Узы Белого Лотоса

© Кэтчер А., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Моим родителям.

За веру в Семью.

Пролог. Токио

• And even though the streets are filled with pain
• There’s a part of me that always wants to stay
• In your town
• And time stays frozen, all seems golden now.

♬ LP – Your Town

Токио пахнет теплой горечью. Каждый раз, когда мы встречаемся с этим городом, он ведет себя как обиженный, но преданно ждавший все это время друг. Хорошо пройтись по залитым ярким солнечным светом улицам без тротуаров ранним утром и выпить кофе в кофейне рядом со станцией Акасака-Мицукэ, где готовят пончики с клубникой и разрешают выкурить сигарету на крытой веранде в дождь – прямо рядом со знаком «курить запрещено».

Токио в принципе мало что запрещает. Город притворяется строгим и слишком помпезным для такого маленького тебя. Смотришь вечером на разгорающееся над головой море огней в окнах небоскребов и зажженные красные фонарики в гирляндах и думаешь, какое такому роскошному господину дело до тебя, такого незначительного.

А потом понимаешь, что в этом тоже есть свой шарм. В чувстве бесценной потерянности. Когда ты не принадлежишь никому и никто не принадлежит тебе. Ни правил, ни ограничений, ни запретов, только ты и город, сияющий ночами так, что боги щурят глаза и отворачиваются, и бледнеющий днем до туманно-серого, когда только люди делают его пестрым.

В Токио не бегут от одиночества – его ищут. Ищут очень осторожно, чтобы не окунуться в него с головой, но держать на коротком поводке, всегда рядом, с целью притянуть поближе в любой момент.

Мой магазин – тот самый поводок, который помогает одиночеству, царящему вокруг, перестать быть абсолютом. Вот эти голубые конверты – по десять штук в одной прозрачной упаковке – из красивой и плотной шероховатой бумаги скоро отправятся на материк. А вот эти открытки, рядом с которыми я бережно устраиваю оранжевые, как спелые тыквы, наклейки на Хэллоуин, разлетятся по Хонсю: в Хиросиму, Киото, Химэдзи, Камакуру и Оцу.

Хрусткая белая бумага, ленты, тонкие кисти, маленькие коробочки, пахнущие бамбуком, разноцветные печати и легкомысленные клейкие ленты с изображениями кроликов, карпов кои и лисиц – все это заставляет моих посетителей замереть у стоек и прилавков с легкой полуулыбкой. Я знаю, о чем они все думают. Воображают, как их послания преодолеют сотни или тысячи километров и окажутся в ласковых руках, по которым каждый из них так скучает.

Выходя из моего магазинчика, люди отправляются на почту в конце квартала, в кофейню на углу узкой улочки или к себе домой, чтобы сесть за стол, выдохнуть и что-нибудь написать, хотя бы черкнуть пару строчек или короткое «я скучаю».

В расцвет современных технологий почта и то очарование, которое всегда витает над простыми бумажными письмами и открытками, нисколько не утратили своего значения. Оно по-прежнему здесь: в шелесте листов с узором из маленьких облаков по нижнему краю, в хрусте конвертов и гладком прикосновении к подушечке пальца почтовой марки за 82 йены.

Я люблю каждую улыбку, что вижу на лицах незнакомцев, каждый мимолетный взволнованный жест, когда они расплачиваются на кассе и вспоминают, что забыли купить маленькие шоколадки с зеленым чаем, которые не растают в пути, особенно если сложить их в бумажный пакет и устроить бережно в уголке коробочки.

Но я отвлеклась.

Это очень нежная и немного грустная история. Да, вам будет грустно. Возможно, если у вас хрупкое и чуткое сердце, вам даже придется смахнуть пару слезинок со щек, когда вы будете слушать ее. Но эта грусть будет светлой, поверьте. А еще вам наверняка захочется вдохнуть воздух Камакуры, пропахший океанским теплом, ощутить, как струится по коже теплый ливень в бамбуковой роще в Арашияме, увидеть, как пустеют улицы Киото, едва солнце проваливается за горизонт по вечерам. И обнять тех, кто вам дорог.

Почаще обнимайте тех, кто вам дорог. Даже если вы только что пришли сюда и только уселись с чашкой кофе или чая, чтобы выслушать меня, и еще не предполагаете, что за историю узнаете. Сделайте это прямо сейчас. Я подожду здесь.

А если не можете обнять, на полочке слева, той самой, которая похожа на полукруглый пьедестал из состаренного дерева, вы найдете бумагу для писем и плотные конверты, украшенные изображениями белых цапель и цветущих лотосов. Возьмите и напишите то, что хотите сказать.

И если некуда отправить – просто сожгите. Пусть звезды увидят это и донесут туда, куда вам не попасть.

Они заходят ко мне по четвергам, когда я успеваю выпить первую чашку кофе и принимаюсь за составление маленьких композиций из засушенных цветов и трав, которые так любят класть в посылки те юные девы, что забегают в мой магазин, всегда взволнованные и нежные.

Ему двадцать восемь. Я не догадалась, нет, просто спросила. Если бы довелось мне угадывать, я едва ли дала бы ему двадцать. Черты лица тонкие и живые, умный и ясный взгляд, звенящий голос и задорная улыбка, за которой и не определишь сразу, что же там на сердце. Он носит длинные волосы – чуть длиннее, чем того требует какая-то мода, от которой я далека, – и часто собирает их набок так, что кончики слегка щекочут ему шею и ключицы, и он задумчиво теребит их пальцами, пока рассматривает открытки.

С ним всегда приходит мальчик. Ему двенадцать, и он без исключений первым делом подходит к моей маленькой стойке в конце магазина, чтобы поздороваться, и только потом направляется к полочке с почтовыми конвертами. Он любит красный и голубой цвета, как я уже успела за это время определить по его выбору. Чтобы его порадовать, я всегда бросаю в пакет наклейки для писем с алыми фонариками и нежными облаками, словно складываю воедино огненную осень и ледяную зиму.

Они не родственники, эти двое, но если вы взглянете на них, несомненно, увидите ту привязанность, которую и не различишь порой даже между отцом и сыном, дядей и племянником, братом и братом.

Такая привязанность – с одной стороны, осторожная и чуть взволнованная, с другой – искренняя, благодарная, – бывает лишь между сиротой и заботливым человеком, который сам еще не перестал быть ребенком, но уже вынужден принимать взрослые решения.

Мальчик, Сун Бэй, – сирота. Это я поняла в первый же день, когда увидела его и встретила его взгляд. Добрый и открытый, вопреки распространенному мнению о брошенных детях этого возраста. Он никогда не обращается к своему взрослому спутнику иначе, чем «господин Цай».

И даже когда я со своего места вижу, как задумывается о чем-то Цай Ян – он представился, сказав, что теперь они живут в этом районе, когда они зашли ко мне впервые, – он все равно всегда улыбается, оборачиваясь, когда слышит это «господин Цай».

Это очень нежная история. Из тех, что заставляют нас верить в то, что звезды слышат каждого, а кому-то – даже отвечают.

Конечно же, это так.

Ведь я же здесь. И я говорю с вами.

Закрепленный напротив тяжелой двери фурин переливается тонким звоном. И этот звук успокаивает, в отличие от вибрирующего в кармане пиджака телефона.

– А-Кай[1], я жду тебя у входа. Ты далеко? – слышится на другом конце связи голос брата.

– Нет, буду через десять минут. Зашел купить ручку.

В трубке на мгновение повисает молчание, и за это время Ло Кай успевает окинуть взглядом небольшой магазинчик, но не найти с ходу то, что ищет.

– Ручку? – переспрашивает Ло Юншэн. – Твой ноутбук у меня, как ты и просил. Зачем тебе ручка?

– Ты знаешь, что я всегда все записываю, – спокойно отзывается Ло Кай, кивая женщине за стойкой, которая поднимается со своего места, увидев его, и слегка кланяется в знак приветствия. Слова «добро пожаловать» читаются по ее губам, но она не произносит их, чтобы не отвлекать его от разговора.

– Уверен, в огромном бизнес-центре точно найдется пара ручек для тебя, – продолжает брат.

– Я скоро приду. Пожалуйста, подожди меня внутри – на улице жарко.

– Меня это не тревожит, я люблю, когда тепло, – усмехается Ло Юншэн. – Так и скажи, что тебе просто захотелось прогуляться по Токио.

– Не совсем.

– Да, меня тоже не радует эта встреча. Куда с большим удовольствием я бы съездил в такую погоду к океану.

– Не получится, мне нужно работать, – отвечает Ло Кай, продолжая искать глазами ручки. Он ошибся магазином? С витрины все выглядело так, будто здесь продают канцелярские товары.

Женщина за стойкой переводит взгляд за его спину, и ее худощавое лицо озаряет улыбка.

– Госпожа, а такие есть красные? – слышится позади, и Ло Кай, еще раз пообещав старшему брату вскоре присоединиться к нему, сбрасывает вызов.

– Я заказала, сегодня привезли, – жизнерадостно говорит хозяйка магазина и исчезает за стойкой.

Обернувшись, Ло Кай видит мальчика в белой футболке с ярко-красной кепкой, которую тот держит в одной руке. В другой у него – небольшая пачка листочков для писем с зеленым узором по краю. Подняв на него взгляд, ребенок улыбается и откладывает бумагу, выуживая с края полки рядом простую шариковую ручку.

– Господин, это вам. Других здесь нет, только кисти, – приветливо говорит он, протягивая ее Ло Каю.

Он говорит на китайском, кстати, как и хозяйка магазина. Не редкость для Токио, но забавное совпадение в первый же день его приезда в японскую столицу.

– Спасибо, – говорит он, забирая из его пальцев ручку. Подойдет, пока он не доберется до своих вещей, которые доставили в отель, чтобы вернуть свой Parker на законное место в кармане пиджака.

Он уже собирается подойти к кассе, чтобы расплатиться, когда из-за высокой крутящейся стойки с открытками появляется еще один человек, который так наклонился в сторону, что его длинные волосы, сцепленные сбоку двумя неширокими резинками – у самого уха и ближе к кончикам, – свесились с плеча.

– А-Бэй, смотри, тыковка! – с этими словами он машет зажатой в пальцах открыткой, с которой широко улыбается хэллоуинская тыква. Несмотря на середину сентября, в Японии уже вовсю готовятся к этому празднику.

– Господин Цай, мы же договорились, что в этом году празднуем твой день рождения, а не Хэллоуин, – отзывается мальчик, который дал Ло Каю ручку. Кроме них двоих и хозяйки, в магазине только одна девушка у дальних полок с цветными клейкими лентами.

– Никто не мешает совместить, – продолжая ярко улыбаться, говорит тот.

– В прошлом году все закончилось тем, что ребята нарядили тебя в черный балахон, назвали демоном и ты весь вечер развлекал их. А должно быть наоборот, – веско отвечает мальчик.

«Господин Цай» надувает губы.

– А по-моему, мне все это очень даже шло!

– Можешь надеть то же самое.

– Ах ты! Но тыковку я все равно возьму!

Мальчик смеется и спешит к стойке с кассой, когда хозяйка магазина подзывает его. Ло Кай моргает, опуская взгляд на зажатую в пальцах ручку. Он так отвлекся на этот странный разговор, что совершенно забыл о времени. Брат Юншэн, наверное, уже решил, что он скупил все ручки в этом районе.

Пока он расплачивается, мальчик рассматривает приготовленные для него листы для писем.

Ло Кай никак не ожидает, что, когда он уже соберется наконец уходить, тот поднимет взгляд, улыбнется и скажет:

– До встречи, господин.

Глава 1. Краски

• Gave love ’bout a hundred tries
• Just running from the demons in your mind
• Then I took yours and made 'em mine
• I didn’t notice 'cause my love was blind.

♬ Halsey – Without me

– Доброе утро, господин!

Утро Ло Кая всегда начинается одинаково, где бы он ни находился. Он рано ложится спать и рано встает, и этот режим, который соблюдается годами, вложен в него с самого детства. Им с братом Юншэном как-то и в голову не приходило спрашивать, почему он именно такой. Наверное, потому? что так действительно лучше: получается успеть многое сделать за день и решить все необходимые вопросы в рабочее время, а не ночью. Когда Ло Кай учился в университете, он всегда недоумевал, почему все его однокурсники поголовно не высыпались по ночам в период сессии. Ведь это совсем несложно – взять и выучить билеты в течение дня. Однако в этом его мало кто понимал.

Девушка за стойкой ресепшна приветливо улыбается и кланяется. Ло Кай отвечает ей тем же и подходит к дверям лифта. Сегодня суббота, так что никаких встреч не запланировано. Это значит, что он может спокойно заняться проработкой проекта. На самом деле все самое полезное и нужное, что они делают, невозможно решить на собраниях, на которых все важные вопросы можно обсудить за десять минут, а остальное – ненужные слова, выброшенные на ветер ради серьезной и деловой атмосферы. Поэтому Ло Кай любит выходные – время, когда можно действительно поработать, а не перекладывать все с места на место. Ло Юншэн иного мнения. «Разрешения, документы, формальности, А-Кай, куда сейчас без них?» Возможно, поэтому этими самыми «формальностями» занимается чаще всего именно брат.

Лифт открывает перед ним блестящие в свете ламп двери и издает приветливый звук. В Японии все приветливое, даже лифты. На первом этаже здания находятся магазин и ресторан, принадлежащий отелю, ресепшн – на втором. Это не очень удобно, Ло Кай куда с большим удовольствием спустился бы по лестнице, но утром ею пользуется только персонал.

На улице царит привычная токийская жара, которая в середине сентября становится, кажется, только гуще, а еще наполняется запахом мокрого асфальта, потому что по ночам нередко идут дожди. Ло Кай раскрывает белый матовый зонт, чтобы укрыться от яркого солнца, и направляется к кофейне в самом конце квартала.

Токио не спит совершенно никогда и даже в восемь утра в выходной наполнен людьми. Кто-то спешит за покупками, кто-то – на работу, кто-то – на прогулки. Даже у некоторых школьников есть занятия, чаще дополнительные или в кружках по интересам. Ло Кай тоже во времена своего обучения в Китае даже по воскресеньям ходил на частные уроки по истории, так как не видел смысла делать перерыв в получении знаний лишь по причине смены дня недели.

В кофейне практически пусто, лишь молодая пара, в которой сразу можно узнать иностранцев, сидит в самом дальнем углу, развернув какие-то карты и маршруты, занимающие большую часть маленького стола. Сентябрь – один из самых популярных месяцев в Японии для туристов. Ло Кай искренне не понимает почему – самое красивое время в этой стране наступает с середины октября или даже ближе к началу ноября, когда все леса и горы окрашиваются в коралловый цвет из-за листьев кленов момидзи.

Девушка за столиком, внимательно изучающая карту, прикладывает запотевший стакан с ледяной водой ко лбу. Это еще одна причина, по которой сентябрь – не лучший месяц в году в Японии. Слишком жарко. Для иностранцев явно непривычно.

Ло Кай из всего свободного зала выбирает столик на одного в углу у окна и заказывает кофе. Ему нужно многое изучить за сегодня, так что он делает лишь один глоток и сразу отставляет чашку за ноутбук, погружаясь в чтение.

Через полчаса в WeChat приходит сообщение от брата:

«А-Кай, дядя ждет нас на обед в час. Я стучался к тебе в номер, но тебя не было. Где ты?»

Ло Кай делает еще один глоток кофе и набирает ответ:

«В кофейне у станции. Планировал сегодня поработать».

«Я не удивлен. Ладно, буду ждать тебя в отеле к полудню, поедем вместе».

«Хорошо».

Он едва успевает снова вернуться к чтению, когда в тишине зала, где играет лишь фоновая приглушенная музыка, которую почти не слышно, раздается топот, а следом – громкий возглас:

– Ячи-сан, есть еще салфетки?

Голос кажется Ло Каю знакомым, и он поднимает взгляд, чтобы увидеть, как с лестницы, уводящей на второй этаж помещения, быстро спускается молодой мужчина, в котором он узнает человека из магазина канцелярских товаров. Не будь у Ло Кая такой хорошей памяти на лица, имена и даты, он бы все равно его запомнил – почему-то, едва появившись, тот умудряется заполнить собой все пространство, на него невозможно не обратить внимания. И кажется, Ло Кай даже знает почему.

«Господин Цай», как его называл мальчик, передавший тогда Ло Каю ручку, светится улыбкой, громко топает по ступенькам босыми по какой-то неведомой причине ногами и выглядит слишком странно для посетителя кафе. Его волосы все собраны почти на самой макушке, закручены и неряшливо заколоты длинной кистью для рисования, на нем свободная черная футболка в каких-то разноцветных пятнах, и да, он действительно босиком.

Девушка, готовившая для Ло Кая кофе, смеется, прикрыв рот ладонью.

– Цай Ян, у тебя краска на лице!

– Да я знаю, не обращай внимания, – машет рукой тот и проводит большим пальцем по щеке, еще больше размазывая розовый след от краски. Он кладет на барную стойку свой телефон и перегибается через нее, чтобы дотянуться до пачки салфеток. – Вот это мне и нужно!

– Ты сегодня закончишь? – спрашивает бариста. – Шеф обещал приехать к двенадцати.

– Да-да, уже почти. И чего ему не спится в выходной? – продолжая улыбаться и при этом недовольно морща нос, говорит Цай Ян.

– У него нет выходных. Так что поторопись.

– Будет сделано, Ячи-сан. – С этими словами он подмигивает и взлетает по лестнице на второй этаж, перепрыгивая через одну ступеньку.

Девушка, проводив его взглядом, качает головой и возвращается к своим делам. Ло Кай, вздохнув, следует ее примеру. Он снова тянется к своему кофе и делает глоток, понимая, что тот стал совершенно холодным – в помещении во всю мощь работает кондиционер, так что это неудивительно.

Ло Кай, не желая лишний раз беспокоить бариста и подзывать ее, сам подходит к стойке.

– Кофе, пожалуйста.

– Вам покрепче? – спрашивает девушка, наклоняясь и почти целиком скрываясь за баром. Оттуда слышится звон стаканов.

– Да.

Когда она выпрямляется, Ло Кай обращает внимание на бейджик на ее груди: «Ячи».

– Сейчас сделаю.

Ячи подходит к большой кофеварке и всплескивает руками, бросив взгляд на барную стойку.

– Надо же! Цай Ян оставил телефон.

Ло Кай смотрит на смартфон рядом с подносом, заставленным чайными чашками. По темному экрану идет размазанная светло-розовая полоса. Наверное, Цай Ян разговаривал по нему, прежде чем спуститься вниз, потому что след на его лице точно такой же. Едва он успевает об этом подумать, телефон загорается и начинает вибрировать, высвечивая фотографию маленького ребенка лет двух, сидящего на коленях у молодой девушки. Наверное, это его супруга и их сын, которого Ло Кай тогда встретил в магазине. «А-Бэй» – написано на экране. Однако это странно: по вежливой речи мальчика скорее можно было подумать, что он говорит с наставником или учителем, а не с отцом.

– Ох, – выдыхает Ячи. – Нужно отнести, Бэй-кун звонит. – Она делает несколько шагов, чтобы обойти стойку, но останавливается на полпути. – А как же я кассу оставлю? Такэда-сан! – кричит она громко. – Такэда-сан, подмени меня!

Никто не отвечает.

– Такэда-сан!

Ло Кай вздыхает и берет телефон со стойки.

– Давайте я отнесу. На второй этаж? – спрашивает он.

– О, что вы, не нужно, вы не должны! – выставив перед собой раскрытые ладони, протестует бариста. – Присаживайтесь, я сейчас принесу вам ваш кофе.

– Мне несложно.

Ячи быстро кланяется несколько раз и кивает.

– Спасибо большое! Извините нас! Да, на второй этаж. Там лента, чтобы посетители не входили, у нас ремонт. Просто снимите ее, крепление сбоку у перил.

– Хорошо.

Ло Кай поднимается по лестнице, которая с поворотом уводит в сторону, на второй этаж, где находится еще более просторный зал. Все столы сдвинуты к одной стене, стулья перевернуты и сложены друг на друга, как яичная скорлупа. Он снимает закрывающую проход ленту у самого конца лестницы и идет в глубь помещения, откуда слышится приглушенная музыка.

Цай Яна он обнаруживает в самом дальнем углу у окна. Тот сидит на полу, скрестив ноги и согнувшись так, что со стороны кажется, что он почти упирается лбом в стену. Вся стена от потолка до паркета представляет собой целую картину, на которой Ло Кай видит порт или причал с многочисленными сампанами[2] у берега, дома в традиционном стиле на заднем плане и, насколько хватает глаз, реки и пруды. На пристани легкими мазками нарисованы фигуры людей в свободных голубых одеяниях.

Подойдя ближе, Ло Кай понимает, что Цай Ян слушает музыку в наушниках. Она так громко играет, что ее вполне можно различить, несмотря на них.

– Простите! – громко произносит Ло Кай.

Никакой реакции. Ло Кай прочищает горло и говорит, еще сильнее повышая голос:

– Господин Цай! Вам звонит сын.

