Липовый цвет

Размер шрифта: 13

Редактор Алексей Медоваров

Редактор Милена Миллинткевич

Дизайнер обложки Ita Gotdark

Корректор Анна Рыжак

Редактор Дмитрий Белихов

ISBN 978-5-0065-5126-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Летний ветер, пропитанный ароматами трав и меда, взъерошил мне волосы и обдал теплым дыханием легкую щетину на щеках. Это единственное, что я мог чувствовать, сидя напротив полуразрушенной церкви.

Рядом с ней были построены несколько аккуратных современных домиков, где, видимо, проживали паломники, когда посещали этот отдаленный скит Абалакского мужского монастыря. Чуть дальше виднелись крыши нескольких покосившихся серых избушек: крошечная деревушка, Липовка. Я сомневался, жил ли хоть кто-то в этом глухом месте. По крайней мере, сейчас никого не видел вокруг. За исключением красивой рыжеволосой девушки, что разговаривала с братом Владимиром недалеко от часовни. Именно ему настоятель монастыря поручил присматривать за мной. Поэтому я ждал, пока он освободится, и задавал себе единственный вопрос – правильное ли решение принял, спрятавшись от своего прошлого в Сибири?

Здесь все казалось непривычным, но каким-то умиротворяющим: за полем возвышалась окутанная легкой дымкой стена темно-зеленого леса, высоко в небе еле слышно заливались песнями птицы, над цветами и липами жужжали пчелы, где-то поодаль блеяли овцы. Сладко пахло ягодами, пыльцой и чуть влажной почвой. День был прекрасный. Хотя мне отчаянно хотелось плакать. Нестерпимая душевная боль разрывала мне сердце. Но я не мог дать волю эмоциям из-за парочки передо мной, которая о чем-то оживленно болтала, не собираясь расставаться.

Мне хотелось остаться на поляне одному, чтобы никто не видел моих красных, распухших от слез глаз. Или, может, вернуться обратно в Абалак, откуда мы с послушником приехали сегодня утром сразу после братского молебна. Там я мог бы укрыться ото всех в своей комнатушке.

Брат Владимир что-то шепнул своей знакомой, и она бросила на меня мимолетный взгляд зеленых глаз. Затем неловко заправила за ухо выбившуюся из-под косынки прядь огненных волос и кивнула ему в ответ. Я отвернулся. Мне не хотелось, чтобы меня кто-то рассматривал. Особенно девушки.

Когда я снова посмотрел на них, они друг другу улыбнулись и наконец-то распрощались. Рыжая неспеша направилась к деревенским домикам, еще раз украдкой взглянув на меня. Мне показалось, что ее веселил мой джинсовый комбинезон, одетый поверх белой футболки. Должно быть, для провинции такой наряд – слишком эксцентричный. Наверняка, здесь такие не носят. А может, незнакомка посчитала неуместным, что на ногах у меня красовались чересчур белые кроссовки? На пыльных дорогах Липовки такая обувь быстро станет серой.

Она больше не оборачивалась. Среди травы мелькали ее смешные коричневые ботиночки. Никогда не видел, чтобы кто-то из моих знакомых девушек носил такие – потертые и с развязанными, торчащими в разные стороны короткими шнурками. Ветер дул ей в спину, когда она пересекала поле, и струящееся до колена темно-зеленое платье ненадолго обхватило ее стройную фигурку. Я с трудом заставил себя отвести глаза, потому что услышал недалеко от себя шаги. Ко мне приближался послушник Владимир.

Он присел передо мной и, кажется, похлопал меня по плечу.

– Матвей, ты в порядке? – его голос был умиротворяюще спокойным.

– Да.

– Сейчас загоню овец и вернусь за тобой, хорошо?

Я кивнул и хмуро добавил:

– Будь спокоен, никуда не уйду.

Его лицо озарила светлая улыбка, а в ярко-голубых глазах заплясали искорки веселья, черные брови насмешливо приподнялись. По-видимому, он оценил мой юмор. Мне понравилось, что в его взгляде не было жалости – за последний год я ею уже пресытился.

Он встал, развернулся на пятках, поправив на ходу пятерней растрепавшиеся от ветра темные волосы, и направился в сторону поля, откуда доносилось блеянье овец. Длинная черная ряса обтягивала его широкую спину, при движении под тканью играли накаченные мышцы. Владимир был самым сильным и высоким среди братии монастыря. Наверное, поэтому именно его попросили возиться со мной. На вид послушнику было примерно как и мне – тридцать лет.

Я облегченно вздохнул.

Над головой закружили две птицы, раздражая меня своим щебетанием, а потом и они исчезли в синеве неба так же быстро, как появились. Как же здесь было уединенно!

Белая церковь без куполов молча смотрела на меня, а я – на нее. С одной стороны ее древняя стена разрушалась: Владимир рассказывал, что в советское время внутри хранили аммиачную селитру, поэтому сейчас пропитавшиеся удобрением кирпичи рассыпались, и ничего нельзя было сделать.

На мою руку села оранжевая бабочка, свела крылышки вместе и через мгновение снова раскрыла веером, демонстрируя черно-оранжевый узор.

– За что? – спросил я тихо у Кого-то.

Мой голос спугнул крапивницу, и она улетела, легкая, свободная, принадлежащая сама себе.

Чувства вновь нахлынули на меня, и я стал безутешно рыдать…

***

– Долго еще? – ворчал Никита, мой друг детства, сын папиного друга-банкира, он был утомлен духотой Барселоны и потому начинал нервничать. – Матвей, мы уже полчаса тащимся через этот огромный порт.

– Скоро все узнаете, – сказал я, едва сдерживаясь, чтобы не проболтаться, очень не хотелось испортить друзьям сюрприз.

Мы следовали за загорелым испанцем в соломенной шляпе и светло-песочном костюме вдоль гавани для яхт и катеров. Я обернулся и посмотрел на блондина Макса, шатена Саню и рыжего кудрявого Миху – им тоже было нестерпимо жарко. Лица были кислые, с нотками страдания: мы, дети богатых родителей, не привыкли терпеть какие-либо неудобства. Однако сегодня я их заставил немного попотеть, все же мой папа был более влиятелен, чем их отцы, и мои карманы были набиты деньгами плотнее.

– Признавайся, ты взял в этой марине судно напрокат, и мы отправляемся на рыбалку за голубым марлином? – предположил Макс.

– Терпение, амиго, – я сжимал пальцы в кулаки, сам сгорая от нетерпения и щекочущего нервы волнения.

Наконец, мы остановились. Темноволосый продавец протянул мне ключи и пожал руку, поздравив с покупкой. Я повернулся к друзьям и сверкнул самодовольной улыбкой, повертев на указательном пальце связку ключей на кольце. Позади меня на бирюзовых волнах покачивалась новенькое двухэтажное судно со всеми удобствами. Я с удовольствием наблюдал, как парни переглянулись, а потом начали безудержно хохотать, потеряв дар речи.

– Ты сдурел? Сколько она стоит, Матвей? Ты что, разорил отца? – откашливаясь, просипел Миха.

– Небольшая компенсация за то, что мне придется на него работать, – хмыкнул я.

– Красиво, конечно, – лениво сказал Никита, единственный, кто не поддался всеобщему ликованию. – Но спускать деньги на такое огромное корыто, да еще и в чужой стране – безрассудно. Я бы не стал…

Он стоял, обижено поджав губы и рассматривая лодку, будто хотел найти неисправность, вмятину или царапину. Но не находил.

– Не завидуй так громко, – смеялся рыжик Миха, вытирая слезы после истерики.

Судя по их реакции, они не ожидали, что я решусь на такую крупную покупку. Сюрприз удался!

– Матвей! Теперь все дамы будут твои! – присвистнул скромняга Саня.

– Да они и без яхты висли на этом красавчике! – сказал Миха, обнимая и хлопая меня по спине. – Поздравляю!

– Значит теперь вообще прохода не дадут. Того и гляди кто-нибудь тебя женит на себе. Вот погоди, только узнают, что у тебя в Испании вилла и яхта, сразу скажут, «какой же ты интересный мужчина».

– Черта с два! Никому меня не охомутать, – хохотал я, но при этом в глубине души надеялся, что буду кому-то интересен не только из-за денег… – Ну? Что стоите? Поднимайтесь на борт!

Когда мы ступили на судно, Миха приобнял меня за плечи:

– Вот это роскошь! Твой отец уже знает? Он уже звонил? Орал? Мой постоянно так делает. Единственный способ заставить его проявить ко мне внимание – совершить какой-нибудь бесшабашный поступок.

– Нет, он сам мне перечислил необходимую сумму, – рассказывал я, шагая по палубе, засунув руки в карманы белых брюк. – Подарок за то, что не отказался жениться на Полине Орловой и вести вместе с отцом семейный бизнес. Отмечаю первый отпуск по полной!

– Утомился, да? – повис на мне Миха, хохча. – А почему не с невестой?

– Она моим родителям нравится, вот пусть с ними и отдыхает!

Я скинул его и тоже засмеялся.

– Во дела…

– Они думают, что рядом с женой я стану серьезнее, перестану кутить и начну работать.

– Работать… Какое странное слово. Я считаю, что после учебы надо немного отдохнуть, годик-другой. После каторжного труда в Оксфорде!

– Каторжного? Твой отец, по-моему, оплатил все несданные тобой экзамены.

– И что? Я тратил душевные силы – волновался из-за зачетов.

– Вот заливаешь! – покачал я головой. – Эх! Мой отец считает, что двух высших образований и ученой степени достаточно, чтобы начинать работать.

– Не повезло тебе, – выдохнул Миха, и мы спустились в каюты.

Парни проверяли мягкость кроватей и холодильник с выпивкой.

– Этого будет явно мало! – возмущался Никита. – Надо докупить.

– Этим и займемся, когда закончим с осмотром. Пойдем сначала на обед, потом – за продуктами. И сразу на виллу собирать рюкзаки для морского недельного путешествия вдоль побережья Коста-Брава.

Парни загудели.

– Повара ты тоже нанял, мажор?

– Конечно. Кто-то из вас разве умеет готовить?.. Вот и я нет. Идемте, познакомлю с капитаном судна, сам я пока еще не получил права.

– Еду в каюты нам будут разносить?

– Нет, будет шведский стол.

– У-у… на официантов, значит, не хватило? – поддел меня Никита.

Я показал ему красноречивый, неприличный жест одним пальцем, и он наконец-то загоготал. Достал меня! Бубнил без умолку, стоило только увидеть мою яхту.

– Обязательно возьмите флисовые толстовки или ветровки – вечером в море может быть довольно прохладно, – я распоряжался, когда мы шли в один из ресторанчиков марины.

– Мы точно не пойдем ко дну? – забеспокоился Саня. – Я не умею плавать.

– Не бойся! – я успокоил его, потрепав по темно-русой макушке. – Капитан опытный, и на борту есть все необходимое. К тому же удача всегда со мной. Будь уверен, с нами ничего плохого не может случиться!

…Я наблюдал, как Владимир возвращается на поляну: на ходу он протирал руки серой тряпкой, видимо, после какой-то грязной работы. К этому времени теплый ветер уже высушил мои слезы. Но я чувствовал, что глаза все еще были немного красными, а на губах и щеках до сих пор чувствовались дорожки от соленых потоков. Подойдя ближе, он задержал взгляд на припухших веках, но ничего не сказал. Вместо этого взял ручки инвалидной коляски и покатил меня ближе к полуразрушенной церкви.

– Хочу показать тебе как там внутри, – его голос был низким, мягким и успокаивающим.

Перед входом в храм он перекрестился и поклонился, после чего перекрестил меня. Открыл дверь, и мы оказались в абсолютно пустом помещении с высокими сводами. Здесь не было ни икон, ни цветов, ни лавочек. Только бетонный пол и белые стены, с которых кое-где облезала штукатурка, открывая коричневые кирпичи. В нос ударил аммиачный запах лежавшего тут когда-то удобрения.

Владимир встал передо мной, поставив руки на бока, рассматривая храм изнутри, будто был здесь в первый раз.

– За много лет селитра пропитала толстенные стены насквозь, – он подошел к стене и провел по ней пальцем. – Ты только посмотри… – вниз посыпалась пыль. – Вековой кирпич крошится от одного прикосновения.

– Ого!

Владимир прошел мимо меня, ведя рукой по пустым стенам.

– Храм выглядит… внушительно, – я наконец подобрал подходящее слово.

– Да, – согласился он, глядя вверх. – Жаль, что находится в такой глуши. О нем мало кто знает. Раньше тут проходил Сибирский тракт, – послушник махнул рукой в сторону, – по которому Император Николай II ехал из Тобольска в Екатеринбург на расстрел. Он молился здесь… А еще по этой дороге ссыльные каторжане шли пешком от этапа к этапу. Радищев, Достоевский, декабристы… Но со временем дорогу перенесли в другое место, и храм остался в стороне, укрытый стеной густых лесов.

Лицо Владимира светилось добротой и жизнелюбием. У него была необъяснимо приятная аура, какая бывает только у маленьких детей, которые еще не столкнулись с жестокостью этого мира. Я не ждал от него подвоха, не анализировал его жесты, мимику, интонацию, как нас учили в Оксфорде на уроках психологии. Просто как-то неожиданно для себя расслабился.

Мы познакомились с ним только сегодня утром и пока успели обменяться лишь парой слов. Я думал, что он откажется присматривать за мной. Однако, к моему удивлению, Владимир был оптимистично настроен и с рвением взялся за дело. У меня в голове не укладывалось: разве может быть такое, что человек хочет помочь бескорыстно? И не просто помочь, бездушно отсыпав денег, а именно вкладывая свои самые дорогие ресурсы: личное время и физические силы. И не потому, что кто-то на него смотрел и со стороны оценивал поступки, а потому что он сам по себе был такой – добросердечный. Я раньше никогда не встречал таких людей.

– А там выход на колокольню, – Владимир указал на узкую лестницу в стене. – Давай наперегонки, кто первый доберется до верха.

– Очень смешно, – ответил я и состроил кислую мину.

Послушник хохотнул.

– Не вешай нос. Все будет хорошо, – подбодрил он меня, и я почему-то ему поверил, поэтому улыбнулся в ответ.

– Последний раз видел такую лестницу, когда поднимался на купол храма святого Петра в Ватикане, – я снова посмотрел вверх. – Она так же замурована в стене и ведет к куполу и к статуям на крыше… Тогда я был еще на своих ногах.

– Расскажешь как-нибудь, что с тобой случилось… Когда будешь готов поделиться, – это был не вопрос, но все же я согласно промычал ему в ответ. Хотя при том сам точно не знал, что произошло. Мне еще предстояло выяснить, кто в компании друзей был предателем.

Стоило только вспомнить произошедшее, как щеки и уши наливались кровью от злости.

Ничего-ничего! Как только узнаю, кто это сделал, ноги ему вырву!

Я стиснул зубы.

Владимир взял ручки коляски и направился к выходу. Нам в лица дохнул медовый аромат. Июнь. Это было время, когда густо цвела липа.

– Место здесь намоленное веками, – я слышал, как Владимир улыбался за моей спиной, – настоящее место силы.

– Поэтому здесь построили жилье для паломников? – я все еще злился, но нашел в себе силы мотнуть головой в сторону нескольких современных домов с зелеными крышами.

– Да, здесь часто бывают гости. Приезжают даже иностранцы.

– Правда? – я сделал вид будто мне интересен этот разговор. – Никогда бы не нашел это забытое Богом захолустье!

– Не Богом. Людьми, – поправил меня Владимир и повез коляску по территории скита.

В траве были уложены бетонные тротуары, на клумбах яркими огнями пестрели цветы. Складывалось впечатление, будто храм каждый день посещали люди. Кто-то усердно трудился над чистотой этого места, заботился о нем.

