Небо, разорванное ласточками

Пролог. Последний мирный день

_Сталинград, 21 июня 1941 года_

Людмила зажмурилась, подставляя лицо солнцу. С Волги дул тёплый ветер, смешиваясь с запахом спелых яблок из корзинки на скамейке. В руках она сжимала книгу – подарок Сергея на день рождения. «Евгений Онегин». На титульном листе его почерк: «Чтобы не забывала, за что стоит жить».

– Людочка! – Голос заставил её обернуться. Сергей бежал по набережной, сбивая фуражку с прохожих. Его парадный мундир блестел золотыми пуговицами.

– Ты опоздал на сорок минут, капитан Волков! – Она сделала сердитое лицо, но уголки губ дрожали.

– Вини начальство. Опять учения какие-то… – Он сел рядом, доставая из кармана маленькую коробочку. Внутри лежал кулон – ласточка с сапфировыми глазами. – Завтра уезжаю. На месяц. В Минск.

Где-то вдалеке прогудел пароход. Люда прижала ласточку к груди.

– Вернёшься?

– Конечно. Мы же договорились: после Победы…

– Какая ещё победа? – Она засмеялась, срывая лепесток с яблоневой ветки. – Войны нет.

Сирена завыла ровно в полдень. Они подумали – очередные учения, пока по громкоговорителю не прокричали: «Внимание! Говорит Москва!».

Ласточка упала на асфальт, разбив сапфировый глаз.

––

Глава 1

Самолёт трясло, будто в тисках невидимого великана. Сергей вцепился в штурвал, пытаясь удержать Ил-2 в пике. Сквозь запотевший фонарь мелькали чёрные пятна танков – словно жуки, расползающиеся по белой простыне снега. Губы сами собой шевелились: «Руднев, не подведи…» – словно имя механика могло стать щитом от зениток. Где-то справа взревел мотор «мессершмитта», и Сергей рванул рычаг вверх, едва уклоняясь от пулемётной очереди. Осколки зенитного снаряда впились в крыло, и кабину заполнил едкий дым.

– Волков, выходи из боя! – рявкнул в наушники лейтенант Гусев, но его голос тут же заглушил взрыв. Сергей обернулся – видимости не было. Только огненный шлейф над соснами, как след падающей звезды.

Он не почувствовал боли, когда осколок вонзился в плечо. Лишь тёплую струйку крови, ползущую под комбинезоном. «Люда испугается шрама», – мелькнула абсурдная мысль, и он засмеялся, дергая рычаг бомбосброса. Четыре ФАБ-100 устремились вниз, и земля вздыбилась огненными грибами. Где-то там горели танки, а он уже представлял, как расскажет ей об этом за яблочным пирогом…

Двигатель захлебнулся. Лес рвался навстречу – ели, похожие на зелёные штыки. Сергей дернул аварийный рычаг. Фонарь сорвало, и мороз врезался в лицо, как нож. «Живым… Выйти живым…» – колотилось в висках. Шасси зацепилось за верхушки сосен, фюзеляж с треском ломал молодые деревья. Последнее, что он увидел перед ударом, – ласточку на приборной панели, подаренную Людой.

Очнулся от карканья ворон. Правая нога застряла в смятом металле. Высвобождая её, он порвал сапог, и снег обжёг рану на голени. Шёл, не разбирая направления, сжимая в кармане кулон. «Вернусь… Обещал…» – повторял про себя, как молитву.

Сумерки застали его у ручья. Вода подо льдом была розовой от крови. Сергей сорвал ватник, пытаясь выковырять осколок ножом, и вдруг вспомнил отца – того самого, что вынимал пулю из своей ноги в их рязанской бане. «Боль – это звонок, Серёга. Слышишь – отвечай». Лезвие вонзилось в плоть, и он закричал, но не от боли – от ярости. Крик спугнул ворон, и где-то в ответ завыли волки.

