Под кожей

Глава 1

Глава 1

– Привет. – Взгляд мужа пристальный.

Сконцентрировав его на моем лице, Вадим складывает на груди руки.

За его спиной капот черного «Мерседеса», и фары подсвечивают висящую в воздухе осеннюю морось.

– Привет, – отвечаю, передернув плечами.

На мне коктейльное платье и плед, который одолжила в гардеробе ресторана, перед которым мы с Вадимом находимся. Там, внутри, празднует тридцатилетний юбилей моя приятельница, и я покинула заведение, потому что Вадим попросил уделить ему минуту.

Оценив невольную дрожь моих плеч, он тянется к молнии на своей парке, но я вскидываю ладонь и прошу:

– Не надо. Давай просто закончим поскорее. Чего тебе надо, Балашов?

Изобразив на губах скупую невеселую улыбку, он возвращает руки в карманы парки и сообщает:

– Поговорить. По-моему, мы оба созрели для разговора, нет?

– Я сейчас занята, – киваю на панорамные окна, за которыми даже отсюда видно – чертов праздник в самом разгаре.

– Карина, – говорит с нажимом. – Нам нужно поговорить. Ты от меня бегаешь. Что за ребячество? Чем мы занимаемся?

– Мы разводимся, – напоминаю.

Это слово царапает горло. Каждый раз, произнося его вслух, я испытываю страх, панику и путаницу в мыслях.

Я стала женой бизнесмена Вадима Балашова семь лет назад. Мне было двадцать два, а ему – двадцать семь. Он был взрослым, успешным, красивым. Высокий брюнет с невероятными голубыми глазами. Я влюбилась, другого было не дано. Мои родители были безмерно счастливы отдать меня за своего надежного бизнес-партнера, его семья радовалась тому, что он наконец остепенился. Все были на седьмом небе.

Судя по всему, все, кроме него самого.

Иначе теперь, спустя семь лет, я бы не застала его в гостиничном номере в компании какой-то двадцатилетней девки.

Я подала на развод.

Наплевав на скандал, который нас ждет. На его просьбы поговорить, на здравый смысл. На давление его родителей и моих, которое, уверена, не за горами. Как только все вокруг узнают…

Я горела злостью, обидой. Ведь ее, в отличие от меня, он трахал на полную катушку. Иначе в том номере на развороченной постели она бы не выглядела так, будто побывала под асфальтоукладчиком.

Со мной же он всегда обращался до тошноты уважительно.

– Твое решение поспешное, – чеканит он. – Я не хочу развода. Я… признаю свою вину. Я совершил ошибку. У нас семья. Каждая семья проходит через кризис, у нас он тоже случился. Я готов… обратиться к семейному психологу, готов приложить усилия, чтобы мы выкарабкались из этой ситуации. Хотя бы ради Сабины.

Имя нашей дочери, слетевшее с его губ, вгоняет меня в очередной раздрай! Каждое его слово вгоняет. Снова проклятые сомнения. Правильность и неправильность. Кризис. Наша дочь росла в окружении любви и заботы, и ее пятилетний мозг не мог уловить того самого кризиса, который подкрадывался в течение этого года.

Мое решение было слепым, аффективным. Но когда красный туман перед глазами рассеялся, я отказалась забирать свое заявление назад. Каждый раз, когда нутро вопило о здравом смысле, я вспоминала своего мужа в обмотанном вокруг бедер полотенце на пороге того гостиничного номера…

Ошарашенного, шокированного не меньше меня самой.

Меня колотит уже не от ветра, а от гнева. От него и голос дерганый, когда говорю:

– Ты должен был подумать о ней до того, как снимать штаны.

– Это моя ошибка, – повторяет он. – Прямо сейчас мы можем пойти куда-нибудь и поговорить? Как взрослые люди.

– Как взрослые люди?! – взрываюсь. – Кризис?! Ладно, но я ни разу в жизни не представляла на твоем месте другого мужчину! А ты завел любовницу! И знаешь что? Я не хочу, чтобы ты до меня дотрагивался. Я вообще не хочу тебя видеть!

Он сжимает зубы и смотрит в сторону. Его крепкая фигура напряжена, и меня это устраивает.

Сердце стучит в горле. Я снова на взводе.

Я даже не знаю, от чего беснуется моя душа – от боли или от дикой злости. Ведь ни разу… ни разу с тех пор, как мы вляпались в этот кризис, мой муж не сказал мне того, чего я годами хотела от него услышать. О том, что любит…

Он меня не любит.

Я поняла это еще в первый год нашей супружеской жизни. Трахает, да. Преподносит друзьям, партнерам, своим родителям? Да. Он хотел ребенка и получил его. Хотел статус семейного человека. Хотел расширить бизнес за счет моей семьи, и этого он тоже добился. Но он никогда не был моим. Не так, как я, наивная двадцатидвухлетняя девчонка, мечтала…

Теперь мне двадцать девять, и внутри у меня гребаный комплекс неполноценности, ведь я не знаю, что делала не так и почему Вадим Балашов, черт его дери, не смог меня полюбить!

Проведя по лицу ладонью, он стирает с него осеннюю морось. Усталым голосом произносит:

– Я не рассчитывал на то, что у нас этот разговор получится с первого раза.

– Если ты закончил говорить, то я пойду, – бросаю ему. – Холодно.

Он смеряет меня тяжелым взглядом. Туфли на шпильках, прическу – мои дешевые попытки почувствовать себя привлекательной. И шмотки – это не то, чем бы я могла его удивить. Такой он видел меня сотни раз, но это не помешало ему разворотить постель гостиничного номера в компании долбаной студентки.

– Мы не закончили, – говорит он. – Но, если тебе нужно время, я подожду.

Мои каблуки стучат по асфальту, пока я иду к дверям ресторана.

Балашов объявился здесь без предупреждения, и, чтобы оправиться от этого разговора, мне потребуется куча времени. Возможно, я и до утра не справлюсь.

Как бы то ни было, меня вышвырнуло из зоны комфорта. Я пытаюсь обустроиться в квартире, в которой ни дня в своей жизни не жила. Там все чужое и непонятное. Запахи, виды из окна. Это не мой дом. Мой дом – это место, в котором я прожила последние семь лет, куда привезла свою дочь из роддома. Первый дом, где я стала хозяйкой. Для него я подбирала наволочки и диванные подушки. Каждую мелочь. Но это собственность Балашова, и мне было необходимо покинуть наш дом самой, а не попросить убраться оттуда хозяина.

Вернув плед в гардероб, я прохожу мимо банкетного зала, из которого гремит музыка. Пройдя в пустой бар, забираюсь на высокий стул и пытаюсь унять колотящую тело дрожь. Тру друг о друга ладони, пока бармен интересуется:

– Чего хотите?

– Чего-нибудь покрепче, – отвечаю ему.

– Текила?

Я не уверена, но все же качаю головой, изображая «да».

Он выставляет передо мной шот и чашку с какой-то красной жижей. Подняв глаза, спрашиваю:

– А это что?

– В Мексике текилу лаймом не закусывают, – поясняет бармен. – Запивают вот этим коктейлем. Он острый, осторожно.

Выдохнув, я опрокидываю в себя и то и другое. Это и правда ядреная кисло-сладкая смесь. Закашлявшись, машу рукой, запрещая мне повторять.

– А я тебя искала, – на плечо опускается ладонь Лиды, именинницы.

Слезы на моих глазах – результат пожара в желудке, но, смаргивая их, я в этом не уверена. Возможно, эта мексиканская бурда растревожила застрявший в горле ком.

Когда все же поворачиваю голову, вижу, что Лидия пришла не одна, а в компании двух мужчин. Один из них мне отлично знаком – это ее муж, Борис Галицкий, а второго вижу впервые.

Мужчина бросает на меня медленный расслабленный взгляд, как настоящий пресыщенный женским вниманием козел. Ему позволительно – он спортивный, хоть и среднего роста. Тусклый свет в баре не дает разглядеть цвет глаз, но они первое, что притягивает на его лице взгляд. Слишком светлые для таких густых черных ресниц и не менее густых каштановых волос. Белая рубашка оттеняет его прекрасные гены идеально.

– Мы тоже хотим чего-нибудь покрепче, – хлопает Лида ладонью по барной стойке. – Что это такое? Сделай мне то же самое, – просит она бармена.

Посмотрев на брюнета, добавляет:

– Это моя подруга, Карина. Карина Балашова. А это Денис Алиев…

Мой взгляд снова возвращается к лицу мужчины, и не для того, чтобы пересчитать его ресницы. Всматриваясь в черты красивого лица, вижу, как его собственный взгляд стал чуть пристальнее, хотя на губах все та же расслабленная ухмылка. Но даже она не может скрыть тот легкий прищур, с которым на этот раз он осматривает меня с ног до головы.

Именно поэтому делаю вывод, что совпадений быть не может.

«Этот дагестанский ублюдок», – именно в таком контексте в последние два года мне приходилось слышать имя Дениса Алиева. Прокурора, который вцепился в бизнес Балашова как питбуль, и выйти из этой схватки без потерь моему мужу не удалось. А вот прокурор Алиев обеспечил себе новые звезды на погонах.

Я никогда не видела его раньше, но именно этому человеку обязана тем самым кризисом, который изрубил на куски нашу с Балашовым семью. Бесконечные суды, адвокаты. Это был сложный для него период.

Возможно, я должна сказать этому человеку гребаное «спасибо», ведь именно в трудностях познается семья, но, когда он протягивает мне ладонь со словами «привет», я бросаю на нее кислый взгляд и спускаюсь со стула.

Игнорируя повисшую в воздухе руку, забираю с барной стойки сумочку и обращаюсь к Лидии:

– Пойду проветрюсь.

Глава 2

О нашей с Балашовым ситуации я не ставила в известность никого, ни единого человека. Причина проста: как только обстоятельства нашей семейной жизни станут достоянием общественности, на меня обрушится лавина.

Друзья, знакомые, родные…

Наш развод ни при каких обстоятельствах не будет обычным, прежде всего потому, что мы к нему не готовились, а это значит, что нас ждет раздел имущества.

Думать об этом – значит, снова оценивать свою роль в его жизни. Или то, во сколько ее оценивает он. Это Балашов продемонстрировал достаточно четко, когда начал трахать двадцатилетнюю студентку.

Мне ничего от него не нужно. Ничего, кроме алиментов, которые положены Сабине. Я не умру с голоду, мой бизнес, хоть и крошечный, приносит стабильный доход. Это сеть из трех кофеен, пусть они и плевок под ногами Балашова. Он подарил мне помещения к рождению дочери, так что я избавлена от аренды.

Я не знала, как объяснить дочке наш с ней переезд, поэтому отправила ее погостить у бабушки с дедушкой, пока сама пыталась обустроиться в квартире, где не было ничего, кроме бытовой техники и кое-какой мебели.

Ни ее игрушек, ни живущих по соседству друзей, ни ее отца, которого она так сильно любит. Любовь у них взаимная. Глубокая. Глубокая связь, словно они половинки целого.

Мне пришлось отправить ее к родителям Балашова, потому что мои уехали на отдых.

Утром я потрошу один из двух чемоданов, которые привезла сюда с собой. Собрать больше вещей я была не в состоянии. Я так хотела сбежать, что даже не закрыла за собой ворота. Мне давно пора отправиться в наш с Балашовым дом снова и организовать нормальные сборы, но я не решаюсь…

По все той же ненавистной причине – мои сомнения. И страх того, что, как только переступлю тот порог снова, мне захочется сделать вид, что ничего не было. Ведь мой муж всегда выполнял свою главную, заложенную в него чертовой природой масштабную роль – обеспечивал нам с дочерью чувство безопасности и надежности.

Оно было таким железобетонным, что порой мне было плевать, любит меня муж или нет. Он был рядом. И он был нашей опорой. Уверенностью в завтрашнем дне.

Разложив на умывальнике косметику, я зло стираю стоящие в глазах слезы.

Я эгоистка, раз не могу думать ни о чем, кроме своей обиды. Ни о благополучии дочери, ни о благополучии семьи, которую, возможно, еще можно спасти…

Только о своей обиде. И о том, как неприступно Балашов выглядел, даже застигнутый в самом дерьмовом положении из возможных…

Помимо него, у меня был только один мужчина, но Балашов почти во всех смыслах в моей жизни первый и единственный. Я не разбираюсь в мужчинах. Самые главные в моей жизни отношения начались в доме родителей, где нас с Вадимом познакомили. Я оглянуться не успела, как поменяла паспорт. Через год после знакомства я уже носила его фамилию.

Он из семьи инженеров, создавших свое маленькое предприятие по производству микросхем, а дивиденды со стороны моих родителей, пусть и не такие уж космические, позволили им расширить производство. Теперь нескольких контрактов с китайцами моему мужу хватает, чтобы быть обеспеченным человеком.

Когда глушу машину перед парадным входом в клубный многоквартирный дом, который старшие Балашовы в последнее время предпочитают загородному, мне нужна минута, чтобы согнать с лица деревянное выражение.

Улыбаясь, я буквально душу себя этой улыбкой.

Ветер швыряет на стекло пожелтевшие березовые листья. Пялюсь на них, сжимая пальцами руль.

Моя дочь – желанный гость и здесь, и в доме других бабушки и дедушки. Самый драгоценный. Она знает только любовь. Только гармонию. Я всегда считала, что это станет ее силой, а не слабостью, но теперь, когда жизнь швырнула меня лицом в стену, уже не уверена.

Я даже не знаю, чему теперь должна ее учить, ведь сама запуталась, как слепой безмозглый котенок!

Саби скачет перед дверью, когда я вхожу в квартиру. Ее пышные белые кудряшки собраны в два хвостика, на шее висит блестящая сумочка, набитая всякой дребеденью. Голубые глаза на пол-лица достались ей от отца, на которого дочь так непередаваемо похожа.

– Мамочка! Нина отведет меня в салон красоты на день рождения! В «Хеллоу Китти»! – визжит она от восторга. – Мне сделают красивые волосы!

Ее день рождения через две недели, но я рада узнать о подобных планах. Мне как минимум нужно их учитывать.

Мать Вадима предпочитает, чтобы внучка обращалась к ней по имени. Так она самоутверждается, ведь, называя ее подобным образом, Саби любому слушателю дает понять, о какой конкретно бабушке идет речь.

