуться. Не вышло.

– Мне любопытно, – она поднесла фрезию к лицу и вонзила в него свой нефритовый взгляд, – знаешь ли ты символику цветов? И их тайный язык? Знаешь, что говорит эта фрезия, и совершенно сознательно передаешь мне ее послание? Или же цветок этот чистая случайность, а послание… подсознательное?

Nil admirari.

– Но это все равно не имеет значения, – она подошла к нему, совсем близко. – Поскольку либо ты разборчиво, сознательно и расчетливо даешь мне понять, чего желаешь… Или же ты скрываешь это желание, а выдает его твое подсознание. В обоих случаях я должна тебя поблагодарить. За цветок. И за то, что он говорит. Благодарю тебя. И хочу ответить, тоже кое-что подарить тебе. Вот эту тесемочку. Потяни за нее. Смело.

«Что я делаю», – подумал он и потянул. Плетеная тесемочка гладко выскользнула из обшитых отверстий. До самого конца. И тогда шелково-шифоновое платье стекло с Литты словно вода, мягко сложившись вокруг щиколоток. На секунду он даже зажмурился, ее нагота поразила его, как внезапная вспышка света. «Что я делаю», – подумал он, обнимая ее за шею. «Что я делаю», – подумал, ощущая на губах вкус коралловой помады. «Это же совершенно бессмысленно, то, что я делаю», – думал он, осторожно направляя ее к небольшому комоду близ веранды и усаживая на малахитовую крышку.

Она пахла фрезией и абрикосом. И чем-то еще. Может быть, мандарином. Может быть, ветивером.

Это продолжалось какое-то время, а под конец комод уже довольно сильно трясся. Коралл, хотя и обнимала его крепко, ни на миг не выпустила из пальцев фрезию. Запах цветка не перебивал ее запах.

– Твой энтузиазм льстит мне, – она оторвала губы от его губ и только теперь открыла глаза. – И очень повышает самооценку. Но ты знаешь, у меня есть кровать.

Действительно, кровать у нее была. Огромная. Просторная, точно палуба фрегата. Она вела его туда, а он шел за ней, не в силах насмотреться. Она не оглядывалась. Не сомневалась, что идет за ней. Что без колебания пойдет туда, куда она его поведет. Не отрывая взгляд.

Кровать была огромной, с балдахином, постель была из шелка, а покрывало атласным.

Они использовали эту кровать, без малейшего преувеличения, в каждом ее дюйме. В каждой пяди постели. И каждой складке покрывала.

– Литта…

– Ты можешь звать меня Коралл. Но пока молчи.

Nil admirari. Запах фрезии и абрикоса. Рыжие волосы, рассыпанные по подушке.

– Литта…

– Можешь звать меня Коралл. И можешь сделать это мне еще раз.

Бедро Литты украшала искусная, сказочных цветов и детализации татуировка, изображающая полосатой окраски рыбу, благодаря огромным плавникам имеющую треугольную форму. Рыб таких, именуемых скаляриями, богачи и кичливые нувориши обычно держали в аквариумах и бассейнах. Так что рыбы эти всегда ассоциировались у Геральта – и не у него одного – со снобизмом и претенциозными замашками. И потому его удивило, что Коралл выбрала себе именно такую татуировку, а не любую иную. Удивление продолжалось буквально миг, ответ пришел быстро. Литта Нейд казалась и выглядела вполне молодой женщиной. Но татуировка происходила из времен ее настоящей молодости. Из тех времен, когда привозимые из-за морей рыбы-скалярии были действительно уникальной редкостью; богачей было немного, нувориши только начинали свой взлет, и мало кто мог позволить себе аквариумы. «Получается, что ее татуировка заменяет свидетельство о рождении», – подумал Геральт, лаская скалярию кончиками пальцев; удивительно, что Литта до сих пор носит ее, вместо того, чтобы удалить магическим способом. «Что же, – подумал он, перенося ласки в более удаленные от рыбы регионы, – любому приятно вспомнить годы молодости. Не так просто отказаться от такой памятки. Даже когда она уже совсем устарела и, хуже того, стала банальной».

Он приподнялся на локте и внимательно присмотрелся в поисках на ее теле иных, столь же ностальгических памяток. Не нашел. Но и не рассчитывал, что найдет; хотел просто посмотреть. Коралл вздохнула. Видимо, ей надоели абстрактные и совсем не конкретные блуждания его ладони, так что она схватила последнюю и решительно направила в место конкретное и единственно верное, очевидно, по ее собственному мнению. «Ну и хорошо», – подумал Геральт, привлекая чародейку к себе и погружая лицо в ее волосы. Полосатая рыба, вот еще. Будто не было более важных вещей, которым стоило бы посвятить внимание. О которых стоило бы думать.

«Может быть, и модели парусников, – подумала Коралл бессвязно, с трудом сдерживая рвущееся дыхание. – Может быть и фигурки солдатиков, может, и ловля рыбы на искусственную муху. Но то, что считается… Что на самом деле считается… Это то, как он меня обнимает».

Геральт обнял ее. Так, словно она была для него всем миром.

Первой ночью сна им досталось немного. И даже когда Литта заснула, у ведьмака с этим были проблемы. Рукой она обняла его в талии так крепко, что он даже дышал с трудом, ногу же забросила поперек его бедер.

На вторую ночь она была менее ненасытной. Не держала и не обнимала его так сильно, как до этого. Видимо, уже не боялась, что сбежит под утро.

– Ты задумался. Твое лицо стало мужественным и суровым. Повод?

– Обдумываю… Хмм… Естественность наших отношений.

– Что-что?

– Я же сказал. Естественность.

– Ты, кажется, использовал слово «отношения»? Воистину поражает глубина значений этого понятия. Впридачу постигла тебя, как я слышу, посткоитальная депрессия. Да, это и в самом деле естественное состояние, касается всех приматов. У меня, ведьмак, тоже как раз странная слезка в глазу кружится… Ну не хмурься, не хмурься. Я пошутила.

– Ты меня приманила… Как самца.

– Ты о чем?

– Ты меня приманила. Как насекомое. Фрезиево-абрикосово-магическими феромонами.

– Ты серьезно?

– Не злись. Пожалуйста, Коралл.

– Я не злюсь. Напротив. Подумав, должна признать, что ты прав. Да, это естественность, натурализм в чистом виде. Вот только совсем наоборот. Это ты меня приворожил и соблазнил. С первого взгляда. Исполнил передо мной брачный танец самца, очень натуралистично и анималистично. Подскакивал, топал, хвост распускал…

– Неправда.

– …хвост распускал и крыльями бил, словно тетерев. Кукарекал и квохтал…

– Не квохтал я.

– Квохтал.

– Нет.

– Да. Обними меня.

– Коралл?

– Что?

– Литта Нейд… Это ведь тоже не твое настоящее имя, правда?

– Мое настоящее было неудобно использовать.

– В смысле?

– А вот скажи быстро: Астрид Литтнейд Асгейррфиннбьёрнсдоттир.

– Понимаю.

– Сомневаюсь.

– Коралл?

– А?

– А Мозаик? Откуда ее прозвище?

– Знаешь, ведьмак, чего я не люблю? Вопросов о других женщинах. И уж особенно, когда спрашивающий как раз со мной в постели. И выпытывает, вместо того чтоб сосредоточиться на том, на чем сейчас лежит его ладонь. Ты бы не решился на что-то подобное в постели с Йеннифэр.

– А я не люблю, когда называют некоторые имена. Особенно в тот момент, когда…

– Мне перестать?

– Этого я не сказал.

Коралл поцеловала его в плечо.

– Когда она попала в школу, ее звали Аик, родового имени не помню. Мало того, что имя странное, так она еще страдала нехваткой пигмента кожи. Вся щека у нее была в светлых заплатках, это и впрямь выглядело как мозаика. Понятно, что ее вылечили сразу, уже после первого семестра, у чародейки не может быть никаких дефектов. Но прозвище, изначально злое, прилипло к ней. И быстро перестало быть злым. Она сама его полюбила. Но хватит о ней. Говори со мной и обо мне. Ну, давай.

– Что давай?

– Говори обо мне. О том, какая я. Красивая, правда? Ну, скажи!

– Красивая. Рыжая. И веснушчатая.

– Я не веснушчатая. Удалила все веснушки с помощью магии.

– Не все. О некоторых забыла. А я их углядел.

– Где это… А. Ну да. Правда. Ну значит, я веснушчатая. И какая я еще?

– Сладкая.

– Что?

– Сладкая. Как вафелька с медом.

– Издеваешься надо мной?

– Взгляни на меня. В мои глаза. Видишь в них хоть тень обмана?

– Нет. И это меня больше всего беспокоит.

– Присядь на край кровати.

– Зачем?

– Хочу тебя отблагодарить.

– Прости?

– За веснушки, которые ты углядел там, где углядел. За приложенные усилия и тщательные… исследования. Хочу ответить и отблагодарить. Можно?

– Конечно, без сомнения.

У виллы чародейки, как и почти у всех вилл в этой части города, имелась своя терраса, с которой открывался вид на море. Литта любила сидеть там и часами наблюдать за кораблями на рейде, для чего у нее была солидных размеров подзорная труба на штативе. Геральт скорее не разделял ее увлечения морем и тем, что по нему плавает, но любил составлять ей компанию на террасе. Садился близко, сразу за ней, лицом почти касаясь ее рыжих локонов, наслаждаясь запахом фрезии и абрикоса.

– Вон тот галеон, что бросает якорь, взгляни, – показывала Коралл. – На флаге синий крест, это «Гордость Цинтры», наверняка маршрутом на Ковир. А вон та когга – это «Алке» из Цидариса, скорее всего грузится кожами. А там «Тетида», здешний грузовой хольк, вместимость двести ластов – шесть тысяч бушелей по-сухопутному, каботажный, ходит между Кераком и Настрогом. А там, глянь, как раз входит на рейд новиградская шхуна, «Пандора Парви», прекрасный, прекрасный корабль. Взгляни в окуляр. Увидишь…

– Я и без подзорной трубы вижу. Я же мутант.

– А, действительно. Я забыла. О, а вон там галера, это «Фуксия», тридцать два весла, может взять на борт четыреста ластов груза. А тот стройный трехмачтовый галеон – это «Вертиго», пришел из Лан Эксетера. А дальше, с бордовым флагом, это реданийский галеон «Альбатрос», три мачты, сто двадцать футов от форштевня до ахтерштевня… А вон там, смотри, смотри, ставит паруса и выходит в море почтовый клипер, «Эхо», я знаю его капитана, он постоянный гость у Равенги, когда тут швартуется. А дальше, гляди, под всеми парусами идет галеон из Повисса…

Ведьмак отбросил волосы со спины Литты. Медленно, один за другим, расстегнул крючки, стянул платье с плеч чародейки. Затем полностью посвятил внимание и ладони паре галеонов под всеми парусами. Галеонов, равных которым не найти было на всех морских трассах, рейдах, в портах и реестрах адмиралтейств.

Литта не протестовала. И не отрывала глаз от окуляра трубы.

– Ты ведешь себя, – сказала она в какой-то момент, – как пятнадцатилетний подросток. Будто в первый раз их видишь.

– Для меня всегда первый раз, – сознался он неохотно. – А пятнадцатилетним подростком на самом деле побывать мне не довелось.

– Я родом из Скеллиге, – сказала она ему позже, уже в постели. – Море у меня в крови. И люблю его.

– Иногда я мечтаю, – продолжила она, поскольку он молчал, – выйти в море. Совсем одной. Поставить парус и выйти в море… Далеко-далеко, за горизонт. Чтобы вокруг только вода и небо. Чтобы обрызгала меня соленая пена волн, а ветер трепал волосы настоящей мужской лаской. А я одна, совершенно одна, бесконечно одна среди чуждой и враждебной мне стихии. Одиночество среди моря чуждости. Не мечтаешь о нем?

«Нет, не мечтаю, – подумал он. – Для меня это повседневность».

Пришел день летнего солнцестояния, а за ним магическая ночь, самая короткая в году, когда в лесах цвел папоротник, а девушки, натершись ужовником, танцевали на мокрых от росы полянах. Ночь, короткая, как мгновение ока. Ночь безумная и светлая от молний.

Наутро после солнцестояния он проснулся один. На кухне ждал завтрак. И не только завтрак.

– Добрый день, Мозаик. Отличная погода, правда? А где Литта?

– У тебя сегодня выходной, – ответила она, не глядя на него. – Моя несравненная наставница сегодня вся в работе. Допоздна. За то время, что она посвятила… удовольствиям, накопилось множество пациенток.

– Пациенток.

– Она лечит бесплодие. И другие женские болезни. Ты не знал? Ну вот теперь знаешь. Хорошего дня.

– Обожди, не уходи пока. Я бы хотел…

– Не знаю, чего ты бы хотел, – прервала она. – Но это наверняка плохая идея. Лучше, чтобы ты со мной совсем не разговаривал. Сделал вид, что меня вообще не существует.

– Коралл больше не причинит тебе зла, я ручаюсь. Да ее и нет здесь, она нас не видит.

– Она видит все, что хочет увидеть, для этого ей достаточно нескольких заклинаний и артефакта. И не обманывай себя, будто имеешь на нее какое-то влияние. Для этого нужно кое-что большее, чем… – движением головы она указала на спальню. – Прошу тебя, не упоминай при ней моего имени. Даже мимоходом. Потому что она мне это припомнит. Пусть даже через год, но припомнит.

– Если она так к тебе относится… Ты не можешь просто уйти?

– Куда? – вспыхнула она. – На ткацкую фабрику? В подмастерья к портному? Или сразу в публичный дом? У меня нет никого. Я никто. И буду никем. Только она может это изменить. Я вынесу все… Но не надо добавлять, если можешь.

– В городе, – взглянула она на него после паузы, – я повстречала твоего дружка. Поэта того, Лютика. Он про тебя спрашивал. Беспокоился.

– Ты его успокоила? Объяснила, что я в безопасности? Что мне ничто не угрожает?

– Чего ради мне врать?

– Прости, что?

– Ты здесь не в безопасности. Ты здесь, с ней, из-за обиды на ту. Даже когда ты близко с ней, думаешь только о той. Она знает об этом. Но играет в эту игру, потому что ее это забавляет, а ты прекрасно изображаешь, ты чертовски убедителен. Но ты не задумывался о том, что случится, когда ты выдашь себя?

– Сегодня снова ночуешь у нее?

– Снова, – подтвердил Геральт.

– Это ведь уже неделя, знаешь?

– Четыре дня.

Лютик провел пальцами по струнам лютни в эффектном глиссандо. Огляделся по корчме. Сделал хороший глоток из кружки, вытер с носа пену.

– Знаю, что это не мое дело, – сказал он, необычно для себя отчетливо и твердо. – Знаю, что я не должен вмешиваться. Знаю, ты не любишь, когда вмешиваются. Но некоторые вещи, друг мой Геральт, нельзя обходить молчанием. Коралл, если хочешь знать мое мнение, принадлежит к таким женщинам, которые постоянно и на видном месте должны носить предостерегающие знаки. С надписью «Смотреть, но не прикасаться». Знаешь, как в зоопарке вешают на террариум с гремучими змеями.

– Знаю.

– Она играет с тобой и забавляется тобой.

– Знаю.

– А ты же просто-напросто отходишь после Йеннифэр, о которой не можешь забыть.

– Знаю.

– Так почему же…

– Не знаю.

Вечерами они ходили гулять. Иногда в парк, иногда на холм, возвышающийся над портом, иногда просто прогуливались по Коренному Рынку.

Посетили вместе аустерию «Natura Rerum». Несколько раз. Фебус Равенга был вне себя от радости, по его приказанию официанты только что не облизывали их. Геральт наконец узнал вкус тюрбо в чернилах каракатицы. А потом гусиных окорочков в белом вине и телячьей голяшки в овощах. Лишь сначала – и совсем недолго – ему мешал надоедливый и демонстративный интерес других посетителей зала. Потом по примеру Литты начал им пренебрегать. Вино из местных подвалов весьма в этом помогало.

Потом возвращались на виллу. Коралл сбрасывала платье еще в прихожей; полностью обнаженная, шла в спальню.

Он шел за ней. И смотрел. Обожал смотреть на нее.

– Коралл?

– Что?

– Молва гласит, что ты всегда можешь видеть то, что хочешь увидеть. Что тебе достаточно для этого нескольких заклятий и артефакта.

– Молве, – она приподнялась на локте и заглянула ему в глаза, – надо будет, похоже, снова какой-нибудь сустав вывернуть. Это должно отучить молву трепать языком.

– Я очень тебя прошу…

– Я пошутила, – отрезала чародейка. В ее голосе не было ни следа веселья.

– А что конкретно, – продолжала она, когда он умолк, – ты хотел бы увидеть? Или вынюхать? Сколько будешь жить? Когда и как умрешь? Какой конь выиграет Большую Третогорскую? Кого коллегия выборщиков изберет иерархом Новиграда? С кем сейчас Йеннифэр?

– Литта.

– Так зачем тебе это, можно узнать?

Он рассказал ей о краже мечей.

Блеснуло. И вскоре с грохотом прокатился гром.

Фонтан тихонько журчал, бассейн пах мокрым камнем. Мраморная девочка окаменела в танцевальной позе, мокрая и блестящая.

– Фонтан со статуэткой, – поспешила объяснить Коралл, – не служат доказательством моей любви к претенциозной дешевке, равно как и моей податливости к высокомерной моде. Они служат более конкретным целям. Статуэтка изображает меня. В миниатюре. Когда мне было двенадцать лет.

– Кто бы тогда мог предположить, что с возрастом ты так похорошеешь.

– Это крепко связанный со мной магический артефакт. Фонтан же, а точнее, вода, служит мне для ворожбы. Полагаю, ты знаешь, что это такое, и на чем основана ворожба?

– В общих чертах.

– Кража твоего оружия произошла около десяти дней назад. Для исследования и анализа прошедших событий, даже очень давно прошедших, лучше всего и надежнее всего подходит онейромантия. Но для этого нужен достаточно редкий талант сновидца, которым я не обладаю. Сортилегия, она же клеромантия, тоже нам скорее всего не поможет, равно как и пиромантия с аэромантией, которые эффективны скорее для прослеживания судеб людей, при условии наличия чего-то, принадлежавшего этим людям… волос, ногтей, деталей одежды и тому подобного. К предметам, в нашем случае мечам, это применить не удастся. – А потому, – Литта смахнула с лица рыжую прядь, – нам остается дивинация, она же ворожба или прорицание. Как ты наверняка знаешь, с ее помощью удается видеть и предсказывать будущие события. Стихии помогут нам, ибо наступил воистину сезон гроз. Мы совместим дивинацию с кераноскопией, гаданием по грому и молнии. Подойди ближе. Возьми меня за руку и не отпускай. Наклонись и всматривайся в воду, но ни в коем случае ее не касайся. Концентрируйся. Думай о своих мечах! Интенсивно думай о них!