Не дождавшись ответа, он подходит сбоку и на мгновение забывает, что хотел сказать. Красивая роспись, украшающая стену, рождается под чужими руками буквально на глазах. Ее явно рисуют не первый день, так как Ло Кай бы обратил внимание, если бы краска на верхней части, которую он видел со своего места до этого, была свежей. Зато внизу, где, почти сложившись пополам, сидит Цай Ян, она блестит, только что нанесенная. Немного размытые, рваные, словно смазанные порывом ветра очертания лепестков, насыщенная акриловая краска розового и белого цветов, мягкое распределение светотени. Ло Кай без труда узнает в нарисованном крупном цветке лотос.

Он какое-то время стоит, просто наблюдая за движениями его руки и кисти. Чужой телефон уже давно перестал вибрировать в пальцах, но отдать его все равно нужно, так что Ло Кай со вздохом наклоняется, протягивает руку и касается чужого плеча.

Цай Ян вздрагивает и резко поворачивается всем корпусом, вскидывая голову. Кисть, которую он продолжает держать в руке, от такого быстрого движения оставляет росчерк на рисунке и… розовую полосу на рукаве белого пиджака Ло Кая.

– Ох, черт! Вы что здесь делаете? – спрашивает Цай Ян, второй рукой вынимая из ушей наушники, потянув за провода. Они подключены к небольшому планшету, который лежит перед ним на полу. Неудивительно, что и на этом экране тоже следы краски. Ло Кай успевает подумать, что, дай этому человеку волю, он испачкает все в зоне досягаемости в своих творческих порывах.

Он опускает взгляд на измазанный краской рукав, потом молча протягивает Цай Яну его телефон.

– А? Что он делает у вас? – вскидывает брови Цай Ян.

– Вы забыли его внизу на стойке.

Цай Ян, словно не веря, что это действительно его телефон, откладывает кисть на подставку и возится, проверяя карманы.

– И правда. Спасибо.

Он наконец-то забирает свой телефон, и Ло Кай выпрямляется, продолжая осматривать пятно на одежде. Если в ближайшие три часа не принять меры, с пиджаком можно будет попрощаться.

Его удивлению нет предела, когда он слышит сдавленный смех. Он смотрит на Цай Яна перед собой сверху вниз, пока тот, закрывая рот тыльной стороной ладони, чтобы еще больше не испачкать лицо, смеется, поглядывая на него.

– У вас такой вид, словно я вам руку отгрыз.

– Глупость! – срывается с языка быстрее, чем Ло Кай успевает себя остановить.

Цай Ян качает головой и убирает руку от лица, поднимаясь на ноги.

– Ладно, извините, я не специально. Но я правда чуть из штанов не выпрыгнул, когда вы подошли, – сюда не пускают посетителей.

– Ячи-сан была занята. А вам звонили, – коротко объясняет Ло Кай. Его уже начинает раздражать эта ситуация – он должен был все это время провести за работой, а вместо этого занимается непонятно чем.

Цай Ян смотрит на свой телефон, потом быстро что-то набирает, пачкая экран еще больше, и убирает его в карман. Вот у кого одежда точно не отстирается.

– Спасибо, что принесли его. Сейчас.

Он наклоняется и цепляет с пола тонкую тканевую салфетку и, найдя на ней чистый угол, делает шаг к Ло Каю и берет его за запястье.

– Что вы делаете? – попытавшись отстраниться, спрашивает Ло Кай. Цай Ян лишь крепче сжимает пальцы на его руке.

– А на что это похоже? – спрашивает он и на удивление осторожно касается салфеткой пятна, убирая излишки краски. – Теперь вас спасет холодная вода и немного терпения, – добавляет он и отпускает его руку.

Ло Кай невольно делает шаг назад и хмурит брови. Потом переводит взгляд на картину на стене.

– Красивая работа.

– Да, – без излишней скромности отзывается Цай Ян, поворачиваясь к своему творению. – Похожая роспись была в доме, где я вырос. Не уверен, что полностью ее воссоздал, но…

– Эпоха династии Сун, судя по всему? – задумчиво говорит Ло Кай, подходя ближе к стене. – В то время были шестигранные или восьмигранные пагоды. Вы позволите?

– Что?

– Лишь пара штрихов, и ваша картина будет носить историческую достоверность.

Цай Ян рядом удивленно присвистывает.

– Ну ничего себе. Да эту крошечную пагоду почти не видно, она на фоне. Вы историк или вроде того?

– Вроде того, – соглашается Ло Кай. – И даже фон имеет значение.

Цай Ян пожимает плечами и наклоняется, чтобы передать ему чистую кисть. Пока Ло Кай занимается строениями на фоне, он возвращается к лотосу, корректируя и поправляя линию, которая появилась из-за его дрогнувшей руки.

– Честно говоря, не вижу особой разницы, – усмехается Цай Ян через какое-то время. – Но вам, конечно, виднее.

Ло Кай ничего не говорит, только опускает на него взгляд. Цай Ян широко улыбается ему, сидя на полу и сложив руки на коленях.

– Господин Цай, вы…

– Хватит формальностей. Зовите меня Цай Ян.

– Хорошо.

– А… вы?

– Ло Кай.

Цай Ян кивает и хочет сказать что-то еще, но его сзади окликает детский голос:

– Господин Цай!

Он разворачивается, продолжая сидеть на полу, и с улыбкой машет рукой.

– А-Бэй, я же написал, чтобы ты ждал меня дома.

Пришедший мальчик смотрит на него совершенно серьезно и, нахмурившись, показывает пакет из магазина 7-Eleven[3], вытянув руку с ним перед собой.

– Снова без завтрака?

Цай Ян закатывает глаза.

– Да-да, знаю, глупый я, опять не прислушиваюсь к мудрым советам несносного ребенка!

Мальчик качает головой, подходит ближе и ставит перед ним пакет. Потом приветливо улыбается Ло Каю.

– Здравствуйте, господин! Рад вас снова видеть!

– Снова? – перестав копаться в пакете, в котором Ло Кай замечает сэндвичи и еще что-то съестное, переспрашивает Цай Ян.

– Мы же виделись в магазине на этой неделе, – поясняет мальчик.

– А-а, вот почему твое лицо показалось мне знакомым, Ло Кай! – подняв указательный палец, говорит Цай Ян. – У меня всегда была отвратительная память, прости.

Их разговор прерывает поднявшаяся на второй этаж бариста Ячи. У нее в руках поднос с одиноко стоящей на нем чашкой.

– Господин, ваш кофе уже остыл, я сделала вам новый. Вы спуститесь? – обращается она к Ло Каю.

Ло Кай кивает.

– Я просто обязан тебя чем-нибудь угостить, Ло Кай, – вскакивает на ноги Цай Ян.

– Почему?

– Как почему? Я испортил твой пиджак, к тому же ты помог мне с картиной. Идем, здесь прекрасный блинный торт.

– Я не ем сладкое.

– Поверь, ради этого начнешь. Ячи-сан, не против, если я перекушу на первом этаже? – спрашивает Цай Ян по-японски, указывая на пакет на полу.

Бариста кивает.

– Не против, посетителей все равно нет.

Они вместе спускаются на первый этаж, и Ло Кай возвращается к своему столику с ноутбуком, который давно погрузился в режим сна. Ячи ставит перед ним чашку с кофе. Ло Кай успевает только коснуться тачпада, когда его окликает Цай Ян:

– Мы там все не уместимся! Ло Кай, иди к нам!

Они с мальчиком сидят за столиком на четверых. Ло Кай с досадой смотрит на документ, с которым за этот день едва ли смог поработать, но все же закрывает крышку ноутбука и идет, захватив только свой кофе. Цай Ян, увидев, что он все-таки согласился к ним подсесть, снова расплывается в улыбке. Его одежда по-прежнему запачкана краской, часть волос выбилась из пучка, который держится на макушке лишь благодаря кисточке для рисования, но пятен на лице уже нет.

Когда Ло Кай усаживается на свободный стул, к столу подходит Ячи с тарелочкой, на которой возвышается кусочек блинного торта с кремом из зеленого чая.

– Попробуй! Это очень вкусно, – веско говорит Цай Ян, откусывая кусок от своего сэндвича из магазина.

Ло Кай качает головой. Он действительно не любит сладкое и никогда не понимал, почему многие люди жить не могут без шоколадок и тортов. Он переводит взгляд на мальчика, который мирно мешает ложкой матча-латте.

– Может, Цай Бэй будет?

Этот простой вопрос вызывает совершенно неожиданную реакцию у обоих. Улыбка исчезает с лица Цай Яна, и вместо нее на нем появляется странное потерянное выражение. Мальчик же просто вздрагивает, и ложка из его руки падает на пол. Он тут же краснеет и пытается объясниться:

– Простите… Я не… Мы…

– Мы не отец и сын, – помогает ему Цай Ян, ныряя под столик и поднимая ложку. Когда он снова садится ровно, он уже опять улыбается.

– Я Сун Бэй, – тихо говорит ребенок, но потом, словно взяв себя в руки, открыто смотрит на Ло Кая и тоже растягивает губы в улыбке.

Ло Кай кивает, чувствуя себя виноватым за такую ошибку. Значит, его сомнения были небеспочвенны. Кто же они друг другу?

– Прошу меня извинить, – говорит он.

Цай Ян только машет рукой, вновь принимаясь за сэндвич.

– Ничего. Так кем ты работаешь, Ло Кай? – переводит он тему.

– Я реставратор.

– Ничего себе! А что именно ты реставрируешь?

– Мы работаем вдвоем с братом. Он специализируется на книгах и предметах старины, а я – на музыкальных инструментах и архитектуре.

Цай Ян задумчиво кивает.

– Трудная работа.

– А ты художник? – спрашивает Ло Кай.

Цай Ян усмехается.

– И снова мимо. Мои навыки в рисовании лишь помогают мне подработать время от времени. Хозяин этого заведения знакомый моего друга, потому меня и попросили нарисовать что-нибудь. А так я берусь за любую работу.

От внимания Ло Кая не ускользает то, какой грустный взгляд после этих слов бросает на Цай Яна Сун Бэй, прежде чем снова посмотреть в стол.

Какое-то короткое время они молчат, но потом телефон Цай Яна, лежащий на столе, оживает. Посмотрев на экран, тот вскакивает на ноги и ударяет себя ладонью по лбу.

– Черт! Я совсем забыл! А-Бэй, бежим срочно домой!

– Но…

Цай Ян не слушает возражений и берет Сун Бэя за руку, заставляя встать и утягивая за собой к выходу.

– Быстро-быстро! Ло Кай, извини! – бросает он, и Ло Кай кивает, хотя оба уже исчезают за дверью, которая звякает колокольчиком, закрывшись за ними. Он слышит лишь, как Сун Бэй кричит:

– Господин Цай, а счет?

Ло Кай вздыхает, встает из-за стола и подходит к барной стойке, за которой Ячи моет высокие бокалы для шампанского.

– Ох, они ушли? – вскинув голову, спрашивает девушка.

– Да.

– Ясно. Придется вычесть сумму счета из оплаты за роспись, – говорит она, отставляя бокал в сушилку.

Ло Кай качает головой и, еще раз посмотрев на дверь, достает из бумажника и кладет на стойку купюру в пять тысяч йен.

Цай Ян настолько устает за день, что вырубается на маленьком диванчике на кухне. Вокруг на полу валяются пакеты, которые сегодня доставили из магазина товаров для ремонта. Если бы он опоздал еще на пару минут, задержавшись в кофейне, ждать бы его никто не стал и пришлось бы заказывать все заново. У него нет сил убраться, и он решает сделать это завтра. Хотя завтра ему, кажется, нужно работать в баре в Сибуе. Правда, он совершенно не помнит, во сколько ему надо туда приехать. Ничего, посмотрит сообщение от менеджера, когда проснется. Он слишком устал.

Он почти не замечает, как на кухне гаснет свет, а на плечи ложится что-то теплое и мягкое, и окончательно проваливается в сон.

Ему снится дом в Китае, в котором он так часто бывал в детстве. Он идет по широкому коридору, разглядывая семейные фотографии на стенах. Мао Янлин в смешном розовом платье, которое такое длинное, что подметает подолом пол, и Мао Линь с ней рядом с очень суровым лицом, что неудивительно, учитывая, как он всегда ненавидел фотографироваться. Госпожа Мин, неизменно красивая и всегда без тени улыбки на лице, под руку с супругом Мао Тайхуа на каком-то приеме или у кого-то в гостях. На этом фото они еще совсем молодые. На другом снимке – доктор Сун, пожимающий руку Мао Тайхуа, а за ними – вывеска со строгими золотыми иероглифами: «Приют Белый Лотос».

Цай Ян улыбается во сне, тянет руку к этой фотографии, но она вдруг вспыхивает огнем, обжигая кончики пальцев. Рамка падает на пол, стекло бьется, рассыпаясь под ногами. Цай Ян вздрагивает и пятится назад, пока спину не обжигает ледяной волной крик А-Бэя:

– Господин Цай!

– А-Бэй! – зовет он. – А-Бэй, где ты?

Цай Ян крутится на месте, пытаясь понять, откуда слышится голос. Звук словно доносится со второго этажа. Он бежит по коридору в сторону лестницы, но стоит ему коснуться перил и начать подниматься, как она начинает рушиться под ногами ступенька за ступенькой.

– Господин Цай!

Он все же проваливается, не успев перенести ногу, и вздрагивает всем телом, когда падает вниз. Цай Ян подскакивает, не понимая, где он. С плеч падает плед, и до сознания медленно начинает доходить, что он на кухне в их токийской квартире.

– Господин Цай! – снова доносится до ушей. Теперь уже это реальность, а не сон. За голосом А-Бэя следует звук разбитого стекла.

Путаясь в ногах и едва не спотыкаясь о пакеты, которые так и не убрал, Цай Ян выбегает в коридор, а оттуда – в дальнюю комнату рядом с ванной. Он распахивает дверь и видит в темноте, едва озаряемой городским светом из окна, А-Бэя, который держит за руки своего дядю, Сун Чана, сидящего на кровати. Того всего трясет.

– Сун Чан! – Цай Ян быстро подлетает к ним и помогает А-Бэю удержать его. – Сун Чан, все хорошо! Сейчас.

Он забирается на кровать, чтобы дотянуться до тумбочки, открывает ящик и шарит в нем рукой, но ничего не находит. Как он мог забыть положить сюда лекарство с последнего раза?

– Черт! А-Бэй, в ванной шприцы и ампулы. Набери два с половиной кубика, как обычно. Сможешь? – просит он, перехватывая руки Сун Чана своими. Если его не держать, он может покалечиться.

А-Бэй поднимает на него взгляд, твердо кивает и бросается вон из комнаты. Сун Чан что-то мычит, крепко стиснув зубы. Его волосы все взмокли от пота, руки еле получается удерживать даже у Цай Яна. Как он мог так крепко заснуть, что не услышал сразу, как звал его мальчик?

– Все хорошо, все хорошо, слышишь меня? Сун Чан, все в порядке, ты дома, – проговаривает Цай Ян как заученную мантру. Это мало помогает, точнее, никогда не помогает, но ему больше ничего не остается.

Сун Чан вдруг вздрагивает всем телом, вырывает одну руку и сильно толкает его в грудь. Не удержавшись, Цай Ян падает с кровати, выставляя ладонь для опоры. Пальцы тут же обжигает болью.

– Черт! – ругается он, чувствуя, как пачкает кожу теплое и липкое. На полу в темноте мало что видно, и он включает ночник. Сун Чан продолжает мычать и всхлипывать. Ночник специально поставлен на самый минимум, чтобы не пугать Сун Чана ярким светом еще больше, а потому особо светлее не становится. Но этого достаточно, чтобы увидеть, обо что он порезался, – на полу лежат осколки разбитого стакана.

В комнату вбегает А-Бэй, сразу протягивая ему шприц и влажный, остро пахнущий ватный диск. Цай Ян кивает, не обращая внимания на испуганный взгляд мальчика, который тот бросает на кровь на его руке. Он разберется с этим позже.

– А-Бэй, иди, я справлюсь, – говорит Цай Ян, обхватывая дрожащего и продолжающего мычать сквозь крепко стиснутые зубы Сун Чана за плечи. – Ну же, иди. – Он ободряюще улыбается, дожидаясь от него кивка.

Он уже привычно захватывает руку Сун Чана так, чтобы он не дергал ею, прижимает его крепко к спинке кровати и делает укол в вену. Через пару мгновений чужое тело расслабляется и обмякает, и Цай Ян, выдохнув, отпускает его, садясь рядом и убирая взмокшие волосы с его лба.

– Вот так, все хорошо. Ничего страшного.

– Цай Ян? – слабо зовет Сун Чан и открывает наконец глаза, хотя его взгляд все еще расфокусированный. Цай Ян даже не уверен, что тот его видит.

– Да, это я. Все нормально, уже все прошло, – говорит он, надевая на иглу колпачок и откладывая шприц на тумбочку.

– Прости, я… – облизывая пересохшие губы, бормочет Сун Чан. – А-Бэй был здесь?

Цай Ян с мгновение молчит, потом качает головой.

– Нет. Не волнуйся, ты его не разбудил.

Сун Чан кивает и снова просит прощения как заведенный, переводя на Цай Яна уже осмысленный взгляд. Он всегда так делает после приступов – готов извиняться до хрипоты.

– Ничего-ничего, – кивает Цай Ян, держа порезанную руку за спиной, чтобы Сун Чан не увидел. – Сегодня сюда приезжали эти ребята из доставки, даже меня они умотали. Ты просто устал. Спи.

– Я ничего… – начинает Сун Чан, но Цай Ян его перебивает.

– Ничего, – с нажимом говорит он. – Ты ничего не сделал. Спи.

Цай Ян протягивает руку и гладит Сун Чана по плечу. У него ледяная кожа, и это ощущается даже через рукав футболки. Лекарство совсем скоро должно подействовать в полную силу, и он просто спокойно заснет. Порезанные осколками пальцы неприятно пощипывает, от удара сложно вдохнуть полной грудью, но Цай Ян не обращает на это внимания. Через некоторое время глаза Сун Чана начинают закрываться. Когда его дыхание выравнивается, Цай Ян выдыхает и тянется к ночнику, чтобы выключить его.

Его взгляд падает на фотографию на тумбочке почти у самой стены в деревянной рамке без стекла. С нее улыбается совсем еще юная Сун Цин, сестра Сун Чана. Она стоит у сидящего за школьной партой брата за спиной и, наклонившись, обнимает его сзади за шею.

Цай Ян улыбается ей в ответ, стараясь игнорировать горечь, растекающуюся внутри, и гасит свет.

Глава 2. Капли

• Can’t you hear my call?
• Are you coming to get me now?
• I’ve been waiting for
• You to come rescue me
• I need you to hold
• All of the sadness I can not
• Living inside of me.

♬ Sia – I’m in Here

Моросящий дождь не прекращался весь день. С неба просто мерно и мелко лилось, будто где-то там, наверху, прохудились грузные облака, став похожими на сито, через которое просеивали муку. Цай Ян медленно брел по узкому переулку, слушая, как шумят капли, ударяясь о неровный асфальт и уже успевшие образоваться лужицы. Он слышал лишь этот звук да как бурчит в животе от голода. Болела голова, но к этому ощущению он уже привык, куда больше его беспокоили укусы на руках, которые никак не хотели нормально заживать. Когда на него три дня назад напали собаки, он убегал, но одна все же успела наброситься и повалить его на землю. И Цай Ян поранился о ее зубы, закрывая лицо и пытаясь отпихнуть от себя оскаленную пасть. Если бы не тот мужчина, который отогнал зверюгу, пришлось бы совсем худо. Цай Ян же просто убежал куда глаза глядят, лишь бы подальше, и бежал до тех пор, пока в легких не начало гореть огнем.

Он поковырял корочку на ранке на предплечье, которая от влажности начала отставать, под ней неприятно щипало и покалывало. Цай Ян вспомнил, как мама всегда обрабатывала его разбитые коленки. Когда он начинал жаловаться, что щиплет, она улыбалась и дула на ранку, а потом рисовала ватной палочкой в йоде рядом, на здоровой коже, какую-нибудь смешную рожицу с высунутым набок языком. И Цай Ян разглядывал ее, вертясь и так, и эдак, потому что картинка была вверх ногами, и рожица смотрела на маму, а не на него. Про боль он быстро забывал.

Цай Ян не понимал почему, но мама и папа однажды просто не вернулись домой. Он прождал их всю ночь, сидя в коридоре на полу, но они так и не появились. Зато на следующий день к вечеру под дверью какое-то время раздавались странные звуки, но ему было слишком страшно открыть ее, чтобы посмотреть, а до глазка он в свои едва исполнившиеся шесть не доставал. Потом в их небольшую квартиру вошли какие-то люди. Кажется, четверо. Цай Ян никого из них не знал, но они говорили, что он должен пойти с ними.

Как? Почему? Мама лишь пошла в магазин купить лимон, чтобы приготовить карамель для фруктов. Цай Ян обожал маленькие яблочки в карамели, которые она делала ко дню его рождения, причем всегда заранее, в вечер перед ним, словно они праздновали Новый год и ждали наступления полуночи. Папа пошел ее проводить. Они сказали, что их не будет всего пятнадцать минут!

– Я не пойду! Я жду маму и папу! – пытался объяснить Цай Ян какой-то женщине в длинном пальто, которая хотела взять его за руку.