– Уже год прошел, а все никак не привыкну к тому, что зависим от других, – мой голос дрогнул. – Тебе надо было просто оставить меня в монастыре. Не надо было тащить меня с собой в отдаленный скит.

Было слышно, что он тихо посмеивается.

– Для меня ты – не обуза, а мое послушание. Я с радостью берусь за все, что мне поручают. К тому же мы с тобой, похоже, ровесники. Нам не будет скучно вместе… Даже если ты теперь в коляске, окружающие тебя люди особенно хотят помочь тебе жить в полную силу. Знаешь, как говорит батюшка Серафим? Если ты здоров, это не значит, что ты – везунчик. Ты должен стать глазами для слепого, ногами – для лежачего. Бог с нас спросит по делам нашим: не сколько денег мы на кого-то потратили, а сколько любви и утешения подарили людям. Мне совсем не сложно было взять тебя с собой в поездку.

Я вздохнул.

Позади нас остался аккуратный деревянный дом, у забора которого красовалась приличная поленница березовых дров. Вокруг храма раскинулись широкие поля, вдалеке просматривался гребень смешанного леса. Как же здесь легко было дышать!

Мы направлялись к действующей часовне.

– Сейчас здесь работают десять трудников, – Владимир указал на мужчин, занимающихся прополкой гряд на огороде. – Но бывает и больше. Алкоголики, наркоманы, зэки. Сливки общества! Отец Серафим для всех нас находит доброе слово.

Для нас?

– Зачем они сюда приезжают? – я посмотрел на работяг: их поношенные штаны лоснились от грязи, клетчатые рубахи были такими старыми, что начали уже кое-где рваться. Пыльными руками с грязью под ногтями они время от времени протирали сморщенные лица или прогоняли от себя каких-то надоедливых, жужжащих насекомых. Я невзначай посмотрел на свои ухоженные руки и с облегчением выдохнул.

– Каждый за своим, – Владимир ненадолго задумался. – У кого-то душа просит потрудиться на земле, кто-то хочет познакомиться поближе с монастырем, чтобы потом вступить в братию, кого-то привозят родственники, если человек не может справиться с недугом, например, с пьянством… А ты зачем приехал, Матвей?

– Не знаю… Сменить обстановку. Надоели все!

У небольшой часовни пожилой мужчина в длинной черной одежде склонился над грядой георгинов, он полол сорняки. Седые волосы были собраны в длинный хвост, достающий до лопаток.

– Бог в помощь, отец Серафим!

– Спасибо, Владимир! – кивнул монах. Заметив, что послушник не один, он выпрямился. Батюшка был суховатого телосложения. Судя по изможденным рукам, очень трудолюбивый. Морщинки улеглись на подсушенном ветрами старческом лице.

– Это Матвей. Парень приехал паломником в монастырь. Я хочу показать ему часовню. Там открыто?

Отец Серафим кивнул.

– Проходите-проходите, – батюшка достал платочек из кармана подрясника и протер лицо.

Владимир положил пару досочек на мраморные ступени часовни, и у него быстро получилось закатить коляску внутрь. Он перекрестился и поклонился, после чего перекрестил меня.

Место было похоже на церковь. Я раньше видел такое на картинках: здесь были и иконы, и цветы, и свечи. С семьей мы никогда не бывали в подобных местах – и отец, и мать были заняты своими бизнесами. Вот только после произошедшего со мной мама начала посматривать в сторону религии, даже открыла мастерскую при своем модном доме. Нанятые ей мастерицы начали вышивать оклады для икон из жемчуга и золотых бусин.

Владимир подвез меня к старинному образу.

– Настоящая реликвия! – его глаза засветились от восторга.

– Кто это? – в религиозном плане я был полный профан. – Кто… изображен на иконе?

– Великомученик Пантелеймон, целитель. Он был врачом при жизни… И продолжает лечить людей даже через несколько веков после земной кончины.

Я внимательнее присмотрелся к образу. С иконы на меня смотрел красивый юноша с открытым, смелым взглядом, в багрово-голубых одеяниях. В одной руке – мерная ложечка, в другой – ларец со снадобьями.

– Раньше икона была в богатом окладе с драгоценными камнями, но после революции его украли. Посмотри, даже сам лик святого пытались осквернить: изрезали ножом, поцарапали гвоздем, исчеркали, разрисовали и даже жгли.

Я следил за рукой Владимира, он водил пальцами по царапинам на изображении святого.

– Отец Серафим говорит, что эта икона находилась при храме со времен его освящения. Кто-то из местных жителей Липовки смог ее сохранить. – Владимир посмотрел на меня украдкой. – Я знаю, зачем ты на самом деле сюда приехал, Матвей. Думаю, что тебе надо чаще молиться у иконы этого святого, а еще у чудотворной Абалакской иконы Пресвятой Богородицы «Знамение», что у нас в монастыре. Когда просьба искренняя и рождена в чистосердечной молитве, помощь приходит.

– Я не умею молиться. Мне, скорее всего, уже ничто не поможет.

Владимир хмыкнул и подошел к иконе. Он поцеловал ее и приложился лбом, а потом принялся убирать потухшие свечи и чистить подсвечник. В часовне было тихо, никого не было кроме нас двоих. Я же продолжал рассматривать изрезанный лик святого, в его чистые, добрые глаза. Никогда раньше не видел иконы так близко. Разве что только мельком у мамы в мастерской последние несколько недель перед отъездом сюда.

Послушник закончил поправлять цветы в вазах, после чего подвез меня к еще одной старинной работе.

– Здесь изображены Серафим Саровский и святитель Феодосий Черниговский. У этой иконы тоже любопытная история, потому что ее сюда принес какой-то мусульманин. Здесь в округе полно татарских деревень. Так вот. Он взял ее у своей бабушки, которая долгие годы рубила на ней мясо, не подозревая, что это икона: настолько доска была грязная и потемневшая от времени. Но очень прочная, поэтому так нравилась бабуле в хозяйстве. Однажды она решила ее хорошенько отмыть, и когда сквозь грязь проступили веки, хозяйка так и ахнула. Попросила внука отнести ее поскорее в православный храм… Снимать иконы в храме без благословения настоятеля никому нельзя, но я сейчас немного приподниму эту и покажу тебе кое-что.

Я заметил, что на обратной стороне кипарисовой доски виднелись глубокие следы от топора.

Когда послушник закончил хозяйничать, мы выбрались на улицу. После прохлады каменного помещения нас окутал душный июньский воздух. Батюшка Серафим уже закончил пропалывать грядку с цветами и куда-то ушел. Наверное, в свой дом выпить чаю, время близилось к обеду.

Мы вышли за территорию скита на деревенскую дорогу. На полях без умолку стрекотали кузнечики, мимо нас с резким жужжанием по своим срочным делам пролетали пчелы, осы и стрекозы.

– Покажу тебе свое любимое местечко в этой округе, – Владимир втянул носом цветочный аромат.

Мы шли вдоль поля с высокой травой, по накатанной колесами машин и истоптанной ногами тропинке, потом – через липовую рощу, вдоль крутого берега Тобола. На деревьях обильно раскрылись золотистые цветы: они наполняли воздух сладким медовым духом. Было слышно, как над цветущими вершинами ветвистых деревьев с густой листвой гудели пчелы. Как здесь сладко пахло!

Мы вышли из аллеи и направились дальше вдоль высокого берега, внизу неслась широкая река. Теперь нам на пути встречались бронзовые свечки сосен и белые тонкие березы.

– О! Посмотри-ка, тут недавно был медведь, – Владимир отодвинул черным ботинком траву и указал на огромный след дикого животного на земле, – любит разрушать муравейники, проказник!

Мне стало не по себе. К моему обычно хмурому настроению добавилась еще и тревога. Я точно не успею убежать, если косолапый случайно выйдет на эту тропу. Хотя… Может быть, это случилось бы к лучшему.

– Вот мы и пришли. Это мыс любви.

Впереди в жарких лучах солнца утопал высокий утес. На нем, недалеко от обрыва, росло одинокое вековое дерево липы с мощным стволом. Не уверен, что смог бы обхватить его двумя руками. Могучие ветви с бело-желтыми цветами почти касались земли. Я подумал, что под пышной кроной наверняка приятно отдыхать от летней жары. Мы направились к нему.

Владимир подвез коляску почти к кромке высокого берега. Честно говоря, я так устал жить в тюрьме своего тела последний год, что сейчас только и мечтал, чтобы песок под колесами провалился. Или, может быть, чтобы Владимир случайно отпустил ручки, и тогда…

От этих мыслей стало горько. Послушник будто прочитал их и откатил коляску немного назад. А еще остался за моей спиной, придерживая кресло.

– Близко не будем подходить, здесь бывают обвалы, – донесся до меня его спокойный голос.

Я видел, как внизу на песчаный берег накатывала одна за другой волны коричневой сибирской торфяной воды. Широкая река Тобол неслась дальше на север. Здесь неплохо бы смотрелся дубель-шлюп, отправляющийся в полярную экспедицию. Такая стендовая модель из ценных пород дерева была в моей частной коллекции. Я думал о том, что зря унес в рабочий кабинет уменьшенные копии парусных судов – китайскую торговую джонку и пиратскую шхуну. Вряд ли я теперь когда-нибудь вернусь в офис, чтобы полноценно работать, а стоимость этих моделей с каждым годом только растет. «Надо попросить отца, чтобы отправил их с курьером на мою новую квартиру», – размышлял я, когда Владимир вдруг спросил:

– Ты любишь рыбалку?

– Хм… Я рыбачил несколько раз на Средиземном море. У меня там вилла и яхта, – мне захотелось по привычке гордо расправить плечи, но мое тело не отозвалось, удалось только вздернуть подбородок, – мы с компанией ловили голубого тунца, марлина, морского окуня и угря, но потом отпускали рыбу обратно в воду.

Я умолк, а Владимир не стал ничего расспрашивать, будто каждый день ходил на яхте и это было обычное дело. Не спросил про марку судна, сколько стоит. К моему удивлению, не заинтересовался… В моей прошлой полноценной жизни рассказы про собственную лодку премиум-класса всегда вызывали бурное обсуждение среди друзей и знакомых, просьбы взять их с собой в круиз, обязательно с заходом в разные иностранные порты. Чужая зависть была так сладка и приятна! А с Владимиром больше не хотелось обсуждать яхтинг, раз его это не впечатлило.

– Тогда в следующий раз придем сюда на рыбалку.

– Тебе действительно хочется возиться со мной?

– Почему бы нет? Делать других людей счастливыми так просто.

Я засмотрелся на белую птицу, что сидела на краю берега. Она взмахнула крыльями и полетела над Тоболом, над огромной водной пропастью…

Какой же свободной она, должно быть, себя чувствовала!

У меня к горлу подкатил ком. Все вокруг передвигались самостоятельно, делали, что хочется. Но только не я!

Владимир развернул меня к дереву и принялся собирать липовый цвет со свисающих ветвей в платок, что у него был заткнут за пояс все это время.

– Сейчас чай заварим, – сказал он, завязывая узел на синей ткани. – Надо будет на днях еще сюда прийти, пока цветы не облетели. Насобирать и положить сушиться на расстеленную газетку. Зимой такой отвар здорово от простуды помогает.

Послушник привязал пухлый платок-мешочек к одному из моих ремешков и направился вместе со мной обратно к деревне. Иногда мы останавливались в поле: я наблюдал, как мой новый знакомый сосредоточенно собирает зверобой и чабрец для чая. Потом продолжали путь, и цветочный букет в его руке щекотал мне правое ухо.

– Сейчас зайдем к сестре Виталине на обед, – предупредил Владимир. – Потом вернемся на территорию скита, я буду стричь овец, а ты – развлекать меня историями о своих путешествиях.

– Идет.

Однако представил, как Владимир будет вести долгие, размеренные беседы с тучной монахиней и закончит точно лет через сто. В Абалак мы вернемся наверняка только к полуночи.

Я тяжело вздохнул.

Надеюсь, мне удастся отмолчаться, потому что сейчас мне не хотелось ни с кем общаться. И тем более рассказывать о себе, слышать жалостливые ахи и ловить сочувствующие взгляды. Врачи поставили мне неутешительный диагноз, они бессильны. Мое тело было полностью парализовано – от шеи до кончиков пальцев ног. Ни российские, ни европейские, ни американские врачи за последние несколько месяцев мне не помогли, какие бы я процедуры ни проходил, сколько бы денег я ни тратил. Все усилия были бесполезны. Оставалось только надеяться на Бога, в Которого я не верил.

***

Мы вышли к деревенским серым лачугам, теснящимся недалеко от храма. В одном из огородов семья работала на земле – родители и пять детей.

Тут все-таки кто-то живет! Надо же!

Прошли до конца улицы и остановились у большого двухэтажного коттеджа, стоящего в стороне от других домов, скрытого густыми кронами деревьев. Неудивительно, что я не обратил на него внимания, когда сидел у церкви.

Эта монахиня еще та отшельница!

– Зайду первым, проверю – в клетках ли собаки, – Владимир уверенно открыл калитку, повернув кольцо высоких, глухих ворот. Раздался собачий лай и тут же стих. Послушник вернулся за мной через пару минут, и мы оказались в уютном дворе. Возле дома благоухала сирень. Окна были открыты, от дыхания ветра легкий белый тюль вырывался наружу и вздымался, как парус корабля. Воздух был напоен ароматами цветов и смородинового листа, нагретого солнцем. В клетках сидели три черных ротвейлера с коричневыми бровями. Псы подозрительно на меня поглядывали, рычали и издавали звуки недовольства.

– Сестра, ставь чайник, – крикнул Владимир, когда проходил мимо окна, и подвез меня к крылечку. На ступени положил две доски и закатил меня наверх. Не без труда. Его лицо покраснело от усердия, жилы на шее напряглись, ведь мы с ним были одинаково высокие и крепко сложенные. Вытирая пот со лба, он открыл дверь на летнюю веранду.

Здесь, перед входной дверью в дом я увидел разные засушенные травы, подвязанные маленькими букетиками под потолком, и пустые банки в коробках. Я ожидал увидеть добрую пухленькую бабушку в серой рясе и с платком на голове. Но когда мы вошли в дом, нам навстречу выскочила улыбающаяся рыжеволосая девушка, которую я сегодня мельком видел и от которой не мог отвести взгляд. Она совершенно не походила на монашку: короткие джинсовые шорты демонстрировали стройные длинные ноги, белая футболка была с одной стороны шорт заткнута за пояс. На плечи и ниже – до талии – ниспадала копна буйных огненных кудрей. За ее спиной стоял коричневый питбуль. Я сглотнул.

Улыбка девушки вмиг погасла, когда она увидела, что Владимир пришел не один. Рыжая тут же развернулась и скрылась в одной из комнат.

– Гера, ко мне! – она властно приказала псу, и он тут же пошел вслед за ней. – Владимир, почему не предупредил, что приведешь гостей? – буркнула незнакомка откуда-то из комнаты и вернулась уже в джинсах.

Мне хотелось провалиться сквозь землю.

– Не успел. Знакомься, это Матвей, – сказал Владимир, остановившись у входной двери. – Настоятель монастыря дал мне новое послушание – теперь он мой подопечный. Матвей, это Вита, моя сестра.

– Привет, – еле выдавил я, стараясь не смотреть на нее. Вместо этого искал взглядом собаку, и нашел: питбуль устроился на лежанке в гостиной и оттуда внимательно наблюдал за мной.

– И тебе привет, – она не протянула мне руку, вместо этого дернула подбородком и откинула волосы за спину. – Я не ждала гостей, – и многозначительно посмотрела на брата, – прошу извинить за мой домашний вид, сегодня жарко. Проходите на кухню.

– Нет, – Владимир неопределенно махнул рукой. – Мне надо отлучиться на час. Нужно съездить в соседнюю деревню за продуктами для батюшки. Поболтайте пока, я скоро вернусь.