Он слышал, как чародейка проговаривает заклинание. Вода в бассейне реагировала, с каждой произнесенной фразой пенясь и волнуясь все сильней. Со дна начали подниматься огромные пузыри.

Наконец вода разгладилась и помутнела. А потом полностью прояснилась.

Из глубины смотрят темные фиалковые глаза. Локоны цвета воронова крыла ниспадают на плечи, блестят, отражая свет, словно павлиньи перья, вьются и волнуются при каждом движении…

– О мечах, – напомнила Коралл негромко и ядовито. – О мечах ты должен был думать.

Вода закружилась, черноволосая и фиалковоокая женщина растаяла в водовороте. Геральт тихо вздохнул.

– О мечах, – прошипела Литта. – Не о ней!

Чародейка произнесла заклинание под блеск очередной молнии. Статуэтка в фонтане разгорелась молочным блеском, а вода вновь успокоилась и очистилась. И тогда он увидел.

Свой меч. Касающиеся его ладони. Перстни на пальцах.

…из метеоритного железа. Прекрасно сбалансированный, вес клинка идеально равен весу рукояти…

Второй меч. Серебряный. Те же самые ладони.

…стальной сердечник, окованный серебром… По всей длине клинка рунные знаки…

– Я вижу их, – шепнул он громко, сжимая ладонь Литты. – Вижу свои мечи… На самом деле…

– Молчи, – она ответила еще более сильным пожатием. – Молчи и концентрируйся.

Мечи исчезли. Вместо них он увидел темный лес. Каменный ландшафт. Скалы. Одна из скал, огромная, превосходящая остальные, высокая и стройная… Необычной формы, в которую ее огранили ветра…

Коротко пенится вода.

Седоватый мужчина с благородными чертами лица, в черном бархатном камзоле и золотом, в блестках, жилете; обеими руками опирается о трибуну красного дерева. «Лот номер десять, – объявляет он громко. – Абсолютный уникум, невероятная находка, два ведьмачьих меча…»

Крупный черный кот крутится на месте, пытается достать лапкой качающийся над ним медальон на цепочке. На золотом овале медальона эмалью лазоревый дельфин nageant.

Река течет среди деревьев, под балдахином ветвей и свешивающихся над водой сучьев. На одном суку неподвижно стоит женщина в длинном обтягивающем платье.

Вода коротко вспенилась и почти сразу же вновь разгладилась.

Он видел море трав, бесконечную, до горизонта, равнину. Видел ее сверху, словно бы с птичьего полета… Или с вершины холма. Холма, по склону которого сходила вереница неясных силуэтов. Когда они поворачивали головы, становились видны неподвижные лица, невидящие мертвые глаза. Они мертвы, вдруг понял он. Это поход трупов…

Пальцы Литты вновь стиснули его ладонь. С силой плоскогубцев.

Блеснуло. Внезапный порыв ветра рванул их волосы. Вода в бассейне забурлила, закипела, покрылась пеной, встала волной, высокой, как стена. И рухнула прямо на них. Оба они отскочили от фонтана, Коралл споткнулась, он поддержал ее. Грохнул гром.

Чародейка выкрикнула заклинание, махнула рукой. Во всем доме зажегся свет.

Вода в бассейне, только что ревущий водоворот, была теперь гладкой и спокойной, лишь лениво брызгающая струйка фонтана чуть шевелила ее. А на них, хоть и залитых мгновение назад настоящей приливной волной, не было даже капли.

Геральт тяжело выдохнул. Встал.

– Это, в конце… – буркнул он, помогая встать чародейке. – Этот последний образ… Холм и вереница… людей… Я не узнал… Не имею понятия, что это могло бы быть…

– Я тоже нет, – ответила она чужим голосом. – Но это было и не твое видение. Этот образ был предназначен для меня. Тоже представления не имею, что он мог бы означать. Но у меня такое чувство, что ничего хорошего.

Гром становился все тише. Гроза уходила. Вглубь суши.

– Шарлатанство вся эта ворожба, – повторил Лютик, подкручивая колки лютни. – Жульнические картинки для наивных. Сила внушения, ничего более. Ты думал о мечах, ну так и увидел мечи. Что ты там еще будто бы видел? Поход трупов? Страшную волну? Скалу странной формы? Какой хоть именно?

– Что-то вроде огромного ключа, – призадумался ведьмак. – Или два с половиной геральдических креста…

Трубадур поразмыслил немного. А потом намочил палец в пиве. И начертил что-то прямо на столе.

– Похоже на это?

– Ха. И даже очень.

– Да чтоб меня! – Лютик дернул струны, привлекая внимание всей корчмы. – Да провалиться мне на месте! Ха-ха, дружище Геральт! Сколько ж раз ты вытаскивал меня из проблем? Сколько раз выручал? Оказывал услугу? Да не счесть! Ну, теперь моя очередь. При моей, возможно, помощи вернешь свои знаменитые мечи!

– Хм?

Лютик встал.

– Госпожа Литта Нейд, твоя новейшая пассия, которой настоящим возвращаю честь именоваться выдающейся ворожеей и несравненной ясновидицей, при помощи дивинации своей способом однозначным, ясным и не будящим никаких сомнений указала место, которое я знаю. Идем к Феррану. Прямо сейчас. Пусть через свои тайные каналы обеспечит нам аудиенцию. И выдаст пропуск на то, чтобы покинуть город, через служебные ворота, чтобы избежать конфликта с теми гетерами из кордегардии. Отправимся на небольшую экскурсию. Небольшую и в целом недалекую.

– Куда?

– Я узнал скалу из твоего видения. По науке это называется «карстовый останец». А местные жители зовут ее Грифом. Очень примечательное место, практически дорожный указатель к месту жительства персоны, которая действительно может кое-что знать о твоих мечах. Место, куда мы собираемся, зовется Равелин. Говорит это тебе что-нибудь?

Глава восьмая

Не одна только его выделка, не одно лишь мастерство ремесленника такую ценность мечу ведьмачьему придает. Подобно загадочным эльфийским, а также и гномьим клинкам, коих секрет навсегда утерян, меч ведьмачий тайной силой связан с рукою и сознанием ведьмака, что им владеет. И как раз благодаря арканам магии той изрядно против Темных Сил он успешен.

Пандольфо Фортегерра. «Трактат о холодном оружии»

Расскажу вам один секрет. О ведьмачьих мечах. Вранье это, что в них есть какая-то тайная сила. И что якобы они такое великолепное оружие, что будто лучше них не бывает. Это все фикция, выдумки для отвода глаз. Знаю это из абсолютно достоверного источника.

Лютик. «Полвека поэзии»

Скалу под названием Гриф они узнали сразу, была видна уже издалека.

Место, куда они направлялись, располагалось примерно на половине дороги между Кераком и Цидарисом, чуть в стороне от связывающего два города тракта, вьющегося меж лесов и скалистых пустошей. Дорога заняла у них некоторое время; коротали его за болтовней. В основном в исполнении Лютика.

– Крестьянская молва бает, – сказал поэт, – что мечи, которые используют ведьмаки, имеют магические свойства. Если даже оставить выдумки о половой слабости, в этом должно что-то быть. Ваши мечи – не простые мечи. Есть у тебя что сказать на это?

Геральт придержал кобылу. Застоявшейся в конюшне Плотве то и дело хотелось удариться в галоп.

– А как же, есть. Наши мечи – не простые мечи.

– Говорят еще, – Лютик сделал вид, что не услышал насмешки, – что магическая сила вашего ведьмачьего оружия, губительная для чудищ, с которыми вы сражаетесь, заключена в стали, из которой откованы мечи. Из самого сырья, то бишь из руд, что происходят от падающих с неба метеоритов. Но как же так? Ведь в метеоритах нет магии, они природное явление, объясненное наукой. Так откуда ж эта якобы магия?

Геральт глянул на небо, что темнело на севере. Похоже было на то, что идет очередная гроза. И что придется вымокнуть.

– Если я верно помню, – ответил он вопросом, – ты ведь изучал все семь вольных искусств?

– И диплом получил с отличием, summa cum laude.

– Квадривиум [11] включает в себя астрономию; в рамках ее курса ты слушал лекции профессора Линденброга?

– Старого Линденброга, по кличке Огарок? – засмеялся Лютик. – Конечно! Как сейчас вижу его перед глазами, как он чешет свою задницу и тычет указкой в карты и глобусы, монотонно бубня. Sphera Mundi, ээээ, subdividitur на четыре Стихийных Плана: План Земли, План Воды, План Воздуха и План Огня. Земля вместе с Водой формируют земной шар, который со всех сторон, ээээ, окружает Воздух, или Aer. Над Воздухом, ээээ, простирается Aether, Огненный Воздух, или же Огонь. Над Огнем же находятся Тонкие Небеса Сидерические, Firmamentum природы сферической. На оном фирмаменте же расположены Erratica Sydera, звезды блуждающие. И Fixa Sidera, звезды неподвижные…

– Не знаю, – хмыкнул Геральт, – чему больше восхищаться, таланту обезьянничать или памяти. Однако, возвращаясь к интересующему нас вопросу: метеориты, которые наш добрый Огарок называл, если не путаю, Sydera Cadens, звезды падающие. Срываются они с небосвода и летят вниз, чтобы зарыться в нашу старую добрую землю. По дороге же они пронзают все остальные планы, или плоскости стихий, а равно и парастихий, ибо таковые тоже вроде бы существуют. Стихии и парастихии насыщены, как известно, мощной энергией, источником любой магии и сверхъестественной силы, а пронзающий их метеорит эту энергию поглощает и сохраняет. Сталь, что выплавляется из метеоритов, а также и клинок, что можно из такой стали выковать, силу стихий в себе содержит. Сталь магична. И меч тоже магичен. Quod erat demonstrandum, что и требовалось доказать. Понял?

– Само собой.

– А теперь забудь. Ибо все это чушь.

– Что?

– Чушь. Вымысел. Метеориты под каждым кустом не валяются. Больше половины мечей, которые используют ведьмаки, сработаны из стали, выплавленной из обычных магнетитовых руд. У меня самого такие были. Они ничем не хуже тех, что из упавших с неба и пронзивших стихии сидеритов. Нет абсолютно никакой разницы. Но оставь это для себя, Лютик, очень тебя прошу. Не говори об этом никому.

– Как это? Я должен молчать? Ты не можешь этого требовать! Какой смысл что-то знать, если нельзя похвастаться своим знанием?

– Я прошу тебя. Предпочитаю, чтоб меня воспринимали как сверхъестественное существо, вооруженное сверхъестественным оружием. Таким меня и нанимают, такому и платят. Стать обычным – значит, стать никаким, никем, а никто стоит дешево. Потому и прошу тебя, рот на замок. Обещаешь?

– Ну что с тобой делать. Обещаю.

Скалу под названием Гриф они узнали сразу, была видна уже издалека.

И впрямь, при некоторой фантазии в ней можно было увидеть сидящую на длинной шее голову грифа. Однако больше – как заметил Лютик – она напоминала гриф лютни или иного струнного инструмента.

Гриф, как оказалось, был останцем, доминирующим над гигантским плато выветривания. Плато это – Геральт припомнил рассказы – называли Эльфийской Крепостью по причине довольно правильной формы, намекавшей на руины древнего строения, со стенами, башнями, бастионами и всем прочим. Однако никакой крепости, эльфийской или чьей-то иной, здесь не было никогда, а формы выветривания были делом рук природы, и, надо заметить, завораживающим.

– Там, внизу, – указал Лютик, поднимаясь в стременах. – Видишь? Это и есть наша цель, Равелин.

И это название было исключительно удачным, карстовые останцы образовывали удивительно правильный контур огромного треугольника, выдвинутого Эльфийской Крепостью словно бастион. Внутри этого треугольника возвышалось строение, напоминавшее форт. Окруженное чем-то, напоминавшим огражденный и укрепленный лагерь.

Геральт припомнил себе многочисленные слухи о Равелине. И о той персоне, что в Равелине имела резиденцию.

Они свернули с тракта.

За первую ограду вело несколько входов, каждый из которых охранялся вооруженными до зубов стражниками; по пестрой и разнородной одежде нетрудно было определить, что это наемники. Их задержал первый же пост. Хотя Лютик и ссылался на назначенную аудиенцию, а также доходчиво подчеркивал хорошие отношения с начальством, им было велено сойти с коней и ждать. Довольно долго. Геральт начал уже понемногу терять терпение, когда наконец появился верзила с внешностью каторжника, велевший им следовать за ним. Быстро оказалось, что верзила ведет их кружным путем, к тыльной стороне комплекса, из центра которого доносился шум голосов и звуки музыки.

Миновали мостик. Сразу за ним лежал человек, в полубессознательном состоянии водящий вокруг себя руками. Лицо его было окровавленным и таким опухшим, что глаз почти не было видно. Он тяжело дышал, с каждым выдохом пуская из носа кровавые пузыри. Ведущий их верзила не уделил лежащему никакого внимания, посему и Геральт с Лютиком сделали вид, что ничего не видят. Они находились на территории, где не следовало проявлять излишнего любопытства. В дела Равелина не следовало совать нос – как говорили, в Равелине сунутый нос быстро расстается со своим хозяином и остается там, куда его сунули.

Верзила вел их через кухню, по которой, как угорелые, метались повара. Кипели котлы, в которых, как заметил Геральт, варились омары, лангусты и крабы. В кадках вились угри и мурены, тушились в больших горшках мидии и другие моллюски. На огромных сковородах скворчало разнообразное мясо. Слуги подхватывали нагруженные готовой едой подносы и тазы, чтобы скрыться с ними в коридорах.

Следующие помещения, для разнообразия, заполняли запахи женских духов и косметики. Перед рядом зеркал, неустанно треща между собой, наводили красоту десятка полтора женщин в разных стадиях неодетости, включая и полную. Здесь также Геральт и Лютик сохраняли каменные лица и не позволили своим глазам излишне разбежаться.

В очередном помещении их подвергли тщательному досмотру. Проводившие досмотр лица были серьезными на вид, профессиональными в манерах и решительными в действиях. Кинжал Геральта был конфискован. У Лютика, который отродясь никакого оружия не носил, отобрали гребень и штопор. Зато – хорошенько подумав – оставили лютню.

– Перед преподобным стоят стулья, – под конец им в приказном порядке объяснили этикет. – На стулья сесть. Сидеть и не вставать, пока преподобный не прикажет. Не прерывать, когда преподобный говорит. Не говорить, пока преподобный не даст знак, что можно. А теперь войти. В эти двери.

– Преподобный? – вполголоса переспросил Геральт у спутника.

– Он когда-то был священником, – так же тихо ответил поэт. – Но не бойся, навыков там не набрал. Подчиненные должны его как-то титуловать, а он терпеть не может обращения «шеф». Мы его титуловать не обязаны.

Когда они вошли, дорогу им тут же преградило нечто. Нечто было огромным, как гора, и интенсивно воняло мускусом.

– Привет, Микита, – поздоровался с горой Лютик.

Гигант по имена Микита, очевидно, личный охранник преподобного шефа, был метисом, результатом скрещивания огра и краснолюда. Получился лысый краснолюд ростом далеко за два метра, абсолютно без шеи, с кучерявой бородой, торчащими, как у секача, зубами, и руками буквально до колен. Такие гибриды встречались весьма редко, считалось, что виды генетически слишком разные – а значит, нечто, подобное Миките, не могло возникнуть естественным путем. Тут не обошлось без помощи исключительно сильной магии. Магии, между прочим, запрещенной. Ходили, однако, слухи о том, что многие чародеи этим запретом пренебрегают. Геральт собственными глазами только что удостоверился в правдивости этих слухов.

Согласно с обязательным тут протоколом, они уселись на двух плетеных стульях. Геральт огляделся. В самом дальнем углу комнаты, на большом шезлонге, две скудно одетые барышни занимались друг другом. К ним присматривался, одновременно кормя пса, маленький, незаметный, сгорбленный и безликий мужчина в свободной, цветисто вышитой сутане и феске с кисточкой. Накормив пса последним кусочком омара, мужчина вытер руки и обернулся.

– Привет, Лютик, – сказал он, усаживаясь перед ними на некое подобие плетеного трона. – Мое почтение, господин Геральт из Ривии.

Преподобный Пирал Пратт, считающийся – не без оснований – главой организованной преступности целого региона, выглядел как отставной купец-галантерейщик. На пикнике отставных купцов-галантерейщиков не бросался бы в глаза и не казался бы кем-то чуждым профессии. По крайней мере, на расстоянии. А вот если рассматривать вблизи, то у Пирала Пратта можно было заметить то, чего не бывало у купцов-галантерейщиков. Старый и побледневший шрам на скуле, след от удара ножом. Нехорошую и ничего доброго не предвещающую гримасу узких губ. Светлые желтоватые глаза, неподвижные, словно у питона.

Молчание затянулось. Откуда-то из-за стены долетала музыка, были слышны голоса.

– Рад видеть и приветствую вас обоих, – наконец сказал Пирал Пратт. В его голосе была явственно слышна старая и немеркнущая любовь к дешевым и скверно очищенным спиртным напиткам.

– Особенно рад приветствовать тебя, бард. – Преподобный усмехнулся Лютику. – Мы не виделись со свадьбы моей внучки, которую ты почтил своим выступлением. А я как раз думал о тебе, ибо очередной моей внучке что-то замуж невтерпеж. Надеюсь, по старой дружбе и на сей раз не откажешь. А? Споешь на свадьбе? Не нужно будет тебя просить так долго, как в прошлый раз? Не придется тебя… убеждать?

– Спою, спою, – поспешил заверить Лютик, слегка побледнев.

– А сегодня, – продолжал Пратт, – ты заскочил справиться о моем здоровье, я так полагаю? Так вот, жопа у меня со здоровьем.

Лютик и Геральт промолчали. Огрокраснолюд вонял мускусом. Пирал Пратт тяжело вздохнул.

– Я тут заработал, – сообщил он, – язву желудка и анорексию, так что гастрономические утехи уже не для меня. Да плюс у меня определили больную печень и запретили спиртное. Вдобавок мучает позвоночник, и шейный отдел, и поясничный, поэтому ни охотой, ни другими экстремальными развлечениями тоже заняться уже не могу. Лекарства и сеансы лечения стоят бешеных денег, а раньше я их тратил на азартные игры. Ну дудка моя ладно, скажем, встает еще, но сколько ж трудов надо приложить, чтоб встала! Надоест раньше, чем порадует… Так что ж мне остается? А?

– Политика?

Пирал Пратт расхохотался так, что даже кисточка у фески запрыгала.

– Браво, Лютик. Как всегда, в самую точку. Политика, о да, теперь как раз для меня. Сперва, конечно, не хотел я этим мараться. Думал, лучше займусь развратом, инвестирую в публичные дома. Крутился я среди политиков и со многими знаком, и полностью уверен, что лучше иметь дело со шлюхами, потому что у шлюх есть хотя бы какая-то своя честь и какие-никакие принципы. С другой стороны, впрочем, из борделя потрудней править, чем из ратуши. А править-то хотелось бы. Как говорится, коль не всем светом, так хоть поветом [12]. Все по старой поговорке, с волками жить – по-волчьи выть…

Он прервался, взглянул на шезлонг, вытягивая шею.

