Кашемир

Гарри украдкой смотрит на часы: четверть шестого. Гермиона опаздывает. Может, и не придёт вовсе. Чудовищная загруженность на работе и непрекращающиеся скандалы дома – со всем этим непросто уследить за временем. Ей бы маховик, как в детстве.

Гарри поднимает руку, и когда официантка подходит, просит ещё чашку чая. Он сидит за круглым столиком у окна. По центру столика стоит какое-то неприметное растеньице в горшке – создаёт уют. Одна из стен занята полками, скудно заставленными потрёпанного вида книгами – официантка, отвечая на вопрос, сообщает, что кафе поддерживает буккроссинг. По ту сторону стекла раскинулся дождливый Лондон: пасмурное небо, разлетающиеся из-под колёс велосипедов брызги и прячущиеся под разномастными куполами зонтов люди. Под этими куполами Гарри нервно высматривает Гермиону.

Официантка приносит чай и с улыбкой, несоответствующей промозглой погоде, ставит его на стол. Гарри говорит: «спасибо» и тоже улыбается, машинально отвечая вежливостью на вежливость, хотя внутренне он очень напряжён. Тёплый, немного душный воздух кафе напоен кондитерскими ароматами: пряность корицы, сладость ванили, воздушность взбитых сливок. Всё это смешивается с терпкостью чёрного чая и едва уловимой ноткой бергамота, которая вместе с паром поднимается над чашкой. А когда распахивается входная дверь, пропуская запыхавшуюся Гермиону, в помещение врывается осенняя прохлада и несёт за собой озоновый запах дождя.

Она в кашемировом чёрном пальто нараспашку, с уныло болтающимся на шее тонким шарфом. В руках – мокрый зонт, который ей тут же предлагают раскрыть и просушить. Взгляд Гермионы расфокусированно блуждает по залу, будто бы она не понимает, куда попала, но когда натыкается на Гарри, обретает осмысленность. На губах Гермионы мелькает улыбка – какая-то застенчивая, сдержанная, – и она поспешно падает на стул напротив Гарри.

– Я опоздала, да? – говорит она. – Прости, пожалуйста! Просто безумный день…

– Ничего, – отвечает Гарри, наблюдая за тем, как она разматывает шарф. – Я бы заказал тебе что-нибудь заранее, но не знаю, насколько ты голодна.

– Не беспокойся. – Гермиона вешает шарф на спинку стула, старательно избегая встречаться с Гарри взглядом. – Я совсем не голодна.

Лгунья из неё не слишком-то убедительная. Она частенько забывает поесть, и, скорее всего, сейчас страшно голодна. Гарри, однако, не настаивает – не в этот раз. Самому кусок в горло не полезет.

Раньше они часто встречались по выходным – шли куда-нибудь поужинать, и за едой обсуждали последние новости: законопроекты, стажировку, личную жизнь. Это продолжалось около года после восьмого курса – до тех пор, пока Гермиона не вышла замуж, а Гарри не женился. Им удавалось урвать немного времени только по будням – если Гермиона вдруг освобождалась пораньше, и если её свободный час совпадал с выходным Гарри. Авроры не работают пять дней в неделю с восьми до пяти. Регламентированный офисный распорядок для них – непозволительная роскошь.

Впрочем, теперь у Гарри с Гермионой не было и этих торопливых дружеских встреч.

– Ну как ты? – спрашивает Гермиона после того, как заказывает большую чашку капучино.

Неуклюжий вопрос, призванный скрыть неловкость – Гарри понимает это по тому, как скованно Гермиона себя ведёт. Ответа на вопрос у него нет. Всё стало каким-то сложным, хотя, если присмотреться к ситуации повнимательнее, можно заметить, что всё наоборот постыдно упростилось. Элементарный набор закономерных, следующих друг за другом событий. Старый, привычный мир был неправильным, полным чудовищных ошибок и несправедливости, но при этом – стабильным. Оттого-то его крах столь болезненный. Оттого всё посыпалось, как карточный домик.

– Не знаю, – отвечает Гарри. – Но дышится мне легче.

Гермиона ёрзает на месте, не зная, куда деть руки и взгляд в ожидании кофе.

– Тебе её не жалко? – спрашивает она, обращаясь к растеньицу.

– Думаешь, Джинни заслужила того, чтобы с ней жили из жалости?

Гарри, в отличие от Гермионы, играть в увёртки не собирается. Оба они знают, чего хотят, и знают, как будет честнее по отношению ко всем, включая них самих, – но Гермиона не может себя пересилить. Хочет быть правильной – всегда хотела. Идеальная жена, идеальный сотрудник, в будущем, быть может, идеальный министр. Она просто грезит министерским креслом. И драма ей совершенно не нужна, даже если это означает безрадостное существование.