Они пришли с первыми звёздами – семь теней с горящими глазами. Вожак, седой гигант со шрамом через морду, шагнул вперёд. Сергей выстрелил в воздух, и зверь отпрянул, но не убежал. «Они знают, что я слаб», – понял он, пятясь к берёзе с чёрным дуплом. Всю ночь дрожал там, жуя замёрзший шоколад, который Люда сунула ему в карман на вокзале. «Для храбрости», – сказала тогда, и он смеялся, целуя её в макушку…

Рассвет застал его в полузасыпанной землянке. На стене углём была нарисована звезда и дата: «23.IX.41». В углу валялись немецкие патроны, а под ногами – обрывок газеты с фото Сталинграда. «Мы устоим», – кто-то написал на полях. Сергей прижал газету к груди, вдыхая запах типографской краски, и ему показалось, что пахнет яблоками.

– Halt! – крикнули снаружи.

Он бросился к двери, но споткнулся о кастрюлю. Немец в серо-зелёном мундире уже целился из MP-40, когда из чащи выскочил волк – хромой, с перебитой лапой. Зверь вцепился врагу в горло, а Сергей побежал, не оглядываясь. Сзади лаяли овчарки, а перед глазами плясал её смех: «Ты же обещал!»

Глава 2

Ночь опустилась на лес, как тяжёлая чёрная шаль. Сергей прижался спиной к стенке дупла, стараясь не шелохнуться. Кровь сочилась из раны на плече, пропитывая ватник липким теплом, но разводить костёр значило подписать себе смертный приговор. Где-то вдалеке, за стеной деревьев, хрустел снег под сапогами. Немцы перекликались короткими рычащими фразами, и их фонари метали по стволам длинные жёлтые клинки.

– Hier! Blutspuren! – прокричал кто-то, и Сергей сглотнул комок страха. Его следы вели прямиком к берёзе.

Он сжал в кармане гранату РГД-33 – ту самую, что лейтенант Гусев сунул ему перед вылетом. «На крайняк, браток», – ухмыльнулся тогда ведомый, и теперь его голос звучал в памяти, как эхо из другого мира. Сергей высунул голову из дупла. Фонари приближались.

Внезапно из чащи выскочил волк – тот самый хромой, с перебитой лапой. Зверь замер, уставившись на немцев, а потом рванул в противоположную сторону, увлекая за собой лай собак.

– Dort! – заорал кто-то, и фонари закачались, удаляясь.

Сергей выдохнул, чувствуя, как дрожь пробирается до самых костей. Он достал из кармана кусочек шоколада, подаренный Людмилой. Плитка давно превратилась в камень, но когда он отколол крохотный угол, на языке растаяла сладость.

…Они стояли на перроне, и ветер трепал её шаль.

– Возьми, – она сунула ему шоколад, избегая смотреть в глаза. – Для храбрости.

– Я и так храбрый, – он попытался улыбнуться, но губы не слушались.

– Тогда для меня. Чтобы ты помнил, что должен вернуться.

Поезд дёрнулся, и он успел крикнуть в захлопывающуюся дверь:

– Пирог испечёшь?

– С корицей! – она махнула рукой.

Хруст ветки вернул его в реальность. Волк вернулся, сидя в метре от дупла, и вылизывал рану на лапе. Его жёлтые глаза светились в темноте, словно два уголька.

– Спасибо, – прошептал Сергей, бросая зверю крошку шоколада. Волк фыркнул, но не тронул угощение.

Он пополз прочь от берёзы, цепляясь за корни. Каждый шаг отзывался болью в плече, но мысль о том, что Люда ждёт, заставляла двигаться вперёд. Ночь стала бесконечной. Снег хрустел под коленями, звёзды мерцали сквозь ветви, а где-то за спиной, всё ближе, слышался лай овчарок.

…Они лежали в поле под Сталинградом, глядя на Млечный путь.

– Видишь, там Орион, – она провела пальцем по небу. – Говорят, он приносит победу.

– Это всего лишь звёзды, Людка.

– Нет, – она повернулась к нему, и её глаза блестели серьёзнее, чем всегда. – Это обещания. Каждая звезда – чьё-то «вернусь».

Сергей споткнулся о корягу, и боль в плече взорвалась огнём. Он рухнул в сугроб, стиснув зубы, чтобы не закричать. Волк подошёл ближе, обнюхивая его сапог.

– Уходи, – прошипел Сергей, но зверь сел рядом, уставившись в темноту.