– Не лениться, девочки! – крикнул он. – Не притворяться! Больше, больше страсти! Хммм… На чем это я остановился?

– На политике.

– Ну да. Но политика политикой, а у тебя, ведьмак, украли твои прославленные мечи. Не по этому ли поводу имею честь тебя видеть?

– Так и есть, именно по этому.

– Украли мечи, – покачал головой Пратт. – Болезненная потеря, я полагаю? Да, очевидно, что болезненная. И невосполнимая. Ха, я завсегда говорил, что в Кераке вор на воре. Люд тамошний, только глазом моргни, украдет все, дело известное. Что гвоздями крепко не прибито. А на случай, если попадутся вещи прибитые, у них всегда при себе гвоздодеры.

– Следствие, надеюсь, ведется? – продолжил он после паузы. – Ферран де Леттенхоф работает? Взгляните, однако же, правде в глаза, господа. Со стороны Феррана чудес ожидать не стоит. Без обиды, Лютик, но твой родственник был бы лучшим бухгалтером, чем следователем. У него же одни только книжки, кодексы, параграфы, уставы, ну и эти его улики, улики и еще раз улики. Как в той притче про козу и капусту. Не знаете? Закрыли как-то раз козу в хлеву с кочаном капусты. Утром капусты ни следа, а коза срет зеленым. Но улик нет, и свидетелей нет, так что дело закрыто, causa finita. Не хочу накаркать, ведьмак Геральт, но дело о краже твоих мечей может иметь такой же конец.

Геральт не отозвался и на этот раз.

– Первый меч, – Пирал Пратт потер подбородок пальцами в перстнях, – стальной. Сталь сидеритовая, происхождение руды метеоритное. Откован в Махакаме, в оружейных мастерских у краснолюдов. Полная длина сорок с половиной дюймов, из них длина самого клинка двадцать семь с четвертью. Великолепный баланс, вес клинка идеально равен весу рукояти, все оружие весит точно менее сорока унций. Исполнение рукояти и гарды простое, но элегантное.

– И второй меч, такой же длины и веса, серебряный. Разумеется, частично. Стальной стержень окован серебром, из стали также режущие кромки; чистое серебро слишком мягкое, чтобы как следует его заточить. На гарде и по всей длине клинка рунные знаки и иероглифы, каковые мои эксперты сочли невозможными для прочтения, но без сомнения магическими.

– Абсолютно точное описание. – Лицо Геральта оставалось каменным. – Словно бы ты своими глазами мечи видел.

– Так я и видел. Мне их принесли и предложили купить. Представляющий интересы нынешнего владельца посредник, человек с незапятнанной репутацией и лично мне известный, ручался, что мечи приобретены легально, и что происходят из раскопок в Фен Карне, древнем некрополе в Соддене. В Фен Карне действительно откопано без числа кладов и артефактов, так что в принципе не было поводов подвергать сомнению достоверность. У меня, тем не менее, возникли подозрения. И я не купил мечей. Слушаешь меня, ведьмак?

– Предельно внимательно. Жду выводов. И подробностей.

– Вывод будет такой: ты мне, я тебе. Подробности не бесплатные. На этой информации есть ярлычок с ценой.

– Ну, знаешь… – вспыхнул Лютик. – Я к тебе по старой дружбе, с товарищем в беде…

– Коммерция такое дело, – прервал его Пирал Пратт. – Я сказал, информация, которой я располагаю, имеет свою цену. Хочешь узнать судьбу своих мечей, ведьмак из Ривии, придется заплатить.

– Какая же цена стоит на ярлычке?

Пратт вытащил из-под мантии крупную золотую монету и вручил ее Миките. Тот без видимого усилия сломал ее в пальцах, словно печенье. Геральт покачал головой.

– Банальность на уровне ярмарочного представления, – процедил он. – Ты вручишь мне половину монеты, а кто-то и когда-то, может быть, даже через несколько лет, появится с другой половиной и потребует исполнить его пожелание. Которое я буду должен исполнить безусловно. Не пойдет. Если цена именно такова, то сделки не будет. Causa finita. Идем, Лютик.

– Разве тебе не нужно вернуть мечи?

– Не до такой степени.

– Ну, я подозревал. Но проверить стоило. Я сделаю другое предложение. И на этот раз ты его не отвергнешь.

– Идем, Лютик.

– Ты выйдешь, – Пратт указал движением головы, – но другими дверями. Вон теми. Сперва раздевшись. В одних подштанниках.

Геральту казалось, что он контролирует выражение своего лица. Видимо, казалось ошибочно, поскольку метис-охранник внезапно предостерегающе зарычал и шагнул к нему, поднимая лапы и смердя вдвойне от прежнего.

– Это издевательство какое-то, – громко заявил Лютик, рядом с ведьмаком как всегда отважный и болтливый. – Ты глумишься над нами, Пирал. Поэтому сейчас мы попрощаемся и выйдем. И причем через ту же дверь, в которую вошли. Не забывай, кто я! Ухожу!

– Это вряд ли, – покачал головой Пирал Пратт. – То, что ты не больно умный, мы уже когда-то определили. Но на то, чтоб сейчас не пытаться уйти, у тебя ума хватит.

Чтобы подчеркнуть значимость слов шефа, метис-охранник показал им сжатый кулак. Размером с арбуз. Геральт молчал. Он уже давно присматривался к гиганту, выискивая на нем место для пинка. Ибо похоже было на то, что без пинков не обойтись.

– Ну ладно, – Пратт жестом успокоил охранника. – Я немного уступлю, выражу добрую волю и пойду на компромисс. Здесь сегодня собралась вся местная элита, промышленная, торговая и финансовая; политики, аристократы, духовенство и даже принц один, инкогнито. Я им пообещал спектакль, которого они не видели, а ведьмака в подштанниках они не видели совершенно точно. Но ладно, пускай, уступлю чуточку: выйдешь голым до пояса. Взамен получишь обещанную информацию. Причем прямо сейчас. Кроме того, в качестве бонуса…

Пирал Пратт поднял со стола листок бумаги.

– В качестве бонуса двести новиградских крон. На ведьмачий пенсионный фонд. Прошу, вот чек на предъявителя, на банк Джанкарди, можно обналичить в любом их филиале. Что ты на это скажешь?

– Зачем ты спрашиваешь? – прищурился Геральт. – Ты ведь, кажется, дал уже понять, что отказаться я не могу.

– Это тебе правильно кажется. Я же сказал, что это предложение ты не отвергнешь. Но оно, полагаю, обоюдовыгодное.

– Бери чек, Лютик. – Геральт расстегнул и снял куртку. – Говори, Пратт.

– Не делай этого. – Лютик побледнел еще сильнее. – Ты же не знаешь, что тебя ждет там, за той дверью!

– Говори, Пратт.

– Как я уже сообщил, – преподобный развалился на своем троне, – я отказал посреднику в покупке мечей. Но поскольку, как я уже говорил, личность эта хорошо мне знакомая и доверенная, предложил взамен другой, весьма выгодный способ их реализации. Посоветовал, чтобы текущий владелец мечей выставил их на аукцион. В аукционном доме братьев Борсоди, в Новиграде. Это крупнейший и самый уважаемый аукцион для коллекционеров; со всего мира туда съезжаются любители раритетов, антиквариата, редких произведений искусства, уникальных предметов и всяческих курьезов. Чтобы вступить во владение каким-нибудь феноменом для своей коллекции, эти чудаки торгуются как сумасшедшие; разные экзотические вещи у Борсоди уходят порой за астрономические суммы. Дороже не продать нигде.

– Говори, Пратт. – Ведьмак стянул рубашку. – Слушаю тебя.

– Аукционы в доме Борсоди проводятся раз в квартал. Ближайший состоится в июле, пятнадцатого. Вор обязательно появится там с твоими мечами. При некоторой доле везения ты сумеешь их у него отобрать, прежде чем он их выставит.

– И это все?

– Это совсем немало.

– Личность вора? Или посредника?

– Личности вора я не знаю, – отрезал Пратт. – А посредника не сдам. Это деловой мир, здесь свои законы, правила и не менее обязательные обычаи ведения дел. Я бы потерял лицо. Я и так выдал тебе достаточно много за то, чего от тебя требую. Выведи его на арену, Микита. А ты пойдешь со мной, Лютик, тоже полюбуемся. Чего ты ждешь, ведьмак?

– Я так понимаю, мне выходить без оружия? Мало того, что по пояс голым, так еще и с пустыми руками?

– Я обещал гостям, – объяснил Пратт медленно, как ребенку, – нечто такое, чего до сих пор никто не видывал. Ведьмака с оружием уже видели.

– Ясно.

Он оказался на арене, на песке, в круге, обозначенном вкопанными в почву столбами, залитом трепещущим светом многочисленных ламп, подвешенных на железных прутах. Слышал крики и свист, «виват» и «браво». Видел над ареной лица, раскрытые рты, возбужденные глаза.

Прямо напротив него, на противоположном краю арены, что-то зашевелилось. И прыгнуло.

Геральт едва успел сложить запястья в Знак Гелиотропа. Знак отбил и отшвырнул атакующую тварь. Аудитория взорвалась единым криком.

Двуногий ящер напоминал виверну, но был меньше нее, размером с крупную собаку. Зато морда у него была гораздо крупней, чем у виверны. И гораздо больше зубов в пасти. И гораздо более длинный хвост, на конце тонкий, как бич. Этим хвостом ящер энергично размахивал, мел им песок, хлестал столбы. Наклонив голову, он снова прыгнул на ведьмака.

Геральт был готов, ударил его Знаком Аард и отбросил. Но ящер успел достать его концом хвоста. Аудитория снова взвыла. Завизжали женщины. Ведьмак почувствовал, как на обнаженном плече у него растет и вспухает след удара, толщиной с колбасу. Он уже понял, зачем ему было приказано раздеться. Опознал он и врага. Это был вигилозавр, специально выведенный ящер, подвергнутый магической мутации, использующийся для стражи и охраны. Дело выглядело паршиво. Вигилозавр воспринимал арену как место, охрану которого ему доверили. А Геральт был на ней незваным гостем, которого следовало обезвредить. А в случае необходимости – уничтожить.

Вигилозавр сделал по арене круг, бешено шипя и отираясь о столбы. И атаковал, быстро, не дав времени сложить Знак. Ведьмак гибко отпрыгнул, оказавшись вне досягаемости зубастой пасти, но не смог избежать удара хвостом. Почувствовал, как рядом с предыдущим начинает вспухать еще один след.

Знак Гелиотропа снова остановил атакующего вигилозавра. Ящер со свистом размахивал хвостом. Геральт почувствовал изменение в свисте, услышал на секунду перед тем, как конец хвоста ударил его поперек спины. Боль буквально ослепила его, а по спине потекла кровь. Зрители безумствовали.

Знаки слабели. Вигилозавр кружил вокруг него так быстро, что ведьмак еле успевал. От двух ударов хвостом ему удалось уйти, от третьего не вышло, снова получил по лопатке и снова режущим краем. Кровь по спине лилась уже ручьями.

Аудитория гудела, зрители орали и подпрыгивали. Один из них, чтобы лучше видеть, далеко наклонился за ограждение, опираясь на железный прут с лампой. Прут сломался и вместе с лампой рухнул на арену. Прут воткнулся в песок, а лампа упала на морду вигилозавра и вспыхнула. Ящер смахнул ее, рассыпая вокруг каскады искр, зашипел, забился башкой о столбы арены. Геральт мгновенно увидел свой шанс. Вырвал прут из песка, коротко разбежавшись, прыгнул, и с размаха вонзил железку в череп ящера. Прут пробил его навылет. Вигилозавр забился, неуклюже замахал передними лапами, пытаясь избавиться от пробившей ему мозг железки. Запрыгал, уже вслепую, врезался в столб и вгрызся в дерево. Еще какое-то время бился в конвульсиях, рыл песок когтями и стегал хвостом. Наконец замер.

Стены дрожали от приветственных криков.

Геральт вышел с арены по спущенной лесенке. Восторженные зрители обступили его со всех сторон. Кто-то потрепал его по опухшему плечу; он с трудом удержался, чтобы не дать в ответ в зубы. Молодая женщина поцеловала его в щеку. Другая, еще моложе, вытерла ему кровь со спины батистовым платочком, который тут же развернула, триумфально демонстрируя подругам. Еще одна, намного старше, сняла со сморщенной шеи колье, попыталась вручить ему. Выражение его лица заставило ее попятиться обратно в толпу.

Завоняло мускусом; через толпу, словно корабль через саргассы, пробился Микита. Он прикрыл собой ведьмака и вывел его.

Вызванный врач перевязал Геральта, наложил швы. Лютик был очень бледен. Пирал Пратт же – спокоен. Словно бы ничего не произошло. Но выражение лица ведьмака снова, видимо, говорило о многом, так что он поспешил дать объяснение.

– Кстати говоря, – сказал он, – тот прут, предварительно подпиленный и заостренный, упал на арену по моему приказу.

– Спасибо, что так вовремя.

– Гости были на седьмом небе. Даже бургомистр Коппенрат был доволен, сиял прямо, а трудно ублажить сукина сына, от всего морду кривит, унылый, словно бордель в понедельник утром. Пост советника, считай, уже у меня в кармане. А может быть, и повыше заберусь, если… Может, выступишь еще разок, через неделю, а, Геральт? С таким же спектаклем?

– Только тогда, – ведьмак повел дьявольски болящим плечом, – когда вместо вигилозавра на арене будешь ты сам, Пратт.

– Ну ты и шутник, ха-ха. Слышал, Лютик, какой он шутник?

– Слышал, – подтвердил поэт, глядя на спину Геральта и сжимая зубы. – Но это была не шутка, это было абсолютно всерьез. Я тоже совершенно серьезно сообщаю тебе, что свадьбу твоей внучки своим выступлением не украшу. После того, как ты поступил с Геральтом, можешь об этом забыть. Как и о других возможных событиях, включая крестины и похороны. В том числе и твои собственные.

Пирал Пратт взглянул на него, и в змеиных глазах что-то блеснуло.

– Уважения не проявляешь, певец, – процедил он. – Снова не проявляешь уважения. Напрашиваешься на урок по этому поводу. На лекцию…

Геральт подошел ближе, встал перед ним. Микита засопел, поднял кулак, завонял мускусом. Пирал Пратт жестом велел ему сохранять спокойствие.

– Теряешь лицо, Пратт, – медленно произнес ведьмак. – Мы заключили сделку, классически, с соблюдением правил и не менее важных, чем они, обычаев. Твои гости довольны спектаклем, ты получил престиж и перспективы должности в городском совете. Я получил нужную мне информацию. Ты мне, я тебе. Обе стороны остались довольны, так что сейчас мы должны расстаться без обиды и гнева. Вместо этого ты переходишь к угрозам. Теряешь лицо. Пойдем, Лютик.

Пирал Пратт слегка побледнел. Затем повернулся к ним спиной.

– Я хотел, – бросил он через плечо, – угостить вас ужином. Но, похоже, вы спешите. Что ж, тогда прощайте. И радуйтесь, что позволяю вам покинуть Равелин безнаказанно. Ибо отсутствие уважения я привык наказывать. Но я вас не задерживаю.

– И очень правильно.

Пратт мгновенно развернулся.

– А не то что?

Геральт взглянул ему в глаза.

– Хоть тебе и нравится считать иначе, ты не слишком умен. Но на то, чтобы не пытаться меня задержать, у тебя ума хватит.

Лишь только они миновали плато и доехали до первых придорожных тополей, как Геральт придержал коня и прислушался.

– За нами скачут.

– Черт возьми! – заскрипел зубами Лютик. – Кто? Бандиты Пратта?

– Неважно кто. Вперед, гони коня изо всех сил в Керак. Спрячься у кузена. С самого утра иди с чеком в банк. Потом встретимся в «Под Крабом и Морской Щукой».

– А ты?

– Обо мне не беспокойся.

– Геральт…

– Ни слова больше, пришпоривай коня. Вперед, лети!

Лютик подчинился, склонился в стременах и бросил коня в галоп. Геральт развернулся, спокойно стал ждать.

Из темноты показались всадники. Шестеро.

– Ведьмак Геральт?

– Я самый.

– Поедешь с нами, – захрипел ближайший. – Только без глупостей, хорошо?

– Отпусти поводья, или я тебя обижу.

– Без глупостей! – Всадник убрал руку. – И без насилия. Мы тут легально и в порядке. Не какие-нибудь головорезы. Мы по приказу принца.

– Какого принца?

– Узнаешь. Поезжай за нами.

Они поехали. Принц, припомнил Геральт, некий принц гостил в Равелине, инкогнито, как сказал Пратт. Дело было дрянь. Контакты с принцами редко бывали приятными. И почти никогда добром не кончались.

Ехать оказалось недалеко. Лишь до пахнущей дымом и блестящей огоньками окон корчмы на перекрестке. Вошли в зал корчмы, почти пустой, если не считать нескольких купцов за поздним ужином. Вход во флигель стерегли двое с оружием в голубых плащах, таких же по цвету и покрою, как и те, которые носил эскорт Геральта. Вошли внутрь.

– Ваше Высочество…

– Выйти. А ты садись, ведьмак.

Сидящий за столом мужчина был одет в такой же плащ, как и его солдаты, но с богатой вышивкой. Лицо прикрывал капюшоном. Совершенно напрасно. Светильничек на столе освещал лишь Геральта, загадочный принц скрывался в тени.

– Я видел тебя на арене у Пратта. Впечатляющее было представление. Этот прыжок и удар сверху, в который ты вложил весь вес тела… Железка, и ведь простой случайный прут, прошла через череп ящера как сквозь масло. Думаю, что если бы это была, ну, скажем, боевая рогатина или копье, то и кольчугу бы пробила, а то, может, и латы… Как ты думаешь?

– Ночь уже поздняя. Никак не думаю, сон меня валит.

Мужчина из тени фыркнул.

– Тогда не будем играть в слова и перейдем к делу. Ты мне нужен. Ты, ведьмак. Для ведьмачьей работы. А так интересно выходит, что я тебе тоже нужен. И может быть, даже больше.

– Я королевич Ксандер, принц Керака. Желаю, причем настоятельно, стать Ксандером Первым, королем Керака. На данный момент, к моему сожалению и к большому вреду для страны, королем Керака является мой отец, Белогун. Старик еще полон сил, может править, тьфу-тьфу, неровен час, еще лет двадцать. У меня нет ни времени, ни желания ждать так долго. Ба, да если б я даже и ждал, то не могу быть уверен в наследстве, старый хрен в любой момент может назначить другого наследника трона; у него обширная коллекция потомков. И как раз собирается зачать еще одного, на праздник Ламмас запланировал королевскую свадьбу, помпезную и роскошную, на которую денег-то у страны нет. Он, скупец, который по нужде ходит в парк, чтоб экономить эмаль на ночном горшке, спускает на свадебный пир целую гору золота. Опустошая казну. Я буду королем лучше него. Но суть в том, что я хочу быть им сейчас. Так быстро, как только возможно. И для этого ты мне нужен.