Снимая кожаную куртку, которую набросила поверх толстовки с капюшоном, я встречаюсь со свекровью взглядом. Она присматривается к моему лицу, которое в конечном итоге я оставила без косметики. Без нее я выгляжу другим человеком, ведь я блондинка, и с моим лицом мейкап творит фантастические вещи.

– Вадим утром заходил, – сообщает свекровь.

– Да! – пищит дочь. – Папочка меня разбудил!

Я напрягаюсь, вешая куртку в шкаф. Несмотря на то, что чувствую, как бабушка Сабины сверлит взглядом мой затылок, когда смотрю ей в глаза, не нахожу там сигналов тревоги.

Если она и заподозрила неладное, то масштабы этой гребаной катастрофы ей явно не известны.

В этой квартире везде очаги присутствия Сабины. Здесь повсюду ее вещи, повсюду, даже в туалете. Часть гостиной занята ее гигантским кукольным домиком, на кухне раскладной стол отведен для чаепитий ее игрушек. Пока она поит их чаем, носясь вокруг меня, я с упоением слушаю рассказ о том, что произошло за это время в ее маленькой жизни: чем она занималась вчера, что планирует делать сегодня. Дед повезет ее кататься на коньках, когда вернется, а Нина готовит для нее творожную запеканку…

– Останешься на обед? – спрашивает свекровь, порхая по кухне. – Кстати говоря, мы приглашаем всех на дачу в выходные. Я уже говорила с Анной, – упоминает она мою мать. – Давно семьей не собирались…

Чай, который пью, становится горьким.

Я никогда не приносила в этот дом дерьмовых новостей, и мой муж тоже с этим не торопится.

Трус.

– Ты же не забрать ее приехала?

– Нет… – отвечаю хрипло.

Свекровь снова всматривается в мое лицо и кивает.

– Я… возможно, заберу ее на следующей неделе, – пожимаю плечом.

– Вы куда-то уезжаете?

– Нет… у нас… маленький ремонт…

– Ремонт? – воодушевляется Сабина. – Привези мне Камилу, – она имеет в виду свою куклу. – Я по ней соскучилась…

Пока дочь обедает запеканкой, пытаюсь протолкнуть в себя хотя бы кусок, но еда просится наружу. Засесть в туалете старших Балашовых – последнее, что мне нужно, поэтому ретируюсь, пока Сабина залипает на мультиках.

Набросив на голову капюшон, выскакиваю из подъезда, понимая, что долго эта комедия продолжаться не может.

У меня от рождения мертвы актерские способности, и я никогда не думала, что учиться этому мастерству мне придется вот так, чертовым экстерном.

Глава 3

Напоминания о том, что моя жизнь слегка слетела с оси, я вижу на каждом шагу. Взять хотя бы тот факт, что я все еще пытаюсь освоиться с новым распорядком дня.

Теперь я принадлежу самой себе.

Мое время принадлежит мне. Распорядок моего дня больше не завязан на Балашове. Уже целых пять дней, но я все еще привыкаю, что он как фундаментальная составляющая отсутствует. Щупаю это положение, пробую на вкус. На вкус оно такое же горькое, как та пилюля, которую насильно затолкали мне в горло.

Все потому, что новую реальность в свою жизнь я по-прежнему не впустила. Я бегу от нее, прекрасно понимая, что нам в самом деле нужно поговорить. Привилегия, которой я так упорно лишала его все это время.

По лобовому стеклу начинают стучать дождевые капли, и я дергаю за переключатель дворников, прежде чем со злостью надавить на газ.

В тот день, когда я поняла, что мой муж мне изменяет, была примерно такая же погода – липкая и промозглая.

Балашов уехал с утра. Сказал, что собирается навестить родителей за городом, а мы с Саби отправились на танцы. Занятие отменили – тренер подхватил грипп, так что всех детей отправили по домам. У меня не было планов на тот день, мы с дочерью решили пройтись по магазинам, но потом передумали и отправились за город. К родителям Вадима.

Его у них не оказалось.

У них он не появлялся уже неделю или даже больше. Это меня удивило, но значения я не придала. Никакого. Сабина изъявила желание остаться на пару дней «в деревне», и я согласилась.

Мой день уже перевернулся вверх дном, так что я решила: ничего не потеряю, если заеду к Балашову в офис. Где еще ему быть?

Он пропадал в нем целыми днями в последний год. Все из-за того судебного производства и его последствий.

Прокурор, который ему попался, оказался несговорчивым.

Он оказался настоящим говнюком, если уж на то пошло. Имя этого человека выводило моего мужа из себя достаточно сильно, чтобы отправить в стену пару ноутбуков и телефонов.

А я… я просто старалась не лезть под руку…

В офисе его тоже не оказалось. И это тоже не выбило меня из колеи. Из колеи выбило другое. Когда я позвонила и спросила, где его искать… он соврал.

Сказал, что находится в офисе и пробудет там до вечера, не зная о том, что я звонила с парковки его офиса.

Он мне соврал, а я… смолчала…

Его слова, все те мелочи, которые всплывали в памяти одна за другой. Я поняла, что он соврал мне не в первый раз за последний месяц.

А через два дня, когда он снова отправился «в офис», я поехала за ним.

Кажется, этот день – как прилипшая к подошве жвачка. Засела намертво!

До появления Балашова вчера вечером я вообще старалась ни о чем не думать. Новая реальность требовала слишком много энергии, чтобы в ней согреться! И я осознанно не желала сходить с мертвой точки.

Пора?!

Может быть. Но, чтоб оно все провалилось, это сложно!

Я паркую машину через пару зданий от одной из своих кофеен.

Она называется «Елки». Название выбрала Сабина. Она обожает все новогоднее, особенно елки и подарки под ними.

Зонта у меня нет, так что по улице приходится бежать. Дождь хоть и мелкий, но быстро заливает лицо, даже несмотря на капюшон толстовки.

Звеня колокольчиком, влетаю в «Елки», стряхивая с куртки дождевые капли. Машу рукой парнишке-бариста, вскользь осматривая зал. Он больше, чем в других моих кофейнях, потому что тут мы предлагаем еще и завтраки. До полудня здесь работает повар.

Мой любимый столик у окна занят, так что сажусь за тот, который у противоположной стены. Сваливаю на кресло сумку и куртку, замерзшей рукой сбрасываю с головы капюшон.

– Здрасте, Карина Николаевна, – приветствует меня бариста. – Вам как обычно?

Подняв вверх руку, показываю ему большой палец.

Приглаживаю растрепавшиеся после капюшона волосы и достаю из сумки ноутбук. Мне нужно наконец-то закончить список закупок на следующий месяц и разгрести письма от бухгалтера. А еще выбрать мебель для комнаты Сабины. Новой комнаты. Пока что в нашем новом доме есть только диван. Все потому, что я не схожу с мертвой точки вот уже пять дней…

Мои воспоминания – как куски битого стекла. Ранят, даже несмотря на то, что мелкие. То, как муж сторонился моих прикосновений в последнее время. Как пропадал в своих мыслях, забывая о том, что я рядом. Теперь все это подсвечено выжигающим сетчатку светом, и от этого периодически тошнит.

Я с трудом могу сказать, когда у нас в последний раз был секс. Теперь я знаю, что его не было только у меня, а не у нас обоих.

Рухнув в кресло, вытряхиваю из сумки телефон и зарядное устройство к нему.

Какой бардак!

Мое желание поднять глаза скорее инстинктивное. Просто чертов инстинкт толкает меня на это. Покалывания на коже. Какое-то колючее магнитное поле, от которого она чешется.

Мой взгляд падает на сидящую за столиком у окна пару.

Точнее, на мужчину в сером свитере и черных джинсах. Уперев в колени локти, он смотрит на меня через зал, пока сидящая рядом с ним девушка что-то тихо вещает.

Я застигнута врасплох, этого не отнять.

Повернув голову, прокурор Алиев переводит взгляд на свою спутницу, и я вижу, как его губы шевелятся, произнося что-то в ответ.

Выбросить из сознания факт его присутствия в моей кофейне не представляется возможным!

Пальцы зависают над клавиатурой, я пялюсь в монитор, в то время как перед глазами стоит отпечатанный трафаретом взгляд. И профиль мужчины, который мне его адресовал.

Его щеки покрыты густой щетиной. Она и вчера украшала его лицо, и за ночь, судя по всему, он зарос еще сильнее.

Ему идет.

Он вызывающе хорош собой. Все, что я слышала о его возрасте – они с Вадимом ровесники, и это действительно так. Ему наверняка не больше тридцати пяти, и облысение совершенно точно не его наследственность.

Мои пальцы все еще висят в воздухе, потому что я встречаю взгляд Дениса Алиева снова.

Отвести свой мне мешает упрямство, но смутить этого мужчину подобным вызовом, кажется, не выйдет. Он продолжает меня изучать, наплевав на то, что я в курсе.

Это свинство еще и потому, что он в компании другой женщины, которая ловит каждое его слово. Это молодая девушка. Черноволосая и красивая. Настоящая восточная красавица, и одета очень сдержанно – в трикотажное платье ниже колена, которое демонстрирует потрясающую фигуру.

– Добавил чуть-чуть фисташковой пасты. – Ильдар, мой бариста, ставит на столик передо мной кружку латте.

Обычно на пене он рисует елки, но сегодня решил сделать сердечко.

Мои губы растягиваются в кривой улыбке.

– Спасибо. – Смотрю на Ильдара. – Пахнет супер…

Следом он ставит тарелку с круассаном и желает мне приятного аппетита.

Я успела превратиться в сгусток отрицательной энергии, и фисташковый аромат, который должен согреть, не помогает.

Открыв почту, концентрируюсь на письмах. Приклеиваю взгляд к экрану, решая больше на Алиева не смотреть. Моя концентрация хромает, раз умудряюсь фиксировать все: и то, как продолжает покалывать кожа, и то, как за столиком у окна начинается движение.

Покосившись исподлобья, вижу, что наши гости уходят.

Приглушенный скрип стульев, тихие голоса.

Девушка позволяет за собой поухаживать. Ее чертовый галантный спутник помогает надеть пальто, после чего одевается сам. В черный спортивный бомбер, который оставляет расстегнутым.

Я гипнотизирую взглядом монитор до тех пор, пока не звенит колокольчик.

Посмотрев на опустевший столик у окна, резко встаю, решая убрать его самостоятельно.

Это не потому, что меня подмывает избавиться от следов пребывания здесь Алиева, просто Ильдар обслуживает другого клиента, а столик у окна здесь самый востребованный.

Секунду я изучаю лежащую на столе салфетку, которую сложили в идеальный треугольник и хорошенько «проутюжили» пальцами края. Вторая просто смята, и у меня нет сомнений в том, что именно проглаженная – дело мужских рук.

Глупо медлю, прежде чем до нее дотронуться.

Протянув руку, замечаю на стуле маленький черный зонт и слышу, как снова звенит дверной колокольчик.

Глава 4

Он заходит в дверь, когда я оборачиваюсь.

Злосчастный зонт уже у меня в руках, а мое положение выглядит двусмысленным. Я отлично это понимаю и внезапно чувствую неловкость, но умудряюсь задушить ее прямо в зародыше.

Алиев оценивает ситуацию, обведя меня быстрым взглядом. Двигается размашистыми резкими шагами, и на его лице под всей этой щетиной проблеск ироничного удивления.

Подойдя, он кивает на мою руку и сообщает:

– Это мой.

– Пожалуйста, – протягиваю ему зонт.

– Спасибо.

Он забирает, слегка задев мои пальцы своими. Я складываю руки на груди, изобразив дежурную улыбку. Она – жирный намек на прощание, но Алиев не двигается с места. Я оцениваю это с запозданием, потому что сейчас, в разгар дня, пусть липкого и промозглого, вижу, что глаза у него зеленые с легкой примесью карего.

На секунду это открытие поглощает мое внимание. Когда возвращаюсь в реальность, понимаю, что он молча рассматривает меня в ответ.

Снова.

Это слишком. Слишком, потому что неприлично. Бесцеремонно, если хотите.

Он прекрасно знает о моем семейном положении, не сомневаюсь. Знает о том, кто мой супруг. Понял это еще вчера, в баре. Тем более что у нас, как выяснилось, есть общие знакомые…

Когда молчание между нами начинает звенеть, Алиев произносит:

– Мы, кажется, встречались.

– Не помню такого.

Моя откровенная ложь вызывает у него легкую усмешку.

– А я помню. Карина?

Его взгляд вскользь касается пальцев моей правой руки. Я сжимаю их и прячу кулак под мышкой. Сняла обручальное кольцо задолго до того, как моя семейная жизнь потерпела кораблекрушение. Сняла однажды и все время забывала снова надеть. Мне плевать, какие выводы сделал этот человек и сделал ли вообще, решаю, что ломать комедию – это не то, чего мне хочется.

– Знаете, – говорю, – раз уж на то пошло…

– Что именно?

– Обстоятельства.

– Какие?

– Все.

– Ёмко, – кивает он.

– Я в этом месте имею власть.

Он поднимает вверх черные изогнутые брови.

– Властью лучше не злоупотреблять, – сообщает Алиев.

– Вам ли не знать.

– Считаете, я злоупотребляю?

– Мне все равно. Даже если вы сто раз правы, я всегда буду на стороне своей семьи.

– Это ваше право.

– Так вот, – ставлю жирную точку. – Это моя кофейня. И вам сюда вход воспрещен. Считайте, вы в черном списке. Вам здесь не рады. Появитесь еще раз – я сама сделаю вам кофе. И вам его лучше не пить, потому что чашку я обязательно сначала ополосну в унитазе. Вот так. Можете считать это бумерангом.

Я злоупотребляю властью впервые в жизни, но делаю это с удовольствием. Особенно когда вижу, что прокурор Алиев на секунду лишается дара речи. Вижу зеленые всполохи в его глазах, когда он наконец-то произносит:

– Давно меня так не имели.

Кусаю изнутри щеку.

Я уверена, «Елки» – это первая и, возможно, единственная кофейня, из которой его когда-либо выгонят, но, каким бы абсурдным ни был мой мораторий, с ним придется считаться.

– Подайте в суд, если хотите. Или начните прокурорскую проверку.

– Обойдемся без этого.

– Как угодно. А теперь уходите, – указываю подбородком на дверь. – Всего хорошего.

Обернувшись, он бросает взгляд на дверь. Возвращает его ко мне, окутывая зеленью своих необычных глаз. Они все еще горят, и моя кожа снова чешется.