Ее глаза цвета летней липовой рощи немного расширились в замешательстве, а рот приоткрылся от возмущения. Из-за всей этой нелепой ситуации я начинал злиться.

– Я могу побыть в домике для паломников, – проворчал я. – Владимир, отвези меня туда.

– Он совершенно безобидный, – продолжал послушник, не обращая на мои слова внимания. – Не тронет тебя, обещаю. Буквально час. Поставь чайник и приготовь что-нибудь поесть. Я скоро. Спасибо.

Я ее не трону? Что за странные обещания? С какой стати я вообще должен ее трогать? Даже при всем моем желании этого не произойдет.

Она набрала воздуха в легкие, чтобы, наверное, возразить, но Владимир уже скрылся за закрытой дверью.

В воздухе повисла напряженная тишина.

Его сестрица обернулась на пса и, убедившись, что он рядом, немного расслабилась.

– Так, ладно, – она оставалась все там же у двери и не подошла ко мне ближе, – сначала пойдем в мой рабочий кабинет, мне надо доделать кое-что.

Вита будто раздумывала, как ко мне подступиться. Наверняка я был ей противен. Когда я был здоров, то был уверен, что инвалиды никому не внушают симпатию. Наверное, она считает так же. Я разочарованно вздохнул из-за своей немощи и жалкого вида, а еще из-за ненависти к себе.

Черт!

– Я могу остаться здесь, если тебе неприятно ко мне прикасаться, – сказал я небрежно.

– Дело вообще не в этом! – возмутилась рыжая, – а в том, что…

Она не стала дальше объяснять, просто замолчала. Поэтому я нажал рычажок подбородком, чтоб не утруждать ее, и подъехал к ней немного ближе. Она отступила. Мне показалось, что в зеленых глазах появилась паника. Собака забеспокоилась, но Вита сделала ей какой-то знак, что все в порядке, и она легла на место.

«Неужели я превратился в пугающего урода, что теперь девчонки шарахаются от меня?» – от этих мыслей стало горько.

Наконец, рыжая позвала меня жестом за собой.

– Он не укусит?

– Наверное, нет.

– Наверное?! – возмутился я.

Она довольно фыркнула.

– Да, я не уверена. Не нужно было приходить в гости без приглашения.

– Если бы не твой брат, меня бы здесь не было!

– Расслабься. Я не злюсь. Просто ваше появление было несколько неожиданным. Я привыкла к уединенной жизни.

Мы прошли пару комнат, прежде чем оказались в ее кабинете. Вита остановилась возле письменного стола и откашлялась. Наверное, подбирала слова, чтобы нарушить неловкое молчание. Я же рассматривал обстановку. В этой комнате был стеллаж во всю стену, наполненный книгами от пола до потолка. Взгляд зацепился за знакомые корешки, это были труды о финансах и экономике. Я тоже их читал когда-то. У окна приютилось желтое кресло с накинутым на него клетчатым пледом, чуть дальше, возле стены, находился письменный стол с моноблоком.

– Гера, место!.. – скомандовала она и устроилась за монитором. – Откуда ты вообще здесь взялся?

– Из Москвы.

Вита молчала, потому что параллельно что-то читала. Я не мог от нее глаз отвести. Что-то в ней меня привлекало. Эти зеленые глаза… Мне захотелось произвести на нее впечатление.

– Учился долгое время в Оксфорде. Не так давно вернулся в Россию и начал помогать отцу с бизнесом, – я ждал заинтересованной реакции, но она только протянула «ммм» и продолжила заниматься своим делом.

– …а теперь вот приехал в деревню, в глушь, в Сибирь. Отдохнуть ото всех.

– Понятно, – она задумчиво пялилась в монитор. – Ненадолго отключусь от нашего разговора, хорошо? – документы под ее локтями поскрипывали и шуршали; она обратилась к моноблоку, щелкая мышкой и мило хмуря брови. – И потом мы побеседуем, – добавила она, коротко посмотрела на меня и снова уставилась перед собой.

– О, это необязательно. Я просто подожду Владимира, раз уж он оставил меня здесь. Если мешаю, можешь отвезти меня на улицу. Один я не справлюсь… Там ступеньки на крыльце.

– Ты мне не мешаешь, – фыркнула она. – Но мне нужно пять минут… поговорить с поставщиком.

Вита нажала вызов в Skype и через мгновение начала разговаривать с кем-то на английском языке. У нее было потрясное произношение! И она так мило улыбалась в камеру… Что эта девушка делает в такой глуши на три дома?

Из разговора я понял, что она заказала в Финляндии каких-то айширов. Рыжая закончила разговор, после чего записала что-то в рабочем блокноте и еще некоторое время печатала.

Я ухмыльнулся, и девушка посмотрела на меня, заметив мою довольную мину.

– Что?

– Ты забавно хмуришь брови.

– А у тебя смешной джинсовый комбинезон.

Так и думал, что он ее забавляет.

– Balenciaga1, – гордо сказал я. – Из последней коллекции.

– Да мне по барабану, – усмехнулась она.

– Как это?

– Мне нет дела до тряпок.

Я окинул взглядом ее простую футболку и такие же обычные джинсы.

Ну да…

О чем с ней разговаривать?

– До чего тебе тогда есть дело?

– До моей работы.

– «Айширы»? Это твоя работа? Что это такое? Насколько это дорого?

– Это элитный скот… – она откинулась в кресле и начала крутить карандаш в руках. – Коровы одной из самых продуктивных молочных пород. Неприхотливые в уходе, при этом хорошо переносят наши суровые сибирские зимы. Жирность молока до четырех процентов, а количество белка до трех с половиной!

Мне это ни о чем не говорило. Разве что слово «элитный» было знакомым и родным.

– Ты фермер что ли?

– Ага.

В то, что рыжая занималась скотоводством, верилось с трудом. Такая изящная, будто фарфоровая статуэтка. Ее кожа – светлая и чистая. Наверное, в Сибири мало солнца, поэтому они все здесь такие белые.

Девушка снова отвернулась к монитору и вздохнула.

– Не получается что-то?

– Да… Не могу понять в чем дело. Расчеты не сходятся, – она подперла щеку кулаком.

Я толкнул рычажок подбородком и подъехал ближе к столу. Ее глаза округлились от испуга, собака подскочила и гавкнула.

– Не подходи ко мне слишком близко… – она вдруг вжалась в большое кожаное кресло, как пугливая лань, и вытянула ладонь вперед, будто защищаясь. – Точнее, не подъезжай. Не люблю, когда ко мне приближаются. Не выношу этого!

– Ладно-ладно, – пробормотал я быстро, мне стало не по себе от ее испуга. – Я точно тебя не трону. Я же парализован.

Она оценивающе посмотрела на ремни, которые привязывали меня к коляске, чтобы я не упал.

– И тем не менее… Слишком близко не нужно, – сказала Вита примирительно. – Гера, место!

На пару секунд я прикрыл глаза и выдохнул. Отъехал немного назад. Затем снова снисходительно посмотрел на нее. Девичьи щеки покраснели от смущения.

– Тогда просто поверни ко мне монитор, – я не понимал причину ее поведения и такого дикого страха в глазах.

Она что-то недолго обдумывала, но все же сделала так, как я просил.

– Пролистай вручную каждую ячейку с указанием цены.

Ее пальчик застучал по клавише.

– У тебя опечатка в формуле в ячейке G11.

– Да? – она повернула монитор к себе. – Точно. Вот ты глазастый!

Вита исправила ошибку, щелкнув по клавишам.

– Спасибо. Теперь все сходится, – на ее пухлых розовых губках заиграла улыбка.

Я только ухмыльнулся себе под нос и отъехал от нее еще дальше, чтобы она не нервничала. Вита посмотрела на часы на стене.

– Скоро брат вернется. Надо что-то приготовить перекусить. Сможешь добраться до кухни самостоятельно или тебе помочь?

– Думаю, смогу. Показывай дорогу.

Девушка встала из-за стола и быстро проскочила мимо меня. Она направилась в другую комнату, на ходу закручивая длинные волосы в узел. Собака устремилась за ней. Я тоже поехал следом, нажав подбородком рычаг. Путь лежал через гостиную с камином со следами дыма и копоти, рядом с ним стояла большая плетеная корзина, наполненная березовыми дровами. Между двумя креслами красовался стеклянный кофейный столик с увесистой хрустальной вазой. Пышный букет белой сирени источал тонкий цветочный аромат. У нее было уютно. Изнутри и не скажешь, что находишься в такой глуши. Хотя я, конечно, привык к более роскошной обстановке.

Вита, хозяйничая, накинула на волосы косынку, я же остановился у кухонного стола.

– Хочешь выпить что-нибудь?

– Виски.

– Не держу дома алкоголь, – фыркнула она.

– Тогда сделай мне эспрессо, – я кивнул на кофемашину на столе.

– Ты, наверное, хотел сказать «пожалуйста»? – Вита уже нарезала домашний хрустящий хлеб с семенами льна.

– Нет, не хотел.

Она изогнула вопросительно темную бровь и сказала:

– Тогда никакого кофе.

– Как это?

– Вот так. Тебя родители не учили вежливо разговаривать?

– Гувернантка что-то рассказывала об этом, но я слушал ее вполуха. Она постоянно несла какую-то чушь…

– Значит, обойдешься без кофе, – она не сдвинулась с места, продолжая укладывать хлеб в плетеную корзинку.

Ух какая!

Это было необычно. Я даже растерялся.

– Серьезно?

– Да. Кофе для высокомерных людей с синдромом серебряной ложки не делаю, – добавила она.

На моем лице растянулась идиотская улыбка. Не помню, когда мне последний раз перечили и отказывали. Я всегда получал все, что хотел, без каких-либо условий и отсрочек…

Ах да, она же просто не знает, кто мой папа.

Я наблюдал, как девушка выкладывает из огромной кастрюли окрошку, то и дело подозрительно поглядывая на меня.

– Что случилось? – Вита повела подбородком в мою сторону. – Гувернантка треснула тебе шваброй по спине за плохое поведение?

Я посмотрел на свои руки, мирно дремлющие на подлокотниках кресла.

– У меня уже давно нет няньки, – цокнул я. – Так что шейные позвонки мне сломал кое-кто другой.

– И кто это был?

– Не знаю.

– Как так?

– Темно было. Не видел.

– Понятно. – Сказала она безразлично и занялась обедом.

Похоже, я ей не понравился.

Да и она мне тоже! Внешне, конечно, красивая, все в ней было гармонично, но характер!

Нужно просто дождаться Владимира, и мы сразу отсюда уйдем. Я посмотрел в окно кухни, откуда открывался вид на старинный, величественный Богоявленский храм без куполов. Когда повернулся обратно, Вита уже порезала на отдельную тарелку домашний сыр, вынутый из стеклянной посудины, сняла косынку и повесила ее на стул.

– Распусти волосы! – потребовал я. – Тебе так красивее.

– Еще чего! Размечтался! Вот. Ешь, – Вита пододвинула ко мне тарелку с окрошкой, а сама занялась своей, сев за стол.

– У меня руки не работают! – Моему возмущению не было предела. – Как я буду есть? Корми меня.

Рыжая уже жевала кусок сыра, развалившись на стуле и уставившись на меня, явно что-то обдумывая.

– Может, все-таки вспомнишь волшебное слово? – наконец выдала она.

– Какое? – произнес я в нетерпении. – Я что, оказался в Хогвартсе, чтобы бросаться заклинаниями при каждом удобном случае?

Надо же!

Эта деревенщина не хотела меня обслуживать! Возомнила из себя! Может быть, ей надо было заплатить, чтобы она стала несколько учтивее? Деньги всегда делают других людей послушными и шелковыми, стоит только показать стопку наличных.

Не успел я предложить заплатить за обед, как Вита все же подошла чуть ближе.

– Это слово «пожалуйста», и ему обычно в детстве учат. – Она нервно бросила полотенце на стол. – Лучше бы тебе его запомнить. Ты не в самом завидном положении, чтобы командовать другими людьми.

Сказать, что я потерял дар речи, ничего не сказать. Со мной еще никогда и никто так не разговаривал!

– Слушай, ты точно парализован? – она подошла чуть ближе и остановилась.

– К сожалению… – чуть ли не по слогам произнес я.

– Если это не так, Гера откусит тебе что-нибудь. Лучше тебе не шутить.

– Да какие шутки! – Я цокнул и закатил глаза.

Ну что за странный персонаж?

Опасливо скользнув взглядом по ремням коляски, сдерживающим тело, Вита протянула к моему рту ложку с прохладной окрошкой, чуть склонившись надо мной. Я успел рассмотреть ее лицо – на щеках рассыпались еле заметные веснушки, как звезды в ночном небе, носик вздернутый, а яркие от природы губы красивой формы просили поцелуев. Она была младше меня на пару лет, наверное.

Еда оказалась у меня во рту, и Вита отпрянула. Встала неподалеку со своей тарелкой. Ела сама и периодически подходила, чтобы покормить меня. Давно я не ел такие простые домашние блюда. Вкус был потрясающий! Я попробовал сыр, сливочно-нежный. Такой же ел в Риме. Хотя нет… Этот, деревенский, был намного вкуснее!

Ей тоже нравилось, она ела с удовольствием и аппетитом. И совсем не строила из себя интеллигентную даму, не пыталась красоваться и нравиться мне.

– Что ты делаешь в этой глуши? Почему не живешь в городе? Или хотя бы в деревне побольше, чем эта.

Она пожала плечами и допила остатки кваса из тарелки.

– Мне нравится жить на природе.

Я насмешливо хмыкнул.

– А как же развлечения? Клубы, вечеринки? Здесь же скучно.

– Нет, не скучно. У меня столько дел, что нужны еще одни сутки в сутках.

– Когда отдыхаешь?

– Когда меняю активные занятия на более спокойные.

Странная…

Виталина заметила, что я прожевал, и снова подошла ко мне с ложкой. Мне удалось разглядеть темно-зеленые глаза с крапинками на радужке. От ее волос пахло грушами и стручками ванили.

– Это мой бизнес, – девушка обвела рукой тарелку с нарезкой, когда снова отпрянула.

– Сыр?

– И не только… Масло, творог, кефир. Я уже пару лет занимаюсь фермерством. В прошлом году выиграла грант. Сейчас в моем хозяйстве двадцать коров айширской породы, и каждый год мне нужно увеличивать поголовье, – она на мгновение задумалась, глядя куда-то в окно, потом усмехнулась. – Вообще-то предполагалось, что они будут сами плодиться. Но я решила подстраховаться и докупить еще десяток голов.

– Никогда не видел коров вживую, – признался я.

– Правда? Ничего себе! Они такие красивые! У них невероятно добрые глаза. Если у Владимира будет время, я тебе их покажу. Если захочешь…

– Предлагаешь сеанс общения с животными?

Она кивнула.

– Скоро буду искать инвестора, чтобы… – Вита снова подошла ко мне, склонилась и замолчала, пока кормила меня. Собака навострила уши, пока я рассматривал тонкую шею Виты, изящную ключицу в круглом вырезе белой футболки. Когда мой взгляд заскользил чуть ниже, хлопнула дверь, и вошел ее брат. Рыжая вздрогнула от неожиданного, громкого звука.

Черт!

Владимир разрушил хрупкий момент любования!

Она положила мне остатки окрошки в рот и отошла к раковине с пустой тарелкой.

– О! Обедаете!

– Вот твоя порция, – рыжая пододвинула ему глубокую миску. – Рассказываю Центру Вселенной о своей ферме.

– Я – не Центр Вселенной, – фыркнул я.

Ее брат очень долго и тщательно мыл руки, весело поглядывая на меня.

– Понятно, – отозвался Владимир у раковины, потом подошел к столу. – Как же я проголодался!

Окрошка начала стремительно исчезать у него во рту.

Он посмотрел на меня и опомнился.

– Давай, открывай пещеру, – шутливо сказал ее братец с непрожеванным куском хлеба во рту, протягивая мне сыр на вилке.