– Надо пойти, ты не можешь быть тут один, – говорила она.

Ему необходимо было найти маму и папу. Он знал, в какой магазин они должны были отправиться, он совсем рядом с их домом. Увернувшись от чужих, пахнущих незнакомыми духами рук, Цай Ян выбежал из квартиры и со всех ног бросился на улицу, забыв про куртку и обувь.

В магазине было слишком много людей, и Цай Ян около получаса бродил вокруг стеллажей с фруктами и овощами в поисках родителей. Тогда он решил посмотреть в другом отделе. Может, мама решила купить к его дню рождения что-то еще?

Но он почти закончился, день рождения. Ему уже шесть. А они до сих пор не пришли.

Он так и ходил, всматриваясь в лица людей, пока к нему не приблизился охранник.

– Где твои родители?

Цай Ян не знал, где они. Но должен был найти их. Почему все взрослые лишь просят пойти с ними и ничего не объясняют?

Убежав от охранника в магазине, Цай Ян снова отправился к дому, но около припаркованной у тротуара машины стояли те люди. Если они увезут его, он не сможет отыскать маму и папу.

На нос приземлилась крупная дождевая капля, и Цай Ян, очнувшись от воспоминаний недельной давности, почесал его и поморщился. Он был уверен, что найдет дорогу до места, где работала мама, но вот уже три дня словно ходил по одному и тому же району. Ему казалось, что где-то здесь они проезжали на машине, когда она брала его с собой. Но куда они потом сворачивали?

Его мысли резко оборвались на середине, когда за спиной раздался оглушительный лай. В голове, которая и без того болела и кружилась, он прозвучал как громкий звук колокола. У Цай Яна было ощущение, что собака прямо за его спиной, наверное, та самая, которая уже покусала его! Она вернулась, она нашла его!

И никого вокруг, совершенно никого! Не обернувшись, он сорвался с места, не обращая внимания на то, как качнулось все вокруг, когда он только начал бежать. За спиной царапнули землю когти, и Цай Ян на ходу все же повернул голову назад. Да, это собака! Даже еще больше, чем предыдущая! Черная и огромная!

Вскрикнув, он побежал еще быстрее, заставляя ослабшие ноги двигаться. Носки, в которых он тогда выскочил из дома, уже все промокли и протерлись на пятках, но это все же было лучше, чем ничего. Он боялся людей все это время, потому что они мешали ему искать маму и папу и только задавали свои странные вопросы, но теперь ему очень хотелось, чтобы на пути появился хоть кто-нибудь.

Переулок перед глазами дрожал, как при землетрясении, а потом вдруг картинка смазалась, и Цай Ян запутался в собственных ногах. Он, пошатнувшись, оперся вытянутой рукой о мокрую стену какого-то здания, уговаривая себя бежать дальше. Лай был все ближе! Эта собака просто сожрет его, и он не сможет отыскать родителей!

– Мама!

– А ну пошла отсюда! – прозвучал сквозь шум дождя чей-то голос. – Фу!

Осевший на землю Цай Ян осмелился открыть глаза. Какая-то девчонка в темно-красной курточке с огромным зонтиком, который был, казалось, больше нее самой, кричала на собаку. Та лаяла и припадала к земле. Цай Ян хотел закричать, чтобы девчонка убегала, потому что собака сейчас сожрет и ее, но застрявший в горле ком не дал ему произнести ни звука. Он никогда не видел, чтобы девочки вели себя так отчаянно. Все они боялись даже крошечных насекомых и разбегались врассыпную, когда он показывал им жучка!

– У меня камень! Сейчас я тебя! – крикнула девчонка и резко наклонилась, делая вид, что поднимает что-то с земли и бросает.

Это подействовало! Собака развернулась и отбежала от нее, но потом снова остановилась и залилась лаем.

– Я что сказала?! Прочь!

Ей все же удалось найти что-то на асфальте, и в сторону собаки полетела пластиковая крышка от бутылки. Та наконец убежала, скрываясь за поворотом. Девчонка притопнула ногой, хотя собака уже не могла ее видеть. От этого движения с ее большого зонта, который она так и не выпустила из одной руки, осыпались крупные капли.

– Эй, – уже тише сказала она, приближаясь к Цай Яну. – Ты как?

– Убежала? – спросил Цай Ян, вытягивая шею, чтобы посмотреть в конец переулка.

– Убежала-убежала, – твердо отозвалась девочка. – А с тобой что?

Не дожидаясь, пока он ответит ей, она присела рядом и взяла его за запястье. Ее пальцы были мокрыми, но все равно теплыми. Цай Ян смог разглядеть ее получше, пока она зачем-то осматривала его руки и трогала царапины – на удивление не больно. Она явно была старше него, хоть и ненамного. Заплетенная набок толстая коса немного растрепалась; красная лента у самых кончиков развязалась из банта и теперь висела, держась только на одном узелке. А еще у нее были смешные уши, маленькие и сильно торчащие по бокам головы. Точнее, Цай Ян видел только одно – второе было скрыто волосами.

Он тихо усмехнулся.

– И чего смешного? – строго спросила девчонка и посмотрела на него серьезными темными глазами.

– Мама говорит, что лопоухие люди добрые.

– Ты кого лопоухой назвал?! – тут же вспылила девчонка, едва не уронив от негодования зонтик им обоим на головы.

– Эй, это же, наоборот, хорошо! – попытался оправдаться Цай Ян.

– Зовут тебя как?

– Цай Ян. А тебя?

– Сун Цин. Еще раз назовешь меня лопоухой, я тебе все кости переломаю!

Цай Ян поднял обе руки признавая поражение, и улыбнулся. Он только сейчас понял, что Сун Цин оказалась первой, с кем он нормально разговаривал за эту неделю. А он очень любил разговаривать.

– А сколько тебе лет? – спросил он.

– Восемь.

– А мне шесть. Только недавно исполнилось.

– Поздравляю, – без тени радости сказала Сун Цин. – Идем, здесь холодно.

Она поднялась на ноги, осыпав Цай Яна каплями с зонта. Заметив, что он не последовал ее примеру, она пристроила зонт на земле, наклонилась и обхватила его руками за талию.

– Ты меня не поднимешь, я тяжелый, – сказал Цай Ян, продолжая улыбаться.

– Не ты тяжелый, жизнь тяжелая, – веско пробормотала Сун Цин, вдохнула поглубже и дернула его вверх, ставя на ноги.

Голова продолжала болеть и кружиться, но Сун Цин крепко, даже чересчур для такой худенькой девчонки, держала его за локоть.

– А куда мы пойдем? – спросил Цай Ян, стараясь не сильно опираться на ее руку.

– К моему папе. Он врач, он тебе поможет. Когда я вырасту, я тоже стану врачом.

– Так вот почему тебя так заинтересовали мои царапины!

– Да. И они у тебя воспалились, – тоном профессора сказала Сун Цин. – Так что идем. Здесь совсем недалеко.

И они пошли. Зонтик мешался, но с ним все же было лучше, чем без него, так как теперь на голову хотя бы не лилось, как из душа. Дождь за это время только усилился, а еще начало темнеть. Осень в Китае всегда наступала очень внезапно, словно лето исчезало с улиц лишь за одну ночь.

Сун Цин вывела его из переулка и пошла по улице, держа его за запястье чуть ниже следов от зубов собаки. Цай Ян успел подумать, что она будет хорошим доктором, ведь даже в такой ситуации она помнила о том, что ему может быть больно, если она неосторожно возьмет его за руку. Встречавшиеся им люди странно смотрели, но не подходили. С кем-то Сун Цин даже поздоровалась, но чаще лишь закрывалась зонтом, держа его низко-низко, чтобы видно было лишь тротуар под ногами с крупной серой плиткой.

Совсем скоро они остановились, и перед глазами Цай Яна оказались широкие, но невысокие ступени. Сун Цин уверенно потащила его по ним наверх, и Цай Ян все же выглянул из-под зонта, заметив довольно большой дом в три этажа с несколькими пристройками. Под сводом крыши было большое резное деревянное украшение в форме распустившегося лотоса. Над тяжелыми дверями он заметил надпись золотыми иероглифами, но не смог ее полностью прочитать, разобрав только одно слово – «лотос».

Сун Цин покопалась в кармане куртки, отпустив руку Цай Яна, который уже мог стоять сам, и вытащила связку ключей. Один ключ был длинным и большим – именно им она открыла дверь и ввела его внутрь. Первым, что бросилось в глаза в широком зале, в котором они очутились, оказалась роспись на стене. Цай Ян присмотрелся. На ней были изображены реки и пруды, деревянные лодки и люди на причале, целое поселение на заднем плане, даже можно было разглядеть дома и их крыши с загнутыми и приподнятыми сводами. Внизу картину украшали крупные ярко-розовые и белые цветы. Цай Ян успел увидеть еще и лестницу, уводившую на второй этаж, и мальчишку в темной толстовке на ней, который перевешивался через перила и хмуро смотрел на него. Цай Ян улыбнулся и помахал ему рукой, но тот не ответил, только нахмурился еще сильнее и исчез, взбежав по ступенькам наверх.

Освещение было не очень ярким, что даже радовало. Зато было очень тепло. Проведя неделю на улице, Цай Ян уже забыл, что может быть так тепло. Глаза почти сразу начали закрываться.

– Не спи на месте, идем, – сунув закрытый зонтик в подставку, скомандовала Сун Цин и потащила его в уводящий куда-то в сторону от лестницы коридор, хотя Цай Яну интереснее было бы посмотреть, что там на втором этаже, где скрылся незнакомый мальчишка.

Они прошли еще немного, и Сун Цин остановилась перед самой обычной светлой дверью. Она подняла руку и постучала, но не стала дожидаться, пока ей разрешат войти, а сразу же открыла ее и впихнула Цай Яна внутрь, заходя следом.

Пахло как в больнице. Цай Ян помнил этот запах, потому что так пахло, когда болела бабушка. Это было плохо. Папа потом плакал, и это был единственный раз, когда Цай Ян видел, как он плачет. Мама сказала, что бабушки не стало. Цай Яну было четыре, и он не понимал, что такое «не стало». Она же была. День назад он сидел у ее кровати и рассказывал ей истории, которые выдумывал на ходу. И больше ее не видел.

Могло ли так случиться, что мамы и папы тоже «не стало»?

Цай Ян закусил губу и опустил взгляд в пол.

– Папа! – позвала Сун Цин.

– А-Цин! – послышался возглас, и Цай Ян поднял голову. Из-за белой ширмы, за которой горел яркий свет, появился человек в халате и аккуратных круглых очках. – Где ты была?

– Я нашла его на улице, – словно не слыша вопроса, продолжила Сун Цин. – У него на руках укусы. Они воспалились, посмотри.

Ее отец еще пару мгновений строго смотрел на нее, потом вздохнул, покачал головой и перевел взгляд на Цай Яна. Цай Ян решил улыбнуться ему; он казался слишком взволнованным.

– Привет, я доктор Сун, – представился мужчина. – А тебя как зовут?

– Цай Ян.

– Сколько тебе лет?

– Шесть. Совсем недавно исполнилось.

– Вот как, – доктор Сун наконец улыбнулся. – Идем, нужно обработать твои царапины.

Его улыбка была очень приятной, и Цай Ян кивнул, позволяя ему взять себя за руку. Они вместе прошли за ширму, и от яркого света у Цай Яна заболели глаза. Доктор Сун усадил его на кушетку. Когда Цай Ян сморгнул выступившие на глазах слезы и осмотрелся, он заметил маленького мальчика, который сидел в уголке на стуле и смотрел на него во все глаза.

– Эй, привет! – улыбнулся ему Цай Ян.

– П… привет, – отозвался мальчик, пряча взгляд и опуская его на свои руки.

В предплечье ткнулось что-то мокрое, и Цай Ян вздрогнул от резкой боли, обжегшей кожу. Доктор Сун сказал:

– Сейчас пройдет, потерпи.

Если он хочет найти маму и папу, то действительно нужно потерпеть и не жаловаться. Тогда он сможет спросить, как добраться до места, где работала мама. Он не помнил адрес, но мог бы подробно описать его! Так что нужно не хныкать, а вести себя как взрослый. Чтобы отвлечься от боли, Цай Ян снова перевел внимание на незнакомого мальчика.

– Как тебя зовут?

– Я… я Сун Чан, – еле слышно ответил тот.

– А я Цай Ян! Мне шесть, а тебе?

– П-пять.

Цай Ян кивнул, продолжая улыбаться, хотя руку теперь жгло не переставая. Доктор Сун на мгновение отвлекся от его ран и посмотрел на него.

– Ты очень сильный мальчик. Улыбаешься, когда больно. Не все так могут.

– Да он все время улыбается, – послышался голос Сун Цин. Она сидела на кушетке у самого изголовья и болтала ногами, глядя на Цай Яна и отца. Куртки на ней уже не было, остались лишь джинсы и футболка с большим желтым цветком на груди. – Может, он дурачок?

– А-Цин, сейчас выйдешь отсюда! – строго сказал доктор Сун.

Цай Ян засмеялся. Маленький Сун Чан же из своего угла взглянул на Сун Цин широко распахнутыми глазами.

– Так вы брат с сестрой? – спросил Цай Ян, заметив, как они похожи.

– Ага, – отозвалась Сун Цин.

– Здорово! А ты боишься собак, Сун Чан?

– Н-нет, – ответил мальчик, с удивлением посмотрев на Цай Яна.

– А змей?

– Тоже нет.

– А пауков?

– Пауков, н-наверное, боюсь, – кивнул Сун Чан, скривив губы.

– Да он всего боится, даже своей тени! – вмешалась Сун Цин.

– А-Цин! – снова одернул ее доктор Сун. Несмотря на строгий голос, он очень осторожно обрабатывал последнюю ранку на руке Цай Яна, уже почти не делая больно. Цай Ян даже смог посмеяться над перепалкой брата и сестры.

– Понял, значит, я буду защищать тебя от пауков. А ты меня – от собак, идет? – сказал он.

Сун Чан быстро-быстро закивал и наконец тоже робко улыбнулся.

– Готово, – сказал доктор Сун. – Мне нужно будет взять у тебя анализы, чтобы проверить, все ли в порядке, хорошо, Цай Ян?

Цай Ян кивнул. Очень хотелось спать – когда он оказался в тепле, тело стало ватным, а голова – тяжелой. Тупая боль в висках так и не исчезла.

– Подождешь здесь с А-Цин и А-Чаном? Мне нужно поговорить кое с кем, – продолжил доктор Сун. – Это недолго, я сразу вернусь и принесу тебе сухую одежду.

– Хорошо.

Когда доктор Сун вышел, Сун Цин спрыгнула с кушетки и подошла к Цай Яну, чтобы посмотреть на его руки. Они теперь все были в бинтах и пластырях. Девочка с интересом разглядывала работу отца, даже потыкала пальцем в одну повязку. Цай Ян отдернул руку.

– Что это за место? – спросил он.

– Приют «Белый Лотос», – ответила Сун Цин, поправляя ленту на своей косе. – Папа владеет им вместе со своим другом.

– Приют? – переспросил Цай Ян, чувствуя, как холодеет внутри.

– Да. Для сирот. Не бойся, здесь все очень хорошие. Даже дети директора Мао часто здесь бывают. Их дом совсем рядом.

Цай Ян хотел сказать ей, что ему нужно найти родителей, что он не сирота, но не успел, потому что за дверью послышались голоса. Он слез с кушетки и обошел ширму, чтобы слышать, о чем там говорят. Этого оказалось недостаточно, чтобы разобрать диалог взрослых, так что он подошел к двери и прижался к ней ухом.

– Подслушивать нехорошо, – нахмурившись, сказала Сун Цин, скрестив руки на груди, но потом все же тоже приблизилась.

– Тайхуа, подожди, – услышал Цай Ян голос доктора. – Что случилось? Это тот мальчик, которого ты все это время ищешь? Цай Ян?

Сердце заколотилось как сумасшедшее.

– Да, – ответил ему другой голос, который показался Цай Яну смутно знакомым. – Коллеги его отца ездили к ним домой, но он сбежал от них. Мне тоже нужно было поехать! Я должен был поехать! А он скитался неизвестно где целую неделю.

– Сначала успокойся. Ты не можешь разговаривать с напуганным ребенком в таком состоянии, – сказал доктор Сун. – У него есть другие родственники? Бабушка? Дедушка?

– Нет. Бабушка по отцу скончалась два года назад, а про родителей матери, Мэйлин, я ничего не знаю. Она никогда о них не говорила.

Значит, те люди, которые приходили в их дом, работали с папой? Но почему папы с ними не было?

– Их сбила машина? – тише спросил доктор Сун, но Цай Ян все равно его услышал.

– Да, – помолчав, отозвался второй голос. – Прямо около дома. Обоих насмерть.

– Какой кошмар. Бедный ребенок…

Дальше Цай Ян уже не слушал. Он отпрянул от двери, будто она в момент стала раскаленной. «Насмерть»? Вот что такое – «не стало»? Это смерть. Когда уходят и больше не возвращаются. Он помотал головой, продолжая отступать, пока не уперся спиной в стену.

Сун Цин отстранилась от двери и посмотрела на него. Сун Чан, который все это время стоял рядом и цеплялся за руку сестры, также повернулся к Цай Яну.

– Наша мама тоже умерла, – шепотом сказала Сун Цин.

Этого не может быть. Так не должно было быть! Если бы мама не решила приготовить для него сладости, она бы не пошла так поздно в магазин, а папа не отправился бы с ней. И они были бы в порядке!

Цай Ян прижал руки ко рту. Голова разболелась еще сильнее, пол качнулся.

Он не заметил, как к нему подошла Сун Цин. Понял лишь, что она рядом, когда девочка вдруг обняла его. От нее пахло этим кабинетом и дождем, под которым они оба промокли. Цай Ян всхлипнул.

Сун Цин вздохнула и крепче прижала его к себе своими тонкими руками. В бок ткнулось что-то теплое, и Цай Ян, повернув голову, разглядел сквозь слезы, что маленький Сун Чан подошел тоже и теперь стоял, прильнув к нему.

Голоса за дверью затихли. Слышно было, лишь как шумит за окном превратившийся в ливень дождь.

Цай Ян впервые за долгое время просыпается сам, не слыша противной трели будильника. Он ненавидит рано вставать, но уже не помнит, когда получалось подольше поваляться в постели. Даже в выходные находятся либо какие-то важные дела, либо работа.

Он недоверчиво открывает один глаз. Его кровать стоит прямо рядом с окном, так что получается даже увидеть соседние дома не вставая. Несмотря на всю роскошь города, в котором он живет, застройка в Токио очень плотная. Наверное, скоро начнут строить на головах людей.

Цай Ян прислушивается. В квартире до странного тихо. Он переворачивается на бок и пытается найти свой телефон. Пару минут он безрезультатно шарит рукой по простыне, но ничего не находит. Он что, оставил его на кухне, когда заснул там прошлой ночью? Так вот почему будильника не было?

Стоп! Он что, проспал работу?! Цай Ян вскакивает, едва не навернувшись о пакет из 7-Eleven, напичканный пустыми контейнерами из-под готовой еды, и, натянув штаны, вылетает в коридор. На кухне никого нет, а его телефон аккуратно лежит на столе. Вздохнув, Цай Ян берет его в руку. Ничего. Еще вчера вечером оставалось процентов двадцать заряда. Он не удивится, если, включив его, обнаружит штук десять пропущенных.

Он снова выходит в коридор и прислушивается. Из комнаты Сун Чана доносится неровный звук клавиатуры, и Цай Ян осторожно стучится к нему, прежде чем приоткрыть дверь.

– Привет. Ты работаешь? – тихо спрашивает он, когда Сун Чан оборачивается, отрываясь от ноутбука.

– Нет. – Тот улыбается, полностью разворачиваясь к нему в кресле. – Доброе утро.

– Который час?

– Почти одиннадцать, – чуть не свернув шею, чтобы посмотреть на экран, отвечает Сун Чан.

– Черт. Я не помню, куда мне сегодня нужно.

– Сегодня воскресенье.

– Кого это хоть раз останавливало? – Цай Ян вздыхает и проходит в комнату, садясь на застеленную кровать Сун Чана. Рядом с подушкой лежит, прикрыв глаза, Жучок. Он дергает ушами, когда Цай Ян тыкает его пальцем в лапу.

Этого черно-белого кота со смешными короткими лапами подарили А-Бэю одноклассники. Цай Ян не стал им отказывать, когда они спросили у него разрешения, даже поблагодарил, что вообще поставили его в известность.

И что не додумались подарить собаку.

Цай Ян щелкает кота по уху, и тот поднимает голову, недовольно глядя на него.

– Что ты смотришь на меня, крокодил? – усмехнувшись, спрашивает Цай Ян.

– Почему всегда крокодил? – уточняет Сун Чан.

– Потому что лапы короткие. – Цай Ян разводит в сторону руки и перебирает ими, как ящерица на песке.

Жучок недоуменно моргает. Сун Чан тихо смеется.

– Я сейчас посмотрю, куда тебе сегодня. Насколько я помню, рано вставать не надо было. Я не стал тебя будить, – говорит он, разворачиваясь к столу и роясь в ежедневнике. Цай Ян обращает внимание, что его руки не так сильно дрожат, как обычно. Наверное, укол с ночи еще действует. – Да, вот, тебе к четырем в Сибую.