– Среди услуг, которые я оказываю, не числятся дворцовые перевороты. И цареубийство тоже. А похоже на то, что ваше высочество именно это изволили иметь в виду.

– Хочу быть королем. И чтобы я мог им стать, мой отец должен перестать им быть. А мои братья должны быть исключены из порядка наследования престола.

– Цареубийство плюс братоубийство. Нет, милсдарь принц. Я вынужден отказаться. Сожалею.

– Неправда, – рыкнул из тени принц. – Не жалеешь. Еще нет. Но пожалеешь, обещаю.

– Ваше высочество изволит принять во внимание, что попытки запугать меня смертью цели не достигнут.

– Кто тут говорит о смерти? Я наследный принц, а не убийца. Я говорю о выборе. Или моя милость, или немилость. Сделаешь то, что я потребую, и получишь мою милость. А именно сейчас она, поверь, тебе крайне нужна. Сейчас, когда тебя ожидает суд и приговор за финансовые махинации. Дело идет к тому, что несколько ближайших лет проведешь у весла на галере. Ты, похоже, думал, что уже выпутался? Что твое дело уже закрыто, что ведьма Нейд, которая из прихоти позволяет тебе себя трахать, отзовет обвинение и все на этом? Ты заблуждаешься. Альберт Смулька, жупан из Ансегиса, дал показания. И эти показания тебя топят.

– Это ложные показания.

– Трудно будет это доказать.

– Доказывать надо вину. А не наоборот.

– Хорошая шутка. И впрямь смешная. Но на твоем месте я бы не смеялся. Вот, взгляни. Это, – принц бросил на стол пачку бумаг, – это документы. Заверенные признания, показания свидетелей. Местность Цизмар, нанят ведьмак, убита левкрота. По счету семьдесят крон, по факту оплачено пятьдесят пять, разница поровну поделена с местным начальничком. Селение Сотонин, паук-гигант. Убитый, согласно счету, за девяносто, фактически же, по признанию войта, за шестьдесят пять. В Тибергене убита гарпия, по счету проведено сто крон, в действительности выплачено семьдесят. И более ранние твои махинации и жульничества: вампир из замка Петрельштейн, которого вообще не было, а стоил он бургграфу ровно тысчонку оренов. Волколак из Гуаамеза, за сто крон будто бы расколдованный и магически разволколаченный, дело очень подозрительное, ибо слишком уж дешево за такое расколдование. Эхинопс, или, точнее, что-то, что ты принес к войту в Мартинделькампо и назвал эхинопсом. Гули с кладбища у селения Зграгген, которые стоили волости восемьдесят крон, однако никто не видел их трупов, ибо их сожрали, ха-ха, другие гули. Что скажешь на это, ведьмак? Это веские доводы.

– Принц изволит ошибаться, – спокойно возразил Геральт. – Это вовсе не доводы. Это сфабрикованные подделки, притом дурно сфабрикованные. Меня никогда не нанимали в Тибергене. О селении Сотонин я даже не слышал. Следовательно, все счета оттуда являются очевидными фальшивками, и доказать это будет несложно. А убитые мною гули из Зграггена были и впрямь сожраны, ха-ха, другими гулями, ибо такие, а не иные, ха-ха, у гулей обычаи. А похороненные на том кладбище покойники с той поры не потревоженными в прах обращаются, поскольку недобитые гули оттуда сбежали. Остальные бредни, в этих бумагах содержащиеся, я даже комментировать не хочу.

– На основании этих бумаг, – принц положил руку на документы, – против тебя начнется процесс. И он будет длиться долго. Окажутся ли доказательства истинными? Кто может это знать? Какой будет вынесен приговор? А кого это волнует? Значения это не имеет. Важна будет вонь, которая разойдется. И которая будет тянуться за тобой до конца твоих дней.

– Некоторые люди, – продолжил он, – брезговали тобой или вынуждены были мириться с твоим существованием, как с меньшим злом, как с убийцей угрожающих им чудищ. Некоторые не выносили тебя как мутанта, чувствовали отвращение и неприязнь как к нечеловеческому созданию. Другие боялись тебя панически и ненавидели за свой же собственный страх. И все это будет забыто. Образ умелого убийцы и репутация злого колдуна развеются, как пыль на ветру, забыты будут даже отвращение и страх. И останешься в памяти лишь как жадный вор и вымогатель. Тот, кто вчера боялся тебя и твоих заклинаний, кто отводил глаза, кто при виде тебя плевал или тянулся за амулетом, завтра загогочет, ткнет дружка локтем. Смотри, идет ведьмак Геральт, этот жалкий жулик и шарлатан! Если ты не возьмешься за задание, что я тебе поручу, то я уничтожу тебя, ведьмак. Погублю твою репутацию. Если ты не будешь на меня работать. Решай. Да или нет?

– Нет.

– И не надейся, что чем-то тебе помогут связи, Ферран де Леттенхоф или рыжая любовница-чародейка. Инстигатор не поставит под удар собственную карьеру, а ведьме Капитул запретит вмешиваться в уголовное дело. Никто тебе не поможет, когда судебная машина закрутит тебя в своих жерновах. Я приказал тебе решать. Так да или нет?

– Нет. И это окончательное нет, милсдарь принц. Тот, кто прячется в эркере, уже может выйти.

Принц, к удивлению Геральта, разразился смехом. И ударил ладонью в стол.

Скрипнули дверки, из ближнего эркера появился силуэт. Знакомый, несмотря на темноту.

– Ты выиграл пари, Ферран, – сказал принц. – За выигрышем обратись завтра к моему секретарю.

– Благодарю ваше высочество, – ответил с легким поклоном Ферран де Леттенхоф, королевский инстигатор, – но наше пари я рассматривал исключительно в символическом аспекте. Чтобы подчеркнуть, насколько я уверен в своих рассуждениях. Решительно не из-за денег…

– Деньги, что ты выиграл, – прервал принц, – для меня тоже всего лишь символ, точно такой же, как и выбитые на них знак новиградского монетного двора и профиль нынешнего иерарха. Знай же, знайте оба, что я тоже выиграл. Ибо вернул себе нечто, что полагал утерянным безвозвратно. А именно веру в людей. Ферран был совершенно уверен в твоей реакции, Геральт из Ривии. А я же, признаюсь, считал его наивным. Был уверен, что ты сломаешься.

– Все что-то выиграли, – кисло заметил Геральт. – А я?

– Ты тоже, – князь посерьезнел. – Скажи ему, Ферран. Объясни ему, в чем тут было дело.

– Его высочество присутствующий здесь принц Эгмунд, – объяснил инстигатор, – изволил на некоторое время перевоплотиться в Ксандера, своего младшего брата. А также, символически, остальных братьев, претендентов на трон. Принц подозревал, что Ксандер или кто-то иной из семьи захочет с целью завладения троном воспользоваться находящимся под рукой ведьмаком. Вот мы и решили нечто подобное… инсценировать. И теперь знаем, что если бы такое действительно произошло… Если бы кто-то и в самом деле сделал тебе недостойное предложение, то ты не польстишься на приманку милости принца. И не испугаешься угроз или шантажа.

– Понимаю, – кивнул ведьмак. – И склоняю чело перед талантом. Принц изволил досконально вжиться в роль. В том, что изволил говорить обо мне, в том мнении, что обо мне имел, я не почувствовал актерской игры. Напротив. Чувствовал настоящую искренность.

– У маскарада была своя цель, – прервал неловкую паузу Эгмунд. – Я этой цели достиг и перед тобой объясняться не собираюсь. А выгоды и ты получишь. Финансовые. Поскольку я имею намерение на самом деле тебя нанять. И щедро твои услуги оплатить. Скажи ему, Ферран.

– Принц Эгмунд, – сказал инстигатор, – опасается покушения на жизнь отца, короля Белогуна, которое может совершиться во время запланированных на праздник Ламмас королевских свадебных торжеств. Принцу было бы спокойнее, если бы в это время безопасностью короля занимался… кто-то вроде ведьмака. Да, да, не перебивай, мы знаем, что ведьмаки не охранники и не личная гвардия, что сутью их существования является защита людей перед угрозами со стороны монстров магических, сверхъестественных и неестественных…

– Это все в теории, – нетерпеливо прервал принц. – В жизни случалось разное. Ведьмаки нанимались иногда в охрану караванов, идущих через полные чудищ глухие места. Но бывало и так, что вместо чудовищ на купцов нападали обычные грабители, а ведьмаки вовсе не возражали против того, чтоб их покромсать. У меня есть поводы для подозрений, что во время свадьбы на короля могут напасть… василиски. Займешься охраной от василисков?

– Это кое от чего зависит.

– От чего?

– От того, не продолжается ли инсценировка до сих пор. И не являюсь ли я как раз объектом очередной провокации. Со стороны кого-то из остальных братьев, например. Талант вживания в роль, как я предполагаю, в семье не редкость.

Ферран вспыхнул. Эгмунд стукнул кулаком по столу.

– Не перегибай палку, – рявкнул он, – и не забывайся. Я спросил тебя, займешься ли ты. Отвечай!

– Я мог бы, – кивнул Геральт, – заняться охраной короля от гипотетических василисков. К сожалению, в Кераке у меня украли мои мечи. Королевские службы не смогли напасть на след похитителя, и, похоже, слабо продвинулись в этом направлении. Без мечей я никого защитить не смогу. Так что я вынужден отказаться по объективным причинам.

– Если дело только в мечах, то проблем не будет. Мы их вернем. Правда, господин инстигатор?

– Безусловно.

– Сам видишь. Королевский инстигатор безусловно подтверждает. Ну так как?

– Хотелось бы сперва вернуть себе мечи. Безусловно.

– Ну ты и упрямец. Но ладно, будь по-твоему. Подчеркиваю, что за свои услуги ты получишь оплату, и заверяю, что не сможешь назвать меня скупым. Что касается иных выгод, то некоторые из них ты получишь сразу же, так сказать, авансом. В знак моей доброй воли. Твое дело в суде можешь считать прекращенным. Необходимо выполнить кое-какие формальности, а бюрократия не знает, что такое спешка, но ты уже можешь считать себя человеком, свободным от подозрений и имеющим свободу передвижения.

– Благодарю покорнейше. А показания и счета? Левкрота из Цизмара, волколак из Гуаамеза? Что с документами? Теми, которыми принц изволил воспользоваться как… театральным реквизитом?

– Документы, – Эгмунд взглянул ему в глаза, – временно останутся у меня. В надежном месте. Безусловно.

Когда он вернулся, колокол короля Белогуна как раз отбивал полночь.

Коралл, надо отдать ей должное, при виде его спины сохранила сдержанность и спокойствие. Умела управлять собой. Даже голос у нее не изменился. Почти не изменился.

– Кто это тебе сделал?

– Вигилозавр. Такой ящер…

– Ящер наложил тебе эти швы? Ты позволил себя зашивать ящеру?

– Швы наложил врач. А ящер…

– Да пропади пропадом этот ящер! Мозаик! Скальпель, ножницы, пинцет! Иглу и кетгут! Эликсир Пульхеллум! Отвар алоэ! Unguentum ortolani! [13] Тампон и стерильный бинт! И приготовь горчичник с медом! Быстро, девочка!

Мозаик управилась за достойное удивления время. Литта принялась за операцию. Ведьмак сидел и страдал в молчании.

– Медикам, не разбирающимся в магии, – процедила чародейка, накладывая шов, – нужно все же запретить практиковать. Преподавать в учебном заведении еще ладно. Зашивать трупы после секции, да. Но к живым пациентам их подпускать нельзя. Но боюсь, что не дождусь такого, все движется как раз в обратную сторону.

– Не только магия лечит, – рискнул высказать мнение Геральт. – А кто-то же должен лечить. Специалистов, магов-целителей, всего горстка, а обычные чародеи лечить не хотят. То ли времени у них на это нет, то ли считают, что не стоит.

– И правильно считают. Результат перенаселения может оказаться гибельным. Что это? Что ты там крутишь в руках?

– Вигилозавр был этим маркирован. Это у него к шкуре было намертво приделано.

– И ты содрал в качестве трофея, принадлежащего победителю?

– Я содрал, чтоб тебе показать.

Коралл присмотрелась к овальной латунной табличке размерами с детскую ладонь. И к выбитым на ней знакам.

– Любопытное совпадение, – сказала она, приклеивая ему горчичник к спине. – Принимая во внимание тот факт, что ты как раз в те края собираешься.

– Собираюсь? Ах да, в самом деле, я забыл. Твои собратья и их планы относительно моей персоны. Неужто эти планы конкретизировались?

– Не иначе. Я получила сообщение. Тебя просят прибыть в замок Риссберг.

– Меня просят, как трогательно. В замок Риссберг. Резиденцию знаменитого Ортолана. Я так полагаю, что отказаться от просьбы я не могу.

– Я бы не советовала. Просят, чтобы ты прибыл срочно. С учетом твоих ран, когда ты сможешь двинуться в путь?

– С учетом моих ран, это ты мне скажи. Как врач.

– Скажу. Позже… А сейчас… Тебя какое-то время не будет, я буду скучать… Как ты себя сейчас чувствуешь? Сможешь… Это все, Мозаик. Ступай к себе и не мешай нам. Что должна была значить эта улыбочка, барышня? Тебе ее заморозить на губах навсегда?

Интерлюдия

Лютик, Полвека поэзии(фрагмент черновика, текст, который ни разу не вошел в официальные издания)

Воистину, ведьмак многим был мне обязан. И с каждым днем все больше.

Визит к Пиралу Пратту в Равелин, завершившийся, как вы знаете, бурно и кроваво, принес, однако, и определенные плоды. Геральт напал на след похитителя своих мечей. В известной мере моя в том заслуга, ибо я, благодаря своей смекалке, в Равелин Геральта направил. А назавтра я же, не кто иной, новым оружием Геральта обеспечил. Не мог я смотреть, как он ходит безоружным. Скажете, что ведьмак не бывает безоружным никогда? Что это натренированный во всех видах боя мутант, нормального человека вдвое сильнее и вдесятеро быстрее? Который трех вооруженных бугаев дубовой бондарской клепкой вмиг наземь отправляет? Что к тому же магией владеет, своими Знаками, которые оружие сами по себе совсем неплохое представляют? Правда. Но меч – это меч. Постоянно твердил он мне, что без меча будто голым себя чувствует. Вот я его мечом и снабдил.

Пратт, как вы уже знаете, отблагодарил нас с ведьмаком финансово, не слишком щедро, но лучше, чем ничего. На другой день с утра, как мне Геральт и поручил, я поспешил с чеком в филиал банка Джанкарди. Отдал чек на инкассацию.

Стою я, оглядываюсь. И вижу, как кто-то ко мне внимательно присматривается. Женщина, не старая, но и не молодка уже, одета элегантно и со вкусом. Не привыкать мне к дамским восхищенным взглядам, мою мужскую хищную красоту многие женщины находят неотразимой.

Женщина вдруг подходит, представляется как Этна Асидер и говорит, что знает меня. Тоже мне сенсация, все меня знают, слава опережает меня, куда бы я ни направился.

– Дошла до меня весть, – говорит она, – о дурном событии, что случилось с твоим другом, милсдарь поэт, с ведьмаком Геральтом из Ривии. Знаю, что оружие он утратил и что новое нужно ему срочно. Знаю также, как трудно достать хороший меч. Так вышло, что как раз я таким мечом и обладаю. От мужа-покойника остался, да смилуются боги над его душой. Как раз в банк я и пришла, чтоб этот меч в деньги обратить, ибо зачем вдове меч? Банк этот меч оценил и готов принять его в реализацию. Мне же, однако, срочно наличные нужны, дабы долги покойника оплатить, не то загрызут меня кредиторы. Так вот… – И с этими словами берет дама сверток из дамаскина и развертывает его, меч доставая. – Чудо, говорю я вам. Легкий, словно перышко. Ножны элегантные и скромные, рукоять из кожи ящерки, гарда позолочена, в рукояти яшма с голубиное яйцо. Достаю его из ножен и глазам не верю. На клинке, прямо над гардой, выбит штамп в виде солнца. И сразу за ним надпись: «Не доставай без нужды, не прячь без славы». Клинок, значит, кован в Нильфгаарде, в Вироледе, городе, на весь мир своими мечами знаменитом. Касаюсь лезвия кончиком пальца – ну что твоя бритва, говорю вам.

Я, конечно, не вчера на свет родился, ничего по себе не показываю, смотрю равнодушно, как банковские служащие крутятся, а какая-то тетка латунные ручки полирует.

– Банк Джанкарди, – говорит вдовица, – меч оценил в двести крон. В реализации. Но если за наличные на руки, то отдам за сто пятьдесят.

– Хо-хо, – отвечаю. – Сто пятьдесят – это мешок денег. За столько целый дом купить можно. Если небольшой. И в предместье.

– Ах, милсдарь Лютик, – дама руки заламывает, слезу роняет. – Издеваетесь надо мной. Жестокий вы человек, так на вдове наживаться. Но что делать, нет у меня выхода, будь по-вашему: за сто.

И таким вот образом, дорогие мои, я и решил проблему ведьмака.

Мчусь со всех ног в «Под Крабом и Морской Щукой». Геральт уже там сидит над яичницей с беконом, ха, у рыжей ведьмы на завтрак опять небось был один сыр с зеленым луком. Подхожу и – трах! – меч на стол. Он прям окаменел. Ложку бросил, оружие из ножен тянет, осматривает. И лицо как каменное. Но я привык уже к его мутации, знаю, что эмоции ему недоступны. Будь он не знаю насколько счастливым и восхищенным, по нему нипочем не поймешь.

– Сколько ты за это заплатил?

Хотел было я ответить, что не его это дело, да вовремя вспомнил, что его же собственными деньгами рассчитывался. Ну и признался. Он мне руку пожал, слова не говоря и выражения лица не меняя. Вот такой он и есть. Простой, но искренний.

И говорит мне, что уезжает. Один.

– Я бы хотел, – говорит (не успел я даже возмутиться), – чтоб ты остался в Кераке. И был тут глазами моими и ушами.

Рассказал мне, что с ним вчера случилось, и о беседе своей ночной с принцем Эгмундом. И все время вироледским мечом забавляется, словно ребенок новой игрушкой.

– Не планирую, – подвел он итог, – принцу служить. А равно и участвовать в королевской свадьбе в августе в качестве личной охраны. Эгмунд и твой кузен уверены, что скоро поймают похитителя моих мечей. Не разделяю их оптимизма. Но в целом это даже к лучшему. Будь у него мои мечи, Эгмунд имел бы на меня рычаг давления. Но лучше я поймаю вора сам, в Новиграде, в июле, перед аукционом у Борсоди. Верну мечи и больше в Керак ни ногой. Ты же, Лютик, держи рот на замке. О том, что рассказал нам Пратт, никто не должен знать. Никто. В том числе твой кузен, инстигатор.

Поклялся я ему, что молчать буду, как могила. Он же странно на меня смотрел. Словно бы не доверял.