– Судя по всему, ему не привыкать есть с ложечки, – вставила ремарку его сестра. Жаль не оглянулась на меня, иначе бы увидела, насколько я был зол!

И все же я взял сыр.

– Вита поставляет жирное молоко в самые респектабельные рестораны и сыроварни ближайших крупных городов, – Владимир быстро доедал содержимое своей тарелки. – Умница! В отличии от меня!

Кофе для меня Вита так и не собиралась варить. Она занималась приготовлением чая. Несмотря на то, что в ее доме был водопровод, Вита почему-то набирала воду ковшом из огромной металлической фляги. Владимир заметил мой заинтересованный взгляд и кивнул на виднеющуюся в окне церковь без куполов, с разводами от селитры на стене.

– Это вода из скважины возле храма.

Послушник помог убрать сестре остатки грязной посуды со стола и расставил чашки. Она тем временем укладывала принесенный нами липовый цвет в заварочный чайник. Это было завораживающее действо: тонкие, нежные пальцы подхватывали бело-желтые соцветия и светло-зеленые листья и укладывали их на дно; крутой кипяток заставил их танцевать настоящий вальс цветов. Через несколько минут чай стал золотистого цвета и прекрасно пах медом.

Мы закончили с обедом, и послушник заторопился: на вечер было запланировано возвращение в Абалак, а ему еще надо было успеть постричь стадо овец и собрать шерсть в мешки. Я так и не успел расспросить Виту про инвестирование ее проекта. Только кивнул на прощание, а она почему-то даже не вышла нас проводить.

Вечером, когда я сидел в микроавтобусе, пристегнутый ремнями к сиденью, и ждал, пока Владимир уложит в салон инвалидное кресло, мой взгляд почему-то искал крышу коттеджа Виты. Наблюдая из своего укрытия, вдруг увидел, как рыжая выскочила из дома в рабочем темно-синем костюме, резиновых сапогах и белой косынке. В моей душе даже что-то екнуло от неожиданности. Она села на велосипед и куда-то поехала, крутанув педали. Гера весело помчался за ней.

Наша машина тоже тронулась с места. Владимир одел мне беспроводные наушники и включил мой плейлист на телефоне.

«Вита… Какое красивое имя», – думал я сквозь знакомые мелодии, глядя на мелькающие за окном деревья и на зеленые поля, засеянные овсом. – «И какой отвратительный характер! Фу!».

***

Мы вернулись из Липовки в Свято-Знаменский Абалакский мужской монастырь тем же воскресным вечером. Обитель, включающая три разных храма, была расположена над обрывом, на самом краю высокого берега сибирской реки Иртыш. Еще утром, когда я приехал в сопровождении медбрата из аэропорта Тобольска в село Абалак, мне выделили место в доме паломников, в комнате, где проживал Владимир. Обстановка здесь была аскетичная: стены выкрашены в белый цвет, стояли две односпальные кровати, отгороженные друг от друга столом, в углу висела Абалакская икона Божией Матери «Знамение», на окне – простые хлопковые занавески. Имелся еще столик с чайником и какими-то книгами. В общем, глазу не за что было зацепиться. В комнате было уныло. Наверное, чтобы ничего не отвлекало от молитвы. Радовало, что через неделю мне обещали доставить сюда телевизор и специальную медицинскую кровать с пультом управления для регулировки высоты спинки. Я злился, что никто тут не подумал о моем комфорте, пришлось действовать самому!

После прибытия из отдаленного скита мы успели только выпить по стакану чая с сушками в своей келье, и тут же позвонили к вечерней службе. Владимир вез меня от жилых построек мимо изящного Никольского храма к Знаменскому собору с массивным восьмидольным куполом. Трудники, послушники, прихожане и священнослужители тоже направлялись в храм – кто-то впереди нас, кто-то позади.

Началась служба, и, признаюсь, я чувствовал себя не в своей тарелке. Владимир встал к хору, а я остался в основном зале. Оказывается, мужчины в церкви стоят справа, женщины – слева. Не знал. Я вообще не был ни на одной службе и молитв никогда не читал. Всегда считал, что Бог – это всего лишь вымышленное существо для управления идиотами. И мое мнение уж точно не поменяется, пока Он не явит мне чудо и не поставит снова на ноги. Если это все-таки когда-то случится, тогда, может быть, и поверю. А пока я следил за богослужением, и в моих мыслях была моя новая знакомая. Вита. Как же она смешно хмурила брови, когда проверяла данные в таблице! Поймал себя за тем, что ухмыляюсь. Потом я начал рассматривать иконы. Думал, почему они выставлены именно в таком порядке. Мой взгляд скользил по живым цветам, что украшали помещение, по горящим свечам. Я не понимал, что вообще тут происходит, но, с другой стороны, мне было любопытно. Понравилось, как пел Владимир вместе с хором. Он и другие мужчины гармонично дополняли нежные женские голоса, растворяющиеся в огромном каменном помещении с высоким куполом. Почему-то от их ангельского пения в горле встал ком. Никогда не слышал подобного прежде.

Я нажал подбородком рычажок и подъехал к иконе Спасителя.

Ты что, разве не видишь, что мне плохо? Уж лучше бы на смерть, чем так!

Если бы был здоров, тут же недовольно сложил бы руки на груди и сверкнул глазами. Хотя… Если бы я был здоров, меня здесь точно не было. Плыл бы на яхте по Средиземному морю, наслаждаясь жизнью, смехом девушек, плеском волн и криком чаек.

Вздохнул.

Служба закончилась. По залу растекался синий приторный дымок ладана. Люди начали расходиться. Владимир закончил помогать регенту укладывать ноты в деревянный ящик, после чего мы с ним направились на ужин в трапезную.

– И часто тебя отправляют в Богоявленский скит? – спросил я у Владимира как бы между прочим.

– По-разному, – он вытаскивал кости из жареной щуки, – иногда два раза в неделю, иногда один раз. Бывает, что месяц не езжу. Как настоятель распорядится.

Мне почему-то не понравилось, что он может не встречаться с сестрой целый месяц. Послушник протянул мне вилку с нанизанной картошкой. Раньше я такое даже не стал бы пробовать, но сейчас у меня было настолько депрессивное состояние, что мне было все равно, что есть.

– Уже хочется завалиться на кровать и погрузиться в какое-нибудь комедийное шоу. Хоть чуть-чуть развеять тоску, отвлечься от уныния, – произнес я, после того как послушник протер мне рот салфеткой. – Что думаешь? Может, посмотрим что-нибудь веселое?

Владимир допил чай и отрицательно покачал головой.

– Душа обязана трудиться. Сейчас пойдем в часовню читать псалтырь.

– В часовню? Сейчас?

– Ну да. Одно из правил монастыря – все трудники, паломники и послушники неукоснительно должны посещать богослужения, участвовать в таинствах исповеди и причащения, жить делами монастыря. Иначе зачем это все… Хотя если хочешь, я оставлю тебя в комнате. Только вдруг тебе что-то понадобится, а меня рядом не будет?

– Убедил. Я с тобой.

Владимир довольно улыбнулся. Мы вышли на улицу. На двор обители уже спустились легкие сумерки.

– В советский период храмы монастыря использовали как производственные помещения, – рассказывал по пути послушник. – В этом хранили хлеб, а в том – ремонтировали сельскохозяйственную технику. Потом в них открыли интернат для пожилых людей и для детей.

– Не самое плохое применение… Я слышал от кого-то, что в некоторых церквях в то время на месте алтарей были туалеты.

– Ужасно, ужасно, – по его голосу мне показалось, что ему почти физически больно было это слышать.

Мы вошли в небольшую часовню. Это было какое-то жуткое место: под мраморными плитами лежали серые черепа и потемневшие от времени кости. На груду останков можно было смотреть через окошечко.

Владимир заметил мой заинтересованный взгляд.

– Они были найдены на территории обители при реконструкции. В частности, в храме Марии Египетской, – сказал он, прежде чем начал читать текст. – По-моему, здесь был пересыльный лагерь НКВД, и, казалось бы, не должны были массово проводить расстрелы. Однако… – он не стал продолжать и только покачал головой, было очевидно, что жертв было множество. – Мы читаем здесь псалтырь круглосуточно.

– Останемся здесь до утра? – изумился я.

– Нет, через несколько часов нас сменит кто-то другой из братии.

Он подошел к высокому столу наподобие кафедры, включил настольную лампу, закатал черные рукава до локтей и начал листать страницы в поисках нужных псалмов.

Пока я рассматривал прострелянные черепа и думал о том, кем были эти люди, за что их убили, Владимир уже читал текст перед большим крестом. Вслушиваясь в его тихое бормотание, я уставился в белую стену в раздумьях. Когда очнулся, ощутил, что на меня нахлынуло невероятное умиротворение, какого не было в моей душе уже давно. Да, хотя бы ради этого ощущения и стоило сюда приехать.

Я посмотрел на послушника. Обе его руки были забиты тату-рукавами – от запястий и выше. Абстрактные узоры исчезали под рукавами черной рясы. Мне стало интересно, зачем он пришел в монастырь и кем он был в мирской жизни.

Глава 2

…Мы шли по выложенной крупной плиткой улице Рамбла в сторону большого городского рынка Бокерия. В воздухе смешивались ароматы духов, дезодорантов и приготовленной на улице еды. Нас, москвичей, жара быстро утомляла. Стоило только нырнуть в богато заставленные разными товарами торговые ряды, как мы с друзьями тут же купили по стакану свежевыжатого апельсинового сока со льдом, чтобы прийти в себя.

Мимо нас то и дело проходили невысокие испаночки в коротких джинсовых шортах. Их лица обрамляли русые кудрявые волосы, и у каждой второй был огромный нос с горбинкой.

– Вот это бампер! – присвистнул рыжик Миха, уставившись на полураздетую местную девушку, она улыбнулась в ответ на его заинтересованный взгляд.

– Потише, ты же в чужой стране, – заметил вполголоса Саня. – Здесь деньги твоего отца ничего не решают.

– А что такого? Они все равно по-русски не понимают, – хохотнул Миха.

– Ты уже позвонил на счет девушек для сопровождения на морской прогулке? – поинтересовался я.

– Пока нет. Как раз собирался.

– Давай побыстрее. И закажи других, вчерашние надоели!

– Не вопрос.

Друг вытащил из кармана шорт телефон и отошел, пока мы с Саней выбирали мясо для стейков. Макс и Никита застряли у прилавка с огромными копчеными свиными ногами, шумно обсуждали, какой хамон лучше.

– Улажено! Девчонки будут! – довольно прогудел Миха, поглядывая на продавщицу фруктов. – Странно… такая красотка и на рынке работает. Может, ее с собой возьмем? – он толкнул меня локтем в бок и рассмеялся.

– Бери, если договоришься.

Но друг уже ушел к другой лавке. Я последовал за ним, и мы довольно быстро набили пакеты. Потом все вместе уехали на виллу.

Вечером, гуляя по палубе яхты, я осматривал марину с высоты. Над водой летали чайки, на причале покачивались маленькие лодочки, катера и внушительные яхты. Посмотрел на наручные часы: Никита и Миха опаздывали. Но потом все-таки увидел их макушки: светловолосую и рыжую – и ухмыльнулся. Один нес ящик с выпивкой, а другой – с апельсинами.

– Фрукты-то тебе зачем? – насмешливо крикнул я.

– Во-первых, девчонки любят добавлять цитрусовые в апероль с просекко, а во-вторых, нужен был повод, чтобы пригласить продавщицу фруктов с собой.

– Успешно?

– Не-а. Она замужем.

– Фу, – Никита за его спиной высунул язык, – рыжий кудряш опустился до продавщицы с рынка.

– А что? Она красивая! – возмутился Миха. – Так, для разнообразия. Они под одеждой все равно все одинаковые.

– Я бы поспорил…

– Ты бы еще какую-нибудь фермершу сюда приволок! – сказал я, глядя на них с высоты. – Если бы твой отец узнал, с кем ты крутишь, сразу лишил бы тебя золотой кредитки и тачки.

– Не-е… Ненавижу провинцию и быдло, которое там живет.

Я захохотал, и они, тоже посмеиваясь, забежали на борт и скрылись в одной из кают.

Еще через пару минут прибыла машина с красиво одетыми девушками. Они поднялись на палубу, и я дал знак капитану, что мы готовы к отплытию.

***

– Обожаю яхтинг до тошноты, – простонал позеленевший Саня, повиснув на перилах.

– Да уж… Ты какой-то слабенький, бледненький. Вот, возьми таблы от укачивания и смотри на линию горизонта, – я протянул ему блистер. – До завтрашнего дня привыкнешь.

Ночка у нас прошла бурно. Может, еще поэтому Сане было плохо. Я встретил его, когда вышел из рубки капитана, который сказал, что мы приближались к порту де Бланес. Там у нас планировалась остановка и прогулка по городу. Уже издалека было видно утопающие в темно-зеленых садах белые домики.

Я прошёл по мокрой палубе к лежакам, чтобы там дождаться причала. Хотелось освежиться и подышать после вчерашнего.

– Какое у тебя красивое полосатое поло! – пропела Иветта, моя девушка для морской прогулки. Вчера, как хозяин судна, я выбирал первым из представленного ассортимента. У Михи отличный вкус, выбрал самых дорогих. Белокурая красотка выбралась из каюты в одном купальнике и солнцезащитных очках и устроилась на соседнем лежаке. В руках она держала оранжевый коктейль с апельсиновыми дольками.

– Givenchy2, – бросил я небрежно.

– О-о! Вау!

Прикусив губу, девушка подняла очки на лоб и скользнула изучающим взглядом по моим белым шортам и синим кроссовкам.

– Чем занимаешься в Испании?

– Ничем, – она хитро улыбнулась. – Просто отдыхаю.

– До отпуска много работала? – я знал ответ, но продолжал бессмысленно болтать с ней.

– Не-а, я не люблю работать, – она отпила из бокала, после чего поставила его на бедро, продолжая придерживать рукой. Я с интересом наблюдал, как капелька конденсата скатилась по стеклу и заскользила вниз по золотисто-загорелой коже. – Какой смысл в том, чтобы гнуть спину? Так можно быстро состариться, получить разные болячки, а потом все заработанные деньги все равно спустить на их же лечение. Как по мне, гораздо приятнее наслаждаться солнцем, пить что-нибудь вкусное и быть в приятном мужском обществе, – она повернулась ко мне лицом и кокетливо облизнула губы.

– Я тоже не люблю работать. Но мой отец настаивает на том, что для меня настало время заняться семейным бизнесом. Он считает, что в этой жизни необходимо проявить свой талант, способности и принести пользу обществу. И что немаловажно – заработать как можно больше денег.

– Я и так приношу пользу, – она отставила бокал, подскочила с лежака и уселась ко мне на колени. – Я, например, умею поднимать настроение. В этом мой талант.

Ухмыльнувшись, притянул ее к себе и подумал, что до конца поездки надо постараться не забыть, как ее зовут. Светлые волосы щекотали мое лицо, когда она меня целовала.

– А этот морской волк умеет поднимать настроение? – она провела красными ноготками под моим поло с вышитым золотым якорем.

– Еще как! – я улыбнулся и с самодовольным видом достал кредитку из кармана. – Скоро причалим к городу Бланес, можете с девчонками купить себе что-нибудь.

Она взвизгнула, порывисто поцеловала меня в щеку и рванула к каютам, забыв про недопитый коктейль.

– Кроссовки надень, – крикнул я ей вслед, а потом добавил себе под нос, – а то поскользнешься еще на мокрой палубе, как там тебя, башку разобьешь.