– Точно, – выдыхает Цай Ян. – Сибуя. И хватит записывать все, ты что, моя секретарша?

– Мне несложно, – мягко улыбается Сун Чан.

– Как голова?

Сун Чан опускает взгляд и приглаживает волосы, которые носит чуть длиннее, чем раньше, когда стригся совсем коротко и не нужно было прикрывать шрам над ухом.

– Лучше. Извини за то, что было ночью.

Цай Ян отмахивается. Сколько можно извиняться?

Он поднимается на ноги и оглядывает комнату. Да, работы предстоит действительно много. Имеет смысл начать сегодня, раз ему пока никуда не надо бежать сломя голову.

– Нужно будет разобрать здесь все. Хорошо, что наконец-то появилась возможность сделать в твоей комнате ремонт. Поживешь пока в одной с А-Бэем? Моя слишком маленькая, а запах краски тебе ни к чему. Обещаю, я постараюсь быстро, – говорит он.

– Может, не надо? – тихо бормочет Сун Чан. – Столько хлопот, а я даже помочь тебе не могу, – добавляет он, глядя на свои подрагивающие руки.

– Хватит-хватит, – морщится Цай Ян. – Будешь ждать, пока потолок свалится тебе на голову?

Сун Чан втягивает голову в плечи.

– Кстати, где А-Бэй?

– Он пошел отправить письмо.

– А… – Цай Ян чешет в затылке и лохматит распущенные волосы. – Мы же всегда вместе ходим.

– Почтальон по воскресеньям забирает письма в десять. Он тоже не захотел тебя будить.

– Ясно, – кивает Цай Ян. – Ладно, пойду что-нибудь поем. Ты будешь?

– Я уже завтракал. А-Бэй приготовил омлет, разогрей.

– Какое у меня прекрасное дитя! – восклицает Цай Ян, уже открывая дверь, чтобы выйти.

– Цай Ян, – окликает его Сун Чан.

Цай Ян оборачивается. Сун Чан сидит, низко опустив голову и глядя на свои пальцы, которые никак не может сцепить в замок.

– Что такое?

– Сестра… Раньше приходили письма, люди писали хоть что-то. Что видели кого-то похожего, присылали фотографии. А два месяца уже ничего. Ты… ты не знаешь почему?

Цай Ян трет лоб пальцами и вздыхает. Этот разговор должен был рано или поздно состояться. Глупо было бы думать, что Сун Чан не заметит, что на электронный почтовый ящик, который все они отслеживают каждый день, больше ничего не пишут о Сун Цин. Ни словечка. Друг семьи, Фа Цаймин, курирующий поиски, просил его сообщить Сун Чану, но Цай Ян так и не смог ему сказать. Все откладывал.

– Сун Чан, – говорит он, возвращаясь на свое место на кровати. Тот следит за ним взглядом, в котором столько вопросов и надежды, что у Цай Яна пересыхает во рту и язык прилипает к небу, не давая ничего произнести нормально. – Послушай, Фа Цаймин, как мог продлевал ее поиски. Но прошло уже восемь лет, и…

– Что? Цай Ян, они перестали ее искать? – спрашивает Сун Чан, чуть подавшись вперед.

Цай Ян протягивает руку и обхватывает его дрожащие пальцы своими.

– Кончилось финансирование. И уже прошло слишком много времени. Прости, что не сказал тебе сразу, как узнал, я…

У двери слышится какой-то шум, а потом она распахивается, и Цай Ян видит застывшего на пороге А-Бэя. Когда он успел вернуться домой?

– Что? Тетю перестали искать?

– А-Бэй! – Цай Ян вскакивает на ноги, отпуская руку Сун Чана. Жучок от его резкого движения недовольно мяукает и спрыгивает на пол.

Да. Странно было бы упрекать ребенка в том, чем сам занимался когда-то. Подслушивать нехорошо, но не когда в твоей семье вечно что-то происходит и ты уже вздрагиваешь от любого телефонного звонка. Цай Ян бы душу свою отдал вместе со всеми возможными перерождениями, чтобы ничего подобного никогда не происходило с А-Бэем.

Только кому нужна его душа?

– Но Фа Цаймин обещал! – говорит А-Бэй. Цай Ян с болью видит, как его глаза наполняются слезами, но он сдерживает их, не позволяя пролиться. Цай Ян трусливо думает, что благодарен ему за это, потому что никогда не знает, что делать, стоит этому ребенку проронить хоть слезинку. Его это всегда пугает до чертиков, сердце прикипает к ребрам, и ни единого звука не получается из себя выдавить. Или наоборот – такой поток слов начинается, что Цай Ян и сам не понимает, что произносит. – Он обещал…

Цай Ян прикрывает глаза.

– А-Бэй, Сун Цин пропала восемь лет назад…

– Но она жива!

Цай Ян сглатывает.

– Мы не знаем этого наверняка.

– Ты сам так говорил, – тихо произносит А-Бэй, поднимая на него взгляд. Цай Ян с ужасом видит, как одна слеза все же срывается с его ресниц и падает на щеку. – Уже два месяца ее не ищут? Почему?

Цай Ян резко выдыхает и садится обратно на кровать, сцепляя руки в замок и опуская голову.

– Если ты слышал об этом, то слышал и о причинах.

А-Бэй разворачивается и уходит, в последний момент придерживая дверь, которой хотел хлопнуть, чтобы она не громыхнула на весь дом. Скорее всего, пожалел Сун Чана и его больную голову. Даже с такими эмоциями.

– Сун Цин бы сказала, что это все мое воспитание, – произносит Цай Ян, не поднимая головы.

Плеча касаются теплые дрожащие пальцы, и он все же смотрит в глаза Сун Чану.

– Я верю, что сестра жива. И что она к нам вернется. Если не будут искать они, будем мы.

– Сун Чан…

– Что ты хочешь на день рождения? – резко переводит тему Сун Чан.

Цай Ян моргает, но решает не продолжать так неожиданно прервавшийся разговор. С А-Бэем он побеседует позже. Ему нужно дать успокоиться. И да, выплакаться. Он практически никогда не плачет при Цай Яне. Еще реже – разговаривает с ним вот так, не придерживаясь формального стиля речи, как всегда делает, если они не одни.

– Ты же знаешь, я не праздную дни рождения.

Сун Чан кивает.

– Тогда мы с А-Бэем сделаем сладкую тыкву с апельсинами на Хэллоуин.

Цай Ян кивает и улыбается. Да, Хэллоуин. Только не день рождения.

Глава 3. Падение

• If you were to tell me that I’d die today
• This is what I’d have to say
• I never really had the time to live
• And if you were to give me just another chance
• Another life, another dance
• All I really want to do is love.

♬ Papa Roach – What Do You Do?

Рика Ячи уже больше получаса собирается перемолоть свежие кофейные зерна, которые доставили сегодня утром. Ей очень не хочется шуметь и вообще двигаться, так как взгляд ее неотрывно прикован к столику у окна, где сидят двое. Уже поздний вечер, через час кофейня закрывается, так что посетителей совсем немного, как и заказов, поэтому она может просто понаблюдать.

Рика Ячи никогда не видела мужчин красивее.

Они так похожи, но в то же время она бы ни за что не смогла их перепутать. Оба высокие, с благородной осанкой и аккуратными чертами лица. Где же таких делают, скажите на милость? Они так увлечены своим разговором, что Ячи спокойно рассматривает их, не опасаясь, что ее взгляд заметят. Хотя даже если заметят. Пусть.

Одного мужчину она уже видит не в первый раз. Он с полудня работает здесь, несмотря на воскресенье, и ни разу не попросил ничего, кроме кофе. В последний раз, принимая заказ, Ячи обеспокоенно поинтересовалась, не желает ли гость чего-нибудь еще, но он в ответ только покачал головой. Вчера же он вообще заплатил не только по своему счету, но и за Цай Яна. Наверное, он очень богат.

Конечно, он богат, думает Ячи, протирая для видимости и без того чистую чашку. Только посмотрите, как он одет. Строгие брюки, белая рубашка, дорогие часы на запястье. Нет, какой же он красивый! Волосы у лица короче, чем остальная часть, собранная в аккуратный недлинный хвост, а выпущенные пряди так эффектно ложатся на лоб и скулы. Когда он время от времени поднимает руку и поправляет их, убирая от лица, Ячи только вздыхает. Нельзя быть таким, это незаконно.

А его брат? Они же братья, сразу понятно! Когда он улыбается, а делает он это часто, в отличие от своего спутника, Ячи кажется, что она уронит эту злосчастную чашку. Он не так строго одет, но, черт, рубашки с закатанными рукавами на мужчинах с такими руками – это нечто.

Она сглатывает и все же выходит из-за стойки, чтобы уже в который раз спросить, не нужно ли гостям что-то еще. Девушка, сидящая в другом конце зала, машет ей рукой, подзывая, но Ячи только коротко улыбается ей и жестом обещает подойти через пару минут.

– А-Кай, думаю, здесь лучше будет смотреться дерево. А здесь нужна дополнительная экспертиза. Если очертания еще можно повторить с оригинала, то с оттенками сложно угадать. Боюсь, мы рискуем уже не восстановить точные цвета, – говорит мужчина, который часто улыбается. Даже сейчас на его лице заметная мягкая полуулыбка.

Ячи без понятия, о чем они говорят. Может, они художники?

– Вам принести еще что-нибудь, господа? – спрашивает она, заправляя прядь волос за ухо.

Старший из братьев – об этом Ячи догадалась по тому, как он обращается к своему спутнику, – смотрит на свой телефон и качает головой.

– Да, что-то уже поздно. А-Кай, не хочешь поужинать?

– Нет. Я через час планирую лечь спать.

– Ты весь день ничего не ел. Проект может подождать. Скажите, эм, – он бросает мимолетный взгляд на бейджик на груди Ячи, – Ячи-сан, наслышан о вашем блинном торте. Можно мне кусочек? Эй, не смотри на меня так, А-Кай, сладкое хорошо влияет на мыслительный процесс! – добавляет он и с улыбкой смотрит на брата.

Тот только медленно качает головой и возвращается к изучению чего-то на экране ноутбука, придвигая его поближе к себе.

Ячи несколько раз кивает и направляется к стойке, где за стеклом витрины выставлены пирожные, булочки и кусочки тортов. Она выбирает тот, который украшен свежей клубникой, и берет тарелочку с полки. Ох, она даже не спросила, не нужно ли им еще кофе. Или лучше предложить чай…

– Ячи-сан!

Она не успевает опомниться, как кто-то резко хватает ее за локоть. Ячи вскрикивает, вздрагивая всем телом. Тарелочка с тортом падает из ее руки и разлетается по паркету мелкими осколками.

Звук разбитого стекла эхом прокатывается по почти пустому помещению. Ло Кай вскидывает голову, отрываясь от изучения фотографии фасада здания на экране ноутбука. Ло Юншэн, который сидит напротив него спиной к основному залу, поднимает брови и поворачивается, чтобы посмотреть, что стряслось.

Перед бариста стоит Цай Ян, бледный, как фарфоровые чашки, нагроможденные на подносе за спиной Ячи. Он странно одет. Если бы Ло Кай не видел его раньше и не общался с ним, это бы не показалось странным, но теперь – кажется. Цай Ян, насколько уже стало понятно из его образа, вряд ли просто так надел бы такую строгую одежду, тем более – рубашку, пусть и черную. Ло Кай замечает бейджик на его груди. Он с работы?

– Что случилось? – спрашивает тем временем девушка, опуская взгляд на руку Цай Яна, которой тот крепко стискивает ее локоть.

Цай Ян тут же отпускает ее и сжимает пальцы в кулак.

– Ты не видела А-Бэя? – спрашивает он, нервным движением убирая с лица выбившиеся из хвоста пряди.

Ячи удивленно всплескивает руками.

– Сейчас десятый час! Что бы ему делать здесь так поздно?

– Хотел бы я знать, – произносит Цай Ян и сдавливает обеими руками виски. – Черт… Проклятье!

Бариста настороженно хмурится.

– Что произошло? Ты не знаешь, где он? Он не дома?

Цай Ян опускает руки и горько усмехается, глядя в пол.

– Если бы он был дома, стал бы я приходить сюда и так тебя пугать? Извини за… – Он замолкает и обессиленным жестом указывает на осколки на полу.

Ячи только открывает рот, чтобы что-то ответить, но у Цай Яна звонит телефон, и он быстро вытаскивает его из кармана, едва не уронив в спешке.

– Сун Чан?! Он вернулся? – выпаливает он, едва поднеся телефон к уху. – Что? Нет, нет, прошу тебя, будь дома. Нет, не нужно приходить. Мне не хватало только потом искать и тебя тоже. – Он замолкает, слушая. Потом закрывает глаза и качает головой. – Нет, Сун Чан, у тебя потом опять будет раскалываться голова. Я… Да, я позвоню сразу, как что-нибудь узнаю.

Договорив, Цай Ян роняет руку вдоль тела, зажав телефон в пальцах.

– Так… Магазин с открытками уже закрыт, почта тоже. У одноклассников нет. Да куда он мог деться? – бормочет он, глядя перед собой в пространство.

Ло Кай слегка вздрагивает, когда на его предплечье ложится рука старшего брата.

– А-Кай? Ты знаешь этого человека? – спрашивает он.

– Да. То есть… Мы виделись пару раз. На этой неделе, – объясняет он, не сводя взгляда с Цай Яна.

– А-Бэй – это его сын?

Ло Кай смотрит на брата и качает головой.

– Нет.

На лице Ло Юншэна мелькает удивление, но он быстро берет свои эмоции под контроль. Он медленно кивает и разворачивает ноутбук к себе. Переведя взгляд за его спину, Ло Кай видит, как Цай Ян уходит. Дверь печально звякает колокольчиком, закрываясь за ним.

– А-Кай, иди, – говорит брат, чуть опуская крышку ноутбука. – Я все закончу.

– Куда? – нахмурившись, спрашивает Ло Кай.

– Ты же хочешь помочь своему другу.

– Мы не…

Ло Юншэн улыбается, жестом останавливая его.

– Я все доделаю. Позвони, если тебе понадобится помощь.

Ло Кай не знает, зачем это делает. Вмешиваться в чужую жизнь, да еще и в жизнь почти незнакомого человека, совершенно не в его правилах. Но Цай Ян выглядел таким отчаявшимся. Что, если с Сун Бэем действительно что-то случилось? Он произвел впечатление очень воспитанного и спокойного ребенка, вряд ли он просто сбежал из дома или сделал еще что-то, что можно было бы ожидать от детей его возраста.

Обо всем этом он думает, уже проходя мимо Ячи. Та так и стоит в окружении осколков, словно не зная, как к ним подступиться. Уже выходя за дверь, Ло Кай слышит голос брата:

– Ячи-сан, вам помочь?

Все-таки они с Ло Юншэном чем-то похожи. Зря дядя говорит, что они совершенно разные. Что-то общее в них все же есть.

Цай Яна Ло Кай сразу замечает на другой стороне улицы. Тот стоит, глядя на телефон, и не двигается. Спешащие по своим делам люди просто обходят его, словно внезапно возникшее на пути препятствие. Никто не бросает недовольные взгляды и ничего не говорит, они просто огибают его с обеих сторон, как горная река – камень. Пока Ло Кай переходит дорогу, Цай Ян так и не меняет позу. Вблизи становится понятно, что он просто смотрит на включенный экран, занеся палец над кнопкой журнала вызовов, будто не знает, кому еще можно позвонить.

– Цай Ян, – окликает его Ло Кай, и Цай Ян вздрагивает, поворачиваясь на его голос.

– Ло Кай? Что ты здесь делаешь?

– Я был в кофейне, когда ты заходил. Сун Бэй пропал?

Цай Ян глубоко вдыхает и медленно выдыхает, только после этого коротко кивая. Его волосы совсем растрепались. Он выглядит так, словно пронесся через весь Токио бегом. На лбу от жары и волнения выступили мелкие капли пота.

– Когда вы говорили в последний раз? – спрашивает Ло Кай.

– Сегодня днем, – отвечает Цай Ян. – Мы… он был расстроен, а потом я уехал работать. Он был дома.

– Что произошло потом?

– Я… – Цай Ян резко замолкает, не договорив фразу. – Ло Кай, прости за прямоту, но… зачем тебе проблемы совершенно постороннего человека?

На удивление эти слова, в которых действительно есть своя правда, неприятно оседают внутри чем-то горьким. Да, они друг другу посторонние, но ведь речь идет о пропавшем ребенке. И о человеке, который стоит вот так, застыв посередине дороги, потому что ему явно даже некому позвонить, чтобы попросить о помощи.

– Тебе нужна помощь, – спокойно говорит Ло Кай, глядя ему в глаза.

Цай Ян хмурит брови и проводит несколько раз ладонью по лбу, стирая с кожи испарину. Видно, что он борется с противоречиями в собственных мыслях, словно решая, можно ли довериться Ло Каю настолько, чтобы рассказать, почему и как пропал Сун Бэй.

– Мне позвонил Сун Чан. Он… В общем, он мой сосед и родной дядя А-Бэя. Я работал в Сибуе в баре. – Произнося это, Цай Ян касается пальцами бейджика на своей груди, подцепляя его с краю, словно в желании оторвать от рубашки. – Там отвратительно ловит. Как оказалось, он звонил мне несколько раз до этого, а я увидел, только когда вышел в перерыв на улицу. Ну, теперь меня, конечно же, уволят. – Он усмехается и засовывает руки в карманы брюк. – Я даже смену не доработал, сразу поехал сюда.

– Вы живете недалеко?

Цай Ян кивает.

– В пяти минутах пешком.

Ло Кай пару мгновений молчит, обдумывая, что делать. Может, стоит уже заявить в полицию? Цай Ян сказал, что Сун Бэй был расстроен. Мог ли он пойти на прогулку и заблудиться? Токио – огромный город, который просто невозможно знать полностью, даже если живешь здесь очень долго.

– Вы поругались? – спрашивает он, продолжая смотреть на Цай Яна, хотя тот не поднимает глаза, чтобы встретить его взгляд.

– Нет. В смысле мы никогда не ругаемся, просто расходимся на какое-то время, если вдруг что-то неприятное случается в разговоре. Но это ни разу не длилось долго. Я понятия не имею, куда он мог пойти и зачем. Сун Чан сказал, что он ушел почти сразу после меня. Сказал, что скоро вернется. Он самостоятельный, но уже так поздно. – Он начинает говорить все быстрее и быстрее, и Ло Кай берет его за плечо. Сам не понимает, преследует он цель успокоить или просто увести с дороги, потому что людей вокруг становится все больше. Все возвращаются с работы и прогулок.

Цай Ян послушно замолкает и отходит вместе с ним ко входу в какое-то заведение; из приоткрытой двери доносятся голоса и смех, ярко пахнет едой. Ло Кай собирается спросить у него, звонил ли он, например, в школу – пусть сегодня и воскресенье, многие дети собираются в кружки по интересам или ухаживают за животными, – но Цай Ян вдруг судорожно снимает блокировку с телефона и начинает быстро что-то в нем искать.

– Цай Ян?

– Надо позвонить Фа Цаймину. Вдруг А-Бэй поехал к нему на работу. – Цай Ян подносит телефон к уху и какое-то время стоит, прикусив мизинец той руки, которой держит смартфон. – Недоступен… – наконец произносит он, глядя на телефон так, словно готов зашвырнуть его в ближайшую стену. – Да где они все?

– Ты знаешь, где он работает? – спрашивает Ло Кай.

– Да. Я сейчас туда поеду. Они закончили работать час назад, но Фа Цаймин вечно засиживается допоздна. Только нужно зайти домой за пропуском.

Цай Ян суетливо убирает телефон в карман и разворачивается, но, сделав лишь один шаг, снова останавливается.

– Ло Кай, ты…

– Что? – видя, что он не продолжает фразу, спрашивает Ло Кай.

Он слышит лишь, как Цай Ян усмехается, не поворачиваясь к нему лицом. Слабый ветер проходится по его волосам, и Ло Кай чувствует легкий, еле уловимый запах молочного чая.

– Ты можешь пойти со мной? – спрашивает Цай Ян тихо, так и стоя к нему спиной.

Ло Кай сначала кивает, потом, осознав, что Цай Ян этого не видит, отзывается:

– Да.

Они вместе идут до конца квартала, потом – вниз по улице, ведущей к мосту, но, не дойдя до него, сворачивают в жилой массив, настолько плотно застроенный, что по переулку между домами с трудом можно передвигаться вдвоем бок о бок. Все это время Цай Ян молчит, но Ло Кай почти физически ощущает его нервозность. Пусть он и старается держать себя в руках, это не так просто скрыть.

Цай Ян останавливается около высокого и узкого здания и открывает дверь, ведущую на внешнюю лестницу. По ней они поднимаются на третий этаж. Точнее, Ло Кай поднимается – Цай Ян же взлетает по ступенькам, как будто за ним кто-то гонится. Они оказываются в длинном коридоре на несколько квартир. На левой стене между двух дверей нарисован краской рисунок: мальчик, держащий что-то в руках у самого лица. Проходя мимо, Ло Кай понимает, что ребенок на картинке держит у губ бамбуковую дудочку.