– Однако всякое случиться может, – продолжил, – так что надо иметь запасной план. Хотелось бы на этот случай побольше знать об Эгмунде и его родичах, обо всех возможных претендентах на трон, о самом короле, обо всей королевской семейке. Хотелось бы знать, что они планируют, что замышляют. Кто на чьей стороне, какие тут фракции существуют и так далее. Ясно?

– Литту Нейд, – говорю я ему, – вовлекать в это дело не хочешь, как я понял. И думаю, что правильно. Рыжая красавица наверняка прекрасно разбирается во всем том, что тебя интересует. Но слишком многое ее со здешней монархией связывает, чтоб она решилась на двойную лояльность – это во‑первых. Второе, лучше ей не знать, что ты вскоре исчезнешь и больше не появишься. Ибо реакция ее может быть слишком бурной. Чародейки, как ты уже имел случай заметить, не любят, когда кто-то исчезает.

– А что до остального, – заверяю я его, – можешь на меня рассчитывать. Глаза и уши буду держать открытыми и направленными точно туда, куда надо. А местную семейку королевскую я уже узнал, да и сплетен наслушался вдоволь. Милостиво правящий тут Белогун наплодил обильное потомство. А жен менял довольно быстро и легко, причем как только новую себе присмотрит, так старая очень удобно с белым светом прощается, удивительным капризом судьбы внезапно сраженная такой немочью, против которой медики бессильны. И таким вот образом у короля сегодня четыре законных сына, и все от разных матерей. Дочек несчитанное количество, да и считать их не стоит, ибо на трон претендовать не могут. И внебрачных детей тоже не считаю. Стоит заметить, однако, что все значимые посты да должности в Кераке занимают мужья королевских дочек, и единственное исключение мой кузен Ферран. А внебрачные сыновья управляют торговлей и мануфактурами.

Смотрю, ведьмак слушает внимательно.

– Четверо же законных сыновей, – продолжаю я рассказ, – по старшинству располагаются так. Первородный сын, имени его я не знаю, ибо при дворе упоминать его запрещено, разругался с отцом и уехал, и след его потерян, и никто больше его не видел. Второй, Элмер, под замком сидит, умственно больной пьяница, якобы это государственная тайна, но в Кераке каждый ее знает. И реальных претендентов двое, Эгмунд и Ксандер. Ненавидят друг друга, а Белогун ловко этим пользуется, обоих держит в неуверенности, да плюс еще порой напоказ выделяет и манит обещаниями наследства кого-нибудь из незаконных. А сейчас вдобавок слухи пошли, будто пообещал корону сыну, что родит ему новая жена, та самая, на которой в Ламмас официально женится.

– Мы с кузеном Ферраном, – говорю дальше, – считаем, однако, что это пустые лишь обещания, которыми старый хрен надеется молодуху склонить к постельным подвигам. Что Эгмунд и Ксандер единственные реальные наследники трона. Даже если это потребует дворцового переворота, то кто-то из них его совершит. Через кузена я с обоими познакомился. Оба они… ну такое впечатление у меня сложилось… скользкие, будто говно в майонезе. Если понимаешь, что я этим хочу сказать.

Тут Геральт мне подтвердил, что понимает, что у самого такое же впечатление осталось от разговора с Эгмундом, только не умеет, мол, так же красиво в слова облечь. А потом задумался глубоко.

– Скоро вернусь, – говорит он наконец. – А ты тут действуй и следи за всеми делами.

– Пока не попрощались, – отвечаю, – будь другом, расскажи немного об ученице твоей чародейки. О прилизанной этой. Это настоящий розовый бутон, чуть-чуть поработать над ним, и расцветет он предивно. Я вот и решил, что пожертвую собой…

Вот тут-то у него лицо изменилось. И как даст он кулаком об стол, аж кружки подскочили.

– Лапы свои подальше от Мозаик держи, менестрель, – так он ко мне, без крохи уважения. – Выбей ее у себя из головы. Не знаешь, что ученицам чародеек строго запрещен даже самый невинный флирт? За самое малое такое прегрешение Коралл ее объявит недостойной учебы и вернет в школу, а это для ученицы страшный позор и потеря лица, я слыхал даже о самоубийствах из-за такого. А у Коралл шуток не бывает. Нет у нее чувства юмора.

Хотел я ему посоветовать, чтоб щель в заднице попробовал ей куриным перышком пощекотать, такой маневр даже самых унылых веселит. Но смолчал, ибо знаю его. Не терпит, когда об его женщинах неосмотрительно отзываются. Даже о тех, которые на одну ночь. Так что честью ему поклялся, что невинность прилизанной адептки из своего расписания вычеркну и даже подкатывать не буду.

– Если уж так тебе приспичило, – говорит он мне на прощание, повеселев, – то знай, что познакомился я в местном суде с одной госпожой адвокатшей. Похоже, она не против. Вот с ней попробуй пофлиртовать.

Вот те на. Это что же, мне с правосудием трахаться, что ли? Но с другой стороны…

Интерлюдия

Глубокоуважаемой госпоже

Литте Нейд

Керак, Верхний Город

Вилла «Цикламен»

Замок Риссберг, 1 июля 1245 г. н. э.

Дорогая Коралл,

надеюсь, что письмо мое застанет тебя в добром здоровье и настроении. И что все свершается так, как ты того желаешь.

Спешу уведомить, что ведьмак по имени Геральт из Ривии соизволил наконец появиться в нашем замке. Сразу же по прибытии, менее чем за час, показал себя раздражающе невыносимым и успел настроить против себя абсолютно всех, включая Достославного Ортолана, персону, способную считаться воплощённой доброжелательностью и приязненную каждому. Мнения, распространенные об этом индивиде, как оказалось, ни в малой степени не преувеличивают, а антипатия и враждебность, с которыми оный везде встречается, имеют свои глубокие причины. Однако там, где нужно отдать ему должное, я буду первым, кто это сделает, без гнева и пристрастия. Индивид сей есть профессионал до мозга костей, и в вопросах своей профессии заслуживает абсолютного доверия. Выполнит то, за что взялся, или погибнет, выполнить пытаясь, сомнений в том быть не может.

Цель нашего предприятия следует, таким образом, признать достигнутой, и в основном благодаря тебе, дорогая Коралл. Приносим тебе благодарности за старания, на вечную нашу признательность можешь рассчитывать. Мою же благодарность прими особую. Как давний твой друг, помнящий то, что нас связывало, более других понимаю твою самоотверженность. Понимаю, с каким трудом ты должна была выносить близость сего индивида, коий является истинным конгломератом всех пороков, которых ты не выносишь. Происходящий из глубоких комплексов цинизм ощетинившегося на весь мир интроверта, характер неискренний, интеллект примитивный, соображение среднее, высокомерие чудовищное. Опущу тот факт, что у него некрасивые ладони и неухоженные ногти, чтобы не раздражать тебя, дорогая Коралл, ибо знаю, как ты такое ненавидишь. Но, как уже было сказано, пришел конец твоим страданиям, проблемам и мучениям, ничто уже не мешает тебе прекратить связь с этим индивидом и разорвать с ним всяческие контакты. Решительно этим проводя черту и давая отпор лживым пересудам, что недобрые языки разносят, и в которых твою искусственную и наигранную доброжелательность к ведьмаку в какой-то дешевый роман превратить пытаются. Но довольно уже об этом, не стоит даже вдаваться в подробности.

Счастливейшим из людей стал бы я, дорогая Коралл, если б ты пожелала навестить меня в Риссберге. Не стоит добавлять, что одного слова твоего, одного кивка, одной улыбки хватит, чтобы я изо всех сил поспешил к тебе.

Твой с глубоким уважением

Пинетти [14]

P. S. Недобрые языки, о которых я упоминал, намекают на то, что твоя доброжелательность к ведьмаку источником своим имеет желание досадить нашей сестре по Дару, Йеннифэр, все еще будто бы ведьмаком заинтересованной. Жалка воистину этих интриганов наивность и глупость. Ибо всем вокруг известно, что Йеннифэр остается в пылкой связи с неким молодым предпринимателем из гильдии ювелиров, а ведьмак и его мимолетные увлечения значат для нее столько же, сколько прошлогодний снег.

Интерлюдия

Глубокоуважаемому господину

Алгернону Гвенкампу

Замок Риссберг

Ex urbe Kerack, die 5 mens. Jul. anno 1245 p. R.

Дорогой Пинетти,

спасибо тебе за письмо, давно ты мне не писал, что ж, видимо, не было о чем и не было необходимости.

Тронула меня твоя забота о моем здоровье и настроении, а также и о том, все ли складывается по моему желанию. С удовольствием сообщаю, что складывается у меня все так, как складываться должно, прилагаю к этому усилия, а каждый же, как известно, сам кормчий корабля своего. Корабль мой, знай об этом, веду твердой рукой через шквалы и рифы, чело вздымая ввысь, лишь только буря вкруг завоет.

Что касается здоровья, то и впрямь не жалуюсь. Физическое прекрасно, как обычно, психическое тоже, с недавних пор, когда получила то, чего так долго мне не хватало. Как сильно не хватало, я узнала лишь тогда, когда не хватать перестало.

Рада, что ваше требующее участия ведьмака предприятие движется к успеху, гордостью наполняет мое скромное в этом предприятии участие. Зря, однако же, грустишь, дорогой Пинетти, полагая, что было это связано с самоотверженностью, страданиями, проблемами и мучениями. Не все было так плохо. Геральт и впрямь истинный конгломерат пороков. Однако я открыла в нем – без гнева и пристрастия – также и достоинства. Немалые достоинства, ручаюсь; не один, если бы знал, то смутился бы. И не один бы позавидовал.

К сплетням, слухам, перешептываниям и интригам, о которых ты пишешь, дорогой Пинетти, все мы привыкли и знаем, как с подобным управляться, и совет прост: пренебрегать. Ты же наверняка помнишь слухи о тебе и Сабрине Глевиссиг во времена, когда нас что-то якобы связывало? Я ими пренебрегла. И тебе сейчас советую то же самое.

Bene vale [15],

Коралл

P.S. У меня очень много работы. Наша потенциальная встреча не представляется возможной в обозримом будущем.

Глава девятая

По разным блуждают они странам, а пристрастия их и настроение велят ни от чего зависимости не иметь. Значит это, что ничьей власти, людской или божеской, не признают, что законов никаких или же принципов не уважают, что никому и ничему подчиняться не должными и безнаказанными себя полагают. По природе своей будучи мошенниками, живут они с гаданий, которыми простой люд дурят, служат шпионами, торгуют фальшивыми амулетами, поддельными медикаментами, спиртным и наркотиками, сводничеством тоже грешат, то есть девок разных приводят на недостойные утехи тем, кто платит. Когда в нищету впадают, милостыню клянчить не брезгуют, равно как и обычными кражами промышляют, но милей им жульничество и мошенничество. Дурят наивных, что будто бы людей обороняют, что будто бы ради их безопасности чудищ убивают, но и это тоже, давно доказано, для собственного удовольствия творят, ибо убийства есть для них наилучшее развлечение. Готовясь к работе своей, некие фортели устраивают чародейские, однако есть это лишь обман для глаз наблюдающих. Набожные священники сразу эти фокусы и обман раскрыли, давно уже, с посрамлением тех черта подручных, ведьмаками себя именующих.

Аноним. «Монструм, или Ведьмака описание»

Риссберг не выглядел ни угрожающим, ни даже производящим впечатление. Ну так, средних размеров замок, каких много, изящно встроенный в крутой склон горы, у самого ее обрыва, светлыми стенами контрастирующий с вечной зеленью елового леса, возвышающийся над верхушками деревьев черепицей двух прямоугольных башен – одной повыше, другой пониже. Окружающая замок стена не была, как становилось ясно вблизи, слишком высокой, и не была она увенчана зубцами, а размещенные по углам и над воротами башенки носили характер более декоративный, чем защитный.

Вьющаяся вокруг холма дорога носила следы интенсивного использования. Поскольку и была используема, и притом вполне интенсивно. Вскоре ведьмаку пришлось обгонять возы, повозки, одиночных всадников и пешеходов. Многие двигались и во встречном направлении, со стороны замка. Геральт догадывался о целях путешественников. Что догадка была верной, подтвердилось, едва он выехал из леса.

Плоскую вершину холма у самой стены замка занимал выстроенный из дерева, камыша и соломы городок – целый комплекс больших и маленьких строений, навесов, окруженный забором и оградами для коней и скота. С той стороны доносился оживленный гомон, да и движение тоже царило довольно оживленное, совсем как на ярмарке или на рынке. Ибо это и был рынок, базар, великий торг, разве что торговали тут не птицей, рыбой или овощами. Товаром, что предлагался у замка Риссберг, была магия – амулеты, талисманы, эликсиры, опиаты, настои, экстракты, дистилляты, смеси, благовония, сиропы, порошки и мази, а к ним еще разные практичные с наложенными чарами предметы: орудия труда, домовая утварь, украшения и даже детские игрушки. Этот-то ассортимент и привлекал сюда орды покупателей. Был спрос, было предложение – и дела, было заметно, крутились как по маслу.

Дорога раздваивалась. Ведьмак свернул на ту, что вела к воротам замка, значительно менее накатанную, чем другая, ведшая покупателей на торговую площадь. Проехал выложенное брусчаткой предбрамье, по аллее специально здесь выставленных менгиров, по большей части превышающих высотой всадника на коне. Вскоре он уже был у ворот, более похожих на дворцовые, чем на замковые, с украшенными пилястрами и фронтоном. Медальон ведьмака сильно задрожал. Плотва заржала, стукнула подковой о брусчатку и встала как вкопанная.

– Имя и цель визита.

Он поднял голову. Скрипучий и отражающийся эхом, но безусловно женский голос долетал, как казалось, из широко раскрытого рта изображенной на барельефе над входом головы гарпии. Медальон дрожал, кобыла фыркала, Геральт чувствовал странное давление в висках.

– Имя и цель визита, – донеслось вновь из дыры в рельефе. Чуть громче, чем в первый раз.

– Геральт из Ривии, ведьмак. Меня ждут.

Голова гарпии произвела звук, напоминающий сигнал трубы. Блокирующая вход магия исчезла, давление на виски мгновенно пропало, а кобыла без напоминания двинулась с места. Копыта стучали по камням.

Он выехал из ворот на окруженный галереями внутренний дворик. Тут же к нему подбежали двое слуг, мальчиков в рабочей бурого цвета одежде. Один занялся лошадью, второй послужил проводником.

– Сюда, милсдарь.

– Всегда у вас так? Столько народу? Там, под замком?

– Нет, милсдарь, – мальчик бросил на него испуганный взгляд. – В среду только. Среда день торговый.

На дугообразном навершии очередных ворот виднелся картуш, а на нем очередной барельеф, без сомнения также магический. Этот изображал пасть амфисбены. Закрывала ворота солидного вида украшенная решетка, которая, однако, легко и плавно открылась от толчка проводника.

Второй двор был гораздо обширнее первого. И лишь отсюда можно было по достоинству оценить замок. Вид издалека, как оказалось, был весьма обманчивым.

Риссберг был значительно больше, чем казалось изначально. Поскольку глубоко уходил в стену горы, врезался в нее комплексом зданий, сооружений строгих и некрасивых, которые обычно не встречались в замковой архитектуре. Здания эти выглядели как фабрики, и, скорее всего, ими и были. Выдавали их торчащие дымовые и вентиляционные трубы. Чувствовались запахи гари, серы и аммиака, а также легкая вибрация почвы, указывающая на работу неких подземных машин.

Проводник вежливым покашливанием отвлек внимание Геральта от фабричного комплекса. Идти им предстояло в другую сторону – к замковой башне, той, что пониже, возвышающейся над строениями более классического, дворцового вида. Внутри тоже оказалось, как в классическом дворце, – пахло пылью, деревом, воском и стариной. Было светло – под потолком сонно, словно рыбы в аквариуме, плавали окруженные ореолами света магические шары, стандартное освещение резиденций чародеев.

– Привет тебе, ведьмак.

Встречающими его оказались двое чародеев. Он знал обоих, хотя и не лично. Харлана Тцару однажды ему показала Йеннифэр; запомнил его, поскольку тот единственный из магов брил голову наголо. Алгернона Гвенкампа, по прозвищу Пинетти, Геральт помнил из Оксенфурта. Из академии.

– Добро пожаловать в Риссберг, – сказал Пинетти. – Мы рады, что ты согласился приехать.

– Издеваешься? Я тут не по своей воле. Чтобы заставить меня приехать, Литта Нейд засадила меня в тюрьму…

– Но потом оттуда вытащила, – прервал Тцара. – И щедро вознаградила. Компенсировала тебе дискомфорт с большим, хмм, старанием. Ходят слухи, что уж не меньше недели, как ты с ней в очень хороших… отношениях.

Геральт победил в себе настоятельное желание дать ему по морде. Пинетти, судя по всему, сумел это заметить.

– Pax, – поднял он руку. – Мир, Харлан. Оставим склоки. Обойдемся без дуэлей на подначках и намеках. Мы знаем, что Геральт недолюбливает нас, это слышно в каждом его слове. Знаем, почему так, знаем, сколь угнетающей для него оказалась история с Йеннифэр. И реакция сообщества на эту историю. Мы не сможем тут ничего изменить. Но Геральт профессионал, он сумеет быть выше личного.

– Сумеет, – ядовито признал Геральт. – Вопрос, захочет ли. Перейдем, наконец, к делам. Для чего я здесь?

– Ты нам нужен, – сухо сказал Тцара. – Именно ты.

– Именно я. Мне чувствовать себя польщенным? Или же начинать бояться?

– Ты славен, Геральт из Ривии, – сказал Пинетти. – Твои дела и подвиги всеобщее мнение действительно считает весьма впечатляющими и достойными восхищения. На наше восхищение, как ты сам понимаешь, особенно рассчитывать тебе не стоит, мы не так легко готовы оказывать почет, особенно кому-то вроде тебя. Но мы умеем признать профессионализм и уважаем опыт. Факты говорят сами за себя. Ты, рискнул бы я сказать, являешься выдающимся… хмм…

– Ну?

– Устранителем. – Пинетти нашел слово без труда, очевидно, заранее заготовил его. – Кем-то, кто устраняет угрожающих людям бестий и чудовищ.

Геральт не отозвался. Ждал.

– Аналогично и нашей целью, целью чародеев, является благополучие и безопасность людей. Следовательно, можно говорить про общие интересы. Случайные недоразумения не должны их заслонять. Недавно нам это дал понять хозяин сего замка, который слышал о тебе. И хотел бы познакомиться лично. Он прямо пожелал этого.

– Ортолан.

– Гроссмейстер Ортолан. И его ближайшие сотрудники. Ты будешь представлен. Позже. Служащий укажет тебе твои комнаты. Ты можешь освежиться после путешествия. Отдохнуть. И вскоре мы пришлем за тобой.

Геральт думал. Вспоминал все, что когда-либо слышал о гроссмейстере Ортолане. Являющемся, по всеобщему мнению, живой легендой.

