Караван

Иллюстрации DALLE-E

© Александр Вальман, 2025

ISBN 978-5-0065-4362-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Тысячи лет назад простой солдат поднял с земли камень, наделённый мистической силой. И на месте обычного государства была построена могучая империя, стержнем которой стал Храм Камня. Прошли столетия, и империя рухнула. Быстро и бесславно. Но камень удалось спасти.

Из древних времён идёт по земле караван. Везёт гранитные плиты с выбитыми на них непонятными надписями и рисунками. Никто уже не помнит, откуда он вышел и куда идёт. Известно лишь одно: караван движется к точке, где восходит солнце. Есть силы, препятствующие этому. Тысячи лет они пытаются остановить караван. Частично это удаётся, и караван прячется в пещерах и под землёй. И теперь главная цель каравана: вновь выйти на свою дорогу.

1974 и 1975 годы. Молодой специалист, историк, приезжает на работу в периферийный город. В своей работе он натыкается на упоминания о таинственном алмазе и начинает его поиски. Он находит алмаз, но сопутствующие этой находке видения мешают ему. Алмаз теряется, и все, с кем был близок начинающий учёный, погибают.

1998 и 2010 годы. Тот молодой специалист, который нашёл и, испугавшись, потерял алмаз, теперь крупный банкир, обладающий феноменальным чутьём. Его друг делает ему подарок: женщину лёгкого поведения. Но те, кто хранят алмаз, знают, что вот-вот должна появиться та, которая освободит алмаз из небытия…

Я никогда не была атеистом, тем более

воинствующим, и никогда не отрицала

того, что не знала. У меня всегда было

ощущение: может быть, и есть что-то

такое.

Н. В. Бехтерева, дочь В. М. Бехтерева

ПРОЛОГ

Когда Бог проклял Люцифера, он уронил слезу, сожалея о предательстве ангела. Люцифер же подобрал её и адским огнём начертал на ней проклятье рода людского. Но слеза не могла находиться у падшего ангела: как частица добра и веры, она могла уничтожить и ад, и саму тьму с Люцифером…

Так на земле появился огромный алмаз в форме слезы с выжженным на нём проклятьем. Алмаз не мог принадлежать никому из людей: письмена, начертанные на нём, убивали любого. Ровно через шесть дней и ночей, как он попадал в людские руки, человек умирал страшной насильственной смертью. Но это не останавливало людей, каждый надеялся.

И один правитель придумал, как владеть алмазом. В следующую секунду, как алмаз выпал из окровавленных рук обезглавленного повелителем человека, не взяв алмаз в руки и не омыв с него кровь прежнего хозяина, он продал алмаз за одну железную монету своему рабу и повелел тому всегда быть возле себя. На шестой день, умирая, раб продал алмаз другому рабу своего повелителя за ту же монету. Правитель был несметно богат, и рабов у него было в избытке. Он владел алмазом и не боялся его проклятья.

Так прошла тысяча лет.

Давно и своей смертью умер хитрый правитель, а его потомки всё так же владели алмазом, пока их царство не было разрушено варварами. И в этой смуте пропал алмаз.

Прошла ещё тысяча лет, и люди забыли о нём. А когда в мир пришёл Спаситель, чтобы принять муки и защитить род человеческий, алмаз тут же появился из небытия, и череда смертей возобновилась. И так было, пока алмаз с начертанным на нём проклятьем не попал в руки сына Бога. И свершилось чудо: исчезла сила заклятья, исчезли и письмена ада на нём.

И тогда люди стали охотиться за алмазом… И вновь полилась кровь, и смерть, как и тысячи лет назад, окружила алмаз. Люди сами наделили его способностью заражать владеющих им страхом и ненавистью, подозрением и предательством.

АЛМАЗ

Строки эти пишет Енох, раб царя Малелеила, мудрейшего из смертных, и его первый помощник.

В военном походе на город Алеф, солдат по имени Иаред поднял с раскалённой земли камень. И вспыхнул тот камень в руках Иареда, и в мгновение сгорел Иаред. Остановилось войско, изумлённое смертью солдата Иареда. Как будто встали перед ним демоны смерти, явившись из огня, что поглотил Иареда. Тогда начальник над тысячью, Серух, спешился с коня своего и поднял тот камень со словами:

– Мой это камень, ибо я держу его в руках своих, и жив я! Так и вы, войны царя Малелеила, живы и сильны! Идём же на город Алеф и разорим его во славу нашего повелителя!

А камень тот стал прозрачным, как слеза младенца, и чистым, как лик девственницы, но вспыхнули на гранях его письмена неведомые. Словно демоны тьмы открыли посвящённым тайны, скрытые во тьме веков.

В тот же день, когда светило померкло, поражён был Серух страшной болезнью: кожа и мясо стали слазить с него, обнажая кости. Через шесть дней умер в мучениях Серух. И по приказу царя сожгли его мясо и истолкли в пыль его кости. Алмаз с письменами взял в руки свои друг Серуха, начальник над тысячью Фалек. А через шесть дней, когда войско подошло к городу Алеф, умер Фалек той же болезнью, что и Серух. Будто были они отражением друг друга в медном зеркале прóклятой судьбы.

Увидел царь Малелеил смерть эту и сказал:

– Разрушим же город Алеф и умертвим всех его жителей. И воздвигнем на месте этом Храм Камня сего во славу мою. Пока же ты раб, владей камнем!

И указал царь на Сахема, омывателя ног. И сожжён был город Алеф, и умерщвлены все его жители. В разрушительном огне исчезли все его тайны, помыслы и надежды. Среди дымящихся руин дворца, в густой пыли сожжённого города на самой высокой горе трупов поклялся царь Малелеил, обращаясь к небесам, затянутым дымом пожарищ, страшной клятвой, клятвой здоровья и жизни дочери своей прекрасной Иверы, в том, что при строительстве Храма Камня умрет сто тысяч рабов. Только стоны умирающих в пыли и крови, да шорох невинных душ, плачущих над поверженными телами в руинах домов, слышались между словами клятвы. Зловещей тенью легло слово царя Малелеила на могилу города. В тот день умер Сахем.

И был построен великий храм, как символ страха и власти над всем сущим. И в алтаре храма на золотом престоле сидел обречённый в своей участи раб. Объятый ужасом, повторял он клятву царя Малелеила, держа в руках алмаз, поднятый солдатом Иаредом. И каждые шесть дней умирал раб, и на его место садился новый и брал в свои руки алмаз. И вновь звучали слова клятвы великого Малелеила. И стены храма дышали смертью и страхом, отдаваясь в людских душах болью и ужасом. Как будто бы прóклятый бог стоял у алтаря. И горели багровым светом письмена на гранях алмаза.

Служители храма сжигали мясо раба и толкли в пыль его кости. Писарь Мирциам, под строжайшим присмотром и с великой осторожностью, как если бы демоны тьмы вверили ему душу своего бога, перенёс письмена с алмаза на золото престола. После чего ученики его выбивали на гранитных стенах комнаты, где располагался алтарь, имена рабов, державших алмаз.

И был вырыт ров вокруг храма, и на шесть дней пути вокруг храма были вырублены леса, срыты холмы и осушены водоёмы. Царь Малелеил привёл к стенам храма тысячу своих светлоликих наложниц, и тысячник Узала убил их. Дочь царя прекрасная Ивера провела кровью убитых наложниц черту по верху рва. И повелел царь Малелеил наполнить ров кровью рабов своих до черты этой. И каждый шестой житель с покорённых царём Малелеилом земель приводился к храму. Кровь его выливалась в ров вокруг храма, дабы никогда не иссяк жертвенный источник, и духи смерти насыщались, припадая к нему. Кости каждого обречённого ложились кровавым ковром на площадь вокруг храма, мясо его сжигалось на единственной башне храма. И небеса содрогались от ужаса и прятались за маслянистым дымом пожарищ, не желая быть свидетелями ужасных деяний царя Малелеила. И только демоны тьмы, следуя воле прóклятого бога, глубоко в подземельях исполняли танец радости, сотрясая своды своих пещер.

И с того дня, когда сгорел солдат Иаред, стала крепнуть власть царя Малелеила. Не было равных ему в храбрости на поле битвы, и не было равных ему в хитрости переговоров. И был полным ров вокруг храма, и кости несчастных устилали поверхность земли на шесть дней пути вокруг храма, и небо было чёрным от дыма огня, в котором сжигалась плоть человеческая над храмом.

Велика власть и сила царя Малелеила, и нет на земле места страшнее того, где стоит Храм Камня!

* * * * *

Река в этом месте делала крутой поворот, и Жене пришлось изрядно потрудиться веслами, чтобы лодку не швырнуло на скалы. Алик сидел у руля, он был много слабее и на вёслах только мешал Жене. Зато его опыт и глазомер были незаменимы в управлении. Они успешно миновали пороги, и лодку вынесло на прямой и спокойный участок реки. Алик направил лодку к левому берегу, и вскоре они причалили к песчаной косе.

Девчонки, сидевшие на рюкзаках на носу лодки, спрыгнули в воду и, захватив поклажу, направились к лесу.

– Ух ты, – сказал Женя, – на том берегу медведь.

Алик обернулся, но ничего не увидел.

– Охотиться будем на тигра, – сказал Алик, – у заброшенной шахты.

Женя сложил вёсла в лодку и тоже встал, удерживая равновесие.

Солнце коснулось линии гор и начинало быстро темнеть. Впереди их ждала ночная тропа, а там, дальше, за лесом, у подножия гор, старый заброшенный рудник или пещера. И Женя ощутил сильный восторг, как всегда, когда ночной поход только начинался.

«Классно, что мы своей компанией, – подумал он, – никого чужих, и главное, без предков. Просто супер!»

– Скоро вы там? – крикнула Светка. Они с Милой были на берегу и в ожидании ребят сидели на рюкзаках.

– Вода тёплая, – сказал Алик, опуская ноги в воду, – искупаться бы.

– Да, – ответил Женя, – хорошо бы, но времени нет.

Он перебрался на нос и спрыгнул в воду. Они потащили лодку к берегу и дальше на берег. Вытащив лодку до самой кормы, они остановились. Выкинув на песок берега свои рюкзаки, распаковали их, начали переодеваться. Подошли девчонки, одетые в комбинезоны.

– Вы ушли быстро, вас никто не видел? – спросила Мила, протягивая ребятам полотенце.

– Когда мы уходили медленно и на виду, – пожал плечами Алик, обтряхивая ступни.

– Ладно, – сказал Женя, выпрямляясь и застёгивая ремень на поясе, – даже если кто и видел, то теперь нас уже не достать.

Женя с Аликом подняли со дна лодки объёмный и увесистый свёрток брезента полутораметровой длины, аккуратно переложили его на песок берега и развернули брезент.

– Разбирайте, – сказал Женя и первым взял свою машинку.

Этот арбалет он сделал сам, по чертежам двенадцатого века, единственным отклонением от старинных чертежей была врезанная в ложе красного дерева миниатюрная винтовка, стреляющая парализующими капсулами.

Алик предпочитал современное автоматическое оружие. У него был автомат «Джаф» без приклада и с подствольным гранатомётом. Любимое оружие террористов всех времён и народов.

Девчонки были помешаны на восточной философии и боевых искусствах и поэтому совершенно не признавали огнестрельного оружия. Они быстро рассовали по потаённым местам своих комбинезонов, сильно смахивающих на одеяния японских ниндзя, всевозможные стилеты, секирки и звёздочки. В конце Мила укрепила вокруг своей талии обоюдоострую стальную полоску, и только пряжка на поясе могла подсказать понимающему в холодном оружии человеку, что Мила вооружена гибким прямо лезвенным мечом. А Светка повязала за спину огромный самурайский меч в кожаном чехле.

Женя закинул арбалет за спину и, нагнувшись, взял под мышку стационарную ракетницу, последнее, что оставалось на расстеленном у лодки, брезенте выжидающе посмотрел на Алика.

– Хорошая сегодня будет ночь. – сказал Алик. Он стоял широко расставив ноги и смотрел как красный диск прячется за линию гор.

Женя вытащил из лодки бур и повернувшись ко всем спиной, пошёл вдоль берега.

– Эй! – крикнул Алик. – Благородный охотник! Подожди своего недостойного слугу!

Они отошли от места высадки метров на сорок и сделали три скважины, прежде чем нашли подходящее место для установки ракетницы. Мальчики завершили работу по установке, когда солнце почти полностью скрылось за горами, освещая лишь верхушки деревьев. Алик откинул крышку на зарядном устройстве механизма и сказал:

– Поставлю таймер на пять часов.

– Ставь на три, – сказала подошедшая с Милой, Светка, – тут идти то…

– По ночной звериной тропе, полной опасностей и неожиданностей. – Алик с сомнением посмотрел на неё.

В ответ Светка подпрыгнула, перевернулась в воздухе и легко коснулась ступнёй левой ноги лба Алика. И тут же ребята услышали тихий свист стремительно скользящий в воздухе стали. Небольшое деревце, росшее в двух метрах от места, где сидел Алик наклонилось и через секунду с шумом обрушилось на землю. Только небольшой десятисантиметровый пенёк с ровной чуть скошенной поверхностью остался торчать из земли. Да чуть слышное хлопанье крыльев: черный дрозд взмыл с верхушки рухнувшего дерева в темнеющее небо. А Светка уже стояла в прежней позе, и самурайский меч покоился в кожаных ножнах за её спиной.

– Вот так, мальчики, – рассмеялась Мила, глядя на оторопевших мальчишек, – вам только что продемонстрировали великолепную смесь из восточных единоборств.

– Да, – потрясённо сказал Женя, много я видел, сам много умею, но что бы так…

– Конечно, – сказал Алик, вставая, здорово владеть всякими там единоборствами и мечами, но согласитесь – современное оружие эффективнее.

– Эффективнее – это когда много думаешь, мало говоришь и быстро действуешь, – сказала Светка. Она резко повернулась и пошла к рюкзакам. Ребята двинулись следом.

– Хорошо, – сказал Женя, – когда поклажа была разобрана, а брезент уложен на дно лодки, – давайте определим маршрут и очерёдность движения.

– Ты командир, ты и командуй, – зло сказала Светка. Она явно была не прочь поругаться.

– Света, – мягко сказала Мила, – перестань. Уже давно все забыли.

– Я, между прочим, не малолетка какая, – вскинулась Светка, – у меня между прочим…

– Ша, девчонки, – пресёк в зародыше начинавшуюся перепалку девочек Женя, – первым идёт Алик, он повернулся к нему, – на тропу не выходить, со встречными в контакт не вступать, при малейшей опасности подать сигнал.

Женя повернулся к Миле.

– А откуда тут встречные? – лукаво спросила та.

– Ты замыкаешь, – проигнорировал её вопрос Женя, – что случиться, вмешиваешься в крайнем случае. Мы со Светой в центре группы. Идём к заброшенной шахте, время движения… – он посмотрел на Алика.

– Ракетница выстрелит через три часа, – Алик посмотрел на часы, – теперь уже через два сорок три.

– Хорошо, значит время движения – два тридцать. – сказал Женя.

Они вошли в лес. В темноте деревья виделись исполинами и казалось, что нет ни времени, ни пространства, а только терпкие запахи в густом воздухе и круглая белая луна над ними. Что-то мутное, грузное, липкое появилось и обволокло Женю. И сразу появилось время, складывающееся из длинных тягучих секунд, а секунды в ещё более длинные и растянутые пространством минуты. Размытыми неясными тенями появилось и закачалось пространство вокруг. И из этого вязкого, терпкого сумрака появилось овальное лицо девушки. Густые пряди волос оплетали голову словно змеи, стекая локонами на плечи. Длинные пушистые ресницы, словно перья диковинной птицы, обрамляли большие миндалевидные глаза, над которыми изящно изогнулись широкие густые брови. Тонкий, слегка вздёрнутый нос придавал игривое выражение лицу, а на полных, четко очерченных губах застыла лёгкая усмешка. Высокие скулы и заострённый подбородок лишь слегка выступали из клубящегося сумрака, в глубине которого угадывались высокие груди. Лицо девушки, освещённое переменчивым дрожащим лунным светом виделось застывшим, мёртвым словно выбитым на могильным камне.

Жуть и восторг охватили Женю. Как будто именно тут и сейчас в этом лесу неведомые ему силы вывернут его душу и откроется смысл жизни и то зачем и для чего он пришёл в мир.

Он тряхнул головой прогоняя ведение и пропуская вперёд Свету, включил свой маяк. Теперь Алик и Мила не потеряют их, в себе Женя был уверен. Он закинул арбалет за спину и представил, что будет, если Алик выйдет на зверя… Впрочем, гранатомёт он использовать не будет ни при каких обстоятельствах. Сзади в шагах двадцати слышался шорох, там двигалась Мила. Впереди шумела Света.

«Хоть девчонки и умеют драться, как черти, – подумал Женя, – а вот передвигаться бесшумно… А если ты не можешь незаметно подойти к врагу, то нужно ли уметь драться? Женя попытался определить, где находится Алик, но за шумом, производимым девчонками, не смог этого сделать.

«Ломятся, как слонихи, – зло подумал Женя, – а Алик, тот, конечно, пользуется этим и кружит вокруг них и меня, наслаждаясь своей незаметностью. Интересно, сколько раз мы уже прошли мимо него?»

Шедшая впереди Света остановилась, поджидая Женю.

– Что за ракетницу вы поставили? – спросила она.

Женя издал протяжный и неслышный стон. Мало того, что девчонки топали, как слоны, так теперь Света ещё и разговор начинает. В общем, все правила перехода летят к чёрту.

– Это стандартная автоматическая ракетница класса «земля—воздух», модель Р-3. Нужна она на случай, если мы потеряем ориентацию в пространстве. – Начал объяснять Женя, чувствуя, как в нём растёт злость. – Разве ты не помнишь уроки по ориентированию и переходам?

– Уроки помню, но это теория. Разве такое бывает? Когда теряются в пространстве? – удивилась Света.

– Бывает. – Усмехнулся Женя. – Полгода назад Костик и Серёга заблудились в этих местах.

– Как интересно, – сказала Света, – я что-то ничего об этом не слышала.

Они вышли на небольшую поляну, освещённую лунным светом, и увидели на противоположном краю Алика, стоящего перед кустарником.

– Впереди кто-то есть, и этот кто-то довольно сильно шумит. – Сказал шёпотом Алик подошедшим Жене и Свете.

– Ночью в тайге шуметь может только хозяин. – Прошептал в ответ Женя.

– А кто это «хозяин»? – спросила с улыбкой Света.

– Не хотелось бы с ним встретиться на тропе, – сказал Алик, посмотрев на Свету, – тут никакое джиу-джитсу не поможет.

– Да? – спросила Света. – И кто же такой крутой?

– Зверь, – коротко бросил Женя. Он обернулся на звук шагов и увидел, как через поляну к ним идёт Мила.

– Так что, – сказал Алик, – идём правее?

– Да, правее на пятьсот шагов. – Сказал Женя.

Алик кивнул и стал обходить кусты. Его спина мелькнула в лунном свете между деревьев, и он исчез.

– Решили передохнуть? – Мила тронула за плечо Женю.

– Нет, меняем маршрут. – Сказал Женя.

– Впереди какой-то крутой, – сказала Света, – решили не связываться.

– Мила, – сказал Женя, – иди вперёд. Где надо повернуть, Алик оставит знак, ты увидишь.

Женя выждал положенное время и двинулся вслед за Милой. На Светку он решил больше не обращать внимания.

– Ты такой злой, потому что я показала, что могу драться лучше, чем ты с Аликом. – Сказала Светка.