Они пролежали так, пока лающий лай не стал оглушительным. Немцы вышли на поляну – пятеро в белых маскхалатах, с автоматами наизготовку. Овчарка рванула с поводка, но волк встретил её прыжком. Звери сцепились в клубке рычания и крови.

– Schieß! – крикнул офицер, и пули прошили снег рядом с Сергеем.

Он бросил гранату наугад. Взрыв разорвал тишину, осыпая лес щепками и кровавым дождём. Волк выскочил из клубка дыма, волоча перебитую лапу, и Сергей побежал за ним, не разбирая дороги.

…Она читала ему «Онегина» у камина, когда за окном бушевала метель.

– «Но я другому отдана, я буду век ему верна…» – голос Людмилы дрожал.

– Ты бы смогла так? – он приподнялся на локте, глядя на её профиль.

– Нет, – она захлопнула книгу. – Я бы нашла его. Даже если бы пришлось пройти через ад.

Очнулся он в полуразрушенной землянке. Волк лежал у входа, вылизывая рану. На стене висела икона Николая Угодника, а под ней – детская кукла с выгоревшими волосами. Сергей достал из кармана ласточку, гладя пальцем сколотый сапфир.

– Ты слышишь? – прошептал он, будто Люда могла его услышать. – Я иду.

Снаружи завыл ветер, и волк поднял голову. Где-то вдалеке, за ледяной пеленой, ждала война. А вместе с ней – надежда.

––

Глава 3

Утро встретило его ледяным ветром. Сергей выполз из землянки, опираясь на обломок жерди. Волк исчез, оставив на снегу кровавый след. По нему и пошёл Сергей, спотыкаясь о замёрзшие кочки.

Ручей оказался неожиданно – узкая лента, стиснутая льдом. Он пробил корку прикладом пистолета и жадно приник к воде. Отражение в чёрной глади испугало его: впалые щёки, глаза, провалившиеся в синие тени, борода, спутанная инеем.

– Красавец, – хрипло усмехнулся он, и эхо разнесло смех по лесу.

Сняв ватник, Сергей осмотрел рану. Жёлтый гной смешивался с кровью, и он вспомнил отца, вынимающего пулю из собственной ноги в их рязанской бане. *«Боль – это звонок, Серёга. Слышишь – отвечай».*

Нож, найденный в землянке, он раскалил на огне от последней спички. Укусил ремень, вонзил лезвие в плоть… Крик разорвал тишину, спугнув стаю сорок. Осколок, ржавый и острый, упал на лёд.

– Вот и… ответил, – прохрипел он, падая на спину.

Выстрел прогремел внезапно. Пуля сорвала шапку, впившись в ствол сосны. Сергей рванулся в кусты, но сильная рука вцепилась в воротник.

– Шпион проклятый! – над ним склонилось морщинистое лицо с седыми усами. Старик в выцветшем тулупе приставил к его виску обрез ружья. – Где твои хозяева?

– Свой я… – Сергей попытался достать комсомольский билет, но мир поплыл.

…Он стоял на крыльце военкомата, а Людмила пришивала к его гимнастёрке звезду.

– Криво, – усмехнулся он.

– Зато на века, – она укусила нитку и вдруг заплакала. – Вернись, понял?

Он обнял её, чувствуя, как дрожит её спина.

– Вернусь. Даже если придётся выползти.

– Выполз, – пробормотал Сергей, открывая глаза.

Он лежал на печке в крохотной избе. Запах хвои и дёгтя смешивался с ароматом ржаного хлеба. Старик сидел у стола, чистя ружьё.

– Иван, – буркнул он, не глядя. – А ты кто?

– Волков. Капитан…

– Капитан? – Иван фыркнул. – А я – Наполеон.

Сергей потянулся к карману, где лежала ласточка, но старик вскинул ружьё.

– Не шевелись!

– Смотри… – он выронил кулон на одеяло.

Иван замер. Его пальцы дрогнули, когда он поднял ласточку.

– У Маши такой же был… – голос старика внезапно сломался. – Дочь моя…

…Она бежала по полю, смеясь, с ласточкой на шее.

– Пап, смотри, как летает! – Маша кружилась, подбрасывая вверх соломенных кукол.