Ортолан был живой легендой, личностью необычайных заслуг перед чернокнижным искусством.

Его навязчивой идеей была популяризация магии. В отличие от большинства чародеев, он считал, что выгоды и польза, проистекающие от сверхъестественных сил, должны быть общим достоянием и служить укреплению общего благополучия, комфорта и всеобщего счастья. Каждый человек, мечтал Ортолан, должен иметь гарантированный бесплатный доступ к магическим лекарствам и эликсирам. Чародейские амулеты, талисманы и другие артефакты должны быть распространены повсеместно и даром. Привилегией каждого гражданина должны стать телепатия, телекинез, телепортация и телекоммуникация. Чтобы этого достичь, Ортолан беспрерывно что-то изобретал. То есть – совершал открытия. Некоторые оказались столь же легендарными, как и он сам.

Действительность болезненно ударила по мечтаниям старого чародея. Ни одно из его изобретений, долженствующих сделать магию общедоступной и демократичной, так и не вышло из стадии прототипа. Все, что придумал Ортолан, и что по идее должно было быть простым, оказывалось ужасно сложным. То, что должно было стать массовым, оказывалось дьявольски дорогим. Ортолан, несмотря на это, не падал духом; неудачи, вместо того, чтобы выбить его из седла, побуждали к новым усилиям. Приводящим к очередным неудачам.

Подозревалось – самому Ортолану, разумеется, такая мысль никогда не приходила в голову, – что неудачи изобретателя своей причиной зачастую имели банальный саботаж. И дело здесь было не не только – и не столько – в обычной зависимости чародейского братства и в его нежелании открыть всем доступ к искусству, которое чародеи хотели бы видеть в руках элиты – то бишь, в своих. Больше опасались изобретений военного, убийственного характера. И опасались не зря. Порой у Ортолана случались периоды увлечения взрывчатыми и зажигательными материалами, бомбардами, бронированными каретами, самопалами, самобоями и отравляющими газами. Условием благополучия, доказывал старый маг, является всеобщий мир между народами, а мир достигается посредством вооружений. Наилучшим методом предотвращения войн является запугивание страшным оружием, и чем страшнее оружие, тем надежнее и продолжительнее мир. Поскольку аргументов Ортолан слушать не привык, в его исследовательский коллектив внедрили саботажников, которые и торпедировали пугающие изобретения. Почти ни одно из них так и не увидело воплощения. Исключением явился ославленный и высмеянный во множестве анекдотов шаромет. Это был вариант телекинетического арбалета с большим резервуаром для свинцовых шариков. Шаромет – согласно с названием – должен был метать эти шарики в цель, и причем целыми очередями. Как ни удивительно, прототип изобретения вышел за стены Риссберга и даже был испытан в какой-то стычке. С жалким, увы, результатом. Стрелок, пользовавшийся изобретением, на вопрос о боевой ценности шаромета якобы заявил, что шаромет ничем от его тещи не отличается. Тяжелый, некрасивый, совершенно бесполезный, никакого толка, просто взять и утопить в реке. Старый чародей не расстроился, когда до него донесли этот отзыв. Шаромет – это игрушка, будто бы сказал он, а у него на столе уже есть проекты куда серьезнее, способные к массовому поражению. Он, Ортолан, даст человечеству счастье и радость мира, даже если сперва придется половину человечества перебить.

Стену комнаты, куда его привели, покрывал огромный гобелен, шедевр ткацкого искусства, буколическая вердюра. Гобелен портил недостаточно тщательно застиранный потек, слегка напоминающий большого осьминога. Кто-то, прикинул ведьмак, совсем недавно обрыгал шедевр ткацкого искусства.

За стоящим в центре комнаты длинным столом сидели семеро.

– Магистр Ортолан, – Пинетти легко поклонился, – позволь тебе представить. Геральт из Ривии. Ведьмак.

То, как выглядел Ортолан, Геральта не удивило. Он все же считался старейшим из ныне живущих чародеев. Может быть, так оно и было, а может и нет, но фактом было то, что Ортолан оставался старше всех выглядящим чародеем. Удивительно, что не кто иной, а именно он изобрел знаменитый экстракт мандрагоры, эликсир, который чародеи использовали для замедления процесса старения. Сам Ортолан, когда, наконец, разработал безотказно действующую формулу волшебной жидкости, получил от нее не слишком много пользы, ибо уже тогда был достаточно древним. Эликсир предотвращал старение, но отнюдь не омолаживал. И поэтому Ортолан, хоть уже давно и принимал снадобье, все же выглядел как старый дед – особенно на фоне собратьев по магии: пожилых чародеев, выглядящих мужчинами в расцвете сил, и потертых жизнью чародеек, с виду молодых девушек. Брызжущие молодостью и красотой чародейки и чуть седоватые чародеи, настоящие даты рождения которых тонули во тьме истории, стерегли тайну эликсира Ортолана как зеницу ока, а порой даже прямо отрицали его существование. Ортолана же они держали в уверенности о том, что эликсир доступен повсеместно, благодаря чему человечество практически бессмертно и – следовательно – абсолютно счастливо.

– Геральт из Ривии, – повторил Ортолан, сминая в ладони клок седой бороды. – А как же, а как же, мы слыхали. Ведьмак. Дефенсор, как говорят, защитник, людям от Зла несущий спасение. От любого ужасного Зла предохранитель и антидот признанный.

Геральт изобразил скромное выражение лица и поклонился.

– А как же, а как же, – продолжил чародей, перебирая бороду. – Знаем, знаем. Сил, чтобы людей защищать, по всеобщему консенсусу не щадишь, мальчик, не щадишь. И воистину адмирации достойны твои деяния, адмирации достойное ремесло. Приветствуем тебя в замке нашем, рады, что тебя сюда планида привела. Ибо хоть ты сам этого можешь и не знать, но вернулся ты сюда, словно птица к своему гнезду… Да, верно говорю, словно птица пресловутая. Так что рады мы тебе и полагаем, что и ты нам рад. Ась?

Геральт был в затруднении, как обращаться к Ортолану. Чародеи не признавали вежливых форм обращения и не ожидали их от других. Он не знал, однако, уместно ли это в отношении седовласого и седобородого старца, вдобавок живой легенды. Вместо того, чтобы отвечать, он поклонился еще раз.

Пинетти по очереди представил сидящих за столом чародеев. Геральт знал некоторых. Понаслышке.

Аксель Эспарса, более известный как Аксель Рябой, действительно лоб и щеки имел покрытые оспинами; не удалял их, по слухам, из-за обычного каприза. Чуть седоватый Майлз Трезевей и несколько более седой Стукко Зангенис присматривались к ведьмаку с умеренным интересом. Бирута Икарти, умеренно красивая блондинка, проявляла, похоже, несколько больший интерес. Тарвикс Сандоваль, плечистый, фигурой более напоминающий рыцаря, чем чародея, смотрел в сторону, на гобелен, словно бы тоже удивляясь потеку и прикидывая, откуда он взялся и кто виноват.

Ближайшее к Ортолану место занимал с виду младший из присутствующих, Сорель Дегерлунд, длинноволосый и потому отличающийся несколько женственной красотой.

– Мы также, – сказала Бирута Икарти, – приветствуем славного ведьмака, защитника людей. Рады приветствовать, ибо и мы здесь, в этом замке, под эгидой гроссмейстера Ортолана трудимся над тем, чтобы благодаря прогрессу жизнь людей делать безопаснее и легче. И для нас также благо людей превыше всего, главная наша цель. Возраст гроссмейстера не позволяет слишком долгой аудиенции. Спрошу потому, как полагается: нет ли у тебя каких-нибудь пожеланий, Геральт из Ривии? Есть ли что-то, что могли бы мы для тебя сделать?

– Благодарю, – Геральт вновь поклонился, – гроссмейстера Ортолана. И вас, уважаемые. А раз уж позволено мне задать вопрос… Да, есть кое-что, что вы могли бы для меня сделать. Вы могли бы объяснить мне… вот это. Эту вещь. Я ее содрал с вигилозавра, которого убил.

И он положил на стол овальную пластинку размером с детскую ладонь. С выбитыми на ней знаками.

– RISS PSREP Mk IV/002 025, – вслух прочитал Аксель Рябой и передал пластинку Сандовалю.

– Мутация, произведенная здесь, у нас, в Риссберге, – нехотя расшифровал Сандоваль. – В секции псевдорептилий. Ящер-стражник. Модель четвертая, серия вторая, экземпляр двадцать пятый. Устаревший; мы давно выпускаем улучшенные. Чего тут еще выяснять?

– Он говорит, что убил вигилозавра, – поморщился Стукко Зангенис. – Речь тут не про объяснения идет, следовательно, а о претензии. Рекламации, ведьмак, мы принимаем и рассматриваем только от легальных покупателей, исключительно на основании накладной. Также лишь на основании накладной проводим обслуживание и устраняем дефекты…

– Гарантийный срок на эту модель давно истек, – добавил Майлз Трезевей. – Вдобавок, никакая гарантия не распространяется на дефекты, возникшие в результате неправильного или расходящегося с сервисной инструкцией использования продукта. Если продукт использовался не по назначению, Риссберг не несет ответственности. Никакой ответственности.

– А за это, – Геральт вынул из кармана и бросил на стол вторую пластинку, – вы несете ответственность?

Вторая пластинка была такого же размера и вида, что и первая, но потемневшей и позеленевшей. В выбитую на ней надпись въелась и запеклась грязь. Но знаки все еще можно было прочитать:

IDR UL Ex IX 0012 BETA

Воцарилось длительное молчание.

– Идарран из Уливо, – сказал наконец Пинетти, неожиданно тихо и неожиданно неуверенно. – Ученик Альзура. Я и не думал…

– Откуда у тебя это, ведьмак? – Аксель Рябой перегнулся через стол. – Где ты это взял?

– Ты так спрашиваешь, будто сам не знаешь, – ответил Геральт. – Я отковырял это с панциря существа, которое убил. И которое до этого убило не менее двадцати человек в окрестностях. Не менее, потому что я думаю – намного больше. Думаю, что оно там годами убивало.

– Идарран, – буркнул Тарвикс Сандоваль. – А до него Маласпина и Альзур…

– Но это не мы, – сказал Зангенис. – Не мы. Не Риссберг.

– Девятая экспериментальная модель, – задумчиво добавила Бирута Икарти. – Версия бета. Двенадцатый…

– Двенадцатый экземпляр, – не без злорадства продолжил Геральт. – А сколько таких было всего? Сколько их создано? Ответа на вопрос насчет ответственности я не услышу, это понятно, ибо это не вы, не Риссберг, вы невиновны и хотите, чтобы я в это поверил. Но хотя бы ответьте, ведь вы же наверняка знаете, сколько еще таких же прячется по лесам и убивает людей. Сколько надо будет таких же найти и зарубить. Я хотел сказать: устранить.

– Что это, что это? – внезапно оживился Ортолан. – Что там у вас? Покажите! Ах…

Сорель Дегерлунд наклонился к уху старца, долго шептал. Майлз Трезевей, демонстрируя пластинку, шептал с другой стороны. Ортолан дергал себя за бороду.

– Убил? – вскричал он вдруг тонким голосом. – Ведьмак? Погубил гениальное творение Идаррана? Убил? Бессмысленно уничтожил?

Ведьмак не выдержал. Фыркнул. Внезапно уважение к преклонному возрасту и седине оставило его напрочь. Фыркнул снова. А потом засмеялся. Искренне и несдержанно.

Окаменевшие лица сидящих за столом чародеев вместо того, чтобы остановить его, лишь добавили ему веселья. «Да ну, к черту, – подумал он, – я и не помню, когда так искренне смеялся. Разве что в Каэр Морхене, – вспомнил он, – да, в Каэр Морхене. Когда под Весемиром сломалась прогнившая доска в уборной».

– Он еще смеется, сопляк! – выкрикнул Ортолан. – Ржет словно осел! Молокосос ты неразумный! Подумать только, я под защиту тебя брал, когда иные очерняли! Что с того, говорил я, что он к малышке Йеннифэр страстью воспылал? И что малышка Йеннифэр его любит? Сердцу не прикажешь, говорил я, отстаньте же от них обоих!

Геральт перестал смеяться.

– А ты чего наделал, глупейший из палачей? – старец развизжался всерьез. – Что ж ты сотворил? Понимаешь ли ты, какой шедевр, какое чудо генетики разрушил? Нет, нет, тебе, профану, умом своим неглубоким не понять этого! Не понять тебе идей гениев! Таких, как Идарран как раз, и как Альзур, учитель его, которые гением и талантом исключительным одарены были! Которые творения великие инвентовали и вершили, что добру человечества служить должны, и не прибыль, не маммону нечестивую в виду имели, не плезиры иль забавы, но прогресс и общее благо! Но что ж ты из этого восприемлешь? Ничего не восприемлешь, ничего, ничего, ни крохи!

– И еще скажу тебе, – засопел Ортолан, – что ты отцов собственных творение необдуманным убийством опозорил. Ибо это Косимо Маласпина, а за ним ученик его Альзур, именно Альзур, ведьмаков сотворили. Они самые ту мутацию изобрели, благодаря которой тебе подобных к жизни вызвали. Благодаря которой ты существуешь, благодаря которой по свету ходишь, неблагодарный. Почитать бы тебе Альзура, его последователей и творения их, а вовсе не губить! Ой… Ой…

Старый чародей внезапно смолк, закатил глаза и тяжело заохал.

– Мне надо на стульчак, – объявил он жалобно. – Мне надо на стульчак быстро! Сорель! Милый мальчик!

Дегерлунд и Трезевей сорвались со своих мест, помогли старцу встать и вывели его из комнаты.

Спустя мгновение встала Бирута Икарти. Окинула ведьмака весьма выразительным взглядом, а затем вышла без слова. За ней, вообще не глядя на Геральта, устремились Сандоваль и Зангенис. Аксель Рябой встал и скрестил руки на груди. Смотрел на Геральта долго. Долго и скорее нехорошо.

– Приглашать тебя было ошибкой, – сказал он наконец. – И я знал об этом. И все же у меня была некая надежда, что ты изобразишь хоть видимость хороших манер.

– Ошибкой было принять ваше приглашение, – холодно ответил Геральт. – И я тоже об этом знал. И все же у меня была некая надежда, что получу ответ на свои вопросы. Сколько еще пронумерованных шедевров гуляет на свободе? Сколько еще таких мастерских творений произвели Маласпина, Альзур и Идарран? А сколько их сотворил досточтимый Ортолан? Сколько еще чудищ, носящих ваши таблички, мне придется убить? Мне, ведьмаку, предохранителю и антидоту? Я ответа не получил, и хорошо восприемлю, почему не получил. Ну а что касается хороших манер: проваливай, Эспарса.

Выходя, Рябой треснул дверью. Аж штукатурка посыпалась.

– Хорошего впечатления, – оценил ведьмак, – похоже, я не произвел. Но и не ожидал, что произведу, так что и разочарования нет. Но это ведь не все, верно? Столько стараний, чтоб меня сюда затащить… И что, этим все и кончится? Ну что ж, если так… Найдется у вас близ замка какая-нибудь корчма со спиртным? Могу я уже пойти?

– Нет, – ответил Харлан Тцара. – Не можешь уже пойти.

– Потому что этим все не кончится, – подтвердил Пинетти.

Комната, куда его проводили, не была типичным помещением, в которых чародеи обычно принимали клиентов. Как правило – и Геральт успел познакомиться с этим обычаем – маги давали аудиенции в залах с очень формальным интерьером, часто суровым и угнетающим. Невозможно было себе представить, чтобы чародей принял кого-то в личной комнате, собственной, которая могла бы снабдить информацией о характере, вкусах и пристрастиях мага – и уж особенно о роде и специфике подвластной ему магии.

И все же на этот раз все было иначе. Стены комнаты были украшены многочисленными эскизами и акварелями, причем абсолютно все носили эротический, а то и прямо порнографический характер. На полочках красовались модели парусников, радующие глаз точностью деталей. Маленькие кораблики в бутылках гордо несли миниатюрные паруса. А многочисленные же стеллажи и стеллажики были полны фигурок солдатиков, конных и пеших, выстроенных в самых разнообразных порядках. Прямо напротив входа, также под стеклом, висело чучело речной форели. Значительных для форели размеров.

– Садись, ведьмак. – Пинетти, и это стало ясно сразу, был тут хозяином. Геральт уселся, присматриваясь к форели. Рыба при жизни должна была весить добрых пятнадцать фунтов. Если, конечно, это была не выполненная из гипса имитация.

– От подслушивания, – Пинетти провел ладонью в воздухе, – нас защитит магия. И потому мы можем разговаривать свободно и наконец поговорить о настоящей причине, по которой мы вызвали тебя сюда, Геральт из Ривии. Форель, которая так тебя интересует, была поймана на искусственную муху в реке Ленточке, весила четырнадцать фунтов и девять унций. Была отпущена живой, под стеклом находится ее магически воспроизведенная копия. А теперь, прошу тебя, сосредоточься. На том, что я скажу.

– Я готов. На все.

– Нас интересует, какой у тебя имеется опыт с демонами.

Геральт задрал брови. К этому он готов не был. А ведь еще недавно считал, что ничто его удивить не может.

– А что такое демон? По вашему мнению?

Харлан Тцара скривился и нервно дернулся. Пинетти успокоил его взглядом.

– В оксенфуртской академии, – сказал он, – действует кафедра сверхъестественных явлений. Магистры магии бывают там с гостевыми лекциями. Касающимися, среди прочего, также и тем демонов и демонизма во многих аспектах этого явления, включая физический, метафизический, философский и моральный. Но, наверное, я зря тебе об этом рассказываю, ты ведь слушал эти лекции. Я помню тебя, хотя ты, как вольнослушатель, обычно сидел на последнем ряду аудитории. Так что я повторю вопрос насчет твоего опыта с демонами. А ты будь добр ответить. Если можно попросить, то без умничания. И наигранного удивления.

– В моем удивлении, – сухо ответил Геральт, – нет ни грана наигранности; оно до боли искреннее. Как может не удивлять тот факт, что про опыт с демонами спрашивают у меня, простого ведьмака, простого предохранителя и еще более простого антидота. А вопросы задают магистры магии, которые о демонизме и его аспектах в университете преподают.

– Ответь на заданный вопрос.

– Я ведьмак, а не чародей. А это значит, что в вопросе демонов моему опыту далеко до вашего. Я слушал твои лекции в Оксенфурте, Гвенкамп. То, что важно, долетело до последнего ряда аудитории. Демоны есть существа из иных миров. Стихийных Планов… измерений, плоскостей, пространства-времени или как там они называются. Чтобы иметь какой-то опыт с ними, демона сперва необходимо вызвать, то бишь силой вытащить из его плана. И сделать это можно только с помощью магии…

– Не магии, а гоэции, – прервал Пинетти. – Разница принципиальна. И не объясняй нам того, что мы знаем. Ответь на поставленный вопрос. Я прошу тебя об этом уже в третий раз. Сам удивляюсь своему терпению.