Они пробирались через бурелом, и Женя посчитал, что на таком сложном участке не стоит отвлекаться на разговоры.

– А их нашли? – спросила Светка, когда они вновь вышли на тропу.

– Кого? – Не понял Женя, он попытался определить, где находятся Алик и Мила.

– Ну как же? Костика и Сергея, ты рассказывал. – Сказала Светка.

– Нашли, – сказал Женя, – через десять дней. У них хватило ума оставаться на одном месте.

– Как интересно. – Усмехнулась Света.

Через час они вышли к заброшенной шахте. При холодном белом свете луны был отчётливо виден вход: из вертикальной скалы нависал громадный серый камень, отполированный дождём и ветром, а под ним огромная чёрная дыра шириной и высотой метров десять в граните скалы.

– А всё-таки, как они отсюда вывозили руду? – спросил Алик. – Никаких дорог тут нет.

– Почему именно руду? И кто «они»? – спросила Мила, направляясь к проёму в скале.

– Пусть не руду, – ответил, пожимая плечами, Алик, – я не знаю, что тут добывали. Люди, какая-нибудь концессия или как они там назывались.

– А может это не шахта. – Сказала Светка, озираясь.

– Да, – сказал Женя, – это пересадочная станция в темпоральном поле. Переход в другое измерение, выход на границу вселенной.

– Это ты так язвишь? – спросила Светка.

– Ребята! – Закричала Мила. – Тут костёр был совсем недавно.

– Ух ты! – Воскликнул Алик. – Угли ещё дымятся. Ну что, будем искать следы?

– Да, – сказал Женя, – только ведь это невозможно.

– Что невозможно? – спросила Светка.

– Видишь ли, радость моя… – Начал Алик нравоучительным тоном.

– Я тебе не радость! – Резко осадила его Светка.

– Просто прими как постулат: с момента, как мы договорились идти в поход сюда, тут никого быть не может. Когда вернёмся, я постараюсь тебе объяснить. Сейчас просто нет времени. – Сказал спокойно Женя. Он снял с плеча арбалет и завертел колёсико, натягивая тетиву.

– Это явно пришельцы, – Восторженно прошептал Алик, – надо спускаться в шахту. Эх, верёвки не захватили.

Он и Женя подошли к Миле, которая светила фонариком вглубь шахты.

– Сдаётся мне, мальчики, что это никакая ни шахта, – Озадаченно сказала Мила, – а пещера и очень странная пещера.

Фонарь у Милы был небольших размеров, но весьма мощный, как и у всех в их компании. Но тем не менее луч света проникал вглубь пещеры не более чем на десяток метров и рассеивался в кромешной темноте, из которой тянуло ледяным холодом.

– Такое впечатление, – прошептал Алик, – что на нас смотрят.

– Точно! – сказала Мила. – Пальни туда гранатой.

– Нет! – сказал Женя, стоя за их спинами. – Давайте для начала перешерстим лес на сотню метров вокруг костра, может, что и найдём.

Вдруг небо позади них осветилось красным, ребята обернулись и поняли, что это стреляет установленная ими ракетница. В этом кроваво-красном свете Женя отчётливо увидел женский силуэт, стоявший рядом со Светкой.

«Какого чёрта, – пронеслось в его голове, – Мила, как она успела? До Светки больше двадцати метров».

Он обернулся к Алику и увидел его и Милу, которые заворожено смотрели на ярко-красные брызги, появляющиеся и тающие в ночном небе.

– Зачем такой сильный салют? – спросила Мила. – Достаточно было одной ракеты.

– А если низкая плотная облачность или ливень? – ответил Алик.

Женя вновь посмотрел в сторону Светки, одновременно поднимая к плечу арбалет. Но никакого силуэта рядом с ней не было.

– Как красиво! – крикнула Светка, оборачиваясь к ребятам. – Здорово вы придумали!

– Точно, – сказал Женя, направляясь к Светке, – какие мы молодцы!

– Так что, командир! – крикнула Мила ему вслед. – Мы с Аликом направо?

– Нет, – сказал Женя, – мы с Аликом направо. А ты и Светка побудьте тут у пещеры, только близко к ней не подходите. Думаю, минут… – он взглянул на Алика.

– Двадцать, от силы двадцать пять минут хватит. – сказал Алик, направляясь к тёмной громаде леса.

– Полчаса, – сказал Женя, – и мы вернёмся.

– На щите или со щитом? – Улыбнулась Светка.

– Идите, мы будем ждать. – серьёзно сказала Мила. Похоже, на неё подействовала та тревога, которую почувствовал и Женя, стоя у входа в пещеру.

Женя повернулся и направился к лесу, оставляя Алика строго по левую руку. У самой стены леса он остановился и посмотрел на ребят. Алик, освещая себе путь слабым лучом фонаря, поставленным на минимум, искал след, Светка и Мила разжигали костёр.

«Решил использовать девчонок как приманку. – подумал он и сам же себе ответил. – Ничего себе приманка, такая приманка сама кого хочешь съест».

Они в пустую обшарили лес вокруг пещеры на пятьдесят метров и ничего не нашли. Никаких следов тех, кто развёл костёр на поляне, не было. Через полчаса, как и говорил Женя, они вернулись к костру. Девочки уже переоделись и были в лёгких спортивных костюмах, Мила в бело-красном, а Светка в синем.

На скорую руку при свете костра приготовили бутерброды и разлили чай из принесённых с собой термосов.

– Всё-таки интересно, – сказала Мила, – куда эти туристы делись.

– Тут метрах в тридцати через лес, – Алик показал рукой, – у самой скалы есть домик, но в нём нет и намёка на присутствие человека.

– Кстати, в нём переночевать можно. – Сказал Женя, дожёвывая колбасу.

– Зачем? – спросила Светка, вставая на ноги и отряхивая колени. Она отошла от костра к своему рюкзаку, рядом с которым лежал её меч.

– Действительно, – сказала Мила, глядя в сторону пещеры. – Тепло и комаров нет… Всё-таки у меня ощущение, что на нас смотрят оттуда.

– Спелеологи, – улыбнулся Алик, – прячутся по пещерам и подглядывают из темноты. Поэтому и следов нет.

– Тогда тут лагерь должен быть: ну там, палатка, радист, продукты. – Сказал Женя, он прилёг на бок и вытянул ноги.

– Значит, это был один спелеолог. – Рассмеялась Мила.

– Эй, дознаватели! – крикнула Светка. – Пофехтуем?

– Ну сейчас будет представление. Занимайте места в зрительном зале. – Сказала Мила. – Нет уж, давай без меня.

– А что, – сказал Алик, – я не прочь попробовать. Но только днём и тренировочными мечами.

– Как знаете. – сказала Светка. Она нагнулась к рюкзаку и тут же, оттолкнувшись от земли, сделала сальто в воздухе. В правой руке у неё блестел меч. Отблеск костра почти не доставал до неё, и Светка двигалась в лунном свете.

В полнолуние, под яркой, высокой луной Светку было отчётливо видно. Женя подумал, что движения Светки больше напоминают ритуальный танец, а не упражнения с холодным оружием. Светка, кружась, выпрыгнула из тени стоящей отдельно от остальных деревьев огромной сосны, и Женя увидел рядом с ней прозрачный женский силуэт. И тотчас же до него долетел звон скрещиваемого оружия. Жене показалось, что Луна стала светить гораздо ярче, чем это обычно бывает в полнолуние, а прозрачный силуэт стал наполняться плотью. И в этом белом свете он отчётливо увидел лицо призрака: хищное лицо молодой девушки, наверное, ровесницы Светки, с резко очерченным острым подбородком, небольшим крючковатым носом. На узком лице горели голубым пламенем большие, чуть раскосые глаза. Длинные прямые волосы развивались над плечами в такт движениям тела. На тонких, чуть приоткрытых губах призрака блуждала лёгкая улыбка обречённости. Странно, но и Светка улыбалась, улыбалась широко и уверенно, как будто знала: ещё пара минут, и она победит в этой схватке. Призрак почти не касался земли, кружа вокруг Светки, пытаясь достать своей саблей непременно её голову. В какой-то момент, Женя не сумел заметить,

картина схватки изменилась. Исчез лес, полянка и костёр. Исчезли Алики Мила. А сам Женя оказался в огромном зале, где посреди на возвышении, которое представляло собой крутую четырёхстороннюю лестницу, стоял трон, а на нём сидел непонятный умирающий мужчина, державший в руках огромный размеров алмаз. И вокруг этого возвышения, как и вокруг Жени, шёл самый настоящий рукопашный бой! Почти весь пол зала был завален трупами, стены забрызганы кровью. Защитники зала были почти полностью раздеты, только оружие в руках. Чего не скажешь о ворвавшихся в зал – все они были великолепно вооружены и тела их защищали доспехи. Тем не менее бой шёл долгое время: почти никто из сражавшихся не стоял на полу. Груды порубленных тел закрывали гранит пола, мешая передвижению живых.

Светка, вся закрытая доспехом и со шлемом на голове, бешено рубилась с обнажённой девушкой у самых ступеней лестницы, ведущей к трону. Вдруг резкий гортанный крик, более похожий на вопль умирающего, заполнил мозг Жени. Он увидел, как человек, сидевший на троне, встал и начал разваливаться на куски, как будто был сложен из множества кубиков разного размера и формы. Повалившись вперёд, вся эта груда гниющего мяса и липких, обмазанных чем-то густым, что лишь издали напоминало кровь, полетела вниз по ступеням прямо на Светку, сковав движения. Этим быстро воспользовалась её противница. Легко уклонившись от падающего смердящего тела, она одним прыжком преодолела несколько ступенек лестницы, тем самым оказавшись выше Светки, которая не смогла увернуться от падающего и разваливающегося на части человека и, замешкавшись, потеряла из виду противницу. Та изогнулась и, легко оттолкнувшись от ступеней, выбросила вперёд руку с саблей, целя из-за спины разваливающегося на руках Светки умирающего мужчины в слабое, почти незащищённое место между подбородком, закрытым пластиной ремня шлема, и верхними нагрудными пластинами доспеха. Надеясь остриём сабли достать горло и отсечь голову. Каким-то чудом Светка почувствовала смертоносный выпад и сумела среагировать, согнув руки с мечом и прикрыть щель в доспехе рукоятью своего оружия.

Но падающий рядом со Светкой латник, проткнутый насквозь копьём, навалился на летящую в прыжке соперницу Светки, придавливая её к ступеням. Сабля легко прошла снизу вверх между ног, вспарывая мясо бедра, и скользнула выше через промежность в живот Светки. Бёдра и колени моментально окрасились красным, и Светка молча повалилась на груду тел у подножия лестницы. Женя в ужасе перевёл взгляд на девушку, сумевшую если не убить, то серьёзно ранить Светку. Но не смог разглядеть её под упавшим латником. Тем более что на него уже падало другое тело обнажённого мужчины безголовы. А дальше, за уже мёртвой, разрубленной через латы от плеча до пояса и сползающей по крутым ступеням лестницы, женщины, на троне сидел мужчина в богато расшитой тунике, и в руках он держал всё тот же алмаз. Женя отчётливо увидел ужас в глазах воссевшего на трон.

Звон мечей то приближался к Жене, то удалялся от него. И в какой-то момент стал напоминать ему колокольный звон, который почти каждое утро будил его по утрам в школу.

Его семья жила в столице в спальном районе на окраине города в одной из девятиэтажек, и рядом с домом, метрах в ста, стояла неизвестно как сохранившаяся действующая церковь. Более того, при церкви была небольшая школа для детей из неблагополучных семей, которую Женя посещал из любопытства и весьма целенаправленно: уж больно интересно там рассказывали об истории, увязывая значимые исторические события с географическими катаклизмами.

– Эй, командир! – услышал Женя над собой весёлый Светкин голос. – Уснул что ли?

– Солдат спит – это понятно, – рассмеялась стоявшая рядом с ней Мила, – а вот когда командир…

– Ничего я не сплю, – нарочито громко сказал Женя, тряхнув головой, – просто задумался.

– Купаться пойдёшь? – спросила Светка, снимая с головы кожаный шлем, забрызганный кровью, с роскошным оперением, разрубленным в двух местах.

– Купаться? – переспросил Женя, усилием воли отгоняя от себя остатки видений.

– Алик говорит, что тут недалеко есть озеро. – Сказала Мила. Женя посмотрел на Алика, тот возился со своим рюкзаком, доставая из него лёгкий нейлоновый спальник.

– Нет, – ответил Женя с улыбкой, – знаю я вас, начнёте купаться голышом при лунном свете.

– А тебе слабо? – улыбнулась Светка. – Или мы не красивые?

– А что, купаются только с красивыми? – сказал Алик.

– Они будут подглядывать из кустов! – рассмеялась Мила. – Эх вы!

– Идите уже. – сказал Женя. – Мы пока ко сну подготовимся.

Смеясь, девчонки повернулись и пошли в сторону леса, туда, где должно быть озеро. Женя услышал, как Мила спросила: «Что это у тебя за дырки в костюме на ноге и попе?» И Светка ответила: «О, чёрт! Я и не заметила. Похоже, пока упражнялась, зацепилась за сучок».

– Привидится же такое, – прошептал себе под нос Женя. Он склонился к своему рюкзаку и принялся отстёгивать от него свёрнутое одеяло.

– Ого! – закричал за его спиной Алик. – Жека, ты тоже это видишь?

Женя поднял голову и увидел, как из леса к ним устало бредёт старушка. Он, как и Алик, изумлённо уставился на эту едва передвигающую ноги женщину, которая медленно подошла к костру и спокойно уселась на бревно с лежащими на нём комбинезонами девчонок. Лишь только пламя костра отделяло Женю с Аликом от неё.

Старуха сидела прямо, подав вперёд свою отвисшую грудь, толстые полные колени угадывались под длинным красно-чёрным рваным и грязным платьем. Руки жилистые с крючковатыми толстыми пальцами как бы невзначай шарили вокруг неё по одежде, на которой она сидела. Лицо старухи злое и осмысленное, с глубокими чёрными морщинами на лбу и щеках, с сумрачным взглядом тёмно-жёлтых глаз, в которых застыла безысходность, уставилось на Женю.

– Какая отвратительная бабушка, – тихо сказал Алик. – Вроде даже и не бабушка, а пожилая женщина, и даже не пожилая, а так, в возрасте и не очень почтенном. Лет так пятьдесят – пятьдесят пять.

– Странно, что она вообще тут, – так же шёпотом ответил Женя. – И что значит не в почтенном возрасте? Ей, на вид, лет сто, если не в десять раз больше.

– Скажешь тоже, – возразил тихо Алик, —лет пятьдесят или того меньше. – И уже вполголоса обращаясь к старухе:

– Вы кто, женщина? И как тут оказались?

– Ты проклят! – вдруг громко, на весь лес, сказала старуха гортанным, каркающим голосом. – И тебе не спастись!

– Это она кому? – прошептал Женя, хотя отчётливо понял: старуха прокричала в его адрес. Его охватило чувство, что именно здесь и сейчас решится его судьба. Что он встанет на ту дорогу, которая приведёт его к успеху и славе. И он узнает всю правду о своём будущем. В нём появилась, стала расти и крепнуть уверенность, что жизнь его будет светлой и радостной.

Пламя костра сильно выросло, его языки взметнулись до небес. Гул гигантского пожара проник в голову Жени, яркие, кроваво-красные языки охватили его душу, заполняя её нестерпимым жаром. И из этого жара возник ослепительный, прозрачно-белый, бешено вращающийся шар. Внутри которого Женя увидел огромных размеров кристалл со многими гранями, и в каждой из этих граней появлялись и исчезали непонятные, тёмные, почти чёрные знаки, напоминающие странные письмена.

– Ничего себе полыхнуло, – воскликнул Алик, вскакивая от костра и тут же падая лицом в костёр от удара по голове горящим поленом, вылетевшим из пламени. А старуха спокойно опустила руку, кисть которой была испачкана углями и сажей горящего дерева, и вновь уставилась на Женю, сидевшего без движения и с ужасом смотрящего, как тело друга охватывают языки пламени.

– Ты проклят! – повторила старуха каркающим голосом. – Я бы отдала всё, даже жизни своего народа, только бы остановить тебя!

– Что вы такое говорите? – всё так же тихо сказал Женя, с трудом разлепив пересохшие губы. – Я неделю как школу закончил, и Алик. Зачем, за что вы его?

– Умрут все, кого коснётся твоя жизнь, – глухо сказала старуха, – а наиболее близкие к тебе проживут отпущенное им в кошмарах и сгинут страшной смертью!

Старуха встала, и Женя увидел за ней Светку в серой, больничной, застиранной до дыр рубахе. Между ног Светки выпал странный, кровавый сгусток. А за ней, у сосны, обнажённая Мила, всё тело которой покрывали шрамы и ожоги, со старинным и красивым стилетом в горле, приколотая, как букашка, к дереву. И костёр перед ним, в котором во всю пылают голова и плечи Алика.

– Это ты! Ты! Убьёшь всех и этим будешь счастлив! – закричала во всё горло старуха. В её руках появился огромный алмаз с вспыхивающими на гранях кровавыми письменами. И она, широко размахнувшись, кинула его через огонь костра в Женю. Кристалл исчез, и тут же языки пламени захлестнули парня. Искры фейерверком взлетели к тёмному небу, и рой их осветил всю поляну. И Женя увидел, как горит, пытаясь своими лохмотьями сбить с себя огонь Светка. Как вся, сразу, факелом вспыхнула Мила. И старуха, вся в огне, приплясывая и подпрыгивая, несётся обратно в лес, оставляя за собой огненный след…

– Зря вы не пошли с нами, – сказала Мила, подходя к костру, – вода… просто сказка!

– У них ещё всё впереди, – возразила Светка, нагибаясь к бревну и беря свой комбинезон. – Такая ночь… звезды…

– Сплошная романтика, – сказал Алик, он закончил со спальником и теперь, сидя на земле и разложив на масляной тряпке, чистил свой автомат.

– Между прочим, с вот этим всем, —сказала ему Светка, обводя руками лес, горы и небо, – никакое оружие не справится.

– А зачем с этим-то справляться? Это наша среда обитания. Не будет её, не будет нас. – Усмехнулся Алик. – Справляться надо с людьми.

– Например, со мной, – томно, с придыханием сказала Мила. Она сделала шаг к Алику и, опустившись рядом с ним, так, чтобы его лицо коснулось спортивной курточки из нейлона, и он ощутил под тонкой материей её упругие, налитые груди.

– Да ну вас, малолетки! – отшатнулся, чуть не упав, Алик.

– А сам-то кто! – захохотали девчонки.

Женя во все глаза смотрел на своих друзей, широко и глупо улыбаясь.

…Они возвращались днём. Как всегда, Алик сидел у руля, а Женя на вёслах. Девчонки располагались на носу лодки, сидя на рюкзаках.

– Какое необычное место, просто сказочное. В таких местах непременно должны исполняться самые сокровенные желания. – Сказала с мечтательной улыбкой Мила.

– Конечно, – ответил Алик, – а иначе зачем мы сюда приходили.

– Хорошо бы, – улыбнулась Светка.

* * * * *

Дишана, четыреста девяносто третий повелитель каравана, спрятанного в толще гор, устало разомкнул веки и увидел нависший над ним каменный свод. Освещённый неровно колеблющимся тусклым пламенем факела, воткнутого в узкую расщелину стены в дальнем углу пещеры. И тут же шевельнулась наложница у его ног. Повелитель чуть приподнял кисть правой руки, и сильные руки рабов, появившихся из темноты, бесшумно подняли женское тело и растворились во тьме пещеры.