Цай Ян звенит ключами в руке и отпирает одну из дверей, на которой нет номера. Ло Кай входит в квартиру, где, на первый взгляд, никого нет, только в прихожей горит неяркий свет. Вскоре слышатся торопливые шаги, и к ним навстречу из коридора выбегает парень, на вид ровесник Цай Яна, может чуть младше. Он смотрит на Ло Кая темными, широко распахнутыми глазами. Ло Кай сразу обращает внимание на то, как сильно у него дрожат руки, и это явно не просто от волнения.

– Нашел? – моргнув, спрашивает он, переведя взгляд на Цай Яна.

Тот лишь качает головой и, не разувшись, сворачивает в коридор.

– Ло Кай, я быстро. Только возьму пропуск.

Встретивший их парень тяжело вздыхает и не с первого раза сцепляет дрожащие пальцы в замок, глядя в пол.

– Извините за вторжение. Меня зовут Ло Кай.

– Ох, простите, – словно очнувшись, вздрагивает сосед Цай Яна. – Я Сун Чан. А вы… вы друг Цай Яна?

Ло Кай не знает, что ответить, но его спасает Цай Ян, который возвращается, коротко бросив:

– Да. Друг.

Сун Чан быстро кивает.

– Куда ты едешь?

– К Фа Цаймину на работу. Может, А-Бэй решил поговорить с ним насчет твоей сестры или… что-то. Я позвоню, хорошо? Пожалуйста, не выходи никуда.

Сун Чан не отвечает, только вздрагивает, когда в дверь вдруг размеренно, но громко стучат. Ло Кай, который находится к ней ближе всех, дергает за ручку, открывая – Цай Ян не стал запирать замок…

И не сдерживает вздох облегчения. Едва не сбив его с ног, в квартиру влетает Сун Бэй, сразу же бросаясь к Цай Яну. Об пол что-то громко ударяется – Ло Кай, повернувшись, видит, как Цай Ян роняет телефон, который все это время не выпускал из рук, и резко присаживается на корточки, обнимая мальчика.

– А-Бэй, ты… ты просто…

– Простите, господин Цай. Простите, я не специально, – бормочет Сун Бэй, обнимая его за шею.

Сун Чан, стоящий рядом с ними, улыбается и поджимает дрожащие губы. Он протягивает руку и треплет мальчика по волосам.

– Какая идиллия. Было ради чего ехать на другой конец города, – слышится глубокий и спокойный голос, и все, как по команде, поворачиваются к двери. Цай Ян медленно поднимается на ноги, не снимая ладони с плеч Сун Бэя.

– Хао Ки?

Стоявший все это время в дверях и замеченный с самого начала только Ло Каем, который уже потерял нить происходящего, человек переступает порог и машет рукой.

– Привет, чокнутая семейка.

Это худощавый и очень бледный парень с так тщательно уложенными волосами, что, кажется, ни одна прядка не находится не на своем месте. Длинная рваная челка аккуратно обрамляет лицо с четкими скулами и очень выразительными глазами с прищуром. Он одет во все черное, даже на его руках Ло Кай замечает черные кожаные перчатки без пальцев.

Цай Ян, нахмурившись, опускает взгляд на Сун Бэя, который продолжает обнимать его за талию.

– А с Хао Ки вы как встретились?

– Простите, – в который раз произносит Сун Бэй. – Я поехал к Фа Цаймину в офис, и у меня сел телефон.

Цай Ян вздыхает.

– Значит, я был прав. Зачем, А-Бэй?

– Я хотел поговорить с ним насчет тети! – оправдывается мальчик. По его лицу расползаются красные пятна. – Прости, я не хотел тебя пугать… – добавляет он еле слышно.

– Какого черта Фа Цаймин мне не позвонил? – восклицает Цай Ян.

– Может, потому, что он в Монголии? – усмехнувшись, спрашивает Хао Ки, скрестив руки на груди и опираясь спиной о дверной косяк. – Два дня назад уехал. Он там в крошечной деревушке, которую даже на карте самой Монголии не видать. Представь себе, там не ловит телефон.

– А ты какого черта не позвонил?!

– А я звонил, – не меняясь в лице, спокойно отвечает Хао Ки. – Ты был недоступен.

– Нет у меня от тебя пропущенных, – говорит Цай Ян наконец, подбирая с пола телефон.

– Он правда звонил, – мягко произносит Сун Бэй.

Цай Ян вертит выключившийся от удара об пол телефон в руке, нажимает на боковую кнопку и, пока он снова загружается, несколько раз слегка ударяет им себя по лбу, закрыв глаза.

– Я был на работе, там не ловит. Надо было хоть повторно набрать.

– Я был за рулем. На минуточку. Я, конечно, мог бы попробовать, но все-таки я был не один, а с твоим ребенком.

Цай Ян едва на месте не подпрыгивает, снова глядя на Сун Бэя.

– Ты что, сел с ним на мотоцикл?!

Хао Ки громко смеется и отвечает за мальчика:

– Я мог бы дать тебе поволноваться подольше, если бы мы поехали на метро или взяли такси.

Молчавший и до сих пор лишь переводивший взгляд то на одного, то на другого Сун Чан осторожно берет Цай Яна за плечо.

– Цай Ян, все обошлось. Хао Ки, спасибо тебе за помощь, – говорит он.

– Пустяки.

– Стоп-стоп, – произносит Цай Ян, с остервенением потерев лоб и резким движением убрав с него налипшие из-за испарины волосы. – А-Бэй, ты ушел еще днем. Где ты был все это время? Неужели нельзя было зарядить телефон на работе у Фа Цаймина?

– Прости, – уже в который раз говорит Сун Бэй. – Все были на собрании.

Снова вмешивается Хао Ки:

– Я встретил его в вестибюле, когда сам уже собирался ехать домой. И хватит допрашивать ребенка. И врать ему – тоже хватит, – веско добавляет он.

Цай Ян меняется в лице. Ло Кай впервые видит у этого человека такое ледяное выражение.

– Я ему не вру.

– Это ваше дело, – обезоруживающе улыбается Хао Ки, подняв ладони в воздух. – Наверное, именно поэтому он был весь зареванный из-за новости, которая стала известна еще два месяца назад.

– Ты…

Сун Чан сжимает трясущиеся пальцы на плече Цай Яна.

– Пожалуйста, давайте не будем об этом. Хао Ки, мы очень тебе благодарны. Спасибо за твою помощь и твое время.

– Да не за что. Ладно, я поехал, – говорит Хао Ки. Он смотрит на Сун Бэя и подмигивает ему, когда мальчик переводит на него виноватый взгляд. – Увидимся, Сун Бэй. Фа Цаймин приедет через неделю, заходи к нам.

– Бежит и падает, – по-прежнему зло, но уже обессиленно тихо произносит Цай Ян.

Хао Ки смеется, отталкивается от косяка, к которому все это время прилипал лопатками, и выходит, еще раз махнув на прощание рукой. От внимания Ло Кая не ускользает его взгляд, который он мимолетно, но очень выразительно бросает на него, еле заметно кивнув.

Очень странный человек. Но вроде неплохой.

– Дурдом, – выдыхает Цай Ян, уперев в виски пальцы.

Сун Бэй снова робко обнимает его за талию.

– Я не хотел. Извини, пожалуйста, – тихо-тихо просит он.

Цай Ян качает головой и кладет руку ему на плечо.

– Я сам виноват. И ты извини, что сразу ничего не рассказал.

Мальчик кивает и впервые за все это время улыбается. Ло Кай начинает чувствовать себя неуютно из-за того, что стал свидетелем такой сцены, которая касается лишь этой семьи. Он прочищает горло, чтобы сказать, что собирается уходить. В этот момент Сун Бэй переводит на него взгляд. Его улыбка становится еще шире.

– Господин Ло, добрый вечер.

– Здравствуй, Сун Бэй.

– Вы зашли в гости?

Цай Ян слабо улыбается, встречая вопросительный взгляд Ло Кая.

– Да, – отвечает он за него. – Он помогал тебя искать, но теперь, раз ты здесь, он просто зашел в гости.

– Цай Ян, нет, я пойду, – качает головой Ло Кай. – Уже очень поздно.

Цай Ян отпускает Сун Бэя и подходит к нему, крепко хватая за оба запястья.

– Ну уж нет. В этом доме все в это время только ужинать садятся. И ты ужинаешь с нами. Я не могу отпустить тебя просто так, когда ты так мне помог.

Помог? Но что Ло Кай такого сделал? Мальчик ведь нашелся сам. Он уже хочет отказаться, но взгляд Цай Яна и его улыбка, которая уже почти похожа на прежнюю, не позволяют это сделать, поэтому остается только кивнуть.

– Я что-нибудь приготовлю, – улыбаясь еще шире, сообщает Цай Ян, отпуская его руки. Проходя мимо Сун Бэя, он бросает: – А ты – просто катастрофа! Только попробуй еще раз выйти из дома, не зарядив телефон! Остальное обсудим завтра.

Сун Чан тихо смеется и гладит племянника ладонью по голове.

– Господин Ло, проходите. Простите нас за эту суматоху, – говорит он, провожая взглядом Цай Яна, который исчезает за дверью, ведущей на кухню. – Мы очень переволновались.

– Все в порядке.

– Извини, дядя, – просит Сун Бэй, и Сун Чан только слегка сжимает подрагивающими пальцами волосы на его макушке.

Ло Кай снимает ботинки и идет в сторону кухни, но потом останавливается и ныряет рукой в карман брюк.

– Сун Бэй, возьми, – говорит он, протягивая мальчику свое портативное зарядное устройство.

– Что? – моргает тот, глядя на его раскрытую ладонь.

– На всякий случай.

Тот быстро мотает головой.

– Я не могу, это очень дорого, что вы, господин Ло?

– Пожалуйста, возьми. Цай Ян так будет меньше волноваться, да и тебе будет спокойнее, – убеждает его Ло Кай.

Сун Бэй переводит озадаченный взгляд на Сун Чана и, когда тот с улыбкой кивает, протягивает руку и берет подарок.

– Спасибо, господин Ло.

– Спасибо вам, господин Ло, – повторяет за ним Сун Чан, слегка кланяясь. – Вы очень добры к нам.

– Не стоит, – говорит Ло Кай.

Цай Яну так действительно будет спокойнее. Хоть Ло Кай и совершенно не понимает, кто кому и кем приходится в этой семье и что такое в ней происходит, Цай Ян очень любит этих людей.

В этом у Ло Кая точно нет никаких сомнений. Остальное, похоже, очень долгая и непростая история.

Глава 4. До полуночи

• Please don’t see just a boy caught up in dreams and fantasies
• Please see me reaching out for someone I can’t see
• Take my hand let’s see where we wake up tomorrow
• Best laid plans sometimes are just a one night stand.

♬ Adam Levine – Lost Stars

Цай Ян честно не знает, за что ему хвататься. Он улыбается, даже просто заглядывая в холодильник, пусть видеть его могут только те немногочисленные продукты, которые лежат на полках, но он упорно продолжает это делать, хотя в груди так и не улеглось, не успокоилось. Сердце колотится, сколько он ни пытается дышать ровнее и глубже. Он крепче сжимает ручку дверцы, вспоминая, зачем вообще сюда полез. Ах да, ужин.

Что приготовить? Острое нельзя Сун Чану, да и А-Бэю по-хорошему тоже. А что ест Ло Кай? Цай Ян знает лишь, что он не ест – сладкое. Да сладкого и нет ничего. Если оно и появляется в этом доме, к вечеру от десертов или фруктов остаются одни воспоминания. Целый дом любителей сахара, шоколада, пирожных и моти[4]. Цай Ян так долго стоит, открыв холодильник, что тот начинает пищать, намекая, что пора бы его все же закрыть. Цай Ян еще крепче стискивает ручку. Да почему в мыслях такая каша?

Он слышит осторожные шаги и поворачивает голову, чтобы увидеть, как заходит Ло Кай. Он выглядит так… странно здесь. В этой маленькой коробочке, которую они все дружно привыкли называть громким словом «кухня», даже вдвоем негде особо развернуться, поэтому они на самом деле редко собираются за одним столом, чтобы поужинать. Хотя бы потому, что Цай Ян обычно приходит часа на три позже и падает спать. Еще везет, если хватает сил съесть хотя бы купленную в супермаркете и там же разогретую еду из контейнеров. Как же она ему надоела. Ее спасает только соус, которого Цай Ян туда выливает столько, чтобы утопить все содержимое.

Сун Чан очень старается готовить, но у него иногда так раскалывается голова, что он даже не встает к вечеру. А-Бэй, когда успевает, тоже готовит. Ему бы школой заниматься, гулять, а не торчать после уроков и курсов на кухне, чтобы накормить семью. И не вставать раньше всех, потому что «господин Цай, ты опять без завтрака, так нельзя».

– Цай Ян, – зовет его Ло Кай, отвлекая от потока мыслей.

– А? – продолжая зачем-то улыбаться, отзывается Цай Ян.

Ло Кай жестом указывает на холодильник, который так и не перестал пищать, как сирена. «Да-да, знаю, – думает Цай Ян, – я тут размышляю, что приготовить!»

Что можно приготовить, если за продуктами сегодня никто не ходил? Удивлять Ло Кая пустым рисом? Очень смешно.

Цай Ян решает взять из холодильника хоть что-то, чтобы все не выглядело так тупо, как, кажется, уже выглядит, но в этот воскресный день, который все никак не заканчивается, все против него. Когда он берет с полки два яйца, одно выскальзывает из пальцев и шмякается на пол.

– Бл… – Цай Ян вовремя проглатывает ругательство, потому что у него вообще-то в доме гость, который, черт побери, стоит у него за спиной и выглядит как кинозвезда, которую по ошибке привезли на фотосессию в глухую деревню. А у него все из рук валится! – Я сказал ребенку, что он катастрофа, но на самом деле здесь одна катастрофа, и это я.

– Цай Ян, – повторяет Ло Кай, подходя ближе и закрывая дверцу холодильника, отлепив его пальцы от ручки. Цай Ян так и продолжает смотреть на разбитое яйцо, держа в руке второе. Ло Кай забирает его и кладет на стойку. – Давай я приготовлю ужин?

Цай Ян моргает. Кажется, на фоне сегодняшнего волнения – честно признаться, он чуть рассудка не лишился, пока искал А-Бэя, не зная даже, куда бежать и что делать, – у него начались слуховые галлюцинации.

– Что?

Ло Кай, который в принципе не отличается особыми эмоциями – его лицо всегда спокойно, как будто он созерцает перед собой умиротворяющий горный пейзаж 24 на 7, – смотрит на него и повторяет:

– Давай я приготовлю ужин.

Цай Ян смеется. Что ему еще делать, когда человек, который пришел к нему в гости, к тому же помог этим вечером не сойти с ума прямо там, посреди улицы, хочет приготовить ужин? Должно быть наоборот.

Он качает головой и старательно сбрасывает с себя оцепенение.

– Так не пойдет. Ло Кай, садись, ты здесь гость.

– Ты устал.

– Вовсе нет! – напустив на себя серьезный вид, возражает Цай Ян и для убедительности идет к другому концу стойки, чтобы вытащить целую охапку бумажных салфеток из коробки – нужно убрать с пола устроенное безобразие. – У меня все прекрасно.

Ло Кай смотрит, как он поднимает скорлупу. И пробует снова:

– Мне не сложно. Я люблю готовить.

Цай Ян выдыхает и поднимает на него взгляд, сидя на корточках со скорлупой в одной руке и салфетками в другой. Ло Кай смотрит на него в ответ.

Вот ведь какой упорный. А с виду и не скажешь.

– Компромисс, – говорит Цай Ян, подняв вверх указательный палец, сжав остальными салфетки. – Готовим вместе.

Ло Кай со всей серьезностью кивает.

– Хорошо.

Пока Цай Ян занимается полом, Ло Кай отступает к холодильнику и открывает его. Цай Ян смеется, когда это чудо техники начинает опять пищать так же, как до этого. Значит, не у него одного содержимое полок вызывает такой ступор.

– Нужно купить продукты, – заключает Ло Кай таким тоном, каким присяжные в кино выносят вердикт «виновен».

– Сходить в магазин? – слышится сзади, и Цай Ян поворачивается, поднявшись на ноги.

Сун Чан, стоя за приоткрытой кухонной дверью, робко улыбается, просунув в щель только голову.

– Ну уж нет! – восклицает Цай Ян, наставив на него указательный палец. – Только через мой труп еще хоть кто-нибудь в этот вечер выйдет из дома! – Он осекается, поняв, что только что сказал, и косится на Ло Кая. – То есть… Ло Кай, конечно, может пойти к себе, когда захочет.

Сун Чан делает круглые глаза, но, опомнившись, кивает и закрывает дверь, едва не прищемив хвост успевшему просочиться на кухню коту. Жучок недовольно дергает короткой задней лапой, словно выражая все свое презрение к роду человеческому.

– Тебя еще тут не хватало, – вздыхает Цай Ян, когда он подходит к влажному пятну на полу, которое осталось от разбитого яйца.

– Как его зовут? – спрашивает Ло Кай, рассматривая кота. Подняв взгляд, Цай Ян с удивлением видит на его лице подобие заинтересованности и даже умиления. Вот, оказывается, как еще бывает!

– Я зову его крокодилом. Но прекрасный ребенок за стенкой не разделяет моего мнения относительно этой живности, – говорит Цай Ян, мягко отгоняя кота от пятна, потому что тот уже собрался вылизать пол.

Ло Кай наклоняется и берет Жучка на руки. Тот с удивлением смотрит на него круглыми, как плошки, глазами, а потом трется о подставленную ладонь. Цай Ян вскидывает брови. Ничего себе, какая любвеобильность. А как кусать его за ноги по утрам, так мы первые.

– Ты ему понравился. И его зовут Жучок.

– Жучок? – переспрашивает Ло Кай, хмуря брови.

– Жучок! – веско повторяет Цай Ян. – Но ты можешь звать его крокодилом, как я.

Ло Кай качает головой и чешет кота между ушей. Тот растопыривает короткие лапы и закрывает глаза, подставляясь под ласку. Цай Ян вздыхает, глядя на это все.

– Итак, магазин.

– Я схожу.

– Нет! Пошли вместе! – Цай Ян оглядывает себя и понимает, что он так и не переоделся после работы в баре и даже обувь не снял во всей этой суматохе. – В целом… – медленно произносит он, – я готов.

Ло Кай кивает и шествует вместе с Жучком в коридор, опуская его там на пол. Кот дергает ушами и жалобно смотрит на него. Цай Ян, выходя следом, мстительно улыбается ему. Что, понравилось, когда тебя носят на ручках мужчины на миллион?

Они выходят на улицу, где, к счастью, уже намного прохладнее, чем было. Токийская жара окончательно отступила под натиском темноты и приятного ветерка. Цай Ян прикрывает глаза и подставляет лицо под этот бриз, неизменно пахнущий нагретым за день асфальтом и влажной горечью. Это бесконечный день, но сейчас, кажется, все уже хорошо. Так всегда происходит после каких-то резких встрясок. Когда «хорошо» становится каким-то особенным, хотя на деле все так, как и было, просто из-за пережитого выглядит словно настоящий подарок. К тому же… Цай Ян поворачивает голову и смотрит на идущего рядом Ло Кая, который даже поздним вечером сохраняет идеальную осанку, будто только что встал с постели бодрый и довольный жизнью, как в рекламе апельсинового сока.

Хорошо, что он сегодня оказался рядом.

– Ло Кай, ты живешь здесь? – спрашивает он.

– Временно, – отзывается Ло Кай. – Когда закончится проект, я вернусь обратно в Китай.

– Вот как, – выдыхает Цай Ян. – Так странно, что мы вот так случайно пересекаемся уже третий раз за неделю.

– Мой отель совсем рядом.

– Понятно. – Цай Ян прикусывает губу и отводит взгляд от его лица, рассматривая людей вокруг. Все уже перестали бегать как угорелые и спокойно гуляют, смеются, разговаривают. Токио никогда не спит. – А ты… ты еще долго будешь работать над проектом?

– Полагаю, что да, – отзывается Ло Кай. – Месяц. Может, два.

– Здорово. У тебя интересная работа. Расскажешь поподробнее, когда мы вернемся?

– Если ты хочешь.

Цай Ян кивает. Да, он хочет. По какой-то причине ему интересно узнать не столько о проекте, сколько о том, как живет Ло Кай. Он такой сдержанный и спокойный, даже правильный. У него явно совсем другая жизнь. Интересно, каким он был в детстве.

Он не успевает это спросить, потому что Ло Кай сворачивает в супермаркет, так что разговор откладывается.

Ходить с Ло Каем за продуктами – то еще занятие. Это Цай Ян обычно забегает в 7-Eleven, берет с полок все, что привык, или, что чаще, на что хватает денег, и несется домой. Ло Кай выбирает все так тщательно, что уснуть можно, пока он решает, какая морковка свежее. Или зачем еще он так долго на нее смотрит? Какая разница между вон той, которую он только что отложил обратно в ящик, и вот этой в его руке? Цай Ян только посмеивается, наблюдая за всем этим. И пошли они не в 7-Eleven, а в крупный супермаркет, где есть свежие овощи и фрукты.