Яхта шла мимо бежево-розовых скал и уютных небольших бухт. Зеленые сады, стройные свечи кипарисов, пышные виноградники… Солнце светило так ярко, что было больно смотреть на воду. И все же я уставился на побережье Коста-Брава, на вздыхавшее лазурное море, покрытое белыми барашками, на гористый берег. То и дело над водой взмывали белоснежные острокрылые чайки, высматривая добычу, и падали, заметив в волнах серебристую рыбу, высоко поднимая над спиной крылья. Пейзажи напомнили мне, что в моей дорожной сумке лежали кисти, краски и холст. Когда все будут спать, надо будет прийти на палубу и порисовать в одиночестве…

В ближайшей каюте слышались глухие радостные крики, но мне не хотелось возвращаться к компании. Я взял бинокль и с упоением начал рассматривать окрестности, вдыхая соленый воздух, смешанный с ароматом сосновых лесов, что покрывали испанские берега.

Воспоминания навеял хвойный аромат, врывающийся в открытое окно нашей с Владимиром кельи. В утренних лучах кружилась золотая пыль. За несколько дней я успел здесь обосноваться: мне все-таки привезли медицинскую кровать, каждое утро приходили массажист и медбрат. Они приехали вслед за мной и устроились в ближайшем городе. Меня мыли, массажировали, одевали в компрессионное белье, а поверх него – в обычную одежду, чаще всего, в джинсы и свитшоты. Медицинские и гигиенические процедуры сменялись утренней службой: мне до сих пор было не до конца понятно, что на них происходило. Оставалось просто наблюдать, как мужчины с бородами ходят по залу в золотых одеждах, исчезают на время за загадочными дверцами и появляются снова. Я планировал как-нибудь расспросить об этом Владимира подробнее, когда он будет посвободнее.

Сегодня утром у него были дела: послушник ненадолго отлучился в соседнюю деревушку – Преображенку, где велись восстановительные работы в приписанном к монастырю храме. Я же решил не ехать с ним, захотелось остаться в комнате одному. Теперь это была такая редкость. К тому же он пообещал скоро вернуться.

К моему удивлению, одиночество мне быстро наскучило, потому что без Владимира я ничего не мог сделать. Попробовал молиться, раз уж за этим приехал в монастырь. В голове крутилась одна мысль – вот сейчас Спаситель увидит, какой я старательный, и тут же меня излечит. Но ничего подобного не произошло. Поэтому я начал рассматривать потемневшие от времени иконы, но и это мне надоело. Мысли постоянно куда-то улетали, я никак не мог сосредоточиться. Наконец, задумался о бессмысленности своей жизни, утекающей в небытие с каждой минутой. Я разочарованно вздохнул и уставился в окно на белокаменные стены старинного храма. Вспомнил Липовку, рыжеволосую девчонку. Вот же чокнутая! Интересно, почему Вита такая пугливая и нервная? Потому что долго живет одна? И почему она живет одна? Зачем столько собак? Вообще-то я не собирался совать нос в чужие дела. Мне хватало и своих забот, чтобы еще беспокоиться о чужих проблемах. И все же, некоторое время размышлял о ней.

Захотелось пить, и мне нужна была чья-нибудь помощь. Изловчившись, я выбрался в тускло освещенный общий коридор, распахнув полностью дверь, предусмотрительно оставленную Владимиром приоткрытой. Я заметил, что из одной светлой кельи через щелочку в сумрачный коридор падала полоска света. Подъехал ближе.

– Там есть кто-нибудь? Могу войти? – мне очень хотелось, чтобы кто-нибудь ответил.

– Проходите, – ответил низкий мужской голос.

Я нажал подбородком на рычажок, коляска поехала вперед, и дверь поддалась. Комната была залита ярким светом, шторы распахнуты. Солнце струилось на стол, заставленный красками, стаканами с водой и какими-то досочками. Монах еще несколько мгновений что-то выводил кистью, зажатой в пальцах, заляпанных кое-где краской, но потом повернулся ко мне и задержал взгляд на ремнях, что сдерживали мое тело. Я же уставился на его обезображенное лицо. Старая рана походила на сильный ожог.

– М-да, правду говорят, что церковь – это не курорт, а больница, – он откинулся на спинку стула, поправил рясу и снова посмотрел на меня дегтярно-темными глазами. – Это меня война в Афганистане обожгла, – он коснулся пальцами шрамов на щеке. – Подойди ближе… Я тебя видел на службе, парень. Ты недавно к нам приехал?

– Несколько дней назад.

Незнакомец кивнул.

– Нравится в монастыре?

– Непривычно тихо после Москвы и ничего не понятно.

Он улыбнулся.

– Меня зовут отец Павел. Я – монах, преподаю в иконописной школе при Тобольской Духовной семинарии, а живу здесь.

– Матвей. Приехал паломником.

Я посмотрел на его стол:

– Мне тоже всегда хотелось рисовать, но отец не разрешал. А теперь уже никогда не смогу взять кисть в руки.

– В нашей школе есть девушка, которая пишет иконы, сжав кисточку губами. У нее хорошо получается. Хотя это очень тонкая работа – писать образы святых. Но при желании можно приловчиться. Что бы тебе хотелось нарисовать?

– Какой толк об этом говорить, если у меня ничего не выйдет…

– Ладно. Спрошу по-другому. Что тебе раньше хотелось рисовать?

– Не знаю… Возможно, пейзажи. Только теперь об этом можно забыть. Ни за что не соглашусь рисовать ртом. Не хочу выглядеть еще более унизительно, чем сейчас, – фыркнул я и подъехал ближе к его рабочему столу, чтобы рассмотреть, над чем работал он.

– Нет ничего унизительного в немощи, – заметил он.

Перед монахом лежал набросок иконы, какая висела у нас с Владимиром в комнате – Абалакская икона «Знамение» с изображением Богородицы, Николая Чудотворца и Марии Египетской.

– Только что закончил наносить основные цвета, – объяснил мне отец Павел, – завтра буду прорисовывать нюансы, – он указывал обратной стороной кисти, о чем говорил.

– Что это за краски? Яркие такие.

Монах усмехнулся.

– Я сам их делаю: растираю в порошок разные минералы, разноцветную глину, потом добавляю в сухую смесь эмульсию из яичного желтка и белого сухого вина. Только натуральный состав, никакой химии. Такими красками писали иконы в древности и пишут ими по сей день.

– Правда? Не знал.

В комнате приятно пахло деревом. Я посмотрел на подготовленные доски разных размеров.

– А это что? Заготовки под будущие иконы?

– Точно. Мы здесь, в Сибири, используем липу, потому что она без смолы, а это значит, изображение не будет испорчено со временем. Когда основа готова, я покрываю ее специальным грунтом – левкасом. Далее наношу тонкий рисунок через вот такие прориси, – он мне показал бумажные черно-белые заготовки.

– Я думал, что иконописец пишет образы сам, от руки.

– Нет, церковный художник не создает свой, неповторимый образ. Он списывает с известных иконописных образцов, вкладывая в них душу и молитву. Все равно получается что-то свое, хотя и хорошо известное. То же, например, в музыке: ноты великого произведения одни, но разные музыканты играют его по-разному. Кто-то сухо, кто-то более проникновенно. Вся соль – в исполнительстве.

– Почему вы стали этим заниматься? – я разглядывал огромный шрам на его лице.

Отец Павел тяжело вздохнул и посмотрел в окно на восьмидольный купол храма, будто раздумывая, стоит ли делиться своим сокровенным с незнакомцем. Но все же решился.

– Те, кто воевал, не любят рассказывать, Матвей… Ладно. У меня после войны в Афганистане стало не очень хорошо с нервами. Я служил в восьмидесятые командиром танковой роты. В районе Кабула мы сопровождали колонну, и она попала под обстрел. Мы смогли подавить несколько огневых точек, но афганские моджахеды достали наш танк. Машина не выдержала удар и загорелась. Парни погибли сразу: Гришка – водитель и Колька – наводчик. Меня контузило, но мне удалось выскочить и спрятаться за валуном. В голове пульсировала только одна мысль: «Господи, помоги выбраться!». Едва сдерживая вопли, я пообещал Создателю, что, если останусь жив, займусь богоугодным делом. На фронте Бог близко, знаешь ли… – отец Павел нервно постукивал ручкой кисточки по столу, иногда подергивал ногой. – Полгода провалялся в госпитале с многочисленными ожогами, потом вернулся в родное село, здесь под Тобольском, и сразу решил уйти в монахи. Мне очень этого хотелось! Когда Господь зовет – это трудно объяснить словами. Постепенно я начал учиться иконописи в Тобольской Духовной семинарии. Работа над иконой для меня всегда была лучше, чем таблетки: когда пишу, пропадает мандраж. Здесь я в состоянии абсолютного счастья… – он улыбнулся. – Ну, а ты? Что с тобой стряслось?

Мне хотелось неопределенно пожать плечами на его вопрос, но тело снова не отозвалось.

– Точно не знаю, что случилось. Помню только, что был в компании друзей…

После прогулки по городку Бланес, посещения бутиков и местного рыбного ресторанчика глубокой ночью мы снова вышли в море. Весь день бродили по узким, переполненным людьми, залитым солнцем каменным улицам. Ближе к вечеру так устали, что, едва стемнело, все свалились спать в каюты, еще сохранившие духоту жаркого дня. Только я не стал ложиться, чтобы не проспать рассвет. Если бы уснул, точно открыл глаза только в полдень. Поэтому я наблюдал, как у невидимого берега вспыхивает и гаснет огонек далекого маяка. Через несколько часов ожидания огромное розовое солнце показалось над волнами, расцвечивая море в непривычные лиловые и красные оттенки. Я сбегал в каюту, долго копался в чемодане и, наконец, нашел то, что искал: холст и краски. Устроившись на палубе поудобнее, принялся рисовать. Когда я учился в школе и жил с родителями, отец не разрешал мне брать уроки живописи, не хотел их оплачивать, считая глупостью и напрасной тратой времени. Он считал, что целью моей жизни должен стать наш семейный бизнес, поэтому я был обязан налегать на точные науки. Потом поступил в Оксфорд и был предоставлен сам себе. Но к тому времени уже «перегорел», да и нагрузка была большая. И только сейчас я снова решил попробовать: пока был вдали от отца и от его дел. Наблюдая за тем, как резвятся у носа яхты летучие рыбы, как они проносятся над водой, будто перламутровые стрелы, я начал творить, придерживаясь принципа «я художник, я так вижу».

– Это что за мазня? – послышался позади меня веселый женский голос. – Пойдем спать, Матвей… Я соскучилась! – промурлыкала Иветта.

– Пошла отсюда! – даже не стал оборачиваться на нее.

Девушка явно была до сих пор пьяна. Но она уловила мою интонацию, и в один миг ее манера говорить изменилась.

– Я же пошутила, Матвей. Не рассмотрела издалека. На самом деле, очень даже…

Все же обернулся на нее, нахмурившись. Иветта стояла в шелковом халате и в кроссовках, держась за перила и слегка покачиваясь. Мне и так было неловко из-за того, что у меня не получалось, еще и она пришла со своим «авторитетным» мнением.

– Ты – пустое место, поняла? – прошипел сквозь зубы, перебив ее. – Просто способ скоротать время. Я тебя не звал. Можешь валить отсюда обратно в каюту.

Она обидчиво скривила губы и молча ушлепала обратно. Я же снова попробовал смешать белый и красный акрил, но… тут же в сердцах отбросил и кисть, и палитру. Желание рисовать пропало. Надо высадить эту курицу в Са Туна, чтобы уяснила – что следует за неудачными шутками в мой адрес. Я рухнул на лежак, скрестил руки на груди. В голове закружились мысли, что стоит их вообще всех проучить! Кажется, мои гости забыли, кто здесь за всех платит, кто хозяин это шикарного судна. По-моему, они ведут себя недостаточно уважительно. Совсем расслабились! Перестали лебезить и трепетать в моем присутствии. Это однозначно надо исправить!

Обдумывая план маленькой мести, натянул кепку на лицо и даже не заметил, как задремал. Проснулся оттого, что солнце начало припекать. Я спустился в каюту, выгнал оттуда Иветту и проспал один почти до вечера.

Когда стемнело, народ ожил. Мы зашли в бухту Са Туна и до наступления глубокой ночи оставались на якорной стоянке. Ожерельем с алмазами и бриллиантами, какие мама надевала на званые обеды, переливались огни города. Окруженная с обеих сторон скалами, бухта идеально подходила для остановки с танцами на палубе. Вокруг нас на изумрудных волнах покачивались другие судна: яхты, лодки и катера, повсюду звучала музыка, слышался женский смех. Запах виски смешивался с ароматами морского воздуха, сосен и смолы.

Иветта пыталась загладить свою вину и несколько раз в течение вечера подходила, но мне не хотелось с ней общаться. Предупредил Миху, чтобы высадил ее в Паламосе. По доброте душевной я позволил ей остаться еще ненадолго, но к себе больше не подпускал. Не планировал прощать ее. Пусть этот жизненный урок научит ее быть более чуткой и вежливой. За что были заплачены деньги, в конце концов?

После позднего ужина капитан дал мне знак, что мы следуем дальше по маршруту. Яхта вышла в море, и огни небольшого курортного города Бегура постепенно гасли. Их сменили высыпавшиеся на темнеющее небо разноцветные сверкающие звезды, которые здесь, вдали от бухты, казались огромными. Я задумчиво вглядывался в бездонную глубину, в таинственную пульсацию далеких огней. Остальные устало переговаривались неподалеку. Гости перестали меня развлекать. Скучно! Вот он, момент, когда я смогу претворить свой план в жизнь.

– Что-то совсем закисли! – заявил я. – Давайте устроим маскарад!

– Но у нас нет костюмов! – запричитали девчонки.

– Ничего страшного! Сделаем из подручных материалов! – подхватил идею Саня и на время исчез, а потом вернулся из каюты, где нашел красный плед с золотистыми кистями и накинул его на спину, завязав кончики на шее. – Только посмотрите, я – супермен!

Гостьи рассмеялись и рванули в свои каюты, парни – за ними. Алкоголь снова зашумел в наших венах. Девушки сделали маски из картонных тарелок, разрисовали их маркерами и накинули на себя кто простыни, кто экстравагантные платья из пакетов. Когда все снова вернулись на палубу из кают, невозможно было понять, кто есть кто. Маски и темнота ночи скрыли лица. Я же нашел у себя черное постельное белье и завернулся в него, словно в плащ. Лицо мне прятать не хотелось, поэтому я водрузил на голову картонную корону из бургерной: кто-то перед отплытием купил себе набор, с которым она шла в комплекте…

– Пресыщенное, неблагодарное и капризное существо, – услышал я тихий женский голос, поднимаясь на палубу.

– Не говори, подруга! – шепнул второй женский голос, выдыхая дым. – Ты заметила? Эти его сумасбродные желания… Как же парню нравится, когда окружающие исполняют все, что взбрело ему в голову!

– Точно, – цокнула первая. – Когда нет необходимости зарабатывать на жизнь, остается только бездумно перемещать тело в пространстве на шикарной яхте или личном самолете и сливать деньги на бесконечные вечеринки.

– При этом никаких достижений нет и хоть какие-нибудь увлечения отсутствуют. Только и знает, что отцовским именем бросаться. Сам же из себя ничего не представляет.

– Ага…

Я улыбнулся. Все понятно. Девчонки обсуждали кого-то из моих друзей, с кем они вдвоем провели ночь. Наверное, друг не отблагодарил их как следует, вот они и шепчутся. Но если же это было сказано обо мне, за такие слова им скоро придется ответить. Я не стал акцентировать на этом внимание и вышел на палубу. Разговоры сразу смолкли. Трусливые создания! Как же они боялись потерять мое расположение.

Я встал перед гостями и махнул рукой диджею. Музыка сразу вернула мне отличное настроение. Гости начали танцевать с бокалами в руках. Спустя некоторое время залез на балкончик второго этажа и крикнул бушующей толпе:

– Дамы и господа, приветствую вас на этом прекрасном судне. Как вы знаете, я его полноправный хозяин. Сегодня у нас маскарад. Я ваш темный властелин и повелитель. Для начала поклонитесь мне!