Кошмары снов, мучавшие повелителя последние шесть тысяч лун и, казалось, отступившие всего тридцать лун назад, вернулись. Повелитель тяжело вздохнул, пытаясь набрать полные лёгкие воздухом, но острая боль пронзила грудь раскалённой иглой. И тут же услужливые руки рабыни, стоявшей на коленях у камня постели, положили на голую грудь влажную холодную материю. Повелитель шумно выдохнул и провалился обратно в кошмар сна туда, где на смотровой площадке сторожевой башни крепости стоял человек, кутающийся в длинный плащ.

Император стоял на верхней площадке самой высокой башни крепости и смотрел вниз туда, где в отдалении, чтобы не достали стрелы лучников, от стен крепости в темноте горели костры.

Варвары! Завтра они возьмут крепость, и дорога к Храму Камня будет открыта…

Несмотря на тёплый ночной воздух, даже тут, в трёх сотнях локтей над землёй, его знобило. Император плотнее запахнулся плащом и поднял глаза к тёмному небу. «Если у каждого костра сидит всего лишь с десяток воинов… Нет… Всё равно не удержать… Их слишком много! За что караешь?» – чуть было не крикнул он в ночное небо.

Крепость… Именно сюда веками стекались людские потоки тех, кому было суждено умереть в Храме Камня. Первые шесть тысяч лун наместники, выполнявшие кровавую волю императоров, боялись бунта обречённых… Были отстроены непреступные стены, в основании переходящие в гранит скал, которые омывались водой реки, протекающей неподалёку по равнине перед крепостью и наполняющей вырытый ров. Казалось, крепость вырастала из скал и своими зубчатыми чёрными башнями грозно нависала над пропастью рва.

Те ушедшие во тьму мастера, что всё это строили, умело использовали преимущества окружавшего рельефа. Огромная, уходящая за горизонт равнина перед бездонным рвом, в котором бурлила река, и ничего больше. Именно там, на равнине, скапливались мужчины, женщины, дети с покорённых земель, на которых было указано при счёте.

Каждый шестой приводился сюда, выходил на дорогу к Храму Камня и, воссев на трон, умирал с алмазом в руках. Все это знали: и стражи, и обречённые.

Но страх перед бунтом был напрасным: все, кто входил в ворота и выходил в противоположные, начиная свой путь по дороге к Храму Камня, были покорны своей участи. И стены крепости никогда не видели крови и не слышали запах горелого мяса.

Император глубоко вдохнул полную грудь воздуха.

– Похоже, это последняя моя ночь, – прошептал он в пустоту неба. – Впереди только день, наполненный ужасом и болью… Вряд ли я увижу закат. Интересно, какую смерть они мне приготовили? Впрочем, я умру с мечом в руке на горе изрубленных тел! Хотя было бы неплохо встретить врага на троне Храма Камня, держа в руке алмаз… Вряд ли кто из варваров посмеет прикоснуться ко мне. – Он усмехнулся. – Сколько патетики! Скорее всего, быть мне изрубленным в рукопашной. И то славная смерть! Кто из императоров так умирал?

Он не смог вспомнить.

А ведь ещё шестьдесят лун назад всё было незыблемо…

Они появились внезапно с севера. Впрочем, нет! Сначала был набег на приграничные восточные сёла. Но так было и раньше: сожгут пару деревень, вырежут мужчин, стариков, угонят женщин, детей – им нужны наложницы и будущие войны. Закрыть границу парой легионов… Приграничная зона их не прокормит, а содержать в столице… Это ж сколько обозов с провиантом и амуницией… Лучше пусть грабят: ущерба для империи почти нет, зато есть место для ссылки ненадёжных. Но в этот раз всё было по-другому! Конница варваров сразу, не обращая внимания на небольшие поселения ссыльных, углубилась внутрь территории, и пехота, следовавшая следом, не занимаясь грабежом, а просто убивала всех, кто становился у неё на пути. А ведь в приграничных районах востока есть чем поживиться. По крайней мере, варварам. А ночь спустя такой же удар с севера! И вот уже город Ятба окружён и на следующий день взят штурмом. Форпост империи на северо-востоке. А ведь именно оттуда он планировал через каких-то три зимы начать освоение новых земель. Не пришлось. И ясно, что не придётся. Может быть, лет через тысячу…

Сразу почувствовалась железная воля и знания боевого дела. Это у варваров! Которые даже строем ходить не приучены. А если солдаты не умеют ходить в ногу, откуда у их командиров знания тактики и тем более стратегии? Но в течение каких-то двух лун это всё было продемонстрировано: и отсутствие боевого построения в маршевых переходах, и грамотное вторжение, и такой же неотвратимый штурм крепостных стен города Ятба.

Весть о том, что империя подверглась нападению, пришла на острие копий: настолько быстро варвары продвигались по цветущим полям государства. И вновь странность: они не грабили, не сжигали города, даже посевы старались сохранить. Убивали лишь тех, кто оказывал сопротивление.

Единственная битва произошла, когда варвары вторглись в империю на три дня пути. Полководец Салмона, проводивший полевые учения своих легионов, выступил навстречу вторжению, послав весть в город Пунон, где квартировали ещё три легиона. Но, увидев бескрайние волны варварских полчищ, отступил. Маневрируя, он смог задержать стремительное наступление и дождаться легионов из Пунона, которые привёл полководец Вассан. В долине Ацмон, возле горы Ог, они дали бой наступавшим варварам.

Повелитель Дишана во сне поднял руку, как будто защищаясь от вражеского меча, и, опрокинувшись навзничь, свесил голову с каменной постели. Комнату наполнил звук лязгающего металла, хрипы умирающих и крики победителей. Казалось, кошмар вырвался из головы повелителя и заполнил собой зал для сновидений. Кровь поднялась к самому краю ложа, безмолвно захлебнулись в ней рабыни, следящие за покоем сна. Стены комнаты исчезли, открылась равнина, покрытая изрубленными телами. И над ними сталкивались волны сражающихся латников и варваров. И ухмыляющиеся морды, страшные, безобразные, кровавые морды варваров, приближаясь, склонялись над повелителем…

Всю кавалерию – это больше пятнадцати тысяч всадников под командованием генерала Кифера, племянника императора, Салмон послал в обход горы Ог, дабы они ударили в нужный момент в тыл варварам. Полководца Вассана во главе тысячи колесниц Салмон поставил в резерв. А сам с пехотой легионов у излучины реки Салх стал ждать варваров, которые и напали на его солдат в полдень.

Когда светило коснулось линии горизонта, понял полководец Салмон, что варвары разгадали его замысел и кавалерия генерала Киферы попала в засаду и полностью истреблена. Тогда полководец собрал вокруг себя пехотных командиров и сам повёл их в атаку, ударив в центр варварских полчищ. И он достиг успеха! Сверкающие доспехами латники, как пущенное умелой и сильной рукой копьё, разрезали надвое фронт варваров, углубившись на сотни локтей в их ряды. И настал момент, когда всё могли решить колесницы Вассана.

Но струсил полководец, и не повёл он главную ударную силу легионов в разорванные ряды варваров. Бежал он, убоявшись свирепого вида сражающихся, что стояли по колено в крови, которая потоками лилась на поле сражения. Напрасно полководец Салмон ждал удара колесниц. Варвары сомкнули ряды, и погиб Салмон со своими командирами.

И началась резня. Варвары не брали в плен сражавшихся солдат, доблестью своей заслуживших почётный плен. Они убили, убили всех. Только бежавшего Вассана схватили и отдали своим женщинам, которые камнями забросали труса.

И столица была полностью разрушена и вырезаны все её жители. Императору даже не пришлось издавать указ о казни советников, проморгавших вторжение. Все царедворцы с семьями были повешены сразу после штурма столицы среди развалин императорского дворца. А император… Он узнал обо всём, когда империя уже рухнула! Весть принёс начальник над тысячью Савл, когда кортеж императора возвращался из обычного паломничества к Храму Камня. Как удачно варвары выбрали время! Император с сыном каждую луну молились в Храме Камня, и никто не посмел нарушить, остановить обряд. А ведь служители Храма Камня знали! Не могли не знать! Но побоялись сесть на трон, где гниют и умирают избранные счётом, и взять в руки камень!

И вот теперь сторожевая крепость. Последний заслон перед Храмом Камня. И завтра, всё говорило об этом, светило ещё не достигнет своей высшей точки на небосводе, крепость падёт, и орды варваров ринутся по дороге к Храму Камня…

И только на западе три легиона ещё держались. Почти тридцать пять тысяч пехотинцев, больше семи тысяч всадников да триста колесниц. Сила! Император помнил, как в первый год своего правления он всего лишь с одним легионом за двадцать лун поставил на колени царство Навузардан. Куда что делось за эти двадцать тысяч лун? Кто там командует? Спросил он себя. И вспомнил: Бефсан. Именно он шесть тысяч лун назад в битве у предгорий Кедрон стремительным кавалерийским натиском решил исход сражения и спас императора, окружённого с когортой гвардейцев и прижатых к берегу реки Мар… Нет, всё равно не успеет. Ему бы кто помог…

Император повернулся, мельком взглянул на склонившего голову придворного и направился к лестнице, ведущей внутрь и вниз башни. «Надо переправить алмаз на запад к Бесфану, – вдруг ударило в его голове. – Храм Камня всё равно не спасти! Алмаз, вот основа, фундамент могущества! Тут всё равно уже всё кончено, а в той резне, что ожидает западные легионы, алмаз можно спрятать, спасти, и тогда строить новую империю!»

– Пусть мой сын и начальник над гвардией придут ко мне. – негромко сказал он.

Спускаясь вниз по каменным ступеням лестницы и отворачивая лицо он невыносимо коптящих факелов, закреплённых на стенах и освещающих ему путь, он думал, что время ещё есть. Пусть не дни – часы, но есть!

13 сентября 1974 года.

Женщина в отделе кадров улыбалась, перелистывая его документы.

Молодой спортивного телосложения парень в новом синем костюме, белой рубашке с галстуком в тон пиджака и модельных туфлях стоял перед ней. Был он коротко подстрижен, с высоким открытым лбом, густые аккуратные брови чуть приподняты над выразительными серыми глазами. Прямой нос на вытянутом лице и жёсткая линия губ. Сильный подбородок с небольшим шрамом.

– Странно, – наконец произнесла она, оторвавшись от бумаг и посмотрев на Женю, – красный диплом столичного вуза и к нам на периферию?

– Почему? – удивился Женя. – Ваш институт очень даже известен, столько академиков, докторов наук. Любая столица позавидует.

– Может быть, может быть. – Кадровичка улыбнулась и вновь склонилась над документами.

– Меня хочет взять к себе профессор Радченко, я у него преддипломную практику проходил, да и диплом тоже писал. – Сказал Женя.

– Александр Петрович? У него лаборатория укомплектована. – Она потянулась к телефону, набрала номер. – Александр Петрович, это Полина из отдела кадров, у нас тут молодой специалист прямо из университета, говорит, к вам… Да, да… Хорошо… Всё понятно.

Она встала и направилась к сейфу.

«Поля, – подумал Женя, – и фигурка у неё… есть на что посмотреть».

Полина закрыла сейф и вернулась к столу.

– Заполните эти бланки, – сказала она, – и ступайте к своему руководителю. Третий этаж, комната триста двадцать. Он ждёт вас. Потом вернётесь сюда, я дам вам направление в общежитие.

«Какая улыбчивая Поля, даже настроение поднялось». – Думал Женя, шагая по коридору и выискивая взглядом нужную дверь.

Александр Петрович Радченко. Профессор, доктор наук, лауреат многих международных и отечественных премий, в том числе и самой престижной научной награды в стране. Крупный специалист по истории древней Руси. Его археологические экспедиции давно стали классикой исторической науки. Без ссылок на его работы не обходилась ни одна монография по истории страны. Сам Александр Петрович производил впечатление человека, очень хорошо знающего себе цену: живой классик, который знает, что он классик. Так сказать, человек на своём месте, и место это он уступать никому не собирался.

Хотя не раз он получал приглашения от весьма высокопоставленных чиновников и учёных из таких же кабинетов занять место либо только что освободившееся, либо созданное специально для него во вновь открытом столичном институте. И всегда он отвечал отказом, мотивируя только одним: тягой к науке и спокойной работе со своим коллективом. В результате в научных кругах мнение о нём сложилось весьма определённое: человек не от мира сего, которому ничего не нужно, кроме бумаги и ручки… Ну там ещё лопаты, кисточки и всяких других приспособлений для раскопок.

Когда Женя вошёл, предварительно постучав в чуть приоткрытую дверь, Александр Петрович разговаривал по телефону. Был он человеком огромного роста, плотным, широким в плечах, с полновесным животом, нависающим над светлыми брюками. Его большие щёки пылали лиловым румянцем, чёрные, как уголь, глаза блестели, жёсткие смоляные волосы были растрёпаны. Под белоснежной рубашкой угадывались бугры мышц, из широко открытого ворота вздымалась могучая загорелая шея. Производил он впечатление грузчика после тяжёлой физической работы. Он кивнул Жене и широким жестом указал на стул, стоящий по другую сторону стола у окна.

Женя огляделся. Небольшая комната, четыре на четыре, может, чуть больше. Стены белые, выбеленные извёсткой, на потолке люстра на пять лампочек. Одна из стен закрыта шкафами, забитыми книгами и журналами. В углу стол, заваленный исписанными бумагами и раскрытыми полевыми дневниками. К нему были придвинуты три стула. Ещё один стол с ящиками стоял торцом к окну, через которое вся комната заполнялась солнечным светом. Именно за этим столом, также заваленным различными документами, и восседал Александр Петрович. За ним на всю стену висела карта Союза с воткнутыми в неё десятком маленьких красных флажков, показывающих места экспедиций.

«Весьма аскетичная обстановочка, – подумал Женя, усаживаясь на предложенный хозяином кабинета стул, – интересно: там, где он определит моё место, всё так же уныло?»

– Это хорошо, что ты приехал, – обратился он к Жене, положив телефонную трубку на аппарат, – людей в экспедиции не хватает, так что тебе сразу туда.

– Видите ли, – сказал Женя, – я приехал не один, а с женой…

– С женой, – повторил Александр Петрович, думая о чём-то своём, – чудненько. – Он оторвался от своих мыслей и весело посмотрел на Женю с широкой улыбкой, обнажив могучие прокуренные желтоватые клыки. – Сегодня у нас пятница. Так?

– Так. – сказал Женя с улыбкой. Этот большой человек заражал его своей энергией.– Пятница, тринадцатое.

– О как! – воскликнул Александр Петрович. Он раздвинул лежащие на столе бумаги, под которыми оказалась хрустальная пепельница, полная окурков, и наполовину пустая пачка болгарских сигарет с коробком спичек. Закурив, он глубоко затянулся и без всякого стеснения выпустил струю дыма прямо в лицо Жени. – В знаменательный день начинаешь работать! Впрочем, мы ведь учёные, и предрассудки нам ни к чему. В понедельник я лечу в экспедицию, полетишь со мной. До понедельника времени жену устроить хватит?

– Хватит. – Женя улыбнулся. Зазвонил телефон, и Александр Петрович потянулся к трубке.

– Значит, в понедельник в семь утра в этом кабинете. Всё, иди, устраивайся сам, устраивай жену, – он закрыл ладонью микрофон трубки, – полетим вертолётом прямо на раскопки. Иди, у меня дел невпроворот.

Кадровичка Поля была всё так же приветлива и улыбчива.

– Что-то вы быстро, – сказала она, – прямо как метеор, а ведь Александр Петрович очень любит знакомиться и общаться с молодёжью.

– Так мы с ним хорошо знакомы, – ответил Женя, – весной в вашем институте была студенческая конференция. Я делал доклад, а он был председателем комиссии.

– Да, да. Диплом, практика. Вы говорили, я помню. – Улыбнулась Поля.

Громко хлопнула открытая форточка, лёгкий сквозняк потянул по комнате, шевеля сдвинутую штору. Яростное полуденное солнце ворвалось в окно и ударило Полю по лицу. Она, жмурясь, заслонилась ладошкой, встала, пытаясь уклониться от луча, направляясь к окну. Женя проследил за ней взглядом и увидел сидящую в проёме форточки чёрную птицу.

«Чёрный дрозд, – подумал Женя, переводя взгляд на Олю, – откуда тут эта птица? По-моему, дрозды приносят удачу. Или это ворона. Нет, пусть лучше будет дрозд. Хорошие новости и всё такое».

– Погода портится. Надо же, такой солнечный день. – Вздохнула Поля, задёргивая штору. – Собиралась позагорать в обед. Закройте, пожалуйста, форточку.

Послышался шелест крыльев, и Женя, оторвавшись от фигуры кадровички, которая весьма соблазнительно просвечивала сквозь лёгкий сарафан, посмотрел туда, где видел птицу. Форточка была пуста, лишь только солнечный свет бил потоком в комнату.

Когда Женя, закрыв окно, вернулся к столу, Поля протянула ему листок бумаги.

– Это направление в общежитие. Отдадите коменданту: Наталье Петровне Соколовой. Она всё устроит. Вы ведь, судя по паспорту, семейный мужчина.

– Да, жена тут недалеко, гуляет по набережной. – Улыбнулся Женя. Он немного расстроился, оттого что Поля заговорила о его жене.

– И вещи у вас в камере хранения, – рассмеялась Поля, – идите быстрее за женой. А то погода действительно портится.

Общежитие в двух кварталах вниз по улице. В направлении есть адрес, найдёте легко. Дверь лифта отъехала в сторону, и комендант первой вышла в коридор. Женя с женой последовали за ней. Коридор был широк и светел. Вообще здание общежития оказалось большим, с просторными лестничными переходами и огромными от пола до потолка оконными проёмами. После тесной столичной общаги и многих коммуналок, где им приходилось снимать угол, Женю поразила свободная и непринуждённая архитектура дома. Света, его жена, также была приятно удивлена.

Она задержалась у большого зеркала, окинув своё отражение мимолётным взглядом. Из зеркала на неё глянула молодая особа двадцати трёх лет от роду. Чёрные волосы были собраны на затылке в «конский хвост», придавали лицу, в котором гармонично сочетались белизна и румянец, заострённые формы. Непосредственный, трепетный взгляд светящихся изнутри тёмно-зелёных глаз создавал ощущение наивности и веры в лучшее их обладательницы.

– Кто же вам позволил построить такое славное здание? Кругом такая конкретная архитектура… Просто оборону держать можно. – попыталась пошутить Света.

– Архитектор был из Ленинграда, а строили наши. Кстати, дом не просто хороший, а ещё и новый, сдали в эксплуатацию два года назад. – Комендант остановилась возле одной из дверей и достала из кармана синего хозяйственного халата связку ключей. – Вот ваши апартаменты.

Апартаменты оказались из двух комнат, прихожей и санузла. В прихожей висело довольно большое зеркало. Напротив – вешалка, под ней даже небольшая этажерка под обувь. Комната, куда их взмахом руки пригласила комендант, оказалась просторной. Метров пятнадцать, может чуть больше. Обои наклеены приятные светлые, потолок ровный. Люстра с тремя рожками. На полу линолеум под паркет. И окно – большое, широкое. А вид из него просто потрясающий: река с пляжем на берегу и дальше за рекой невысокие пологие горы, покрытые желтеющим лесом. Из мебели: платяной шкаф, раскладной диван, три стула. Вся мебель не старая, хотя, конечно, и не из магазина. На углу шкафа виднелся инвентарный номер, написанный серой краской. В углу раковина и небольшой кухонный шкафчик над ней.