Алиев осматривает помещение, полы, потолки. Нервирует меня, предпочитая молчать. Его губы сложились в легкую ухмылку, тело расслаблено. Обведя мое лицо медленным взглядом, он плавно разворачивается и направляется к выходу. Не оглядываясь.

Продолжая кусать щеку, я наблюдаю за его движениями.

За разворотом плеч и тем, как они натягивают ткань черного бомбера.

Растревожив колокольчики, Денис Алиев выходит за дверь. Я снова начинаю дышать, только когда она хлопает. Не двигаюсь с места еще минуту, продолжая смотреть на эту чертову дверь. В неменьшем трансе возвращаюсь за свой стол, и в моей голове пусто, как никогда.

Я наконец-то пускаю на лицо улыбку. Тру висок и улыбаюсь монитору ноутбука, обеими ногами увязнув в своем трансе.

Черт.

Даже через час выбросить из головы ситуацию не выходит, но с этим отлично помогает моя сестра. Когда она заходит в кофейню, мой транс развеивается как по щелчку. Реальность со всеми ее углами врезается в меня на полной скорости, заставляя вспомнить, почему я так не хотела этой встречи.

Кире двадцать один, и она готовится к свадьбе. Замужество – это слепая цель ее жизни, и я не уверена, что она отдает себе хоть какой-то отчет в том, что такое брак.

Или измена. С подкатившей к горлу горечью я думаю о том, что сделала бы все, лишь бы уберечь ее от такого урока судьбы.

Жених старше ее на восемь лет. Это бизнесмен, с которым она познакомилась через друзей. Эгоизм и прочие фокусы моей сестры он воспринимает с философским спокойствием. Он в состоянии оплатить любой ее каприз, даже самый дурной.

Мы похожи, но только внешне. Такой инфантильной я не была даже в двадцать. Может, потому что меня как старшую баловали гораздо меньше.

Кира одета в густой аромат своих духов и костюм-тройку с брюками в пол. Упав в кресло напротив, она машет Ильдару и требует:

– Сделай мне лавандовый раф.

Глубоко вдохнув, закрываю ноутбук.

Ее свадьба через три месяца, и в моих руках все карты, чтобы затмить это событие, а подобное для нее ни черта не приемлемо.

– Ты какая-то осунувшаяся, – замечает Кира. – Тебе бы в солярий. А лучше пусть Балашов тебя куда-нибудь свозит. Когда ты в последний раз нормальное солнце видела?

– Нам было не до этого, – напоминаю ей о том, каким сложным для моей семьи был прошедший год.

Перед глазами возникает лицо «виновника торжества», но я знаю обо всей ситуации не так много, чтобы ненавидеть его безусловно. Однако мне достаточно того, что есть, чтобы четко понимать, на чьей я стороне. Разумеется, на стороне своей семьи. При любых чертовых обстоятельствах. Моральных, юридических или каких угодно еще.

– Ну да, – фыркает Кира. – Я и забыла… Все равно сделай что-нибудь с кожей. Ты все-таки сестра невесты. Вы с Вадимом будете за нашим столом. И родители тоже…

Глава 5

Ее советы – не то, к чему обычно я прислушиваюсь, но этот кажется мне отличным.

Уже в пять утра я разглядываю серый потолок новой квартиры, соприкасаясь кожей с непривычной тишиной.

Несмотря на то, что в последний год Вадим больше ночей провел на диване в своем кабинете, чем в нашей постели, я редко чувствовала себя обделенной. Его место с удовольствием занимала Сабина, да даже если и нет, его присутствие где-то в доме всегда успокаивало.

Это привычка?

Нет. Нет, черт возьми, ведь других мужчин я просто не замечала!

Повернув голову, реагирую на хлопок двери у соседей сверху. Они просыпаются в семь, это я уже успела уяснить. Как и то, что у них есть собака. Прямо сейчас она клацает когтями, проносясь по комнате где-то над моей головой.

Рикошетом меня задевает не так уж много подробностей их жизни, просто по утрам слышимость особенно хорошая.

Отбросив одеяло, я отправляюсь в душ. После завтрака на скорую руку решаю заняться именно этим – своей кожей.

Решаю заняться собой, ведь тот клубок эмоций, который скопился внутри за последние дни, вдруг стал требовать выхода. От него у меня зудит, кажется, мне просто необходимо сдвинуться с мертвой точки.

Я готова, я…

Хочу дать им выход. Мне это необходимо.

В спа-салоне я первый посетитель, но голова не спешит отключаться вслед за телом. Я словно вышла на внутренний рубеж, и те стекляшки, которые ранили еще вчера, сегодня подстегивают.

Я трачу на себя кучу времени, но ведь его у меня полно.

После четырех часов в салоне решаю заехать на автомойку. Дожди льют уже неделю, и дорожная грязь вот-вот доведет мою машину до неузнаваемости.

Джип Адама Мухтарова, своего будущего зятя, я замечаю сразу. Машину выгоняют из бокса, а хозяина я нахожу в комнате отдыха за чашкой кофе.

Я встречаю его здесь достаточно часто, ведь это его автомойка. Маленький кусочек его бизнеса, а вообще, у его семьи несколько заправок.

Комфортабельная комната отдыха с плазменным телевизором во всю стену включена в стоимость помывки машины, так что цены на этой мойке исключительно кусаются. Но, даже несмотря на это, я отказалась от пожизненного абонемента, когда Адам мне его предложил. Балашов не переставая иронизировал по этому поводу, ведь, по его мнению, мой зять в меня влюблен.

Разумеется, это полнейшая чушь, просто по каким-то космическим причинам нам было легко найти общий язык с первой встречи. Мы одногодки, возможно, в этом тоже есть своя соль.

Через комнату вижу его белозубую улыбку, адресованную мне. Он отбрасывает в сторону какой-то журнал, вставая с дивана и произнося чистосердечное:

– Ого. Вау…

Я улыбаюсь ему в ответ, и на этот раз мне не приходится душить себя улыбкой. Восхищение в его глазах подстегивает и без того взбесившийся пучок моих эмоций. Не знаю, сочится ли этот заряд из моих пор, но, если и да, причина восхищения в другом. Мне сделали укладку и макияж, даже по собственным меркам я выгляжу совсем не повседневно.

– Привет, – говорю я ему.

Он немного худощав, но это лишь подчеркивает подкачанность его фигуры. В его случае мышцы действительно тело украшают. Добавляют гармоничности, которая необходима.

– Я ослеп.– Адам прикладывает руку к сердцу. – Ты… просто… вау…

Смеясь, я усаживаюсь на диван.

– Попробуй подобрать слово, – прошу я.

Адам падает на мягкое сиденье на противоположном конце и с убежденностью произносит:

– Шикарная.

– Мне нравится…

Он рассматривает меня, но это не смущает. Мы друзья. Пасовать перед женщинами он перестал, кажется, еще в школе. Адам умен, хитер и целеустремлен. И для меня совершенная загадка, как и почему его выбор пал на Киру. Они совершенно разные вселенные, но я никогда не спрашивала, в каких конкретно точках эти вселенные соприкасаются.

Я не хочу давать советы. Просто не хочу…

– Как дела? – спрашивает он хрипловато.

Поднеся к губам кулак, прочищает горло и ерзает по дивану.

Я принимаюсь рыться в сумке, чтобы не смотреть ему в глаза. Достаю телефон, делаю вид, что читаю сообщение, и пожимаю плечом:

– Отлично. Как у тебя?

– Скучно, – сообщает Адам.

– Да брось… – улыбаюсь я, подняв глаза.

Его взгляд все еще скользит по моему лицу. Переведя его на свои руки, Адам кривовато улыбается и смотрит на часы.

– Только никому не говори, – произносит он.

– Не хватает адреналина? – интересуюсь я.

– Вроде того.

– Может, тебе нужна прокурорская проверка?

Запрокинув голову, он начинает смеяться.

Я и сама планировала это сделать, но как по волшебству без гребаного предупреждения к горлу подкатывает ком.

Выдохнув, я растягиваю губы в дрожащей улыбке. Глаза Мухтарова смеются, даже когда он сам смеяться перестает.

– Я понял, – усмехается он. – Все у меня отлично, и нужно это ценить. Очередной урок от Карины Балашовой. Мое почтение, – салютует Адам, приложив два пальца к виску.

– Просто мне странно слышать слово «скучно» от человека, который собирается жениться…

Я произношу это, заглянув в его глаза. Я не чувствую веселья, теперь… смешного в поспешных свадьбах я больше не вижу. Но и быть циничной, не верящей людям сукой я тоже быть не хочу. Я этого не хочу, видит бог!

– С твоей сестрой скучно не бывает, поверь… – говорит Адам, став серьезным.

– Я… надеюсь…

– Это так. Спасибо, что напомнила.

Он хлопает себя по коленям и встает.

– Жалко, что ты не вошла сюда полчаса назад. Мне ехать надо.

– Хорошего дня, – желаю я ему.

Он забирает с журнального столика свой телефон. У двери оборачивается, бросая на меня прощальный взгляд.

– Роскошная, – вновь говорит Адам, чем вызывает у меня улыбку. – Увидимся.

Мухтаров захлопывает дверь, и улыбка сползает с моего лица, а пульс учащается. Телефон, который я сжимаю в ладони, нагрелся. Он обжигает, словно я поделилась с ним своим зарядом.

Я решаюсь всего минуту. Сворачиваю и разворачиваю мессенджер, застряв между «нет» и «да». В конечном итоге я выбираю «да». Да, потому что больше не могу стоять на месте.

Отыскав в телефонной книжке имя Балашова, отправляю ему сообщение о том, что готова встретиться.

Глава 6

Он встречает меня у входа в ресторан.

Под серым пальто на нем черная футболка и джинсы. Под своим я прячу купленный сегодня костюм, состоящий из пиджака и юбки чуть ниже колена. Это ложная строгость, ведь под пиджаком на мне корсет.

Балашов постригся. Придал своим волосам чуть больше порядка. На гладко выбритых щеках немного краски. Судя по всему, его успело неплохо потрепать ветром, наверное, он ждет меня совсем не пять минут.

Спустившийся на город вечер с его огнями – прекрасный фон для всего романтического, и когда-то так между нами и было. Романтика, пусть и не окропленная дикой, бурной, безумной страстью, но кому они нужны, чертовы мексиканские страсти?

Уж точно не Балашову. Балашов и женские капризы несовместимы, он преподал мне несколько уроков еще в мои двадцать два. Пресек любые попытки собой манипулировать, показал, кто из нас главный. Наверное, это было необходимо. Я была молода и порой творила глупости, но беременность и материнство быстро перепрошили мозги.

Открыв для меня дверь, Балашов ждет, пока я в нее войду, и его взгляд исподлобья направлен на мое лицо.

Быть женой красивого мужчины – не только сплошное удовольствие, иногда с этим возникают проблемы. И теперь, обводя глазами черты его лица, я с вибрацией в груди думаю о том, сколько «предложений» он получал за последние семь лет и сколько из них принял…

Возможно, бушующая внутри меня буря задела его сквозняком, потому что, когда он помогает мне снять пальто, в зеркале я вижу возникшую между его бровями складку.

Вадим отдает мое пальто в гардероб и раздевается сам. Мы бывали в этом ресторане раз сто, но сегодня я не беру своего мужа под руку, как обычно. Не смеюсь, не улыбаюсь, счастливая в своем неведении.

Балашов выдвигает для меня стул. Когда сажусь, он обнимает ладонями мои плечи сзади и, склонившись, прижимается губами к макушке.

– Выглядишь потрясающе, – проговаривает мне в волосы.

Решив не тратить энергию на то, чтобы оспаривать его право ко мне прикасаться, поворачиваю голову и смотрю на официанта, который возник возле столика.

– Принесите мне «Маргариту», – прошу я его.

– Одна «Маргарита», – кивает он.

Выложив на стол меню, парень оставляет нас одних и больше ни черта не мешает нам смотреть друг на друга в отсветах мягкого уютного освещения.

Положив на стол ладони, Вадим подается вперед и хрипловато произносит:

– Кажется, начать должен я.

– Ты же не думал, что я начну?

Он смотрит на меня со стальной решимостью в глазах.

Все эти годы мне было не так просто противопоставлять его силе свою. Обычно я всегда проигрывала.

Кажется, то, что я написала заявление на развод, стало для него неожиданностью. Он не ожидал. И я не ожидала. И сегодня, как никогда, я бы хотела увидеть в его глазах что-то другое. Гребаный страх. Да, черт возьми! Страх от того, что он боится меня потерять…

– Я совершил ошибку, – повторяет муж то, что я слышала уже неоднократно.

– Сколько их было? – спрашиваю я сипло.

– Кого – их?

– Женщин…

– Только одна, – произносит он категорично. – И это была ошибка.

– Какой неожиданный выбор, – констатирую я.

Во всем произошедшем его выбор – не менее шокирующее дерьмо, чем все остальное. Но клянусь, подробности меня не интересуют.

Откинувшись на спинку стула, Вадим принимает тот факт, что я собираюсь кусаться. Царапаться. Именно этого требует тот внутренний зуд, которым я мучаюсь с рассвета. И это то, чего я не позволяла себе с Балашовым практически никогда. Потому что я была чертовски хорошей женой! По крайней мере, я так думала.

Мы бросаем друг на друга острые взгляды, пока официант раскладывает приборы и ставит передо мной коктейль.

Я делаю большой глоток и катаю на языке мелко колотый лед.

Вадим просит не беспокоить нас ближайшие пятнадцать минут, и я не спорю. Выбирать еду и делать заказ я совершенно не собираюсь.

Между нами натянута тетива, и Балашов пускает свою стрелу, говоря:

– Мы сейчас на распутье. Мы можем… либо перешагнуть это, забыть. Попытаться… начать, может, и не сначала, но слегка обнулиться. У нас есть крепкий фундамент – это мы с тобой, это Сабина. Мы сможем… построить этот дом еще раз. Если захотим. Не знаю, нужно ли описывать альтернативный вариант…

– Я люблю тебя слушать, Балашов, – говорю я ему. – Продолжай.

Коктейль отсыпал моим мозгам приятной легкости, и я чувствую себя непозволительно легкомысленной. Сейчас, когда стою на гребаном распутье…

Он комментирует мою издевку долгим выдохом.