Они переглянулись и на некоторое время замешкались. Наверное, подумали, что я шучу. Но я ждал, подняв руки вверх, и они все-таки подчинились. Мои гости встали на колени передо мной. Я довольно улыбнулся и похлопал в ладоши.

– А теперь танцуйте и веселитесь! Здесь все только для вас!

Я продолжал танцевать на балконе, рассматривая толпу и подумывая, какую бы девчонку мне забрать у друзей на эту ночь, а взамен отдать Иветту. И в этот момент меня кто-то толкнул в спину. Я не ожидал, поэтому тут же качнулся через перила, полетел вниз головой и неудачно приземлился. В шее что-то хрустнуло, и тело прошибла дикая боль. Последнее, что я помню – это женские крики, визги и топот метавшихся по палубе людей.

Монах внимательно слушал меня, подперев щеку кулаком.

– Я считал, что у меня хорошие друзья, но, как оказалось, окружали меня одни лицемеры!

Отец Павел усмехнулся.

– Самое сложное – увидеть, что живет в нас самих, Матвей.

– Может быть, я не идеален, но от моей раздражительности никто не ломал позвоночник и не становился из-за этого инвалидом! Не зря отец мне все время твердил, что большие деньги порождают зависть, а зависть толкает людей на жестокие поступки. Хоть в чем-то он был прав!

– От своих грехов сам человек тоже страдает очень сильно, – монах приложил ладонь к уставшим от кропотливой работы глазам. – Стоит только позавидовать, разозлиться, и сразу радость жизни уходит. Нет ни сна, ни покоя.

– Лично я не страдаю от своих грехов, – отрезал я. – Только от немощи, в которой сейчас пребываю из-за грехов других людей. Я всегда был щедрым в отношении друзей: делал им подарки, давал деньги, катал на яхте. А что получил в ответ? Только предательство! Вместо благодарности они пошли на грязный поступок. Возможно, даже хотели убить меня!

– Может быть, это была такая шутка, чтобы припугнуть?

– С какой целью?

– Возможно, они были на что-то обижены. Хотели проучить.

– Ха! Обижены! Да я им давал все, что они хотели! На что обижаться?

– Наверное, ты давал им деньги, но не отдавал им себя настоящего. Своего понимания, тепла, дружеской душевной поддержки.

– В наших кругах не принято открывать душу. Отец мне всегда говорил, что вокруг нас одни предатели, одни змеи. Все завидуют богатству нашей семьи. Предупреждал, чтобы я держал ухо востро, чтобы общался только с теми, кого одобрит он. На занятиях в Оксфорде, где нас учили быть лидерами и бизнесменами, тоже твердили об этом – быть холодными и неприступными, нельзя показывать свою слабость. Что ж… Видимо, я плохо слушал теорию. И усвоил этот урок только на практике! Подпустил к себе слишком близко, поверив в искренность их отношения ко мне.

Монах протирал кисти и не собирался со мной спорить.

– Надеюсь, у отца получится выяснить, кто это сделал, – бубнил я под нос. – У него очень хорошие связи.

– Кто знает… Может быть, и получится. Лукавый играет на наших страстях. Тот, кто решил заключить с ним контракт, рано или поздно попадется. Потому что цель рогатого не любовь и созидание, а ненависть и разрушение. Дьявол всех обманет… Даже того, кто, вроде бы, играет на его стороне, – отец Павел снова взглянул на меня. – Но что на счет тебя? Думаешь о том, чтобы простить обидчика?

– Простить кого-то из них?! – я так и вскипел. – Ни за что! Никогда этого не будет!

Он едва заметно улыбнулся, встал из-за стола и поставил незаконченную работу на деревянную подставку, чтобы она просушилась к завтрашнему дню.

– Да… – сказал он задумчиво. – Прощение – это долгий процесс, иногда – дело всей жизни. Непросто это – изжить обиду в себе. А это сделать необходимо, потому что она каждый день отравляет тело и разум. Только стоит вспомнить об обидчике – все, нет настроения, голова болит, и все тело трясется от негодования. Снова поднимается эта гуща, что, кажется, залегла на дно души. Стоит только шевельнуть – она поднимается, затмевает темной пеленой глаза и сердце. И все тело горит от злости! От этого болезни разные зарождаются. Так что прощать надо. Но начало этого пути – в самом желании простить.

– Оно у меня отсутствует, – оборвал я его.

Отец Павел пожал плечами, мол, «как знаешь», и снова подошел к столу.

– Ловко у вас получается, – хмыкнул я, глядя, как солнце отсвечивает в золотых нимбах святых на готовых работах.

– Годы практики, – сказал монах, убирая краски. – Если будет желание рисовать, приходи…

За спиной скрипнула дверь, и я услышал голос Владимира.

– А, вот ты где, Матвей. Я уж думал, ты устал от наших скромных монастырских харчей и укатил в аэропорт, – ему с трудом удалось сдержать улыбку.

– Шутник, – скривился я.

– Кстати, о харчах, – отец Павел нам скромно улыбнулся. – Я как раз иду в трапезную. А вы?

– Мы тоже, – кивнул Владимир, выкатывая коляску в общий коридор.

– После обеда уеду в семинарию на занятия. Вдруг кто спрашивать будет.

Так втроем мы и направились к трапезной. После молитвы настоятель разрешил всем приступить к еде. Один из послушников начал читать житие Якова Рассечного. У меня еда чуть ли не застревала в горле, когда он смаковал моменты пыток и мучений, описанные в красках: как мученику резали один за другим пальцы рук, потом – ног. Так постепенно бедняга Яков был превращен в подобие «лишенного веток дерева»…

– Лучше бы включили спокойную музыку или вообще ели в тишине! Зачем страху нагонять? – буркнул я.

Мне никто не ответил. Владимир молча кормил меня супом из сушеных белых грибов, картофеля и жареного лука, и давал откусить серый хлеб с хрустящей горбушкой. Пока я жевал, он ел сам.

– Нет, Христос мой, ни ног, чтобы преклонить колени пред Тобою, – бубнил послушник. – Нет рук, чтобы воздеть их на молитве. Ничего нет, только язык, исповедующийся имени Твоему.

– Я наелся, – объявил я хмуро Владимиру. – Может, уже уйдем отсюда?

– Нельзя, ты же знаешь, – он все еще пил чай. – Когда настоятель разрешит закончить трапезу, тогда и пойдем. Ты лучше послушай, что послушник читает.

– Да слушаю я, слушаю… – недовольно выдохнул, но все же замолчал, вспомнив о цели своей поездки. Совсем забыл, что должен быть хорошим.

До вечера день прошел в делах и заботах. После обеда мы с Владимиром пошли на послушание на кухню. Владимир помогал повару: начистил целый чан картошки и лука, а я рассказывал ему про морские путешествия по Средиземному морю. Чувствовал себя Капитаном Флинтом3 на плече у Джона Сильвера. Владимир, в свою очередь, рассказывал мне о богослужениях, об устройстве храма.

На вечерней службе я пялился на образ целителя Пантелеймона, мысленно спрашивал у этого славного парня, не хочет ли он выпросить у Бога для меня выздоровление. Он лишь безмолвно смотрел на меня с иконы, как и сегодня утром. По окончанию богослужения Владимир приложил к моей голове чудотворный образ Богородицы, мы сходили на ужин, почитали псалтырь в часовне и легли спать.

Под утро я проснулся, задыхаясь. Мне снилась какая-то чертовщина. Владимир сквозь сон услышал мое сбивчивое дыхание и сразу подскочил ко мне со своей кровати. Он положил мне руку на лоб, она была приятно прохладной.

– Эй, Матвей, что с тобой? – говорил он, похлопывая меня по щеке, будто хотел до конца разбудить.

– Плохой сон, – хрипло сказал я.

На шее нервно билась вена, мне не хватало воздуха.

– Давай выйдем на улицу, – предложил Владимир.

Я кивнул.

Он усадил меня в кресло прямо в пижаме и накинул сверху плед с кровати. Сам же он спал в подряснике, в котором ходил всю эту неделю, что мы с ним знакомы. Я был нимало удивлен этому! Несколько раз предлагал ему снять перед сном черные одежды, но он все равно заваливался под одеяло прямо в них. А теперь в этом же прикиде он сидел на высоком берегу Иртыша, вытянув ноги, и покусывал какую-то травинку, задумчиво глядя на разгорающийся рассвет. Было около четырех утра.

– Стало лучше?

– Да. Тут свежо.

– Ну и что тебе там приснилось? – поинтересовался Владимир.

Меня до сих пор прошибала дрожь.

– Не знаю, как описать то место… Не было там ни неба, ни земли, одна тьма. Я стоял, глядя по сторонам и пытаясь понять, где оказался. Вдруг меня окружили огромные белые фигуры. Выглядели они так, будто на великанов накинули светящиеся полупрозрачные ткани. В общем, под ними были видны только человеческие силуэты. И они друг другу говорят: «Одного нет, не хватает защиты! Окружите его плотнее, иначе заметит!». Я вижу, и правда, одной фигуры не хватает, чтобы они могли плотно меня обступить. Зато эта пустотка позволила мне рассмотреть, от кого они меня пытались закрыть. Мимо нас шествовала удивительно красивая девушка. Ее волосы сверкали золотом, а кожа была нежно-розовая! Я там же замер в очаровании. Она была очень хороша собой! Стоит ли говорить, что она была абсолютно голая? Правда, волосы прикрывали все, на что мне особенно хотелось посмотреть. Это еще больше подстегнуло мой интерес, и я немного отошел от белых великанов. За девушкой бежала свита, преданно заглядывая ей в глаза: от мерзких жуков и червей до каких-то непонятных лохматых существ. Один из них назвал ее хозяйкой и накинул ей на плечи богатую красную накидку. Что-то наподобие длинного плаща из бархата с золотистыми кистями. Я отступил еще дальше от белых фигур. И тогда хозяйка этого места на мгновение остановилась и принюхалась, при этом белыми глазами своими без зрачков меня будто не видела. Светлые фигуры поняли, что я попался! Закружили меня в водоворот и понесли куда-то от нее, а мне так хотелось вернуться! К счастью, она метнулась за мной. Я протянул к ней руки, а она ко мне. Мы вылетели будто из недр земли. Лицо девушки постепенно превратилось в мерзкую морду, а руки – в когтистые лапы. Белые глаза превратились в кошачьи и загорелись зелеными огнями. Это существо смотрело на меня с хитрецой и с усмешкой, мол «никуда ты от меня не денешься». Но белые фигуры уносили меня все выше. Все же преследователь смог дотянуться до меня и полоснул по шее черным когтем. Одна из фигур мысленно вздохнула: «Не хватило чуть-чуть защиты!». Но я почему-то смог понять ее размышления…

Владимир внимательно меня слушал и не перебивал, глядя на окрашенные в теплые оттенки рассвета воды Иртыша.

– В общем, спастись удалось, – заключил он.

– Вроде того.

– Стоит только встать на путь праведный, начать молиться, поститься и следить за своими помыслами, сразу объявляется этот в плаще. Беспокоится, что добыча ускользает из лап, – хмыкнул Владимир. – Потому что ведет борьбу с Богом за каждую душу.

Владимир лег спиной на траву и сладко потянулся. Так и остался лежать, глядя в голубое небо с персиковыми разводами и лиловыми тонкими облаками.

– А вообще, не все видения и чудеса от Всевышнего, так что забудь про сон.

Я в задумчивости смотрел на петляющую реку и на высокие песчаные берега.

– Что это за прямоугольники? Вон там, справа.

– Бассейны? Это рыборазводный. Завод. Там выращивают мальков сибирского осетра, потом выпускают в Иртыш. Дальше рыбёхи сами добираются до Обской губы, им там комфортно, – Владимир вздохнул, все так же лежа на траве. – Все только вылавливают, браконьерят, а ведь кому-то надо и восполнять ресурсы. Вот лаборанты завода этим и занимаются…

– Ммм, – протянул я и посмотрел на него, он выглядел так, будто видел счастливый сон. – Почему ты ходишь постоянно в одной и той же одежде?

– Так принято. Иметь два подрясника – роскошь.

– Ты джинсы, там, футболки вообще не носишь?

Он из любопытства открыл один глаз и посмотрел на меня.

– Если только запачкал подрясник в работе, постирал его и жду, пока он высохнет.

Я насмешливо хмыкнул.

– А мыться вам хотя бы разрешают?

– Конечно. Раз в неделю в банный день. Частое мытье, да еще и со всеми удобствами: под душем, с пенами и солью – не приветствуется и считается грехом плотоугодия. Но если все-таки надо срочно помыться, надо брать особое благословение у настоятеля.

Я в недоумении покачал головой.

– Это ужасно… Ни за что не подпишусь на такое!

Он улыбнулся.

Прохладный ветер наконец-то прогнал остатки тревоги. Очень скоро впечатление от неприятного сна отпустило меня полностью. Мы просидели на берегу до начала моих медицинских и гигиенических процедур, болтая о том, о сем. А после встречи с массажистом пошли на утреннюю службу. Но у меня так и не выходил из головы образ красного плаща, будто я его уже где-то видел.

Глава 3

Неделю спустя мы снова приехали в отдаленный скит мужского монастыря – в Липовку. Стоял жаркий летний день. На синем небе неподвижно застыли пухлые белые облака. Мы с Владимиром шли вдоль берега Тобола, направляясь на мыс любви к тому самому раскидистому дереву, чтобы насобирать на зиму липовый цвет, пока он не облетел. Мне было жаль, что я не чувствовал, как высокая трава касалась моих рук.

Добравшись до места, Владимир повернул меня к реке, а сам принялся обрывать цветы с ветвей. Я любовался на накатывающие на берег волны, а послушник молча трудился, заполняя один пакет за другим.

Я думал о том дурацком сне. Все было так ярко, будто происходило по-настоящему… И вдруг увидел, как внизу, у кромки воды, показалась знакомая фигурка. Сняв сланцы, Вита шла, оставляя одинокую цепочку следов на горячем песке. Я думал, что она почувствует на себе мой взгляд и посмотрит наверх. Но она была задумчивой и ни на что не обращала внимания. Наверное, ее разморило на жаре, и она пришла освежиться. Странно, что с ней не было Геры.

Рыжие волосы были заколоты японской палочкой с перьями и бусинами. На ходу Вита выдернула ее из пучка, и яркие кудри рассыпались по плечам.

Я повернул голову в сторону Владимира. Не предупредить ли его, что сестричка пришла искупаться? Он залез на толстую ветку дерева, скрывшись в листве, и методично собирал цветы, шурша пакетом. На траве уже лежали три свертка. Когда я снова обратился к песчаному берегу, то увидел, как Вита расстегивает пуговицы на летнем желтом платье. Я облизнул губы и подумал, что беспокоить Владимира точно не стоит.

Она скинула с себя одежду, оставшись в раздельном малиновом купальнике с высокой талией. Потом шагнула ближе к воде и подставила лицо с мелкими веснушками солнцу. Мой взгляд скользил от разгоряченной морковной макушки до пяток в песке. Вита заколола волосы, плавно вошла в воду и поплыла. Солнце играло в темных волнах и в хрустальных бусинах японской заколки.

Она перевернулась на спину, и я думал, что она вот-вот взглянет на меня и заверещит. Но, перебирая руками, рыжая задумчиво уставилась в небо. Я покусывал нижнюю губу. Интересно, что было в ее мыслях… Из-под прозрачной глади воды то и дело выпархивали стройные ножки и изящные кисти рук, выбрасывая вместе с собой переливающиеся искры воды. Я представлял как, должно быть, тепло на поверхности реки, нагретой солнцем.

Очень скоро она выбралась на берег. Влажный песок облепил ее ступни. Рыжая ополоснула их вместе со сланцами в слабо накатывающих волнах и направилась в сторону деревеньки, на ходу набрасывая ситцевое платьице. Она нас так и не заметила.