– Отвечаю на вопрос: да, я имел дело с демонами. Дважды меня нанимали для того, чтобы я таковых… устранил. Мне удалось справиться с двумя демонами. С одним, который забрался в волка. И одним, который вселился в человека.

– Справился, значит.

– Справился. Легко это не было.

– Но выполнимо, – вмешался Тцара. – Вопреки общепринятому мнению. А оно заключается в том, что демона вообще невозможно уничтожить.

– А я и не сказал, что хоть раз уничтожил демона. Я убил одного волка и одного человека. Вас интересуют подробности?

– Очень.

– По волку, который перед этим среди бела дня загрыз и разорвал одиннадцать человек, мы работали вместе со священником, меч и магия победили в тесной связке. Когда после тяжелого боя я наконец убил волка, сидящий в нем демон вырвался на свободу в виде огромного светящегося шара. И уничтожил большой кусок леса, вываливая деревья с корнем. На меня и священника вообще внимания не обратил, корчевал чащу в противоположную от нас сторону. А потом исчез, видимо, вернулся в свое измерение. Священник настаивал, что это его заслуга, что это он экзорцизмами отправил демона на тот свет. Я же, однако, думаю, что демон ушел просто потому, что ему надоело.

– А второй случай?

– Там было поинтереснее.

– Я убил одержимого человека, – продолжил Геральт без понуканий. – И ничего. Никаких побочных театральных эффектов. Никаких шаров, сияний, молний, смерчей, даже никакого запаха. Представления не имею, что стало с демоном. Убитого изучали священники и маги, ваши собратья. Ничего не нашли и не установили. Тело сожгли, поскольку процесс разложения начался абсолютно естественно, а стояла жара…

Он смолк. Чародеи переглянулись. Лица у них были каменными.

– Как я понимаю, – сказал наконец Харлан Тцара, – это и есть единственный подходящий способ против демона. Убить, уничтожить энергумена, то есть одержимого человека. Человека, подчеркиваю. И надо убить его сразу, не ожидая ничего и не размышляя. Рубать мечом, что есть сил. Вот и все. Это и есть ведьмацкий метод? Ведьмацкая технология?

– Плохо у тебя получается, Тцара. Не умеешь. Чтобы кого-то как следует оскорбить, недостаточно иметь непреодолимое желание, энтузиазм и страсть. Обязательно нужна еще технология.

– Pax, pax, – вновь предотвратил склоку Пинетти. – Мы просто хотим установить факты. Ты сказал, что убил человека, и это твои собственные слова. Ваш ведьмачий кодекс будто бы запрещает убийство людей. Ты утверждаешь, что убил энергумена, человека, одержимого демоном. После этого факта, то есть убийства человека, позволь снова тебя процитировать, не наблюдалось никаких театральных эффектов. Откуда же в таком случае уверенность, что это был…

– Хватит, – прервал Геральт. – Хватит этого, Гвенкамп, эти намеки ведут в никуда. Хочешь фактов? Пожалуйста, они следующие. Я убил, потому что так было нужно. Убил, чтобы спасти жизни других людей. А позволение на это как раз тогда я получил по закону. Мне его выдали поспешно, и причем в довольно пафосных выражениях. Состояние крайней необходимости, обстоятельства, исключающие нелегальность запрещенного действия, пожертвование одним благом ради спасения другого блага, угроза реальная и непосредственная. Факт, она была реальная и непосредственная. Стоит пожалеть, что вы не видели того одержимого в действии, того, что он вытворял и на что был способен. Я мало знаю о философских и метафизических аспектах демонов, но вот их физический аспект изобилует театральными эффектами, воистину достоин внимания. Может удивить, поверьте моему слову.

– Мы верим, – подтвердил Пинетти, вновь обменявшись взглядами с Тцарой. – Верим безусловно. Потому что тоже видели кое-что.

– Я не сомневаюсь, – скривил губы ведьмак. – И не сомневался в Оксенфурте на твоих лекциях. Было видно, что ты в предмете разбираешься. Теоретическая основа мне и впрямь тогда пригодилась, с тем волком и тем человеком. Я понимал, о чем речь. Оба эти случая имели одинаковую основу. Как ты это назвал, Тцара? Метод? Технология? Так вот это был чародейский метод и чародейская же технология. Некий чародей заклятиями призвал демона, вытянул силой из его родного плана с очевидным намерением использовать призванного в своих магических целях. На этом и основана демоническая магия.

– Гоэция.

– На этом и основана гоэция: вызвать демона, использовать его, а потом освободить. Так должно быть в теории. Но на практике случается, что чародей вместо того, чтобы после использования демона освободить, магически заключает его в теле какого-нибудь носителя. В теле волка, например. Или человека. Потому что чародей, идя по стопам Альзура и Идаррана, любит экспериментировать. Понаблюдать, что совершит демон в чужом теле, если его выпустить на свободу. Потому что чародей, так же, как Альзур, больной извращенец, которого веселит и развлекает, когда демон сеет смерть. Случалось ведь так, правда?

– Случалось разное, – неторопливо ответил Харлан Тцара. – Обобщать глупо, а тыкать этим низко. Напомнить тебе ведьмаков, которые не останавливались перед грабежом? Которые не отказывались от работы в качестве наемных убийц? Или напомнить тебе психопатов, которые носили медальоны с головой кота и которых точно так же веселила смерть, что они сеяли вокруг?

– Господа, – поднял руку Пинетти, останавливая ведьмака, уже собравшегося ответить. – Это не заседание городского совета, не надо друг с другом соревноваться, кто больше перечислит пороков и патологий. Наверное, разумнее признать, что идеальных не существует, пороки есть у каждого, а патологии не чужды даже небесным созданиям. По слухам. Давайте сосредоточимся на проблеме, которая у нас есть, и которая требует решения.

– Гоэция, – начал после продолжительной паузы Пинетти, – запрещена, поскольку это невероятно опасная процедура. К сожалению, сам вызов демона не требует ни особенных знаний, ни даже особенных магических способностей. Достаточно разжиться каким-нибудь из некромантских гримуаров, а этого добра полно на черном рынке. Однако без знаний и умений непросто обуздать вызванного демона. Доморощенный адепт гоэции может считать, что ему повезло, если призванный демон просто вырвется, освободится и сбежит. Многие в таких случаях оказываются разорванными на куски. Поэтому вызов демонов и любых других существ из планов стихий и парастихий запрещен под угрозой суровых наказаний. Существует система контроля, которая гарантирует соблюдение этого запрета. Есть, однако, одно место, которое этот контроль не охватывает.

– Замок Риссберг. Очевидно.

– Очевидно. Риссберг контролировать нельзя. Система контроля гоэции, о которой я говорил, была создана, меж тем, именно здесь. В результате проведенных здесь экспериментов. И благодаря проводимым тут испытаниям, система продолжает совершенствоваться. Ведутся здесь и иные исследования, проводятся иные эксперименты. Самого различного характера. Изучаются тут разные вещи и явления, ведьмак. И разные вещи тут производятся. Не всегда легальные и не всегда моральные. Цель оправдывает средства. Такую надпись можно было бы тут повесить над входом.

– Но под этим, – добавил Тцара, – следовало бы дописать: «Что возникло в Риссберге, в Риссберге и остается». Эксперименты тут проводятся под надзором. Все просматривается.

– Очевидно, что не все, – ядовито заметил Геральт. – Ибо что-то все-таки сбежало.

– Что-то сбежало, – Пинетти располагал к себе спокойствием. – В замке сейчас работают восемнадцать магистров. Плюс к этому более полусотни учеников и адептов. Большинство из последних от степени магистра отделяют лишь формальности. Мы опасаемся… Имеем основания предполагать, что кому-то из этой многочисленной группы захотелось развлечься гоэцией.

– И не знаете кому?

– Не знаем. – Харлан Тцара не дрогнул ни одним мускулом. Но ведьмак знал, что он лжет.

– В мае и в начале июня, – чародей не ждал дальнейших вопросов, – в округе совершены три массовых убийства. В округе – значит здесь, в Пригорье, ближайшая точка в двенадцати, самая дальняя примерно в двадцати милях от Риссберга. Каждый раз это случалось в лесных поселках, лагерях лесорубов и других работников леса. В пострадавших поселках убиты все жители, живых не осталось. Осмотр трупов заставил нас предположить, что эти преступления должен был совершить демон. Точнее, энергумен, носитель демона. Демона, которого призвали здесь, в замке.

– У нас проблема, Геральт из Ривии. Мы должны ее решить. И рассчитываем, что ты нам в этом поможешь.

Глава десятая

Пересылка материи есть дело, требующее искусства, тонкое и деликатное, поэтому перед тем, как приступить к телепортации, безусловно советуем облегчиться и опорожнить мочевой пузырь.

Джеффри Монк. «Теория и практика использования телепортационных порталов»

Плотва, как обычно, храпела и пятилась при одном виде попоны; в ее ржании слышны были страх и протест. Не любила, когда ведьмак накрывал ей голову. И еще больше не любила того, что происходило вскоре после этого. Геральт абсолютно не удивлялся поведению кобылы. Он тоже этого не любил. Понятно, храпеть и ржать ему было не с руки, но свое неудовольствие он высказывал в иной форме.

– Воистину поражает, – удивился уже неведомо в который раз Харлан Тцара, – твоя неприязнь к телепортации.

Ведьмак не вступил в дискуссию. Тцара этого и не ожидал.

– Мы тебя отправляем, – продолжил он, – уж неделю с лишним, а у тебя каждый раз выражение лица такое, словно на эшафот ведут. Обычных людей я понять могу еще, для них передача материи вещь страшная и невообразимая. Но я все же думал, что у тебя, ведьмак, к магии привычки побольше. Нынче ведь уже не времена первых порталов Джеффри Монка! Сегодня телепортация вещь общепринятая и абсолютно безопасная. Телепорты безопасны. А телепорты, которые открываю я сам, безопасны гарантированно.

Ведьмак вздохнул. Ему не раз и не два случалось наблюдать результаты действия безопасных телепортов, участвовал он также и в разборе останков людей, которые телепортами пользовались. Потому знал, что заявления о безопасности телепортационных порталов можно было разместить в том же отделе, что и утверждения «моя собачка не кусается», «мой сынок хороший мальчик», «этот бигос свежий», «деньги верну максимум послезавтра», «я ночевала у подруги», «думаю лишь о благе отчизны» и «ответь только на пару вопросов, и мы сразу тебя отпустим».

Однако выхода не было и не было альтернативы. Согласно с принятым в Риссберге планом, заданием Геральта должно было стать ежедневное патрулирование очередного района Пригорья и расположенных там сел, колоний, поселений и лагерей – мест, где Пинетти и Тцара предвидели очередное нападение энергумена. Селения эти были рассеяны по всему Пригорью, иногда достаточно далеко друг от друга. Геральту пришлось признать и принять тот факт, что без помощи телепортационной магии эффективное патрулирование не было бы возможным.

Свои порталы Пинетти и Тцара для конспирации создавали на краю комплекса Риссберга, в огромном, пустом и просящем ремонта помещении, где воняло затхлостью, паутина липла к лицу, а под сапогами хрустели сухие мышиные катышки. После активации заклятия на покрытой потеками и остатками какой-то мази стене появлялся огненно-светящийся абрис двери – а точнее, ворот – за которыми клубилась непрозрачная перламутровая дымка. Геральт заставлял зашоренную лошадь войти в эту дымку – и тогда становилось неприятно. В глазах начинались вспышки, а потом пропадали слух, зрение и все остальные чувства – кроме чувства холода. Внутри черного ничто, среди тишины, лишенной формы и времени, холод был единственным, что ощущалось, а все остальные ощущения телепорт выключал и гасил. К счастью, лишь на долю секунды. Доля эта проходила, реальный мир врывался в зрение, а храпящая от страха лошадь била подковами в твердый грунт действительности.

– Ну что лошадь боится, это понятно, – в очередной раз заметил Тцара. – Но твой страх, ведьмак, все же абсолютно иррационален.

Страх никогда не бывает иррациональным, удержался от поправки Геральт. Ну, исключая психические расстройства. Это было чуть ли не первым, чему учили маленьких ведьмаков. Чувствовать страх – хорошо. Чувствуешь страх, значит, есть, чего бояться; так что будь бдителен. Со страхом не нужно бороться. Достаточно ему не поддаваться. И у него стоит учиться.

– Куда сегодня? – спросил Тцара, открывая лакированную коробочку, в которой хранил свою волшебную палочку. – В какой район?

– Сухие Скалы.

– До захода солнца постарайся успеть в Яворок. Оттуда мы тебя заберем, я или Пинетти. Готов?

– Ко всему.

Тцара взмахнул в воздухе рукой и палочкой, словно дирижировал оркестром. Геральту даже показалось, что он слышит музыку. Чародей напевно проговорил заклинание, длинное, звучащее словно заученный стих. На стене вспыхнули огненные линии, соединяясь в светящийся четырехугольный абрис. Ведьмак тихо ругнулся, успокоил пульсирующий медальон, ударил кобылу пятками и заставил ее войти в молочное ничто.

Чернота, тишина, ни формы, ни времени. Холод. И вдруг вспышка и толчок, топот копыт о твердый грунт.

Преступления, в которых чародеи подозревали энергумена, носителя демона, были совершены в окрестностях Риссберга, на безлюдной территории, называемой Тукайским Пригорьем, поросшей древней чащей цепи холмов, отделяющих Темерию от Бругге. Названием этим цепь была обязана, по мнению одних, легендарному герою по имени Тукай, или чему-то совершенно иному, как утверждали другие. Поскольку других гор и холмов в округе не было, все привыкли называть местность просто Пригорьем, и это сокращенное название появилось даже на многих картах.

Пригорье простиралось полосой длиною около сотни, а шириной около двадцати-тридцати миль. Преимущественно в западной части оно было охвачено интенсивным использованием и производством лесопродукции. Велась масштабная рубка, развивались промыслы и ремесла, связанные с лесом и лесоповалом. На пустоши появились селения, колонии, поселки и лагеря людей, занимающихся лесоразработкой, постоянные либо временные, обустроенные прилично или так себе, большие, средние, малые или совсем крохотные. На текущий момент, по оценке чародеев, во всем Пригорье существовало около полусотни подобных селений.

И в трех из них произошла резня, после которой живых там не осталось.

Сухие Скалы, комплекс окруженных лесами невысоких известняковых холмов, были дальше всех выдвинутой на запад частью Пригорья, западной границей района патрулирования. Геральт уже был здесь, познакомился с местностью. На вырубке у леса была выстроена огромная известковая печь, служащая для обжига известняка. Конечным продуктом такого обжига становилась негашеная известь. Пинетти, когда они были тут вместе, объяснял, для чего нужен этот материал, но Геральт слушал невнимательно и успел забыть. Известь – любая – лежала далеко за пределами сферы его интересов. Но возле печи возникло поселение людей, для которых именно известь была основой существования. А ему была поручена защита этих людей. И лишь это имело значение.

Мастера узнали его, один помахал ему шапкой. Он ответил на приветствие. «Я делаю свою работу, – подумал он. – То, что должен. То, за что мне платят».

Он направил Плотву к лесу. Его ожидали полчаса лесной дороги. Примерно в миле от него располагалось следующее поселение. Под названием Плохачёва Вырубка.

На протяжении дня ведьмак проезжал обычно от семи до десяти миль – в зависимости от местности это означало посещение плюс-минус десятка поселений и прибытие в условленное место, из которого перед закатом кто-то из чародеев телепортировал его обратно в замок. Назавтра схема повторялась, но патруль охватывал уже другой район Пригорья. Геральт выбирал районы в случайном порядке, стараясь не допустить рутины, схемы, которая легко могла быть расшифрована. В остальном же задание оказалось достаточно монотонным. Ведьмаку, однако же, монотонность не мешала, он привык к ней в своей профессии; в большинстве случаев лишь терпение, упорство и последовательность гарантировали удачную охоту на монстра. Тем не менее до сих пор – и это имело значение – никто и никогда не был готов платить за его терпение, упорство и последовательность столь же щедро, как чародеи из Риссберга. И, значит, жаловаться было не на что, нужно было выполнять свою работу.

Даже не слишком веря в успех всего предприятия.

– Сразу же после моего прибытия в Риссберг, – обратил он внимание чародеев, – вы представили меня Ортолану и всем магам высшего ранга. Даже если мы предположим, что виновного в гоэции и убийствах среди этих высокопоставленных магов не было, то весть о том, что в замке ведьмак, должна была разойтись. Ваш преступник, если вообще существует, мгновенно поймет в чем дело, а значит, затаится, прекратит свою деятельность. Полностью. Или подождет, пока я уеду, и тогда ее возобновит.

– Мы инсценируем твой отъезд, – ответил Пинетти. – Твое дальнейшее пребывание в замке будет тайным. Не сомневайся, существует магия, гарантирующая секретность того, что должно остаться в секрете. И мы, поверь, сумеем такой магией воспользоваться.

– Так значит, по вашему мнению, ежедневное патрулирование имеет смысл?

– Так значит. Делай свое дело, ведьмак. За остальное не беспокойся.

Геральт от всей души пообещал себе не беспокоиться. Но сомнения все же имел. И не до конца доверял чародеям. Были у него свои подозрения.

Но открывать их он не собирался.

На Плохачёвой Вырубке бодро стучали топоры и звенели пилы, пахло свежим деревом и живицей. Безжалостным истреблением леса занимался тут лесоруб Плохач [16] с многочисленной семьей. Старшие члены семьи рубили и пилили, младшие очищали поваленные стволы от ветвей, самые младшие носили хворост. Плохач заметил Геральта, всадил топор в ствол, вытер лоб.

– Привет. – Ведьмак подъехал ближе. – Что у вас? Все в порядке?

Плохач смотрел на него долго и сумрачно.

– Нехорошо, – сказал он наконец.

– Что такое?

Плохач долго молчал.

– Пилу украли, – рявкнул он наконец. – Украли пилу! Как вот так-то, а? Вот чего вы по вырубкам ездите, милсдарь, а? И Торкил со своими чего по лесам шляется, а? Вроде как сторожите, а? А пилы крадут!

– Займусь этим, – легко солгал Геральт. – Займусь этим делом. Бывайте.

Плохач сплюнул.

На следующей Вырубке, на этот раз Дудековой, все было в порядке, никто Дудеку не угрожал и, видимо, ничего не украл. Геральт даже не остановил кобылу. Ехал в соседнее поселение. Под названием Варница.

Перемещение между поселками облегчали лесные дороги, разрытые колесами возов. Геральт часто натыкался на упряжки, как загруженные лесопродукцией, так и пустые, лишь едущие на загрузку. Встречались также и группы куда-то идущих пеших; движение было на удивление оживленным. Даже в глубине чащи редко бывало совсем уж безлюдно. Над папоротниками, словно хребет нарвала из вод морских, то и дело торчал зад бабы, собирающей на четвереньках ягоду или еще какое лесное добро. Меж деревьями иногда механической походкой двигалось нечто, на вид напоминавшее зомби, но в действительности бывшее всего лишь дедуганом-грибником. А порой что-то с ужасающими воплями ломало валежник – и это были дети, ребятишки лесорубов и углежогов, вооруженные луками из веток и шнурков. Поражало, сколько вреда они были способны причинить природе при помощи такого примитивного оснащения. Страшно было подумать, что когда-нибудь они подрастут и обзаведутся оснащением профессиональным.