Откидывается на спинку стула, выполняя мою просьбу:

– Альтернативный вариант мне озвучивать не хочется. Он… мне не нравится. Я не хочу, чтобы так было. Я прошу тебя дать нам шанс…

Коктейлем я проталкиваю вставший в горле ком. Я чувствую себя так, будто внутри меня настоящий кол. Подбородок охватывает дрожь, а на глаза набегают слезы. Я смаргиваю их, прячу. Балашов терзает меня своим напряженным взглядом.

Посмотрев ему в глаза, я хрипло спрашиваю:

– Ты меня любишь?

Зажав пальцами переносицу, он бормочет:

– Этот вопрос детский, тебе не кажется?

– Значит, я ребенок!

– Ты не ребенок. Ты… – он делает паузу, сопровождая ее очередным глубоким вдохом.

– Ты взрослая умная женщина.

– Просто ответь на вопрос, – требую я с дрожью в голосе.

– Если любовь – это взаимное уважение, поддержка и одни цели на двоих, то да, я тебя люблю. Я знаю, что поступил как ублюдок, – говорит он с раздражением. – Я хотел спустить пар. Это не оправдание. Ничто меня не оправдывает, но… – Балашов стучит пальцами по столу. – Я уяснил, что… действительно для меня важно…

– И что же это?

– Семья.

Глава 7

В салоне его машины тепло и тихо, когда он везет меня домой, и эта обстановка угрожает поглотить меня целиком.

Глядя на то, как дождь заливает лобовое стекло, я растворяюсь. Это предательство самой себя – чувствовать удовольствие от подобных знакомых вещей: салон машины, расслабленная тишина. Он и я.

Знакомо, комфортно, потрясающе.

Сжав руки в кулаки, я бросаю взгляд на его ладони. Они лежат на руле, и на безымянном пальце правой руки поблескивает обручальное кольцо. Факт, который я демонстративно игнорирую при каждой нашей встрече.

Я смотрю на его профиль, залитый желтым светом уличных фонарей. Точеная линия челюсти, прямой нос, четко очерченные губы…

Смотрю на телефон, который Балашов не прячет, а демонстративно повесил на панель.

Собирая капотом дождевые капли, Вадим въезжает во двор моего нового дома. Когда он тормозит у подъезда, нега, в которой последние пятнадцать минут я так боялась увязнуть, слетает вся без остатка. На ее место приходит дрожь где-то под коленями и холодок в груди.

Это страх?

Наверное.

Ведь мне страшно. Так чертовски, твою мать!

Отстегнув ремень, я даю понять, что вечер окончен.

Вадим не спорит, просто наблюдает за моими руками. За моими движениями.

Я отбрасываю ремень в сторону и падаю спиной на сиденье. Закрываю глаза, делаю вдох, чтобы притормозить расползающийся по телу холод.

Я слышу дыхание рядом. У него есть свой тембр. Особый, знакомый. Так дышит Вадим Балашов. Я знаю…

Сглотнув, говорю ему:

– Если бы ты спросил, люблю ли я тебя, я бы ответила «да».

Снова его дыхание.

– Тогда возвращайся домой. Возвращайтесь обе.

Я пропускаю его слова мимо ушей. Продолжаю, пока дрожь не смела мое спокойствие к чертям собачьим.

– Люблю тебя как мужчину. Как отца своего ребенка. Наверное, я слишком предсказуемая, раз для того, чтобы спустить пар, тебе понадобилась другая женщина.

– Карина… дело не в тебе…

– Но ты меня не знаешь, иначе понимал бы, какую причинишь боль.

– Прости меня…

Посмотрев на него в гневе, я выкрикиваю:

– А я не прощаю!

Он сжимает зубы. Молчит, ведь теперь моя очередь говорить.

– Ты сказал, что я должна думать о Сабине, и ты прав. Я думала о ней все эти дни и знаешь что поняла? Если бы когда-нибудь она пришла ко мне и сказала, что мужчина, которого она любит, ей изменил, что он… обнимает ее недостаточно крепко и недостаточно… страстно целует… я бы сказала, что такой мужчина ей не пара! Не важно, как сильно она хочет закрыть на это глаза. Не важно, как настойчиво он годами пытается убедить ее в том, что это нормально. Он ей не пара. Вот что я сказала бы ей! А ты?

Он смотрит перед собой. И молчит. Мы оба знаем ответ на мой вопрос. Оба!

– Я не прощаю тебя, Балашов. Вот чему я буду учить свою дочь. Любить себя. И мне не будет стыдно за то, что сама я в свои слова не верю.

Слова эхом гремят в моих ушах. И повисшая после них тишина тоже. Мне страшно сходить с этого распутья, я сомневаюсь в том, справятся ли мои ноги. Ведь я люблю его… люблю…

– Я хочу развод. И мне плевать на то, чего хочешь ты.

Дернув дверную ручку, я выхожу из машины. Мокрый ветер бьет по щекам, но вдох сделать не получается. Воздух застревает в горле, которое парализовало. Пальцы не слушаются, пока я пытаюсь справиться с ключами, тихое гудение двигателя машины за спиной подгоняет и нервирует.

Уйти от Вадима Балашова пять дней назад было во сто крат проще, чем сейчас. Уйти от него еще месяц назад я считала для себя вовсе невозможным, но своей изменой он столкнул меня с мертвой точки. Ведь в мертвой точке я находилась не последние пять дней, а все эти чертовы семь лет.

Каждый день, когда искала ответного огня в его глазах.

Уважение, поддержка…

Плевать мне на них.

Не его измена была моей трагедией, а то, что даже сегодня он не смог мне соврать.

Глава 8

На этот раз Балашов испаряется, и меня не душит горечь по этому поводу. Слишком глубокое опустошение, чтобы чувствовать.

Следующие два дня я провожу в своей квартире, закрывшись ото всех. Ото всех, даже от своего ребенка. Мне стыдно, но в эти два дня я не нашла в себе сил, чтобы проведать Сабину. Тело словно борется с вирусом, так его крутит и тянет к дивану, с которого я выбираюсь, только чтобы сходить в туалет.

Если так из-под моей кожи вымывает Вадима Балашова, я готова терпеть. Лишь бы избавиться. Лишь бы его вымыло начисто. Год за годом. Минуту за минутой. Какая же болезненная он зараза!

Я практически не отвечаю на звонки. Мои родители вернулись из своей поездки, но звонок от матери я проигнорировала. Как и звонки от сестры. Когда мое добровольное заточение закончится, абсолютно всем станет понятно, что семейного пикника в загородном доме старших Балашовых на этих выходных не будет. Всем станет понятно, что наша с Вадимом семья переживает что-то посерьезнее, чем небольшой ремонт в доме.

Возможно, хотя бы теперь он возьмет на себя обязанность объясниться с родными? Я бы хотела этого. Я бы сказала чертово «спасибо», но его планы мне не известны, ведь он, как я и сказала, испарился. Помимо Сабины, его мать – единственный человек, с которым я позволила себе общение в эти дни, и теперь я в курсе, что ее сын пропал. Как сквозь землю провалился, не отвечает на звонки.

Я сказала ей, что понятия не имею, где он находится…

Может быть, трахает ту студентку, а может быть, уже другую.

Впервые в жизни мне не хочется быть хорошей девочкой. У моего характера есть темные стороны, пусть рядом с Балашовым я и научилась держать их в узде, они есть. Вспыльчивость, капризность…

Все то, что пришлось оставить в прошлом после того, как в моем паспорте появился проклятый штамп.

Именно вспыльчивостью я пугаю Ильдара, когда, войдя в свою кофейню, с раздражением спрашиваю:

– Что это такое?

Парень тушуется, словно моя претензия адресована именно ему. Мне мгновенно становится стыдно, и я пытаюсь смягчить взгляд, пока жду ответа.

– Сегодня утром принесли, – объясняет он. – Я вам звонил, но вы трубку не брали…

Сложив на стул свои вещи, я киваю, глядя на громадную корзину с цветами по центру стола.

В ней, кажется, не меньше пятидесяти красных роз, но во всем этом великолепии взгляд цепляется лишь за конверт с запиской.

Я смотрю на бумажный прямоугольник, разрываясь между желанием затолкать этот «подарок» Балашову в задницу и тем, чтобы растерзать каждый цветок голыми руками. Мешает только слабость в теле, которая лишь сегодня утром начала отступать.

Выдернув записку, я три раза ее читаю, но даже с третьего раза до меня доходит с трудом.

«Очень хотел бы вручить вам эти цветы лично, но мне воспрещен вход. Может, надежда есть? Как насчет встречи на нейтральной территории?»

Ниже четкими, ясно читаемыми цифрами написан номер телефона, на который я пялюсь с подозрением.

В голове слова сливаются с картинами воспоминаний, и через минуту я понимаю, чей это номер и кто прислал мне этот помпезный букет.

Денис Алиев.

Я действительно шокирована.

Нет, не вниманием мужчины. Хотя правда в том, что за семь лет супружеской жизни я не получала ни одного букета цветов от какого бы то ни было поклонника. Иногда мне казалось, что в нашем с Балашовым окружении для всех мужчин я некий неприкосновенный предмет. В окружении, где от грязных историй болели уши, где брак никогда не являлся преградой для «приключений», я ни разу не получала двусмысленных предложений. От меня вообще предпочитали держаться на почтительном расстоянии.

Я никогда не выставляла своих чувств к Балашову напоказ. Черт его дери, он приучил к тому, что даже перед ним самим я держала свои чувства в узде. Возможно, в нашем окружении меня считали ледышкой, вот и все, но своей неприкосновенностью мне, твою мать, стоило бы гордиться.

А теперь я получаю двусмысленное предложение от мужчины, которому в обычных обстоятельствах разве что плюнула бы в кофе.

Делать двусмысленные предложения замужним женщинам само по себе означает поиск одноразового, возможно, двухразового секса, и я не думаю, что прокурор Алиев – исключение из правил. В обычных обстоятельствах я бы порвала эту записку на мелкие клочки и спустила бы в унитаз. В обычных обстоятельствах…

Теперь в моей жизни больше ничего обычного нет. Об этом напоминает боль в мышцах после двух дней наедине с собой. Уединение, после которого я чувствую себя так, словно по мне проехался грузовик.

А в душе… там у меня крошечный огонек азарта, ведь мне сложно представить, чтобы этому красивому дагестанцу когда-нибудь отказывали.

Я прячу записку в сумку, а спустя час трамбую корзину в багажник своей машины. Запах свежих цветов действует на меня, как мешок по голове. Слишком живой, слишком настоящий. Напоминающий о том, что у меня есть органы чувств и они работают, просто последние два дня мои голова и тело жили по отдельности.

Теперь же мне хватает заряда, чтобы после часа, проведенного за ноутбуком, отправиться в торговый центр и побродить по мебельным отделам. Столы, стулья. Детская кровать. Мне придется все выбрать самой, без участия Саби, ведь я хочу, чтобы в квартире все было готово к тому времени, как… я заберу дочь…

В десять вечера я смотрю на источник одуряющего цветочного аромата, сидя на полу у стены с чашкой чая в руках.

Ветер за окном здесь, в пустом необжитом пространстве, кажется чьим-то воем. Погода испортилась окончательно, вслед за ветром по стеклу ударяет дождь, но между мной и окном, посреди комнаты, громоздится корзина с цветами. Вызывающе огромная, яркая и красивая.

Кутаясь в плед, пытаюсь решить: десять часов ожидания – это достаточный промежуток времени для прокурора Алиева, чтобы получить от ворот поворот?

Чутье подсказывает, что вполне, поэтому, порывшись в складках пледа, достаю оттуда свой телефон.

Глава 9

«Для нас с вами нейтральной территории не существует», – отправляю сообщение.

В мои планы не входило ждать ответа или волноваться по этому поводу, но реакцию получаю через минуту.

«Карина?»

Мне вообще не стоило пользоваться этим телефонным номером. Лучшим ответом на предложение, которое я получила, стало бы молчание, поэтому любой мой ответ – это… флирт…

Мое имя на дисплее впрыскивает в кровь крошечную порцию той самой капризности, которую я преимущественно подавляю. Это делает меня лучше, но сегодня решаю уступить своей вредной причуде, потому что азарт никуда не делся.

Закусив губу, набираю ответ:

«Да, это Карина. У вас их много? Мне уточнить фамилию?»

«Нет. Лучше снимите запрет. Я стану постоянным клиентом», – получаю в ответ на свою провокацию.

«Запрет остается», – сообщаю ему.

«Надежда умирает последней», – пишет он.

На этом я решаю остановиться.

Оставляю полученное сообщение без ответа – и делаю это все с тем же азартом.

На губах улыбка, в теле легкий прилив сил.

Это адреналин?

Мне стоило почаще флиртовать с мужчинами, я упускала чертовски много.

Забравшись на диван, пролистываю нашу короткую переписку. Перечитываю слова, которые для этого человека совершенно точно ничего не значат, но я могу сказать ему спасибо, ведь в результате у меня проснулся аппетит.

Беда в том, что в холодильнике шаром покати, и я с трудом могу вспомнить, когда в последний раз ела. Это заряжает мое утро особой энергией. Очередная простая вещь, такая, как голод, отлично мотивирует поскорее выйти из дома. И в это утро я чувствую, что мне просто необходимо увидеть дочь, ведь я соскучилась.

Я уведомляю свекровь о том, что заеду через час, и прошу ее собрать Сабину. Предупреждаю, что заберу ее на завтрак и прогулку. Моя дочь может протолкнуть в себя еду не раньше, чем через пару часов после пробуждения, так что завтрак в «Елках» подходит нам идеально. В моем плане прекрасно все, даже тот факт, что сейчас я хочу отодвинуть в сторону довлеющие надо мной проблемы, включая объяснения с семьей.

Сабина возится с ботинками, когда я вхожу в квартиру ее бабушки и дедушки. Не снимая пальто, помогаю ей с застежками, пока Нина Балашова достает из шкафа маленькое розовое пальто.

– Вадим звонил, – сообщает она.

– Да?

– Он заедет вечером…

Напряжение, которое она создает своим голосом, практически витает в воздухе.

Плевать на него только Сабине. Она поглощена своими мыслями и что-то напевает под нос.

Теперь я хочу избежать разговора в десять раз сильнее и тут же решаю, что объясниться со своими родителями Балашов должен сам. Весть о том, что он нашелся, ударяет по мне коротким электрическим разрядом, и это подстегивает бежать отсюда поскорее.

Щебет дочери действует на меня успокаивающе. Я испытываю гигантское облегчение от того, что она не просится домой. Я не решила, как это будет. Как, черт возьми, объяснить ей, что дома, из которого она уехала неделю назад, больше не существует. Не просто стен, окон и комнат, а того мира, который его населял.