Кажется, я не дышал последние пятнадцать минут. Будто залез на чужой дачный участок за яблоками и ждал что вот-вот появится какой-нибудь разъяренный дед и выстрелит мне солью в мягкое место. Я покосился на Владимира, и он вдруг поймал мой взгляд.

– Ты там как? Не заскучал?

– Не-а.

Глядя на меня, Владимир обеспокоенно нахмурился.

– Тебе голову напекло что ли? Вид у тебя какой-то… контуженный.

Я сдержался, чтобы не улыбнуться.

Он вытащил из-за пояса все тот же синий платок, в который собирал липовый цвет прошлый раз, и завязал его мне на голову как бандану.

– Где-то в сумке с таблетками и мазями у меня завалялась кепка.

– Поищу, когда вернемся в скит. Солнце печет сегодня будь здоров.

– Это точно. Я даже не думал, что в этих местах может быть настолько жарко.

Два часа спустя Владимир, закусив соцветие, укладывал заполненные прозрачные пакеты в светло-коричневый джутовый мешок. Потом закинул его на спину и одной рукой покатил мою коляску к деревне. В пустом домике для паломников он расстелил на пол и на столы пожелтевшие от времени газеты «Советская Сибирь» и рассыпал на них цветы для просушки.

– Успели, – на его лице растянулась довольная улыбка. – Теперь всю зиму будем чай пить. К концу месяца еще иван-чай и чабрец пособираем, а сегодня надо листы смородины и малины порвать. В рощице как раз есть несколько диких кустов.

Отряхнув подрясник от травинок и мелких лепестков, он выкатил мою коляску на улицу, а потом – в поле рядом с деревней.

***

Под подоконником охотник-паук перекинул белесую паутину и, притаившись, сидел в ожидании жертвы. Я наблюдал за ним, пока мы ужинали в домике скитоначальника – отца Серафима вместе с пятью трудниками. Иногда паук выползал на середину связанной сети, доводил ее до совершенства, быстро орудуя лапками, и возвращался в темное укрытие.

– Сам Спаситель обещал утешить нас в скорби: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас»4, – наставлял нас батюшка. – Поэтому когда приходите в Его дом – в храм – и смотрите на иконы, думайте о том, что Сам Господь и все святые глядят на вас с милосердием и любовью. Присаживаться на лавку во время богослужения можно только в случаях нездоровья, – отец Серафим мельком посмотрел на меня, сложив на столе в замок сухие, с узлами старческих жил руки. – Впрочем, хорошо сказал о немощи телесной святитель Филарет Московский: «Лучше сидя думать о Боге, нежели стоя – о ногах»…

На лицах трудников и послушника скользнули скромные улыбки, а я подумал, что не только сидел всю службу напролет, так еще и думал не о том, о чем надо… Я с тоской снова посмотрел на притаившегося в засаде паука с толстым брюхом, а потом – в окно на дом Виты, стоящий в отдалении от остальных избушек.

Ну что за скукота, а не разговор!

Хотя в этой глухомани мне все равно было лучше, чем дома в Москве. Здесь я почти не вспоминал о том, что оставил в доме на Рублевке…

– Годы труда потрачены впустую! – орал отец на весь особняк. – Почему ты постоянно попадаешь в переплеты, из которых мне приходится тебя вытаскивать?! Почему ты такой неблагодарный, холодный, безразличный?

– Спасибо, что поддерживаешь меня, пап, – сыронизировал я.

– У меня в голове не укладывается! – он не переставал драть глотку. – Идиот! От тебя одни проблемы! Ты даже не мог выбрать нормальных друзей! Не установил камеры на яхте! Никаких мер предосторожности! Сколько раз я тебе говорил, что безопасность – превыше всего?! Ты же с детства под охраной! Почему не уяснил этого?!

– Я поторопился отметить покупку…

– Поторопился! Мы с матерью столько вложили в тебя! Хотели, чтобы ты стал успешным, решительным и смелым лидером, чтобы ты учился с удовольствием, развивался… Ты был моим самым главным инвестиционным проектом, который должен был принести мне прибыль! И к чему мы пришли? Ноль!!! Теперь ты никогда не сможешь эффективно управлять корпорацией. Никогда!

– Гипотетически все же могу. Мозги же у меня не пострадали, – возразил я, он же только в сердцах махнул на меня рукой и вылетел из комнаты.

Я взглянул на мать, которая сидела на бежевом диване и смотрела в одну точку.

– Мам?

Она подняла красные, опухшие от слез глаза.

– Какой позор! – шептала она, её нос тоже был бордовый от рыданий. – Мой сын – инвалид. Поверить не могу! Ты всегда был таким красивым! Твои рекламные контракты, обложки в журналах, фотосьемки в Европе, подиумы люксовых брендов… Все это было открыто для тебя. И теперь этого больше никогда не будет! С каждым годом ты будешь только слабеть… – она начала всхлипывать. – Из-за обездвиженности руки и ноги станут, как плеточки, уже через пару лет. Как теперь нам появляться в обществе? Что обо мне подумают люди? Все будут спрашивать о тебе. Что я должна им ответить? А? Мы же всегда были идеальной семьей, Матвей! Примером для всех… Нас теперь просто перестанут уважать! Обвинят в том, что не справились с воспитанием ребенка. Вот так. И ты теперь не завидный жених и, скорее всего, обречен на одиночество. Почему же ты был таким неаккуратным?!

– Все сказала?! А теперь уходи… – я прикрыл глаза, а потом заорал. – Не хочу вас видеть обоих! Идите к черту со своей заботой!

Когда комната опустела, я нажал подбородком кнопку вызова персонала на пульте, что лежал на подушке, и приказал принести мне выпить…

– Чем займетесь с Матвеем? – спросил отец Серафим у Владимира, возвращая меня в реальность из прошлого.

– Если поручений больше не будет, то пойдем на ночную рыбалку.

– Сходите, развейтесь, – кивнул отец Серафим. – Но не опаздывайте на утреннюю службу!

– Вернемся вовремя!

Батюшка кивнул, дав понять, что ужин окончен. Два мужчины в ветхих серых рубахах и потертых до грязного блеска черных штанах собрали со стола тарелки и унесли в другую комнату, чтобы помыть в тазу. С остальными отец Серафим продолжил вести размеренные беседы, отвечал на их вопросы. Мы же с Владимиром выбрались на улицу и направились к амбару, где у него был приготовлен рюкзак с привязанной к нему свернутой палаткой. Солнце садилось и расцвечивало полуразрушенный храм, часовню и траву в маслянисто-персиковые оттенки.

Владимир прихватил из домика отца Серафима простенькую гитару, а потом вытащил из амбара удочку и котелок.

Когда мы дошли до Тобола, под закатными розовыми лучами на поверхности реки лопались пузырьки: в темных торфяных водах резвилась мелкая рыбешка. Владимиру уж точно улыбнется сегодня удача… Пока я любовался бликами воды и прислушивался к лесным звукам, он разводил костерок на песчаном берегу.

– В детстве мы с Витой любили спускать на воду лёгкие бумажные или берестяные кораблики. Волны подхватывали лодочки, и они неслись все дальше и дальше. Мы загадывали желания и верили, что они будут донесены до кого надо и исполнены… Дети.

– Вы с ней совсем не похожи.

– Ну да. Ведь у нас мама – одна, а отцы – разные. Мой ушел из семьи, когда мне было два года, а потом мама вышла за другого, и родилась Вита. Ее отец, кстати, умер не так давно. Он работал на зерновом току, упал в резервуар с пшеницей и задохнулся.

– Оу… А мать где?

– Живет в соседней деревне, на пенсии уже.

На берегу кто-то соорудил простенький деревянный столик и две лавки с обеих сторон. Там Владимир и разложил пожитки, а потом взялся руками за удилище и погрузился в созерцание речной ряби и маленького поплавка из пластмасски и гусиного пера. Звуки природы стали будто громче: плеск воды, шум ветра в липах и соснах на высоком берегу, песни незнакомых мне птиц.

Прошло не так много времени, как у Владимира заклевало. Раз! И он выхватил из воды трепещущую серую рыбину, похожую своим зубчатым хребтом на маленького дракона с длинным носом. Она билась о песчаный берег и блестела под лучами малинового вечернего солнца.

– Ты посмотри! Это же стерлядь! Вот повезло! А я сначала подумал, что лобарик5, не рассмотрел сразу в сумерках… Так странно! Она обычно только в закидушку попадается, а здесь на удочку клюнула. Надо же!

Он ополоснул бьющуюся рыбину из бутылки и уложил на сколоченный на скорую руку стол. Уверенным движением отрубил ей голову, вырезал внутренности, а тушу разделал на равные куски.

– Хочешь попробовать?

– Сырую? – лицо мне было еще подвластно, поэтому Владимир, скорее всего, прочитал на нем отвращение, отчего рассмеялся.

– Конечно! Это же настоящий сибирский деликатес!

Он вгрызся в кусок, будто варвар, и по его губам и подбородку размазалась кровь.

– Ммм! – глаза послушника блаженно закатились. – Только в этих местах водится такая стерлядь – с желтым жиром. Лучше, конечно, есть строганину – замороженную рыбу. С солью и перцем. Но в походных условиях можно и так, – он продолжал пережевывать филе с видом знатока. – Так что, надумал?

Я посомневался какое-то время, но потом все же кивнул.

– Давай. Хуже, чем сейчас, мне все равно уже не будет.

Он поднес к моему рту солоноватый от крови кусок. Я откусил мягкое серое мясо, похожее на желе, и… это оказалось действительно очень вкусно.

– Неплохо.

Рыба была не очень большая, поэтому мы расправились с ней довольно быстро. Остальное – голову, хвост, плавники, брюхо, кожу и колючий хребет – Владимир бережно собрал и положил в котелок. Чуть позже добавил туда пару ершей, что попались на удочку, налил воды, которую мы набрали в скважине возле храма, и подвесил обугленную посудину над костром.

– Это будет царская уха! – пообещал мне послушник, разрезая картофелину прямо в руке.

Его азарт и хорошее настроение передалось и мне. Я и не заметил, как начал смеяться и шутить вместе с ним. Зачарованно наблюдал за тем, как он вытаскивает из воды одну щуку за другой. Извивавшиеся на песке речные хищницы удивленно пучили глаза и раскрывали зубастые пасти, а потом летели в пластиковое ведро. Стерлядь больше не попадалась. Да и ловить ее было, оказывается, нельзя – исчезающий вид.

– Завтра на обед будут котлетки, – торжествовал послушник, убирая ведро с рыбой под дерево, чтобы случайно не споткнуться о него в темноте. – Хорошо!

Аромат рыбы, лука и лаврового листа ударил в нос, когда на Тобол спустилась черная ночь и над лесом на противоположном берегу повис белый полукруглый месяц. Владимир налил уху в две железные кружки и поставил их на прохладный песок немного остыть. Потом, дотронувшись до моих рук, полез в палатку, откуда вернулся со стареньким клетчатым пледом и укрыл меня им.

Покрывало собиралось в складки, поэтому я выглядел, как ждун6, наблюдавший, как Владимир закапывает в тлеющие угли несколько картошек, а потом берется за гитару и перебирает струны.

– Э-э-э… – разочарованно протянул он, повернул двумя пальцами колок и снова прислушался к звуку. – Любит же она расстраиваться по пустякам!

Я весело хмыкнул, а он улыбнулся только тогда, когда услышал нужный ему звук. И наконец запел вполголоса:

Крыши домов дрожат под тяжестью дней,

Небесный пастух пасет облака.

Я отвел глаза на сверкающие серебром волны Тобола и думал о том, что все-таки принял правильное решение – приехать сюда. Первое самостоятельное решение!

Здесь, рядом с Владимиром, я чувствовал себя живым и даже немного свободным. Он не смотрел на меня с жалостью, как мои столичные друзья и знакомые, не указывал, что делать, не контролировал, как это делали родители. В монастыре со мной разговаривали, будто со мной было все в порядке.

У меня задрожала нижняя губа и защипало в глазах. Хорошо, что Владимир был занят пением и гитарой. Или он из солидарности усердно делал вид, что смотрит на гриф?

Город стреляет в ночь дробью огней,

Но ночь сильней, ее власть велика.

Я начал подпевать ему дрожащим голосом.

Тем, кто ложится спать, спокойного сна.

Спокойная ночь7.

Он поднял на меня глаза и улыбнулся. Я еще никогда не пел с кем-то вот так ночью на берегу реки. Да еще и трезвый. Это было необычно!

– Гитара помогает забыть о плохом, – сказал Владимир, откладывая инструмент.

– В твоей жизни было что-то плохое?

– А как же! – хмыкнул он, но подробности не стал рассказывать. Послушник потянулся к своей кружке, попробовал и довольно кивнул. – Ну вот. Немного остыла.

На поверхности ухи расходились аппетитные жирные круги. Душистая, пахнущая костром, приправленная лучком и перцем, она была не хуже, чем песни под гитару на пустынном берегу сибирской реки. Владимир сидел рядом со мной на чурке и время от времени предлагал мне отпить из кружки. Дожевывая картофель, что скатился на дно металлической кружки, я попросил добавки. Владимир довольно улыбнулся.

Послушник вдруг спохватился и таки пошевелил в золе дымящейся палкой. Выкатил из-под тлеющих дров обуглившиеся картошки. Обжигаясь, дуя на пальцы, он разломил одну и остудил для меня, а сам принялся за другую. Какой же вкусной и пахучей она оказалась! Посыпанная крупной солью, вприкуску с серым хлебом на закваске, что остался от ужина у отца Серафима.

– На свежем воздухе всегда вкуснее, – заметил Владимир, подбрасывая ветки, чтобы развести огонь снова.

– Часто выбираешься сюда?

– Бывает. Иногда с Витой приходим. Но она с ночевкой никогда не остается. Предпочитает спать дома, потому что ей в любое время могут позвонить с фермы, если какое-то животное заболеет. Поставить укол или роды принять у коровы. Подскакивает хоть в час ночи, хоть в пять утра и сразу туда. Хотя спит она очень плохо, бессонница постоянно мучает.

– И Вита сама всем этим занимается? – мало сказать, что я был поражен. Пожалуй, я был обескуражен.

– Ну да. Например, если ветеринар в отъезде… Короче, она может сама заменить любого сотрудника, и доярку, и скотника…

– Верится с трудом.

– Почему?

– Там, где я жил до этого, девушки обычно были либо блогерами, либо моделями, либо фотографами…

– Ну да. Витка у нас молодец! Разбирается во всех этих бумагах, цифрах. Да и вообще без дела не сидит. Уважаю ее!

Владимир снова поил меня из кружки, а потом продолжил играть какую-то песню, которую я не знал. И еще одну. Было уже далеко за полночь.

Сытый и уставший от впечатлений, я зевнул. Владимир бросил на меня быстрый взгляд.

– Положить тебя спать? – Он отложил в сторону гитару.

– Было бы неплохо.

Послушник отцепил ремни, что удерживали меня в кресле, и, пыхтя, затащил меня в палатку.

– Зачем ты это делаешь? – спросил я его, когда он застегивал молнию на спальном мешке.

– Что именно? – Владимир непонимающе уставился на меня.

– Так… заботишься обо мне.

– А как по-другому? – он пожал плечами. – Жизнь так коротка… За это время надо хоть немного побыть человеком. Особенно такому грешнику, как я.

– Ты не похож на грешника, Владимир, – мне стало смешно.

– Ты меня совсем не знаешь, – он отвернулся и начал аккуратно складывать плед, будто хотел хоть чем-нибудь занять руки. – Однажды я нарушил одну из основных заповедей и теперь страдаю. Эта боль сжирает меня изнутри. Впрочем, неважно… Я еще немного посижу у огня и тоже лягу. А ты спи, Матвей. Спокойного сна, – он похлопал меня по груди, но я не почувствовал.