– Слезай с крыши! – кричал Иван, но улыбка пробивалась сквозь строгость.

А потом пришли немцы. И крыша загорелась…

Иван протянул Сергею краюху хлеба.

– Ешь. Партизаны в трёх верстах, у реки. – Он развернул на столе карту, испещрённую пометками. – Ищи избушку с красной тряпкой на крыше.

Сергей кивнул, пряча хлеб за пазуху. На пороге он обернулся:

– Маша… Она выжила?

Старик не ответил. Лишь потушил свечу, оставив его в темноте с бесконечным молчанием войны.

Глава 4

Изба Ивана тонула в полумраке. Сергей сидел у печи, разминая пальцами краюху хлеба, которую старик бросил ему на колени. Хлеб был чёрствый, с примесью опилок, но каждый кусок таял во рту, как манна. Иван молча чистил ружьё, изредка бросая на гостя колючие взгляды. Его пальцы, искривлённые артритом, дрожали, но движения оставались точными – будто сама смерть научила его бережному обращению с оружием.

– Почему поверил? – спросил вдруг Сергей, показывая на ласточку, лежавшую между ними на столе.

Старик замер, затем резко дёрнул затвор:

– Маша… Дочка. Носила такую же. – Он ткнул стволом в сторону окна, за которым метель вырисовывала призрачные силуэты. – Когда фрицы жгли деревню, она выбежала из дома… с этой птичкой на шее.

…Огонь пожирал соломенную крышу.

– Папа! – Маша, в ночной рубашке, прижимала к груди куклу. Ласточка блестела на её шее, отражая пламя.

– Беги к лесу! – Иван отталкивал её к задней калитке, но из-за забора уже слышались выстрелы.

Он видел, как её схватили. Как сапфировый глаз ласточки разбился о камни, когда она упала…

Иван швырнул тряпку на стол:

– После этого я стал находить шпионов везде. Каждый незнакомец – враг. Пока не увидел тебя… – Он кивнул на кулон. – Твоя птица цела. Значит, ещё не всё потеряно.

Сергей сжал ласточку в кулаке. В ушах звенел её голос: «Ты же обещал…» Он встал, шатаясь от слабости:

– Мне идти. К партизанам.

Иван протянул ему сверток:

– Сало. И спички. Там, – он ткнул пальцем в пожелтевшую карту, – у реки избушка с красной тряпкой. Скажешь, от Ивана послан.

Сергей кивнул, но старик вдруг схватил его за рукав:

– Если встретишь её… – голос сорвался. – Если встретишь Машу…

Они оба знали, что Маша мертва. Но Сергей кивнул:

– Передам, что вы ждёте.

…Люда стояла у окна, стирая иней ладонью.

– Ты вернешься, – сказала она, не оборачиваясь.

– Откуда уверенность? – он обнял её за талию, чувствуя, как дрожит её спина.

– Потому что я буду ждать. Даже если весь мир скажет, что ты погиб.

Снег хрустел под ногами, как кости. Сергей шёл вдоль ручья, отмеченного на карте. Ветер нёс с собой обрывки голосов – то ли эхо прошлого, то ли предвестник погони. В кармане жгло сало, а в груди – надежда.

К вечеру он вышел к реке. Лёд был покрыт следами – словно кто-то тащил сани через торосы. На противоположном берегу чернела избушка с клочком красной ткани на крыше. Сергей шагнул на лёд, но треск под ногами заставил отпрянуть.

– Стой! – крикнули слева.

Из-за камней поднялись двое: подросток в рваном полушубке и женщина с винтовкой. Мальчик целился в него самодельным луком, тетива дрожала от напряжения.

– Свой! – Сергей поднял руки, но женщина щёлкнула затвором:

– Пароль?

Он вспомнил слова Ивана:

– Меня прислал… старик с ласточкой.

Лук опустился. Женщина кивнула:

– Проходи.

Избушка оказалась ловушкой. Внутри, среди ящиков с патронами и тюков медикаментов, сидели трое партизан. Лицо женщины, назвавшейся Ольгой, показалось знакомым.

– Вы… из Сталинграда? – она прищурилась, разглядывая его. – Лётчик Волков?

– Откуда… – он попятился.