Меня скручивает знакомой болью, но она не такая мучительная, как два дня назад. Она притупилась, стала занозой, и у меня будто выросли когти, которыми я могу эту занозу достать.

Кроша вафли в своей тарелке, Саби воодушевленно сообщает:

– Я нарисую для тебя подарок. И для папочки. За то, что вы меня родили…

Поправив выбившуюся из-за ее уха кудряшку, говорю:

– Это твой день рождения. Подарки должны дарить мы.

– Но я хочу…

Я обещаю, что буду ждать подарка с нетерпением, но мысли о праздновании ее дня рождения вызывают изжогу.

После завтрака мы отправляемся в парк – погода вдруг порадовала солнечным днем.

К асфальту дорожек прилипли сорванные желтые листья. Сабина порывается собрать из них букет, я веду ее на газон, где выбор не такой затоптанный. Она забывает о листьях в тот момент, когда видит полупустую детскую площадку. Пока щеки дочери наливаются румянцем от скакания по площадке, я думаю о том, что, возможно, мы с Саби могли бы куда-нибудь поехать.

Например, в теплые края, как и советовала моя сестра. Неделя где-нибудь на другом конце планеты – отличный способ отсрочить переезд Сабины в новый дом.

Я возвращаю ее к Балашовым-старшим к обеду. И снова бегу, отказавшись присоединиться. Саби вредничает совсем немного, и то потому, что теперь ее дневной сон проходит с капризами и борьбой за свободу, но я еще не готова от него отказаться.

– Я позвоню в три, – обещаю свекрови.

Сын очень на нее похож. Те же глаза, те же губы, но с поправкой на более грубоватые линии и штрихи. На его лице они истинно мужские. Выточенные возрастом и характером.

Ее губы то и дело поджимаются, будто с них вот-вот готов сорваться неудобный вопрос. В конечном итоге свекровь решает ничего не говорить, позволяя мне беспрепятственно выскользнуть за дверь.

В мои планы входит посещение какого-нибудь хозяйственного магазина, ведь в новом доме у меня появилась банальная потребность в швабре. Мне приходится изменить свои планы, потому что во время пути поступает звонок от Ильдара.

Парень сообщает о том, что в «Елках» только что был курьер. И что он принес цветы.

Глава 10

«У меня не слишком заезженный выбор цветов?» – гласит очередная записка.

Подняв от нее глаза, я бросаю взгляд на розовые розы в корзине. На этот раз она ощутимо меньшего размера, но достаточно большая, чтобы производить впечатление.

Заезженный?

Я бы так не сказала.

Возвращаю записку в конверт и, пока делаю это, решаю: стоит ли от нее избавиться? Смять и выбросить. Самое простое и верное решение, я просто не в состоянии тратить моральные силы на каких-либо мужчин, помимо Балашова. Тем более на таких наглецов, как Денис Алиев.

Корзина благоухает с пассажирского сиденья, когда я покидаю «Елки». Мне пришлось забрать ее с собой в салон, чтобы оставить в багажнике место для покупок. Швабра, ведро, набор бытовой химии и неожиданно набор посуды на шесть персон. Его присутствие в моем багажнике – жирное напоминание о том, что до встречи с Балашовым два дня назад я в действительности не была уверена в своем переезде. Я тормозила его, все нужные покупки откладывала на потом. Думала, что, возможно, мой муж как-то решит нашу проблему. Сможет сделать это – заставить меня перешагнуть и забыть. Мне невыносимо в этом признаваться, но это так.

Я драю квартиру весь день. Здесь никто до меня не жил, но мне нужно чем-то себя занять, и война с пылью самое то. С пылью и тем беспорядком, который я успела создать за прошедшую неделю.

Звонок от сестры застает меня в ванной, где я стягиваю с себя промокшую от пота майку и леггинсы.

– Что происходит? – спрашивает она в лоб.

– О чем ты?

Кира оставляет место для небольшой паузы, за которой я чувствую звон подозрений.

– Где вы все? – интересуется она. – Я заехала в гости, и мне никто не открыл.

Информация о том, что мой теперь уже бывший дом пустует, дергает за болезненную струну внутри.

– Может, пора научиться предупреждать о визитах?

– Не знала, что мои визиты тебя раздражают.

– Не выворачивай, – прошу я ее.

– Так что происходит? Мама сказала, что Сабина у Балашовых-старших живет. И ты трубку не берешь…

Сглотнув слюну, я готовлюсь к тому, чтобы ответить на ее вопросы.

Наполненный паром включенного душа воздух становится для меня слишком густым, тяжелым и вязким.

Мне нужна пауза, прежде чем испорчу себе день. И это не просто пластырь, который нужно сорвать, это запуск пускового механизма у атомной бомбы. Моя новая жизнь обретает плоть и кровь. Наша с Балашовым жизнь.

Прочистив горло, говорю в трубку:

– Мы разводимся.

– Что? – слышу недоуменный вопрос сестры. – Ты пошутила?

– Нет. Я не пошутила.

– Очень смешно. Что за бред?!

– Мы с Вадимом разводимся. Все остальные вопросы потом.

– Что значит потом?! – визжит она. – Ты… Я просто в шоке! У вас идеальная семья, вы не можете развестись!

– К сожалению, такое случается.

– Какая же ты эгоистка! У меня свадьба через три месяца, и какой же ты отличный пример подаешь! Может, и мне замуж выходить не стоит, если это все равно закончится разводом?!

– Я никогда не ставила себя в пример…

– Но только все остальные ставили! «Карина то, Карина это! Смотри на Карину и учись!» Оказывается, все это картиночка красивая? Обман?!

Меня захватывает ураган чувств, от которого в груди под ребрами дрожит. И голос дрожит, когда прошу:

– Кира… Прекрати.

– Знаешь что? – шипит она. – Пошла ты!

Короткие гудки в трубке я ощущаю как пощечину.

Отшатываюсь, роняя телефон на пол, на маленькую кучку своей одежды, и залетаю в душ. Втираю в себя горячую воду вместе с гелем, чтобы прогнать всю ту дрожь, которая колбасит тело.

Телефон начинает звонить минут через десять. Звонит три раза подряд, и радует меня то, что никто, кроме Балашова, не знает, где я нахожусь. Телефонные звонки проигнорировать можно, а вот звонки в дверь уже вряд ли.

Звонила моя мать, а потом мой отец.

Я не безответственная, просто в таком состоянии общаться с ними не лучшая идея. Вряд ли смогу вести себя достойно, если услышу очередные претензии, поэтому отвечаю на оба звонка эмэмэмками, обещая перезвонить завтра.

Гостиная в квартире не может пожаловаться на маленькую площадь, но даже сейчас, когда метры не скрадываются мебелью, с этой задачей неплохо справляются цветочные корзины.

На фоне универсальных серых стен они как яркие, режущие по глазам кляксы. Им здесь не место. Они не ко времени. Что и кому я хочу доказать?!

По крайней мере, с автором этих посылок я не обязана быть учтивой. Он шлет цветы замужней женщине. Он просто беспринципная скотина. Я должна была выбросить ту записку, как и планировала, вместо этого она болтается в моей сумке. Как и та, что была вчера. Порывшись, достаю маленький конверт и читаю еще раз, после чего набираю сообщение:

«Как минимум у вас отличный выбор флориста, поздравляю».

Спустя всего какую-то минуту получаю ответ:

«Я ему передам. Может, у тебя есть предпочтения?»

Я ощетиниваюсь. Мгновенно. И с удовольствием ставлю прокурора Алиева на место:

«Когда мы успели перейти на "ты"?» – пишу я ему.

«Ты разнесешь меня за любой ответ?» – падает мне эсэмэска.

Именно это я и собиралась сделать. Я собиралась послать его к чертям собачьим.

Кипя от накопившихся за последние часы эмоций, набираю:

«Сначала хочу его увидеть».

Вижу, как галочки напротив моего сообщения становятся синими, но ответа не следует. Ни через пять минут, ни через десять.

Глава 11

В доме родителей совсем недавно закончился ремонт, как раз перед их отъездом. Работы сдали с задержкой, как водится, поэтому им пришлось оставить дом в бардаке, чтобы не возвращать путевки. Теперь у них есть новая остекленная веранда с видом во двор, где сейчас рабочие грузят в машину мешки со строительным мусором.

Гнетущее молчание на кухне нарушает грохот и треск с улицы. Чай в моей чашке давно остыл, я к нему не притронулась.

Пока отец задумчиво смотрит в окно, мать складывает посуду в посудомойку, чем добавляет долбящих по мозгам звуков.

Болтая в кружке турецкий чай, слышу ее задыхающийся голос:

– Я выскажу свое мнение, если позволишь. Я просто в шоке, и я скажу тебе одно: я против. В любой семье есть проблемы, Карина, но разводиться? Мне пятьдесят. Я не хочу всю оставшуюся жизнь наблюдать, как ты ходишь по рукам, потому что такого человека, как Вадим, ты уже никогда не найдешь. Я не знаю, что у вас случилось, но он никогда бы не бросил Сабину. И тебя не бросил. Он – твоя опора! Скажи, что я не права. Скажи!

Я не готовилась к этому разговору. Просто села в машину и поехала, и теперь рада, что заготовленных речей у меня нет. Я не хочу отбиваться от подобных аргументов, не хочу объяснять, что же такое произошло, ведь знаю: моя мать найдет оправдание любому поступку Балашова.

Она его боготворит.

Мой отец продолжает смотреть в окно, но его молчание объясняется таким же шоком, ведь и для него Вадим Балашов – авторитет.

Я почти рада тому, что спала кое-как, голова достаточно тяжелая, чтобы в нее было не пробиться. Вокруг меня ледяной панцирь, который надежно придавил все эмоции. Это позволяет находиться здесь, в этом доме, но при этом отсутствовать.

– На развод подала я, – говорю отстраненно. – У меня были причины, но ты всегда учила, что сор из избы не выносят. Вот и я не буду.

– Как вовремя ты об этом вспомнила! – наигранно смеется мать. – Только мы тебе не чужие люди, мы твои родители. И это мы будем не спать ночами, пока ты ломаешь свою жизнь. У тебя прекрасная семья, все можно решить, тем более с Вадимом! Не делай глупостей, я прошу тебя. Ты будешь жалеть.

Мой панцирь трещит, особенно когда слышу:

– А о дочери ты подумала? Через год-другой он женится опять, у него появятся другие дети, станет для Сабины воскресным папой в лучшем случае. Так это происходит. Я таких случаев видела много…

– У нее всегда буду я, – обрываю мать на полуслове.

Хотя бы в этом я достигла внутреннего баланса. Я думала о своей дочери, черт возьми. И когда-нибудь она меня поймет. Когда-нибудь, когда придет за советом, мне будет что ей сказать, чтобы она никогда не забывала любить себя!

– И что дальше? Будешь менять любовников? Теперь так живут?

– Марина, – разбивает наш спор голос отца. – Хватит.

Мать замолкает, сдергивая с плеча кухонное полотенце. Ее руки дрожат, я не позволяю ее эмоциям себя касаться. Мне и своих хватает!

– Иди проверь, как там дела, – кивает папа на окно, предлагая ей отправиться во двор.

Мы смотрим друг другу в глаза, пока мать покидает кухню.

Когда-то мой отец пытался заработать на чем угодно. Он остался без работы. Завод, на котором он трудился со студенчества, обанкротился. Когда мне было лет восемь, отец собрал свою первую строительную бригаду, через десять лет у него уже была фирма по производству пластиковых окон. Пару лет назад он ее продал и ушел «на пенсию» очень обеспеченным человеком, даже и без дивидендов, которые платят ему Балашовы.

Когда в коридоре хлопает дверь, вокруг нас образуется тишина. Заняв стул напротив, папа протягивает руку и накрывает мою ладонь своей.

– Я не буду спрашивать, что же такое у вас случилось, – говорит он назидательно. – Но ты ведь знаешь, что делаешь?

Закрыв глаза, я делаю долгий рваный выдох.

– Я делаю то, что считаю нужным, – говорю хрипло. – Пожалуйста, не задавай мне вопросов…

– Но я отец. Я должен.

– Я пойду…

Высвободив руку, я встаю из-за стола и оставляю на щеке отца поцелуй.

– Пока…

Только сев в машину, понимаю, что покинула дом родителей без пальто.

Салон остыл, и отсутствие на мне верхней одежды ощущается чертовски остро. Натянув на ладони рукава толстовки, завожу мотор и включаю обогрев сидений. По крайней мере, моя сумка здесь, и возвращаться в дом не придется.

На часах почти час дня, и с семи утра я держусь на одной-единственной чашке кофе. Сейчас, когда Сабины нет рядом, я почти забыла, как пользоваться кухонной плитой. И я слишком голодная, чтобы заниматься этим в данный момент, поэтому решаю пообедать где-нибудь в городе. И желательно подальше от центра, в том числе от ресторана Галицких, где можно запросто встретить Лиду или ее мужа.

Потребность в одиночестве для меня в новинку, но именно с ней я маюсь. Общение со знакомыми, родными теперь гребаное тяжкое бремя, ведь первым нужно улыбаться и делать хорошую мину при плохой игре, а перед вторыми надевать панцирь. Он позволяет создавать видимость, будто я уверена в своих чертовых решениях, даже если на самом деле бреду в темноте как слепая.

После двух неудачных попыток получить столик в обеденный час пик мне удается найти себе место в ресторане на последнем этаже новой гостиницы.

Там панорамные окна, вид из которых не портит даже легкий туман и дождь. Большой зал заполнен только наполовину, но пустым от этого не кажется. Дизайнеры постарались.

Пытаясь согреться после прогулки по улице без пальто, я тру друг о друга замерзшие руки.

– Что у вас готовят быстрее всего? – спрашиваю улыбчивого парня-официанта.

– Быстрее всего… ну, блюдо дня…

– Это…

– Щучьи котлеты и…

Дослушать не выходит, потому что, отреагировав на звуки дружного мужского смеха, я нахожу глазами его источник. Это столик в середине зала, за которым разместилось пять мужчин, и еще один к ним присоединяется.

Они приветствуют друг друга рукопожатиями, все это создает вокруг стола суету. И во всей этой суете глаза мгновенно выделяют знакомое лицо.

Черноволосый мужчина с густой щетиной на щеках.