Света заглянула в ванную. И даже присвистнула от удивления. Стены выложены белым кафелем до потолка. Сама ванная чугунная, с душем. Правда, возле самого слива отбита эмаль, но немного. Отдельно на стене закреплена раковина со своим смесителем. Над ней небольшое зеркало. Рядом в углу унитаз с сиденьем и крышкой. Пол выложен плиткой кирпичного цвета.

Женя и Света даже слегка прибалдели от такого великолепия.

– Поскольку вы семья, – сказала Наталья Петровна, – то вам положена комната, которая больше. Кстати, в ней никто ещё нежил, вы первые. Вся мебель в ней, – она повернулась к Жене, – у вас в подотчёте. Потом у меня в журнале распишетесь.

– А это чья комната? – спросила Света, заглядывая в соседнюю комнату, которая мало чем отличалась в своём великолепии от той, где селила их комендант. Только была меньше почти в два раза. – Тут, похоже, никто не живёт.

– Пока пустует, – ответила Наталья Петровна и, пройдя через большую комнату к окну, открыла балконную дверь. Свежий воздух и капли дождя попали в комнату. Но Наталья Петровна, не обращая внимания на непогоду, вышла на балкон.

Женя, чуть поколебавшись, последовал за ней.

– Вот поливает! – восхищённо сказала Наталья Петровна, – в этом меся это первый ливень.

– Да, здорово льёт. – Неопределённо ответил Женя. Он прошёлся под дождём вдоль балкона, отметив про себя, что балкон длинный и широкий, почти четверть комнаты, куда они вселялись.

– Обалденный вид. – Сказал Женя, оглядывая окрестности.

– И пелёнки сушить можно, – сказала, усмехнувшись, Наталья Петровна, – эта комната единственная свободная, так что вам сильно повезло.

Они вернулись в помещение, и Женя прикрыл балконную дверь.

– И всё-таки, – улыбнулась Света, – если та комната ничья, может мы её займём?

– Занять, конечно, можно, – хмуро сказала Наталья Петровна, – но лучше не надо. Уж поверьте.

– Что? – спросил Женя, – на днях тоже въедут?

– Нет, не въедут, – ответила Наталья Петровна, – но указаний по этой комнате мне не поступало. Так что живите здесь. Ведь очень хорошие условия: просторная комната, огромный балкон, туалет – ванная отдельно от всех. А эту маленькую я запру от греха, и вы туда не стремитесь.

– Да ладно, – улыбнулся Женя, – давайте мы поживём и там, и здесь, а появится жилец, мы сразу освободим.

– Ну, пожалуйста. – взмолилась Света.

– Здесь девушка жила, – сухо сказала Наталья Петровна, – ну не девушка. Женщина молодая, семнадцать лет или что-то около этого. Из окошка выбросилась. Три недели назад. В библиотеке института работала.

– Как?! – ахнула Света.

– Что-то у неё на работе и в личной жизни не заладилось, – продолжала Наталья Петровна, – вот она отсюда с шестого этажа… Дура молодая.

– Не-ет, – сказала Света, показывая указательными пальцами обоих рук вокруг себя, – я тут вот жить не буду. Давайте нам что-нибудь другое. Пусть не такое роскошное и удобное. – Она повернулась к мужу. – Скажи что-нибудь.

Но Женя потрясённо молчал.

– Что-нибудь другое, – так же сухо продолжила Наталья Петровна, – это подселение в комнату с кроватями в два этажа в студенческой общаге, расположенной на окраине города в рабочем районе, к такой же супружеской паре, как и вы. Одна душевая, два туалета и две кухни на тридцать четыре комнаты, а значит, на сто тридцать шесть человек на этаже. И этажей таких пять! Так что, дорогие мои, живите тут, а комнату покойницы я запру, и вы в неё не стремитесь.

«…и алмаз этот самый великий и чистый из всех, что есть на земле. Ибо рождён он не в земле греховной и грязной, а вышел из Бога и дан нам как часть его…»

Женя перевернул страницу.

«К сожалению, дальнейшая расшифровка текста не увенчалась успехом, но можно предположить, что текст писался в том же ключе…»

Женя оторвался от статьи и, подняв голову, посмотрел в окно.

– Предположить, конечно, можно… – прошептал он, – так, а какая литература? – Женя пролистал журнал в конец статьи. – Ссылаться автор должен на сам манускрипт как первоисточник… Так, вестник археологии… собственные работы. Это святое, на что же ссылаться, как не на свои же работы… Вот это да! Статья шефа! Специалист по древней Руси и Тибет! В огороде бузина, а… Надо будет поговорить с ним…

Женя вернулся к самой статье. Теперь он читал не столь внимательно, а бегло просматривал страницу за страницей и вскоре нашёл нужный абзац.

«Впервые упоминание об этом алмазе встречается в нашей литературе у Е. И. Рерих и только один раз в её дневнике. Сам же манускрипт, состоящий из двух листков пергамента, находился в архиве её мужа Н. К. Рериха, а после его смерти был передан родными учёного государству. Тогда же началась работа по его расшифровке, которая лишь частично увенчалась успехом.

С помощью современных методов установлено, что письмена манускрипта наносились на пергамент с большим временным перерывом. Так, разница в возрасте между первой и второй частью составляет семьсот лет, а между второй и третьей частями тысяча двести лет. Именно этот временной разрыв и делит, видимо весьма условно, текст манускрипта на три части. Но именно такое гигантское временное деление ставит вопрос: являются ли листы манускрипта единым целым одного и того же текста? Удалось расшифровать только вторую часть манускрипта, так как письмена оказались сходными с иероглифами, обнаруженными в египетских пирамидах. Но эта расшифровка запутала всё ещё сильнее! Вторая часть написана на обоих листах манускрипта, и при переходе с первого листа на второй нет смыслового разрыва, в то же время возрастная разница первой и третьей части указывает на то, что текст на обоих листах писался тысячу девятьсот лет!»

Женя перестал читать.

«Рерихи, – подумал он, – и Тибет, это понятно, но каким боком тут Египет с его пирамидами и древняя Русь с моим завлабом…»

– Молодой человек, – женский голос прервал его размышления, – рабочее время закончилось. Вам пора уходить.

– Действительно, – улыбнулся Женя. Он поднялся из-за стола и направился к стойке библиотекаря. – Скажите, Татьяна Михайловна, – обратился он к женщине, сидящей за стойкой, – как мне получить допуск в хранилище?

За стойкой сидела довольно молодая женщина на удивление с открытым и располагающим лицом. Высокий лоб обрамляли густые светлые волосы, струившиеся по плечам и ниспадавшие с них за спину. Нежная кожа алела румянцем на широких скулах. На немного припухших губах играла чуть заметная улыбка. Голубые глаза в оправе тёмных ресниц смотрели на Женю доверчиво и дружелюбно.

– В хранилище? – переспросила библиотекарь немного низковатым голосом, внимательно посмотрев в глаза Жени. – Ваш завлаб, учёный секретарь и первый отдел. Думаю, вам, Женя, всё сделают быстро.

– Спасибо. – ответил Женя. – Там на столе не трогайте ничего, я с утра опять приду.

– Умный ты мальчик и шустрый, – сказала сама себе Татьяна Михайловна, провожая уходящего Женю цепким взглядом, – всего то пара месяцев, как работаешь, и уже в хранилище хочешь попасть. Значит, всё правильно, значит, жена твоя и есть та самая, что нужна нам…

Он вышел из здания института. Было темно и тихо, с неба прямо из темноты падал крупными хлопьями снег. Женя с удовольствием вдохнул морозный воздух и решил прогуляться по набережной. Он не спеша шёл вдоль деревьев, стоящих в снегу, и деревянных лавочек, покрытых снегом. Мимо утопающих в сугробах кустах. Тускло светили фонари возле девятиэтажных бело-грязных домов, стоящих на той стороне улицы, поражающих своим однообразием и унылостью. Он думал о своей работе, о своей Светке, которая должна быть дома, и понимал, что это и есть счастье.

Дойдя неспешным шагом до своей малосемейки, он поднял голову, пытаясь по окнам определить, дома жена или нет. Свет в окне был. Женя прибавил шаг и вошёл в подъезд.

Света действительно была дома: она сидела на диване и плакала. Женя, не раздеваясь, бросился к ней.

– Что случилось? Кто тебя обидел? – Он присел рядом и обнял жену.

– Никто. Я кольцо потеряла. – Сквозь всхлипы ответила Света.

– Какое кольцо? – не понял Женя.

– Какое, какое. – Передразнила его Света и вдруг разрыдалась. – Обручальное. Других у меня нет!

До Жени дошло, что ничего страшного не случилось.

– Кольцо, – улыбнулся он, приподнимая жену с дивана и усаживая к себе на колени, – подумаешь, кольцо. Купим другое или даже два.

– Как ты не понимаешь, – не успокаивалась Света, – ведь это твое кольцо, ты мне его на палец надел, когда расписывались.

– Глупенькая. – Женя поцеловал жену в носик. – Главное – это мы с тобой и наши чувства. И не принимай ты эту пропажу так близко к сердцу. Тем более волноваться тебе нельзя. Кстати, ты была у врача? – Женя перевёл разговор на другую тему.

– Да, всё хорошо, – ответила Света, – наверное, там я его и потеряла.

Она встала с колен мужа.

– Господи, наследил-то как, – она улыбнулась сквозь слёзы, – раздевайся. Ужинать будем.

– Ты знаешь, – сказал Женя, поправляя подушку, на которой покоилась голова жены, – я сегодня просматривал прошлогодние «Вестники» и наткнулся на одну любопытную статью. В ней речь идёт об алмазе, самом большом на земле алмазе. Впрочем, алмаз – это так, как следствие… Всё дело в одном письме, очень древнем…

– Как это алмаз и следствие, – перебила его Света с улыбкой, – алмаз, да ещё и самый большой, это как раз причина. И потом, у всех крупных алмазов есть названия, и история таких бриллиантов хорошо известна.

– Да нет же, тут другое, – поморщился Женя, устраиваясь на постели рядом с женой, – ты послушай. Был такой учёный, исследователь, путешественник – Рерих, и когда он умер, его архивы перешли государству. И в этих архивах обнаружились два листочка: совсем древний пергамент. Даже непонятно, как они сохранились до наших дней. Так вот, писали на этом пергаменте в течение почти двух тысяч лет. Конечно, не в течение всего этого времени, а с перерывами в семьсот и тысяча двести лет. Это установлено точно. Правда, непонятно, когда написали первую часть, наверное, это возраст пергамента. А это ещё хрен знает сколько лет, а может и немного: лет сто или триста. В статье почему-то не указан сам возраст пергамента. Вообще, как тогда пергамент делали: про запас, так сказать, клали в тумбочку или сразу писать отдавали.

Так вот. Расшифровать удалось только вторую часть, то есть ту, что написана через семьсот лет после того, как начали писать этот манускрипт. А всего две тысячи лет…

Слушай, это же начало нашей эры. Бог, Христос и всё такое. Алмаз. И в расшифровке текста говорится, что алмаз – часть бога. И когда алмаз оказался на его пути или в его руках, то с ним, алмазом, что-то произошло… В общем, он изменился.

Или это аллегория? И никакого алмаза нет. Древние любили говорить загадками или иносказаниями: один Эзоп чего стоит. А почему египетские иероглифы? Какой язык тогда был на Ближнем Востоке, или кто писал, был египтянин.

Женя сел на разложенном диване.

– И ссылки в статье… «Вестник», ну это просто сообщение о находках экспедиции. Пара специалистов по Востоку, и ещё мой шеф – самый крутой спец по древней Руси, ещё дохристианской. Интересно, а кто был в той экспедиции, так сказать, списочно с должностями и регалиями.

А манускрипт оказался в Тибете… Интересно, уже в законченном виде или его там написали или дописали… Это Рерих, он ведь много путешествовал, как раз там. Опять же жена его… Большое наследие, архив. Надо бы всё это почитать, в архивах покопаться. Архивы Рериха, да и всей семьи у нас или много в Индии. Что-то я про Америку слышал, что и там хранится. У такого архива структура должна быть и опись: что у нас, что у них. Потом поговорить об этом с шефом.

Все древние цивилизации именно там: Египет, Евфрат, Индия, Тибет. Странно, если смогли определить возраст письма, то почему не указан возраст самого пергамента? Или это одно и тоже? Ладно, будет день, будем думать.

Женя посмотрел на жену. Та спала. Похоже, все рассуждения мужа для неё оказались хорошей колыбельной.

«Эх ты, – с нежностью подумал Женя, – следователь мой. Намаялась у себя в прокуратуре. Колечко потеряла, жаль, конечно, когда еще купим…»

Женя тихонько встал и вышел на балкон. Снег огромными хлопьями падал сплошной белой стеной.

«Скоро Новый Год, – подумал он, – хорошо бы найти халтурку. Денег подзаработать. Кольцо жене подарить… Завтра с утра в библиотеку, посмотреть все ссылки по статье. Потом допуск оформлять, это где-то месяц, может больше. – Он поёжился. – Холодно. Всё-таки декабрь».

Женя вернулся в комнату, закрыл балконную дверь, задёрнул шторой окно.

«Нужен письменный стол. Будет место для работы дома. И кроватка для маленького… Всё-таки, что там с этой комнатой, —подумал он, – до сих пор никто не вселился. Подумаешь, из окна выбросилась. Мы же материалисты. Ремонт сделаем, окно покрасим… И потом, скоро нас будет трое. И комната эта ну никак не помешает. Надо поговорить с комендантом. Тем более она ко мне благоволит. И может, у нее в запасниках на складе и стол и кроватка есть. Скорее всего, есть: что, мы первые тут, кто рожает?»

За стеной что-то стукнуло. Не сильно и глухо. Как будто кто-то переставил тяжелый железный табурет. Звук был странными отозвался в его сердце тревожным трепетом. Тени на стенах шевельнулись, и он почувствовал, как холодный ветерок коснулся его шеи. Женя вздрогнул, его сердце забилось быстрее, а по спине пробежала капля пота. Этот звук, такой простой и обыденный, в ночной тишине казался зловещим, предвещая нечто нехорошее.

«Нет, это сосед сверху, – подумал он, – Владимир Анатольевич. Вернулся из столицы с конференции. Надо будет к нему зайти, может, что интересное расскажет».

14 февраля 1975 года.

Александр Петрович затушил окурок в пепельнице и, встав со стула, потянулся к форточке.

– Конец сороковых, – сказал он, закрыв окно, – по-моему, лето сорок восьмого. Точные даты не помню, надо посмотреть полевые дневники за этот год. Я тогда устроился рабочим в археологическую партию в Среднюю Азию. А руководителем у нас был Фёдоров Борис Михайлович, впоследствии академик. Он-то меня и заразил историей, археологией. Так что я в определённой мере его ученик. Вот там в монастыре он нашёл упоминание об одном очень древнем пергаменте, так сказать, манускрипте.

– Интересно, как это нашёл, – сказал Женя, – там у них: библиотека, да и кто вас пустил в монастырь?

– На стене, – сказал Александр Петрович, – археологическая партия квартировала в этом монастыре. А пустить… Кто тогда спрашивал, так сказать, служителей культа, впрочем, как и сейчас.

– Ну да, – усмехнулся Женя, – вошли, не спросивши хозяев, и давай стучать молотками по стенам и потолкам.

– Да нет. Всё было культурно и вежливо. Монахи сами показали исписанные стены.

– А Фёдоров это… – Женя взял со стола журнал и стал листать его в поисках статьи, с которой он пришёл к шефу.

– Автор. – Александр Петрович кивнул на журнал. – Только опубликовал он не всё, только через восемнадцать лет. Какой там год?

– Шестьдесят шестой год. – Женя посмотрел на обложку.

– Точно. – Сказал Александр Петрович. – Июнь шестьдесят шестого. Что-то там с ним произошло, в этом монастыре. Как будто подменили человека.

– Но вы-то ведь участник той экспедиции, – сказал Женя, – и наверняка многое помните.

– Конечно, – сказал Александр Петрович, о первой экспедиции помнишь всё, даже если был в ней простым работягой.

Монастырь находился высоко в горах, на границе с Индией и Китаем. Хотя мы полагали, что находимся в Таджикистане. Впрочем, граница там весьма условна, даже сейчас. А тогда… Хотя так высоко в горах людей вообще не было. Мы там бродили больше месяца и никого не видели. Даже контрабандистов.

Проводников нет, местные из долины отказались, мол, горы эти прокляты. Фёдоров и уговаривал, и деньги предлагал, оружие сулил. Ни в какую. Сразу поворачивались на восток и молились.

Конечно, Фёдоров совершил должностное преступление, что направил экспедицию в эти горы без проводника. И слава их ним богам, что никто не погиб тогда. Хотя сам Фёдоров очень сильно изменился в тех горах. Я его до этой экспедиции не знал, а вот сотрудники его говорили, что совсем другим человеком стал.

Так вот… Рацию на третий день разбили, то есть радист её с обрыва метров в сто уронил. Компас, приборы – всё вдруг отказало. Даже часы встали. Связи с миром никакой, половина народа обморожена, провианта почти не осталось. И самое страшное: потеряли направление, куда идём и откуда идём. Полная дезориентация в пространстве. Ни людей, ни животных. Временами казалось, что мы и не на Земле вовсе. При этом у всех было чувство, что нас кто-то ведёт. Низкая облачность, туманы, и только каждое утро ясное небо и прямо по ходу движения ослепительный диск солнца. Как будто нам специально указывают направление. И так целый месяц или больше.

Это всё подробно описал в своем полевом дневнике инженер-геодезист. Как же его? Нет, забыл. Он потом в лагере сгинул, а дневники его должны были сохраниться. Правда, науки там никакой, одно ощущение обречённости. Короче, беллетристика, он нам зачитывал их почти каждый вечер, так сказать, для объективности.

Уже совсем плохо было, я так лично с жизнью прощаться начал… И тут в этих скалах вдруг монастырь с кучей монахов.

Александр Петрович хрустнул пальцами и потянулся, сидя на стуле.

– Впрочем, это всё эмоции и ненужная философия. – Продолжил он. – Цель экспедиции была топографическая съёмка местности между населёнными пунктами, по заданию военных. Это потом выяснилось. А археология просто прикрытие. Хотя какая, к чёрту, съёмка, треноги, рейки – всё сожгли, чтобы согреться да пищу разогреть. Времена тогда были крутые, экспедицию по возвращению чуть не расстреляли за срыв военного заказа. Фёдорову дали семь лет, а всех инженеров отправили в лагерь на пять. Да, времечко…

Но благодаря именно этим письменам я и заинтересовался археологией, историей. Правда, расшифровать их так и не удалось. Так вот, с неудачи и началась моя деятельность в науке.

– А как же статья? – Женя указал на журнал.

– Это. – Усмехнулся Александр Петрович.– Вообще-то письмена в статье из одного храма в Палестине. Просто каллиграфия очень похожа, может, даже общая. Такое впечатление создалось, что школа письма одна. Хотя где Тибет, а где Палестина. Фёдоров, кстати, этим долго занимался… После лагеря, но неудачно.

Так вот, в свободное время там, в монастыре, в основном ночами, я перерисовывал эти письмена со стен храма и обнаружил, что стены, на которых выбиты эти письмена, выложены из плит. Хотя сам монастырь вырублен в скале, то есть представляет собой единое целое. А вот те стены, на которых есть письмена, сложены из плит, наподобие кирпичной кладки. Только кирпичи эти очень большие и раствор между ними есть. Я тайно сделал сколы с этих плит, с раствора и некоторых колонн монастыря. Потом, по возвращении, сделал анализ этих сколов, Фёдоров мне помог в этом. И обалдел! Самому монастырю, грубо говоря, тысяча лет, раствору семьсот лет, а вот плитам с письменами десять тысяч лет!