– Ваша Люда работала в нашем госпитале. – Ольга достала из-под вороха бинтов фотографию: на ней Людмила в белом халате улыбалась, держа на руках ребёнка. – Она говорила, что вы вернётесь.

Сергей схватил фото, словно оно могло рассыпаться.

– Когда? Когда вы её видели?

– Две недели назад. Немцы бомбили эшелон с ранеными, а она… – Ольга замолчала, поправляя повязку на руке. – Она вытащила из огня девочку.

…Дым застилал глаза. Людмила ползла по горящим шпалам, обжигая ладони.

– Мама! – плакала девочка под обломками вагона.

– Держись! – Люда схватила её за руку, чувствуя, как огонь лижет спину. Сапфир ласточки раскалился, оставляя ожог на груди…

Сергей прижал фотографию к сердцу. Где-то за стеной завыла метель, но здесь, среди этих людей, пахло хлебом и жизнью.

– Завтра пойдём к нашему лагерю, – сказала Ольга. – Там…

Выстрел оборвал её слова. Окно разлетелось вдребезги, и в комнату ворвался рёв:

– Aufgeben!

Немцы.

Сергей схватил винтовку со стола. Подросток, Петя, уже лежал в луже крови, сжимая в руке стрелу. Ольга стреляла в слепую, пока пуля не сбила её с ног.

– Беги! – крикнула она Сергею, выталкивая его в заднюю дверь. – Скажи ей…

Он бежал, не разбирая пути. Ветер выл, как раненый зверь, а в кармане жгло фото Люды. Немецкие голоса растворялись в метели, но он знал – они идут по следу.

…Они танцевали на выпускном, и её ласточка билась о его грудь.

– Ты дрожишь, – она прижалась щекой к его мундиру.

– Это от счастья, – солгал он, впервые боясь будущего.

Теперь он бежал к этому будущему. Через смерть. Через боль. Через войну.

––

Глава 5

Рассвет застал его у обгоревшего парома. Лёд реки был усыпан обломками лодок, словно гигантская рука раздавила флот. Сергей спрятался под перевёрнутым днищем, дрожа от холода. В кармане оставалась последняя щепотка сала.

Где-то рядом хрустнул снег. Он прижался к обшивке, сжимая нож. Из-за поворота вышла фигура в белом маскхалате – немецкий офицер с автоматом. Сергей замер, узнавая нашивку с черепом. «Эсесовец…»

Офицер наклонился, поднимая с льда обрывок газеты. Ветер развернул лист – на фото был сбитый Ил-2. «Мой…» – мелькнуло в голове. Немец ухмыльнулся, суя газету в карман, и в этот момент Сергей прыгнул.

Борьба была короткой. Нож вошёл под рёбра, тёплая кровь залила перчатки. Сергей сорвал с убитого жетон – «Erich Klein. SS-Hauptsturmführer».

– Охота началась, – прошептал он.

К полудню он вышел к лагерю партизан – десятку землянок, укрытых елями. Но вместо людей нашёл лишь пепел да обугленные скелеты. На столбе висела записка: «Это начало. Кляйн».

Сергей упал на колени, сжимая в руке фото Люды. И тогда услышал стон…

Лёд на реке трещал, как кости под сапогами. Сергей шёл вдоль замёрзшего русла, вглядываясь в чёрные остовы лодок, вмёрзших в снег. Немцы превратили переправу в кладбище – обгоревшие борта, обломки вёсел, труп лошади, торчащий из-под льда, будто памятник войне. Ветер свистел в рваных парусах, и казалось, что река стонет, вспоминая, как по ней плыли живые.

Он присел на корточки, разглядывая следы на снегу – чьи-то сапоги, мелькнувшие за поворотом. «Кляйн», – подумал он, сжимая трофейный пистолет. Жетон эсесовца жёг карман, как уголь.

…Они с Людмилой катались на лодке по Волге.

– Смотри, ласточки! – она указывала на стаю, кружившую над водой. – Говорят, они приносят удачу.

– Тогда поймай одну, – он притворно замахнулся вёслами.

– Не смей! – она засмеялась, и её голос смешался с плеском волн. – Они же вестники…

Теперь вестником была смерть. Сергей встал, спотыкаясь о железный якорь. Где-то впереди мелькнула тень.