Буквально несколько дней назад он был бы для меня всего лишь еще одним лицом в море других, но только не теперь.

Это Денис Алиев, и примерно тридцать секунд у меня сохраняется надежда на то, что о моем присутствии здесь ему не известно. Однако он быстро развеивает это заблуждение. Привстав, пожимает руку своему знакомому, а когда снова усаживается на стул, неторопливо вскидывает взгляд и смотрит на меня в ответ.

Глава 12

Наверное, я и правда дура по части флирта, раз где-то в глубине души до сих пор жду ответ на свое сообщение.

Его так и не поступило, это даже к лучшему. Мне вообще не стоило ему писать. Ни в первый раз, ни во второй.

Внезапно проснувшаяся рассудительность не мешает сердцу сделать рывок, от которого кровь проносится по венам и начисто вымывает из тела холод.

Это встреча слишком неожиданная. Слишком!

Моя голова настоящий кирпич сегодня, раз я не заметила этого мужчину сразу.

Отвожу взгляд первая и только после этого позволяю себе разложить по полочкам увиденное. Дресс-код за тем столом пестрый. Начиная от пиджаков с галстуками, заканчивая свитерами и футболками. Именно в черную футболку Алиев и одет. В любом случае встреча за тем столом явно полуофициальная, и она постепенно становится громче.

Голоса, смех, звон приборов.

Покрутив на столе вилку, снова туда смотрю.

Вычленить голос Алиева из общей какофонии не представляется возможным, но его губы шевелятся, а взгляд устремлен на собеседника. Затем он смеется.

– Ваш чай…

Мелькающая перед глазами посуда перехватывает внимание. С огромной радостью я отдаю горячему чайнику весь свой интерес. Отказавшись от помощи, принимаюсь сама себя обслуживать – наливаю в чашку чай и методично размешиваю в нем сахар.

После третьего глотка тепло по венам гонит уже не внезапный фейерверк в крови, а осевшая в желудке горячая вода. Я уверена, волноваться мне не о чем. Кажется, Денис Алиев закончил со своими ухаживаниями, когда понял, что со мной его ждет лишь одна сплошная морока. Любая заинтересованная женщина, получив от него две корзины цветов, сама перешла бы на «ты» еще после первой.

Все эти умозаключения позволяют мне смотреть в свою тарелку, пока обедаю блюдом дня. Голод делает мои движения торопливыми, и я расправляюсь с едой достаточно быстро. Глотая чай, смотрю в окно.

Разглядывать стекающие по стеклу капли дождя оказывается неплохим занятием, когда в голове ни одной мысли.

В моей вдруг пусто. Короткая остановка между прошлым и будущим. Вся эта философия пулей вылетает из головы, когда над моим столом нависает тень.

Не знаю, удивлена я или нет, но на этот раз сердце от неожиданности не выскакивает.

Подняв лицо, я смотрю в зеленые глаза Алиева.

В те самые, которые являются первой точкой притяжения на его лице и так ярко контрастируют с его кавказской внешностью.

В паре с черной футболкой на нем синие джинсы, на ногах – кроссовки. Простота одежды в его случае играет на руку, так как подчеркивает полное отсутствие жира в районе талии и отличные пропорции фигуры.

Он смотрит на меня исподлобья, заставляя с легким стуком опустить чашку на стол.

Указав рукой на второй стул за моим маленьким столиком, спрашивает:

– Можно?

Мою задержку с ответом Алиев «комментирует» приподниманием бровей.

Возможно, вчера я осадила его на эмоциях и незаслуженно, ведь сама дала повод считать себя заинтересованной, причем не один раз, а два, но это не делает меня преступницей.

Теперь он знает, что переоценил степень моей заинтересованности, тем не менее делать вид, что мы не знакомы, мне даже в голову не приходит. Причина моей задержки в другом – я понятия не имею, как себя вести.

– Пожалуйста, – пожимаю плечом.

Он занимает стул напротив, и все это время прямой взгляд Алиева не оставляет мое лицо. Это не дает забыть о том, что мои волосы собраны в небрежный хвост, а из косметики на мне только легкий слой пудры.

Взглядом я касаюсь рук, которые он кладет на стол, и его ладоней с длинными сильными пальцами. Предплечья покрыты густыми темными волосками – я отмечаю эту деталь на уровне подсознания, прежде чем поднять глаза к его лицу.

– Привет, – произносит Алиев.

Чтобы не быть снобом, отвечаю в тон:

– Привет.

– Я вчера остался без телефона, – сообщает он. – Форс-мажор.

– Соболезную.

Алиев ведет широкими плечами, ерзает по стулу так, будто устраивается в нем поудобнее и основательно. Я не спускаю с него глаз. Он с меня тоже, и его внимание имеет особый привкус. Он будто меня изучает, и не просто мое лицо. Но искры в его глазах живые и дерзкие, так что я сама не знаю, какое мнение о нем составить.

– Все еще хочешь получить ответ? – интересуется он.

Такой прямолинейный перенос нашего общения в онлайн для меня неожиданность.

Кажется, со словами «хождение вокруг да около» Денис Алиев в принципе не знаком. И это не говоря о том, что мы снова на «ты».

Для меня это в новинку. Подобное общение. Прямолинейное и лишенное хоть каких-то полутонов.

Вместо того, чтобы уступить, решаю этого не делать.

Отодвинув от себя кружку, скрещиваю руки на груди. Проигнорировав заданный мне вопрос, отвечаю встречным:

– Что с вашим телефоном случилось?

– Собака сожрала провод от зарядного.

– У вас есть собака?

– Да. Ретривер. Кобель. Ему два года.

– Как его зовут?

Обрамленные чертовски пушистыми ресницами глаза делают медленный круг по моему лицу. Задевают мои губы, отчего я только сильнее подбираюсь. Он словно чувствует эти шипы. Откидывается на спинку стула, будто увеличивая между нами расстояние, и отвечает:

– Тайсон.

Отвернувшись к окну, замечаю:

– Я не разбираюсь в собаках…

– Я тоже. Мне его подарили.

Мое молчание создает паузу, но собеседник быстро ее ликвидирует.

– Хочу кое-что исправить, – говорит он, заставляя этими словами посмотреть на себя.

– Что?

Подавшись вперед, прокурор протягивает мне свою руку над столом.

– Денис. Алиев, – произносит он. – Я, кажется, не успел представиться лично.

Опустив взгляд на раскрытую ладонь, я чувствую, как скребет где-то внутри, и секунду решаюсь вложить свою руку в его.

Он ждет, наблюдая за мной из-под своих густых ресниц.

В конце концов, я не продаю душу дьяволу. Собственно говоря, я уже ее продала. В тот день, когда воспользовалась номером телефона сидящего передо мной мужчины.

Его пальцы смыкаются вокруг моих, когда я опускаю свою ладонь в ладонь Алиева.

– Карина, – представляюсь исключительно ради баланса.

Его пальцы теплые и сухие, собственную кожу я ощущаю ледяной на фоне этого опаляющего тепла.

– Ко мне можно на «ты», – говорит Алиев, выпуская мою руку.

Прикусив изнутри щеку, я принимаю это предложение молча.

Глава 13

Даже из принципа было бы глупо воскрешать эту тему. Я и не собираюсь.

Будем мы общаться на «ты» или нет, не важно. Он уже понял, что приключений я не ищу.

Опустив руку, обхватываю ладонью чашку с остывшим чаем. Кожа после рукопожатия слегка зудит, и мне хочется обо что-нибудь ее потереть.

Свою ладонь Алиев опускает на бедро и возвращается в прежнее положение – откидывается на спинку стула. То есть восстанавливает между нами дистанцию.

– Я тебя здесь раньше не видел, – сообщает он вдруг.

– Звучит как претензия. – Смотрю на него исподлобья.

– Нет, – он улыбается. – Я очень рад, что для нас нашлась нейтральная территория.

Быстрая открытая улыбка – это то, что подчеркивает ту самую дерзость в его глазах. От него веет энергией, будто сидеть на месте ему сложно. И топтаться на месте тоже.

Еще его улыбка заразительная.

Закусив губу, я вспоминаю, как выставила его из своей кофейни. Глупости этому конфликту добавляет как раз то, с какой ответственностью к моему ультиматуму отнесся господин Алиев.

Он в самом деле не переступит порог «Ёлок», пока я не сниму запрет.

– Часто здесь бываешь? – спрашиваю я.

Проследив взглядом за моей рукой, которой я неосознанно провожу по своей шее, он отвечает:

– Каждый день.

Мне хватает извилин, чтобы догадаться: здесь он обедает. Только теперь до меня доходит, что прокуратура города находится буквально в пяти минутах ходьбы. Это напоминает еще и о том, что иногда работу от личной жизни отделить невозможно. По всем законам у нас именно этот случай, и, когда я поднимаю глаза, Денис Алиев словно читает мои мысли.

Улыбка сходит с его лица. Он проводит рукой по волосам и становится совершенно серьезным.

– Как насчет того, чтобы пообедать вместе? Например, завтра? – спрашивает он и этим вопросом заставляет меня снова поднять глаза.

Теперь ничто не выдает его эмоций. Он просто ждет, наблюдая за моим лицом. Наблюдая, изучая. Снова приводя в нервозность от того, что на мне нет косметики, и от того, что я не могу определиться с ответом.

Алиев тоже это понимает. Кладет на стол сцепленные в замок руки, говоря:

– Давай представим, что мы просто две неизвестные. Икс и игрек, к примеру. Оставим все за кадром. Мы сами по себе…

Под учащенные удары сердца я смотрю в его глаза.

В отличие от него, топтаться на месте я умею, и еще как. Дернув на себя сумку, роюсь в ней, хмуря брови и взвешивая все за и против. Я пытаюсь их проанализировать, но та чаша весов, на которой лежат связывающие нас с прокурором Алиевым обстоятельства, с огромным запасом перевешивает. Все, что можно с этим сделать, – только закрыть на них глаза.

Продолжая смотреть в свою сумку, говорю:

– У меня условие.

– Какое?

– Больше никаких цветов. И никаких подарков. Это просто… – посмотрев на него, заканчиваю: – Общение.

Этой чертой я даю ему возможность забрать все свои предложения назад. Может быть, об этом он и думает, медленно моргая своими ресницами, но это только мои предположения. Через секунду на его губах появляется уже знакомая мне улыбка, одновременно с чем Денис предлагает:

– Значит, друзья?

– Да… – отзываюсь я. – Друзья.

Я поднимаю руку, чтобы позвать официанта, Алиев же встает со стула и предупреждает:

– Я на минуту.

Он возвращается к своему столу, шум за которым снова становится громче. Мужчины прощаются. Рукопожатия, дружеские хлопки по плечам. Улыбка на лице известного мне прокурора…

Ждать его долго не приходится. Уже через минуту он возвышается над столом опять, на этот раз в его руке черный бомбер.

Алиев держится позади, пока мы идем через зал. Я осознанно игнорирую гардероб, сразу сворачивая к лифтам, и, хоть я не просила сопровождать себя, возражать снова считаю глупым.

В просторном лифте Денис нажимает на кнопку первого этажа, бросая на меня взгляд. Я занимаю противоположный угол, сложив под грудью руки и прижав сумку к животу.

– Ты что, пришла вот так? – спрашивает он, кивнув в мою сторону.

– Форс-мажор. – Я пожимаю плечом.

На этот раз улыбка у нас синхронная.

Скользнув взглядом по моему телу, Алиев ведет плечом, сбрасывая с него бомбер. Оставшись без куртки, протягивает ее мне. Я забираю, пробормотав тихо:

– Спасибо…

Прогулка до моей машины спешная. В спину толкает не только промозглый ветер, но и желание поскорее вернуть куртку хозяину, ведь он в одной футболке. Я снимаю с себя бомбер, прежде чем нырнуть в салон машины. Денис придерживает для меня дверь, и я смотрю в его глаза, потому что они настойчиво этого требуют.

– Я буду здесь завтра, – говорит он, кивая на здание. – В то же время.

– Тогда до завтра.

На этот раз его взгляд впивается в мое лицо и не оставляет до тех пор, пока я не исчезаю в салоне машины. Денис захлопывает за мной водительскую дверь и отходит на пару шагов, давая место для маневра. Я же пытаюсь прекратить раскладывать на атомы и молекулы запах, оставшийся на мне после прогулки в его куртке.

Глава 14

– Раз… два… ча-ча-ча… раз, два, ча-ча-ча… – звонкий голос дочери доносится из распахнутых дверей гостиной, когда я вхожу в квартиру старших Балашовых.

Мать Вадима ищет для меня тапочки, пока я разуваюсь и снимаю пальто. Она немного суетится, натянуто смеется, и причину ее странного поведения мне долго искать не нужно.

Я вижу стоящие на коврике мужские ботинки. Они мне отлично знакомы: коричневая кожа и выбитый на стельках логотип итальянского бренда.

– Ча-ча-ча…

Отведя от обуви глаза, смотрю на свекровь.

– Проходи… У меня там чайник кипит.

С этими словами она быстро уходит по коридору на кухню, оставляя меня тет-а-тет с этими ботинками. Вешая в шкаф пальто, я слышу приглушенный голос Балашова, а также голос его отца и смех Сабины.

Со дня на день мне нужно забрать дочь отсюда. Моя мать в сдержанной форме попросила привезти Сабину к ним. Это ее первый звонок с тех пор, как я ушла из родительского дома три дня назад, и я уверена, что вопрос моего развода там все еще не закрыт. Он всплывет снова, стоит только переступить порог, а моя сестра… я не видела и не слышала ее все эти дни. От этого на душе появился еще один камень, и он, твою мать, тяжелый.

Несмотря ни на что, я люблю свою сестру. Любила ее, еще когда она была крошечным свертком, который привезли из роддома. У меня никогда не было к ней ревности, я отдавала ей своих лучших кукол и плела ей косички. Я готова проявить мудрость и первой пойти на примирение, собственно, как всегда.

Последние два дня я принимала доставку мебели в квартиру, теперь жду мастеров, которые эту мебель соберут. Кровать, письменный стол и шкаф для дочери, а также кровать и шкаф для меня самой. Это произойдет со дня на день. Новую жизнь, как оказалось, организовать не так уж сложно…

Мое отражение в зеркале мне нравится. Если не считать слегка покрасневших от ветра щек, со мной все в полном порядке, но я еще пару секунд медлю, прежде чем пойти на голоса.