«Десять тысяч лет, – думал Женя, прогуливаясь по набережной в направлении общежития, – подумаешь! В Египте уже вовсю правили фараоны, на Евфрате строили города, в Индии… Надо всё систематизировать – по датам, по географии, по статьям в литературе. По словам шефа, вырубили в скале монастырь, это может быть, факты такие есть. Как раз современные Афганистан, Индия, Иран. Потом триста лет везли туда блоки с письменами. Бред! Стране, где я живу, меньше ста лет, а тут на одну перевозку… И сколько один блок весит? На хрена так высоко забираться? Получается, они где—то лежали почти десять тысяч лет, потом их решили перепрятать и три века путали следы, чтобы потом монахи, хранящие тайну, показали все эти письмена первым забредшим на постой? Нет, так додуматься можно и до божественной силы, и чёрт знает до чего! Нужна система поиска и осмысление уже имеющихся фактов».

На вахте общежития его ждало известие. Вернее, вахтёр просто сказала, что комендант искала его и что сейчас она в своём кабинете.

Женя три раза стукнул в дверь коменданта костяшками пальцев и открыл её. Комендант, Наталья Петровна, как изваяние сидела за своим рабочим столом и смотрела, как он входит. Какую—то секунду Жене показалось, что она мертва.

– Наконец-то! – Наталья Петровна улыбнулась. – Садись на стул, а то упадёшь.

– Что ещё? – У Жени внутри всё сжалось. Какое-то нехорошее чувство вдруг охватило его. Он отлично знал, как живут другие молодые специалисты, и страх, что их с женой могут в любой момент попросить в обычную общагу, в нём жил постоянно.

– Вопрос со смежной комнатой в твоём блоке решён. – Наталья Петровна выдвинула один из ящиков своего стола, достала какой-то бланк и ключи. – Распишись на документе и можешь вселяться.

«И правильно, – думал Женя, шагая по коридору, – правильно! Кому же, как не мне? Молодой, перспективный, женатый. Держатся за кадры».

Мысль о том, что таких, как он, в институте ещё человек тридцать, ему в голову не пришла.

Дверь открылась легко. Стоя в дверном проёме, Женя осматривал теперь уже их со Светой новую комнату.

«Почему-то казалось, что комната должна быть больше. Хотя почти двухкомнатная квартира, только кухни не хватает. – подумалось Жене. Он посмотрел на часы. – Почти пять, Света придёт приблизительно через час… Успею прибраться, а то пылища такая?»

Он заканчивал мыть пол в коридоре их блока, как дверь распахнулась и на пороге появилась жена.

– Вот это да! – воскликнула Света. – Это что же такое случилось в исторической науке, чтобы мой муж и великий историк без напоминания и уговоров стал мыть полы?

Женя стремительно выпрямился, оборачиваясь на голос жены, и от резкого движения в глазах его потемнело. И сразу в комнате повисла зловещая тишина, внезапно вспыхнул тусклый свет, и в его лучах появилась призрачная фигура, как будто сотканная из темноты комнаты и лунного света. Она медленно двигалась в сумраке, словно призрак из другого мира, приближаясь к застывшему посреди комнаты Жене.

И из этого вязкого, терпкого сумрака появилось овальное лицо девушки. Густые пряди волос оплетали голову, словно змеи, стекая локонами на плечи. Длинные пушистые ресницы, словно перья диковинной птицы, обрамляли большие миндалевидные глаза, над которыми изящно изогнулись широкие густые брови. Тонкий, слегка вздёрнутый нос придавал игривое выражение лицу, а на полных, чётко очерченных губах застыла лёгкая усмешка. Высокие скулы и заострённый подбородок лишь слегка выступали из клубящегося сумрака, в глубине которого угадывались высокие груди.

Казалось, что само время остановилось, а пространство исказилось под тяжестью присутствия призрака. И в этой бесконечной тьме призрачная фигура казалась воплощением самой смерти, неотвратимой и беспощадной. Его шаги были беззвучны, как шёпот ветра в ветвях деревьев, но каждый звук в комнате отзывался эхом неизбежности. Призрак девушки приближался, и с каждым его шагом становилось всё холоднее. Он был неизбежен, как сама смерть, и его появление в комнате было предвестником конца.

– Да что с тобой! – воскликнула Света, глядя на застывшего посреди комнаты мужа с половой тряпкой. – Ты вообще здесь?

Звонкий голос Светы вывел его из оцепенения. Женя опустился на табуретку и тряхнул головой. Призрак девушки, стоявшей перед ним, исчез, и комнату заполнил электрический свет.

– В исторической науке ничего не случилось. – Женя натужно рассмеялся. – А вот у нас в семье да! Случилось!

Но Света уже увидела распахнутую дверь во вторую комнату и всё поняла.

Вечером они сидели, обнявшись, на диване перед работающим телевизором.

– Всё-таки как-то тревожно, – прошептала Света, – почему она выбросилась из окошка?

– Господи, радость моя, – ответил Женя, прижимая к себе жену, – мы её никогда не видели и даже как звали её не знаем. И забудь ты об этом.

– А ведь она тоже была беременной. На третьем месяце. – Света заглянула в глаза Жени. – Я про неё всё знаю, выяснила у нас в прокуратуре.

– Зачем? – воскликнул Женя. – Зачем нам это знать?

– Её звали Ольга, – продолжила Света, не обращая внимания на мужа, – семнадцать лет, беременность три месяца. Да, это я уже говорила. Девушка без прошлого: кто такая, откуда взялась, родители – ничего этого у неё нет.

– Как это? – не понял Женя, – призрак что ли?

– В её деле нет, а должно быть, она же человек с документами. – сказала Света.

– Если есть паспорт, так значит про неё известно всё или почти всё. – сказал Женя.

– Не всё так просто, – вздохнула Света, – да, паспорт и подлинный, но вот делались запросы по месту рождения и прописки: ответа нет. Наташка, следователь, что дело вела, сказала, что писала как в пустоту. Два запроса в паспортный стол. Начальник на неё наорал. Типа дел у неё мало, так она на ровном месте проблемы создаёт.

И родилась она не у чёрта на куличках и жила в деревне, если прописке верить. И на этом всё! От неё в прошлое нет никаких нитей. Судя по материалам дела, она чиста, как только что родившейся младенец.

Потом, она была беременна, значит должен быть парень или там мужчина. Он-то мог проявиться! Она ведь была ему не чужой… Тоже никого. Кто родители – неизвестно. И ваша, как её, Набалдян Татьяна Михайловна, начальница её. Дала нормальную характеристику. Тут у коменданта всё нормально. Получается достойный член общества. Ну, потенциальная мать-одиночка, раз парень не объявился. Это ж не повод из окна сигать, даже по большой любви.

– А что, – спросил Женя, – съездить к ней на родину слабо было?

– Кому это надо, – усмехнулась Света, – имя, фамилия есть, год рождения, место работы, где живёт. Труп не криминальный, родственников нет, а то, что отец ребёнка не появился… Может, он и не знал, что она беременна. Списали на несчастный случай, делов-то. Вот и получается, появилась из небытия и ушла туда же. И сама как призрак.

– Да что за мысли тебе в голову лезут! – Воскликнул Женя. – Сделаем в этой комнате кухню, и будет полноценная однокомнатная квартира. Радоваться надо и гордиться, что у тебя такой пробивной муж.

– Я радуюсь, – вздохнула Света, – но, может, всё-таки обойдёмся без этой комнаты.

За стеной раздался приглушённый стон.

– Мама, мамочка. – прошептала Света.

Стон повторился громче и отчётливее. Стало понятно, что стонет женщина.

– Что это? – Света потянула на себя покрывало, пытаясь спрятаться под ним. – Женя, я боюсь.

Но тут женщина перешла на крик, к которому прибавился и мужской.

– Во дают, – восхищённо сказал Женя, – Надя с Вадиком зря время не теряют.

– Господи, что я за дура, – облегчённо произнесла Света, – точно говоришь, всякие глупости в голову лезут.

– Ты очень красивая, – рассмеялся Женя, – но ты не дура.

– Поцелуй меня. – тихо сказала Света.

Хранилище произвело на Женю угнетающее впечатление. Мрачный бункер с серыми и высокими, растворяющимися в темноте потолками. Полы, выложенные из широченных досок и выкрашенные тёмно-красным суриком. Вдоль стен стояли добротные деревянные стеллажи, упирающиеся в потолок. Такие же высокие стеллажи, только из металла, разделяли всё пространство подвала на угловатые коридоры и квадратные комнатки. Вдали узких коридоров, упирающихся в бетонные стены, виднелись под самым потолком небольшие узкие окна с решётками, через которые просачивался серый дневной свет. Было сумеречно и тревожно. Во всём помещении царила гулкая тишина, в которой любой шёпот или шорох многократно усиливался, порождая в душе тревогу и беспокойство.

«А чего ты хотел, – сказал себе Женя, проходя вдоль стеллажей, – нормальный подвал, видали и похуже. Конечно, это варварство – хранить находки научных экспедиций таким образом. Опять же, почему „хранить“? Похоже, их сюда просто стаскивали и сваливали за ненадобностью, так сказать, до лучших времён. И к чему вся эта секретность?»

Допуск Жене оформили очень быстро, по существующим институтским меркам, почти мгновенно. Всего за месяц или чуть больше. То ли заявление на допуск писал лично завлаб, то ли секретность была не такая уж и серьёзная. Что тут помогло, так и осталось тайной.

Всё это время, пока первый отдел готовил и оформлял бумаги, Женя проводил в библиотеке, пытаясь понять, что он хочет найти и как систематизировать свой поиск, выписывая на отдельный листок всё, что его интересовало и что могло хоть как-то пролить свет на поиски. Список получился внушительный, да и временной разброс пунктов наводил на размышления о нормальности того, кто его составил. Единственное, что радовало и вселяло надежду, так это то, что все или почти все предметы, которые предстояло найти в хранилище, представлялись Жене большими и увесистыми. Такие просто нельзя не заметить.

Стоя под одной из лампочек, свисающих на проводе с потолка, и с сомнением оглядывая забитый археологическими находками стеллаж перед собой, Женя достал из кармана пиджака тетрадный листок со своим списком. Под номером один значилось: «Девятнадцатое июня 1919 года». И приписка: «Возле села, где квартировала экспедиция, при раскопках могильного кургана в захоронении шести тел найдена глиняная капсула, в которой обнаружены три листа пергамента, исписанных неизвестным языком, отдалённо напоминающим фарси» (из статьи Фёдорова Б. М. «Вестник археологии» за 1940 год).

«Девятнадцатый год… Какие идиоты попёрлись на раскопки в экспедицию в самый разгар гражданской войны? И где теперь эту капсулу, вернее, её содержимое искать? – горестно подумал Женя. Его идея с поиском фактов в этом душном и неприветливом хранилище института показалась ему совершенно безнадёжной. – Тут впору и сюда с раскопками спускаться».

Он двинулся вдоль стеллажа. Бирки на каких-то деревянных тёмно-зелёных ящиках поясняли Жене, что ящики эти за 1949 год.

«Надо же, – подумал Женя, – год моего рождения. А ящики эти здорово смахивают на те, где хранят боеприпасы для орудий. Не удивлюсь, если в одном из них лежат артиллерийские снаряды, а где-нибудь в бесконечности коридоров стоит гаубица».

Почему-то вспомнился дом, друзья, детство… Милка, где-то она сейчас? Жива ли? И Алик с его нелепой, просто глупой смертью, после которой так резко изменилась их жизнь…

Пахнуло свежестью, лёгкий ветерок тронул лицо. Перед ним появилась светлая, как будто утренняя, почти прозрачная дымка, которая начала стремительно густеть, превращаясь в туман, и этот туман, потемнев, окутал Женю. Из вязкого, терпкого сумрака появилось овальное лицо девушки. Густые пряди волос оплетали голову, словно змеи, стекая локонами на плечи. Длинные пушистые ресницы, словно перья диковинной птицы, обрамляли большие миндалевидные глаза, над которыми изящно изогнулись широкие густые брови. Тонкий, слегка вздёрнутый нос придавал игривое выражение лицу, а на полных, чётко очерченных губах застыла лёгкая усмешка. Высокие скулы и заострённый подбородок лишь слегка выступали из клубящегося сумрака, в глубине которого угадывались высокие груди. Лицо девушки, освещённое переменчивым, дрожащим светом, виделось застывшим, мёртвым, словно выбитым на могильном камне.

Тут его тронули за плечо, и, обернувшись, Женя увидел Татьяну Михайловну, одну из трёх библиотекарей института.

– Женя, вы где? – раздался позади него за стеллажами женский голос. Женя сделал два шага в направлении, откуда его позвали, и, оказавшись в длинном проходе, увидел в дверном проёме всё ту же Татьяну Михайловну. Он резко обернулся, но рядом с ним никого не было.

– Я тут, – сказал Женя, вернувшись под лампочку, растерянно оглядываясь. Но Татьяна Михайловна уже увидела его.

«Это же наш библиотекарь, – пронеслось у него в голове. – Как же так? Разве она имеет допуск или это очевидная необходимость для библиотекаря – работать в хранилище?»

– Да, нас с сестрой всё время путают. – Широко и приветливо улыбнулась женщина. – Мы с ней близнецы и с возрастом всё сильнее и сильнее походим друг на дружку.

«А ведь я её ни о чём не спрашивал, – пронеслось в голове Жени. – Она что, мысли читает?»

Он повнимательнее взглянул на стоящую перед ним даму. Действительно, просто одно лицо, и причёска с длинными, ниже плеч тёмными волосами, и фигура слегка полноватая, с приятной мягкой линией руки, плеч. Невысокий рост компенсируется высотой каблуков. Большая грудь не скрадывается наличием живота. Округлые бёдра. И осанка прямая, гордая. Так ходят женщины, которые знают, что нравятся всем без исключения мужчинам. И уверенность в своей неотразимости. Всё это было точной копией той Татьяны Михайловны, которая трудилась двумя этажами выше в библиотеке и которую Женя знал уже полгода. Пожалуй, только цвет волос позволял различать этих двух женщин. Та, что работала наверху в библиотеке, была блондинкой.

– Даже не слышал, что у нашего библиотекаря есть сестра, а уж такая точная копия. – Улыбнулся Женя. – Вы удивительно похожи…

– Весьма странный комплимент – говорить одной женщине, что она точная копия другой. – Усмехнулась Татьяна Михайловна, глядя прямо в глаза Жени. – Впрочем, спишем это на вашу молодость и неумение обольщать женщин.

– Почему это неумение? – обиделся Женя.

– Молодой человек, – вновь широко и открыто улыбнулась Татьяна Михайловна. – Не надо обижаться! Когда мужчина неловок и наивен в общении с женщинами, это огромный плюс в его пользу. Уж поверьте даме, разменявшей четвёртый десяток и кое-что понимающей в этом.

Увидев, как Женя покраснел и отвёл глаза от её бюста, расхохоталась.

– Ладно, молодой человек, проехали. – Она лукаво посмотрела в глаза Жени. – Давайте работать.

– Да вот у меня тут… – Начал нерешительно мямлить Женя.

– Самостоятельно вы тут ничего не найдёте. – Прервала его Татьяна Михайловна, она подошла вплотную к Жене и мягко улыбнулась. – У нас тут такой бедлам… Давайте искать вместе, может, что и отыщем.

– У меня тут небольшой список. – Женя протянул ей свой листок. – Надеюсь, всё или почти всё, что мне надо, находится у вас здесь.

– Ого! – Воскликнула Татьяна Михайловна, взглянув на листок. – Сорок семь позиций… – Она посмотрела на Женю. – Серьёзно. Пойдёмте ко мне за стол.

И, слегка коснувшись бедром Жени, направилась мимо него в глубь комнаты. В тусклом жёлтом свете ламп хранилища Жене показалось, что силуэт Татьяны Михайловны слегка дрожит и двоится.

Прошло три дня. Помощь Татьяны Михайловны оказалась неоценимой. Уже к концу первого дня выделенный Жене стол и пространство возле него было завалено папками с журналами, полевыми дневниками и небольшими коробками, забитыми различными статуэтками, глиняными черепками и просто камнями. Но не было главного: не было никаких рукописей, текстов, вообще ничего, связанного с теми письменами, ради которых Женя и спустился сюда, в хранилище.

Утром четвёртого дня Татьяна Михайловна сказала:

– Женечка, мне нужно вести ребёнка к врачу. Вы уж покопайтесь тут сами, а заодно прикройте меня от начальства.

– Конечно, идите. – Женя оторвался от изучения бронзовых плиток, которые он разложил на столе. – А если вас будут искать, я скажу, что вы вышли в библиотеку и вот-вот вернётесь.

Оставшись один, Женя ещё минут пять рассматривал рисунки на плитках. Потом потянулся, сидя на стуле, который под ним жалобно скрипнул, и оглядел своё рабочее место. Было найдено более половины предметов из его списка. Но вот трети списка, похоже, в хранилище института не было, и где их искать, Жене не представлялось. Он решил пройтись вдоль стеллажей, размяться и встал.

«Почему Татьяна Михайловна находит всё, что угодно, но только не исписанные древними листы? – подумал он. – Ведь листы пергамента, папируса или на чём они там ещё писали не должны, да и не могут лежать вперемешку с коробками или рабочими дневниками. Ведь ясно же, что тут всё очень хорошо систематизировано, только посторонним может показаться, что тут свалка и хаос… И потом, она приносит мне много лишнего, но очень интересного. Взять хотя бы эти плитки. Их в моём списке нет. Зачем она их принесла и положила мне прямо под нос? Хотя, конечно, они весьма необычны, и вопросы возникают к ним интересные. И понятно, что ответы сразу не получишь…»

Женя упёрся в стенку и повернул направо, огибая стеллаж, заставленный картонными коробками и папками.

«Скорее всего, древние тексты, которые находили в экспедициях и привозили сюда, должны храниться в каких-нибудь специальных условиях. Может быть, в деревянных или металлических ящиках, чтобы оградить от всяких случайностей. – Думая так, он вернулся к своему столу, за которым работал последние дни. – Нет, вряд ли. Обычный стол совсем не подходит для хранения… Библиотека… Кстати, она прямо над нами. Но там хранятся современные книги, журналы. Там уйма народу… То ли дело здесь, да и попасть сюда может не каждый. Я вон работаю тут почти неделю, а видел тут всего пару-тройку сотрудников, находившихся тут не больше часа».

Он остановился у стола и стал собирать бронзовые пластинки, разложенные на нём. Одна из пластинок выскользнула и упала на пол. Женя нагнулся за ней и, разгибаясь, посмотрел наверх стены, у которой он просидел все эти дни. Там на стене висел план пожарной эвакуации.

«Надо же, какой подробный, – подумал Женя, складывая таблички в небольшой фанерный ящик, – и все стеллажи обозначены. А вот тут стоит мой стол. Хотя, конечно, он на плане не обозначен, но всё равно понятно.

Нет, должны быть ящики. Всё-таки институту столько лет, да и экспедиций не одна в год. Ящики должны стоять отдельно, чтобы не мешать передвижению работников от стеллажа к стеллажу».

Женя закрыл крышкой коробку с плитками и ещё раз посмотрел на план хранилища, висевший на стене.

«Тут даже окна есть, если, конечно, план не врёт». – подумал Женя и принялся методично обходить хранилище, внимательно оглядывая полки стеллажей. Минут через сорок, огибая очередной стеллаж, он увидел в круге яркого солнечного света, падающего из окна под потолком у стены, семь ящиков, аккуратно составленных друг на друга. Все ящики были опечатаны.