Селение Варница, в котором также царил мир и ничто не мешало работе и не угрожало работникам, название свое, кто бы мог подумать, получило от варимого здесь поташа – вещества, необходимого в производстве стекла и мыла. Поташ, как объяснили Геральту чародеи, получался из пепла древесного угля, который как раз выжигали в окрестности. Геральт уже посещал – и намеревался посетить сегодня – соседние поселки углежогов. Ближайшее селение носило название Дубняк, и дорога туда действительно вела вдоль могучей рощи огромных многовековых дубов. Даже в полдень, даже при ясном небе и полном солнце, под дубами всегда лежала мрачная тень.

Именно близ дубов неполную неделю назад Геральт впервые встретил констебля Торкила и его отряд.

Когда они галопом выскочили из-за дубов и окружили его со всех сторон, в зеленых маскировочных костюмах, с длинными луками за спиной, Геральт сперва было принял их за Лесничих, членов печально известной добровольной полувоенной организации, называющих сами себя Стражами Пущи и занимающихся охотой на нелюдей, особенно эльфов и дриад, и убийством их разнообразными оригинальными способами. Бывало, что и путешествующих лесами Лесничие обвиняли в дружбе с нелюдьми или торговле с ними; за то и другое с их стороны полагалась смерть, а оправдаться бывало непросто. Так что встреча близ дубов могла оказаться весьма кровавой – и Геральт с облегчением выдохнул, когда зеленые всадники оказались исполняющими свои обязанности стражами порядка. Их командир, смуглый тип с проницательным взглядом, представившийся как констебль службы бейлифа из Горс Велена, довольно грубо и неласково потребовал от Геральта назвать себя, а когда это было исполнено, пожелал увидеть ведьмачий знак. Медальон с оскаленным волком, впрочем, не только был признан достаточным доказательством, но и вызвал явное восхищение со стороны правоохранителя. Уважение, похоже, распространялось и на самого Геральта. Констебль спустился с коня, попросил ведьмака поступить так же, и пригласил на короткий разговор.

– Я Франс Торкил. – Констебль сбросил маску грубого служаки, оказавшись человеком спокойным и конкретным. – А ты, значит, ведьмак Геральт из Ривии. Тот самый Геральт из Ривии, который месяц назад спас от смерти женщину с ребенком в Ансегисе, монстра-людоеда зарубив.

Геральт сжал губы. Он уже благополучно забыл про Ансегис, про монстра с табличкой и про человека, погибшего по его вине. Он долго терзался этим, но сумел в конце концов убедить сам себя в том, что сделал все возможное, что спас двоих, а монстр уже не убьет больше никого. Сейчас все вернулось.

Франс Торкил, видимо, не заметил тучи, которая при его словах опустилась на лицо ведьмака. А если и заметил, то виду не подал.

– Выходит, ведьмак, – продолжил он, – что мы с тобой оба по одной и той же причине по этим зарослям ездим. Дурные дела с весны стали твориться на Тукайском Пригорье, очень нехорошие тут вещи случились. И пора этому конец положить. После резни в Каблуках я советовал колдунам из Риссберга, чтоб ведьмака наняли. Видать, все же послушали меня, хотя ох и не любят они никого слушать.

Констебль снял шапку и отряхнул ее от иголок и листьев. Головной убор у него был того же фасона, что и у Лютика, разве что фетр был похуже качеством. И вместо пера цапли он был украшен маховым пером фазана.

– Давно я уже тут, в Пригорье, закон и порядок охраняю, – продолжил он, глядя Геральту в глаза. – Не хвастаясь скажу, не одного злодея поймал, не одним сухую ветку украсил. Но то, что тут творится в последнее время… Тут нужна помощь кого-то навроде тебя. Кого-то, кто и в чарах разбирается, и с монстрами знаком, кто ни чудища, ни духа, ни дракона не испугается. Ну и хорошо, будем на пару стражу нести и людей охранять. Я за свою паршивую зарплату, ты за деньги колдунов. Много ль, интересно, платят за такую работу?

Пятьсот новиградских крон, переведенных на банковский счет авансом, но Геральт не собирался этого сообщать. За столько они купили мои услуги и мое время, чародеи из Риссберга. Пятнадцать дней моего времени. А когда пройдет пятнадцать дней, вне зависимости от того, что случится, перевод еще на столько же. Щедро. Более чем удовлетворительно.

– Что ж, видать, платят немало. – Франс Торкил быстро понял, что ответа он не дождется. – Могут себе позволить. А тебе только вот что скажу: здесь сколько ни заплати, все мало. Очень уж поганые тут дела, ведьмак. Поганые, темные и неестественные. Зло, что здесь гуляло, из Риссберга пришло, голову на отсечение даю. Видать, колдуны что-то в своей магии накуролесили. Ибо эта их магия будто мешок змей: как ты туго его ни завязывай, все равно в конце концов что-то ядовитое вылезет.

Констебль зыркнул на Геральта и ему хватило одного этого взгляда, чтоб понять: ведьмак не выдаст ничего, никаких деталей договора с чародеями.

– Хоть ознакомили тебя с подробностями? Рассказали, что случилось в Тисах, Каблуках и Роговизне?

– В некоторой степени.

– В некоторой степени… – повторил Торкил. – Три дня после Беллетэйна, поселок Тисы, убито девять лесорубов. Середина мая, селение пильщиков в Каблуках, убитых двенадцать. Начало июня, Роговизна, колония дымарей. Жертв пятнадцать. Вот такое в некоторое степени состояние на сегодняшний день, ведьмак. Потому что это не конец. Головой клянусь, не конец.

Тисы, Каблуки, Роговизна. Три массовых убийства. А значит, это не несчастный случай на работе, не демон, который вырвался и сбежал, с которым неумелый адепт гоэции не смог совладать. Это умышленное преступление, запланированное злодеяние. Кто-то трижды заключил демона в носителе и трижды послал его убивать.

– Я многое уже повидал. – Констебль поиграл желваками на скулах. – Не одно поле битвы, не один труп и не два. Нападения, грабежи, бандитские налеты, кровную месть родовую и наезды, даже свадьбу одну, с которой шесть покойников вынесли, жениха в том числе. Но чтоб сухожилия подрезать, а потом хромых добивать? Чтобы скальпы снимать? Горла зубами перегрызать? Живьем разрывать, а из брюха кишки вытаскивать? А под конец из голов убитых пирамидки составлять? С чем, я спрашиваю, с чем мы здесь столкнулись? Этого колдуны тебе не сказали? Не объяснили, для чего им ведьмак?

Для чего нужен ведьмак чародеям из Риссберга? Так сильно, что на сотрудничество его надо было вынудить шантажом? С любым демоном и с любым носителем чародеи ведь могли справиться и сами, играючи, без особого труда. Fulmen sphaericus, Sagitta aurea [17], вот первое, что приходит в голову среди многих заклинаний, которыми можно было бы угостить энергумена с расстояния в сто шагов, и сомнительно, чтобы тот такое угощение пережил. Но нет, чародеи предпочли ведьмака. Почему? Ответ прост: энергуменом стал чародей, собрат, коллега. Кто-то из коллег по профессии вызывает демонов, позволяет им войти в себя и спешит убивать. И сделал это уже трижды. Но чародеи не могут долбануть коллегу шаровой молнией или продырявить золотой стрелой. На коллегу нужен ведьмак.

Он не мог и не хотел сказать это Торкилу. Не мог и не хотел говорить ему того, что сказал чародеям в Риссберге. Того, на что они отреагировали пренебрежением. Которым и полагается встречать банальность.

– Вы все еще это делаете. Все еще играете этой гоэцией, как вы ее называете. Вызываете эти существа, вытягиваете из их плоскостей, из-за запертых дверей. С тем же самым вечным припевом: мы будем их контролировать, иметь над ними власть, заставим подчиняться, запряжем в работу. С тем же самым вечным оправданием: мы узнаем их секреты, заставим раскрыть тайны и арканы, благодаря чему многократно усилим собственную магию, будем лечить и оздоровлять, уничтожим болезни и стихийные бедствия, сделаем мир лучше, а человека счастливее. И каждый раз без исключения оказывается, что это ложь, и что вам нужны лишь собственные сила и власть.

Тцара, было видно, рвался ответить, но Пинетти удержал его.

– А с точки зрения существ из-за закрытых дверей, – продолжал Геральт, – тех, что мы для удобства называем демонами, то вы наверняка знаете то же самое, что и мы, ведьмаки. Что мы выяснили уже давным-давно, что записано в ведьмачьих протоколах и хрониках. Демоны никогда, абсолютно никогда не выдадут вам никаких секретов или арканов. Никогда не дадут запрячь себя в работу. Они позволяют вызывать себя и приводить в наш мир с одной-единственной целью: хотят убивать. Ибо любят это делать. И вы об этом знаете. Но даете им эту возможность.

– От теории, – сказал Пинетти после очень долгой паузы, – может быть, перейдем к практике? Думаю, что в ведьмачьих протоколах и хрониках кое-что и о ней написано. А мы от тебя ожидаем, ведьмак, никак не трактатов о морали, но именно практических решений.

– Рад был познакомиться. – Франс Торкил подал Геральту руку. – А теперь к работе, в объезд. Сторожить, людей охранять. Для того мы и есть.

– Да, для того.

Уже сев в седло, констебль наклонился.

– Спорить могу, – сказал он тихо, – то, о чем сейчас скажу, ты и сам отлично знаешь. Но я все равно скажу. Берегись, ведьмак. Будь настороже. Ты говорить не хочешь, но я и так понимаю. Колдуны, верняк, наняли тебя, чтоб ты исправил то, что они сами натворили, чтобы подтер за ними их собственную мерзость. Но если пойдет что не так, то будут искать козла отпущения. И у тебя для этой роли все задатки есть.

Небо над лесом начало темнеть, резкий ветер зашумел в кронах деревьев. Заурчал далекий гром.

– Не гроза, так потоп, – заметил Франс Торкил при их второй встрече. – Через день то грохочет, то льет. А в итоге выходит, что все следы, коль искать их начнешь, дождем смыты. Удобно, правда? Прям как на заказ. Тоже чернокнижниками пахнет, а конкретно Риссбергом. Говорят, колдуны умеют погодой управлять. Магический ветер вызвать, а природный зато заклясть, чтобы дул, когда они захотят. Тучи прогонять, дождь или град устроить, а то и грозу по заказу. Когда им это на руку. Чтобы, например, следы посмывать. Что скажешь на это, Геральт?

– Чародеи, факт, многое умеют, – ответил тот. – А уж погодой управляли всегда, с Первой Высадки, которая будто бы лишь благодаря чарам Яна Беккера не кончилась катастрофой. Но во всех неудачах и невезениях магов обвинять, это, пожалуй, перебор. Ты все же о природных явлениях говоришь, Франс. Просто сезон у нас такой. Сезон гроз.

Геральт подстегнул кобылу. Солнце уже клонилось к западу, до сумерек он планировал посетить еще несколько селений. Ближайшим из них была колония углежогов, расположенная на поляне с названием Роговизна. Когда он был там впервые, его сопровождал Пинетти.

Место резни, к удивлению ведьмака, вместо того, чтобы быть мрачным урочищем, которое люди обходят десятой дорогой, оказалось местом оживленной работы, полным народу.

Углежоги – сами себя зовущие дымарями – как раз работали над постройкой новой печи для получения древесного угля. Такая одноразовая печь представляла собой огромный сложенный шатром штабель дров, причем дрова были выложены заботливо и ровненько, а вовсе не как попало, беспорядочной кучей. Когда Геральт и Пинетти въехали на поляну, то застали углежогов на стадии обкладки штабеля мхом и старательного засыпания его землей. Вторая печь, выстроенная ранее, уже работала, то бишь коптила полным ходом. Вся поляна была затянута едким дымом, острый запах живицы бил по обонянию.

– Как давно… – ведьмак закашлялся. – Как давно тут все произошло?

– Ровно месяц назад.

– А люди здесь работают, как ни в чем не бывало?

– На древесный уголь, – объяснил Пинетти, – есть огромный спрос. Только древесный уголь позволяет при сжигании добиться температуры, позволяющей плавить металл. Металлургические печи под Дорианом и Горс Веленом без угля не могли бы работать, а металлургия есть важнейшая и наиболее прогрессивная отрасль промышленности. Благодаря этому спросу производством угля заниматься очень выгодно, а экономика, ведьмак, подобна природе, и пустоты не терпит. Убитых дымарей похоронили вон там, видишь курган? Свежий песок, желтый еще. А на их место пришли новые. Печь дымит, жизнь движется дальше.

Они сошли с коней. Дымари не обратили на них внимания, были слишком заняты. Если кто-то ими и заинтересовался, то лишь женщины и несколько ребятишек, бегавших между шалашами.

– А как же. – Пинетти угадал вопрос, который ведьмак не успел задать. – Среди похороненных под курганом тоже были дети. Трое. Три женщины. Девять мужчин и подростков. Пойдем-ка.

Они вошли между штабелей сохнущего дерева.

– Нескольких мужчин, – сказал чародей, – убили на месте, им разбили головы. Остальных обездвижили, чем-то острым перерезав сухожилия на ногах. У многих, в том числе у всех детей, были дополнительно сломаны руки. Обездвиженных убили. Разрывали горло, распарывали животы, раздирали грудные клетки. Снимали кожу со спины, скальпировали. Одной женщине…

– Хватит. – Ведьмак смотрел на темные потеки крови, все еще заметные на стволах берез. – Достаточно, Пинетти.

– Тебе следует знать, с кем… с чем мы имеем дело.

– Уже знаю.

– Ну тогда последние подробности. Тел мы недосчитались. У всех убитых были отрезаны головы. И сложены в пирамиду, вот тут, на этом самом месте. Голов было пятнадцать, тел тринадцать. Два тела исчезли.

– Практически по такой же схеме, – продолжил чародей, чуть помолчав, – расправились и с жителями двух других селений, Тисов и Каблуков. В Тисах убили девять человек, в Каблуках двенадцать. Мы с тобой побываем там завтра. Сегодня еще заглянем в Новую Смолярню, это недалеко. Увидишь, как производят древесную смолу и деготь. Когда в следующий раз будешь что-то смазывать дегтем, будешь знать, откуда он взялся.

– У меня вопрос.

– Слушаю.

– Вам в самом деле было не обойтись без шантажа? Вы не верили, что я по собственной воле приеду в Риссберг?

– Мнения на этот счет разошлись.

– Засадить меня в тюрьму в Кераке, потом освободить, но все еще угрожать судом, чья это была идея? Кто это состряпал? Коралл, правда?

Пинетти посмотрел на него. И смотрел долго.

– Правда, – признал он наконец. – Это была ее идея. И ее план. Засадить, освободить, угрожать. А в конце устроить так, чтобы дело было закрыто. Она это устроила сразу после твоего отъезда, твое досье в Кераке чистое как слеза. Есть еще вопросы? Нет? Тогда поехали в Новую Смолярню, посмотрим на деготь. Потом я открою телепорт и вернемся в Риссберг. Вечером еще хочу успеть с удочкой на мою речку. Подёнка роится, форель кормится… Ты когда-нибудь удил рыбу, ведьмак? Тебя привлекает рыбная ловля?

– Я ловлю рыбу, когда есть на нее аппетит. У меня всегда с собой шнур.

Пинетти долго молчал.

– Шнур, – сказал он наконец странным голосом. – Леска, утяжеленная кусочками свинца. С несколькими крючками. На которые ты надеваешь червей.

– Да. А что?

– Нет, ничего. Зря я спросил.

Он ехал в Сосновку, очередное селение углежогов, когда лес вдруг смолк. Онемели сойки, как ножом отрезало крики сорок, внезапно оборвался стук дятла. Лес замер в ужасе.

Геральт поднял кобылу в галоп.

Глава одиннадцатая

Смерть – наш вечный попутчик. Она всегда находится слева от нас на расстоянии вытянутой руки, и смерть – единственный мудрый советчик, который всегда есть у воина. Каждый раз, когда воин чувствует, что все складывается из рук вон плохо и он на грани полного краха, он оборачивается налево и спрашивает у своей смерти, так ли это. И его смерть отвечает, что он ошибается и что кроме ее прикосновения нет ничего, что действительно имело бы значение. Его смерть говорит: «Но я же еще не коснулась тебя!»

Карлос Кастанеда. «Путешествие в Икстлан»

Печь в Сосновке сложили поближе к раскорчеванному участку, углежоги использовали древесные отходы, что остались после вырубки. Задута печь была недавно, из верха куполообразного строения, словно из кратера вулкана, бил столб желтоватого и очень вонючего дыма. Запах дыма не глушил поднимающегося над поляной смрада смерти.

Геральт соскочил с лошади. И обнажил меч.

Первый труп, лишенный головы и обеих ступней, попался ему прямо рядом с печью, кровь забрызгала землю, которой был обложен штабель дров. Чуть дальше лежали еще три тела, изуродованные до неузнаваемости. Кровь уже впиталась в жадный лесной песок, оставив чернеющие пятна.

Ближе к центру поляны и обложенному камнями кострищу лежали еще два трупа – мужчины и женщины. У мужчины было разорвано горло, разодрано так, что видны были шейные позвонки. Женщина верхней частью тела лежала в кострище, в пепле, облепленная кашей из перевернутого котелка.

Чуть дальше, у штабеля бревен, лежал ребенок, мальчик лет пяти. Был разорван пополам.

Кто-то – а скорее, что-то – схватило его за обе ножки и разорвало.

Геральт заметил следующий труп, у этого был вспорот живот и вытащены кишки. На всю длину, то есть на сажень толстого кишечника и на три с лишним тонкого. Кишки прямой блестящей сине-розовой линией тянулись от трупа к шалашу из хвойных веток, исчезали в нем.

А внутри шалаша, на примитивной лежанке, лежал навзничь худощавый мужчина. Сразу бросалось в глаза, что он выглядел тут совершенно неуместно. Богатая его одежда была вся в крови, насквозь ею пропиталась. Но ведьмак не заметил у мужчины кровотечения – обильного или нет – из любого крупного кровеносного сосуда.

Геральт узнал мужчину, несмотря на покрытое засохшей кровью лицо. Это был длинноволосый, стройный и несколько женственный красавчик, Сорель Дегерлунд, представленный ему на аудиенции у Ортолана. Тогда на нем тоже, как и на других чародеях, был расшитый плащ, а под ним вышитый дублет: он сидел за столом среди других и так же, как другие, смотрел на ведьмака с плохо скрываемой неприязнью. А сейчас лежал без сознания в шалаше углежогов, весь в крови, а запястье правой руки у него было обмотано человеческими кишками. Вытащенными из живота трупа, лежащего в неполных десяти шагах.