Сабина в пижаме, волосы еще не чесаные после сна. Приняв исходную танцевальную позицию, она демонстрирует разученные на занятиях движения.

– Ча-ча-ча… раз, два…

Отец Вадима отбивает для нее ритм ладонями, сам Балашов сидит на полу у дивана, согнув одну ногу в колене. Он выглядит расслабленным, но, когда я появляюсь в дверном проеме, взгляд мужа моментально переключается на меня.

Его глаза кристально ясные, изучающие.

На нем джинсы и свитер, что касается его лица, то оно изрядно заросло щетиной. Я бы сказала, что он кошмарно зарос, таким я его, кажется, вообще никогда не видела.

Позволяю себе смотреть. Прятать от него глаза – это то, чего я уж точно делать не собираюсь.

– Мама! – Саби принимается двигать своим маленьким телом еще активнее. – Смотри… раз, два…

На губах Вадима появляется легкая улыбка, когда он переводит взгляд на дочь. В конечном итоге Сабина срывается с места и, хихикая, несется к нему. Он подхватывает ее на подлете, выставив вперед руки, и смеха становится в три раза больше. На этот раз смеется и мой свекор, и Сабина, и Балашов.

– Ну папа, папочка… щеко-о-о-отно!

– Я тебе не верю…

– Ты колю-ю-ючий!

Отвернувшись, я направляюсь к окну. Улыбаюсь Андрею Юрьевичу Балашову, своему свекру. Он встает с кресла, тихо говоря:

– Здравствуй, Карина.

– Доброе утро, – отвечаю я ему.

За моей спиной происходит легкая возня. Писки Саби сменяются ее упорным нежеланием идти умываться и чистить зубы, но в конечном итоге она уступает.

– Сабина, без разговоров, – давит на нее отец.

– Не буду!

– Хочешь, чтобы тебя бактерии сожрали?

– Нет… – отвечает она понуро.

– Тогда иди.

– Я быстро.

В комнате наступает тишина, когда Сабина вместе с дедом уходит.

За окном обманчиво солнечный день, на самом же деле достаточно холодно. Сегодня суббота, и сейчас, в девять утра, я не встретила ни одного человека во дворе, да и на дорогах машин почти нет.

– Давай прогуляемся, – слышу голос Балашова за спиной.

Обернувшись, вижу, что он уже встал на ноги. Расправив плечи, Вадим направляется в прихожую. Я присоединяюсь к нему без споров, прекрасно понимая, что поговорить нам давно пора. Я была уверена, что он позвонит со дня на день, ну или обозначит свое присутствие в моей жизни еще каким-то способом, и этот способ не лучше и не хуже других.

Мы располагаемся на пустой детской площадке. Я кутаюсь в шарф, который набросила на голову, а Вадим усаживается на скамейку, положив на колени локти.

На нем зеленая парка, которую Балашов не потрудился застегнуть, но холод он игнорирует.

Несмотря на эту многодневную щетину, Вадим выглядит чертовски бодрым и свежим. Кажется, он даже начал набирать вес, который потерял за последний год. Его тело стало отточенным, как будто он соблюдал индивидуальный план питания, на самом деле хуже, чем в этот год, он не питался никогда.

Если у него был отпуск, то он пошел ему на пользу. Вадиму нужен был отпуск. После того, как закончились суды, отпуск ему был просто необходим.

– Как у тебя дела? – спрашивает Балашов.

– Может, опустим эту часть? – предлагаю я. – Обсуждать с тобой свои дела мне не хочется.

– Я думаю, что в нашем случае обсуждать их как раз нормально. Мы не чужие люди, Карина.

– Это вопрос времени. Очень скоро станем чужими. Это побочный эффект разводов. Так что у тебя ко мне?

Вижу, как он поигрывает желваками, опустив лицо. Расстояние в два шага, которое я между нами оставила, как нельзя лучше защищает от любых его эмоций.

– Ты не выставила никаких требований, – говорит он, продолжая смотреть на свои ботинки. – Чего ты хочешь? Половину имущества или?..

– Ничего, – перебиваю я. – Мне ничего от тебя не нужно.

– Карина.

– Только то, что положено Сабине. А это… на твое усмотрение.

Я уверена, что нашу дочь он не сможет хоть в чем-то ущемить. Кого угодно в этой жизни, но не ее.

В его глазах раздражение и немного злости, когда он на меня смотрит.

– Ты была моей женой семь лет. Любой адвокат скажет, что ты можешь претендовать на что угодно.

На что угодно, кроме его бизнеса. Основная доля оформлена на родителей, и так было всегда. А недвижимость или машины – это не то, чем Вадим Балашов действительно дорожит.

– Судебные тяжбы меня не интересуют. Мне отлично известно, как сильно они портят жизнь.

– Я дам тебе время, – говорит он. – И мы вернемся к этому вопросу снова.

Привычка никогда и ни о чем с ним не спорить отточена у меня годами. Сейчас я тоже не пререкаюсь, но мое молчание означает лишь одно – я сделаю по-своему. Он читает это в моих глаза, когда встает.

Сократив разделяющее нас расстояние, Вадим обхватывает ладонью мое плечо и прижимается губами ко лбу, пробормотав:

– Скажи Сабине, что я заеду завтра вечером.

Обойдя меня, он идет в противоположную сторону от входа в подъезд дома своих родителей, то есть возвращаться в квартиру не собирается.

Повернув голову, я провожаю его взглядом, чувствуя, как в горле поднимается знакомый гребаный ком.

Глава 15

Переезд Сабины в дом моих родителей не был сюрпризом для Балашовых-старших. Я предупредила их заранее, и это процедура, через которую мы проходили множество раз, но именно сегодня в их квартире будто натянули невидимую струну. Она колышет воздух особыми волнами, которые я игнорирую.

Напряженные взгляды.

Натянутые улыбки.

Повисшие в воздухе вопросы.

Из всего этого я заключаю, что истинное положение дел в этом доме больше не секрет. Но родители Вадима, как и сама я совсем недавно, не торопятся обличать это положение дел в слова. Словно, как и я, оттягивают момент. Возможно, в надежде, что все каким-то образом рассосется. Исправится. И это чертово счастье, что подобное малодушие сама я уже оставила в прошлом, пусть всего какую-то неделю назад.

– Вот, – суетливо говорит свекровь. – Это Вадим вчера привез… Там теплые вещи, в общем, сама посмотришь…

С этими словами она ставит на пол у комода маленькую спортивную сумку, в которой, как я догадываюсь, вещи Саби.

– Хорошо, – киваю я, бросив взгляд на сумку.

Я не просила Балашова это делать, но он всегда внимателен, когда дело касается Сабины. И мне не приходится ему объяснять, что сама я на подобный подвиг пока не готова. Не готова вернуться, пусть и для того, чтобы опустошить в нашем доме шкафы.

Сабина топчется на пороге, горя от нетерпения вырваться на улицу. Под пальто на ней свитер с высоким горлом, на голове – вязаная шапочка.

– Ты подумала насчет дня рождения? – спрашивает у меня ее бабушка.

– Я не против салона красоты, – отвечаю я.

– Я заказала торт, мы можем отпраздновать здесь, у нас… – продолжает свекровь. – Семьей. Раз уж в этом году Сабина не сможет пригласить… своих друзей…

Я поднимаю с пола сумку, бросив взгляд на лицо свекрови. Свое замечание она снабжает доброжелательным взглядом, за которым кроется нечто очень далекое от доброжелательности. Упрек, гора соображений о том, как лучше жить или как, твою мать, лучше разводиться с ее сыном.

Я готова к тому, что Сабине придется завести новых друзей, сменить детскую площадку и детский сад, но говорить об этом здесь и сейчас, когда мой ребенок внимательно прислушивается к разговору, не собираюсь.

Голубые глаза дочери наблюдают за нами исподтишка, а пальцы перебирают края блестящей сумочки.

– Я не планировала ничего грандиозного, – сообщаю я. – Отпраздновать у вас будет просто супер. Поцелуй бабушку, – подталкиваю дочь вперед.

Сабина обнимает склоненные над ней плечи и оставляет на щеке Нины быстрый поцелуй.

– Пока! – выдает она звонко, после чего выбегает за дверь, сверкнув пятками.

– До скорого, – прощаюсь я.

В нашем случае это означает неделю – именно столько осталось до дня рождения Сабины, и все это время дочь проведет у моих родителей.

В жизни нечто неумолимо меняется, ведь отныне я не знаю, как часто вообще буду появляться в доме Балашовых-старших.

– Когда ты заберешь меня домой? – спрашивает Саби с заднего сиденья машины.

Посмотрев на нее в зеркало заднего вида, с внутренним напряжением спрашиваю:

– Хочешь домой?

Она дует губы, раздумывая, после чего отвечает:

– Не знаю…

– Бабушка и дедушка по тебе соскучились.

– И я по ним. Я хочу к бабушке Марине…

Меня накрывает колоссальное облегчение от того, что хандра Сабины оказалась ложной. Она обожает кочевать по гостям. И мои родители, и родители Балашова готовы обеспечивать ее вниманием с утра до вечера, в ответ она дарит им свою энергию безлимитно.

Выдержать визит в дом родителей мне помогает как раз это.

Сабина врывается первой, и это ощущается так, будто на дом свалился метеорит.

– Бабушка, бабушка!

– Что за шум, а драки нет… – появляется в прихожей мой отец.

– Дед… – хихикает Саби.

Через секунду она оказывается у него на руках, и папа скрывает кряхтение, когда получает нагрузку в семнадцать килограммов на свой позвоночник.

– Зайдешь? – спрашивает он меня.

Посмотрев на пустой коридор, понимаю, что мать не встречает нас намеренно. Если бы во мне был хотя бы один запасной резервуар терпения, я бы осталась. Но оно, черт возьми, и так солидно истощилось!

– Нет. – Ставлю на пол сумку с вещами дочери. – Если что-то будет нужно, я привезу.

– Разберемся, – вздыхает отец.

Я улыбаюсь ему одними губами и замечаю в его поблекших голубых глазах молчаливую поддержку.

Выйдя за дверь, я снова остаюсь одна.

Таким ощутимым и звонким это чувство, кажется, никогда для меня не было. Я словно никогда не была вот так предоставлена самой себе, и в этом определенно что-то есть. Не разрушающее, а вызывающее желание распробовать. Вполне возможно, романтика новых ощущений очень скоро станет мне костью в горле, но пока я ими даже наслаждаюсь.

Дома я принимаю ванну и занимаюсь волосами. Высушиваю их и укладываю, после чего полчаса вожусь с макияжем. Ничего особенного, просто немного теней и румян, но сегодня я все делаю особенно медленно и тщательно. Единственное, что не требует много времени, – выбор одежды. Ее у меня по-прежнему в обрез, поэтому натягиваю джинсы и толстовку.

Надев пальто, подкрашиваю губы и взбиваю волосы, укладывая их на плечи аккуратными волнами.

На улице уже темно, когда в очередной раз за этот день я сажусь за руль. На часах почти шесть вечера, но сегодня воскресенье, и оно радует отсутствием бесконечных пробок в тех местах, которые в период рабочей недели становятся просто непроходимыми.

Спустившись вниз по улице к городской набережной, я паркуюсь у дороги. Несмотря на то, что к вечеру поднялся небольшой ветер, сегодня к нему не прилагается мелкий дождь, как это было вчера.

Погода… отлично подходит для прогулок.

Пряча руки в карманы пальто, я выхожу на бульвар, и почти сразу взгляд цепляется за фигуру прямо по курсу – мужчина в наброшенном на голову капюшоне толстовки, вокруг которого с лаем носится золотистый ретривер…

Глава 16

На Алиеве спортивные штаны и поверх толстовки куртка с нашивными карманами.

Свое внимание он сконцентрировал на том, чтобы отобрать у собаки палку, в которую та вцепилась зубами.

Возможно, я слишком громко дышу, раз Алиев оборачивается, как только оказываюсь под фонарем, освещенная со всех сторон.

Капюшон скрывает верхнюю часть его лица, а вот нижняя видна отлично. Густая щетина на точеном подбородке стала почти бородой с тех пор, как я видела этого мужчину в последний раз два дня назад. Кажется, теперь мне и со спины узнать его не проблема. На подкорке отложились очертания его фигуры, рост, разворот плеч, особенности того, как он двигается.

Наш обед не состоялся. В тот же день Алиев уехал в срочную командировку, из которой планировал вернуться в воскресенье. Первой мыслью у меня было то, что у его командировки, вполне возможно, есть имя.

Ничего удивительного, и уж точно меня не касается. Наше общение не несет никаких обязательств, а на вопрос, зачем мне это, ответов куча. Самый главный, пожалуй, заключается в том, что мужчина, на которого я смотрю, заражает желанием откликнуться. Ведь сегодня воскресенье, и он не стал откладывать нашу встречу. Даже несмотря на то, что, по его словам, вернется в город вечером и ему нужно выгулять собаку, иначе она разнесет весь дом.

Он предупредил об этом еще в обед, когда предложил встретиться.

Палка все же остается у Дениса в руке, а его питомец принимается лаять и выпрашивать ее обратно. Замахнувшись, Алиев отправляет палку на газон, и собака стрелой бросается следом.

От воды дует, поэтому я тоже накидываю на голову капюшон, руки прячу в карманы.

Развернувшись на месте, Алиев ждет, пока подойду ближе. Когда между нами остается пара шагов, говорит:

– Привет.

Сегодняшний день высосал у меня гору энергии, я закопалась в мыслях о том, как преподнести Сабине наш с ней переезд, и это не тот подарок, о котором дочь мечтает в свой день рождения. Но нам придется через это пройти. Я отлично представляю, как она себя поведет, и это выматывает.

Алиев же излучает энергию человека, который уже долгое время находится в непрерывной активности и сейчас будто все еще в движении. Его голос звучит отрывисто, жесты резкие.

Это создает контраст между нами. Я чувствую его и в первую минуту слегка напрягаюсь.

– Привет. – Всматриваюсь в его лицо, закрытое капюшоном.

В мое он тоже заглядывает, опустив подбородок, но через секунду нас оглушает собачий лай.

Я по инерции пячусь, Денис резко хватает пса за ошейник, удерживая на месте. Собака рвется со мной познакомиться, бросив к ногам хозяина палку.

– Бл… твою мать! – рычит Алиев. – Тайсон! Сидеть!

Его команда не производит эффекта, наоборот, создает еще больше возни.

– Сидеть, я сказал!