Хотя это забавно. Давно Цай Ян так не смеялся, просто до колик в животе, когда Ло Кай забраковал выбранную им курицу, на полном серьезе сказав, что она выглядит так, будто умерла своей смертью. Нормальная курица, думает Цай Ян, продолжая посмеиваться, пока Ло Кай копается в огромном холодильнике с птичьими тушками с таким видом, с каким, по мнению Цай Яна, люди выбирают как минимум автомобиль. На кассе же он так быстро расплачивается, что Цай Ян даже пикнуть не успевает, чтобы предложить хотя бы разделить чек.

Проведя в магазине минут сорок, по самым скромным подсчетам, они снова выходят на улицу. Многие разгуливавшие по ней до этого люди уже утолкались в бары и раменные. От запаха еды у Цай Яна начинает громко возмущаться живот, так что, как бы ему ни хотелось неспешно прогуляться до дома, приходится ускорить шаг.

Жучок грустно сидит в прихожей и вскакивает на свои короткие лапки, стоит следом за Цай Яном войти Ло Каю.

– Как тебя любит моя живность, – бурчит Цай Ян, скидывая ботинки.

– Он просто приветливый, – отзывается Ло Кай в защиту кота.

Прежде чем идти готовить, Цай Ян переодевается, наконец-то снимая с себя эту облегающую рубашку и строгие брюки. И кто придумал в барах работать в таком виде, будто тебя пригласили по меньшей мере на правительственное собрание? Хотя Ло Кай вот все время так выглядит. Цай Ян чувствует себя куда лучше, когда натягивает любимую черную футболку, которая размера на два больше, чем нужно, и домашние штаны. Теперь они с Ло Каем на сто процентов выглядят как люди из совершенно разных миров.

– Ты не хочешь переодеться? – спрашивает его Цай Ян, заглядывая в кухню и замечая, что Ло Кай уже успел разобрать один пакет. На маленьком столе теперь красиво, как на натюрморте, разложены продукты.

Ло Кай задумчиво опускает взгляд, осматривая себя.

– Все в порядке.

Цай Ян вздыхает и, подойдя к стойке, выуживает из нижнего ящика фартук Сун Чана.

– Хотя бы надень это. Если ты испачкаешь в карри свою потрясающую рубашку, я себе этого не прощу.

Он едва сдерживает смех, когда Ло Кай послушно надевает на себя плотный черный фартук, который выглядел бы совершенно строго и подходил ему, не будь на груди огромного принта с изображением большого свежего дайкона.

– Так, что мне делать? Ты все это купил, руководи, – говорит он, хлопнув в ладоши.

Ло Кай кивает на разложенные на столе продукты.

– Сначала овощи.

– Да тут все овощи.

– Нет, там есть курица.

– Ладно. Согласен, курица не овощ.

Пока Ло Кай занимается морковью, Цай Яну достается лук. Он терпеть не может чистить и резать лук, но не говорить же об этом Ло Каю, который и так уже сделал большую часть работы. Цай Ян только походил за ним хвостом по супермаркету.

– Сун Бэй твой приемный сын? – вдруг спрашивает Ло Кай, устраивая почищенную морковь на разделочную доску.

В этой квартире крохотная кухня, поэтому получается только стоять близко друг к другу и не делать резких движений, чтобы случайно не толкнуть. Цай Ян вздыхает, ощущая какой-то свежий древесный запах, исходящий от Ло Кая.

– Не совсем, – отвечает он, борясь с луковой шелухой. – Я ему не приемный отец, а просто опекун. Ты же знаешь разницу между опекой и усыновлением?

– В общих чертах.

– Мне бы не дали в двадцать лет усыновить ребенка.

Ло Кай замирает, перестав бодро стругать морковь аккуратными полукруглыми кусочками.

– В двадцать? – переспрашивает он.

Цай Ян кивает.

– Ему было четыре, когда он остался без семьи. А мне двадцать. Об усыновлении не могло идти и речи. Да и об опекунстве она бы не шла, если бы не Фа Цаймин. Это друг семьи Сун, который основал самую крупную в Японии благотворительную организацию. Он помог мне с бумагами. В школу здесь А-Бэя тоже устроил он. Китайским детям, тем более без родителей, сложно попасть в нормальную японскую школу.

Цай Ян слышит, как рядом опять мерно начинает постукивать о разделочную доску нож. Сам он стоит, просто глядя на половинку лука уже несколько минут.

Ло Кай пару мгновений молчит, а потом тихо спрашивает:

– А его тетя?

Цай Ян, все же успевший заставить себя начать резать лук, останавливается. Изнутри поднимается горечь, к которой он уже привык за все это время. Она появляется каждый раз, стоит упомянуть Сун Цин, только вот сейчас почему-то она в разы сильнее.

Он прочищает горло. И не знает, почему рассказывает это человеку, которого впервые увидел лишь несколько дней назад.

– Сун Цин училась здесь на врача. Она была блестящей студенткой, это ее призвание, знаешь. Мы дружим с самого детства, и я половину жизни наблюдал, какой у нее к этому талант. Уехав сюда, она стала работать с Фа Цаймином. Говорила, что просто обязана помогать детям после… того, что случилось с нашим приютом.

– Приютом? – осторожно переспрашивает Ло Кай, когда Цай Ян замолкает.

– Да. Я рос в приюте. Мои родители погибли, когда мне было шесть.

– Мне очень жаль.

Цай Ян качает головой, продолжая резать лук.

– Ничего, – он переводит взгляд на Ло Кая, который тут же смотрит на него. Цай Ян улыбается. – Все в порядке.

Ло Кай кивает и возвращается к моркови. Он уже целую гору нарезал, а Цай Ян никак не домучает несчастную луковицу.

– Я жил в Китае. Сун Цин и Сун Чан, с которым ты уже знаком, учились здесь, в Японии. Они часто ездили волонтерами в медицинские госпитали в разных странах. Знаешь, в некоторых частях мира даже медицины толком нет, вообще никакой. Люди там умирают от самых простых болезней, которые уже лет двести как спокойно лечат. Дети погибают от простуды или гриппа, – продолжает Цай Ян. – В тот год, когда все случилось, они были в Таиланде. Мать А-Бэя умерла, и Сун Цин, узнав об этом, попросила бабушку срочно привезти А-Бэя к ней в Токио. Поверь, на это были причины. Они бы не добрались одни, и я поехал тоже. Сун Цин сказала, что они с Сун Чаном вылетят в Японию сразу, как смогут. Но вернулся только Сун Чан.

Цай Ян снова прерывает рассказ, понимая, что он вообще никому об этом не говорил за все эти годы. Их историю знают лишь Фа Цаймин и его сотрудники. И это так странно – объяснять это, поднимать в себе на поверхность снова. Прошло уже восемь лет, и, с одной стороны, это будто случилось в прошлой жизни, а с другой…

Перед внутренним взором так и стоит картинка, как он прилетает в Японию с маленьким А-Бэем и его бабушкой и еще в аэропорту они получают известие, что приезжать уже просто не к кому.

Ло Кай терпеливо молчит, не задавая вопросов.

– В деревне, где они с Сун Чаном работали волонтерами, произошло стихийное бедствие. Там был какой-то ад. Сун Чан мало что мне рассказал. Я бы предпочел, чтобы он вообще не помнил об этом. – Цай Ян вонзает нож во вторую половинку луковицы. – Началось наводнение из-за дождей. Поселение это вроде было в горах или у подножия, я плохо понял. Но сошедший селевой поток уничтожил его целиком. Вообще ничего не осталось. Сун Чана сначала сочли погибшим, но потом нашли. Сун Цин до сих пор числится как пропавшая без вести.

Рядом уже пару минут как тихо, нет ни единого движения, но Цай Ян не смотрит на Ло Кая. Кто бы мог подумать, что рассказывать все это будет так одновременно легко и тяжело. Цай Ян сам не понимает до конца, что чувствует.

– Итак, – продолжает он, ссыпав порезанный лук в миску и берясь за следующую луковицу, – я остался в Японии. Бабушка А-Бэя прожила всего пару месяцев после того, что случилось с Сун Чаном и Сун Цин. Ребенка бы поместили в приют, если бы Фа Цаймин не помог мне с опекой. Если я вернусь в Китай, его вообще могут забрать у меня, потому что любая проверка, и с моим заработком даже кота не дадут держать, – усмехнувшись, заканчивает он. – Вот и все, Ло Кай. Тонна фактов, которые не подходят для рассказа под веселую и непринужденную готовку.

Ло Кай молчит, и Цай Ян все же поворачивает голову, чтобы посмотреть на него. Встретив его взгляд, Ло Кай меняется в лице. Цай Ян понимает, что у него мокрые щеки, и вытирает их тыльной стороной ладони.

– Не смотри на меня так, Ло Кай, – смеется он и кивает на разделочную доску перед собой. – Это от лука. Всегда рыдаю, даже если режу маленький кусочек. Правда, все в порядке. Мы уже очень давно так живем. Сун Чан выкарабкался, врачи вообще сказали, что с такой травмой головы он не жилец, но, как видишь… Дрожь в руках, панические атаки по ночам, возможно, пройдут, если исчезнет причина этого стресса, который он переживает в мыслях снова и снова. Только вот… – Цай Ян снова спихивает ножом нарезанный лук в миску. – Вряд ли она исчезнет.

Он слышит, как Ло Кай очень тихо вздыхает и отходит к столу.

– Рисоварка в нижнем ящике слева, – подсказывает Цай Ян.

– Да.

Не стоило ему вот так все вываливать на Ло Кая. Во всем виноват этот день, который все поставил с ног на голову. Цай Ян, к своему счастью, заканчивает с луком и накрывает миску тарелкой, чтобы глаза перестали слезиться.

– Хватит обо мне, Ло Кай. Расскажи лучше о себе. Вы здесь вдвоем с братом?

– Да. Еще наш дядя, – отзывается Ло Кай. – Он приехал полгода назад, чтобы уладить формальности с проектом.

– Ничего себе, все так масштабно.

– Вроде того.

– А твои родители?

– Они умерли, когда мне было шестнадцать, – отвечает Ло Кай, нисколько не изменив тон.

Цай Ян поворачивается к нему, отложив нож, который все это время так и держал в руке.

– Прости.

Да здесь просто полон дом сирот.

– Все в порядке. Есть еще глубокая миска? – спрашивает Ло Кай, и Цай Ян кивает, открывая шкаф над раковиной.

Больше они на личные темы не разговаривают. Ло Кай скрупулезно готовит карри, отказываясь добавить в него побольше соуса, но обещая, что Цай Ян в свою порцию сможет налить столько, сколько захочет. За полчаса кухня наполняется потрясающим запахом. Вскоре А-Бэй, зачем-то предварительно постучавшись в дверь, приходит и предлагает помочь накрыть на стол, за которым они хоть и очень тесно, но умещаются.

Цай Ян в жизни не ел такого вкусного карри. Даже Сун Чан, краснея, спрашивает, не осталось ли еще, в ответ на что Ло Кай только открывает крышку кастрюли и накладывает ему добавки. Сам он практически не ест. Цай Ян замечает, что он едва ли проглотил пару ложек риса.

– Господин Ло, Цай Ян, это безумно вкусно, – говорит Сун Чан. – Спасибо!

– Это все Ло Кай. Я бы в жизни ничего подобного не приготовил.

– Научите меня, господин Ло? – спрашивает А-Бэй, посматривая на кастрюлю.

– Да, – отзывается Ло Кай. Цай Ян уже начинает привыкать к его немногословности.

А-Бэй вызывается мыть посуду. Сун Чана Цай Ян отправляет спать, заметив, какой тот бледный – похоже, из-за сегодняшнего вновь разболелась голова. У него и самого уже несколько часов ломит виски. Мигрень беспощадна, теперь не пройдет до утра. Ло Кай заваривает чай, пока Цай Ян сидит на диванчике, борясь с сонливостью. А-Бэй, закончив с посудой, вежливо желает спокойной ночи и ретируется в свою комнату, захватив чашку с чаем. Завтра. Завтра они поговорят, и Цай Ян все ему расскажет как есть. Нет смысла что-то утаивать, он слишком устал от этого.

– Ты в порядке? – спрашивает Ло Кай, передавая Цай Яну его чашку с чаем и сам усаживаясь за стол.

– Да. Все чудесно. Спасибо, Ло Кай, ты спас меня уже дважды за сегодня, – улыбается Цай Ян, вдыхая аромат поднимающегося от напитка пара. Он и не знал, что у него на полках есть такой вкусный чай.

– У тебя болит голова?

– А? – Цай Ян даже просыпается от этого вопроса. – Немного. Хватит видеть меня насквозь, Ло Кай, это пугает!

– Выпей обезболивающее.

Цай Ян только отмахивается.

– За ним нужно идти в аптеку, а дома только таблетки Сун Чана, от которых обычный человек вырубится на пару дней.

Ло Кай отставляет свой чай, поднимается со стула и подходит к дивану. От этого его целенаправленного движения Цай Ян даже садится ровнее, вжимаясь в спинку.

– Мигрень?

– Ну вроде того, – хмурясь, отвечает Цай Ян. – Ло Кай, не беспокойся, все пройдет. Со мной все нормально.

Ло Кай забирает у него из руки чашку и относит ее в компанию к своей, сразу же возвращаясь и садясь рядом. И хорошо, иначе бы Цай Ян ее в следующее мгновение уронил, потому что Ло Кай протягивает к нему обе руки и кладет прохладные пальцы на его виски.

– Что…

– Моя мама научила меня этому, – спокойно говорит Ло Кай, сохраняя невозмутимое выражение лица, в то время как его пальцы аккуратно надавливают по обеим сторонам головы Цай Яна. – Расслабься.

Легко сказать, думает Цай Ян, не понимая, почему сердце вдруг решило вернуться к тому ритму, который был в начале этого вечера, когда А-Бэй вернулся домой. Но эти прикосновения такие осторожные, в отличие от того, как Цай Ян сам вкручивал сегодня весь день себе пальцы в виски, будто желая смять голову, как пустую картонную коробку. Он выдыхает, чуть разворачиваясь к Ло Каю, чтобы ему было удобнее.

Ло Кай проходится пальцами по вискам, потом, еле касаясь, убирает волосы со лба Цай Яна и надавливает на определенные точки. В бывшей словно в объятиях тесного обруча голове становится приятно и легко, словно внутрь напихали ваты.

– Ло Кай, ты владеешь какой-то магией, так? – спрашивает Цай Ян, неохотно приоткрыв один глаз. И когда он вообще успел их закрыть?

– Нет, – на полном серьезе отзывается тот.

Цай Ян облегченно вздыхает, потому что боль отступает полностью.

Нет, это точно какая-то магия.

Спящий Цай Ян едва ли выглядит на свой возраст. Он кажется совсем юным. А еще очень уставшим. Но даже несмотря на это, на его губах играет слабая улыбка, и Ло Кай сам не замечает, сколько времени проходит, пока он просто сидит и смотрит на него, не шевелясь.

Уже очень поздно, почти полночь. Ло Кай не помнит, когда последний раз ложился так поздно, но все равно остается на месте рядом с Цай Яном, не зная, почему и зачем. Этот человек чем-то напоминает ему его собственную мать. Та тоже никогда не признавалась, что что-то не так, что ее что-то беспокоит, что у нее что-то болит. Всегда все делала сама. Ее нрав был очень жестким, ярким. Отец за ней не поспевал, так что последние годы жизни только любовался ею, говоря, что надо быть глупцом, чтобы запирать такое дивное создание в клетке, вместо того чтобы наблюдать за его полетом во все глаза.

И сейчас эти его слова приходят на ум снова впервые за много лет.

Вздохнув, Ло Кай все же решает, что ему нужно идти. Это был странный и длинный день, но он сделал все что мог. Он больше не смеет мешать этой семье, им всем нужно отдохнуть. Он поправляет маленькую подушку, в которую Цай Ян вцепился пальцами одной руки, и тот, к счастью, не просыпается, только во сне едва не хватает Ло Кая за рукав рубашки, словно не хочет, чтобы он уходил. Но это, конечно, глупые мысли.

Ему действительно пора.

Ло Кай бесшумно выскальзывает в прихожую и тихо обувается, чтобы никого не разбудить. Он уже собирается осторожно открыть входную дверь, когда понимает, что ее просто некому будет за ним запереть. Будить Цай Яна было бы настоящим кощунством, Сун Чан уже очень давно спит, приняв лекарства, а Сун Бэй…

– Господин Ло? – шепотом зовет его мальчик, высунув голову из комнаты, которая находится рядом с кухней.

Ло Кай кивает ему, и Сун Бэй выходит в коридор, осторожно прикрыв за собой дверь.

– Господин Цай опять уснул на кухне?

– Да.

– Он часто там засыпает. Вы уже уходите?

– Да. Мне нужно возвращаться к себе, – отвечает Ло Кай.

Сун Бэй кивает. К его ногам с мурчанием прижимается вынырнувший из темноты Жучок. Мальчик улыбается и, наклонившись, берет его на руки, прижимая к груди. Кот явно привычно вытягивается, пряча мордочку в сгибе его шеи.

– Спасибо, – говорит Сун Бэй и опускает взгляд, продолжая улыбаться. – Спасибо, что побыли сегодня с господином Цаем. Я не хотел его пугать, правда, – шепчет он и поглаживает черно-белую спинку кота, словно не зная, куда деть руки, а куда – глаза. – Я не должен был так делать. Он правда очень-очень хороший.

– Да.

– Я хочу поскорее вырасти, чтобы помогать ему. Он всегда все делает один и не рассказывает о том, что его беспокоит. Из-за меня он живет вот так… – Сун Бэй сглатывает и утыкается носом в шерстку Жучка.

На короткое мгновение повисает молчание, но потом Ло Кай говорит то, что вертится на языке с самого начала:

– Цай Ян тебя очень любит.

– Я знаю, – тихо отзывается мальчик. – Он все для меня делает. И он не успокоится, пока А-Фэй не будет с нами.

Ло Кай хмурится. Это имя никто из них ни разу не упоминал.

– А-Фэй?

Сун Бэй кивает.

– Сун Фэй. Моя сестренка. Ее забрали, когда мне было четыре, а ей – всего два. Она живет в Китае, ей сейчас десять. Я пишу ей письма каждую неделю. Господин Цай вам не рассказывал?

Ло Кай только качает головой.

Мальчик молчит, потом опускает кота на пол и, не успев полностью выпрямиться, низко кланяется.

– Господин Ло, спасибо за вашу доброту. Вы очень хороший человек. Пожалуйста, позаботьтесь о господине Цае.

Ло Кай переводит взгляд на прикрытую кухонную дверь, за которой мирно спит Цай Ян. Он надеется, что его головная боль полностью прошла.

– Да.

Сун Чан беспокойно мечется на кровати. Ему снова снится этот сон.

Ему снятся сестра и стена дождя. Всегда стена дождя, которая слепит и не дает ничего нормально рассмотреть. Вода заливается в глаза, в рот, кажется, что он даже дышит водой, захлебываясь ею.

– А-Чан!

Это ее голос! Сун Чан озирается вокруг, часто-часто моргая, пытаясь заставить глаза видеть сквозь ливень.

– А-Чан!

– Сестра! Сестра, где ты? – кричит он изо всех сил.

– А-Чан, беги!

Сун Чан не знает, куда бежать. Вода льется и льется с неба не переставая. Он задыхается. Он больше не слышит голоса сестры. Почему она замолчала?

– Сестра!

Раздается грохот. Земля вздрагивает под ногами, словно приподнимаясь и подбрасывая его в воздух. И он видит, как откуда-то сверху на него несется мутный поток, который ревет и заставляет все вокруг сотрясаться. Сун Чан не успевает закричать, прежде чем его сбивает с ног.

Это продолжается долго. Бесконечно долго. Он падает, падает и падает. Падает до тех пор, пока в голову не приходится удар, от которого перед глазами чернилами растекается тьма.

Эта тьма до конца жизни будет пожирать его сны, его мысли. Она никогда не отступит. И голос сестры, зовущий его из мрака, будет преследовать его вечно, чтобы каждый раз он просыпался, не в силах разжать крепко стиснутые зубы и нормально вдохнуть.

Глава 5. Семья

• Bombs are fallin’on Monday morning
• Waitin’for the news together
• An explosion, any moment
• You make moments last forever and ever.

♬ Melanie Martinez – Bombs on Monday

Есть воспоминания, которые остаются на всю жизнь. Кажется, что даже умерев, ты будешь помнить эти дни и осознавать, что они значили. Что-то, что делит все, чем ты был, на «до» и «после». Но даже такие события в памяти не всегда приносят только боль. И человек вынужден цепляться за то, что в какой-то момент показалось частичкой света в беспроглядном мраке.

Жизнь в приюте была… действительно хорошей. Может, это и странно – называть что-то хорошим после смерти обоих родителей, но Цай Ян ценил то, что имел. Он и сам не знал, откуда в нем все это появилось, но способность жить сегодняшним днем просто засияла внутри, как путеводная звезда, и больше никогда не исчезала. Он не помнил, говорила ли об этом когда-нибудь мама. Или просто и она, и отец показывали это своим примером все те счастливые годы, которые судьба подарила ему с ними. Мама часто улыбалась в моменты, когда было грустно. Цай Ян не понимал, как ей это удавалось, но в одном она была права – от улыбки действительно легче. Словно твое сознание начинает верить в то, что все и правда не так плохо. Прошлое – это прошлое. Пока ты жив, значение имеет лишь то, что происходит сейчас. Так зачем сожалеть?