«Вот, – сказал он себе, – это уже кое-что».

Он попытался дотянуться до верхнего ящика, но тот оказался слишком высоко. Пришлось принести стремянку, стоящую возле стола Татьяны Михайловны. Ящик оказался на удивление лёгким, килограмм пять, не больше. Пока Женя, держа ящик в руках, спускался по ступенькам стремянки, бумажка с печатью отвалилась.

«Проблемой меньше, – усмехнулся он, – секретчики чёртовы».

Внутри ящика оказались листы размером, близким к обычным школьным тетрадкам. Все они были из бересты с вырезанными на них буквами, как определил Женя на первый взгляд, древнеславянскими или что-то близкое к этому. Каждый листок был запаян в плоскую стеклянную ампулу, так что его легко можно было видеть и при желании прочесть, если, конечно, знать буквы, вырезанные на бересте. Женя повертел ампулу с берестой в руках, разглядывая её со всех сторон.

«Нет, – прошептал он и улыбнулся, – это не стекло, это оргстекло».

Он полез за вторым ящиком, потом за третьим, четвёртым. Вскоре все ящики стояли перед ним на полу. Рвать полоски с печатью не пришлось ни на одном – они либо отваливались сами, либо отставали при малейшем прикосновении. Женя стал открывать ящики, перебирать их содержимое и в шестом ящике нашёл то, что искал. Он плохо представлял, что ищет, но, увидев потемневшие от времени листки, всё так же запаянные в прозрачные ампулы оргстекла, он понял – это то. Именно то, ради чего он вот уже почти полгода не вылезает из библиотек, терпит колкости коллег из отдела и молча сносит упрёки и выговоры начальства, что занимается не пойми чем, когда нужно готовиться к летней экспедиции по утверждённой тематике.

«Вот и первый результат. – пронеслось в его голове. – Но почему Татьяна Михайловна не захотела дать их мне? Ящики стоят на виду, она мимо них раз сто на дню ходит и наверняка знает об их содержимом».

Он принялся открывать остальные ящики, но два последних оказались пустыми.

«Что ж, не будем расстраивать Татьяну Михайловну, – с усмешкой подумал Женя, – составим всё как было».

Он вернулся к своей находке и аккуратно перенёс содержимое ящика на стол. Получилось не так уж и много: шесть листков в ампулах и шесть журналов.

«Где два пустых ящика, там и три». – рассмеялся про себя Женя, составляя ящики друг на друга и прикрепляя на них, предварительно послюнив, бумажки с печатями. Настроение у него поднималось с каждой минутой.

Усаживаясь за стол, он обратил внимание на журналы: они все были дореволюционными.

– О как, – произнёс вслух Женя, – это что-то новенькое! Ладно, разберёмся.

Бегло пролистав журналы и ничего не поняв в дореволюционном тексте, он сложил их в верхний ящик стола. Теперь дошла очередь до ампул с листами. Листы были большими, почти с газетную полосу, и разложить их на столе так, чтобы можно было видеть все одновременно, не получалось. Просмотрев все шесть листов по очереди и сложив их стопочкой, Женя откинулся на спинку стула.

«Интересно, но ни черта не понятно, – подумал он, – ясно только, что все листы написаны разными языками. Очевидно: эти два иероглифами, эти два арабскими буквами, правда, каллиграфия странная, а эти два вообще не понять чем: какие-то крестики, треугольники… Но раз всё это здесь, значит, их кто-то уже изучал… И потом, чтобы так хранить… Получается, тот, кто их запаял или дал указание, распоряжение или что там командуют в таких случаях? Понимал, как всё это важно, а значит, должны быть следы этих исследований, отчёты. Стоп! А зачем тут журналы?»

Он выдвинул ящик стола, куда сложил журналы. Но тут на столе Татьяны Михайловны зазвонил телефон. Женя поморщился и, встав, дотянулся до телефонной трубки.

– Молодой человек, – пролаяла трубка голосом начальника первого отдела, – заканчивайте работу и поднимайтесь ко мне в кабинет.

– Что случилось? – растерянно спросил Женя. Ему показалось, что вездесущая служба уже знает о его самоуправстве тут, в хранилище. И сейчас, если не расстреляют, то наверняка сошлют куда-нибудь за полярный круг.

– Случился конец рабочего дня! – перебила его трубка строгим голосом ответственного руководителя. – И я не собираюсь тут сидеть из-за вас!

Женя взглянул на свои часы – шестнадцать сорок пять.

– Ё-моё, – воскликнул он, – уже бегу.

Но в трубке раздавались только короткие гудки.

«Где же Татьяна Михайловна, – подумал Женя, – получается, её весь день не было. А с этим что делать?»

Он попытался спрятать ампулы с листками в пустой широкий ящик стола, но они туда не влезли.

«Нехорошо может получиться, если она обнаружит, что я копался тут и нашёл это без неё. – пронеслось в его голове. Он оглянулся вокруг в надежде спрятать свои находки. – Ладно, пусть всё лежит как есть. Завтра объяснимся».

Вечером пошёл снег. Женя, накинув пальто поверх спортивного костюма, курил на балконе.

«Значит, иероглифы, – думал он, вдыхая морозный воздух и поглядывая в ночное небо, – определить японские, китайские или какие там ещё бывают, просто. То же с арабскими… А вот с треугольничками всё гораздо сложнее, хотя… Может быть, это какая-нибудь шифровка, но тогда и те четыре листа должны быть зашифрованы. Но зачем древним шифроваться? Надо определять возраст всех листов. – Женя бросил окурок вниз и заглянул через окно в комнату. Жена хлопотала, собирая на стол ужин. – В городе есть иняз, значит, есть кафедра восточных языков или что-то близкое к этому. Надо идти туда».

– Не замёрз? – Света открыла балконную дверь. – Пошли ужинать, всё на столе.

– Ты знаешь, – говорил Женя, поглощая приготовленную женой жареную картошку, – похоже, я нашёл документальное подтверждение существования того самого алмаза. Правда, в этой находке больше вопросов, чем ответов. Вернее, ответов пока вообще нет, но я чувствую, что это именно то.

– Интуиция – это основа любого поиска, – улыбнулась Света. – Всегда есть множество версий, и именно интуиция помогает определить верное направление, если фактов мало.

– Фактов как раз достаточно, – ответил Женя, – несколько статей, даже есть свидетели поисков и событий, с ними связанных, например, мой шеф. А теперь ещё и эта находка в хранилище. Впрочем, тут главная загвоздка… Эти листы в запаянных ампулах.

– Думаю, эта проблема у тебя быстро разрешится, – сказала Света, начав собирать со стола грязные тарелки, – обычно на самые неразрешимые загадки и вопросы быстро находишь ответ.

– Или не находишь их никогда, – рассмеялся Женя, вставая, чтобы помочь жене налить чай.

– Вот это ты напрасно, – сказала Света, – в моей и твоей работе много общего, я это ещё студенткой поняла. Вот сегодня, шесть часов назад, я с группой выезжала на происшествие – погибла женщина. Когда я стала вникать в суть случившегося… ужас! Проблема на проблеме. Было ясно только одно – женщина разбилась об асфальт, упав с большой высоты. То ли её выбросили из окошка, то ли она сама выкинулась, то ли случайно выпала.

– Как это случайно из окошка, – удивился Женя, – я понимаю летом. Там, например, окна мыла и поскользнулась, а зимой-то и окна никто не открывает.

– А ты дослушай. – продолжала Света. —

Действительно, первая версия – убийство. Ты прав: люди так просто из окон не выпадают. Но в результате обычных стандартных розыскных мероприятий, там обход жильцов дома, осмотр места происшествия и квартиры, из окна которой эта женщина упала. Было установлено, что причиной всему кот!

– Кот? – удивился Женя.

– Да! – подтвердила Света. – Именно кот. Нашлись свидетели, которые всё видели. А точку в этом деле поставил эксперт, исследовавший окно, из которого она выпала. Хотя ещё в институте нам рассказывали, что есть огромная разница между состоянием тел выпавших, скажем, с четвёртого этажа и с девятого… И вот у меня сложилось впечатление – эта женщина упала чуть ли не с километровой высоты. Но тогда откуда она падала: ни небоскрёбов, ни каких отвесных скал и близко нет?

– Кот вылез на уличный подоконник, – усмехнулся Женя, – что ж тут опасного, погуляет и обратно в квартиру. Скажем, через форточку.

– Хотя был свидетель, – задумчиво сказала Света, – он рассказал, что женщина не поскользнулась на подоконнике, а её столкнула птица. Чёрный дрозд. Он это особо подчеркнул. Хотя зачем: дрозд там или, к примеру, голубь, какая разница? Но вот откуда в центре города скалы высотой с километр, или она с вертолёта упала. Сомневаться в экспертизе: меня на смех поднимут. Да и птица такая экзотичная: дрозд.

Соседи все дружно, как один, показали, что у неё не было кота, получается, она так рисковала из-за чужого животного. И вообще у неё никого не было, жила одна. Даже удивительно для такой женщины. Надо будет этого свидетеля ещё раз опросить…

– Кстати об экспертизе, – не слушая её, сказал Женя, – думаю, ты меня сможешь просветить. Те листы, что я нашёл в хранилище института, они запаяны в прозрачные ампулы. Я думаю, это оргстекло. По крайней мере очень похоже. Можно попытаться аккуратно разрезать, листы достать, вынести из института и тогда ходить с ними по экспертам…

– Ты с ума сошёл! – воскликнула Света. —

Я так понимаю, что ваше хранилище находится в ведомстве первого отдела, а это очень серьёзно! Даже не думай, тебя сразу поймают и пойдёшь по статье – измена родине. Это расстрельная статья, а у тебя жена беременная, между прочим! И потом, ты что, собираешься бегать с этими листами по городу и искать знающего человека? Это просто бессмысленно!

– Успокойся, ради бога, успокойся, – сказал виновато Женя, – я пошутил. Я очень хорошо знаю, что такое первый отдел и чем он занимается.

– Дурацкая шутка. – сказала Света, успокаиваясь. – Ты давай учись сначала думать, а потом говорить и тем более делать!

Они молча допили чай, убрали стол и составили грязную посуду в раковину в ванной, и Женя принялся её мыть, а Света взяла полотенце.

– Знаешь, – сказала Света, – может быть так, что все экспертизы этих листов уже проведены. Ведь не зря их так бережно хранят и прячут.

– Да? – удивился Женя. – Хотя очень может быть. Мой завлаб как-то сказал, что его учитель, академик Фёдоров, этим занимался. Так что версия не лишена смысла. Какая ты у меня умница. Вот только где их искать.

– Где-нибудь там же, где ты нашёл эти листы в ампулах. – улыбнулась Света. – Секретность она везде одинакова, что в науке, что в следствии. У нас все экспертизы хранятся в самом деле, по которому они проводились. И у вас в институте должно быть так же.

Они домыли посуду и расставили её в кухонном шкафчике в комнате, когда Женя вспомнил о женщине, выпавшей из окна.

– Эта дама, которая из окна выпала, когда за котом полезла, кто она? – спросил он.

– Она пыталась дотянуться до кота, он сидел на пожарной лестнице… Опять же откуда он там взялся в такой холод. А звали её… – Света на секунду замолчала, вспоминая. – Набалдян Татьяна Михайловна.

07 апреля 1975 года.

– Итак, – сказал старший следователь по особо важным делам городской прокуратуры Прахов Виктор Валентинович, глядя в объектив кинокамеры, – начинаем следственный эксперимент. Значит, присутствуют: я – советник юстиции Прахов В. В., юрист третьего класса Полякова Светлана… Чёрт, как твоё отчество? – Он повернулся к Свете, стоявшей выше на лестничной площадке между этажами.

– Александровна. – ответила Света, доставая из папки, что держала в руках, бланки, отпечатанные на серой бумаге.

– Вот я и говорю, – продолжил Виктор Валентинович, – Полякова С. А. Значит, далее…

Света отвлеклась от речи своего начальника, принявшись заполнять бланк, положив его сверху на папку.

«Какой же он выродок, столько людей убил. Изнасиловал женщину, потом её ребёнка… и убил на глазах матери, – подумала она, – этот… как… его… – Она раскрыла папку, заглянула в протоколы допросов, – Локсодорм… Почему-то имени нет. Что это, кличка? И почему данных паспорта нет? До сих пор личность не установили… странно. Следствие уже шесть дней идёт».

Света постаралась не думать более о преступнике и, закончив с бланком, посмотрела вниз, туда, где у дверей квартиры толпились люди: ее сослуживцы из прокуратуры, милиционеры, понятые и сам убийца.

Локсодорм отстранённо смотрел себе под ноги, но, почувствовав взгляд Светы, поднял голову и посмотрел ей в глаза спокойным немигающим взглядом, полным злобы и ненависти.

Гладкая кожа без каких-либо морщин вокруг глаз внушала его лицу холодный и безразлично отстранённый вид. Но прищуренные, вытянутые глаза внимательно и осторожно наблюдали за происходящим вокруг него. Свете показалось, что зрачки Локсодорма вертикальные и пульсируют в ожидании действия. Тонкие губы слегка приподняты в едва заметной презрительной усмешке. Мертвенно бледная гладкая, упругая кожа без признаков старения, казалось, обтянута блестящей тонкой плёнкой, добавляла лицу загадочности и мистичности. Отсутствие морщин на лбу и между бровями придавало лицу молодое и энергичное выражение. В целом вид Локсодорма вызывал ощущение опасности и тревоги.

«Змея, – подумала Света, – уверенный в своей силе удав или питон. Почему он так спокоен? Ему конкретно вышка светит, а он как будто знает наперед, что с ним ничего не случится. И он будет дальше жить, как жил. Убивать, насиловать… Его же принудительно лечить надо, а лучше сразу расстрелять. Может, он задумал бежать? Так и наверху, и внизу сотрудники, в квартире, куда зайдем, оперативники. И пристёгнут он наручниками к милиционеру. Или он псих и ничего не боится? Разве у ненормальных, больных может быть такой сильный, притягивающий взгляд».

Она с трудом смогла оторваться от завораживающих чёрных глаз Локсодорма. И увидела, что её начальник смотрит на неё.

– Будьте повнимательнее. – сказал Виктор Валентинович, глядя на неё снизу—вверх. – Начнём. Итак, вопрос первый, он повернулся к Локсодорму, – как вы попали в квартиру?

– Очень просто, – ответил тот с улыбкой, – дверь была открыта, просто защёлкнута замком. Надавил на ручку – дверь открылась, и я вошёл.

Он свободной от наручника рукой надавил на ручку двери и, потянув на себя, открыл дверь и переступил порог квартиры.

– Так, – сказал в объектив камеры Виктор Валентинович, – вы вошли. Что было у вас в руках?

– Тесак, нож такой… – улыбнулся Локсодорм.

– Не отвлекайтесь… подозреваемый. – резко и зло оборвал его Виктор Валентинович. – Мы тут отлично знаем, что такое тесак.

Света поймала себя на мысли, что её начальник с трудом себя сдерживает. Ей показалось: секунда, другая, и он бросится на убийцу.

– Ну вот, – продолжил Локсодорм с неизменной улыбкой, – хозяин был в коридоре или в комнате… В общем, в метрах пяти от меня. Я сделал два шага, – Локсодорм сделал паузу, вспоминая, – да, два, и рубанул без замаха, снизу. Половину снёс. Хороший удар, быстрая смерть. Наверное, был хороший человек, легко умер… По крайней мере, не вредный, раз так с ним быстро… Локсодорм вновь улыбнулся.

«А ведь он пытается нас убедить, что он не нормальный, – подумала Света, ведя протокол, или он в самом деле псих».

– Второй мужчина, молодой такой, вышел из этой двери, – Локсодорм указал на дверь ванной комнаты и шагнул по узкому коридору в квартиру. Он тоже понять ничего не успел… Я ударил с разворота сверху в шею и снёс ему голову… Дальше по коридору, но уже в комнате спиной ко мне, лицом в угол стояла женщина. По-моему, она молилась или что-то в этом роде… Она обернулась на шум всей этой возни… Да, молилась. В руках у неё была какая-то книжица, я потом посмотрел, молитвослов какой-то…

– Продолжайте. – хмуро сказал Виктор Валентинович. – И говори по делу, сво… Он сдержался.

– Так я по делу. – весело сказал Локсодорм. – Зачем молиться? У нас в стране не надо молиться, мы тут все атеисты… А раз не понимаешь и к тому же нарушаешь, так получи по полной!

– Дальше мразь. – зло прервал его Виктор Валентинович.

– Неправда ваша, гражданин начальник, – огорчённо сказал Локсодорм, и на лице его появилось обиженное выражение, – мразь или кто другой только суд может определить, а покуда суда нет, я человек такой же, как и все тут. Хотя признаю, может быть, с небольшими отклонениями…

И видя, что его никто не прерывает, продолжил с улыбкой.

– Красиво получилось. Первый взмах снизу—вверх: один труп, второй взмах сверху—вниз: второй. Секунда – делов. Ну вот, а дамочка эта… надо сказать, красивая, – он опять задумался, подыскивая слово, – ладная такая. Это я уже потом понял, когда дотронулся до неё… Так вот, я и говорю: Увидела меня и мертвяков этих… Стало быть, мужа, а второй… Я не знаю, может, сынок их, может, любовничек. И застыла. Ну прям жена Лота.

– Не понял? Чья жена? – остановил его Виктор Валентинович.

– Ну Лота. – усмехнулся Локсодорм. – Когда Содом с Гоморрой ответку держали…

– Так ты что же, Библию читал?! – не поверил услышанному Виктор Валентинович.

– А то, – сказал Локсодорм. – Я, когда последний срок тянул, у нас на зоне поп сидел. Прелюбопытнейший, скажу вам, экземпляр. Его свои же попы сдали… Чего-то они там не поделили… Наверное, подаяние убогим, что у церквей кантуются. Тут не знаю, врать не буду. Его на втором годе вертухаи забили – и правильно, не надо проповеди читать, для этого политотдел есть. Так вот, он Библию прямо наизусть шпарил…

– Ясно, – оборвал его Виктор Валентинович. – Дальше что было?

«Странно, – подумала Света, – откуда у этого матёрого уголовника такой лексикон: «прелюбопытнейший экземпляр», «дамочка»?

– Так я и говорю: нацелился я на эту дамочку, но тут сзади дверь скрипнула. Я обернулся, а там баба какая-то входит. И так недоумённо: «А что, это у вас соседи задрались»?

Пришлось отвлечься… Сделать шаг назад и опять на развороте снизу вверх: в шею под подбородок. Так, чтобы в череп на всю глубину тесака войти. Потом резко вывернул руку – и голова этой бабы просто лопнула.

– Как лопнула? – не понял Виктор Валентинович. – Ты разве не стрелял?

– Зачем стрелял? – удивился Локсодорм. – Тесак же широкий. Смотри, начальник…

Он попытался показать правой рукой, какой был замах и удар, но прикованный левой рукой к руке милиционера не смог этого сделать и вопросительно посмотрел на следователя.

– Отстегни его. – коротко приказал Виктор Валентинович. И уже всем. – Охране повышенное внимание!

– Так смотри, начальник. – повторил с усмешкой Локсодорм.

И Света увидела, как он легко отступил назад к входной двери и, стремительно подняв левую руку, ударил ребром ладони стоявшего рядом милиционера в шею. Удар у него не получился, вернее, получился, но не достиг цели: милиционер успел прижать подбородок к груди и этим спас себе жизнь. Локсодорм прыгнул на него, пытаясь правой рукой достать из кобуры на поясном ремне пистолет. И ему это частично удалось, пистолет появился из кобуры, но держала его рука милиционера, в которую вцепился Локсодорм.