Закусив губу, я отхожу еще на шаг. Наблюдаю за борьбой, которая заканчивается тем, что четвероногий красавец укладывается на тротуар всем телом. Разваливается на боку и, свесив язык, принимается громко дышать.

Скинув капюшон, Денис кладет на бедра руки и стискивает зубы.

– Не бойся, – обращается он ко мне. – Это самая дружелюбная порода. Он тебе ничего не сделает. Нужно его выгулять, иначе…

– Разнесет тебе дом… – заканчиваю я за него.

– Да.

Проведя по лицу ладонью, он роется в кармане куртки и достает оттуда резиновый мяч. Собака мгновенно вскидывает голову.

– У меня нет времени возить его на дрессуру. Может, вообще от него избавиться? Он портит мне жизнь. И вечер, – последние слова Денис сопровождает направленным на меня взглядом.

Медленное скольжение, с которым я уже знакома. И хоть это просто взгляд, он все равно ощущается покалыванием где-то на затылке.

– Мы можем встретиться в другой раз, – предлагаю я ему.

– Лучше уж избавиться, – говорит Алиев, замахиваясь мячом так, будто собирается запустить его через ограду в реку.

Зная, как стремительно пес реагирует на подобные игры, я вскрикиваю:

– Стой!

– Как скажешь, – опускает он руку с ленивой улыбкой.

Я снова не могу сдержать своей.

Эта провокация, как и тот факт, что у прокурора Алиева на попечении неуправляемая собака, для меня откровение, и оно нещадно толкает уголки губ вверх.

Осмотревшись по сторонам, Денис запускает мяч далеко вперед. Тайсон срывается с места вслед за игрушкой, оставляя нас одних.

– Пошли? – кивает его хозяин на пустой бульвар вдоль реки.

Кажется, контраст, который всколыхнул меня в начале этой встречи, испарился, ведь теперь мы сосуществуем в одном темпе. Медленно двигаемся по дорожке.

– Так… кто тебе его подарил? – интересуюсь я судьбой его питомца.

– Друзья.

– Волшебный подарок… – улыбаюсь я.

– Не то слово.

– Кто гулял с ним вчера?

Тут же жалею о своем вопросе, он может оказаться слишком личным, но Денис расслабленно отвечает:

– Ситтер.

– Ты сдал его в приют?

– Нет. Отдача замучает. Этот засранец не любит приюты. У моего ситтера есть ключи. Он всегда на подхвате.

– Ты доверил ключи от дома постороннему человеку?

Повернув голову, я вижу кривоватую улыбку на его лице.

– Я очень быстро могу узнать, где он живет. И многое другое.

Его слова рождают в голове мысль, которой я почти не касалась все эти дни, но теперь озвучиваю:

– Обо мне ты тоже все знаешь?

Денис приближается к ограде и кладет на нее локти. Смотрит на меня, когда останавливаюсь рядом, и говорит:

– Мы неизвестные. Помнишь?

Его ответ оставляет мой вопрос открытым. Не знаю, должна ли требовать большего. Что это изменит?! Он знает достаточно, чтобы нас вообще здесь никогда не было, но его это не остановило. Может, поэтому задавать вопросы мне он никогда не стремится. Словно я и правда неизвестная, икс или игрек, которая за скобками оставляет всю свою жизнь, когда соглашается на эти встречи.

Положив на холодную ограду ладони, решаю, что даже у неизвестных есть очертания.

– Я ничего о тебе не знаю, – сообщаю. – Почти.

– Можешь спросить, если хочешь.

Покусав изнутри щеку, интересуюсь:

– Твое полное имя?

– Серьезный подход, – замечает мой собеседник все с той же ленивой интонацией. – Денис Рашидович Алиев.

– Где ты родился?

– В Дербенте. Это Дагестан.

– И как попал сюда?

– Семья переехала. Мне было двенадцать.

– Сколько тебе сейчас?

Постучав кроссовкой по ограде, отвечает:

– Тридцать четыре.

Они с Балашовым ровесники. Эта информация ворошит воспоминания о вчерашней встрече с Вадимом, и я затыкаю их следующим вопросом:

– Кто твои родители?

– Мать – домохозяйка, отец – полковник полиции.

– У тебя есть братья или сестры?

Глядя на воду, он потирает пальцем бровь. Эта задержка кажется мне немного странной, но в итоге я получаю короткий ответ:

– Нет.

– Хочешь спросить что-нибудь у меня?

Развернувшись, Денис опирается бедром об ограду и скрещивает руки на груди. Чешет языком зубы, и на этот раз пауза ощущается волнительно, ведь на его губах снова улыбка.

Кажется, такого эффекта он и хотел добиться. Волнения, покалывания у меня в затылке. Ожидания.

– Какие цветы ты любишь?

Сверля его ответным взглядом, говорю:

– Розы. Но мы договорились…

– Что я не буду дарить цветы?

– Да.

– Столько запретов. Я связан по рукам и ногам.

В ответ я перевожу взгляд на его руки. На спортивное сильное тело. Пульс делает скачок, когда в голове всплывает чертовски волнующий вопрос: хочу ли я почувствовать на себе эти руки или это тело?

В груди поселяется холодок. Вспышка, от которой учащается дыхание.

Взметнув вверх глаза, вижу, что он впился в мое лицо взглядом, и улыбки на его лице больше нет.

Отвернувшись, я бросаюсь в сторону, потому что с лаем к нам несется золотистый ретривер.

Глава 17

На этот раз схватка заканчивается тем, что Денис сажает пса на поводок. Сопротивления почти нет, только очередная порция любопытства в мой адрес. Твердой рукой Алиев его пресекает, дернув за ошейник.

– Рядом! – рявкает он команду, но кто из них принимает решение, сказать трудно.

Я слишком отвыкла прятать от мужчин глаза, но именно этот рефлекс у меня и просыпается.

Очень боюсь, что эмоции, которые прочел на моем лице Алиев, будут истолкованы правильно. Особенно зная, как он умеет ломать дистанцию.

К такому обращению с собой я не привыкла. Напор. Почти неприкрытый. Почти откровенный. Он способен оттолкнуть, но этот мужчина знает меру! Несмотря на это, мне кажется, что ему лучше ни в чем не уступать.

Я чувствую это кожей. Тем шевелением у себя на затылке. И это заряжает азартом. Снова. Это хождение по краю. Чертову уверенность дает лишь то, что я могу это остановить. В любой момент!

– Я бы выпила кофе, – говорю я ему, отходя от ограды.

Денис бросает на меня взгляд, принимая тот факт, что наша дистанция снова на месте.

Чуть запрокинув голову, замечает:

– Для меня это вроде как опасное занятие.

Прыснуть от смеха мне мешает хлестнувший по лицу ветер. Я убираю с лица волосы, но под ними губы снова расплываются в быстрой улыбке.

– Сегодня я объявляю перемирие, – говорю ему.

«Елки» находятся на другом конце набережной, в пяти минутах ходьбы. Отличное место, которое выбрал… Балашов.

Вопрос морали, моей ответственности перед мужем, перед семьей, настойчиво пытается пробраться в голову. В обычной жизни Денис Алиев – враг по умолчанию, но сейчас мы неизвестные, так что плевать. Его работа… то, кто он есть, – все за скобками!

Мы продолжаем путь в том же ритме. Неторопливо. Тайсон обнюхивает дорожку, делает несколько попыток броситься в кусты, но поводок не позволяет. Если у этой собаки есть ситтер, мне его жаль, ведь на поводке этому псу нужна даже более сильная рука, чем без него.

Я никогда не выставляла запрет на посещение кофейни с животными, в этом не было особой надобности, но питомцу Алиева мысленно выписываю вынужденный мораторий. Какая ирония, черт возьми!

Я не произношу этого вслух, тем не менее вижу на лице своего спутника кривоватую улыбку, когда мы останавливаемся перед входом.

С этим невыносимо бороться! Я снова улыбаюсь. Снова!

Мои нелепые ограничения в его адрес, которые с такой очевидностью ложатся и на его собаку, создают настоящий клубок понятных только нам двоим обстоятельств.

Денис даже не пытается сдвинуться с места. Он просто усмехается, делая чертовски обаятельный невинный вид и наматывая на кулак толстый поводок.

– Мне нужно пять минут, – говорю я ему.

– Конечно.

– Что тебе взять?

– На твой вкус.

Я оборачиваюсь на звук открывающейся двери и под звон колокольчика душу желание чертыхнуться, ведь из «Елок» выходит Адам Мухтаров, жених моей сестры. В его руках – кофейный стакан в картонном держателе. Мальчишеское выражение на его красивом лице сейчас сменил задумчивый вид, но Адам теряет серьезность, когда наши глаза встречаются.

– Вот это да, – улыбается он. – Я не зря крюк сделал.

Его машина припаркована на маленькой стоянке, теперь я это вижу. Я стала непозволительно рассеянной, иначе обратила бы внимание!

– Привет, – отзываюсь я быстро.

Ищу слова, но они все мимо. К щекам вдруг приливает кровь, словно я преступница. Мне не нравится это чувство, но оно приходит первым, а уже потом – порыв хладнокровной невозмутимости.

Адам бросает взгляд на Алиева. Лоб моего будущего зятя прорезает морщина, которая выражает то ли удивление, то ли еще что-то. Он изучает Дениса, переводит взгляд на меня.

Я не сомневаюсь в том, что ситуация с моим браком ему уже известна, это ни черта не упрощает мне задачу. Я уже знаю, что смалодушничаю, но даже не пытаюсь себя этим стыдить. Решая оставить личность своего спутника в относительной тайне, отхожу в сторону и говорю:

– Это Денис. Это… Адам, жених моей сестры…

Они оба молчат. Изучают друг друга. Возникшая пауза кажется слишком затянувшейся. Наконец, свободная от кофе рука Алиева покидает карман, в котором лежала, и Денис неторопливо протягивает свою.

– Привет, – произносит он.

Проводив предложенную ладонь глазами, Мухтаров слегка откидывает голову. Медлит, снова посмотрев Денису в лицо. Тот отвечает спокойным, но пристальным взглядом, я практически чувствую себя лишней. И испытываю облегчение, когда Адам принимает рукопожатие.

– Привет, – говорит он суховато и тут же смотрит на меня. – Ты без машины? Тебя подбросить?

– Я… нет… я оставила ее там, – машу рукой на освещенную желтыми фонарями набережную.

В очередной раз за этот вечер прячу глаза. Этот дерьмовый рефлекс прилипчивый!

Адам не спускает с моего лица глаз секунду, за ней другую. Эти крошечные отсечки времени кажутся бесконечными. В конце концов он растягивает губы в улыбке, которая не касается его карих глаз, и кивает.

– Тогда пока.

– Да… – отзываюсь я. – Пока.

Бросив взгляд на Алиева, Адам уходит.

Звуки быстрых шагов виснут во влажном воздухе. Фары на черном джипе вспыхивают, щелкают замки.

Я не двигаюсь с места, пока Мухтаров заводит двигатель, и объяснение у моей неподвижности простое: я напрочь забыла, куда собиралась. О моих планах настойчиво напоминает собачий лай и хрипловатая команда:

– Сидеть.

Глава 18

Два дня спустя

Возможно, однажды моя сестра научится извиняться или относиться к людям чуть менее потребительски. Научится считаться с их мнением, эмоциями, то есть станет хотя бы на сотую долю процента более эмпатичной, но это точно будет не сегодня.

Сегодня она всем своим видом демонстрирует отстраненность, когда я сажусь напротив нее за столик в ресторане Галицких, который Кира выбрала для нашего ужина. День, когда я стала мамой крошечной новорожденной девочки, приближается слишком быстро, и это единственная причина, по которой я попросила сестру об этой встрече. Единственная, потому что искать компромиссы и пути примирения с Кирой в ближайшее время – слишком большая нагрузка на мое терпение. Как и с любым членом моей семьи и семьи Балашовых.

Я благодарна им хотя бы за то, что меня оставили в покое, хотя с их стороны это не благотворительность вовсе, а бойкот, и он, вполне возможно, скоро закончится.

Сестра осматривает меня придирчивым взглядом. Одежду, прическу, новый маникюр. На мне тот самый костюм, которым я «отпраздновала» свой развод, и туфли на шпильках.

Готовиться к этой встрече тщательно было для меня чем-то вроде облачения в рыцарские доспехи, и сейчас я рада, что мое упрямство решило тряхнуть чертовой стариной.

– Привет, – обращаюсь к Кире, укладывая на край стола свою сумочку.

– Привет, – говорит сестра и возвращается к изучению меню.

Ее губы поджаты, если она добавит чуть больше дерьма в свое поведение, я просто заору.

На ней обтягивающее платье яркого синего цвета, и он достаточно насыщенный, чтобы привлекать к Кире внимание почти всех присутствующих здесь людей. Для нее это не проблема, внимание моя сестра обожает.

Решив потратиться на дипломатию, говорю:

– Спасибо, что пришла.

– Мухтаров позавчера улетел с отцом какую-то сделку подписывать, – сообщает Кира. – Так что я свободна. Могу позволить себе ужин с сестрой. У тебя теперь также свободного времени полно, да?

Проигнорировав ее вопрос, тоже принимаюсь листать меню.

Судя по всему, Адам не поставил свою невесту в известность о нашей встрече. Если бы поставил, уверена, мне бы уже дали об этом понять.

Это упрощает жизнь. Чертовски дерьмово данный факт признавать, но это так. Несмотря на то, что детали моей личной жизни не касаются Адама, не касаются Киры, теперь уже не касаются никого, я чувствую, что мне придется отстаивать свои границы. Возможно, множество раз и на каждом шагу. Это создает в душе рябь, волнение – с учетом того, что там и так гребаный шторм.

– Мне нужна твоя помощь, – говорю я, убрав в сторону меню.

Кира выгибает брови, принимает насмешливый вид. Меня уже швырнуло о стену достаточно сильно, чтобы эти пантомимы могли задеть. Внутри меня панцирь. Панцирь, черт возьми!

– Неужели ты с чем-то не можешь справиться сама? – вкрадчиво говорит сестра. – Неужели такое возможно? Вот это да, куда бы мне записать этот день?

Сжав пальцами вилку, сообщаю:

– Мне нужно перевезти наши с Саби вещи в новую квартиру. Это не самый лучший день в моей жизни, не знаю, представляешь ли ты насколько. Его и правда нужно куда-нибудь записать, второй такой же дерьмовый день еще поискать!