Через неделю после того рокового разговора взрослых за дверью, из которого Цай Ян узнал о смерти родителей, директор Мао позвал его к себе. К тому времени Цай Ян еще не до конца привык к жизни в приюте, но успел принять то, что с ним произошло. Дети, жившие в этом доме, были очень разными, но все как один считали друг друга братьями и сестрами. Это ощущение будто витало в воздухе и никогда не покидало эти стены. Здесь были и совсем маленькие дети, которых Цай Ян видел только мельком, когда их носили на руках старшие или воспитатели, и уже взрослые, почти окончившие школу. Сам он жил на втором этаже, который был закреплен за мальчиками, в комнате с еще четырьмя детьми. Они быстро поладили. Самому старшему из его соседей было четырнадцать, а самому младшему – пять. В приюте «Белый Лотос» было правило, что дети повзрослее должны помогать маленьким, а потому у Цай Яна уже появился кто-то, кого ему нужно было защищать и оберегать даже в свои шесть.

Комната была просторной и очень светлой. Кровать Цай Яна стояла у самого окна, из которого открывался красивый вид на задний двор, засаженный кленами. В ту осень в солнечные дни казалось, что внизу разгорается настоящий пожар – такими яркими были красные и рыжие листья деревьев, под которыми бурно цвели осенние хризантемы.

Это был сад Госпожи Мин – жены директора Мао. Ее все называли только так – Госпожа Мин, и Цай Ян лишь через пару лет узнал ее полное имя – Мин Лихуа, но никогда так к ней не обращался. Это была строгая и властная женщина с таким красивым, но холодным лицом, что некоторые дети считали ее настоящей Снежной Королевой. Взглянув на супругов Мао, невозможно было даже представить, что могло удерживать рядом друг с другом до такой степени непохожих людей.

В тот вечер директор Мао заглянул в их комнату, приоткрыв дверь. Цай Ян сидел на кровати и листал книжку с картинками, которую ему молча притащил пятилетний Ван Чин, тут же взгромоздившись рядом и подергав его за руку. За всю неделю, что Цай Ян провел в приюте «Белый Лотос», этот ребенок едва произнес три слова; он почти совсем не разговаривал и чаще всего забивался в свой уголок с потрепанной книжкой. Так что это был настоящий подарок, что спустя неделю Ван Чин пришел сам, прошлепав босыми ногами по деревянному полу, и залез на кровать Цай Яна. Когда малыш увидел директора Мао, он завозился и захотел убежать обратно к себе, но Цай Ян не пустил, обхватив его руками за пояс.

Директор Мао улыбнулся и подошел ближе. Еще в ту ночь, когда Цай Ян узнал о смерти родителей, он понял, почему голос человека, который разговаривал за дверью с отцом Сун Цин, показался ему знакомым. Тогда, увидев вошедшего в медкабинет Мао Тайхуа, он вспомнил, что этот мужчина иногда приезжал на работу к папе или маме, когда там бывал и Цай Ян. У него было доброжелательное лицо и очень забавные брови – когда он говорил, они приподнимались, являя взгляду тонкие морщинки на лбу, от которых он казался еще добрее.

– Ван Чин, ты не против, если я всего на десять минут украду у тебя твоего друга? – спросил директор Мао, чуть наклонившись к ним.

Малыш насупился в руках Цай Яна, посмотрел сначала на директора Мао, потом – на него. Цай Ян ободряюще улыбнулся ему в ответ. Ван Чин, поразмыслив о чем-то своем, нахмурился и кивнул. Он осторожно забрал книжку, которую Цай Ян отложил на покрывало, чтобы суметь его удержать, сунул между страничек в месте, где они остановились, закладку в виде сложенного в несколько раз листочка из тетрадки, и слез с кровати.

– Спасибо, Ван Чин, – поблагодарил директор Мао, проводив мальчика взглядом, пока тот шел до своего уголка. – Цай Ян, пойдем со мной.

Кабинет директора Мао находился на первом этаже в противоположном от владений доктора Сун крыле. Цай Ян еще ни разу не бывал в этой части приюта. Роспись на стене в главном зале, которую он увидел еще в первый день, когда Сун Цин привела его в это место, продолжала украшать и коридор, по которому они шли. Директор Мао держал Цай Яна за руку. Его ладонь была теплой и сухой, даже немного шершавой. Цай Ян послушно шагал за ним, рассматривая нарисованные реки и раскрывшиеся цветки лотосов на стенах. Встретившаяся им по пути Госпожа Мин с высоко забранными волосами, из-за которых она казалась еще выше, чем на самом деле, смерила Цай Яна странным взглядом и отвернулась, ускорив шаг. От нее почти буквально повеяло холодом, так что Цай Ян придвинулся чуть ближе к директору Мао. Почувствовав это, тот ободряюще сжал его ладонь.

В его кабинете было прохладно и пахло свежестью и деревом. Верхняя часть большого полукруглого окна была приоткрыта, и оттуда тянуло недавно прошедшим дождем. Цай Ян огляделся, замечая множество полок у дальней стены, заставленных детскими поделками, рисунками в простых деревянных рамочках и фотографиями. Фотографий было столько, что Цай Ян даже не смог окинуть взглядом их все. Много-много детей, с которыми директор Мао фотографировался в самом приюте, в парках, на чайных церемониях, с животными, в школе…

– Цай Ян, – мягко позвал директор Мао, отвлекая его от снимков. – Присаживайся.

Сказав это, сам он обошел большой стол, одна часть которого была полностью занята какими-то бумагами, сел в строгое кресло и указал на другое, стоявшее напротив. Оно, в свою очередь, совсем не было строгим. Это было мягкое кресло из приятной на ощупь ткани синего цвета, в которое так и тянуло забраться с ногами. Именно это Цай Ян и сделал, расслабившись, когда директор Мао только улыбнулся и не высказал никаких замечаний.

– Как ты себя чувствуешь? Как твои руки? – спросил директор Мао.

Цай Ян накрыл ладонью один из оставшихся на предплечье пластырей, который заново налепил утром доктор Сун и который он уже успел расковырять до того, что с концов торчали мелкие белые ниточки.

– Хорошо. Только три следа осталось. А было семь больших и четыре маленьких, – честно ответил Цай Ян.

Директор Мао улыбнулся еще шире.

– Это замечательно. Доктор Сун сказал, что шрамов не останется. Совсем скоро ничто не будет напоминать тебе о той собаке.

Цай Ян поежился, обхватив руками колени. Это вряд ли. У Ван Чина в книжке были картинки с собаками. Цай Ян старался пролистывать их побыстрее, потому что даже на бумаге эти зверюги вызывали холодок по спине, как будто вот-вот сзади снова послышится оглушительный лай.

Чтобы не расстраивать директора Мао, он тоже улыбнулся, пристроив подбородок на согнутых коленях. В приюте «Белый Лотос» все обращались с ним хорошо. Сун Цин и Сун Чан уже дважды приходили в комнату проведать его, и они засиживались до самого отбоя, пока не приходил доктор Сун и не забирал своих детей домой. Цай Яну не на что было жаловаться. По ночам ему бывало грустно, когда он думал о маме и папе, и тогда он выбирался в коридор и ходил, разглядывая фотографии и детские рисунки на стенах. Многие ребята рисовали свои семьи, которых больше не было, и Цай Ян понимал, что не один он тосковал по тому, что осталось в прошлом.

Директор Мао сложил руки на столе и переплел пальцы.

– Знаешь, в приюте «Белый Лотос» есть одна традиция, которой нет больше нигде. Хочешь, я тебе о ней расскажу?

Цай Ян с готовностью кивнул.

– Когда-то давно в Китае существовал обычай давать детям вторые имена. Это делалось чаще всего для того, чтобы немного обмануть судьбу. Например, если кто-то боялся огня, ему могли дать второе имя, которое содержало бы иероглиф «вода», чтобы придать ему сил в борьбе с этим страхом. Понимаешь?

Цай Ян заинтересованно смотрел на директора Мао, снова ковыряя краешек пластыря на руке.

– Да, – сказал он. – Это помогало? Человек переставал бояться огня?

Директор Мао мягко усмехнулся. Его брови снова взлетели вверх, а на лбу появились те самые добрые тонкие морщинки.

– Кому-то да, кому-то – нет. Это зависит от самого человека. Имя – лишь небольшая помощь.

Цай Ян снова кивнул, задумчиво прикусив губу.

– В приюте «Белый Лотос» мы даем воспитанникам вторые имена, потому что все они оказались здесь по причине не самых хороших обстоятельств, – продолжил директор Мао. – Это не значит, что их никто не называет по настоящим именам, но многие используют именно вторые. Кому как нравится. И если ты хочешь, ты тоже можешь получить второе имя.

Второе имя? Цай Ян, заслушавшись, слишком сильно подколупнул пластырь на руке и ойкнул, когда он отошел вместе с успевшей подсохнуть корочкой на ранке. Он опустил взгляд и посмотрел на предплечье. Под смятым и слипшимся концом пластыря выступила капля крови.

Может, не так и плохо будет, если директор Мао даст ему второе имя. Он не хотел помнить о времени, проведенном на улице, о покусавшей его собаке и чувстве, которое заполнило все его естество, когда он услышал новость о смерти мамы и папы. Он хотел помнить другое. Смелую Сун Цин, которая защитила его и привела к этим добрым людям, робкую улыбку Сун Чана, ласковые руки их отца, благодаря которым воспалившиеся царапины перестали так болеть, красивый осенний сад под окнами этого дома. А еще то, как улыбались мама и папа.

– Да, – твердо сказал он, посмотрев директору Мао в глаза. – А какое?

Улыбка на лице напротив стала еще ласковее. Директор Мао встал со своего места, обошел стол и приблизился к креслу, в котором сидел Цай Ян. Он присел рядом и, протянув руку, погладил его по волосам.

– Цай Сяошэн[5].

Ноябрь был очень холодным. Темнело все раньше, и часто шли проливные дожди. Ночью Цай Ян никак не мог уснуть, слушая, как вода барабанит по карнизу окна. По стеклу стекали крупные капли, и он наблюдал, как они бегут вниз разными потоками, чтобы вдруг соединиться, обрушиться с удвоенной скоростью и разбиться о нижнюю часть рамы.

Его соседи уже спали. Ван Чин до отбоя просидел с ним, притащив из небольшой библиотеки с первого этажа новую книжку, пока не начал клевать носом и падать прямо на Цай Яна. Тогда самый старший мальчик – Лин Тао – отнес его на кровать.

Цай Ян лежал, повернувшись на бок к окну, и думал о своем втором имени. Оно ему сразу понравилось. А еще это было приятно, что кто-то вот так позаботился о нем и его судьбе, чтобы, как в конце разговора сказал директор Мао, начать все с чистого листа. От воспоминаний никуда не деться, но он очень хотел больше помнить хорошее. По крайней мере, стараться.

Но в эту ночь это не очень удавалось. Цай Ян вспоминал, как мама в вечер перед днем его рождения собиралась в магазин. В его памяти не осталось точной картинки, в чем она ушла из дома. Как он ни силился, никак не мог полностью воскресить в голове ее образ. На ней тогда точно был яркий синий шарф, который пах как цветы пионов. Это были мамины духи. Она всегда так пахла – этим вкусным сладким запахом. Она пахла весной. Солнечным маем, когда они все вместе ездили отдыхать к реке, где Цай Ян любил ловить кузнечиков. Он больше не попадет в то место?

Цай Ян крепко обнял подушку и уткнулся носом в ее уголок. Это приятные воспоминания, так почему от них так горько? Комната вдруг показалась ему темной и чужой, а звук дождя за окном – зловещим.

Еще немного полежав, он выбрался из-под одеяла, зябко поджав пальцы босых ног, и тихо, чтобы не разбудить других мальчиков, вышел в коридор. В доме было очень темно. Обычно сюда проникал свет фонарей снаружи, но теперь из-за дождя он был совсем тусклым.

Цай Ян спустился на первый этаж, переступив через пятую ступеньку сверху, потому что она очень громко скрипела. Он не знал, что ему делать, поэтому зажег небольшую лампу, что стояла на столе у лестницы, и сел на пол перед росписью, чтобы повнимательнее ее разглядеть. Ему нравилась эта картина. По какой-то причине изображенные на ней реки и пруды успокаивали. Люди на пристани выглядели такими спокойными и умиротворенными. Лодки на воде, казалось, вот-вот поплывут прямо по рисунку, спеша к причалу.

За спиной послышались негромкие шаги, и Цай Ян вздрогнул, оборачиваясь. К нему приблизилась девочка, которая на вид была возраста Сун Цин, может, чуть старше. Она куталась в светло-розовую накидку и тоже была без обуви, только в отличие от босого Цай Яна на ней были розовые носочки. Она была похожа на нарисованный на стене цветочек лотоса.

– Почему ты не спишь? – шепотом спросила девочка.

Цай Ян не знал, что ответить, поэтому просто пожал плечами. Он еще ни разу не видел здесь эту девочку.

– Как тебя зовут? – снова задала вопрос она.

– Цай Сяошэн.

Он и сам не знал, почему решил представиться этим лишь недавно обретенным именем, но это было первый раз, когда он сам произнес его вслух.

Девочка улыбнулась и кивнула, качнув двумя забранными по бокам головы хвостиками.

– А я Мао Янлин.

Мао Янлин? Цай Ян вспомнил, что ему говорила Сун Цин в кабинете доктора Суна. «Дети директора Мао часто здесь бывают».

– Директор Мао – твой папа? – спросил он, глядя на девочку снизу вверх.

Та кивнула, продолжая улыбаться. Цай Ян ответил ей тем же, тоже растянув губы в улыбке.

– Ты совсем замерз, – сказала Мао Янлин, присев рядом с ним и взяв его руки в свои ладони. Ее пальцы действительно показались горячими из-за контраста с его собственной кожей. Она отпустила его и стянула с плеч накидку, закутав его в нее. От ткани приятно пахло чем-то сладким. – Мы с братом ждем, пока папа закончит работать, чтобы вместе пойти домой. Мы живем совсем рядом. Не хочешь посидеть с нами, если тебе не спится?

У Мао Янлин был очень приятный и мягкий голос, а ее улыбка чем-то напоминала то, как улыбалась мама, когда разговаривала с ним. Цай Ян посмотрел на нее еще пару мгновений, а потом кивнул.

Мао Янлин помогла ему подняться с пола и, приобняв одной рукой, чтобы с него не упала накидка, повела его в кухню, где все дети собирались на завтраки, обеды и ужины. После ужина туда никого не пускали, но под дверью Цай Ян увидел полоску от горящего внутри света. Мао Янлин потянула за ручку двери и пропустила его вперед. Внутри было очень тепло и пахло шоколадом.

Когда Цай Ян вошел, сидевший в самом начале одного из длинных обеденных столов мальчик поднял голову. Заметив его, он тут же нахмурился. Цай Ян узнал того ребенка, которого он видел на лестнице, когда впервые переступил порог этого дома вместе с Сун Цин. Так это сын директора Мао?

– А-Линь, познакомься, это Цай Сяошэн, – сказала Мао Янлин, взяв Цай Яна за плечи и подведя поближе к столу. Горел только верхний свет над плитой и кухонной стойкой, а потому в дальней части помещения было намного темнее. От этого почему-то было даже уютно. – А-Сяо, это Мао Линь, мой младший братик.

– Привет, – улыбнулся Цай Ян, подойдя к мальчику поближе и протянув ему руку.

– Привет, – буркнул тот, но все же пожал его ладонь. – Тебе сколько?

– Шесть.

– Хм. Мне тоже. Я думал, тебе меньше.

Мао Янлин тихо засмеялась и отошла к плите. Цай Ян только в этот момент обратил внимание, что перед Мао Линем стояла кружка, от которой просто упоительно пахло шоколадом. Так вот откуда этот запах.

– А-Сяо, будешь какао? Тебе нужно согреться, – спросила Мао Янлин, привставая на носочки, чтобы снять с верхней полки шкафчика большую кружку.

– Да, – ответил Цай Ян и сел рядом с Мао Линем, который снова хмуро на него посмотрел. Интересно, он вообще улыбается?

Когда перед Цай Яном появилась эта исходящая потрясающим ароматом кружка, он тут же обхватил ее руками и сделал глоток. Горячая, но не обжигающая жидкость сразу обволокла горло теплом. На вкус это было просто незабываемо: какао было густым и сладким, но был в нем какой-то особенный, чуть солоноватый привкус.

– Как вкусно!

Мао Янлин счастливо улыбнулась и села рядом с ним, поставив перед собой чашечку поменьше с тем же напитком.

– Это мой секрет, – с таинственным видом сказала она. – Я добавляю в молоко щепотку соли, прежде чем варить какао. Правда вкусно?

– Правда-правда! – с чувством уверил ее Цай Ян, снова прикладываясь к кружке. – Я готов пить его каждый день!

– О, ради таких слов я могу делать его для тебя каждый день, пока не надоест. – Мао Янлин тоже сделала глоточек, а потом протянула руку и погладила Цай Яна по волосам. – Мы с А-Линем часто здесь бываем вместе с мамой и папой. Ты же совсем недавно стал тут жить?

Цай Ян кивнул, отставив кружку, в которой осталось уже меньше половины какао. Он согрелся, и ему действительно стало лучше. От Мао Янлин шло такое спокойствие и жизнелюбие, что просто невозможно было не ощутить эти эмоции самому.

– Да, неделю назад, – сказал он.

Мао Янлин наклонилась и, взяв со стола салфетку, аккуратно промокнула ему губы.

Мао Линь что-то буркнул рядом и стянул с соседнего пустого стула планшет, демонстративно бахнув его на стол перед собой. Откинув мягкую крышку чехла, он несколько раз ткнул пальцем в экран, а потом развернул планшет к Цай Яну.

– Смотри, кого папа мне подарил.

Уже успевший снова взять кружку Цай Ян бросил лишь один взгляд на экран и отпрянул, вжавшись в спинку стула. Мао Янлин едва успела перехватить его руки, чтобы он не вылил на себя остатки какао.

– Убери-убери! Они страшные! – зажмурившись, взмолился Цай Ян.

Когда он все же приоткрыл один глаз, он увидел, как Мао Линь недоуменно смотрит сначала на планшет с открытой фотографией, а потом – на него.

Там собаки! На фотографии собаки, да еще и целых три!

– Это всего лишь щенки. Ты дурак? – насупившись еще больше, спросил Мао Линь.

– А-Линь! – погрозила ему пальцем Мао Янлин и обратилась уже к Цай Яну: – Так это тебя покусала собака? Доктор Сун мне рассказывал.

Цай Ян кивнул, сжав кружку в руках так, что пальцы проскрипели по ее стенке.

Мао Янлин сдвинула ткань накидки, которая так и была на нем, выше его запястий и покачала головой, глядя на еще оставшиеся пластыри на некоторых ранках и уже затянувшиеся царапины.

– Бедняжка.

– И что теперь? – пробурчал Мао Линь, захлопнув крышку планшета и скрестив руки на груди. – Не все собаки злые!

– А ты ничего не боишься? – спросил Цай Ян, глядя на него.

Мальчик фыркнул и отвернулся.

– Ничего не боюсь, ясно? Бояться глупо! Только трусы боятся!

– Вовсе нет, – мягко сказала Мао Янлин. – Смелость не означает, что ты ничего не боишься. А когда что-то причиняет тебе боль, вполне нормально избегать этого. А-Линь, пожалуйста, больше не бери собачек в приют.

– Вот еще! – тут же вспылил Мао Линь, едва не подпрыгнув на своем месте. – Всем нравится с ними играть!

– Но они будут пугать А-Сяо. Посмотри на его руки. Ему было больно, понимаешь? Мы все – одна большая семья и должны защищать друг друга. А ребята могут поиграть с щенками и на улице, когда ты будешь с ними гулять, – терпеливо объяснила Мао Янлин.

Цай Ян лишь переводил взгляд с нее на ее брата и обратно. Когда Мао Янлин снова посмотрела на него, он улыбнулся ей.

Мао Линь вздохнул и отпил из своей кружки. Потом, отставив ее, он спрыгнул со стула и подошел к Цай Яну, взяв его за запястья и притянув его руки поближе к себе, чтобы посмотреть на укусы.

– Ничего себе, – тихо сказал он себе под нос. – Большая была собака?

– Очень, – внутренне содрогнувшись от воспоминаний, сказал Цай Ян.

Мао Линь поджал губы, подумал с пару мгновений, взглянул на сестру и отпустил руки Цай Яна.

– Ладно. Если вдруг увидишь собаку, сразу зови меня, я ее прогоню! – торжественным тоном произнес он и вернулся на свое место.

– Спасибо! – сказал Цай Ян.

– Пф. Вот еще, было бы за что, – отмахнулся от него Мао Линь, но полностью скрыть тронувшую его губы улыбку у него все же не получилось – особенно когда Мао Янлин предложила обоим еще этого восхитительного какао.