– Стой! – крикнул он, но фигура рванула в чащу.

Погоня привела его к полуразрушенной мельнице. Стены, изрешечённые пулями, скрипели на ветру. Сергей вошёл внутрь, и тут же из темноты выскочил подросток с ножом.

– Уходи! – мальчик, лет пятнадцати, трясущимися руками вёл клинком по воздуху. – Я тебя зарежу!

Сергей отступил, подняв ладони:

– Свой! Видишь? – Он показал кулон-ласточку.

– Все вы «свои»! – Парень бросился вперёд, но споткнулся о ящик с патронами.

Они сцепились на гнилом полу. Сергей чувствовал, как дрожит тело мальчика – от голода, страха, ярости. Нож царапнул ему плечо, и он вскрикнул:

– Люда! Меня зовут Сергей! Меня ждёт Люда!

Парень замер. Его глаза, дикие и пустые, вдруг наполнились слезами:

– Меня… меня зовут Петя.

Они сидели у потухшего костра, делясь крохами хлеба. Петя рассказал, как немцы расстреляли его семью у этой мельницы. Как он прятался в подвале, слушая, как пули стучат по камням, словно град.

– Они вернутся, – мальчик обнял колени. – Они всегда возвращаются.

Сергей достал фото Люды, которое дала ему Ольга.

– Вот она. Если я умру… передай ей, что шёл.

Петя кивнул, пряча снимок за пазуху. Вдруг снаружи послышался лай собак.

– Беги! – Сергей толкнул мальчика к заднему выходу. – К партизанам!

Сам же вышел навстречу немцам. Их было трое. Первого он застрелил, второго сбил с ног ударом приклада, а третий выстрелил ему в живот.

Боль была огненной, но он успел швырнуть гранату. Взрыв смешал снег с кровью.

…Она стирала его окровавленную гимнастёрку в тазу.

– Ты идиот, – Люда выжимала ткань так яростно, что вода брызгала на пол. – Мог бы погибнуть!

– Но вернулся же, – он обнял её сзади, целуя в шею.

– Возвращайся всегда, – она повернулась, и в её глазах стояли слёзы. – Даже если придётся ползти.

Он полз сейчас. К реке. К надежде. Снег за пазухой таял, смешиваясь с кровью, а перед глазами плыли круги – то ли от боли, то ли от начинающегося бреда.

Петя ждал его у лодки, прикрытой брезентом.

– Жив? – мальчик втащил его внутрь.

– Пока… да, – Сергей усмехнулся, чувствуя, как тьма подбирается к краю сознания.

Они плыли подо льдом, как призраки. Немцы пронеслись над ними, даже не взглянув на мёртвую реку.

Глава 6

Лёд на реке трещал под ногами, как тонкое стекло, готовое рассыпаться в любой момент. Сергей шёл, опираясь на плечо Пети, каждый шаг отзываясь острой болью в животе. Пуля, застрявшая где-то между рёбер, жгла огнём, а кровь, просочившаяся через повязку, замерзала на морозе коркой. Мальчик молча тащил его вперёд, сжимая в свободной руке обрезок верёвки – всё, что осталось от носилок, сколоченных из веток. Впереди, за стеной падающей воды, виднелся тусклый свет.

– Там… – Пётя едва шевелил губами от усталости. – Водопад. За ним пещера.

Сергей кивнул, пытаясь не смотреть на красный след, тянувшийся за ними по снегу. «Как они ещё не нашли нас?» – мелькнуло в голове, но тут же её заполнил другой образ – Люда, стирающая окровавленные бинты в тазу. «Ты же обещал…» – шептала она в его воображении, и это заставляло двигаться дальше.

Водопад оказался ледяным исполином. Струи, застывшие в причудливых изгибах, скрывали узкий проход в скале. Пётя провёл рукой по замёрзшей стене, отыскивая выемку для опоры.

– Держись за меня, – прошептал он, и Сергей, стиснув зубы, вцепился в его полушубок.