Один за другим грянуло два выстрела. Оперативники, находящиеся в квартире и на глазах которых Локсодорм напал на их коллегу, открыли огонь на поражение. Обе пули попали Локсодорму в правое плечо, отчего его правая рука повисла плетью. Но Локсодорм не оставил своих попыток завладеть оружием и здоровой левой рукой плотно обхватил пистолет, вырывая его у милиционера.

– Не стрелять! – громко и страшно закричал Виктор Валентинович. – Живьём! Только живьём! Гада!

Грянул ещё один выстрел, и на голову Светы посыпалась штукатурка. От неожиданности Света выронила на пол папку с бланками и вдруг отчётливо поняла: уйдёт. Милиционер перестал сопротивляться и мешком повалился на пол. Локсодорм легко переступил через него и, скалясь на удивление белыми ровными зубами, взглянул в упор чёрными зрачками, как навёл двустволку, на Свету.

– Ну уж дудки, – прошептала Света, – тут ты, гад, ошибся.

В эту секунду она не вспомнила, вернее, не подумала, что беременна. И то, что она собирается сделать, может быть опасно для её будущего ребёнка.

Одним прыжком она преодолела лестничный пролёт. Успев подумать, какая же неудачная длина у форменных юбок: замах для удара не получился. Оперевшись руками о лестничные перила, она легко изогнулась и носком левой ноги что есть силы ударила Локсодорма в ухо.

Обычный приём, как когда-то в детстве, когда она и Милка удирали с уроков, чтобы вволю потренироваться с ребятами… Вспышка выстрела ослепила её.

– Ну ты, мать, даёшь! – первое, что услышала она, когда пришла в себя. Открыв глаза, она увидела склонившегося над ней Виктора Валентиновича с её папкой под мышкой. – Ты где ж такому научилась?

Света быстро поднялась на ноги и осмотрелась. Локсодорм, уже в наручниках и на коленях, стоял тут же в дверях. За ним возвышались двое оперативников, ещё два милиционера стояли на лестничной площадке внизу. Все четверо пристально смотрели на Локсодорма, и у всех в руках было оружие. В глубине коридора квартиры угадывался ещё милиционер, у которого Локсодорм вырвал пистолет. Двое понятых с белыми лицами забились в угол. Виктор Валентинович и оператор стояли тут же и смотрели на неё.

– Так ты где этому научилась? – изумлённо повторил вопрос Виктор Валентинович.

– Да так, было дело, – нервно рассмеялась Света, – в детстве.

– В детстве?! – удивился Виктор Валентинович. – Тебе сколько лет, девочка? В детстве! Ты ещё сама ребёнок.

– Значит, в другой жизни. – сказала Света. Она увидела пулевое отверстие в стене, чуть ниже первого, как раз на линии её прыжка. Да… пронеслось у неё в голове, замешкайся я на долю секунды, и всё… Здравствуй, Алик.

– Ты снимаешь? – Виктор Валентинович повернулся к оператору.

– Безпрерывно. – ответил тот. – Будет что посмотреть.

– Значит так. – начал говорить в камеру Виктор Валентинович. – В связи с попыткой побега подследственного, мною, старшим следователем по особо важным делам Праховым В. В., принято решение о прекращении следственного эксперимента. Милиции доставить подследственного в изолятор… Ну и мы тоже пойдём!

Локсодорм поднялся с колен, и его лицо оказалось рядом с лицом Светы. И Света почувствовала леденящий душу холод, который исходил изо рта преступника. Чувство обречённости и страха охватили её. Это было не просто неприятное ощущение, а по-настоящему леденящий кровь ужас, сковавший всю её от пяток до макушки. И внутри под сердцем кто-то тихонько вздохнул. Как будто всё уже предрешено в её жизни, и любая борьба обессмыслена и бесполезна…

– Жаль, что не дотянулся я до тебя, подстилка прокурорская, – вдруг прошептал он, глядя в глаза девушки, – но ничего, не я так другие… Тебе всё равно не жить. Печать наложена, и тебе не быть рядом с ним.

Во рту у него было полно крови, и она, пузырясь, стекала по его губам и небритому подбородку. Света обратила внимание, что никто из присутствующих не оказал помощи преступнику, и из его плеча из пулевых ранений текла густая кровь, которую Локсодорм тщетно пытался остановить закованными в наручники руками.

– Позёр! – усмехнулся Виктор Валентинович. – Такому важно сказать последним. Надеюсь, он не напугал тебя?

Он меня? – улыбнулась Света. – Да я ему башку разнесу, если он хотя бы попытается… А последним ему скажет суд! Вот тогда и посмотрим, что станет с его позёрством!

– У меня сложилось впечатление, – сказал оператор, выключив камеру и сняв её с плеча, – что этот парень о побеге и не помышлял, а хотел убить нашу Свету.

– Глупости, – сказал Виктор Валентинович, провожая взглядом оперативников, уводящих Локсодорма, – попытка побега и всё. Света просто оказалась на пути.

Следующий день выдался солнечным и ветреным. Ближе к обеду слепящий диск солнца завис в зените и прогрел воздух. Утренняя свежесть сменилась зноем. Сильный ветер гонял по-летнему раскалённый воздух по улицам, с шумом врывался в открытые окна домов, открывая их обитателям неизведанные просторы и горизонты. Город казался живым и прекрасным, как будто новая жизнь зарождалась внутри него, напоминая горожанам, что в мире есть место чуду и красоте.

Три человека сидели в комнате с плотно задёрнутыми шторами и под стрёкот кинопроектора внимательно смотрели на экран.

– Вот сейчас будет интересно. – сказал, не отрываясь от экрана, висевшего на стене, Виктор Валентинович.

– Жаль, что не дотянулся до тебя… – глядя с экрана, прошептал Локсодорм одними губами, по которым стекала кровь.

Виктору Валентиновичу показалось, что Локсодорм произнёс эти слова не в адрес стоящей перед ним Светы, а фраза эта предназначалась сидящей рядом с ним за столом в комнате Татьяне Михайловне. И взгляд Локсодорма был устремлён именно на неё.

– Надо признать, что вы оказались правы: эта девочка имеет принципиальное значение. – сказал, глядя на Татьяну Михайловну, Виктор Валентинович. – Вы ведь так сформулировали поставленную передо мной задачу.

– Принципиальное значение имеет смерть этой девочки. – усмехнулся профессор Радченко. – Если быть точным в формулировках. Хотя чем она так опасна нам?

– А этот ваш Локсодорм, он кто? – проигнорировала вопрос Татьяна Михайловна.

– Обычный уголовник, полжизни по тюрьмам. – ответил Виктор Валентинович.

– Видимо, не совсем обычный. – сказал Александр Петрович. Он выключил кинопроектор, стоящий перед ним на столе, и, поднявшись со стула, подошёл к окну, принялся раздвигать плотные шторы. – Вполне мог сбежать или, по крайней мере, попытаться, а он давай палить в неё.

– А девочка оказалась подготовленной. – сухо сказала Татьяна Михайловна. – Лихо она его…

– Если бы не она, он бы сбежал. Внизу, на площадке, стоял ещё один милиционер. Но вряд ли он смог бы его задержать. – сказал Виктор Валентинович.

– Почему вы вообще решили, что эта парочка: девчонка и её муж имеют отношение к нашим поискам? – сказал Александр Петрович.

– Эта, как вы выразились, «парочка» была у входа в подземелья. И твари, что там ждут своего часа, несомненно, видели их. И отпустили. – терпеливо сказала Татьяна Михайловна. – Да, их там было четверо. Но одного мальчика удалось убить сразу, вторая девочка исчезла, и я всё время думаю об этом. А эти двое уж больно ловко сблизились, а муж её слишком быстро и целенаправленно приближается к камню. И этот уголовник.

– Да кому он нужен, этот ваш уголовник. – сказал Александр Петрович.

– Любой человек, даже такой, хочет жить! – резко вспылил Виктор Валентинович. – Из камеры сбежать много сложнее, почти нереально! А светит ему высшая мера!

– Так зачем же вы его повезли на квартиру? Зачем этот эксперимент? – удивился Александр Петрович.

– Такова процедура. Кроме того, это самый надёжный и простой способ выполнить поставленную задачу! – зло сказал Виктор Валентинович.

– Ша, мальчики! – прикрикнула на обоих мужчин Татьяна Михайловна. – Задачу о том, какое отношение эта девочка имеет к камню, поставила я! И вы это, товарищ учёный, отлично знаете! А то, что прокурор её решил таким рискованным способом…

– Зато эффективным. – буркнул Виктор Валентинович.

– И что мы имеем в сухом остатке? – сказала Татьяна Михайловна.

– Первое и главное: мой сотрудник Женя Поляков не сегодня-завтра найдёт алмаз. – сказал Александр Петрович и, поперхнувшись под суровым взглядом Татьяны Михайловны, поправился: – Камень, то есть, конечно, камень.

– Если уже не нашёл. – сказал Виктор Валентинович.

– Я бы знал. – сказал Александр Петрович.

– Мы бы все знали. – сказала Татьяна Михайловна. – Как только камень почувствует свет, об этом узнают все, кто к нему причастен. И в первую очередь, эти твари в подземельях…

– И второе, не менее важное: жена вашего сотрудника должна умереть. – сказал Виктор Валентинович.

«Почему должна? – подумала Татьяна Михайловна. – Ясно, что её смерть нужна этим… в подземельях. Этот Локсодорм – их посланник, и всё, что мы сейчас видели, затеяно ради её смерти. Это очевидно. Но почему так сложно? Он что, не мог подкараулить эту девчонку где-нибудь в подворотне? С его-то подготовкой! Или всё это…»

Виктор Валентинович продолжал говорить, но его слова казались далёкими и незначительными. Татьяна Михайловна пыталась сосредоточиться на том, что он говорит, но её разум был занят другими мыслями. Она чувствовала, как страх нарастает, как будто невидимая рука сжимает её горло.

Страшная догадка, от которой холодный пот прошиб Татьяну Михайловну, всё её тело покрылось мелкими мурашками, голова стала тяжёлой и горячей. Сильный страх, граничащий с паникой, появился внутри неё. Внезапно она услышала слабый звук, похожий на шёпот ветра в листьях, что что-то приближается. Что-то ужасное и неотвратимое.

Татьяна Михайловна закрыла глаза, пытаясь успокоиться, но её сердце продолжало биться в бешеном ритме. Она продолжительно и глубоко вздохнула, пытаясь вернуть себе ясность мысли.

«Если всё это затеяно ради меня? Если это демонстрация, показ, что они знают: близнецы здесь, что мы женщины, впервые за тысячу лет. А если так, то они знают всё! И эти его последние слова: „Жаль, что не смог дотянуться“. Уж посланник-то отлично знает: против близнецов он бессилен. Но смерть сестры. Случайность или кто приложил руку? Понятно, что этот Локсодорм тут не один. Но даже десятерым им не справиться. Конечно, если бой открытый… Он себя подставляет, провоцирует меня на противодействие: девку охранять».

Татьяна Михайловна посмотрела на своих подручных. Александр Петрович курил, стоя у окна, что-то тихо говорил сидящему за столом Виктору Валентиновичу.

«Или я накручиваю. Локсодорм этот стрелял и промахнулся. Что бы посланник подземелий промахнулся, да ещё два раза подряд? Когда такое было? Даже в летописях такого нет. И сказал он эту фразу девке, а не мне. Нет! Он же продолжил: „Печать наложена“! Это его слова, и произнесены они для меня. Значит, и в подземельях всё знают, и шансов у меня мало. И он знает всё о моём окружении…»

«Думает, я в цейтноте, правильно думает. Только девку эту хранить смысла нет, не она это. Так что действовать надо в помощь этому посланнику, пока он поймёт, что к чему, я время выиграю. Женя должен вот-вот камень найти и будет недосягаем для всех, а с девкой его кончать надо. И тогда та, на которой печать, сама рядом сним встанет! И начну я со смены подручных, а значит, вам, мальчики, пора в небытие».

Она посмотрела на Виктора Валентиновича. Он что-то тихо доказывал Александру Петровичу, который, затушив окурок, снисходительно смотрел на собеседника.

«Всё-таки как идёт ему форма. Пусть и прокурорская. Высокий широкоплечий мужчина, карие глаза, короткие волнистые волосы, живое интересное лицо. А руки: сильные и нежные, кажется, именно в них его грубое обаяние. Но тактичен в отношениях. Даже слишком, а иногда хочется и подчиниться, быть послушной своему мужчине. И ребёнок мой от него. Хотя замуж не зовёт, подлец! И роман с ним – это не минутное увлечение. Может быть, мы, близнецы, всё-таки обычные люди и имеем право на счастье? Нет, нельзя думать об этом».

– Что-то тут у вас всё непонятно, – сказала Татьяна Михайловна, – если этот ваш Локсодорм захотел убить Свету, то с какой целью? И потом, его желание – это ещё не значит, что она должна умереть. Я не понимаю, зачем им эта смерть, но то, что она им необходима, очевидно. А значит, нельзя допустить её гибели.

– Вы не понимаете? Ни я, ни товарищ прокурор не понимаем, а это куда важнее. Усмехнулся Александр Петрович и увидел, как испуганно взглянул на него прокурор.

Лёгкий ветерок чуть приподнял лист бумаги, что лежал на столе. Виктор Валентинович испуганно моргнул и увидел, как Татьяна Михайловна, сидящая на стуле за столом напротив него, исчезла. Мгновение, и вот она за спиной Александра Петровича, стоящего у окна. Прижавшись к нему всем телом и обняв его рукой за грудь, пальцами этой же правой руки она нежно прикоснулась к его горлу. Пальцы левой же руки легли на сердце мужчины. От этих прикосновений Александр Петрович стал задыхаться и обмяк.

Но в этот момент, когда он уже готов был потерять сознание, в комнате раздался странный шёпот. Казалось, он доносился со всех сторон сразу, как будто сам воздух говорил с ним. В этом шёпоте слышались древние слова, наполненные неизмеримой силой и властью.

Прокурор машинально отметил, какой идеальный маникюр был на этих пальчиках.

– Дорогой мой Александр Петрович, – проворковала нежным голоском Татьяна Михайловна, – а кто вы у нас тут такой, чтобы понимать.

Александр Петрович, цепляясь руками за штору, опускался на пол, ловя ртом воздух. Казалось, вот-вот, и его хватит апоплексический удар. А Татьяна Михайловна уже стояла возле стола рядом со своим стулом и с лёгкой улыбкой смотрела на задыхающегося Александра Петровича.

– Так кто вы у нас такой? – повторила Татьяна Михайловна, и в её голосе послышался металл. Она коротко взглянула на по-прежнему сидящего без движения за столом Виктора Валентиновича. От чего тот вскочил, опрокинув стул, и вытянулся по стойке смирно.

– Я учёный, и вы не смеете так со мной… – чуть слышно прошептал, опустившись на колени, Александр Петрович.

– Ах да! – воскликнула Татьяна Михайловна. – Я и забыла! Поиск истины и всё такое… Главное – объяснить, понять!

Она отодвинула стул, села на него, закинув ногу на ногу перед стоящим на коленях Александром Петровичем.

– А кем вы были ещё каких-то десять-двенадцать лет назад? – спросила ехидно Татьяна Михайловна. – И кто вас сделал таким известным и авторитетным учёным?

Александр Петрович унижено молчал, помаленьку приходя в себя от прикосновений Татьяны Михайловны.

– Не я ли показала вам ряд статей, идеи из которых вы разрабатываете до сих пор? Не я ли порекомендовала вам, с точностью до метра, где именно искать в этих ваших первых и дурацких археологических экспедициях? – продолжала та. – Да и сейчас любая ваша статья пестрит новыми находками, свежими идеями, которые эти находки пробудили. А ведь большая часть, если не всё, вам не принадлежит!

– Это мои мысли… Я… – начал робко защищаться Александр Петрович.

– Серость вы. – С усмешкой перебила его Татьяна Михайловна. – Никчёмный аспирантик. Вспомните: кандидатская диссертация была пределом мечтаний.

– Я крупный учёный и всего достиг сам. Тихо сказал Александр Петрович.

– Вы крупный учёный, пока я хочу этого! А если ваша судьба, то есть я, передумает, то вы ничего больше не найдёте в своих экспедициях. А может и так получиться, что присыпит вас где-нибудь на раскопках, – и, видя, как изменилось лицо Александра Петровича, рассмеялась, – ну-ну, не переживайте, этим летом найдёте всё, что я обещала. И сделаете переворот в своей исторической науке или что там у вас. Но ведите себя правильно!

Она повернулась к Виктору Валентиновичу, который по-прежнему стоял перед ней без движения по другую сторону стола.

– У меня нет никаких вопросов, – чётко по-военному сказал тот, – и я счастлив, что вы появились в моей судьбе!

«Всё-таки этот Виктор Валентинович славный малый, – усмехнулась про себя Татьяна Михайловна, – умён и место своё знает. Нечета учёному. Жаль, что так всё получилось».

– Вот и славно. С мягкой улыбкой сказала Татьяна Михайловна. – Садитесь, и давайте обсудим, что нам делать дальше… Александр Петрович, что вы там стоите на коленях? Хватит дуться. Идите сюда, нам без вашей головы никак…

Вечером того же дня Женя сидел в кабинете своего завлаба и с интересом наблюдал за мимикой Александра Петровича, который периодически поднимал голову от бумаг, что принёс ему Женя, и поглядывал на него с плохо скрываемым скепсисом.

– Всё это только основа для дальнейшей работы. – сказал Женя, дождавшись, пока Александр Петрович ознакомится с его наработками. – Перспективы тут атомные.

Завлаб оторвался от бумаг и взглянул на него.

– Вы не сомневайтесь, – сказал Женя, – тут уже почти всё ясно. Главное: это всё существует!

– Что существует? – спросил Александр Петрович.

– Ну как же! – воскликнул Женя. – Эти плиты, которые вы нашли в свою первую экспедицию, то, что написано на них, листы в нашем хранилище. Они имеют прямое отношение к плитам в Таджикистане…

– Плиты нашёл не я. – сказал Александр Петрович. – А почему у тебя были сомнения в реальности всего этого?

– Не знаю… – Женя задумался, – просто очень давно это было. Да и все исследования – это всегда интерпретация.

– Вот ты тут пишешь, – завлаб вернулся к бумагам, – что письмена в храме и на листах пергамента из нашего хранилища имеют общий источник. Почему?

– А я сфотографировал листки. – Женя виновато взглянул на шефа. – И вместе с вырезками из статей, где фотографии, отнёс в иняз, на кафедру восточных языков. Там есть специалисты по китайскому и японскому языкам. Перевести они, конечно, не перевели, да и большого интереса не проявили, но сказали, что корни, так сказать, языковая семья везде одна.

– Ну ты выкинул фортель! – воскликнул шеф. – Если наш контрразведчик узнает…

– Не узнает, – рассмеялся Женя, – ведь уже всё сделано. И потом, я всё сфоткал, когда институт трясли по поводу смерти Татьяны Михайловны, сестры библиотекарши. Кстати, вы не знаете, почему у них даже фамилии совпадают? Вернее, совпадали. И имена?