– Спокойная ночь, – напел я, и он улыбнулся.

Из темноты палатки через приоткрытую створку было видно, как Владимир сгорбился возле костра. Он долго смотрел на огонь. Поддевал палкой красные угли, а потом вдруг в сердцах отбросил ее и опустил лицо в ладони. На минуту мне показалось, что его плечи тряслись от рыданий. Но этого просто не могло быть! Скорее всего, это была лишь игра света. Владимир при мне был всегда сдержанным и собранным, сильным телом и духом, и, как мне казалось, с мягким сердцем. Ничто не могло заставить его расстроиться. Наверняка он просто преувеличивает свои грехи. Он не мог совершить ничего предосудительного. Просто не мог!

Успокоившись тем, что мне кажется, я закрыл глаза и тут же провалился в сон до утра.

***

В спокойном зеркале сибирской реки отражались побледневшие утренние звезды, они постепенно гасли одна за другой. Наступало утро. Я прислушался к чириканью воробьев. Оглядеться не мог – в палатке ли Владимир. Глаза сами собой закрылись, и я снова задремал. Окончательно проснулся, когда над Тоболом заблестели первые солнечные лучи. Владимир проснулся рано. Хотя у меня были сомнения, спал ли он вообще? Он уже чистил песком котелок из-под ухи и полоскал его в остывшей за ночь речной воде. Я его позвал.

– Доброе утро! – сказал он, улыбаясь и вытирая о подрясник руки. – Массаж сделаем, когда доберемся до домика настоятеля?

– Думаю, да.

– Надеюсь, у меня получится повторить уроки медбрата.

Я кисло улыбнулся, и Владимир, вытащив меня из спальника, усадил в кресло, а потом продолжил собирать палатку и рюкзак. И мы отправились обратно в скит. В липовой роще было уже шумно: в густой темно-зеленой листве распевали птицы. Владимир сказал мне, что это были дрозды. В его рюкзаке позвякивали кружки и алюминиевые ложки.

Мы добрались до домика скитоначальника, где Владимир меня умыл, сделал массаж и надел компрессионное белье. После службы был завтрак. День был непостный, поэтому трудники сварили куриные яйца и кашу на молоке.

– Сегодня до обеда будем высаживать перцы и помидоры в открытый грунт, – после душеполезных разговоров отец Серафим раздавал нам поручения. – Пока мужики будут вскапывать землю, тебе, Владимир, нужно будет забрать у Виты рассаду. Мы с ней вчера договорились, и она уже подготовила коробки. А вот задание для всех: нужно напилить палочек, нарезать бечевку, чтобы подвязать кусты в теплице. Там зелень густо разрослась! И кое-где даже баклажаны и зеленые помидорки завязались. Как бы стебель не поломался от тяжести!

Полчаса спустя мы шли к особняку его симпатичной сестрицы с характером пугливой дикой кошки. Солнце поднималось все выше, но жарко не было. И тем не менее, Владимир нацепил на меня кепку, которая нашлась в моей сумке с медикаментами: серую, с коротким прямым козырьком. Я смотрел по сторонам. На траве блестела роса, прямо как слезы моих бывших подружек, которых я бросал без объяснения причин.

Мое внимание привлек раздавшийся вдалеке топот лошадиных копыт. Мне сразу вспомнились уроки верховой езды, на которые меня в детстве таскала Луиза, моя нянька… Через мгновение мы увидели образ, достойный лучших масляных красок и холста. К дому по травянистому лугу с сиреневыми цветами клевера и мышиного горошка неслась вскачь гнедая лошадь, а на ней верхом сидела Вита. Следом, как обычно, бежал коричневый питбуль.

Тонкая фигурка издалека казалась изящной коллекционной куклой. Но когда Вита подъехала ближе, я увидел, что на ней был рабочий синий комбинезон и резиновые сапоги до колена. Одним словом – фу! Совсем не стильно.

Но несмотря на ее деревенский прикид я не мог насмотреться на этот здоровый румянец, на блестящие глаза, на рыжую косу и завитки волос, выглядывающие из-под белой косынки.

– Доброе утро, сестра, – сказал Владимир, помогая ей спуститься на землю.

– Для меня уже давно не утро. Я с пяти часов на ферме. Афродитка начала телиться. Я ездила помогать. Потом одно, второе, – она махнула рукой. – Только освободилась. До сих пор еще не ела. Вас, наверное, отец Серафим за рассадой отправил?

– Ага, – ответил Владимир, поглаживая лошадь по толстой шее и блестящей черной гриве. Он протянул к ее носу открытую ладонь и засмеялся, потому что лошадь начала в нее тыкаться и шевелить губами. – Похоже, коняга ищет что-то вкусненькое.

– Сейчас вынесу ей морковку, – расцвела улыбкой Вита.

Девушка, должно быть, почувствовала мой взгляд, потому что тут же обернулась, ничуть не смутившись своего вида.

– Как дела, паломник? – мне показалось, что в ее словах звучала усмешка. – Уже выпил кофе с утра?

– Неплохо, – я вздернул нос кверху. – Пока нет. Мы недавно только с рыбалки вернулись. Вот думал, может, ты угостишь.

– Ооо, – уважительно протянула она, снова пропустив мимо ушей мою просьбу, и посмотрела на брата. – Поймали что-нибудь?

– Щуки в основном, пару ершей и одну стерлядку, – ответил он.

– Неплохой улов!

Она позвала нас за собой к летней веранде, где указала на коричневые коробки с рассадой: в обрезанных пластиковых бутылках росли небольшие кустики, с волосатыми стеблями и на вид шершавые. Как же тут пахло помидорами! Оказывается, вот как они растут.

– Здесь десять коробок. Нести надо аккуратно, чтобы не сломать их пополам, – и вполголоса, заговорив быстро, дала еще пояснения Владимиру. – В этих «Бычье сердце» красное, желтое, в этих – «Де Барао». Я там подписала маркером с обратной стороны, чтобы было понятно.

– Матвей, пять твоих, пять моих, – хохотнул Владимир, кивнув сестре. – Шучу. Тебе придется подождать, пока я унесу их на территорию скита.

– Что ж…

– Мы пока кваса попьем, – сказала Вита вслед брату, и он кивнул, не оборачиваясь.

Сначала рыжая вышла с морковкой и исчезла за воротами, где, наверное, кормила лошадь. Потом вынесла на крыльцо два стакана и трехлитровую банку с коричневой жидкостью и подозрительной жижей на дне. Я же все это время пребывал в обществе Геры, и еще на меня поглядывали три ротвейлера из клеток.

Странно, что эта сильная и независимая завела свору собак, а не котов!

И хотя в моих мыслях сейчас была насмешка, я не хотел признаваться сам себе, что мне очень понравилась самоуверенность Виты, ее увлеченность своим делом.

Наливая квас, рыжая рассказывала про свое утро на ферме, интересовалась тем, как я устроился в монастыре. Я же, посматривая на мутный осадок, в шутку жаловался на отсутствие виски и стейков в меню трапезной. Она предложила мне попить, но я решил дождаться Владимира и сохранить остатки самолюбия. Не хотелось снова наблюдать, как она борется с отвращением, находясь рядом со мной. Ну уж нет…

Тогда она взяла свой стакан и уселась на крыльцо. Вита смотрела через открытую калитку на старинный белый храм и гуляющую возле дома коричневую лошадь. Когда она допивала, тонкая струйка кваса скатилась с ее губ и покатилась вниз – с подбородка на светлую шею. Она успела поймать проворную каплю ладонью, смущенно усмехнувшись.

– Владимир со временем собирается уйти в монахи?

– Не знаю… – она пожала плечами и посмотрела на меня. – В монахи, наверное, вряд ли. Ему, кажется, нравится какая-то девушка. Поэтому, вероятнее всего, сначала поступит в Тобольскую Духовную семинарию, а там видно будет.

Мы увидели, что послушник возвращается с территории скита за следующей коробкой, по пути отряхивая от пыли черный подрясник.

– Что-то я не замечал, чтобы он с кем-то переписывался или созванивался.

Вита ничего на это не ответила, отвернулась в сторону брата.

– Кваском балуетесь?

– Ага, – сказала Вита.

– Лично я – нет. Тебя жду.

Вкус напитка оказался намного лучше, чем его вид и запах: освежающий, кисло-сладкий и искристый из-за мельчайших пузырьков газа, с нотками меда, ягод и хлебной корочки.

– Трудники уже вскопали землю? – поинтересовался я, когда мы расправились с напитком.

– Нет пока, – Владимир выбирал, какую коробку взять следующей.

– Тогда можно сходить ко мне на ферму, – предложила Вита, – когда закончите с коробками. Покажу жеребенка и теленка, которые родились сегодня.

Владимир вопросительно посмотрел на меня, и я кивнул. Мне было интересно все, что не походило на мою прошлую жизнь. В том числе то, где она топчет грязь этими огромными сапожищами.

Пока послушник перетаскал все коробки, Вита успела умять пару бутербродов с сыром. И когда за мной подъехал микроавтобус, одолженный ненадолго послушником, Вита вновь запрыгнула на лошадь.

– Догоняйте!

***

В нос ударил терпкий запах навоза и сена, резкий и непривычный. Если бы у меня работали руки, я бы обязательно закрыл нос ладонью. А так, приходилось терпеть. Остальных, казалось, ароматы не смущали.

Это был огромный деревянный ангар, в котором по обеим сторонам от центральной влажной дорожки располагались стойла. Их занимали огромные мычащие и жующие коровы шоколадного цвета с белыми лбами. Они были разных размеров, но все одинаково громко мычали.

Там, где мы остановились, в деревянном ящике пищало несколько щуплых цыплят на слабых лапках. Вита аккуратно взяла одного и положила на ладонь. Поглаживая пальцем желтую пушистую спинку, она рассказала, что скотница вывозила мусор на свалку и обнаружила там коробку со сломанными яйцами и дохлыми цыплятами, но несколько живых шныряли рядом.

– Видимо, ехала фура с птицефабрики. Водитель увидел, что некоторые цыплята подохли, он их и выкинул вместе с живыми, не разбираясь, – она снова погладила желтый комочек. Хилый и слабый, он попискивал от удовольствия в ее теплых руках. Как же ему было уютно! – Теперь выхаживаем их. Вырастут большими бройлерами!

– Дорого тебе обошлась такая ферма? – я рассматривал ее породистых коров.

– Да. Затраты колоссальные. Около шести миллионов для начала… Сама бы я никогда не накопила столько денег.

Я еле сдержал улыбку.

Колоссальные затраты!

Моя последняя морская прогулка на яхте обошлась в несколько раз дороже.

– …я получила грант, – продолжала она. – Государство поддержало мою задумку по животноводству. Хотя непросто было собрать все необходимые документы: составить бизнес-план, рассчитать на пять лет вперед рентабельность и затраты. Не с первого раза получилось. Но потом я все же справилась, чем очень довольна! Теперь мне нужно целых пять лет увеличивать поголовье. Еще радует то, что я могу предложить людям работать у меня.

– Я так горжусь тобой! – сказал послушник и обнял ее за плечи.

– Меня не надо трогать, – она тут же скинула его руку и прошла вперед к одному из стойл.

– Прости. Забылся.

Мы последовали за ней.

– Вот она, виновница моего сегодняшнего недосыпа. Афродиточка! Ну, разве не красавица?

Рядом с мычащей мамой толкался маленький теленок.

– Она такая… огромная, – я высказал свое экспертное мнение.

Вита улыбнулась и почесала корову за ухом, и рогатая охотно позволила себя приласкать. Потом Виталина подошла к другой и протянула к ней свободную от цыпленка руку, но та увернулась.

– Эх… Помнит, кто укол ночью поставил. Не обижайся, ну! Кому говорю!

Пока мы разговаривали, Владимир уже схватил вилы и начал перестилать сено в стойлах: убирал мокрое и поменял на сухое. Скотница вываливала в кормушки порезанную свеклу и морковку, кусочки овощей иногда падали на ее огромные сапожищи. Синий цвет костюма практически не было видно из-под слоя грязи и пыли.

– Ириша, на выпас-то когда?

– Через часок.

– Хорошо. Не забудь побрызгать их репеллентом, чтобы слепни не кусали.

Я наблюдал, как Виталина по-хозяйски осматривает помещение. Цыпленок в ее теплой руке продолжал попискивать, жалуясь и требуя внимания еще и еще. И она снова поглаживала его тремя пальцами.

– Здесь наверняка много тяжелой работы, – сказал я задумчиво.

– Справляемся, – бросила она. – Владимир помогает, когда требуется. Этот старый телятник бывшего колхоза мы, кстати, восстанавливали вместе с ним. Он сам сделал здесь кормушки и поилки, – Владимир на этих словах картинно закатил глаза, а Вита продолжила. – Всего за пару месяцев перестелили полы, заменили окна. Да и деревенские охотно помогали. Сейчас процесс налажен: доение проводим механизированной вакуумной установкой, если тебе это о чем-то говорит, но все равно остается еще много тяжелого ручного труда, – ее лоб наморщился и брови стали какими-то «жалобными». – Пока у меня нет молокопровода, доярочкам приходится самим носить молоко в охладители ведрами. Это тяжело…

– Найми больше мужчин, полегче будет, – предложил я.

– Это дополнительные затраты. Поэтому пока так.

Закончив чистить стойла, Владимир убрал вилы и вывез меня на улицу. Вита тоже вышла. Рядом с нами скрипнул затвор: это скотница открыла заграждение. На волю выскочили два черных коня и жеребенок. Они понеслись вскачь, пересекая поле и оставляя после себя столб пыли. Глядя на них, Вита рассмеялась от всей души, глаза ее искрились неподдельным счастьем, и я невольно засмотрелся на нее. Рядом с Владимиром и со своими подопечными она была такая веселая и свободная.

– Ириша, ты только посмотри, как Ураган рванул! – крикнула она женщине.

Та посмотрела вслед лошадям, повернулась к ней и улыбнулась.

– А что там с инвестициями, Вита? – мне захотелось перетянуть ее внимание на себя.

Получилось.

– Хм… – она переступила с одной ноги на другую. – Сейчас я сдаю молоко на сыроварню в один из ближайших городов, – примерно семь тонн в месяц. Но скоро его будет больше в два раза. Поэтому нужны еще какие-то варианты реализации. Моя мечта – открыть свою маленькую сыроварню. А для этого нужно, чтобы в хозяйстве был замкнутый цикл производства: чтобы сырое молоко перерабатывалось тут же на предприятии, понимаешь? Я уже начала копить деньги на полный комплект профессионального оборудования для выпуска сыров. Камеру созревания и все такое… Нужно снова писать бизнес-план. Он у меня пока на стадии задумки. С середины осени будет поменьше забот с хозяйством, вот и займусь им. С помощью инвестора я смогу выйти сначала на местный рынок, дальше – больше. А пока… делаю домашнее масло и варю сыр по бабушкиным рецептам дома. Уже научилась варить десять сортов!

– Ух ты! – усмехнулся я. – В общем, в твоих ближайших планах расширяться, чтобы срубить побольше бабок.

1 Balenciaga – дом моды, люксовый бренд. Его создатели пользуются репутацией новаторов, любящих эпатировать публику.

2 Givenchy – бренд одежды.

3 Капитан Флинт – кличка попугая, принадлежащего пирату Джону Сильверу (роман «Остров Сокровищ).

4 Евангелие от Матфея, глава 11, стих 28.

5 Лобарь – (регионально разговорное – Тюменская обл., рыбацкий жаргон) – мелкий осётр с тупым лбом.

6 Ждун – название скульптуры, созданной в мае 2016 года голландской художницей Маргрит ван Бреворт для Лейденского университета, ставшее интернет-мемом.

7 Слова из песни «Спокойная ночь» (группа «Кино»).

Продолжить чтение