Они пролезли за ледяную завесу, и холод сменился сырым теплом пещеры. Воздух пах дымом, ржавой кровью и тмином – запах войны, въевшийся в камни. Внутри горели факелы, прикреплённые к стенам, а на полу лежали десятки людей: кто-то стонал, кто-то молился, кто-то молча смотрел в потолок, словно уже простившись с жизнью.

– Новые? – из темноты вышла женщина в застиранном халате, её лицо было измождённым, но глаза горели. – Кто ранен?

– Он, – Пётя указал на Сергея, едва переводя дыхание. – Пуля в животе…

Женщина нахмурилась, присев на корточки. Её пальцы, быстрые и точные, раздвинули окровавленную ткань.

– Нужна операция. Сейчас. – Она повернулась к группе мужчин у костра. – Николай, помоги!

К Сергею подошёл широкоплечий партизан с лицом, изуродованным ожогами. Без лишних слов он подхватил его под мышки и понёс к каменному выступу, служившему столом. Факелы приблизили, и Сергей увидел на стене надпись, выведенную углём: «Здесь умирают, чтобы жили другие».

– Держи его, – женщина бросила Николаю ремень. – Будет больно.

Сергей стиснул зубы, но первый же укол ножом заставил его закричать. Боль вырвала из памяти обрывки прошлого…

…Они с Людмилой стояли в аптеке, и он показывал ей шрам на плече.

– Видишь? Пустяк, – он ухмыльнулся, а она побледнела, касаясь пальцами зарубцевавшейся кожи.

– Ты же мог умереть!

– Но не умер. Потому что знал – ты ждёшь.

Теперь её не было рядом, и боль становилась невыносимой.

– Ещё чуть-чуть, – голос хирурга звучал словно издалека. – Пётя, подавай бинты!

Мальчик метался рядом, роняя на пол пузырьки с йодом. Его лицо было мокрым от слёз – не от страха, а от бессилия.

– Готово, – женщина выронила пулю в железную миску. Звон металла о металл заставил Сергея вздрогнуть. – Но воспаление уже началось. Нужны антибиотики.

– Где их взять? – Николай бросил окровавленный ремень в угол.

Хирург молча указала на дверь, за которой гудел водопад. Все поняли без слов.

Пока Сергея перевязывали, Пётя сидел у его изголовья, сжимая в руках фото Люды.

– Она красивая, – пробормотал он.

– Самая… – Сергей попытался улыбнуться, но губы не слушались.

– Она тебя ждёт?

– Обязательно.

Мальчик кивнул, пряча снимок обратно в нагрудный карман.

– Мою маму тоже ждал папа. Но её убили… – голос Пети дрогнул. – Когда немцы ворвались в дом, она заслонила меня шкафом. А сама…

Он замолчал, уставившись на пламя костра. Сергей протянул руку, с трудом дотянувшись до его плеча.

– Она всё ещё ждёт. Где-то там, – он указал на потолок пещеры, за которым мерцали звёзды. – И твой отец её найдёт.

…Отец Сергея учил его стрелять в лесу под Рязанью.

– Целься в сердце, – он поправлял прицел мальчика. – Врагов не жалей.

– А если это не враги? – спросил Сергей, глядя на мишень, нарисованную на берёзе.

– На войне все враги, – отец выстрелил, и пуля разорвала центр мишени.

Теперь Сергей понимал, как тот был неправ.

Ночь в пещере тянулась вечно. Раненые стонали, дети плакали, а снаружи доносился вой ветра, смешанный с отдалёнными взрывами. Под утро, когда боль немного отпустила, к Сергею подошла хирург. Она представилась Аней и протянула кружку с мутным отваром.

– Пей. Это кора ивы, – она села рядом, вытирая руки окровавленной тряпкой. – Ты лётчик, говорил Пётя?

Сергей кивнул, делая глоток. Горькая жидкость обожгла горло.

– Наши слышали, что под Сталинградом идёт страшная битва, – Аня опустила глаза. – Там всё… всё в огне.

Он сжал кулон-ласточку, висевший на шее. *«Она жива. Должна быть жива»*.

– Вы откуда? – спросил он, чтобы перебить свои мысли.

– Из Гомеля. Немцы сожгли нашу больницу. Мы с Николаем и ещё тремя успели уйти… – она замолчала, поправляя повязку на руке. – Теперь здесь.