Александр Петрович вздрогнул и, скорчившись на стуле, опустил голову, уставившись в лежащие перед ним бумаги. Тень, густая и чёрная, накрыла кабинет, как будто внезапно наступила ночь. Раскалённая игла вонзилась в сердце Жени, и на душе его стало очень тревожно. Мерзкая, липкая ладонь сильно сжала лёгкие. Женя глубоко вздохнул, и обжигающий густой воздух заполнил его изнутри жаром. Он мгновенно покрылся холодным потом. По лбу к переносице, гадко щекоча, прокатилась капля пота. Но уже в следующее мгновение солнце вновь заполнило комнату, и тревога, охватившая сердце, пропала. Женя вдруг почувствовал, что такое совпадение имён и фамилий у сестёр-близняшек не просто так, и его завлаб знает ответ на этот вопрос, но говорить почему-то не хочет.

«Ну и ладно, – подумал Женя, переводя дух. – В конце концов, все эти тайны мадридского двора мне не интересны. Хотя смерть её уж очень нелепая. Да и сестра не сильно убивалась, а ведь родная кровь. По-моему, у неё семьи нет, а у погибшей сестры? Похоже, тоже никого, или дочь есть. Что-то я такое слышал. На похоронах родственников не было. Получается, наша Татьяна Михайловна одна на всём белом свете осталась. И так спокойно, по сути, равнодушно смерть родного человека перенесла».

– Так или иначе, – прервал его размышления Александр Петрович, закончив чтение и подняв голову, – для статьи тут маловато, да и сырое всё. Сплошные загадки и домыслы. Хотя гипотеза интересная.

– Да, – сказал Женя, – конечно. Тут нужна ваша помощь. Эти листы, они так ответственно хранятся. Ведь ясно, что их досконально изучили. Но вот следов этих исследований нигде нет, я всё перерыл.

– Ты, Женя, с первым отделом поосторожней. Эти ребята очень серьёзные и твою выходку не поймут. Оглянуться не успеешь, и не то что наука для тебя закончится, можешь жизнь себе поломать, это в лучшем случае. Хмуро сказал Александр Петрович. – Вот носил ты всё это в иняз, думаешь, они там не поняли, откуда это всё? Хотя если бы поняли, ты бы уже лес валил, да и я вместе с тобой.

А что касается твоей работы, – он вновь посмотрел на бумаги и стал собирать их в стопку, – я что-то не встречал и в работе, и в литературе упоминаний об этих листках. Думаю, это не то направление для нас. Перспектив тут не вижу.

– Как это не то направление? – удивился Женя. – Тут загадка на загадке, и к чему это всё может вывести! Это же так интересно!

– Вот именно, – сказал Александр Петрович, – куда это всё выведет? Прошлое, оно, знаешь ли, очень даже влияет на наше настоящее. Хорошо! Попытайся восстановить историческую картину и через неё связать листы и плиты.

– Да там тысячи лет, – сказал Женя, – как это возможно?

– Библия, начни изучать Библию. – сказал шеф. – Но и главное, не забывай: скоро полевые работы. У тебя это первый настоящий сезон, и я на тебя рассчитываю.

– Библия? – переспросил Женя. – Причём тут Библия?

– Мы учёные, и для нас Библия – это прежде всего исторический документ. Конечно, там много вымысла, но кто знает… В конце концов, фантазия, если не забывать о фактах, это главный инструмент познания. Кроме этого, это единственный документ, который разом охватывает тот временной интервал, интересующий тебя.

«Да уж, – думал Женя, идя по коридору с ворохом своих бумаг, – Библию изучать. Умеет шеф озадачить».

04 мая 1975 года.

Женя закончил писать и отложил ручку, взглянув на свои наручные часы – без пяти восемь. Давно пора двигать домой. Он закрыл комнату и, сдав ключи на вахте, вышел на улицу. Было ветрено, Женя почувствовал, как ветер забирается под курточку, и остановился, чтобы застегнуть молнию. Но это помогло мало, ветер продувал его насквозь, надувая парусом за спиной тонкую ткань курточки, и Женя прибавил шагу. На полдороге к дому пошёл дождь, и при сильном встречном ветре струйки воды били Женю прямо в лицо. Когда Женя забежал в подъезд своего общежития, он был мокрый насквозь.

– Ну погодка! – крикнул Женя вахтёрше бабе Вале, пробегая мимо её стола. – Срочно домой к жене, она обогреет!

– Беги, беги, – усмехнулась баба Валя, – твоей Светы дома-то нет. Уж кто тебя греть будет, не знаю.

– Как это нет? – остановился Женя. – Время полдевятого.

Он не стал дожидаться лифта и бегом поднялся на шестой этаж. Запыхавшись, он принялся названивать в свою дверь, но вахтёрша была права – жены дома не было.

– Чёрт знает что, – пробормотал Женя, открывая дверной замок ключом, – где её носит?

Он разделся до трусов в коридорчике, служившем прихожей квартиры, и, собрав в охапку мокрую одежду, прошёл в комнату. Остановился, озираясь в поисках своей домашней майки и спортивных штанов, раздумывая, куда бы пристроить свой единственный костюм.

«Всё-таки лучше ванны места нет, – решил Женя, – и стекать с него будет не на пол».

Он направился обратно в коридор.

– Разгильдяй! – громко произнёс за его спиной женский голос.

Женя резко обернулся, он мог поклясться, что в комнате никого нет. А сейчас на стуле за столом сидела девушка.

Хищное лицо молодой девушки, наверное, ровесницы Светы, с резко очерченным острым подбородком, небольшим крючковатым носом было необычайно бледным. На узком лице горели голубым пламенем большие чуть раскосые глаза. Длинные прямые волосы лежали на плечах. Тонкие, чуть приоткрытые губы чуть дрожали, выдавая бурю эмоций, бурливших в её душе.

«Где же я её видел? – пронеслось в голове Жени. – Определённо видел. Но где, когда? Нет, не помню».

– Разгильдяй! – повторила она. – Чем ты занимаешься?

От испуга и неожиданности Женя растерялся, но сразу понял, что девушка говорит о его работе.

– Я статью пишу, литературу изучаю. – прошептал Женя.

– Статью он пишет! – крикнула девушка и уже спокойно добавила: – У тебя в руках тексты, которым тысячи лет, их надо изучать, над ними работать.

Девушка встала и легко, с грацией хищной кошки, подошла к окну и, подняв руку, открыла форточку.

«Как красиво она двигается, – отметил Женя. – Легко, грациозно. На танец похоже. Я определённо её видел. Такое впечатление, что сейчас она развернётся, выхватит из воздуха меч, прыгнет на меня и снесёт голову».

– Но позвольте, – возразил Женя, – ссылки на предшественников… Да и как сами изучать, они же написаны на мёртвом языке или языках?

– Предшественники, – вздохнула девушка, – тебе лучше знать, кто был предшественником, вернее, предтечей этих текстов. Впрочем, если возьмёшь в руки алмаз, то прочитать тексты, которые ты так подлость сфотографировал, не составит труда.

«Одета уж больно странно: какой-то балахон белый с дырами, под ним, похоже, ничего нет. Твою ж мать! Это же саван!»

Его бросило в пот, сердце оборвалось куда-то вниз, а в животе возникла сильная боль. Страх проник в его мозг холодными щупальцами, парализовав тело. В горле пересохло, дыхание сбилось. Женя, дрожа, прислонился к косяку в дверном проёме. Он изо всех сил пытался справиться с собой, гоня прочь охвативший его ужас.

Внезапно из коридора донёсся шёпот, словно ветер, играющий с листвой. Слова были неразборчивы, но в них слышалась угроза и древняя, первобытная сила. Женя почувствовал, как по спине пробежал холодок, а волосы на затылке встали дыбом. Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на своём дыхании, но шёпот становился всё громче, словно кто-то пытался проникнуть в его сознание.

Он внимательно посмотрел на девушку, пытаясь понять, что она скрывает. Её глаза, казалось, светились в полумраке комнаты, словно в них отражались далёкие звёзды.

– Кто вы? – прошептал он, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее.

Девушка улыбнулась, но её улыбка была загадочной и немного пугающей.

– Я та, кто знает, – тихо ответила она. – Алмаз ждёт своего избранника, и только он сможет его найти.

Женя не знал, верить ли ей, но что-то внутри подсказывало, что она говорит правду. Он чувствовал, что этот алмаз скрывает в себе нечто большее, чем просто драгоценный камень. Это была тайна, которая могла изменить его жизнь навсегда.

– Позвольте, а откуда вы знаете? – начал говорить откашлявшись Женя, повышая тон, чтобы не перейти на крик. И тут его обожгло: – Вы знаете, где алмаз?

– Конечно, – легко сказала девушка, – пол, на котором стоит ящик с текстом, там одна дощечка убирается…

– Ну конечно! – перебил её Женя. – Как всё просто! Его ищут, ищут, а он тут случайно под пол закатился! Да кто вы такая? И как тут оказались? Я вошёл, вас тут не было!

– Не закатился и не случайно, – спокойно сказала девушка, – и найдёт его только тот, кому он откроется: избранному! Для остальных алмаз просто легенда.

Громко хлопнула входная дверь.

– Женя, ты дома. – послышался голос Светы.

– Чёрт, – пробормотал Женя, – как некстати.

Он представил себя со стороны: в комнате молодая красивая женщина, одетая, кстати, весьма вызывающе, и он с охапкой одежды в одних трусах, и жена в дверях! Но при взгляде на жену вся нелепость ситуации вылетела у него из головы: Света плакала.

– Господи, что с тобой? Что случилось? – Женя швырнул комок мокрой одежды в угол и бросился к жене.

– Убили, – прошептала Света, – моего начальника Виктора Валентиновича.

Света больше не могла сдерживаться и зарыдала. До Жени дошло, что с женой ничего страшного не случилось. Конечно, у неё шок – убили коллегу, более того, её начальника. Но всё-таки это был посторонний человек для семьи.

– Пойдём в комнату, я помогу тебе раздеться. – сказал он. Тут он вспомнил, что в комнате, по сути, в их со Светой спальне находится неизвестная девушка.

«Чёрт, – пронеслось у него в голове, – как же я объясню её появление. Да и вообще, откуда она взялась в квартире? И как я её не заметил! И что она там говорила про манускрипты и алмаз?»

Они вошли в комнату, в ней никого не было.

«Ну знаете, товарищи, так и кондратий может хватить. – подумал Женя, застыв в дверном проёме».

– Что же ты стоишь, помоги мне. – сказала Света, она уже прошла в комнату и сидела на том самом стуле, где только что сидела неизвестно откуда появившаяся и неизвестно куда пропавшая девушка.

Женя вздрогнул, выходя из ступора, и бросился к Свете.

– Нет, нет, – сказал он, поднимая жену на руки, – давай на диван.

– Какой диван, – Света улыбнулась, – у меня пальто мокрое.

– И глаза. – прошептал Женя.

– Да. Знаешь, какой это был хороший дядька. – Света уткнулась в плечо мужа.

«А видел ты меня в своих снах. Помни: ты не один, мы связаны гораздо сильнее, чем просто сны». – Грустно прозвучал женский голос в голове Жени. Его сознание, словно древний лабиринт, скрывало тайны, которые он не мог разгадать. В этом голосе было что-то волшебное, что-то, что проникало в самые глубины его души, оставляя за собой шлейф необъяснимой тоски.

Половица противно скрипнула и поддалась. Женя ногой отодвинул мешавший ящик, отложил отвёртку и, ухватив доску обеими руками, потянул на себя. Сухая, наполовину сгнившая доска с треском сломалась, и Жене открылось небольшое углубление под полом. И тут же лампочка, горевшая под потолком над Женей, вспыхнула и погасла. На него пахнуло сыростью и плесенью старого погреба.

– О, чёрт! – негромко ругнулся Женя, понимая, что произведённые им разрушения не удастся скрыть.

Он взялся за вторую доску и с силой рванул её на себя. Эта доска поддалась на удивление легко. Женя с трудом удержался на коленях и переложил оторванную доску на противоположный край проделанной им дыры в полу.

– Странно, – сказал он сам себе, – вроде в помещении светло, правда, лампочка перегорела так не вовремя, но всё равно… А под полом какая-то непроглядная, клубящаяся тьма, как кисель.

Он достал из кармана припасённый им плоский фонарик и, включив его, склонился над дырой. Но в углублении ничего не было. Он отложил фонарик и, нагнувшись ниже, принялся шарить под полом руками. Довольно быстро нащупал металлическую скобу и потянул её на себя. Скоба легко и беззвучно поддалась. Женя вытащил её и, отложив в сторону, опять погрузил руки в эту темноту. Под скобой он обнаружил небольшую нишу с металлической заслонкой на дне. Нащупал ручку заслонки – она вся была в липкой окиси – и потянул на себя. Тут пришлось приложить серьёзное усилие, и заслонка поддалась. Женя откинул её в сторону и вновь запустил руки в темноту под полом.

И в тот же миг студёный холод сковал руки, словно невидимые ледяные пальцы проникли в самую сердцевину его существа. Внутри Жени всё сжалось, и холод проник в каждую клеточку его тела, заставляя кровь стынуть в жилах. И от этой стужи внутри Жени всё сжалось и похолодело. Из тьмы на него взглянуло худое старческое лицо, изрезанное глубокими морщинами, с кроваво-красными глазами. Этот взгляд древнего ящера проник в самую душу Жени, овладевая всем его существом. Дрожь пробежала по всему телу, судорожно вздохнув, он уставился на это видение. Ископаемый монстр вошёл в его мозг и заворочался в нём, удобно устраиваясь. И тут же кто-то вложил в его руки, погружённые по локоть в эту странную и завораживающую темноту, что-то твёрдое и тяжёлое. Невидимая сила вытолкнула его руки из чернильной тьмы ямы, и холод мгновенно прошёл, сменившись обжигающим пламенем. Женя уставился на них, вернее, на пальцы рук, сжимавших огромную стекляшку, на гранях которой угасали кроваво-красные знаки. В этот момент он почувствовал, как древние силы пробуждаются внутри него, и понял, что теперь он связан с чем-то гораздо более могущественным, чем мог себе представить.

Из темноты раздался зловещий шёпот:

«Ты не сможешь убежать. Ты уже часть нашего мира. Этот камень – ключ к вратам, и теперь ты связан с ним навеки». Голос был холодным и безжизненным, как дыхание смерти.

– Чёрт! – вскричал Женя, сразу поняв, что это никакая не стекляшка. – Молодец девчонка, не обманула!

Он встал на ноги, но тут же голова пошла кругом, и он вновь опустился на колени перед проделанной им дырой в полу. Его охватило чувство полёта, как будто он парит в воздухе…

Женя ощутил, как его сознание начинает растворяться в этом древнем мраке. Он пытался сопротивляться, но тьма была сильнее. В его голове мелькали образы и видения: битвы, предательство, страдания. Всё это было его собственным прошлым, но теперь оно обрело новую, зловещую реальность.

Тьма рассеялась, и Женя увидел под собой многотысячное войско, шедшее по пустыне. Голова его стала тяжёлой, и не было никаких сил удержать её. Он взмахнул руками, стараясь удержать равновесие, и услышал над собой хлопанье крыльев. Невесть откуда взявшийся чёрный дрозд уселся на пол прямо перед ним. Жаром, как из открытой печки, пахнуло из дырки в полу, и Женя увидел, как горят и рушатся крепостные стены, а из объятых пламенем ворот выходит старик, закованный в броню доспехов. С окровавленным мечом в правой руке и широким коротким кинжалом в левой.

Вся покрытая латами с золотым теснением грудь старика была забрызгана кровью. Его седые длинные волосы слиплись в крови и космами свисали до плеч. Старик молча поднял голову и уставился Жене в переносицу своими чёрными, близко посаженными глазами, в которых горел огонь ненависти и жажды мести.

Женя увидел, как старик с окровавленным мечом и кинжалом поднимает руки и произносит заклинание на древнем языке. Земля задрожала, и стены крепости начали рушиться. Женя всмотрелся в его лицо и с ужасом узнал себя, сильно постаревшего. И тут же монстр в его голове заворочался. Судорога пробежала по телу Жени, и он, разжав руки, державшие алмаз, повалился на пол. И тот не упал, а рухнул в тёмную бездну, которая с сытым чавкающим звуком поглотила камень. А из темноты на него смотрел старик. Его глаза сверкали, как два кровавых рубина, в глубине которых таилась древняя мудрость и неизведанная сила. Рябь пробежала по воздуху, вязкая темнота затопила отверстие в полу. Исчезла пылающая крепость, и померк взгляд старика в золотых латах, притягивающий к себе Женю. И сам старик отступил в темноту, отпуская его. Женя уставился на свои руки, которые только что держали алмаз, и увидел, как кисти рук стремительно меняются: усыхают, вытягиваются пальцы, кожа становится сухой и жёлтой, на ней появляются тёмно-коричневые бурые пятна… В ужасе Женя вскочил на ноги и затряс руками, пытаясь стряхнуть с себя эту проказу. В голове его встала чёрная волна, стремительно заполняя мозг вкрадчивым шорохом прибоя, сменившимся грозовым шелестом тысяч листьев. Потолок комнаты закрыла клубящаяся грозовая туча. Порыв горячего ветра ударил его в грудь. Обхватив голову руками, Женя пошатнулся на дрожащих ногах, его повело в сторону от дыры, пытаясь найти опору, хватая руками воздух, он рухнул на колени. В голове и перед глазами сверкнула молния, и грохот её опрокинул Женю на спину, ударившись затылком об угол ящика, он хрипло взревел, выгнувшись всем телом, и затих.

Дрозд расправил крылья, задев ими лицо Жени, взлетел к потолку и исчез, сливаясь с тучей.

В воздухе повисла зловещая тишина, нарушаемая лишь шёпотом ветра и далеким раскатом грома. Женя лежал неподвижно, чувствуя, как тьма окутывает его, словно плотное одеяло. В его сознании всплывали обрывки древних легенд и мифов, рассказывающих о существах, способных менять форму бытия и управлять стихиями.

Кто-то внутри темноты, заполнившей Женю, удовлетворённо хмыкнул.

Звон ударил Женю по голове, и он открыл глаза. Всё тело болело, как после тяжёлой физической работы. Он попытался сесть, оперевшись на кровать, но повалился обратно на подушку. Будильник звонил беспрерывно.

«Что же мне такое снится? – подумал, просыпаясь окончательно, Женя. – Но сон уже исчез из его памяти, и только голова нестерпимо ныла.

– Ну и видок у тебя! – ошарашенно воскликнула Света, заглянув на трель будильника в комнату. – Тебе что, кошмары снятся? Вставай, завтрак на столе.

– Не знаю, не помню, но что-то такое снится. – сказал Женя, поднимаясь и потягиваясь. Боль из тела стремительно уходила, и голова прояснялась. И только тревожно сосало под ложечкой, как будто вот-вот должно случиться что-то страшное.

Он принял душ и в майке и трусах уселся за стол.

– Может, тебе что-нибудь успокоительное попить? – сказала Света. Она сидела напротив него за столом уже одетая в форму следователя и ждала, пока Женя закончит завтрак. – А то ты со своей наукой совсем нервным стал.

– Мяса хочется, – сказал Женя вставая, – жаренного с кровью.

– Мяса жаренного с кровью? – изумилась Света. – На завтрак? У тебя с головой всё в порядке?

– Шучу, – сказал Женя, доедая булку с маслом. – Где мои брюки?

– Вся одежда позади тебя, на спинке стула. – сказала Света. – И поторапливайся.

Одеваясь, Женя смотрел на стоящую в дверном проёме Свету. Живот у неё стал невероятно большим, он раздулся, как шар, и был туго обтянут юбкой, а над ним возвышалась крупная грудь, затянутая в лифчик, скрытый под белоснежной блузкой. Лицо Светы, хоть и припудренное, было бледным и отёкшим.