Шли годы, сменялись круговертью сезоны, и некогда непривычная жизнь стала знакомой, понятной и даже родной. Цай Ян пошел в школу одновременно с Мао Линем, с которым они все же быстро подружились, несмотря на характер последнего. У него действительно был сложный нрав, чем он сильно напоминал свою суровую мать, но в отличие от Госпожи Мин Цай Ян успешно выводил его из этого состояния.

Он не понимал, почему супруга директора Мао недолюбливала его. Цай Ян всегда легко шел на контакт с людьми, и они отвечали ему тем же. Все в приюте хорошо к нему относились, у него появилось много друзей и приятелей, а подросший Ван Чин так вообще считал его лучшим из людей, о чем заявил однажды вечером, когда Цай Яну исполнилось одиннадцать. Все в приюте «Белый Лотос» знали, что он не празднует свои дни рождения, так что веселье обычно сводилось к другому событию – Хэллоуину. Однако младшего мальчика это не остановило.

Цай Ян только что вернулся в их комнату, точнее, забежал в нее, быстро закрыв за собой дверь, и рассмеялся, прислонившись к ней спиной. Ну и устроил он суматоху на третьем этаже, где жили девочки, до полусмерти испугав их, когда вышел из темноты, подсветив мертвенно-бледное лицо фонариком. А как они закричали, когда, обернувшись, увидели такого же Мао Линя! С гримом помогала Мао Янлин, которая, разумеется, не знала, что в планах у мальчишек было поставить на уши весь третий этаж. Завидев в конце коридора разъяренную Госпожу Мин, они убежали, и Цай Ян вернулся в свою комнату. Мао Линь пообещал зайти позже, когда проверит, успела ли за это время сестра приготовить сладкую тыкву в апельсиновом сиропе. Она всегда готовила ее на Хэллоуин, но только у Мао Линя и Цай Яна было особое право попробовать ее первыми.

Сначала Цай Ян подумал, что в комнате он один (кому еще придет в голову этим вечером сидеть у себя, когда из кухни доносятся такие великолепные запахи, что учуять их можно даже на самом верху?), но он оказался не прав. Увидев его, Ван Чин вскочил с кровати, схватил что-то со своей тумбочки и, спрятав руки за спиной, подбежал к нему.

– Цай-гэгэ, с днем рождения тебя! – выпалил он, глядя на Цай Яна снизу вверх. Цай Ян сильно подрос за эти годы, в то время как Ван Чин в свои десять оставался ниже его на голову.

Цай Ян опешил. Да, многие приютские дети поздравляли его в этот день, но это было мимолетно. Все знали, с какими воспоминаниями связан этот праздник для него. Но Ван Чин был явно настроен серьезно.

– Ты мой самый лучший друг! И вообще самый лучший! – продолжил Ван Чин. – Загадай желание!

С этими словами мальчик достал из-за спины маленький тыквенный кексик, украшенный шоколадом, с тоненькой свечкой, торчащей из самой верхушки. Повозившись, он выудил из заднего кармана штанов зажигалку и, хоть и не с первого раза, поджег крошечный фитилек. На кончике свечки заплясало рыжее пламя.

Цай Ян улыбнулся и взял кексик в руку, задумавшись, чего он мог бы пожелать. Ему повезло, что он попал сюда почти ровно пять лет назад, и это был хороший подарок судьбы. Все ребята из приюта были ему как семья, включая детей директора Мао и доктора Сун. Он очень хотел, чтобы так было и дальше.

Ван Чин улыбнулся, когда он задул свечку.

– Спасибо, А-Чин, – сказал Цай Ян, похлопав мальчика по плечу. – Я…

В дверь кто-то громко постучал, и она тут же распахнулась, являя взору Госпожу Мин.

– Что за переполох ты устроил у девочек? – требовательно спросила она, уперев одну руку в бок, а другой крепко обхватив ручку двери. Ее строгие темные глаза впились в Цай Яна, словно прожигая насквозь.

Цай Ян не успел ответить, так как к матери подбежал Мао Линь.

– Мама, ну перестань!

– Перестать? И ты туда же! У него хотя бы оценки в школе отличные, а ты что, так и будешь плестись за ним вечно вторым? Отец вчера был у директора, так он так нахваливал Цай Сяошэна, что тот даже спросить забыл о твоих успехах! Тебя это устраивает, А-Линь?

Мао Линь словно стал ниже ростом, сгорбившись под ее строгим взглядом. Цай Ян нередко слышал, как его родители ссорились из-за этого. Госпожа Мин была уверена, что директор Мао, так как они с Мао Линем учились в одной школе в параллельных классах, совсем не обращал внимания на учебу сына, упиваясь тем, как все учителя хвалят Цай Яна. Ему и правда легко давалась учеба, но претензии Госпожи Мин были несправедливы.

– Госпожа Мин, Мао Линь молодец! – попытался возразить Цай Ян. – Учитель Цзинь только вчера зачитывал его сочинение перед всем классом! Оно было отличное!

Госпожа Мин смерила его ледяным взглядом.

– Только на конкурс все равно отправили твое! – сказала она. – Потому что из двух классов именно оно показалось учителю Цзиню подходящим. Так что вместо того, чтобы пугать девочек, – продолжила она, вновь посмотрев на Мао Линя, – лучше бы занялся уроками!

Она развернулась и пошла по коридору к лестнице.

– И чтобы ноги вашей не было на третьем этаже! – крикнула она, уже спускаясь по ступенькам.

Цай Ян вздохнул. Ван Чин, который, казалось, все это время и вовсе не дышал, медленно отошел к своей кровати и забрался на нее, как обычно спрятавшись за книжкой.

– Мао Линь… – начал Цай Ян.

– Я пойду домой, – перебил его Мао Линь. – Передай сестре, что я там.

– А как же ее десерт?

– Мне нужно заниматься.

Цай Ян поймал его за руку, когда он уже развернулся, чтобы уйти вслед за матерью.

– У тебя правда было самое лучшее сочинение! – заверил его он. – Даже слишком хорошее. Этот конкурс не имело бы смысла проводить, если бы на него отправили твою работу, а не мою!

Губы Мао Линя тронула слабая улыбка, но она тут же исчезла, когда он нахмурил брови.

– До завтра, Цай Сяошэн.

– Постой. – Цай Ян взял его ладонь и вложил в нее кексик. – Заниматься лучше, когда поешь сладкого. Раз уж ты не дождешься десерта Мао Янлин.

Мао Линь опустил взгляд на кекс, потрогал пальцем свечку, все еще торчавшую из верхушки. Засмеявшись, Цай Ян одним движением вынул ее оттуда и облизал кончик, испачканный в шоколаде.

– М-м, вкусно!

Мао Линь все же улыбнулся и, разломив кексик, сунул Цай Яну половинку в рот.

– С днем рождения, дурак.

– Ты снова выиграл! Ты жульничаешь там, что ли?! А ну иди сюда, где ты прячешь кости, где, покажи!

Мао Линь, едва не раскидав весь набор костей, поднялся на колени и потянулся к Цай Яну, схватив того за рукав.

Цай Ян рассмеялся, разведя руки, чтобы показать, что у него ничего нет.

– Логика и удача! А еще хорошая память! – сказал он.

– Да дерьмовая у тебя память! – продолжал возмущаться Мао Линь, не отпуская его. – Кто сегодня забыл прийти на дополнительное занятие по японскому?

– Да там скучно, я уже выучил эту тему!

– Посмотрим, как «скучно» тебе будет на экзамене! – сделав пальцами кавычки, фыркнул Мао Линь.

– Да хватит орать, мешаете! – рявкнула из своего угла Сун Цин, громко захлопнув учебник по анатомии, который все это время изучала.

Вот уже почти год они собирались на чердаке, который сами и оборудовали, натаскав подушек и пледов, чтобы поиграть в маджонг. Чаще всего выигрывали Цай Ян или Мао Янлин, что очень сильно бесило Мао Линя, который, как ни старался, не мог собрать из костей столько выигрышных комбинаций. Сун Чан, который присоединился к ним только недавно, все же упросив сестру в свои тринадцать пустить его на «взрослые посиделки», только втягивал голову в плечи, когда Цай Ян с Мао Линем начинали вот так спорить.

– Иди поиграй с нами, хватит учить, – махнул рукой Цай Ян, жестом предлагая ей присоединиться.

Сун Цин показала ему язык.

– Ты за меня будешь поступать в медицинский?

– А вот возьму и поступлю. Ай! – Цай Ян подобрал с расстеленного толстого пледа, на котором они все сидели, брошенную Сун Цин смятую бумажку из тетрадки, до этого попавшую ему прямо в лоб.

– Если посмеешь, в тебя вот что полетит, – увидев, что он собирается метнуть «снаряд» обратно, покачала увесистым учебником Сун Цин. Цай Ян сразу передумал с ней спорить.

– Давайте еще разок, – предложила Мао Янлин, поудобнее усаживаясь и обхватывая покрепче подушку, с которой обнималась. – А-Линь, ты обязательно выиграешь!

– Вы оба жулики! – указав сначала на сестру, а потом – на Цай Яна, сказал Мао Линь. – Один Сун Чан нормальный!

Цай Ян с Мао Янлин рассмеялись. Сун Чан поднял взгляд от игрового поля, робко улыбнувшись.

– Нам с А-Сяо просто везет, – сказала Мао Янлин. – Сун Цин, может, сыграешь за меня? Мне уже пора собираться.

Цай Ян вздохнул.

– Опять идешь на свидание с этим павлином?

– Он не павлин! – зардевшись, возразила Мао Янлин. – Он очень хороший человек!

– Павлин он! – поддержал Цай Яна Мао Линь, откручивая крышку от бутылочки с молочным чаем с таким остервенением, будто в своем воображении сворачивал шею парню сестры. – Из стольких парней, которые за тобой ухаживали, ты выбрала именно Чу Синя! Всей школе нужно раздавать темные очки, чтобы его начищенная задница не ослепляла их, когда он входит в класс!

– А-Линь! Какая пошлость! – воскликнула Мао Янлин, всплеснув руками.

Цай Ян расхохотался, прижав к животу подушку. Что поделать, если Мао Линь прав? Чу Синь учился в последнем классе старшей школы, а Мао Янлин уже начала ходить в университет. Так у него хватило смелости даже прийти к ней на выпускной и, более того, танцевать с ней! И это после того, как она столько из-за него плакала!

– Он очень изменился с прошлого года! – горячо возразила Мао Янлин.

– Люди не меняются, сестра! – сказал Мао Линь, закрыв бутылку и перекинув ее Цай Яну. – Если он снова хоть что-то скажет не так, мы с Цай Сяошэном точно выправим ему прикус!

– По-моему, у Чу Синя красивая улыбка, – робко сказал Сун Чан, строя из костей для маджонга башенку.

Цай Ян чуть не подавился холодным чаем.

– Это ты его в средних классах не видел! – сделав страшные глаза, произнес Мао Линь.

– Да вы достали! – завопила Сун Цин. – С вами просто невозможно заниматься! Чего вы орете?

– Сестра, сыграй с нами, – попросил Сун Чан, наклонившись, чтобы видеть сестру за сидевшим рядом Мао Линем.

Сун Цин вздохнула, обхватив обеими руками учебник по анатомии.

– Ладно. Раз Мао Янлин нужно идти, сыграю. Но только один раз! – сразу предупредила она.

– Все, на этот раз я точно выиграю! – похрустев пальцами, сказал Мао Линь. – Поехали!

Цай Ян откинулся на подушку у стены, наблюдая за друзьями. Или, точнее сказать, своей семьей. Да, у него действительно была большая семья, и он очень любил в ней каждого. Судьба была несправедлива к нему, отобрав у него родителей, но она же сделала ему такой неожиданный подарок, который назывался «Белый Лотос». Его окружали люди, ради которых он готов был сделать все.

Но только не поддаться Мао Линю в игре в маджонг!

– Будем играть, пока не выиграешь, – пообещал он, помогая перемешивать кости.

– Я не смогу играть целую неделю, мальчики, у меня экзамены на носу, – фыркнула Сун Цин.

– Ах ты! – прошипел Мао Линь, с остервенением набирая себе свою часть костей из общей кучи. – Да я вам еще покажу!

Цай Ян решил, что недели-то Мао Линю точно хватит, чтобы выиграть. У них впереди еще много времени.

Никто в тот вечер и подумать не мог, что это был последний раз, когда они вот так собирались вместе на чердаке этого дома.

Глава 6. Зарево

• Behind every door
• Is a fall, a fall and
• No one’s here to sleep.

♬ Naughty Boy feat. Bastille – No One’s Here To Sleep

В воздухе пахло пионами. Они пышно расцвели будто во всех парках и скверах разом, наполнив город сладким праздничным благоуханием. Стояла теплая погода, и люди в выходные с удовольствием прогуливались, устраивали пикники на траве и наслаждались уличной едой. Это был самый обычный день, но настроение у всех было приподнятым. Даже Сун Цин отложила свои пугающе огромные учебники, чтобы отдохнуть и развеяться.

– Пошли на «Камикадзе»? – предложила она, и Мао Линь, смяв губами большой кусок сахарной ваты, хмуро посмотрел на наворачивающие круги перекладины с кабинами, в одной из которых на самом верху верещали люди.

– Ну уж нет, спасибо, – сказал он. – Если я туда полезу, тебе придется стать врачом досрочно.

Сун Цин фыркнула, откинув тугую косу с плеча за спину.

– Зачем? Если тебя укачает и начнет тошнить, ты же вполне справишься без меня?

Мао Линь надул губы и помял в пальцах воздушную вату, которую только что оторвал от огромного облака в другой руке. Карусель как раз остановилась, и оттуда, шатаясь, выползали позеленевшие люди. Только дети, казалось, чувствовали себя прекрасно: скакали и смеялись после того, как их около десяти минут крутило и вертело, как в барабане стиральной машины.

Цай Ян со смехом положил руку Мао Линю на плечи.

– Я знаю, что тебе нужно! – с уверенностью сказал он и ткнул указательным пальцем в детскую карусель с лошадками. – Выбирай вон ту, розовую! Она выглядит так же угрожающе, как ты.

Мао Линь со всей силы пихнул его локтем в бок, заставив охнуть и отпустить его.

– Сейчас отведу тебя на выставку собак, она здесь рядом! – пригрозил он и схватил Цай Яна за запястье, сделав вид, что действительно собирается оттащить его туда.

Цай Ян тут же ухватился свободной рукой за мирно стоявшего рядом Сун Чана, который от неожиданности чуть не упал на него.

– Сун Чан, спаси-спаси, он с ума сошел! – завопил он.

Сун Чан пошатался, как деревце на ветру, но все же устоял на ногах. В свои тринадцать он был почти одного роста с Цай Яном, но таким худеньким, что Сун Цин все время советовала ему носить с собой в сумке кирпичи, чтобы его ненароком не унесло ветром.

– Не ори! – стукнула Цай Яна по плечу Сун Цин. – Тебя весь парк слышит.

Идея пойти в воскресенье в парк аттракционов принадлежала Мао Янлин, и все ее активно поддерживали, пока не пришло время самих аттракционов. Сун Чана укачало после первой же карусели, и он уже час пытался вернуть себе нормальный цвет лица. Сун Цин посоветовала ему съесть что-нибудь сладкое, чтобы перестало мутить, но пока это на пользу не пошло. Цай Ян с Мао Линем после похода в тир больше спорили друг с другом, чем катались, потому что Цай Ян опять выиграл. Ему торжественно вручили большую плюшевую черепаху, которая выглядела скорее устрашающе, чем мило. Точнее, милой ее считала только Мао Янлин – ей Цай Ян ее и подарил.

– Я хочу пойти на американские горки, – сказала она, пытаясь обхватить это плюшевое чудовище одной рукой. – Кто со мной?

– Я ем, – лениво отозвался Мао Линь, продолжая поглощать сладкую вату.

– Ты боишься, – хлопнув его по плечу, сказала Сун Цин. – Я пойду!

– Ничего я не боюсь! – даже подпрыгнув на месте от возмущения, закричал Мао Линь. – Вот доем и пойду!

Одну из самых высоких американских горок, неподалеку от которой они стояли, как раз запустили, и оттуда уже слышался вопль людей. Сун Чан сглотнул и побледнел еще сильнее.

– Класс! – сказал Цай Ян. – Девушки, я пойду с вами! Мао Линь, а ты держи! – Он выхватил у Мао Янлин черепаху и пихнул ее Мао Линю, который так опешил от этой наглости, что замер с огромной плюшевой игрушкой в одной руке и неровным облаком сладкой ваты – в другой.

Сун Цин рассмеялась, но потом улыбка на ее лице сменилась беспокойством. Она подошла к Сун Чану и приложила ладонь к его лбу.

– А-Чан? Тебе все еще нехорошо? – спросила она.

Сун Чан помотал головой.

– Нет, сестра, ты иди, все в порядке.

Сун Цин нахмурилась и поджала губы, потом посмотрела на Цай Яна.

– Идите, я побуду с А-Чаном. Тем более это прекрасная возможность для Мао Линя все-таки покататься. Дай сюда, – с этими словами она выхватила из руки Мао Линя палочку с ватой, а затем и черепаху. – Теперь у тебя нет оправданий.

Мао Линь гордо вскинул голову и отряхнул ладони.

– Вот и прекрасно. Счастливо оставаться.

– Кусты вон там, – мотнула головой в сторону аккуратных клумб и фигурно подстриженных кустарников Сун Цин.

Мао Линь вскинул бровь.

– Чего?

– Это если тебя будет тошнить, когда спустишься.

Сун Цин мило улыбнулась, выглядывая из-за черепахи. Мао Линь сжал руки в кулаки, так что Цай Ян поспешил вмешаться.

– Пошли, Мао Линь, уже сажают на второй старт.

Они втроем направились к аттракциону. Мао Янлин села позади брата и Цай Яна, потому что те, разумеется, выбрали места впереди всего состава.

– Ты много ваты съел? – с опаской спросил Мао Линя Цай Ян, пока сотрудник парка проверял крепления и ремни. – Не попади в меня, если вдруг чего.

Мао Линь больно ударил его кулаком в плечо, но промолчал и почти сразу вцепился в поручень перед собой. Цай Ян рассмеялся и решил больше его не подкалывать. Он повернул голову, чтобы посмотреть на брата и сестру Сун внизу. Сун Чан, встретив его взгляд, помахал ему. Сун Цин демонстративно поедала сладкую вату Мао Линя, перехватив черепаху одной рукой так крепко, что она по форме стала напоминать песочные часы с четырьмя лапками.

Состав медленно тронулся, и Мао Линь скрипнул пальцами по поручням. Цай Ян усмехнулся и заложил руки за голову.

– Расслабься, Мао Линь.

– Я и не напрягаюсь! – рявкнул тот.

Пока они медленно поднимались на первый высокий пик, Цай Ян увлеченно крутил головой, осматриваясь по сторонам. Парк, залитый солнечным светом, выглядел с высоты очень красиво. Он попытался еще раз выхватить взглядом ждавших внизу Сун Цин и Сун Чана. Когда увидел их, хотел помахать снова, но только нахмурился, заметив, что к ним подошли трое. Это их знакомые?

В этот момент состав резко покатился с горы, и сзади послышался восхищенный возглас Мао Янлин. Ее брат упорно молчал, но Цай Ян почти физически ощущал исходящую от него панику, в которой он, конечно, никогда не признается. Сам Цай Ян высоты не боялся. Было в этом кратковременном ощущении свободного падения что-то особенное.

Когда они снова замедлились, он попытался обернуться, чтобы увидеть, ушли ли знакомые Сун Цин и Сун Чана. Нет, они так и стояли втроем рядом с ними. С высоты невозможно было рассмотреть лица, но Сун Цин казалась раздраженной. А еще сахарная вата перекочевала к Сун Чану, в то время как его сестра активно жестикулировала свободной рукой. Да что у них там происходит?

Аттракцион набирал обороты, и на такой скорости с постоянными взлетами и виражами уже больше ничего нельзя было рассмотреть. Мао Линь один раз на особо высоком пике, на котором они на мгновение зависли, словно на острие иглы, что-то тихо пикнул рядом, но Цай Ян решил посмеяться над ним позже. В тот момент это было бы слишком жестоко.

Когда скорость наконец совсем снизилась, Мао Линь выглядел не краше Сун Чана. Цай Ян похлопал его по руке, которой тот все еще крепко держался за поручень.

– Все-все, мы уже останавливаемся. Правда было здорово?

Мао Линь перевел на него злой взгляд, но снова ничего не сказал. Похоже, ему было хуже, чем Цай Ян думал.

Когда они уже почти затормозили, Цай Ян увидел то, что заставило его едва ли не выскочить из своего сиденья на ходу. Один из парней, которые подошли к брату и сестре Сун, крепко держал Сун Цин за запястье. Девушка явно пыталась вырвать руку и что-то говорила. Ее лицо было злым. Губы Сун Чана, стоявшего рядом с ней, тоже шевелились, но из-за расстояния и ветра невозможно было понять, о чем был их разговор. Но он явно шел на повышенных тонах. Приятели этого незнакомого парня смеялись.

– Что там происходит? – послышался сзади голос Мао Янлин.