Её рассказ прервал грохот. С потолка посыпались камни, а снаружи донёсся рёв моторов.

– Танки! – закричал кто-то из часовых.

Пещера взорвалась хаосом. Раненые метались, дети плакали, а Николай схватил винтовку и бросился к выходу.

– Они нашли нас! – Пётя вскочил, вытаскивая из-под камня пистолет.

Сергей попытался встать, но боль пригвоздила его к полу. Аня схватила его за руку:

– Есть задний ход. Через подземную реку!

Она и Пётя потащили его вглубь пещеры, где из расщелины сочилась чёрная вода. Плот из связанных брёвен качался у берега, как последний шанс.

– Садись! – Аня толкнула Сергея на доски. – Плывите к излучине. Там наши!

– А вы? – Пётя вцепился в её рукав.

Она улыбнулась, поправляя ему шапку:

– Я ещё нужна здесь.

Они отплыли под грохот взрывов. Сергей видел, как Аня разворачивала бинты для новых раненых, а Николай стрелял из пулемёта в приближающиеся тени. Потом водопад скрыл всё, оставив только рёв воды.

Плот нёсся по подземной реке, ударяясь о стены. Пётя пытался рулить шестом, но течение было сильнее.

– Держись! – крикнул он, когда плот влетел в узкий тоннель.

Тьма сомкнулась вокруг. Сергей прижал к груди ласточку, вспоминая её голос…

…Они прятались от дождя в сарае.

– Ты когда-нибудь боишься? – спросила Люда, рисуя пальцем на его ладони.

– Только за тебя, – он прижал её к себе, слушая, как стучит дождь по крыше.

– Тогда не бойся. Я всегда буду рядом.

Даже сейчас, в ледяной воде, он чувствовал её тепло.

Плот вынесло на поверхность в километре от пещеры. Утро застало их на берегу, где среди обгоревших берёз стояла полуразрушенная церковь. На колокольне развевался красный флаг.

– Партизаны… – Пётя указал на дымок, поднимавшийся из-за стен.

Сергей попытался встать, но ноги подкосились. Последнее, что он увидел перед тем, как тьма поглотила сознание, – женщину в военной форме, бегущую к ним с криком:

– Живые! Здесь живые!

…А потом снова был её голос.

– Возвращайся.

Он возвращался. Через боль. Через смерть. Через всю войну.

Глава 7

Церковь встретила их холодом и тишиной. Сергея уложили на солому рядом с печкой-буржуйкой, из которой валил едкий дым. Женщина в военной форме, назвавшаяся Татьяной, промывала ему рану спиртом, а Пётя сидел у ног, сжимая в руках фото Люды. Мальчик не отпускал снимок ни на секунду, будто боялся, что карточка исчезнет, как исчезли все, кого он любил.

– Пуля прошла навылет, но воспаление уже началось, – Татьяна наложила свежую повязку. – Нужен пенициллин.

– Где его взять? – спросил Сергей, глядя на трещины в куполе, сквозь которые пробивались лучи зимнего солнца.

– Немцы везут медикаменты по ночам. Через лесную дорогу, – она кивнула в сторону окна. – Сегодня попробуем перехватить.

Пётя вдруг поднял голову:

– Я пойду.

– Ты останешься здесь, – резко оборвала его Татьяна. – Твоя задача – следить за ним.

Она ушла, хлопнув дверью. Сергей закрыл глаза, пытаясь заглушить боль. В ушах звенело, а в груди пульсировало тепло от кулона-ласточки.

…Они с Людмилой стояли на крыше госпиталя, смотря, как закат красит Волгу в багрянец.

– Когда всё закончится, мы уедем, – она обхватила его за талию. – Куда-нибудь, где нет войны.

– А где такое место? – он усмехнулся.

– Там, где мы будем вместе.

Теперь это «там» казалось миражом.

– Ты её любишь? – Пётя прервал его мысли, вертя в руках пустую гильзу.

– Больше жизни.

– А она тебя?

– Надеюсь.

Мальчик кивнул, словно этого ответа было достаточно.

Вечером Татьяна вернулась с группой партизан. Их лица были чёрными от копоти, а в руках они несли ящик с красным крестом.